Остров. Где-то... Часть третья. Глава первая.

-- Тише – Стефа обернулся, нахмурил брови и погрозил кулаком. Виновник, родной брат Пирр закусил губу и покачал головой. По годам старше на два года он слушался младшего беспрекословно. Прошло восемь лет с тех пор, как «угри» лейтенанта Гори распяли на камне ещё одного их брата – Дошу. Та смерть порядком стёрлась из памяти братьев, они были слишком малы, чтобы осознать в полной мере ужас произошедшего в их семье, но жестокая гибель сына подкосила здоровье их матери, фру Миллены, и спустя три с половиной месяца она ушла вслед за Дошей в Бездну, а её место по старшинству занял Марик, старший из пяти детей уборщицы фру Миллены и каменщика Густо. Столь многочисленная семья - единственный случай на Острове за всё время существования общины. Пять дочерей Святого Отца не считались, поскольку родились они от Бога. Авторитет Марика среди островитян был безусловным - он являлся одним из членов Чрезвычайного Штаба, а на Остров обрушились эпохальные перемены, и заслуга в том, что люди выстояли в новых тяжелейших условиях, принадлежала именно Штабу - так что жрицы уступили настойчивой просьбе – требованию юноши и оставили младших братьев на его попечение. Осиротевшая семья в Храм не попала. Справлялся с воспитанием братьев Марик успешно, но работа в Штабе занимала практически всё время, поэтому главенство в разрушенной семье постепенно перешло к Стёфе, самому активному из братьев. И старший Пирр, и младший Кирам признавали его верховенство, отдавая при этом лавры абсолютного господства Марику. Старший брат для них стал вроде отца, недосягаемым небожителем. Они видели, с каким уважением относятся к нему люди, считая пришельцев. И по праву. Штаб, позитивная и созидательная работа всех его членов предотвратила анархию и взрыв насилия. Когда рухнули разделявшие людей барьеры, вернее, количество открытых Поли порталов сделали переход с одной половины пространственного среза на другой обыденным, на Штаб обрушился шквал забот. Во главе угла стоял вопрос, как прокормить триста с лишком новых ртов, при том, давно оголодавших, и в прямом смысле слова, и в плане половой физиологии. Насилие в отношении к женщинам капитан Грейк пресёк сурово. Он приказал повесить восьмерых насильников, не пощадив того, на защиту которого встала своей полной красивой грудью Анжела, ранее заявившая о надругательстве. Услышав приговор, красавица бросилась к капитану, моля о пощаде обидчика, заявив, что спровоцировала его сама, ей очень нравится преклонение мужчин, с ними можно играться, и не было насилия, а всё произошло по обоюдному желанию. Но Грейг не отменил приказ. За неделю безжалостное солнце превратило тела повешенных на рее мачты крейсера в мумии. Их не стали снимать, и восемь силуэтов висели неумолимым напоминанием о неминуемом наказании для всех, кто овладеет женщиной силой до прихода очередного трёхдневного ада. Безумные дождь и ветер снесли устрашающую декорацию, но одно суровое наказание решило казавшуюся неразрешимой проблему на долгие годы. В свою очередь жрицы разработали дотошную таблицу соитий для внезапно прибывшего мужского контингента. По нему полагался один акт каждому моряку в две недели. Не густо, но хоть так. При этом не ограничивалось количество сношений при добровольном согласии сторон. Запрещалось одно, насилие, каралась сама словесная угроза. Заподозренного в подобном проступке отправляли на очистку отхожих мест. График соитий вывесили на «лунной поляне», которая отныне заполнялась моряками и день и ночь: количество ценнейшего ингредиента, входящего в рецептуру целебных мазей увеличилось много кратно. Штаб решил главенствующую проблему, но с пропитанием всё оказалось печальнее. Еды не хватало катастрофически. Обширные вновь заложенные плантации орешника в первую очередь, ржи и овса сулили приход благополучия через несколько лет, а есть необходимо было сейчас. Грейк и Толкинен объявили о начале длительного периода тотальной экономии пищи. Фактически речь шла о проживании впроголодь в течение нескольких лет. К счастью ли, на беду ли, но белые хлопья, которые своеобразно решали эту проблему исчезли. Никто не роптал, понимая, что пусть будет голодная жизнь, нежели сытость для имбицеллов. Наглядным примером служили пускающие слюни идиоты, которых вывезли из пещер. Они все умерли в течение года – лучшего примера и придумать было нельзя. Видя такое, люди не роптали и на работы выходили не по принуждению. Отчасти проблема голода смягчалась, когда рыбаки на моторных лодках уходили вглубь моря, и привозили удачный улов – до центнера рыбы. Но топлива становилось меньше, естественно, выходов тоже. На помощь внезапно пришли… крысы. Почему они расплодились на крейсере в неимоверном количестве, понять никто не мог, но животных стало очень много. Началась охота, сначала любительская, а затем сформировались отряды профессионалов. Благодаря не симпатичным зверькам моряки остались более- менее в приличной физической форме. Со временем крыс перебили и съели практически всех, они стали деликатесом. Невероятно, но долгие три года полуголодной жизни не принесли с собой озлобления, напротив, община и команда крейсера сплотились. Дождевые удары во время гроз, к примеру, обитатели деревни пережидали на корабле, что стало необходимостью по причине кардинального изменения направления потоков воды, несущихся во время грозы с вершин обоих холмов, и сметающих всё на своём пути. Эта аномалия стала очередной загадкой для Орландо Незнаменцев и его команды: учёные не нашли никаких причин, или хотя бы приемлемых предположений тому. Получалось, что сам Остров произвольно их изменил. Пострадали несколько домов, в основном на окраине деревни, и ещё разъярённый поток частично смыл плантации вновь заложенных орешников, их пришлось восстанавливать и, кроме того, рыть по периметру посадок отводные каналы. Для ослабленных голодом людей работы превратились в адовы. Моряки роптали, но все понимали, надо. Чтобы выжить. К тому же восемь опустевших, но никуда не девшихся петель на рее мачты крейсера говорили сами за себя. Копать каналы было тяжело, но намного трудней оказалась поливка и прополка плантаций. Механизмы и лотки, придуманные и разработанные ещё Лионом, а затем усовершенствованные учёными, неизмеримо облегчавшие тяжкий труд на старых посадках, не могли охватить новые обширные пространства: воду таскали вёдрами. Однако всему рано или поздно приходит конец. Плохое время кончилось, когда созрели первые урожаи злаковых: хлеба – лепёшек - стало хватать. Ещё через год начал плодоносить орешник на новых плантациях, и в небытие постепенно канули сами воспоминания о голодных годах. Происходили изменения и в мире людей. Не вернулся к управлению старый Владыка Острова: встав на ноги, он перебрался жить в Храм и превратился в добровольного затворника, крайне редко показываясь на глаза сёстрам. Свои полномочия бывший Владыко официально передал Чрезвычайному Штабу, состав которого пополнился полковником Герсуриналия. Неожиданно для самого себя анжарец вновь предстал олицетворением стойкости и героизма. Многие ещё помнили его подвиг на «Большой земле», если можно так выразиться, когда он «перестоял» готовую было разразиться очередную войну между Северным Альянсом и Анжарнийским Халифатом. На Острове полковник обрёл статус героя благодаря мужеству, с которым он добровольно пошёл на пытки. Внешний вид полковника много говорил о пережитом. Офицерской выправки и мужской стати Иммабит не утратил, но на лицо выглядел глубоким стариком. Поседел он весь, волосы и холёные, как прежде усы сверкали серебром, чистую кожу взрезали глубокие борозды морщин, протянувшихся от носа к подбородку и по лбу. Веки опустились, придав полковнику вид замученного пса. При его появлении моряки понижали голоса, они словно ощущали вину за то, что перенёс анжарнийский офицер. И совсем не ужасным тогда казалось собственное полуголодное существование. Выздоровел и Марк Тырновски, и неожиданно оказался мужем Эмилии Войковой, став самым первым среди моряков, которого женили на поверхности, после чего отношения между Эмилией и Сесси досконально разладились. Силачка обозвала Эмилию предательницей по отношении к их общему погибшему мужу – Жакобу Притчелу – и шлюхой по жизни. Эмилия только улыбнулась, а по лагерю полыхнула эпидемия женитьб. Вслед за Эмилией все морячки позаботились обзавестись официальными мужьями. Система озамужевления, родившаяся в подземном царстве Поли, прекрасно сработала на поверхности. Пары образовались в мгновение ока, очевидными казались привилегии для решившихся на создание семьи. В первую очередь это касалось еды и распределения на работы. На семью с беременной женой выдавался усиленный паёк, а работы доставались самого лёгкого плана. Дежурство, к примеру, на «лунной поляне» - жриц элементарно не хватало, чтобы относить в Храм мужскую сперму, с избытком проливавшуюся в священные кубки каждодневно. Лёгкими работами считались вахты на камбузе, поскольку готовить, практически из ничего, труда особого не составляло. Ну и так далее. Стирать, обшивать, прибирать. Всегда работали беременные. Сесси Тадэуш осталась единственной не замужней принципиально. Годы шли, подрастали дети, зачатые в новых условиях. Обрели вновь, вернее, вернулась способность рожать и к жрицам, таким образом, вековая жизнь островитян, нарушенная событиями последних месяцев, нормализовалась. Но преобразования происходили. В основном это касалось отношений полов. Чрезвычайный Штаб оставил в силе закон о замужестве, принятый в подземном царстве в той части, где разрешалось жене иметь столько мужей, сколько она захочет. В разумных количествах. Дисциплинировал Штаб процесс женитьб ограничением дополнительных пайков; сколько бы женщина не хотела иметь мужей, дополнительный паёк выдавался один: на первого супруга. Мужских гаремов, ожидаемо, не случилось. В свою очередь новая Верховная Жрица, совсем юная Марьяна издала декрет о возможности жрицам выходить замуж по любви, если это не противоречит звёздным картам. Увековечили память о Лионе. Как и предполагал Грейг, место стояния Лиона обрело силу святилища. На край Утёса приходили поклоняться. Оказалось, что отпечатки босых ступней исчезнувшего Правителя выжженных в камне обладают лечебными свойствами. Если к ним прислониться лбом, то отпускала головная боль, если лечь животом, притуплялось чувство голода. Кто-то сидел на них, пытаясь избавиться от геморроя, кто-то лечил ревматизм, стоя на коленях. И хотя исцелившихся в полной мере не оказалось ни одного человека, но и малое на время облегчение недуга, сыграло роль: следы превратились в реликвию. Максимиллиану приходилось наводить и порядок, если у отпечатков собиралась нетерпеливая молодёжь. Появился и стал в скором времени обрядом подъём на Утёс молодых пар, как соединённых по любви, так и назначенных жрицами. Девушки, касаясь рукой следов, загадывали о зачатии, юноши о силе и мужестве. В Доме Стража обосновалась Криомегения, она добровольно взвалила на себя обязанность следить за чистотой вокруг следов. Многие наблюдали, как сумасшедшая мокрой тряпкой протирает отпечатки, её губы непрестанно шевелятся: она что-то наговаривает. Самые отчаянные из подростков подбирались как можно ближе, чтобы услышать, что бормочет безумица: ведь все её предсказания сбываются. Но кому удавалось услышать только пожимали плечами: бормочет чего-то, там… я знаю, чего хочешь… ты видишь сам… скоро, все скоро…. будет снова… Отыскали в подземном переходе тело Матери Генриэтты, на удивление старуху не тронуло тление, сохранилась она так хорошо, что казалась уснувшей. Её похоронили в Храме, рядом с Тайной комнатой, и бывшая Верховная Жрица стала первой в истории Острова, не считая преступника Котловича, которого попросту скормили айрам - кого не отправили в Бездну. Усыпальница явилась материальным воплощением того, что перемены на Острове означились. Похищенных Котловичем послушниц вернули в Храм. Бедным девушкам, измученным надругательствами и голодом предоставили право выбора: вернуться в послушницы, или уйти в новую для них жизнь свободных людей. Настояла на этом условие Войкова. Надо ли говорить, что в Храм вернулись все, настолько напуганы были сёстры. Одна Коллета – храмовая воспитанница - выбрала не защиту надёжных стен крепости, а вольную жизнь снаружи, причём, она захотела стать «нужницей». Её пожалели, решив, что послушница помешалась в результате насилия, и перечить желанию не стали. Без раздумий Коллета вселилась в домик с белым садом, принадлежавший прежде Гертруде, с которой дела обстояли плохо. Женщина не подавала признаков выздоровления: безучастная ко всему, она молча лежала на постели. Было не понятно: спит «нужница» или бодрствует, глаза её всегда были закрыты. Кормили, поили и обмывали Гертруду сёстры, но самой преданной сиделкой заделался Есаулий Хасак: практически он перебрался жить к лекаркам, став их лучшим помощником. Майор занимался хозяйством с наслаждением. Таскал корзины с лепёшками, мыл полы, убирал пыль, кормил с руки Гертруду, носил воду в чаны, много воды. Обмывал Марка Терновски, полковника Герсуриналию и старого Владыко, когда они лежали на излечении. А ночи напролёт сидел в изголовье Гертруды. За спиной сёстры шептались: «блаженный», но от помощи не отказывались. В конце концов, когда лекарня опустела, и осталась одна Гертруда, на неё махнули рукой, оставив всякое лечение, Хасак выспросил разрешения у Марьяны остаться. Главная Жрица дала согласие, и Хасак прижился при Храме, хотя официальные его обязанности по камбузу не сняли, но Спенсер, не понятно как, справлялся всюду. Однако больше его видели при «живой мертвячке», как шептали в спину храмовницы. Хасаку было наплевать. Гертруда при заботливом уходе и природной заложенности обрела старые формы. Роскошная, бездвижная, она околдовала майора, став объектом преклонения. А домик «нужницы» при новой хозяйке вновь расцвёл. Цветы и кустарники благоухали, очереди к Коллете не истончались. Сама новая Главная Жрица воспользовалась ею же рождённым законом о праве жриц на свободную любовь и … развелась со Стражем Порядка. Старшее поколение островитян осудило поступок Верховной Жрицы, молодёжь поддержала. Им нравились новые введения, особенно всё, что касалось будущих жриц. Спустя какое-то время пересуды стихли, а Максимиллиан не понимал, радоваться ему или посыпать голову пеплом. Марьяну он продолжал любить, но развод окончательно разлучил с любимой. Время, однако, шло, живые потребности молодого мужчины нарастали, ему требовалась женщина. И когда домик Гертруды оживило весёлое щебетание новой хозяйки, Максимиллиан сначала осторожно, а со временем войдя во вкус, зачастил к месту прежнего отдохновения. Коллете нравились его волосы в отличие от Гертруды, которая с трудом привыкала и к их виду, и ощущениям; девушка была искренне в своём удивлении, и как-то раз призналась, что с детства её тянуло погладить его кучеряшки. Когда Страж приходил в Храм на занятия, очень редко, (почему?), Коллета, будучи совсем малолеткой, выбегала посмотреть на хозяина дивной поросли. Так её завораживали эти гущи. Новая беда грянула спустя семь лет со стороны, о которой никто не мог подумать. Синий туман. Нельзя сказать, что о нём не знали. Периодически туман наползал откуда-то из глубин пещер, но появлялся он крайне редко, бывало, что проходили десятилетия без него. Туман заполнял одну из пещер, никогда не выходил наружу, исчезал через несколько часов. О ядовитых свойствах его знали даже морячки, поскольку синяя пелена, стлавшаяся по земле в подземном царстве, тоже представляла собой часть тумана, и женщины быстро определили, что он опасен. Вернее, не опасен, поскольку стлался в ногах, толщиной сантиметров пять-семь. Они думали, что так и надо. Орландо Незнаменцев и Томми Анн, будучи в плену у Поли, и проводя вечера за бесконечным обсуждением концепций всего, что представляло для них научный интерес, в том числе синеву под ногами, предположили, что она играет роль своеобразного дезентификата, предотвращая размножение мелких грызунов и насекомых, ядовитых пауков и скорпионов, мокриц, жужелиц и так далее. Притчел, убираясь в пещере, слышал беседы и передавал их смысл своим жёнам, а те несли новость дальше, в женский народ. Так что то, что синий туман ядовит, было не ново, неожиданным оказалось то, что его стало много, и для него не существовало пространственного размежевания. Первыми жертвами оказались жители деревни. Ночью ядовитое облако заполнило глинозёмню, выбралось наружу и добралось до ближайших домов. Туман убил шесть семей. Восемнадцать человек. Чрезвычайный Штаб объявил трёхдневный траур. Повсюду были выставлены посты наблюдения и разработаны маршруты обхода для патрулей. На какое-то время удалось взять под контроль ситуацию. Но появление тумана прогрессировало. Он словно превратился в разумное существо. Незаметно концентрировался и выстреливал в сторону наибольшего скопления людей. Если это происходило днём во время работ, наблюдатели успевали заметить угрозу, но жертвы случались всё чаще. Погибали в основном дети, и те, кто зазевался или во время не слышал предупреждения. Опасней всего становилась ночь. Темнота скрывала до самого момента нападения угрозу, и, как правило, на утро не досчитывались пары – другой семей. Руководство штаба решило отправлять на ночь семьи на крейсер. А вскоре все моряки ночевали на борту, поскольку туман добрался и до них. В безопасности оставался Храм и Дом Стража на Утёсе. Но и там не спали. Наблюдатели в свете луны отчётливо наблюдали, как хозяйничает внизу синий туман. Однажды он покрыл весь Остров от подошвы до самой середины Малого холма. Предположения учёных полностью оправдались, туман действительно дезинфицировал, по своему, конечно, тем, что убивал всё живое. Очень страдали птицы, им оставалось корма всё меньше. Зато злаковые и орешник росли, как на дрожжах. Буквально через полгода после своего первого преступления туман оказался подлинным хозяином Острова, вытеснив людей на крейсер…
