Владек Шейбал

Глава двадцать восьмая
Всего два дня до отъезда - только два. Из производственного офиса уже звонили менеджеры. давали инструкции куда ехать и на какой поезд садиться. собрав чемодан, Владислав присел на кровать и призадумался: как ему скоротать оставшееся время, что сначала бежало так быстро, но потом резко остановилось в скуке и бездействии. В кармане еще хранилась немалая сумма денег - припрятанная на "черный день", он решил было еще раз, хотя бы последний, посетить Киото, полюбоваться из поезда горой Фудзиямой, а затем в гордом одиночестве бродить вдоль храмов и монастырей, но в конце отбросил эту идею: хватит с него всех этих духовных поисков и познаний культуры, он слишком много знал и узнает еще. Всю жизнь, не давая себе роздыху, он учился, воплощал в реальность свои мечты, но какими жертвами это обернулось: только улегшись на мягкую кровать и расслабив все тело, Влад ощущал бесконечную усталость от той жизни, что выбрал сам - он никогда не отдыхал, всегда торопился сделать следующий шаг, в гонке бесконечной череды съемок-репетиций позабыв о самом себе.
Накануне отъезда на юг администратор отеля передал Владиславу конверт с хранившимся в нем билетом на поезд и сообщением, что он отправится в путь вместе с одной милой леди, которая, к счастью, приходилась невестой Дэмиана Томаса. Ранним утром в кафе на первом этаже отеля к Владиславу подошла молодая девушка. Взглянув на нее, он удивился своему ложному представлению о ней, которое обрисовал в своих фантазиях. Девушку звали Фузия, она была наполовину марокканка и наполовину испанка. Влад думал увидеть перед собой полную, широкобедрую арабку с шоколадным оттенком кожи и черными как смоль глазами, но Фузия оказалась необычайно прекрасной: белая чистая кожа, миндалевидные светло-карие глаза и густые темные локоны, волнами ниспадавшие по плечам до тонкой талии. Еще в молодости он решил, что для него идеалом женской красоты станут пышногрудые белокурые северянки, но ныне, столкнувший с чертами южной красоты, в душе его что-то кольнуло непонятно-приятным, и стало ему страшно и радостно одновременно.
Фузия улыбнулась обворожительной улыбкой, показав ровные белые зубы, сказала:
- Вы готовы, мистер Шейбал, к новому путешествию?
- Я всегда готов, - сразу ответил он, подумав про себя: "С тобой хоть на край света".
Встав подле него, словно меряясь ростом, маленькая - почти на голову ниже Владислава, хрупкая девушка направилась к выходу, уверенно шагая вперед. Они благополучно сели в нужный поезд, беззаботно болтали о жизни и новых планах на будущее, а поезд быстро мчался по рельсам. направляясь на самый юг Хонсю. Она проехали окаймленные горами, поросшие густыми сосновыми лесами, станции Химедж, Окаяму, Фукуяму и Хиросиму, чувствуя истинный дух Японии, сохранивший традиции и обычаи из самих глубин веков - здесь все оставалось как прежде - как сто, двести лет назад. По дороги Хиросимы в вагоне разом как по мановению чьей-то длани смолкли разговоры и все взоры направились в раскинувшееся безлюдное пространство - то место великой трагедии, унесшей жизни миллиона людей. Глядя в окно широко раскрытыми глазами, Владислав почувствовал внутри нестерпимую боль, словно ему в горло влили расплавленный свинец, и на миг боль эта растеклась по всему телу, в глазах потемнело, а затем все внезапно прошло. Потрясенный собственным ощущением, которым был наделен сполна, он перекрестился и рукой нащупал деревянный тельник, висевший на груди. Сидящие неподалеку японцы внимательно следили за ним, они не понимали его действий, но еще дальше находились от тех душевных переживаний, что накрыли его с головой.
