Мать химика

XIX глава
Говорят, что там, где одна смерть, за ней следует другая. Вот и теперь: не успела Мария Дмитриевна свыкнуться с мыслью, что Ивана Павловича более нет рядом и некому протянуть ей руку помощи, когда она так нуждалась в поддержке, как грянул новый удар - ещё сильнее предыдущего, окончательно лишивший Менделееву сил - телесных и душевных. Ровно через три месяца после смерти отца от продолжительной-затяжной чахотки скончалась Апполинария. И до того исхудавшая и бледная, девушка в последние дни превратилась в скелет, обтянутый землянисто-сероватой кожей, и так умерла на руках обессиленной от горя матери, что днями и ночами просиживала у её изголовья, позабыв об отдыхе и сне. В последние минуты свои Поленька оставалась в беспамятстве, а Мария Дмитриевна держала её тонкую руку в своих ладонях, орошала её слезами и поцелуями, боясь хоть на миг взглянуть в незнакомое ныне лицо.
На похоронах Менделеева держалась из последних сил, поддерживаемая с двух сторон старшими сыновьями. Слёзы туманом застилали её глаза и она словно во сне бреда туда, куда ей велели, делала то, что говорили. Осторожно она наклонилась над телом дочери во гробе, дабы коснуться губами её лба, покрытого венцом, а потом вслед за остальными бросила горсть землицы в холодную могилу и звук ударяющегося кома земли о крышку гроба отпечатался в её душе кровоточащим шрамом. И только спустя четверть часа, когда над землей, убелённой снегом, возвысился могильный холмик, Мария Дмитриевна вдруг пришла в себя, будто какая неведомая сила заставила её осознать происходящее вокруг, понять, наконец, каждый предопределённый Господом шаг, что свершается по воле ли, вопреки ли желаниям человека и вот снова увидеть жизнь такой, какой она была. Вокруг стояли люди: близкие и родные, друзья и знакомые - и все они оказались рядом - она не была одинока. К ней подошли Наталья Дмитриевна Озвенцовская и Пелагея Андреевна - обе дородные, в чёрных траурных накидках; голову Пелагеи Андреевны покрывал чёрный тёплый платок, на голове же княгини была шляпа с тонкой сеткой вуали, скрывающей верхнюю часть лица. Обе женщины, со скорбными заплаканными глазами, приблизились к Менделеевой, выразили ей от всего сердца глубочайшее сочувствие, ибо и сами не раз переживали подобное.
- Сердце моё растерзано, а я даже не смею больше плакать, - ответила им Мария Дмитриевна, когда они неспешным шагом шли обратной дорогой средь серых надгробий и чёрных деревянных крестов, - а ныне страшусь за Лизоньку, ибо не желаю даже думать, что могу потерять и её. Боже мой! Дай мне силы и крепость страдать и терпеть!
Она запрокинула голову к высоким небесам, там, в бескрайней тишине, медленно проплывали облака. Холодеющей рукой она осенила себя крестным знаменем и сердце её, пережившее так много в последнее время, немного успокоилось.
За воротами погоста к Менделеевой приблизилась незнакомка, одетая в чёрную шубу и французскую шляпу, лицо её, сокрытое сеткой вуали, показалось знакомым, и Мария Дмитриевна только теперь поняла, что мельком видела эту женщину у могилы дочери среди других, и что именно она возложила после самый пышный венок, приковав тем самым невольно внимание собравшихся.
- Мария Дмитриевна, вы не узнаёте меня? - поинтересовалась незнакомка, беря ту под руку как если бы была её лучшей подругой.
- Простите мою забывчивость, сударыня, связанную с обрушившимся на мой дом горем, но я, право, не припомню вашего имени, вы уж простите меня.
- Вам не за что извиняться, Мария Дмитриевна, - незнакомка в богатом одеянии откинула вуаль и только тогда Менделеева вспомнила её имя, произнеся его со слезами на глазах:
- Маргарита Александровна! Неужто это и правда вы?
- Да, это я.