… Стёфа, четырнадцатилетний подросток, без рубашки, высокий и статный, с развитой мускулатурой - живот поджарый, в кубиках - оглядел охотников. Братья: Пирр и Кирам, двое пареньков, храмовый Никар и Эханга, назначенный сын башмачницы Гралки и Энгаила, рыбака, и безумно влюблённая в Стёфу Луизаи, двенадцатилетняя девушка из Храма во все глаза смотрели на предводителя. Братья комкали в руках мешки для крыс, в которые в лучшем случае окажется парочка зверьков, если повезёт и охотники выследят крысиную семейку. За верёвочными поясами мальчиков заткнуты рогатки, карманы штанов оттопыривали снаряды – округлые камешки определённого размера. Сам Стёфа предпочитал пращу. У Луизаи не было с собой ничего, она ходила в рейды ради него. Взрослые и храмовницы знали об этом её влечение к пареньку, и посмеивались, но и завидовали, так как в изменившиеся времена пара могла состояться, а если звёздные карты не позволят им иметь детей, то Храм только рад будет «назначить» для воспитания «своих». Луизаи, недавно начавшаяся оформляться в девушку, не была красивой, но и дурнушкой её назвать никто не мог. Впрочем, как и обыкновенной. Что-то в ней импонировало всем. Может веснушки, обильно покрывшие задорно вздёрнутый носик, или глаза, широко всегда раскрытые, в них как будто застыло выражение удивления. Когда девочка улыбалась, она вся освещалась внутренним сиянием, и становилось ясным - в ребёнке чистая не порочная душа. По закону девочке до наступления совершеннолетия не полагалось платье, но поскольку не одетыми подростки ходили только в Храме, то Луизаи для выхода в мир – наглядный пример наступивших новых времён; при прежней Матери Жриц – Генриэтте – мысль о том, чтобы отпустить девочку вместе с мальчиками, да ещё на ночь, в голову не могла прийти никому - жрицы выдали старую мужскую застиранную рубаху, в которой девушка буквально утонула. Но ей шёл нелепый наряд. Дважды обёрнутая в материю и подпоясанная, она выглядела тоненькой и изящной, топорщившиеся складки лишь подчёркивали девичью хрупкость. Растрёпанная копна рыжих кудрей завершала гармоничность облика. Но ребята сами ещё не переступили неуловимой черты, отделяющей отрочество от юности, чтобы физиологически воспринимать притяжение представителей противоположного пола, тем более, Элуизаи, по детски угловатой и не налившейся женского жизненного сока. Компания ребят располагалась ниже уровня моря. Вообще жизнь на крейсере зиждилась ниже ватерлинии, поскольку днём верхняя часть, надводная, являла собой раскалённую сковороду. Распорядок жизни на крейсере был прост. Утром отправка на берег всех, кроме дневальных, а вечером приём обратно. И отправка, и возвращение огромного числа людей занимали длительное время. Больше тысячи человек, не шутка. Задействованы были всё шлюпы и ялы. Первыми, спозаранку, в густом тумане, окутывавшем Остров, исчезали рыбаки, кормильцы. За ними переправлялись на берег корзинщики. Им выпадала самая опасная задача – они выступали в роли разведчиков. В густом тумане высмотреть туман синий являло собой задачу не из лёгких. Если смертельная синь присутствовала, но её не смогли обнаружить, можно легко было стать жертвой. Таким образом погибло двое корзинщиков, крайне снисходительно отнёсшиеся к обязанностям разведчиков. Синий яд настиг обоих, когда поднимаясь в Храм, они присели, чтобы избавиться от камешков в обуви. На беду это случилось рядом с маленькой трещиной в земле, ведущей в подземную пещеру, заполненную синим туманом. Основная масса моряков – рабочие – отправлялись на Остров после завтрака, когда туман спадал окончательно, а на горизонте готовились брызнуть яркие лучи солнца. Общее время переброски на берег ночного населения крейсера составляло порядка двух с половиной часов. Переправлялись группами по пятьдесят человек. И всегда отряды провожал сам капитан Грейг и его помощник Даррелл Толкинен Спенсер Третий. За их спинами неизменно маячила фигура анжарнийских подводных пловцов лейтенанта Гори. Где в это время находился его малочисленный отряд, не знал никто. Аранов не видели, но прекрасно знали, они рядом, среди всех. То, как «угри» справились с безумным Котловичем, раз и навсегда вселило в моряков понимание - разведчиков мало, но они реальная сила. Крейсер к тому времени представлял собой картину, что называется – день и ночь. Надводная часть вплоть до ватерлинии совершенно безлюдная зона, покрытая тонким слоем пыли. На переборках, бортах и настилах ни единого пятнышка органической жизни. Абсолютная пустыня, в отличие от нижних палуб, где жизнь кипела днём и вечером. Стены покрылись лишаями и мхом сразу же после того, как закончились моющие и дезинфицирующие средства. Относительно не заросшим оставался машинный зал, но и в нём попадались пятна и участки, занятые мхами. Каюты и вестибюли пострадали от растительности сильно. Огромное количество углекислого газа, выдыхаемого людьми, для мхов и лишайников, грибков и плесени это как манна небесная. Все усилия по их выведению окончились полным поражением людей. Мхи находили даже на одежде. Многочисленные светильники, развешанные и расставленные повсюду, кроме света и тепла, выделяемого человеческими телами, плюсовали тепло, чем усугубляли ситуацию. Воздух стоял спёртый и затхлый, сырость неимоверная и окончательная. Дело дошло до того, что капитан неоднократно поднимал вопрос со своим помощником капитаном Толкиненом о запуске главного двигателя и объявлении карантинного дня. В принципе, сам Даррел считал подобно, но обсуждая проблему, оба вновь и вновь упирались в то обстоятельство, что придётся ночь, а может и не одну людям провести на Острове, на пляже. А вдруг накатит синий туман? Итог, больше тысячи мертвецов? Гибель островной цивилизации? Невозможно. Приходилось терпеть и ждать. Крысы, расплодившиеся в огромных количествах по началу сновали везде, но по мере охоты на них ушли в самый низ, к киль - блоку. Они прятались в километрах трубопроводов и бесчисленных, образованных кницами закуточках. К ним можно было только проползти, что не давало охотникам ровным счётом ничего, поскольку голыми руками зверьков не взять. Те, отстаивая свою жизнь и жизнь потомства, без страха набрасывались на становившихся беспомощными в тесноте людей. Приходилось устраивать засады, дожидаясь появления усатой и хвостатой пищи выше их места обитания. В поисках еды твари вынуждены были покидать свои жилища. Ко времени, когда охотники сели в засаде, первые крысиные разведчики вот-вот должны были появиться, поэтому необходимостью стало соблюдение полной тишины, но получилось ровно наоборот. Пирр, вытаскивая камни из карманов штанин, один уронил. Гулкий грохот выдал присутствие засады. По опыту это означало лишних два часа ожидания, поэтому ребята стали корчить рожи незадачливому родителю шума, мол, что ж ты так неосторожно? Пирр виновато улыбался, прижимая к груди ладонь с зажатой в них рогаткой. Которую уронил тоже. Все вздрогнули от нового грома:
-- Ну, вот, насмарку всё – взмахнул рукой Стёфа, тень руки от пламени, трепещущего в маленькой переносной жаровне, гигантским пятном качнулась в свете освещённого пятачка, – теперь не выйдут до утра, а может, и вовсе не придут. Понимаешь? – кипятился юноша – все жить хотят - едва сдерживаясь, чтобы не сорваться в крик, выговаривал он брату – что ты за уволень, а, Пирр? Так хорошо пришли, тихо, а ты всё… И голодные, и не выспатые, зашибись поохотились.
-- Я не специально – оправдывался старший брат – так получилось .
-- Так получилось – передразнивал Стёфа, и шипел дальше – никогда больше с собой брать не будем, понял?
-- Хватит ругаться, ребята – вступилась за Пирра Луизаи – замолчите, может ещё придут.
-- Как же – помотал головой Никар, и тихо прошептал – придут. Себе на смерть, что ли, не глупее нас, крысы-то.
-- Да тихо Вы – зашипел и Эханга – Луизаи права, посидим не много. Ты, Стёфа, давай, успокаивайся, с каждым может случиться.
-- Да не с каждым –огрызнулся Стёфа – с тобой чего-то не случалось, и со мной…
-- Хватит, ребята – снова попросила Луизаи – упало и упало, мало ли что на корабле падает…
-- Да, крысы дураки такие, что не знают…
-- Ну, пожалуйста – умоляли глаза девочки, и Стёфа сдался – ладно – буркнул он – садимся, что ещё делать?
Ребята уселись на трубу, прикреплённую к борту, обмотанную блестящей металлической тканью – давно остывший трубопровод с горячей водой. И всё-таки сидеть на ней было не так холодно, как на железе палубы.
-- Перекусим, мальчики? – спросила Луизаи, глядя на Стёфу.
-- У тебя есть, что ли? – удивился Никар, но при этом с радостным ожиданием грядущего проявления чуда, глядя на девочку. Так же посмотрели на неё остальные ребята, но Луизаи не отрывала своих глаз с предмета обожания, Стёфы, ожидая внимания с его стороны..
-- Откуда? – наконец спросил предводитель ватаги.
-- Блаженный дал – весело ответила девочка, доставая из глубин ткани увесистый холщёвый свёрток.
Парни тихо присвистнули.
-- Ого – Пирр качнул головой – с каких это милостыней к тебе он так?
-- Не знаю – Луизаи пожала плечиками и выложила свёрток на колени – так, нас – она подняла голову – раз, два, три, четыре, пять…
-- Шесть – закончил за неё Эханга – давай скорей дели, Лу, слюной подавлюсь.
-- Нетерпеливый какой – Луизаи развернула свёрток в котором лежали шесть лепёшек, верхнюю протянула Стёфе, застенчиво улыбнулась– это тебе.
-- Стой – остановил её Стёфа – не так – давай сначала все съедим две, потом ещё две, и потом остальные. Нам ночь сидеть, благодаря некоторым. И воды ни у кого нет?
-- Нет – виновато, с голодной жадностью глядя на хлеб, покачали головами ребята.
-- У тебя тоже? – спросил предводитель Луизаи.
Девочка снова улыбнулась, но теперь так, словно чувствовала вину в том, что они остались без воды:
-- Не сообразила. Он когда дал, я так растерялась…
-- А кто дал-то? – спросил Никар.
-- Тебе говорят, блаженный – ответил вместо девочки Стёфа – ты не знаешь такого?
-- Нет – удивился паренёк – Эханга, ты в курсе?
-- Нет – мотнул головой приятель – кто такой?
-- Э-э-э, темнота – Стёфа победно улыбнулся – есть у моряков на камбузе один чокнутый. Медли, второе имя его я забыл, это ведь он дал? – поглядел на девочку подросток: та покивала головой.
-- Кто ж ещё может, он такой, этот Медли – начал объяснять Стёфа – ломай две на шестерых, Луизаи, я пока пацанам расскажу, а ты, Пирр, как виноватый, сгоняй за водой.
-- А куда? Где она? – начал оглядываться по сторонам брат
-- Ничего не знает, что за человек? Короче, слушай, объясняю для не путных. Как мы шли, перед последним поворотом, от нас это будет первый, увидишь кран, с ручкой, знаешь такой? Знаешь, ну, хорошо. Слушай дальше. На нём висит ведро, специально для питьевой воды, чуть-чуть выше головы, чтоб не стукнуться. Специально, слышишь. Потому как есть ещё и техническая, её-то как раз пить нельзя. Но она дальше, и ведро на ней грязное. А здесь чистое. Усекаешь? Нальёшь воды прямо в ведро и принесёшь, на обратном пути повесим обратно. Понял?
-- Да – вскочил Пирр.
-- Тогда, дуй, туда, обратно, это шагов сорок как, смотри не проскочи, поворот незаметный.
-- Хорошо – старший брат скрылся в темноте.
-- Бестолковка – в след ему высказал Стёфа, но в интонации, так как было сказано, слышалась скрытая любовь к брату.
-- Ладно, ты, давай, расскажи про блаженного – Эханга с вожделением глядел на множащиеся куски лепёшки, образующих горку на подоле девочки.
-- Не ладкай, без ладканья обойдусь – голос Стёфы прозвучал резко, Элуизаи с тревогой посмотрела на него, но предводитель, встретив её взгляд, усмехнулся, мол, всё в порядке.
-- Так значит. Блаженный, это Медли Надиссон, вспомнил его фамилию. У пришельцев не как у нас, у них по два имени, в курсе?
Все покивали головами.
-- У кого и больше, ну ладно. К теме. Этот единственный, кто сам вырвался из подземного царства Белой Царицы. Значит так, Царица правила подземным царством…
-- Это все знают – перебил Никар.
-- А если знаешь, рассказывай сам – Стёфа фыркнул – знаток тут выискался.
-- Никар – укоризненно посмотрела на мальчика Элуизаи – ты действительно, можешь помолчать, когда надо? Не хочешь знать про Мэдли, а мы хотим.
Подросток молча поднял руки. Стёфа улыбнулся и качнул головой – победа за ним.
-- Ну, так вот. Царица, её ещё звали Белая Жрица, а ещё Хозяйка, похищала мужчин, мучила их и ела сердца.
-- Ой, правда? – округлились глаза у девочки. Но тут недоверчиво проворчал Никар:
-- А как она доставала, руками?
-- Не знаю, вообще, хрен его знает – в недоумении пожал плечами рассказчик – я не думал никогда как.
-- Стёфа, не ругайся, пожалуйста – попросила Элуизаи – у нас никто не ругается.
-- Да я, вроде, и ничего- покраснел подросток, радуясь, что темнота скрывает горящие щёки.
-- Может ножом резала? –подключился Эханг – грудную клетку вскрывала и ела.
-- Хватит, мальчики, пугать – Элуизаи обхватила плечи руками – страшно. Стёфа, рассказывай дальше.
-- Ладно. Как-то Медли умудрился её перехитрить. Затем уже перевёл армию капитана Грейга на её сторону. Капитан с «угрями» разбил Царицу, всех освободил, и хотел назначить Медли помощником в помощь другому, старшему, Толкинену, он самый старый офицер из моряков. Но Медли отказался, и попросился на кухню, камбуз по их языку, сказав, что сыт по горло всем. А так как работа на камбузе очень тяжёлая, и никто туда не стремиться попасть, то Медли и стали звать, блаженным, то есть дурачком, только я-то думаю, что на самом деле, он умнее всех нас вместе взятых.
-- Почему? – одновременно раздались три голоса.
-- Всегда при пище, чего не понятного? Захотел, взял, поел, кто будет считать? Тебе же он дал лепёшки? Откуда у него? – спросил у Элуизаи Стёфа.
-- Я одну просила – засмущалась девочка.
-- Видишь, а дал он аж, шесть.
-- Они маленькие потому что.
-- Что с того? Главное, почему дал? Потому что всегда сытый, за это можно и поработать не много. Он у тебя чего-нибудь просил?
-- Нет. А что он мог просить?
--Действительно блаженный. Но точно ничего не просил взамен?
-- Нет – яростно взмахнула кудрями девочка – спросил, сколько нас пойдёт и дал на всех. Он хороший.
-- Кто спорит? - Стёфа пошёл на попятный – ладно, давай, раздавай, в животе урчит.
-- Может на запах и крысы вернутся – предположил Эханга, принимая из рук Элуизаи свой кусок.
-- Может быть – согласился Стёфа – на, Кирам, и на Пирра держи – отдал их доли брат – оставьте все по маленькому кусочку, будем выманивать. Ну, где там, наша бестолковка?
-- Иду – прозвучало из темноты, затем появился сам Пирр – еле нашёл, темно, ничего не видно.
-- Не перепутал, не техническая?– спросил Стёфа, беря протянутое ведро, наполовину заполненное чистой водой.
-- Как ты сказал, за поворотом, над головой. Кран ещё синий.
-- Не примечал какой, ладно, живы будем, не помрём. Садись, жуй. Смотри - ка, отзывается на бестолковку, эх, Пирр ты Пирр.
Лепёшки ели молча, запивая принесённой водой. Остатки, крохотные, для приманки, Стёфа раскидал шагах в семи от них. Ребята затаились, приготовив оружие. Тянулись минуты, долгие, как часы.
-- Может, поговорим, шёпотом, можно, Стёфа?– шепнула Элуизаи.
-- Если только тихо. А о чём? – также тихо ответил предводитель.
-- Расскажи ещё чего-нибудь. Про Царицу, царство. Правда, что ты видел Сверкающего?
-- А ты откуда знаешь?
-- Все говорят.
-- Кто все?
-- Ну, все, не понятно? Как я ещё могу объяснить? Кого не спросишь, все отправляют к тебе, типа, ты один его видел, из детей, я имею в виду.
-- А-а-а. Ладно, тогда. Сияющего я видел, правда. Два раза. Но мне семь лет было, плохо помню. Он на краю Утёса долго стоял, несколько дней, три дня, потом прыгнул в Пятно. А я его до этого ещё один раз видел. На пляже. Но мне никто не верил. Я теперь сам сомневаюсь. Может, показалось. Он из земли выпрыгнул. Так разве может быть? Взрослые говорили, что если бы не Лион Сияющий, нас никого бы давно не было. Он спас Остров.
--Может, лучше бы не спасал, чем так жить – пробурчал Никар.
-- Чего ты всё время стонешь, всё ему не так – повернул в его сторону голову Стёфа – и с нами чего попёрся, сидел бы у себя в Храме.
-- Там народу ещё больше.
-- Тогда молчи.
-- Аты мне рот не затыкай, командир нашёлся.
-- Мальчики, хватит, я сейчас уйду – Элуизаи потянула за руку Стёфу – ты то чего такой? Никар правду говорит, в Храме не протолкнуться.
-- А здесь протолкнуться?
-- Тоже тесно, но не так, как там. Корабль большой.
-- Толку. Жить внизу можно. Наверху сжаришься.
-- Это днём. А так-то всё равно свободнее. Но ты, Доша, не до рассказал.
-- С чего бы, всё рассказал.
-- А про Пятно? Какое оно?
-- Пятно, у-у- протянул подросток – вот это я помню. Такое не забудешь. Громадное, во всё небо. Когда оно лежало на море, то размер и не видно было, но когда в него прыгнул Сверкающий…
-- Сияющий – перебила девочка – ты сам говорил.
-- А-а – отмахнулся Доша – и так можно, и так, примерно одинаково. Ну вот, Си… вообщем, Лион прыгнул, или спустился, кто – что говорит, те, кто видел, я то лично, не очень помню, прыгнул он или спустился, короче, он исчез в Пятне. Ух, как оно взбеленилось, мамочка моя. Поднялось на дыбы, тут и стало понятно, какое оно здоровое. Всё небо закрыло, при этом, тонкое оказалось, может с руку толщиной – он вытянул и показал с восторгом слушающим рассказ подросткам свою руку.
-- А потом оно стало вертеться, всё быстрей, быстрей, быстрей.
-- Оно тогда должно было всех сдуть – недоверчиво спросил Никар – ветром.
-- То-то и оно, что должно, да не сдуло – свысока посмотрел на него Доша – вообще никакого ветра. Ну вот, вращалось, вращалось, а потом заискрило. Как угли в костре, только искры перемещались во все стороны. Оно стало чёрно-красным, затем искры вылетели из пятна, я подумал, ну всё, нам хана, а нет, они отлетели, их там не сосчитать было, отлетели, и вернулись назад, словно всосало. Ну и сразу после этого пятно исчезло, просто было, вертелось, искрило, и не стало вдруг. Самое главное, всё тихо, без звука. Да, такое не забудешь, когда небо перед тобой крутится. Вот так вот, такие дела.
-- Это точно – первым откликнулся Пирр, когда ребята молча представляли в воображение то, что рассказал их предводитель – а я не видел. Стёфа, а я где тогда был, не помнишь?
-- Откуда? Бегал где-нибудь, может с мамкой, помогал.
-- Жаль.
-- Ну да, вообще-то, посмотреть было что. Ладно, молчим. Никто ничего не слышит?
Ребята прислушались. Ночной громадный корабль дышал своей особой жизнью. Прилетали откуда-то неопределяемые звуки, что-то где-то ударяло о железо, иногда по борту шуршало, словно о металл чесало спину морское чудовище, а может, так действительно было. Постоянно поскрипывало. Редко прилетал приглушённый расстоянием плач ребёнка.
