последний архиепископ

Глава 16
Время стремительно, не останавливаясь, мчалось вперед. Вот минуло три года с того момента, когда уже во второй раз, все еще скрепя сердцем, провожала Гертруда сыновей на учебу во Львов. Тогда женщина не лила горьких слез, с умилением и гордостью поглаживала плечи Овсепа и Михала, осеняла их крестным знаменем на дорогу. И вот ныне старший из детей Григория и Гертруды Теодоровичей с отличием окончил духовную академию; на последних - выпускных - экзаменах присутствовали как профессора философских наук, так и члены львовской католической епархии. Выпускники, нервно теребя пальцы, ожидали своей очереди, все напряженные, взволнованные. Руководитель группы приглашал по одному, остальные в страхе прислушивались к голосам по ту сторону двери, моля Бога об успешной сдаче экзаменов. Лучших из них священнослужители отмечали, иной раз что-то спрашивая у руководителя.
После обеда выпускников пригласили в аудиторию и торжественно, при всех, огласили их результаты. Овсеп Теодорович оказался одним из немногих в списке отличников, а это означало несравненную удачу в жизни. Когда члены комиссии разошлись, профессор философии пригласил к себе Овсепа и дабы не привлекать излишнее внимание, повел его во внутренний двор семинарии, полностью выложенный плитами.
Солнце клонилось к закату, и косые лучи, падая на землю, отражали на дороге тени деревьев. Профессор медленно вышагивал по двору, подле него, не отставая, следовал Овсеп со счастливым лицом. Профессор, окидывая взором сад, проговорил:
- Тебя хвалили, Овсеп. Сам архиепископ Николай Исаакович выделил тебя среди остальных и вскоре собирается встретиться с тобой лично.
- Сам архиепископ?! - воскликнул он, не имея возможности подобрать нужные слова.
Если то верно, какая жизнь светит впереди! От радости и неожиданного счастья, переполнивших душу, хотелось кричать, смеяться, но он пересилил нахлынувшие чувства, с гордым достоинством отметив про себя, что годы бесконечных страданий не прошли даром. Овсеп стоял в предзакатных лучах, и свет отражался на его черной мантии красноватым бликом.
После получения диплома Овсеп Теодорович, изменив привычное имя на церковное - Жозеф, был рукоположен отметившим его архиепископом в сан священника. Лишь на два дня приехал погостить в дом матери новоявленный отец Жозеф, еще молодой, стройный, в черной сутане с белой колораткой, некогда каштановые густые волосы выбриты, открыв тем самым светлый высокий лоб. Гертруда с непонятным, каким-то новым чувством привязалась к сыну, долгим взором изучала это знакомое-новое лицо. Непривычно стало ей звать Овсепа духовным именем и подчас нет-нет - да вырвется у нее данное Григорием имя, и тогда святой отец поворачивал голову в ее сторону, с нежностью и заботой молвил: "Я уже не Овсеп, мама, моя имя отец Жозеф".
Младшие братья - подросшие, возмужавшие: Михал - с тонкими усиками под прямым носом, в гусарском камзоле, Мечислав - студент военной академии, радостно встретили старшего брата, но видя перемены в его облике, немного обескуражились - то был все тот же Овсеп и не он, и от этого сталось им непривычно находиться с ним, хотя былые любовь и привязанность никуда не делись, а просто странно изменились. По утрам Михал и Давид, заседлав коней, уезжали осматривать окрестности, как некогда с ним, Овсепом. Теперь уже отец Жозеф восседал на балконе второго этажа, где когда-то проводила тихие часы Гертруда, и с замиранием сердца, весь во власти теплых воспоминаний, следил за удаляющимися посреди безмолвного простора братьями, и тогда в душе рождалось чувство, схожее с тайной ревностью и осознанием, что время нельзя повернуть вспять.