Вскоре поезд остановился в Овасу - конечной станции. Влад и Фузия, оказавшись наедине с японским обществом, где не принято было говорить на иностранном языке и где практически никто не встречал иноземцев, немного разволновались: они не знали, куда идти и к кому обращаться. Оба они говорили на нескольких языках, но здесь, в Овасу эти знания не могли пригодиться. Прохожие в традиционных кимоно в испуге и явным негодованием обходили иностранцев стороной, чураясь их как прокаженных. Маленькие дети теребили матерей за широкие рукава и, показав пальцем на Владислава и Фузию, что-то говорили, а матери, как-то странно-испуганно озираясь, били малышей по губам и грозили пальцем.
Влад не понимал, почему машина киностудии не встречает их как было запланировано. Единственно, что оставалось с ним, так это адрес отеля, где предстоит жить. Не имея ни сил, ни терпения оставаться в ожидании, они с Фузией поймали такси и стали с помощью жестов и английского языка просить довести их до гостиницы. Таксист поглядел на них, затем на лист бумаги, некоторое время молчал, а в конце, что-то проговорив испуганно на японском, нажал на газ и исчез за поворотом.
- Что это с ним? - удивилась Фузия.
- Испугался нас, наверное. Мы для них словно злые духи, - помолчал, добавил в конце, - все свободное время я читал о японских традициях, они не понимают нас.
- Так что будем делать? Идти пешком?
-Попробуем поймать другое такси.
Вдруг сзади раздался сигнал автомобиля - то бибикал шофер из производственного офиса. Он извинился за опоздание и через несколько минут они уже входили в ворота отеля - здание в традиционном японском стиле, ничего общего с императорским отелем в Токио. Вместо уютных кроватей во всех номерах были расстелены матрасы, а заместо дверей - ширмы, называемые бёбу. Администратор гостиницы, прекрасно изъяснявшийся по-английски, предупредил Владислава, что двери лучше оставлять раскрытыми - так гости показывают, что им нечего скрывать.
Вечером того же дня Влад спустился в маленький ресторанчик на первом этаже: уютный, чистый, с красивыми свисавшими фонарями с потолочных балок. Все ели сидя на полу, поджав под себя ноги: эта гостиница предназначалась лишь для японцев и не соответствовала предпочтениям европейцев, но даже в этом чудном мире было свое, какое-то непонятное-манящее очарование.
Алан восседал за отдельным столом, подле него в красивых тарелках были разложены суши и роллы. В первые дни прилета он, весь в предвкушении встреч с самураями, не мог вкушать японские кушанья - от них его тошнило ночами, но по прошествии двух с половиной месяца он превратился в настоящего японского воина и теперь спокойно мог брать палочками суши, наслаждаясь их вкусом. Владислав уселся напротив друга, улыбнулся: четыре недели они не виделись с тех самых пор, как кинокомпания покинула Токио, сегодня друзья вновь были вместе и за затяжным ужином поведали друг другу о новостях и событиях прошедших дней.
Следующим утром, едва первые лучи солнца осветили подножья гор, Влад проснулся и, полежав так какое-то время, после душа и легкого завтрака отправился на прогулку по окрестным местам, вдыхая полной грудью утренний теплый воздух. Он желал просто побыть один - вдали от шума, человеческой суеты и недомолвок. Джерри Лондон, он точно ощутил это здесь в Овасу, стал в конце почти несносным и раздражительным, чаще и чаще срывая плохое настроение на актерах и помощниках. Доставалось даже Ричарду и Тосиро, Алан находился рядом, едва сдерживая себя в руках. Напряженность, ссоры - а это в чужой стране со своими обычаями, висели в воздухе неразрешимым громом, удара еще не последовало, но кто знает. От всего того недоброго Владислав старался держаться в стороне, он ненавидел спорить, кричать и злиться во время съемок, всю свою энергию он направлял в мирное русло, чаще читал диалоги для закрепления в памяти - то лучше, чем ругаться. И вот бредя по деревенской дороге мимо легких домиков под черепичной крышей и полей, Влад добрался до поворота и свернул в сторону. Та тропа оказалась совсем безлюдной, по ней не ходили путники, лишь изредка кто-то в одиночестве гулял здесь. Вскоре дорога уперлась в дикое поле неподалеку от гор. Сняв обувь, он шагнул босиком по влажной от росы высокой траве, ощущая приятное ее покалывание. Он запрокинул голову вверх, любуясь чистым голубым небосводом, по которому плыли легкие облака, и он - лишь маленькое пятнышко на фоне зеленого ковра, стоял так, жмурясь от ярких солнечных лучей. Легкий ветерок теребил луговые растения, а Влад, прокладывая себе путь, кончиками пальцев касался травы. Вот перед его взором - как на раскрытой ладони, встали горы, покрытые сосновыми лесами. Вершины их, уходившие высоко к облакам, были окутаны густым туманом, и туман этот дымом спускался к подножью в глубокие ущелья. Широко раскрытыми глазами он смотрел на величественных "истуканов", сотворенных самой природой и являющимися частью ее; сердце в груди забилось - в памяти - не той, что оставила след, но от крови, текшей в жилах, привиделись ему горы и широкие долины не японского архипелага, а древней, отнятой, не позабытой земли Арарата, а там его дом, дом его народа. У Влада перехватило дыхание от собственных видений и на глазах блестели слезы: сколько дано ему и сколько отнято. Он многое пережил в жизни - может статься, слишком многое, чтобы позже осознать радость от одного вида нетронутой дикой красоты и, если бы не работа, то он остался бы здесь навсегда.
