16+
Лайт-версия сайта

Преодоление. Ч 1.Прыгуны. Глава 1. Сафрон и 2. Бормотуха

Литература / Романы / Преодоление. Ч 1.Прыгуны. Глава 1. Сафрон и 2. Бормотуха
Просмотр работы:
09 января ’2020   11:33
Просмотров: 8170
Добавлено в закладки: 1

Тула. Зареченский район. Вечер 25мая 1999 год

— Мужички! — строгим жгучим басом проголосил Сафрон, пролезший, через наскоро проделанный лаз, за остальными прыгунами. Выпрямившись, он самопроизвольно отряхнул подмокшую одёжу и незлобиво оглядел толпящуюся разновозрастную ватагу сподвижников. Мужчины впотьмах, как подслеповатые, изучающе разглядывали гнетущую пространность. Голые неоштукатуренные поверхности огромного здания навивали апатию. Всё было приготовлено к широкомасштабной отделке внутренних клетушек. Стены и перегородки (прям-таки усеяно!) испещряли вдоль и поперёк временные сооружения, так называемые — «леса», возведённые из стоек, досок и металлических трубок. Они установлены для проведения строительно-монтажных работ. Разрозненно и захламляюще стояла пара деревянных козел. В бездверном закутке, коряво растопырившись, томилась электромеханическая бетономешалка. Посерёдке, валялись в хаотическом ворохе: кирка, кувалда, ломы, двойной нулёвый комплект штыковых и совковых лопат, какие-то арматурины (различных толщин и длин) и что-то ещё.

Обведя взором хозяйство и убедившись, что присутствующие его слушают, здоровяк внятно и с расстановкой изрёк своё предостережение:

— Сразу предупреждаю, чтоб никаких проблем тут никто не создавал для хозяина этого дивного чертога. Сами должны понимать, немаленькие. Ему стоит токмо заявление накатать и всё — баста!..

Он проронил это, поведя плечами и головой, пару раз качнув ею из стороны в сторону, как бы разминая шейные позвонки, пристально вглядываясь в толпу, нечто спрашивая: «Будут возражения или может, какие другие предложения?» Тем временем снаружи, тарабаня по металлической кровле, по стенам домища, но особенно по полиэтилену оконных проёмов дробным грохотом вовсю дубасил проливной дождь. Он, словно раздосадованный и отвергнутый, просился настойчиво и неугомонно в дом. К бабке не ходи! — вне жилья лил мощнейший дождяра.

— Да ладно, Сафрон! Чё заране-то каяться да плакаться? — насмешливо, больше для куража пробурчал из толпы мужичишка.

— Штурман, я погляжу, ты и деляга! — гаркнул здоровяк, домовито двинувшись полным шагом вперёд, протискиваясь сквозь начавшую разбредаться гурьбу. Стараясь выглядеть беззаботным, но и с немалым апломбом он заметил. — Линейщиков тебе мало, так ещё из трёшки ментов подавай. Да? Уверяю, они тут как тут возникнут. Дело по краже али хулиганочке заведут. Вмиг артелью подключатся, быстренько похабщину к нам подвяжут. Ну, а опосля, сами делайте выводы. Как говорится: «Ждите отраду на перроне». А нам это лишний раз, надо?!

Проговорил он эти слова специально громко, отчётливо выговаривая каждый слог так, чтобы его услышали все и даже те — кто значительно отдалился.

— Чего тут брать-то! Кому оно надо? Верно, братва?! — вполслуха, но и насмешкой парировал всё тот же мужичишка, которого здоровила окрестил Штурманом. Это был низкорослый, худощавый, бородатенький индивидуум — одного возраста с Сафроном. Не заприметив ни малейшей сторонней поддержки, он ещё пуще стушевался. В его заискивающей движухе въяве проклюнулось сожаление, что вотще ввязался в брехаловку с авторитетом, но ради амбиций он нарочито звучно (ажно с рыком!), очищая носоглотку, смачно схаркнул и, растерев харковину ботинком, заторопился вглубь пристанища.