Минуло несколько дней - и вот архиепископ Николай Исаакович вверил в руки отца Жозефа небольшой - на первое время, приход в Береженах. Счастливый молодой священник, гордый тем, что духовенство избрало именно его для святой миссии, принял ключи от небольшого армянского прихода. Все внутри, как и снаружи, оказалось ветхим, позабытым, требующим немедленного ремонта. Обходя церковь, Жозеф глубоко вздыхал, с тревогой думал: как много предстоит сделать, прежде чем здесь вновь засверкает слава католической веры. Шедший позади Николай Исаакович глубоко вздыхал, приговаривал:
- Я понимаю твою досаду, отец Жозеф. Каждый мечтает о пышном соборе, а не о позабытом приходе. Тебе предстоит много трудиться на благо нашей церкви, пребывать в лишениях. Но кто, как не ты?
- Неужто я достоин такой чести?
- Как говорится: чем больше пребываешь в лишениях и тяготах этой жизни, тем легче будет на том свете. Ты умный человек, отец Жозеф, и хороший оратор; паства пойдет за тобой. Верующим необходим умелый пастух.
Молодой священник приблизился к алтарю, покрытый тонким золотом, осторожно, едва касаясь, провел ладонью по его гладкой поверхности, покрытой пылью, сказал совсем о другом:
- Раньше в отрочестве я никогда и помыслить не мог, что когда-нибудь приму священнический сан. Я не любил рассуждать о высоком, а философия оставалась чуждой мне. В школе я учился на отлично, особенно мне давались языки и история - тогда я мечтал стать законником и даже проучился первый год на юридическом факультете, в конце поняв, что мирские науки чужды моему мироощущению, и в вере я отыскал свой путь, свое счастье.
- Значит, я не ошибся с выбором, - ответил с улыбкой отец Николай Исаакович.

В каждодневных заботах и хлопотах потекла жизнь. В маленькой обители отец Жозеф собрал монахов, юных послушников, указал им на проблемы, что должны быть решимы, и сам первый - как пример, взял в руки веник и стал сметать пяль с алтаря, затем амвона и купели; он мел и мел, убирал грязь с каждой скамьи для прихожан - и все выносилось вон - за пределы тихой обители. Остальные, вопреки усталости и недосыпу, работали, засучив рукава: вычистили старый колодец, выдернули сорную траву на подворье, кололи дрова, а в определенные часы каждый раз выстаивали молитвы, по воскресеньям справляли службу для небольшого числа прихожан. Отец Жозеф объявил сбор средств на нужды церкви; верующие прихожане оставляли пожертвования, но их все равно не хватало, так как в большинстве своем проживающие армяне в Береженах - это бедняки или простой люд, и денег не было даже на самое необходимое. Жозеф решился на отчаянный шаг: написал письмо матери в Станиславов о помощи, не надеясь, однако, на ответ. Каково же было его удивление, когда от Гертруды пришла немалая сумма денег (неужто матушка взяла у родственников в долг?), а еще через неделю пришли пожертвования от Давидовичей, Огановичей, Милошевичей и других знатных семей. Теперь можно не беспокоиться.
И вот начался ремонт прихода. Монахи, а также добровольцы из мирян, для которых вера не пустой звук, приступили к тяжелым работам. Были отштукатурены и покрыты новой краской внешние стены, отремонтировано крыльцо с толстой кирпичной кладкой, а также внутреннее убранство церкви.
Жозефа переполняло чувство незабвенной радости. Это было его церковь, дом, где он молился и принимал у себя верующих. Вечерами, отдыхая в тиши кельи от всех хлопот, уставший, но довольный, он писал матери, горячо благодарил ее за помощь, ибо только благодаря ей удалось преобразить приход. Гертруда получала письма сына, орошала их слезами и поцелуями, а потом читала вслух Галинке и младшим сыновьям, дабы и они разделили с ней ее радость.
Архиепископ, узнав о деятельности отца Жозефа и его стремлениях всеми силами укрепить-скрепить армянские святыни в Береженах, отправил ему в помощь молодых послушников и святых отцов, известных своей ученостью и глубокой верой. Минул еще год, и на месте недавней старинной церквушки с покосившейся звонницей засиял все тот же, но отреставрированный приход, чьи двери всегда были открыты для страждущих. В стенах его звучали древние церковные песнопения, в пятницу и субботу проходили венчания новобрачных, по воскресеньям верующие с раннего утра спешили на службу; здесь крестили младенцев и отпевали усопших, здесь исповедовали согрешивших и помогали нуждающимся. Отец Жозеф принимал подаяния прихожан на помощь сиротам и лишенных крова. Время от времени к приходу съезжались те. кто желал оставить мирские блага во имя духовной жизни, приезжали даже целыми семьями, чтобы отдохнуть от привычной суеты в чертогах святой обители. Всем находилась работа: носить воду, убирать в хлеву и коровнике, по утрам доить коров и кормить свиней, маленькие дети помогали взрослым, ухаживали за котятами. Жизнь текла привычным руслом - и все же здесь по-иному, непонятно тихо, спокойно, умиротворенно.
