Под черным крылом Горюна. Часть 2. Главы 13-14

13

Тревожным выдался холодный осенний месяц ноябрь. Вслед за пролетариатом страны угрожающе поднялась крестьянская масса. То была значительная сила, далекая от мысли о примирении со своими угнетателями. Юг страны содрогнулся. И если в нечерноземных губерниях часть активного, большей частью молодого крестьянства на зиму уходила в города, снимая напряжение в деревнях, черноземные губернии представляли собой переполненный, кипящий, готовый взорваться в любую минуту паровой котел. Он и не преминул взорваться. Кровавым палом покатились крестьянские бунты по ряду черноземных губерний. Запылали помещичьи усадьбы, обитатели которых беспомощно убегали, успев захватить то немногое из фамильных ценностей, что можно было спасти. Огонь сладострастно пожирал архитектурные декоры, превращал в пепел старинные, собранные не одним поколением картинные галереи. Мужики, озверевшие от безнаказанности, не только кидали зажженную паклю в окна помещичьих домов, но и бессмысленно убивали хозяйский скот, калечили его, бросая медленно издыхать на оставшемся пепелище. Бились в горящих конюшнях чистокровные беговые скакуны. Дымились останки разграбленных зернохранилищ. Насилие уже никого не удивляло, казалось, мало пролито крови, хотелось больше. Вслед за югом страны восстания крестьян перекинулись в Прибалтику, неспокойно было в Закавказье. Волновалась армия. В середине ноября пришло сообщение о подавлении весьма серьезного восстания черноморских моряков, начатое в Севастополе мятежной командой крейсера «Очаков». Даже далекий Владивосток не остался в стороне от революционных событий. Хватив лиха в японском плену, восстали вернувшиеся на родину в эти тревожные дни солдаты Квантунской крепостной артиллерии. Простор для действий агитаторов всех мастей, склонность нижних солдатских чинов к неповиновению, беспомощность власти не могли не привести к тому, что вскоре правительство столкнулось с весьма прискорбным явлением. Армия, хранительница правопорядка, разложилась настолько, что являла собой не защитницу, а разрушительницу общественных устоев. И благо бы бунтовали отдельные гарнизоны. Так нет! Вся армия была охвачена недовольством. Но жизнь-то продолжалась. И призыв никто не отменял.

Тихий провинциальный N-в жил в тревожном ожидании. В начале декабря в город должны были прибыть новобранцы для пополнения столичного гарнизона. Что не на шутку тревожило уездного исправника Кнута. Летели депеши в Петербург на имя генерал- губернатора. Кнут просил срочно прислать верные правительству войска в город для предотвращения возможных беспорядков. На что генерал-губернатор если и отвечал, то весьма уклончиво. Вскоре Кнут понял, что просьба его не услышана в Петербурге, и помощи ему не дождаться. Оставалось уповать лишь на то, что серьезных беспорядков в уезде не будет. Усилен был полицейский состав, волостным старостам дано распоряжение сообщать о случаях малейших волнений и агитаций. А тут – новая головная боль для исправника. Злоумышленники, явно рассчитывая на взрыв недовольства в крестьянской среде, стали вести себя предельно нагло. На дорогах уезда появились трупы со следами насильственной смерти. Бесследно исчезло несколько детей. Крестьяне заговорили о том, что за этими событиями стоит волкодлак. Винили оборотня, заодно и власть, которая не в состоянии обезвредить нечистую силу. Но на то она и нечистая сила, что действует под покровом ночи. Общинники сами, не дожидаясь действий полиции, стали устраивать облавы. Весь уезд потрясло сообщение, что в одной из деревень был пойман крестьянин, раскапывающий могилы. Преступника взяли как раз за его неприглядным занятием. Нет бы, сдать в полицию! Не стали этого делать. Связали веревками и забили палками насмерть.