-- Мальчики – внезапно, так что все вздрогнули, после очередного странного шуршания о борт, прошептала Элуизаи – что это шуршит. Страшно.
-- Чего страшного? – снисходительно, тушуя собственный страх, только что так откровенно проявленный им, когда внезапно заговорила девочка, ответил Стёфа.
-- А вдруг это подводный народ ощупывает корабль?
-- Ты что? – резко вскинулся Эханга - Святой Отец его уничтожил уже давно, не читала историю?
-- Читала, читала – отмахнулась девочка, глаза её горели возбуждением и затаённым желанием бояться – а если кто остался, спрятался и выжил. Что, такого не может быть?
-- Может, естественно – согласился Стёфа. Все молчали, представляя, каждый в меру собственной фантазии, картинку того, как сейчас за бортом, таким тонким, вдоль корабля плавают водные люди, обследуют, и решают, как напасть.
-- Ну, тебя – Никар погрозил кулаком девочке - напугала своими выдумками. Сиди теперь и писайся…
Элуизаи громко вздохнула:
-- Страшно…
-- Тс-с-с, слышу – внезапно сдавленно, но достаточно громко шепнул Эханга – там.
Мальчик медленно поднял руку, показывая направление. Водный народ мгновенно был забыт: ребята начали готовить рогатки: заправляли камни в ловушки, растягивали резиновые нити. Напряглись, всматриваясь в темноту… Крыса не выходила долго. Она чуяла присутствие человека, но не определяла, где он. Или они. Голод нарастал: восхитительный запах пищи становился настойчивей. Наконец она решилась, тем более, сзади напирали остальные. Клан. Потомство. Она разведчик и одновременно вожак. Их оставалось так мало, что приходилось совмещать абсолютно разные обязанности. Разве может самая сильная и умная быть разведчиком? Но приходится. Потому что сзади молодняк. Погибнет она, есть кому продолжить род, к тому же не факт, что убьют. Ей везло в последнее время. По запаху она определила, пищи не много, но это хлеб, самая ценная добыча. Источник силы. Даже того, что ей удастся сейчас собрать, хватит, если не утолить в полной мере голод, то сил придаст. Достаточно для того, чтобы пойти дальше, к людям. Туда, где еда. Где люди, всегда есть пища. Закон. Она сделала первый шаг. Остановилась. Ничего. Быстро отбежала в сторону. Тишина. Пискнула. Из щели показалась мордочка. Шевелились усики. Угроза. Есть. Да. Но не определяемая. Значит, надо рисковать. Выбежали один за другим пять щенков. Внюхались. Угроза. Угроза. Угроза. Но запах. Схватить и убежать. Вперёд. Вожак кинулась вперёд, и ещё услышала свист, но определить, что свистит, не успела. Пущенный камень из рогатки Эханга вышиб из неё дух…
-- Совсем не плохо, целых три, одна вообще здоровая – держал за хвосты убитых крыс Стёфа, вытягивая руки перед собой, он радостно улыбался – вот это, да.
Элуизаи испуганно закричала:
-- Она живая.
Глаз сверкнул, именно его увидела девочка. Крыса висела вниз головой. Без раздумья, царапнула задними лапами по держащей её руке, извернулась и укусила. Почувствовала, что падает. Вырвалась. Ударилась хребтом, вскочила и в мгновенье ока оказалась в заветной щели. Спасенье. Её перехитрили, но ей повезло: шея, куда попал камень, болела страшно, однако снаряд угодил не в голову. Итогом неудачной вылазки стала потеря двух щенков. Горе, конечно, но это означало, что еды теперь добывать нужно меньше. А пока отлежаться…
-- Стёфа, Стёфа, какую добычу отпустил, ая-яй – качал головой Никар – ещё и укусила, как бы заражения не случилось. Надо идти.
Крыса прокусить подростку вену. Ребята столпились вокруг пострадавшего, глядя на обильную кровь, текущей из запястья руки их предводителя, не зная, что делать. Не растерялась Элуизаи. Она рванула подол, раз, другой, с третьего рывка материал подался. Сил оторвать ленту не хватило, на помощь поспешил Никар. Руку обмыли водой из ведра и перевязали. Стёфа не сопротивлялся, прекрасно понимая, укус крысы чреват: последствия могут быть самые печальные.
-- Как она, а? – только и твердил подросток всё время перевязки – не ожидал я. Думал мёртвая. Притворилась, надо же.
-- Не-а, очнулась – возражал Никар – я видел, как ты попал в неё.
-- Мальчики, пойдём те быстрее – торопила всех Элуиза – надо к лекаркам.
-- Каким ещё лекаркам, где мы, где они – почти гордясь заработанной раной, отговаривался Стёфа – в медчасть надо, к дежурной.
-- А куда, знаешь? – соглашалась девочка .
-- Конечно, инструктаж все проходили. У капитана это строго. Все всё должны знать на этот… как его… а, экстренный случай, типа моего.
-- У тебя экстренный? – спросил Пирр.
-- А как же, он самый. Ну что идём? – спросил в воздух Стёфа, вставая.
-- Конечно – сказала девочка.
-- Бежим – поддакнул Пирр.
-- Куда бежим, темнота, как … - усмехнулся подросток
-- Как где?
-- Сама знаешь где, Элу. Крысят не забудьте кто.
Подростки вытянулись цепочкой, громко топая босыми ногами, ушли с места сражения, забыв впопыхах ведро с остатками воды…

-- Подъём, дорогой помощник. Доброе утро, господин Толкинен. Я очень надеюсь, что так оно и есть, а ночь прошла без происшествий. Какие сны снились, как Ваше драгоценное самочувствие?
Спали офицеры на диванах, в кают –кампании. Ночник - маленькая плошка и фитилёк, крохотный, размером с ноготь большого пальца – на удивление офицеров не гас уже много недель. Первое время загадка озадачивала, но скоро они привыкли. Очередное ноу-хау островитян. Подобных маленьких премудростей у них хватало. С тех пор, как аборигенам пришлось ночевать на борту крейсера, он и помощник, Даррелл Толкинен, навидались многого. Фитиль и плошка – всего лишь химический процесс. Настоящим чудом можно было считать лекарство. Чудодейственные мази, которые на глазах затягивали порезы, уколы и другие виды ран. Отвары, снимающие головную боль прежде, чем успевал выпиться весь напиток. У аборигенов никогда не болели зубы. Как оказалось, они не пахли, не смотря на то, что мылись, практически, в месяц раз - другой. Орландо Незнаменцев объяснял феномен воздействием солнца, стерилизующий воздух пеклом, что привело к исчезновению всех видов бактерий и вирусов, внешних, по крайней мере, оставляя организм человека в контакте лишь с собственным набором таких контрагентов. Заболеть на острове чем-то серьёзным до сих пор не было возможности ни для кого. Включая и команду крейсера. Первые годы, правда, моряки болели, но постепенно всё выправилось. Полностью болезни отступили для команды Грейга года через три после появления их на Острове. К этому же сроку исчезла и тоска по исчезнувшему миру. Пока неторопливо катились годы привыкания, заправленного тяжким трудом, на выживание, когда скрипели жилы и каменели мышцы, когда не было дела ни до чего, кроме одного – выжить любой ценой – на удивление и тем более осмысление феноменов не оставалось ни сил, ни времени. Когда же стало полегче и спокойней, и появилось свободное время, он, Толкинен и полковник Герсуриналия частенько обсуждали удивительнейшую историю, внутри которой оказались. Не редко к диспутам присоединялся Орландо Незнаменцев с неизменным спутником Томми Аннаном. У Томми стремительно прогрессировала слепота, без сопровождающего он не мог обходиться, и Орландо взвалил на себя эту миссию. Узнав о болезни, сама Марьяна предложила помощь, однако Орландо и Анн не верили в храмовую медицину, и не шли к лекаркам, но явился синий туман, и только когда жители деревни, ночевавшие на борту корабля, стали удивлённо пожимать плечами при виде слепого, и при этом, в один голос советовали не тянуть, а идти лечиться, лишь тогда приятели решились посетить знаменитый Храм. Пять сеансов, пять раз жрицы прокапали глаза слепого, и Анн прозрел. Не в полной мере, слишком долго он тянул с лечением, сетчатка глаз успела серьёзно деградировать, тем не менее, он стал видеть. Вернувшееся зрение соответствовало бы по медицинским стандартам «Большого мира» минусу два. Способность местных знахарок излечивать практически любые заболевания поражала. «Вот нам и примитивное общество» - такое резюме вынесли командиры, после случая с Анном. Относительно налаженная жизнь затягивала, воспоминания беспокоили всё меньше, моряки приобретали черты, присущие аборигенам: походка замедлялась, характеры уравнивались. Остров властно подчинял себе новичков. Дошло до того, что тот, кто не успел потерять память о прошлом, подвергался публичному остракизму, на них откровенно шикали, словно сама мысль о существовании другого мира стала кощунственной. Ко времени появления синего тумана подавляющая часть моряков чувствовали себя коренными жителями. Совсем незначительная оставшаяся верной воспоминаниям когорта людей как раз и сосредоточилась в кают-кампании и помещениях бывших лабораторий, да и то, воспоминания не несли ощущения горькой утраты. Они были чисты, и не болезненны.
-- Так что-то Вам снилось, дорогой помощник? – глядя в потолок, набранный из досок вишнёвого дерева, и отлакированных тёмным красным лаком, повторил вопрос Грейг. Он скосил глаза на циферблат часов, висевших на соседней переборке. Стрелки как обычно показывали начало шестого. Полежать, понежиться оставалось полчаса. У него с Даррелом вошло в привычку разговаривать, перед тем, как встать. Разговор настраивал в буквальном смысле на позитив, являясь, по сути, эквивалентом психологического тренинга. Раньше это помогало выжить, теперь вошло в полезную привычку.
-- Кажется, да, господин капитан. Доброе утро – Даррелл слегка хрипел со сна – но боюсь, что снова не вспомню, что-то всё чаще перестаёт меня обслуживать черепная коробка, забываю всё подряд.
-- Ну, хотя бы по ощущениям, правильный сон или нет? Тревожное что, или наоборот, а, Спенсер? Вы же знаете, мне интересно, как это сны, самому ничего никогда не снится.
-- Снится, только Вы не помните, так гласит наука.
-- А-а - досадливо отмахнулся капитан – наука, где она? Медицина на Острове, вот наука. Лечат всё. Жрицы не знают высшей математики и не просчитывают орбиты планет, но составляют исключительно точные эти их «звёздные карты», по которым, если память мне не изменяет, Вам сегодня грозит визит к «нужнице». Кого предпочтёте, господин помощник?
Даррелл тихо фыркнул:
--Не могу согласиться, господин капитан. Остров самим фактом своего существования доказывает, что наука есть, но она не должна быть застывшей. Почивать на достигнутых завоеваниях. Я частенько вспоминаю Лиона, как он своим преображением фактически устроил революцию в науке. Если бы была возможность, то, аббревиация, вернее будет сказать, полная её противоположность, поскольку в Лионе не только не сократились присущие ему личностные черты, но наоборот, он обрёл новые, фантастические и – Даррелл замолк, подыскивая слова, усмехнулся - надо сказать, господин капитан, что, если быть честными к себе, то без подвига Лиона вряд ли бы мы сейчас так мило беседовали. Не правда ли?
-- Согласен – откликнулся капитан – но продолжайте развивать свою мысль. Мне кажется, я её угадываю. Изменения в нашем славном профессоре связаны воедино с изменениями на всём Острове?
-- Абсолютно верно. Но это ещё не всё. Если подумать хорошенько, всё, что произошло с Лионом и вокруг него, есть не что иное, как абсолютный переворот общепринятых взглядов на обустройство самого мироздания, принятого считать за истину в том мире, из которого нас благополучно выдернули. Я точно знаю, что случись подобное там, многие, если не все так называемые академики взбрыкнулись бы, встали на дыбы в попытке отринуть очевидное. Я прав?
-- Абсолютно, уподобляясь Вашему языку, соглашаюсь я с Вами. Вы ведь и сами настоящий учёный – теоретик, все Ваши рассуждения по той или иной проблеме, это подход настоящего научного исследователя. Безусловно, и в этом, Даррелл, Вы правы на все сто процентов, в науке, а по большому счёту и во всей жизни, когда отсутствует давление на оппонента со стороны, так называемого, академического круга, сразу становится очевидным очевидное, а также, очевидная предвзятость и зашореность, если не прямой научный предрассудок по отношению к тому, что на самом деле очевидней некуда.
-- Эка, Вы, господин капитан, формулируете по - утру, но я понял. Думаю, в связи с этим, что двигать науку вперёд - удел одиночек, а остальная когорта всего лишь подсобники, дизайнеры и интерьерщики. Крайне мало команд и лабораторий, произведших действительно открытия, в основном все значимые открытия – удел одиночек.
-- Конечно, но, к сожалению ли, к счастью, без подсобников никак. Группы поддержки гениев нужны.
-- Естественно, необходимо ведь проецировать и адаптировать для пользования в жизни гениальные идеи одиночек, тем самым двигая так называемый прогресс вперёд.
-- Или в сторону.
-- Отчего?
-- А что, в истории мало примеров, Толкинен?
-- Поясните, пожалуйста, не улавливаю, господин капитан.
-- Хорошо. Вот Вам пример. Внутренний двигатель, это хорошо или плохо?
-- Необходимость. Скорее хорошо.
-- Ага, дорогой мой помощник. Необходимость. Но почему? Я отвечу Вам. Гений, одиночка изобрёл, подмастерья или дизайнеры, как мы недавно выяснили, массово внедрили. Жизнь понеслась вперёд на всех парах. При чем, понеслась развиваться по пути, который открыл для неё двигатель внутреннего сгорания. Ну а если бы открыт был другой способ преобразования высвобожденной энергии, так сказать, из богатств матушки-природы в поступательное движение вперёд человечества, то вектор направления был бы иной, согласитесь. Что, если бы, подмастерья не закопали бы талант величайшего открывателя энергии электрической, которая вообще всюду по его заявлениям…
-- Вы имеете в виду теории господина Сетла?
-- Конечно. Что было бы, Вы только подумайте, кабы ломовые першероны от науки претворили в жизнь его научные идеи? Чистейшая экология, безграничная энергия, ни одного повода для войн. А, Толкинен? Красота?
-- Сказочная при чём, в плане неосуществимости.
-- Отчего же? Пример прямо перед нами. Мало, мы являемся фигурантами его. Две сотни лет Остров жил привычно и, не побоюсь слова, сонно. Без всякого двигателя внутреннего сгорания.
-- Но, как же Война Святого Отца?
-- Ах, это эпизод, начало всего начала. Поэтому судить нечего. Хотя почему нет? Он создал цивилизацию такой, какая она есть. Была долгое время. Потом жизнь застыла, начали проявляться признаки вырождения. Об этом говорит Тайная история, которую нам соблаговолили дать прочесть. Жизнь, однажды зародившаяся, не может исчезнуть просто так. Суть жизни – сама жизнь. Я так думаю. Главное – биология, всё остальное только формы. Прямое доказательство – вся история Острова. Смотрите, появляется смертельная угроза в виде имбицелов, тут же возникает противовес – первый Дар Моря, практически в одиночку разгромившего армию Хабила. Затем появляется следующий Дар, не помню, как его звали. Он оказался просветителем, заложивший основы цивилизованного образ жизни островитян. Наконец, Лион. Мало того, что он даёт пинка материальному развитию Острова: подъёмники, игрушки детям, колёса и так далее, но разбирается с нашим появлением, в конце концов. Лион выходит на контакт, тем самым меняет вектор развития, направляя в нужное русло, а дальше и вовсе спасает Остров в необходимый момент, при чём, ценой собственной жизни. Все принципиальные изменения в жизни Острова пришли с его приходом, а больше уходом. Вот я и задаюсь вопросом: а если бы не он, куда двинулся бы Остров?
-- Простите, господин капитан, мне кажется, Вы скромничаете. А как же Ваша роль? Вы что же отказываетесь её признавать?
-- Почему отказываюсь? Мы с Вами внесли свою лепту. Но я говорил в случае с Лионом, воздействии титаническом, основополагающим. Историческим, если хотите.
-- Здесь я не согласен. Не наше наступление…
-- Полноте, Даррелл. Остров жил бы в другой реалии, и только.
-- Возможно, она могла быть лучше.
-- Или хуже. Лично я считаю, что лучше быть не могло, а Лион на самом деле это Лион Сияющий. Я не могу представить на его месте никого другого.
-- Всё относительно.
-- Это, правда, но случилось так, как случилось, и главенствующую позицию в этой рокировке сыграл он.
-- Не совсем согласен. Продолжаю держаться мысли, что каждый играли отведённую роль. Полковник, Незнаменцев, Вы, я. Поли, возьмите Котловича…
-- То есть, нет главенствующего героя, простите, что перебиваю?
-- Не знаю.
-- Странно, но почему-то я с Вами почти готов согласиться, Даррелл. Действительно, все выступали в главных ролях, но в этом случае парадокс – общество есть колоссальный единый организм.
-- Господин капитан, об этом говорят все действительно правильные религии.
-- Это какие?
-- Естественно, древние.
-- А законы Муххаидина Единого?
-- Это то, что помогло удержать цивилизацию в целостности.
-- Ага, то есть всё-таки личность? О чём мы с Вами и проспорили всё утро. Расстанемся на своих, ибо, победить, это вовремя абстрагироваться в разгар битвы, и подумать, по анализировать, не так ли, господин старший помощник?
-- Ну-у…
-- Без ну всяких. Давайте вставать. Нас ждёт начало всех начал: зарядка.
-- Будь она не ладна.
-- Вы освобождаетесь.
-- Вот ещё. Я не настолько личность, чтобы иметь подобные привилегии.
-- То есть Вы с народом?
-- Безусловно.
-- Единый организм?
-- Единый.