Отец Жозеф, сыскав славу благонадежного человека, никому не отказывал в помощи либо совете. Бывало, до позднего вечера длились его беседы с прихожанами, а когда часы били полночь, он, помолившись, уставший, укладывался спать до следующей заутренней.
Однажды, ближе к ночи, когда осенняя темнота окутала землю, в его келью кто-то постучал: звук тревожный, резкий. Накинув теплый халат на плечи и взяв в руки свечу, отец Жозеф приоткрыл дверь, осветив стоявшую на пороге одинокую невысокую женщину с темной шалью на голове. Лицо ее, бледное, испуганное, было мокрым от слез, кутаясь в накидку от холодного ветра, незнакомка быстро затараторила, глотая то и дело подступивший к горлу комок рыданий:
- Отче, помоги ради Бога, на тебя вся надежда.
- Что случилось? В такой-то час?
- Наша дочь, она... - женщина смахнула слезу, продолжила, - она совсем плохая, не ест, не пьет, нас с мужем не признает.
- Пани, но при чем здесь я? Я не доктор, лечить больных не в моей власти.
- Нет, отче, болезнь ее душевная, а медики лишь разводят руками.
Отец Жозеф распрямился во весь рост, свеча осветила его крупную статную фигуру, и более ни о чем не спрашивая, проговорил: "Веди меня к ней".
Добрались по лужам до небольшого дома. Внутри все было настолько просто, что становилось понятно, какие нужды испытывает семья. Их на пороге встретил взволнованный хозяин. Пригласив святого отца входить, он указал на закрытую дверь, ведущую в спальню, прошептал:
- Слава Богу, вы пришли, святой отец. Моя дочь там.
- Как ее имя? - также тихо спросил Жозеф, предчувствуя недоброе.
- Маргарита.
- Маргарита, - повторил он и осторожно, словно боясь разбудить кого-то, отправился в комнату девушки.
Маргарита сидела в углу лицом к стене, подол белой рубахи был приподнят, обнажая поджатые ноги до колен; волосы всклокоченные, ниспадавшие прядями по плечам до пояса. Девушка, не обратив внимания на вошедших, продолжала так сидеть, что-то бормоча под нос, время от времени она чесала грязными обломанными ногтями плечи и локти, а потом опять замирала в привычной позе.
- Она сидит так пятый день, врачи отказались помогать, - проговорил отец Маргариты, оставшись в дверях.
За ним появилась женщина, запричитала жалобно:
- Помогите, святой отец! Вся надежда на вас.
Отец Жозеф вошел в комнату, встал неподалеку от девушки, внимательно осмотрел ее. В конце, не обернувшись назад, приказал строгим голосом:
- Я прошу вас покинуть нас немедленно! И чтобы тут не происходило, не смейте даже приближаться к двери. Сидите у себя тише воды, ниже травы. Уходите!
Хозяева дома обеспокоено закивали и послушно покинули спальню дочери, закрыв за собой дверь. Жозеф тем временем достал Евангелие и маленький пузырек со святой водой, тихо позвал:
- Маргарита, Маргарита.
Та обернулась: глаза безумные-пустые, щеки грязные и расцарапанные до крови, и она взглянула на святого отца, громко захохотала страшным истерическим смехом, стуча пятками по полу. Молчание растянулось на несколько секунд, затем Маргарита улыбнулась, молвила:
- Ты зря пришел, я тебя не боюсь и слушать не стану, - и вновь засмеялась, дрожа всем телом.
Отец Жозеф перекрестился, без страха глянул в ее безумные, широко раскрытые глаза, спросил:
- Кто ты? Зачем мучаешь Маргариту?
