Под черным крылом Горюна. Часть 1. Главы 9-10

9

Высокие сосны с нанизанными на гладкие стволы вечнозелеными шапками крон могучими корнями цеплялись за песчаную кручу, нависшую над черной поверхностью быстротекущей реки. На другом ее берегу, более пологом, сплошной стеной стоял лес. Молодые деревца возвышались пиками среди зарослей орешника, близко подходили к реке и стояли чахлые, поникшие, безрадостные, опустив тонкие ветви чуть ли не к самой воде. С обрыва хорошо была видна желтая песчаная дорога, она змеилась среди кустов ивняка, затем пропадала в густом разнотравье заливных лугов. Еще дальше были видны зеленые пашни – и так до самого горизонта. Новицкий стоял почти на самом краю обрыва и неподвижно смотрел в темную, почти черную воду Пуссы. Внизу на берегу резвилась крестьянская ребятня. Он не заметил, как сзади к нему кто-то тихо подошел. Лишь раздавшийся сдавленный смешок заставил его обернуться. Он увидел молодую девушку лет семнадцати в простой крестьянской одежде – румяную, босоногую, с цветочным венком на голове. Девушка засмеялась и закинула за спину длинную, цвета спелой пшеницы косу.
—Ты кто?— без тени смущения спросила она Новицкого.
— Человек, а ты кто? Не иначе как русалка?
Девушка засмеялась еще громче.
— Да разве ж русалки такими бывают?
— А какими бывают русалки? — игриво спросил Новицкий.
Это происшествие начинало его забавлять. К тому же молодая крестьянка была прехорошенькая.
— Ты хочешь их увидеть? — серьезно спросила девушка.
— Хочу.
Новицкий многозначительно ей подмигнул, но она даже не смутилась, не отвела взгляда цвета полевых васильков глаз, продолжала смотреть прямо ему в лицо.
—Пойдем со мной.
Девушка подошла почти вплотную и взяла его за рукав накинутого на плечи пиджака.
—Зачем?
Новицкий провел рукой по всклокоченным ветром волосам. Более всего сейчас ему хотелось впиться губами в пухлые щечки крестьянки.
— Так русалок смотреть! — воскликнула девушка.
—Пойдем!
Ему стало любопытно, куда зовет его случайная знакомая, и он, повинуясь взмаху ее руки, сбежал за ней следом с кручи на песчаную отмель.
— Подожди, — приказала ему девушка и пошла по берегу в поисках чего-то знакомого только ей.
Новицкий терпеливо ждал. Наконец она сорвала небольшой желтый цветок, размяла его в руках, подошла к Новицкому и протянула ему свою находку.
— Жуй!
— Что это? — недоверчиво спросил Новицкий, но цветок взял.
Девушка засмеялась.
— Это дурнушник, жуй, не бойся, не отравишься!
Никогда в иной ситуации он не стал бы этого делать. Но стыд показаться трусом в глазах молодой хорошенькой крестьянки заставил его отправить траву в рот. Он жевал ее с таким глупым видом, что девушка не переставала заливисто смеяться. Проглотил тугую горькую слюну и сам рассмеялся над нелепостью ситуации.
—Где же твои русалки? — весело спросил Новицкий свою новую знакомую.
Она взяла его за руку, повела за собой. Довела до торчащего из воды большого валуна.
— Они сюда приплывут, только надо немного подождать.
Сколько прошло времени, Новицкий не заметил. Возможно, чуть более получаса. Все это время они плечо к плечу стояли на берегу и смотрели в темную воду. Молчали. Новицкому стало любопытно, чем закончится этот спектакль, терпеливо ждал. И вдруг почувствовал, как ноги наливаются тяжестью. Появилась дрожь в руках. По телу пошли вперемешку теплые и холодные волны. Он протер глаза: показалось, что по воде прошла легкая зыбь. В глазах у Новицкого зарябило. Ему стало весело. Причем смех не имел никакой причины, он шел откуда-то из глубины, нарастая, подобно катящемуся с горы снежному кому. Новицкий посмотрел на девушку. Она тоже смеялась, но при этом строила столь забавные рожицы, что Новицкий стал передразнивать ее. Прозрачный речной воздух сгустился и превратился в розовый туман, длинными языками поползший на берег. Зеленые сосны на круче искривились. Небо приобрело неестественный фиолетовый оттенок.
— Вот они, смотри, — сказала девушка и указала рукой в сторону камня.
