Под черным крылом Горюна. Часть 4. Главы 13-14-15

13

Варенька лежала на постели с книгой в руках, блуждающие мысли ее были далеки от текста и вертелись вокруг предстоящих родов. Беременность не была тяжелой, но после мучительного токсикоза добавились отеки на ногах, приходилось шить специальную обувь, чтобы было удобно ходить. Прежние элегантные туфельки были рассованы по коробкам и с досадой убраны подальше от глаз. Стала частой смена настроения, от истерик она легко переходила к черной меланхолии, меланхолия сменялась неуемной жаждой деятельности, и тогда вся прислуга в доме не ходила –бегала, чтобы угодить хозяйке. Особенно доставалось неумехе Аленке и кухарке. Единственный, на ком она не вымещала своего дурного настроения, был Иван. При нем Варенька всегда была ровна и приветлива, так хотелось ей продолжать нравиться управляющему, даже в нынешнем своем положении. Иногда Вареньку посещали мысли, что она непременно умрет при родах. Смерти больше всего боялась и решилась довериться в столь ответственном деле только профессиональному врачу, не безграмотной повитухе, о чем прямо заявила всем в доме на случай, если роды начнутся внезапно и не в срок. Еще мучил страх нечаянно навредить ребенку, поэтому она отказала мужу в любой близости. К ее удивлению, он сильно не настаивал, спокойно согласился со всеми доводами. Одно тревожило Вареньку: вдруг он найдет себе зазнобу на стороне? Но опасения победили ревность, в конце концов, что важнее – ребенок или мимолетная интрижка изголодавшегося самца?

Варенька, все чаще оставаясь одна, сознательно отгородившись от мужа, чувствовала появление у себя новых ощущений. Если бы земля была подобна человеку, она наверняка испытывала то же самое каждую весну, готовясь дать жизнь робко проклюнувшимся на свет божий былинкам. В Вареньке брало верх извечное женское начало, настоятельно требовавшее восполнения рода. Нет, это не было еще чувством материнства, о будущем ребенке Варенька думала отвлеченно, но все же в ней пробуждалось нечто новое, и это новое и пугало и радовало ее одновременно.
Когда Новицкий постучал в дверь ее спальни, она вздрогнула, немного подумала и позволила ему войти.
—Варя, — Новицкий присел на край постели, она резко отодвинулась от него. — Варя, мне надо с тобой поговорить. Очень надо.

—Я слушаю, — Варенька подложила подушку под спину, приняла полусидячее положение.
—Варя, — Новицкий запнулся, мучительно и долго собирался с мыслями. — В нашей жизни все идет наперекосяк. Мы стали чужими людьми, каждый сам по себе.
—Что ты имеешь в виду? — насторожилась Варенька.
—Я чувствую себя очень одиноко. Мне плохо. Как это объяснить, не знаю. Понимаешь, ты мне сейчас нужна, как никогда ранее.
—Если ты пришел просить меня о супружеских обязанностях, я уже сказала свое слово! Нет и еще раз нет!
—При чем здесь это! – Новицкий в отчаянье вскочил.— Почему ты думаешь, что меня тревожит только одно? Почему ты наряжаешься передо мной, словно кукла, стараешься хитрить, изобретаешь разнообразные бабьи штучки, но никогда не пробуешь заглянуть в мою душу? Понять, чего я хочу, кто я есть, в конце концов, уяснить, отчего моя душа подчас кровоточит, требует утешения! Из-за твоего равнодушного отношения ко мне в голову лезут черт знает какие мысли! Я на грани безумия!
Варенька испуганно привстала на локте.
—Чего ты от меня хочешь?
—Немного: понятия, сочувствия, любви, наконец! Да, простой человеческой любви!
—Дмитрий, что с тобой происходит? — Варенька села на постели, поправила растрепанную прическу. — Чем я могу помочь тебе?

—Сегодня у меня был Заваруйкин. После разговора с ним я понял, что в своей жизни должен изменить многое. Я просто обязан сделать это или сойду с ума.
—Ты говоришь странные вещи, — Варенька встала, голова у нее закружилась, и она опустилась на постель, устремив недоуменный взгляд на мужа. — Чем ты недоволен? Дела наши пусть и не столь хороши, но стараниями Ивана налаживаются, деньги есть. Имение приведено в порядок. Я решила поменять все обои и уже выписала их из Петербурга. Еще я хочу купить новое пианино, чтобы наконец устраивать у нас вечера, о которых мечтает отец. Нам необходимо налаживать связи с нужными людьми. Это требуется в первую очередь тебе. Если мы станем выращивать лен, нам нужен сбыт. Для этого пара-тройка знающих людей всегда пригодится.
—Тебе бы мужиком родиться, — усмехнулся Новицкий. — Все- то у тебя продумано наперед. Вот что значит купеческая порода!