— Во-во и я также мерекаю. — Жизнерадостно гремел здоровила. — Так что, братата, сидим тут все тихо, аки мышки и ничего не трогаем … — и уже пройдя в одну из клетушек, вдохновенно озираясь там, будто в музее, куда громогласнее добавил, — а тем более ни аза не прихватываем с собой. И окурки не оставлять!

Одобрительно кивая и отмахиваясь, куча, толпившихся тел, рассасывалась и разбредалась по храмине; кто-то задорно поддакнул, кто-то присвистнул мимоходом, кто-то насмешливо хихикнул по поводу слова «мышка», включая в значение произнесённого словечка собственный подтекст, а кто-то, молча нечленораздельно жестикулируя, думая о своём сокровенном, брёл, копотливо ища, куда бы можно было поудобнее присесть, а то лучше и прилечь, дабы хорошенько обмозговать предстоящую очередную задачу-максимум.

Люди благословенно размещались в затхлой теплоте, выискивая для шмотья нешибко маркие места, стремясь нашарить пусть кратковременного, но всё-таки малюсенького комфорта, воеже предоставить хотя бы простейший «предбоевой» отдых конечностям. Человек двадцать, (а может и более) ожидали очередного прохода товарного состава. Вовсе не заботясь о дозоре, прыгуны врассыпную стояли, сидели или даже полёживали по всему дому: кто, где, на чём — неважно. Это был уже отлаженный процесс. Все знали, что, когда наступит час активации, когда появится еле ползущий поезд — тяжкий и натужный гул будет слышен задолго до его появления. Считай, по всему Заречью громовым рёвом он предуведомит о своём приближении, и найдётся предостаточно времени занять необходимую позицию. Обычно они ждут товарняки на улице, непосредственно под путепроводом, но на этот раз пронизывающий ветер и яростный ливень с захлёстыванием заставили их поискать убежище понадёжнее. Проливной дождь, который собственно и загнал эту разномастную братию сюда, под крышу этого строения, хоть и оказался стремительным и необычайно мощным, однако представился и до недоразумения кратким. Через пять-десять минут, как говорится «Бобик сдох» и теперь лишь пристыженно «пылила» лёгонькая паршивенькая морось.

Сафрон. Почему именно — «Сафрон»?

Такая мозголомка вряд ли кого донимала. Никто толком не знал: имя — это или погоняло? Но так его именовали все, кто был с ним знаком. Этот индивидец был весьма крупный мужик, с добрыми серыми глазами, спортивного телосложения, хотя уже и с брюшком. К тому же он был одним из тех старших по возрасту представителей, среди этого сборища людей, которые пользуются не только всесборным признанием, но и бесспорно предилекцией всех возрастов. И авторитетность его утраивалась фактом, ибо в своё время меж прыгунами пробежал достоверный слушок, якобы он на заре туманной юности, служа в армии (будучи срочником), воевал в Афганистане. Даже награды имеет. Я намеренно повторюсь. Как бы там ни было, но этот самый Сафрон по воле безмолвного чаяния большинства, являлся в данном обществе, хоть и никем не утверждённым, а всё-таки общепризнанным смотрителем. Причём негласно провозглашённый надсмотрщик был всегда рассудительно-спокойным, всегда соблюдающим справедливый ещё совдеповский рабоче-крестьянский моральный кодекс. Тот самый незабвенный нравственный канон, где абсолютно на равных, все: как слабая сторона, так и сильная. Где, в общем-то, сила, наглость и материальное превосходство ультимативно не являются преимуществом для решения спорных вопросов. Он, по собственной инициативе зачастую вникая в суть проблем взаимоотношений, решал их своим ключевым словом. При всех обстоятельствах в основном сообразуясь с мнением большинства, ибо интуитивно улавливал его порыв, а большинство (в чём он был уверен), как водится, чаще бывает право. В связи с этим, вполне законно пользовался всеобщим уважением.
Привокзальный район города Тулы. Тот же вечер.