-- Ехве, в таком случае. Подъём…
После общей зарядки на утреннем совещании Чрезвычайного Штаба выяснилось, что ночью во время разрешённой охоты на крыс пострадал подросток Стёфа, один из младших братьев Марика. От крысиного укуса рука опухла и сильно болела – необходимо мощное лечение антибиотиками, но которых оставалось совсем мало, альтернатива - госпитализация в Храме. В остальном без происшествий. Решили мальчика отправить на излечение в «лекарни» первой партией. Вместе с рыбаками. Настоял на отправке Марик, он страшно встревожился, по утру обнаружив разметавшегося в постели брата, мокрого от пота, стонущего, с раздувшейся рукой, ставшей в два раза толще, чем надо. Сопровождала Дошу Элуизаи, девочка вызвалась довести больного, ей было по пути, хотя и рано: занятия в школе начинались с восходом солнца. Её посадили на ялик рядом с больным Дошей. К берегу лодка не пришла…

Максимиллиан встречал ялики. Лодки подходили одна за одной, люди прыгали с борта в воду, погружаясь по грудь и выбирались на берег, гребцы споро разворачивали опустевшие ялики и исчезали в тумане. С последней партией, когда во всю светило солнце, выгрузился командный состав крейсера и члены Чрезвычайного Штаба. Марик, испросив разрешения у капитана Грейга, помчался в Храм, к Доше. Каково было удивление офицеров, когда выяснилось, что первая лодка не пришла. Марик выглядел растерянным и напуганным. В Доме Правителя, обычном месте заседания Штаба собрали срочное совещание. Вопрос стоял один: где лодка? Максимиллиан клялся, что всё было как обычно. Никакого шума он не слышал, а разглядеть в тумане хоть что-то было не возможно. Нет, скрипа уключин он не слышал. То есть, конечно, слышал, но за минуту может быть до того, как из тумана появлялся нос лодки. Но это была уже вторая, как выяснилось, а лодки, на которой находился больной мальчик и девочка, он не слышал. На обследование зоны прибоя отправился отряд разведчиков лейтенанта Гори. В полном боевом снаряжении - гидрокостюмы, акваланги, оружие - за которыми пришлось сплавать на крейсер. Выставили наблюдателей не только на Утёс, как обычно, но послали группу на Птичьи Скалы. Патрулям вменили в обязанности кроме высматривания синего тумана, поискать возможное наличие бездвижных тел на пути всего следования. Марик заметно переживал. Эмилия Войкова успокаивала его, как могла. День прошёл обычно, синего тумана не появилось, пропавшей лодки тоже…

Элуизаи держала руку на лбу Доши. Подросток весь горел. Дышал он прерывисто, хрипло, стоны срывались с губ. Боль не отпускала даже в бессознательном состоянии. Близ сидящие рыбаки оглядывались, сочувственно качали головами и тихо шептались: «не повезло парню … а что с ним?… укусила крыса… и расцарапала… в горячке весь, да, не повезло, действительно, умереть может… ничего, лекарки вылечат, они это могут, для них дело тьфу… быстрей бы приплыть… действительно, что-то берега всё не видно… так туман… и что туман? В первый раз, что ли плывём… точно, долго как-то... гребцы вон взмокли, когда это было? Что вообще происходит?… Элуизаи краешком сознания улавливала шёпот, явно нарастающее волнение рыбаков, но ей было всё равно. Она не отнимала рук с головы больного, и только когда прошло больше часа, как они отплыли от борта крейсера, девочка впервые подняла глаза и осмотрелась. Туман и не думал редеть. Рыбаки и моряки волновались открыто, крутили головами во все стороны, пожимали плечами. Внезапно повеяло невероятным холодом, Элуизаи никогда не испытывала подобного в своей жизни. Из ноздрей повалил пары, конечности оледенели. Живот втянулся, казалось, до позвоночника, и заныл. Ялик, вёсла, люди, снасти мгновенно покрылись инеем, а вокруг проявился зелёный свет. И начала расти волна. Странная. Лодка оказалась внутри подобия колодца, стены которого тянулись верх. Сначала вода поднялась выше борта, затем ещё выше, ещё выше, и ещё, пока вокруг ялика не образовалась прозрачная туба высотой метров в восемь. Люди оказались в ловушке. Тишина стояла ужасающая, она звенела в головах моряков. Звон нарастал. Наконец, кто-то, не выдержав напряжения, закричал, в этот же момент «пустотелый» столб воды рухнул, безмолвно, погребая под собой ялик с людьми…
Чрезвычайный Штаб заседал весь день. Пропажа ялика с людьми, происшествие исключительное. В остальном день прошёл спокойно: синего тумана не наблюдалось, все запланированные работы выполнены в полном объёме. С переправкой усталых людей на крейсер не много запоздали, до захода солнца оставалось не многим больше часа, тем не менее заседание Чрезвычайный Штаб не отменили. В последнее время он редко собирался в полном составе. Сейчас присутствовали все. Офицеры: капитан Грейг, старший помощник Толкинен, полковник Имабит Герсуриналия. Из младших чинов – капрал Эмилия Войкова и мичман Ющенин. Гражданские лица представляли Марик, брат пропавшего с яликом Стёфы, Страж Порядка Максимиллиан и Верховная Жрица – Марьяна. Орландо Незнаменцев с неизменным спутником – Томми Анном, который, правда, не являлся официальным членом, но все привыкли к тому, что начальник команды учёных всюду появляется с калекой, правда, уже бывшим, Анн стал видеть, благодаря лечению лекарок из Храма, поэтому не придавали значения маленькому нарушению субординации. Повестка с раннего утра не изменилась – вопрос, что случилось с лодкой и людьми, тревожил всех. Патрули, наблюдатели и разведчики лейтенанта Гори не обнаружили и следа пропавших.
-- Что ж, господа – голос капитана Грейга охрип. Он сидел во главе длинного стола, по сторонам которого расположился весь Штаб. Одной рукой Уилссон облокотился о столешницу, вторую держал на бедре: так он боролся с болью в пояснице – подытоживаем неутешительное. Время заканчивается. У нас несколько версий о случившемся. Первая, самая вероятностная, одновременно самая не реальная - ялик перевернулся и затонул. Мы тут все моряки, и понимаем, такое возможно, но не в нашей ситуации. Никаких предпосылок типа внезапно налетевшего шквала не было, как не было и волны-убийцы. Вообще ничего не было, тишь и гладь, так, господин Максимиллиан?
Страж порядка молча наклонил голову. Он измучился. Марьяна. Бывшая жена не посмотрела в его сторону ни разу. Максимиллиан давно перестал воспринимать происходящее вокруг адекватно, это чувствовали все, поэтому к нему обращались редко. Собственно, такое произошло всего один раз, когда утром капитан Грейг попросил пересказать ещё раз, для всех, как проходила встреча прибывающих к берегу лодок. Рассказ стал его единственным вкладом в общее обсуждение. Рассказывая, он спотыкался на каждой фразе, краснел, запутывался в словах, слушать его мыканья становилось невыносимым, особенно злился Марик, хотя и старался сдерживаться. В конце концов капитан Грейг оставил Максимиллиана в покое, уяснив, что ничего разумного и рационального от стушевавшегося Стражника не добиться. В свою очередь тот пытался честно вслушиваться в обмен мнениями, но очень скоро сам не заметил, как абстрагировался, уйдя полностью в воспоминания. Естественно, вспоминал он Марьяну, их совместную краткую жизнь. В основном, в его мыслях и образах молодая женщина представлялась обнажённой. Сама виновница его мук, напротив, принимала самое активное участие в обсуждение, внося в разговор много здравого смысла. она решительно поддержала крамольную мысль Незнаменцева, о том, что лодка могла по чистой случайности попасть в действующий портал, и не важно, что вход в другое измерение лежит в воде. Разве невозможно такое? А это значит, что прекращать поиск входа нельзя, поскольку если синий туман займёт весь Остров, для него как выяснилось, не существует преград между срезами, тогда останется надежда единственная, портал водный. Похоже, что синий туман воды боится. На молоденькую Верховную Жрицу после её такого заявления смотрели с уважением все члены Чрезвычайного Штаба. Втайне, Максимиллиан гордился бывшей женой, гордился и… горевал одновременно. Наверное, на его лице, не смотря на обильную поросль, читалось всё, так как Эмилия Войкова начала посматривать в его сторону с искренним интересом. Всё видела и понимала Марьяна, но не подавала виду. На то были свои причины. Верховная Жрица впервые сидела вместе с капитаном Грейгом. Напротив. Это означало для неё одно, она должна была найти в себе силы не раскрыться. Капитан безумно привлекал её. Не хуже эротических фантазий Максимиллиана оказались её собственные, и они терзали воображение. Она представляла их совокупляющимися прямо сейчас, на столе, перед всеми. Но ум Марьяны был не настолько прямолинеен, чтобы она не смогла его контролировать. Она раздвоилась, одна половинка сознания занималась с капитаном любовью, другая же цепко следила за сутью переговоров . Марьяна отлично понимала, что капитан ценит в людях прежде всего порядочность и ум. Последним она обладала в достаточной мере, а вот порядочность, в форме, приемлемой капитаном, она считала совершенно излишней. Что плохого может быть в том, что два человека интересуются друг другом? К чему условности так называемого воспитания? Если мужчина и женщина жаждут, почему нельзя пользоваться друг другом? К чему этикеты, ухаживания, замужества? Марьяна одновременно и горевала, радовалась. Горевала, понимая, капитана так сразу не получишь, придётся повоевать за его расположение, а радовалась тому, что он сидит за одним с ней столом, а она любуется его изысканностью, не смотря на потёртость одеяний. Её привлекал острый хваткий ум мужчины, явно видимая порядочность и, что-то то неуловимо притягательное, напрочь отсутствовавшее в мужчинах Острова. Марьяна не знала ничего об интеллигентности, какой обладал Уильямс Грейг, но чувствовала, как нечто, в полной мере присущее молодому мужчине нравится ей всё сильнее. Капитан мягко устраивался в её сердечке. Марик тоже постоянно отвлекался от обсуждения, но у него причина невнимательности была законной, выражаясь фигурально. Его терзало беспокойство за пропавшего брата. Неужели он потеряет второго? Самое прискорбное заключалось в том, что это он сам послал Стёфу на берег, полагаясь больше на лечение жриц, чем на какие-то антибиотики пришельцев. Кто знает, совместимы ли они с кровью островитян? Он не хотел рисковать, ему хватило двух смертей: Доши и мамы. Но вышло только хуже. Таким образом, полноценное осуждение случившегося велось между офицерами с крейсера и учёными, в результате чего кое-как родились три пункта, представляющих хоть какой-то интерес в плане их осуществления.
-- Хорошо – откликнулся на наклон головы Стража Уиллкосс – переходим к резюме. Общими усилиями мы породили три версии, на данный момент. Первое: водный портал – предложение уважаемого учёного Незнаменцева и горячо его поддержавшей Верховной Жрицы.
Грейг взглянул на спокойное белое лицо красавицы – её щёчки едва видимо украсил румянец – и внезапно сердце его самого учащённо забилось, Уиллкосс поспешил отвернуться.
-- Следующее предположение, или нет, закончим с первым. Если это так, если портал существует, мы обязаны его найти. Думаю, что «угри» лейтенанта Гори сделают для этого всё возможное. И этот вариант мне импонирует, поскольку второе предположение: авторы господин Толкинен и ваш уважаемый ведущий Совета крайне не хорош. Мы с моим помощником полагаем, что возможна трагическая развязка. Да, на ялике сидели моряки, но с крейсера, то есть по факту, это значит, узкую специализацию каждого из них. Возможно, настоящих навигаторов среди них не нашлось, и они элементарно промахнулись мимо оберега. Конечно, вариант сомнительный, но всё же нельзя отвергать и его. Что если они пошли вдоль берега, а ещё хуже, их развернуло на сто восемьдесят градусов, и сейчас они находятся далеко в открытом море. Самый безнадёжный вариант, но он может быть. Поэтому нам решать, будем ли мы высылать моторки на их поиск. Долг моряка постараться спасти любого, кто окажется за бортом, но в нашем случае мы имеем крайне мало топлива, чтобы организовать правильную операцию по обнаружению пропавших и их, если найдутся, естественно, спасению. Это моя позиция, но возможно кто-то не согласится, тогда пусть предъявит аргументы «контра».
Грейг осмотрел членов Штаба. Никто не смотрел ему в глаза.
-- Понятно. Все против. Объяснитесь. Кто первый?
-- Давайте я, господин капитан.
Толкинен покашлял в кулак.
-- Бензина осталось на восемь выходов, напоминаю, господин старший помощник – на скулах у Грейга вздулись желваки .
-- Восемь, это не последний, господин капитан – Даррелл прямо глядел на своего командира.
-- Безусловно. В принципе, возможно, потратить один, но зная Вас досконально, смею предположить, что одним выходом тут не обойдётся. А это уже потенциальная угроза всем. Упреждая Вас, Толкинен, что я предлагаю в этой ситуации? Завтра поиск, послезавтра выход последний и с сетями. Рыбаки расставляют сети и возобновляют поиск, это в случае, если пропавшие не обнаружатся. То есть, исходя из того, что жизни почти тысячи человек всё-таки перевешивают жизнь пятидесяти, простите меня, Марик – Грейг приложил ладонь к груди, и слегка поклонился юноше - за откровенность, но это жизнь. Поэтому моё предложение, прошу зафиксировать – два выхода, возможно три, один с рыбаками. Это всё.
Капитан откинулся: спина напряжена, снова вздулись и исчезли желваки. Смотрел он в сторону и верх.
-- Сильное решение, ничего не скажешь – Толкинен протянул и накрыл своей рукой ладонь капитана - как я Вас понимаю – тихо сказал он, затем повысил голос - кто за предложение господина капитана, прошу поднять руки.
После секундных колебаний руки подняли все члены Штаба.
-- Единогласно – старпом посмотрел на капитана – Ваше слово.
-- Спасибо, дорогой помощник – Грейг встал, одёрнул заношенный китель – спасибо всем за Ваше мужество. К величайшему сожалению. Но мы всё-таки правыправы: что нельзя делать никогда, мало, преступно в обычных условиях, в экстремальных оправдано самой ситуацией. Итак, три выхода, один с рыбаками. Услышано. Опустите руки, пожалуйста. Последний пункт. Самый фантастический, естественно, предложенный учёными. Предположение господина Незнаменцева. Выглядит, примерно таким образом.
Грейг обеими руками пригладил волосы, и внезапно зевнул:
-- Простите, ради Единого. Устал. Итак. Господин Орландо втуе со своим помощником высказал предположение, что в игру вступил сам Остров. То есть дело серьёзное. Люди ему понадобились для чего то. Если это так, то это хорошо, и плохо. Хорошо, что люди живы, плохо, мы не знаем, с какой целью они похищены Островом. Не знаем, где они сейчас, и не знаем, вернёт ли Остров их обратно? Не знаем, что будет с больным мальчиком, и девочкой. Одна среди пятидесяти мужчин. И самое прискорбное, мы не знаем, что нам делать?

