Последний архиепископ

Глава 25
Так тихо было в большом, просторном особняке, будто и не присутствовало десятки людей в темных костюмах и платьях, будто и не раздавались тут и там плач и стенания. Казалось, сами стены эти, окутанные зловещей пеленой, и те горестно вздыхали о горькой утрате. Сам запах смерти витал в воздухе, каждый раз напоминал присутствующим тленность здешнего бытия и конец жизненного пути.
В маленькой деревянной домовине, обитой дорогим бархатом, на белых подушках покоилось ныне безжизненное тело Арона Арамовича. Странно, он был еще совсем недавно - буквально неделю назад, здоровым жизнерадостным молодым мужчиной, он ни на что не жаловался, ибо не мучился каким-либо недугом, у него была большая семья, нескончаемая поддержка родных и близких, прекрасная жена и любимая дочь. Казалось. вот оно - счастье. Чего еще желать? Но день назад после обеда Арон почувствовал боль в груди - под сердцем, а к вечеру его не стало. Он умер тихо, держа в своей ладони руку Кристины. Мать, прознав о смерти сына, слегла, у нее даже не было сил подняться с ложа навстречу пришедшим проститься гостям, а подле нее с утра до ночи дежурил врач.
Отец Жозеф на следующий день приехал в Станиславов, он не мог не присутствовать на похоронах друга. Сойдя с поезда, архиепископу в глаза бросился знакомый-родной с детства город. На миг он позабыл горести, мысли о былых прожитых днях нестирающимися картинками предстали перед его мысленным взором, а сердце омыло легкой свежей волной, когда он уже ехал по знакомым улицам, всматривался: те же дома, те же повороты - ничего не изменилось.
В особняке Арамовичей его встретил брат покойного, с почтением провел архиепископа в гостиную, полную дамами и господами. У камина на диване сидели Кристина и подросшая Анна - как капля воды похожая на свою мать, да и ростом девочка пошла не в отца. Жозеф подошел к вдове, утешил ее ласковым словом, вытер слезы Анне и девочка как по мановению чьей-то длани немного успокоилась, с доверием посмотрела в его доброе, открытое лицо.
После похорон, прохаживаясь по тропе вдоль новых и старых могил вместе с Кристиной, отец Жозеф наставлял ее, дав понять, что отныне вся забота о доме, о дальнейшей судьбе маленькой дочери ложится на ее хрупкие женские плечи, а посему в горести она обязана обрести силу и чаще молиться.
- Я не могу поверить, что Арон так скоро покинул нас. Я плачу денно и нощно, вспоминаю каждый день, каждый миг, что прожили мы вместе, ибо от него я не видела ничего, кроме хорошего. И почему Бог забирает самых достойных?
- Грех так говорить, пани, ибо пути Господа неисповедимы, все наши судьбы Ему известны наперед и мы не в праве менять предначертанное. У каждого из нас есть собственный путь, свое предназначение в этой жизни, и когда человек проходит дорогу и свершает то, что возложено на его плечи, душа его возвращается к Господу, а тело рассыпается в прах, - он вскинул голову и на миг взглянул в небеса, по которому плыли легкие облака, - все мы будем ТАМ: рано или поздно.

Последующие четыре дня Жозеф Теофил Теодорович провел в родовом старом поместье на улице Заблотовской 30. Тихий, обветшавший дом с разросшимся неухоженным садом, ржавые перила, овитые плющом. Здесь он проводил время в играх с сестрой и братьями, здесь он вырос, здесь был счастлив той детской легкой наивностью. Вот те самые тропинки вдоль фруктовых деревьев, а там кусты шиповника у старой беседки. Место жизни, место будущих надежд. Он остановился напротив дома, к горлу подступил комок рыданий: как хорошо жилось ему здесь когда-то, и не ведались ему маячившие впереди победы. Жаль, что понял-осознал он теперь то, что потерял, что уплыло безвозвратно в прошлое - мягкое касание юности. Поднявшись по ступеням, отец Жозеф какое-то время колебался перед дверью: на пороге предстанет уже не мать и не Галинка, умершая пару лет назад. Тяжко достались нынешние воспоминания, особенно после похорон старого друга. Наконец, он дважды постучал, дверь со скрипом отворилась и глазам его бросилась в полутьме фигурка маленькой старушки - его дальней родственницы. Высохшая, сгорбленная, едва достающая до его плеча, женщина протянула руки, заключила в объятия архиепископа.
- Овсеп, мальчик мой, - только и молвила она, потянув его за руку в дом, - входи скорее, обед готов. Ты устал, маленький, проголодался.
Отец Жозеф покорно последовал за ней в столовую - ту самую, где он давно трапезничал со своей семьей. Старушка Зоя приказала служанке подавать горячие блюда и, как все бабушки, внимательно следила за тем, чтобы архиепископ плотно пообедал.