По реке, сверкая на солнце серебристой чешуей хвоста, плыла прекрасная дева. Чуть поодаль от нее резвились в воде еще две русалки. Их длинные зеленые волосы колыхала, увлекала за собой волна. Новицкий опустился на траву. Заворожено смотрел на видение. Оно длилось недолго. Наконец он пришел в себя, тряхнул тяжелой головой, отгоняя наваждение.
—Что это было? — протерев затуманенные глаза, спросил Новицкий девушку.
— Ты видел их? — она зачерпнула ладонью воду и со смехом брызнула ею на своего случайного знакомого.
—Хохотушка, как тебе это удалось? — Новицкий схватил ее за руку.
Девушка вывернулась и отбежала в сторону.
—Я тут ни при чем, это дурнушник.
—Покажи мне, где растет эта трава!
—Нет, — она вдруг стала серьезной. — Нельзя. Грех ее без дела употреблять. Травка эта – сатанинское семя. Для искушения слабых душ Князь Тьмы ее дал. Так бабушка говорит.
Новицкий было хотел ее расспросить про дурнушник, но в этот момент истошный крик долгим эхом прокатился над рекой.
—Спасите! — кричали чуть поодаль на берегу.
Девушка вскрикнула и закрыла ладонями лицо. Новицкий обернулся. В воде он увидел тонущего ребенка. Ребенок то исчезал, то вновь появлялся над поверхностью воды, которая уносила его быстрым течением. Остальная ребятня бегала по берегу, но ничего не предпринимала для его спасения. Новицкий сдернул с плеч пиджак и бросился к реке.
—Стой! — крикнула вслед ему девушка, — там водоворот, потонешь!
Но он уже был в реке и с силой греб в сторону скрывшегося под водой ребенка. Мощная черная воронка парализовала движение. Новицкий почувствовал, как неведомая сила могучим рывком потянула его ко дну. В воде он открыл глаза и удивился, насколько тихо и спокойно было на глубине.
«Неужели это смерть?», — со страхом подумал Новицкий. И, повинуясь естественному чувству самосохранения, стал с силой грести в сторону от воронки. Об него ударилось неподвижное тело ребенка, он схватил его за одежду и рывком вытолкнул на поверхность, затем вынырнул сам. Водоворот остался в стороне. Сильным течением их отбросило на середину реки. Он взял ребенка за волосы и, тяжело отдуваясь и отплевываясь, поплыл к берегу. Кто-то уже успел предупредить крестьян, к реке сбегался народ. Причитали, выли на берегу бабы. Ребенка передавали из рук в руки, пытались ему помочь. Он захлебнулся, но подавал слабые признаки жизни. Новицкий без сил опустился на траву у самой кромки воды и, казалось, не замечал суеты крестьян. К нему подходили, благодарили, какая-то баба бросилась целовать ему руки, но он оставался безучастным. Вывела из этого состояния знакомая девушка. Она села рядом и погладила его по плечу.
— Храбрый ты.
— Что? — словно очнулся от кошмарного сна Новицкий.
—Храбрый, говорю, Егорку спас. Егорка уже не в первый раз тонет. Нельзя ему к реке подходить, водяной к себе манит.
Новицкий так посмотрел на девушку, словно увидел ее впервые. И вдруг уткнулся в девичье плечо, зарыдал, нисколько не смущаясь своих слез.
На берегу еще долго гомонил, волновался крестьянский люд. Новицкий молча сидел и неподвижно глядел на темную, едва не погубившую его воду реки. Рядом с ним плечо к плечу сидела молодая крестьянка. Он даже не спросил ее имени, да ему это было и ни к чему. И она не знала, кем был случайно встреченный ею господин. Им было просто хорошо вот так молча сидеть и думать каждый о своем. А над рекой медленно кружилась похожая на ворона черная птица с красной отметиной на шее.


10

Увидев Новицкого, Гордей в ужасе всплеснул руками. Хозяин был в мокрой грязной одежде, с растрепанными волосами, еле уловимым безумием в широко раскрытых глазах.
—Пресвятая Богородица! Митрий Федорович, что случилось?
—Горячей воды! Нет, лучше затопи баню, продрог весь. И во что-нибудь переодеться принеси. Что как пень стоишь? — прикрикнул он на Гордея. — Неужели надо семь раз повторить?