… Элуизаи открыла глаза. И долго лежала, не шевелясь, на чём-то мягком и одновременно упругом. Сверху клонилась, слегка покачиваясь, высокая трава. Небо - чистое, высокое и блёкло – голое, по крайней мере, та часть его, которую видела девочка. Лежать было приятно, она улыбнулась и… погрузилась в сон. Проснулась во второй раз Элуизаи от тревожного чувства, накрывшего её с головой. Девушка вскочила и ахнула. Перед ней раскинулось бескрайнее поле травы, по поверхности пробегали волны, рождённые лёгким тёплым ветерком, ласкавшим и её саму. «Голая – мелькнула мысль – где одежда? Где я сама? Что случилось? А где Стёфа?» Элуизаи внезапно вспомнила последнее, что произошло с ней. Холод и столб зелёной воды вокруг, поднимающийся высоко к верху. «Так, это я помню». Девушка огляделась. Поле простиралось всюду, заканчиваясь далеко – далеко высоким холмом. Может быть горой. Накрывшее с головой чувство близящейся опасности подсказало, ей лучше бы оказаться на этой горе-холме, и желательно успеть дойти до него засветло. Тревога обратилась страхом, буквально толкавшим её идти. Элуизаи посмотрела на небо. Придётся спешить, чтобы темнота не застала в дороге. Стёфа и другие моряки ушли из памяти, она решительно зашагала к далёкому холму. Идти оказалось невероятно трудно. Высокая трава вскоре превратилась в орудие пытки. Нет, травинки не резали кожу, не жгли и не кололись, она вообще была одинаковая, а ещё тёплой и мягкой на ощупь. Но её было очень много. И росла она плотно, так что кожа девочки была в постоянном контакте с зелёным покровом, и тёрлась о стебли. Трава достигала груди девушки. Заплакала Элуизаи, когда одолела половину расстояния, выла и кричала от боли, когда до холма оставалось четверть, и тихо беспрестанно стонала за остававшиеся впереди ещё десятки их – бесконечно далеко. Но она успела. Солнце село. И трава, такая мягкая и тёплая вслед за ним … укладывалась на землю. Внезапно, сквозь не реальное состояние, когда она осталась практически без кожи, а боль уничтожила восприятие окружающего - её словно жгли на костре - до Элуизаи дошло: почему инстинкт погнал её к далёкому холму. Оставаясь на поле, её непременно бы разрезали эти мягкие стебли. Для травы она была инородным предметом, которому не было места. Так же стало понятным полное отсутствие среди травы насекомых, вообще ничего живого. Трава сама была живой. Откуда нашлись силы, и почему пропала боль, девочка не знала, но последние шаги она пробежала. Тело представляло сплошную рану, фактически она стёрла кожу. Трава укладывалась постепенно, так же постепенно каменея. Полностью она улеглась внезапно, как по команде превращаясь в железные лезвия, улёгшиеся так плотно, что между ними не осталось пространства. Но девочка стояла на спасительных нагретых камнях, среди которых, ещё редких, виднелись отдельные стебли травы. Стараясь уйти подальше от жуткого поля, Элуизаи, запрыгала с камня на камень. Остановилась окончательно она, когда между ней и уснувшим полем пролегла широкая каменная полоса. Она рухнула без сил, и закричала – боль пронзила её всю - и потеряла сознание…
За восемнадцать сотых полуцикла до этого, Наблюдатель Высшего порядка Кэ-Кэ-Вэ и присланный практикант первого, самого низшего уровня Ур внимательно наблюдали, как экран поливизора транслирует медленно двигающееся серого цвета пятнышко по полю антенн, которое постепенно, начиная с периферии, укладывало на ночную зарядку миллионы принимающих сигнал устройств, стилизованных под травяное поле. Наблюдатели понимали, что «пятнышко» стремится к спасительному островку из камня, на котором находился и их научный центр. А загадкой являлось то, каким образом о смертельной опасности быть разрезанным антеннами, закончившими дневное дежурство и укладывающимися на зарядку и профилактический осмотр, узнало само «пятнышко». Вообще, эта раса, за которой они наблюдали несколько сот циклов, одна сплошная загадка. Обнаруженная разведчиками – навигаторами на краю заброшенной маленькой Галактики для Содружества она представляла интерес лишь для настоящих энтузиастов, любителей поломать голову над чем-то необычным, так мала была их ценность в плане развитости и целе образности введения в космическое Общество. Кэ-Кэ-Вэ был одним из энтузиастов. Он сам выпросил разрешение на командировку, узнав о мало развитой расе, и справедливо полагая, что отправиться в этакую несусветную даль для наблюдения за бестолковыми примитивными существами, которых можно отнести к разумным с большой натяжкой, желающих не найдётся. А значит, он на цикл, а то и на два останется один на один с самим собой, вокруг не будет цензоров, наблюдателей, воспитателей, мудрых советчиков, и прочей официозной братии, отравляющей жизнь нормальным центаврианам. Но к великому огорчению, Совет навязал практиканта, никак не желая оставить его одного. Подобную предвзятость, Кэ-Кэ-Вэ воспринял болезненно, но здраво рассудил, лучше согласиться на маленькое неудобство, чем испытывать постоянное давление со стороны вовсе неугодных воспитателей и советчиков. Ему давно дали понять, что он особенный, с отклонениями, а потому требует со стороны кураторов повышенного внимания. Однако запретить отправиться туда, куда зовёт линия жизни, не могло прийти в голову самому отъявленному ортодоксу. Тем более, в подобное место. Удалённую расу открыли случаем, что неудивительно, слишком коротка, а по меркам Содружества, так и вовсе мимолётна была цивилизация. Вернее, цивилизации, поскольку за не полных два цикла наблюдений их сменились уже четыре. Эта была пятой. Сменились, не то понятие, необычные цивилизации самоуничтожились. Потому и оставались в недоразвитом состоянии, что не успевали оформиться. Именно этот аспект, склонность к самоуничтожению, заинтересовал Большой Совет, поэтому решено было сделать наблюдение за планеткой долгосрочным. Понять, какая закономерность руководит в, общем, разумными существами, раз за разом убивать себя, оправдывало энергетические затраты, весьма внушительные, чтобы обустроить здесь научную базу. Может, не совсем научную, скорее, наблюдательную, тем не менее, базу. Её так и назвали «Наблюдатель», зафиксировав в протоколе, что кроме наблюдательных функций никаких иных она иметь не может. В первую очередь, добровольцы ни при каких обстоятельствах не имели права на контакт с разумными представителями планеты, а также, каким – то иным способом корректировать их жизненные линии. Инструкция относилась ко всем аборигенам без исключения, соотносясь к целым расам и нациям, пусть даже, если их поведение грозит самыми нежелательными последствиями всему этому миру. Центр снабдили всеми видами научных и лабораторных приборов. Наладили преобразователь пространства, дезинфекционные механизмы, не поскупились на временной трансформатор, необходимость в котором была явной. Смонтировали на дне впадины, расположенной рядом с Островом временно – пространственную ловушку, самостоятельно работающую по принципу «случайности», то есть ловушка сама выбирает время и место действия, дабы исключить малейшее корректирующее воздействие извне. Особо не маскировались, посчитав, что фиолетовый цвет, а омывающая реакторы вода на выходе приобретала именно такой, будущим поселенцам будет казаться естественным. Конечно, существовала опасность, что эта умопомрачительная штука сработает не в нужную сторону, но приходилось рисковать. Побочное явление работы механизма – структурированный в ходе работы механизмов ловушки чистый белок не собирался для утилизации, а отправлялся на поверхность, так как не представлял угрозы природе Острова, поскольку сразу по подъёму распадался. Выстроили резервный питательный блок для наблюдателей, в случае, если перестанет работать автономная кухня, синтезирующая пищу из местных водорослей. Предусмотрели всё, что смогли спрогнозировать. Кроме одного, никто добровольно не возжелал отправляться в глушь. Не помогал никакие уговоры. Понять учёных было легко: кому интересно наблюдать за существами, которые в любой момент могут устроить всеобщее самоубийство. Тогда распоряжением Высшего Совета Порядка решено было предложить невиданную компенсацию согласившимся участвовать в экспедиции. Объявили, что любому, кто отслужит на «Наблюдателе» цикл, даётся право на личное распоряжение тремя последующими собственными циклами жизни. Но даже на таких невероятных условиях нашлись только одиночки. Правда, самые настоящие энтузиасты. Учёные буквально за два цикла изучили странную расу вдоль и поперёк. Расшифровали геномы их ДНК, выяснили, казалось, всё возможное и нет про мозговую деятельность, но… пришли в тупик. Почему аборигены так упорно самоуничтожались, никто не мог понять. Подключили философов, где ещё искать истоки аномального поведения, как не в философском взгляде на бытиё. Не помогло. Раса продолжала оставаться загадкой. Возможно, ответ они видели, но что это такое никто не понимал. Приборы показывали, как вокруг каждого существа обретает некая неуловимая для самых мощных приборов субстанция, в виде концентрированного комочка света. Ни одна ловушка не смогла захватить эту неизвестную световую энергию. Она была материальна, удалось высчитать её вес - фантастический - масса энергетического сгустка была отрицательной. Она и вообще оказалась сплошь парадоксом: отрицательный вес, невидимый свет, неизвестный механизм движения, а тягловая сила в энергетическом воплощении, превышала энергию иных малых солнц. В конце концов, учёные сдались, планету оставили в покое, поскольку следить за кратким существованием очередной цивилизации не хотелось уже никому. Таким образом, не смотря на постановление Совета об увеличении на один цикл жизни добровольцам, то единственно, кто летал в командировки, оказались бунтари против вообще системы, которые просто отрицали саму возможность продолжения жизни. Кэ-Кэ-Вэ был одним из них, а Ур – практикант-доброволец. По крайне мере официально…
«Успеет»? Мысленный посыл Кэ-Кэ-Вэ заставил Ура пожать плечами. Центаврианы говорили на двух уровнях: голосовом и ментальном. Голос для быта, ментальная связь для научной работы, она была гораздо насыщенней информационно, включая эмоциональную составляющую, что давало неоспоримые преимущества в научных изысканиях. «Не должна - последовал молчаливый ответ практиканта – счётчик показывает, не хватит трёх прыжков». Наблюдатели: Кэ-Кэ-Вэ, в расцвете жизненных сил центаврианин. Широкоплечий, рыжая объёмная борода по моде расчёсана и заправлена за шею и вплетена в длинные ниспадающие с головы волосы, то же рыжие. И Ур, недавно отметивший наступление второго цикла жизни, только наливающийся мужской статью, пока без усов и бороды, с едва отросшими волосами на голове, не достаточными для того, чтобы сплести их в косичку, не отводили глаз от экрана: женская особь - ребёнок - боролась за жизнь. Всполохи сигнальных лампочек приборов, заполнивших маленькую комнатку для наблюдений, говорили о том, что девочка не хочет умирать. Наблюдатели отмечали, как неопознанная энергетическая субстанция с головокружительной скоростью крутится вокруг обречённой, и скорость вращения нарастала. На мгновение она пропала с экрана, и одновременно все приборы зафиксировали аномальное возмущение в комнате. Но откликнулись на это только самописцы, резким скачком отметив на своих лентах вторжение чуждой энергии. А сгусток вернулся к своему хозяину в ту же временную единицу, с которой вылетел. «Рука, Ур? – спросил молча Кэ-Кэ-Вэ. «Запрещено» - был ответ. «Только, если не найдётся тот, кто возьмёт ответственность за последствия». «Даже если это изменит мир»? «Так прописано». «Не лукавь, Вэ. Я практикант, но знаю, разрешено в пределах шага, а тут три». Пауза. Затем последовал вопрос: «Вот почему вы такие, Ур, скажи мне»? « Какие»? «Правильные». «Это плохо»? «В данном случае, думаю, да». «Тогда вопрос. Вы это кто»? «Те, кто со всем согласны… вставай же». Пятнышко остановилось, субстанция крутилась вокруг с неуловимой взгляду скоростью. Пятнышко двинулось. Кэ-Кэ-Вэ облегчённо вздохнул. «Ур». «Что»? «Мы спасли жизнь мальчику, почему нельзя повторить»? «Он болен… был, я думаю. Закон гласит, если чья - то жизнь в опасности в результате немощи, нельзя просто так пройти мимо». «А эта жизнь не в опасности»? «Она не больна, она сражается за выживание, победит, будет жить. Закон есть закон». «Ур»? «Да». «Почему мы такие»? «Ты только что говорил подобное. Да, мы правильные, мой ответ. Меня предупреждали, что подобные тебе, всегда за Хаос». « Зато вы обложились законами… Ур, ты, что не понимаешь, что сейчас нужно просто спасти девочку». « Пусть весь мир летит в тартарары»? «Ур, тебе никогда не хотелось просто сделать хорошее дело. Сделать, и всё». «Ты действительно бунтарь. А я практикант. Что хочешь, то и делай. Ответственность не моя. Ты спасёшь девочку, и мир изменится». « Знаю. Рука». «Сделано». « Я только вызвал». «Вы громко думаете оба». «Она в безопасности, пока…»? Кэ-Кэ-Вэ не успел закончить мысленный приказ. В экране визора виднелось окровавленное тело. Страдальческое выражение, застывшее на лице девочки, поразило сердце Ура.
-- В капсулу её, рука - вслух выкрикнул практикант. Изображение исчезло. «Выполнено». «Фу» - выдохнул практикант. Он посидел какое-то время, затем посмотрел на Кэ-Кэ-Вэ. Доброволец улыбался, не отрывая взгляда с экрана. «Приятно нарушать правила, да»? После секундного замешательства Ур сам расплылся в улыбке: «Ещё как». «Потому я и здесь, Ур, в месте, где нарушать законы нужно. Не знаю, как объяснить тебе, но есть такое чувство, что всё, что происходит на Базе, самое настоящее. Мы поступили вопреки правилам, но ведь правильно, ты как считаешь»? «Не знаю». «Знаешь, не прячься. Всё пройдёт, Ур. В первый раз всегда себя чувствуешь преступником, но на деле это не так. Мы спасли одну жизнь, которая у этих ребят и так не ахти какая длинная. Что здесь плохого»? «Мы вмешались, изменили их бытиё». «Сказки наших ортодоксов. Невмешательством мы тоже меняем». «Почему»? «Нет разницы, вмешиваемся или наблюдаем со стороны. Не участие такое же вмешательство, но с оправданием без действия. Да, мы вторглись в сущность, но никто не знает с каким знаком. Я долго раздумывал над этой расой. Почему они самоуничтожаются? Если интересно, можем поговорить. Интересно, Ур»? «Да». «Хорошо. Так вот, отчего эта раса, срок жизни представителей которой столь ничтожен, времени, отведённого на проживание столь мало по нашим меркам, что их жизнь можно с полным правом назвать краткой, от того, яростной. Я осознал это. Именно краткость наполняет её яростью. Они стремятся жить каждый миг. И не зря их так много. Они плодятся беспрестанно. А знаешь почему»? «Нет». « Компенсируют численностью краткость своих жизней. Они верят, что продолжают жить в детях. И знаешь, что совсем не понятно, это так и есть. За не полных три цикла наблюдений они четырежды уничтожили свои цивилизации. И возродились заново. В этом особенность, думаю, их проклятье, но и… величие, Ур, не побоюсь сказать. Никто во Вселенных, по крайней мере, цивилизации, о которых мы знаем, не обладают даром трансформировать собственную жизнь в жизнь иную. Практически, перед нами само бессмертье. Они вечны, Ур, с этой их способностью. Наша цивилизация угаснет, в конце концов, не смотря на то, что каждый центаврианин живёт бесконечно долго. Эти останутся и будут всегда. Удивительная биологическая форма жизни, она зациклена, Ур, а, значит, они бессмертны. Поэтому не боятся умереть. Их можно уничтожить технически, но зачем? Потом, принцип жизни этой цивилизации состоит в том, что даже если остается пара особей противоположного пола, здоровых, естественно, то они неминуемо восстановятся в прежних рамках существования. Народятся, и снова двинутся вперёд к неминуемой погибели. Это фантастика, Ур. В Сообществе зарегистрированы сотни цивилизаций, но никто не обладает подобной яростью жизни. И вот встаёт вопрос. Казалось бы, пусти в Сообщество, и наблюдай открыто, так нет, многие полагают, что зарегистрировав их, впустив к себе, мы нарвёмся на неприятности. Договорились до того, что эти бунтари против смерти смогут уничтожить Вселенную и не одну, буде их снабдить соответствующей энергетической мощью. Возможно, это так и есть. Потому планета изолирована, а для удобства наблюдений мы выстроили остров, максимально защитив его от внешнего воздействия». «Зачем»? «Замедлить ритм их жизни, детально разобраться в том, как это у них получается, разрушать». «Удалось? «Что»? «Разобраться»? «Отчасти, Ур. Зафиксированы ключевые моменты, приводящие в действие механизм процесса разрушения, но главная загадка, для чего они само разрушаются, так и остаётся загадкой. При чём, у них всегда идёт борьба между носителями двух противоположностей: одни пытаются разрушить, другие всеми силами препятствуют этому. Зачем, почему, опять не понятно? Они умудрились в условиях изоляции буквально на наших глазах на протяжение каких-то четырёх частей цикла кардинально изменить свою жизнь. Ур, я тебе больше скажу, мне порой кажется, что сам Остров встал на их сторону. Базе придано небольшое умение мыслить, совершать необходимые, когда нужно действия. Но, кажется, она превращается в полного разумом участника, Остров совершенствуется. Развивается, к моей печали, не в ту сторону, какую предусматривалось. А почему, тоже не понятно». «Это действительно так»? « Суди сам. Дезинфицирующая установка вышла из-под контроля, но она не сломалась, а нападает на людей. Почему? Что с ней случилось? А почему изменились русла? Нет причин для этого. Никаких. Но они изменились». «Воздействие со стороны?» «Может быть, хотя ничего, что указывало бы на это, обнаружено не было. Однако «Пожиратель» прилетел. Случайно ли? Но заметь, Ур, справились с ним они. Никто не смог, а эти коротко живущие люди запросто расправились с фрогроссианским ублюдком». «Кстати, как фрогроссианцам живётся, без энергии им кряк?». «Строят следующего, ублюдки. Спешат, а мы молча смотрим, как же, вмешательство не разрешимо. Вот тебе наглядный пример, Ур, как невмешательство порождает серьёзные проблемы. Второй их пожиратель мощнее первого в разы. Я думаю, они не дураки, чтобы с новым повторилось то, что произошло с первым. Выстроят, и начнёт этот молох жрать Галактики одну за другой, интересно, как тогда наши умники запоют». «Хватит пророчить, Кэ-Кэ-Вэ, ответь одно: мы спасли больного, раз, девочку – два. Почему тогда оставили на смерть пятьдесят особей. Антенны их разрезали. Почему»? «Человек, Ур, они люди, так себя называют». «Хорошо, людей. Почему»? «Отвечаю. Чтобы им остаться жить, с нашей стороны необходимо было вырубить связь, можешь это представить? Связь специально сделана автономной, чтобы ни что и никто не мог использовать её в своих целях. Понятно»? «Знаю, но можно было блокировать поступление энергии»? «Вот что, Ур, спроси что-нибудь полегче. Не знаю я, почему»? «Мы даже не включали визоры…» «А ты хотел посмотреть, как их режут»? «Нет, но мы даже не включили». Оба помолчали. «Слушай, Ур – после непродолжительной паузы сказал Кэ-Кэ-Вэ – а почему вообще девочка оказалась отдельно от остальных? Больного мы изъяли, это понятно, а кто изолировал девочку»? «Не знаю». « А кто перемещал? Рука, это ты»? «Да» - последовал молниеносный ответ – люди тоже живы».
-- Как? – в голос вскрикнули наблюдатели.
-- Робот не может в случае опасности не защитить человека, даже ценой своей поломки. Третий пункт Галактиона. Антенны – разновидность роботов…
-- Это значит, что…
-- Часть антенн остановило выполнение своих функций.
-- То есть они сломаны?
-- Да.
-- И летят ремонтники?
-- Да.
Наблюдатели помолчали.
-- Покажи их.
-- Кого именно.
-- Спасённых.
На экране визора высветилось поле. Вид сверху. Камера скользит по бескрайней равнине колышущейся травы. Но вот появляется нечто, ломающую гармонию картины. Пятно. Изображение стремительно увеличивается. Люди. В окружении искорёженных, застывших в агонии самоуничтожившихся антенн. Наглядная копия копий и штыков из древних фолиантов, обязательных для освоения всеми, кто отправляется в научные исследовательские экспедиции. Кто знает, что может ожидать их в далёких мирах? Зрелище завораживало. Тысячи остро оточенных клинков нацелились на группу испуганных людей, сидящих на голой земле и жмущихся друг к другу. Перепуганные глаза, измождённые лица. Наблюдатели молча рассматривали очутившихся в ловушке людей. «Когда прилетят ремонтники?» «На подлёте». «Высший Наблюдатель с ними?» «Да. Сломанные антенны, несанкционированное вмешательство»… «Понятно, рука, можешь не продолжать. Разбор полётов. Вот видишь, практикант, как весело мы проводим время. За все отпущенные циклы дома ты не попадёшь в подобные ситуации, а у нас запросто. Уже близко, рука?»
--Очень.
Наблюдатели обернулись, на пороге комнаты стоял Ар-Ар-Ар-Тек, один из Высших, а вообще-то Главный Высший Наблюдатель, ответственный руководитель за все экспедиции, которые были, проводятся и только планируются…

Элуизаи проснулась. И почувствовала невероятную лёгкость в теле, и самую настоящую радость. Хотелось петь и танцевать. Или даже делать это одновременно. Она осмотрелась. Белый чистый высокий потолок. Очень светло. Свежий чудесный воздух. Ничем подобным она не дышала никогда. Воздух походил на еду, он был… вкусным. Она повернула голову, изображение перед глазами исказилось, будто бы она находилась в воде, но с одной оговоркой, виделось не размытым, но удивительно чётким. Впрочем, изображение почти сразу восстановилось. Девочка не увидела ничего, кроме белых, подобных потолку, стен. Она повернула голову в другую сторону. Опять искажение и мгновенное восстановление картинки. Элуизаи замерла. Она что, действительно, под водой? Рванулась сесть, но не смогла пошевелиться. Её что-то держало. Страх попытался овладеть ею, но девочка не поддалась. Голову она могла поворачивать? Элуизаи подняла руку. Так и есть, медленно можно. С ладони скатывались капли. Значит, она действительно лежит под водой, и при этом дышит чудеснейшим чем-то. Она попыталась оглядеть себя всю, как могла. Обнажена. Восхитительная кожа. Кожа… святой Марьятта, её у неё не осталось. Элуизаи вспомнила…
Стёфа лежал с закрытыми глазами, но не спал. Он вслушивался. Тихо. Совсем нет звуков, кроме биения собственного сердца, и толчков крови в ушах. «Хорошо, можно медленно открываться». В едва видимый прищур век проник свет. Подросток подождал, привыкая, затем осторожно раскрыл глаза. «Так, над ним что-то белое, наверное, потолок. Значит он в помещении. Лежит. Голый. Интересно, почему? Где одежда, где он сам? Вспоминаем, что случилось. Ага, крыса укусила, рука распухла, было очень больно, старший брат, Марик, отослал его с первой лодкой на берег, чтобы он пошёл в Храм, к лекаркам. Вот, а потом, нет, не потом, он не доплыл до берега». В бреду, но Стёфа помнил, как пришёл нестерпимый холод – он чуть не умер тогда – вспомнил, как наросла над лодкой стена зелёной воды, и… это всё, что он помнил. «А что с рукой»? Стёфа вскинул укушенную руку. Никакой боли. Внимательно осмотрел её. Никаких следов укуса, никаких ран. Как и последствий. Чувствует он себя превосходно. Выспался, не голоден. Кстати, где остальные? Ещё смутно помнится, что рядом с ним находилась Элуизаи. А может просто морок. Всё-таки болел он серьёзно. Распухшую руку дергало так, что света белого не видел. «Подведём итог. Он здоров, но находится неизвестно в каком месте. Вылеченный. Попробую встать». Доша попробовал напрячься, никакого эффекта. «Ага, не дают встать. Придётся ждать, рано или поздно, кто-то объявится». Он откинул голову на невидимую подушку…

-- Бунтарь и практикант, вместе. Ничего удивительного, что произошло то, что произошло. Кэ-Кэ-Вэ и…- Высший Наблюдатель вытянул подбородок в сторону молодого человека.