На следующий день, сразу после завтрака, отец Жозеф решил погулять по Станиславову в гордом одиночестве, дабы хоть на время отдохнуть от бесконечной болтовни Зои и ее излишнем беспокойстве по поводу его "плохого" аппетита. Он просто - без цели или желания встретить давних знакомых прохаживался по широкому проспекту, сворачивал в проулки и брел по узким улицам мимо деревянных одноэтажных домов за покосившемся частоколом. Затем Жозеф повернул направо и чуть ли ни бегом достиг старинного, роскошного здания гимназии, где когда-то учился. С замиранием сердца и легкой улыбкой на устах он смотрел на учебное заведение, следил за мальчиками в серых костюмах, спешащих на занятия, и вспоминал. когда он, будучи гимназистом, в нетерпении дожидался времени взрослой жизни, а сейчас, наблюдая за задорными розовощекими отроками, осознал, что отдал бы многое, дабы вернуть время вспять.
По дороге домой архиепископ забрел в лавку пани Дороцкой - прикупит шали для старушки Зои и любимой матери. Хозяйка лавки - дородная, широкобедрая матрона с черными густыми бровями над большими карими глазами сама выбрала в качестве подарка шали - широкие кашемировые с вышитой каймой - на редкость красивые. Не торгуясь, Жозеф высыпал монеты на стол и, взяв покупку, отказался от сдачи. Пани с широкой улыбкой пожелала ему всего хорошего, досадуя в душе, что такой видный благородный господин принял обет безбрачия - целибат.
Довольный покупкой, что обрадует сердца родных дам, святой отец поспешил домой, с благоговейным трепетом всматриваясь на петляющие улицы: здесь каждый поворот, каждое дерево были знакомы ему, и оттого становилось Жозефу хорошо и грустно одновременно. Выйдя на улицу Заблотовскую, он ускорил шаг - так хотелось очутиться под кровлей отчего дома. Вдруг знакомый женский голос дважды окликнул его, архиепископ остановился, обернулся и глаза его расширились от неожиданности: перед ним стояла Гоар Манукян. Он помнил ее немолодой, но роскошной дамой - богатой, ухоженной. Что осталось от той, некогда гордой-высокомерной дворянки из древнего армянского рода? Ныне перед ним в одеждах простолюдинки стояла она, и платок, что поддерживала ее рука под подбородком, был обычный шерстяной темно-серого цвета, из-под него выбивалась прядь поседевших волос. Приблизившись к архиепископу, Гоар жалостливо взглянула снизу вверх в его лицо, молвила:
- Овсеп, мальчик мой, я так счастлива видеть тебя вновь - после стольких лет разлуки.
- Неужели? - воскликнул отец Жозеф и сердце его опалила таившаяся до сей поры горькая обида - за мать, за всю семью.
- Прости меня, что молчала все эти годы, но мне так хотелось увидеть тебя.
- Не у меня, госпожа Манукян, вы должны просить прощения, да и к чему ворошить прошлое?
- Овсеп, выслушай меня! - Гоар перегородила ему путь, схватила за локти, по ее щекам текли слезы. - Я понимаю, что поступала подло, не помогала, когда вам нужна была помощь, не пришла даже на похороны безгрешной Катажины - этого прекрасного ангела, но пойми, я искренне раскаиваюсь в своей гордыне, осознаю причиненное зло. В твоей власти помочь мне или оттолкнуть. В любом случае я буду благодарна тебе.
- Вам что-то нужно?
- Помоги мне, ради Бога, родной мой! Дети покойного брата выгнали меня из дома, я лишилась своего наследства. Посмотри на меня:нужда заставила продать украшения, наряды, дабы влачить жалкое существование. Если не желаешь, не помогай, только скажи правду, не давай мне ложную надежду на будущее.
Архиепископ глубоко вздохнул, в его душе боролись две стороны, два противоречивых чувства: с одной стороны так хотелось отомстить за мать, а с другой - стало несказанно жаль потерявшую все, отверженную родными женщину, что в одночасье осунулась, постарела от пережитого груза. В голове он быстро начал прокручивать исход помощи: можно было оставить Гоар у себя, дать ей пристанище-кров в том самом доме, который она часто высмеивала, но там уже живет старушка Зоя - и та всеми фибрами души ненавидит Гоар, а после смерти Катажины и вовсе перестала упоминать даже имя дальней родственницы. Остается одно: призвать на помощь все свое влияние и таки выделить отдельное пристанище нерадивой тетушке - хоть какая, но родственница.
Гоар Манукян осталась безмерно благодарна Жозефу, коего по старой памяти называла Овсепом - для нее он все еще был тем мальчиком, коего видела тридцать лет назад в доме Григория Теодоровича. Не смотря на предостережения и недовольства старой Зои, отец Жозеф вручил Гоар ключи от квартиры. Помимо нее в двухэтажном доме проживало несколько семей из числа вдов с детьми - и это-то после роскоши родового поместья в пределах Станиславова! Но женщина оказалась рада даже такому варианту: все равно от былого богатства и влияния не осталось следа, а ныне ежедневные трудные дни скрасят смех и щебет соседских детей.