«Москва». Голгота и колобродица. Он первый раз в этом ресторане. Да что там! Костромин Герман Витальевич, даже в городе этом впервые. Здесь никто его не знает и это — плюс. Сам он родом из захолустья. Причём из такой глухой провинции, что и упоминать «обломно». Из глубинки, почитай из медвежьего края! Когда-то каждым божьим днём, ещё в детстве, в далёкие шестидесятые … он, одолевая шесть километров на лыжах, один, через заснеженный лес, добирался пешком до школы. Сегодня подумать смешно. Пацан мечтал стать космонавтом. Нынче это слышится уморно! Будучи мальчишкой, он добросовестно учился, и их старый сельский учитель, передвигавшийся на костылях, одноногий Сергей Николаевич (ветеран Великой Отечественной), даже частенько приводил его в пример другим школьникам, дескать, вот каким должен быть советский человек, стремящийся к мировой победе коммунизма. Потом служба в армии … Афганистан … сверхсрочка … разведшкола и разведгруппа … гвардии прапорщик … контузия … комиссование и — инвалидность.

А сегодня он Лимонадный Джо. Киллер. Которому позвонили через «нужных» людей и через час он уже был в аэропорту. Фотографию жертвы и три фотографии телохранителей прислали по факсу, конкретика и детализация были обговорены по скайпу. Но он сразу решил всё сделать по-своему (в военном искусстве он амбидекстр и гордился совершенством навыков) … и вот он здесь, в этом «перворазрядном» заведении. Да нет! С его внешностью можно было бы быть кем угодно: от клоуна до рыболова и от повара до слесаря-сантехника — но только не быть профессиональным убийцей!

Отделяя зёрна от плевел, много всякой подноготной промелькнуло в голове Лимонадного Джо перед тем, как он под столом заслал патрон в патронник своего верного товарища, «ТТшника» с глушителем. Ожидаемо загромыхал оркестр. Всё на мази! он мухой вымахнув из-за стола и пересекши зал с ломанувшимся людом на танцульки, воспользовавшись суматохой, улучая споспешествующее месторасположение и не направляя ствола, а от бедра произвёл четыре метких выстрела и — бесстрастно вперевалочку удалился. Никто ему не воспрепятствовал. Ни отдыхающие, ни обслуживающий персонал ресторана не заметили его трюка и продолжали в неведенье развлекаться и обслуживать клиентуру. Все четыре пули достигли нужной цели с нужным результатом.

Глава 2. "Бормотуха"
Тула. Зареченский район. Начало весны 1996 год. Шесть часов утра

Вначале затренькал дверной звонок, извещая о том, что якобы кто-то спозаранку притопал. Тут же следом, словно для подтверждения, раздался надоедливый и напористый стук в дверь и сочно забасил хрипловатый женский голос:

— Натусик! Открывай … это я, Филипповна …

Наталья Владимировна Кушнир, сухопарая и угловатая, мелкого росточка, где-то сорока с хвостиком лет женщина, высохшая на нервной почве, (чутко почивавшая) проснувшись, как на пружине зомбировано приподнялась в постели. Молниеносно избавившись от дремучки и окончательно придя в себя, она, сухенькой рукой откинув из верблюжьей шерсти одеяло без пододеяльника набок, резво, как ошпаренная спрыгнула на пол. Бездумно, этак сумбурно и торопко сунула голые ступни в шлёпанцы и в темпе, меленькими шажками, засеменила к двери с образумливающим незлобивым лепетом:

— Не стучи, не грохочи … всех соседей да мальчат моих разбудишь … и принесло тебя в такую рань; вот сумасшедшая.

Примчавшись к двери, хозяйка, неуклюже дёргаясь и психуя, ватными кистями спервоначала всё никак не могла совладать с замком, но наконец, он поддался её суматошливым усердиям и дверь с типическим аккордом приотворилась. Наталья Владимировна, зная не первый день свою приятельницу, осмотрительно и заблаговременно сделала пару шажков в сторону, пропуская дюжую тётеньку в квартиру, обе руки коей были заняты. Филипповна беззастенчиво вломилась на жилплощадь. В одной руке у неё была хозяйственная авоська, которую она, осторожничая с ней, с аккуратным расчётом держала прямо перед собой. Другой же рукой, дамочка через дверной проём с затруднением втиснула пухлый, завязанный в плюшевое покрывало, довольно-таки громоздкий узел, который тут же кинула в угол передней. Далее, ничего не поясняя, пришедшая сразу же ринулась в кухню, точно там, где-то срочно должна была беспременно пересечь финишную ленту.