Новицкий вдруг с ясностью осознал, что именно эти ее мужские качества – деловитость, самостоятельность в принятии решений – отталкивают его от жены. Если бы она являла собой пример женственности, слабости, он наверняка иными глазами посмотрел на нее, возможно, и полюбил, как любят беззащитного и слабого ребенка, пусть не пылкой, но покровительственной любовью, которая дает ощущение собственной значимости. Рядом с ней у него не было возможности проявить свою мужественность, и это рождало ощущение бессилия и протест. Вот Лизанька, несмотря на некрасивость лица, была слабой, хрупкой и беззащитной, оттого, возможно, до сих пор желанной. У этой же за бабьим ужимками чувствуется железная хватка, того и гляди раздавит.
—Кто-то из нас двоих должен думать о хозяйстве. Я сколько раз пробовала доказывать тебе порочность твоего поведения, странной апатии, ничегонеделания. Ты должен встряхнуться и наконец заняться делом. Так и Иван считает. Наше счастье, что на него можно всецело положиться. Конечно, тебе следует многое изменить в своей жизни, и в первую очередь само к ней отношение. И потом, ты вовсе не одинок. У тебя есть я. Мы связаны обетом перед алтарем. Вспомни: и в радости, и в печали. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой.

—Варя, я запутался. Глупо, конечно, понимаю, что живу сомнамбулой (1). Свихнуться боюсь. Чувствую себя зверем, спрятавшимся в нору. Вдруг это ликантропия? Может, я болен? Да-да, я понял, все странные игры моего сознания – результат болезни. И я должен сопротивляться ей! Варя, не оставляй меня, даже если я буду метаться по комнатам и выть, как зверь! Это пройдет, я знаю, мне только необходимо на что-нибудь опереться. Поверить в доброе, светлое. Доктор говорил, что вера помогает человеку сопротивляться болезни. Я не верю в Бога! Что мне делать? В чем найти опору?
—Дмитрий! — Варенька поежилась. — Может, съездим в монастырь? Хотя бы в Печоры. Это тебя ни к чему не обязывает, просто давай съездим.
—В монастырь, говоришь, — Новицкий порывисто сел на постель к Вареньке. — Можно и в монастырь. Может, мне монахом стать? Нет, монахом нельзя, я в Бога не верю. Был бы жив Гордей, он точно нашел выход. Как мне его не хватает! Давай, Варя, съездим в монастырь, вдруг поможет? Гордею такая идея понравилась бы.
—На следующей неделе и поедем.

Варенька протянула руку и обняла мужа за шею.
—Успокойся. Я рядом. Завтра схожу в церковь, поставлю свечку за твое здоровье. Все у нас будет хорошо. Бог непременно поможет. Надо только молиться. Если хочешь, поедем в Олонец к мощам святого Александра. (2) Он страждущим помогает, чудеса исцеления не раз проявлял. Так что не страшны нам никакие болезни.
В дверь тихо, но настойчиво постучали.
—Кто там? — недовольно спросил Новицкий, снимая руку жены со своей шеи.
—Барыне письмо с нарочным от ихнего батюшки. Говорят, срочное, — послышался из-за двери голос горничной.
—Что-то случилось, — голос Вареньки дрогнул.
Она встала с постели, подошла к двери и распахнула ее.
Горничная на подносе подала ей конверт. Дрожащими руками Варенька вскрыла его.
—Что в письме? — поинтересовался Новицкий, когда жена с непроницаемым лицом сложила исписанный крупным почерком Полуянова листок бумаги.

—Отыскался муж княгини. Отец пишет, что нашли его в Новониколаевске. (3) Князь сильно искалечен и живет под присмотром одной дамы, которая ухаживает за ним. Он носит чужую фамилию и скрывает собственную. Нет сомнения, что найденный именно князь Боров. Пока это все, что о нем известно.
—Вот это дела! — присвистнул Новицкий. — Получается, что Марианна была повторно замужем при живом муже!
—Откровенно говоря, лучше бы он не находился. — Варенька протянула письмо мужу. — Отец пишет, что у князя нет обеих рук и выжжены глаза. Бедная Марианна Вениаминовна! Она так надеется на встречу с мужем. Знать бы заранее, что уготовила нам судьба.
—Тяжелое испытание ждет княгиню, — Новицкий пробежал глазами письмо. — Вряд ли кто осудит ее, если она мысленно похоронит его во второй раз.
—Мне следует ознакомить их сиятельство с этим письмом.
Варенька распустила волосы, пытаясь их уложить в прическу, но шпильки, как назло, валились из рук.