Вернулся Владислав к обеду: уставший, голодный, но счастливый. Его прихода как всегда поджидал Алан с розовыми персиками в руках. Лишь ему одному - другу, даже не брату, смог доверить Влад все пережитые воспоминания, зная наверняка - этот человек никогда не предаст и не выдаст всех тайн.
- Все то время я жил как во сне, - начал Владислав, потупив взор и собираясь с мыслями, - с раннего детства мне был дан предвидения: я чувствовал будущее, мог понимать язык растений и рыб, я видел то, что другие не могли видеть. Но ни близкие, ни школьные друзья не верили мне, думая, что я вру, витаю в собственных фантазиях, в своем каком-то выдуманном мире. Отец никогда меня не понимал, он любил лишь моего брата, а я... я был ошибкой, шуткой - так он часто называл меня. Все силы, все старания я тратил на то, чтобы доказать всем, что я тоже хороший, что меня тоже есть за что любить. Отличная учеба в школе, позже университет и работа актером в театре и кино, режиссером, поездка в Англию - это все я делал лишь для того, дабы отец полюбил бы меня. Я не шутка, так хотелось мне сказать в последний день нашей встречи, но наткнулся на холодную стену непонимания. Может, я не был идеальным сыном, но я старался совершить в жизни нечто такое, чтобы родные мною гордились. Ах, как я ошибался! Мои прежние заслуги в Польше позабыты на западе, а новые проигнорированы на прежней родине. "Невозможно стать пророком в собственном отечестве", - так говорят мудрецы и они оказались правы. Может статься, когда-нибудь люди признают меня и мои заслуги - хотя бы ради стараний, но пока я не вижу ничего... Возможно, отец был прав, когда требовал моего возвращения в Польшу, а я пошел наперекор родительскому слову - такое у нас, армян, не прощается, ибо следует слушаться старшего в роду: поначалу родителя, потом брата. Но и совершал я многое во имя семьи, рискуя собой - так случалось не раз во время бомбежек Варшавы, когда укрывшись в каком-либо подвале, мое чутье предвидения подсказывало: нужно выбираться, здесь опасно, а когда я с отцом и матерью выходили наружу, то через несколько секунд бомбы градом падали в недавнее наше убежище и все, кто оставался там, погибали под завалами. А плен... В то время я, рискуя быть застреленным, пробирался через груды кирпича и завалы на другой конец города, дабы купить у нашего знакомого аптекаря необходимое лекарство для отца, умирающего от брюшного тифа. Я отправился ради него за лекарством - это произошло в начале сентября, а вернулся домой лишь в канун Рождества, чудом избежав смерти. И даже после всего я оказался плохим для родных, - он замолк, из последних сил сдерживая слезы неприкрытой обиды, ногтями впился в подушечки ладоней, дабы заставить себя успокоиться.
Алан с дружеской заботой положил ладонь на его плечо и, заглянув с жалостью в глаза, тихо проговорил:
- Успокойся, все хорошо. Все родители любят своих детей - каждый как может.
Владислав встал, с глубоким вздохом промолвил:
- Прости меня, пожалуйста, я пойду немного прогуляюсь, хочу побыть один.
Уговаривать остаться Алан не стал, он понимал: нужно дать ему возможность поразмышлять, осознать новые, еще непонятные перемены внутри - там глубоко в груди, под сердцем.
Влад вышел за ворота гостиничного дворика, пошел по вымощенной гравием тропинке через разбитый сад. Он слышал шелест травы, листьев на деревьях, и казалось ему, словно сами растения ведут тайный свой диалог, но о чем была та беседа, того он уже не знал. В ресторанчике, где они чаще всего собирались на завтрак, обед и ужин, он познакомился с одной японской парой - супруги были уже в возрасте, однако сохраняли положительный настрой и ясность мыслей. Японец мог кое-как изъясняться по-английски, он поинтересовался у Владислава, почему сегодня он один и такой грустный, но что артист ответил, улыбаясь через силу:
- Я устал, к тому же сегодня жарко, душно.
- Вы давно уже в Японии?
- Три месяца или чуть меньше.
- Вы скоро уезжаете?
- Нет, мне предстоит еще много работы, а пока что большую часть времени отнимают репетиции.
- Вот что, - мужчина громко отхлебнул суп, глянул на Влада маленькими черными глазами, - сегодня вечером к нам приезжает в гости сын с невесткой, мы вас тоже ждем. Наш дом находится в квартале от этой гостиницы, приходите.
Владислав кивнул в знак согласия: он уже научился у японцев не говорить слова "нет", но обещание сдержал, хотя ему хотелось вновь уйти в горы - иначе он поступить не мог. В семь часов вечера вся семья в лучших японских традициях расположилась на веранде маленького уютного домика. Ярко горели фонарики, в траве трещали цикады, хозяйка в темно-синем кимоно бесшумно быстро семенила из кухни на веранду и обратно, меняя постоянно блюда и наполняя гостям чашечки сакэ. Сын хозяина прекрасно владел английским, его супруга - маленькая тонкая молодая женщина с роскошными волосами чуть выше талии сидела в молчании словно тень супруга, однако Владислав видел - красавица все понимает. Хозяин дома, с гордостью поглядев на сына, проговорил:
- Через две недели мои дети собираются посетить Лондон, вот мы хотели бы у вас, мистер Шейбал, посоветоваться, какой отель выбрать - чтобы хороший, но не слишком дорогой.
Влад расплылся в улыбке, гостеприимная армянская кровь, что текла в жилах, подсказала иной, верный путь.
- Я бы посоветовал вашему сыну не тратить деньги на отели и гостиницы - поверьте, Лондон дорогой город.
- Но где они тогда остановятся? - воскликнула хозяйка, всплеснув руками.
- Ваши сын и невестка могут, если того пожелают, пожить в моем доме. Я - человек одинокий, а дом мой большой и пустой, там есть сад, патио - прекрасное место для молодоженов, - он достал из кармана ключи, протянул молодому человеку, - вы согласны?
Японцы потеряли дар речи. Возможно ли такое, чтобы человек с такой беспечностью и заботой пригласил к себе в дом незнакомцев? Это либо безумец, либо святой. Молодые супруги с радостью согласились, пообещав быть аккуратными. Старый японец склонил голову в благодарности перед гостем, молвил:
- Вы оказали нам небывалую честь, принеся радость в наш дом. Чем только мы сможем вас отблагодарить?
Его супруга склонилась к его уху и что-то долго шептала, тот одобрительно кивнул, а она, собрав грязные тарелки, скрылась внутри дома. Через несколько минут она вновь предстала перед гостями, неся на подносе разного вида суши, сашими, миски с горячими блюдами и традиционной лапшой. Три раза понадобилось женщине, дабы накрыть стол невероятным изобилием. Владислав поглядывал то на угощения, но на хозяев, в душе испытывая непомерную радость и гордость за свое правильное решение - невероятно, но в краткий срок люди, чуждые по крови и культуре, стали для него близкими друзьями.