Земфира Филипповна Остроумянке, так её величали по паспорту ныне, а именно, вот уже года три с лишком как являлась законной вдовой. Она слыла предприимчивым и весьма целеустремлённым гомо сапиенсом. Это бабёнка была пусть и крупных размеров, при всём при этом довольно-таки смачной комплекции. Вместе с тем, нет! вовсе ни то чтобы она была какая-нибудь ожирелая, а как раз, напротив, в самом что ни на есть добротном, мясистом, шикарном теле, коих обычно сразу замечают среди любой толпы. Такие как она всегда в центре внимания у представителей сильного пола. Она обладала на диво роскошными, гармонично сопоставимыми формами. Причём совершенно не кичилась этим, но и не конфузилась. При всех этих своих необыкновенных объёмах она никогда не разумела для себя никаких особливых предпочтений со стороны мужчин. Точнее сказать, вовсе не взращивала в себе запросов на притязания к завышенному признанию или какого-нибудь сверхизбыточного проявления пиетета к собственной персоне и без того уже всечасно обступающих её поклонников. А они в большинстве своём благоговели над ней! Но она, игнорируя любое их женонеистовство, жила обособленно, по-своему, нерелевантно представляясь ветротленному миру. Хотя, может быть, просто-напросто не чтила до несоизмеримого перебора, нежели некоторые дамочки, в себе эти телесные достоинства. Благоразумно считая их не своими личными, а природными ну, или уж, по крайней мере, родительскими, так сказать, заслугами. Разумеется, подчас можно было так подумать не более, чем глядя на балагурную поведенцию сумасбродки и безотчётно веря некогда вымолвленным ею (в прескверном настроении) словам. Впрочем, эта женщина не только недооценивала, но и не уничижалась личной привлекательностью, иначе говоря, была дамочкой, несомненно, с харизмой. Вероятно, в ней излишне клокотала смесь цыганских и русских кровей.

Из принесённой сетки Земфира тут же выгребла и выставила на стол, вороша обёрточной фольгой и ворохом газет, литровую бутылку водки и кое-что для заедания в целлофановом пакетике. Сквозь прозрачность упаковочного мешка застенчиво виднелись: небольшая палка копчёной колбасы, пара солёных огурчиков, пучок мелких стручков зелёного лука и что-то ещё там такое. Происхождение всей этой снеди или вернее всех этих съестных припасов для Натальи Владимировны обнаруживалось, по меньшей мере, секретом полишинеля. В кой-каких сметливостях она даже располагала отчасти стержневой уверенностью. Вот только насчёт водки она крошечку колебалась, поскольку вряд ли кто-нибудь возымеет охоту выкинуть в бросовое закупоренную, совсем ещё непочатую фирменную, такую распрекрасную бутылку «Smirnoff». Между тем Земфира плачуще причитала и подвывала базарным почти, что мужским голосом:

— Ой, девочка моя милая! ты, не подумай там, нет, я не забыла тебя, нет! кровиночка моя, как же я безутешна без тебя! Как мне больно осознавать без тебя одинокость свою, ангелочек мой …

— Да о ком это ты, Земфира? — наконец Наталья Владимировна осмелилась всё-таки задать, начинавший «набивать оскомину» в её мыслительном устройстве, вопрос.

— Конечно же, о доченьке своей несчастненькой. Танюшеньке сердечной. Убиенной, заживо сожжённой этими клятыми цыганами. Бедненькая, воображаю, представляю наглядно, как она мучилась, изводилась суматошная. Ведь надо же, изуверские хлыстни такие, к батарее приковали наручниками и хату подпалили. Гады! Жестокосерды! — плачевно щебетала пришедшая, взнервленно заламывая себе руки. — Ох, как она жаждала жить! Почти освободилась, почти бы и спаслась, совсем чуть-чуть и жива б осталась, выбралась бы из дому, да подонки дверь черенком подпёрли. На выходе девоньку нашли пожарные, на самом-самом выходе, с отломанной батареей, к рученьке прикованной, при её-то таких хлипких и утлых формах.