—Скажи мне, — сощурив глаза, произнес Новицкий. — С чего это вдруг твой батюшка вздумал нанимать детектива для поисков князя? Какую интригу вы с ним затеяли?
—Ты напрасно подозреваешь нас в умысле, — Варенька наконец справилась с прической, заколола шпилькой последнюю прядь. — Их сиятельство неоднократно высказывала пожелание найти мужа, а у отца знакомый в Петербурге занимается частным сыском. Вот отец и отписал ему, чтобы тот помог княгине.
—Ох, что-то верится с трудом в бескорыстность твоего батюшки, — Новицкий подошел к Вареньке, поправил вылезшую из прически шпильку. — Он пальцем без выгоды не пошевелит, а тут весьма затратное мероприятие. И все бескорыстно?
—У меня сзади все в порядке? — спросила Варенька мужа, не ответив на его вопрос. — В зеркало не видно.
—Все в порядке. Только я думаю, откажись княгиня признать мужа, плакали ваши денежки.
Новицкий нехорошо усмехнулся. Варенька сверкнула глазами на выпад мужа.
— Это мы еще посмотрим, — произнесла она сквозь зубы.
Новицкий поразился перемене, произошедшей с женой. Только что была нежная, чуткая, тихая, теперь же перед ним стояла решительная, в чем-то даже хищная женщина. Глаза сузились, тонкие ноздри подрагивали, как у зверька, почуявшего добычу.
—Какие метаморфозы, — с горечью произнес Новицкий.

Варенька решительно позвонила в колокольчик. Тут же явилась горничная, да так быстро, словно под дверью стояла.
—Найди Якова. Мне срочно нужен экипаж.
—Слушаюсь, — произнесла горничная и удалилась.
—Дмитрий, пойми, для меня очень важно, какое решение примет княгиня. От этого зависит дальнейшее благополучие не только нас, но и наших будущих детей. Да, кстати, забыла тебе сказать. У нас в доме будет еще одна прислуга. Вернее, гувернантка для Петруши. Так что ты не удивляйся и не третируй ее лишними расспросами. Мальчик нуждается в постоянном присмотре и обучении, надеюсь, ты согласен со мной?
—Молодая? — невпопад спросил Новицкий.
—Это единственное, что тебя интересует? — зло спросила Варенька, поправляя наспех надетый жакет.
—Нет, просто со мной уже никто не считается в этом доме. Даже управляющий больше советуется с тобой.
—Я в том виновата? Ты поцелуешь меня на прощание?
Она подставила щеку для поцелуя, он нехотя коснулся ее губами.
—Жди меня с известиями, — Варенька критически осмотрела себя в зеркало, сунула письмо в карман и быстро вышла из комнаты.

Примечания

1. Сомнамбула – лунатик. Спящий человек, способный во сне совершать бессознательные движения, в том числе и ходить.

2. Александр Свирский – в миру Амос (1448-1533). Русский православный святой, почитаемый в лике преподобных. Единственный из русских святых, кто удостоился лицезреть Святую Троицу. В 1485 г. ушел на Святое озеро, расположенное близ Олонца на р. Свирь. Впоследствии здесь возник Александро-Свирский монастырь (ныне близ г. Лодейное Поле, Ленинградская обл.). В настоящее время чудом обретенные нетленные мощи святого Александра покоятся в раке в Преображенском соборе монастыря.

3. Новониколаевск – совр. г. Новосибирск.

14

Начало ноября ознаменовалась одним очень важным событием, во многом изменившим облик аграрных отношений в стране. Монаршим волеизъявлением от 9 ноября 1906 года указывалось: те земли, что были обременены выкупным долгом, (1) кабальным условием при освобождении от крепостной зависимости, теперь могут быть откреплены в личную собственность. Крестьянин имел право требовать выделения ему участка земли из мирского земельного надела, но условием этого ставился выход из общины. Хотя и не возбранялось по-прежнему пользоваться общими угодьями. Подобная двойственность решения смущала крестьянские умы. Нельзя сказать, что прожекты премьера Столыпина были с энтузиазмом встречены в правительственных верхах. К разрушению поземельной общины общество не было готово, и это понимали многие. Не созрел еще в русском крестьянине, ориентированном на соборность, общинность бытия, частный собственник. Голоса, раздающиеся против решений премьера, указывали на то, что, получив возможность распоряжаться свободно землей, крестьянин, не имеющий навыков собственника, но зато имеющий ряд злостных привычек, пустит свою семью по миру. Земли быстро будут скуплены состоятельными общинниками, и данное решение только наплодит люмпенов. Но премьер был непреклонен и ловко отбивал все доводы своих противников. Столыпин отлично помнил, как, будучи еще саратовским губернатором, гасил ружейным огнем крестьянские волнения. Тогда именно общины натравливали крестьян на помещиков, выступали с инициативами погромов поместий и потравами хозяйских полей. Столыпин общину не любил и, несмотря на сопротивление Государственного совета и весьма влиятельных царедворцев, все же убедил императора в важности аграрной реформы. По мнению Столыпина, проведение необходимых мероприятий снизило бы накал общественных страстей, к тому же позволяло убить еще двух зазевавшихся зайцев: под влиянием умелой агитации часть крестьян добровольно, что немаловажно, покинет перенаселенные центральные губернии и отправится на восток страны, за Урал, где земли хоть отбавляй, только паши, не ленись. И второе: получив землю в частную собственность, крестьянин дурь революционную поубавит. Все беды России – от проклятого аграрного вопроса. От малоземелья, от ущемленного права русского крестьянина владеть тем, что обильно полил своим потом. В общем, во многом Столыпин был прав. Следовало сделать ставку не на помещиков, большинство из которых держалось старых костных привычек, выработанных столетиями. Или, начитавшись статей соблазнителей умов типа господина Струве, (2) уходила в другую крайность, увлекшись либеральными идеями, шедшими вразрез с чаяниями и настроениями большинства. И не на стенающую интеллигенцию, мечущуюся между любовью и презрением к темной необразованной массе, хмуро и исподлобья поглядывающих на нее, интеллигенцию, мужиков. Не на купца, озабоченного подсчетом барышей, – то ли выгорит дельце, то ли нет, еще по воде вилами писано, не на ростовщика, и даже не на заводчика, а на крепкого крестьянина-собственника, того, кто с утра до вечера тянет на себе основное ярмо, обеспечивая страну главным – хлебом. Того, у которого не забалуешь. И с которого всегда можно получить в виде налога звонкую монету. На основу и надежду русского государства.