—Как прикажете, — Гордей замешкался. — Может, лучше в большую лохань воды налить? Баня-то не скоро готова будет.
— Неси лохань, или что другое, холодно мне.
—Сейчас сделаю, о-хо-хо, несчастье какое, Лукерья, чертова баба, — крикнул он и поковылял в сторону кухни, — ставь воду на огонь, да побольше!
Новицкий никогда еще не чувствовал такого блаженства от соприкосновения тела с горячей водой. Он сидел в большой лохани, старой, местами луженой, и с удовольствием растирал себя жесткой мочалкой. Мыльная пена летела в разные стороны, а он дул на нее и радовался. Гордей поливал хозяина водой из кувшина. По поводу того, что с ним случилось, Новицкий хранил полное молчание, и Гордей, сгорая от любопытства, терялся в догадках. После мытья, облачившись в теплый стеганый халат, Новицкий расположился на диване в гостиной и задремал. Его разбудила Аленка.
— Барин, а барин, там к вам того – пришли. Просят принять.
—Я никого не принимаю, — сонным голосом произнес Новицкий.
— Это Василина, внучка колдовки Олфемы. Говорит, что по срочному делу.
—Не знаю я никакой Василины и знать не хочу, — простонал Новицкий, разозлившись на Аленку.
Аленка скрылась, но вскоре появилась вновь.
— Она сказала, что не уйдет.
—Ну что еще? — громче застонал Новицкий. — Я же ясно сказал: никого не принимаю.
Аленка вышла. Но только Новицкий стал погружаться в сладостную покойную дрему, появилась вновь.
— Барин, она сказала, что вы ее знаете, и просила напомнить о дурнушнике.
Новицкий сел на диване, зевнул.
— Дурнушник, говоришь, ладно, зови.
Девушка вошла. «Стремительна и грациозна», — подумал Новицкий. Он заметил, что, переодевшись, она стала еще краше. На ней была надета просторная домотканая льняная юбка и легкая кофточка с вышитыми на груди и рукавах синими васильками. Тонкую изящную шею обвивала нитка крупных, цвета спелой рябины стеклянных бус. На убранных в косу волосах красовалась розовая шелковая лента, которая необыкновенно шла к румяному лицу. В руках девушка держала небольшой холщовый мешочек.
—Доброго здоровьица, барин, — поклонилась девушка в пояс.
—Так, значит, тебя Василиной зовут? — поднялся ей навстречу Новицкий. — А откуда узнала, кто я?
—Земля слухом полнится, — загадочно ответила Василина. — А еще сорока летела, с хвоста обронила, дескать, тот господин, что Егорку спас, – местный барин.
— Загадочная ты вся какая-то, — в голосе Новицкого промелькнули нотки восхищения, — этим мне и нравишься.
—Мне барская любовь ни к чему, — дерзко ответила Василина.
Новицкий не узнавал крестьянку. Веселая, непринужденная, смелая ранее, она вдруг замкнулась, словно затвердела изнутри, и старалась держаться от него на расстоянии. Но такая разительная перемена только раззадорила Новицкого.
— Так зачем пожаловала, красавица?
—Бабушка попросила тебе передать вот это, — она протянула ему маленький сверток, который извлекла из мешочка.
—Что в нем? — недоверчиво разглядывая сверток, спросил Новицкий.
— Травка-муравка – всякой хворобы потравка. Если на ночь ее заварить и выпить, никакая хворь-болезнь к тебе не пристанет.
— Значит, бабка твоя – травница Олфема? Так, кажется, ее зовут?
— С рождения Олфемой кличут. Барин, я пойду, дел невпроворот.
— Для чего свидания со мной добивалась? Могла бы травку Гордею или Аленке передать, меня, красавица, не обманешь.
Новицкий вплотную подошел к Василине, взял ее за руку выше локтя. Девушка напряглась, испуганно хлопая длинными ресницами.
— Ну-с, так для чего?
Василина стала выдергивать руку, но он держал ее крепко.
— Барин, ты мысли свои темные, греховные оставь, у меня жених есть.
—Ты еще и мысли умеешь читать?
— Я закричу, — Василина с силой выдернула руку. — Негоже так, я к тебе с добром, а ты вот, значит, как!
—Сегодня вечером на зорьке приходи к реке на наше место, ждать буду.
—Не приду! — Василина упрямо тряхнула головой и стала медленно отступать к выходу.
— Я буду ждать, — твердо произнес Новицкий. — На той самой круче.
