Златые купола над Русью. Книга 2

24. Молодая государыня
Когда сошел последний снег, великий князь и государь начал торопливо готовиться к свадьбе с Еленой Васильевной. За множеством забот - как государственных, так и тайных семейных, он совсем позабыл о злополучной Соломонии, с которой было прожито столько лет, и которая так и не смогла подарить ему наследника на государство, не познала счастья материнства, лишь за оставшуюся седмицу до великого празднества, уже укладываясь почивать, Василий усталым взором оглядел комнату, освещенную одной лишь свечой, глубоко вздохнул. В углу посапывал отрок, но князь не стал будить его - сам подошел к окну и рывком распахнул ставни. Прохладный ночной воздух ворвался в опочивальню, приподнял край полога, взметнул пламя свечи, освежил пылающее лицо. Василий всмотрелся в темный город, на обозначившиеся на фоне полуночного неба золотые купола храмов и соборов, невольно припомнил тот день пострига Соломонии в старицу Софью. Тогда ему казалось, что следует все успеть, сделать, свершить начатое как можно быстрее и очень обрадовался, что с той поры ни разу не вспомнил о первой жене. Ныне, вглядываясь в темноту, великий князь словно наяву узрел колымагу, к которой подводили Соломонию. Женщина даже за пределами дворца, в черном клобуке, билась в руках монахинь, кричала словеса непотребные, призывая на головы государя, владык и всех бояр самые страшные кары. Еще не садясь в колымагу, несчастная старица глянула вверх на окно, у которого, знала она, стоял и наблюдал за нею Василий, погрозила кулаком в пустоту, воскликнула:
- Будь ты проклят, Ирод! Во век не узришь ты сына своего, в муках подыхать будешь. Такое же и литвинки твоей желаю!
Великий князь не слышал проклятия, с равнодушием глядел он на яростные сопротивления Соломонии. Тогда к ней приблизился Иван Шигоня, наотмашь стукнул ее рукоятью меча, в тот же миг бывшую государыню - обессиленную, бледную две крепкие монахини усадили в колымагу, закрыв за собою дверь. Исидора с победоносным видом уехала в отдельном рыдване - словно уже заняла место великой княгини. Когда монашеская процессия со злополучной старицей Софьей скрылась за кремлевскими воротами, государь облегченно вздохнул - теперь настанут и для него радостные дни и он - придет время - будет держать на руках своих плачущего младенца.
Ныне он вновь стоит у окна, вглядываясь в скрываемую темноту, и казалось ему, будто тайный голос вторил ему обвинения в порушенной судьбе Соломонии, что по прихоти своей - не по любви, порешил он избавиться от постаревшей, опостылевшей супруги, дабы взойти на супружеское ложе с молодой, прекрасной девицей. И мысли эти, до сей поры незримые, вскружились в голове великого князя и от этого одного сталось дурно ему. Стыдясь самого себя за страх свершенного и чувства горечи, Василий захлопнул ставни, в злости рванул шторы, сокрыл от взора своего ночную Москву и огляделся: он стоит один посреди просторной опочивальни, в полутьме, освещенный одной-единственной свечой, в киоте строгим взором глядел Спаситель. Опустился государь на колени перед Образом, воздел молитвенно руки, молвил шепотом:
- Господи, помоги мне, яви волю Свою, в Твоею длани судьба моя. Не обдели мя, Господи. Молю об одной: пошли мне сына, а иного более не желаю.
Прикрыл Василий очи, вдавливаясь всей душой в окружающую его тишину, по щекам его скатились слезы - впервые за долгую взрослую жизнь, никогда прежде не являл великий князь - грозный, властный, кротости в вере.
Единственная свеча с треском догорела, а государь так и продолжал стоять коленопреклоненно пред иконой Спасителя.

В назначенный день - теплый, весенний, с раннего утра звонкими переливами раздавались по Москве колокола. Никто в тот день не работал, торговые лавки были закрыты - вестимо, у государя Василия Ивановича свадьба. Слуги заранее покрыли красным сукном дорогу от дворцовых палат до собора, по которой пройдут жених и невеста. Василий в пышной белой ферязи с золотыми пуговицами, опираясь на ближайших бояр, шел впереди, Елена Васильевна в окружении боярынь и боярышень шла следом за ними и была одета не менее пышно и праздно. В длинном опашне, в сверкающих украшениях, в высоких сапожках панна выглядела еще выше, еще статнее, чем прежде, и столпившийся народ на обочине благословлял невесту, дивясь и любуясь ее красотой.
- Ах, как пригожа и хороша Елена, - шептались в толпе.
- Такой красавицы и нет более нигде, - вторил чей-то мужской голос.
- Всем взяла княгинюшка: и ликом, и станом, и умом.
- Будем молиться, дабы она принесла счастье на Руси.
А в соборе митрополит торжественно благословил молодоженов на брак на многие лета. Бояре и думные дьяки стояли по обе стороны, держали свечи, крестились, и многие из них со скрытой завистью поглядывали на Василия - за то, что выбрал он в супруги иноземку редкой красоты.
Обручились молодые, под звон колоколов ступили на паперть. К их ногам со всех сторон посыпались монеты, а воздух сотрясся от сотен голосов:
- На многие лета! На многие лета!
Гордо шли рука об руку великий князь с молодой женой, за ними следом спешили бояре, служивые дворяне и рынды. Процессия скрылась за кремлевскими воротами, а народу московскому, нищим, обездоленным выкатили бочки с вином и медом из государевых закромов, резали целых быков и свиней, кормили простых людей в честь свадьбы Василия и Елены, славили в народе царственных супругов, пили за их здоровье, благословляли на долгие годы.

К ночи разошлись гости по домам, опустела Грановитая палата. Слуги заранее приготовили новое княжеское ложе, украсили почивальню иноземными диковинами - то был указ государя, дабы удивить молодую жену. Зажгли множество свечей и бесшумно удалились. В сопровождении ближайших советников великокняжеские супруги ступили в новую просторную светлицу, оставив за дверью бояр, родственников, холопов - весь суетный мир людей. Елена стояла посреди комнаты, впервые за долгое время смущенно опустив очи. Она не глядела на супруга, не видела, как скинул он тяжелые свадебные одеяния, оставшись в портах и исподней рубахе, не заметила, как он ходил и задувал одну свечу за другой. Наконец, окутав почивальню в красноватый полумрак, Василий поставил большую горящую свечу на столик из слоновой кости, осторожно приблизился к жене. Та дернулась всем гибким телом, щеки ее пылали алым румянцем. Государь коснулся ее шелковых локонов, прошептал:
- Почто сторонишься меня, Аленушка? Аль не люб я тебе ныне?
- Нет, княже, люб пуще прежнего. Только... только боюсь я...
- Чего бояться тебе со мной? Клянусь Богом, никто в государстве и пальцем тебя не тронет, ни словом не обидит.
- Нет, Василий, не того боюсь я.
- Тогда чего?
- Опасаюсь, что не понравлюсь тебе, не оправдаю твоих надежд.
Государь схватил ее за белые плечи, усадил на кровать подле себя, прижал к груди. Целуя ее в голову, проговорил:
- О том не кручинься, люба моя. По любви же мы женились, не ради молвы людской.
И стало спокойно на душе шестнадцатилетней княгини-государыни. Дабы нарушить-порушить недопонимание и безмолвие меж ними, она перевела взор в другую сторону комнаты, перстом указала на медные чаши на высоких подставах, спросила:
- Что это, Василий?
Великий князь обрадовался ее вопросу - пусть говорит, вопрошает о чем хочет, лишь бы слышать ему ее родной голос, понимать-осознавать, что она участвует и есть уже - наяву, а не во сне, в его жизни.
- Это византийские чаши для воскурения благовонных масел. Мать моя много нового принесла на Русь, благодаря ей отец ой порешил порушить обычаи старины.
- Слышала я, что Софья Фоминишна построила собор Успения на месте старого.
- Мою мать на самом деле звали Зоя, это после замужества она поменяла имя свое. А собор Успения построил ныне почивший зодчий и мастер фрязин Аристотель Фиоравенти. Это его пригласила на Москву моя родительница.
- Ах, как же и мне хочется стать полезной не только тебе, но и всему русскому народу.
- Аленушка, ты женщина и тебе не следует возлагать на нежные плечи бремя и заботы о стране, но можешь сделать большее, ежели родишь сына мне и воспитаешь его государем.
- Даст Господь благословение, и будет у нас много детей.
К заутреней супруги заснули, укрывшись теплым стеганым одеялом. Занималась заря, и кромки далеких лесов уже окрасились розоватым рассветом. Во дворцовых покоях стояла полная тишина - все в волнении ожидали пробуждения государя и государыни, когда Василий представит всем доказательство невинности его супруги.