Крестьяне плохо понимали суть того, о чем говорилось в царском указе. Ползли различные слухи, но более всего – о черном переделе земли. Помещики были в растерянности – а ну как начнется самовольный захват пашен и угодий? Еще не известно, как крестьянские сходы себя поведут. Как землю на отруба и хутора делить станут, если вдруг все надумают из общины выходить? Земля-то наподобие бабьей утробы: одна родит исправно, другой бог, сколько ни проси, плода не дает. Не одинаково родит земля-кормилица – здесь поля колосятся, а здесь, хоть убейся, кроме чахлого колоса ничего не растет. Тощая земля. Где глины больше, где песка, где и вовсе болотина. В общем, вопросов было больше, чем ответов, такое положение дел не могло не вызвать брожение умов.

Прочитав в прессе о полемике вокруг указа, Волгин понял: это как раз тот случай, чтобы начать действовать. Не долго думая, он отписал Новицкому, что ситуация назрела. Новицкий, получив послание Волгина, вспомнил свой с ним разговор о ликантропии. Задумался. Слишком уж рискованное предприятие предлагал ему Волгин. Если отказаться, писатель начнет считать Новицкого трусом, а трусом тот никогда не был. В глубине души Новицкий надеялся, что у них с Волгиным ничего не получится из задуманного. В самом деле, возможно ли вызвать ликантропию слухами и догадками? Поговорит крестьянская масса, поволнуется и успокоится. Все пойдет своим чередом. Вот он, Новицкий, сильно обеспокоился, когда понял, какие гримасы строит ему его сознание. Спасибо Заваруйкину, унес портрет Лизы. Вареньке спасибо, сдержала слово, съездила с ним в Печоры. После посещения монастыря нервы Новицкого успокоились, и он стал реально смотреть на мир. С чем это было связано, он не мог объяснить, наверное, с самовнушением. Нет никакой ликантропии, все идет так, как и должно – с заботами, тревогами, планами и мечтами.
И тут как назло письмо Волгина. Подумал немного и решил: была не была! Следовало с чего-то начать действовать. Верный способ передачи информации крестьянам – Иван Лодыгин. Первым делом решил прощупать управляющего на предмет видения проблемы. Вызвал его к себе в кабинет, услышав, как Иван беседует с Варенькой об остатке расчета с крестьянами.

—Звали, барин? — Иван в ожидании застыл в дверях кабинета.
—Звал. Проходи, у меня к тебе разговор есть. Ты слышал о новом царском указе?
—Слышал что-то, — Лодыгин почесал за ухом.
—Понял, о чем речь? — Новицкий откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на управляющего.
При этом правая рука его постукивала по столу остро оточенным карандашом.
—Мудрено все как-то, — нерешительно произнес Иван, не понимая, куда клонит хозяин. — Казенным языком писано. Так у нас в деревне не говорят. Понял, что о землице идет речь, а что к чему, еще не разобрался.

—В том-то и дело, что мудрено. Знаешь, почему? Нынче царским указом приказано начать разрушение общины. На данный счет и секретный циркуляр имеется.
—Зачем разрушать? — не понял Лодыгин. — Нет, разрушать нельзя. Мы издревле привыкли миром жить, что же будет, если общину порушить?
—Будет хаос, — многозначительно произнес Новицкий, сделав ударение на последнем слове. — Только те, кто все это придумали, не понимают главного. Жизнь нашего мужика совсем не та, что у его европейского собрата, на которого так любят ссылаться в верхах противники общины. У нас община – способ коллективного выживания, согласен со мной?
—Наверное, — приуныл Ладыгин, до сознания которого плохо доходило сказанное барином.
Как это – порушить общину? И главное – зачем?
—Мною получено распоряжение довести до крестьян суть предполагаемых изменений. Поскольку сам я с крестьянами не имею контакта, думаю, ты справишься лучше меня.
—Я постараюсь, но что следует говорить? — Иван поднял на Новицкого глаза с застывшим в них недоумением.

Новицкому стало не по себе от собственной лжи. Но отступать он не привык.
—Скажешь следующее. Баре, мол, получили приказ разъяснять по деревням суть предполагаемых изменений. А они состоят в следующем. С начала нового года крестьяне получают возможность всецело распоряжаться своими участками земли, потребовав их выдела из мирского надела. С крестьянской земли снимаются все обременения, связанные с выкупными платежами.
—Так давно пора! — воскликнул Иван.
—Но это еще не все, — продолжал Новицкий с невозмутимым видом. — Земля может быть предоставлена в собственность только при условии выхода из общины. И никак иначе. К тому же принято решение выселить часть крестьян в Сибирь – на новые земли. Сильные общинники получат возможность по решению сходов требовать себе наделы земли в виде хуторов и, как их там, отрубов, (2) более слабым общинникам будет предложено отправиться на восток страны – в Сибирь. Правительство всерьез озабочено перенаселением в центральных и западных губерниях, поэтому церемониться не намерено. Министерству железнодорожного транспорта приказано выделять спецвагоны для переселенцев. Сказывают, для этих целей переоборудуют вагоны, ранее предназначенные для перевозки скота.
—Как так скота? — удивился Ладыгин.
—Да-да, скота, — повторил Новицкий. — Иначе как крестьяне поместятся со всем своим скарбом? Первыми станут выселять тех, на кого укажет полиция как на неблагонадежных, сеющих смуту по деревням. Уже готовы списки, правда, я их сам не видел, только слышал о них. Поэтому за достоверность не ручаюсь.

—Так нельзя, — выдохнул Иван, пытаясь переварить сказанное. — За что же, барин, людей в Сибирь ссылать, благо бы преступниками были? А так – наши же миряне.
—Вам с отцом нечего опасаться. Наоборот, сильные хозяева получат много земли, причем вся земля будет привязана к одному месту, чересполосицы больше не будет. Паши, сей, можно будет и о конезаводе подумать.
—Все это хорошо, но в Сибирь- то зачем? — не унимался Иван.
—А куда еще? — невозмутимо произнес Новицкий. — Только в Сибирь. Чай тоже русская земля.
—Я об этом должен сказать общинникам? — приуныл Лодыгин.
—Сделай милость, скажи, ты все же близок им, надо же донести до народа суть задуманного властями.
—Хорошо, я могу идти?
—Иди и смотри – не напутай чего. Вот бремя тяжкое нынче выпало нам.

Спустя пятнадцать минут в дверь кабинета постучалась Варенька.
—Дмитрий, можно войти?
—Чего тебе? — раздраженно спросил Новицкий, отодвигая от себя исписанные листы.
—Что ты сказал Ивану, он вышел от тебя таким расстроенным?
—Это наши дела, тебя они не касаются.
— Нет, касаются. Все же, что ты сказал Ивану?
—Варя, ничего интересного для женских ушей я ему не сказал. Мы обсуждали суть задуманного правительством одного мероприятия. Не все понравилось Лодыгину, но я к его расстройству не имею ни малейшего отношения. Его огорчило решение властей о выселении крестьян в Сибирь.
—Как – в Сибирь? — Варенька присела на стул, схватилась за живот. Резануло так, что дыхание перехватило. — Неужели ты серьезно?
—Вполне. В прожектах правительства – избавиться от части крестьянской массы в центре путем переселения ее в Сибирь.
—Ты шутишь?
—Если бы, — вздохнул Новицкий и посмотрел в широко раскрытые глаза жены. — В Сибирь, Варя, в Сибирь. Там земли много.
—Дмитрий, у меня, кажется, начинается. Зови доктора, — с трудом выдохнула Варенька и схватилась рукой за край стола.
—Как – уже? — испуганно произнес Новицкий и привстал со стула. — Где горничная? Да помогите же кто-нибудь!
На его испуганные крики прибежала Аленка.

—Беги, скажи Якову, доктор срочно нужен, пускай привезет. И горничную позови.
—Потерпи, Варя, — твердил Новицкий, успокаивая бледную, всю в испарине Вареньку.
—Ложитесь, барыня, — горничная помогла хозяйке добраться до спальни, усадила ее на постель. — Господи, и впрямь рожать собрались, подол мокрый.
—Отчего? — промямлила Варенька, с ужасом ожидая новой волны схваток.
—Воды, барыня, отошли, скоро увидите своего первенца.
—Я раньше умру, — плаксиво скривила губы Варенька и часто задышала.
—Не умрете, дело обычное. Вы лягте, а я скажу кухарке, чтобы воды вскипятила.
—Погоди, — схватила за руку горничную Варенька. — Не оставляй меня. Скажи, как долго будут длиться мои мучения?
—Так это у кого как, — горничная погладила барыню по руке, — бывает и долго. Только потом, помяните мое слово, вы об этом и не вспомните. Бабы быстро муки родовые забывают.
—Скажи, грешно ли думать о том, что мужу в свою спальню я никогда больше войти не позволю?
—Так все говорят, потом позволяют, еще и радость при энтом испытывают. Так уж природой заведено.
—Какая радость! — с досадой воскликнула Варенька. — Вранье все это. Нет никакой радости. Гадость одна и страданье. Все мужчины – грубые скоты. А нам – одни мученья. Ой! — вскрикнула она и закусила губу. — Скорей бы все закончилось, мочи нет!
—Вы уж лежите, я пойду распоряжусь насчет воды.
Горничная вышла, прикрыв за собой дверь. Варенька только услышала ее слова, обращенные к Новицкому:
—Нельзя, барин, к роженице. Лучше успокойтесь. Если доктор не поспеет, сама приму. У меня родительница повитухой была. Справлюсь.
Варенька закрыла глаза и приготовилась к самому худшему. Ее взору предстал с огненным мечом божий посланник и строго спросил:
—Достойно ли ты жила, Варвара Саввична, что ожидаешь попасть в рай, а не в гиену огненную? Не лгала ли? Не обидела ли кого словом гневным? Часто ли думала о Боге? Соблюдала ли заповеди его?
Варенька всхлипнула и впервые за страданиями своими подумала о ребенке. И мысли о нем, еще не рожденном, но таком близком, придали ей сил.

Примечания

1. Те земли, что были обременены выкупным долгом – после освобождения от крепостной зависимости крестьяне за отводимые им земельные наделы должны были сначала отбывать рабочую повинность или платить деньгами за землю, признанную собственностью помещиков. После заключения соответствующих договоров (уставных грамот), отношение крестьян к помещикам ликвидировалось. За убытки казна выплачивала помещикам стоимость тех земель, что отошли под крестьянские наделы. В свою очередь крестьяне должны были в течение 49 лет погасить свой долг государству, внося ежегодно выкупные платежи в размере 6 процентов от выкупной ссуды.

2. Струве – Петр Бернгардович (1870-1944), русский общественный деятель, экономист, публицист, историк, философ. Проповедовал идеи политической свободы. Идейные искания привели его от марксизма в лагерь либерального консерватизма. Стоял в оппозиции к власти.

3. Отруба – в начале 20 в. согласно земельной реформе, названной столыпинской, земельный участок, выделенный из общинной земли в единоличную крестьянскую собственность.

15

С утра погода была скверная, промозглая, ветреная. То ли дождь, то ли мокрый снег беспрерывно падал на голову прохожих, растекался грязными кляксами луж на дороге. Лихачи- извозчики так и норовили с шиком промчаться, чтобы ошметья грязи летели в разные стороны из-под копыт лошадей. Берегись прохожий, знатный господин едет! Невдомек ему, такому важному, что всякий обрызганный тобой норовит вслед выругаться покрепче и пожелать лихачу всего того, что он заслуживает. Осень есть осень. Ее встречают как неизбежное зло. И мирятся с тем, что влага небесная все никак не кончается, и покрасневшие руки стынут от пронзительно холодного ветра. От его порывов не спасают поднятые воротники, бродяга забирается под пальто, холодит тщетно пытающееся согреться тело. Лезут в голову назойливые мысли о возможной простуде, насморке и воспаленном горле.

В такую погоду, как говорится, хозяин собаку на двор не выгонит, пожалеет, а тут – на тебе! – приглашение в Дворянское собрание. Проводится благотворительная лотерея на нужды детей-сирот. Так что надо ехать. А после – бал. Красивые дамы, учтивые кавалеры, люстры, канделябры, зеркала, шампанское. Но все суетливое и искусственное, начиная с натянутых улыбок лакеев и заканчивая мнимой щедростью господ. Настроение прямо-таки невеселое.
Павел Игнатьевич Заваруйкин с тоской посмотрел на жену.
—Маргалия, не замерзла?
—Самую малость.
Марго поежилась, откинулась вглубь крытой коляски. Еще глубже засунула руки в меховую манжетку.
—Шоколадку хочешь?
—Не хочу, — Марго с тревогой посмотрела на мужа. — Ты не заболел? Что-то вид мне твой не нравится.
—Нет, я здоров, так, мысли невеселые одолевают. Как община зиму проживет? Отец Лавр пишет, полиция часто их тревожит. У некоторых насельников проблемы с законом. Дурное в человеке быстро не изживается.
—Хоть сегодня ты можешь не думать о своей общине? — недовольно произнесла Марго.
—Я, пожалуй, съем шоколадку, — невпопад сказал Павел Игнатьевич и полез в карман за сладостью.