А, собственно, вся эта «бонистика» или, если ещё более образней выразиться, это бельканто! заключалось в том, что дочь приторговывала наркотиками. Она значилась у цыган распространителем. Уместно усечь, что и сама торговка мертвецки «коптилась» под дурью уже с давнёшенькой поры, подсевши на иглу однажды: али со скуки и мушесонья, не то от пристрастия к экспериментам … ну, или (на худой конец!) от беспрестанных поисков «вкусненького». Доподлинно, конечно никто не знал в чём там дело, и, какая завязка исполнила роль почина к сути нарисовавшихся фактов, а слухи по всему околотку изливались препоскуднейшие. По-первости, якобы она: то ли проторговалась, то ли сама пожадничала где-то, а второе, что может вполне статься, её обокрал собственный хахаль. На слуху (полушёпотом) держалось краткое время, что Таня задолжала неизвестно каким образом наикрупнейшую сумму своему работодателю. И в один из дней, цыганскому барону, по видимости, приелось ожидать повседневно возрастающую денежную обязанность от беспредельно распоясывающейся Татьяны, и он пустил в ход соответствующее распоряжение. В результате, произошло то, о чём Земфира только что и поведала Наталье Владимировне. Кстати, не впервой.

— Так это ж, вроде как давно уже было… ты сама рассказывала … лет девять тому как …— не успела Наталья Владимировна закончить своей фразы, как Бормотуха (а так Земфиру обзывали почитай все в окрестности кроме Натальи Владимировны) взбешенно сверкнув огромными чёрными глазищами с велеречивым, скорее напускным блистанием эмоций, таким образом, как бы подчёркивая и формулируя шутливость сказанного, заявила:

— «Не нервируй меня, Муля» … я, тебе это говорю сейчас, как когда-то моя мама перед иконой. — Произнесла с иронией Земфира, интонацией подражая Фаине Раневской и тут же продолжила. — Ты не представляешь, какая для меня это утрата. Детей, у меня уже больше никогда не может быть. Ты же прекрасно располагаешь информацией, что, несмотря на мою неординарность и мою безупречность, в сущности, я очень легкоранимое, даже слабое существо, вылезшее, к месту будет помечено, в этот несовершенный мир оттуда же, откуда и все, а значит ничто человечье мне всеконечно же не чуждо. Так что давай выпьем и помянем мою дочурку, мою незабвенную девочку, навсегда оставшуюся молоденькой и цветущей. Мне по этому поводу мой племянничек Валерик как раз и сделал отменный презентик, вот этот флакончик паточной водочки «Смирновской». Сегодня ведь ровно девять годиков, как я закопала в землю своё дражайшее и одно-единственное сокровище. А с кем, милаша моя, я могу ещё дозволить себе, опустошить сие первостатейное иностранистое творение?

— Прости меня, конечно, Земфира, я что-то действительно последнее время отупела. Такое иногда говорю! Но ты же знаешь, Земфира Филипповна, я не пью. — Обречённо попыталась возразить владелица пристанища.

До этого, пока она жила семьёй, в которой занимал первостепенное место её супруг, практически непьющий Эдуард Павлович, а также два отпрыска, старший Фёдор и младшенький Серёжа, Наталья Владимировна ни с кем, ни только в своём доме, но и вообще в течение многих лет семейной жизни ни то, что не дружила, а и не якшалась вовсе. И пусть её супруг дружил с Александром Ивановичем, соседом по лестничной площадке. Пусть они частенько рыбачили вместе, да и тот нередко, со своей супругой, Настасьей Николаевной захаживали в гости, и сынка своего, Андрея с собой приводили для совместных игр с их ребятишками. Но она так и не сдружилась с соседкой. Не сошлись они, (что-то ей претило) её совершенно не интересовало приятельство с этой весьма недурной и даже куда как должно быть славной человечицей. Нельзя сказать, что она была настолько невежлива или невероятная какая-то там хамка … нет, Наталья Владимировна скорее соответствовала прозвищу тюха-матюха. Впрочем, и это прозвание вряд ли к ней подходит. В общем, претило и претило — и точка на этом. А с годами, навыки в соприкосновении с посторонними людьми подчистую утратила, закрепостившись рассудком, полностью замкнулась на своих докуках. С вашего дозволения продублирую: главным, на протяжении многих лет для неё была семья. Опричь того, стоит присовокупить, что она не тенденциозно расценивалась своим жизненным спутником, как безупречная супружница, коих жутко мало на всей планете. Судите сами, не было у неё клейкого изволения расхаживать по гостям, принарядившись поразвлекаться или вконец просто посидеть у подъезда с соседушками, пообсуждать там с другими тётеньками на лавочке курьёзы да казусы. Не любила она, забавляться зазорными байками, вкупе судача налегке о том о сём, да и тут же поразбирать по косточкам проходящих мимо однодомцев. Ну, или как там ещё в данном контексте трактуется? Определённо, у неё отсутствовала потребность в пустозвонстве. Прямо истолковывая, не манилось ей попросту сплетничать, так сказать, чесать язычок. Нет, она неколебимо проявлялась безотносительно хозяйственной домоседкой и безумно обожала готовить. Такая расстановка modus vivendi (образа жизни) его благоверной, Эдуарду Павловичу нравилась. Собственно, а какому разумному мужу такой расклад был бы не по душе?