— Нет! — она уперлась спиной в закрытую дверь.
Новицкий хотел снова подойти к ней, но в это время дверь распахнулась, задев девушку, и на пороге появился Гордей.
—Здравствуй, дядя Гордей.
Василина воспользовалась секундным замешательством и быстро выскользнула из двери. Гордей удивленно посмотрел ей вслед.
—Чего тебе? — зло спросил его Новицкий.
— Митрий Федорович, там вас дохтур спрашивает. Прикажете принять?
—Вот черт, совсем забыл. Который сейчас час?
— Так недавно семь пробило, звать дохтура - то, али пусть еще подождет?
— Пригласи его в столовую,— недовольно произнес Новицкий. — Принесла нелегкая…
Назаров был чем-то взволнован и все никак не мог начать разговор. Новицкий пригласил его к столу и позвонил в колокольчик.
— Принеси-ка нам чаю, — обратился к вошедшему Гордею, — может, чего покрепче желаете? — вопрос был адресован Назарову.
—Нет, нет, только чайку, если возможно.
—Самовар и этих, как их, аляпьевских баранок с корицей. Вы к корице как относитесь? — вопросительно посмотрел Новицкий на Назарова.
— Положительно.
—Тогда неси, Гордей, аляпьевских баранок.
— Будет сделано, Митрий Федорович.
— Я наслышан, знаете ли, о вашем мужественном поступке. Крестьяне только об этом и говорят, вы у них в героях, — проводив Гордея взглядом, обратился к Новицкому Назаров.
—Полноте, Викентий Харламович, любой человек на моем месте поступил точно так же.
—Не скажите, местный люд реки боится. Я уверен, если бы не вы, никто из крестьян не спас бы мальчонку.
—Почему вы так думаете? — удивился Новицкий.
—Видите ли, крестьяне уверены, что в реке живет водяной, русалки и еще бог знает кто. Они даже в жару не купаются, бабы поодиночке к реке не ходят белье полоскать.
—Обычные темные страхи необразованных людей. Русский крестьянин, в отличие от своих более просвещенных западных собратьев, дремучестью напоминает местные леса.
—Вы напрасно так отзываетесь о наших крестьянах, Дмитрий Федорович. Да, народ наш почти поголовно неграмотен, темен, по деревням не понимают необходимости просвещения, детей в школу не отдают. Это есть. Но вы бы послушали, как мудр наш крестьянин: что ни слово – то прибаутка, что ни наблюдение – то целая наука.
—Вы хотите сказать, что я плохо знаю наш народ?
—Извините меня, Дмитрий Федорович, но, чтобы его узнать, надо с ним не один год бок о бок прожить. И я уверен, что вы скоро измените свое представление о русском мужике.
— Возможно, Викентий Харламович, если раньше он не воткнет мне вилы в живот.
—Вот и самоварчик с пылу с жару пыхтит, дымит, чаю откушать велит! — появился с самоваром Гордей.
Он быстро накрыл на стол.
—Чем богаты, тем и рады, — произнес Новицкий, разливая по стаканам чай. — Можешь идти, — обратился он к Гордею, — и не вздумай подслушивать под дверью.
—Что вы, Митрий Федорович, это мы никогда, — Гордей обиженно фыркнул и, припадая на больную ногу, вышел.
—Что за дело вас привело ко мне, Викентий Харламович? — спросил доктора Новицкий.
—Дмитрий Федорович, дело очень щепетильное, касающееся покойной Юлии Модестовны.
Новицкий подал стакан Назарову и с удивлением посмотрел на него. Щеки доктора пылали. Новицкий также заметил, что руки у доктора от волнения слегка дрожат.
—Раз уж мы заговорили о матушке, скажите, это вы наблюдали ее?
— Да, Юлия Модестовна была моей пациенткой.
—От чего она умерла?
Новицкий в упор посмотрел на Назарова, который сидел, опустив глаза, и помешивал несладкий чай в стакане ложечкой.
—Вы сахар берите, не стесняйтесь, — подвинул к доктору сахарницу Новицкий.
—Что? Ах да, простите меня, я с сахаром чай не пью, — Назаров отложил ложечку в сторону. — Вы спрашиваете, от чего она умерла? У нее была больная печень. Я несколько раз предлагал ей поехать на воды лечиться, но она всякий раз отказывалась, чем до крайности запустила свою болезнь. Юлия Модестовна тяжело умирала. А дня за два до смерти попросила передать вам вот это письмо.