Кнут, дружный с князем Троповым, рассказывал ему обо всем, что творится в уезде. Князь, наслушавшись рассказов уездного исправника, всерьез стал подумывать об отъезде к дочери в Петербург. Напуган был реальностью народного бунта. Знал, что из всех окрестных помещиков именно он вызывает наибольшее недовольство крестьян. Ибо как никто другой драл с них семь шкур. Газеты крепили его уверенность в решении покинуть деревню и перебраться в столицу. Кому охота задохнуться в едком дыму горящего дома…. Оставалось уладить некоторые дела – и в путь. Тропов написал письмо Новицкому с требованием вспомнить об обязательствах и выплатить ему долг. Для жизни в столице деньги требовались немалые, к тому же Марианна в своих письмах сообщала отцу о денежных неурядицах мужа. Кто бы мог подумать, что его зять окажется банальным карточным игроком! Не мешкая, он отправил своего управляющего с письмом в усадьбу Новицкого.

Новицкого письмо князя привело в замешательство. Обстоятельства, на которые ссылался Тропов, позволяли тому в одностороннем порядке пересмотреть условия выплаты задолженности. Денег у Новицкого не было. Уговорить князя подождать еще немного, на что он рассчитывал ранее, не представлялось теперь возможным. Князь писал о своем намерении зиму провести в Петербурге, а весной отправиться на воды в Германию. Впервые в жизни Новицкий заплакал от беспомощности. Следовало что-то предпринять. Но что? Занять у будущего тестя? На этот шаг Новицкий не пошел бы даже под дулом пистолета. Попросить у Заваруйкина? Стыдно. Потом, у кого ни займи, отдавать все равно придется. «Что же делать?» — стучало в воспаленном мозгу.
Новицкий, отписав князю, что долг вернет в течение ближайшей недели, мрачнее самой темной осенней ночи бродил по дому, обдумывая возможные варианты своих действий. Наконец, он попросил подвернувшуюся под руку Аленку, чтобы та отыскала управляющего.
—Звали, барин? — Иван Лодыгин вошел, оставив открытой дверь кабинета.
—Иван, сколько денег у нас есть для выплаты оставшейся части долга?
—Кое-какие деньги есть, барин. Если приплюсовать еще ту сумму, что была получена путем продажи старых маслобоен, тысяч тридцать наберется.
—Всего тридцать? Но этого, черт побери, мало! А больше нет?
—Нет.
—Господи! — Новицкий обхватил голову руками. — Что же делать?
—Барин, коли нужны деньги, так я у отца возьму в долг.
—Спасибо, Иван. Кстати, как твой отец? Ты говорил, он болеет сильно.
—Вроде оклемался чуток. После гибели Пашутки думали, что не встанет.
—Прости, я забыл, что случилось с мальчиком?
—Так его еще по лету оборотень в лесу задрал. Я, вроде как, рассказывал. Думали вначале волк, только какие летом волки? Они твари хоть и подлые, а человека стороной за семь верст обходят. Даже если это дите малое, беззащитное. Жаль Пашутку, самый смышленый из всех детей брата был.
Лодыгин вздохнул горестно, вспомнив о страшной гибели своего племянника в лесу.
—Оборотень, говоришь… Интересно.
Новицкий задумался, постукивая пальцами по столу. Лодыгин терпеливо ждал.
—Скажи, Иван, в народе говорят, вновь волкодлак объявился? Случаи есть, задирает людей. Это правда?
—Истинная правда, барин. Молва идет, четвертого дня ехал один мужик из города. Вроде и не вечер еще был. Засветло. Лошадь его одна домой пришла. Куда делся мужик – только богу известно. Вот и говори после этого, что оборотня не существует.
Новицкий стукнул слегка кулаком по столу, словно решил для себя нечто важное.
—Пойди найди Якова, нечего ему бока пролеживать. Пусть запрягает Лорда. В город поеду. Пора кое-кого повидать.