С Земфирой они сошлись как-то необдуманно, по воле, наверное, судьбы. Хотя и жили в неведенье рядом, в одном парадном, к стыду своему с добрых пяток лет. Вероятно, аккурат с той самой поры, когда и сгорел у Земфиры собственный дом с её бедняжкой дочерью. Не пустословя добавим: в ту пору и пришлось несчастной барышне волей-неволей искать новый приют. И вот как раз тогда-то ей и подвернулся оный, «переутомлённый» затворничеством, переспелый холостяк, который давненько имел виды на сию прелестницу, а потому, поначалу приютив подавленную трауром женщину, в дальнейшем оказался не прочь связать с ней без излишних разговоров и семейный союз. Семья Кушнир жила на пятом этаже, а Земфира Филипповна на метрах у нового своего супруга, на шестом и, причём прямо над ними; живя законным браком с каким-то, как Наталья Владимировна тогда краем уха слышала ещё от собственного супруга, подкаблучником: то ли инженером, не то научным сотрудником ПКБ АСУ (проектно-конструкторское бюро автоматизированных систем управления) Станиславом Петровичем. Что такое ПКБ АСУ она, конечно, не знала, да и ей, собственно говоря, не нужно было этого знать. Нелюдимый «Стасичка» (как его ласково кликала Земфира) ни с кем никогда не общался, поэтому Наталья Владимировна за всю свою жизнь его лицезрела всего-то раза четыре и то мельком чуть ли не со спины.

Дружба с Земфирой к ней пришла как бы в замену её совместной жизни с благоверным, Эдуардом Павловичем, когда того, возвращающегося с работы нежданно-негаданно одним роковым вечерком встретили в тёмном переулке и, убили какие-то недоумки. Причём, как будто заведомо зная, именно обступили его в день его зарплаты, и ограбили. Убивать, понятное дело, не намеревались, но так вышло по стечению обстоятельств. Ибо Эдуард Павлович не был расположен доброхотно лишаться семейного денежного содержания и поначалу разбойникам дал подобающий отпор, но их оказалось куда больше, тем паче они были вооружены битами. Так что «бедняги-злодеи» с перепуга забили героя до смерти. Хоть и уличили их, наркоманов этих буйных, как говорится по горячим следам, да толку что, мужа-то уже не вернуть.