Оставшуюся дорогу они молчали, поглядывая друг на друга. Оба с удовольствием сидели бы сейчас дома у печки, наслаждаясь теплом, но чувство общественного долга было превыше комфорта. Кто как не они, богатые люди уезда, помогут детям-сиротам в их нуждах. А что до погоды…. так чего хотеть от ноября?
Павел Игнатьевич по приезде в Дворянское собрание оставил жену в компании местных матрон, а сам пошел на поиски предводителя уездного дворянства Завьялова. Дамы сказали, что видели его здесь недавно. Подойдя к парадной лестнице, Заваруйкин столкнулся взглядом с незнакомым господином лет тридцати в наряде более чем скромном, можно сказать, бедном для подобного мероприятия. Обшлага рукавов темно-коричневого узкого сюртука были обтрепаны от долгого ношения, отчего незнакомец стыдливо прятал руки за спину, делая вид, что поигрывает перчатками. Возможно, мимолетно скользнув взглядом, Заваруйкин вскоре бы забыл о встреченном им господине, но тот учтиво поклонился и шагнул навстречу, давая понять, что имеет намерение заговорить с Павлом Игнатьевичем.

—Господин Заваруйкин?
—Да, — удивленно произнес Павел Игнатьевич и подумал, что раньше никогда не видел этого господина. Странно, откуда тот знает его имя?
—Разрешите рекомендоваться: Венгеров Сергей Львович. Дворянин, с вашего позволения. Вижу, вас несколько смутил мой вид. Заранее приношу свои извинения.
—Мне нет абсолютно никакого дела до вашего вида, — равнодушно произнес Заваруйкин, отводя взгляд в сторону.
Он успел заметить и серые глаза, наполненные мольбой, и редкие, словно полегшая от непогоды чахлая пшеница, волосы на голове. Своим видом господин напомнил Заваруйкину несчастного, окоченевшего от стужи воробья.
—Простите бога ради за навязчивость, я понимаю всю нелепость моих притязаний. Мне необходимо с вами переговорить по одному очень важному и щепетильному для себя делу.
—Слушаю вас.

Павел Игнатьевич нервно стал оглядываться по сторонам. Он не хотел, чтобы его видели в компании столь сомнительного господина.
—Извините великодушно, мне очень стыдно отнимать ваше время, но нужда в разговоре.
—Так какое вы имеете дело ко мне? — нетерпеливо перебил собеседника Павел Игнатьевич.
—Видите ли, мне стало известно, что вы взяли на воспитание из приюта девочку Машеньку. Марию Петрову.
Господин нервно полез в карман сюртука и вынул оттуда сложенные вчетверо листы помятой бумаги.
—Это письма ко мне матери Машеньки, они подтверждают, что я прихожусь отцом девочки, вы их прочтите.

Заваруйкин не стал читать чужие письма, отвел от себя протянутую руку господина, которая сильно дрожала от волнения.
—Почему я должен верить вам? — спросил Павел Игнатьевич. — Когда мы брали ребенка из приюта, нам сказали, что мать ее умерла, иных родственников не имеется.
—Вам все правильно сказали. Ее мать звали Любой, Любовью Петровой. Она была модисткой у некой мадам по имени, простите, забыл. Та мадам до сих пор держит магазин женского белья в Гостином дворе. У нее много красивых девушек в услужении, но Люба… Люба была нечто особенное. Вы понимаете меня? Между нами возникло сильное чувство. Люба была в тягости, когда мне предъявили обвинение в краже казенных денег. Видите ли, некоторое время назад я жил в Петербурге, служил в банке. Был молод, бесшабашен, имел сомнительных друзей, которым хотелось помочь. Смысла нет объяснять вам, постороннему человеку, те механизмы, что позволяют казенным деньгам из реальных сумм превращаться в зеро. Из Петербурга вынужден был бежать, осел здесь, в тихом и провинциальном городке, познакомился с Любой. Увы, полицейские ищейки вскоре отыскали меня. Сумма была ничтожной, доказательств мало, все же их хватило на то, чтобы на некоторое время забыть о свободе. О рождении дочери я узнал уже в тюрьме. Мы не были венчаны, поэтому вам сказали, что у ребенка не осталось родных. Машенька считается незаконнорожденной.

—Я сочувствую вашей истории, — Павел Игнатьевич пожевал губами. — Видит Бог, понимаю те чувства, которые испытываете вы как отец, потерявший собственное дитя. Но Марго, моя жена! Она никогда не пустит вас на порог, поскольку ее привязанность к ребенку безгранична. За то время, что девочка у нас, мы с женой успели полюбить ее как родную дочь.
—Помилосердствуйте, господин Заваруйкин, позвольте хотя бы взглянуть на нее. Месяц назад скончалась моя несчастная матушка, и я остался совсем один. Кроме дочери, у меня никого на целом свете нет. Я должен увидеть ее! Смею ли я надеяться на большее? Конечно же, нет! Умоляю вас, дайте мне возможность свидеться с дочерью!
—Право, не знаю, что и сказать. Марго, бедная Марго! Послушайте, вы еще молодой человек, женитесь, у вас еще будут дети. Машеньку забудьте. Считайте, что ее нет.
—У меня никогда не будет детей. Тюрьма не прошла бесследно для здоровья. Я болен, увы. И сколько мне осталось – одному Богу известно. Дайте хотя бы взглянуть на девочку, и я оставлю вас в покое. Клянусь!

—Хорошо-хорошо, — Павел Игнатьевич не на шутку испугался, заметив, что господин готов повалиться ему в ноги. — Приходите завтра под видом того, что желаете наняться на работу садовником. Я как раз подыскиваю себе работника. Вы увидите свою дочь, обещаю вам.
—Спасибо, — серые глаза господина увлажнились, и он с благодарностью схватил руку Заваруйкина, чтобы пожать ее. — Вы благородный человек, может быть, самый благородный из всех, кого я знаю.
—Идите уж с богом! — устало произнес Заваруйкин, развернулся и медленно побрел прочь.
В подавленном состоянии, никого не замечая вокруг, погруженный в тревожные думы, он прошел мимо Кукушкина. Кукушкин остановился и окликнул Заваруйкина.
—Павел Игнатьевич, что-то случилось? На вас лица нет?
—А, это вы? — медленно произнес Заваруйкин и печально посмотрел на Кукушкина. — Вы господина Завьялова не видели?
—Пока нет, да что такое с вами?
—Ничего, — Заваруйкин расправил плечи, не желая показывать посторонним свое удрученное состояние. — Я в полном порядке. Погода, знаете ли, давит. У вас нет ощущения, словно на плечах медведь сидит?
—Слава богу, только погода, — облегченно произнес Кукушкин. — Минутой назад мне казалось, что вы серьезно заболели.
— Вам показалось. Я в полном здравии. Скажите, их сиятельство княгиня Борова прибыла?

—Вы, Павел Игнатьевич, разве не в курсе, что у княгини нынче другие заботы?
—Что с княгиней?
—Княгиня нашла своего мужа, который считался погибшим. Представляете, полный инвалид, нет обеих рук, глаз один выжжен полностью, второй еле видит. Он в Новониколаевске под чужой фамилией проживал, не хотел молодую красавицу жену собой обременять. Еле уговорили домой вернуться. Наша княгиня лично моталась в Сибирь, упрашивала муженька не оставлять ее вдовой при живом муже, а как привезла домой, так ни на шаг от него не отходит.
—Замечательно. — Заваруйкин взялся за пуговицу пиджака Кукушкина, потянул ее на себя. — Замечательно. Рад за княгиню. Она, может, единственная из нас, грешников, кто выстрадал и заслужил свое счастье.

—Хорошо счастье с безруким и слепым уродом! — ухмыльнулся на слова Заваруйкина Кукушкин, представив сальную картину общения княгини с увечным мужем.
— Что вы называете счастьем? — Заваруйкин оставил в покое пуговицу своего собеседника. — Сладко жрать? Сорить деньгами? Отплясывать на балах и не думать с тревогой о завтрашнем дне? Нет, истинное счастье то, что обретается через страдание. Все остальное мимолетно, ненадежно и призрачно. Впрочем, большинству людей это трудно понять.
—Чудной вы человек, право, Павел Игнатьевич, — Кукушкин перевел взгляд на проходящую мимо даму с молоденькой дочерью. — Посмотрите лучше, какие здесь девицы. Одна краше другой. Вон та, что веером обмахивается – красотка! А та, что у окна? Задумчива, строга, соблазнительна. Какие руки, какая грудь! Расслабьтесь, Павел Игнатьевич. Впрочем, дело ваше. Можете и дальше предаваться хандре. Я, в отличие от вас, намерен сегодня веселиться. Ипохондрия – не мой стиль. Всего хорошего. Надеюсь все же увидеть вас на балу.



Павел Игнатьевич посмотрел с тоской вслед Кукушкину, затем подошел к большому зеркалу, где он отражался в полный рост, критично осмотрел себя. «Интересно, — подумал он, — смог бы я понравиться молоденькой девушке?»
Поправил галстук, одернул пиджак, выбрал взглядом не самую красивую, но свежую барышню, улыбнулся ей. Девица смущенно покраснела и отвернулась. Интереса к стареющему господину она не проявила. Павел Игнатьевич усмехнулся над собственным неудачным экспериментом и отправился на поиски Марго, твердо решив пока ничего не говорить ей о странном господине и разговоре с ним.