- Но.., вы приехали из Москвы сюда.., в этот отдалённый уголок Империи только лишь затем, чтобы заручить меня поддержкой?
- Я многое бы отдала, чтобы видеть вас вновь счастливой, но, увы. Василий Дмитриевич поведал о вашем горе и я как только могла быстрее приехала сюда, в Тобольск. Мне очень жаль, что в такое-то время вы потеряли разом и мужа и дочь. Мои соболезнования.
- Ах, Маргарита Александровна, вы необыкновенная женщина, вашими устами говорят ангелы, но я буду молиться, чтобы Господь дал мне силы претерпеть все испытания и жить дальше.
- Все мы не без греха и не стоит считать меня святой.
Последние слова княгиня Павликовская произнесла каким-то чужим, не своим голосом и от этого стало Марии Дмитриевне не по себе, но она, слишком уставшая, слишком несчастная, выкинула сие из головы и, не привыкшая видеть дурное в человеке, списала всё на собственное недомогание.
Минуло немного времени после смерти Апполинарии. Мария Дмитриевна, свыкнувшись с новой потерей, постепенно пришла в себя, с головой ушла в фабричное дело, приносившее всё меньше и меньше дохода, а за пределами фабрики всё своё внимание, всю любовь и привязанность, коими с рождения обладала сполна, дарила детям: Лизоньке, Пашеньке да Митеньке. Матерью она являлась ответственной, а после преждевременного ухода Поленьки, опасаясь, что сможет потерять и младших детей, превратилась в наседку, не отходившую от милых чад ни на шаг. Сыновья, в особенности младший, радовали её своими успехами в школьных делах, а Митя не раз удостоился наград за отличную учёбу по точным наукам, что в свою очередь, привело к отставанию по языкам, истории и литературе. Мария Дмитриевна где уговорами, где строгим голосом заставляла сына садиться за гуманитарные предметы и он, пождав в недовольстве губы, садился за письменность, ибо мать являлась для него непререкаемым авторитетом, кою он боялся обидеть или расстроить.
В новом витке жизни Менделеевых появилось - яркое пятно, которое вопреки всему сгладило-усмирило печаль, поселившуюся в душе Марии Дмитриевны по смерти супруга. Это была княгиня Павликовская, так долго не бывавшая в Тобольске, а ныне решившая поселиться здесь навсегда. Княгиня купила старинную усадьбу на краю города и хотя поместье, ранее принадлежавшее графу Вениаминову, пришло в упадок и ныне представляло собой жалкое зрелище, но Маргарита Александровна наняла людей и вскоре имение вместе с огромным кирпичным домом приобрело благообразный, достойный вид. Покуда делался ремонт, княгиня на срок сняла небольшой дом - неподалёку от Менделеевых, что позволило ей часто бывать у них в гостях. И как так получилось, что Мария Дмитриевна, страдая от тоски и одиночества, сблизилась с княгиней, стала для неё подругой. Вместе они коротали дни напролёт, просто общались, читали вслух книги из старинной библиотеки Корнильевых, вечерами приглашали знатных и уважаемых дам Тобольска, а незамужняя Лизонька играла для них на фортепиано.
С наступлением тёплых погожих деньков в середине мая - это время буйства красок и поросшей молодой травы, что стелилась под ногами мягким ковром, женщины уходили гулять в сад, садились на старую скамейку с облупившейся краской под густой черёмухой и долго так вели беседы, а Мария Дмитриевна вновь углублялась в недавние воспоминания и сердце её сжималось в тоске по думам о родных, столь рано покинувших сей бренный мир. Княгиня Павликовская ласковым словом утешала несчастную подругу, сама делилась собственными переживаниями, когда вот тоже также осталась вдовой с малым ребёнком на руках.
- У вас есть сын? - удивилась Мария Дмитриевна.
- Да, и он уже взрослый - почти ровесник Лизоньки.