Вот тут-то и образовалась Земфира Филипповна перед сокрушённой горем вдовой со своими уместными причитаниями, участливостью и отзывчивостью, состраданием и, конечно же, со своей всамделишной поддержкой. Она подступилась к ней рьяно и ободряюще, вмешалась в её жизнь со своим активным содействием в организации погребения и всякой укоренившейся тому подобной брезги. Предварительно может быть преувеличенно обхаживающе или, всё-таки ревностно пособляя в докучливом проведении этих: выматывающих физически, антипатичных, нервозно-раздирающих «осиротевшую» душеньку вдовушки, но столь необходимых — ритуалов. А уж напредки и в предстоящем долгоденствии Натальи Владимировны в этом бурном и кипучем царстве малодушных обитателей. Земфира, будучи лишённая всякого рода предрассудков, тогда по поводу похорон совершила обход жителей подъезда и поквартирно собрала мало-мальски недурную денежную сумму, которую незамедлительно вручила своей новой подруге. С захоронением Эдуарда Павловича (известная вещь!) значительно помогло предприятие, на котором тот отбарабанил долгих тридцать лет, но и помощь Земфиры обнаружилась существенной. Она, ретиво и обходительно, поддерживала новоиспечённую подружку и — особливо с психологической точки зрения. Кто, как ни она, первая и единственная из всех соседей, протянула руку помощи, исстрадавшемуся от горя и тяжкой скорби, человеку. Кто, как ни она, внесла в душу поникшего, махонького и хилого существа пусть хоть и мизерную, но все ж таки надежду на содействие. Конечно, сосед и друг Эдуарда Павловича всячески тоже помогал: и гроб нёс и плакал, и сочувствовал, и соболезновал. Но он сам настолько был убит горем, что, пожалуй, не меньше Натальи Владимировны нуждался в поддержке, чем, кстати, тем временем усердно и занималась его жёнушка, Настасья Николаевна.

Несколько погодя, где-то более года позже скоропостижно овдовела и сама Земфира. А стало быть, их дружба вдвое укрепилась.

Наталья Владимировна никогда не умела определять, когда подруга была пьяной, а когда трезвой. К тому же, та на удивление всегда была одинакова, и в реальности положительно неисполнимым представлялось выяснение адекватности её состояния. Она была всегда по-своему адекватна-неадекватна. Однако со временем примечалось, что спьяну Земфира, тем не менее, зачастую делалась более разговорчивей. У неё прям-таки пробуждался философский взгляд на жизнь. Её безудержно тянуло к всякого рода рассуждениям, безотчётной солидарности, откровению, а также к подведению каких-либо особо важных итогов и выводов. В общем, «Бормотуха» она и есть — бормотунья (как бы получался народный неологизм). Она, будучи нетрезвой, завсегда вдавалась по-серьёзному, в чём-то даже до феноменальности, во всякого рода воспоминания, суемудрие и высокоумствования.

— Так, девочка моя, — обращаясь к своей подруге, самоуправно уже доставая стопки из шкафа, напевала она, — давай стаканы … выпьем, лапушку мою помянем, душеньки свои хмелем обманем. Мужичков у нас с тобой нет (а у меня, так в принципе: мизандрия разыгралась). Обе мы голубки сизокрылые … сами откупорим, сами разольём, и сами, само собой, разопьем … Нам ведь женщинам как? — предложи равноправие, так мы первенство выберем. Тьфу ты! Опять я всё о мужиках да мужиках. Ближе к делу! ты прекрасно знаешь, что одна я никогда не употребляю спиртного. Поэтому выпьешь со мной хотя бы одну стопочку … а там? Поглядим на твоё усмотрение.

Лопоча раздумья, как бы для самой себя (хотя и в полный голос), она шустро и уверенно открутила у бутылки пробку и разлила по стопкам. Акцентированно подняла свою и, пробормотав, — только не чокаясь, — многозначительно уставилась на подругу, взглядом ровно вещая ей: «Бери стопку и давай пей, нечего кочевряжиться». Та подчинилась. Выпили.

— Ну вот, а ты боялась, даже юбка не помялась. Ох, как же мне тебя жалко, бабочка ты моя! — зарыдала она сызнова навзрыд, — как я люблю тебя искренне и нежно. Пойди же ко мне, дай обниму да облобызаю тебя, голубушка ты моя горемычная. Как же ты будешь растить деток-то своих? Взять Серёжу-то, ему же кушать надо много, он же кроха, он же растёт. — Тут Земфира вдруг встрепенулась, привстала, двумя руками опершись на стол, как царица и с презрением вытаращившись на кого-то воображаемого в стене, инфернальным голосом заключила:

— Ничего! Я научу тебя, расскажу, покажу, что надо делать, горлица ты моя неуёмная. Прими за истину, запомни, всю неустроенность твою мы разведём руками, тучи чёрные развеем.

— Ах, Земфира, и правда! Что же в мире творится. Прямо страшно жить становится. Война ещё эта. Хорошо хоть у моего Феденьки плоскостопие, не взяли в армию, а то бы тоже пропал там, в Чечне этой. Как у соседки по этажу у Надежды Семёновны — слышала, небось? — сынок без вести пропал. Сначала письма писать перестал, а до этого чуть ли не каждый день приходили. С военкомата наведывались. Соболезновали. Но может правда нам так-таки Америка поможет, а?

