Последний архиепископ

Глава 24
Тихо было когда-то в Польше, терпел народ долго. Но и терпению приходит конец в тот миг, когда чаша, переполненная водой, выливается. Сжатая, раздираемая с двух сторон великими империями - Российской на востоке, Австро-Венгрией и Германией на западе, некогда обширная мощная Польша взбунтовалась, разверзся долго тлеющий вулкан во чреве горы. Тихо, плавно, а затем резко взметнулось пламя народного недовольства, подняли поляки головы против иноземцев. Первыми восстали учащиеся и студенты школ, университетов и колледжей против запрета преподавания на польском языке. И если русский народ по языку и крови был родственным, а на востоке Польши проживало немало украинских православных единоверцев, то немцы-лютеране оказались наиболее жестоки и нетерпеливы к жителям Польши; питая к славянам многовековую ненависть, они называли их варварами, а язык их недостойным.
Забурлило людское море. Первыми зимой 1905 года забастовали 400000 рабочих по все стране. К ним в феврале присоединились студенты и старшеклассники. Не оправившаяся после поражения в войне с Японией Российская Империя пошла на уступки бастующих, сам государь Николай II написал в том послание своим людям, действующих от его имени, однако Австрия, вопреки всему, оставалась предвзятой к гласу народа, не опасаясь новой революционной войны.
В Галиции и здесь и там вспыхивали новые волны недовольства. Власти хватали бунтовщиков, бросали их в тюрьмы и подвалы, под пытками заставляли признаваться в несправедливости восстания. Взирая сверху своего кресла в Сейме, имея власть и открытые двери к владыкам мира, архиепископ Жозеф Теофил Теодорович не скрывал гнева от грозящего произвола. Он жестко обвинял австрийцев в их беззаконии над польскими людьми. Мучаясь по ночам бессонницей, метаясь по опочивальне из угла в угол, святой отец отписывался другу Сапеге в Краков, прося его о поддержки задуманного им плана, способного изменить ход истории Польши навсегда. И тогда отец Адам прислал послание, в котором упомянул помощь Папы Пия Х. Воодушевленный таким скорым, приятным ответом, Жозеф не скрывал более задуманного. Ранним утром, после молитвы. он спустился к матери - всегда испрашивал ее мудрого совета и ничего не делал без ее благословения. Архиепископ показал письмо Адама Сапеги, поведал о своем тайном плане, что вынашивал долгое время. Он с нетерпением и все же волнительным трепетом ожидал, что скажет Гертруда, но та лишь возложила руку на его ладонь и с какой-то грустной улыбкой взглянула на него.
- Матушка, ответь, прав я или нет?
- Ах, сын мой. Зачем ты пришел ко мне за советом, коль давно уже все решил без меня?
- Я колеблюсь, не знаю, правильно ли то, что хочу делать. И не приведет ли мой шаг к другим, более худшим последствиям.
- Ты, архиепископ, испрашиваешь моего совета? Ты, что обязан полностью полагаться на помощь Господа? Неужто люди ошиблись в тебе, избрав однажды пастырем тебя? Если уверен в собственных силах, то ступай, а ежели боишься, оставайся подле меня, ибо кто станет искать архиепископа в комнате неизвестной старухи?
Слова матери задели за живое. Чувствуя в душе обиду за горечь, оставленную ее речью, отец Жозеф встал во весь немалый рост, пробуждая в самом себе былую уверенность, проговорил более решительно:
- Ты благословляешь меня?
Гертруда промолчала, лишь осенила сына крестным знаменем высохшей рукой. однозначно кивнула. Жозеф понял. Более он не сомневался в своем шаге.

У дома австрийского наместника утром собралась толпа студентов и школьников. Молодые люди с плакатами, вооруженные палками и дубинками, кричали, порывались разорвать оцепление охраны, но всякий раз натыкались на острые пики и дуло пистолетов. Охране был дан приказ не стрелять в толпу, среди которой было половина детей, но сам вид смертоносного оружия действовало сильнее сотни слов. Бастующие отступали, но, толкаемые задними рядами, вновь устремлялись вперед.
Было холодно, из хмурых небес хлопьями падал снег и, казалось, вся серая темнота окутала землю непроглядным туманом. Вдруг позади раздались возгласы: не то удивленные, не то радостные. Толпа расступилась, на миг в морозном воздухе повисла тишина. К резиденции наместника императора подъехал черный автомобиль, из него вышел архиепископ: высокий, гордый, в шерстяном пальто, шляпе. Уверенно направился вперед сквозь столпившихся молодцев, не опасаясь в любой момент лишиться жизни, получив пулю в лоб. Охрана опустила пистолеты, однако продолжила неподвижно, словно статуи, стоять на месте. Отец Жозеф взглянул на вооруженных австрийцев, как бы про себя насмехаясь над ними, и повернулся к толпе юношей, вскинув руку, призывая тех молчать. Вокруг разом наступила тишина, десятки пар глаз, не мигая, глядели на святого отца. Жозеф, призвав все свое красноречие и ораторский талант, воскликнул сильным, зычным голосом:
- Господа студенты, я прибыл с Божьим велением ради поддержки вашего движения. Долго польский народ терпел бесчинства иноземцев, ныне пришло время скинуть тяжелое ярмо.
В толпе раздались одобрительные возгласы, задние ряды поддались вперед.
- Долой немцев! Гнать еретиков-лютеран! - кричали студенты.
Австрийские охранники переглянулись: в их взорах читались страх и ужас, ибо раззадоренную, агрессивную толпу бунтовщиков им не сдержать.
Архиепископ какое-то время молчал. терпеливо ожидая, когда первая волна эмоций затихнет. В наступившем молчании он продолжил:
- Сам Папа Пий Х на нашей стороне, следовательно, с нами Бог. Так можем ли мы бояться чего-либо, коль правда за нами? - он вынул скрепленную печатью письмо из Ватикана, поднял его над головой, в воздухе вновь донеслись крики и возгласы - радостные, счастливо-надежные.
Развернувшись к охране, Жозеф Теофил Теодорович приложил письмо к груди словно защиту и сказал:
- Мне необходимо встретиться с наместником, немедленно.
Снег прекратился. У резиденции осталась в ожидании толпа учащихся: что скажут австрийцы теперь, когда их владычество висит на волоске?