Менделеева пристальнее взглянула в лицо княгини, окинула взором её стройную фигуру, удивляясь и восхищаясь одновременно её величественной красотой. Годы, казалось, обошли Маргариту Александровну стороной, только тонкая, едва заметная нить седены тронула её густые каштановые волосы, длинными прядями уложенные в косы вокруг головы, но лицо по-прежнему оставалось молодым: ни морщин, ни тени пережитого горя - ничего, и казалось, что княгиня стала только краше, изысканнее, грациознее, нежели прежде. С этим чувством Мария Дмитриевна прониклась к ней всем сердцем, полюбив её как сестру, как лучшую подругу детства и начинала подчас злиться в душе от воспоминаний, когда слышала ненароком от дам, что, дескать, княгиня Павликовская держится несколько отстранённо, к себе никого не допускает, ведя затворническую, какую-то тайную жизнь. И что княгиня чересчур горделива и высокомерна, одета всегда по последней моде, при встречи лишь кивает головой, но не вступает в дискуссии. Скорее всего, поговаривали дамы, Маргарита Александровна просто не имела дара очаровывать, а потому, став богатейшей вдовой, и вовсе закрылась от света. Все эти слова слышала Мария Дмитриевна, а теперь она не желала верить им - что могли сказать старые сплетницы и тайные завистницы, коль княгиня превосходила их по знатности, богатству, красоте? разве могла простить женская натура столь явное превосходство над собой? И вот она, Менделеева, единственная, кто приняла Маргариту Александровну в своём доме и только тогда она перестала страшиться одиночества и мрачной тишины.
За их спинами поползли слухи, разнесённые в сплетни. Чем чаще гостила Маргарита Александровна в доме Менделеевой, тем злее, колюче звучали речи княгиня Озвенцовской, купчихи Пелагеи Андреевны и помещицы Ольги Васильевны Явлинской.
- Подумать только, - шептала дамам за прогулкой в тарантасе Наталья Дмитриевна, - ещё до недавнего времени Мария Дмитриевна каждую субботу приглашала нас на чаепитие, а ныне у неё появились другие друзья, которые стали вхожи в её дом. Кто такая княгиня Павликовская? Где она была всё то время? Для чего приехала в наш отдалённый Тобольск из стольной Москвы?
- Помнится, в первые дни княгиня не очень-то желала знакомству с Менделеевыми, да и с нами она держалась весьма напыщенно, высокомерно, хотя ваш род, Наталья Дмитриевна, не уступает в величии её роду, - произнесла Пелагея Андреевна, сдерживая себя, дабы казаться спокойнее, нежели была на самом деле.
- Зато после смерти Апполинарии Маргарита Александровна вдруг ни с того ни с сего прониклась самыми нежными чувствами к горю Марии Дмитриевны. Опасаюсь я, что перед нашими глазами разыгрывается некая грустная комедия, если можно так выразиться.
- Не верю я в искренность княгини Павликовской. Недаром её нигде не любят и никуда не приглашают. Люди не слепы и не глухи.
- То ли ещё будет, помяните моё слово. Змея слишком хитра и коварна, - сказала сидящая до этого молча мелкопоместная дворянка Курлыхина Екатерина Михайловна, чья сестра, старше неё на восемь лет и некогда удачно вышедшая замуж за московского отставного генерала, видела не раз Маргариту Александровну и слышала разные о ней толки, которые между делом ходили из уст в уста за приятным чаепитием.
Три дамы - эти представительницы старой партии высшего света, которые с тоской и завистливой тревогой наблюдали за новым, более молодым и прекрасным поколением, что как распустившийся бутон вот-вот свергнет их с пьедестала, подъехали к воротам дома Менделеевых; уже сгущались сумерки - когда в лучших традициях благородного общества можно было посетить уважаемое семейство для приятного времяпровождения. Их распирало любопытство - ещё до прибытия к месту назначения, но у ворот стоял экипаж: значит, кто-то обогнал их. Наталья Дмитриевна чуть прищуренным взором окинула экипаж, поняла, что принадлежал он княгини Павликовской. Не удостоив Менделееву своим прибытием, дамы поехали дальше, оставляя глубоко в душе чувство обиды за попранную давнишнюю дружбу.