Последний архиепископ

Глава 41
В начале весны, в самых первых числах марта Гертруде совсем стало худо; она перестала принимать пищу, не узнавала родных и доктор сказал, что жизнь и смерть это вопрос времени, а времени того оставалось мало. Архиепископ днями и ночами восседал у изголовья любимой матери, с тревожным сердцем то и дело всматривался в ее лицо, прислушивался к ее слабому дыханию. На день рождения в гости к Владу не поехал, заместо себя отправил посыльного с коробкой подарков, однако в обед 12 марта позвонил в Кременец, по телефону горячо поздравил племянника, пожелав всего самого наилучшего. Расстроенный мальчик спросил только, когда он сможет приехать в гости, Жозеф ответил:
- Моя мама очень больна, я не смею бросить ее одну. Как только освобожусь, на первом поезде приеду к тебе, обещаю.
- Я буду ждать, дядюшка. Кстати, спасибо за подарок: мольберт и масляные краски мне понравились - ни у кого таких нет!
Тугой комок сдавил горло Жозефа, сердце его разрывалось надвое: жалко было умирающую мать, жаль стало маленького племянника, чью надежду он сам разрушил по недоразумению. Гнетущее чувство страха, горечи и чего-то неизбежного-печального охватили его целиком. Не в силах более держаться на ногах, Жозеф опустился в кресло, склонив голову, прислушался: в окружающей непонятной тишине до его уха доносились стуки - то было его собственное сердце. Глянул на руки, печально вздохнул: вот уже ему шел шестьдесят шестой год - сколько он вытоптал трав на этом свете и сколько лет осталось впереди? Думы о собственной старости, о, возможно, скорой смерти привели его к мыслям о матери и к горлу вновь подкатил комок рыданий.
Тут резко отворилась дубовая дверь, в гостиную вбежала сестра Антонина: глаза испуганные, лицо бледное от ужаса. Приходя в себя, она запинающимся языком проговорила:
- Святой отец, ваша матушка... она...
- Что с ней? - не выдержал, выкрикнул Жозеф и голос его эхом прокатился под сводами дворца.
- Пани Гертруда пробудилась.., она зовет вас, только лишь вас.
Архиепископ в единый миг пересек длинный коридор, грудь его готова была разорваться от еще не начавшегося прощания. В полумраке, под освещенной свечами изголовья лежала, вытянувшись, Гертруда. В полузабытье, в осознании, окруженного туманным пространством, она расслышала тревожные шаги неподалеку, приоткрыв глаза, посмотрела на склоненного над ложем архиепископа. Словно молния, некое сияние пронеслось между ними - чувства людей, так по-родному сильно любящих друг друга. Жозеф прижал сухую руку матери к своим губам, замер, опасаясь даже легким вздохом нарушить затянувшееся в вечности молчание.
- Сынок, Овсеп, мальчик мой любимый, - ровным голосом молвила Гертруда, чувствуя непонятный прилив сил - в последний раз.
- Мама, - только и мог, что ответить Жозеф, и крупные капли слез выступили в его глазах, увлажнились длинные ресницы.
- Прости меня, мой любимый мальчик. Прости за все сделанное в жизни.
- За что тебе просить прощения, если ты свет для меня, почти святая?
- Твоя сутана... это черное одеяние покорности и заключения. Ты не был свободен в своем выборе и в том моя вина, лишь моя вина, - архиепископ хотел было что-то возразить, но она перебила его, продолжила, - да, в том моя вина, мой грех, что в гордыне собственного тщеславия поломала твою жизнь - ту молодецкую, полную неги и мечты жизнь. Ты любил Магдалену, мог быть с ней счастливым, а я распорядилась иначе - не своей, чужой судьбой. Твой сан архиепископа - все в том сейчас осуждение висит надо мной - да, на пороге смерти, между двумя мирами. Ах, если бы я могла повернуть вспять сегодняшнее, в прошлое, то вручила бы твою руку в руку Магдалены, благословила вас, дети мои, на многие лета. Я вижу туман, вот тени вокруг... ждут часа, последней минуты и я пойду за ними.
Гертруда замолчала, перевела взгляд с сына в дальний угол, словно видела там что-то неизъяснимое, незримое привычному взору. Жозеф тоже глянул в тот угол - ничего, пустота. И вдруг, не в силах сдерживаться, упал лицом на грудь матери, заплакал; сердце его словно разрывали клещами на мелкие кусочки, все внутри болело, переворачивалось. Отчего-то жалко стало себя - после чистосердечного признания матери.
Ближе к полуночи Гертруда заснула - уж много сил, тех немногих, растратила она на беседу с сыном - самую дорогую, долгожданную. Жозеф лег в свою постель, сон все никак не шел к нему, а жалостливые слова матери и несбывшаяся надежда прошлого душили его тело в тихом незаметном плаче. Под утро несчастье скорого расставания и мысли о загубленной молодости постепенно сморили его утомленное сознание, и в сновидении - кратком, ярком он видел себя - молодым, веселым, а рядом с ним на шелковой траве под цветущей вишней лежала Магдалена. Они смеялись в юношеской безмятежности, их губы касались друг друга. Оба нагие, плечо к плечу, рука в руке их тела сплелись-переплелись, осыпанные маленькими розоватыми лепестками. Магдалена ласкала его лицо, обжигала плечи горячими поцелуями, в нежности своей любуясь его статным, прельстительным телом, длинными стройными ногами, вдыхала аромат его белой чистой кожи. А Овсеп обнимал любимую, желанную, с болью потерянную, но лишь теперь отыскавшуюся после длительного-затяжного расставания. Он улыбался, он был счастлив, когда легким дыханием покрывал ее точеную фигурку поцелуями, прижимался лицом меж ее грудей и всей душой прислушивался к биению чистого девичьего сердца.
Проснулся в шесть часов утра, резко привстав с подушки. Щеки пылали как при лихорадке и были сухими от высохших солено-горьких слез во время ночных видений. Пройдя в ванную, Жозеф наполнил раковину холодной водой и окунул в нее пылающее лицо до тех пор, пока сознание не прояснилось, а жар не спал. После он стоял так какое-то время, каждой клеточкой ощущая холодные капли, падающие-стекающие с лица по груди и спине, затем долго - с остервенением чистил зубы, пока не стали кровоточить десны, он видел в зеркале, как белая паста смешалась с алой кровью и усмехнулся.
После водных процедур, полный решимости принять любой удар судьбы, архиепископ распахнул дверь спальни и чуть было не упал, когда ненароком отступил на полшага назад: в коридоре он встретился лицом к лицу с сестрой Антониной, дворецким и еще двумя слугами. В душе он был готов ко всему, но лишь сейчас осознал, что до сего момента просто храбрился - успокаивал сам себя.
- Ваша мать, святой отец, скончалась незадолго до рассвета, мы не хотели вас будить, - проговорила сестра Антонина не своим голосом, смахивая катившиеся по щекам слезы.
Жозеф ринулся на первый этаж не смотря на возраст. В минуту пересек коридор, оказался у двери комнаты - это заповедный мирок покоя и тишины. Дрожащей рукой отворил дверь, внутри все еще пахло воском, ладаном и удушливым-сладковатым запахом смерти. В единый миг теплый, беспечный покой, что он знал-чувствовал с детства, рухнул, оставив после себя лишь серые грустные руины. Тело Гертруды неподвижно возлежало на кровати, руки покорно сложены на груди, лицо приобрело белую застывшую маску: ни морщинки, никакой асимметрии, все ровно-правильно - и страшно. Это было все та же мама и в то же время нечто ставшее чужим, непонятным. Жозеф опустился на колени у ложа умершей, перекрестился. Силы постепенно начали узким потоком возвращаться к нему. От покоившегося тела веяло неприятным неживым холодом, а рядом теплилось легким нежным касанием нечто родное, любимое, потерянное.
Похороны состоялись 15 марта, отпевали в церкви бернардинцев. Последнее место упокоения Гертруда Теодорович нашла в гробнице - рядом с сыном Михалом - и после смерти она осталась подле любимейшего из всех детей.
У каменной гробнице-усыпальнице, под холодным мартовским небом стояли двое - Жозеф и Зоя - дядя и племянница, взоры их, полные грусти и неизбежного горя, души, закаленные утратами, взирали на большой могильный крест, серым пятном очерченный на фоне еще голых деревьев.
- Дядя, - прошептала Зоя, беря его под локоть, - ныне из всей нашей семьи только мы остались.
- Грустно, когда близкие, еще до недавнего времени живые, веселые, уходят в мир иной. Разумом понимаешь, что душа бессмертна, а вот сердцем... Как же я скучаю по сестре, братьям, по матушке. И почему они не забрали меня с собой?
- Не говори так, прошу. Я рядом и никогда тебя не брошу. Ты нужен нам - не только родным, а всем верующим, всем тем, кто искренне верит во Христа. В твоей длани держится вся армянская община Польши.
-Спасибо тебе, Зоя,.. и за это спасибо.
Процессия скорбящих шла обратно - прочь с кладбища, перемешивая ногами таящий снег с мокрой землей.