Он извлек из внутреннего кармана пиджака голубой конверт и протянул его Новицкому. Тот взял письмо, повертел его в руках.
—Вам известно его содержание?
—Да, Юлия Модестовна исповедовалась мне. Увы, иногда докторам приходится брать на себя и эту печальную миссию. Она просила, чтобы я при первой же возможности передал вам это письмо. И никому более не говорил о нем.
—Я его прочту с вашего разрешения.
Новицкий разорвал конверт. Сложенный вчетверо лист. До боли знакомый почерк с бегущей строкой округлых букв. «Дорогой Митенька. Знать так было богу угодно, что эту тяжелую тайну я поверяю не тебе лично, а бумаге. Я не могла умереть, не рассказав всего, хотя это было бы разумно, но не справедливо. Кроме тебя, я открылась еще одному человеку, доктору Назарову, но это очень достойный господин, который умеет хранить чужие секреты. В своей жизни я совершила много грехов. Но среди них один особенно тяжкий, от которого страдала всю свою жизнь: грех прелюбодеяния, вследствие которого у меня появился ребенок, то есть ты, Митенька. Побудило меня к столь позорному и непростительному греху не любострастие, а простое женское желание иметь ребенка. Твой названный отец, Федор Романович, после Балканской кампании (1) пришел домой полным калекой, не способным быть не только отцом, но и мужем. Что было делать мне, молодой женщине, которую супруг после двух месяцев брака оставил одну ради безумной идеи спасти притесняемых турками братьев-славян. И по возвращении своем с Балкан обрек на роль вечной вдовы при живом муже. Как тебе известно, с похода того он привез своего однополчанина – человека, которому был обязан спасением от страшного турецкого плена. Если бы ты видел в те времена Гордея! Георгиевский кавалер, герой, он мог вскружить голову любой женщине. И мне показалось, что бог наконец-то дал шанс стать матерью. Наши греховные отношения продолжались совсем недолго. Вскоре я забеременела. Гордей ни о чем не догадывался. И Федор Романович, чтобы позор мой не получил огласки, признал тебя своим сыном. Но поставил одно условие: как только подрастешь, отправить к тетке в Петербург. Я надеялась, что со временем он привыкнет к тебе, ведь ты родился таким хорошеньким, светленьким, как ангелочек, но мечты мои остались только мечтами. До самой кончины своей Федор Романович не желал видеть тебя часто. Вот почему твои приезды в имение были столь редки. Гордей убежден, что ты сын Федора Романовича, ведь он ничего не знает о его немощи. И я надеюсь, что никогда не узнает. На то тебе моя последняя воля. А ты относись к Гордею подобающе, и, когда придет черед ему отойти в мир иной, отдай последний долг как родному отцу. Ну вот, я и облегчила душу. Могу умереть спокойно. Надеюсь, ты поймешь и простишь свою несчастную мать».
Подпись отсутствовала.
Новицкий несколько минут сидел, неподвижно глядя перед собой и сжимая в руках белый листок. Затем бросил письмо на стол, словно оно жгло ему руку.
—Лучше бы я сегодня утонул, исчез, испарился, — тихо сказал он. — В этом был хотя бы какой-то смысл.
Назаров молча снял очки и стал нервно протирать стекла носовым платком. При этом сильно щурил близорукие глаза.
—Я хочу остаться один, — устало произнес Новицкий. — Спасибо, что выполнили последнюю просьбу моей несчастной матушки.
—Понимаю ваше состояние, — Назаров встал из-за стола. — Спасибо за угощение, Дмитрий Федорович. Если нужна будет моя помощь, обращайтесь.
Назаров ссутулился, словно на него наложили неподъемную ношу. Слов утешения в подобной ситуации он не знал. Да и что бы мог сказать? И поэтому счел за лучшее поскорее уйти. Оставшись один, Новицкий разорвал бумагу на мелкие клочки, бросил их на блюдце и чиркнул спичкой. Появившийся вскоре желтый язычок пламени, разгоревшись, уничтожил последнее письмо несчастной умирающей матери к своему сыну. Новицкий еще долго сидел неподвижно и смотрел на серый пепел. Затем встал из-за стола, взял блюдце, высыпал пепел на пол. И в ярости растоптал его ногой.
Примечания
1.Балканская кампания – действия русской армии на Балканах во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг.