История моих ошибок. Часть 2. Глава 22

Глава 22. Последний бой - он трудный самый

Экзамен по научному коммунизму сдавало сразу несколько групп. В комиссии сидел любовничек нашей одногруппницы, самый бездарный из всех работавших у нас преподавателей общественных наук, сынок партийного градоначальника: низкорослый, косолапый, очень дорого одетый, с прямо-таки леденящими душу какими-то стальными глазами — такой взгляд был присущ гестаповцам и, возможно, каким-нибудь патологически кровожадным типам, вроде маньяков. Присутствовал на экзамене и еще один незнакомый мужчина, интеллигентный, приятной наружности, в элегантном сером костюме с подобранным в тон галстуком. Он много курил у открытого окна в коридоре недалеко от аудитории, где проводился экзамен, с улыбкой наблюдая за тем, как суетились и нервничали столпившиеся у судьбоносной двери студенты, лихорадочно пытаясь в последний момент выяснить то, что упустили из вида или просто не нашли в учебниках. Вопросы сыпались со всех сторон, кто знал ответы и хотел помочь, тот и объяснял материал - конечно, кроме наших сестричек-зубрил, держащихся особняком и боящихся хоть что-то подсказать товарищу — вдруг он тогда сможет получить отметку выше их!
Я, без ложной скромности, должна признаться, находилась в центре этого суетящегося улья и отвечала всем и на все задаваемые вопросы уверенно и с улыбкой. Постепенно народу становилось все меньше, и вот, после того, как вызвали очередную группу, этот незнакомец (я предполагала, что это преподаватель общественных наук из другого вуза, приглашенный, для порядка, в комиссию, потому что никогда раньше его не видела на факультете) неожиданно подошел ко мне и спросил: «Извините, пожалуйста, я давно за Вами наблюдаю и заметил, что все нервничают, задают друг другу вопросы, а Вы на вид совершенно спокойны, готовы ответить на любой вопрос. Неужели Вы, и правда, нисколько не волнуетесь?» Наверное, мой ответ прозвучал самонадеянно: «Нисколько, потому что я знаю весь материал, все пять лет я получала по общественным наукам отличные отметки, потому что они мне интересны, я работала в СНО, делала доклады, а политика — вообще, моя страсть. Поэтому я не боюсь экзамена». Он улыбнулся и задал мне пару вопросов «на засыпку» о текущих политических событиях, на которые я с готовностью ответила. Тогда он вдруг спросил мою фамилию, я назвала Сережину, потому что еще на третьем курсе, сразу же после свадьбы, сменила фамилию, на это был приказ ректора, правда, в зачетке мне просто зачеркнули на первой странице девичью и над ней начертали новую, но кафедра английского языка упорно игнорировала это изменение в моей личной жизни и величала меня по-старому.
Наконец и до меня дошла очередь. Зайдя в аудиторию, я увидела за длинным столом все тот же «иконостас», что и на экзамене по языку: штук пять наших кафедральных грымз, видимо, вызванных на подмогу для подкрепления, ведь в научном коммунизме эти тетки предпенсионного возраста вряд ли разбирались лучше, чем в английском. Доставшийся мне билет оказался очень легким, и я, с удовольствием начала отвечать на оба поставленных вопроса, приводя примеры как из классиков, так и из современной жизни, в том числе самых свежих политических событий. Я привыкла подробно конспектировать свои ответы на экзаменах, и это мне очень пригодилось. Передо мной отвечала пернатая потаскушка, она несла такую ахинею, что даже не специалисту по данному предмету, а просто человеку с мозгами, это было очевидно, но ее любовничек так важно и глубокомысленно кивал головой на каждую произнесенную ею глупость, что у непосвященных создавалась полная иллюзия блестящего ответа. Непосредственно перед тем, как она начала вещать, ее любовник куда-то ненадолго отлучился, затем вернулся и пригласил ее к столу. Не успела она открыть рот, как незнакомца, который разговаривал со мной в коридоре, попросили к телефону, и он вышел, поэтому не имел возможности услышать ни единого слова из ответа птицы, ни большей части моего. Меня почему-то вызвали отвечать сразу за ней, хотя я зашла в аудиторию позже всех, то есть времени на подготовку мне дали гораздо меньше остальных, но, зная материал на зубок и успев набросать на листочке конспект, я не стала качать права, а пошла отвечать билет. В самом конце моего ответа появился незнакомец, задал мне какой-то несложный вопрос, на который я, естественно, тут же ответила, и он, улыбаясь, отпустил меня.