Трактир «У Бори» в предвечерний час был полон народа. Вирсавий, не переставая, бренчал на рояле модные мелодии. Его согнутая фигура напомнила Новицкому игру тапера, пытающегося музыкой попасть в ритм с происходящим на экране действом. Новицкий остановился у входа, пристально высматривая в густом махорочном дыму нужного ему человека. Наконец, он увидел того, кого искал. Господин Пишкин собственной персоной, вальяжно облокотившись на заставленный тарелками стол, потягивал пиво из кружки и довольно жмурился, словно пригревшийся у печки сытый кот. Рядом с ним, обняв поэта за шею, сидела молодящаяся особа в очень узком декольтированном платье. Пишкин между глотками читал ей стихи собственного сочинения. Дама, сложив пухлые губы трубочкой, накручивала на палец завиток ярко-рыжих крашеных волос и млела от восторга.
—Господин Пишкин? — Новицкий остановился у столика, за которым сидел поэт.
—Ба, господин Новицкий собственной персоной! — воскликнул Пишкин, отставляя кружку в сторону. — Знакомься, Лидуля, Новицкий Дмитрий Федорович, местный помещик. Ты часто, Лидуля, видела, чтобы аристократы сюда захаживали?
Дама кокетливо передернула плечами, давая понять, что ни с кем из вышестоящих особ она не знакома, но вот если бы довелось…
—Вот что значит демократизм, — Пишкин поднес кружку ко рту, с шумом отхлебнул из нее. — Великая это штука, Лидуля, поверь мне. А посему, господин Новицкий, не желаете ли присоединиться к нашей компании?
—Не желаю. Я, собственно, не для этого пришел сюда. Мне необходимо видеть Булыгу. Вы не знаете, где он?
— Может, и знаю. Зачем он вам?
Пишкин снова поставил кружку на стол. От былой развязности не осталось и следа.
—Так вы знаете? Сможете мне сказать, где он нынче?
—Может, господин Новицкий, вы с полицией связаны? Кто вас знает! Давеча один тип, наподобие вас, также интересовался Булыгой. Все расспрашивал, что да почему. Оказался на поверку банальным шпиком. Что, холуи жандармские, Булыга вам нужен? Вот вам! Выкусите!

И Пишкин показал Новицкому сложенную из трех пальцев фигуру, в просторечье именуемую кукишем.
Дама захихикала, прикрыв рот ладонью. Новицкий вспыхнул, с трудом удержался от того, чтобы не ударить поэта по холеному лицу.
—Господин Пишкин, вы бредите? Какая полиция? Булыгу я знаю несравненно дольше вас. И если он мне нужен, стало быть, есть к нему дело.
— Верю, — примирительно произнес Пишкин. — Помните Люси? Он сейчас у нее проживает. Березовая, двенадцать. Может, все же выпьете с нами?
—Премного благодарен. Мне сейчас не до выпивки.
—Напрасно, кстати, Варенька Полуянова теперь вроде как невеста ваша, я слышал. Поздравляю. Прекрасный выбор. Красива, богата. Так что угощение по случаю помолвки не зажимайте.
Новицкий презрительно посмотрел на Пишкина. Мерзавец. Все-то ему уже известно!
—Человек! — подозвал Новицкий к себе полового.
Порылся в карманах пальто. Вынул горсть монет, не считая, сунул их в руку полового. — На все водки этим господам.
—Будет сделано, — половой, посчитав деньги, удалился.
—Надеюсь, вы довольны? — Новицкий надел на голову шапку. — Счастливо оставаться.
—Бывайте, — произнес ему вслед Пишкин.
И уже про себя добавил удовлетворенно: «Господи, благодарю тебя за то, что не даешь ты оскудеть руке подающего. Аминь».
14

По адресу, указанному Пишкиным, Новицкий быстро нашел Булыгу. Сказать, что Булыга удивился, увидав перед собой институтского приятеля, значит, ничего не сказать. Булыга был потрясен до потери дара речи. Новицкий отметил про себя, что бывший товарищ его за последнее время сильно сдал: похудел, пожелтел лицом. Одежда мятая, давно нестиранная. Домашние туфли истерты до дыр. Обстановка, в которой проживал Булыга со своей новой возлюбленной, отражала его внутреннее состояние более чем очевидно: непроглядная нужда и разброд во всем. Разбросанные вещи, много ненужного, отжившего свой век хлама, неизвестно зачем складируемого, коробки, наставленные в порядке, известном лишь их обладателям. Со стороны же постороннего, в ужасающем беспорядке. Стол заставлен давно не мытой посудой. Стулья завалены одеждой. Дешевые обои в масляных пятнах, местами оборваны до самой штукатурки. Облезлые, давно не крашенные двери, пыльные занавеси.