Девушка посуровела, лицо ее исказила злоба, она схватила его за руку, больно сжала и ответила:
- Зачем тебе то знать, святоша? Убирайся вон.
Жозеф еще раз перекрестился и начал читать молитву. Маргарита рванулась в сторону, прикрыла уши руками: видно, не хотелось демону покидать тело несчастной, дабы на век завладеть ее душой. А святой отец продолжал читать Евангелие, окропляя бесноватую святой водой. Маргарита каталась по полу, билась головой о доски, издавая то и дело жуткие, пронзительные то высокие, то низкие звуки. Замолчав, она взглянула на Жозефа, проговорила:
- Будь ты проклят! Чтобы ты сдох, чтобы ты сдох, - и издала гортанный звук, напоминающий не то вороний крик, не то крик чайки.
Святой отец осторожно приблизился к ней и приложил на ее окровавленный лоб распятие. Маргарита единожды изогнулась и так замерла, а по ее щекам покатились слезы.
- Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь! - он перекрестил ее, вытерев после липкий от пота лоб.
Хозяева тихо сидели в соседней комнате. Жена прижалась к мужу, тихо плакала, он обнял ее за худые плечи, ласковым голосом успокаивал. Когда резко наступила тишина - зловещая, тяжелая, супруги поднялись и направились в коридор вопреки предупреждениям святого отца. Дверь в опочивальню дочери со скрипом отворилась, хозяева в страхе переглянулись. В дверном проеме показался Жозеф: бледный, с широко раскрытыми глазами, а на руках он держал Маргариту в бессознательном состоянии. На одеревенелых ногах он передал легкое тело девушки ее отцу, сказал лишь:
- Скорее отвезите ее в госпиталь, она сильно истощена.
Когда хозяин ринулся исполнять приказ, святой отец глянул сверху вниз на женщину и прежним своим голосом попросил:
- Не угостите ли чашечкой чая или кофе?
- Ой, отче, проходите на кухню, угостим чем богаты. Чай для такого гостя всегда найдется.
Она засеменила на кухню, заварила черный терпкий чай, на стол поставила мед да пироги с капустой. Когда воротился отец Маргариты - уставший, но спокойный, он поведал, что девушку положили в городской госпиталь, доктор осмотрел ее и заключил, что состояние ее неопасное, на следующий недели Маргарита сможет вернуться домой.
Прощаясь с хозяевами дома, отец Жозеф сказал:
- Не смогу сказать, что сий вечер был приятен, но прошу вас об одном: запретите вашей дочери гадать, ибо это не просто детская забава. Всего доброго, - накинув шляпу, он вышел на улицу, время быстро приближалось к заутренней.
Не успел он прийти в себя от свалившегося происшествия, как в обитель пожаловал сам архиепископ Николай Исаакович. Разговор состоялся крайне серьезный, за закрытыми дверями.
- До меня дошли слухи, будто вы, отец Жозеф, провели обряд экзорцизма.
- Да, это так, - без доли смущения ответил молодой священник, оставаясь невозмутимым лицом.
- Вы должны осознавать всю ответственность вашей деятельности, ибо обряд этот должен проводить лишь специально обученный человек, имеющий на то - а это важно - специальное дозволение.
- Я знаю, но как я мог отказать в просьбе несчастным людям, на глазах теряющих дочь - их единственного ребенка?
- Мне понятны ваши чувства и желания помочь всем и вся, но предупреждаю - это должен быть первый и последний раз. И знаете почему? Немало благородных мужей церкви вопреки закону проводили обряд экзорцизма, а потом одержимые умирали. Догадайтесь, кого родственники погибших винили в их смерти?
- Конечно, нашу святую церковь.
- хорошо, что вы понимаете это, отец Жозеф. На сей ноте я думаю закончить нашу беседу, - он приподнялся, пошел к выходу, но остановившись в дверях, обернулся и поинтересовался, - Как там девушка-то?
- Слава Богу, с ней все хорошо.
- И на том спасибо.
Архиепископ вышел из кельи, а Жозеф, удрученный, с тяжелым сердцем, пошел следом за ним.