Под черным крылом Горюна. Часть 1. Главы 19-20

19

Новицкий ожидал настоящего бунта, с кровью. Мысленно видел себя с распоротым вилами животом. Вполне в духе тех жутких историй, о которых был наслышан весной в Петербурге. Этого не произошло. Крестьяне, никого и ничего не тронув, неспешно уходили из усадьбы. Но оставалось недовольство, и как они поведут себя завтра, никто не мог предугадать. Новицкий стоял неподвижно и смотрел на удаляющуюся толпу. Он вздрогнул, когда Гордей коснулся его руки.
— Митрий Федорович, чует мое сердце, бедой все закончится.
— Успокоил! — в сердцах произнес Новицкий и пошел в дом.
Гордей, прихрамывая, поковылял сзади.
Новицкий прошел в свою спальню, бросился на постель. Сжал крепко вздрагивающие руки в замок. Сердце бешено колотилось.
— Гордей Ермолаевич!
Гордей не оставлял Новицкого ни на минуту. Сам был перепуган до смерти и понимал, что творится с хозяином.
— Слушаю, Митрий Федорович.
— Принеси-ка мне водки.
— Не принесу, — заупрямился Гордей. — Хотите спиться? Не дам водки, хоть убейте меня.
—Тогда убирайся вон.
— И уйду, а водки вам не принесу, все – под ключиком водка.
Оставшись один, Новицкий долго лежал на постели и бесцельно созерцал трещину на потолке. Вскоре ему это надоело.
— Гордей! — крикнул он громко.
—Звали, Митрий Федорович?
—Лодыгин еще не приехал?
— Никак нет.
— Черт с ним.
Новицкий снова принялся рассматривать трещину на потолке. Бесцельное занятие прервала вбежавшая в комнату запыхавшаяся Аленка.
—Барин, там к вам пришли! Звать?
— Никого не принимаю! — взвизгнул Новицкий.
Без лишних церемоний в дверях появилась Василина. Она в изнеможении прижалась к косяку двери.
—Жив! Бабы сказали: убили барина!
Глаза Новицкого расширились, нижняя губа оттопырилась.
—Василина? Тебе чего здесь надо?
Он сел на постели. Девушка, не обращая внимания на изумление Гордея и Аленки, бросилась в ноги Новицкому, обняла его за колени.
— Жив, жив, — твердила она исступленно.
— С чего ты взяла, что со мной что-то случилось?
Новицкий взял девушку за подбородок. Заглянул ей в глаза.
— Бабы в деревне говорят: барина вилами закололи.
Василина смахнула со щеки слезу. Вымученно улыбнулась, губы ее вздрагивали.
— Вот глупышка, — улыбнулся ей Новицкий, — чего бы ради меня убивать стали?
Он поднял Василину с колен, усадил рядом с собой.
—Чего уставилась? — грубо обратился к Аленке. — Идите все вон, нам поговорить надо.
Гордей недовольно фыркнул.
—Пойдем, Аленушка, ежели барин приказал.
Они вышли. Гордей подождал, пока Аленка уйдет, и приложил ухо к двери.
—Испугалась? — Новицкий погладил Василину по голове.
—Очень, — девушка взяла его руку. — Послушай, как бьется сердце.
Новицкий, словно его ужалили, отдернул руку от ее груди.
—Что ты делаешь со мной, Василина? — сказал он хрипло.
—Я только хотела показать тебе, как испугалась, — девушка поняла свою оплошность и стыдливо опустила глаза.
—Василина!
Новицкий решительно и крепко обнял ее за талию. Такая горячность испугала молодую крестьянку. Она тихо вскрикнула. Стала сопротивляться.
—Бабушка говорит, что это грех, но то, что ты сейчас хочешь, грех двойной, ведь ты не любишь меня.
Василина чувствовала, что слабеет. Противостоять напору барина у нее не хватало ни сил, ни желания.
—Люблю! — шептал он с жаром, осыпая ее лицо поцелуями.
Гордей вытянулся в струну, пытаясь услышать, что творится за закрытой дверью. Доносившиеся до него звуки не оставляли сомнений в том, что там происходит. Гордей качал головой, вздыхал и цокал языком. Он так увлекся, что ничего иного уже и не слышал.
—Вот подслушивать не хорошо, – раздался за его спиной назидательный мужской голос.
В испуге Гордей выпрямился, да так неудачно, что взвыл от боли в спине. Перед ним стоял незнакомый мужчина в форме полицейского офицера. За его спиной маячили двое полицейских чином пониже.