Приблизительно через час, когда экзамен сдали все, нас пригласили в аудиторию, чтобы сообщить отметки. Услышав, что птице поставили «пятерку», я очень удивилась, но главный сюрприз поджидал меня чуть позже: мне влепили «тройку»! Такой подлости даже от этих уродов я не ожидала, ведь ответ мой был не просто отличным, а блестящим. Выслушав оценки, студенты разошлись, осталась комиссия и почему-то задержались сестренки-зубрилы. Я подошла к столу и спросила, почему мне выставили такой низкий балл, ведь я ответила на оба вопроса из билета очень обстоятельно и подробно, мне не было сделано ни одного замечания или исправления, на заданный мне незнакомцем дополнительный вопрос я тоже ответила правильно, так за что же мне тогда снизили отметку. Надо было видеть торжествующие рожи этих монстров и злорадство на лицах сестриц, когда не преподаватель научного коммунизма, а наша методистка, которая вела у нас английский на 1-2 курсах, высокомерно процедила сквозь зубы: «Надо было раньше беспокоиться! Как учились — так и получили. Это наше общее мнение, и мы не обязаны его вам объяснять!» Фактически, меня публично оскорбили, нанесли мне размашистую оплеуху, они были абсолютно уверены в своей безнаказанности.
Не помню, как я вышла в коридор и оказалась у окна, идти домой я не могла: ноги не слушались. Я стояла, вцепившись в подоконник, слезы потоком струились по щекам, в груди образовался какой-то комок, не дававший мне дышать, еще пара минут — и я бы, наверное, потеряла сознание, но вдруг почувствовала, что кто-то касается моего плеча, обернулась и увидела незнакомца. Он меня спросил: «Почему Вашей фамилии не было в ведомости? Я не понимаю, что произошло. Я знаю, что с Вами поступили несправедливо, но, чтобы помочь Вам, я должен знать, в чем дело.» Рыдания душили меня, я не могла говорить, только пробормотала, что они свели со мной старые счеты, и что он вряд ли сможет противостоять этой мафии. Вид у меня был жуткий: все лицо в слезах и соплях, которые я пыталась вытирать руками, и вдруг он вынимает из кармана пиджака носовой платок и начинает вытирать мои глаза, щеки и нос, приговаривая: «Ну, не надо плакать, все будет хорошо, поверьте мне! Как Вас зовут?» Я, рыдая: «Наташа, а Вас?» Он: «А меня Юрий Николаевич, я заведую кафедрой научного коммунизма здесь и обещаю Вам, что, обязательно, разберусь, почему с Вами так несправедливо поступили. Я нисколько не сомневаюсь в том, что Вы отвечали отлично, потому что я слышал, как Вы объясняли материал своим однокурсникам, да и на мои вопросы Вы ответили безукоризненно. Только прошу Вас: не переживайте так, в жизни Вам еще не раз придется столкнуться с несправедливостью, не надо так остро реагировать, непорядочные люди именно на это и рассчитывают, обижая Вас.»
Его понимание и сочувствие сделали свое дело: я начала понемногу успокаиваться и смогла говорить. Оказалось, что, когда обсуждали ответы студентов после экзамена, наши грымзы называли меня по моей девичьей фамилии, хотя я уже почти три года, как ее сменила, отзывались обо мне крайне отрицательно, а наш преподаватель с умным видом им поддакивал. Видимо, план был разработан заранее: нужно было нейтрализовать зав.кафедрой, чтобы он не мог слышать ни ответа пернатой потаскушки, которой любовник пообещал «пятерку» за оказываемые ему услуги, ни моего ответа, чтобы не было грамотного свидетеля, который мог справедливо оценить мои знания. Потому-то и выбегал из аудитории наш преподаватель: чтобы подать кому-то сигнал, а тот перезвонил в деканат и позвал Юрия Николаевича к телефону, чтобы обсудить какое-то безотлагательное дело. Все было продумано, но вмешалась судьба (по мнению атеистов) или Сам Господь не дал совершиться беззаконию, послав нам на экзамен самого заведующего кафедрой. Подумать только: ведь, если бы Юрий Николаевич не выходил в коридор покурить у открытого окна и не слышал, как я отвечаю на все возникшие у однокурсников вопросы, гнусной шайке удалось бы обстряпать свое подленькое дельце. Или окажись зав.кафедрой безразличным человеком, формально посетившим этот злополучный экзамен. Но, с Божией помощью, все произошло, как надо, а не как было задумано - и правда опять победила. Я поведала Юрию Николаевичу всю предысторию от начала до конца, мы зашли в аудиторию и проговорили очень долго, больше часа. Он слушал меня внимательно - вежливо, но решительно отсылая без конца заглядывавшего в комнату нашего любвеобильного преподавателя, он только попросил его принести из деканата исписанные мной листочки с ответом на билет. Прочитав мой конспект, он сказал: «Наташа, ответ, конечно, отличный, Вы полностью раскрыли обе темы, а приведенные вами примеры из последних политических событий делают Вам честь. Молодец! Не падайте духом и спокойно готовьтесь к следующему экзамену. Желаю Вам успешно его сдать и уверен, что с Вами больше не посмеют так поступить». Как же я была ему благодарна!
Сегодня принято огульно хулить всех коммунистов, но ведь они были такими же разными, как и современные прихожане православных храмов или мечетей. А что: среди служителей культа одни ангелы? Мне в жизни встретилось столько благородных и порядочных людей с партийными билетами в кармане, а еще больше воинствующих беспартийцев, всегда готовых драть глотку по любому поводу, критикуя всех и вся, но при этом палец о палец не ударивших, чтобы помочь ближнему, или просто сделать что-то полезное для других. Мне безразлично, состоит ли человек в какой-либо партии, кто он по национальности или вероисповеданию, как и о чем он говорит: я сужу о нем по его поступкам и по его сердцу — готово ли оно отозваться на чужую беду и помочь, или нет.
Через несколько дней у нас была консультация перед экзаменом по зарубежной литературе. Не успела я войти в фойе, как увидела у доски объявлений декана, который взял меня за руку и повел к себе в кабинет. Он сообщил мне, что по поводу инцидента на госэкзамене была создана конфликтная комиссия, которая, изучив конспект, признала мой ответ отличным. Однако, наш преподаватель, с пеной у рта, доказывал, что я не смогла ответить ни на один дополнительный вопрос, которые почему-то затруднились вспомнить и он сам, и присутствовавшие на экзамене члены комиссии, то есть представители английской кафедры, их утверждение было абсолютно бездоказательным, и им, конечно, никто не поверил. Поэтому пришли к компромиссному решению: признать задокументированный ответ отличным, но в ведомость и зачетку поставить отметку «хорошо», если я не буду возражать, в противном случае разбирательство будет продолжено, мне, конечно, поставят «отлично», но придется потратить на это время и кучу нервов. Я согласилась на «четверку», ведь главное было не оценка, а то, что мне поверили и поддержали меня, доказав мою правоту. И еще декан сказал, что больше меня не посмеют тронуть, и чтобы я спокойно готовилась к сдаче последнего госэкзамена.
Перед началом экзамена по зарубежной литературе студенты столпились в коридоре, как всегда, пытаясь в последний момент, получить друг у друга недостающую информацию. Появились члены комиссии, и наша преподавательница, которая вообще была очень доброжелательным и культурным человеком. Она произнесла несколько напутственных слов, просила нас не нервничать и представила свою коллегу, симпатичную женщину, приехавшую из другого города, которая нам улыбнулась и тоже пожелала удачи. На этот раз за столом оказалось несколько меньше представителей легендарной английской кафедры, а из специалистов университета была только наша преподавательница зарубежной литературы, которая выделяла меня из всех остальных студентов и предлагала мне еще на третьем курсе писать у нее дипломную работу. Билет опять же попался очень легкий, особенно, если учесть, что второй вопрос был...о Голсуорси! Я так подробно и эмоционально анализировала женские образы, созданные гениальным писателем, что обе специалистки заслушались, наша — подперев голову кулачками, а вторая, улыбаясь и все время кивая головой в знак согласия. Идиллию прервало карканье одной из англичанок, она с нескрываемым ехидством задала вопрос о творчестве Шекспира, явно заготовленный заранее, и, по ее мнению, чрезвычайно сложный. К ее великому разочарованию, и на него я ответила без запинки, и была благосклонно отпущена нашим лектором. Однако, выйдя в коридор, я не расслаблялась и ожидала очередной пакости. Конечно, «тройку» мне поставить побоялись, но и на «пятерку» рука не поднялась. Как мне позднее объяснила наша преподавательница зарубежки, зав.английской кафедрой настояла на снижении моей отметки, аргументируя это тем, что выпускники англ. отделения должны читать авторов в подлиннике, чтобы правильно оценить их творчество, а у меня по языку «тройка», стало быть я не достойна высшего бала по литературе.
Так что, закончив университет, вместо трех «пятерок» я в итоге осталась с двумя «четверками» и даже одной «тройкой» - по специальности! Теперь-то я понимаю, как прав был зав.кафедрой научного коммунизма: никто и никогда ни разу не заглянул в приложение к диплому с оскорбительными для меня оценками. В какой бы стране, или организации я не работала переводчиком, с какими людьми меня не сводила моя профессия (а это были и простые граждане, и очень высокопоставленные, уважаемые и известные на весь мир люди) — все и всегда только хвалили, говорили комплименты и уважали меня как за блестящее знание языка, так и за мои человеческие качества. За привитую мне любовь к английскому языку, за глубокое его понимание и владение его огромными лексическими и грамматическими богатствами, способными чрезвычайно точно и тонко выразить малейшие оттенки человеческих чувств и жизненных ситуаций, за способность оценить изысканность фразеологизмов и идиом, придающих особую пикантность и живость любому языку, я, конечно, должна благодарить Джеймса и его жену. А вот за закалившийся в борьбе с трудностями и несправедливостью характер, я не могу не отдать должное кафедре английского языка так и не ставшего мне родным университета. Кстати, и там жизнь расставила все по своим местам, постепенно вытеснив злобных ничтожеств и заменив их выпускниками нашей школы. Так что теперь и в этом вертепе, наверное, тоже можно научиться хорошему английскому.
Недавно зашла на сайт университета и прочитала отзывы нынешних и бывших студентов о преподавателях. Оказалось, что грязнуля Веников до сих пор ходит по факультету нечесаным и все так же проверяет знания, задавая студентам вопросы «на засыпку». Одна давняя выпускница дала все еще коптящей факультетское небо заведующей кафедрой английского языка поразительно точную характеристику, назвав ее ведьмой и вампиром, и призналась, что студенты держали на ее занятиях под столом кукиши — такова, по народным, приметам, защита от нечистой силы. Говорит — им помогало, а вот я в свое время не догадалась. В опубликованном на сайте рейтинге преподавателей этих «гениев» я не обнаружила — там приводились лучшие сто человек. Просидеть на одном месте более сорока лет и не заслужить уважения окружающих — это ли не показатель их истинной ценности как специалистов и достойная оценка их человеческих качеств! Время показало, как говорится, ху из ху.
Как преподаватель, проработавший все последние годы в разных вузах, в том числе и в Сережином институте, могу заметить только то, что педагоги, организующие травлю талантливого студента, демонстрируют не только профессиональную некомпетентность, но и свое скудоумие и бездуховность. Унижая другого, особенно находящегося от тебя хоть в малейшей зависимости, невозможно возвыситься ни в глазах окружающих, ни в своих собственных, и, если человек этого не понимает, его остается только пожалеть.