-- Ур, Наблюдатель. Второй цикл.
-- Уже хорошо, значит, тебе ничего не будет, если, конечно, ни в чём не участвовал. Ты сговорился с этим… бунтарём, Ур?
-- Прекрати, Ар –Ар -Ар- Тек, мальчик не при чём, собственно, как и я. Роботы само разрушились, выполняя Третий Параграф Устава Галактиона.
-- Так-таки и сами. И никто не спасал мальчика?
-- Я сказал, Третий Параграф.
-- А девчонке не помогали тоже?
-- А это при чём?
-- При том, и не делай вид, что ты этого не знал, как только ты отдал команду Руке, роботы восприняли её как выполнении Третьего Параграфа , и само ликвидировались. Ты этого не мог не знать.
-- Да.
-- Почему не предупредил практиканта?
-- Не успел.
Отчасти это было правдой. Но Кэ-Кэ-Вэ сделал это не просто, потому что не успел, наоборот, он промолчал, почувствовав, что мальчик принял самостоятельно нужное и правильное решение.
-- Не обманывай меня – гнул своё Высший Наблюдатель - я вижу тебя насквозь.
Выше среднего роста, с распущенными длинными волосами цвета серебра, достигавшими колен, красной бородой дважды обкрученной вокруг шеи: медальон с указанием статуса – Высший Наблюдатель Инспектор Большого Совета – вплетённый в её окончание покоился между пластинами мышц могучей груди, и в расшитой геометрическими узорами – чёрные и серые круги, треугольники и овалы- хламиде, такого же цвета, что и волосы, без рукавов, являвших наличие серьёзно развитых мышц плеча: объёмные бицепсы и рельеф трицепсов вызывали уважение и трепет у всех, кто проживал свои первые и вторые циклы. Но Вэ -Вэ-Ке жил третий, и уже сам немного походил на Инспектора, так что отвечал он спокойно и уверенно:
-- Все люди живы.
-- Что не значит, хорошо. Произошло вмешательство с непредсказуемыми последствиями для всего мира.
-- Так уж и мира, Ар-Ар-Ар-Тэк? Вселенная не заметит ничтожного всплеска…
-- Почём тебе знать?
-- Это всего лишь маленькая группка людей на забытой Космосом маленькой планетке.
-- Правила для всех, Вэ-Вэ-Кэ, не забывай. Ладно, с тобой мы разберёмся позже. Пока же я отстраняю тебя и практиканта от наблюдения за Островом.
-- Будешь сам наблюдать, Ар-Ар-Ар-Тэк?
-- Да.
-- А мы отправляемся домой?
-- Нет.
-- Как это? – изумились провинившиеся.
-- Совет решил оставить Вас до полного разрешения случая.
-- До очередного саморазрушения островитян или даже цивилизации что ли?
-- Всё возможно, но решение принято, и не мне его отменять. Всё должно идти по правилам, строгим и неукоснительно выполняемым, Кэ-Кэ-Вэ, ты понял?
-- Да понял я, только что мы будем делать?
-- Заниматься спасёнными, теперь это Ваша зона ответственности. Думать надо было, прежде чем лезть туда, куда не разрешено. Так что отрывайте ваши конечности от кресел и вперёд, к своим … хм, друзьям. Знакомиться. А нормальному центаврианину предоставь исправлять то, что ты наворотил. Да отдаёшь ли ты отчёт в том, какое количество энергии ты уже задействовал, плюс придётся ещё её отбирать, чтобы залатать твою огреху – вспыхнул при виде невозмутимого лица проштрафившегося наблюдателя инспектор.
-- Ар – губы Вэ-Вэ-Кэ тронула кривая усмешка – про энергию не надо, а? После открытия И-И-Каном возможности генерировать энергию одной правильно оформленной необходимостью, её теперь есть столько, сколько нужно. И она неисчерпаема, И-И-Кан это вызнал. Так что, давай не станем пудрить мозги практиканту.
-- И- И-Кан может заявлять что угодно, но ты прекрасно понимаешь, что нет ничего безграничного и бесконечного. Очень много – да, но не без границ. И ещё одно, Вэ-Вэ-Кэ, если помнишь, наблюдение ведётся не за одним Островом, а за всей планетой, а это уже другие масштабы и реалии. Я стану ходатайствовать о прекращении твоего пребывания на этой планете, она дурно действует на тебя, а в Остров ты, кажется, и совсем влюбился. Это плохо, Вэ – Вэ - Кэ, ты понимаешь?
-- Думай, что хочешь, я пошёл заниматься людьми, раз уж ты дал мне полномочия. Ур…
-- Никакого Ур, практиканта я отстраняю от наблюдения. Не волнуйся, не насовсем. Пока не пойму, что надо сделать. Куда мне пройти?…

-- Господин капитан, к Вам корзинщик с поручением – воинская дисциплина въелась настолько, что дневальный, спустя практически десятилетие, прошедшее после отмены уставного обращения младших чинов к старшим, вытянулся перед Грейгом по стойке «смирно», который сделал вид, что не видит запрещённого им же проявления субординации.
-- Пусть входит – сказал Уилкосс, наклоном головы отпуская вахтенного. Он и Толкинен сидели в Доме Правителя в Зале Заседания за длинным столом. Ничего удивительного не было в том, что Верховная Жрица послала гонца, дни капитана и его помощника полнились делами разной степени важности, а Марьяна – официальный член Чрезвычайного Штаба – поэтому мало ли что могло ей понадобиться. Но отчего – то биение сердца Грейга ускорилось. Офицеры повернули головы в ожидании появления вестника. Вошёл не большого роста «корзинщик», как практически все представители этой профессии, слегка припадая на одну ногу. В возрасте, невозмутимое выражение лица. Он поздоровался, или буркнул, это как отнестись к едва услышанному офицерами приветствию, и начал избавляться от лямок, висевшей за плечами корзины.
-- Здравствуй – поднялся Грейг, подойдя к мужчине, протянул руку: пожатие рук при встрече прижилось у островитян сразу - Морерик, если не ошибаюсь?
-- Так и есть – голос корзинщика оказался тяжёлым – тебе пайка – с ударением на последнем слоге сказал мужчина – и капитана Спенсера.
Уилкосс отпустил руку, и Морерик полез в корзину; выпрямился, держа в руках два пакета из обёрточной ткани. Сельское хозяйствование на Острове достигло уровня, когда стала возможным, не только кормиться вполне по- человечески, но перенаправлять образовавшийся достаток в те области, где они требовались в первую очередь. Производство тканей стало одним из первых подобных инвестиций.
-- Благодарение Храму – принял еду Грейг – как прошла ночь на Холме?
-- Благодарение Святому Отцу, всё хорошо.
-- Туман?
-- Никакого тумана в этот раз, будь он не ладен. Что за напасть такая на нас обрушилась?
-- Единый его знает – пожал плечами Грейг, он вернулся к столу, выложил пакеты – как твоё здоровье, Морерик?
-- Не жалуюсь, хотя сплю плохо. Может возраст, а может туман этот мешает. У тебя как?
-- По разному, да, Толкинен? – ответил капитан, обращаясь почему-то к помощнику – действительно, туман… впрочем… ладно, дневальному ты сказал, что имеешь поручение от Верховной Жрицы?
-- Так и есть. Мать Марьяна приглашает встретиться с ней в Храме.
-- Приглашает? – удивился Уилкосс и снова посмотрел на помощника. Тот пожал плечами.
-- Да, да, а ещё велела, чтобы именно так я и сказал. Не вызываю, мол, а приглашаю.
-- Хорошо, когда?
Толкинен, слегка склонив голову, с интересом наблюдал за капитаном. Восемь лет, прошедших в борьбе за выживание, не могли не отразиться на Грейге, но не испортили никоим образом цельного вида капитана. Напротив, черты, делавшие его привлекательным - правильный разрез глаз, тонкие стенки крыльев прямого носа, крепкие губы и безупречная линия овала лица, чистый квадратный лоб - получили окончательную огранку. Без того подтянутая фигура оформилась в настоящую стать. Коротко стриженные волосы прибавляли капитану ещё спортивности. С помощником, Спенсером Толкиненом, время обошлось, к сожалению, более чем безжалостно. Пятидесятилетний мужчина полностью поседел, глубокие взрезы морщин изменили облик до неузнаваемости, особенно не красили обвислые длинные усы, серые с проседью, кончики которых завились в кольца. И морщины, седина, и какая-то угреватая сыпь на лице, всё противостояло бывшему облику старшего помощника капитана. Тем не менее, это был он, а прежняя улыбка, добрая, светлая, говорила о том, что внутренне этот человек не изменился никоим образом. Он сильно ссутулился, но физическую мощь не утратил, и походил на сторожевого пса, преданного хозяину, готового отдать жизнь, если встанет необходимость. После слов гонца и его кровь ускорила движение по венам. За приглашением в Храм что-то стояло. За долгие восемь лет прошедших после эпохальных событий и последовавшими вслед изменениями в жизни островитян по пальцам можно было пересчитать разы, когда капитан и он оказывались за храмовыми стенами. Это случалось во время инспектирования на предмет целостности защитных сооружений, когда они с капитаном принимали отставку старого Правителя, и последний случай - время первого нападения синего тумана на деревню, блокировавшего выходы на сторону моряков. Вот все обстоятельства, вынудивших командиров посетить храмовый комплекс, поэтому личное приглашение Верховной Жрицы говорило о непредвиденном и чрезвычайном. Вот только о чём? Толкинен ждал, что ответит гонец:
-- Сегодня, если можно.
-- А время?
-- Днём.
-- Если я сегодня не смогу?
-- Когда будет время, но желательно сегодня.
-- Понятно – большой и указательный палец правой руки Грейга поглаживали и легко теребили губы, что указывало на его глубокую озадаченность - это всё?
-- Да.
-- Так что, Толкинен – отстал от своих губ Уилкосс и взглянул на помощника - сумеем мы подняться на гору?
-- Мать Марьяна просила прийти одному – встревожился Морерик.
Офицеры переглянулись.
-- Хорошо – кивнул головой Уилкосс –уважим желание дамы, тем более, она сейчас Правительница по большому счёту. Мой друг – обернулся он к корзинщику – ступай к себе наверх, передай Верховной Жрице, что я буду у неё. Как только справимся с утренними обязанностями, так, Толкинен? - спросил Спенсера через плечо, не оборачиваясь, Грейг.
-- Вы капитан – уклонился от ответа помощник.
-- Так точно, всё ещё капитан. Морерик, передай, я буду.
Корзинщик вышел.
-- Какие имеете мысли на сей счёт, уважаемый Даррелл Спенсер Третий?- не смотря на словесное шутовство глаза Уилкосса подёрнулись пеленой задумчивости – может что-то стало известно о пропавших?
-- Вряд ли, лейтенант доложил бы первым, кроме того, собрали бы Штаб.
-- Да, наверное – пальцы капитана вновь оказались у губ, перебирая всевозможные комбинации – тогда что? Отчего у меня тревожно на сердце?
-- И правильно тревожитесь, господин капитан, так как я полагаю, что никакого повода, кроме желания заинтересовавшейся Вами женщины, в этом приглашении нет. Она имеет виды. А значит опасно лично для Вас.
-- Вы на полном серьёзе? – откровенно удивился Грейг .
-- Безусловно.
Уилкосс хмыкнул: горячая волна удовольствия покрыла его с головой. Марьяна. Верховная Жрица имеет на него виды. Господи Единый, да не он ли причина в таком случае, что Храм, читай, Марьяна, принял закон о замужестве жриц? Он порывисто обернулся к помощнику и увидел, как тот кивает головой:
-- Да, да, господин капитан, думаю, что так оно и есть?
-- То есть, оно, это что?
-- Снизошедшее только что озарение.
-- Вы случайно не сам Святой Отец, или его реинкарнация, по минимуму, а, Толкинен? И что мне открылось, откройте Вы поскорее?
-- То, что Верховная Жрица интересуется Вами, понятно и слепому, кроме Вас самих, конечно. Попытаемся быть объективными. Марьяна, простите, Верховная Жрица молода, разведена, находится в возрасте, когда женское начало в самом начале расцвета, прошу прощения за «масляное масло», но, действительность диктует поведение. Её тело жаждет Вашего, хотя возможен вариант более высокого уровня. Догадываетесь, какого?
-- Любовь.
-- Конечно. Даже если она скоропалительна и мимолётна. Как пример, Страж Порядка. Сколько они прожили вместе? Не протянули и сезона? Марьяна – это девушка, но облачена властью. Практически, абсолютной. В её возрасте сложно соблюсти равновесие в таком деле. Любит она Вас на самом деле, или ей кажется, что любит, но возраст диктует – спеши, пока объект не ушёл. Бескомпромиссность – прерогатива молодости. Отсюда ошибки, и, естественно, трагедии. Вы оказались не в простой ситуации, мой капитан.
-- Ваш совет, о, мудрейший.
-- Наказ.
-- Разница?
-- Первое, пожелание прислушаться, второе, руководство к действию.
-- Логично, если не учитывать обстоятельство, что всё может оказаться плодом Вашей фантазии.
-- Буду рад этому обстоятельству, но сердце вещает другое.
-- Какое великолепное слово, вещает. И что оно вещает, дорогой помощник?
-- Быть бдительным, не поддаваться на уловки, какие…
-- Единый видит, Толкинен, простите, что перебиваю, но по всему выходит, что Ваша семейная жизнь сделала Вас философом. Действительно, так?
-- Любой семейный человек суть – философ, если он, конечно, с мозгами. В противном случае, семейные отношения превратятся в пытку. Поверьте.
-- Безусловно, верю. Вам, да не поверить. Ну, хорошо, давайте прервёмся по случаю обретённого завтрака…
Марьяна была уверена, капитан придёт. Интерес к командиру пришельцев она почувствовала в первую же встречу, наверное поэтому не задалась её жизнь с Максимиллианом. Она физически не могла находиться рядом с мужем. Перед глазами всё время стоял Грейг. Святой Отец видит, что она честно пыталась бороться с собой, но проиграла. Восемь лет она сопротивлялась женскому естеству. Море, что это были за годы. Наполненные непрерывной учёбой в науке выживания. Жребий пал на неё, но была она готова поднять и нести этот груз? Конечно, нет. Ей исполнилось всего шестнадцать, когда грянули колоссальные изменения, а звёзды указали на неё. Долженствующая быть на её месте сестра Поли погибла, да и если бы этого не случилось , Чрезвычайный Штаб ни в коем случае не допустил бы психопатку к управлению Храмом. Святой Отец, сколько же смертей случилось на Острове за эти годы? А сколько жизней ещё съест синий туман. Собственно, им-то она и воспользовалась, чтобы увидеть капитана. Она больше не могла выносить муку – плоть терзала. После того, как ядовитый газ отменил самым естественным образом Праздник Стояния и Перехода – разумная мера предосторожности: скопление всего населения Острова в одном месте подарок для него – так вот, с праздником Перехода отошла в небытие и процедура выбора избранных. Исчезла основа, на которой зиждилась половая жизнь жриц. Не часто, но женщины получали в пользование мужчин. Очень многие беременели, становились матерями. Период, когда неизвестная напасть лишила храмовниц сношений с избранными, оказался, к счастью, кратким. Что за оказия случилась поголовно со всеми женщинами Храма, осталось неведомо никому. Казалось, жизнь возобладала, не смотря на лишения, которыми подверглись островитяне с приходом пришельцев, ан, нет. Заполнить пустоту, образовавшуюся с кончиной института «избранных», оказалось не возможным. Мужчинам было легче. Их принимали «нужницы», для них висели на «лунной поляне» графики соитий с женщинами общины. А что было делать храмовницам? Ей лично. Да, она издала декрет о замужестве, революционный по своей сути, но толку? Мужей от этого не появилось. Морячки, те быстро сообразили, что к чему: хапнули по нескольку и живут, не горюют. А храмовницам каково? Ладно, жрицам пожилым, таким, как её первая помощница, сестра Жасмин, им мужчин уже и не очень надо. Ну а девочкам? Дело дошло до того, что девицы не хотят и не идут в послушницы. А забирать грудничков, сообразуясь со звёздными картами, стало нельзя. Капитан Грейг своей властью отменил «святотатство», как он выразился, в отношении морячек. У каждого ребёнка должна быть хотя бы мать, если не получается ещё и по отцу. Кто против, но что делать храмовницам? Они тоже живые. Раньше, худо – бедно, но жрицы получали мужчин, заводили от них детей, то теперь всё разрушилось. Если так дело пойдёт дальше, Храму не быть. Об этом хотела поговорить Марьяна с капитаном. Но это только надводная часть проблемы. По большому счёту ей наплевать на нужды храмовниц, они хотели свободы, дальше каждый сам за себя. Она оказалась точно в таком же положении, как и большинство сестёр. Отныне, все против всех. Если она не начнёт первой, не сделает решающего шага навстречу, капитан будет потерян. Всегда найдётся другая. Марьяна допустить подобного расклада не могла никоим образом. Она всё продумала…
-- Мой лейтенант, что-то несуразное творится в Бездне – вынув загубник, выдохнул Аганап, держась за край плота, на котором сидел лейтенант Гори, и снял маску. Самый молодой из аранов стал самым глубоководным ныряльщиком из всего клана. Сто семьдесят метров погружения без акваланга говорили сами за себя о его сверх способностсти. С аквалангом Аганап погружался ещё глубже, достигая уровня, куда не проникают солнечные лучи.
-- Что ты увидел? – спросил Гори.
Разведчики вторую неделю со дня пропажи лодки с пятьюдесятью моряками прочёсывали подводные пещеры Острова. Никто не надеялся найти исчезнувших, но поиски решили продолжить, поскольку араны открыли много нового и интересного, такого, что могло сыграть роль в будущем. Оказалось, к примеру, что подводная часть Острова представляла собой подобие губки. Араны выяснили, что она словно иглой натыкана пещерами. Пустоты были примерно одинакового диаметра. Узкий проход, в который можно было только проплыть, а дальше находилась внутренняя полость, размером с хороший многоквартирный дом. Совсем странным оказалось то, что они наполнены воздухом, это раз, второе, что, не смотря на наличие кислорода никакой живности в них не обнаружено. Сосчитать точное количество пещер не хватало времени, да и не нужно, их были тысячи, если не десятки тысяч. Не сложные расчёты команды Орландо Незванцева показали, что такое количество наполненных воздухом пещер могло означать, что Остров не является частью дна. Он… плавает. Не вероятно. Плавающий Остров. Поэтому пловцы методично, километр за километром, прочёсывали подводную часть, оказавшегося каменным айсбергом Острова. Вскоре обнаружилось, что подводная часть состояла из гребней, возможно высеченных в толще, возможно искусственно выстроенных и склеенных меж собой. Проанализировав новые разведанные, учёные сделали осторожный вывод, что при помощи этих гребней и воздуха в пещерах, если его выпускать определённым образом, островом можно управлять, поворачивая его в ту или иную сторону. По всему получалось, они оказались на искусственном сооружении, с приданным ему внешним видом натурального острова. Открытие ошеломляло, но и позволяло объяснить дотоле не объяснимое. Остров не просто артефакт, а объект, построенный невероятно развитой цивилизацией, возможно исчезнувшей, а возможно, космической. В таком случае, возможность встречи с представителями внеземного разума казалась очень и очень вероятной. Возможно, они и похитили лодку. Учёные склонялись к этой версии, приводя в доказательство существование порталов перехода между пространствами. Информация разнеслась по Острову со скоростью лесного пожара при порывистом ветре. Однако, сами островитяне не отреагировали на это никак, да и среди моряков нашлось много скептиков из породы, пока сам не увижу, не поверю. Покажите зелёных человечков. Эмилия Войкова была не из их среды. Сейчас она сидела рядом с лейтенантом, болтая в воде ногами в засученных штанинах. Эмилия сама напросилась участвовать в изысканиях, после восьми лет напряжённого графика работы, вернуться в состояние расслабленности у неё не получилось, даже не смотря на замужество с Марком. Ещё она попробовала взять второго мужа, Хабла. Юноша после смерти своего наставника, Эйлеминхотэ, прибился к ней и Сесси, но Тадеуш пригрозила полным разрывом отношений, если она это позволит себе такое. Выбора не было, Сесси её подруга, не смотря на временный, как надеялась Эмилия, разлад, появившийся меж ними, после её замужества с Марком. Эмилии было больно, но она ничего не могла поделать. Сесси попросту не поняла бы объяснений. Войкова видела, как Тадеуш «запала» на полковника Герсуриналию, Марк по большому счёту ей стал не нужен. В этом секрет замужества её самой на Марке. Подобрать мужчину сейчас не проблема, а вот найти достойного, ещё какая. В поле её зрения достойными оказались двое. Первый, это Марк Терновски, второй молоденький Хабл. Но если с бодибилдером получилось, то Хабла Сесси не отпустила, заявив, что несёт ответственность за мальчишку, выполняя предсмертную волю его наставника, Эйлеминхотэ. Упёрлась ни в какую. Паренёк оказался довольно инфантильным, молчал, и никак не реагировал на споры подруг на свой счёт. Прошло уже восемь лет, он превратился в молодого крепкого мужчину, а умом так и не стал взрослым. Что-то сломалось в голове у Хабла, он никак не желал выйти из возраста, в котором его застала смерть капрала. Так что он оставался при Сесси в положении не мужа, но любовника. А Эмилии неугомонная натура не давала сидеть на месте и вполне закономерно она оказалась одной из участников исследовательской экспедиции аранов.
-- Докладывай, дай сюда – протянул руку Гори, принимая маску. Разведчик сложил обе руки перед собой, опираясь локтями о доски.
-- Командир – Аганап не смотрел на Войкову – в Бездне кто-то есть.
-- Так – Гори слегка наклонил голову – поясняй.
-- Ничего конкретного, одни ощущения. Я чувствовал, что за мной наблюдают.
-- Чувства не доказательства – сказала Эмилия.
-- У аранов они самые – не поворачивая головы, ответил Гори, и вновь обратился к пловцу – опиши, что ты почувствовал.
-- Ну…
-- Конкретно.
-- Не живое, точно – аквалангист помолчал - разумное, точно, но не живое. Абсолютно нейтральное к нам, точно. Никакой угрозы.
-- Похоже, наблюдатель – Гори прищурился.
-- Скорей всего, мой лейтенант – Аганап смотрел на командира.
-- Ребята, вы это на полном серьёзе? - Эмилия переводила взгляд с одного арана на другого – не смешите меня.
-- Не знание - не аргумент, госпожа – лёгкий поворот головы разведчика должен был означать, что замечание Войковой отмечено.
-- Ну, знаете, так можно до чего угодно договориться.
-- Договариваться никто ни с кем не собирается. Аганап, собери наших. Уходим на берег. На сегодня всё…

Лёгкий стук в дверь разбудил Марьяну. Сердце заторопилось, капитан. Но оказалась послушница, пришла сообщить о его визите. Не подавая вида, что взволнована, Марьяна распорядилась проводить Грейга в свою келью. Сон сморил её в рабочем кабинете, за просмотром огромных фолиантов с записями о запасах пищи прошлых лет. Необходимо было выяснить, пора ли увеличить нормы питания для всех, поскольку урожаи последние два года шли стабильные и обильные. Появились запасы. Не правильным было давать дополнительное питание только беременным. Кризисные времена закончились, а люди до сих пор сидели на урезанном пайке. В этом и была загвоздка. Похоже, все привыкли жить в проголодь. Новорождённые так и вовсе не знают, то такое настоящая сытость. На треть голодное существование превратилось в норму. Марьяна знала, что никто не осудит её за продолжение этой политики, но ей самой казалось неприемлемым продолжать экономить и дальше в условиях, в общем, переставшими быть экстремальными. Она улыбнулась, наконец, появился ответ по поводу приглашения капитана в гости. Она порывисто встала, захлопнула книгу…
Вела Грейга молоденькая послушница. Они шли по коридору, и, судя по времени, очень длинному, поскольку ход плавно поворачивал всё время вправо, а шли они долго. На всём пути продвижения через каждые сорок шагов горели светильники, развешенные по стенам. Огонёк в маленьких чашках был слаб, оттого в проходе царил полумрак. По обе стороны виднелись двери из обожжённого кирпича. Наконец, девушка остановилась перед одной из них, стандартного вида. Постучала, не дожидаясь приглашения вошла. На удивление капитана дверь даже не скрипнула, открылась легко. И не успев полностью закрыться, начала обратное движение.
-- Проходите – сказала тихо послушница, склонив голову.
-- Благодарю, сударыня – более, чем необходимо, бодро ответил капитан. Девушка придержала раскрытую створку, Уилкосс снял фуражку, наклонив голову, чтобы не удариться о косяк, шагнул в комнату. Марьяна сидела за столом – прямая напряжённая спина, одна рука вытянута по столу, ладонь на раскрытой громадной книге, вторая покоилась на коленях – устремив взгляд на вошедшего. Необыкновенно, но в комнате было светло, не смотря на незажжённые плошки светильников и очень свежий воздух. Из мебели, кроме стола присутствовала кровать, без спинок, стоявшая в углу, прикроватный коврик и ещё один стул. По левую сторону от Марьяны виднелся проём, ведший ещё куда-то. Из него-то, а ещё с потолка через круглые отверстия и лился свет, делавший комнатку светлой.
-- Добрый день – поздоровался капитан: сердце бухало. Молодая женщина, сидевшая перед ним, показалась ему самым красивым существом, что он видел в своей жизни. Конечно, была ещё бедняжка Поли. Но красота бунтарки являла собой красоту божественную, абсолютную. Она походила на мраморную статую из музеев того, Большого, мира, память о котором в остаточном виде ещё хранилась в не удалённых временем файлах головного мозга капитана. Красота Марьяны была человеческая. Даже на расстоянии, оттенённае бодрящей свежестью, остро чувствовалось теплота женского тела. Глаза Марьяны притягивали, влажный блеск их туманил ум Уилкосса. Он видел полные жизни алые губы, припухлые по детски, идеальную линию бедра под туго натянутой тканью и классической формы груди, два яблока с выступающими вперёд крепкими сосками.
-- Здравствуй, Капитан – Марьяна повела головой - комната в глазах Уилкосса покачнулась – бери стул и садись к столу. Будем говорить.
Грейг коротко поклонился, повернулся, отыскивая глазами стул, который, он помнил, стоял в одном из углов. Как только Марьяна исчезла из поля зрения, хладнокровие вернулось. Капитан перевёл дух. Принёс стул, поставил напротив жрицы по другую сторону стола, сел. Всё это время Марьяна молча наблюдала. Казалось бы, молодая женщина сидела не подвижно, но Уилкоссу казалось, что она находится в постоянном движении. Жизнь переполняла Марьяну, и невидимое это глазу движение сбивало с толку.
-- Вы меня вызвали – Грейг нарушил молчание – значит ли это, что разговор будет считаться конфиденциальным, ой, простите, ради Единого, конечно же, как говорится, с глазу на глаз, или всё официально?
Он посмотрел прямо в глаза Верховной Жрицы, это была его манера общения – смотреть в глаза собеседника. Ему о многом говорили едва видимые движения век, прищуры, метания зрачков. Мимика мышц. Он мог почувствовать, когда человек отклоняется от ответа, комфортно ему или нет, многое читал капитан по лицу собеседника. Сейчас он видел практически не прикрытое влечение. Он ощущал его. Глаза красавицы кричали: «возьми меня, сейчас, прямо здесь. К чему условности». Но, и он, и Марьяна понимали, невозможно. Никак не возможно вот так сразу объявить о гложущем нутро желании. Настало время игры в слова, исход которой был не определён.
-- Это как ты пожелаешь, Капитан – ответ прозвучал тускло, мерным тоном, положившим начало официальной беседе, а сердце женщины в это время сжалось до боли : «зачем ты это делаешь, дура»?
-- Я слушаю, госпожа – дрожь в теле внезапно ушла, и Грейг смог полностью наслаждаться красотой молодой женщины, испытывая одну только радость.
-- Я посматривала записи учёта - Марьяна поддела пальцем толстый лист – по еде. Получается, что мы можем увеличить суточный паёк почти наполовину.
-- Откуда вдруг изобилие? – удивился Грейг – мне кажется, мы наоборот, стали меньше работать по известной причине.
-- Нет, Капитан, работа ни при чём. Синий яд унёс уже более двадцати пяти жизней, а с пропажей лодки…
-- Семьдесят пять – перебил Уилкосс – да, я об этом не думал как-то. Действительно, задача. Но насколько я понимаю, вопрос питания прерогатива членов Чрезвычайного Штаба.
-- Безусловно – Марьяна продолжала говорить также мерно, как начала – но мне подумалось, прежде чем выносить его на всеобщее обсуждение, посовещаться нам двоим.
-- Почему? – Грейг чувствовал, как приходит разочарование, в груди росла обида, монотонный голос Марьяны разрушал все надежды, наполнявшие его, когда он представлял их встречу. Тоскливо сжалось сердце, он понимал, как уходит, и, возможно навсегда влечение и интерес к нему со стороны красивой молодой женщины. Он говорил абсолютно не правильные, не приемлемые слова.
-- Они все скажут «да». Но будет ли это правильным. Сейчас у нас есть запас, минимальный, но он есть. Но что, если Остров выкинет очередную… - Марьяна замялась, подыскивая подходящее определение.
-- Пакость? –подсказал капитан.
-- Именно – Марьяна бросила благодарный взгляд, и Грейг воспрянул, его ещё не отстранили. Он так мало общался с женщинами, что теперь попросту теряется, Господи Единый, где ты, дорогой помощник, как же ты необходим именно сейчас. Даррелл.
-- Да, пакость. Что-то зачастили к нам беды, и боюсь, Лиона Сияющего не появится в скором времени, некому пока отдать свою жизнь за нас.
Ещё оплеуха. «Что делать? Господи Единый, я не знает, что говорить, как себя вести. Я болван».
-- Так как мы поступим, Капитан? – казалось, Марьяне успел наскучить разговор. Грейг пребывал в полной растерянности, понимая, от него ждут правильного ответа. Уилкосс всегда гордился, в тайне, конечно, что его ум позволял ему быть на равных с любым человеком. Это не было проявлением эгоизма или эгоцентризма, он думать не мог, что его поведение могли счесть за чванство, или иное проявление завышенной самооценки, поскольку до сих пор ему не встречался человек настолько неординарный, как эта особа. Его друг и помощник Толкинен и полковник Герсуриналия не считались, поскольку он сроднился с ними. Их он воспринимал как самого себя. Сейчас Уилкосс казался себе маленьким мальчиком. Грейг понимал, что умом Марьяна гораздо ниже, но что-то внутреннее позволяло ей держать превосходство над ним. Он бы сильно удивился, что виноват сам. Жизненные токи, энергетику со стороны Марьяны он воспринимал совершено не правильно. Собственную боязнь порядочного человека перед неведомой ответственностью, гипотетическую расплату за поступок, каким бы он не оказался, даже если бы он стал правильным и нужным он принял за неодобрение его слов женщиной. Если в военной службе всё было достаточно просто, есть Устав, плюс человечность, одно дополняло другое, и ориентироваться в обстоятельствах становилось совсем не трудно, то в отношениях между мужчиной и женщиной никаких Уставов не существовало, а Уилкосс впервые в своей жизни встретился с явлением полового превосходства. Марьяна доминировала, но и ей это не принесло выгоды. Перед ней сидел ребёнок. Возможно, мальчик ещё не познал по- настоящему женщину. И она в свою очередь растерялась: чистота помыслов, наивность капитана выбили из-под ног почву. Марьяна понимала, что она может приказать Грейгу взять её силой. Да так и была настроена перед самой встречей, но оказалось, решимость ушла ровно в тот момент, когда перед ней предстал не мужественный капитан, каковым он и был на самом деле, а мальчишка в возрасте, при котором самое простое решение путанки – банальнейшее соитие – ещё неприемлемо. Марьяны почувствовала горький осадок от несбывшегося желания. Она вдруг невероятно устала.
-- Что ж, Капитан, не ожидала, честно – Грейг увидел, как потухает огонь в глазах жрицы.
-- Чего же? - глухо спросил он.
-- Бездарность нашей встречи. Пусть решает Штаб, хотя я уже говорила, что думаю по этому поводу. До свидания.
-- До свидания.
Плечи Грейга обмякли. Он опустил голову. Молчание заполнило комнату. В глазах щипало. Сколько он просидел неподвижно, Уилкосс бы не мог сказать, но когда решился встать, внезапно на плечи легли жаркие мягкие ладони:
-- Какой дурачок – услышал он над собой – какие же вы все дураки. Мальчишки. Всё всегда приходится делать самой, я тебе этого никогда не забуду, капитан…

… - Судя по Вашему виду – Толкинен мягко улыбался. Он привстал, когда Грейг вошёл в комнату Зала Совещаний сияющий широчайшей улыбкой – произошло то, что предполагалось. Вас обженили.
-- Так точно, Даррелл – Уилкосс промчался к стулу, легко повернул его на одной ножке вокруг оси и сел, спинкой к груди, сложив руки на поперечине, ткнулся в них подбородком, вспомнив про фуражку, сдёрнул и бросил, не глядя, за спину. Поступок настолько не свойственен капитану, что Толкинен заулыбался ещё шире.
– Что теперь будет, Даррелл, я не задаюсь вопросом, мне всё равно. Это ни с чем несравнимо, Господи Единый, и не улыбайтесь, пожалуйста, так… неистово.
Грейг встал, повернул стул, и снова сел, откидываясь на спинку, перебрасывая нога за ногу. Руки скрестил на груди, задрав вверх подбородок, уставился в потолок.
-- Примите мои поздравления, господин капитан, я без какого-либо насмехательства. Просто Вы выглядите – подбирая определение, Толкинен пожал плечами - беспредельно счастливым…
-- Оно так и есть, Даррелл, знаете – Грейг фыркнул - я, было, всё чуть не испортил. Надо же, никогда не думал, что отношения между женщиной и мужчиной – глаза Грейга блестели - слов не подобрать, Толкинен. Помогите.
-- Сложные? – подсказал старпом.
-- Н-н-н- – слегка задумался капитан - неведомые, скорее, словно ты оказался на чуждой территории, где всё не знакомо, понимаете, о чём я?
-- Пожалуй – согласился старпом, обозначая согласие кивком головы.
-- Ну да, ну да, у Вас ведь дети. Какой запах, Дарелл – громко втянул в себя воздух Уилкосс.
-- Вы так говорите, господин капитан, будто Марьяна у Вас первая женщина…
-- В том и дело, дорогой Спенсер Уильям Третий, подобная, первая – взглянул на помощника Грейг.
-- Жаль.
-- От чего? – удивился Грейг, улыбка всё-таки сползла с его лица.
-- Вы можете потерять присущий Вам разум, пребывая в этаком-то состоянии, а это чревато для всех нас – старпом тоже перебросил нога за ногу.
-- Полноте, Вам, Толкинен – морщась, досадливо отмахнулся Уилкос - ничего я не потеряю, какой Вы прагматик, однако, не дали насладиться воспоминаниями. Ну вот, всё и рассеялось…
-- Поздравляю – улыбнулся Даррелл, и пробарабанил по столу пальцами мотив – Вы настоящий мужчина.
--Спасибо. Но какая она…- Грейг закрыл глаза, чуть напряглись ноздри. Понимая, что командир снова готов окунуться в райские воспоминания, Спенсер поспешил подсказать опять:
-- Мастерица?
-- Остановитесь, Даррелл – с недовольным видом вернулся в реальность капитан – прекратите постоянно портить настроение мне. Что это такое, за слово «мастерица»? Как маленький. Вы видите, я в полном порядке, всё как всегда под контролем. В этом и беда, Даррелл. Вечный контроль. Устал.
-- Не мудрено – старпом потянулся - а Вы не тушуйтесь, в Храме они все мастерицы, их совершенствованием ещё во времена Святого Отца занимались араны, а эти ребята знали толк в подобных делах.
-- Знаю, но Даррел, знать одно, а прочувствовать на собственной шкуре, это, знаете ли, совсем другое.
Он порывисто поднялся, сунул руки в карманы обтрёпанного кителя, давно потерявшего свой цвет, с прорехами на локтях, и принялся мерить комнату длинными шагами. Какое-то время Толкинен следил за его манипуляциями, но когда капитан, в третий раз, дойдя до стола, повернулся спиной, сказал:
-- Верю. Однако перейдём к делу. Скоро возвращаться, а лейтенант Гори принёс потрясающую новость. Хотите знать о чём?
-- Прекратите, Толкинен, я в норме, говорите – продолжал хождение Грейг.
-- Тогда сядьте по – человечески, прошу Вас.
-- Что изменится? – Грейг остановился и повернулся к помощнику.
-- В общем, ничего. Наш Остров, господин капитан, искусственный.
-- Вот так новость, Даррелл – фыркнул Уилкосс - будто мы не догадывались?
-- Существовало предположение, но лейтенант и его ребята нашли доказательства.
-- Слава Единому. И какие они?
Капитан забросил руки за спину.
-- Остров держится на плаву, благодаря тысячам сот. Его подошва вся истыкана ячейками, заполненными воздухом. Кроме того, Орландо Незнаменцев предполагает, что странные гребни, перемежающие соты, есть рулевые устройства. По сему выходит, если это соответствует действительности, то мы находимся на территории, созданной чужим разумом. Такие дела.
-- Понятно.
Грейг подошёл к столу, сел, сцепив ладони и положив их на край столешницы.
-- Мы что-то подобное всегда подразумевали, а, господин помощник? Артефакт – это всегда кропотливо созданное нечто кем-то для своих нужд, не правда ли? Хотелось бы вызнать, про нашу роль. Надеюсь, Вы не предполагаете, что наше появление на Острове, равно, как и прибытие в достопамятные времена святого семейства дело случая. Не предполагаете, Даррелл?
-- Конечно, нет. Случай, это когда тщательно подготовленная стратегическая заготовка извне приводит к результату, позволяющему руководителям операции маневрировать при принятии решений нужного вектора, при жизненной его необходимости, естественно. Я никогда не придавал особого значения случайности, а по большому счёту, таки и не верю в его Величество случай.
-- Тогда, по Вам, что происходит с нами?
-- Избрание.
-- Ого, серьёзно – присвистнул Уилкосс - то есть Вы отказываете нам в самостоятельности.
-- Упаси Единый, господин капитан. Напротив, у нас безвременной карт-бланш на самостоятельные действия.
-- То есть мы здесь под наблюдением, если я правильно понимаю Ваши мысле изложения.
-- Безусловно, иначе всё бессмыслица.
-- Не могу не согласиться. Но есть вопрос, почему именно Остров, а не пустыня, например, или тропические леса.
-- Полная изоляция. И в пустыне, и из лесу существует возможность выбраться, или вступить в контакт с местным населением. Возможно, когда-то так оно и было. Но Остров – идеально. Изолированный мир. Одно дело наблюдать и изучать планету, другое маленький Остров. И уж совсем для чистоты эксперимента, изолировав капсулу времени и пространственные срезы. Чистая прагматика. Лучше смотреть за малым, так сказать в незамутнённом ничем виде, нежели пытаться охватить целое, обременённое тысячами и тысячами искажениями при воздействии различных факторов. Политическими, а то и просто житейскими наслоениями.
-- Нельзя объять необъятное, так?
-- Конечно.
-- И что нам даёт это предположение, если оно верно? – Грейг поджал губы.
-- На практике ничего, для нас, я имею в виду. Чтобы не происходило, силы не вмешаются.
-- Даже при прямой угрозе нашей жизни?
-- Даже.
-- Ая-яй – покачал головой Уилкосс - стало быть, синий газ их придумка?
-- Вряд ли. К чему?
-- Тогда, Дарелл, Вы противоречите сами себе. Вы почти только что убедительно доказали, что никакого случая быть не может, но синий туман, если он не задуман строителями Острова опровергает столь стройную Вашу теорию о невмешательстве. Согласны?
-- Нет, не противоречит. Синий туман изначален.
-- Не в таких масштабах и силе, иначе аборигены не выжили бы.
-- Согласен, но это может означать сбой в системе. Или элементарную поломку. Возможно всё, не смотря на высокие технологии. Если мы сошлись на том, что всё искусственно, а, значит, механизму нужен присмотр, ибо стареет и ломается всё.
-- Меняются русла…
-- Да.
-- Жриц поражают женские немочи.
-- Во всяком случае, возможно и это – невозмутимо пожал плечами Спенсер – почём нам знать.
-- А почему выбор вообще падает на нас? Могли быть другие. Похуже, по лучше, поинтересней. Посильнее, в конце концов.
-- Не имеет значения. Позволю предположить, что в этом и кроется фишка.
-- Алгоритм случайностей.
-- Да.
-- Хм. Возможно так. Что же, остановимся. И всё-таки, Толкинен, не приятно жить под наблюдением?
-- Конечно.
-- Но придётся привыкать.
-- Есть альтернатива?
-- Эх, Дарелл, Дарелл, я пришёл такой счастливый, а Вы ушат воды холодной…
-- Если желаете поговорить о Марьяне, я слушаю.
-- Хотел, теперь прошло. Как Вы думаете, мы можем выйти на контакт?
-- В том случае, если они сами пожелают.
-- А в случае угрозы полного уничтожения. Синий туман реально способен уничтожить…
-- Если мои предположения верны, то с туманом они справятся, поскольку имеется явная промашка. Но если туман природное явление, мы умрём при негативном развитии.
-- Как Вы это спокойно, умрём.
-- Господин капитан, мы могли умереть многажды, но живы до сих пор, в первую очередь благодаря Вам, и довольно сносно устроились.
-- Спасибо. Убедили, давайте собираться – капитан встал, тут же поднялся и Даррелл - на вечернем заседании Штаба обсудим вопрос о повышении нормы довольствия. Собственно, для этого Верховная Жрица меня и звала.
-- Да?
-- Да, Толкинен, да – Грейг посмотрел в упор на помощника - и сделайте, пожалуйста, выражение Вашего лица приличней, мы не в шапито.
-- Слушаюсь, господин капитан – невольно козырнул Толкинен, приложил руку к козырьку не существующей на голове фуражки - простите.

Элуизаи проснулась окончательно. Снилось что-то приятное, только она не запомнила. С ней всегда так происходило. До самого момента пробуждения, иногда в его первые мгновения, сновидение оставалось в памяти, но вторжение в сознание элементов реальности начисто стирало картинки. Сейчас произошло так же: сон выпрыгнул из головы безвозвратно, как только она открыла глаза. Девочка привстала на своей постели, села, опираясь руками за спиной. Она по-прежнему была там, куда её перевели после лечения. Светлое, белое чистое и скучное пустое помещение. С неведомым источником света, свежим воздухом. Комфортной температурой. Восстановленная кожа ничем не отличалась от настоящей. Элуизаи привычно осмотрела себя, и вдруг затаила дыхание. Её охватила безмерная радость, так, что стало жарко. Элуизаи тихо, зажимая ладошкой рот, тонко пискнула. На соседней койке лежал Стёфа. Голый, как и она сама, юноша мирно спал, грудь его возносилась при вдохе ритмично, мерно, дыхание глубокое. Девочка с любопытством оглядела обнажённого юношу, отметив поджарый высушенный живот, несколько большой для его возраста член, наполовину укрытый курчавыми рыжего цвета волосами, красивые крепкие бёдра, и длинные голени, сплошь в русых завитушках. С трудом отрываясь от разглядывания юношеского тела, Элуизаи огляделась, и во второй раз за прошедшие после пробуждения минуты девочки перестала дышать. Сквозь ставшей прозрачной стену, на неё смотрели четыре выпуклых глаза. Зелёного цвета круглую голову делила на три четверти тонкая полоса, а круглые дырки ноздрей тонкого, мало выступающего вперед носа прикрывали мембраны. Это слово она подхватила от пришельцев, в данном случае оно казалось уместным в отношении стоящего перед ней индивида. Совсем удивительным оказалось то, что незнакомец имел четыре руки. Как ни странно, Элуизаи не испугалась, а странный внешний вид существа нисколько не коробил. Она понимала, что оно, или даже они, подарили ей жизнь. Она улыбнулась. Существо, судя по озабоченности, с которой оно повернуло голову в сторону, казалось, удивилось, тому, что его видят, поскольку прозрачная стена начала терять свойство стекла, вновь превращаясь в белую стену. Девочка рассмеялась, и разбудила Стёфу. Подросток заворочался, перевернулся на бок. Теперь Элуизаи с удовольствием лицезрела зад подростка и рельефную, с выступающими рёбрами спину. Но Стёфа внезапно, с порывом, сел, повернул голову и спросил со сна хрипло:
-- Что такое?
-- Мы у водного народа, Стёфа, и нас вылечили. И никакие они не страшные, зелёные только и с четырьмя руками и глазами. Сам увидишь…

-- Ты не закрыл стену – Ур нервно оглянулся: как наблюдатель второй категории сумел подойти незаметно? Мгновения хватило на то, чтобы стена престала быть прозрачной. Но сделал это не он сам, и не Ве-Ве-Ке, а инспектор, маячивший за его спиной .
-- Очередное нарушение, и почему ты в костюме, Ур?
-- Я собирался на Остров.
-- Это и так понятно, я хочу знать, почему ты собирался? Почему тебе в голову пришла мысль посетить Остров? Скажи, Ур, ты как выбирал практику? Сам или кто посоветовал?
-- Ну-у-у – протянул практикант – не знаю, спонтанно.
-- Понятно. Теперь ты тут с бунтарём вместе. Тебе нравиться быть Наблюдателем в забытой Космосом глуши?
-- Не знаю.
-- Хорошо, я услышал. Теперь послушай меня. Рано судить, ты здесь всего лишь несколько дней, но сколько раз Вы оба – Ар-Ар- Ар - Тэк быстро перевёл взгляд на Ве-Ве-Кэ, и снова на практиканта - умудрились нарушить запреты. Вот только, что лично ты пойман на очередном нарушении: показался представительнице людей, к тому же в плавательном костюме. Безграмотное вопиющее вмешательство, ты это понимаешь? Я решил, я отменяю твою практику. Возвращайся домой.
-- Я слышал уже…
-- Успокойся, Ар – Вэ-Вэ-Кэ, молчавший всё время экзекуции, обратился к инспектору – не так Ур и виноват. Это я посоветовал ему сгонять на Остров. Дезинфикатор барахлит, что-то реально в нём сломалось. Об этом должен беспокоиться в подобной ситуации любой Высший Наблюдатель, тем более Главный Высший Инспектор, а не выискивать нарушения.
-- Что с ним случилось?- заинтересовался Ар-Ар- Ар - Тэк – замечание Вэ-Вэ-Ке задело самолюбие: указыть осмеливается рядовой наблюдатель, к тому же бунтарь. Бунтари ему не нравились, но с этим приходится считаться, поскольку он прожил всего на цикл меньше его самого, а по закону, проживающие третий и последующие циклы становятся посвящёнными. Их богатый и длительный жизненный опыт необходим цивилизации. Пятый и следующие циклы поднимали статус центаврианина до уровня мудрейших, жить они могли бесконечно долго, но никто не отважился проживать больше седьмого цикла. Мудрецы предпочитали умереть. Почему, на этот вопрос могли дать ответ только сами уходящие в небытие, но они молчали. Все.
-- Кто знает? – тем временем объяснялся бунтарь - поэтому я и послал Ура. Возможно, простейшее, камень не даёт закрыться створке, вот он и дует газ без остановки, может ещё что. И вот что: наше, моё и Ура вмешательство в сравнении со сломанным дезинфикатором ничто. Из-за поломки машины у общины жизнь поменялась коренным образом, а тебя волнует, что девчонка увидела Ура. Как так, Ар?
-- Не путай меня, и не пытайся объясниться перед практикантом. Ты всё понимаешь, Ве. Поломка дезинфикатора один из учитываемых факторов случайностей, влияющий на развитие любой цивилизации. Это прописано в Уставе. Да, он может стать главенствующим, в частности на Острове, раз ты заявляешь о коренном изменении жизни аборигенов. Но одно дело, если люди приписывают происходящему природные свойства, совсем другое, если видят нас.
- Девчонка видела не Ура, а костюм для работы.
-- Какая разница, что она видела– возмущение Ар-Ар-Ар-Тэка достигло предела – суть в том, что увидела. Давай, Вэ, считать, что Вы уже успели нарушить. Спасение людей, захваченных ловушкой, раз…
-- Лучше было бы, чтобы они умерли, Ар?
-- Не перебивай меня, Наблюдатель. Это раз. Попытка своими силами обследовать установку, два.
-- Никто не собирался заниматься ремонтом…
-- Помолчи. Три, это то, что Ур показался девочке. Пожалуй, это самый серьёзный проступок. Практикант – инспектор буравил Ура тяжёлым взглядом - неужели тебя не учили, что, этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах.
-- Она так быстро проснулась – оправдывался Ур, не глядя на Высшего Наблюдателя.
-- Проснулась она - кипятился Ар-Ар-Ар-Тэк - а зачем нужно смотреть? Постой- ка – Высший Наблюдатель поджал губы, в глазах появилось выражение удивления и ответа на некую скрытую загадку – практикант, ты случаем не… - он замялся - не… - потёр кончики пальцев, словно это движение могло помочь сформулировать вопрос – не запал на аборигенку, выражаясь вашим молодёжным языком. Ничего даже не говори. Нет, нет и ещё раз нет. Я напоминаю, твоя кровь зелёного цвета, её красная. Что произойдёт в результате смешения, грязь и только. Прописная истина. Забудь. Лучше задумайся, что теперь делать? Да чтобы изъять у девочки воспоминания, её необходимо отправить на Центавр. Оцени, оцени, не смущайся, стоит твоя оплошность этого, какая оплошность, о чём я говорю?
Ар-Ар-Ар - Тэк развёл руки, и закатил глаза вверх, затем вниз, чтобы продолжать испепелять взглядом провинившегося:
-- Прямое твоё вмешательство, Ур, подобных трат? Ладно бы, если заказать транспорт для всех, кого Вы тут по на спасали, такие случаи бывали, но чтобы транспортировать единицу, в голове не укладывается. А придётся, Ур.
-- Не кипятись, Ар – голос Ве-Ве-Кэ звучал уверено – давай используем ситуацию в нашу пользу.
-- Это как? – недоверчиво, но быстро спросил Ар- Ар-Ар-Тэк, повернув к нему голову.
-- Предлагаю осуществить эксперимент внутри эксперимента. Поскольку интерес к планете иссяк давно, и наблюдение ведётся в автоматическом режиме, мы не нарушим, ну почти, ровным счётом ничего, если поможем людям выжить.
-- Вмешательство!? – не верил ушам своим инспектор – ты предлагаешь мне вмешательство. Сумасшедший, ты сумасшедший Ве-Ве-Кэ, знаешь об этом?
-- Сто процентно. Давайте перевернём всё с ног на голову. Наше невмешательство уже столько раз приводило людей на грань выживания… Ар, сколько можно их мучить?
-- Кощунствуешь, Ке-Ке-Вэ. Никто их не мучит, специально я имею в виду.
-- Тем не менее, это так. Можешь называть моё предложение как хочешь. Пусть кощунство, но попробовать –то мы можем. Хуже не будет. Я не горю пламенной любовью к людям. Рано или поздно они самоуничтожатся, мы не теряем ничего. Возможно, что без вмешательства они погибнут уже в этом цикле. А мы дадим им шанс. Ар, подумай. Неужели тебе никогда не хотелось выступить в роли Бога? Творец Ар. Как тебе звучит? Ни энергии, ни времени, ничего не нужно. Всё будет происходить в рамках наблюдения. Мало, мы в состоянии свернуть эксперимент в любое время. Не вмешиваться проще, нежели участвовать. Ты боишься трудностей, Ар?
-- Ты самый настоящий отморозок, Ве.
-- Да.
-- Преступник.
-- Да.
-- А наказание, Ве-Ве-Кэ?
-- Лишение одного цикла.
-- Тебя это не останавливает.
-- Нисколько.
-- Об Уре подумал?
-- Он практикант, что ему сделают?
-- Ничего себе, что? Снимут с наблюдения, навечно, мало?
-- Думаешь, ему это надо?
Инспектор осёкся. Он посмотрел на практиканта, стоявшего перед ними с выражением полного равнодушия на лице.
-- Ур – позвал Ве-Ве-Тэк - ты хочешь быть Наблюдателем?
-- Не знаю – пожал плечами юноша.
-- В таком случае, зачем ты здесь, остолоп? – прорычал Высший Наблюдатель.
-- Успокойся, Ар – принял огонь на себя Ве-Ве- Кэ – ты уже спрашивал мальчика. Вникни, что я тебе предлагаю. Вмешательство произойдёт единственный раз. Первый и последний.
-- Слабо верится, и вообще, такого ещё не было.
-- Что вовсе не значит, быть не может. Мне помнится, что подобно безответственно все в Совете отнеслись к фрогроссианцам, рождавшим своего «пожирателя». И чем кончилось? Сколько галактик чудовище съело в прямом смысле этого слова? А я уверен, что хоть в одной из них, но зарождалась, или уже была сформирована жизнь. А «пожиратель» сожрал её с потрохами. Сейчас они делают очередного, а мы снова не вмешиваемся. Как знать, не захотят они уничтожить островитян, естественно и всю планету, хотя бы в отместку. Про энергию я молчу. Это бонус. Может, справедливо полагая, что один раз повредив их ублюдочного «пожирателя», во второй раз люди, букашки эти, микроскопические существа найдут способ уничтожить гада в полной мере, к чему я, кстати, буду только рад. Поглотив планету, фрогроссиане обкрадут и нас, если хорошенько поразмыслить. Это наша планета, мы создали Остров, наша энергия помогает ему существовать. Другими словами, ты, Ар, отказывая в помощи людям, помогаешь, ну, по крайней мере, поощряешь, эгоистические устремления фрогроссианцев? К тому же люди не фрогроссианцы. Не та весовая категория, согласен?
-- Не перебарщивай, Ве-Ве-Тэк. Я так же, как и ты, не люблю Фрогросс с его безумными гениями, но мы только наблюдатели, а они имеют право на жизнь, как всё живое во Вселенной.
-- И это плохо. Они живут, забирая энергию планет.
-- Не так много, Ве. В основном Фрогросс питается энергиями солнц и малых галактик. А населённые планеты должны сами защитить себя. Как защитили эти… люди, как они себя называют. Это Галактион, Вэ-Вэ-Ке. Закон.
-- Который давно надо подправить. Невмешательство, тоже действие, Ар, но из любых худших оно самое плохое.
-- Хватит, Ве.
-- Смотри, что можно сделать. Основную группу мы помещаем в сады. Ничем помогать не нужно. Еда растёт всюду.
-- Ты жесток, Ве-Ве-Кэ. Прекрасно понимаешь, чем всё это закончится.
-- Не факт. Не было прецедентов.
--Были.
--Не с нашими подопечными, они другие, так что – развёл руки Ве-Ве-Кэ - согласен?
-- Повторяю, ты жестокий центаврианин – ткнул в него указательный палец Высший Наблюдатель.
-- Иногда приходиться быть. Юнцов тоже изолируем, предоставив им орудия труда. У нас будет две модели. Дух захватывает, правда?
-- А где мы возьмём орудия?
-- Ты говоришь мы. Прекрасно. Значит, ты готов рискнуть. Ар, установка дезинфекции дала сбой. Её необходимо чинить в ближайшее время. Газ уже унёс двадцать с чем-то жизней островитян. Между прочим, прямое вмешательство. Ну, так вот, закажи с ремонтным транспортом доставку необходимого инструмента, орудий ловли и для охоты.
-- Проверка, Ве-Ве-Кэ.
-- Так что. Ты Высший Инспектор, лучше знаешь, что нужно. Кому из «советчиков» придёт в голову не доверять запросу Главного Высшего Инспектора?
-- Как ты не любишь Совет, бунтарь. Ур, а ты что скажешь? Звучит заманчиво.
-- Я не знаю.
-- Ладно. Раз в костюме, плыви к установке, посмотри, что там? Будь осторожен, не попадайся на глаза их пловцам.
-- Это значит, ты с нами, Ар? – едва видимо улыбнулся Ве-Ве-Кэ.
-- Иногда жизнь нестерпимо скучна.
--Четвёртый цикл?
-- Вот именно. Мы авантюристы?
-- Мы боги…

Конец первой главы.