— Господин Новицкий дома? — поинтересовался незнакомец.
— Заняты, — потирая ноющую спину, произнес Гордей. — Дела у них важные.
Полицейский отстранил Гордея, слегка приоткрыл дверь. Заглянул в комнату.
— Так-так, — он сально улыбнулся. — Вижу, что, дела действительно важные. Что ж, я терпеливый, подожду.
Он принялся по-хозяйски расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину. Изредка поглядывал на Гордея. Тот, насупившись, наблюдал за полицейскими. Наконец дверь в комнату отворилась, и из нее вышла раскрасневшаяся Василина. Увидела служителей правопорядка, ойкнула и в испуге задрожала. Следом, довольно улыбаясь, вышел Новицкий. При виде непрошеных визитеров улыбка моментально исчезла с его лица.
— Добрый день, Дмитрий Федорович, с крестьянками развлекаетесь?
— Иди, Василина, я сам найду тебя, — слегка подтолкнул девушку в спину Новицкий.
Василина опустила голову и почти бегом поспешила вон из барского дома. Следом с ворчанием удалился на кухню Гордей.
— Богдан Андреевич? Что привело вас сюда? — недовольно произнес Новицкий.
Кнут, а это был он, проводил Василину похотливым взглядом. Полицейские многозначительно переглянулись. Хмыкнули. Кнут облизнул тонкие губы.
—Пока вы тут задирали юбку этой девице, мои люди расправлялись со смутьянами. Увы, прискорбный факт: пугачевщина докатилась и до нашего уезда.
— Ничего же не случилось, крестьяне покричали и ушли.
— Насчет того, что ничего не случилось — это вы напрасно. Смуту надо давить в зародыше. Сегодня они ушли, но кто даст гарантию, что завтра в уезде не запылают усадьбы?
— Надеюсь, при усмирении крестьян обошлось без жертв? — осторожно спросил Новицкий. — Кстати, вы курите?
Новицкий достал из кармана пиджака пачку, протянул ее Кнуту. Тот без лишней скромности взял пару папирос, одну положил в карман белого кителя, другую закурил. Новицкий последовал его примеру.
—Совсем без жертв не бывает, — равнодушно произнес Кнут, пуская в потолок колечки дыма. — На сей раз пара отстеганных нагайками спин будет неплохим уроком смутьянам. Можете не беспокоиться, все остались живы. Мы настигли их у самой деревни. Они там митинг устроили. Бунтовали народ. Пара выстрелов в воздух, от их запала не осталась и следа. Бежали зайцами от своры собак.
—Я бы не простил себе, если кто-нибудь серьезно пострадал
Новицкий дрожащей рукой стряхнул пепел с папиросы прямо себе под ноги.
— Вы слишком сентиментальны, Дмитрий Федорович. Боюсь, что вам многое придется пересмотреть в своем отношении к крестьянам. И поверьте мне, сантиментов у вас поубавится. Русский мужик – быдло. Подлое, грязное быдло, которое понимает только плетку. Уж я эту публику знаю. — Кнут поднял глаза к потолку, при этом на его лице отразилась гримаса презрения. — Теперь – о главном. Помните нашу беседу о зяте вашей кухарки?
— Да, помню, — кивнул головой Новицкий. — Я попросил Гордея проследить за Лукерьей.
—Проследить? Не помешает. Но вот что мне стало известно: Половников прячется у вас в усадьбе.
—Не может быть! — с жаром воскликнул Новицкий.
—Увы, это так, Дмитрий Федорович. — Мой долг велит обыскать ваш дом.
—Пожалуйста, — сник Новицкий, — ищите.
Как ни старались служители Фемиды, следов пребывания беглого каторжника в усадьбе они не обнаружили. Разочаровавшись результатами поиска, Кнут сухо попрощался с хозяином. После ухода непрошеных визитеров Новицкий облегченно вздохнул. Он был рад, что Половников ускользнул от полиции. И не потому рад, что сочувствовал смутьяну, просто неудача Кнута доставила ему удовольствие.


20

Крестьянский бунт заставил Новицкого кое-что пересмотреть в своих взглядах. Он понял, что серьезно просчитался в своем поспешном решении одним махом решить земельный вопрос. Конечно, ругал себя за упрямство и торопливость в деле, в котором мало что смыслил. Необходимо было исправлять положение. Что следовало для этого предпринять, он не знал. Как назло Лодыгин исчез. Не было его вечером, не пришел он и утром. Следовало послушаться мужика и пока не объявлять о разрыве арендных сделок, в конце концов, срок аренды бы истек, и он без лишней нервотрепки отказался ее продлевать. Возмутились бы, конечно, крестьяне, но не пришлось прибегать к помощи полиции.
Новицкий тенью бродил по дому. Гордей все время находился неподалеку, в поле зрения хозяина, ходил за ним следом, громко и сочувственно вздыхал.
— Гордей Ермолаевич! — окликнул Новицкий слугу.
—Слушаю, Митрий Федорович!
—Как думаешь, Лодыгин старший имеет влияние на крестьян?
— В деревне его уважают, хотя и не любят.
—Это почему? — удивился Новицкий.
—Так не любят в деревне шибко богатых мужиков. Так исстари повелось. Не выделяйся.
— Какой я дурак, Гордей Ермолаевич! Какой идиот! — Новицкий яростно стал бить себя кулаком по лбу, затем остановился и пристально посмотрел на Гордея. — А что если с Лодыгиным старшим поговорить? Может, он чего посоветует? Надо же как-то исправлять ситуацию, уговорить крестьян не заниматься захватом земли. Если начнут – все, мне конец. Тропов с потрохами съест и не поморщится. В конце концов, надо найти какой-то выход!
—Помните, более всего будоражил крестьян Тихоныч, — Гордей пальцем поскреб заросший сивыми волосами подбородок. — Так вот, Тихоныч — первый в деревне заводила, крестьяне его уважают, он им газетки крамольного содержания читает, разъясняет, как его там, текущий момент. Говорят, с городскими смутьянами, как их там, бомбистами - есерами знается.
—Мерзкий тип, — поежился Новицкий, — почему ты о нем вспомнил?
—Тихоныч женат на старшей дочери Лодыгина. Есть смысл поговорить со стариком. Пущай урезонит зятя.
—Поможет? — засомневался Новицкий. — Урезонь такого.
—Поможет–не поможет, но другого выхода я не вижу. Либо идти на поклон к мужику, либо ожидать потравы посевов и самовольной запашки.
— А сельский староста? Может, с ним поговорить?
— Это с Охлопковым-то? Он хоть и власть, только любит пить и есть всласть. Его трезвым мало кто видел. Негодный человек.
— Так зачем же крестьяне его выбирают? — недоуменно пожал плечами Новицкий.
— Покровителей высоких имеет, вот и выбирают. Дочка его – кормилица в семье какого-то енерала. А енерал тот, говорят, безо всякого докладу вхож к самому господину енерал-губернатору.
—Тогда выхода нет, надо обратиться к Лодыгину. Уж больно не хочется дело вновь до полиции доводить. Где Аленка? Пойди-ка, Гордей Ермолаевич, найди девчонку, скажи ей, чтобы сбегала в деревню за мужиком.
Но Лодыгин не пришел. Новицкий несколько раз принимался допытываться у Аленки, что сказал крестьянин. Девочка смущалась, краснела и ничего не говорила. До тех пор, пока Лукерья не отходила внучку мокрой тряпкой по спине. Только после этого Аленка заговорила.
—Барин, он сказал: такую мать, я ему не холуй. Надо – пусть сам приходит, а ежели гордость барская не позволяет, так... И послал по-матерному.
Новицкий был оскорблен словами мужика. Гордей отворачивался, прятал улыбку, не хотел, чтобы хозяин ее заметил.
— Вы, Митрий Федорович, раньше времени не тушуйтесь, — Гордей дал знак Аленке удалиться. — Крут мужик на слово, не сдержан. Здесь не в столичных, как их там, бударах (1), посылают далеко. Но без особой злобы. Коли надо, то и мужику в ноги придется поклониться, и цыгана дядей назвать. Ежели дело того потребует. Сейчас сходите-ка погуляйте, чего дома бесцельно сидеть? Вона как распогодилось. А лучше съездите в город, развейтесь. Чего кучеру Яшке без толку по двору шататься.
— И впрямь, съезжу в город, развеюсь. — Новицкий расстегнул ворот рубашки.— Душно.
Яков, сомлевший от жары и безделья, с радостью воспринял весть о поездке хозяина в город. Запряг Воронка в коляску и сидел на козлах, поджидая Новицкого.
— Ваше благородие, другую бы лошадь надобно, эта для выезда не годится, всего чурается, да и старая совсем, — повернулся он к подошедшему хозяину.
— Сам знаю, — недовольно сказал Новицкий и уселся в экипаж. — Поехали.
Всю дорогу до N-а Новицкий размышлял о своем положении. Он так задумался, что не заметил, как коляска въехала на зеленую окраину городка. Потянулась цепочка деревянных одноэтажных строений. Кругом заросли черемухи, сирени и синее буйство люпинов. На перекрестке из-за поворота показалась похоронная процессия. Выли в голос, причитали бабы. Их протяжный плач становился все громче; процессия, заполонив всю улицу, медленно двигалась навстречу. Яков остановил лошадь и перекрестился. Воронок прядал ушами, тревожно фыркал. Новицкий во все глаза смотрел на качающийся гроб с телом покойника, который несли на руках шестеро мужиков. И тут его взгляд упал на фигуру факельщика (2) , шедшего впереди процессии. Факельщик был одет, несмотря на жару, в черный фрак, расшитый позументами, черные брюки с белыми лампасами заправлены в сапоги. Его шею обвивал белоснежный шарф с серебряными кистями, на голове большая, не по размеру треугольная шляпа. Сам он был тщедушный, малорослый, с короткими руками, которые с трудом удерживали высокое древко с насаженным на нем фонарем. Новицкий с ужасом наблюдал, как этот человек медленно приближается. А за ним и вся толпа, над которой плывет, покачиваясь, словно причудливая щепка на речных волнах, сосновый гроб. Воронок подался назад. Яков чертыхнулся. Когда процессия поравнялась с коляской, лошадь стала пятиться назад, испуганно фыркая и мотая головой. Яков пытался удержать ее, но она внезапно с силой рванула. Все ахнули. Коляска с силой ударила тщедушного факельщика, тот упал. Раздался звон разбитого стекла. Процессия с ужасом отпрянула. Яков, матерясь, с трудом удержал лошадь, натянув поводья. Новицкий соскочил с коляски. В голос запричитала какая-то баба, вслед за ней заголосили и остальные. Новицкий подбежал к лежащему на земле раненому мужику.
—В коляску его, скорее! Срочно нужен врач!
Несколько пар рук подхватили покалеченного лошадью факельщика. Его разбитое лицо заливала кровь, алой струйкой стекала на белый шарф. Бережно уложили бесчувственного мужика в коляску.
—Яков, в больницу! Гони! — крикнул Новицкий.
Яков с силой хлестнул Воронка.
— Говорил ведь, что эта лошадь ни на что не годится, как в воду смотрел.
Ехать долго не пришлось. Больница находилась рядом. Серое одноэтажное здание, со всех сторон огороженное высоким забором, прятало унылый фасад за кронами шарообразных ив. Тут же находилось еще несколько бревенчатых построек. Возле одной из них Новицкий увидел доктора Назарова.
— Что случилось, Дмитрий Федорович? — Назаров с тревогой посмотрел на запачканные кровью манжеты рубашки Новицкого. — Вы ранены?
— Это чужая кровь, — Новицкий задыхался. — Доктор, моя лошадь только что покалечила человека. Он в коляске.
— Степан! — крикнул Назаров.
На его зов из распахнутого окна выглянул чернявый юноша лет семнадцати.
—Степан, быстрее сюда. Надо принять раненого.
Назаров с юношей перенесли истекающего кровью факельщика в здание больницы. Новицкий с Яковом остались снаружи. Сколько прошло времени, Новицкий не заметил. Может, час, может, больше. Все это время он нервничал, много курил. Яков ушел к экипажу и сидел, нахохлившись, на козлах. Наконец крашенная белой краской больничная дверь распахнулась, и на пороге появился Назаров. Фартук поверх белого халата был испачкан бурыми пятнами крови. Новицкий устремил на доктора вопросительный взгляд. Тот отрицательно покачал головой. Снял очки, протер стекла носовым платком.
— Сожалею, но его не спасти. Разбита голова, разорвана печень, сильное внутреннее кровотечение.
Новицкий опустил голову, ссутулился и медленно побрел по дорожке к выходу. У больничных ворот он остановился и оглянулся назад. Назаров стоял на крыльце и смотрел ему вслед.
—Сегодня же пристрелю эту лошадь, — Новицкий подошел к коляске. — Ты бы хоть кровь с сидения стер, — обратился он к Якову.
Но тот неподвижно сидел на козлах и не шевелился. Новицкий заметил, что плечи его слегка подрагивают.
—Ладно, давай домой, скверная, что ни говори, у нас сегодня вышла прогулка.

Примечания

1. Будуар – гостиная состоятельной хозяйки для неофициальных, личных приемов.
2. Факельщик – профессия наиболее бедных слоев городского населения. Работа не требовала ни мастерства, ни каких-либо практических знаний. Заключалась в ходьбе на «вынос» покойника, шествием во главе похоронной процессии.