Дополнение к портрету

Дополнение к портрету


Морозным утром капитан Иванов возвращался домой. Учения были трудные, в его взводе погиб солдат, перекинулся БТР. Этот солдат был механиком – водителем. Уже написана объяснительная, приложены сухие слова медицинского заключения: все как по уставу, все как положено, только вот парня не вернуть.
Иванов отчетливо вспомнил тот осенний призыв. Ранним утром со станции Беленькой сообщили, что призывников уже погрузили, слово – то какое: « Погрузили, как будто это были мешки» –, вспоминал, морщась, Иванов.
Из всех шести, кого определили к нему во взвод Юра Кедрин выделялся сразу: хорошо сложен, красив и что – то было в нем интеллигентное, от забытого слова "воспитанность".
Воспитывала Юру бабушка: два года назад у него погибли родители в автомобильной катастрофе, его по закону в армию не должны были призывать, но, как рассказывали ребята, сам он отбивал пороги военкомата, сам просился, редко сейчас такие найдутся.
Тысячу страшных болезней придумывают. Больницы, как осень или весна наступает, просто переполнены "бритоголовыми" собратьями, а этот сам просился. Капитан вспомнил его лицо, по – мальчишески юное и не по возрасту озабоченное.
Юра был молчун, слова лишнего из него не вытянешь. Даже ребята в полку придумали ему меткую кличку "Мовчан", Юра не обижался: какой уж есть. Сейчас, размышляя о нем, капитан еще и еще раз вспоминал детали, которые составляли теперь в прошлом портрет солдата.
Вспомнился случай, как однажды на Балтике он притащил на кухню ежа, совсем еще крошечного, почти голенького с не отвердевшими колючками – иголочками. Ребята посмеивались над ним: "Нянька, да и только! Смотри, как ловко он его в портянку закручивает, почти как младенца". У батареи положил и через три часа вставал, кормил из соски молочком, которое любезно предоставил повар в столовой, словом ухаживал.
– Приеду в часть, Степку к себе определю. Не стало, ежик Степка, твоей второй матери,– подумал с грустью капитан.
Детей любил, хороший парень был. Письма получал из дому от бабушки Вари и почему – то из детского дома №5 города Смоленска.
– Вернусь, надо будет у ребят расспросить  : « Почему ему от девушек писем не было?» Видный, и в разговоре не дурак, и душой "нараспашку", а девушки не было, странно как – то!
Капитану припомнилось однажды, как, проходя мимо штаба, он увидел у Юры написанное детским, корявым подчерком небольшое письмецо. " От сестры или брата?"– бросил капитан Юре на ходу.
Лицо Кедрина как – то просветлело, губы тронула улыбка. "Да, пишут, товарищ капитан!" – ответил с радостью Юра.
– Витенька написал. Их у меня 23!
– Сколько? – удивленно вскинул брови капитан.
Солдат продолжал: "Педучилище, я закончил в Смоленске, потом распределили в детский дом, дали группу дошколят. Всего месяц я с ними беды и радости делил, а не забыли, пишут". И он еще раз показал подписанный с ошибками конверт.
– Тяжело было?
– Порой невыносимо смотреть в огромные детские глаза, они меня папой называли, а я не запрещал. Попадало за это от Веры Ивановны – нашей заведующей, а по мне пусть зовут, кто – то же родной должен быть у человечка в этом неродном детском доме. Он на словах ведь только родной, а когда сам на сам останешься… Трудно им без отцов, без матерей. Они, как старички маленькие все знают, вздыхают и плачут жалобно по ночам. Тяжело им, страшно тяжело порой бывает, товарищ капитан.
За разговором Юра и капитан не заметили, как подошли к казарме.
– Юра, у тебя, их фотографии есть?
– Конечно, – живо отозвался солдат, целый альбом. Хотите посмотреть?– сейчас покажу.
Отказать ему он был не в праве. Перелистывая странички альбома, капитан не уставал поражаться, откуда Юра так хорошо осведомлен о каждом ребенке.
– Это Леночка Плакушкина.
– Странная фамилия, – перебил капитан.
– Да, она подкидыш, а фамилию дали такую, плакала она все время… В группе самая маленькая. Тихо под кровать спрячется и плачет. Ничем её оттуда не выманишь – ни конфетой, ни – уговорами. Самому приходилось под кровать залазить, она прижмется к тебе, головку на колени положит и успокаивается.
Юра рассказывал о своих маленьких друзьях с упоением что – ли. Капитан из его разговора узнал о Лехе – крохе, о Пете – ленивце, об Олежке – танцоре.
– Сегодня сяду писать ответ Витюнчику. Люблю я их всех. Дороги они мне, товарищ, капитан,– немного помолчав, сказал Юра.
И капитан как – то по – новому взглянул на солдата. Уходя из казармы, он еще и еще раз вспоминал истории о ребятах, услышанных только что. Перед глазами вставал крепыш – Витенька, плакса – Леночка, танцор – Олежка…
...Почему Ирина не хочет взять ребенка из детского дома?
Десять лет без детского крика, у каждого свой мир: у Ирины свое, у него свое, а общего нет. Врачи давно сказали, что виной тому был первый ее выкидыш.
Служили они в Туркмении. От расположения полка до госпиталя было слишком далеко, словом не уберег, не довез, кровотечение решило исход. Разделило семью на две половины. Пытался склеить ласками: не всегда получалось. Пропасть так и зияла между ними. Разговоры так, ни о чем. Дела ни впопад. Она плакала сначала, а сейчас, видимо, смирилась, стала безразличной к его армейской жизни, да и к нему самому.
... Капитан поежился от холода и от набежавших грустных мыслей. Ребенок нас сблизит снова, попробую уговорить Ирину. Я теперь перед Юркой в долгу. Кого – то же они должны называть папой, кому – то же должна жаловаться плакса Леночка. Машина подъезжала к штабу.
На следующее утро капитан вылетел в Смоленск проводить вместе с Ириной в последний путь Юру Кедрина.
Ребята в цинковый гроб решили положить дорогой Юре альбом, только вот не хватало в нем одной фотографии. Это была фотография Леночки Плакушиной.
Уговаривать Ирину не пришлось. Они твердо решили с женой, что возьмут именно эту девочку. Пусть чаще смеется, а не плачет, улыбается, а не тоскует.
По селектору объявили посадку. Полетели, Юра, полетели за Леночкой…