—Друг Новицкий? Какими судьбами?
Булыга пришел в себя, пытаясь обнять бывшего товарища. Новицкий холодно отстранился от него.
—Вижу, жизнь не удалась?
—Да уж, друг Новицкий, — безнадежно махнул рукой Булыга. — Полное дерьмо. У тебя курить не найдется? Люська все деньги выгребла, стерва. Ну, я ей покажу! Узнает, как по карманам шарить, шалава.
—Чем занимаешься? — спросил Новицкий, доставая из кармана пачку папирос.
—Чем можно заниматься в нашей дыре?
Булыга трясущейся с похмелья рукой взял сразу несколько папирос и виновато опустил глаза.
—Ты же имеешь диплом инженера. В конце концов, мог бы давать частные уроки математики.
Булыга с жадностью закурил.
—Нельзя мне. Я нелегал. Полиция по пятам ходит. Куда ни сунься – везде вычислят.
—Врешь, — Новицкий пристально посмотрел в глаза бывшему приятелю.
Булыга отвел взгляд, шмыгнул носом.
—Врешь, — жестко повторил Новицкий. — Ты думаешь, я не догадался, почему полиция нагрянула в мой дом после того, как ты узнал о Половникове? Нашим и вашим служишь?


—Наветы это все, друг Новицкий. Кто донес – я почем знаю? В твоем доме народу и без меня хватало. Что если твой управляющий Ванька постарался? Он, он, можешь не сомневаться!
—Ванька, говоришь? Ох уж этот Ванька. Может, Лукерья на зятька своего стукнула? А что? В кутузку его, непутевого. Ладно, забудем. Ты хоть и подлец, но у меня к тебе есть дело.
—Друг Новицкий, вот те крест, не виноват я, хочешь – на колени встану, лбом об пол биться буду. Не виноват. Все это злобные наветы моих недругов
—Буде как баба хныкать. — Новицкий подошел к окну, отдернул занавесь. — Хоть бы дух проветрил. Дышать нечем.
Он распахнул форточку. Холодный морозный воздух стал наполнять пыльную комнату свежестью.
—Вот что, Носков-Булыга. Слушай меня внимательно. Я обещаю забыть все, что ты натворил. Обещаю вытащить из этой дыры, дать денег, чтобы ты уехал отсюда навсегда. Но за это поможешь мне в одном деле.

—Что требуется от меня? — поинтересовался Булыга, мысленно гуляя с румяными барышнями по запорошенным снегом улицам Петербурга.
—Слышал, поди, что в последнее время в уезде неспокойно. Активизировались те, кто под видом волкодлака - оборотня проворачивает темные дела.
—Знать о том ничего не знаю. — Булыга выпустил изо рта тонкую струйку дыма. — Да и откуда мне знать, друг Новицкий, если я уже целую неделю с горя пью? Скрутила жизнь-подлянка, аж мочи нет. В этом и твоя вина есть, не отбросил бы меня, как этот окурок, возможно, я пить перестал. А так… Гори все ясным пламенем!
—Выходит, по-твоему, я во всем виноват? Ты треплись-треплись, да знай меру. Я сюда не упреки и жалобы слушать пришел.
Лицо Новицкого потемнело, на скулах заходили желваки. Булыга осекся, сел на диван, съежился, словно бывший приятель собирался его ударить.
—Друг Новицкий, ей богу, я ничего не знаю. Вот те крест!
Он быстро перекрестился. Достал из-за пазухи маленький крестик на засаленной ленточке, поцеловал его.
— Перед Богом клянусь, что не знаю.

— Возможно. В твоем состоянии неудивительно и Второе пришествие не заметить. Слушай меня и не перебивай. В последние дни в уезде неспокойно. В ряде волостей крестьяне подвергаются нападениям неизвестных лиц, винят во всем оборотня. Мы, люди образованные, знаем, что никакой нечистой силы нет и быть не может. Но темная мужицкая масса полагает, что оборотень – существо вполне реальное. Почерк преступлений один и тот же. Люди пропадают, когда их тела находят, они носят следы укусов какого-то животного. Помнишь, мы нашли тело революционера на дороге? То же самое сейчас происходит и с крестьянами.
— До сих пор, как вспомню беднягу Берковича, так мороз по коже, — подал голос Булыга, не понимая, куда клонит Новицкий.
—Так вот. Любое преступление, если таковому суждено произойти, можно отнести к проделкам то ли оборотня, то ли неизвестного злоумышленника, действующего под его личиной. Достаточно только, чтобы почерк преступления был максимально похож на почерк волкодлака.
—Что-то не пойму я тебя никак, друг Новицкий. Зачем ты об этом мне говоришь? Давай на прямоту – чего ты от меня хочешь?
—Ладно, давай на прямоту. Матушка моя перед смертью, находясь не в здравом уме, наделала столько долгов, что я оказался сейчас в безысходной ситуации. Один из кредиторов нынче потребовал, чтобы я оплатил долг. Но у меня нет достаточной суммы денег, и еще не скоро будет. Кредитор–человек страшный, бескомпромиссный, даже безжалостный. Полагаю, что умирающую матушку мою он неслучайно завлек в свою паутину. Знал о наследнике. Только прогадал: в столице я не нажил состояния, на что он, вероятно, рассчитывал. А может, матушка ему и привирала насчет моей финансовой состоятельности. Впрочем, я сам виноват – держал ее в неведении по поводу своих доходов.

—Кто-то из ростовщиков? Я их, вурдалаков, повадки знаю.
Булыга потушил папиросу о деревянный подлокотник дивана.
—Нет, в том-то и дело, что не ростовщик. Это князь. Тропов его фамилия. Слышал о таком?
—Нет, не слышал, — Булыга отрицательно мотнул головой. — Да, друг Новицкий, тебе не позавидуешь. Но я тут при чем? От меня-то что тебе надо?
—Булыга, ты, я вижу, свои мозги совсем пропил. Тропов потребовал вернуть деньги, которых у меня нет. Что я должен делать? У меня только два варианта. Первый – расстаться с имением за долги, второй….
Новицкий замолчал. Булыга выпятил глаза и провел ребром ладони по горлу, давая жестом понять, какой еще выход есть у Новицкого.
—Именно, — Новицкий кивнул. — И в этом ты мне поможешь.
—Я? Нет, Новицкий, я по таким делам не ходок. Режь меня – не буду руки марать в крови, тем более князя. Нет, нет, и еще сто раз нет!
—Напрасно. Я лично знаком с господином исправником, так что о твоих походах в полицию мне узнать не составит труда. Кнут таких, как ты, только использует, но на дух не переносит. А вот дружкам твоим, революционерам, узнать будет интересно, кому ты служишь. Поди, не один их секрет выдал? Найдут однажды тебя в этой вонючей дыре повешенного на собственных подтяжках. Какова перспектива! И другое. Я даю тебе денег. Много денег. Уезжаешь восвояси и живешь в свое удовольствие. Выбирай.
—Новицкий, ты подлец, — захныкал Булыга. — У тебя нет никаких доказательств.
—Нет – так будут, — спокойно произнес Новицкий. — Кому поверят больше: мне или тебе?
—Сколько денег ты мне дашь, если я соглашусь на твои условия? — заикаясь, почти шепотом спросил Булыга.
Новицкий заметил, что бывшего приятеля трясет, словно в лихорадке.
—Сколько тебе надо?
—Много. Причем с авансом.
—Сейчас я дам тебе пять тысяч аванса. После того, как все произойдет, получишь еще двадцать пять. Этой суммы, надеюсь, тебе хватит. Больше у меня самого нет.
—Тридцать тысяч? За князя? Маловато.
—Жадность наказуема. Решай сам, как поступить. Но учти, несмотря на прежнюю нашу дружбу, в случае отказа я тебя не пощажу. Или… или. Жду завтра с ответом. Счастливо оставаться.
Дверь за Новицким закрылась, оставив Булыгу наедине со своими мыслями. Он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, с яростью захлопнул форточку. Стекло тонко зазвенело. Он с силой кулаком ударил в окно, пробив стекло насквозь. Кровь из многочисленных порезов тонкими струйками потекла по руке. Казалось, Булыга совсем не чувствовал боли, смотрел равнодушно на то, как окрашивается рукав рубашки в алый цвет, как красные капли падают на пол, растекаясь неровными кляксами. Затем словно очнулся, обмотал руку первой же попавшейся тряпкой, упал на грязный, давно не мытый пол и завыл в голос жалобно и протяжно.