— Ага! Держи карман шире, капиталисты безвозмездно никогда не помогают. Даже во время Великой Отечественной и то, помогали лишь потому, что у самих поджилки тряслись. Запомни это раз и навсегда: западное общество жестоко! Коварно! Они единственно и думают, как бы Россию уничтожить, в кабалу затащить, а лучше вообще на кусочки разорвать. Конечно, не думаю, что Господь Бог развлекается этим … ведаю точнёхонько, Сатана потешается над колыбелью нашей. Ну, и его прихвостни, да подданные царства его подземного …

— А ты слышала, матушка моя, что самовидчики-то гутарят. — Наперерез защебетала хозяйка, будто не слыша Земфиры, ненамеренно продолжая волнующую её тему. — Вон у Прасковьи Ильиничны (Надежда Семёновна посказывала) ейный сыночек с войны безруким надысь возвернулся. Так он вещает о зверствах этих чеченских боевиков. Они, представляешь, мёртвым мальчишкам нашим детородные их причиндалы, писюны вырезают и им же во рты засовывают. Ты можешь себе такое вообразить?! Это они так запугивают тех, кто ещё в живых остался. Изверги! Уж не глумились бы над павшими. Ничего святого в людях нет!

Наталья Владимировна понемногу захмелевшая, вопреки пересказыванию неприятных досад и всё ещё храня в глубине зеркал глаз внутреннюю боль и тревогу, неожиданно расплылась в балдёжной улыбке, глазоньки её вдруг по-новому вспыхнули, заискрились и на лице появился некий задор, как будто в ней проснулся пока что лишь застенчивый бесик, который на одной стопочке останавливаться уже и не думает. Поэтому тут же без напряга выпили по второй.

— Ах, Земфира, подружка моя, душенька, что же ты делаешь со мной? Ты надумать себе даже не сможешь, сколько у меня заморочек да сложностей, а я пьяная … — прижав опустошённую стопку двумя руками к щеке, лепетала хозяйка, а из блестящих глаз покатились крупные слёзы, — пьяная в растютю … эх, завалиться бы сейчас набок, а проснувшись … ан и нет проблем.

— Ха! Да мы их разрешим в два счёта.

— Да, как же, милая моя? Скоро зима, а у меня у младшенького: ни обувки, ни костюмчика в школу, ни портфеля (Федькин-то стародавний драный валяется, не починить уже), ни учебников … вообще, ничего нет! Хорошо хоть, из своего старого пальто давеча Серёженьке курточку перешила … так башмаков-то на зиму всё равно нема … а тут ещё жилищно-коммунальный долг растёт как на дрожжах.

Гостья моментом на несколько секунд зависла нечто вроде компьютера, глазищи внезапно померкли, будто бы в «мозговом процессоре» докудова что-то вычислялось, а потом в мониторе её глаз чего-то полоснуло, языком звучно прищёлкнула, как бы включившись, и она пробормотала:

— Во! Какая же я дурында! Я же тут кое-чего притаранила для тебя, как знала. А ну-к погоди!

И Земфира уж как-то занадто молодцевато для своей комплекции и возраста метнулась в переднюю. Схватила там покоившийся узел, и с невесомостью циркового жонглёра подбрасывая его над собой, ликующе принесла в кухню. Примостив на табурет, пройдошливыми перстами развязала его и с гордостью вывалила содержимое прямо на пол посреди кухни под ноги перепуганной подружке. Наталья Владимировна обмерла от восторга.

Продолжение следует ...






Голосование:

Суммарный балл: 10
Проголосовало пользователей: 1

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:


Оставлен: 17 января ’2020   13:25

Оставлен: 18 января ’2020   00:41
БлагоДарю!



Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

Город влюбленный людей

Присоединяйтесь 




Наш рупор

 
Оставьте своё объявление, воспользовавшись услугой "Наш рупор"

Присоединяйтесь 





© 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

Яндекс.Метрика
Реклама на нашем сайте

Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft