Победители и побежденные

Леонид Левин.




Победители и побежденные.









Всем павшим и живым Победителям, одолевшим матерого гитлеровского зверя.


Основные происходящие в романе события реальны, но это вовсе не означает, что принимавшие в них участие исторические лица действовали и говорили именно так, как описывает автор. Впрочем, сие не исключено, а, следовательно, с большой долей вероятности возможно. Все остальные совпадения и недоразумения случайны и не являются предметом исторического исследования.























Книга 1.

Глава 1.

Генеральный Секретарь ВКП (б) тов. И. Сталин.
Кремль. Москва.


Красные кремлевские башни словно серым дешевым тюлем затянуло ночной пеле-ной. Багряным, огненным пятном выделялся в темени смутно подсвеченный прожекто-ром, красный стяг, в душном безветрии безвольно обвисший на флагштоке. Покажется случайно забредшему на Красную площадь заспанному обывателю, что безмолвной и безлюдной громадой во мраке ночи навис Кремль над Москвой и постарается тот побыст-рее покинуть неположенное ему место. Безумная глухая тишина стояла над столицей, из-редка нарушаемая робкими звонками редких ночных трамваев, глухим боем Курантов, мерными вздохами волн, окатывающих выложенные камнем ступени набережных реки, да такими же размеренными звуками шагов кремлевских часовых, сменяющихся на века за-веденной механической точностью у дверей Мавзолея Ленина

Над СССР, как прежде над Британской Империей, почти никогда не заходило солнце. Но даже светило не имело возможности проникнуть под суровую кремлевскую крышу, как не доходили извне ни шум столичного города, ни крики оседлавших древние стены птиц, ни бой курантов на Спасской башне. Ничто привнесенное снаружи не могло поме-шать работе хозяина кабинета. Ничто произнесенное в этих стенах не имело право ока-заться услышанным за их пределами ранее, чем на то будет позволено Хозяином страны. Плотные, тщательно задернутые шторы кабинета Генерального Секретаря, не пропускали во внешний мир ни единого клочка света, ни малейшего звука. В свою очередь, тяжелая ткань напрочь отсекла кремлевский кабинет от остальной страны, раскинувшейся на од-ной шестой части суши от Тихого океана до Балтийского моря. Вся жизнь, все события извне долетали сюда только в виде до крайнего предела выжатых, сухих казенных бумаг и телеграфных депеш, лишенных жизни, эмоций, запахов крови и пота. В июньскую, му-торную ночь Кремль жил лихорадочной, непростой, тревожной жизнью..

Законопослушные жители Москвы тихо спали, или, наоборот, беспокойно ворочались под пропитанными едким потом простынями, расщеривали в натужном храпе сухие рты, глотали застоявшийся воздух ночных комнат. Дневные дела горожан закончились миром сновидений. Обыватели, более менее добросовестно отработав, отлюбив, отужинав погру-зились кто в вымышленный цветной мир счастливых снов, другие - в мрачное забытье от-раженной действительности. Одни счастливо засыпали на груди любимого человека, дру-гие - не могли заснуть, изнывая в бессонной тревоге, в жути от страшных предчувствий, от прерванных на одном дыхании гнетущих, неразгаданных поутру, снов.

.

Москвичи почивали, а во Владивостоке, позевывая, тянулись на работу труженики ут-ренних смен. Сонные люди брели, подхлестываемые завыванием фабричных гудков, втя-гивались в сером предутреннем свете водоворотами заводских проходных, сплевывали под ноги ночную горечь, забивали рты первой никотиновой кислотой утренней папиросы.

На кораблях и судах Тихоокеанского флота готовились играть зорю. Вахтенные коман-диры гоняли очумелых под утро краснофлотцев, наводили порядок перед подъемом флага и прибытием на борт командиров кораблей.

В казармы пограничных застав возвращались из секретов наряды. Уставшие за ночь овчарки нервно раздирали в немой зевоте клыкастые пасти, свешивали красные, исте-кающие слюной языки через гребень желтоватых клыков. И людей, и псов ждали стан-дартные алюминиевые миски с похлебкой и положенный по уставу сон.

Но где бы ни жили эти люди и что бы ни делали на пространстве от Бреста до Магада-на, практически все они, исключая разве младенцев и умалишенных, строили планы на более-менее отдаленное будущее. Выпускники школ готовились к экзаменам на аттестаты зрелости. Любовники назначали свидания. Воры тайными малявами сзывали воровские сходки. Парторги вывешивали объявления о партийных собраниях. В частях и на кораб-лях командиры всех рангов и званий, проклиная в душе замполитов, скребли перьями по тетрадным листам, заполняя планы-конспекты будущих политзанятий. Комиссары, став-шие незадолго до того замполитами, запершись с начальниками секретной части, морща от напряжения лбы, вносили в листы простыней политдонесений все происшедшее, ус-лышанное и увиденное. Зэки подсчитывали дни до выхода на волю. Женщины высчиты-вали с тревогой дни, ежемесячно отводимые природой для шалых радостей любви. Инже-неры с ужасом думали о конце квартала с его авралом и гонкой за плановыми показателя-ми. Ученые мечтали о защите диссертаций, о летнем полевом сезоне, о проведении серии решающих экспериментов, обязанных подтвердить новую научную теорию или же, на-оборот, смешать с дерьмом теорию глубоко уважаемого оппонента. ... В общем, все что-то предполагали, о чем-то мечтали, чего-то ждали, на что-то надеялись. Все дружно и едино-гласно заблуждались, самоуверенно предполагая, что от них что-либо хоть в малейшей степени зависит.

Миллионы и миллионы людей составляли население Страны Советов, но все их расче-ты, все их желания и надежды, коим никогда уже так и не суждено воплотиться в реаль-ность, зависели от принятия решения одним-единственным человеком.

Человек этот уже давно носил весомое, короткое и звучное имя "Сталин". Просто - "То-варищ Сталин". Это жесткое, отдающее металлом слово, заменяло подлинную родовую фамилию Джугашвили, имя - Иосиф, отчество - Виссарионович. Сталин стоял во главе страны и партии. Лидерство далось ему постоянным напряжением страшной, неукроти-мой, стальной воли. Но одной воли не хватало. Помогла врожденная кавказская жестокая хитрость, удачно легшая вначале на мелкие, пакостные устремления "тонкошеих вождей", а потом на идиотическое, инфантильное безволие соратников, зачарованных жесткими рысьими глазами. И партия, и страна сопротивлялись кроваво, но недолго, и в конце кон-цов сдались, легли под него, покорились окончательно и бесповоротно признали его осо-бое, уникальное, главенствующее положение Вождя.

Беспартийные городские обыватели и прочие сознательные граждане приняли сие как должное и неизбывное, ибо привыкли жить по закону толпы, имея во главе человека, воз-лагающего на себя, ранее в образе Самодержца, Помазанника Божьего, а теперь Генераль-ного Секретаря Партии, все тяготы и беды управления и принятия решений. Народ рос-сийский, в большинстве своем неосознанно, но извечно жаждал иметь на шее того ба-тюшку барина, что мог и обязан являться народу мудрым и сильным. Того - кто мог все и всегда решить за всех и каждого, кто нашел мужество возложить и нести бремя ответст-венности за происходящее. Не признаваясь, любили, обжали сильного рукой Хозяина, что взял себе право карать и миловать любого иного, от имени всех остальных и каждого в отдельности. Хозяина, освободившего тем самым этих "всех" от тяжкой головоломной не-обходимости думать и решать.

Сталин, убрав сомневавшихся и колеблющихся, подозрительных и открыто враждеб-ных, взвалил на покатые плечи заботу о жизни и относительном благоденствии послуш-ных и более-менее управляемых "винтиков", "шурупчиков", "стойких солдат партии" и простых мирных обывателей. Товарищ Сталин решал за страну, но оценивать цену, ис-тинность и тяжесть принятых решений страна права не имела.

В эту ночь вновь выпало принимать пожалуй самое страшное, самое непростое за всю его жизнь решение. Сталин, неслышно ступая мягкими подошвами кавказских сапог, двигался неторопливой походкой вдоль стены кабинета, словно нехотя обходил застыв-ших на стульях людей. Начальник охраны Власик выдергивал вызываемых из домов, из кабинетов, с дач, из своих и чужих постелей согласно особому, лично рукой Хозяина, на-писанному списку. Список этот не повторял ни состав Политбюро, ни перечень имен Цен-трального Комитета, ни руководство РККА. В нем не значились и многие "соратники", чьи лики привычно смотрели со стен кабинетов и колыхались над головами демонстран-тов.. Спокойно, приняв на ночь по доброму шкалику "снотворного", спали на дачах мар-шалы Ворошилов и Буденный.

- Начинающаяся война - это уже не их война. – Подумал Сталин, решая звать маршалов, или не звать. - Их войны в прошлом. Делать им здесь сегодня нечего. Толку от "усатой иконы" и "дубового маршала" никакого, помощи тоже никакой. Хватит с нас позора фин-ской компании.

Сталин прикурил очередную папиросу, и сквозь клуб дыма, словно наяву, возникли в памяти кадры доставленной разведчиками через третьи страны кинохроники, снятой про-тивником. Белое безмолвие промерзшего до корней леса. Просека, заполненная мертвым мерзлым железом, выпотрошенные вещевые мешки, пропотевшие грязные тряпки, спа-явшиеся с растоптанным снегом листки писем и документов. Но главное – танки. Его тан-ки с судорожно развернутыми в разные стороны башнями, с беспомощно поникшими стволами, с настежь распахнутыми люками. Танки, так и не сделавшие ни одного выстре-ла по врагу. Как они, подлецы, смели умереть столь позорно? Почему не сражались до по-следней капли крови и не умерли героями с его именем на устах? Просто выжгли до по-следней капли горючее из баков в бесплодных попытках согреться, а затем частью пошло замерзли, частью побрели на негнущихся одеревенелых ногах в финский плен.

Рядом с мертвой колонной расхаживали наглые и ладные финские солдаты, одетые даже не в полушубки и валенки, а в лыжные костюмы и белые маскировочные халаты. Следующий кадр показал, как двое рослых, улыбающихся финнов тащили под руки обмо-роженного до черноты красноармейца, напоминающего пугало из-за напяленных одна на другую шинелей и ватников. Они тащили его, а тот, словно в бреду, в забытьи дурмана вымороженного до костей черепа мозга, всё пытался вырваться, выскользнуть из враже-ских рук, вываливался вперед нелепым кулем, переступал мелко-мелко негнущимися но-гами в нелепых огромных валенках. Наверно думал, что бежит, негодяй.

- Не хотел сражаться и умереть как герой, сволочь. – Скрипнул зубами Сталин. – Теперь клоунаду устраивает. Притворяется, мерзавец.

На экране финны строили в колонну уцелевших пленных в серых шинелях, в вален-ках-катанках, в ушастых "буденовках" с шишаками. Пленные заискивающе улыбались конвоирам черными, обтянутыми холодом и морозом лицами, старательно выполняли ко-манды. Притопывали валенками по снегу, Хлопали руками в уродливых матерчатых дву-палых рукавицах по бокам, по груди.

- Радуются, подлецы, что жить остались. – Прокомментировал тогда кадр Буденный.

- Рано радуются. – Незамедлительно откликнулся Берия. – Они привыкли уже к холоду. Вот мы их за Полярный круг и отправим. С почестями. Оттуда не возвращаются.

Сталин промолчал в тот вечер. Резко выдернул тело из кресла и покинул кинозал. Пленных бойцов и командиров Красной армии финны действительно незамедлительно вернули после подписания мирного договора, последовавшего за прорывом линии Ман-нергейма, падением второй защитной линии и сдачей Выборга. В конце концов, Совет-ский Союз победил и получил всё, или почти всё, желаемое. Но победа досталась слиш-ком тяжело и дорого. Такая победа отнюдь не радовала. Особенно в свете того, что гово-рилось немецкими генералами. Говорилось, естественно, не открыто, не для публики и не предназначалось для чужих ушей, но до товарища Сталина доносилось исправно, регу-лярно и без искажений.

Сталин резко разогнал рукой табачный дым и, словно напасть, словно наваждение, отогнал нерадостные воспоминания.

Время поджимало. Вызванные люди прибыли вовремя, ждали, нервничали. Можно на-чинать, но Сталин не торопился. В неизменном полувоенном френче, с аккуратно под-бритыми висками, зачесанными назад седеющими волосами, он молча двигался по каби-нету, изредка затягиваясь не привычной трубкой, а просто папиросой с чуть сдавленным желтыми клыками мундштуком. Морщинистая шея выглядывала из немного засаленного по краям воротника френча. После смерти жены он часто обходился без подворотничков. Слегка прищуренные, упрятанные вглубь надбровий, недобрые янтарные глаза рыси под подстриженными парикмахером бровями с подчеркнуто крутым изломом. Зло поджатые губы, прикрытые седеющими волосами слегка спускающихся на углы неулыбчивого рта усов. Хрящеватый нос с горбинкой, нависающий над усами. Застывшие, словно стальное литье, черты лица вождя не предвещали легкого разговора собравшимся в кабинете.

Иногда Сталин резко останавливался и оценивающим, цепким взглядом окидывал ко-го-то из присутствующих. В такие моменты остальные видели, как нервно подергивался небольшой, вовсе не волевой подбородок скуластого, уже оплывающего, немного об-рюзгшего с годами, усталого морщинистого лица с давними следами оспы. Мешки и морщины под глазами, красноватые прожилки в белках глаз говорили о бессонной ночи. Желваки, словно окаменевшие на скулах, копили накопленный, не выплеснутый гнев.

В этот вечер середины июня Сталин вовсе не представлялся собравшимся сошедшим с портрета добрым и мудрым вождем народа. Нет, в отличие от обывателей эти люди знали его именно таким, знали лучше многих других и потому смертельно боялись.

В числе присутствующих оказались лишь те, кому Сталин на сегодняшний день верил. Те, которых считал на данный момент необходимыми и надежными исполнителями в возникшей непростой ситуации, чье видение ситуации желал узнать прежде, чем самому, единолично принять жизненно важное решение. Эти люди оказались сегодня ему необхо-димы не более и не менее чем инструменты специалисту. Не особо важно какому именно - плотнику, хирургу, камнетесу или токарю. Просто - инструменты. Просто – специалисту. Или - источники информации аналитику. Не более. Не менее. ... Их личное мнение, огра-ниченное сферой служебных функций и отсутствием политического кругозора, его не во-лновало. Точнее интересовало, но только в порядке принятия собственного решения. Тяжкое бремя принятия политического решения Сталин не собирался делить ни с кем. ... В случае успехов и побед исполнителям, в лучшем случае, предполагались четко дозиро-ванные блага и награды, в худшем, при поражениях и неудачах, - полная ответственность за неправильное, вредительское воплощение принятого решения в жизнь и соответствую-щее наказание.

Вождь знал потенциальные возможности и способности каждого в отдельности и всех вместе. Он беспристрастно взвесил силу их профессионализма еще тогда, когда планиро-вал назначения на соответствующие посты. Ни один из отобранных не мог, не смел и меч-тать, стать ему соперником, превзойти товарища Сталина в умении объять проблему в це-лом, дать ей правильную государственную и верную большевистскую, ленинскую, поли-тическую оценку. Все те, кто мог, те - кто просто посмел бы отважиться на подобное, уже ушли в небытие. Ибо стране, завещанной ему товарищем Лениным, нужен лишь один Вождь, а не сонм разноголосых, отрешенных от практических дел умников. Что мог он, Вождь, ожидать от людей? Какой смысл имело интересоваться их мнением? Чтобы еще раз услышать в ответ подобострастное: "Так точно, товарищ Сталин!" - от военных, и "Конечно, товарищ Сталин, вы приняли мудрое решение!" - от гражданских и партийных соратников? К лести Вождь привык. Этакое сладкое - приятно слышать и принимать за чистую монету в начале политического пути. А теперь один Вячеслав может отважиться позволить себе спор. Спор – не отпор. Одному – можно. Ибо один в поле не воин. А тем более начетчик и исполнитель Вячеслав Молотов.

Сталин двигался, не оборачивая голову в сторону стола. Но и без того знал, чувство-вал, как синхронно ворочаются вслед его шагам головы, двигаются в воротниках белых сорочек и защитных френчей шеи, как наливаются потом корни волос.

- Из всех, кого сегодня нет, мне не хватает только троих - Мироныча, Бухарчика и Сер-го. - Думал Сталин. Он остановился у углового столика с массивным корпусом мощного всеволнового приемника, ткнул в пепельницу докуренный до половины окурок, вновь достал из кармана брюк темно-зеленую с золотом коробку "Герцеговины Флор", выудил толстым неловким пальцем очередную папиросу и, чиркнув спичкой, раскурил.

- Бухарчик, Мироныч, Серго... – Каждый мог дать сегодня дельный совет. ... А при не-обходимости - заменить товарища Сталина. Заменить и самостоятельно вести дальше Партию и народ. Но здесь возникает вопрос: "А по какому курсу повел бы каждый из этих товарищей Партию и народ? Остался ли бы в этом случае курс выверенным по истинным марксистско-ленинским ориентирам? Или это был бы совершенно иной курс?". А Троц-кий? ... Лейба Троцкий. ... Этот не советовал и не советовался. Троцкий бы просто встал у руля. Но в каком направлении повел бы народ и Партию гражданин Троцкий? В неверном, опасном направлении собирались вести Партию троцкисты. Партия разгромила троцки-стов. ... Теперь их нет. Нет правых и нет левых. Никого. И некому дать дельный совет то-варищу Сталину.

Сталин резко повернулся и окинул взглядом присутствующих.

- Пожалуй, еще Жуков может решиться. Но и то, лишь по специальному, чисто военно-му вопросу. А война – это продолжение политики. Именно – продолжение, а не сама по-литика. Война – лишь один из инструментов ведения политики. Поэтому и товарищ Жу-ков уже не советчик. Но, пока, во всяком случае, и не препятствие в проведении нужной политической линии. ... Остальные – вообще не советчики. У них даже в голове не может зародиться такая ересь – советовать товарищу Сталину. Они неплохие исполнители его воли, его решений. Они не могут отважиться советовать товарищу Сталину по многим причинам, но, прежде всего, потому, что сами ждут его указаний. ... Ладно, время пошло, пора начинать.

- Мы, - отмечая слово за словом движением папиросы начал Сталин, - сегодня здесь собрались для прояснения вопросов международной обстановки. Военная ситуация на за-падных границах тревожная. ... Возможна война. ... Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются. Но, вероятна и примитивная провокация со стороны господина Гит-лера с целью получения от нас определенных уступок. Предсказать трудно. Вот мы и хо-тим услышать мнение партийных руководителей, руководителей наркоматов, специали-стов в конкретных вопросах, прежде чем принять окончательное решение о том, как должны реагировать на угрозу со стороны Германии. Заранее предупреждаю, ни одно слово, сказанное здесь не должно выйти наружу. Виновных сурово накажем.

Впрочем, последние две фразы Сталин мог не произносить. Люди, собранные в крем-левском кабинете многократно проверены и надежны. Но будущее неясно. И в этом неяс-ном будущем могла возникнуть вероятность того, что товарищу Сталину придется искать и найти виновного, того предателя, того "врага народа" который негодяйским образом умудрился войти в контакт со своими хозяевами и передать врагам важнейшие решения Вождя, принятые сегодня ночью.

Каждый человек, отдельно взятый из числа присутствующих на совещании, владел лишь частичной, в пределах собственной компетенции, информацией, но все вместе си-дящие здесь руководители обладали полнейшими знаниями обо всем происходящем в стране, в армии, на границах, в зарубежных странах. Каждый из них более информирован, чем любой другой житель Советского Союза. Но только товарищ Сталин обладал обоб-щенными, суммированными, концентрированными данными. Только товарищу Сталину позволено знать все и принимать решение, опираясь на это знание. Именно от его реше-ния зависел каждый следующий прожитый страной день. Дневное время суток отводился народу и партии для реализаций решений вождя. Для самих решений предназначалась ночь. Ночь – для избранных, день – для всех остальных. Вождь предпочитал работать но-чью.

- Начнем с разведки. Докладывайте, товарищ Голиков и товарищ Меркулов.

Начальник РУ Генерального штаба РККА генерал Голиков и Нарком Народного Ко-миссариата Государственной Безопасности Меркулов озадачено переглянулись, не поня-ли, кто именно должен докладывать первым.

Бессонная ночь матово выбелила лицо руководителя военной разведки Красной Армии генерала Голикова, а зеленый цвет шелковых абажуров залил мертвенной темнотой под-глазья пока еще живого лица. Ночной ангел смерти словно прикрыл человека невидимым плащом, оросил крупными каплями серого пота гладко выбритую кожу черепа. Меркулов держался свободнее.

- А ведь Голиков боится чего-то, он напуган. Что страшит генерала Голикова? – Мелькнула мысль в голове Генерального Секретаря. И сразу же эту мысль сменила сле-дующая. – Почему все они бреют голову? Даже Жуков брил голову. Неужели подражают этому тяжелодуму Тимошенко? Неужели, словно продажные девки, стараются понравить-ся своему Наркому? Странная мода. Впрочем, - поглядел на Кагановича, - мои "соратни-ки" подражают мне. Только Вячеслав выделяется. Ну, это его фирменный стиль. Темный консервативный костюмчик, пиджачок, жилетка. Этакий скромный учитель гимназии. Это даже хорошо, особенно теперь, когда он возглавил МИД.

- Докладывайте, генерал Голиков. – Плавно повел рукой с папиросой в сторону генера-ла Сталин. Привычно отметил: "То, что товарищ Сталин дал первому слово руководителю военной разведки произведет на военных хорошее впечатление. Покажет, что товарищ Сталин любит и уважает РККА". В предстоящих событиях военным отводилась ведущая роль. Война – их профессиональное дело.

- Что имеем по линии военной разведки, товарищ Голиков?

- Начну с сообщения, поступившего из Киевского Особого Военного Округа: "Началь-ник разведывательного отдела информирует о прибытии новых танковых, артиллерийских и пехотных частей немцев в районы Люблина, Томашува и другие приграничные районы. Идет форсированное сосредоточение войск и активная подготовка театра военных дейст-вий". Производится инженерная подготовка местности, прилегающей к пограничной по-лосе, с целью обеспечения прохода танков и другой техники. Проводятся мероприятия для быстрого снятия проволочных заграждений и наводки, в случае необходимости, понтон-ных переправ. – Четко, не заглядывая в папку с бумагами, произнес начальник Разведы-вательного Управления,

- Из Западного Особого Военного Округа на основании проверенных агентурных дан-ных доносят: "Подготовка Германией войны против Советского Союза проводится все бо-лее и более целенаправленно и интенсивно. Из допроса пойманного войсковой контрраз-ведкой агента-диверсанта выходит, что его сведения должны быть переправлены назад через границу не позднее 5-го июня. Перед заброской в наш тыл агенту приказано вер-нуться именно к этому числу, так как позже начнутся военные действия. ... Но пятое число уже прошло ... Возможна дезинформация или саботаж самого агента".

- Из других источников, следует отметить сообщение военно-морского атташе в Бер-лине, передающего со слов офицера немецкого генерального штаба, о готовности немцев на севере ударить из Норвегии и Финляндии, одновременно с наступлением в Прибалтике и вдоль Черного моря, вместе с румынами. В это же время развернутся наступательные операции на сухопутном фронте, поддерживаемые массовыми высадками парашютных десантов. Но, штаб адмирала Кузнецова не исключает данные сведения попыткой дезин-формации со стороны Абвера.

- Словом, единого мнения у военной разведки нет. Возможна война, возможна - прово-кация. Что могут добавить чекисты?

Встал Нарком Меркулов. Отвечал без запинки. Но если у Голикова доклад сух и про-фессионален, то у Меркулова выходило так, словно старательный ученик сумел выучить урок заранее.

- Но, может, действительно он в курсе всех дел? Берия о нем хорошего мнения. - Ста-лину деловитость наркома понравилась. Настроение немного улучшилось.

- Группы "Рамзай" и "Радо" независимо друг от друга сообщают о предстоящем насту-плении немецкой армии одновременно на всём протяжении границы от Балтийского до Черного моря. Возможно вступление в войну на более позднем этапе, после окончатель-ного завершения подготовки их войск, Румынии, Венгрии, Хорватии, Словакии, Финлян-дии, Италии. Имеются сообщения о попытке втянуть в войну и Болгарию. Зарегистриро-ван визит царя Бориса в личную резиденцию Гитлера "Орлиное гнездо", расположенную в Альпах. Но данный вопрос остается открытым, ввиду противостояния части генералитета болгарской армии, некоторых влиятельных политиков и большей части населения, тради-ционно очень доброжелательно относящихся к СССР.

- Из штаба авиации Геринга надежный источник сообщает о речи, произнесенной Гит-лером перед офицерами, выпускниками военных училищ. Настораживает фраза о том, что: "В ближайшее время произойдут события, многим могущие показаться непонятными. Но, вы должны понимать, что мероприятия, которые я, как Фюрер немецкого народа, пла-нирую провести, являются государственной необходимостью. Красная чернь поднимает голову над Европой. Красная чернь угрожает новому порядку и нашим завоеваниям!". Речь Гитлера в прессе не публиковалась.

- Имеет смысл напомнить о состоявшемся 25 апреля разговоре между германским воен-ным атташе Кребсом и его помощником Шубутом, записанном с помощью специальной аппаратуры, скрытно установленной в особняке немецкого военного атташе. Немецкие военные говорили о малой пропускной способности наших железных дорог как о наибо-лее уязвимом месте в период развертывания и мобилизации Красной Армии. О том, что на железных дорогах Германии военные теперь, в целях маскировки, передвигаются только в гражданской одежде. Что после завершения плана "Марита" и покорения Греции настала очередь СССР. В частности Кребс подтвердил созыв всей немецкой армии, отзыв из от-пусков офицеров и солдат. В разговоре собеседники делали особый упор на тот факт, что наши органы безопасности не замечают их подготовку к войне. Цитирую: "Русские будут кусать себе локти, когда мы появимся нежданно-негаданно. Мы еще неоднократно испор-тим безмятежное спокойствие русских. Природные богатства России! Это будут наши ес-тественные завоевания".

- И, пожалуй, самое важное из материалов прослушивания: " ... Мы сумеем договорить-ся с Англией и Америкой, а также использовать итальянцев, хорватов, венгров, румын, поляков, словаков, норвежцев, финнов и испанцев. Французов, поляков и прочих тоже можно включить в общий счет. Нам уже удалось завоевать около двадцати миллионов. Прокатимся победителями по Советскому Союзу. Будем вести войну, пока не захватим как минимум Украину". Следовательно, германское руководство с одной стороны считает реальным сговор с западными союзниками за счет СССР, а с другой - привлечение в ряды немецкой армии населения захваченных ранее стран.

- Впрочем, среди немецких дипломатов не все безоговорочно поддерживают решение Гитлера начать против СССР войну. Посол Шулленбург очень пессимистически настроен в отношении решения Гитлера о начале войны против СССР. Он воспользовался в качест-ве канала информации нашим берлинским полпредом Деканозовым и, в частном порядке, просил его предупредить лично товарища Сталина о готовящемся нападении.

- Мы это знаем. – Поморщившись, прервал наркома, Сталин. – Раз разговор зашел о полпредах, дадим слово Народному Комиссару Иностранных Дел. ... Говори, товарищ Молотов.

- В апреле через английского посла в Москве Стаффорда Крипса до нас доведено по-слание Черчилля, в котором говориться: "От доверенного лица я располагаю верной ин-формацией, что когда немцы решили, что Югославия у них в руках – то есть после 20 марта – они начали переброску трех из пяти танковых дивизий из Румынии в Южную Польшу. В тот момент, когда они узнали о восстании в Сербии, движение это было приос-тановлено".

- Ну, это лишь очередная британская попытка втянуть нас в европейский конфликт ... – Заметил Сталин. - Она лишь доказывает их страстное желание втянуть нас сначала в воз-ню на Балканах. Затем - вовлечь в европейскую войну на своей стороне. Дополнения, пе-реданные от имени Идена, только подтверждают это. Черчилль старался толкнуть нас на активное сотрудничество со странами, сопротивляющимися Германии, повторяя, словно попугай, что мы упускаем последний шанс защиты советских территорий в союзе с Анг-лией и ее друзьями.

- Немцы, со своей стороны, продолжил Молотов, - всячески уклоняются от дипломати-ческих контактов. Не отвечают даже на полные оптимизма донесения собственного посла в Москве Шулленбурга. Проигнорировали сообщение ТАСС. На наше обвинение в нару-шениях границы СССР их самолетами разразились ничем не спровоцированным контр обвинением в нарушении советскими самолетами их границы, хотя они-то прекрасно по-нимают абсурдность подобных заявлений. Ни один наш самолет их границ не нарушал.

- По линии НКИД, из посольства в Берлине - от посла товарища Деканозова, поступила заслуживающая доверия информация о готовящемся нападении в ночь на 22 июня. – Не-много заикаясь от сдерживаемого волнения, но, оставаясь внешне совершенно невозму-тим, сообщил Молотов. - И мне лично кажется, что следует отнестись к этому сообщению серьезно.

Молотов замолчал, а Сталин круто обернувшись, уставился на него, словно попытал-ся проникнуть взором через толстый лобастый череп наркома. Ожидал, видимо услышать нечто совершенно противоположное. Но Молотов молчал, только подергивал "заячьей" губой со шрамом под щеточкой усов.

- Странно, - подумал Сталин, - Вячеслав неожиданно изменил точку зрения на воз-можность войны, а ведь он вернулся из Берлина в ноябре прошлого года, абсолютно уве-ренный, что Гитлер не нападет на СССР, что тот завяз в войне на Западе и вполне удовле-творен нашей твердой позицией благожелательного нейтралитета. Вячеслав казался впол-не убежден, что Гитлер еще не потерял надежду на союз с СССР, что готов встретиться и лично обсудить наедине со мной, все возникшие за последнее время проблемы.

Это, кстати, подтверждает и последнее личное послание Гитлера, пытающееся развеять все наши тревоги. Правда, сам Гитлер, как личность, произвел на Молотова неприятное впечатление потными, мягкими ладонями вруна, немигающим змеиным взглядом репти-лии, несерьезным театральным зеленовато-мышиным мундиром с железным крестом на груди и красной повязкой со свастикой на рукаве. Не внушил доверия отрывистой, неар-гументированной, сумбурной речью. Но, это всё вторично. Мы поверили тогда Молотову. Мы решили, что господин Гитлер усвоил старый урок невозможности для Германии вое-вать на два фронта, что фюрер помнит старый завет Бисмарка. И, видимо, крепко просчи-тались. Гитлер закусил удила, и удержать теперь немцев от нападения, перевести игру вновь в область политики, уже невозможно. Мы же не довели дело до конца в Югославии. Тряхнули немного, пугнули и успокоились. Посчитали, что выгребаем основные каштаны из огня для господина Черчилля, а вышло, что пошли на поводу у немецких жуликов. Не-хорошо!

- Сообщите нам соображения о мерах, принятых по линии НКВД и НКГБ. – Не повер-нув головы в сторону стола, зло буркнул Сталин.

Вместо Меркулова вскочил курирующий наркоматы по линии Политбюро Берия. Лав-рентий Павлович по-прежнему считал принятие мер своим святым делом. Сталин виду не подал, но подумал, что пора скоро и Берия отправлять по дороге Ягоды и Ежова. Засидел-ся, зажился. А жаль, верный пес. Но слишком много знает, и слишком много власти со-брал. Из охранных псов норовит в политические шакалы переползти. Постепенно стано-вится опасен.

О мероприятиях по охране пограничного района слушал вполуха. Какая там охрана, если всё и вся с самолетов разведчиков немцы уже сфотографировали. Но когда Берия за-молк, добавил. - Обязательно нужно расстрелять десятка два – три диверсантов-разведчиков. И требуется вести повсеместную, неустанную проверочно-мордобойную ра-боту среди местного населения. Слишком долго они жили при панской Польше, слишком глубоко пустили при капитализме корни.

- Что думают политически органы РККА? – Обратился к начальнику Политического Управления РККА Мехлису.

- Здесь высказаны панические мысли о начале войны. Но это неверные мысли. По со-общениям разведки, где сосредоточены танки Гитлера? Где главная ударная сила - группа генерала Гудериана. Где она? А она на западе. У Гитлера все предельно просто, там где танки - там прорыв. Это наглядно видно из опыта поражения Франции. А где, по мнению товарища Сталина и Генерального Штаба Красной Армии, мог бы нанести удар Гитлер в случае действительного развязывания войны? На Юге! Ну, в крайнем случае, на Юго-западе. С непременным выходом на просторы Украины, с захватом ее пшеницы, угля, ру-ды. А танки Гитлер выводит к нашим западным границам. К Белоруссии. К лесам и боло-там. Несуразица выходит. Не стыкуются разведывательные данные с реальным положени-ем дел.

- Кроме того, Югославия дала нам отсрочку. Это победа и нашего МИДа и наших раз-ведчиков. Теперь, я имею в виду - в этом году, у господина Гитлера практически не оста-лось времени для нападения. Не хватит же у него глупости начать войну в конце июня – начале июля в преддверии осенней распутицы и зимних заносов? Не авантюрист же он? Не собирается же победить Советский Союз за пару месяцев?

Сталин кивком головы посадил худого, нервного, с черной шапкой курчавых волос Мехлиса, но на вопросы не ответил. Сталин не торопился, думал, размышлял, анализиро-вал. Он многое знал, многое уже понял, но для принятия окончательного решения фактов не хватало. Вопрос "Война или мир?" еще не вырисовывался окончательно, однозначно. Весы колебались, и ни одна чаша не перевешивала другую в руках богини Судьбы.

- С сообщениями из лагеря противника мы разобрались. – Обратился к присутствую-щим Сталин. - Что думают по поводу возможной войны господа из лагеря англичан и их союзников? Возможно ли, что все слухи о войне лишь провокаторская выходка говенного Черчилля? Попытка втянуть нас в войну за спасение Британской империи? Причем втя-нуть в самых невыгодных для нас условиях. Возможно, в план интервенции немцев вхо-дит задача использовать для нападения на СССР какой-либо пограничный конфликт с тем, чтобы в процессе его развития могли быть применены все сосредоточенные силы агрессо-ра? Вот и вопрос о сроке нападения ... Для провокации – никогда не поздно. А если речь идет о полномасштабной войне, то доводы товарища Мехлиса имеют резон. Война – дело серьезное и сложное. Его нужно обмозговать основательным образом без кинематографи-ческой спешки. Если дело не обошлось без "Интеллидженс-Сервис" и англо-мерзавцев, разбойников-поджигателей, то мы им накладем по шеям. Тогда это провокация и невооб-разимая гнусность.

Сталин резким толчком загасил в пепельнице докуренную до половины папиросу и тут же прикурил новую.

- Доложите, что имеется по поводу данных соображений.

Военной Разведке Генштаба докладывать особенно нечего, практически вся уцелевшая после ежовых чисток закордонная агентура оказалась присвоена людьми Берии. Поэтому докладывал вновь Меркулов.

- Что касается господина Черчилля, то в одной из частных бесед, как нам сообщил ис-точник из "Форин Офиса", он заметил, цитирую: "Советские вожди делают все возмож-ное, чтобы лояльно и дружественно сотрудничать с Гитлером. Но одновременно накапли-вают всю возможную мощь для возможной войны с ним. Они регулярно посылают Гитле-ру поздравления по поводу каждой из германских побед над нами. Они снабжают Герма-нию в обход нашей блокады огромным количеством продовольствия и сырья. Сталин все-ми средствами старается выиграть время для своей страны и отнесется с полным безраз-личием к окончательному разгрому Великобритании, который никогда впрочем, не про-изойдет. Но он и не собирается ориентировать русские интересы и планы исключительно на германскую победу. Сталин не ожидал столь скорой победы Германии в Европе, такого внезапного крушения Западного фронта союзников. Он уверенно рассчитывал на затяж-ную фазу взаимного истощения, под прикрытием которой смог бы решить собственные задачи. Теперь советские вожди потрясены падением Франции и развалом "Второго фронта". Очень скоро они начнут взывать к нам о его скорейшем открытии.

Я думаю, Сталин отдает себе отчет в опасности такой позиции, и понимает, какими огромными преимуществами жертвует, стараясь сохранить дружеские отношения с наци-стской Германией. Если это так, то он остается бессердечным, но ловким, хотя и плохо осведомленным гигантом. О своей осведомленности в делах товарища Сталина с господи-ном Гитлером, мы напомнили, приняв посильное участие в переговорах Молотова в Бер-лине, когда бомбами загнали высокие договаривающиеся стороны в погреб". – Прочитал сводку Меркулов тусклым, без выражения эмоций, голосом.

- Ну, - впервые за вечер усмехнулся в усы Сталин, - оказывается, товарищ Сталин не так плохо осведомлен в международных делах, как-то считает старый лис Черчилль. То-варищу Сталину не нужны предупреждения господина Черчилля.

Про себя, однако же, подумал немного иное, вспомнив давнее, апрельское еще по-слание Черчилля, которое проигнорировал: «Товарищ Сталин знал, что война раньше или позже начнется, но видимо ошибся, рассчитывая, что удастся выиграть еще месяцев шесть или семь мирного времени».

- Черчилль, по сообщению того же источника, - Неожиданно продолжил бубнить Мер-кулов, - заявил, что именно фактический провал берлинских переговоров убрал последние сомнения Гитлера о нападении на СССР. Гитлер видит в СССР основную преграду на пу-ти окончательной победы Германии. Без покорения Советского Союза решить поставлен-ную задачу невозможно.

- Без помощи Советского Союза невозможно осуществить и успешную высадку на континенте англичан, пусть даже с той или иной помощью американцев. Без нас недости-жима и сухопутная победа союзников над Германией. А одними бомбардировками ее на колени не поставишь. – Хмуро заметил Жуков.

- Что еще говорил господин Черчилль? – Ткнул мундштуком папиросы в сторону Мер-кулова товарищ Сталин, проигнорировав замечание Жукова.

- Он много глупостей говорил, товарищ Сталин. Не стоит, наверное, все перечислять. – Продемонстрировал свою осведомленность Берия.

- Настоящим большевикам не стоит бояться глупостей капиталистических вождей, товарищ Берия. Мы, коммунисты, не страшимся их клеветы. Врагов надо хорошо знать. Но еще лучше надо знать потенциальных союзников, чтобы не прогадать, не допустить ошибок в их оценке, не просчитаться. А с господином Гитлером, мы чуть было не совер-шили очень большую ошибку.

- Слушаюсь, товарищ Сталин. Разрешите продолжить мне лично? – Спросил Берия.

Сталин лишь кивнул головой.

- Черчилль в кругу друзей посмел сказать следующее. Правда, это чисто приватное со-общение, не попавшее ни в прессу, ни в официальные записи "Форин Офис", ни в бумаги канцелярии Премьер-министра. Наш агент не уверен, что он даже сделал соответствую-щую запись в военном дневнике.

- Цитирую: "Коммунистические руководители отбросили все шансы, проигнорировали все сообщения разведки. Они упустили великолепный шанс на Балканах. Они покорно ожидают, сами того не понимая, ужасающий удар, готовый обрушиться на Россию. Я раньше считал их эгоистичными и расчетливыми людьми. Теперь я вынужден признать, что ошибался. Они еще и простофили. Скоро, уже в июне, им придется бросить на весы войны всю силу, смелость, всю выносливость и все необъятные ресурсы Матушки-России. Сталин со своими комиссарами не проявили ни знание стратегии, ни смелости, ни компе-тентности, ни дальновидности. Они окажутся самыми бездарными сапожниками второй Мировой войны".

- Начальник Имперского генерального штаба ответил Черчиллю на это, что немцы бу-дут захватывать русских в плен ордами. Один из гостей задал вопрос о возможном со-трудничестве с большевистской Россией. Черчилль помолчал, а затем ответил, что у него одна цель – поражение Гитлера. Остальное его мало волнует. Он с удовольствием сотруд-ничал бы и самим Сатаной, если бы Гитлер вторгся в пределы Ада. Он готов оказать рус-ским любую помощь, какую только сможет осилить Англия, и добавил, что он ни при ка-ких условиях, не пойдет на мир с гитлеровским режимом, и будет сражаться до его полно-го уничтожения. ... Черчилль уже сообщил на радиостанцию, что собирается сделать важ-ное заявление днем, в воскресенье 22 июня.

- Возможно, старый лис блефует. Но уж слишком тонко выходит. Может, он что-то дей-ствительно пронюхал?

Берия смолк, опустил листок тонкой бумаги. Пристально посмотрел в сторону военных, но те сидели с каменными, ничего не выражающими лицами.

- Что же. ... Со своей точки зрения он, возможно, и прав. Черчилль выразился предельно откровенно. Мы, действительно очень эгоистичные люди. Не согласились влезть в драку на Балканах и потаскать горячие каштаны для нужд господина Черчилля. ... Время пока-жет, а История выяснит вопрос о компетентности и дальновидности, товарища Сталина. Тогда и посмотрим, кто смастерит подходящие "испанские сапоги" для господина Гитле-ра. Пока же «сапожное» дело у господина Черчилля явно движется туго. Что же касается согласия сотрудничать с нами... то тут мы сначала поглядим, как повернется дело в пер-вые дни войны. ... Так, они считают, что наши войска начнут сдаваться ордами? В это плохо верится.

Обстановка немного разрядилась, собравшиеся заулыбались, в очередной раз привычно восторгаясь прозорливостью и верой в победу, исходящими от товарища Сталина.

- Югославия, а не Британия затормозила подготовку германского наступления на СССР. И мы запомним наш долг перед югославским народом. – Поставил точки над "I", товарищ Сталин. - Перед Британией у нас долгов нет. И не будет.

- Есть новые сведения от группы "Старшины? Что слышно непосредственно от госпо-дина Гитлера? – Неожиданно задал вопрос Сталин, резко повернувшись к Меркулову.

Вождь словно забыл о собственной матерной резолюции на предыдущем донесении "Старшины", незамедлительно по получении, переданном ему лично наркомом НКГБ.

Но прекрасно помнили о происшедшем и сам нарком, и Берия. Помнить-то, помнили, однако оба прежде всего прекрасно уяснили кремлевские правила игры и потому ни еди-ным словом, ни малейшим изменением интонации, ни выражением лиц не дали понять Сталину об этом своем знании.

- В последней радиограмме «Старшины», - бесстрастно начал Меркулов, - сообщены ценные сведения о том, что фюрер провел совещание верховного командования по во-просу предстоящей войны на Востоке. Гитлер заявил, что методы, которые нужно исполь-зовать в войне против России, должны кардинально отличаться от применяемых на Запа-де. Готовая завязаться борьба – это русская борьба. Русские не подписали Гаагской кон-венции, и обращение с их военнопленными не будет определяться статьями конвенции. Комиссары и евреи вообще не должны рассматриваться, как военнопленные и обязаны уничтожаться немедленно по выявлению, равно как и прочие коммунисты. Предстоящая война – война двух идеологий и этот факт делает невозможным применение в России ме-тодов поведения солдат, определяемых международным правом. К сожалению, на этом связь стала невозможной из-за выхода из строя батарей передатчика группы.

- Связь немедленно восстановить! – Зло, прищурив глаза, выкрикнул в лицо наркому Сталин. – Немедленно! И примерно наказать виновных в перерыве передачи сообщений. Потеря связи в такой напряженный момент есть вредительство. Сталин резко отвернулся от чекистов и ткнул сухо сжатым кулаком в сторону Молотова.

- Вячеслав, приготовься быстро наладить контакты с правительствами в эмиграции. – Затем на секунду задумался, выпустил к потолку серебристую струйку табачного дыма. – Но будь предельно осторожен с поляками. Их эмигрантское правительство, или "Поль-ское правительство в изгнании", по терминологии господина Черчилля, состоит сплошь из мелких жуликов. Это не значит, конечно, что мы не должны считаться с этими жуликами в случае нападения Германии. В случае, если господин Гитлер решит вдруг нарушить Пакт о ненападении. Но все же следует иметь в виду, что они мелкие жулики и будут тре-бовать очень много, с запасом, чтобы оставлять простор для торговли. И тут у нас имеется одна весьма уязвимая позиция.

Сталин остановился, словно навис над Берия и казалось, что тот сжимается, расплы-вается на сидении под тяжелым взглядом вождя. - С польскими офицерами ты, Лаврен-тий, поторопился. Слишком поторопился. Подвел ты нас, Лаврентий.

Лаврентий Павлович Берия промолчал, только тускло, грустно блеснули стекла пенсне. Он промолчал, но хорошо запомнил выражение лица Сталина. Как прекрасно помнил и то, кто именно первым подсказал вариант непростого, но окончательного, кардинального решения польского вопроса.

- Товарищ Молотов. Немцы наверняка создают, наверняка уже создали блок госу-дарств-сателлитов, готовых напасть на нас. Но если пока они не создали такой блок, они воевать с СССР не станут. Стало быть, как только обеспечат блок - начнут войну. Повод для этого найдут, "Гляйвицев" достаточно. Подлецы Тухачевский, Блюхер, Якир наверня-ка все немцам выболтали. Жизнь подтверждает правоту решений Политбюро, когда мы не дали Тухачевскому времени сговориться с немцами и захватить власть. – Сталин говорил, но пока произносил сказанное, неожиданно вспомнил, как сам однажды признался Моло-тову, что Тухачевский "чист на все 100%". Впрочем, Тухачевский расстрелян, а все ос-тальное теперь уже не важно.

- В любом случае, надо иметь обеспеченные позиции в международном плане, поэтому НКИД должен постараться нейтрализовать работу немцев не только в Европе, но и на Востоке, и в Малой Азии. Особенно важны Япония и Турция. Дальний Восток и Закавка-зье для нас больное место. В отличие от господина Гитлера мы не можем себе позволить роскошь воевать на два, на три фронта.

- Да, сообщите Информбюро, что пока в международном плане нужно продолжать держать уверенно-пренебрежительный тон в отношении воюющих против Германии "ве-ликих" держав. И - демонстрировать веру в собственные силы. Иногда - допускать дели-катно-простой плевок в котел хорохорящихся британцев. Пока терпят поражения – пусть кушают, а там посмотрим. Но если бьют морду воякам господина Гитлера – давать и это сообщение полно, взвешенно, но - с разумными комментариями.

Сталин вновь начал бесконечное кружение вокруг стола. Затем остановился перед Жу-ковым.

- Товарищ Жуков, доложите коротко, за десять минут, обстановку на линии противо-стояния с немцами.

- Что же я успею доложить? – С тревогой подумал Жуков, а вслух сказал. - Вопросы огромной важности, товарищ Сталин, требуют серьезного внимания.

- Не стоит волноваться, товарищ Жуков. Остановитесь только на основных, узловых моментах. Мы, здесь, все уже в основном знаем сложившуюся обстановку. – Мазнув по лицу начальника генерального Штаба РККА внимательным взглядом, уточнил Сталин.

- В начале июня, - начал Жуков, - большинство боеспособных германских войск пере-брошено с Балкан к нашим границам. Практически все танковые соединения оказались в непосредственной близости или в районах сосредоточения. В общей сложности это со-ставляет 120 дивизий, из них 17 бронетанковых, 12 моторизованных. На южном участке их готовы поддержать как минимум шесть румынских дивизий. В резерве находятся еще 26 дивизий. Удар будет поддержан 2700 самолетами. Кроме того, по агентурным данным, на стороне Гитлера выступят кроме румын венгры, словаки, финны, итальянцы, даже ис-панцы. Возможно ограниченное участие нацистских добровольцев со всех оккупирован-ных стран. В течение зимы-весны на территории Польши нарастающими темпами велось строительство рокадных, грунтовых и шоссейных дорог, железнодорожных путей, аэро-дромов. Теперь строительство повсюду свертывается, большей частью начатое завершено и задействовано в структуре немецких военных сообщений. На аэродромы посажены сле-танные, имеющие значительный боевой опыт бомбардировочные и истребительные авиа-ционные соединения, переброшенные из Франции и Балкан. На вооружение их остались все те же типы самолетов, что и раньше. Поступление новых образцов техники разведкой и агентурными данными не отмечено. Танковые части имеют на вооружении тяжелые, средние и легкие танки, как немецкого производства, так и захваченные в качестве трофе-ев французские, английские и чехословацкие. Всего на территории, захваченной Гитле-ром, по нашим подсчетам, имеется порядка 16 – 17 тысяч танков различных типов. Ос-новная масса танков генерала Гудериана и лучшие части пехоты второй группы войск ге-нерала-фельдмаршала Рундштедта сосредоточены против частей генерала Павлова в на-правлении Минск – Смоленск - Москва. Первая армейская группа генерала-фельдмаршала Бока готова нанести удар в направлении Ленинграда. Третья группа войск под командова-нием генерала-фельдмаршала Лееба будет наступать на Украину с целью захвата Киева.

- То есть германские войска закончили сосредоточение, отмобилизованы, полностью укомплектованы и готовы к бою. Мы вас правильно поняли? – Прервал Сталин. Изобра-зил удивление услышанным, но на самом деле ничего нового Жуков не сказал. Примерно это же уже докладывал лично Сталину начальник Разведупра генштаба генерал Голиков еще 20 марта. - Что имеем против них мы, товарищ Жуков?

- В результате призыва 800,000 человек приписного состава на военные сборы, в при-граничных округах доукомплектованы до 75-80 процентов личного состава 144 стрелко-вые дивизии. Теперь они имеют по 8 – 9 тысяч человек против 14 – 17 тысяч солдат и офицеров в укомплектованной и полностью развернутой немецкой дивизии. В 19 дивизи-ях численность и того меньше – всего 5 – 6 тысяч личного состава. В семи кавалерийских – по 6 тысяч человек. Всего на линии противостояния с потенциальным противником мы располагаем ста семьюдесятью дивизиями и двумя отдельными бригадами. До штатов во-енного времени большинство дивизий не укомплектованы ни материальной частью, ни вооружением. Особо тяжелое положение с механизацией, переводом частей и соединений с гужевой на механическую тягу. Промышленность не поставляет нам современные ар-тиллерийские системы, особенно полковые и противотанковые орудия, тягачи, автомаши-ны. Не налажен выпуск и не поступают в войска столь необходимые для борьбы с танками подкалиберные снаряды.

- Танковые корпуса находятся в процессе организации и формирования. Внедрение промышленностью новых танков Т-34 и КВ, переоснащение танков БТ-7 дизельными дви-гателями В-2 идет слишком медленно. Всего в войсках получены 1863 новых танков. Но даже для них нет полностью сколоченных, обученных экипажей. Особенно большие про-блемы с подготовкой механиков-водителей и командиров новых типов машин. Пока им удается накатать на учебных машинах только по 3 часа вождения, что абсолютно недоста-точно. Особенно если учесть, что немцы выделяют на обучение не менее 40 часов. Кроме того, их экипажи, как правило, имеют боевой опыт. К сожалению, многие наши танковые экипажи не провели еще ни одной боевой стрельбы из орудий и пулеметов, ни разу не вы-езжали на танкодром. Практически ни один из двадцати механизированных корпусов еще не достиг даже низкого, элементарного уровня боевой готовности и комплектования. Нам не хватает почти тридцати тысяч машин, пятнадцать тысяч только новых типов. Старые машины БТ-7, БТ-5, Т-26 в приграничных округах большей частью уже выработали мото-ресурс, изношены, требуют капитального ремонта. Наблюдается нехватка запчастей к ним, так как заводы свернули их производство, и перешли на освоение новой продукции. Общее число бронетехники всех типов и марок порядка восемнадцати тысяч единиц, что превосходит немцев, но она рассредоточена по всей территории СССР, большей частью устарела и изношена.

- С войсковой артиллерией положение неплохое. Артиллерийские части приграничных округов в основном укомплектованы, пусть и не совсем современными, но вполне надеж-ными системами до штатных норм. Началось формирование отдельных противотанковых бригад Резерва Главного Командования на базе новых пушек калибра сто миллиметров на механической тяге.

- Восстановлено производство 45-мм противотанковых, 76-мм полковых и дивизион-ных пушек, 155-мм гаубиц. Началось форсированное производство боевых машин БМ-13 и создание батарей реактивных минометов. Первая батарея будет полностью укомплекто-вана и готова к боевым действиям в начале июля.

- Плохо обстоит дело с железнодорожной сетью в приграничных районах, которые ма-ло приспособлены для массовой переброски войск. Если немецкие дороги Польши и Пруссии способны пропускать до двухсот и более воинских составов в сутки, то наши - едва 84. Генерал Павлов просит выделить средства на проведение работ по шоссейно-грунтовому строительству, что позволит снять часть нагрузки с железных дорог. Павлов предлагает привлечь к делу строительства десятиклассников и студентов учебных заведе-ний, формируя из них бригады под командованием кадровых военных. Только это, как считает командующий Западным Особым Военным Округом генерал Павлов, может под-готовить вероятный театр военных действий к войне.

Начальник Генерального Штаба замолк, предлагая Сталину оценить предлагаемое Павловым и принять окончательное решение.

Сталин прошел мимо Жукова, словно не заметив паузы, и молча проследовал дальше.

- Генерал Павлов не о том думает. – Размышлял тем временем Сталин. - Генерал Павлов думает о том, как вредительски сдать наступающим немецким частям новенькие дороги, чтобы обеспечить быстрейший темп их атаки. А товарищ Жуков на должности Начальни-ка Генерального Штаба РККА, вместо того, чтобы мордобойно раскритиковать такие пре-дательские планы, слепо поощряет их. ... Если даже генерал Павлов и не думает о преда-тельстве, то зачем ему в тылу хорошие дороги? К чему эти фантастические планы? Зна-чит, генерал Павлов не собирается крепко драться с немецкими войсками. Значит, генера-лу Павлову хорошие дороги в тылу войск округа нужны для успешного и быстрого отсту-пления. А нам быстрое отступление войск генерала Павлова не нужно. Войска должны кроваво сражаться и не думать об отходе. Войска должны понимать, что им отходить не-куда, тем более что УРы и прочие укрепления старой границы частично взорваны частями НКВД и НКГБ по указанию товарища Берии. Кстати, в нужный момент, мы товарищу Бе-рия припомним уничтожение укреплений старой границы. Укреплений "Линии Сталина"! - И вновь пришла мысль, что этот жизнелюбивый толстяк слишком много знает. Он ста-новится опасен, а не опасны лишь мертвые.

- Продолжайте, товарищ Жуков. – Прервал затянувшуюся паузу товарищ Сталин.

- Плохо обстоит дело со связью. Даже радиосеть Генерального Штаба укомплектована радиостанциями РАТ только на 39 процентов, другими рациями – на 60 процентов, а за-рядными агрегатами вообще на 45. Хуже дело в округах. В Западном только 27 процентов радиостанций, в Киевском – 30, в Прибалтийском дело чуть лучше – 52 процента. С нача-лом военных действий мы рассчитываем получить недостающее от местных органов Нар-комата связи, но как это все получиться на практике...

- По этому вопросу имеется решение ЦК партии? Такое решение имеется, товарищ Жу-ков. А если есть решение, то мы будем налегать на исполнение решений ЦК со всей жест-костью и неумолимостью. – Вспылил Сталин. И, уже спокойнее, добавил. – Впрочем, в гражданскую и финскую войны мы обеспечивали надежную связь через посыльных, дер-жали телеграфную связь по прямому проводу. Можно, наконец, использовать шестовую телефонную связь.

Жуков только сжал покрепче челюсти. Промолчал. Посыльные, шестовая связь, пря-мой провод хороши были в гражданскую войну. Сегодня танки Гудериана могут донести до штаба послание скорее самого быстроногого посыльного, намотав по дороге на гусе-ницы километры проводов шестовой связи. Жуков это знал. Знал, но решил смолчать. То, что он должен, обязан, сказать – уже сказал, и не его беда, если в итоге остался не понят вождем.

- Как обстоят дела с авиацией?

- В войска поставлены авиационной промышленностью 2,719 самолетов новых типов. Большая часть из них направлена в пограничные округа. Но переучивание летчиков идет медленно, особенно с бипланов на скоростные монопланы типов ЯК-1, МиГ-3, ЛаГГ-3 с убирающимися в полете шасси. Проще с переучиванием экипажей бомбардировщиков ИЛ-4. Идет поставка штурмовиков ИЛ-2, пикировщиков Пе-2. Но пока не полностью раз-работана методика их боевой работы. На сегодня 75-80 процентов фронтовой авиации со-ставляют устаревшие, тихоходные аэропланы типов И-16, И-153, Р-5, СБ, ТБ-2, ТБ-3 и другие, уступающие по всем тактико-техническим данным немецким боевым машинам основных типов. Мало квалифицированных пилотов. Велика аварийность. Потери самоле-тов в прошлом году достигли порядка шести сотен машин. И это без войны.

- Учитывая высокую эффективность воздушного десанта немцев, продемонстрирован-ную при захвате фортов Бельгии, а также в Норвегии, а затем в покорении Крита, с апре-ля - мая началось ускоренное формирование пяти воздушно-десантных корпусов. За счет ОСАВИАХИМ нам удалось к началу июня обеспечить их элементарно подготовленным к парашютным прыжкам личным составом. Но, предстоит еще обучение бойцов-десантников военным дисциплинам и специальным вопросам тактики применения войск. Эта подготовка еще не начата. Парашютист, совершивший один или два прыжка с граж-данского самолета днем, не может считаться подготовленным бойцом десантником.

- Войска ПВО хорошо оснащены, укомплектованы и вооружены. Особенно ПВО Моск-вы и Ленинграда. Укомплектованность орудиями всех калибров и зенитными пулеметами порядка 95 процентов, тоже по средствам ВНОС. Развернуты первые 30 радиолокацион-ных станций РУС-2, наличие которых пока остается тайной для западных разведок. – Жу-ков замолчал и вытянулся по стойке "смирно", давая всем своим видом понять вождю, что его сжатый, не очень веселый, доклад закончен и добавить ему, к сожалению, больше не-чего.

Все, что мог доложить сегодня, он уже высказал в записке Сталину от 15 мая. Там все изложено простым, четким военным языком: "Армия Германии полностью отмобилизова-на, тылы развернуты, практически готова к войне. Развертывание немецкой армии нахо-дится в самой активной фазе. Она имеет возможность предупредить Красную Армию в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это и разгромить немец-кую армию, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий гер-манскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она сама будет находиться в стадии развертывания, не успеет организовать фронт и взаимодействие войск. Предупредить поражение наших войск можно только нанесением немедленного, мощного превентивного удара с целью разгрома основных сил центрального и северного флангов германского фронта". Все возможное сказано. Теперь оставалось только молча ждать решения Вождя.

- Что товарищ Тимошенко, может добавить к докладу Начальника Генерального Шта-ба?

- В случае широкомасштабных военных действий мы не имеем на границах достаточно сил даже для прикрытия. Наши пехотные дивизии в два раза слабее немецких по количе-ству личного состава, по технике, по оснащенности автоматическим оружием. Восемь ты-сяч против шестнадцати. Мы не можем организованно встретить и отразить удар немец-ких войск, ведь Вам, товарищ Сталин, известно, что переброска войск к нашим западным границам при существующем положении на железных дорогах до крайности затруднена. – Тимошенко обречено замолчал. Затем полез в карман, достал огромный белый платок и вытер пот с бритой головы.

Сталин отвернулся от Наркома Обороны и ткнул папиросой в сторону адмирала Куз-нецова.

- Что хорошего скажет Нарком ВМФ?

- Ничего особенно утешительного сказать не могу, товарищ Сталин. - Четко выговари-вая каждое слово, произнес, глядя прямо в глаза вождю, адмирал Кузнецов.

Товарищ Сталин очень не любил людей, которые не боялись смотреть глаза в глаза. Но с флотом пока приходилось считаться. Флотского офицера, а тем более адмирала, за три месяца в инкубаторе пехотного училища не вылупишь. Флотский командир - вещь штуч-ная, дорогостоящая, как и сами корабли. Приходится терпеть.

- Почему? Мы делаем все, чтобы помочь флоту.

- Да, мы получили около ста новых кораблей до эсминца включительно, подводные лодки. Но на стапелях остается более 270 недостроенных кораблей. В большинстве своем - это боевые корабли основных классов от лидеров эсминцев до линкоров включительно. К началу боевых действий мы можем противопоставить мощному и современному немец-кому флоту только три морально и технически устаревших линкора времен первой миро-вой войны, устаревшие крейсера и эсминцы. Неплохо обстоит дело с подводными лодка-ми и торпедными катерами. Но и они распылены по всем флотам и флотилиям. Не хватает морской авиации, тральщиков, морских охотников, минных заградителей, средств ПВО и десантных судов.

- Кузнецов прав. – Думал, слушая наркома, Сталин. – Современные корабли наша про-мышленность и казна пока не потянули. Пришлось заморозить программы постройки линкоров типа "Советский Союз", тяжелых и средних крейсеров. Полученный от немцев крейсер "Лютцов" и тот не можем достроить. По сравнению с немецким и английским флотами наш не выдерживает никакого сравнения. Ах, как хотелось товарищу Сталину выйти на океанские просторы. Мечтал об этом, утверждая проекты современнейших, са-мых мощных в мире линкоров и тяжелых крейсеров.

- Ничего, - решил про себя Сталин, - победим господина Гитлера и построим океан-ский флот. По копеечке соберем, а построим. Но пока, придется дорожить тем, что имеем. Дадим возможность флоту проявить себя. Пусть Кузнецов, объявит по флотам боевую тревогу в ночь с субботы на воскресенье. Большого вреда от этого не произойдет, даже если наши предположения о войне окажутся ложными. Флоту к тревогам не привыкать. Если разведка права – то мы спасем корабли и базы. Они нам пригодятся. Корабли и базы мы врагу отдавать не станем. А удержать жесткую оборону по Днепру флот поможет. По-могут мониторы и канонерские лодки Пинской флотилии. Без флота мы фланги сухопут-ного фронта не обеспечим. Нет, флот, какой ни есть, надо сберечь.

- Бывший командующий ПВО Штерн еще не расстрелян? – Неожиданно спросил Ста-лин у Берия, вспомнив положительный отзыв Жукова о войсках ПВО. Начальник Гене-рального штаба хорошо отозвался о противовоздушной обороне страны, хотя и знал, что товарищ Сталин был взбешен, когда узнал, что немецкий бомбардировщик Ю-52, незаме-ченный войсками ПВО и ВВС, пролетел от западной границы до Москвы и спокойно со-вершил посадку на центральном аэродроме возле стадиона "Динамо".

- И группа арестованных вместе с ним мерзавцев из ВВС тоже пока не наказана? Дои-грались негодяи! В такой важный, напряженный момент еще раз дали в руки Гитлера ко-зырь, показали слабость и неподготовленность нашего Воздушного Флота, нашей системы ПВО, а, следовательно, и всей Красной Армии. Мы не сомневаемся, что здесь имеет место грубо замаскированная попытка обмануть ЦК.

- Никак нет, товарищ Сталин, все вредители пока живы. Ведется следствие. Некото-рые виновники происшедшего уже уволены из армии, но пока не арестованы. Собираем материалы. Да никуда эти молодчики от нас не денутся! – Блеснул стеклами пенсне в сто-рону военных Берия.

- Тогда, не стоит торопиться. – Столь же неожиданно согласился Сталин. - Пусть по-гуляют. С началом немецкой агрессии вы их арестуйте. Вот тут они и ответят за все сразу перед Партией и перед советским народом. И за то, что проворонили перелет и посадку немецкого Юнкерса чуть не в самом центре Москвы. И за разгром авиации на первом эта-пе военных действий. ... – Он помолчал, посмотрел на ошарашенного последними словами Жукова. - А разгрома нам не миновать. Вот и ответят за все разом. ... Пусть органы как следует проведут мордобойную работу. Потом мерзавцы должны быть расстреляны. Их надо всех расстрелять. ... Но, только потом ...

Сталин говорил о командарме Штерне, о Рычагове, других начальниках и командирах военно-воздушных сил и ПВО, но смотрел при этом на Жукова. Смотрел с неким легким удивлением.

Сталин не зря прихватил Жукова пристальным взглядом. У того имелись личные, дав-ние, еще с Халхин-Гола счеты с опальным комкором. Командарм второго ранга Штерн в те горячие дни командовал Фронтовой группой и многие считали, что не Жуков, а имен-но Штерн внес необходимое спокойствие и уверенность в действиях войск, организовал снабжение, остановил исполнение столь щедро раздаваемых Жуковым расстрельных при-говоров. В итоге, Штерн во многом способствовал разгрому японцев. Комкор Жуков сла-вой со Штерном делиться не желал, хотя последний никоим образом на лавры героя и не претендовал. Так или иначе, но Жуков на дух не переносил и терпеть не мог ныне опаль-ного начальника ПВО. Естественно, Сталин ждал, что Жуков выскажет нелестное мнение по поводу попавших в немилость руководителей ПВО и ВВС, но тот упрямо молчал, на-бычась и выпятив квадратный подбородок над белоснежным подворотничком новой ко-веркотовой гимнастерки.

- Товарищ Жуков, видимо, соблюдает корпоративную честь. – Решил Сталин. – За-помним и это, новое для нас, качество товарища Жукова.

- Следствие по делу Штерна нужно будет вести со всей основательностью. Потребуется показать налаженную связь между этими господами и господином Гитлером. А затем мер-завцев расстрелять. По военному времени, расстрелять нужно всю группу диверсантов. Обязательно расстрелять десяток - другой генералов-вредителей. Это мобилизует и встряхнет остальных руководителей. ... Ты, Лаврентий проконтролируй этот вопрос.

- Слушаюсь, товарищ Сталин! – Быстро чиркнул в маленьком блокнотике Берия.

- Да. Вскройте роль заграницы и ее агентов. Какие именно люди замешаны в этом деле. Сообщите соображения о мерах дальнейшей борьбы с разведчиками и диверсантами. Но, чтобы не вышло – покусали маленько негодяев и успокоились. Успокаиваться - нехорошо.

- Жуков недоволен предстоящим арестом командиров. – Подумал Сталин. – Недоволен решением товарища Сталина. Ничего, товарищ Сталин еще немного испортит настроение товарищу Жукову. Перед войной это не страшно, даже полезно. Злее воевать будет това-рищ Жуков.

- Разведывательная сводка Генерального Штаба под номером 8 – является грубой ошибкой Генерального штаба, товарищ Жуков. Это - большая политическая ошибка. В свете того, что возложено на Сообщение ТАСС, эта сводка практически дезавуирует за-явление и выставляет руководство страны и партии в глупом виде. Если содержание свод-ки дойдет до немцев, а оно дойдет через еще не выявленных троцкистов и прочих мерзав-цев, окопавшихся в наших военных штабах, то сможет очень сильно помочь господину Гитлеру. Сыграет роль Гляйвица.

Жуков побледнел, стиснул зубы. Потом попытался, что-то ответить, но Сталин уже отошел от него. Жуков не знал и не мог знать продолжения сталинской мысли о злосчаст-ной сводке. Жуков потел в неведении, а Сталин все ходил и ходил привычно, словно мельничная лошадь, вокруг стола. Размеренный шаг помогал Сталину думать. Сталин раз-мышлял, столь же мало обращая внимания на присутствующих рядом людей, сколь слепая лошадь, вращающая жернов, обращает внимания на ожидающих очереди на помол зерна крестьян. «Господин Гитлер, узнав о сводке в которой раскрываются его намерения на-пасть на нас, сможет задуматься и переменить решение о нападении на СССР. Гитлер не дурак и сможет понять, в какую крысоловку мы его приглашаем. Если войны не избежать, то проходить она должна по сценарию товарища Сталина. Жукову это знать не требуется. Игра рядовых актеров моего политического театра должна проходить без фальши, естест-венно».

Сталина, до самого последнего момента, практически до самого сегодняшнего обсу-ждения, до не покидало ощущение того, что Гитлер не решится нанести удар в этом году. Незавершенная войны против Англии, вынужденная балканская отсрочка. Кроме того, подсознательно, он сохранял некое, особое, почти доверительное отношение к этому че-ловеку, прошедшему подобно ему самому путь из самых низов общества до лидера снача-ла политической партии, а затем и одной из ведущих европейских стран. Они никогда не встречались, но Сталин ждал и даже желал встречи. Ему хотелось увидеть человека, про-тивостоящего ему. Оценить его политический, интеллектуальный потенциал. До опреде-ленного момента он почему-то верил Гитлеру. Ему даже казалось, что они, пусть разными путями, но ведут собственные народы к некой общей цели.

Два года назад, просчитывая выгоды предполагаемого Пакта с Германией, Сталин рас-считал, что господин Гитлер уже в сентябре втянется в длительный и кровавый конфликт на Западе. Черчилль прав, говоря, что он оказался страшно поражен и разочарован скоро-течностью и малой кровью, пролитой в сражениях за Францию, на армии которых он воз-лагал столь большие надежды. Вместо кровососной банки на теле Германии, конфликт вылился в немецкий «Праздник Победы», завершившийся триумфальным шествием не-мецких войск перед фюрером на Бранденбургской площади, по Кайзер Вильгельм Штрас-се в Берлине.

- Теперь Франция повержена. – Размышлял Сталин. - Но списывать британцев со сче-тов еще очень рано, они наглядно показали это, организовав рейд на Берлин прямо во время совещания в Рейхсканцелярии Гитлера с Молотовым. После чего все россказни немцев о крушении Британской империи можно спокойно проигнорировать. Что, собст-венно говоря, блестяще, одной убийственной фразой и сделал Вячеслав, попутно жестоко оскорбив Гитлера. Возможно, что именно этой фразой он и запустил механизм войны.

- Ишь ты, острослов, а вот при товарище Сталине Вячеслав помалкивает. Молчальник. Может и он уже слишком много знает, может - пришел и его черед? Нет, пока еще, нет. В такой момент я не могу это позволить. Сначала надо выиграть войну. Потом – будет вид-но. А пока Вячеслав мне нужен. Но Гитлер обманул его, а он, сам, не ведая того, обманул меня. Выходит, что Гитлер тогда обыграл нас обоих, купил тем, что пообещал скорую личную встречу. О неминуемости войны я понял в тот момент, когда четко осознал, что такая встреча не состоится никогда. Никогда? Точнее только после победы товарища Ста-лина над господином Гитлером. А потом я посажу обманщика в клетку и привезу в Моск-ву, чтобы казнить на Лобном месте Красной площади. – В окончательной победе товарищ Сталин не сомневался.

- Почему, победа будет за товарищем Сталиным? Потому, что сегодня, сейчас, това-рищ Сталин, переиграл господина Гитлера ибо понял его подлый замысел и пока опере-жает в предстоящей игре на несколько не военных, но политических шагов. Гитлер счита-ет, что имеет оперативное, тактическое преимущество. Пускай. Мы имеем превосходство стратегическое, о котором он пока еще не подозревает. Товарищ Сталин разгадал его пла-ны. Пусть не своевременно, пусть слишком поздно для принятия более выгодного военно-го решения, но – разгадал. Гитлер об этом не догадывается, как и не имеет понятия о во-енно-политических планах товарища Сталина. Теперь остается сделать все возможное, чтобы господин Гитлер пребывал в наивном неведении как можно дольше.

- Политбюро считает, - раздался глуховатый голос Сталина, - что отдавать приказ о боевой готовности наших войск в данной ситуации бессмысленно и преступно. Виновни-ки и провокаторы будут сурово наказаны. Мы накажем командиров, которые попытаются самовольно маскировать в приграничной полосе танки, самолеты, артиллерию. Товарищ Берия, отдайте приказ о взрыве второстепенных укреплений по линии старой границе и о немедленном взрыве некоторых второстепенных сооружений на местах старых укреплен-ных районов. Оставшиеся укрепления должны быть скрытно расконсервированы и тайно приведены в состояние боевой готовности на десятый день войны. Ни часом ранее!

Жуков и Тимошенко недоуменно переглянулись. – Какой десятый день? Если часть укреплений окажется взорвана, то остальные практически потеряют боевую ценность. Их сила в огневой связи, в возможности поддерживать друг друга во время боя. Это азы во-енной науки. Военное значение укрепленных районов и состоит в слаженном огневом взаимодействии всех элементов. Но даже то, что сохранится, физически невозможно при-вести в готовность, оснастить, вооружить и укомплектовать личным составом за десять дней. Старые, разогнанные УРы сколачивались и готовились годами.

В этих кремлевских стенах только они, образованные военные люди, четко понимали всю нелепость и весь трагизм сказанного Сталиным, но перечить вождю не желали. Не имели морального права, ибо хотели воевать с немцами, а не гнить у Берии в лагерях, по-пав в число генералов вредителей.

- Кроме того, - продолжал ровным без выражения голосом Сталин, - Товарищ Моло-тов, запретите Деканозову эвакуировать персонал посольства из Берлина и дипломатиче-ские миссии из Германии и союзных ей стран. Немцы уезжают? Пусть немцы бегут из Москвы. Нам бежать из Берлина незачем. И не дразните немцев. Будете дразнить – головы полетят.

- Товарищ Берия, передайте наше распоряжение наркому Торгового Флота. Он не име-ет права изменять график захода советских торговых судов в немецкие порты. Все постав-ки должны выполняться своевременно и безукоризненно точно.

- Товарищ Микоян, проследите за бесперебойностью и регулярностью поставок по до-говорам.

Сталин четко и коротко отдавал распоряжения руководителям. Одетый как обычно в серый френч и брюки, заправленные в кавказские мягкие сапоги, с непривычной папиро-сой вместо трубки в левой руке, он, приняв решение и отдавая распоряжения, показался присутствующим выше ростом, крупнее. Плечи расправились, лицо осветилось вдохно-венным внутренним огнем неведомой силы. В отличие от господина Гитлера, товарищ Сталин не брал и не собирался брать уроки риторики и сценического мастерства. Он не паясничал и не кривлялся часами перед зеркалом, добиваясь наиболее эффектных поз, не стремился к показным эффектам. Товарищ Сталин от рождения был великим режиссером и неплохим актером.

- Благодаря усилиям товарищей Микояна и Тевосяна мы получили от немцев образцы передовой техники, в том числе и военной. Мы поставили Германии один миллион тонн пшеницы, почти миллион тонн нефтепродуктов, сто тысяч тонн хлопка, пятьсот тысяч тонн фосфатов, каучук, сою, мы разрешили им пользоваться Северным морским путем и производить дозаправку и ремонт в Заполярье.

- Что мы получили взамен? Образцы самолетов, орудий, танков, бронетехники, тягачей и недостроенный крейсер. Мало? Мало? Нет, много! Мы получили больше. Мы получили возможность узнать технические возможности врага. Вряд ли они сейчас, за несколько дней до войны, создадут что-либо принципиально новое. Будут воевать с тем, что есть. С тем, что себя хорошо зарекомендовало в Европе. Но это все оружие уже прошедшей вой-ны ... Мы, наоборот, создадим оружие на голову превосходящее немецкое, не равное по параметрам и характеристикам, а на голову выше. Поэтому мы планируем предложить то-варища Устинова на должность Наркома вооружений. Этот молодой товарищ справится с задачей обогнать врага в выпуске новой техники.

- Основную военно-историческую задачу штаб партии Большевиков видит в возвра-щении СССР территорий, утраченных после революции. И с этой задачей мы справляемся пока неплохо. Мы уже получили в этой войне предполье шириной в 200-300 км. Эту поли-тическую победу военным нужно выгодно использовать.

- На севере мы отодвинули границу, отвели угрозу от Ленинграда. Прибалтика воз-вращена, а это исконно русская земля. Белоруссия и Украина воссоединены. Буковина и Бесарабия вернулись в состав СССР.

- Задача минимум предстоящей войны ... , – Сталин повернулся к расположенной в простенке карте и провел мундштуком папиросы по территории Белоруссии и Украины. Белый табачный дымок расползался из бумажного цилиндра с прикусом крепких зубов, словно пороховой дым предстоящих сражений. Дым вился вслед за движением прокурен-ного желтого пальца, лениво сползал вниз к морям и тянулся вверх, к океану.

- Задача минимум – уже выполнена. И выполнена она с малыми потерями. Теперь за-дача максимум – не только удержать завоеванное, но и разгромить Германию. Сменить ее преступное руководство и завершить войну в Берлине. ... Да, завоеванное предстоит от-стоять в жестокой схватке. В дальней перспективе - контроль над всем Кавказом, как ми-нимум контроль над Проливами, возвращение южного Сахалина, возвращение Курил, Порт-Артура, Дальнего и КВЖД. Задачи грандиозные и без войны их нам не решить. Вое-вать придется. Весь вопрос в факторе времени войны. В моменте ее начала.

Медленно, не глядя по сторонам, Сталин неожиданно молодо, подобравшись, словно тигр перед прыжком, упруго двигался в сомнамбулическом экстазе вдоль стола. И зачаро-вано, синхронно поворачивались вслед его шагам головы присутствующих.

- Начало войны близко. Встанет вопрос о союзниках. ... Смущает прошлогодний полет ближайшего сподвижника Гитлера Гесса в Англию. Немцы поспешили объявить его сума-сшедшим. Но сумасшедшие не пилотируют современные истребители, не спускаются на парашютах возле родовых поместий влиятельных политических деятелей. Тем более странно, что сумасшедшим Гесса объявили только в Германии. В Англии и о его миссии, и о нем самом, предпочитают молчать. Из агентурных данных удалось получить часть протокола допроса Гесса, где он говорит о мире с Англией на весьма выгодных для той условиях. Это позволит Германии развязать руки на Востоке. Советская Россия в таком контексте напрямую не упоминается. Так, что же подразумевает господин Гитлер, говоря устами Гесса о "свободе рук на Востоке"? Скорее всего, за спиной Советского Союза в Британии ведутся некие секретные переговоры. Если они завершаться успешно, то в худ-шем случае мы окажемся перед единым фронтом вчерашних противников, объединенных единой ненавистью к советскому большевизму. В лучшем – останемся один на один с полностью отмобилизованной армией господина Гитлера, безопасный тыл которого не-гласно согласится гарантировать господин Черчилль. Все, что связано с Гессом, очень сильно засекречено и более недоступно для наших агентов. Это значительно усложняет положение. И в военном, и, что еще важнее, в политическом плане.

- Мы настаивали во время поездки товарища Молотова в Берлин на отводе германских войск от нашей границы, но наши предложения не услышаны. Почему немцы не захотели услышать наши вполне деловые, разумные предложения? Скорее всего, на господина Гит-лера возбуждающе подействовали неуклюжие действия Красной Армии в войне с финна-ми. Он перестал принимать Красную Армию всерьез. Перестал считать нас силой. А счи-таются в политике только с сильными. Судя по всему, англичане пока придерживаются такого же мнения.

- Товарищ Жуков предлагает напасть первыми. Нанести по господину Гитлеру превен-тивный удар. В военном плане это, пожалуй, правильное решение. Но только в тактиче-ском плане. Одновременно в корне неверное и в стратегическом, и в политическом плане. На смертельный удар по Гитлеру у нас пока нет сил и средств. Следовательно, такой пре-вентивный, упреждающий удар может получиться весьма ограниченным, он не достигнет желаемого результата и принесет лишь вред. В политическом плане это неуклюжее реше-ние позволит Британии и её союзникам объявить нас агрессорами и спокойно отлежаться в стороне от драки. – Сталин затянулся папиросой и повел ею в сторону Жукова, туда же, вслед за красным огоньком, осуждающе повернулись головы присутствующих, словно все они впервые товарища Жукова увидали.

- Товарищ Тимошенко предлагает все наличные силы и средства выдвинуть к границе. В этом, возможно, есть и политический смысл. Только при условии, если господин Гитлер поймет серьезность наших намерений. – Головы одобрительно качнулись к Тимошенко.

- Новые приграничные укрепления готовы всего на сорок процентов. ... Неутешитель-ный итог. Работы на границе надо форсировать. Работы вести непрерывно. Ночью, при свете фонарей. Не скрывать от немцев. Пусть наблюдают. Контролировать ход работ по-слать старого надежного инженера генерала Карбышева. Он из старых военных специали-стов, человек принципиальный и халтурить не позволит. Это пока все.

- У Политбюро есть мнение не доводить материалы сегодняшнего совещания до све-дения командующих округов. То, что им следует знать, мы им сообщим. ... В нужное вре-мя. – Товарищ Сталин уперся взглядом в широкий лоб Вячеслава. Молотов начал при-подниматься, вроде бы даже замычал. Но под взглядом Сталина осел обратно на сидение и покорно склонил лобастую голову. Сталин снова, не обращая внимания на присутствую-щих, продолжил бесконечный мягкий ход по нежному ворсу ковра, жестко подминая его подошвами. На ходу бросал фразы коротко, четко, зная наверняка, что те к кому указания относятся все запомнят, запишут и начнут выполнять немедленно.

- Политбюро запрещает передавать в войска сигнал "Гроза!" без личного указания то-варища Сталина.

- Нужно бешено форсировать перевооружение и реорганизацию танковых бригад и стрелковых дивизий в механизированные корпуса. Танковых дивизий - в танковые корпу-са. Формировать авиадесантные корпуса.

- Надо перешерстить агентуру и изгнать из нее ненадежных, не преданных нашему де-лу людей.

- Внутренние враги согласны на все, даже на немецкую оккупацию. Контрреволюци-онная и националистическая нечисть вместе с прогнившими насквозь пораженцами и дох-лыми оппортунистами может пойти на сговор с Гитлером. Нельзя щадить их, достаточно мы их щадили. Сегодня щадить их – значит совершать преступление. Это задача чеки-стам.

- Ужесточить дисциплину рабочих и служащих на предприятиях оборонной промыш-ленности и народного хозяйства. Запретить отлучки и самовольные переходы с одного места работы на другое. Я не сомневаюсь, что эти и подобные им мероприятия найдут среди граждан СССР величайшую поддержку и понимание.

Неожиданно Сталин остановился, взмахнул папиросой, словно отгоняя надоедливую муху. – Надеюсь, товарищи помнят, что услышанное и сказанное сегодня никогда и ни при каких условиях не может покинуть эти стены? Тогда все свободны.

Военные и гражданские люди, присутствовавшие на совещании, механически вы-строились в неровную очередь рангов и званий. Один за другим спешно покидали каби-нет, проскакивали мимо привычно дремлющего в приемной на кресле начальника личной охраны Сталина генерала Власика. Разорванная цепочка силуэтов серыми ночными теня-ми неровно выдавливалась из кремлевского подъезда. Оказываясь во дворе - вдыхали полной грудью свежий ночной воздух и, стараясь не встречаться взглядами с глазами идущих рядом людей, быстрым шагом уносились в ночь. Мгновенно подкатывали огром-ные, угловатые, черные и уродливые автомобили. Поглощали пассажиров и мчали прочь, несясь, словно сгустки тьмы по пустынным, серым от предрассветной бессонницы пустым московским улицам.

Сталин, скрытый шторой, молча смотрел из окна кабинета вслед уходящим.

- Не может такого быть, чтобы недоучка художник, жалкий австрийский ефрейтор обы-грал товарища Сталина, вождя советского народа, руководителя партии большевиков-ленинцев. Господин Гитлер умудрился стать во главе немецкого народа, во главе немец-кой, руководящей страной партии. Он вождь одного народа – немецкого народа. Его пар-тия - партия только немцев. На стороне товарища Сталина - все нации и народы СССР, все трудящиеся, весь пролетариат мира. Партийная идеология господина Гитлера узко нацио-налистичная, следовательно, ограниченная национальными рамками. Товарищ Сталин опирается на марксизм-ленинизм – интернациональную по своей изначальной сути, вер-ную идеологию, имеет крепкую теоретическую базу. – По привычке, говоря о себе в третьем лице, размышлял Сталин.

- На стороне господина Гитлера оперативные, тактические, а, следовательно, лишь временные, военные преимущества. Он заблуждается, считая, что его планы остались не-разгаданны. Мы разгадали планы Гитлера. Мы решили продолжить игру с господином Гитлером. Дать ему как следует завязнуть клыками в теле огромной страны, захлебнуться по ноздри горячей, солоноватой кровью её народов. Возбудить у народов СССР правед-ный гнев и святую месть к немецким захватчикам. И территории, и солдат у нас достаточ-но. Мы можем позволить себе поиграть в такую игру с господином Гитлером.

- Потери предстоят огромные, но что поделаешь, война есть война. – Попыхивал зажа-той в левой, сохнущей руке папиросой, товарищ Сталин. – Примерно пятьдесят или даже шестьдесят процентов военных потерь придется на начальный период военных действий. Половина кадровой армии окажется потеряна. Плохо это или хорошо, в широком, в поли-тическом, плане?

- В политическом плане это хорошо. – Решил товарищ Сталин. – Старая кадровая армия еще сохранила в себе наследие и наследников Блюхера, Якира и, конечно же, Тухачевско-го. Вот пусть они собственной кровью смывают приверженность ложным идолам. – Он повернулся и пошел в обратном направлении мимо пустых стульев, чинно выстроившихся вокруг стола. Ему в принципе все равно, заняты стулья людьми или нет, кто именно сидит на них, неуклюже ворочая вслед его шагам головой на потной одеревеневшей шее.

- Император Александр и фельдмаршал Кутузов не боялись затягивать Наполеона к Москве, в леса, растягивать его коммуникации, не побоялись они и потерять Москву. На-ша задача проще. Москву мы отдавать господину Гитлеру не намерены. Если он так жела-ет начать войну, мы ему в этом поможем. Пусть втянется хорошенько, а когда увязнет и обратного пути не останется, тогда мы ему набьем морду. Но и на этом не остановимся. В Берлине русские уже два раза бывали. А вот в Париже – только один. Париж – стоит обед-ни. ... Что же, попробуем разыграть с господами капиталистами такой пасьянс. А господи-ну Гитлеру отведем роль глупого Джокера.

- Стоит ли идти на этот рискованный шаг? Ставить на кон все достигнутое за тяжелые годы пятилеток, коллективизации и индустриализации? – Размышлял товарищ Сталин, размеренно шагая вдоль стола.

Внешне он оставался спокоен, бесстрастен, отрешен. Он молчал. Присутствуй сейчас в кабинете соратники, провожающие глазами его мерную, бесшумную, рысью поступь, они не смогли бы даже предполагать о чем товарищ Сталин думает. Знать мысли товарища Сталина - им и вовсе не дано, ибо само по себе это знание означало тягчайшее государст-венное преступление.

- Стоит рискнуть. – Решил товарищ Сталин. Решение базировалось на сухих объектив-ных статистических данных. На знании того, сколько предприятий-дублеров оборонной, нефтяной, химической промышленности выросло за последние годы в восточных районах страны. На количестве лагерей системы ГУЛАГ, обеспечивающих бесперебойную работу новых предприятий, затерянных порою в такой глуши Забайкалья, Урала, Дальнего Вос-тока, куда невозможно никакими лозунгами набрать ни обычную рабочую силу, ни даже пламенных идиотов комсомольцев с горящими от восторга романтики глазами. Сталин знал, что именно на востоке страны сооружается три четверти новых доменных печей, что татарская и башкирская нефть обнаруженная между Волгой и Уралом делает СССР на-много менее зависимым от уязвимых и достаточно устаревших нефтяных приисков Кавка-за и Каспия. Эти новые и, хотелось думать, неизвестные разведкам, как врагов, так и дру-зей, индустриальные районы станут промышленной базой, способной обеспечить сначала отпор агрессору, а затем и его полный разгром.

- Стоит крупно рискнуть и крупно выиграть! Ибо только явная агрессия, не спровоциро-ванное нападение и последующее кровавое вгрызание агрессора в советскую землю дадут нам с одной стороны моральное право на бескорыстную помощь таких непримиримых вчерашних идеологических противников как господа Черчилль и Рузвельт, а с другой – мобилизуют и сплотят людей внутри страны на отпор врагу. Даже тех, кто в тайне не с нами, а против нас. На каком этапе мы переведем отпор в наступление и поведем его по территории врага, где, в каком месте и когда остановимся - вопрос времени. Ответ на этот вопрос может дать только конкретное развитие событий. В любом случае это произойдет если не на линии старой границы, то наверняка, на линии Днепра.

- В свете такой постановки вопроса о войне, в свете перевода его из чисто военной, оперативной плоскости в более широкую, военно-политическую плоскость, меняется и роль товарища Сталина на начальном этапе сражения. Товарищу Сталину не стоит объяв-лять народу о начале войны. Товарищу Сталину не нужно брать на себя ответственность за принятие военных решений в первый, наиболее трагический и явно неудачный этап войны. – Решил товарищ Сталин.

- Вячеславу мы поручим обратиться к народу. Именно он недавно работал Председате-лем Совета министров, сегодня - он Министр иностранных дел, он - вел переговоры с Гитлером, его и Риббентропа именами назван Пакт с немцами. Вот пусть и отдувается за провал его, Вячеслава Молотова, неумной внешней политики. Товарищ Сталин пока оста-нется в тени. Не стоит связывать имя товарища Сталина с неудачами на международном и военном фронтах. Имя товарища Сталина всегда обязано ассоциировать у советского на-рода только с победами и достижениями.

- Боевые действия пусть ведет Генеральный Штаб и Наркомат Обороны. Они люди во-енные, а товарищ Сталин – человек, пока, гражданский. Дадим им возможность проявить себя. Заставим их сделать все возможное и даже невозможное. Не стоит ассоциировать имя товарища Сталина с вопросами отступления и обороны. С отступлением и обороной народ должен связывать имена неудачных, преступных генералов и адмиралов, не оправ-давших высокое доверие товарища Сталина и сурово им наказанных. ... Вот когда военные стабилизируют фронт, тогда имя товарища Сталина нужно связать с наступательными ус-пехами победоносной Красной Армии.

Сталин оставил покинувших его людей в неведении относительно просчитанной им программы – максимум. Еще не время. Они не поймут. Ужаснуться. ... Проявят неискрен-ность, фальшь вместо естественной, безыскусной игры. Ни военным руководителям, ни партийным вовсе не обязательно знать, что по его, товарища Сталина прогнозу, практиче-ски все войска стоящие сегодня вдоль западной границы очень скоро лягут грудами тру-пов и толпами пленных на столы операторов Генштаба РККА в виде бесстрастных цифр безвозвратных потерь.

- Почему господин Гитлер пока побеждает? Почему Англия и Франция терпят пораже-ния? Действительно ли германская армия такая непобедимая? - В который уже раз зада-вал проклятый, мучавший его вопрос товарищ Сталин.

- Германская армия побеждает западных союзников по нескольким причинам. – Отве-чал товарищ Сталин, по привычке разбивая сложный вопрос на несколько простых, с со-вершенно очевидными ответами. Раскладывая имеющиеся в наличии факты по полочкам.

- Во-первых, германская армия в силу позорного для нее Версальского договора выну-ждена разрабатывать и развивать военную мысль, новую военную теорию. Теорию побе-доносной войны более слабого с более сильным противником. А западные союзники, ока-завшись в роли победителей, почили на лаврах, и их военная мысль застыла на уровне во-семнадцатого года. Новая теория соответствует техническому уровню оснащения армии. Старая теория, наоборот, вступает в противоречие с новой технической базой, парализует ее, сводит ее значение практически до нуля.

- Во-вторых, германская армия вооружилась новейшей техникой, более современной, чем оружие союзников. Произошло это потому, что старой, устаревшей техники у Герма-нии просто не имелось, а новая разрабатывалась в середине тридцатых передовых годов, на технических концепциях того времени. Армии же союзников довольствовались опро-бованным в бою «оружием победы». Но прошлая победа отнюдь не гарантирует победу будущую.

- В-третьих, овладение новейшей техникой шло в германской армии параллельно с обучением новыми, более совершенными приемами войны. Новыми приемами примене-ния новейшей военной техники. Союзники же даже к новейшей технике прикладывали по инерции старый опыт.

- Во всех трех случаях, к сожалению, именно мы способствовали прогрессу Германии как противовесу капиталистам Британии и Франции. И проморгали приход на сцену гос-подина Гитлера. Печально. ... Но это и плюс для нас. Мы многое знаем о возможностях немцев, ибо сами учили, до определенного времени, их танкистов в Казани, их летчиков в Ельне, их офицеров в наших академиях. ... Наши военные тоже учились в немецких ака-демиях ... Но, оказались почти поголовно заражены троцкистскими идеями. Уж очень им пришлась по душе несвоевременная, глупая, опасная для СССР теория перманентной ре-волюции. ... Хорошо, что теперь забыта и сама теория, и упокоился на кладбище сам ее создатель. – Впрочем о Троцком товарищ Сталин вспомнил лишь мельком, и вновь мыс-ленно обратился к текущему моменту.

- Сейчас немцы зазнались. Они приписывают все победы гению Фюрера, превосходст-ву их идеологии. Возможно это и так, коли речь идет о капиталистических противниках Германии. Но в этом случае они совершенно заблуждаются в характере и особенностях планируемой войны на Востоке. Они желают получить войну двух идеологий? Они ее по-лучат. Война Германии против СССР, а значит против России, всенепременно, пойдет под лозунгами именно захватническими, жестко унижающими национальное достоинство со-ветских людей. Военные действия немцев станут идеологически подпитываться идеей по-корения России, идеей уничтожения ее древней государственности и культуры, покорения ее народов тевтонами, уничтожения прежде всего славянства, русского народа. И здесь господин Гитлер совершит основную, смертельную ошибку. В такой войне советский на-род станет воевать не за товарища Сталина, не за его большевистскую партию, а за свою Родину. И окажет, потому, максимально возможную поддержку и Красной Армии, и большевистской партии, и товарищу Сталину. Товарищ Сталин олицетворит в глазах на-рода эту священную войну.

Сталин остановился у стула, поверхность которого, возможно, еще хранила тепло не-объятного тугого зада Лаврентия. В ушах зазвучал голос Берия с мягким кавказским ак-центом, появлявшимся, в основном, при общении с вождем, словно специально для того, чтобы подчеркнуть перед всеми другими, их с товарищем Сталиным, общие корни. - Лав-рентий напрасно старается. Товарищ Сталин - не может быть грузином. Грузином жил до 1917 года "Коба", Иосиф Джугашвили. У товарища Сталина, в отличие от товарища Ко-бы, нет национальности малого народа. У вождя такой страны как СССР не может быть национальности «грузин», вождь России в момент наивысшего напряжения национальных сил обязан быть русским. Поэтому – русский товарищ Сталин, а не товарищ Джугашвили станет во главе российского народа.

Политические проблемы недолго занимали мысли вождя. Тут все более-менее ясно и понятно. Вновь возникла мысль о том, что все еще остается некоторая возможность про-вокации немецкого генералитета, подкинутая в личном письме Гитлером. Возможно ли нечто подобное? А если возможно, то какова вероятность именно такого развития собы-тий?

«Полученные разведывательные данные не указывают на намерение Гитлера напасть на СССР». – Вспомнил Сталин не столь давние слова Берия, подтверждающие его доводы Мехлиса. – «Есть много противоречивых нюансов, товарищ Сталин. Так, например, мы до сих пор не видим достаточного танкового потенциала, однозначно способного пробиться через расположенные в приграничных округах войска, прорвать линию обороны Красной Армии».

Голос Берия журчал в мозгу, а Сталин вспоминал, что в апреле, после очередного док-лада Берии, позволил немецкому военному атташе выехать в Сибирь и лично ознакомить-ся с нарастающей мощью двух новых сибирских заводов, производящих современные ви-ды вооружения, в том числе с новыми танками и самолетами. Одновременно через группу "Шульце-Бойзена" в министерствах авиации и экономики Германии запустили слухи о том, что Германию ждет неизбежное поражение в случае провала Блицкрига и войны на два фронта. Видимо ни одно, ни другое не сработало, не изменило мнения Гитлера о сла-бости Красной Армии и политической системы СССР. Не подействовало. Задуманное не удалось. Может его мыли вредительски искажены в передаче Гитлеру? Может дезавуиро-ваны теми же, кто эту дезинформацию и организовывал? Может очередное предательство, на сей раз верхушки чекистов, тоже метящих в красные Бонапарты на манер Тухачевско-го?

- Все предают. ... Если предположить, что предал Тухачевский, то почему не может предать Лаврентий? – Задумался Сталин. - Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено.

- Кто знает. Ведь именно разведка НКГБ вносила сомнения в надежность иных источ-ников информации. Чекисты докладывали из Англии, что вопрос о нападении немцев бу-дет решен только после переговоров англичан с Гессом. Если они не договорятся, то вой-ны на два фронта Гитлер попробует избежать. Из Вашингтона шла дезинформация о го-товности СССР вступить в войну против Германии, ударив по ней с тыла в момент начала высадки на Британские острова. Оказалось, что источником этой фальшивки явился со-трудник британской разведки М. Хайд. Множество сообщений говорило о том, что война неизбежна только в случае урегулирования Гитлером отношений с Британией. Пусть даже сговор останется тайным и неведомым широкой публике и выльется в нечто подобное "странной войны" 1939 года.

С другой стороны дело "Черная Берта" указывало на то, что англичане действительно стремятся спровоцировать военный конфликт между СССР и Германией, стараясь облег-чить собственное, очень тяжелое, практически безнадежное военное положение. Инфор-мация, предназначенная для немцев, говорила, что Сталин, обеспокоенный растущей германской угрозой, намерен первым нанести предупреждающий удар по району Южной Польши. Из перехваченных материалов складывалось мнение, что Черчилль пытается че-рез британских влияния агентов распространить слухи о подготовке Советского Союза к войне с Германией.

- Кому же можно в такой ситуации доверять? – Задался вопросом товарищ Сталин. И ответил однозначно уверенно. – Себе. Только себе. Своему звериному, еще никогда не подводившему, чувству предвидения опасности.

- Все, раньше или позже, обманывают, изменяют, лгут, перерождаются из друзей во врагов. Маршалы, соратники, рядовые партийцы, женщины. Самые казалось бы верные, проверенные, обласканные, награжденные. Постоянно опираться невозможно ни на кого. Такова человеческая природа, такова сущность сего биологического рода млекопитаю-щих. Измена лежит подспудно в затаенном уголке мозга. Измена исподволь искусом гло-жет душу человека и, в определенный момент, вырывается наружу.

- Прав Иван Грозный – величайший политический деятель, основатель могущества России, что не верил никому и убивал по первому подозрению. Изничтожал измену в за-родыше, вместе со всеми ее потенциальными носителями. Почему уничтожал по первому подозрению, не тратя время на расследование? Потому, что действовал по единственно верному принципу: "Возможно всё – если не исключено". Весьма диалектичный, прове-ренный временем принцип. Товарищ Сталин учел уроки истории и действует по этому старому, доброму, хорошо себя зарекомендовавшему принципу, очищая страну и партию от врагов. Любой человек на девяносто процентов состоит из дерьма. Это нормально и ес-тественно, важны оставшиеся десять процентов. Но только до тех пор, пока их можно и нужно использовать на благо делу.

- Страдают невинные? Это плохо. Плохо, но объяснимо, ибо как говорит русская на-родная мудрость: "Лес рубят – щепки летят". Без этого не обойтись. Зато если товарищ Сталин узнаёт о совершившейся несправедливости по отношению к хорошему советскому человеку, то товарищ Сталин лично принимает самое живое участие в его судьбе. Наказы-вает, причем очень сурово наказывает, виновных и возвращает счастливца из призрачно-го мира лагерей и тюрем в радостную светлую советскую действительность. Такой чело-век вдвойне благодарен и верен спасшему его, разобравшемуся в наветах врагов, мудрому вождю советского народа товарищу Сталину.

- Товарищу Сталину многие изменили, изменила и женщина которую вождь назвал женой, осчастливил любовью, подарил ей счастье материнства. Что слышал от этой жен-щины товарищ Сталин? Попреки, укоры, женские дрязги. Воспоминания и напоминания о прошлом. По каждому поводу и без повода. Но прошлое для товарища Сталина навеки прошло. Прошло и – забыто. Нет, женщине не понять жизнь вождя, не заглянуть на высо-ту его помыслов и дел. Она приземлена. Ее больше волновало, что не берег ее, что посы-лал на аборты, что не помогал таскать кастрюли на кухню. Не поняла женщина, что цель её существования - это удовлетворения всех желаний товарища Сталина. В том числе и физиологических. Попрекала неучастием в семейных делах, в этих бесконечных родст-венных дрязгах. Товарищ Сталин уговаривал, просил эту женщину не предавать его, хотя давно уже никого ни о чем не просил. Её – просил. Он – доверял ей. Но она – предала то-варища Сталина. – Воспоминания о Надежде, о ее предательском уходе из его жизни словно волной смыли иные мысли. - Эта женщина за спиной товарища Сталина, еще не остыв от подаренных ей ласк, могла якшаться с политическими противниками мужа. Де-лила ложе с вождем, но просила, умоляла простить смертельных врагов вождя. Не жила его помыслами, его устремлениями. Все ее волновали мелкие людишки, мелкие дела. Вся-кие нищие и голодные дети рабочих предместий значили для презренной мещанки боль-ше чем планы индустриализации. Голодающие от собственной жадности, мрущие на мешках с зерном, кулаки и подкулачники оказывались дороже великой идеи коллективи-зации страны. Переродилась из друга во врага. Ничего не поняла, дрянь! Не поняла, что товарищ Сталин и есть Советская власть, что товарищ Сталин – есть Советское государст-во, Сталин – есть партия, наконец! А она подалась на удочку Рютина и компании: "Долой диктатуру Сталина!". И – ушла. Ушла! Предала и ушла. Все предают товарища Сталина. Стоит ли удивляться, что и Гитлер предал? Но все предатели сурово наказаны. Суровое наказание ждет и господина Гитлера.

Логическая цепь замкнулась вновь на дне сегодняшнем. Сталин невольно мотнул го-ловой, открещиваясь, освобождаясь от наваждений. От видения черноволосой, любимой головы с пробитым выстрелом виском. Все проходит. Важно настоящее и будущее. Про-шлое – удел неудачников.

- Меркулов дал интересную подборку данных. Все это, каждый факт в отдельности, для нас не новость. Все это читалось в ежедневных сводках и донесениях. Но скомпоно-ванное вместе представляет очень целостную, полную картину. Правдоподобны сведения о сроках нападения, исходящие от групп "Рамзая" и "Радо". Соотнесем их со сроками, ставшими достоянием разведки англичан, столь любезно разглашенных господином Чер-чиллем. Все сходится. Да, вопрос о нападении вообще, о сроке, в особенности, представ-ляет, сегодня первостепенный интерес. Мы ошибочно предполагали наличие разума и ос-торожности, присущих нам самим, у господина Гитлера. Отсюда собственные неверные предположения, отсюда и корни произошедшей ошибки.

- Мы считали, что сможем провести широчайшую политическую компанию против не-мецко-фашистской агрессии и успеем добиться того, что парализуем, подорвем попытки к нападению на нас, по крайней мере, на ближайшие один-два года. Для нас это было бы немаловажно. Для нас это не столько передышка, сколько время, требуемое для заверше-ния реорганизации, модернизации и перевооружения Красной Армии. Нам это не удалось.

- Кто виноват в провале этой тактики? Кто виноват в том, что война начинается на ус-ловиях, продиктованных врагом? Вспомним, кто и что делал, что предлагал.

- И Лаврентий, и Вячеслав высказывались за разоружение и ликвидацию укрепленных районов линии старой границы. За разгром, а не за консервацию боевых сооружений. Якобы это повысит решимость и стойкость войск, знающих, что за спиной у них нет уже подпорки в виде укреплений старой границы. Тогда товарищ Сталин промолчал. Именно эти товарищи провели соответствующее решение через Совет Труда и Обороны. Мы отру-гали их по-дружески, но не назвали вещи своими именами, не назвали вредительством. Одновременно Каганович ратовал за перенос окружных складов поближе к границе, от-стаивал собственные местнические выгоды как наркома НКПС. Пока мы это не станем выпячивать, но очень хорошо запомним на будущее. Пригодиться. Это – плюс.

Разведка – разведкой. Но, ведь то, что господин Гитлер задумал, для нас не новость. И никогда не было новостью. Еще в книге "Моя борьба" он четко определил: "когда мы го-ворим о новых территориях, мы должны, прежде всего, думать о России". Принципиально его решение не является для нас новостью, новостью является срок его окончательного воплощения в жизнь. Теперь определился и срок – 22 июня. Видимо подлец Гитлер напа-дет ночью или на рассвете, когда наиболее крепок сон...

Дверь кабинета неслышно отворилась. В образовавшуюся щель протиснулся, как все-гда немного заспанный и помятый, начальник охраны генерал Власик. Формально он и его люди входили в штат НКГБ. В действительности он истово служил и беспрекословно подчинялся только Хозяину. Именно Власику Сталин доверял то, что желал скрыть от глаз руководителя всемогущего ведомства "ордена меченосцев" Лаврентия Берия.

- Вызванные по вашему приказанию командиры прибыли, товарищ Сталин. Согласно Вашему указанию прибывшие зафиксированы в журнале регистрации под фамилиями Григорьев и Платонов. – Произнес вполголоса Власик и бесшумной тенью вновь исчез в черноте проема.

- Опять усядется в кресло возле двери, и будет вполглаза дремать. – Неожиданно тепло подумал Сталин. – Что же, служит мне честно. Потому и заспан, что на посту полных два-дцать четыре часа. Словно цепной Цербер. Даже не поймешь, когда же он успевает по-есть, умыться, в баню сходить, на бабу залезть.

В кабинет один за другим вошли подтянутые, стройные, красивые природной муж-ской красотой полковник военной разведки Старинов и старший майор НКГБ Судоплатов. Время Лаврентия Берия медленно, но неуклонно истекало, поэтому Сталин пока еще не активно, исподволь, но целеустремленно и настойчиво искал новые, сменные кадры из молодых профессионалов, не вовлеченных в партийные закулисные дрязги. Вот почему о ночном визите разведчиков-диверсантов Лаврентию знать не полагалось.

- Здравствуйте, товарищи. Проходите. Садитесь. – Взмахнул Сталин папиросой в сто-рону стульев, стоявших вдоль стены. До мест возле стола, вошедшие не дотягивали ни по званиям, ни по должностям. Но люди они проверенные в деле, толковые и надежные. Од-на ликвидация Троцкого чего-нибудь да стоила.

Вошедшие неловко уселись, одернули привычно гимнастерки и приготовились слу-шать. Для них вызов в Кремль, к самому Хозяину, через головы Берия, Голикова и Мер-кулова мог означать все, что угодно. От самого плохого, заканчивающегося, как правило, у стенки с желобком для стока крови в подземном хозяйстве комендатуры Лубянки, до вознесения в том же здании в любой из кабинетов, в теплое кресло одного из еще ничего не подозревающих нынешних обитателей. Тем более, что Власик жестко предупредил: "Ни об их визите, ни о сказанном и услышанном в кабинете товарища Сталина не должен узнать ни один человек".

- Что сейчас делает Свобода, товарищ Судоплатов, где его люди, чем заняты?

- Подполковник Свобода живет на конспиративной, точнее явочной, квартире нашей службы в Москве, товарищ Сталин. Иногда вывозим отдохнуть на дачу в Подмосковье. На связи с ним товарищ Маклярский. Фактически сейчас он пребывает в резерве. Чешский легион разоружен, люди трудоустроены, находятся под негласным наблюдением органов, но предупреждены, проинструктированы и могут быть собраны по первому сигналу.

- Какое у вас, лично, впечатление от полполковника Свободы, товарищ Судоплатов?

- Свобода - профессиональный военный, патриот захваченной немцами страны, горит желанием отомстить Гитлеру за оккупацию Чехословакии. Дружественно настроен к Со-ветскому Союзу. Считает СССР единственным гарантом восстановления независимости Чехословакии. Вежлив, выдержан, держится с чувством собственного достоинства. Вни-мательный слушатель. Начитанный культурный человек.

- Начинайте, не откладывая дела в долгий ящик, готовить полковника Свободу к ак-тивным действиям. Ситуация может в ближайшее время сложиться так, что нам потребу-ется быстро сформировать в СССР чехословацкие национальные части. Составьте два плана. Один – формирование войсковых частей. Например, стрелкового корпуса. Второй - подготовка мелких партизанских групп и более крупных разведывательно-диверсионных отрядов для заброски в Чехословакию. – Приказал Сталин. - С чехами более-менее ясно. А как идет подготовка боевых диверсионных групп из русских эмигрантов? Из эмигран-тов других национальностей?

- Из Китая в Москву возвращены Каридад Меркадер и Эйтингон. Мною подписана ди-ректива о развертывании подготовки групп, способных вести разведку и диверсионные действия в военных условиях за линией фронта. В том числе на оккупированных террито-риях и территориях, как самого немецкого государства, так и его сателлитов.

- Ну, что же, товарищей Меркадер и Эйтигона мы знаем. Это надежные товарищи и не-плохие работники. Мы думаем, что с задачей они справятся. – Одобрил действия Судоп-латова Сталин.

- Справятся, товарищ Сталин.

- Что еще, товарищ Судоплатов? – Спросил Сталин, заметив некую недосказанность, напряжение лицевых мышц чекиста, словно тот успел в последний момент остановиться, не продолжить прерванную мысль.

- Товарищ Сталин. Разрешите начать закладку на территории Белоруссии и Украины тайных баз для развертывания массовой партизанской войны, в случае нападения немцев и временной оккупации части территории Украины и Белоруссии. – Напряженно, словно механически выговорил Судоплатов мертвым, картонным голосом.

Сталин понял, как нелегко дались чекисту эти страшные слова "партизанская война" "оккупация". - Умен. Мыслит здраво. И превозмог себя, сказал правду. И молод. ... Но в глаза мне смотреть не осмеливается. Это – хорошо. Понимает. Знает свое место ... Заме-тил Сталин, разглядывая лицо разведчика. Он снова пошел по многократно уже пройден-ному за сегодняшний день маршруту, и на мгновение озарило, что именно так двигалась старая слепая лошадь вокруг ворота водоподъемного механизма в Гори. Подумал и отбро-сил подлое, никчемное сравнение.

- Идея неплохая. Но, вы, товарищ Судоплатов, допускаете политический просчет, оп-ределяя будущие базы как центры и основу партизанского движения. Партизанское дви-жение, как показала партизанская война 1812 года, партизанская Гражданская война, на-конец, война в Испании, возникает на длительно оккупированных врагом территориях. Мы не собираемся отдавать наши территории господам немецким фашистам на длитель-ное время. Партизанская война предполагает вооружение населения, оставшегося на ок-купированной территории. Вы уверены, что все население не добровольно останется на территории временно занятой врагом? Вы, можете поручиться, что заложенные нами ба-зы, оружие и взрывчатка не попадут во вражеские руки изменников и предателей? В руки замаскировавшихся и выжидающих своего часа троцкистов, меньшевиков, кадетов и про-чего белогвардейско-фашистского отребья? Для диверсионной борьбы с немцами в усло-виях временной, именно временной, оккупации не нужно вооружать неподготовленные политически и в военном плане, а тем более непроверенные и ненадежные идеологически массы людей. Базы закладывать будем, но только для малых диверсионных групп из два-жды и трижды проверенных и надежных чекистов и коммунистов. Соответственно и их число, и их оборудование и снабжение должно ориентироваться именно на такие задачи. Вы поняли допущенную ошибку, товарищ Судоплатов?

- Так точно, товарищ Сталин!

- Испугался. Вспотел, словно из парилки вышел. - Неприязненно подумал Сталин, раз-глядев на лбу старшего майора крупные, медленно ползущие к переносице капли пота. Но вслух сказал другое.

– Вы, товарищ Судоплатов, человек военный. Разведчик, а не политик. Ошибка ваша простительна. Мы, политики, для того и стоим во главе нашей партии, нашего государст-ва, чтобы поправлять подобные ошибки. В том числе и военных. И разведчиков, тоже. Нельзя быть наивным в политике. Но особенно нельзя политикам оказаться наивными в разведке. Разведка – святое, идеальное для нас дело. Поэтому из разведки необходимо уб-рать трафареты. Менять тактику, методы.

Сталин задумался. Вновь глянул на Судоплатова. Усмехнулся в усы.

– Самое главное, чтобы в разведке научились признавать свои ошибки. Вы, молодец, сразу и поняли допущенную ошибку, и откровенно признали ее. Наш, советский человек, сначала откровенно признает ошибки, а потом их честно исправляет. Вот товарищ Мерку-лов, не понял свои ошибки, запаниковал, пришлось его поставить на место. А вот вы, то-варищ Судоплатов, молодец. Признали ошибку, совершенную потому, что стараетесь хо-рошо, закатав рукава, честно работать. Не боитесь грязной, черновой работы. Это пра-вильно. Боящихся запачкаться коммунистов надо бросать головой в колодец

Судоплатов знал, что недавно на стол Сталину лег доклад наркома госбезопасности, в котором ясно говорилось обо всех признаках надвигающейся войны. Сталин назвал док-лад слабо мотивированным. Написал на нем матерную резолюцию. Но ведь сейчас, с ними двумя, Сталин говорил именно о войне. Так в чем же дело?

- Мы стараемся убедить господина Гитлера не начинать войну. – Словно прочел его мысли Сталин. – Правда, не совсем уверены, что это нам удастся. Но паниковать раньше времени, призывать, как некоторые, политически не грамотные военные к упреждающему первому удару, поддаваться на провокацию... мы себе позволить не можем. – Сталин не-ожиданно остановился напротив полковника ГРУ Старинова.

- Товарищ Старинов, мы помним, что вы уже пытались вместе с разоблаченными и расстрелянными врагами народа Якиром и Уборевичем осуществлять на Украине тайные закладки оружия для банд. – В упор, не мигая, посмотрел на Старинова Сталин, словно забыв о присутствующем здесь же, обласканном им Судоплатове, посмевшем заикнуться о том же.

Старинова, человека прошедшего огонь и медные трубы во время испанской войны, тяжело раненного на войне финской, провоевавшего всю гражданскую, охватил такой страх, какого он не испытывал никогда ранее ни на фронте, ни в тылу врага.

- Не волнуйтесь, товарищ Старинов. Мы вам по-прежнему доверяем. – Ухмыльнулся в усы Сталин. - А пытавшийся вас оклеветать мерзавец Ежов, нами сурово наказан. Кстати, не вас одного он пытался уничтожить руками боевого чекистского отряда партии. Време-на «ежовых рукавиц» прошли и мы выпускаем невиновных командиров и политработни-ков. Но это к слову. Теперь - о главном. Войны нам видимо избежать не удастся. Потре-буются базы для групп диверсантов товарища Судоплатова и ваших бойцов-подрывников ГРУ. Им нужны простые в изготовлении, надежные мины и взрыватели. В Испании у вас это хорошо получалось. Рассказывают, что вы могли изготовить мину буквально из ниче-го, а замедлители взрывателей делали из… картофеля и яблок?

- Так точно. Приходилось, товарищ Сталин. Русский солдат на все горазд и из яблока взрыватель смастерит, и из топора суп сварит.

- Вы, товарищ Старинов, с началом войны получите назначение начальником парти-занской школы. С правом реквизиции всего необходимого у гражданских и военных вла-стей. Людям Судоплатова понадобится множество хитроумных взрывных приспособле-ний для борьбы в тылу наступающих немцев. К сожалению, вопросами подготовки войны занимались вредители. Мин заграждения у нас практически нет. Нет ни надежных проти-вопехотных мин, ни противотанковых.

Сталин внимательно посмотрел на Старинова. Полковник молчал. И тот и другой зна-ли суть вопроса. Знали и то, что теория наступательной войны "малой кровью" вовсе не требовала наличия запасов мин заграждения. А теорию эту пестовал и опекал именно то-варищ Сталин. Но теперь наступало иное время, приходилось, жертвовать некими чело-веческими пешками, назначенными отвечать за отсутствие мин и принимать неотложные решения по срочной замене фабричных изделий самодельными.

- Из чего еще можно делать надежные мины и взрыватели?

- Взрывчатку в тылу врага придется выплавлять из корпусов невзорвавшихся бомб и снарядов. На полях сражений их окажется достаточно. Для взрывателей можно и нужно использовать все подручные средства. Например, для герметизации взрывателей отлично подойдут презервативы, "изделия № 2" Баковского резинового завода. Все, что имеются в наличии, до одного.

- Вот и реквизируйте все. Время военное, не до баловства. Что еще можете предло-жить? Какие сюрпризы немцам можем приготовить заранее?
- Думаю сможем эффективно использовать инженерные мины с дистанционными ра-диовзрывателями, товарищ Сталин!.. Там, где они будут установлены, немцы окажутся бессильны что-либо предпринять. Можно предложить заблаговременное минирование стратегических объектов. Например, в Харькове, Киеве, Львове, Перемышле, Минске и других городах Украины и Белоруссии.
- О городах за Днепром, можете забыть и не вспоминать. Туда мы врага не пустим. – С раздражением проговорил Сталин. – Все остальное – выполняйте. Немедленно приступай-те к работе. Можете идти. Оба.
Полковник и старший майор одновременно встали, четко повернулись и вышли. Ста-лин еще несколько секунд смотрел им вслед, словно решая судьбы диверсантов, затем по-вернулся и, заложив руки за спину, продолжил молчаливое задумчивое кружение вокруг стола.
. – Харьков он вздумал минировать, Киев – на воздух поднимать. Или очень наивный, глупый человек, или затаившийся враг - этот полковник Старинов. Возможно, действи-тельно из одной банды с Якиром и Тухачевским? После разберемся, пока - нужен, пусть учит взрывников, гм-гм, пользоваться презервативами.
- Нет, о Киеве и Харькове волноваться не стоит. Пусть господин Гитлер ломает зубы, грызя в течение двух – трех недель наши приграничные укрепления. К этому времени мы успеем посадить подошедшие из тыловых округов войска на "линию Сталина", сможем спокойно расконсервировать ее, восстановить по мере возможностей. "Линию Сталина" немцы, вероятнее всего, тоже прогрызут. Ведь прогрызли мы куда более мощную "Линию Маннергейма". Кое-где, пожалуй, немцы даже дойдут до Днепра. Но Киева им не видать. Киев прикрыт боеготовыми укрепленными районами, к Киеву отойдут корабли Пинской военной флотилии, к Киеву подойдут подкрепления из центральных округов. Вот с рубе-жа Днепра мы и нанесем агрессору смертельный удар. От этого удара он не оправится, а мы пойдем дальше, и на его плечах освободим от немецкого ярма Европу, дойдем до Па-рижа.

Подумав о Париже, Сталин невольно задумался о собственном месте в истории. За-чем, для чего он создавал эту страну, перекраивал ее границы, смешивал, народы, изменял национальные характеры, привычки, черты? Для чего создавал новую общественную сущность под названием "советский народ"? Не для себя лично. Для истории. Точнее, для уникального собственного места в истории. Того места, что никогда не уйдет в тень, а все-гда останется сиять на небосводе, затеняя других, в тень сошедших. Это и есть бессмер-тие. И портреты его станут носит вечно на праздничных демонстрациях, и лежать ему вечно вместе с Владимиром Ильичем в Мавзолее.

- Впрочем, о смерти вообще думать рано. Товарищ Сталин - здоров и полон сил. На Кавказе люди и более ста лет живут. Безо всякой науки. Наша, социалистическая наука, наука - сбросившая гнет буржуазной ограниченности, наука - раскрепощенная гением то-варища Сталина, наука, основанная на гениальном учении товарища Ленина, может и должна сказать собственное слово если не в области физиологического бессмертия, то, по крайней мере, в области значительного продления жизни товарища Сталина.

Недавно товарищ Сталин перечитывал книгу Гейдена о Гитлере. Перечитывал после тревожных сообщений с границы от пограничников, от разведчиков нелегалов, от дипло-матов и военных атташе. Автор писал, что Гитлер легко нарушает данные обещания, как это только становиться нужным в его интересах, но при этом считает себя честным чело-веком. Впервые он читал эти строки, перед заключением Пакта. Но тогда, в 1939, взвесив все обстоятельства, посчитал, что сможет легко переиграть господина Гитлера. Тогда по-считал неверно.

- Переиграть пока не удалось. Есть ли в этом вина товарища Сталина? Товарищ Сталин работает на благо СССР по 16, по 17 часов в сутки. Происшедшее - не вина товарища Ста-лина. Это, вина тех подлецов, тех негодяев, что, отвечая за дело обороны страны, попро-бовали подвести товарища Сталина, снабдили его ложной информацией, обманули. Эти люди не оправдали доверие товарища Сталина и будут за это сурово, но справедливо на-казаны. Да, именно в таком виде должен интерпретировать народ предстоящие события.

- Других, посаженных ранее, придется понемногу выпускать. Пусть слишком засорены они троцкистами и всякого рода уклонистами, но делать нечего, большая нехватка кадров. Некому пополнение учить. После войны с ними разберемся. Выпускать придется строе-вых и штабных командиров, инженеров, техников, конструкторов. Одним словом, спе-циалистов, профессионалов, а политически подкованных болтунов можно оставить доси-живать срока. Не в них дело. Обойдемся без трепачей.

Подумал о том, как следует сделать всё возможное, чтобы все выпущенные из лагерей и тюрем на свободу люди, однозначно отождествляли освобождение с именем товарища Сталина. Затем, вновь вернулся к вопросу предстоящей войны с Гитлером.

- Нет, Гитлер не осторожный политик, он импульсивный неврастеник, а таким не место в мировой политике. Начать войну на два фронта, не покончив с Англией? На такое мо-жет решиться только безумец. Начинать войну против Советской России, против Красной Армии в конце июня, в преддверии осенней распутицы и зимних морозов может только дважды безумец. Неужели он действительно думает закончить военную компанию к нача-лу зимы? Неужели печальный опыт Наполеона ничего не говорит Гитлеру?

- Итак, Гитлер решил бить по Западному Округу, по Павлову и идти марш-броском на Москву. Выходит товарищ Сталин ошибся дважды. Во-первых, слишком хорошо думал об этом человеке, как о вожде немецкой нации, немецкого народа. Во-вторых, предпола-гал в нем сильного военного, если и не стратега, то, по крайней мере, тактика. Идти на Москву путем Наполеона? Вязнуть в белорусских болотах? Мы думали о нем лучше. Мы ждали господина Гитлера на полях Украины, рвущегося к ее хлебным житницам, к углю Донбасса, к заводам Харькова, Кривого Рога, Жданова, а встречать придется в Белорус-сии. Приходится признавать, что на первом этапе войны мелкий жулик Гитлер по всем статьям переиграл товарища Сталина. Нет, такой человек не может долго оставаться вож-дем. Гитлер исчерпал предел нашего долготерпения и его следует уничтожить. А уничто-жить его придется, повторив маневр Чингисхана, тот маневр, что привел русских князей к кровавому концу на реке Калка. Мы – азиаты, нам Чингисхан ближе и понятнее Наполео-на и ученых немцев.

Сталин мерной, как ему казалось, совершенно солдатской походкой, раз за разом мол-ча обходил кабинет. В какой-то из моментов он остановился у окна, и ему представилось, что он вновь принимает первомайский парад, что он на трибуне Мавзолея в неизменной долгополой кавалерийской шинели, что сзади и сбоку расположились, теша себя причаст-ностью и близостью к вождю, ближайшие соратники. Тимошенко говорит речь, помахи-вает сжатой в кулак, туго затянутой в кожаную перчатку рукой, оглашает осанну Вождю, предрекает неминуемый разгром врагам и войну скорую, малой кровью, великим ударом. Сладко и добро собирает в складочки и морщинки улыбок мелкое, с козлиной бородкой, личико "Всесоюзный староста" Калинин, смотрит сверху на солдатушек, но думает при том о другом, не праздничном. Может об отправленной в лагерь жене, может о припасен-ной бутылочке, что разопьет сразу после окончания парада с некоей весьма привлекатель-ной во всех отношениях особой. И плевать ему, старичку, что после всего положенного и исполненного, побежит, подмыв второпях ляжки, эта особа с очередным рапортом к сво-ему хозяину, жирному и противному Лаврентию.

Сталин не слушал Тимошенко, не обращал внимания на страдания Калинина. Заложив руки за спину, он молча ходил за спинами собравшихся на хребте Мавзолея людей и ни один не посмел оглянуться, посмотреть, повести даже глазом в сторону Хозяина.

Наконец Тимошенко заткнулся и по брусчатке площади пошли парадным маршем вой-ска. Гремела медь, дудели трубы, утробно ухали барабаны сводного оркестра. Майский, прохладный ветерок развевал тяжелые алые полотнища с вышитыми гладью пятиконеч-ными звездами, со сдвоенными, его и Ленина портретами, с орденами Красного знамени.

Коробка за коробкой дружно печатали шаг парадные расчеты дивизий и академий, мо-ряков и курсантов училищ, единообразно вскидывали на руку винтовки с примкнутыми штыками воины "Стальной" дивизии. Это их историческая привилегия, традиция, рож-денная в гражданскую войну. Хотя и очень сомнительная привилегия, ибо чужим челове-ком, врагом народа оказался создатель и первый командир дивизии, стараниями старого писателя Серафимовича, навечно запечатленный для истории, пусть и под несколько из-мененной фамилией.

За серыми рядами пехоты на площадь выскочили легкие танки с командирами, в чер-ной коже торчащими в башнях, с огромными знаменами, с тонкими стволиками мелкока-либерных пушек. Допущенные на парад гражданские зрители восхищенно охнули, заап-лодировали. Дурачье, они не знали того, что снаряды танковых пушек уже не могли про-бивать борта современных немецких танков, что броня игрушечно красивых быстроход-ных машин не защищала экипажи от снарядов противника. А потому показушные танки совершенно бесполезны в предстоящей войне. Равно, как и сменившие их многобашен-ные, неповоротливые монстры с фанерно-тонкой броней.

Сталин всё прекрасно знал, но улыбался, по-доброму пушил усы, приветливо махал ру-кой доблестным танкистам. Гладиаторам очень скоро предстоит гореть в зеленых короб-ках, им, идущим на смерть, положено приветствовать императоров. Но и умный импера-тор должен хотя бы легкой доброй усмешкой, вялым взмахом руки приветствовать ухо-дящих на бой. Умирая, гладиаторам приятно вспоминать милость императора.

Танки Сталину смотреть совсем неинтересно. Новые типы машин он видел на полиго-не и на кадрах кинохроники, привезенной с Карельского перешейка. На параде эти маши-ны пока не показывали. Время еще не пришло.

Сталин оживился, когда на смену устаревшим танкам полезли из проездов механизиро-ванные части, зенитная и полевая артиллерия на тракторной и автомобильной тяге. Это уже будущее. Жаль только, что механизированные корпуса существуют пока лишь на бу-маге. Нет для них техники, нет вооружения, нет подготовленных командиров, нет даже достаточно специалистов для управления техникой в современном бою.

Парад прошел. Тимошенко обходил с ритуальным рукопожатием иностранных воен-ных атташе. Честь отдавал. Руку жал и немецкому генералу. Жал - деться некуда, но пом-нил, что три миллиона немецких солдат уже расписаны по местам атаки, сосредоточены вдоль границ СССР. ...

... Воспоминания и размышления закончены. Решение обдумано и принято товарищем Сталиным. Дело остальных вольно или невольно воплощать его в жизнь. Их удел - играть заготовленные для статистов роли. Произносить приличествующие случаю предсмертные монологи. Трагические роли в театре политической комедии с печальными финалами рас-пределены. Деваться актерам некуда. Играть придется на совесть.

Вождь остановился возле стола с радиоприемником, постоянно включенным в сеть, всегда готовым немедленно отреагировать зеленым глазом индикатора на движение паль-цев вождя. Сталин увеличил громкость и в кабинет ворвались щебечущие звуки мира эфира. Думая о своем, Коба машинально вращал ручку настройки и по освещенной изнут-ри шкале ползла тень стрелки указателя частот, пересекая цифры и буквы, ничего инте-ресного вождю не говорящие. В комнате раздавались то треск и шорох мирового про-странства, то писк морзянки, то голоса дикторов. Неожиданно зазвучала ритмичная стра-стная музыка танго и глубокий, мягкий мужской голос запел о луне, о пальмах, о любви.

Сталин коротко выругался и резко, чуть не сломав ограничитель, вырубил звук прием-ника. Вождь не терпел танго и прочих буржуазных извращений, отвлекающих советский народ от поставленных им задач.

Мысли сбились с выверенного товарищем Сталиным пути и настроение оказалось окончательно испорчено. Он зло ткнул веселый красный огонек в пепельницу, потушил последнюю папиросу и, кинув Власику короткое "Домой!", убыл на Ближнюю дачу.

Невидимое солнце озолотило краешек неба, сторожко выглянуло из-за дымного инду-стриального, бессонного и безмерного горизонта России. Зарождалось новое июньское мирное утро. До начала войны оставались считанные дни, но люди, в большинстве своем, об этом или вовсе не догадывались, или не желали догадываться, или делали вид, что ни-чего подобного произойти с ними никогда не сможет. Ибо не спит в Кремле великий вождь товарищ Сталин. Вождь, который все знает, за всех думает, всех оберегает и пре-дотвращает все происки многочисленных врагов внутренних и внешних. Аминь.








Глава 2.



Фюрер немецкого народа Адольф Гитлер.
Имперская канцелярия. Берлин.


Суровые бетонные орлы с трудом удерживали в жадных когтистых лапах тяжелые лавровые венки со свастиками. Свастика – символ тысячелетнего Рейха, древний арий-ский символ неминуемой вечности. Орлы гнездились на мрачных, готической архитекту-ры, пилонах новой Имперской Рейхсканцелярии, возведенной под неусыпным надзором и при личном участии величайшего архитектора Германии и всего мира Адольфа Гитлера. Фюрер приступил к изменению облика Берлина с собственной официальной резиденции. В перспективных планах неутомимого зодчего, воплощенных пока, к сожалению, лишь в макетах из папье-маше, виделся иной, новый облик древнего города. Не мещанского, ни респектабельного, ни аристократического, ни артистичного, ни города-музея, ни, тем бо-лее, рабочего, пролетарского города. Гитлер создавал город победителей и завоевателей, город - наследник Нибелунгов Вагнера и таинственных гималайских арийцев. Грандиоз-ные архитектурные планы предрешали коренную перестройку всего Берлина, но иные планы, планы политические, планы военные отодвигали великие культурные замыслы Гитлера всё дальше и дальше в будущее.

Псевдоготическая, тяжеловесная архитектура новой Имперской канцелярии изначаль-но предназначена вселять трепет и ужас у непосвященных в тайные деяния людей. Узкие, словно бойницы замка, двери и окна, сумрачные расщелины коридоров тяжким прессом давили волю потенциальных ослушников уже на дальних подступах к святыне – кабинету Рейхсканцлера и Фюрера немецкого народа. Но эта же нарочитая тяжеловесность и на-дежность обязаны вселять в соратников и союзников уверенность в непоколебимость третьего, тысячелетнего Рейха. Каждому – свое.

- Мал и тщедушен казался нелепо насупленный штатский коротышка Молотов, когда, прибыв в Берлин, поднимался к моим парадным дверям вперив в ступени тусклый взгляд пенсне. Жалко он выглядел на фоне великанов эсэсовцев, попарно стоявших, ожившими статуями древних тевтонских рыцарей, на каждой ступени, у каждой двери. Он показался сломленным и верилось - передаст надлом души хозяину, Сталину. Но, увы, проклятые англичане дурацким ночным налетом, как обычно, испоганили прекрасно задуманную иг-ру. – С мрачной иронией произнес Рейхсканцлер Германии и Фюрер немецкого народа Гитлер, оборотившись к Имперскому министру пропаганды Геббельсу.

Тяжелые, толстой узорчатой стали створки с литыми гербами и непременной свасти-кой, ставшей ритуальной в Рейхе, бесшумно разошлись в стороны. Ворота открывались довольно быстро, ибо никто не смел задерживать Фюрера, заставлять терять драгоценное время до самой последней секунды посвящаемое служению немецкому народу. Посто-роннему наблюдателю сие действо представлялось нарочито медленным, исключающим торжественностью пустую суету сует. Впрочем, в этот поздний час, на неприметном ру-беже двадцать первого и двадцать второго июня, никого постороннего вблизи ворот не наблюдалось. Только непременные часовые из лейб-штандарта СС "Адольф Гитлер", да скрывающиеся во тьме соседних арок и подворотен агенты Рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

Часовые эсэсовцы синхронно выкинули в партийном приветствии руки, зычно рявк-нули "Хайл!" и, приглушенно урча мотором, автомобиль Фюрера выкатился на слегка влажную берлинскую мостовую. Следом за ним, настораживая случайных прохожих не-отвязной тенью, проследовал серо-стальной бронетранспортер с черным жалом пулемета в закрытой башенке, украшенной кроме свастики двумя свирепыми параллельными мол-ниями "СС". Боевая машина впервые сопровождала выезд Фюрера, ранее ограничивавше-гося закрытым автомобилем с эсэсовцами охраны, ставшим уже привычным для берлин-цев.

Внутри мощного бронированного лимузина "Майбах", внешне, впрочем, ничем не от-личающегося от прочих мирных собратьев, устало откинулся на кожаные подушки чело-век. Несколько часов назад он единолично и окончательно принял решение, долженст-вующее определить на годы, не столетия вперед пути развития страны. Но не одной лишь Германии, не только престарелой девы Европы, жестоко изнасилованной и подмятой под железную стопу тевтонской непобедимой армией, но и всего остального мира. Сегодня открывалась первая страница новой, невероятной, авантюрной войны и впервые фронто-вой бронированный "Майбах" сменил длинный, мощный, но всё же гражданский "Мерсе-дес".

Уставшего за последние дни человека узнало по кинохронике, фотографиям и карика-турам половина цивилизованного и не очень цивилизованного населения Земли. Осталь-ные представители вида "человека разумного", знали Адольфа Гитлера по портретам, по парадам, маршам и многотысячным сборищам. Сейчас Гитлер расположился вместе с личным другом и старым соратником Йозефом Геббельсом на заднем сидении лимузина и угрюмо молчал, внешне совершенно безучастно наблюдая в окно плавно протекающие за бортом автомобиля берлинские пейзажи.

- Мой Фюрер устал. - Думал Геббельс, с обожанием глядя на вождя. - Последние не-сколько дней он практически не спал, держался только на таблетках и нервном возбужде-нии. Да, да, Адольф Гитлер - железный человек. Но и он, в конце концов, устал, он пере-утомлен, он буквально истощен событиями последних дней. Его нервное напряжение на пределе.

Тяжелый автомобиль нес Гитлера по безлюдному городу, подминал мостовую улиц под непробиваемые пулями шины. Машина мягко мчалась по лежащему в ночной дымке спящему Берлину. По городу, еще ничего не знающему, не догадывающемуся о собст-венной тяжелой судьбе, судьбе - единолично определенной человеком в военном мундире без погон, но в офицерской фуражке с высокой тульей и красным, цвета запекшейся кро-ви, околышем Генерального штаба вермахта. Фуражка прочно и глубоко сидела на круп-ной голове, по самые уши натянутая на крепкий бугристый череп. Из-под лакированного козырька, затеняющего припухлые, с нездоровыми мешками глаза, выглядывал толстый прямой нос, щепоть усов над тонкими злыми губами и косая прядь волос, нависшая над глазами. Волосы вот уже два дня не мылись за недостатком времени, а потому ощуща-лись Адольфом неприятно сальными и покрытыми образовавшейся от недосыпа зудящей и мешающей сосредоточиться перхотью. Некогда волевые, жесткие, словно рубленые чер-ты лица вождя за последние годы в результате потребления доброкачественной вегетари-анской пищи, приятно округлились, наметился второй подбородок, оплыли щеки. Как обычно на фюрере одет военного кроя мундир без погон с солдатским Железным Крестом на груди. Гитлер привык к униформе, чувствовал в ней более комфортно. Кроме того пре-красно осознавал, что на тех редких фотографиях где снимался во фраке и при бабочке, выглядел не вождем нации, а скорее средней руки официантом.

Из двоих людей, находящихся в обитом коричневой кожей с ритуальными свастиками салоне авто, наиболее озабоченным выглядел Геббельс. Фюрер принял решение, отдал армии необходимые указания и теперь, отдыхал, мысленно прогоняя еще раз предстоящее обращение к народу, несколько отличающееся от того, другого, ранее объявленного вой-скам. В первые минуты поездки Гитлер еще оставался внутренне перевозбужден, до краев переполнен нервной энергией, теперь, по прошествии некоторого времени он постепенно успокоился, остыл, освободился от давившего на него страшного бремени великого дея-ния.

Низкорослому, кривобокому и хромому Геббельсу казалось, что с каждым оборотом колеса "Майбаха", с Адольфа спадает усталость и возвращается привычная свободная, в-зрывная энергия народного трибуна. В отличие от Фюрера, министр пропаганды ни на минуту не мог позволить себе расслабиться. Прежде всего страшно боялся упустить нечто важное из сказанного великим человеком в столь великий день. Геббельс старательно фиксировал в памяти и при первом же удобном случае переносил на страницы полевого блокнота, каждое слово, отмечал каждый жест вождя, подчеркивал, упоминал мимику и интонации Рейхсканцлера. Бедный Йозеф делал записи настолько вдохновенно, что даже не замечал, как синхронно с губами фюрера дергаются и его тонкие губы. Не чувствовал министр, как мышцы собственного, подвижного, какого-то вовсе не арийского, а скорее обезьяньего лица, непроизвольно повторяют, словно гримасы в кривом зеркале, артику-ляцию крупного лица собеседника. Лица, формы которого Геббельс обожествлял, совер-шенно искренне сравнивая с ликами древних патрициев и божественных императоров.

Машина кружила по улицам Берлина, по тем самым улицам, где всего десятилетие назад разворачивалась борьба за новую Германию, за Рейх, за немецкий народ, за власть. Гитлер смотрел в окно и вспоминал первые, еще робкие, с оглядкой на полицию, выходы на улицы штурмовиков СА. В те годы, он и сам, случалось, шагал впереди разномастно одетых людей, вместе и рядом с Эрнстом Ремом, другими старыми партийцами. С теми глупыми, недалекими идеалистами, что всерьез принимали нацарапанную для них пар-тийную программу с вкраплениями социальных, рабочих и прочих идиотических компо-нентов пропаганды. С теми ослами, что считали нравственным следовать не только указа-ниям Вождя, но и декларированным Партией, в начале ее становления, социальным целям. Хлопотное, но веселое и счастливое время романтиков национального движения! Время - заполненное мордобоем демократов, избиением встречных евреев и коммунистов, даже стычками с полицией. Время – беззаботных дружеских выпивок в дешевых пивных под-вальчиках.

Всё проходит, вот все и прошло. ... Старые соратники во главе с Ремом ничего не по-няли. Их уделом навсегда, до самой смерти, остались плоские солдатские шутки, кислое пиво, грязный казарменный гомосексуализм, оставшийся в наследство от окопных дней Первой мировой войны. Они посмели критиковать собственного Вождя за появившуюся с годами респектабельность, за шелковый цилиндр депутата, за комфорт в личной жизни, за сговор с капиталистами. За увлечение красивой и умной женщиной. Что взять с глупцов? Дураков идеалистов всех пришлось расстрелять в долгую ночь "Длинных ножей".

С тридцать третьего года на площади Берлина, деловито и четко маршируя, вышли немцы, организованные в стройные шеренги и колоны. Вышли одетыми в хорошо подог-нанную униформу, пошитую на деньги капиталистов. Время романтики закончилось за-хватом власти. Он, Гитлер первым понял скрытую, непреодолимую тягу и непреходящую любовь великой нации к униформе. Первым делом он дал красивую, истинно мужскую форму собственным приверженцам. Форма объединила их, придала уверенность, возне-сла над общей серой гражданской массой. Заставила массу завидовать избранным счаст-ливцам.

Объединенным униформой людям оказалось легче избивать сомневающихся и несо-гласных разномастных одиночек. Красные попробовали тягаться с нацистами, но куда их бедным "юнгштурмовкам", красным ситцевым косынкам, галстукам, дешевеньким порту-пеям, до добротных, хорошо подогнанных коричневых мундиров, блестящих желтых ко-жаных краг, высоких сапог, тяжелых шелковых штандартов с орлами и свастикой. Он, Гитлер, правильно сделал ставку на крупный, истинно немецкий, национальный по при-роде, капитал и выиграл. В тридцать третьем году улицы уже оказались запружены пол-новодной рекой марширующих членов Партии. Коричневая живая река неукротимо не-слась на Германию через Бранденбургские ворота, словно сквозь настежь распахнутые створки прорванного шлюза. Деньги, большие деньги, послужили золотым ключом, что открыл волшебную дверцу ларчика успеха.

Толпы восторженного немецкого народа стояли по берегам принадлежащей Рейхс-канцлеру живой реки, разносящей по Берлину багряное колеблющееся пламя факелов и крепкий баварский дух новой национальной идеи. Его, Гитлера, идеи. Теперь береговые люди уже вовсю открыто и осознанно завидовали марширующим партийцам. Немцы, движимые стадным инстинктом, дружно возжелали слиться с вышагивающими в единых шеренгах нацистами. Ведь что может быть более прекрасно для истинного немца, чем слиться в едином порыве и бить подошвами о гулкие мостовые в такт барабану? Что мо-жет воодушевить более, чем дружное, синхронное вскидывание рук в приветствии Фюре-ру нации?. Даже расхлябанные берлинские интеллигенты оказались морально подготов-лены простеньким завораживающим ритмом. Увлечены до такой степени, что дружно принялись жечь вместе с его ребятами ненужные, вредные книги, избавлять изнасилован-ную плутократами Германию от колдовских чар еврейских наук, от лишних мыслей и дум, от проблем завтрашнего дня. Ведь куда проще не задумываясь ни о чем, шагать в шеренге, упираться плечом в плечи соседей, бить в общем ритме подошвами крепких да-реных сапог покорные улицы. Зачем морочить голову трудно постижимыми науками, если можно просто и беззаботно жить, пить хорошее баварское пиво, с утробным звуком опо-рожнять желудок, наскоро любить крепкозадых шлюх в едином простом ритме походного марша. ... И давить, давить, давить словно заклятого врага беспощадную мостовую бога-тенькой Унтер-ден-Линден.

- Я не украл власть. – Медленно, словно через силу, завел разговор Адольф, обраща-ясь к Геббельсу. – Нет, я не сделал ничего противозаконного, не захватил Германию бун-том или революцией. Я пришел к ней конституционно, через выборы. Любители порядка вручили мне власть совершенно демократическим путем. Вместе с властью, я прихватил, заодно и все законы, все атрибуты государственности, всех немцев и всю Германию. Взял – по закону. Взял и первым делом - изнасиловал всех оптом, согласных, безразличных, сомневающихся и протестующих. Изнасиловал, но законно! Изнасиловал, как насилует девственницу мужчина, становясь ее мужем. Насилует по закону! И женщина покоряется мужской жесткой силе.

- Старый маршал Гинденбург с его коротким, седым, прусским ежиком, усами, моно-клем и склеротическими щеками презирал меня. Презирал каждой клеткой тела! Я это фи-зически чувствовал. Презирал, но терпел! Не успели навек сомкнуться его косноязычные в последние годы уста, как именно я, Адольф Гитлер, немедленно объявил себя Рейхс-канцлером и вождем немецкого народа. И народ беспрекословно принял мое главенство над собой ибо был предварительно изнасилован, покорен, а, следовательно, - влюблен в меня.

Гитлер замолк, нахохлился, по-стариковски уткнул угреватый пористый нос в подня-тый воротник легкого, военного кроя, плаща. Автомобиль пронесся мимо безжизненной серой махины Рейхстага, ставшей не более чем постыдным символом прошедших лет. Гитлер вспомнил как шел он с ненавистным черным цилиндром в руке, в белом шарфе и черном пальто во главе нацистских депутатов на первую сессию только-только избранно-го Рейхстага. По сторонам стояли и веселились обыватели, среди которых многие даже по виду, по мерзкому внешнему облику являлись евреями. О, они тогда наивно считали его всего лишь одним из многих болтунов, очередным политическим клоуном из труппы на-емных шутов, одетых в респектабельные черные фраки и белые шелковые шарфы. Да, он обрядился в эту комедийную униформу демократии, напялил бабочку и цилиндр на друга по партии толстого Геринга, вырядил в скоморошьи наряды остальных товарищей по пар-тийным мандатам, более привычных не к шелковым цилиндрам и фракам, но к надежным дубинкам, к галифе, крагам и мундирам.

- Шагая во главе депутатов фракции, выбранных в Рейхстаг, я по партийному, резким, энергичным взмахом руки приветствовал собравшихся на улице зевак и полицейских. – Неожиданно для Геббельса продолжил вслух Гитлер. - Но тогда очень немногие ответили. В глазах некоторых полицейских я читал открытое презрение ко мне - австрийскому вы-скочке, главарю люмпенов. Они все ещё видели во мне и моих людях не лидеров, а улич-ных забияк и хулиганов. Очень скоро всем пришлось изменить это в корне ошибочное мнение. Я не намеривался шутить с Германией. И первым очистительным огнем вспыхнул клоповник Рейхстага, где наивно собирались заседать рядом со мной разные предатели немецкого народа вроде евреев, коммунистов и социал-демократов. Рейхстаг горел, и свет его ярче солнечных лучей освещал улицы Берлина, где в ту же ночь развернулась охота на презренных поджигателей.

Я, именно я, указал немцам мерзких негодяев-поджигателей, но проклятые последыши Веймарской демократии украли у добряка Геринга победу в суде. Мне пришлось выпус-тить Димитрова и его клику под улюлюканье либералов всего мира и они удрали под кры-лышко Сталина в Москву. Я усвоил урок и на смену старым судьям пришли новые, на-родные, верные, судящие не по закорючкам ветхих законов, а по зову партийной совести. А следом за ними пришло и время концентрационных исправительно-трудовых лагерей, мест - где коммунисты на практике реализовывали лозунг бородатого еврея Маркса "Кто не работает – тот не ест". Мест, где евреи получали превосходную возможность без осо-бой задержки воссоединяться с обожаемым иудейским богом. Где жалкие гомосексуали-сты могли сколько угодно наслаждаться исключительно мужским обществом. Где социал-демократы на соседних нарах бесконечно ведут споры с коммунистами, а католики – мо-лят еврея Христа о мирном сожительстве льва и ягненка. Каждый получил свое.

- Это - я, Адольф Гитлер, вырвав всю полноту власти у старого господина Гинденбур-га, вскоре принимал первый в жизни парад Рейхсвера. О, какое жалкое зрелище! Армия шла передо мной под звуки старого прусского марша, без знаков свастики на штандартах и знаменах, усеченная и обесчещенная позорными версальскими уловками. Но это мар-шировала принадлежащая мне, Адольфу Гитлеру, армия! Только от меня одного зависело ее великое будущее. Я, не мигая, смотрел, сцепив кулаки, сжав до окаменения желваков зубы, еле сдерживая слезы гнева на проходящих в жалком жиденьком строю по четыре в ряд солдат. Вспоминал великую, полнокровную, отлично вымуштрованную армию Кайзе-ра Вильгельма, но мысленно видел другую армию, очищенную, омытую бесконечными победами от скверны версальского унижения, отлично вооруженную, механизированную. Армию - прикрытую с воздуха армадами боевой авиации. Армию - спаянную воедино моими идеями, моей волей. Армию - чисто немецкую! Арийскую армию - призванную воплотить в реальность безжизненные печатные строки "Моей борьбы", облечь их в плоть и кровь, вынести с бумажных страниц на просторы Украины, в леса Белоруссии, в степи России, на горные вершины Кавказа, а далее в Индию, Аравию, Египет.

Автомобиль, с затененными по-военному времени фарами, метался улицами покрыто-го мраком светомаскировки Берлина, пересекал без видимой системы различные районы, проспекты, площади. За окном мелькали то пригороды бывшего "красного" Ведлинга, то богатая Унтер-ден-Линден, то Шарлоттенбург, то Целендорф. В один из моментов Гитлер узнал места, где ранее гнездились сонмища его личных врагов, где стояли их синагоги, магазины, конторы. Он помнил ту животную, несказанную радость с которой наблюдал документальные кадры, на которых веселые, здоровые, добродушные и сильные немецкие парни азартно крушили стекла в беззащитных еврейских магазинчиках. На белом экране откормленные и немного пьяные нацисты с прибаутками и солеными шутками тягали за седые бороды и пейсы презренных, согбенных, с бледными словно выбеленными мукой страха лицами, владельцев еврейских лавчонок. Молодые люди школьного возраста в ко-ричневых рубашках, приставив к стенам аккуратные лестницы, старательно малевали на уцелевших афишах позорные щиты Давида, наклеивали типографским способом выпол-ненные плакаты, призывавшие настоящих немцев не покупать у евреев.

Пожилых людей, даже людей среднего возраста среди погромщиков Гитлер почти не заметил. Всё правильно! Весёлая разбойная работа не для тучных законопослушных бюр-геров, это - удел нового поколения, воспитанного на его, Адольфа Гитлера, идеях. Поко-ления, которое можно не колеблясь кинуть в огонь боев за завоевание жизненного про-странства на Востоке.

Поколение молодых немцев, не затрудняя мозги попыткой осознать происходящее вы-полняло волю обожаемого Фюрера, истово мстило совершенно случайным людям. Но ни один из них даже не подозревал, что его руками сводятся личные счеты Адольфа. Евреи Германии расплачивались за перенесенные молодым Гитлером действительные и мнимые унижения от еврейских снобов, не понявших гениальность молодого архитектора и живо-писца Адольфа Шилькгрубера. Лично Адольф Гитлер никого не убивал и не грабил. Вождь - мстил обидчикам чужими руками. Не очень благородно? Ну и что из этого? Зато весьма безопасно и абсолютно эффективно. Какая разница, кто именно вбивает кулаком зубы в глотку? Главное результат – выбитые зубы и разодранная ужасом глотка. Только результат оправдывает использованные средства.

- Я лично взвалил на плечи бремя вывода немецкого народа в светлое прекрасное бу-дущее. – Вновь, уже вслух, произнес Адольф. - Но сначала нужно отрешить людей улицы и пивнушек от старой морали, от провонявшей еврейским чесноком нравственности. Я смог это совершить и наступило время очистительных костров культурной революции. На этих древних мостовых молодость Германии метала в очищающее пламя жертвенных ко-стров связки книг, выжигала дотла еврейские науки, еврейско-большевистскую литерату-ру, отрешалась от мерзкого интеллигентского прошлого с его иудейско-христианскими идеалами. Молодость и сила обновленной Германии рвала корни и путы во имя счастли-вого будущего всего человечества, построенного, естественно, на национал-социалистскими идеях арийской нацией.

Фюрер смолк, продолжая монолог уже мысленно ибо даже верному Йозефу не пола-галось знать глубину чувств вождя. - Да, вся борьба проходила на мостовых, послушно стелющихся сейчас под колеса моего автомобиля. Словно податливая нежная кожа не-сравненной Евы Браун покорно ложится под мою ладонь. Дороги – кожа и нервы Герма-нии, созданные мною, наполнившие сжавшиеся и ссохшиеся артерии новой кровью. До-роги ...

- Дороги любят меня! - Улыбнулся собеседнику Гитлер и мелко потер зябнувшие пот-ные ладошки. - Именно я, фюрер Германии, явился создателем прекрасных, невиданных нигде больше в мире немецких автобанов. Я организовал толпы безработных на вдохно-венный и полезный труд. Труд – закаляющий мышцы и тело, укрепляющий дух. На труд плечом к плечу с будущими камрадами по солдатскому строю, на труд, дающий необхо-димую пищу телу и удобную рабочую одежду. И - ничего больше. Только самый необхо-димый минимум.

- Раньше эти люди просто вышвырнули бы вон любого болтуна, призвавшего их тру-диться за миску похлебки и штаны "чертовой кожи". Мне они поверили. За мной они по-шли ровными рядами с лопатами и кирками на плечах. Готовые по приказу вождя мгно-венно сменить лопаты на ружья. В речах я всегда воздаю им должное: "Люди – вот глав-ное богатство Германии! Германский народ, германская нация! И для этого народа я буду бороться, и сражаться без усталости и боязни. Сражаться до полной победы. Да здравст-вует Движение! Да здравствует народ!".

- Я кричу это искренне, Йозеф! И народ - эти толпы маленьких лавочников и ремес-ленников, обездоленных версальскими поборами, выбрасывает вверх руки и тоже орет мне в ответ, раздирая до гланд рты: "Хайль, Гитлер!". Орет, потому, что ему нужен лидер, вожак, способный всех их объединить в свирепую волчью стаю, всех унифицировать и сплотить, искоренить брожение умов, уничтожить разнобой мнений и идей. Я и моя пар-тия совершили это деяние для народа. Теперь очередь народа кровью в боях оплачивать доверие Партии, доверие Фюрера.

- Через год после прихода к власти свастики высились выше крестов над рождествен-скими елями, все несогласные перевоспитывались в лагерях, все евреи пинком выпихну-ты с государственной службы. Кто еще мог совершить за год большее? А, Йозеф? Вду-майся! Свастика выше креста! Люди сменили лики иудея Христа, на штандарты арийца Гитлера! Кирхи – на партийные факельные марши. Благостных начетчиков попов и пасто-ров на грубых и примитивных, но понятных, налитых пивом районных партийных руко-водителей. Мессы и службы – на митинги и парады! Исповеди – на доносы в Гестапо!

- Что мне помогло? Напор и решимость! Старый маршал умер, и я немедленно выхва-тил из холодеющих рук не только символ президентства, но и резной жезл командующего армией. Армия приняла и призвала меня как верховного командующего. Немецкая армия поверила мне, Йозеф! Пошла за мной, когда я ни на минуту не задумываясь и не сомнева-ясь, положил на алтарь общего дела голову наивного дурачка Эрнста Рема, а рядом с его изрезанной шрамами толстой башкой - глупые головешки верных ему командиров штур-мовых отрядов СА. Армия одобрила это, ибо немецкая, прусская армия не любила капи-тана Рема. А крупный капитал его просто терпеть не мог за плохие манеры и гнусное по-ведение. Я тоже перестал верить Рему после того, как тот посмел встать рядом и прини-мать на равных парад этих надутых спесивых СА и впрямь посчитавших себя элитой элит.

- Нет, нет, - замахал ластами белых ладоней Гитлер, - я никому не запрещаю стоять рядом со мной как равному среди равных, наоборот, даже предлагаю старым камрадам разделять со мной победные триумфы, но ведь у тебя, у Германа, у Генриха, у Мартина всегда хватает врожденного такта, благородства и скромности, вежливо отклонять подоб-ные предложения. Поверь, старый друг, я очень ценю такое отношение к Вождю. Не к Адольфу, но к Фюреру.

- Да, да, Йозеф, армия пошла за мной и принесла Присягу не дурацкой, ничему не обя-зывающей Конституции, а лично мне, Адольфу Гитлеру - Фюреру Германии и Рейхс-канцлеру Рейха. Солдаты и офицеры, одетые в тяжелые, глубокие стальные шлемы, кля-лись, воздев к небу пальцы правой руки, а рядом, словно принимая присягу, воздев жад-ные пасти стволов к небу, стояли их орудия, пулеметы и винтовки. При упоминании моего имени склонялись старые тяжелые полотнища прославленных в боях знамен с тевтонски-ми и прусскими орлами. Но уже торжественно вздымались к небу новенькие знамена, с четырьмя малыми свастиками по краям полотнища и одной, более крупной, крепко зажа-той в когтистой лапе черного прусского орла, в центре. Теперь солдаты не могли изменить мне - не изменив Присяге и Родине. Я, Адольф Гитлер стал для армии одновременно и об-разом старой доброй Родины и символом новой Германии. Я снова пошел на выборы, и они дали мне уже девяносто процентов голосов добропорядочных, законопослушных немцев. Но не сто! Четыре миллиона мерзавцев голосовали против! Четыре миллиона не-исправимых негодяев посмели перечить мне, Йозеф! Значит, в лагерях должно появиться четыре миллиона мест. Иначе нельзя! Я пообещал моему народу, что в ближайшую тыся-чу лет в Германии не произойдет революции, и я обязан сдержать слово. Четыре миллио-на! Всего четыре миллиона – это малая цена спокойствия Рейха и я, не колеблясь, заплачу ее.

- В тридцать шестом году на Празднике Урожая меня встречал миллион человек. Ты помнишь, дружище? Миллион! Народ полюбил своего Фюрера. А я - полюбил гордое уе-динение, полное дум и размышлений о судьбах народов. О, высокое, символическое, мис-тическое одиночество орла! Вот почему я построил собственное гнездо "Берхтесгаден", в так любимых мною Альпах. Там на веранде, прямо под невыносимо голубым небом при-нимаю друзей. И ты, мой Йозеф, первый и всегда желанный гость вместе с Магдой и де-вочками. Для тебя, для старых товарищей по партии и борьбе, двери орлиного гнезда все-гда распахнуты настежь. Но там я не фюрер. Нет, нет. Там я просто баварский обыватель, живущий в удобном, комфортабельном доме. Да - это мой дом, ибо я сам руководил его проектированием как рядовой архитектор. Что говорить, ты же и сам прекрасно знаешь, столько раз видел, как на изумрудных лужайках я играю с племянниками и собаками, на белых террасах отдыхаю с друзьями, на верхних площадках парадных лестниц принимаю политических деятелей со всего мира, считающих за честь посетить скромную обитель затворника Адольфа.

Гитлер говорил и говорил, словно не замечая, как лихорадочно шустро снует по блок-нотным страницам "вечное" перо Геббельса. По привычке лицемерил, отмечая всё и вся, каждую мелочь. Наговаривал Йозефу именно то, что так или иначе, но должно навечно остаться на скрижалях истории. То, что и через тысячу лет продолжат читать и изучать на собраниях еще даже не зачатые немецкими матерями члены партии. Именно те строки, те мысли, что станут печатать в книгах рядом с его, Адольфа Гитлера, портретами.

Неожиданно новый поворот улицы вызвал видение, о котором Гитлер не мог, не же-лал даже упоминать. Он вновь мрачно замкнулся и молча уставился в стекло. Но воспо-минания прогнать не удалось. – Все удается. Все идет отлично. Только одно иногда ме-шает, особенно по ночам, когда вместо любимого тела всегда желанной Гели я дотраги-ваюсь до шелковистой кожи Евы. Да, Ева Браун достойная женщина и верная партийная подруга вождя. Ева именно та женщина, что способная разделить бремя одиночества ли-дера нации, по матерински утешить его в тяжелые минуты борьбы. Но Ева не способна заменить Гели. Гели Раубаль оказалась единственной и неповторимой. Вытеснить её из моего сердца, увы, никто уже не сможет.

- Ах, как подвела меня маленькая Гели, как подвела моя единственная любовь. Что или кто заставил ее поднести к виску дуло подаренного мною пистолета? Нажать белым то-ченым пальчиком с маленьким розовым ноготком курок? Не знаю, не понимаю, а она уже никогда не ответит. Возможно людское злословие, грязные сплетни? Может, она усомни-лась, разочаровалась в идеалах борьбы Адольфа? Не суть важно. Во всяком случае, я без-жалостно отомстил тем, кого счел нужным подозревать в наличии слишком длинного язы-ка. Люди Генриха Гиммлера вырвали красные ядовитые жала из черных, смрадных ртов. Правда, никто из потенциальных сплетников не признался в содеянном, и поэтому тя-жесть не уходит с истосковавшегося сердца. Тяжесть осталась. Но у вождя не может быть сердца! У вождя немецкого народа вместо сердца лишь кусок чистого альпийского горно-го льда. Но ведь и лед иногда дает трещину, тает под лучами солнца. Именно в такие мо-менты Гели приходит ночью и обвиняет в чем-то. С грустью, содрогаясь предчувствием несбыточного жду и ненавижу такие мгновения. Но, только не сегодня! Нет, сегодня не время и не место для сентиментальной грусти.

- У национальных вождей, - продолжил уже вслух Гитлер, - вообще не может быть семей, жен, детей. Их жизнь принадлежит не семейному очагу, а народу, нации. Прав, сто раз прав бедный Рудди! Когда пронырливые ищейки Генриха застукали его со спущенны-ми штанами в туалете занимающимся онанизмом, он гордо ответил, что не имеет, и не желает иметь женщину из плоти и крови, ибо его единственная любовь - Германия. Он отдает ей, обожаемой и любимой, всего себя, все физические силы, без остатка. А те де-лишки, которыми занимался в туалете, не более чем физиологический процесс вывода из организма вредных шлаков. Бедняга Гиммлер опешил и доложил мне, представляешь, Йо-зеф? Нет, ты можешь представить опешившего Рейхсфюрера Гиммлера! Я успокоил Ген-риха и посоветовал найти хорошую, покладистую женщину для Рудди, такую, чтобы взяла дело его "шлаков" и штанов в нежные умелые руки.

Геббельс и Гитлер безудержно, до слез смеялись над бедным Рудди, мающемся в дан-ный момент в одной из английских тюрем и дрочащим уже не под бдительным оком лю-дей Гиммлера, а под не менее строгим надзором английских конвоиров. Хорошо если из шотландских стрелков, что разгуливают в клетчатых юбках без подштанников, хоть ка-кое-то слабое утешение. Звуки смеха и голосов двух мужчин проникали наружу через стекло лимузина и картонным, неживым эхом недолго неслись вслед за автомобилем, бы-стро заглушаемые мерным рокотом мощного двигателя броневика.

- Да, Йозеф, это действительно смешно. Но вернемся в день сегодняшний. Сегодня Адольф Гитлер есть олицетворение немецкой армии. Сегодня Адольф Гитлер, живое во-площение духа немецкого народа! Сегодня Адольф Гитлер и есть Германия! Ибо нынеш-ний немецкий народ, сегодняшняя Германия дело рук и помыслов моих! Ибо с каждым днём пребывания у власти страна крепнет и наливается здоровой национальной силой. Прежде всего наращивают мускулы моя армия, мой флот, моя авиация!

- Да, да, мой Фюрер! Вы питаете соками личной чудотворной мистической силы весь немецкий народ, всю арийскую нацию! Берегите себя, вы – достояние немецкой нации! Вы – ее будущее! – Воскликнул, сияя счастливой улыбкой Йозеф.

- Спасибо, старый друг. Слушай дальше. ... По Версальскому договору, думаю, ты еще помнишь это позорище, Германии запретили иметь и строить воздушный флот, танки, линкоры. Но мы учили молодежь летать на планерах, на гражданских самолетах. Со вре-мен Веймарской республики молодые танкисты и пилоты тренировались в России. Тем лучше, сегодня генералами и полковниками, они точно знают, где и что бомбить, где удобнее переправляться через русские реки. После моего прихода к власти русские, в силу убогих политических и партийных амбиций, разорвали исторические военные связи с Гер-манией. Прекрасно! Я воспользовался случаем и подбросил Сталину то, чего ему так не хватало для уничтожения мнимых и реальных конкурентов в борьбе за власть – компро-мат на красных маршалов и генералов. Кровожадный грузин поспешно заглотнул воню-чую наживку и уничтожил военную элиту. Вот и сидит теперь у меня на стальном крюке, словно щука, поддетая рейнским рыбаком под сизые жабры. Дергайся не дергайся – вове-ки не сорваться. Адольф Гитлер – превосходный рыбак.

Автомобиль, мягко качнувшись на рессорах, завернул за угол и выскочил на Фридрих Кайзер Штрассе. Гитлер замолчал, уставился глазами в только одному ему известную точ-ку пространства. Но только затем, чтобы мысленно продолжить молчаливый диалог с соб-ственной памятью. Под шум шин продолжил разговор, вызванный к жизни серым берлин-ским пейзажем. Геббельс сидел рядом с вождем, напряженный, словно стальная струна, ибо чувствовал, понимал - присутствует при великой работе мысли гениального человека. И второго подобного случая может уже не представиться.

- Постепенно я начал приучать мир к новым реалиям. – Неожиданно вновь заговорил вслух Гитлер. - В воздухе появились первые боевые самолеты. На учениях военные атта-ше могли с удивлением наблюдать новые немецкие танки, пусть еще не очень хорошо бронированные и маломощные. Наконец, в море вышли, заложенные и построенные на верфях Германии, тяжелые крейсера и "карманные" линкоры, превосходящие хваленые британские дредноуты. Вчера ещё на них свысока смотрели иностранные военные пред-ставители, сегодня они топят английские корабли в Атлантическом океане. Но мне пле-вать на иностранцев, самое главное то, что на военно-морскую мощь Рейха, затаив дыха-ние, смотрели немецкие мальчишки, на боевые корабли со слезами гордости на глазах глядели их отцы, вчерашние ветераны кайзеровского флота и рейхсвера. Идеями партии, мишурой парадов и факельных шествий, грохотом танковых гусениц, воем аэропланных моторов и неудержимым бегом серых громад линкоров я завоевал души молодых и ста-рых солдат. С помощью их мускулистых, тренированных, верных тел я завоюю мир и землю для германского Рейха.

- Ты помнишь, что произошло, когда настал черед демилитаризованной зоны? О, как трусили мои генералы! Они дрожали от страха перед красноштанными французскими "пуалю" даже тогда, когда немецкие войска переходили через рейнский мост, входили по-ходной колонной в древний немецкий Кельн. Но я был спокоен, я знал, что провидение не покинет меня в тот час. И оказался прав. Ни англичане, ни французы не шевельнули даже пальцем. Я победил в первом же бою. Пусть бой прошел без единого выстрела. Генералы задышали спокойней и начали постепенно верить, если пока не в мое полководческое да-рование, то, как минимум в дар дальновидного и смелого политика. Через два года при-шел черед аншлюса Австрии. Чехословакию англичане и французы сдали нам в Мюнхене, любезно открыли дорогу на Восток, подтолкнули невзначай к настежь распахнутым воро-там в большевистскую Россию. Даже Польше перепал аппетитный кусочек добытого нами чехословацкого трупа. Наивные глупцы посчитали поляков моими союзниками в восточ-ном походе. Но я еще не был готов к великому антибольшевистскому походу. Я не мог идти в Россию, не усмирив лежащую за плечами Европу, не установив в тылу новый, не-мецкий порядок, не очистив его от евреев, не захватив все богатства, всех квалифициро-ванных рабочих вместе с фабриками, золотые запасы, танки, самолеты, пушки и корабли.
Я не мог идти на Восток, Йозеф, - повысив до истерического взвизга голос, закричал Гит-лер, - я не мог идти туда, не отомстив Франции за позор Версаля. Без этого меня не поня-ли бы мои солдаты.

- Но и Восток, и Запад могли немного подождать, - уже совершенно спокойно продол-жил фюрер, - ибо являлись врагами внешними, вполне определенными в географических границах. Первыми на очереди стояли евреи. Евреи - враги духовные, враги кровные, на-циональные! С ними я покончил после "Хрустальной ночи", загнав в концлагеря или за-ставив бежать на столь любимый ими Запад. Впрочем, к чести западных стран можно ска-зать, что прогнившие демократии вовсе не торопились спасать евреев. Американские плу-тократы не принимали корабли с беженцами, швейцарцы не давали евреям виз и выгоня-ли прокравшихся тайком нелегалов, англичане не пускали беженцев в Палестину, фран-цузы, скрипя зубами, принимали, но держали на птичьих правах. Мы поступили честнее, с настоящей арийской солдатской прямотой. Мы забрали у презренных евреев все награб-ленное у немецкого народа, все - до последнего пфеннига, до последней нитки, и упрятали за колючую проволоку до принятия окончательного решения еврейской проблемы. Но этот глупый народ и за проволокой пытается на что-то надеяться, учит своих детей, даже справляет обряды ненавистной иудейской религии. Всё это зря. Я - лишил эту нацию бу-дущего. Я, Адольф Гитлер, так решил – значит так оно и будет отныне и вовеки веков.

- Наступил день моего пятидесятилетия. Весь немецкий народ в едином дружном по-рыве радостно праздновал скромный юбилей Фюрера. Я въезжал на открытом "Мерседе-се" через Бранденбургские ворота на площадь, туда - где тяжелыми, литыми квадригами застыли войска. И вновь на глаза навертывались слезы, но уже чистые, словно вода аль-пийских родников, слезы солдатской радости. Передо мной разворачивалась не игрушеч-ная армия, доставшаяся в наследство от Гинденбурга, но стояли победоносные, отлично вооруженные войска, без единого выстрела одолевшие англичан и французов в Рейнской области, австрийцев в Австрии и чехов в Судетах. "Теперь, с этой площади я брошу их на завоевание мира. Все остальные цели недостойны моих солдат!", - Решил я, приветствуя марширующие внизу, у ног, нескончаемые шеренги парадных расчетов, провожая глазами мотоциклистов, танкистов, артиллеристов и лучших из лучших – отчаянно смелых пара-шютистов. С такими войсками необходимо немедленно приступать к делу. Солдаты без войн хиреют и вырождаются в жирных бюргеров.

- ... И великое деяние начало свершаться! В тридцать девятом я за неделю покорил Польшу! Это оказалось настолько легко, что не стоит и вспоминать. В сороковом году я поднимался по ступенькам исторического вагона в Компьенском лесу, чтобы принять по-зорную капитуляцию Франции. Да, я был счастлив, не удержался от того, чтобы по-детски непосредственно притопнуть ногой при виде надутых французских генералов и адмиралов в расшитых золотом кепи, скорбно понурив головы идущих ко мне на поклон. Они - рас-теряли армии и потеряли страну. Я – дал немецкой армии победу, а Германии вернул Эль-зас и Лотарингию! В этом же году я опять принимал парад в Берлине. Парад Победы! Вновь передо мной шли войска, но теперь их тяжелый шаг не просто подминал мостовую, нет - это был немного усталый, но грозный марш победителей, унизивших французов и выгнавших с европейского континента проклятых, надменных бриттов, посмевших от-толкнуть протянутую им мою честную солдатскую руку. Это - неукротимый шаг солдат, только начавших боевой поход! Наверное, многие их них мечтали о доме, о мирной жиз-ни, многие считали, что война закончена. Они - заблуждались, война только начиналась. Их ждали не Бавария, не Померания, ни Австрия. Путь солдат лежал в Белоруссию, Ук-раину и Россию. Их ждут Кавказские горы, пустыни Аравии и Гималаи Индостана. Я ука-зал армии новый маршрут – почетный путь воинов и героев.

"Майбах" вернулся на площадь перед Имперской канцелярией. Замкнулся круг вос-поминаний. Гитлер умолк и устало откинулся на подушки. Геббельс молчал. Тяжелая машина замерла. Шофер и адъютант, отделенные от высших лиц тысячелетнего Рейха звуконепроницаемой перегородкой, ждали указаний.

Гитлер очнулся, словно выскочив на поверхность реальности из мути рукотворного транса, выпрямился на сидении и приказал немедленно возвращаться. Прогулка законче-на. Ворота, словно гигантская пасть, разомкнулись пропуская кортеж Фюрера и сомкну-лись, проглотив автомашину и броневик. Гитлер сбросил на руки адъютанта плащ и, пройдя сквозь череду взлетающих в нацистском приветствии рук, вместе с Геббельсом прошел в личный салон. Нервное напряжение спало. Время до начала военных действий оставалось. Можно прилечь, отдохнуть на диванах. Но заснуть в такой момент фюрер не желал и не мог. Старые друзья, разговаривая, кружили по мягкому ковру вокруг огромно-го глобуса. Геббельс с трудом поспевал за фюрером, пошаркивая при ходьбе громоздким ортопедическим ботинком.

- Йозеф, ты должен знать мельчайшие подробности и сохранить их для истории Гер-мании! Все решено, генералы на боевых постах, необходимые приказы и распоряжения отданы. Остается только ждать, отдавшись року сотворенной мною истории. Да, я, Адольф Гитлер, заставил течение истории круто изменить ритм, скорость и русло. Теперь история народов есть ни что иное, как воплощение воли Фюрера немецкой нации Адольфа Гитлера. Вал новой истории навсегда сметет с лица земли, с ее политической карты, несу-разное большевистское еврейское образование под названием Союз Советских Социали-стических Республик. Только после завершения этой миссии я посчитаю собственную ис-торическую задачу полностью выполненной. Сегодня – или никогда! Я не могу бесконеч-но отодвигать сроки "Барбароссы". С каждым днем сталинское воинство становится силь-нее и сильнее. Их надо разбить и уничтожать пока не набрали силу.

- Не англичане, дрожащие на островах в предчувствии неминуемой высадки, не аме-риканские плутократы, погрязшие в разврате и богатстве, но именно русские, неполно-ценные славянские княжества, посмевшие собраться вместе под рукой Москвы, есть моя главная цель. Именно на Востоке лежит жизненное пространство немецкой Империи, там зарыты в горах и лесах неисчислимые богатства, законно принадлежащие немецкому на-роду, завещанные нам суровыми нордическими богами и героями, которым в свою оче-редь достались от таинственных богов древних гималайских Ариев обитавших в недос-тижимой Шангри-ла. Долгое время именно лучшие представители немецкого народа воз-главляли все департаменты и фактически управляли несуразной Российской империей. Большевики уничтожили эту касту мудрецов и правителей, заменили их представителями неполноценных славянских племен, различными нацменами и презренными евреями. Это невыносимо, Йозеф! Сегодня время раздумий исчерпано до дна! Решение принято окон-чательно и бесповоротно! В войска разослан долгожданный сигнал "Дортмунд".

Гитлер остановился у огромного глобуса и зло ткнул кулаком в красные очертания ненавистной большевистской России.

- Я не зря в такую минуту держу рядом тебя, своего верного друга. Не зря лишил сна и общества семьи. Магда поймет меня. Сегодняшний день принадлежит истории, а кто кро-ме неутомимого, воистину "золотого" пера партии, может оставить для потомков подроб-ную, восторженную, но, тем не менее, предельно точную и честную запись великого дея-ния? Никто! Кто более достоин этой чести? Никто! Только ты, Йозеф! Ты - один. Я точно знаю, не спорь мой скромный, мой верный друг!

Гитлер порывисто обнял Геббельса за худые плечи, притянул к себе, прижал к груди и ласково провел несколько раз плоской ладонью по прощупываемым даже через сукно мундира острым позвонкам. "Боже, как его терпит в постели пышногрудая красавица Ма-гда? Ладно уж Магда, она жена, но как его воспринимают бесчисленные любовницы, сре-ди которых самые красивые актрисы кино и театра?" - Невольно проскользнула вовсе не подобающая торжественному моменту мысль.

Естественно, Гитлер прекрасно знал, что хромой хитрец ведет подробные, точные, по-стоянные записи обо всех встречах с Фюрером, запечатлевает для потомков даже мимохо-дом оброненные реплики. Геббельс надеется опубликовать воспоминания и таким образом запечатлеть собственную мизерную персону рядом с великим Гитлером. Увековечить для будущего. Обессмертить имя Геббельса заодно и рядом с именем Адольфа Гитлера. "Пускай", - Ухмыляясь, думал Гитлер, следя за потугами Йозефа. – "Мой гений - велик! Его не убудет, если верный, обиженный природой человечек сможет немного погреться в лучах славы. Пусть, мне не жалко. Он - нужен, он - предан. Пока .... Пусть урод тешится". - Но вслух, естественно, сказал нечто совершенно иное.

- Йозеф, ты же знаешь, старый верный товарищ, я делил с камрадами последний су-харь, будучи простым ефрейтором в вонючих заблеванных траншеях первой Мировой войны. Так продолжаю поступать и сегодня, став вождем немецкого народа. Таким, про-стым и доступным, останусь, заняв место лидера мира.

- Да, мой Фюрер! Да! Сто тысяч раз – "Да"! Сто миллионов раз – "Да!". Именно так и только так думают немцы. Сердце немецкой нации бьется в унисон с вашим, мой Фюрер, сердцем!

- Даже принимая Парад Победы в Берлине на Зигерсалле, в момент наивысшего тор-жества, когда передо мной стройными, тяжелыми колонами проходили полки и дивизии победоносного вермахта, я, прежде всего, оставался немцем, солдатом, простым членом нашего Движения. Ко мне из толпы тянулись руки берлинцев. Женщины кидались ко мне с воплями, умоляя осеменить, забеременеть их! Жаждали родить от меня немецких детей! Немецкие матери тянули ко мне младенцев, просили только коснуться, освятить, отметить на всю дальнейшую жизнь. Нет и нет, слава не изменила и не испортила меня!

Гитлер не стал ждать ответа от Геббельса, ибо прекрасно знал его. Вместо этого он молча отвернулся к окну, затянутому серым тяжелым бархатом светомаскировочной што-ры. В душе австриец Адольф Шилькгрубер ненавидел и презирал серую немецкую массу, состоящую из разнохарактерных и разноликих, не полностью пока унифицированных, а потому далеких от совершенного арийского образца, особей мужского и женского пола. От представителей толпы всегда несносно разило потом, отрыжкой плохо переваренной больными желудками мясной пищи, бедностью и кислым дешевым пивом. Отдельно взя-тых представителей человеческой массы, которую, впрочем, он прекрасно знал изнутри, так как из которой сам не так давно вышел, Гитлер на дух не переваривал. Единицы стали для него настолько ничтожны и близки к нулям, что фюрер предпочитал мыслить не еди-ницами населения, не понятиями "человек", "личность", но категорией - "немецкий на-род". Причем и понятие "народ" также представлялось лишь временной политической иг-рушкой, этаким эпистолярным оружием, употребляемым в нужных случаях и в нужное время вместо более правильного термина "немецкая нация".

Хотя отельных особей, собранных в толпы, фюрер не воспринимал всерьез, но, не смотря на это, с толпой в целом он превосходно ладил, толпой легко и артистично управ-лял, повелевал толпой как никто иной в Германии. Так или иначе, но вдохновенному ора-тору Гитлеру всегда удавалось польстить немецкой толпе, заразить ее манией величия "расы господ", "расы сверхлюдей", "расы сверхчеловеков". Воодушевить массу, перетя-нуть на сторону национал-социалистской партии. Сегодня разноликая и разношерстая толпа оказалась большей частью переодетой в одинаковые, ласкающие глаз, серые сол-датские мундиры, поэтому очень красиво смотрелась и стала вполне пригодна к немед-ленному употреблению во славу Рейха, а значит и во славу самого Фюрера, собой этот Рейх отождествлявшего.

Гитлер устало положил плоские ладони на спинку стула, устремил взгляд в одну точ-ку, непонятно каким образом выбранную на мертвом, сером пространстве, наглухо закры-того тканью высокого, пока еще ни разу не открывавшегося окна. Окна закупорили из-за английских воздушных налетов. Но по утвержденному Фюрером Протоколу окна Канце-лярии вновь следовало распахнуть настежь в день окончательной Победы, для его торже-ственного обращения к народу.

Постепенно взгляд фюрера механически сполз вниз и застыл на судорожно вцепив-шихся в кроваво-черное дерево спинки стула пальцах. Адольф Гитлер не любил собствен-ные руки. Особенно ладони. Он знал, что они у него влажные и холодные, что их прикос-новения вызывают непроизвольную дрожь омерзения даже у любящих женщин. Знал, но ничего поделать с физиологией не мог. Гитлер понимал, что рукопожатие выходит у него вялым и невыразительным. Как и в случае с ораторским искусством он вначале попытался преодолеть слабое естество, выработать сильное, волевое, достойное вождя движение. Но, что не удалось - то не удалось, а потому рукопожатий избегал и здоровался за руку редко, чаще ограничивался партийным приветствием, вскидывая руку ладонью вперед и к плечу. На первых порах жест выходил энергичным, резким, но со временем эмоциональная но-визна притупилась и, если фюрер не успевал проконтролировать мышцы, движение реф-лекторно начинало выглядеть все более и боле вялым и безразличным.

- Да, Йозеф, сегодня великий день. - Заговорил Гитлер спокойным, сочным, без малей-шего намека на усталость, сильным голосом, обращаясь к Геббельсу, но по-прежнему об-ратив лицо к серой гладкой поверхности маскировочной шторы. – Сегодня, мы начинаем поход против большевизма. В более широком плане, это - поход против имперской Рос-сии, против ее искусственной государственности, против несуразно огромных про-странств, против несоразмерных нации богатств. ... Хотя, существует во всем происходя-щем и некий парадокс. Ты знаешь, я считал и считаю Сталина действительно выдающемся историческим деятелем, сильной личностью. В противном случае, он не смог бы стать вождем русского народа. Я сам фюрер немцев и уже только поэтому займу достойное ме-сто в истории. Сталин – останется в истории только на странице, отведенной моей победе над Россией. Жаль, что мы так и не встретились, интересно взглянуть на этого повелителя азиатских орд перед тем, как сокрушить его. Но это поправимо. Я увижу Сталина после победы над русскими полчищами и тотального разрушения его империи.

Гитлер хохотнул, пораженный неожиданной идеей. - После победы над Россией, воз-можно, даже поручу Сталину управление покоренной страной, например, назначу нашим гауляйтером. Естественно при полной германской гегемонии. Он лучше, чем кто-либо другой, способен справиться с русскими. Только он сможет совершить столь крутой пово-рот, наплевав на общественное мнение. Хотя, я сомневаюсь, что оно вообще существует или существовало в Советской России.

- Сталин – незаурядный, гениальный, в своем роде, человек. Он не ведает сомнений в борьбе, он непоколебим в достижении целей любыми средствами, не знает шатаний, коле-баний и уступчивости. Кроме того, мне кажется, он смертельно ненавидит евреев и, как это не парадоксально, не менее ненавидит искренних ортодоксальных большевиков-коммунистов. Подумай, Йозеф, ведь Сталин, как никто другой, облегчил нам работу, умо-рив в лагерях или перестреляв еврейскую "ленинскую гвардию", а, заодно, миллионы лучших, наиболее образованных, талантливых советских людей, среди которых сотни ты-сяч евреев! Это, пожалуй, даже больше чем успели сделать пока мы сами. Кроме того, Сталин не лишен тонкого чувства юмора – уничтожая, он обвинял их, этих евреев, в сго-воре с немецкими фашистами! Объявлял их гитлеровскими шпионами! И, видимо, нахо-дил некие верные средства убеждения, настолько сильные, что сами евреи в эту чепуху начинали искренне верить, а на судах били себя в тощие груди и истово каялись во всех грехах!

Гитлер задумался на мгновение, улыбнулся, а затем, резко отшвырнул стул и повер-нулся лицом к Геббельсу.

- После уничтожения еврейского большевизма в России, Йозеф, я, пожалуй, действи-тельно поступлю благородно, вручив побежденному диктатору право править её остатка-ми. Назначу Сталина гауляйтером восточных территорий. России нужен именно такой че-ловек. Наверно никто другой не сможет выполнить поставленные мною задачи лучше, чем Иосиф Сталин. Он, наверное, еще надеется на нашу встречу. Но он и не представляет себе как, где и насколько скоро подобная встреча состоится.

Еще секунду назад озабоченное, суровое словно маска лицо Гитлера озарилось хитрой, лисьей улыбочкой и он, не удержавшись, шутовски притопнул ногой обутой в лакирован-ный, голенище бутылочкой, сапог. Притопнул точно так же, как годом раньше, когда чуть-чуть не пустился в пляс перед кинокамерой возле исторического вагона маршала Фоша в Компьенском лесу. В том месте, где смыл чернильной подписью позор немецкой капитуляции, капитуляцией французской.

- После финской войны, поняв, насколько беспомощна Красная армия, Сталин старал-ся во всем угодить мне, шел навстречу, стремился выполнить все пожелания. От него просто разило вонью страха! Он сигнализировал мне, что на него можно положиться. Ста-лин поручился честным словом и СССР действительно очень серьезно и добросовестно относится к подписанному в Москве Пакту. Почему? Да просто потому, что Сталин боит-ся разозлить меня. Но он глуп и недальновиден. Он продемонстрировал в "зимней войне" слабость, забыв, что на слабых – не полагаются, с беспомощными – не вступают в союзы, бессильных – просто давят. Сворачивают им шеи!

Гитлер изобразил руками резкое, нервное движение, словно свернул шею куренку.

- В тридцать девятом году я предполагал силу на стороне Сталина, боялся его армии и потому пошел на все, чтобы нейтрализовать её. Тогда он мог требовать от меня многого. И ему казалось, что он обокрал бедного глупого Гитлера, выторговал все возможное. Но, на самом деле, Сталин получил немного. Он плохой торгаш. От всего польского пирога ему досталось лишь то, что и так отошло бы к России по линии раздела лорда Керзона будь идиоты большевики более сговорчивы и не столь фанатичны в двадцатых годах. ...

- Мне кажется, Йозеф, я все предусмотрел. Командные кадры Красной Армии, унич-тожены с нашей подачи и пока не восстановлены. Не подготовлена полноценная замена для репрессированных высокопоставленных генералов и адмиралов. Выпуск новой, со-временной техники, предназначенной заменить устаревший хлам, собранный возле границ Рейха, только разворачивается. Красная Армия не представляет собой военной силы. Я не поверил в это во время польской компании. Все полностью подтвердила позорная зимняя компания финской войны.

- Ты знаешь, Йозеф, я очень внимательно просматривал кадры финской кинохроники, фотографии с мест боев. Меня поразили снимки мертвых груд русского железа, занесен-ные снегом, горы трупов умерших от голода и холода солдат. Не погибших в бою, а умерших, замерзших! Один солдат умер сидя, он замерз в позе мыслителя, опустив лоба-стую голову на упертую локтем в мертвое колено руку, ушел в небытие с выражением ужаса и проклятия Сталину на усатом лице. Проклятия человеку, пославшему его сюда на смерть в дрянной шинельке и без еды. Маршал Маннергейм много и подробно рассказы-вал о нелепой, беспомощной, непрофессиональной тактике русских войск. Красный монстр воевал без головного мозга! Да, в конечном счете, они добились желаемого и вы-нудили финнов подписать договор, но только потому, что проломили защитную линию, завалив доты тысячами мерзлых трупов красных солдат! Они не умеют воевать, они не имеют современной техники, они не могут применять на практике даже то немногое, что у них есть. Сталин обезглавил собственное воинство, и мы должны благодарить этого «ве-ликого человека» за его титанические усилия, Йозеф, ибо он внес в нашу будущую победу неизмеримый, огромный по своей значимости, воистину бесценный вклад.

- Теперь, усевшись за кремлевскими стенами, Сталин наивно думает, что я завяз в вой-не с Черчиллем, этим старым боровом с частично ампутированными, а частично пропи-тыми мозгами. С этим, воняющим сигарным пеплом, атавизмом величия Британской им-перии времен королевы Виктории. Нет, через голову Черчилля я обратился к здравомыс-лящим, не полностью пока лишившимся арийских корней людям в Англии. Я думаю, бомбежками, торпедами подводных лодок и обстрелами крупнокалиберных орудий мне удастся убедить английский народ привести сторонников и друзей нового порядка к вла-сти. Но даже если и нет, то в любом случае, обескровленная Англия палец о палец не ударит для помощи коммунистической России. Кто, как ни Черчилль, стоял у истоков ин-тервенции? Кто, как ни Черчилль, является самым последовательным в Англии борцом с коммунизмом в России? Конечно же, они предоставят ей истекать кровью в одиночку, развязав нам руки, предоставив свободу действия!

- Посмотри, Йозеф, как странно перепутаны судьбы этих двух стран и их лидеров. Все надежды Англии и Черчилля обращены на Россию. Черчилль каждый день молится о вступлении России в войну и всячески подталкивает Сталина к наступлению на нас. Ста-лин – войны с Германией не желает и боится, но окажется безмерно счастлив, если мы с Черчиллем сцепимся в кровавой мясорубке при высадке в Англии. Мы - завтра сделаем всё, чтобы молитвы Черчилля воплотились наяву. Сталин рассчитывал на затяжную и кровавую французскую компанию. И – ошибся. Черчилль – мечтает стравить нас со Ста-линым в длительной кровавой борьбе на истощение. И – ошибётся. Мы уничтожим Рос-сию на одном дыхании, в вихре "Блицкрига"! Пять недель - и Россия повержена. Не дож-давшись помощи, следом за Россией и сама Британия падет к стопам победителя! Вывод однозначен - в ходе предстоящей компании Россия обязательно должна быть уничтожена. ...

- Сталин считает, что я потерял время в Югославии и Греции. Нет, я закалил солдат, дал им запас энергии победителей, опыт, умение и, что особо важно, привычку побеж-дать. Сталин считает, и вполне справедливо считает, ибо в этом ему помогли убедиться мои агенты, что вермахт не готов к зимней войне. Сущая правда! Но не полная! Полная правда в том, что зимней войны не будет! Зимой мои солдаты комфортабельно располо-жатся отдыхать на русских печах теплых зимних квартир, а вот русские об одежке долж-ны позаботиться заранее. Русским, а не немцам, придется дрожать от холода у костров в ледяных пещерах на склонах уральских гор или в снежных берлогах сибирской тайги. Сталин не желает и боится воевать со мной. Об этом сообщал 7 июня из Москвы посол Шулленбург. Об этом говориться в совершенно секретной разведывательной сводке от 13 июня. Но я притяну грузина к войне за уши. Я заставлю его воевать! И Гляйвица для этого не потребуется. Другое дело, если бы Сталин действительно изготовился к войне. В этом случае я, возможно, изменил решение. Одно дело застать противника врасплох, мирно спящим в постели. Иное - биться с изготовившимся к драке врагом. В этом случае, мы ог-раничились бы выдвижением новых, жестких, требований экономического и политиче-ского характера, одновременно продолжая получать от России стратегические материалы. При такой ситуации пришлось бы вновь активизировать войну против Англии, выжидая нового подходящего случая для нападения на Россию. Сталин пошел бы на все, лишь бы оттянуть на год-другой, войну. Время при этом, играет на руку русским. Меня такое по-ложение дел вовсе не устраивает.

- Я, Йозеф, колебался в выборе средств и путей движения на Восток. Мир или война? Недолгое время после заключения Пакта мне казалось возможным мирно включить Рос-сию в немецкий процесс обновления мира, в приведение условий в Европе в соответствие с новыми реальностями. Словом, вовлечь Сталина в установление нового порядка. Но ви-зит Молотова заставил усомниться в искренности Сталина. Во-первых Сталин отчаянно трусит, во-вторых - не в состоянии понять величие и грандиозность моих планов, а, глав-ное, копит силы и выбирает время, чтобы самому напасть на меня, прыгнуть на спину, ед-ва я оборочусь лицом к Британии, впиться мне в шею, перегрызть хребет. За всё это он поплатится унижением военного поражения. Только катастрофа советских политической и военной систем встряхнет его, заставит правильно и четко понять истинное состояние вещей. Только после этого хитроумный грузинский мозг и демонические способности управления русским народом можно использовать на благо Рейха в качестве гауляйтера края ... или помощника гауляйтера. Я говорил уже об этом, но, знаешь, еще не решил окончательно. В любом случае славяне и прочие неполноценные расы, населяющие Рос-сию, обречены на исчезновение, а, следовательно, и Сталин нам потребуется на весьма и весьма ограниченное время. Не более того...

- В тридцать девятом, Сталин размашисто, торжественно расписался на карте, прило-женной к основному тексту Пакта. Наверное, он радовался искренне, как и я в Компьене. Сталин пил за мое здоровье при подписании Договора и делал это вполне сердечно. Ска-зал: "... немецкий народ любит своего фюрера".

- Да немецкий народ, обожает своего вождя! - Мгновенно среагировал Геббельс.

- Брось, Йозеф! Народ, что женщина! Если откровенно - я просто изнасиловал то, что ты называешь народом. Я – изнасиловал, а он, в ответ, меня же и возлюбил. Что можно сделать с таким народом? Всё! Что можно ожидать от него? Бесконечного доверия, бес-предельного напряжения сил, полной и беспрекословной готовности идти на жертвы и лишения! Женщина готова идти на все ради человека первым лишившего ее невинности и ставшего законным мужем. Так и народ, Йозеф! То, что есть лучшее в немецком народе, немецкой нации сегодня – это то, что в него заложил я, что произросло из моего духовно-го семени. Только новое поколение немцев, духовным отцом которого являюсь я, Адольф Гитлер, достойно жить в новой Германии, в Тысячелетнем рейхе, раскинувшемся от океа-на до океана. В Рейхе, который немцам подарю я. Только новое поколение немцев станет, наконец, настоящими арийцами не только по крови, но по духу.

- Первой в ряду духовного возрождения нации идут моя армия, мой флот, мои летчики, мои танкисты, мои войска СС. Если раньше, в рейнском походе, простые пехотинцы пре-восходили по боевому духу прусских аристократов с красными подкладками шинелей ге-нерального штаба, то сегодня и генералы полностью избавлены от комплекса версальско-го синдрома. Генеральный штаб сухопутных войск не только согласен со мной, но и сам требует немедленного вторжения в Россию! Отсчет времени пошел. Теперь остановить военную машину невозможно, даже если бы кто-то и захотел это сделать. Я принял реше-ние и не отступлю от него ни на шаг. Я не остановлю неукротимый вал моих солдат, до тех пор, пока специально спроектированные для устрашения уцелевших варваров, изго-товленные в мастерских СС гигантские ритуальные статуи тевтонских воинов, окажутся воздвигнуты вдоль новых границ Рейха по Уралу и Волге. Великое деяние свершается на наших глазах, Йозеф! Мои войска, мои гренадеры, летчики и танкисты дадут сегодня смертельный пинок колосу на глиняных ногах, и отряхнут большевистский прах с побе-доносных немецких сапог. ... Мне известно, Йозеф, о малодушии некоторых соратников по партии, о шепотке за спиной, что мол, решение фюрера о войне с Россией полнейшее безумие, о том, что даже лиса Риббентроп, так много сделавший для налаживания отно-шений со Сталиным, теперь смеет скулить и сомневаться в гениальном предвидении. В моем, Адольфа Гитлера, мистическом, пророческом видении будущего!

Гитлер замолк, словно и впрямь открылись сверкающие бездны будущего. В дейст-вительности, он лишь представил не успевший даже начаться завтрашний день 22 июня. Собственно ничего сложного в предвидении событий завтрашнего дня не имелось, ибо вся церемония заранее досконально разработана дружищем Борманом. Но мечталось легко, и фюрер без особой натуги представил, как, ни на кого не глядя, шагает он, Адольф Гитлер, сквозь рев восторженного зала к почетному месту на подиуме. Идет, чтобы объявить но-вую скоротечную и победоносную войну немецкого народа. Раскрытая ладонь правой ру-ки небрежно поднята в нацистском приветствии, левая покоится на ремне кителя со скромным "Железным крестом" на груди. Он идет сквозь рев толпы, но не смешивается с ней. Ибо он выше толпы, он - ее Бог, ее герой и повелитель. Воздух вокруг дрожит от вы-криков "Зиг Хайль!", "Хайль Гитлер!" Хайль Фюрер!".

Потом он поднимется на трибуну, и его приветствуют приближенные соратники. Сре-ди ближайших – жизнелюб и умница, по виду напоминающий откормленного хряка, на-литый нежным розовым салом Герман Геринг. Верный, постоянно насупленный, испор-тивший желудок и наживший язву в постоянной борьбе с врагами Рейха, шеф тайной по-лиции Генрих Гиммлер. Незаменимый, благостный, тихий и незаметный, несмотря на внушительные размеры Мартин Борман - "серый кардинал партии", всегда предпочи-тающий творить дела и наносить разящие удары, не выходя из тени. И, естественно, "зо-лотое перо Движения" – Йозеф Геббельс, министр пропаганды и, по совместительству не-превзойденный мастер дезинформации. Все они вроде бы рядом, но ... никто не может стать вровень. Только Он, он единственный и неповторимый Адольф Гитлер, парит в вы-шине. Внизу воет, сливается в экстазе переполненный зал. Он выжидает несколько минут и подает рукой знак. Повинуясь мановению руки Фюрера, зал мгновенно смолкает и вер-ный паладин Генрих предоставляет слово Фюреру и Рейхсканцлеру Великой Германии. Снова буря аплодисментов, знаменующая собой звездный час краха коммунизма и начала великих преобразований, предвиденных им в комфортабельной тюремной камере пакост-ной Веймарской республики. Ох эта камера, многое из происходящего сегодня наяву было задумано у ее зарешеченного окна. - Веймарские негодяи засадили меня в тюрьму, но я не пал духом, не сдался, я предвидел этот момент торжества. Именно для этого и писал в тю-ремных стенах заветную книгу, апофеоз воли - "Майн Кампф". Но, это только первая книга. Вторую, Йозеф, мы напишем после войны, разбирая вот эти, наспех сделанные тво-ей рукой записи и копии моих, уже ставших к тому времени несекретными, приказов. А, пока, слушай и записывай живое дыхание истории!

- В течение осени Йодль, Кейтель, весь Генеральный штаб по моим указаниям разра-батывали план "Барбаросса". План перемещения на восток немецких армий, план наступ-ления на Россию в следующем, то есть уже этом, 1941 году. Операцию я планировал на-чать в мае, сразу же после того как окончится невероятная русская распутица и подсохнут их ужасные варварские дороги. Теперь приходится торопиться ибо до наступлений моро-зов предстоит закончить поход взятием Москвы и превращением города, этого золотогла-вого символа русской государственности, культуры и православия в одно сплошное боло-то.

- Мне пришлось совершить титанический труд, сосредоточив армии вдоль фронта про-тяженностью в две тысячи километров от Балтийского до Черного морей. Только мой во-енный гений смог организовать перегруппировку и снабжение всей этой великой армады, решив величайшую, из когда-либо решавшихся в мировой военной истории, задач. Я, именно я, Адольф Гитлер, впервые в мире осуществил гениальнейшую маскировку стра-тегических военных планов политическим камуфляжем. Кто, как не ты, помог в этом? Со-средоточение войск шло под дымовой завесой переговоров, под лестные предложения о разделе наследства Британской империи, под выдвижение дурманящих мозг Сталина про-ектов о Проливах, об Индии, о колониях. В военном плане я демонстративно наводнял южный фланг войсками, до тех пор, пока Сталин и его маршалы не поверили в то, что главный удар, если он будет нанесен, действительно состоится именно на юге для захвата Украины. Мы подсунули Сталину под его крючковатый грузинский нос прекрасно пах-нущую идейку, что планы и средства новой Германской империи не изменились со времен 1918 года. Это – арифметика войны. А алгебру он не удосужился изучить. Потому, про-считав её, эту идею на пальцах и усвоив убогим умишком семинариста, он принял ее на веру. Ибо сам поступил бы подобно.

- Мне, Фюреру немецкого народа Адольфу Гитлеру, удалось постичь алгебру и геомет-рию войны, открыть ее новые, более сложные, недоступные ограниченному уму Сталина законы. И в результате задурить голову комиссарам. Убаюканные нашими обещаниями и заверениями, они забыли о моей смертельной ненависти к большевизму, но об этом ни на минуту не забывал я, мечтая день и ночь единственно о его уничтожении. В этом - цель моей политической жизни. Цель нашей борьбы. В этом - мое великое предназначение, как человека реализовавшего старинный девиз "Драг нах Остен". Я твердо решил уничтожить Россию и большевизм, я подчинил все силы, мобилизовал все ресурсы на выполнение по-ставленной задачи. Немецкий национал-социализм и интернациональный коммунизм на одной планете мирно существовать не могут. Одно исключает другое. А потому комму-низм будет уничтожен.

Гитлер подошел к столу и взял исполненную специально для него на машинке с круп-ным шрифтом копию плана "Барбаросса". Плана, вышедшего уже из картонных обложек, сменившего бумажные листы сначала на пятнистые карты генштабистов, а потом на леса, поля и дороги прифронтовой Польши, на горы Венгрии, на поля Румынии, леса Финлян-дии и Норвегии, на берега пограничных рек, на портовые причалы морей. Секретность плана оказалась настолько велика, что даже Геббельс, участвуя в операции дезинформа-ции русских, не знал всех деталей, только сейчас впервые увидел и услышал содержание «Барбароссы» полностью.

- Германские вооруженные силы должны быть готовы разгромить Советскую Россию в молниеносной компании ... - Читал знакомую до последней запятой преамбулу Директи-вы № 21 Гитлер.

- Блицкриг! Молниеносная война! Победный марш танковых и механизированных час-тей по рассыпавшемуся в прах глиняному колоссу большевистской власти. Пресловутое единство советского народа - есть миф двадцатого столетия и я без труда развею его. Со-ветский Союз, это искусственное мертворожденное чудовище, будет уничтожен, а на его месте возникнут протектораты разноплеменных рабов, смысл существования которых бу-дет заключаться в беспрекословном выполнении приказов арийских хозяев. Ибо именно отборными представителями арийской расы мы заселим просторы, опустевшие после уничтожения славянских унтерменшев. – Отвлекшись от текста, орал в пространство Гит-лер. Глаза его налились кровью, изо рта вместе со словами вылетали мелкие капли слюны. Жидкость оседала на коже лица Геббельса. Но тот не смел даже моргнуть глазом, заворо-женный священным экстазом Фюрера.

- Блицкриг на земле обеспечен блицкригом в воздухе! Восточной компании выделены такие силы Люфтваффе, что можно рассчитывать на быстрое окончание наземных опера-ций. – Неожиданно спокойно, словно и не напрягал жилы на шее минуту назад, сказал Гитлер. Геббельса всегда умиляла неповторимая способность Гитлера мгновенно перехо-дить из состояния крайнего возбуждения в спокойное деловое состояние.

- Флот ... Большому флоту пока на востоке делать нечего. Там у него просто нет дос-тойного соперника. Главные силы флота, даже во время Восточной компании, безогово-рочно направлены против Англии. То, немногое, что имеет Сталин на Балтике, мы унич-тожим минами, торпедами подводных лодок и катеров, а в основном – бомбами пики-рующих бомбардировщиков. Жаль, но придется утопить "Лютцов", так неосторожно про-данный русским в период недолгой любви. Все оставшееся на плаву, скопом захватим в покоренном Ленинграде и подарим финнам. Пусть забирают быстрее, прежде чем мы взо-рвем к чертовой матери колыбель русской государственности и затопим развалины серы-ми угрюмыми водами Балтики.

- Сопротивление операциям Вермахта могут оказать только Черноморский флот и речные флотилии. Против Дунайской придется использовать группировку кораблей ру-мынского, венгерского и бывшего австрийского речных флотов, по качественным и коли-чественным параметрам превосходящую русских. С кораблями Пинской флотилии, дер-жащими фронт в районе белорусских болот, озер, рек и каналов, придется разбираться танкам Гудериана и самолетам Германа Геринга. Они быстро пустят на дно старые поль-ские галоши, наскоро отремонтированные русскими. С Черноморским флотом предстоит повозиться. Он самый сильный на Черном море, обеспечивает южный фланг сухопутного фронта. Перебросим сюда асов пикировщиков из средиземноморской эскадры Кесельрин-га, пускающих сегодня корабли англичан в Средиземном море у берегов Крита. Заставим Бенито Муссолини раскошелиться и при первой возможности перебазировать в Крым боевых пловцов 10-й эскадры с их управляемыми торпедами и буксируемыми магнитны-ми минами.

Следующие строки Директивы "Барбаросса" неожиданно вызвали у Гитлера некое не-приятное ощущение, заставили сжаться сердце в предчувствии чего-то страшного, заледе-нили и без того холодные ладони. Но Фюрер волевым усилием отогнал наваждение, пре-одолел секундную слабость, энергично потер одну о другую ладошки, восстановил нор-мальное кровообращение.

- Проклятые югославы! Поддались на провокационные посулы Сталина и Черчилля. Отняли у меня вместе с греками и албанцами драгоценные недели, затраченные войсками на выполнение Директивы 25 и плана "Марита"! – Вскричал, потрясая над головой сжа-тыми кулаками, Гитлер. Гнев оказался непритворный и всплеск эмоций вышел совершен-но естественным. Геббельс бросился фиксировать происшедшее для истории на страницах блокнота, а фюрер, используя передышку, устало опустился в облитое серой замшей крес-ло и вытер вспотевший лоб. Ему было, что вспомнить.

Узнав о военном перевороте в Белграде и единодушном отказе народа и армии Юго-славии от тайком подписанного в Вене протокола о присоединении страны южных славян к тройственному Пакту, об отставке Цветковича и высылке принца Павла в Грецию, Гит-лер впал в приступ черного бешенства. Приступы, являвшие последствия неудачно зале-ченного сифилиса, подхваченного на уличной проститутке в солдатские годы, последнее время случались все чаще. Приступы туманили сознание фюрера, вырывали из реального мира и бросали в иной, мистический мир. Мир, внешне схожий с мрачными декорациями вагнеровских мифов о древней Вальгале, Зигфриде и Брунгильде, о Вальпургиевой ночи, мире Нибелунгов, Богов и героев. Как это не парадоксально, но сознание Гитлера в по-добные моменты «прозрения», свертывалось в крохотный, искусственный примитивный мир простых решений, в котором во всю мощь, оглушая, гремела музыка великого Вагне-ра. Вначале Фюрер побаивался подобного физиологического состояния, но довольно бы-стро сообразил, что именно в эти мгновения нисходит состояние мистического предвиде-ния. Реальность подменялась утопией, но кто посмел бы сказать это ему в лицо?

Весной сорок первого, получив подобное знамение свыше, Гитлер, отложил все дела, связанные с "Барбароссой", без промедления созвал совещание высшего командования и объявил, что в преддверии столь важных боевых операций как "Марита" в Греции и "Бар-баросса" в России не потерпит в тылу такой сомнительный фактор как Югославия. Отлич-но! Великолепно! Большая удача, что югославы поторопились и проявили присущую сла-вянам подлую предательскую суть перед началом "Барбароссы", а не во время её проведе-ния.

Решение атаковать Югославию поставило генералитет в затруднительное положение, смешало планы. Генералы Генерального штаба сухопутных войск работали ночь напро-лет, импровизировали, составляли оперативные приказы войскам, меняли маршруты кор-пусов, уже выходящих в назначенные ранее районы сосредоточения вблизи советских границ. Генералы ворчали, но Гитлер оставался неумолим. Он весьма оригинально при-стегнул к нападению на Югославию Дуче, категорически потребовав от последнего не вмешиваться, не путаться под ногами. Посильная для итальянцев задача состояла лишь обеспечении албанской границы. Воинство хвастливого Дуче обязано было связать луч-шие греческие войска, находящиеся на линии противостояния и не дать им возможности участвовать в разворачивающейся битве. Добиваясь максимальной эффективности бал-канского похода, фюрер, не задумываясь, раздавал обещания территориальных приобре-тений хорватам и венграм, румынам и болгарам. Он обещал всем всё возможное и невоз-можное, блефуя так грубо, что зачастую обещанное одной стране абсолютно исключало и перечеркивало обещанное другой. В гневе на югославов он брызгал слюной и в неистов-стве потрясал сжатыми кулаками, грозил армадами бомбардировщиков, обещал смести с лица земли непокорный Белград и всю опереточную югославскую армию. Обещание ока-залось полностью выполнено.

Разведка адмирала Канариса донесла Гитлеру, что Черчилль, получив депешу о юго-славских событиях, немедленно направил в Белград личного представителя генерала Дил-ла, который усиленно подталкивает югославов к началу военных действий против италь-янцев в Албании. Но югославские генералы, сказав "А" так и не смогли даже промямлить нечто подобное "Б". Ничего предпринято не было, армия оказалась не отмобилизована и до самого нападения Германии югославские генералы так и не смогли решить – то ли вое-вать с немцами, то ли вновь соглашаться на предложенные условия и поддерживать с Гит-лером мир.

Позиция Англии мало волновала фюрера. Эта позиция, в конце концов, оказалась про-гнозируемой и предсказуемой позицией открытого, явного врага с которым шла смер-тельная война. Война, которой Гитлер не желал, которую стремился так или иначе остано-вить. Он великодушно позволил англичанам покинуть Дюнкерк – они не приняли этот подарок, не поняли и не оценили его. Он открытым текстом, совершенно откровенно, предложил им мир, выступая в Рейхстаге – они проигнорировали предложение и оттолк-нули протянутую руку. К ним с оливковой ветвью мира, рискуя собственной жизнью, ре-путацией стойкого и верного члена партии, полетел верный, надежный друг и соратник Гесс. Его миссия провалилась, а самого бедного Рудди пришлось объявить сумасшедшим. Во всех бедах и просчетах английского тупого упрямства, по мнению Гитлера, оказывался виноват один человек - Черчилль.

Черчилль - Черчиллем, но весной 1941 года Гитлера более всего взволновало и удиви-ло активное политическое давление Кремля. Во время югославских событий Сталин раз-думывал лишь неделю. Весьма малое время для осторожного кремлевского тугодума. Все это время аналитики адмирала Канариса и агенты молодого аса политической разведки Службы Безопасности Шелленберга, ломали головы в предвидении следующего шага кремлевского горца. Наконец Сталин решился. Его МИД начал переговоры с югослав-ским посланником и в ночь перед наступлением германских войск Пакт о дружбе и со-трудничестве между СССР и Югославией наконец был готов к подписанию. И Канарису и Шелленбергу, несмотря на все титанические усилия их агентов, так и осталось неиз-вестным, о чем проговорили до утра оставшиеся наедине Сталин и югославский послан-ник. Утром следующего дня, заключать пакт Сталину уже оказалось не с кем.

Люфтваффе и Вермахт нанесли безжалостный удар. Три дня пикирующие бомбарди-ровщики бомбили Белград, наказывая югославский народ, заживо хороня под руинами домов живых, раненных и мертвых. Еще через неделю с Югославией покончили оконча-тельно. Фюрер радовался – операция "Наказание" наглядно показала потенциальным от-ступникам их ужасную дальнейшую судьбу.

- В полдень 27 марта, - собравшись с мыслями, продолжил исторический рассказ Гит-лер, - я вызвал к себе в Рейхсканцелярию начальника генерального штаба сухопутных войск Гальдера. Умница Гальдер знал о сговоре предателя Цветковича с русскими. Не зря Канарис постоянно на протяжении последних недель предупреждал о нарастающей ак-тивности агентов НКВД в Югославии. Русские инициировали переворот, а воспользовать-ся его плодами поспешили англичане. Гальдер словно предвидел мое желание покончить с изменниками и сразу по приезду доложил в основных чертах замысел балканской опера-ции. Старый лис Черчилль попытался переиграть меня, бросил на помощь грекам и юго-славам две дивизии и танковую бригаду. Глупец! С таким же успехом он мог попытаться остановить зонтиком бурю. Гейдрих правильно поставил дело и хорваты, которым мы по-обещали независимость, отказались сражаться и предали сербов. Я захватил Югославию, потеряв всего полторы сотни солдат убитыми. Белград лежал в руинах. Потом настала очередь Афин и, поджав хвост, гордые бритты удрали на Крит, побросав технику и тяже-лое вооружение. Наивные, они надеялись отсидеться и, отделенные от врагов теплым лас-ковым морем, зализать раны. Но не вышло, парашютисты и десантники, а за ними горные егеря дивизии "Эдельвейс" захватили остров, а асы Геринга пустили на дно непобедимый британский флот, попытавшийся вновь эвакуировать остатки двух дивизий. Греция обош-лась мне дороже Югославии, потери войск генерала Листа составили пять тысяч бойцов. Но древняя земля Эллады стоила жизни солдат.

- Теперь Балканы мои вовеки веков! Над гордой Грецией и вольнолюбивой Югослави-ей развивается непобедимое боевое знамя тысячелетнего Рейха. И мне плевать хотелось на осторожное блеяние тех, кто смеет упоминать о так называемых "вековых традициях повстанцев", о гордом характере греков, о свободолюбии югославов. Где они эти тради-ции? Где пресловутая любовь славян и греков к свободе? Куда сбежали, в какую нору за-бились коммунисты, во главе с их вожаком Тито? Попробуют только высунуть нос! Гес-тапо для того и создано, чтобы отлавливать и казнить подобных мерзавцев. Гроздями ве-шать тушки бунтовщиков на ветвях деревьев. Всякое неповиновение оккупационным вой-скам обязательно должно караться беспощадно и жестоко. Нам даже не придется держать на Балканах большое количество войск. Вполне хватит полицейских частей, поддержан-ных местными фольксдойчами и нацистами. А такие всегда найдутся. Кроме того, к охра-не спокойствия на Балканах можно привлечь бездельников итальянцев, ненавидящих сер-бов хорватов, медлительных болгар и боевитых венгров.

- Из-за проклятых югославов, - продолжил Гитлер, - я вместо четко указанной в Ди-рективе даты 15 мая вынужден начать великий Восточный поход на месяц и одну неделю позже! Русским это, естественно, не поможет, но боевые действия наверняка затянутся. И потерь окажется немного больше.

- Впрочем, вдумайся Йозеф, возможна ли, пристойна ли, война вовсе без потерь? Ведь солдаты именно затем и существуют, чтобы мужественно и героически погибать во имя Великого Рейха и Фюрера. Женщины Германии, освобожденные нами от химер стыдли-вости и добропорядочности, дружно займутся любимым делом и нарожают новых солдат Рейха. Народ – лишь послушное орудие власти правителя. Единственные, чья судьба вол-нует - это моя элита, воины Гейдриха, отборные представители арийской расы будущего. Отличные племенные производители "белокурых бестий" - солдаты войск СС. Но, что по-делаешь, в трудные моменты и их придется ставить на наиболее ответственные направле-ния. Остальная масса, даже лучшего среди других народов - немецкого народа, увы, тупа и бестолкова. Теперь, послушай ту часть "Барбароссы", что особенно касается тебя, мой друг: "Считать, требованием решающей важности, чтобы наше намерение напасть не бы-ло раскрыто преждевременно".

- Ведь именно ты, Йозеф, ты - мой старый верный товарищ, сделал все возможное в деле посильной помощи маскировки "Барбароссы". Именно ты, приложил все усилия для подготовки войны, даже не будучи полностью введен в курс дела. Девять дней назад "Фелькишер Беобахтер" напечатала передовую статью, в которой якобы "неосторожно" проговорилась о том, что сосредоточение войск на границе с Советским Союзом является лишь ловким маневром, призванным отвлечь внимание англичан от подготовленной вы-садки вермахта на Британские острова. Мы здорово вздули тебя за эту статейку!

- Извини, Йозеф. Тогда я прилюдно отругал тебя, бедняга, а агенты Гестапо, высунув от усердия языки, бегали по киоскам, конфискуя тираж газеты. В результате простенькая уловка смогла убедить весь мир в том, что следующая цель Гитлера не Россия, а Брита-ния. - Гитлер подошел к Геббельсу и, нежно потрепал по щеке. Удивился: "А кожа лица неожиданно молодая, тугая. Кто бы мог подумать, что, имея в женах бывшую чемпионку Магду, производя детей с регулярностью штамповочного агрегата, чертов хромец вполне заслуженно умудряется носить прозвище "Баберсбергского бычка". Говорят обрабатывает в свободные минуты целый коллектив актрис тамошней киностудии. Причем, предпочи-тает славянок, в нарушение расовых законов. Ладно, время военное, тяжелое, он много и плодотворно работает. Пусть порезвится".

- Мы с тобой Йозеф, распространили столько фальшивок, что за рубежом, вообще пе-рестали понимать, где правда, где ложь. Ты правильно подметил, что именно такая обста-новка нам и пригодиться. Чем страшнее и нелепее многократно повторенная ложь – тем скорее ей поверит масса обывателей. Я восторгаюсь твоей прекрасной статьей о высадке на Крите, как репетицией вторжения в Британию. Ты поступил благородно, поставив на карту собственный престиж. Ради нашего общего дела не пожалел ничего. Ты представля-ешь, сухарь Йодль просто в восторге от это кунштюка!

- Именно тогда я решил лично принять тебя, своего верного друга, в ночь кануна но-вой эры. Мы одни в личном салоне Рейхсканцелярии. Здесь, в этом историческом месте, в этот великий час доверю тебе и только тебе думы и воспоминания. Тебе и истории ...

- Судя по всему, нам отлично удался последний трюк с дезинформацией Сталина. Но начался обман гораздо раньше. Когда я легко, не давая ему задуматься, почему так делаю, согласился на все бредовые требования по пограничным вопросам. Сталин видел в этом мою добрую волю, а я – лежащий передо мной на столе план "Ольденбург". Я с радостью шел на все. Потому, что все предлагаемые им границы для меня являлись всего лишь вре-менные черточками и полосками на бумажке. Он верил бумажке, а я твердо знал, что на-стоящая граница рейха пройдет далеко на востоке, по Уральским горам, по великой реке Волге и закончится на Кавказе и Каспийском море с его нефтяными богатствами. ... А за-тем последует поход в Индию!

- Во время ноябрьской встречи с Молотовым я уже понимал, что война неизбежна, по-тому и не проявил всей мистической, парализующей чужую волю силы для убеждения этого маленького надутого серого человечка. Я принимал посланца Сталина в новом ка-бинете, в новой Рейхсканцелярии, стоял в углу огромного пространства, спроектирован-ного так, чтобы подавлять вошедшего величием, выполненного нарочито мрачно, давяще-го обычного человека, парализующего волю к сопротивлению. Я протянул Молотову для пожатия ладонь и ему пришлось пожать ее, хотя я видел, что открытое и честное немецкое солдатское приветствие представителю племени русских большевиков физически непри-ятно. Я разглядывал советского наркома немигающим, пронизывающим до самых глубин души взглядом, пытался проникнуть в его затаенные мысли, вызнать наказы Сталина, по-лученные перед поездкой, но он закрылся свинцовыми занавесками глаз и мне это не уда-лось. Первые несколько минут я даже старался втолковать Молотову собственное видение мира, нового порядка для Европы. Он невозмутимо слушал, но на каменном лице азиат-ского идола с дурацкими буржуазными очками ничего не отражалось. Величие разворачи-ваемых проектов, просто не воспринималось этим мелким человечком. Я надеялся услы-шать его мнение об идеях переустройства мира, но он посмел заявить, что подобные ком-бинации не стоят обсуждения. Наглость Молотова переполнила чашу терпения и я еще раз убедился в невозможности иметь дело с большевиками. Оставалось только воевать.

- После разговора с Молотовым, переговоры имели своей целью только одно – ввести Сталина в заблуждение относительно наших намерений. Сталин механически, слепо наде-ялся на то, что я не смогу вести войну на два фронта. Наивный глупец не учел, что второй фронт перестал существовать с момента поражения Франции и моего триумфа в Компьен-ском лесу! ...

- Извини, Йозеф, но ты далеко не единственный, кто занимался обманом и дезинфор-мацией русских. После отъезда Молотова из Берлина, в изготовление и распространение слухов я включил всех и каждого. Любого, чьи слова, вольно или невольно, могли доле-теть до ушей кремлевского грузина. Многие добросовестные чиновники и офицеры в ми-нистерствах Риббентропа, Геринга и твоем, даже не подозревали, что являются говоря-щими головами, проповедниками идей дезинформации русских. Слухи, сформированные и обкатанные в ведомстве Главного управления Имперской Безопасности, достигали ушей русских агентов, а те, словно птички в клювиках, деловито тащили добычу в гнездышко русской разведывательной резидентуры, расположившейся под крышей посольства. Там день и ночь, шифровальщики облекали немецкие выдумки в колонки цифр, букв и группы тайных знаков, затем кодированная чушь по проводам неслась сквозь русские степи и бе-лорусские леса, чтобы лечь на стол их вождю. Гестапо легко удалось засадить агента пря-мо в объятия главного русского шпиона в Германии, земляка Берия товарища Амаяка Ко-булова. Я знал об их встречах мельчайшие подробности. Даже то, с каким выражением лица слушал прибалтийского журналиста Кобулов, с какой интонацией тот говорил с бес-ценным агентом, насколько крепко жал руку. Знатный чекист оказался так обаян новым знакомством, что без малейшего сомнения гнал своему шефу Берии выдумки лучших ана-литиков Канариса и Гейдриха, а тот, без промедления клал их на стол своего земляка Ста-лина. Не мудрено, что реальные разведывательные данные терялись в ворохах идиотских, порой весьма и весьма неуклюжих фальшивок. Позже тайные агенты Канариса донесли, что на страшном для меня, точном и достоверном документе, просочившемся от аноним-ного пока предателя по кличке "Старшина" из Министерства авиации Геринга, Сталин лично начертал матерную резолюцию и обозвал преданного агента вруном и дезинформа-тором.

- Сталин всё докладываемое добросовестно заглатывал, даже не пытаясь пережевать, понять написанное, проанализировать. Кажется, он верил мне и безмятежно ждал нашей встречи. Советский вождь ждал мира, а получил войну! ... Обманывая Сталина, Йозеф, я гениально сделал ставку на превосходство немецкой железнодорожной сети, сыграл на вековой отсталости русских унтерменшев. Я дал указание генералам не обращать внима-ния на то, где вначале расположатся войска, предназначенные для удара на Востоке. Мне наплевать квартируют они в Померании, трескают пиво в Баварии, тискают девок в Силе-зии или загорают на пляжах возле Северного моря. Я знал возможности русской разведки и потому считал, что чем дальше расположены войска от района предстоящего сосредото-чения, тем внезапнее для противника пройдет маневр. А в том, что Германия сможет про-вести его в несколько раз быстрее, чем Россия додумается осуществить мобилизацию, я не сомневался. Перед моим мысленным взором стоял опыт прошлой войны, когда импера-торская армия отмобилизовалась в течение десяти дней, а царской потребовалось сорок суток.

- Обман блестяще удался! Агенты пройдохи Канариса сообщали, что эта удаленность танковых частей, эта очевидная недостаточность техники в силах прорыва, её отсутствие в войсках первого удара ввела в заблуждение чекистов. Они заглотнули наживку с жадно-стью оголодавшего окуня, и преподнесли на стол Сталину, как один из доводов в пользу неготовности Германии к войне. ... Глупцы! В их разведывательных данных оказалась упущена самая малость – они так и не познали великую сущность гения, создавшего так-тику под названием "Блицкриг"! Они мыслили категориями Первой мировой войны, пред-полагающими планомерный захват земель, траншей, укреплений, редутов. Но времена Вердена прошли. Теперь главное – разгромить живую силу противника, уничтожить его боевую мощь, парализовать волю к сопротивлению.

- Сталин, впрочем, тоже пытался хитрить, попытался обмануть меня. Подписывая Пакт, Сталин, ерничая, провозгласил тост: "Выпьем за нового атикоминтерновца Сталина! Выпьем за здоровье вождя немецкого народа Гитлера!". Тогда дурашка Риббентроп очер-тя голову кинулся к телефону прямой связи с радостной весточкой. Я ему ответил, но он так и не понял всей глубины моих слов. Не осознал всего яда иронии: "О мой великий ми-нистр иностранных дел! Вы не знаете, как много Вы сделали! Передайте поздравления господину Сталину, вождю советского народа!". Пить за здоровье Сталина я не собирался. Не знаю, что подумал Сталин, но бывший виноторговец Риббентроп, кажется, действи-тельно наивно уверовал в то, что он великий политический деятель. Но на то, что думает Риббентроп мне глубоко наплевать, мне требовалось только, чтобы Сталин, именно Ста-лин, поверил в нашу искренность. И, в конечном счете, я добился своего. Сталин отлично знает как управлять неорганизованным азиатским стадом, но как политик Сталин начисто лишен того, что имею я, Адольф Гитлер, лишен мистического, пророческого дара предви-дения будущего.

- В день его шестидесятилетнего юбилея я поздравил Сталина самыми теплыми слова-ми, которые смог найти в памяти, но писал их с болью и гневом в душе. Что стоило мне диктовать личное послание с просьбой принять самые сердечные пожелания, с пожела-ниями доброго здоровья Сталину и счастливого будущего народам СССР? Ты представля-ешь, Йозеф, скольких лет жизни, каких нервных усилий стоило написать подобное? - Гитлер замолк, сумрачно уставившись на носки начищенных сапог. На самом деле писал послание третьестепенный клерк, а фюрер, наскоро проскочив глазами текст, небрежно подмахнул документ.

- Последнее, личное и конфиденциальное письмо далось мне легче. Я уверял грузина, что войны не будет, что войска сосредоточены в Польше для отдыха и маскировки от анг-лийской авиации, что его опасения напрасны. Да, я лгал Сталину, но это – святая ложь! Я – честный человек! Ложь спасет жизни тысячам доблестных немецких солдат, в послед-ний раз перед боем подгоняющих в эти минуты амуницию и проверяющим оружие на пе-редовых бастионах борьбы с большевизмом. В ответ на письмо Сталин опубликовал Со-общение ТАСС. Он явно призывал к переговорам, но я отмахнулся от него словно от на-зойливой мухи. В тот день я был слишком занят. Я проводил последнее совещание по плану "Барбаросса" с генералами. Сталин, наивно думал затянуть переговорами время на месяц, на другой. Наивный хитрец! Если бы это удалось "Барбаросса" в текущем году уже никогда не состоялась. Он это понимал, но понимал и я. Мне пришлось бы переносить всё задуманное на следующий год. Сталин знает, что я не безумец, решившийся залезть в за-сасывающую топь русской осенней грязи, в ее зимнее холода и снежные метели. Я – не безумец и, потому, начну летом. Начну завтра. Точнее, уже через несколько часов. Йозеф, скоро мы станем свидетелями величайшего военного события мировой истории! Свидете-лями разрушения Сталинской империи зла. Фиксируй каждое мгновение, каждую минуту похода! Торопись - через пять, максимум восемь недель военная фаза закончится.

- Для моих генералов это будет означать конец войны. Или, по крайней мере, пере-дышку для подготовки следующего похода. Для меня, для Партии, для арийской идеоло-гии – начало борьбы. Прежде всего, сформированные отряды специального назначения, взвалят на плечи тяжелый, кровавый, но исключительно благородный труд очистки тер-ритории от расово неполноценных особей и идеологически вредных элементов. Евреи, цыгане и большевики должны уничтожаться по мере продвижения войск и оккупации районов боевых действий. Да, это грязная и тяжелая работа придется не по душе многим немцам с их чувствительными, сентиментальными и тонкими душами. Но подобная рабо-та необходима для преодоления интеллигентских атавизмов. Впрочем, часть ее выполнят подонки, набранные нами в батальоны типа "Нахтигаль" из отбросов местного населения, из наших собственных уголовников, из людей, так или иначе обиженных коммунистами. Для немцев мы, естественно, введем различные льготы и поощрения. Для "унтерменшев" из местных – используем в основном обещания, выполнение которых можно спокойно отодвинуть до момента полной победы над большевизмом. А после полной победы об обещаниях предстоит спокойно забыть. Ведь победителей не судят. Если кто-нибудь из этих недоносков решится вспомнить о таких глупостях, как, например, "Независимая Ук-раина", то в гостеприимных концентрационных лагерях "Стального Генриха" всегда най-дется теплое местечко возле печи крематория. Все это до мелочей отработано и отражено в директиве «Барбаросса».

- Вот эти исторические страницы, Йозеф! – Гитлер гордо потряс над головой пачкой листов. - Этому документу предстоит демонстрироваться в главном зале будущего Музея Истории тысячелетнего Рейха, его станут беречь и сохранять как святыню. Этот документ – и есть сама История.

- Директива № 21, дружище Йозеф, досконально разработана блестящими офицера-ми Генерального штаба под руководством Браухича и Гальдера. План "Барбаросса" ими доложен и утвержден мною еще в декабре. Сейчас конец июня сорок первого года. Сего-дня ночью всё изложенное на бумаге, претворяется в историческую реальность. Я учел уроки Наполеона и не повторю ошибки великого корсиканца. Вермахт достигнет стен Московского Кремля достаточно рано и закончит войну до наступления страшной русской зимы. На покорение большевистской России с лихвой хватит восьми недель. Основные силы русских сухопутных войск будут уничтожены в смелых операциях. Мы вгоним в те-ла русских неповоротливых армий сначала бронированные клинья танков Гудериана и Го-та, а затем их разнесут в кровавые брызги летчики Геринга. Отступление оставшихся бое-способными частей русских на широкие просторы России должно решительно предот-вращаться нашей пехотой и артиллерией. Взятые в плен солдаты - обращены в рабочий скот и затем тотально уничтожены в специально созданных лагерях как потенциальные носители большевистской заразы. Содержать миллионы военнопленных у нас нет ни воз-можности, ни потребности.

Монолог утомил. Гитлер, устало сгорбившись, по-старчески шаркая подошвами бле-стящих офицерских сапог, прошел к гигантскому серому камину и безвольно рухнул в глубокое кресло, освещаемое словно жадными языками дьявольского пламени мятущими-ся алыми пятнами. Воцарилось неловкое молчание. Дверь неожиданно отворилась. Не-слышно шагая по ковру начищенными сапогами, в салон вошел один из адъютантов Гит-лера и, прищелкнув каблуками, вытянул в партийном приветствии руку.

- Мой Фюрер, извините, но вы приказали всё с грифом "Барбаросса" докладывать неза-медлительно. Получено донесение от Рейхмаршала авиации Геринга. Участвующие в пер-вом ударе авиационные соединения, дислоцированные западнее Вислы, на малой высоте перебазированы на аэродромы вблизи границы СССР. Начало первого удара как и обу-словлено, назначено на 3.30 утра 22 июня. Бомбы загружены в бомбовые люки или закре-плены в наружных держателях под крыльями самолетов.

- Прекрасно. Передайте Рейхмаршалу мои поздравления и наилучшие пожелания успе-хов летчикам. Пусть он внесет корректировку и начнет не в 3.30, а ровно в 3 часа утра. Это время наиболее крепкого сна. Пусть большевики умирают во сне. Что еще?

- Сообщение из Штаба Объединенного Командования Сухопутных войск, мой Фюрер! "Пограничники окончательно передали позиции войсковым частям вермахта. Проволоч-ные и другие заграждения полностью убраны. Проходы к переправам свободны. Войска первого броска сосредоточены. Мосты разминированы диверсантами и агентами Абвера из особого полка "Бранденбург-800", переодетыми в советскую военную форму и форму органов НКВД. По мере возможности перерезаны линии телефонной, телеграфной, шес-товой и полевой связи во всей прифронтовой полосе. Засады с участием переодетых в со-ветскую военную форму украинских и белорусских националистов готовы перехватить командиров, связных и посыльных с донесениями. Артиллерия всех калибров выведена на огневые позиции, снаряды выложены возле орудий.

- Командующий первой группой войск генерал-полковник Клейст докладывает лично Вам, мой Фюрер: "Русские к отражению нашей атаки совершенно не готовятся. Наши войска бесшумно заняли исходные позиции. Приграничный город русских Сокаль не за-темнен. Русские оборудуют доты в обычном темпе, круглосуточно при полном освеще-нии. Они, судя по всему, ничего не предполагают и ни о чем не догадываются, успокоен-ные Заявлением ТАСС".

- Из группы "Центр" сообщают: "Наше наступление явится полной неожиданностью для противника. По донесениям агентов разведывательных групп, полевые укрепления русских или вообще не имеют гарнизонов, или имеют очень слабые гарнизоны. Упорное сопротивление можно ожидать только от гарнизонов немногочисленных законченных по-стройкой бетонных дотов, но и там практически нет орудий, установлены пулеметы, да и то далеко не везде".

- Командир второй танковой группы генерал Гудериан докладывает: " Нахожусь в пе-редовых частях моих корпусов. Войска полностью готовы к наступлению. Тщательное личное наблюдение подтверждает, что русские ничего не подозревают о наших намерени-ях. Во дворе крепости Брест, который просматривается с моего наблюдательного пункта видно, как под звуки оркестра происходит развод караулов. В парке возле клуба Красной Армии идут танцы. Береговые укрепления вдоль Западного Буга русскими войсками не заняты. Перспектива сохранения внезапности настолько велика, что я прошу разрешения отменить артиллерийскую подготовку".

- Отменять артиллерийскую подготовку категорически запрещаю! Чем больше мы убь-ем этих русских свиней в первый момент - тем лучше! Меньше возни с содержанием и фильтрацией военнопленных. В остальном – передайте генерал-полковнику мое удоволь-ствие и благодарность за прекрасно проведенное сосредоточение и развертывание войск. Можете идти.

Адъютант четко повернулся и удалился также бесшумно как вошел.

- Стараются. Докладывают. Видишь, как безупречно сработала машина Генерального штаба. А ведь вначале, Йозеф, штабные генералы, все эти новоявленные Мольтке, Люден-дорфы, Клаузевицы и Шлиффенбахи не верили скромному фронтовому ефрейтору. Счи-тали, что втягиваю Вермахт в авантюру. Теперь - поверили. Теперь обратной дороги нет и они пойдут до конца. До победы. До волн Каспийского моря и Индийского океана, до предгорий Урала и опушек Сибирской тайги. Время, месяцами длившихся тяжелых раз-думий, прошло, Йозеф. Гнетущее последние полгода постоянное нервное напряжение за-кончилось принятием самого трудного в моей жизни решения. Борьба на Востоке пред-стоит тяжелой. Но она не станет продолжительной, а потому я не сомневаюсь в крупном успехе. Зимовать мои солдаты устроятся в Москве, а питаться - продуктами Украины. Так или иначе, но ситуация разрешилась. Мне надоел это противоестественный вечный пат со Сталиным. Если я не нападу на него в этом году, он нападет на меня в будущем. Решение принято, отменить его уже невозможно и я вновь чувствую себя внутренне свободным. Сотрудничество со Сталиным всегда было лишь хитрым азиатским обманом с его сторо-ны и сильно тяготило меня.

Гитлер словно забыл, что всего несколько минут назад восторженно рассказывал, как легко и изящно, ему удалось обмануть простофилю Сталина. Геббельс отметил этот факт, но тут же решил, что для истории сей малозначительный момент выпячивать совершенно необязательно.

- Это странное сотрудничество прямо противоположных, взаимоисключающих друг друга идеологий и мировоззрений морально угнетало меня. Теперь Рубикон перейден, и я вновь свободен. – Продолжил тем временем вещать Гитлер из глубины кресла.

Неожиданно фюрер вскочил и ткнул в кнопку вызова адъютанта.

- Напомните, что Риббентропу необходимо немедленно позвонить Шулленбургу и пе-редать русским формальный повод объявления войны. Он обязан звучать следующим об-разом: "Националистская Германия решила предупредить готовящееся нападение рус-ских...". Время объявления войны – три часа утра двадцать второго июня. Мы не должны дать русским время опомниться.

Гитлер вновь устроился в кресле и продолжил, обращаясь уже к Геббельсу. - А ведь как хотелось этому лощенному паркетному шаркуну-аристократу, этому дипломату ста-рой, еще кайзеровской выучки, отговорить меня, убедить отказаться от принятого реше-ния. Бисмарком укорял, старый пачкун. В конце апреля он пронюхал кое-что о "Барбарос-се", обгадился со страху и добился встречи со мной. Ты представляешь, Йозеф, он совер-шенно открыто посмел заявить, что наши планы войны с СССР являются сплошным безу-мием, что сейчас не время думать о войне, что война с Россией приведет нас к националь-ной катастрофе. Он посмел даже написать мне личное письмо, этакую грязную бумажонку перепуганного еврейского приспешника-плутократа.

Возмущенный Гитлер одним рывком выпростал непропорционально длинное, но с ко-роткими ногами, туловище из серого замшевого влагалища кресла. Встав на ноги, он зло притопнул каблуком высокого, до колена сапога и грязно выругался.

- Но я удачно обманул пройдоху Шулленбурга, Йозеф. Ты ведь знаешь, я не только талантливый художник и прекрасный архитектор. Я еще и гениальный актер. Вот и в тот раз, я ласково, почти нежно, положил ладони на плечи паркетного пачкуна и немного, со-всем по-дружески, сжал его тело под черной тканью фрака своими жесткими солдатски-ми пальцами. Я прямо и честно, долгим, гипнотическим взглядом посмотрел ему в глаза, и сказал, что не намерен начинать войну против России. Он убрался вон весьма обрадо-ванный и поспешил выболтать эту "добрую" новость еврейским и грузинским дружкам в Кремле.

- Но сейчас не средние века. Сегодня не дипломаты играют перед войной главную роль, а разведчики. Мой великолепный лис Канарис, мой молодой, но мудрый, словно змий Шеленберг, мой твердый как кремень верный партиец Гейдрих, даже старый доб-рый Мюллер, перешедший в гестапо из полиции, вот кто поставляет мне самую достовер-ную, самую точную информацию о русском глиняном колоссе без головы. Вот на чьих сообщениях основал я свой план, решение напасть на большевистское гнездо. Этим лю-дям, а не дипломатам старой школы верю как самому себе.

- Я, фюрер немецкого народа, Адольф Гитлер дал моим генералам новую военную доктрину, доктрину победы. Главное - не считать толп противника, стоящего перед то-бой, не пересчитывать их танки, пушки, укрепления. Не вынюхивать их, так называемый, моральный дух. Главное нападать! Быстро! Словно удар молнии! Молнии не нужна ди-пломатия! Нужно только одно - бесконечно и безоговорочно верить воплощению силы и гению духа немецкой нации, духа арийской расы победителей, верить Адольфу Гитлеру! Наследникам непобедимых духов Валгаллы, страшных и неукротимых Нибелунгов про-ще забыть старые традиции рыцарских времен и наносить страшные удары на широком фронте! Таком широком, чтобы противник не мог заранее предвидеть направление глав-ного удара. Расчленять броневыми танковыми клиньями кровоточащую плоть вражеской пехоты! В каждом маневре войск, в каждой операции реализовать твердость духа герман-ского солдата, помноженную на превосходство мысли германского генерала. Главное – воля к победе, к разгрому противника. Если каждый солдат безоговорочно и безраздельно верит в провидение и волю Фюрера – то его воля к полному разгрому противника обяза-тельно, бесповоротно приведет к победе!

- Сталин ждет меня на Украине. Да, собственно говоря, он вовсе не ждет меня! Но если и ждет, то думает, что я сломя голову рванусь к пшенице, молоку, маслу, руде, к его заво-дам и угольным копям. Именно там он сконцентрировал азиатские орды необученных, малограмотных, безынициативных солдат под командованием безграмотных командиров, трясущихся перед мясниками Берия, более чем перед всей немецкой армией! Главный удар немецких армий, нацелен на Москву и позволит сразу же поставить в самое невы-годное положение толпы, собранные на Украине. Сталин, естественно, решится принять бой в Белоруссии. Он психологически не способен на тонкое военное решение об отходе за Днепр. Он зубами вцепиться в приобретенное по Пакту пространство. Отойти, отсту-пить, оставить мне без боя весь район до Днепра? Нет, на такую хитрость он не способен. Вермахт, словно баварский колбасник, перемелет весь приготовленный к разделке чело-веческий фарш.

- Кавказское упорство Сталина определенно способствует решению нашей задачи. Танковые клинья Гудериана и Гота в считанные дни окружат и уничтожат малоподвиж-ные соединения русских. А примитивно мыслящие красные генералы, не способные и ша-гу ступить без инструкций из Кремля, не сумеют и не посмеют отвести войска. Я читал их Полевой Устав. Там нет слова "отступать", нет слова "отступление". Они не учились и не умеют отступать. Они считали, что придут воевать на немецкой земле, малой кровью и сильными ударами. Я научу их поспешному, суматошному отступлению, научу бегству с поля боя. Русские станут удирать от немецких гренадеров точно так же, как неорганизо-ванные орды их предков славян, убегали от закованных в сталь тевтонских рыцарей. Весь южный фланг русского фронта, одновременно с поражением на западном фронте, просто гнилой грушей свалится к ногам победителя.

- Кстати, сейчас погода на Украине стоит не самая лучшая, урожай еще не созрел и мы, поэтому, очень рассчитываем на получение большей части этого урожая. – Деловито добавил, секунду помолчав, Гитлер.

- Люфтваффе Геринга уничтожит живую силу противника! Немецкие танки разорвут его фронт! Мои гренадеры разгромят и подавят очаги сопротивления! Я не дам Сталину времени подтянуть людские и материальные резервы из глубин азиатской России, из Си-бири и Дальнего Востока. Потом, после захвата Москвы, Ленинграда, Украины и Кавказа, после окончательного решения русской проблемы, последует прорывы в Египет и Индию.
Конец России как государства на деле означает конец владычества Британской Империи и положит реальное начало Тысячелетнего Рейха. Ты, мой верный товарищ по борьбе Йо-зеф Геббельс, после французской кампании назвал меня величайшим полководцем всех времен и народов. Теперь приходится отрабатывать оказанное доверие! – Рассмеялся Фю-рер.

- Поверишь или нет, но Сталин, этот начетчик и семинарист недоучка, возомнил себя военным лидером. Агентура донесла мне содержание последнего выступления Сталина. Грузин красовался перед выпускниками военных академий в большевистском логове, в Кремле, в городе Москва. Собравшиеся в огромном зале, еще не ощутили на своей шкуре последствий моего решения смести эту страну с карты мира, а на месте их столицы устро-ить огромное искусственное море. Говорили много и с уморительно серьезными лицами. Агенты Абвера доложили, что речь Сталина длилась сорок минут. Вождь красных похва-лялся новыми дивизиями, танковыми и моторизованными корпусами, современными са-молетами и танками. Он говорил о достижениях Красной Армии! Какие могут быть дос-тижения в армии где после кровавых чисток большинство офицерского состава представ-ляют люди либо без военного образования вообще, либо выпускники краткосрочных кур-сов и неполных пехотных училищ? Неужели эти серые болваны всерьез попробуют тя-гаться с германской армией? С прусским офицерским корпусом, пропитанным непобеди-мыми идеями национал социализма? С генералами немецкого генерального штаба? Да у русских начальники дивизий и корпусов прослужили меньше года на подобных должно-стях! Капитаны - командуют полками, перепрыгнув должности батальонных командиров. Ротные и взводные - не умеют пользоваться картами. Командиры батарей - не обучены стрелять с закрытых позиций. Их танками и самолетами некому управлять. При подготов-ке плана "Барбаросса" я вначале исходил из срока пять месяцев, но теперь я сократил срок проведения боевых действий до пяти недель. Через пять недель вермахту просто не с кем окажется воевать!

- Сталин не был бы Сталиным, не ударившись в теоретизирование перед слушателями о современной войне, о причинах побед немецких войск. Скрипя сердцем, сквозь зубы он процедил, что германская армия сегодня лучшая в мире по технике и по организации. Он признал непреложный факт, а, следовательно, признал мой, Адольфа Гитлера, полковод-ческий гений. Но причины поражения англичан и французов красный вождь нашел не в провидческой гениальности Фюрера, вознесшей его над немецкой нацией. Он обнаружил причины поражений в том, что французы и англичане, мол, слишком долго почивали на лаврах. Что французы пренебрежительно относились к армии, не заботились о ней. Что французские женщины не любили солдат и офицеров, не желали выходить за них замуж! Какая чушь! Какое фарисейство! "Армию нужно лелеять!", - заявил этот лицемер, собст-венными руками вырезавший цвет русского офицерства.

- Кстати, именно этот довод убедил колеблющихся генералов перед принятием плана "Барбаросса". Я заявил им: "Первоклассный состав высших советских военных кадров ис-треблен Сталиным в 1937 году. Таким образом, необходимые умы в подрастающей смене пока отсутствуют. У них нет сегодня хороших полководцев!". И генералы согласились со мной.

- Сталин, на сборище в Кремле, задал слушателям риторический вопрос: "Действи-тельно ли германская армия непобедима?". И сам же нагло ответил отрицательно. Ничего, очень скоро я помогу ему познать истинную силу и непобедимость немецкой армии. Он на своей шкуре узнает какие "хвастовство", "зазнайство", "самодовольство" царят в рядах моих солдат. Он поймет, что я не стою на месте, а ежедневно забочусь о немецких воинах, ежедневно совершенствую армию.

- Вся немецкая армия боготворит Фюрера! – Выкинул руку в приветствии Геббельс и попытался прищелкнуть по военному каблуками. Получилось комическая пародия на бра-вого служаку.

"Лучше бы ты, кривобокий шут, этого не делал" - недовольно поморщился Гитлер. - "Сбил, дурак, весь высокий пафос происходящего". Но лишь ласково улыбнулся, а вслух, словно ничего не произошло, сказал другое. - Я приказал заморозить все военные проек-ты, рассчитанные на реализацию в срок более чем полгода. Даже если это потенциально прекрасное оружие, то оно, в любом случае, нам никогда не понадобиться, ибо им не с кем воевать. Все эти мечтатели ракетчики, атомщики с их идеями сверхмощной бомбы, конст-рукторы реактивных аэропланов смогут подождать. Пусть пока займутся мужским делом, наберутся солдатского опыта, повоюют в пехоте, артиллерии, авиации. Не беда если зама-рают сапоги в пыли русских дорог, зато потом омоют их в водах Днепра и Волги. А далее - посмотрим. Возможно, в перспективе, в случае войны с Америкой, подобные изобрете-ния действительно могут пригодиться. Но не раньше. Ибо Америка от нас очень далеко, отделена океанами и с падением Англии подобраться на расстояние прямого выстрела, а тем более угрожать нам с воздуха, она не сможет.

- Но, вернемся к сборищу в Кремле. – Неожиданно вспомнил интересные детали аген-турного донесения Гитлер.

- Как обычно к полуночи все русские перепились. Сталин размахивал руками и кри-чал, что он не пацифист, что он - только против несправедливых империалистических войн, против порабощения трудящихся. Он вопил, что горой стоит за войну революцион-ную, за справедливую войну в защиту социалистического Отечества. Ну-ну, я посмотрю как товарищ Сталин сможет организовать такую войну рука об руку со своим угнетенным народом. Не успеет начаться немецкое наступление, как тысячи русских мужчин и жен-щин побегут с цветами и хлебами обнимать и целовать немецких солдат. Германские су-ровые воины покажутся несчастным людям освободителями от гнета большевиков. Пусть это наивное заблуждение продлиться как можно дольше. Почему, спросишь ты? Потому, что я, Адольф Гитлер, не намерен освобождать русских и украинцев, прочих татар и кир-гизов. Я даже прикажу не разрушать на первых порах сталинские колхозы, ибо посредст-вом их легче организованно вывозить продукты питания в Рейх. Я если от чего освобожу этих недочеловеков, так только от еды и одежды.

- Пока шло сборище Сталин пил тост за тостом, прославляя наступательную войну. Он кричал, что Красная Армия современная наступательная армия. Ничего, я научу его от-ступать. Сталин – мастер пропаганды собственных решений, гений политической интри-ги, специалист по осторожным закулисным маневрам. Но я тоже специалист в этих вопро-сах. Именно поэтому я немедленно довел полученные сведения о наступательном порыве Сталина до наших генералов. Вообще, я не зря постоянно подводил их к мысли о возмож-ном превентивном ударе русских, а умница Канарис исподволь пичкал Генеральный штаб полуправдивыми сообщениями о готовности Красной Армии к скорому наступлению. Я не давал генералам иного выхода, как сделать все возможное для упреждения этого мифи-ческого похода красных. И я добился своего, немецкие генералы сработали как всегда профессионально, превосходно.

- У Сталина был единственный, весьма иллюзорный шанс если не победить, то, по крайней мере, остановить Вермахт, нанеся удар первым до конца мая. Тогда в Польше располагались только пехотные дивизии, а все танковые и моторизованные оставались на Балканах. Практически не имелось и боевой авиации, работавшей по целям в средиземно-морье, но он упустил этот шанс. Я свой не упущу. Неделю назад, я, Адольф Гитлер, Фю-рер немецкого народа, напутствовал генералов – командующих группами армий, армия-ми, танковыми группами словами: "Мои генералы, мои герои! Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция только тогда будет иметь смысл, если мы одним ударом разгромим это государство и навеки лишим русских их государственности. Вторая цель операции – уничтожить жизненную силу Росси. Её народ! Ярости и воли к сопротивлению русским хватит на один-два дня, максимум на неделю. После этого боевой дух русских орд ослабнет, они перестреляют евреев, командиров и комиссаров и с оркестрами во гла-ве полковых колонн дружно и весело пойдут маршем в плен. Глиняный колос Советского Союза рухнет к нашим ногам и я очищу от этого праха подошвы сапог о поверженного врага – Иосифа Сталина. Итак, до встречи на параде на Красной площади в Москве!". На следующий день я отдал войскам шифрованный сигнал "Дортмунд", означающий начало войны против большевистской России в три часа тридцать минут 22 июня 1941 года.

- Теперь, Йозеф, первым во всем мире послушай, мое историческое обращение к немец-кому народу. - Уже нормальным голосом, без проскакивавших ранее свойственных пуб-личным обращениям истерических ноток, по-деловому сообщил Гитлер. Вождь взял в ру-ки текст Декларации, отпечатанный на специальной машинке с крупным шрифтом. Вож-дю нации не пристало носить очки. Отодвинув лист на расстояние вытянутой руки Фюрер начал читать непривычным Геббельсу, безжизненным, картонным, лишенным обертонов голосом: "Германский народ, национал-социалисты! Господа, товарищи по борьбе и по партии! Напряжение между большевистской Россией и Рейхом сделались нетерпимым ...".

Гитлер устало, механически произносил слова Декларации. Он сам не понимал, поче-му завершая апофеоз исторического дня, произносит высокие слова практически без вы-ражения, монотонно, без иссякшего эмоционального подъема, без привычного вдохнове-ния.

" ... Германский народ! Национал-социалисты!
После тяжелых размышлений, когда я был вынужден молчать, в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью. Москва пре-дательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего Договора о Дружбе. Сейчас приблизительно сто шестьдесят русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель продолжаются непрерывные нарушения этой границы. Ночью 18 ию-ня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки.

Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. Принимая на себя тяжелые обязательства, я служу делу мира в этом районе, обеспечивая безопасность Европы и защиту всех стран Европейского континента. Сегодня я решил передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!".

Время близилось к началу первого военного дня. Усталость взяла свое и Гитлер ре-шил отдохнуть, предварительно отдав приказ о перебазировании личного штаба ближе к фронту, в новую, специально оборудованную для фюрера ставку под кодовым названием "Волчье логово" в Восточной Пруссии. Туда, где на бетонных стенах многоярусных под-земных бункеров, заранее вывешены плакаты с призывом "Русские должны умереть, чтобы мы могли жить!".

Отпустив Геббельса, Фюрер отправился спать. Но верный и бескорыстный Палладин Йозеф Геббельс заснуть не смог. Он вернулся в отведенные ему как министру пропаганды апартаменты и, усевшись за огромный письменный стол в кабинете, постарался проанали-зировать, осмыслить происшедшее, понять настоящее и предугадать будущее. Равно как и определить собственное, уникальное, место в водовороте исторических событий, захлест-нувших мир.

- Почему, Адольф столь взволнован? Зачем раз за разом при каждом новом повороте разговора возвращался к личности Сталина? Разве ему и так не ясно, что Сталин очень скоро окажется повержен к его стопам, что Сталина удалось провести, переиграть, словно наивного горского простака? Неужели Гитлер в глубине подсознания не уверен в пра-вильности принятого решения? Неужели сомневается? Может, Адольф просто красовал-ся? Лишний раз подчеркивал, какого матерого зверя ему удалось окутать сетью? Но если зверь столь могуч и страшен, то достаточно ли только изловить его, заманить в ловушку? Хватит ли сил и мужества у охотников насадить его на стальной крюк и насладиться ви-дом издыхающего чудища?

Геббельс прекрасно понимал, зачем великий человек, фюрер Германии и будущий вождь всего мира Адольф Гитлер таскал его за собой, для чего предназначался нескон-чаемый, сумбурный, эмоциональный монолог. Не для него, хромого, малорослого, иска-леченного судьбой человека, пусть и старого соратника по Движению, а для журналиста, обладающего потрясающей способностью воплощать на бумаге самые невероятные вещи, для "золотого пера" Германии. Для потомков.

- Что тут поделаешь. – Вздохнул, опустив голову на сцепленные пальцы рук Йозеф. – С моей ногой, лицом и фигурой в вожди лучше не соваться. Судьба уготовала иное - роль певца за сценой. И, кто знает, возможно, как в некоторых оперных постановках, ария, ис-полненная таким певцом, запоминается и остается на слуху поколений, когда уже и сама опера и ее солисты давным-давно забыты.

Министр Пропаганды еще раз перечитал дневниковые записи.

- Придется редактировать. Слава Богу, Адольф часто и быстро забывает сказанное. Конечно, не основную мысль, с этим у него всё в порядке, нет, он забывает наслоение, оформление этого главного. И в этом моя удача. Дневниковые записи удастся отредакти-ровать. Убрать повторы. Сделать речь более упругой, конкретной, эффектной. Придется сократить его обращения к мистическим силам и усилить роль стального национального немецкого, арийского духа и непоколебимой воли к достижению победы. Именно эти ка-чества национал-социалистов и стоит акцентировать.

Геббельс вновь раскрыл блокнот, заполненный мелкими, упрямыми, аккуратными ря-дами.

- Будь я вождем, сказал бы и меньше, и чеканно, и изящнее. Мысли изложил рельеф-нее, и логика оказалась бы строже. Но, чего не дано, того не дано. Единственно, что смогу сделать наверняка, это описать проделанную титаническую работу на предваряющих со-бытия сегодняшнего дня страницах.

Геббельс резко поднялся. Оттолкнув назад темное готическое кресло с высокой, не-удобной спинкой. Вышел из-за стола, снял с полки томики дневника, посвященные пре-дыстории нападения на СССР. Он вел дневник день за днем, настойчиво и аккуратно, по-нимая, что именно на этих, возможно пожелтевших к тому времени страницах историче-ских летописей, будут воспитываться новые и новые поколения арийской расы.

Быстро перелистав страницы, нашел то, что искал, то – что подчеркивало его, Геббель-са великий вклад в дело победы над сталинской Россией.

Запись от 24 мая: " Я прилежно распространяю через нейтральную прессу слухи о вторжении в Англию. Надеюсь, что тот, для кого слухи предназначены, попадется на эту наживку. Р. (тогда еще ему приходилось маскировать это слово даже в своих дневниках) – будет расчленена!"

На следующий день он записал: " Слухи действуют! Ура! В Англии царит невероятная нервозность. В отношении Р. нам удалось осуществить великолепный информационный обман! Обилие "уток" приводит к тому, что за рубежом, кажется, вообще перестали пони-мать, где правда, где ложь. Это именно та атмосфера, что нужна нам накануне вторже-ния".

Запись, сделанная в конце мая гласила: " ... в Москве продолжают играть в отгадки. Сталин, возможно, начинает о кое-чем догадываться, медленно прозревать. Впрочем, он всё еще смотрит на события как кролик на удава".

Строчки, сделанные днем позже, убеждали, что план "Барбаросса", полное содержа-ние которого до него, впрочем, не посчитали нужным довести, разворачивается во всю мощь. Но население и армия о нём пока не догадываются. Министерству Пропаганды представит трудная задача, в условиях строжайшей конспирации и маскировки мобили-зовать, настроить на военный лад всех немцев. И, в первую очередь, аппарат министерст-ва Пропаганды. Тут Геббельс не удержался и немного пококетничал, якобы опасаясь ут-ратить собственный престиж в дымовых облаках лжи и вымыслов.

Пошел последний предвоенный месяц. Первого июня Геббельс описывает совещание в министерстве и то, как хитроумно акцентирует внимание на вторжении в Англию, наво-дит даже собственных сотрудников на фальшивый след. Всех, поголовно, кроме двух са-мых преданных и надежных.

Несколькими днями позже ему удалось запустить в печать западных стран слух о пред-стоящем заключении военного пакта Берлин-Москва. Правда, возможно, тут он малость пережал, перестарался, ибо англичане вообще никак не среагировали, а русские немед-ленно кинули послов опровергать в личных беседах бред немецкого министра.

Апогеем дезинформации послужила, подготовленная совместно с отделом контрраз-ведки ОКВ и написанная лично с одобрения и согласия Фюрера статья "Крит как пример", где писал он, что высадка героев-парашютистов на Крите являлась последней, генераль-ной репетицией атаки на Англию. Номер "Фелькишер беобахтер" немедленно конфиско-вали. Настолько быстро, что из всего тиража недосчитались всего нескольких экземпля-ров. Но эти-то несколько газет и являлись главной основой задуманного спектакля, ибо попали прямиком на столы руководителей разведок всех заинтересованных сторон и те доложили содержание статьи и историю конфискации номера главам правительств. "В этом смысл предпринимаемой акции. Всё должно служить одной цели – маскировке дей-ствий на Востоке и в этом плане статья – образец хитрости!".

14 июня. " ... Дело сделано! Большая сенсация! Английское радио заявило, что выступ-ление немцев против России – пустой блеф! За ним скрывается подготовка к вторжению на острова. Такова главная цель провокации! В мировых новостях царит полнейшая не-разбериха".

Геббельс вспомнил еще одну подробность того дня и мелким почерком аккуратно вписал на свободном месте: "... Во время передачи на английском языке, которую вел "лорд Хау-хау" по нашему радио, во время оценки им возможности вторжения мы пре-рвали диктора на полуслове, имитируя вмешательство цензора. Это добавило англичанам тревоги!"

Обман удался. Телеграммы информационных агентств полетели во все страны мира, воюющие и нейтральные. Этому успеху несказанно рады и Фюрер, и Йодль. Они пребы-вали просто в восторге!

Не останавливаясь, он перешел к новому потоку дезинформации, запустил слух о предстоящей встречи Сталина и Гитлера в Берлине, о массовой пошивке красных флагов, о репетициях демонстраций детей и прочей ерунде. На эту удочку попался даже руково-дитель Германского трудового фронта и видный член руководства НСДАП Лей, позво-нивший в Министерство пропаганды и потребовавший добавочной информации. Он, Геб-бельс, дал ему требуемое и не стал разубеждать. Пусть и Лей поработает на общее дело.

16-го июня Фюрер пригласил Йозефа к себе в Рейхсканцелярию, но попросил пройти через черный, невзрачный вход, чтобы никто его визита не заметил, а если и заметил, то подумал бы лишь об опале, в которую угодил незадачливый говорун Геббельс. Гитлер принимал Геббельса очень тепло и дружески: "Твоя статья, Йозеф, дала нам нужную пе-редышку в лихорадочных приготовлениях. Наступление на Россию начнётся, как только закончится сосредоточение сил. Это произойдет в течение примерно недели ... Заявление ТАСС от 14 июня, это свидетельство страха Сталина, который дрожит перед надвигаю-щимися событиями!".

Геббельс распространял слухи до самого последнего дня, но тема России неожиданно вырвалась из-под его контроля и заполонила страницы английских и американских газет.

17 июня: " Слухи о России приобретают невероятный характер. Их диапазон – от ми-ра и до войны. Для нас это хорошо. Слухи – наш хлеб насущный".

Последнюю запись, на последней мирной странице он сделал утром 22-го июня: " Тема России перекрывает все другие темы в мировых новостях, но все блуждают в соз-данных мною потемках!".

- Потомки прочтут и оценят вклад Геббельса в общее дело победы! – С долей патети-ки подумал министр, захлопнул дневник, скинул на пол ортопедический ботинок с боль-ной ноги, стянул и швырнул на спинку кресла измявшиеся за хлопотный день рубашку и брюки. Затем задумался на мгновение. Нервное напряжение, мысли о великом - вызвали земное, плотское возбуждение. Йозеф скинул трусы и, пройдя голым на цыпочках каби-нет, вошел в спальню, поднял перину и подкатился под крутой бок Магды. Маленькие жадные пальцы быстро и привычно обшарили упругое тело спавшей из гигиенических со-ображений раздетой бывшей чемпионки. Она вздохнула и, не разлепляя смеженные сном глаза, перекатилась с правого бока на спину, раздвинула ноги. Желание мужа для немец-кой женщины – дело, конечно, святое, но раскрывать глаза и полностью просыпаться для выполнения супружеской обязанности, совершенно необязательно. Министр забрался сверху и очень быстро достиг облегчения. Полежал еще немного, наслаждаясь теплом те-ла жены снизу и перины сверху, а затем скатился на простыни и удовлетворенно прикрыл глаза.

- Жаль, что из-за всей этой предвоенной беготни я забыл, когда встречался последний раз со своими бесподобными актрисульками. С умелыми и чувственными девочками, знающими, в отличие от добропорядочной коровы Магды, самые восхитительные и при-ятные штучки и способы любви, от французских до экзотических японских и индийских. – Блаженно подумал Геббельс. – Ничего, через пару недель победим русских, и жизнь вновь войдет в привычную колею ...




Глава 3.

Сэр Уинстон Черчилль.
Премьер-министр кабинета Его Королевского Величества. Летняя загородная рези-денция Чекерс. Великобритания.


Серый аккуратный столбик пепла неожиданно обвалился вниз и неопрятно призем-лился на толстой ноге, обтянутой темной дорогой шерстью штанины немного помятого костюма. Костюма, добротного, консервативного идеально британского покроя, бывшего несказанно модным в последние годы властвования королевы Виктории. Подобное недо-разумение случалось с Премьером невероятно редко. И среди друзей, и среди врагов его имя, кроме всего прочего, ассоциировалось с потрясающим умением докуривать сигару до конца, не уронив ни горстки пепла. Сие не являлось вымыслом или легендой, а полно-стью соответствовало действительности. Умением этим премьер-министр тайно весьма гордился, ибо подобное являлось достоянием лишь небольшой горстки истинных любите-лей дорогих сигар, отличавших элиту от безликой массы нуворишей и дилетантов, курив-ших сигареты, папиросы и даже самые разнообразные трубки.

Щепоть легкого пушистого пепла малой горсткой отклонилась от полета основной час-ти столбика и спланировала на лист бумаги, по которому минуту назад легко скользило перо сэра Уинстона. Черчилль, словно большой обиженный ребенок переросток, надул толстые щеки и сквозь собранные дудочкой губы резко выпустил воздух на только что законченное послание. Поверхность бумаги вновь обрела девственную чистоту, нарушае-мую лишь линиями строк, стройными, словно строгие шеренги шотландских Его Вели-чества гвардейцев, выстроенных на плацу у Виндзорского дворца. Сугубо конфиденци-альное письмо предназначалось для глаз лишь одного человека, и адресовано лично Пре-зиденту Соединенных Штатов, Франклину Делано Рузвельту.

Отведя в сторону, столь опозорившуюся руку с зажатой между указательным и сред-ним пальцами сигарой, Черчилль пальцами свободной руки прихватил кончик листа и, приподняв до уровня глаз, вновь внимательно перечитал написанное.

"Бывший моряк Президенту.

Как Вы знаете, я счел долгом употребить все силы, дабы пробудить страну перед ли-цом смертельной опасности. Мои усилия не пропали даром и сегодня все партии от со-циалистов до консерваторов, все верующие и атеисты, все протестанты и католики, евреи и христиане сплотились воедино. Нас всех объединила одна цель, одно убеждение, что жизнь Британии, ее слава, ее миссия достижимы только с помощью национального един-ства. Какими бы различными ни были наше призвание и общественное положение, нас роднит то, что мы полны решимости защищать наш Остров от тирании и агрессии.

Более того, насколько это в наших силах, мы намерены протянуть руку помощи всем тем, кто согласен бороться, в первую очередь тем, кто находиться в непосредственной опасности. Мы полны решимости сражаться и отвергаем любое гнусное и растленное по-раженчество во всех его видах и обличьях.

Мы прилагаем и будем в дальнейшем прилагать все силы и использовать все средства для дела спасения цивилизации от разрушительных и смертоносных ужасов нового не-мецкого порядка, навязываемого миру Гитлером и Муссолини. Гитлер и Муссолини – оба диктаторы, оба – люди необычной силы внушения и выдающихся ораторских способно-стей. Это очевидно, иначе они не смогли бы захватить власть в своих странах и стать во главе ослепленных и одураченных народов. Для остального человечества, не поддавшего-ся завораживающему магнетизму их обманных речей и лживых лозунгов, еще никогда выбор между благословением и проклятием не стоял в столь простом, наглядном и даже грубом виде.

Особенно это становится ясно теперь, когда безумие диктаторских держав воистину достигло предела и готово разрядиться новым гигантским взрывом. Взор Гитлера устрем-лен на восток, туда где находится великая держава Россия. Я не уверен, что лидер этой страны в моральном плане очень сильно отличается от остальных современных европей-ских диктаторов. Я совсем не уверен, что Сталин и его правительство стремятся к миру и взаимопониманию с остальными свободными странами. По крайней мере, в том смысле, который вкладываем в это понятие мы с Вами, господин Президент. Но, так или иначе, а именно Россия представляет сегодня огромный фон и противовес диктаторским режимам центральной Европы.

С другой стороны, цели Гитлера в отношении России вполне однозначно определены еще в его одиозной программной книге. Пакт Риббентропа - Молотова только отодвинул, но никак не отменил завоевание жизненного пространства на Востоке. По весьма точным данным, полученным нашей разведкой, время мирного сожительства Сталина и Гитлера закончилось. Обе страны стоят на пороге войны. Вся разница в том, что выбор времени и места для нападения, а, следовательно, и первый тактический успех, принадлежит Гитле-ру. Сталин, после позорной финской компании, страшится войны и всеми правдами и не-правдами старается оттянуть ее начало. Он попытался пристроить Гитлеру кровососную югославскую пиявку в мягкое подбрюшье на Балканах. Это вполне соответствовало и нашим стратегическим интересам, но, увы, длительного кровопускания не получилось и сегодня, пусть и с пятинедельной отсрочкой, войска Гитлера вновь изготовились к вос-точному походу.

Я считаю, что мы должны рассматривать нынешние лето и осень как месяцы, в тече-ние которых противостояние в Европе достигнет смертельной остроты. Я уверен, что зав-тра мы вступаем в смертельный период, более тяжелый и более насыщенный трагически-ми событиями, чем все те периоды истории, которые мы когда-либо переживали в это наиболее трудное и тревожное время.

Вступление России в войну, естественно, нам на руку. Но мы были бы близорукими глупцами, если бы решили первыми идти на поклон к русским, не дожидаясь удара по ним Гитлера. Нам, безусловно, незачем идти на поклон к Сталину, демонстрируя тем свою временную слабость. Нам, увы, не приходилось и рассчитывать на то, что русские пер-выми нанесут предупредительный удар по немецким войскам. Это наступление создало бы для свободных народов исключительную, уникальную политическую предпосылку, развязывающую свободу дальнейших действий. Но мы оказались бы в совершенно неле-пом положении, если бы после нападения на Германию, стали чинить ненужные препят-ствия присоединению великой русской массы к делу сокрушения нацистской агрессии. А моральные аспекты подобного, в случае превентивного удара Сталина, несомненно, про-явились бы и насторожили мировое общественное мнение.

Война с Россией представляется Гитлеру, обнаглевшему от собственной безнаказанно-сти и временных, но, увы, весьма значительных, военных успехов, делом нескольких ме-сяцев. Он считает возможным покончить со Сталиным молниеносным "Блицкригом", ра-зорвав неповоротливые советские стрелковые войска бронированными клыками танковых ударов. Гитлер глубоко заблуждается.

Счастье в том, что нам противостоит ничтожный по истинному образованию и мелкий по интеллекту человечек, выбившийся в силу невероятного стечения обстоятельств, ог-ромной воли и недюжинных ораторских способностей в вожди нации. Гитлер отметает, а точнее уже отринул, все достижения немецкой классической военной науки и политики. Он презирает опыт Наполеона и Бисмарка, военную теорию Мольтке, Клаузевица, Шлиф-фенбаха. Гитлер всерьез считает, что единственный в мире военный гений, это его, Адольфа Гитлера, гений, основанный на мистических видениях. Он не понимает, что до сих пор все его военные успехи объяснялись не столько его военными заслугами, сколько нашими просчетами и неудачами.

Увы, но нечто подобное, даже в большей степени, можно сказать и о нашем потенци-альном союзнике, Иосифе Сталине. Если немецкий вождь, непризнанный и необразован-ный самоучка художник из венских низов, то его потенциальный противник – тбилисский босяк из недоучившихся семинаристов. Но, что поделаешь, в смертельной схватке союз-ников не выбирают. Русский и немецкий народы сделали роковой выбор, возвеличив и вознеся над собой этих злобных, жестоких негодяев, этих потенциальных неудачников, поставили во главе стран и народов, вверили их нечистым рукам судьбы всего человече-ства. Этот злосчастный выбор, видимо, и определит дальнейшую судьбу России и Герма-нии не только на ближайшие годы, но и на многие последующие десятилетия.

Сегодня в Германии все население, все мужчины и женщины запряжены в колесницу войны. Даже дети поголовно охвачены военизированными организациями. Все их помыс-лы сосредоточены на утверждении превосходства расы и на покорении более слабых, бо-лее усталых или менее решительных рас. В лице Германии мы имеем сегодня проблему, пришедшую к нам из тьмы средневековья – расовые гонения, религиозная нетерпимость, подавление свободы слова, представление о гражданине, как о простейшей, бездушной частице государства.

В России происходит нечто подобное и все поголовно охвачены безумием больше-визма. Все несогласные с коммунистическими догмами либо уничтожены, либо упрятаны в далекие сибирские лагеря, где умирают на непосильной работе. Частного предпринима-тельства нет, все труженики загнаны или в цеха заводов, или на поля коллективных хо-зяйств. Люди представляют сегодня собой не более чем винтики и шестеренки бездушной бюрократической машины социалистического государства. Армия дезорганизована изъя-тием наиболее активной, наиболее подготовленной, творческой массы офицеров и генера-лов. Все уповают только на волю и дар предвидения одного человека – Сталина.

Следовательно, ни нацистская Германия, ни Советская Россия не могут быть отнесены нами к числу свободных стран. Возможно, что им удастся освободиться от диктаторов и присоединиться к миру западной гуманистической цивилизации, только пройдя через ис-купление кровавым чистилищем взаимной, истребляющей миллионы людей, многолетней бойни. Это кровопускание уничтожит агрессивный порыв немцев и, одновременно, вы-пустит пар из пробитого осколками войны большевистского локомотива мировой русской революции.

Во время первой Мировой войны наши страны понесли на европейском театре воен-ных действий неоправданно большие, ошеломляющие потери. Возможно, они даже оп-равданы, так как в прошлую войну мы получили некоторые территориальные приобрете-ния за счет поверженной Империи кайзера Вильгельма. В войне нынешней Британия не видит для себя возможных территориальных претензий. Результатом первой Мировой войны явилось то, что из числа великих мировых держав выпали Германия, Австро-Венгрия и Россия. В результате этой мировой войны Германия и Россия должны лишиться всякой надежды на будущее величие. Их ожидает незавидная судьба "лоскутной импе-рии", а их природные и людские богатства будут обращены во благо держав победитель-ниц.

Исходя из изложенного, я хотел бы подчеркнуть мою твердую решимость беречь до последнего момента, до самых решающих и важных событий жизнь каждого британского солдата. Я предпочитаю предоставить возможность сражаться на всем протяжении бес-крайних сухопутных фронтов двум основным противникам. Мы будем вести войну на мо-ре и за пределами континентальной Европы, внимательно наблюдая за смертельной схват-кой двух военных гигантов, двух несовместимых, двух взаимоисключающих, двух смер-тельно противоположных идеологий - большевизма и нацизма.

Я нахожусь в весьма затруднительном положении, ибо могу предвидеть, что вскоре по-сле нашей общей победы на картину мира может упасть тень нового диктатора. Никто не знает, что Советская Россия и её международная коммунистическая организация Комин-терн могут совершить в недалеком будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообратительным тенденциям. Безопасность свободного мира, возможно, придется ограждать от мира большевиков своеобразным "железным занавесом" ибо победа коммунистической России сможет инициировать рост сочувствия её идеям среди жителей наших стран.

Естественно, я ни в коей мере не собираюсь публично декларировать ничего из приве-денного в этом сугубо конфиденциальном письме, которое прошу уничтожить по прочте-нии. Наоборот, уже утром 22 июня я немедленно прикажу бить во все колокола Британ-ской империи и выступлю с дружеской, более того, абсолютно союзнической речью, в которой предложу русским всю возможную помощь и поддержку. Я буду посылать им, в пределах возможного, материальную помощь, танки и самолеты, не ослабляя, естествен-но, собственную армию. Но ни при каких условиях я не начну высадку на материк, пока не буду полностью убежден в полном успехе при совершенно минимальных потерях. Я не начну операции в Европе до тех пор, пока не увижу пришитой последнюю пуговицу на гольфах самого последнего обозного солдата. Эти условия предполагают полный и мно-гократный перевес над противником в количестве и качестве военной техники, прежде всего – авиационной.

Мне кажется, господин Президент, что пора, давно пора, переводить маховик промыш-ленности Вашей страны в положение полного хода и обеспечить как текущие, так и буду-щие потребности союзнических стран свободного, и не очень свободного, мира всем не-обходимым для ведения и победоносного завершения мировой войны. Мне хочется ве-рить, что американский народ составил уже четкое и правильное суждение о великом бед-ствии, постигшем Европу. Что американский народ, как никакой иной, понимает - сила свободного народа зиждется на духе сопротивления тирании и несправедливости, особен-но когда зло опирается на силу, кажущуюся непреодолимой.

Нацистская Германия принесла великое горе и страдания народам, которые она под-чинила. Германские захватчики с помощью всевозможных изощренных методов духовно-го, социального, экономического и простого физического угнетения систематически и це-ленаправленно осуществляют намерение уничтожить свободолюбивые нации Европы. Студентов десятками расстреливают и тысячами пытают в концентрационных лагерях. Университеты закрыты, клиники, лаборатории и библиотеки разграблены или уничтоже-ны. Труды национальных писателей и писателей евреев изъяты и сожжены. Свободная пресса запрещена. Журналы закрыты. Художники, артисты, писатели и профессора согна-ны в концентрационные лагеря. Общественная администрация и судебные учреждения ввергнуты в хаос. Земли разграблены, все продовольствие до последней крошки вывозит-ся в Германию. Вся полезная движимая собственность конфискуется для военных нужд немецкой армии. Ценности изымаются у законных владельцев путем организованного разбоя и простого грабежа. Имущество церкви попадает в руки германских эмиссаров и присваивается ими. Миллионы рабочих обрекаются на непосильный труд на военных предприятиях. Ужасные массовые казни естественных лидеров и руководителей европей-ских народов стали обычным явлением. Голод царит среди развалин городов и деревень древней Европы. Европа изнывает в смертельных муках под гнетом немецко-нацистской тирании.

Сегодня Соединенные Штаты счастливо защищены Атлантическим и Тихим океанами. Сегодня их народ является только зрителем всемирной трагедии и страшных преступле-ний фашистских диктаторов, но с каждым днем – всё менее безучастным зрителем. Каж-дый день гибнут под ударами нацистских подводных хищников в море моряки и многие из них – американские граждане.

Преобладающие силы мира на нашей стороне. Их следует лишь объединить и воору-жить. Британия вооружена и ведет бескомпромиссную и беспощадную войну с гитлеров-ской Германией и фашистской Италией. Россия будет вовлечена в войну завтра утром. Втянута в кровавую мясорубку помимо воли русского народа, даже против воли своих не-способных и тусклых лидеров, по всем статьям проигравших лживым и коварным проис-кам Гитлера. Боюсь, что скоро, очень скоро, наступит очередь Вашей, господин Прези-дент, страны. Америка должна вооружиться сама и вооружить весь свободный мир!

Соединенные Штаты сегодня являются последним и самым веским фактором сохране-ния свободного от нацистов мира и я вполне уверен, что Вы, господин Президент, осоз-наете всю важность того факта, что на карту поставлено дело свободы. В том числе и сво-боды Соединенных Штатов.

С уважением и любовью, всегда Ваш верный друг, Уинстон".


Черчилль устало откинулся на спинку стула. В небе над Лондоном одиноко бродили серебристые мечи лучей прожекторов. Иногда они скрещивались, иногда высвечивали грузные баллоны аэростатов заграждения. Сирены молчали, налетов больше не было, "Битва за Англию" выиграна, а пополненные молодыми летчиками и новыми самолетами эскадры толстого борова Геринга передислоцированы к берегам Буга и Прута. К границам России. Возможно, они уже закончили заправку горючим, подвесили в бомбовые люки смертоносный груз и ждут команды вылета на боевое задание.

Ничего нового для себя в сложившейся в мире ситуации Черчилль не видел. Все это он фактически предсказал во время выступления в Манчестере 9-го мая 1938 г.

- Боже, как безумно давно всё это было. – Он затянулся остатком сигары и раздавил ту-гой жгутик табачных листьев в пепельнице, крепко придавил желтыми от никотина, крепкими пальцами с короткими, твердыми ногтями.

- Неисповедимы пути господние. На свете нет более последовательного и непримири-мого противника коммунизма чем я, Уинстон Черчилль. И этот непримиримый борец с большевизмом, на протяжении последних четырех лет одновременно является наиболее последовательным и настойчивым проповедником союза с большевистской Россией, с её вождем Сталиным!

- В 1938 году в Манчестере я говорил о том, что только близорукие глупцы могут пре-пятствовать присоединению России к делу сопротивления агрессии. Глупцы не прислу-шались к моим словам и получили Мюнхенское соглашение. Не выиграв ровным счетом ничего, они потеряли Чехословакию с ее военной промышленностью, укреплениями в Су-детах, ее народ, готовый к сопротивлению агрессии.

- В мае 1939 года я буквально умолял Палату общин заключить договор с Россией, от-нестись к ней как к равной, отбросить показное высокомерие перед лицом надвигающейся немецкой угрозы. Упрашивал высокомерных тупиц создать единый фронт на Востоке и Западе, предотвратить сближение России и Германии. Призывал, ибо видел, что на сбли-жение с Германией Россию толкает именно наша двусмысленная, скользкая, весьма непо-рядочная и лицемерная позиция. Парламент и правительство медлили и суетились, все пытались выторговать нечто непонятное и невнятное за счет русских, а я так надеялся на то, что союз будет заключен без проволочки. Не сбылись мои надежды. Напрасно я дока-зывал, что требования русских более чем справедливы и вполне приемлемы для нас. Власть предержащие промедлили и предсказанное мной произошло. Но я понимал, что пакт Риббентропа - Молотова со стороны России явился во многом единственно возмож-ным, вынужденным решением.

- Затем случилось неизбежное и Польша пала к ногам Гитлера. Какая антисоветская свистопляска началась в Парламенте! Дело чуть не дошло до объявления войны России. И сильнее всех разорялись именно те безмозглые болтуны, что своим неразумным торгаше-ством и двурушничеством ранее проворонили уникальную возможность создания общего фронта против агрессии. Первого октября мне пришлось выступить и утихомирить раз-бушевавшиеся не на шутку страсти. Я говорил по английскому радио. Но обращался к со-ветским лидерам. К Молотову, к Сталину. "Да, Польша вновь разодрана на части", - гово-рил я в черную эбонитовую чашку микрофона. - " Мы бы предпочли, чтобы русские ар-мии стояли на своих нынешних позициях как друзья и соратники Польши, а не как захват-чики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо, чтобы русские ар-мии стояли на этой линии. Теперь, во всяком случае, эта линии существует и, следова-тельно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть".

- Я не мог предсказать, что нам ждать от России дальше, ибо Россия – это загадка, за-вернутая в загадку, помещенную внутрь загадки. Но ключ к загадке имеется. И ключ этот носит прозаическое название: "Национальные интересы России". А продвижение Гитлера на Восток и на Юг, к Черному морю и к Балканам противоречит этим интересам. Если это так, то войны между Гитлером и Сталиным не избежать. Я ее предвидел, в отличие от многих других, проворонивших ее приближение.

- Выступления по радио, меморандум разбушевавшемуся "военному" кабинету мини-стров... Я изо всех сил доказывал, что, - " ... хотя русские и виноваты в грубейшем веро-ломстве, но именно Польша отвергла все военные предложения России. Отвергла, не-смотря на их естественность. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, что могла занять как друг. Русские мобилизовали большие силы. Сейчас они граничат с Германией и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Теперь, Восточный фронт потенциально существует".

- В зимнюю компанию Финской войны под давлением Франции мы чуть-чуть было вновь не оказались втянуты в прямое военное противостояние с Россией. Я старался не высказываться слишком жестко по поводу этой нелепой войны. Мне было искренне жаль свободолюбивый финский народ и его правительство, но интересы Британии выше любых иных интересов. В возможном развитии событий меня интересовали только высадка в Норвегии и позиция Швеции. Получив Нарвик, как базу союзников для стоянки флота и организации снабжения, мы вышли бы на коммуникации немецкого флота и легко перере-зали немецкие поставки никеля и железной руды из Скандинавии. Мне нужен был Нарвик и не нужна война с СССР, а неугомонный Поль Рейно рвался двинуть альпийские баталь-оны и зуавов на помощь финнам. Пока шел торг, пока адмирал Дарлан нервничал и требо-вал поспешить с окончательным решением о дате Д–дня, пока собирался экспедицион-ный корпус, Зимняя финская война, слава Богу, благополучно завершилась подписанием мирного договора. Всего одиннадцать часов отделяло союзников от начала глупейшей и бессмысленной операции, способной повернуть течение истории в непредсказуемое рус-ло.

- Теперь всё это в прошлом. Завтрашний день поставит Россию на ее естественное ме-сто в строй держав антигитлеровской коалиции. С завтрашнего дня я спокоен за судьбу Британии, ибо решаться она будет на бескрайних русских просторах, а не на вересковых горных полянах Шотландии, не на улицах Лондона, не на полях Уэльса. Я многое сделал для этого и рад, что труды мои оказались не напрасны.

- Интересно, что свое первое предсказание новой мировой войны я высказал, обраща-ясь к избирателям 9-го мая 1938 года. Хотелось бы знать, что предстоит мне 9-го мая 1945 года? Война к тому времени, наверняка, закончится и придется вплотную заниматься мирными вопросами предвыборной компании. Впрочем, победа в войне, причем не просто победа, а победа умная, малокровная, автоматически обеспечит победу на выборах. А, по-бедив, займемся вопросами послевоенного устройства мира. Мира по прекрасному кон-сервативному британскому образцу с его непреходящими гуманитарными и демократиче-скими ценностями и уважением прав человека. В этом плане, возможно, придется вновь пересмотреть отношение к России. Но уже к России ослабленной, истощенной войной. Такой России легче продиктовать условия послевоенного вхождения в мировое сообщест-во. Впрочем, пока об этих задумках лучше не упоминать. Впереди СССР ждет кровавая и тяжелая война. И не стоит отвлекать большевистских лидеров даже намеками о возмож-ных послевоенных осложнениях. Не стоит их раздражать, ибо они весьма чувствительны к малейшим нюансам политического свойства и, как показал мгновенный кульбит советско-германского договора, способны на очень многое. Пусть пока спокойно воюют и целиком посвящают себя этому благородному делу.

После позднего обеда сер Уинстон еще несколько часов прогуливался и беседовал с весьма приятными и, главное, остроумными собеседниками - американским послом Вин-нантом и его женой. Именно через посла, минуя официальные каналы, передал он письмо Президенту. Позже к ним присоединились не менее милые и интересные люди одного с ними круга в том числе: министр иностранных дел Иден с супругой, посол в Москве Криппс, и несколько менее значимых для британского Премьера фигур молодых безы-мянных пока людей, недавних выпускников самых престижных университетов Велико-британии. Черчилль плохо знал эту молодую поросль британского истеблишмента, но за-то имена этих людей оказались хорошо известны в разведывательном сообществе Совет-ской России. Там их знали очень немногие и большей частью по вымышленным псевдо-нимам. Эти молодые интеллектуалы, блестящие эрудиты и профессионалы сознательно и однозначно сделали собственный выбор в борьбе с фашизмом еще со времен Гражданской войны в Испании, но никоим образом данного решения не афишировали. Как не раскры-вал Черчилль секрета собственной информированности в делах Гитлера – дешифровки кодов и устройства немецкой шифровальной машинки "Энигма". Секретнейшая немецкая военная и политическая информация практически одновременно достигала глаз Адольфа Гитлера, Уинстона Черчилля и ... чуть позже Иосифа Сталина. Черчилль верил прочитан-ному, но предпочитал свято хранить тайну, Сталин – ничего на веру не принимал, но так-же не разглашал источник полученных сведений. Адольф Гитлер наивно верил, что коды «Энигмы» расшифровке не поддаются.

Ближе к полуночи Черчилль отправился спать, предварительно предупредив слуг, чтобы не будили его по пустякам.

- Меня следует будить только в случае вторжения нацистов в Англию! – Напомнил, жизнерадостно улыбаясь, Премьер. – Все остальное – не поводы для волнений. В здоро-вом теле – здоровый сон.

Черчилль спал. Но где-то в глубине мозга, в подсознании, еще раз подспудно прове-рялись на выразительность и глубину мысли слова завтрашнего выступления.

"На протяжении последних двадцати пяти лет никто не был таким упорным против-ником коммунизма, как я. Я не откажусь ни от одного слова, которое я когда-либо произ-нес о нем. Но всё это бледнеет перед зрелищем, которое раскрывается перед нами теперь.

Прошлое с его преступлениями, ошибками и трагедиями, отступает в сторону. Я ви-жу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы возделывали с незапамятных времен. Я вижу их, стоящих на страже своих домов, в которых матери и жены молятся о безопасности своих любимых, о возвращении кормиль-цев и защитников. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существова-нию с таким трудом выжимаются из земли, где смеются девушки и играют дети.

Я вижу, как на всё это надвигается в чудовищном натиске нацистская военная машина с её ловкими специалистами, имеющими свежий опыт устрашения и связывания по рукам и ногам десятков стран. Позади всего этого пламени, позади всей этой бури я вижу не-большую группу злодеев, которые замышляют, организуют и обрушивают все эти слепя-щие ужасы на человечество...

Можете ли вы сомневаться, какова будет наша политика? Мы твердо решили уничто-жить Гитлера и все следы нацистского режима. Мы никогда не вступим в переговоры, мы никогда не станем договариваться с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем биться с ним на суше, мы будем биться с ним на море, мы будем биться с ним в воздухе – до тех пор, пока с Божьей помощью, мы не избавим народы мира от его ярма.

Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем оказать. Вторжение Гитлера в Россию является не более как прелюдией к попытке вторжения на Британские острова. Опасность для России является опасностью для нас и опасностью для Соединенных Штатов, также как дело каждого русского, борю-щегося за свою землю и родной дом, является делом свободных людей и свободных наро-дов во всех уголках земного шара".


Черчилль мирно спал. Завтрашняя речь, предназначенная для радиовещания, начисто переписанная и аккуратно сложенная листок к листку, уютно лежала в кармане пиджака. Нужные слова выбраны. Оптимальные решения приняты. Всё готово и ждет своего часа, который пробьет в урочное время утром следующего дня. Воскресным утром 22 июня 1941 года зазвонят торжественно и радостно все колокола соборов Великой Британии.



Глава 4.

Генерал Павлов.
Белорусский Особый Военный Округ. Город Минск.



Столица Советской Белоруссии город Минск отработал субботу и готовился к вос-кресному дню. Словно стаи беззаботных воробышков слетались к ярко освещенному те-атральному подъезду принарядившиеся компании студентов. Сплоченно, солидно, немно-го напряженно и в некотором роде торжественно, вытягивались из ведомственных автобу-сов и шествовали к фойе группы принаряженных театралов, организованно посланные в культпоход от заводских коллективов, от проектных организаций, по разнарядкам мини-стерств, от армии, от органов НКВД. Степенно шли, раскланиваясь со знакомыми дамами и церемонно приподнимая шляпы при встрече с мужчинами, завсегдатаи из рядов местной творческой советской интеллигенции. Билетерши шустро раздавали программки и при-вычно направляли потоки граждан в русла лож, партера, галерки. Первые посетители те-атрального буфета еще робко, поглядывая по сторонам, наскоро опрокидывали стопочки коньячка, поднимая настроение соответственно начинающемуся культурному вечернему субботнему отдыху. Третий звонок затих, и свет в зале медленно угас, оставив освещен-ным лишь стремительно летящую на тяжелом бархате занавеса белую чайку.

Действие спектакля началось, когда черный, угрюмый ЗИС штаба Западного Особого военного округа подкатил к входу и, высадив нескольких пассажиров, попятился на отве-денную стоянку, рядом с "Эмкой" - вездеходом автоматчиков охраны.

Четверо человек в отлично пригнанной армейской форме легко взбежали по мрамор-ным, крытым ковровой дорожкой ступеням к правительственной ложе. Они шли вслед за суетящимся, потирающим руки, театральным администратором, с дрожью нетерпения, ожидавшим прибытия гостей прямо перед дверями театра. Свет электрических ламп, вправленных в старинной бронзы канделябры, отражался в начищенной до матовой зер-кальности коже сапог, мерцал в золоте орденов, шевронов и звезд. Немного впереди, как-то и положено по званию и занимаемой должности, привычным строевым шагом двигал-ся, без натуги неся массивное, хорошо тренированное мускулистое тело, командующий округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов. За ним, приотстав на полшага, со-блюдая уважительную дистанцию, позволяющую с одной стороны показать подчиненное положение, а с другой, дающую возможность, спокойно и без суетливых телодвижений принимать участие в необязательном разговоре о приезжих гастролерах, шел начальник штаба генерал-майор Климовских Владимир Ефимович.

Чуть отстав от Климовских, напряженно, совсем не стараясь прислушаться и вникнуть в разговор начальников, отрешенно, механически, переставлял ноги, мысленно всё еще пребывающий в штабе артиллерии, генерал-лейтенант Григорий Иванович Клич. Он единственный выглядел встревоженным и не пытался озабоченность скрывать от посто-ронних. Генерала артиллериста беспокоила сложившаяся в Округе ситуация, особенно то, что и по его, Клича, вине большая часть артиллерии округа оказалась в эти тревожные дни на окружных полигонах, оставив дивизии без огневой поддержки и противотанкового прикрытия. Думал сделать как лучше, надеялся чуть подучить орудийные расчеты, коман-диров батарей, многие из которых не умели правильно рассчитывать данные для стрель-бы. А во что оно выльется на деле, трудно даже представить. Нет, представить не трудно, представить – страшно.

Замыкал группу генералов кавалерийский майор - порученец Павлова с подковками и саблями в ласковых васильковых петлицах. Молодой майор шагал весело, легко, словно радуясь игре застоявшихся мышц здорового сильного тела, позвякивал при каждом шаге шпорами, разливавшими нежный серебряный голосок в притихших театральных коридо-рах. Неуместный в храме искусства вульгарный звон раздражал администратора, но тот считал возможным возмущаться лишь мысленно, повторяя пришедшееся к месту латин-ское выражение, вынесенное из счастливых давних гимназических лет "О времена, о нра-вы!". Сколько уж лет прошло, и каких лет, а вот, спасибо учителю латыни, вспомнилось.

- Может, сделать бравому майору замечание? – Подумал, поморщившись в очередной раз, администратор? – Ну его, не стоит связываться. Солдафон всё равно ничего не пой-мет, только кучу неприятностей наживу себе на голову. Да, вот уже, кстати, и ложа.

Администратор с облегчением отворил перед именитыми театралами дверь правитель-ственной ложи и пригласил устраиваться поудобнее. В первый ряд, возле обитой бархатом наружной стенки, выходящей прямо на сцену, сели Павлов с Климовских, за их спинами тяжело опустился на кресло Клич, в глубине, на стуле присел майор.

Со стороны Павлов выглядел спокойным, целиком поглощенным развивающимся на сцене действием уже трижды виденной пьесы. Казалось, никакие волнения и тревоги не омрачают его широкое круглое лицо с крутыми надбровьями, переходящими сначала в гладкий лоб, а затем в бритый до зеркальной чистоты череп.

Постороннему минскому обывателю, случись заглянуть в правительственную ложу, увиделся бы привычный, плакатный, проносимый во множестве на демонстрациях, усред-ненный киношный облик неустрашимого и мудрого красного генерала. Глянул бы обыва-тель и сразу успокоился, ничего плохого не предвидится и все слухи вранье, если сидит и смотрит спектакль невозмутимый, уверенный в себе полководец, под умелым командова-нием которого состоят многие сотни тысяч бравых, тренированных, отлично вооружен-ных красноармейцев и командиров непобедимой Красной Армии, родной и любимой ар-мии-защитницы, сильнее которой не было, и нет от сибирской тайги до британских морей. Армии, которая если завтра война, если враг нападет, способной одержать победу над лю-бым злодеем малой кровью и могучим ударом. Ведь недаром пели, проходя по городу с зимних квартир в летние лагеря войска: "Белоруссия родная, Украина золотая, ваше сча-стье молодое мы штыками, штыками оградим". И летнее солнце блестело весело и радо-стно на частой и стройной щетине славных трехгранных российских штыков "мосинских" образца 1891/1930 годов, лучших в мире трехлинейных винтовок, единообразно вскину-тых на крепкие красноармейские плечи. Полки проходили мерным шагом, покачивая в такт движению брезентовыми сумками противогазов и тугими, без единой морщинки, скатками серых шинелей.

Командующий обязан сохранять спокойствие. Командующий должен сидеть в бывшей "царской" театральной ложе. Командующему нужно вежливо аплодировать знаменитым артистам, гастролирующего в Минске Московского художественного театра. Но никто не может требовать от человека в форме генерала армии большего. Дмитрий Павлов смотрел на сцену и не мог понять происходящего. Он пытался вспомнить название трижды про-смотренной пьесы и не мог. Павлов смотрел на сцену, но видел совсем иное. Перед ним разворачивалась не трагедия людей ушедшей в прошлое эпохи, а начало его собственной, генерала Павлова, личной трагедии. Спектакля, в котором он, Дмитрий Григорьевич, во-лей Хозяина играл "с листа" отведенную роль. Роль не понятую и не разъясненную. Пото-му играл неуверенно, робко и смертельно боялся даже краешком глаза заглянуть в конец пьесы.

Следуя роли этой он сидел сейчас в ложе, аплодировал, но вместо действующих лиц пьесы, вместо звезд советского артистического мира видел лучших немецких генералов, сгрудившихся вокруг карты где-то по ту сторону Буга. Вместо сцены, сквозь пелену уста-лости и сомнений, представлял, точнее, старался представить то, что в эти минуты проис-ходило на немецкой стороне границы. А происходило там нечто неминуемо страшное ...

Внешне отрешенный, а внутренне до звона напряженный, Дмитрий Григорьевич Пав-лов с трудом сдерживал волнение. В какой-то момент он даже рефлекторно привстал с кресла, словно собираясь покинуть зал и рвануть назад, в штаб Округа. Но роль сталин-ская предписывала находиться в театре, и он вновь грузно осел в кресло. Есть правила иг-ры, и Павлов обязан следовать их неумолимым законам, точка. Тем, в Кремле, виднее ... . Генерал недобро усмехнулся краями широкого губастого рта и, поелозив, плотно устроил-ся в кресле, устало откинулся широкой спиной на крытую алым бархатом спинку. Сидел, словно памятник самому себе, пока еще живой, еще дышащий размеренно под отличного габардина генеральском кителем с золотой звездой Героя Советского Союза на груди и маленькими звездочками генерала армии в петлицах.

- Последний в жизни спектакль. – Мелькнуло в голове. Но, тут же отогнал проклятую мысль. – Нет, не может такого быть, Сталин бы поставил в известность. Сталин меня вы-деляет, любит, доверяет. Зачем ему подставлять меня, своего, верного до мозга костей, человека, стойкого коммуниста, прошедшего без малейшего пятнышка все чистки и иску-сы правых и левых уклонов и оппозиций? Если на самом деле ожидаются события – уж Кирпонос, я и Кузнецов, поди, первыми бы узнали. Но, ведь тишина, пока. Проклятая, мертвая, ватная тишина. Словно перед бурей.

А может, оно и к лучшему? Сегодня, сейчас, сию минуту всё в твоей жизни нормаль-но, Дмитрий Григорьевич? Нормально. ... Тихо на границе? Тихо! Спокойно в пригра-ничной полосе? Спокойно. Вот и сиди, Командующий Округом. Сиди и не рыпайся. Смотри представление, аплодируй заезжим дивам. В антрактах пей коньячок с лимончи-ком, мило улыбайся знакомым дамам, приветливо кивай директорам оборонных заводов и руководителям местных наркоматов. Спокойно выдерживай встревоженные взгляды рес-публиканских начальников. Забудь обо всех терзаниях и, вернувшись в особнячок, спо-койно засни. Сталин не верит в войну? Не верит. Велит не дергаться и не волноваться? Велит. Вот и дыши спокойно. Приказывают не дергаться, и не дергайся. Тебе, что, больше других надо? К чему тебе, Дмитрий, нарываться на неприятности, зачем терзать несчаст-ные мозги думами о беде, наваливающейся, словно неукротимый вал цунами. Огромный, злобный, вроде того, что видел на картинке учебника в школьные годы.

Что можно теперь изменить? Ничего. Ничего не изменишь. Как невозможно повернуть вспять водяную гору цунами, как невозможно вновь вернуться в детство, в сельскую шко-лу, в родное сельцо Вонюх. Это для других ты, Дмитрий Григорьевич, бравый генерал с орденами и звездой Героя на груди. Мудрый и знающий полководец, а на самом деле – только лишь малый винтик, крохотное колесико в плеяде сцепленных зубчиками шесте-ренок, колесиков и винтиков гигантской государственной машины. И всё, что от тебя тре-буется - это вращаться синхронно с тысячами других винтиков, колесиков, шестеренок. Пока не сотрется резьба, не искрошится металл зубцов, не полетит к черту нарезка. Или пока главный Хозяин не сочтет нужным выбраковать, заменить, выкинуть в лом, вместе с тысячами иных других, сделавших предписанное дело и более никому не нужных деталей. Он, Хозяин, все знает, все видит, за всех думает. Говорит Сталин, что не будет войны – значит, ее не будет. Точка.

На минуту-другую приходило успокоение. Но минута проходила за минутой под сухой аккомпанемент четких щелчков часов, покоившихся на генеральском, по-крестьянски ши-роком запястье. Часы тикали на руке, прикрытой белоснежным обшлагом рубашки, чуть выглядывающей из-под идеально выглаженного, индивидуального кроя кителя. Минута утекала за минутой, а облегчение всё не приходило. Легче генералу Павлову давно уже не становилось и долгими, бессонными ночами. В полудреме все ждал и ждал появления по-сыльного с тревожной эстафетой о начале войны. Ждал в мае – не прибежал посыльный. Ждал все три недели июня. Напрасно ждал. Так может, действительно - обойдется? Про-несет? Минет его чаша сия? А если так, то и впрямь, Сталин лучше знает. Значит, не стоит дергаться, не стоит зря мочалить нервы.

- Может он один такой нервный? Вон Тимошенко с Жуковым - заслуженные полковод-цы, не чета ему, Павлову, впрыгнувшему в генеральский китель командующего Округом фактически не освоив как следует премудрости управления дивизией. Перепрыгнул и корпус, перескочил и армию. Перескочил, впрочем, не сам. Не по своей воле. Подсадили, словно на широкой уютной ладони. По велению Вождя. Будь его, Дмитрия, воля - еще бы пару лет дивизией командовал, потом – корпусом, потом – в Академию Генштаба, после неё – на армию, а уже после всего – сесть на округ. Да еще пограничный, Особый, на пра-вах фронта.

- Нет, Дима, себе не соврешь, - вдруг мелькнуло в голове, - это теперь такой умный да благостный. А, вспомни, после финской войны... Ведь это ты, Дмитрий писал лично Ста-лину, что зажимает Ворошилов твой рост, не даёт двигаться молодым. Писал, почуяв, что зашаталось кресло под бессменным наркомом, под "первым красным офицером". Напи-сал, воспользовался моментом. И, как казалось тогда, попал в масть. Мечтал о корпусе, а скакнул на Округ. Сбылась мечта идиота. А если бы не дергался и сидел спокойно на ди-визии, то, вполне возможно, формировал сейчас механизированный или танковый корпус. В Белоруссии, или даже в Сибири. Все одно – ответственности меньше.

- Нет, нет, сам бы он не прыгнул. Время такое пришло. Подсказали, намекнули. Вот он и написал. А, с другой стороны, кому же еще прыгать? Вон и Кирпонос, и Кузнецов. Со-седи по приграничным Особым округам. Пусть и поопытнее меня, может чуть-чуть пооб-разованней, но ведь тоже на округа посажены Хозяином прямо с дивизий. Тоже, получили повышения, словно аванс после финской компании, где на общем убогом фоне смотре-лись чуть получше других.

- Кому же еще прыгать кроме нас, если и прыгунов хороших в армии не осталось? Кто-то расстрелян. Кто-то сидит по сибирским да колымским лагерям. Самые везучие - просто выгнаны из Армии и затаились в тени, по медвежьим углам, по лавкам, по провинциаль-ным городишкам, отсиживаются за печками, пережидают смутное время в счетоводах, бухгалтерах, механиках, даже трактористах МТС. Живут, боясь в полную грудь дышать. А ведь люди все опытные, толковые, грамотные. С полным военным образованием - ака-демики, генштабисты. Головастые. Мозги армии. Не самые лучшие в мире, но мозги...

- Где лучшие мозги теперь? Где они? Даже вспоминать боязно. Нет их. Сгинули. В ла-герную пыль, как изволит шутить Лаврентий Павлович, обратились. С кем теперь вое-вать? Вот из более чем двухсот твоих, Дмитрий Григорьевич, командиров полков – только двадцать пять закончили нормальные военные училища. Остальные – выдвиженцы из сверхсрочников. За плечами трехмесячные курсы. Карту с трудом читают. А некоторые и не читают ее вовсе. Боятся. По дорожным указателям, да бабкиным советам маршируют на учениях. Учения – ладно. А если война? В мирное время они хороши - горло надсажи-вать на парадах да в показушных атаках цепи личным примером поднимать они могут. Сапоги драить, койки застилать, порядок образцовый в казармах держать, это – да, могут. И воевать смогут, но - только в лучшем случае командирами рот. Рот, но не полков. Это ты. Павлов, понимаешь четко.

Понимал Павлов, все понимал. Вздохнул тихо и вновь оперся на бархат подлокотни-ков.

Сам командующий учился, пусть и тяжело давались науки, но старался. Сначала имел за плечами только четыре класса сельской школы в родных Вонюхах, да два класса ре-ального училища. Этого хватало, пока штудировал основы военных наук на Костромских пехотных курсах. Хватало и для того, чтобы бить сначала махновцев, а затем и китайцев на КВЖД. Хватило, когда учился дальше в Омской кавалерийской школе. С отличием за-кончил. Полком командовал. И неплохо командовал.

Эх, какое надежное, лихое и простое было время-времечко! Вспомнил Павлов беско-нечные барханы Каракумов, Туркестан с его завыванием зимних ветров, с песком, заби-вающим все поры кожи, проникающем через повязанный на лице платок в нос, в рот, смешивающийся с соленым потом и застывающий противной каменной коркой на голове. Вспомнил шатающихся от бескормицы непоеных лошадей кавалерийских эскадронов, плетущихся грустной цепью с бархана на бархан. Вспомнил, как трясла его под буркой, заливала потом малярия. Злой, горький вкус хинина заполнил на мгновение рот. Тяжело приходилось, но всё равно, счастливое пролетело время. Все в том времени оказывалось ясным и простым. Турдыбай – враг, Ала-Назар – враг, Хаджи-Али – враг. Муллы – враги. Басмачи – враги. Трудовые люди, простые дехкане, бедняки – друзья и братья по классу. Даже те – кто своими баями обманут и с винтовками в их бандах по пустыне скачет. Пой-мут правду рабоче-крестьянскую, рано или поздно, но поймут. Женщины Востока – угне-тенный класс. Паранджи – в костер. Пролетарии всех стран – объединяйтесь! Простые, надежные истины, легко и однозначно решаемые вопросы. Друг – получи землю, враг – получи пулю.

После того как полк Павлова загнал в Афганистан остатки разгромленных банд, его заметили и отправили на учебу в Академию Фрунзе. Знаний, вынесенных из академиче-ских классов, хватало для командования полком. И вроде хорошо командовал. На КВЖД не подкачал, разгромил в Манчжурии кавалерийскую бригаду противника.

Хорошо, спокойно и привычно Дмитрию в седле, но время кавалерии уходило в про-шлое. Вновь пришлось тебе, уже Дмитрию Григорьевичу, садиться за парту и науки грызть. В Ленинграде, на Академических курсах технического усовершенствования на-чальствующего состава учил технику будущего - танки. Там впервые ощутил мощь сталь-ных машин, пересилил себя, укротил танк, набил первые мозоли на ладонях от рычагов и бортовых фрикционов. Впервые стрелял из танка и познал радость наводчика, поразив из башенного орудия движущуюся по рельсам мишень. Вдохнул полной грудью и полюбил на всю жизнь запах отработанного масла, сгоревшего пороха, горячей резины, каленого металла и паров бензина. Всю ту невообразимую смесь, острую, возбуждающую смесь запахов, что сопровождает жизнь и смерть танкиста. Полюбил так, как любил до того за-пах конского пота, кожи седла и иной конской амуниции.

В тридцать шестом, словно бабка наворожила, судьба занесла будущего генерала ар-мии подальше от отечественных передряг, на испанскую, красную, покрытую виноград-никами и апельсиновыми рощами веселую землю. Снова все оказалось просто и привыч-но, весело и лихо. Даже еще веселее, чем в Манчжурии или в Туркестане. Тепло, ласково, ярко. Враги – фалангисты. Враги – фашисты. Враги - немцы и итальянцы. Свои – комму-нисты. Свои – республиканцы. Свои - бойцы интернациональных бригад и немного со-мнительные, всякие разные, анархисты с социалистами. Ох, эти бесшабашные испанские деньки, когда носил он, генерал Пабло парадный испанский мундир с золотыми яркими нашивками и аксельбантами, красивую, с высокой тульей, расшитую позументом, гене-ральскую фуражку. Веселая война шла тогда, с вином, с красивыми, золотистыми от зага-ра, добросердечными ласковыми девушками. Пусть с неразберихой и сумбуром, с бомба-ми, щедро высыпаемыми немецкими "Юнкерсами" и итальянскими "Капрони", со свире-пыми и безжалостными марокканцами и легионерами, но все равно, несравнимая с рос-сийскими, непонятными делами, с открытыми процессами шпионов и предателей. Непо-нятные вести доходили из далекой России о "врагах народа", еще вчера считавшихся вож-дями и видными полководцами РККА. О быстро приводимых в исполнение приговорах и долгих сроках заключения в тюрьмы и лагеря.

В Испании не до того было. Там бурлила гражданская война. Случались и на ней на-кладки, как под Лас-Роса, когда два его батальона влепили беглым огнем по позициям 14-й интребригады. Сорвали атаку, людей побили. Но зато потом ведь всё наладилось, ведь вышвырнули фашистов из Махадаона, расчихвостили пять батальонов итальянских тан-ков "Ансальдо". Впрочем, что сегодня, теперь, здесь душой кривить, разве "Ансальдо" настоящие грозные танки? И действительно ли столь уж велик подвиг, принесший из-вестность?

Стоило вспомнить название, и память услужливо воскресила внешний вид смешных, коротеньких итальянских танкеток высотой чуть больше метра, с броней в пять милли-метров, с угловатой клепаной коробкой вместо башни и одним легким курсовым пулеме-том. Внутри грохочущих и трещащих железок, до первого столкновения с его Т-26-ми, гордо восседали по двое смуглых, одетых в отличные кожаные регланы, итальянских фа-шистов-чернорубашечников из элитной дивизии самого Дуче Муссолини. Спесь с них сбили на удивление быстро и, скинув регланы, они налегке удирали, не попытавшись да-же развернуть и спасти уцелевшие машины.

Впрочем, их можно понять. 37-мм снаряды, выпущенные из пушек его танков, запро-сто разваливали при попадании клепаные жестянки итальянцев. Иногда его парни даже били их тараном, давили весом, переползая через плоские, кургузые корпуса маломощных оливковых черепашек. Опасность представляли только огнеметные варианты, но радиус их действия тоже оказался намного меньше дальности выстрелов пушечных советских машин. Веселое дело. Кто осудит, что после боя показалось, что выпито слишком мало бурдюков испанского молодого вина и поднято победных тостов? Зато много и радостно пили за товарища Сталина, за Родину, за Испанскую республику, за товарища Диаса и пламенную Долорес. За победу над фашистами. За то, что они не пройдут. За испанских веселых девушек. Потом на землю опустилась ласковая испанская ночь и погрузила тан-киста Пабло в сладкие объятия девушки.

Утром болела голова. От проведенной на трофейном реглане под мандариновым дере-вом молодой, бессонной ночи, ломило тело и засыпало песком глаза. Не выспавшиеся, из-мученные танкисты сбредались к машинам, брошенным как попало вдоль улиц испанской деревни, умывались, завтракали, кофе пили из пузатых зеленых термосов. Дальше дело приняло скверный оборот. К полудню, очухавшись и придя в себя, Павлов попытался раз-вить наступление, но к линии фронта успели подойти немцы в затянутых маскировочной тканью глубоких стальных шлемах и деловито развернули низкие, приземистые противо-танковые "Pak 35/36" с хищными тонкими стволами. С флангов их прикрывали несколько зеленых Т-2. С двадцатимиллиметровыми скорострельными пушками и десяти миллимет-ровой броней. Это оказался уже иной коленкор. Тут пришлось подраться. И драка шла на равных.

Его парни вновь победили. Но теперь и его батальоны понесли потери. Пусть и не та-кие масштабные как итальянцы, но первые, чувствительные. Такие, когда над полем боя встают, пачкая голубое испанское небо, столпы черного маслянистого дыма, когда воняет паленой резиной и горелым железом, когда из корпуса погибшего танка, покрытого обго-релой краской, свернувшейся струпьями от немыслимого жара горящего авиационного бензина, приходится доставать и хоронить погибшие экипажи. Точнее, то, что от них ос-талось.

Его танкисты выстояли, и поле боя осталось за ними. Немцы организованно и споро погрузили убитых и раненных на грузовики, прицепили уцелевшие пушки и под прикры-тием оставшегося в строю танка уехали по пыльной проселочной дороге, извивающейся между холмами и виноградниками. Он попытался организовать преследование. Но нале-тели грузные трехмоторные "Юнкерсы" Ю-52 из легиона "Кондор" и бригаде пришлось, уже под бомбами тянуть машины в жалкое укрытие оливковых и мандариновых рощ. Чем бы все кончилось для бригады и лично для него, Павлова, можно только гадать. Судьба вновь оказалась добра к нему. Со стороны солнца налетели тупоносые, верткие, такие родные "ишачки" И-16 авиационного командира Смушкевича, протрещали пулеметами над тихоходными, грузными вроде индюшки в полете, бомбардировщиками, пришедшими без истребительного прикрытия. Один самолет задымил, выпустил клубы черного дыма разом из двух движков, перевернулся неуклюже через крыло и с противным, скребущим воем врезался в сухую землю Андалусии.

За Испанию он получил звание Героя. Если получил – значит заслужил. Ведь ни кому иному, а именно ему доверяли, потом командовать группами, объединяющими до одинна-дцати бригад. И командовал. А если наградили его, а не других, то значит, по мнению старших товарищей, командовал Павлов лучше многих других. Сталину виднее кого по-ощрять, кто больше внес вклад в ...

Остановилась, словно наткнувшись на стену мысль. Внес вклад в победу? Но ведь нет ее, победы. Не получилась тогда в Испании победа. Правда, его вины в том мало, отозвали в июне тридцать седьмого домой и за то, что победы не получилось, он вроде как не в от-вете. В ответе оказались те, другие. Те, кого тоже отзывали, но в отличие от счастливчи-ков вроде самого Павлова, их уже не встречали ни в войсках, ни на полигонах, ни в шта-бах. Ему повезло вновь. Служба покатилась быстро и весело. Сначала Автобронетанковое управление РККА, потом дивизия на финской войне.

Только вспомнил ту зимнюю войну, как встали вместо театральных колонн промерз-шие до корней сосны карельского перешейка в шапках снега, засели на их вершинах оде-тые в белые халаты снайперы-кукушки, привязанные ремнями в развилках ветвей. По-неслись ночные набеги молчаливых хладнокровных финских партизан-лыжников, имев-ших всего-то военного лишь кокарды на вязаных шапочках, но вырезавших бесшумно и безжалостно острыми словно бритвы охотничьими ножами, стынущих и безучастных уже ко всему часовых в скрипящих от мороза, колуном стоящих шинелях и неуклюжих, под колено, серых валенках.

Сначала на финской войне пришлось хреново, но пообвыкли, притерлись к стылому зимнему лесу, пришли из тылов полушубки, химические грелки, лыжи и маскировочные халаты. Прибыли бронированные сани, на которых подтаскивали килограмм за килограм-мом взрывчатку к метровой толщины бетонным стенам дотов. Когда счет шел уже на сот-ни килограммов, саперы рвали дот к чертовой матери. Взрыв редко раскалывал прочный материал стен. Чаще выковыривал все сооружение из земли, заодно расплющив ударной волной гарнизон по стенам подземных казематов и казарм. Прогрызли линию Маннергей-ма, завалили телами проволочные заграждения, посшибали кукушек с их насестов. Но, лучше бы той войны на его памяти не висело.

Многие головы полетели тогда, а его – удержалась на плечах. Пошел на повышение. И какое! От радости, что в живых остался, от обилия открывшихся разом вакансий, от не-верного, обманчивого понимания замирения с немцами обалдел, послал то злосчастное письмо товарищу Сталину. И взлетел разом в кресло командующего Округом.

Если бы только в кресло! Нет, с мирным округом он, наверняка, справится. Пусть не сразу, но приведет в состояние боеготовности. Ну, а если завтра Особый округ в одноча-сье превратиться в Западный фронт? Готов ли его округ к войне с немцами? Готов ли он сам, генерал армии Павлов?

По плану прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск Округу по-ставлена задача, не допустить вторжение противника на территорию СССР на огромном участке от южной оконечности Литвы до севера Украины. Решать задачу предписывается упорной обороной укреплений на линии государственной границы. Правда, вооружено и закончено постройкой только процентов сорок от долговременных огневых сооружений. Но это не главная беда, ведь действовать предписывается активно, отражать наступление врага контратаками с использованием резервов, механизированных корпусов, боевой авиации. Измотать противника и перенести боевые действия на сопредельную террито-рию.

На бумаге выглядит грозно и гладко. На карте смотрится внушительно. Да и звучит красиво. Только вот беда, ему, командующему, как никому иному ясна иллюзорность и невыполнимость поставленной задачи. Дай бог выдержать первый удар, не рассыпаться. Но кому об этом скажешь? Ведь на бумаге все расписано правильно и товарищ Сталин верит, что все так и есть. Написать горькую правду? И сразу отправиться под трибунал? Нет. Только не это! Может, пронесет? Может Бог опять смилостивится?

Совсем промолчать Павлов не смог и в записке "По плану действий войск в прикрытии на территории ЗОВО", посланной на имя Маршала Тимошенко, он, Павлов, пусть и вскользь, пусть приглушенно, но вполне ясно для военного человека показал неготов-ность войск округа к большой войне. Ну и что? В ответ лишь молчание. Вроде все так и надо. Он пытался организовать прифронтовую дорожную сеть за счет привлечения к ра-ботам студентов и старших школьников. В ответ – брань.

Вот, проявили они с Климовских инициативу и обожглись. Всё, хватит! Но, очень странно, ведь Жуков сначала одобрил, поддержал. Не возражал, вроде, и Тимошенко. Зато потом такой разнос устроили, чуть до выговора по партийной линии дело не дошло. Сча-стье еще, что сам Сталин не осерчал. Видимо, прикрикнул на наиболее ретивых гоните-лей. Обошлось.

Ну, его к черту! Хоть политработники верещат о необходимости инициативы, вранье это все. Инициатива наказуема и непредсказуема. Вон командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Кузнецов, поумничал, отдал распоряжение о приведении в боевую готовность систем ПВО, а что вышло? Конфуз и неприятности. Тот же Жуков направил в штаб округа ругательную телеграмму и приказ немедленно от-менить введенную в ПВО повышенную боевую готовность, так как эти действия наносят ущерб промышленности, вызывают различные толки и нервируют общественность. Копии всем остальным командующим. Для ознакомления. Чтоб им не повадно было. А он, Пав-лов, ведь внимательно следил за кузнецовской инициативой. Думал и самому такую ра-зумную меру ввести, если у Кузнецова пройдет дело без осложнений. Не прошло. Чекисты окружные сразу хвосты пистолетами наставили, зашебаршили. Особисты вмиг набежали с расспросами: "Вы понимаете, чем пахнет? Политическое дело! Попытка дискредитации авторитета и указаний ЦК, Политбюро и лично товарища Сталина!". Нельзя! То – нельзя. Это – нельзя! Самолеты немецкие над головами ходят, словно возле Берлина, а не Мин-ска, а сбивать – нельзя! Запрещено. А, что – можно? Сидеть и ждать, словно утка-приманка, пока тебя не сожрут с перьями? ... Страшно!

Павлов вновь вспомнил о Записке, посланной им на имя Наркома Обороны.

- В составе округа двадцать четыре стрелковые дивизии. На карте и на бумаге выгля-дит внушительно. А на деле? Укомплектованность личным составом от 37 до 71 процен-тов. Штабы не прошли процесс притирания, не сработались, люди все новые, назвать их отлаженными военными механизмами – невозможно. Многие бойцы не освоили еще даже курса боевой подготовки, едва-едва изучили винтовку. Хорошо если успели пару раз на стрельбище из нее стрельнуть.

- Возьмем воздушно-десантные корпуса. Формировать их начали только с апреля. Нет ни самолетов, ни парашютов, ни достаточно вооружения. Боевая подготовка планируется только с начала июля. Но ведь десантники – элитные, особые, отборные войска и подго-товка у них длительная, сложная, это не пехота с «Курсом молодого бойца». Он так и на-писал в Записке. Вывод для Тимошенко ясен – боеспособных воздушно-десантных корпу-сов в округе пока фактически нет.

- Танков в войсках Округа числится двадцать две сотни. Силища! А если посмотреть – нет силы у этой громады. Совсем паршиво обстоит дело с укомплектованием автоброне-танковых войск. Из шести создаваемых механизированных корпусов имеет материальную часть, да и то не полностью, всего один. Остальные укомплектованы на 5 – 50% старыми БТ и еще более древними Т-26. И те, и другие подлежат замене на Т-34 и КВ, новые, со-временные, отличные машины. Выпуск старых машин прекращен, запчастей для них нет. По тревоге половина из танков не сможет дойти даже до районов сосредоточения. По хо-рошему, их бы вкопать в землю на танкоопасных направлениях, прикрыть их орудиями мосты, переправы, дефиле. Но, сунься с этим предложением, попробуй. Как пить дать об-винят в пораженческих настроениях, в паникерстве и еще во всех смертных грехах. Для "десяти лет без права переписки" вполне хватит. А ведь жить хочется. ... Будь что будет, пусть уж числятся.

- Единственное, на что решился – указал в Записке, что механизированные корпуса ге-нералов Петрова и Никитина практически пока танков на вооружении не имеют. Хорошо, что сумели протолкнуть через Наркомат Обороны предложение начальника Главного ав-тобронетанкового управления генерала Федоренко о вооружение "безлошадных" танко-вых полков вместо танков – противотанковой артиллерией. Благо стволы на складах есть. Но пока согласовывали, пока утрясали, время ушло и теперь закончить перевооружение хорошо, если удастся к началу июля. А время не ждет, летит, подпирает.

- Вот и выходит, что на бумаге танков в округе у Павлова много, а толку от них - мало. Да и не только в самих танках дело. Танки без экипажей – мертвое железо. А экипажей подготовленных совсем нет. Как их готовить, если в только-только сколоченных механи-зированных и танковых корпусах на учебные стрельбы приходится по шесть снарядов, да и те многие экипажи не выстрелили, а берегли к итоговой проверке? А механики-водители вообще едва по три-четыре часа наездили. А если проверку не Тимошенко, а Гитлер со своими генералами принимать заявятся?

- У "красных соколов" положение не лучше. По всему ВВС начальство шерстят, под суд тащат - за год умудрились без войны чуть ли не тысячу самолетов и несколько сот летчиков потерять, пропустить безнаказанно немецкий Юнкерс-52 до самой Москвы. Да, начальство виновато. Крайних найти легко, а то, что промышленность способна обеспе-чить горючим и смазочными веществами только налет по тридцать неполных часов на пилота в год, это нормально? Это - курам на смех. Ну, тут в Западном округе, еще хоть по тридцать на круг, а у Кирпоноса - по четыре часа налета! Интересно, а, сколько у немцев? Надо бы поинтересоваться аккуратно, исподволь у разведчиков, может, имеют данные.

- В истребительной авиации для новых самолетов нет подготовленных пилотов, а для старых самолетов И-16 и И-153 – нет запасных двигателей, а старые выработали весь воз-можный и невозможный моторесурс. Четыре полка успели получить новую материальную часть, но не успели ее освоить. К полетам в сложных метеоусловиях допущена только пя-тая часть экипажей, к ночным – всего четыре процента! В семи авиаполках старые само-леты стоят в ожидании запчастей, а восемь полков лишь числятся авиационными – в них старых самолетов уже нет, новых – пока нет. Могут они прикрыть небо?

- На сегодняшний день нет ни одного, полностью укомплектованного бомбардировоч-ного или штурмового полков! Ну, какие штурмовики из стареньких разведывательных би-планов Р-5? Одноразовые! Ждать их назад после первого же боевого вылета уже бес-смысленно! Только летчиков гробить.

- Много самолетов на бумаге? Много! Но, даже согласно Записке, в воздух не смогут подняться 224 самолета! А на деле – все 350, если не больше. Да, что говорить, для тех, что пока исправны, аэродромов не хватает. Приходится сажать даже новые самолеты на аэродромах вблизи границы, в пределах поражения артиллерийским огнем! Доложил "на-верх", что базируется на аэродроме Долубово в десяти километрах от немцев 126-й ис-требительный полк с пятью десятками новейших МиГ-3. Думал, хоть таким образом, пусть даже вызвав огонь на себя, заставить перебазировать самолеты вглубь округа. Нет, сошло, проглотил Генеральный штаб, не возмутился. Ну, значит, всё в порядке. Так и на-до. Мне, Павлову, что, больше всех нужно? Нужно - не нужно. Детский лепет. Читает маршал Тимошенко "Записку" и понимает, могут или не могут выполнить поставленные по плану задачи ВВС округа. Если прочитал "Записку" внимательно – вопрос отпадает. Не смогут!

- С артиллерией дела вроде немного получше. Стволов хватает и системы неплохие, но ... Вот это проклятое "но"! Тягачами механизированные корпуса укомплектованы на про-центов десять, только в Шестом дело обстоит получше – там до штата не хватает лишь двадцати процентов машин. Но сможет ли автотранспорт округа поднять запасные бое-комплекты? ... Вопрос. Большой и больной вопрос. Хорошо если лошадки на себе вытя-нут. На автотранспорт надежды мало, уж больно плохо подготовлены шоферы, бьют, ло-мают машины. Треть из автопарка на ремонте стоит. Еще треть – на ладан дышит. А на бумаге – все на ходу. Да, если бы только ли в шоферах дело! Задыхается округ от недос-татка кадров! Не хватает танкистов от старших командиров до механиков-водителей. По командирам танков некомплект пятьдесят процентов! По механикам-водителям – и того больше! А когда и где их готовить? Некогда! Негде! Командирский состав разрывается на работах по оборудованию мест постоянной дислокации, по формированию новых частей. Какая уж в такой ситуации командирская подготовка? Еле-еле удалось вытолкнуть на по-лигоны артиллеристов и зенитчиков, обеспечить их боевыми стрельбами на окружных сборах. Клич постарался. Но хорошо это или плохо теперь уже не поймешь. Если действи-тельно война на носу то – беда. Войска вступят в боевые действия без зенитного прикры-тия, а одни ВВС на себе вытянуть задачу охраны неба не смогут, так, будут лишь имити-ровать противовоздушную оборону. Без артиллерии не долго продержится в обороне и пехота, особенно без противотанковой артиллерии...

- Связь! – При одной мысли о связи у генерала Павлова свело челюсти, словно сжал крепкими зубами кислый, без сахара, лимон. Климовских с удивлением оглянулся на ко-мандира, вроде на сцене все шло нормально, без сбоев. Что же это так Павлову оказалось не по душе? Знал бы он, тоже скривился. Самое больное место в управлении войсками – связь! Радиостанций в войсках имелась лишь четвертая часть, да и теми радисты пользо-ваться где - не умеют, где – панически боятся. Радистов подготовленных не хватало, а учиться не дают, опять – боятся, но уже начальники. Вдруг да испортят неопытные бойцы, дорогой прибор? Кому отвечать за вредительство? Пусть уж пылится на складе – целее будет. В Записке так прямо и прописано, а уж имеющий глаза – пусть прочтет: "Штаб ок-руга вынужден организовывать связь с войсками по гражданским линиям телефонной и телеграфной связи!". Дальше уже некуда. А куда деться? Некуда, если телефонных и теле-графных аппаратов некомплект пятьдесят процентов, кабеля - пятьдесят, корпусных и ди-визионных радиостанций – почти девяносто! Что там дивизии и корпуса, если штаб Окру-га не имеет подвижных средств связи! Как же управлять войсками? Посыльными? Шесто-вой связью? Голубиной почтой? Костры жечь? Флажками махать? ... Как?

- Ладно, - думал, прикрыв глаза, Павлов, – собственные беды и проблемы я знаю и мо-гу оценить. Положение хреновое, но, оно еще более хреново тем, что по разведыватель-ным данным, против нас стоят со всеми своими солдатами матерые волки генерал-фельдмаршал фон Лееб во главе группы армий "Север", генерал-фельдмаршал фон Бок – группа армий "Центр" и генерал-фельдмаршал фон Рундштедт – группа армий "Юг". Три "фона", воевавших еще в первую Мировую на офицерских, немалых должностях, с акаде-мией немецкого Генерального штаба за плечами, с опытом покорения Европы в молние-носных, лихих танковых и моторизованных ударах. За их плечами побежденные армии Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Дании, Греции, Югославии, Польши. Их солда-ты – профессиональные убийцы, прошедшие с боями тысячи километров. Их солдаты знают как вести себя под огнем, как управлять в бою танками, самолетами. Они привыкли убивать. А, главное, привыкли побеждать.

- А, мои войска? Те немногие красноармейцы и сержанты, что прошли мороз, и снега Финляндии, побывали под огнем, уже уволены в запас. Пришедшие им на смену пока плохо обучены. Едва-едва научились управляться с личным оружием. А с танками, ору-диями вообще беда. Многие новички из крестьян к ним и подойти боятся. Призванные на сборы командиры и рядовые запаса только входят вновь в колею военной дисциплины, только вспоминают забытое и растраченное за годы гражданской жизни. Какой с них пока спрос? Вывод жесток - войска моего Округа к отражению немецкой атаки не готовы. Но могу ли я сообщить об этом в Москву? Написать такое – означает самому пустить пулю в висок, не дожидаясь прихода бериевских костоломов. Одна надежда – Сталин! Сталину - виднее. Сталин - войны не допустит. Мое дело малое - только выполнять его указания. И делать это точно в сроки, определенные вождем. И не отступая на йоту от предписанного Вождем. Тимошенко с Жуковым приказали провести к первого июля маскировку аэро-дромов. Значит, до первого уж точно войны не будет! Приказали – проведем. Будет ис-полнено! Сам проверю. Приказали к первому июля рассредоточить самолеты – рассредо-точим к назначенной дате! Лично заставлю авиационных начальников самолеты за хвосты в кустарники и на опушки лесов тягать. В лепешку расшибусь, но до первого все будет в ажуре. Приказано - до пятнадцатого июля замаскировать мастерские, склады и парки – выполню! Всех тыловиков в пот вгоню, заставлю жиры сбросить, оторвать геморройные задницы от канцелярских кресел, но тылы у меня будут замаскированы по высшему клас-су.

На какое-то время Павлов успокоился, вполне осмысленно, даже заинтересованно, на-блюдал за действием, разворачивающимся перед ним на театральной сцене. Но тут новая мысль, словно холодная игла, остро кольнула сердце

- Пинская флотилия! Почему моряки находятся в боевой готовности номер два? Толь-ко моряки сидят на повышенной боевой готовности! Почему им можно? Их нарком, адми-рал Кузнецов, не побоялся, объявил повышенную готовность кораблям и частям Флота. И ничего, сошло. А у армейского генерала Кузнецова – не вышло. Почему Пинская флоти-лия в состоянии боевой готовности, а войска Округа, которому она оперативно подчинена – на мирном положении? Это же парадокс! Это же несуразица! Но – приходится терпеть.

- Терплю. Что еще остается делать? Не я один. Вон и мне, и Кирпоносу телеграммы пришли. Прочитал и по прямому проводу переговорил с ним. То же содержание – "Сохра-няйте спокойствие и не паникуйте!". Приказано – сохраняем спокойствие. В театре си-дим. Только вот сердце тревожно ноет, болит проклятое. А ведь молод я еще, совсем мо-лод. ... И жить хочется. ... Боже ты мой, как хочется жить! ... Ну, а если действительно война? Не в том дело, что могут убить враги - своих боюсь. ...Пусть я не великий полко-водец. Но, я ведь военный человек. Командир. Бригадой командовал. Дивизией командо-вал. Пусть не долго, но - командовал. Опыт, какой никакой есть, понять ситуацию могу. И понимание не дает спокойно жить. Боже мой! Немцы над головой летают. Все позиции сфотографированы. Войска разбросаны по всему округу, по лагерным сборам, по соревно-ваниям, по полигонам, артиллерия вдали от складов боеприпасов, танки – от баз с горю-чим, маслами, снарядами. Связисты на одних курсах, шоферы на других. Часть комсоста-ва в отпусках на Черном море. Спортсмены на соревнованиях. Укрепрайоны, что спину прикрывали в глубине, на старой границе, теперь или разрушены, или законсервированы. Вооружение и с тех и с других снято и пылится на складах. Мои войска - словно растопы-ренная пятерня. А немцы сжаты в кулак. И кулак этот – бронированный и прикрытый с воздуха. Не отбить мне этот удар, ни ткнуть самому. Что делать? Ведь случись что - с ме-ня спрос, и обвинят меня. Мне отвечать! Мне, генералу армии Павлову Дмитрию Гри-горьевичу!

- Но, Сталин? Великий вождь Сталин ведь знает, что делается? Верно! Всё верно! Как я мог сомневаться! Великий Сталин имеет информации много больше, чем дозволено иметь мне. А Сталин – спокоен. Может действительно все обойдется? Может только провока-ция? Может немцы, и впрямь готовятся к высадке в Англии и блефуют от всей души? Может именно мой холодный пот и есть признак их отлично поставленного, профессио-нального дела дезинформации противника? Дай то Бог! Одна надежда – на Сталина. К черту сомнения! Сталин меня любит! Сталин - меня выдвинул. Сталин - мне верит! Нет, Сталин, меня не подставит! Сталин - не подведет!

За спиной раздался тревожный, четкий стук шагов, и замер по ту сторону двери быв-шей императорской ложи.

- Посыльный из штаба Округа!

- Майор, выясните, в чем там дело! - Не поворачивая головы, бросил за спину Климов-ских.

Порученец вышел, но через несколько секунд не вошел, ворвался обратно.

- Товарищ командующий. Телеграмма из Москвы, из Генштаба. За подписями Тимо-шенко и Молотова. Расшифровка закончена. Это - Директива № 1.

- Не обошлось! Конец мне! – мелькнуло в голове Павлова. Но виду он не подал, одним движением вскинул на голову фуражку, затенил козырьком глаза, словно скрывая от на-рода печать неминуемого позора, что уже легла черной метой на его широкий лоб, за-клеймила на годы вперед. Встал и вышел из театра генерал Павлов, Дмитрий Григорье-вич, не обращая внимания на удивленные взгляды зрителей, направленные в его сторону. Вышел, слегка пригнувшись, из царской ложи. ... Покинул её по-прежнему легко, лишь слегка, совсем чуть-чуть, немногим более обычного, опустив вниз широкие, туго обтяну-тые габардином командирского кителя, плечи.

Генерал армии Павлов убыл на командный пункт уже не Особого округа, а Западного фронта. Уехал, с трудом пробиваясь через беспорядочно тыкающиеся в разные стороны по забитым дорогам и постепенно запруживающие их мертвыми пробками, колонны по-лусонных войск. Двигался Командующий фронтом медленно, прокладывая дорогу через авангарды боевых соединений, которые успели поднять командиры по тревоге и со злым матом пытались теперь протащить через все напасти к районам сосредоточения. К грани-це. Командиры эти делали всё возможное и невозможное, слепо следуя приказам из вскрытых "тревожных пакетов". Приказам, зачастую нелепым, невыполнимым. Приказам - в лучшем случае слабо, непрофессионально разработанным в оперативных отделах бывшего штаба Западного Особого военного округа. Штаба округа - так никогда уже и не превратившегося в полноценный штаб Западного фронта. Техника, забивающая дороги Белоруссии, через несколько часов превратится в металлолом под ударами переброшен-ных с Крита пикирующих бомбардировщиков "штукасов" Ю-87. Самолетов, пока еще, в июне сорок первого года, грозных, не прозванных презрительно "лаптёжниками" за не-убирающиеся, торчащие из-под крыльев шасси. Ю-87 еще долго будут летать нагло, без истребительного прикрытия, потому как прикрываться не от кого ... .




Глава 5.

Обер-лейтенант Отто Хорш по прозвищу
"Критский Мясник". Полк особого назначения "Бранденбург".


За Бугом, в городе Брест-Литовск, в парке, возле дома Красной Армии, играла музыка и танцевали люди. Место танцплощадки обер-лейтенант Отто Хорш определил быстро, недаром все прошедшие недели, после получения нового назначения, провел на замаски-рованном наблюдательном пункте, изучая местность и сравнивая её с картой. На карту Бреста каждый день наносились новые условные обозначения, расшифровывающие про-тивостоящие силы русских. Разведывательные данные поступали от пеших лазутчиков из "Абвера" адмирала Канариса, завербованных из среды местных националистов, от кон-трабандистов, делавших своё дело при всех властях и режимах, от летчиков, безбоязненно и безнаказанно ежедневно проводящих разведывательные полеты над сопредельной тер-риторией.

В этот субботний вечер в Бресте шли танцы. Пианист довольно искусно исполнял на рояле разные танго, аккомпанируя певице с чуть хрипловатым, глубоким голосом. Немно-го прокуренный, низкий голос женщины, напоминал Отто французских шансонеток, что слушал он в покоренном Париже, городе где проводил отпуск, полученный после ранения и награждения "Железным крестом" за штурм и взятие, считавшегося мощнейшим в Ев-ропе, бельгийского форта Эбен Емаел. Звуки неслись над Западным Бугом, лениво пле-щущим мелкой зеленоватой волной в камышах возле фортов старой крепости. Отто полу-чал удовольствие, слушая звуки танго. И исполнение нравилась. Музыка напоминала ему о веселых деньках, проведенных в парижских ресторанах, о милых и необязательных французских девушках, готовых легко и беззаботно отдаваться за пару шелковых чулок, трофейные, французские же духи, португальские сардины, оккупационные марки, щедро выдаваемые отпускникам, но не имеющие никакой ценности на территории Рейха.

Девушки Парижа входили в отпускной набор победителя, и Отто танцуя с ними, наме-ренно грубо прижимал прикрытые лишь легким муслином или шелком тугие тела к жест-кому металлу пряжек и пуговиц мундира. Потом, в номерах, он также крепко и нарочито неловко, до синяков, сжимал упругие груди, крутил в жестких пальцах нежные соски, ос-тавлял на телах француженок синяки, отлично смотревшиеся на белой или розовой коже. Особое удовольствие он испытывал под утро, когда после бессонной ночи выгонял их пинком под зад, сунув лишь половину обещанного, не дав даже толком одеться. Девки выбегали со слезами на глазах, успев лишь натянуть на голое тело платьишко, прижимая руками к груди охапку с бельишком, чулками, туфлями и платой за немецкую грубую лю-бовь.

- Такова участь побежденных в войне народов. – Рассуждал Отто, выстраивая цепочку логических построений. – Удел капитулировавших, терпеть победителей, ублажать их, получать подачки за безупречное исполнение прихотей и желаний. Дело победителей – повелевать новыми рабами, всеми этими неполноценными или ущербными расами выро-ждающихся европейских плутократов из наций торгашей и лавочников. - Себя Отто, есте-ственно, причислял к наследникам Нибелунгов, к лучшим представителям арийской расы господ. Необходимость создания подобной теории, оказалась вызвана тем, что по приезде в Париж, Отто взволновало одно неожиданное и весьма неприглядное обстоятельство. Оказалось, что собственное арийское мужское естество возбуждалось теперь только после унижения женщины. Именно для этого приходилось мучить послушное, испуганное тело, щипать до синяков бедра и выворачивать соски, исторгая вполне естественные слезы и фальшивые стоны, имитирующие страсть.

Где-то в глубине подкорки свербела мышью противная мысль, что мужская слабость возникла после всего пережитого на поле боя, что там, под пулями, оказался он вовсе не совершенным арийским сверхчеловеком, а обычным немецким бюргером из плоти, крови и нервов. Тогда он задавался вопросом: "Зачем, для чего, мне, пусть недоучившемуся, но студенту выпускного курса физического факультета Берлинского Университета, корпо-ранту, офицеру доблестной 7-й парашютной дивизии генерала Штудента кусать пухлые губы французских девчонок? Зачем? Для самоутверждения? Но разве недостаточно для утверждения личности прыжков с парашютом? Разве мало участия в смертельно опасном предприятии в Бельгии? Не унижает ли он себя?" Ответа Отто не мог найти, и, напившись в очередной раз, вновь приглашал следующую француженку, танцевал танго, после за-крытия заведения тащил девчонку в номер. Ночью все вновь повторялось с опостылевшей постоянностью. Отто вновь вгрызался в пухлую алую плоть губ, бился металлическими протезами, вставленными вместо потерянных под проклятым бельгийским фортом зубов, в сахарные, чуть влажные, жемчужные зубы очередной девицы. И звук выходил такой, словно чокался он с хрусталем бокала, матово отсвечивающим сквозь приоткрытую щель губ, слегка прикрытых легкой полоской помады.

При виде женских мучений, от звуков стенаний и стонов жертв, возникало желанное физическое возбуждение. Дальше всё шло по обычному, накатанному со студенческих времен сценарию. Но заканчивалось до обидного быстро. Слишком быстро. И Отто каза-лось, что виной всему фальшивые, обманные ужимки лживых француженок, коими скры-вали подлые девки презрительное к нему, арийцу, отношение. Воплями страсти они при-крывали лишь низменное желание поскорее получить немецкие деньги и подарки, вы-рваться из комнаты вон. Вот и получалось, что самым приятным из воспоминаний о Па-риже остались лишь танцы, а вовсе не секс. Танцевал он легко и уверенно, а во время тан-цев тела случайных партнерш не врали, в движении отдавались легко и естественно, по-корно подчиняясь воле и желаниям партнера.

Но то было словно на другой планете, в неизмеримо далекие, давно прошедшие вре-мена, а сегодня неизвестная русская женщина на противоположном берегу Буга пела на непонятном Отто языке и, скрипя сердцем он нехотя признался себе, что ему приятно вести наблюдение под звуки танго. Музыка сегодня не отвлекала от главного дела, ибо все дела уже закончены, приказ Фюрера объявлен и оставалось лишь ждать последней, ре-шающей команды. Если певица уцелеет после штурма города и крепости, Отто, возможно, навестит её. Там будет видно.

Хорш со своими разведчиками уже который день проводил безвылазно на берегу Буга, расположившись с неким подобием полевого комфорта на замаскированном наблюда-тельном пункте и, через цейсовский бинокль с отличной просветленной немецкой опти-кой, наблюдал за русскими на противоположном берегу реки. Война с ними должна на-чаться буквально через несколько часов и командир диверсионно-разведывательного ба-тальона уже поставил перед группой Отто первую боевую задачу. Но пока война еще не началась и на вражеской территории протекала обычная мирная жизнь. Казалось, что рус-ские ничего не подозревают о намерениях немецкой армии. Шли танцы, проходили один за другим сеансы в кинотеатре, во дворе крепости Брест, отлично просматривавшемся с наблюдательного пункта, под духовой оркестр проводили развод караулов.

За несколько часов до атаки на наблюдательный пункт прибыл, нарушив все правила и законы маскировки и конспирации, генерал-полковник Гудериан, командовавший наце-ленной на Минск Второй танковой группой. Он коротко выслушал рапорт Отто, а затем несколько минут, не отрываясь, смотрел в бинокль на сторону противника.

- Доложите кратко основные наблюдения и выводы, обер-лейтенант. – Отрывисто при-казал командующий.

- Береговые укрепления вдоль Западного Буга не заняты русскими войсками. Развод ка-раулов производится при оркестре и совершенно открыто. В частях разрешены увольне-ния и военнослужащие присутствуют в больших количествах на танцах и сеансах кино. Кажется, что они, мой генерал, ни о чем не догадываются. Нами обеспечена скрытность подготовки к операции, а следовательно, достигнута оперативно-тактическая внезапность атаки.

Гудериан взглянул на полевой китель Отто, где под случайно распахнувшейся на груди камуфляжной курткой, виднелись знак отличия за Крит, значок парашютиста, "Же-лезный крест" за Бельгию, второй за остров, медаль за рукопашный бой и нашивка за ра-нение.

- Спасибо за службу, обер-лейтенант. Надеюсь, в России Вам представиться возмож-ность получить новые награды от Фюрера и Рейха.

- Лейтенант прав, в данном конкретном случае перспектива сохранения внезапности оказывается настолько велика, - обратился генерал-полковник к командиру приготовив-шейся наступать на Брест и крепость 45-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Шлиппе-ру, - что возникает вопрос: "А стоит ли при таких обстоятельствах проводить артилле-рийскую подготовку?".

- Думаю, что стоит, господин генерал-полковник. – Ответил командир дивизии. - Как любят говорить русские: "Кашу маслом не испортишь". Артподготовка застанет их сон-ными, в кроватях, это усилит испуг, панику, одни погибнут, другие окажутся под завала-ми, многие получат ранения, а живые в испуге разбегутся кто куда. Я не желаю даже ми-нимальных потерь со стороны моих австрийцев. Они уже достаточно повоевали во Фран-ции и Польше, потому через пару месяцев после занятия Москвы желали бы демобилизо-ваться. Хотят попасть домой пораньше и успеть к открытию лыжного сезона в Альпах.

- Ладно, проводите подготовку. Возможно, после Москвы я тоже решу наведаться в Альпы. Наверняка потребуется отдых после столь насыщенного событиями года. Юго-славия, Греция, теперь вот Россия, а впереди маячат новые походы. По германскому по-рядку стосковались Африка, Индия и, чем черт не шутит, возможно Америка. Но, надо же когда-то и отдыхать, верно?

Генералы посмеялись и командир австрийской дивизии радушно пригласил началь-ника погостить в Альпах, покататься на лыжах с бывалыми боевыми товарищами. Со-шлись генералы на том, что к открытию лыжного сезона война в России благополучно за-кончится.

- Что доносит воздушная разведка о местоположении русских вооруженных парохо-дов? Есть ли подвижки судов, попытки передислоцировать их ближе к границе? Учтите, что эти корабли хоть и откровенно устаревшие, доставшиеся русским в наследство от по-ляков, могут башенными орудиями принести неприятные сюрпризы наступающим вой-скам. Русские моряки наверняка попытаются сбить темп немецкого наступления, а темп, темп - завтра и в ближайшие недели, самое важное, единственное условие успеха Блиц-крига. – Понизив голос, уже серьезно проговорил Гудериан командиру дивизии.

- Никаких изменений в диспозиции судов на стоянках Пинска не отмечается. Вниз, че-рез канал и Муховец к Бресту прошел лишь один вооруженный глиссер. Скорее всего привез группу офицеров.

- Ну, это не столь важно. В случае выдвижения кораблей флотилии в сторону Бреста, вызывайте авиацию и взрывайте к чертовой матери подпорный шлюз при впадении Му-ховца в Буг. Нам он пока не потребуется, а падение уровня воды в канале или посадит Пинскую флотилию на мель, или заставит убраться подальше от места прорыва. Ну, уда-чи. И не возитесь долго с этой грудой древних камней под названием крепость Брест.

Гудериан, покидая помещение наблюдательного пункта, на ходу кинул Отто: "До встречи на параде в Москве, герой Крита".

Мощные камуфлированные "Хорьхи 830" генералов, мягко урча моторами, покинули территорию, прилегающую к наблюдательному пункту, но скрытую от глаз русских об-рывом и густой зарослью кустов. Отто вновь остался наедине с льющейся от русского бе-рега мелодией. От недосыпа и усталости последних дней клонило в сон, волнами нака-тывали воспоминания.

... Да, Отто уважал своего нынешнего командира - "Танкового Гейнца Гудериана", но до того как попасть во Вторую танковую группу, ему довелось послужить в парашютных войсках, он высаживался в первой волне смертников на изрыгающие огонь зенитные ору-дия англичан во время захвата Крита. Он оказался среди тех немногих выживших храбре-цов, что повергли во прах мифы о непобедимости бельгийского форта Эбен Емаел и о не-приступности Крита, охраняемого Королевским флотом Британии. Ему с избытком хвата-ло воспоминаний...

... До начала военных действий оставалось время, которое занять кроме воспоминаний оказалось нечем. Уступив место у траншейного перископа фельдфебелю, Хорш добрался до брошенного возле стены спального мешка, улегся поудобнее, закрыл глаза и попытался уснуть...

Едва Отто смежил уставшие за время дежурства веки, как перед ним встали те напря-женные дни, когда, облаченный в короткий комбинезон десантника, вместе с другими па-рашютистами, отобранными лично генералом Куртом Штудентом, готовился к захвату бельгийского укрепления. Операция по нейтрализации, считавшегося непобедимым фор-та на канале Альберта, разрабатывалась под непосредственным руководством самого Фю-рера. В глубине Германии в обстановке строжайшей секретности в соответствии с данны-ми авиационной и агентурной разведок саперы вермахта воздвигли копию Эбен Емаел и целый месяц десантники проводили тренировки штурма, в том числе закладывали реаль-ные подрывные заряды.

Вначале штурмовую группу, состоящую из 424 человек саперов и десантников под командованием капитана Вальтера Коха собирались высадить в предрассветных сумерках прямо на крышу форта на парашютах. Но непредсказуемый ветер и воздушные потоки, то нисходящие к охладившейся за ночь земле, то восходящие от отдающей тепло воды кана-ла, разбрасывали парашютистов по огромной площади. Разброс не давал возможности штурмовым саперным группам собраться в считанные минуты, разобрать из контейнеров рассеянное по полю оборудование, оружие и взрывчатку. Упущенное время оборачива-лось потерей фактора внезапности, что давало реальный шанс гарнизону форта прийти в себя, прояснить обстановку и организовать отпор интервентам. Тогда вспомнили о пла-нерах. Недавно принятый на вооружение DFS-230 получил шанс и не упустил его, вошел в историю, как первый боевой планер. Применение планеров уже на первой тренировке, показало их немаловажные достоинства. Они обладали такой же бесшумностью как и па-рашютисты, но позволяли доставлять людей и грузы компактно и с большой точностью.

В тот день десятого мая Отто вместе с восьмью подчиненными солдатами сидел в скри-пучем фанерном брюшке планера, соединенного тросом с буксировщиком Ю-52. Планер неуклюже покоился на идеально ровном, покрытом сочной зеленой травой, поле аэродро-ма в ряду одиннадцати других, неотличимых друг от друга серых самолетиков с несерь-езными салазками лыж вместо шасси и высоко расположенными тонкими крыльями. Отто привык прыгать из надежного брюха транспортного дюралевого Юнкерса и фанерный, словно игрушечный, самолетик на веревочке, даже после успешных тренировок, не вну-шал полного доверия. Но время пошло и сомнения сгинули. Моторы ведущих машин сна-чала с чиханьем провернулись, затем взревели и винты погнали вдоль целлулоидных око-шек планеров какие-то тряпки, пучки травы, веточки, пачки от сигарет, обрывки бинтов и прочий мусор. Трос напрягся, дернул буксировочный крюк, словно проверяя на проч-ность, стараясь выдернуть из носа планера. Самолет сильнее взревел всеми тремя мотора-ми и покатился по взлетной полосе, легко, как невесомую пушинку, увлекая за собой пла-нер с людьми, сотнями килограмм взрывчатки, необходимым саперным инструментом и оружием.

Юнкерс еще тяжело подминал колесами шасси траву, а планер уже парил над поверх-ностью земли, удерживаемый в воздушной струе опытными руками пилота. Через не-сколько минут все одиннадцать связок оказались в воздухе и легли на боевой курс. После недолгого полета впереди по блеснула лента канала, над которой серой стеной воз-вышался бельгийский форт с двумя 120-мм и шестнадцатью 75-мм пушками, укрытыми в крепких бронированных башнях, укрепленных многослойным бетоном высшего качества. Немецкая разведка сообщила, что фланги форта защищают полки 7-й бельгийской диви-зии, они же обеспечивают охрану мостов, заранее заминированных и подготовленных к взрыву.

Пилоты планеров отцепили буксирные тросы. Транспортные Юнкерсы, прощально качнули крыльями и с набором высоты легли на обратный курс. Носы планеров опусти-лись вниз и они устремились к покатому горбу крыши форта. Внутри фанерного корпуса стало тихо, словно десантники боялись, что каждое сказанное здесь слово непременно долетит до ушей бельгийских солдат, засевших по периметру фортификационных укреп-лений в окопах и в секретах вдоль берега канала,. В безмолвии последних минут полета заключалось нечто страшное, потустороннее. Только поскрипывал корпус да свистел, об-текая растяжки и элероны, воздух чужой страны.

На земле слишком поздно заметили метнувшиеся с неба в предрассветном тумане бесшумные тени неведомых аэропланов. Солдаты знали по фотографиям и кадрам кино-хроники силуэты и звуки падающих в пикировании "Штукасов" Ю-87, тяжелых, нудно завывающих Ю-88, Хенкелей Хе-111 и Дорнье До-217. Но летательные аппараты, что столь неожиданно вывалились прямо из глубины неба на их головы, выглядели абсолютно иначе и оказались незнакомы. Бельгийские офицеры и сержанты, пытаясь опознать аэро-планы, замешкались с командой на открытие огня всего на минуту. Только минута потре-бовалась им, чтобы разглядеть нарисованные на жемчужно-серых фюзеляжах сразу за крыльями черные кресты. Этих шестидесяти секунд вполне хватило солдатам генерала Штудента. Планера еще не успели полностью закончить пробег и завалиться на крыло, как десантники и саперы вывалились в траву из настежь распахнувшихся дверей и, словно по штурмовой тренировочной полосе макета, рванулись к заранее назначенным целям.

Как тщательно ни маскировали проводимые работы бельгийские минеры, но их тру-ды оказались замечены агентами Абвера, оценены по достоинству, изучены и тщательно нанесены на карты. Немецкие десантники первым делом перерезали телефонные кабели и провода, ведущие к подрывным зарядам, укрепленным на опорах мостов. Затем, на вся-кий случай, выкинули в воду и сами заряды. В двух местах операция прошла по плану, только возле Канне, где местность не позволила пилоту посадить планер вплотную к цели, подрывник успел крутануть ручку взрывного устройства и тяжелый багровый шар взрыва вспучился над каналом Альберта. Вода зарябила от падающих в воду обломков, а пуле-метные очереди из окопов и амбразуры окна контрольного пункта бельгийских погранич-ников опрокинули на землю нескольких десантников, заставив остальных попятиться на-зад.

Внезапность оказалась утеряна, но теперь это уже никого не волновало. Одиннадцать планеров точно и плотно оседлали крышу форта. Отто, во главе солдат рванулся, словно на стометровке университетского стадиона, к амбразуре, где неумолимо медленно ползала в сторону тяжелая стальная заслонка. Заслонка утонула в толще бетона и сразу же на её месте выдвинулся наружу ствол орудия, упрятанного в глубине каземата. Парашютисты действовали слаженно и спокойно, словно на очередной тренировке. Правда и условия оказались пока на удивление схожие. Пулеметные очереди взбалмошно трещали внизу, у мостов. На поверхности крыши форта пока царило спокойствие. Отто проследил как сапе-ры-диверсанты пристроили рядом с орудийным портом подрывные заряды, упакованные в зеленые брезентовые сумки, потом проверил надежно ли подсоединен подрывной провод и только потом бегом кинулся прочь, разматывая по земле тонкую медную жилу в хлоп-ковой оплетке. На тренировках длины кабеля вполне хватало для обеспечения безопасно-го подрыва, но в реальности склон оказался немного круче, гуще покрыт кустами и кана-вами. В результате, немцам пришлось изготовиться для подрыва на ровном месте, откры-том для огня противника и, вне сомнения, попадающего в радиус возможного поражения осколками установленного заряда. Оценив ситуацию, Отто решил не рисковать людьми и провести подрыв в одиночку. Он отослал в укрытие унтер-офицера и рядовых, приказав прикрывать тыл от возможного появления солдат из гарнизона форта. Подобная предос-торожность казалась, на первый взгляд, совершенно излишней. В отличие от фортов Ли-нии Мажино, бельгийский форт не имел наземных капониров и пулеметных бункеров не-посредственно над орудийными казематами. Все пулеметные и стрелковые наземные со-оружения предназначались исключительно для обороны канала Альберта и отражения атаки со стороны Германии. О штурме форта с воздуха или с тыла никто из военных ин-женеров не задумывался ибо те, кто его возводил, понятия не имели о немецких парашю-тистах генерала Штудента и их боевых возможностях.

Предосторожность пусть и излишняя, но сработала заложенная в Отто со времени обу-чения на офицерских курсах, вдалбливаемая инструкторами необходимость заботы о сол-датах, предотвращение ненужных для дела потерь. Забота о рядовых солдатах – долг каж-дого немецкого офицера, тем более парашютиста. Точно так же, как сохранение жизни офицера – долг немецкого солдата. Но приказ офицера – есть закон. Отто, тогда еще лей-тенант, просто и обыденно выполнил соответствующий параграф Боевого устава. Солда-ты беспрекословно подчинились и рассыпались за его спиной цепью по склону.

Оставшись один, лейтенант замкнул цепь. На месте аккуратно обложенной дерном амбразуры, с двигающимся в поисках наземного врага стволом, сначала возник огненный шар, а следом из земли вырвался гейзер черного дыма. Отто не успел вовремя уткнуться лицом в землю, приникнуть к ней, втиснуться в ее прекрасное, такое безопасное и надеж-ное ложе. Возможно, он просто интуитивно попытался хоть краешком глаза увидать ре-зультат собственного труда. И немедленно оказался жестоко наказан за излишнее любо-пытство. Кусок отщепленного от облицовки траверса форта бетона на излете одним уда-ром в лицо вышиб четыре зуба, в кровь разбил губы и содрал лоскут кожи со скулы. Тем-ная густая, липкая и солоноватая на вкус кровь заполнила рот, потекла на грудь... Подбе-жавшие солдаты, растерянно посмотрели на залитого кровью командира. Впрочем, сказа-лась дисциплина и замешательство продлилось лишь первые мгновения, затем отработан-ными на тренировках движениями унтер и внештатный медик достали индивидуальные пакеты и приготовились оказать первую помощь. Отто лишь отмахнулся, выплюнул ос-колки зубов и сгустки первой крови. Превозмогая боль и отвращение одним движением проглотил остальное, забивавшее рот и мешавшее дышать. Говорить он не мог, а потому только зло махнул рукой, приказывая солдатам продолжать выполнять боевую задачу.

Сверху, с крыши форта, он видел, что все штурмовые группы успешно справились с заданиями. Огнеметчики залили струями жидкого огня выход, через который защитники попытались организовать некое жалкое подобие контратаки. Взрывники подорвали заря-ды возле намеченных амбразур. Теперь вместо грозных орудий из дыр, заваленных об-ломками бетона и клочьями арматуры, смотрели поникшие, словно сломанные телеграф-ные столбы, беспорядочно рухнувшие на закопченную землю стволы. Все амбразуры не-победимого форта превратились в черные кратеры, оставленные мощной взрывчаткой. Но, что удивительно, сам форт еще жил. Личный состав гарнизона остался в большинстве своем, боеспособным, мог при наличии боевого и деятельного командира совершить отча-янную вылазку против пока еще малочисленных германских войск. Доставленной на пла-нерах взрывчатки оказалось недостаточно для тотального уничтожения мощных бетонных конструкций.

Немецкие генералы учли и это. Подрывать казематы форта, окончательно выводить его сооружения из строя предназначалась основная группа солдат, переправляющаяся под огнем бельгийцев через канал на надувных резиновых лодках. Поэтому следующей зада-чей группы Отто являлось обеспечение переправы. Немного придя в себя и отдышавшись, лейтенант через прекрасную оптику бинокля обнаружил замаскированную вблизи берега канала огневую точку. Заранее обговоренным перед операцией условным движением Отто послал солдат зайти противнику с тыла и уничтожить расчет. Прикрывавший пулемет ча-совой заметил немцев слишком поздно и успел сделать всего два выстрела из винтовки, одним ранив унтера, а другим, свалив насмерть солдата. Стрелял он отменно, но третий раз нажать на спуск ему не позволили. В окоп одновременно залетели три гранаты на длинных деревянных ручках похожие на кухонные колотушки, но отнюдь не такие без-обидные. Прогремели слитные взрывы и пулемет замолк, задрав к небу тупое рыльце из которого еще вился легкий дымок.

Через два часа оставшиеся в живых солдаты бельгийского гарнизона сдались. Пленные в смешных высоких пилотках и кителях цвета хаки, послушно задрали кверху руки и по-спешно, мелко семеня ногами, выскочили наружу из укрытий и капониров, испуганно озираясь на перепачканных в саже, похожих на чертей немецких солдат в непривычных, напоминающих стальные котелки, глубоких шлемах и в комбинезонах, перекрещенных ремнями снаряжения.

Седьмая бельгийская дивизия не успела оказать помощь форту, как не смогла контр-атаковать диверсантов и вскоре была отброшена на десять километров от линии канала Альберта. К вечеру еще недавно грозное воинское соединение вообще перестало сущест-вовать как единое целое. Через захваченные десантниками мосты потоком переправлялись танки и артиллерия Четвертой немецкой танковой дивизии и 16-го танкового корпуса Вермахта, ехала на грузовиках и бронированных транспортерах пехота, тянулись колоны зеленых многоколесных штабных и разведывательных бронемашин, тракторных тягачей. Иногда в разрывы механизированных колон удавалось втиснуться тыловым подразделе-ниям на конной тяге и тогда окрестности канала оглашались ржанием лошадей, щелкань-ем кнутов и криками возниц.

Отто не участвовал в дальнейшем развитии боевого успеха. Переправившийся на берег командир отряда, лишь глянув на залитый кровью комбинезон и ободранное, в запекшей-ся крови лицо, приказал немедленно отправляться на пункт первой помощи, а оттуда – в госпиталь. Лейтенанту в пылу опасности и азарта превозмогавшему боль, хотелось вое-вать дальше, но, приказ - есть приказ.

В госпитале, от парашютистов, участвовавших в захвате вражеских аэродромов, Отто узнал, что хотя враг и разгромлен, но не всё и не везде проходило гладко и по плану. Осо-бенно не повезло в Дании 22-й дивизии и её командиру генералу графу фон Шпонеку. За-хватив с ходу три аэропорта, они приготовились принимать капитуляцию от королевской семьи. Генерал даже переоделся в специально прихваченный для подобного случая парад-ный мундир со всеми крестами и медалями. Но Первый датский корпус успел оправиться от неожиданности и выбил немцев со всех трех аэродромов. К вечеру командир десантни-ков получил ранение и был с большим трудом эвакуирован в тыл, а около тысячи пара-шютистов израсходовавших боеприпасы и не получивших обещанной поддержки сухо-путных войск, бесславно сдались в плен. Датчане не стали искушать судьбу и немедленно отправили всех в качестве военнопленных на транспортных кораблях в Англию.

Впрочем, это оказалась первая и последняя победа союзников. Их разрозненные силы не могли справиться с немцами. Сначала датчане отошли на линию Греббе, затем на ли-нию Пиил, но не удержались ни там, ни там и покатились назад, увлекая за собой в нарас-тающий вал дезорганизованного отступления спешащие им на помощь войска англичан и французов. В это время танковые клинья немцев прорвали жиденькую линию второраз-рядных французских дивизий, прикрывавших на всякий случай считавшиеся непроходи-мыми для военной техники лесистые склоны Арденн. Немцы с ходу захватили мосты че-рез горные реки и вышли на оперативный простор, отрезав одним махом напрасно проси-девшие на линии Мажино первоклассные крепостные войска и экспедиционные войска англичан, втягивающиеся в бои на приморском фланге, где смешались в кучу остатки ар-мий стран, пытавшихся придерживаться нейтралитета - Нидерландов, Дании и Бельгии.

Во время лечения Отто впервые услышал о боевых делах отважных парней из специ-ального полка "Бранденбург-800", захвативших стратегически важный мост через Маас. Переодевшиеся в датскую военную форму немецкие спецназовцы якобы конвоировали через мост сдавшихся в плен дезертиров из германской армии. Охранявшие мост датские гвардейцы потеряли бдительность, расслабились, загляделись на необычное зрелище. "Конвоиры", и "дезертиры" поравнявшись с охраной выхватили оружие и за считанные секунды перестреляли зазевавшихся ротозеев. Дорога 9-й немецкой танковой дивизии оказалась открыта. Тогда Отто и представить не мог, что через два года сменит комбине-зон парашютиста на маскировочную полевую униформу со знаком "Бранденбург" на ру-каве и в последние дни и часы перед вторжением в Россию будет вести наблюдение за ни-чего не подозревающим врагом.

Ворочаясь на спальном мешке, Хорш подумал, что судьба очень часто изменяла линию его жизни, закручивала в самые невероятные узлы, переворачивала, ставила с ног на голо-ву. Кто бы мог подумать, что, родившись в чистеньком, уютном баварском городишке он попадет в Берлинский университет на физический факультет? Никто! Его отец, а перед ним его дед, а перед ними обоими прадеды, сначала растили и холили свиней, а затем за-бивали, чтобы изготовить из мяса и потрохов превосходные колбасы и сосиски. По буд-ням добрые бюргеры работали день и ночь. По праздникам - ходили в кирху, где серьезно и добросовестно пели благостные псалмы. Отдавали богу - богово, чтобы после службы со спокойной совестью пить огромными кружками до черноты темное, крепкое, не фильтро-ванное пиво, закусывать свежими сардельками с тушеной кислой капустой и петь хором песни с соседями. По субботам ревностно мылись в кадушках и мыльнях, а затем истово и добросовестно толкли в душной теплоте перин жен, толстых, мясистых, налитых крепким жирком, упругих словно добрые свиные колбаски.

Так же, как остальные мальчишки, Отто таскал большую часть года кожаные шорты и крепкие ботинки, точно так как все шалил на уроках. Но в отличие от других – ему нрави-лось учиться. Вообще-то, в его классе хорошо учились и понимали большую часть из на-писанного в книгах и сказанного учителем на уроках лишь двое – Отто и дочь местного помещика и богатея из дворян - Берта. Именно эта девушка подвигла Отто бросить родо-вое колбасное предприятие и потащиться за ней в этот непонятный и полный искусов Бер-лин. Её отец помог Отто убедить в правильности выбранного решения отца и мать, резон-но посчитав, что скромный баварский паренек, земляк из хорошей зажиточной семьи, по-служит дочке опорой и защитой в Берлине. Бедный папа видел в дочке лишь скромную застенчивую провинциальную девчушку, а в Отто - соученика дочери, этакого молодого деревенского увальня и простака. Бедный отец даже не представлял насколько далеко за-шли к тому времени их отношения с Бертой. Эта рано созревшая чертовка избрала Отто в компаньоны за качества, весьма далекие от уровня его интеллектуального развития.

Берлинская жизнь споро всё расставила по изначально предопределенным природой местам. Берту увлек вихрь богемной молодежи со спорами до утра под дешевое рейнское вино и плохонькие бутерброды, с посещениями выставок, театральных постановок, кон-цертов и галерей. Она постепенно всё дальше и дальше отдалялась от Отто, всерьез и ос-новательно погрузившегося с головой в занятия физикой, вошедшего с несколькими дру-гими студентами в кружок любителей ракетной техники и космических полетов, возглав-ляемый непризнанным пока гением - талантливым инженером Вернером фон Брауном. В первое время Берта пыталась таскать Отто с собой, но у того от дешевого вина начинала болеть голова, а дрянная колбаса вызывала спазмы в желудке. Заумные разглагольствова-ния патлатых эрудитов и чтение невразумительных стихов вгоняли в сон парня, уставшего после лекций и работы в ракетном кружке. К учебе, как и ко всем иным жизненным обяза-тельствам, Отто подходил не менее серьезно, педантично и обстоятельно, как его предки к изготовлению колбас. Ну, а любовь к Берте ... Любовь в Берлине требовала много време-ни, постоянного внимания и больших денег.

Хуже всего, что у Берты явно появился некто, с радостью и вполне успешно перело-живший на себя все любовные хлопоты, достававшееся ранее одному Отто. Берта под лю-быми предлогами стала отказывать опостылевшему любовнику в близости, когда тот, дро-жа от страсти вырывался к ней в редкие, с немалым трудом выкроенные от занятий мину-ты. Отто сгорал одновременно от неутоленного плотского желания, от ревности и от чув-ства праведного гнева ко всем этим проклятым, хорошо отдохнувшим бездельникам-интеллигентам с отлично подвешенными языками и постоянно готовыми к употреблению половыми органами. Вскоре выяснилось, что, к несчастью Отто, у тех парней действи-тельно нормально развиты не только языки. Пожертвовав несколькими часами учебы и строительства очередной экспериментальной ракеты, Отто занялся непривычным делом полицейского сыска. Все оказалось до изумления прозаично и ужасно. Утром Берта вы-скочила из комнаты не одна, а с высоким парнем с копной длинных темных волос, в блузе художника на широких плечах и непривычных синих штанах на длинных ногах. Сладкая парочка слепилась в поцелуе чуть ли не под самым носом засевшего в кустах Отто. А раз-лепившись, пошла, тесно прижавшись плечами, по направлению к трамвайной остановке.

Отвергнутый любовник, сам, не подозревая того, действовал в строгом соответствии со всеми затертыми канонами комедийного жанра. Он догнал неверную и публично по-требовал от ненаглядной Берты объяснений. Вместо Берты коротко и жестко ответил не-знакомец, сообщив неприличный адрес, по которому Отто следовало немедленно уби-раться. Одному Отто убираться казалось не с руки и он попробовал прихватить с собой ненаглядную белокурую Берточку, недоуменно переводившую затуманенный взгляд го-лубеньких глазок с одного претендента на другого. Отто даже удалось схватить её за пух-лую розовую руку, но два быстрых удара в солнечное сплетение и подбородок опрокину-ли отвергнутого баварца на землю. Повергли в прах и позор на глазах неверной избранни-цы и оживленно комментирующих сцену ранних берлинских зевак.

- Немецкие женщины не любят побежденных! Немецкие женщины выбирают победите-лей! – Нагло заявил парень, явно парадируя набиравших силу вождей национал-социалистов, и, презрительно плюнул на ворочавшегося в пыли Отто. Победитель увлек белокурый трофей в подошедший трамвай, оставив униженного, поскуливающего от боли Хорша распростертым на земле. Позже, когда синяк сошел с лица и оно приняло нормаль-ный вид, Отто переговорил со знакомыми молодыми людьми, вращавшимися в одной с Бертой компании. К собственному стыду и ужасу он выяснил, что парень отбивший у него девушку - американский писатель и художник, прибывший на стажировку в Германию. Да к тому же еще, о боги, - кажется еврей. Новость оказалось для Отто даже более тра-гична, чем версальский договор и поражение Германии в Первой мировой войне вместе взятые. Чтобы забыть личное поражение и неверную Берту, Отто вначале пустился во все тяжкие. Теперь, забросив к черту сомнения и смущения, посещал он в компании таких же, как и сам студентов, веселые берлинские бордели. Робость перед проститутками прошла, но сеансы дешевой, и не очень дешевой, но все равно продажной, любви не утоляли чув-ства неугасающей жажды мести.

Тогда Отто решил подойти к делу возмездия со всей основательностью и педантично-стью истинного баварца. Для начала Хорш стал брать, отвергаемые ранее из-за некоторого избытка веса и деревенской провинциальной неуклюжести, уроки фехтования, столь це-нимые истинными буршами. Это помогло, но не надолго ибо возникло серьезное опасе-ние, что проклятый американец просто не примет вызов и откажется драться на благород-ных рапирах. Горя жаждой в любом случае отомстить надменному плутократу Отто запи-сался в секцию бокса. Через год, скрупулезно просчитав собственные возможности, он счел физическое состояние тела вполне созревшим для отмщения. Увы, Отто опоздал. Американец поспешно покинул становящуюся всё более негостеприимной землю Герма-нии и увёз с собой, в виде почетного трофея, белокурую словно Гретхен, ненаглядную го-лубоглазую Берточку в качестве законной супруги. Подобного оскорбления, оставшегося без отмщения, Отто снести не смог. Первым делом он плюнул на дипломную работу, на ракеты и подал заявление о поступлении на офицерские курсы Люфтваффе, затем - напи-сал заявление о вступлении в НСДАП. В едином порыве с миллионами остальных, так или иначе посчитавших себя обиженными немцев, он сгорал от священной ненависти ко всем американским плутократам, евреям, интеллигентам и прочим ущербным представи-телям неполноценных рас и наций. А таковыми, как выяснилось после посещения докла-дов и лекций руководителей нацистской партии, являлось практически все население Зем-ли, конечно кроме немцев, которые одни росли истинными арийцами.

В офицерской школе Отто, как одному из наиболее перспективных по уровню образо-вания и физической подготовки кандидатов, предложили записаться на новое, только ор-ганизованное отделение парашютно-десантных войск. Хорш с радостью согласился. Гражданскому разгильдяйству и вольной студенческой жизни пришел конец. Ранние подъемы, умывание ледяной водой, многокилометровые кроссы с полной выкладкой, за-правка постелей. Дисциплина и порядок, порядок и дисциплина. И муштра. "Цуканье" старших кадетов, придирки фельдфебелей, строжайший спрос преподавателей. Для вче-рашнего студента на первых порах наиболее сложным оказалось приучиться правильно и споро застилать койку, отглаживать, стирать и молниеносно одевать обмундирование, без малейшего отклонения от требований унтеров и фельдфебеля располагать в узаконенном порядке вещи в отведенном шкафчике. В первые дни, казалось верхом идиотизма ставить сапоги именно в правый нижний угол, каску класть справа на сложенную накидку, коте-лок ставить слева, штык на специальном крючочке с наклоном в левую сторону, рукава куртки, комбинезона и мундира выравнивать по линейке так, чтобы орлы на рукавах на-ходились на одной прямой и на строго определенной высоте от пола. Но, постепенно при-вык.

Начались полевые учения, боевые стрельбы из всех видов оружия на полигоне, обуче-ние вождению различных типов автомобилей, мотоциклов и легких танкеток. Будущих офицеров-парашютистов обучали рукопашному бою, умению убивать противника любым подвернувшимся под руку предметом или просто рукой, если ничего иного рядом нет. Тренировали резать человеческую плоть ножом, давить пальцами, сворачивать врагу, словно курице, набок шею. Эти уроки особенно привлекали Отто, ибо в каждом повер-женном соломенном манекене виделся облик американского обидчика. Учения проводи-лись настолько близко к реальности, что случалось личный состав училища выстраивался на плацу вдоль серых казарменных корпусов и под бьющие по нервам звуки прусского марша провожал в последний путь курсантов, погибших от шальных пуль и осколков на учебных стрельбищах и полигонах. Тело павшего в коричневом гробе, покрытом кроваво-красным полотнищем со свастикой в белом круге, выносили на плечах шестеро соучени-ков. Сверху крышку венчала надраенная парадная каска покойника, теперь ему уже абсо-лютно бесполезная. Иногда, особенно после тренировочных прыжков, содержимое дере-вянных ящиков напоминало кожаный мешок, заполненный изломанными костями. Де-сантные парашюты не вышли еще из отроческого возраста и зачастую вели себя непред-сказуемо. Тела погибших при минировании и разминировании реальных боеприпасов, хранили внутри перемешанных обрывков внутренностей зазубренные куски рваного ме-талла, остывшие и постепенно ржавеющие от слишком тесного контакта с кровью и мясом человеческого тела. Тело человека, даже немецкого солдата, как выяснилось на занятиях по полевой медицине, субстанцией весьма непрочной, состоящей более чем на наполови-ну из жидкостей. Потому вторым по частоте случаев поводом исполнения траурного мар-ша оказывались несовместимые с жизнью травмы, полученные, при отработке курсантами приемов ручного боя. В этом случае тела павших хранили отметины в виде разорванных печеней и селезенок, перебитых трахей, сломанных позвонков. Возможно именно с уче-том подобных обстоятельств на отделение десанта добровольцев набирали с избытком и потому естественный отбор жизнестойких особей не сказывался на плане выпуска и коли-честве произведенных в офицеры курсантов.

Когда после общевойсковой началась парашютная подготовка, жизнь Отто круто из-менилась. Он не испытал особого страха, вывалившись первый раз из двери транспортно-го Юнкерса-52, просто закрыл глаза и дисциплинированно сделал один лишний шаг. Шаг в пустоту неба. Хорш вновь обрел способность видеть окружающий мир, одновременно с рывком раскрывшегося над головой парашюта. Перед ним предстала совершенно потря-сающая картина – он парил в небе словно птица. А земля с ее крохотными червячками обитателями униженно валялась внизу под подошвами десантных сапог. Это чувство сверхчеловека осталось в душе Отто навсегда, может быть именно поэтому с момента первого прыжка Хорш боготворил "Толстого Генриха", создавшего впервые в мире для Рейха такие небывалые по боевым возможностям части, как парашютные дивизии. Толь-ко в свободном полете над землей, паря словно карающий ангел над головами всех ос-тальных, он ощутил чувство полного освобождение от испытанного в давней драке позора поражения. В сознании Отто, вовремя забросившего опостылевшие конспекты и учебни-ки, Адольф Гитлер занял место старого иудейского Бога, вытесненного новым идолом из пределов сердца далеко за обочину жизни. Чуть ниже пьедестала на иконостасе божества располагались создатель Люфтваффе Рейхсмаршал Герман Геринг и командующий па-рашютными войсками генерал Курт Штудент. Каждый из них внес свою особую лепту в формирование из вчерашнего студента-провинциала настоящего германского воина-арийца. Адольф Гитлер освободил наивную душу от химер христианства, доверия и доб-родушия, заменив их верой в идеалы национал социализма и превосходства немецкой арийской расы над всеми иными прочими народами. Герман Геринг - принял в ряды Люф-тваффе и пообещал великолепную офицерскую карьеру в борьбе с окружающими Герма-нию врагами. Курт Штудент - лично вручил серебряные офицерские погоны и крылышки парашютиста, ввел в боевое братство рыцарей неба, людей суровых и жестоких к врагам, мужественных и верных к боевым товарищам. Отто с восторгом и благоговением принес присягу Адольфу Гитлеру и Германии не разделяя два отныне единых понятия.

11 Германский парашютно-десантный корпус в состав которого входила и его родная 7-я парашютная дивизия являла собой отборную часть немецкой армии, спаянную духом национал-социалистской идеи, безграничной преданности Германии и верности Фюреру. В корпус отбирали только самых достойных. Лучших из лучших, способных не только положить собственную молодую жизнь на алтарь Отечества, но и дорого продать ее. Так дорого, что даже смерть десантника обернется поражением любого противника. В корпусе учения проходили еще интенсивнее чем в училище. Пожалуй, как нигде более в немецкой армии. Хотя и зарождающиеся войска СС, и танкисты, и летчики, и солдаты вермахта вы-кладывались в учебе до предела, готовясь к предстоящим войнам. Тренировки шли на аэ-родромах и тренажерах, на полигонах и полосах препятствий, в воздухе и на земле. Воин-парашютист обязан стать по настоящему элитным солдатом, способным не только совер-шить прыжок с парашютом, не только свалиться на голову любого врага неожиданным ангелом смерти, но и выстоять в дальнейших сражениях, победить превосходящего про-тивника и дождаться подхода основных сил Вермахта. Парашютисты Штудента овладева-ли приемами ручного боя, владения любыми видами холодного и стрелкового оружия, учились водить автомашины и танкетки, стрелять из захваченных у противника артилле-рийских систем и пулеметов, закладывать и обезвреживать мины. Тут и пригодилось Отто всё вбитое в него инструкторами и преподавателями военного училища. Теперь уже он сам вколачивал военные премудрости в головы рядовых солдат.

В классах занятия проходили редко. Но если случалось заниматься в четырех стенах, то первое, что раз за разом демонстрировали будущим парашютистам – это старая уже кинохроника первых в мире учений с высадкой парашютного десанта. Кинохроника, до-бытая агентами Абвера из архивов РККА. Немцы досконально изучали мельчайшие дета-ли массового десантирования и дальнейшей боевой работы русских воздушных бойцов. Кадры беспристрастно показывали, что те действовали слаженно, четко и на удивление профессионально для представителей низшей расы.

- Не стоит волноваться, парни. – Сообщил на первом просмотре инструктор. – Теперь это все осталось лишь на целлулоиде пленки. У красных десантных войск сегодня нет, а организатор и вдохновитель парашютно-десантных, равно как и танковых корпусов, мар-шал Тухачевский расстрелян. Опасаться некого и нечего, никто в мире не сможет соста-вить вам конкуренцию.

Отто верил в отсутствие достойных соперников, но продолжал усиленно трениро-ваться сам и не менее старательно обучать солдат премудростям сурового армейского ре-месла парашютистов-десантников. Став офицером он еще раз, внимательно перечитал "Мою Борьбу" великого Вождя Гитлера и многое понял из того, что не понимал раньше. Прежде всего понял то, что все еще подспудно мучило в редкие свободные минуты. От-кровения Фюрера предельно ясно определили кто враги Отто, кто – друзья. Друзья - со-ратники по борьбе, по партии, по казарме, те с кем вместе вываливаешься в открытую бездну через люк самолета, ведешь бой, уничтожаешь солдат противника, громишь вра-жеские обозы и штабы, взрываешь укрепления, захватываешь и пытаешь пленных, сжига-ешь огнеметами пытающихся оказать сопротивление. Враги – все иные, не арийцы, иначе мыслящие, говорящие на иных языках, имеющие неправильные, не соответствующие про-стой и ясной геометрии расового закона черепа, носы, скулы, волосы и разрез глаз.

Пролетели дни и месяцы учебы. Настало время применять знания на практике. Бой за форты Бельгии, оказался не намного сложнее и опаснее учений. Первое ранение – не очень болезненным и совсем не страшным. Уничтоженные вражеские солдаты выглядели на обожженной огнем земле простыми тряпичными куклами-манекенами. Взятые в плен вообще казались жалкими и трусливыми. Затем последовало лечение в госпитале и вруче-ние самим божественным Фюрером первого Железного Креста. После церемонии награж-дения Вождь согласился сфотографироваться с героями, причем выразил желание сделать фотографию в неформальной обстановке, на фоне окружающего лагерь парашютистов леса. Придворный фотограф фюрера герр Гофман быстро и ловко составил из награжден-ных компактную группу, перед которой встал в излюбленной позе Гитлер, сложив руки чуть ниже пояса. Вождя окружали боевые соратники Отто, награжденные Рыцарскими крестами, дальше располагались награжденные крестами Железными. Фюрер предложил офицерам десантникам запечатлеть для истории не помпезную фотографию главы госу-дарства с награжденными офицерами, но простую, теплую встречу товарищей по оружию. Ибо и сам он, Адольф Гитлер в прошлую войну дважды за боевые дела награжден Желез-ным крестом. Естественно, пожелание вождя нации оказалось с восторгом принято. Офи-церы натянули поверх парадных мундиров комбинезоны, каски и ремни боевого снаряже-ния. Так их и запечатлели для истории.

Потом - Париж... Ох уж этот Париж с его неожиданными горькими открытиями и раз-очарованиями. Отто, страдая еженощно от собственной неполноценности с трудом отгу-лял положенный отпуск и плюнув на баб и танцы, с легким сердцем возвратился в казар-му. Вернулся, впервые осознав, что отныне и вовеки именно казарма и есть родной дом, а иной семейный очаг вряд ли светит даже в отдаленном будущем. Ничего удивительного, что Хорш с радостью воспринял известие о подготовке вторжения в Англию, заранее представляя как свалится с неба на головы ничего не подозревающих чопорных англичан, во время их проклятого традиционного чая. "Бог должен, просто обязан, покарать Анг-лию. Сначала Англию, затем – Америку". – Раньше времени радовался Отто предстоящей расправе с дальними кузинами и кузенами своего обидчика. Но прошло лето, затем наста-ла осень, её сменила зима и вторжение незаметно отодвинулось на второй план.

С наступлением весны в газетах и на радио вновь разразилась антианглийская пропа-ганда, всё чаще проскальзывали намеки на неминуемое вторжение. Отто воодушевился и с нетерпением ждал приказа обрушиться с неба ангелом смерти на Лондон, дабы покарать надменную Британию. Но не дождался. Неожиданно дивизию подняли по тревоге и пере-бросили на юг, в только что захваченную вермахтом и танкистами СС Грецию. После вы-нужденного безделья, разбавленного лишь высадкой небольшого тактического десанта, дивизии объявили повышенную боевую готовность. Начались тренировки, изучение карт и войск противника. Цель десанта - остров Крит.

Ранним утром первого мая 1941 года элита солдат фюрера и рейха – десантники гене-рала Штудента были подняты по тревоге.

После падения Греции и покорения Югославии остров Крит остался последним прибе-жищем, изгнанных с континента Европа англичан и их союзников. Но простым убежищем для измотанных боями остатков английских, новозеландских, австралийских и греческих частей остров казался лишь непосвященным. Да, они прибыли на остров изгнанниками, потерявшими большую и лучшую часть вооружения, транспортных средств и амуниции. Но находясь на большом, изолированном от материка куске суши с дружественным насе-лением, англичане очень скоро могли прийти в себя, наладить снабжение, получить необ-ходимое снаряжение и создать мощную укрепленную базу в самом невыгодном для не-мецких войск месте – рядом с мягким, уязвимым балканским брюхом старушки Европы. Базирующиеся на остров корабли Королевского Флота получали возможность перерезать коммуникации, питающие африканский корпус Роммеля. Нефтяные поля Румынии, на-сыщающие нефтью германскую военную машину, очень скоро оказались бы в пределах досягаемости бомбардировщиков королевских военно-воздушных сил. И, самое главное, Крит мог послужить трамплином для вторжения в крепость "Европа" с самого опасного и наиболее уязвимого южного фланга. Гитлер это понимал не менее ясно, чем Черчилль. Мысленно проклиная неудачливого Дуче с его трусливым воинством, столь не вовремя вляпавшимся в греческую авантюру и фактически пригласившего тем самым англичан на юг Европы, Фюрер отодвинул сроки начала операции "Барбаросса" и стремительным бес-пощадным ударом захватил Югославию и Грецию. Логика развития событий подсказыва-ла, что следующим на очереди стоял Крит.

Для подготовки к штурму острова генералу Штуденту отводилось двадцать дней. Сама операция получила кодовое название "Меркурий". Для высадки десанта требовалось не менее пяти сотен транспортных "Юнкерсов" Ю-52/3м, но имеющиеся в наличии корабли данного типа принимали самое активное участие во всех предыдущих операциях вермах-та. В нужный момент самолеты оказались настолько изношены, что их двигатели, шасси и несущие детали корпусов требовали как минимум текущего регламентного ремонта, основательной проверки или даже замены. В решение поставленной задачи пришлось вмешаться лично Герингу и одновременно с тревогой в корпусе Штудента, в тот же май-ский день, весь транспортный флот Люфтваффе снялся с мест базирования и подобно ог-ромной стае зеленых, неуклюжих, подвывающих в полете индюшек, перелетел на север. После посадки самолеты заполнили зелеными корпусами цеха и аэродромы авиационных заводов и ремонтных баз Германии, Австрии, протектората Богемии и Моравии, ранее на-зываемого Чехословакией.

Через две недели 493 отремонтированных, заново отрегулированных, свежеокрашенных "Юнкерсов" вновь поднялись в воздух и взяли курс на Грецию. Куда подевалась пресло-вутая германская организованность, пунктуальность и умение планировать все и вся на свете? То, что произошло после приземления транспортной армады скорее напоминало традиционный славянский бардак. Все лучшие греческие аэродромы к тому времени ока-зались забиты бомбардировщиками Восьмого воздушного корпуса и для транспортных самолетов остались лишь пыльные полевые площадки, поляны, луга и даже дороги. Гре-ция страна каменистая, почва скудная, песчаная. При посадке и взлете транспортов под-нимались такие облака пыли, которые делали абсолютно невозможным взлет самолетов с интервалами менее пятнадцати-семнадцати минут. А такие большие интервалы в мас-штабе огромного флота, сжирали запасы топлива в бессмысленном кружении эскадры над местом сбора и ставили под сомнение компактную высадку десанта.

Впрочем, особо взлетать не пришлось. Англичане, отступая взорвали 26-го апреля мост через канал, по которому пролегал путь танкеров, доставлявших в Грецию авиаци-онный бензин из Италии. До 17 мая в Грецию не попало ни одного литра горючего, но за-тем немецким флотским водолазам удалось взорвать и растащить обломки рухнувшего в канал моста и пропустить корабли. Из порта Пирей горючее в железных бочках на пре-дельной скорости подвозилось грузовиками прямо к самолетам и заливалось в их жадные пересохшие баки. Операция "Меркурий" набирала обороты под истерические понукания Гитлера, дергавшего и торопившего воздушных и сухопутных генералов денно и нощно. Гитлер требовал как можно скорее, любой ценой, не считаясь ни с чем, вышвырнуть анг-личан с острова, Но так или иначе, а без горючего лететь нельзя и операция оказалась от-ложена до двадцатого мая.

В последние дни перед высадкой сумбур на полевых аэродромах нарастал. Готовность номер один объявлялась и снималась по три раза на день. В промежутках парашютистам тоже не выпадало покоя . Командир батальона по несколько раз в день проводил с офице-рами отработку на картах поставленных задач и уточнение разведывательных данных. Выходило из его слов, что дело предстоит плевое, легче чем в Бельгии или Норвегии. По данным разведки на острове оставалось всего около пяти с половиной тысяч англичан и несколько тысяч греков, которых в расчет вообще не принимали. Абвер доносил, что небо Крита, перед началом интенсивных воздушных атак, прикрывали два с половиной десятка устаревших истребителей и немногочисленные зенитные орудия. ПВО англичан пытались в последние дни перед высадкой противостоять атакам 280 бомбардировщиков "Хенке-лей" Хе-111 и 150 пикировщиков "Юнкерсов" Ю-87, действовавших под прикрытием 180 истребителей "Мессершмитт" Ме-109. Считалось, что теперь, к моменту высадки десанта, войска ПВО англичан в основном уничтожены, а частично эвакуированы с острова. Зада-ча батальона, в котором служил Отто исключительно простая – сначала захват и удержа-ние аэродрома в Малеме, затем - обеспечение посадки планеров и транспортных самоле-тов с подкреплениями и тяжелой техникой. Отто и его взвод шли в первой волне парашю-тистов, состоящей из трех тысяч лучших парней под командованием генерал-майора Югена Мейндля. Две волны самолетов выбросят десантников на северо-западном побе-режье в районе поселков Малеме и Кания.

Захват аэродрома в Малеме, подчеркивал майор, почетная, приоритетная задача. Бес-перебойная посадка транспортов, быстрая их разгрузка и немедленный взлет за новыми бойцами, обеспечит своевременное вступление в бой 6-горной дивизии егерей. Только путем многократных взлетов и посадок можно доставить воздухом войска для захвата острова. На морской транспорт надежды мало. Господство на море, увы, принадлежит англичанам. Итальянские союзники трусоваты и в морском бою малоопытны, во всех стычках и артиллерийских дуэлях, даже при явном превосходстве оказывались нещадно биты англосаксами и предпочитали спасаться бегством.

... Долгожданный день наступил. ... На аэродроме опять царили спешка и полнейшая неразбериха. Солдат взвода Отто загрузили в самолеты и они сидели в душных, прогретых солнцем кабинах с парашютами за спиной, втиснутые между контейнеров с оружием и боеприпасами. Пока десантники истекали потом внутри влажных, прилипающих к телу комбинезонов, авиационные техники таскали канистрами бензин и заливали в баки. Время шло и командиру десантного полка надоела эта мышиная возня. Раздались отрывистые команды, парашютистам приказали оставить все снаряжение в самолете и выйти на по-мощь наземному персоналу. Через несколько минут работа пошла на удивление споро. Одни, выстроившись в цепочки передавали бесконечные канистры, другие, неустанно от-бивая поклоны богу войны, качали рукоятки переносных насосов.

После напряженной работы самолеты оказались наконец боеготовыми, но теперь уже сами десантники чувствовали себя словно выжатые до последней капли лимоны. Чтобы как-то компенсировать бессонную ночь и тяжелый труд, командир приказал полковому врачу раздать личному составу живительные таблетки ампфетомина. Это химическое чудо немецкой военной фармацевтической науки, помогало не только снять усталость, но под-держивать силы в течение еще нескольких бессонных дней и ночей. О последствиях приема жуткой химии ученые мужи не очень задумывались, ибо догадывались, да, что там догадывались, знали наверняка - не слишком многим из принимавших их продукцию суж-дено дожить до победных фанфар очередного Парада Победы. Такова суровая проза воен-ного бытия элитных войск. Заправившись химией парашютисты-десантники вновь усе-лись на жестких дюралевых лавках внутри гофрированного корпуса "индюка" и двигатели начали проворачивать винты. Вначале лопасти двигались натужными, рваными рывками, сопровождаемые треском выхлопных газов, затем моторы заработали ровно, завыли на монотонной тоскливой ноте и лопасти слились в три прозрачных, радостных, блестящих в лучах утреннего солнца диска. Самолеты взлетали, оставляя за собой веера пыли на земле и устремлялись один за другим в сторону Крита.

Юнкерс Отто Хорша пересек береговую полосу Греции и долго плыл, ввинчиваясь в голубой купол неба над изумрудной поверхностью Средиземного моря. Наконец вдали появился остров, выпирающий из воды, словно поросший водорослями горб доисториче-ского животного. В небе над горбом словно мухи над падалью кружили десятки или даже сотни самолетов. Одни из них коршунами кидались в крутом пикировании на невидимые десантникам цели, другие, распахнув створки бомбовых люков, засыпали землю в гори-зонтальном полете мелким горохом осколочных и крупными палочками фугасных бомб. Почва в месте адского посева вздыбливалась, тянулась к небу струями дыма и грязно-серой пыли, летела клочьями вырванной из мирной критской земли шерсти. Казалось там, внизу, куда предстояло прыгать взводу Отто ничего и ни кто не могли уцелеть или вы-жить, тем более оказать сопротивления сверхлюдям, сошедшим по велению великого Фю-рера с высоты неба.

Прыжок на Крит из брюха транспортного Юнкерса-52 Отто совершил ранним утром 20 мая 1941 года. В восемь часов он спокойно встал на гофрированный дюраль пола и первым из взвода зацепил карабин вытяжного парашюта за протянутый вдоль кабины трос. Затем ободряюще улыбнулся, поднимая солдат, махнул рукой и словно на трениро-вочном прыжке прошел к двери. Долю секунды он помедлил у дверного порога, а затем оттолкнулся одновременно обоими подошвами десантных сапог и на высоте 400 метров вывалился, раскинув в стороны руки, из двери ребристого дюралевого корпуса, дрожав-шего мелкой дрожью от форсированной работы трех движков. Одновременно, может чуть раньше или чуть позже, под заунывное осиное завывание орд транспортных Ю-52, поки-нули самолеты парашютисты еще четырех батальонов первой волны.

Тренировочного прыжка не получилось. Земля приготовила немецким десантникам не-приятный сюрприз. Оглядевшись, Отто с удивлением обнаружил, что голубое небо испят-нано грязными кляксами разрывов зенитных шрапнелей и копотью подбитых, горящих, нелепо крутящихся, отчаянно теряющих поддержку воздуха, машин. С воем и грохотом неслись к земле сбитые аэропланы, в последнем усилии вываливая как попало из своих утроб вперемешку десантников, контейнеры с оружием и снаряжением, теряя куски отва-ливающейся обшивки крыльев и детали двигателей. Пилоты, изрыгая предсмертные про-клятия, с лопающимися от невыносимого жара глазами, залитые вонючим огнем безжало-стного бензина, уже практически мертвыми руками тянули штурвалы, оттягивали на се-кунду, на другую, неминуемую встречу с жестокой землей. Пилоты гибли, но погибая да-вали шанс парашютистам выкинуть обожженные тела из пожираемых огнем корпусов. Проще всего мертвецам, тех уже ничего не волновало, их не сжирала всепоглощающая боль и всеобъемлющий страх. Успевшим покинуть машины приходилось туго. Пулемет-ные трассы с земли рассекали небеса. Веера пуль множили провисающие под тяжестью мертвых тел, неуправляемо катящиеся вниз с небосклона, неопрятные кляксы не успев-ших полностью раскрыться куполов и, наоборот, безвольно вытянутые под тугими купо-лами тряпичными куклами тела подстреленных в воздухе десантников.

Отто повезло. Самолет подбили уже после того, как он покинул дребезжащее от пре-дельной скорости нутро. Казавшийся таким надежным аэроплан вдруг напоследок исте-рически взвыл и устремился, теряя высоту, прямиком к вершине горбатой скалы, навис-шей над берегом залива. Из люка, выталкивая друг друга, выскакивали задержавшиеся солдаты, и прыжки рядовых лишь карикатурно напоминали образцовое десантирование взводного командира. Распуская за собой пушистый дымный хвост, самолет, так и не сме-нив курса, врезался в плоскую вершину скалы, завершив жизнь экипажа красивым фейер-верком рвущихся боеприпасов, принадлежавших ранее взводу Отто.

Хорш с ужасом отметил, что нормально скользящих к земле полотнищ в поле зрения оказалось гораздо меньше, чем падающих мертвых тел, неуправляемо вертящихся в хоро-водах строп и искусственного шелка. Он попытался выхватить взглядом из воздушной ку-терьмы хотя бы один из грузовых парашютов, несущий к земле кокон с оружием, но не обнаружил ни одного. Грузовых полотнищ не было видно ни вблизи него, ни около не-скольких других, еще подающих признаки жизни, бойцов взвода. Вышло удачно, что Отто в этот раз поступил вопреки инструкции и взял в воздух парабеллум с парой запасных обойм в дополнение к десантному ножу. Сделал это потому, что сердце в последний мо-мент подсказало, словно шепнуло ему: "Возьми!". Прыгать с оружием запрещалось во из-бежание самопроизвольного выстрела и поражения десантника при встречи с землей в момент приземления. Немецкие парашюты по своей конструкции не позволяли десантни-ку управлять ими в воздухе, подтягивая или ослабляя стропы, а потому вероятность жест-кой посадки и самопроизвольного выстрела была очень высока.

Перед высадкой десанта аэродром в Малеме подвергся мощной бомбардировке пики-ровщиками - "Штука" Ю-57. В первые дни английская истребительная авиация пыталась кое-как противостоять налету, но вскоре её безжалостно подавили Мессершмитты М-109 прикрытия и немногие уцелевшие бипланы "Гладиаторы" перелетели в Египет. Зенитная артиллерия, числилась разведчиками уничтоженной. Действительно, выстрелы ее орудий окончательно перестали досаждать пикировщикам. Но при высадке десанта оказалось, что положение дел совершенно иное. Англичане просто затаились в преддверии ожидаемого десанта, сохранив и материальную часть и боеприпасы. В роковой для парашютистов день томми не подкачали и фактически вся первая волна парашютистов оказалась расстреляна зенитчиками в воздухе.

Отто подумал, что битва наверняка проиграна и высадка сорвана, но, несмотря на ужа-сающие потери, атака немцев продолжалась. Вслед за десантниками с неба бесшумными тенями скользили серо-жемчужные планера. Маленькие машинки вспыхивали от попада-ния зенитных снарядов и зажигательных пуль крупнокалиберных пулеметов. Планера разбивались о жесткую негостеприимную критскую землю при посадке, но всё большее и большее их число дотягивало до цели, высаживало вооруженных десантников, легкие орудия, ранцевые огнеметы и пулеметы.

Новозеландцы не преминули воспользоваться таким печальными для немцев обстоя-тельствами и пошли в отчаянную контратаку. На Отто, выставив вперед штык, набежал высокий солдат с рыжими волосами, выбивающимися из-под плоской, будто суповая та-релка, каски. Взгляд Отто, как в замедленном кино, за доли секунды успел выхватить де-тали, которые никогда не привлекли бы его внимания в обычной боевой обстановке. Он ясно видел удивительно бледное, усыпанное крупными пятнами веснушек молодое лицо. ... Распятый в безмолвном крике рот с крупными желтоватыми зубами курильщика. ... За-мазанные грязью шорты цвета хаки. ... Такого же цвета форменную рубашку с короткими рукавами и темными полукружиями пота подмышками. ... Крепкие руки поросшие редки-ми светлыми волосами. ... Побелевшие суставы пальцев, сжимающих неуклюжую винтов-ку. ... Тяжелые бутсы с гольфами на длинных, мускулистых ногах спортсмена. А главное – белые от гнева, ненавидящие глаза ожившего трупа и распятый в безмолвном вопле чер-ный, оскаленный зубами рот.

Перед тем как повернуть вытянутое жало штыка в сторону Хорша, новозеландец успел словно навозного жука пришпилить к земле коротким, сильным ударом одного из немец-ких солдат. Тот растерялся, провозился, не успел быстро потянуть стропы, погасить и от-стегнуть перкалевый купол парашюта. За самим Отто тоже тянулся белый хвост строп, надувался и опадал, волочащийся по земле купол, но лейтенант не стал тратить время, ре-занул стропы ножом и кинул его рядом на землю. Затем, торопясь и путаясь в ремнях сна-ряжения просунул руку во внутренний карман комбинезона, шаря неожиданно вспотев-шей ладонью нащупал теплую ребристую рукоять пистолета. Тащить оружие наружу вре-мени не оставалось. Отодвинул пальцем рычажок предохранителя и прямо через ткань кармана выстрелил в надвигающееся лицо. Пуля попала парню в глаз и опрокинула на-взничь. Британец еще коротко, по-заячьи дергал ногами когда Отто подхватил его неук-люжую старомодную винтовку и одним рывком стянул с тела убитого запасные обоймы.

Чуть позже лейтенанту Хоршу удалось свистком созвать с десяток уцелевших бойцов роты, потерявшей командира. Всем им пришлось, едва подошвы коснулись каменистой поверхности аэродрома, вступить в бой с новозеландцами из 5-й бригады, оборонявшей аэродром. Отто, не смотря на потери, собирался атаковать противника, но, увы, оружие парашютистов было безвозвратно потеряно в сгоревших "Юнкерсах" и только несколько человек успело вооружиться автоматами МР-40 из случайно оказавшегося рядом контей-нера. Остальные бойцы имели при себе лишь непременные десантные ножи. Атака не удалась. Нервы у новозеландцев оказались крепкими. В первом столкновении перевес был на стороне противника. Ничего не оставалось делать, как признать сей прискорбный факт и как можно быстрее отходить. Отто свистком подал сигнал к отступлению и повел груп-пу за пределы аэродрома. Короткими перебежками немцам удалось оторваться от про-тивника и выйти к небольшой высотке с несколькими кривыми оливковыми деревьями на вершине. Небольшую эту рощицу огородили от основной территории аэродрома оградой, сложенной из поросшим диким мхом камней. Защита слабенькая, но лучше чем ничего.

Отдышавшись от бега и пережитого потрясения первых минут боя, Хорш достал кар-ту. Первым делом лейтенант с безжалостной очевидностью убедился в том, что нанесен-ные разведанные о боевой численности противника ни черта не соответствуют действи-тельности. Вместо неполной роты новозеландцев с тремя пулеметами, даже по первым, поверхностным прикидкам, аэродром обороняли не менее двух батальонов пехоты и не-сколько зенитных батарей различного калибра. Причем и батареи, и позиции пехоты ока-зались отлично замаскированными и совершенно не пострадали от удара бомбардировщи-ков.

- Откуда здесь столько проклятых "томми"? – подумал Отто. – Откуда эти черти взя-лись, если на всем острове их должно находиться не более пяти тысяч?

Но на возмущение ошибочными разведанными, поступившими от людей адмирала Ка-нариса, времени не оставалось. Среди залегших вокруг него уцелевших десантников из разных подразделений Отто с радостью обнаружил радиста нагруженного готовой к дей-ствию радиостанцией. Через несколько минут парню удалось развернуть рацию и связать-ся с командным пунктом Люфтваффе. Отто лично передал в эфир вскрытую им систему обороны британцев. Вскоре над головами парашютистов появились пикирующие "Штука-сы" Ю-57 и на позиции новозеландцев полетели 500 и 1000 фунтовые бомбы.

Взрывы фугасных и осколочных бомб смешивали в вихрях песка и осколков кремня легкие деревянные укрепления пехотинцев противника, взметали в воздух разодранные тела и расщепленное оружие защитников аэродрома. Англичане однако не угомонились и проявили изрядную стойкость, обстреливая самолеты из всех стволов. Один Юнкерс по-лучил прямое попадание зенитного снаряда в бомбовый люк и мгновенно превратился в огненный шар падающий с неба. Но оставшиеся машины сомкнули строй и продолжили, по очереди вываливаясь из хоровода, нырять к позициям упрямых зенитчиков. Новозе-ландцы очень скоро разобрали, кто и откуда наводит на них пикирующие бомбардиров-щики. Как только, отпев занудный, выворачивающий кишки призыв, исчезли за горизон-том последние штурмовики, из небольшой оливковой рощицы затрещав моторами вы-ползли два средних английских танка типа "И" и поводя короткими дульцами пушек дви-нулись к временному убежищу десантников. За время передышки, ниспосланной им лет-чиками генерала Рихтгофена, Отто удалось собрать под своим командование несколько десятков бойцов и разыскать контейнеры с оружием.

Неучтенный в плане выброски ветер снес большую часть парашютистов и грузовых контейнеров в сторону леса. Живые и мертвые немецкие десантники сваливались на дере-вья и весели словно нелепые елочные игрушки, запутавшись в стропах. Очень скоро все они оказались легкой добычей англичан и местных партизан. Жителей Крита при разра-ботке операции немецкие высокомерные генералы в расчет не принимали. Совершенно для себя неожиданно критские рыбаки и крестьяне получили в руки свалившееся им с не-ба оружие. Этакий дар небес. Нравы у критян оказались весьма дикими. Вооружившись за счет пришельцев, аборигены высказали абсолютно непонятное немцам, но исключи-тельно острое и единодушное стремление к свободе, напрямую связанное со столь же сильной ненависть к оккупантам. Неудачникам, которых воздушные течения занесли в покрытые лесами горы или прямо в поселки, пришлось худо. Местные жители незваных гостей не любили, потому для начала дружно избивали до полусмерти, а, затем, без лиш-них юридических церемоний, приканчивали из захваченных в контейнерах немецких ав-томатов. В плен попали лишь немногие счастливчики, свалившиеся на головы цивилизо-ванным англичанам и их союзникам из Австралии и Новой Зеландии.

Впрочем, все это Отто и его солдаты узнали через пару дней. А в тот момент им при-шлось отражать контратаки британцев. Но теперь десантники принимали бой на земле и вооруженными. В воздухе они казались неуклюжими и беспомощными куклами, которые так просто брать на прицел винтовок "Ли-Инфельда" и расстреливать одного за другим словно жестяных зайцев в тире. В воздухе жуть сжимала ледяными пальцами сердца, ко-гда вокруг разворачивалась картина безжалостного уничтожения лучших бойцов элитных войск Фюрера. В короткие минуты полета к земле морок неотвратимой смерти обморочно заволакивал глаза. В секунды скольжения среди роев пуль и осколков снарядов десантни-ки молили не Фюрера, а неожиданно вновь воскресшего Бога, о милости и спасении от свистящего вокруг смертоносного металла. Но теперь все эти минуты и секунды позора остались позади. Происшедшее метнулось и осталось за спиной, вместе с отрезанным и брошенным на произвол судьбы полотнищем парашюта. На земле бойцы вновь преврати-лись в непобедимых и неустрашимых солдат Фюрера, вооруженных лучшим оружием Рейха. Разобрав из контейнеров автоматы, короткие противотанковые ружья, несколько пулеметов, гранаты и два ранцевых огнемета, они открыли огонь по атакующим англича-нам. Постоянные тренировки не прошли даром, с оружием в руках парашютисты снова показали себя безжалостными профессионалами войны. После нескольких попаданий из ПТР, танки потеряли ход, но все равно экипажи попытались огнем с места поддержать контратаку новозеландской пехоты. Затем последние бронированные машины не выдер-жали, попятились на расползающихся, словно блестящие полированные металлические змеи, обрывках гусениц, а еще через несколько минут вовсю горели, так и не сумев дос-тичь опушке рощи, откуда выползли в начале бесславно захлебнувшейся атаки.

Отто вытер с лица перемешанный с копотью пот и оглядел поле битвы. По всему аэро-дрому кучами, похожими на забытые жнецами снопы, валялись трупы парашютистов, прикрытые трепещущими на ветру саванами полотнищ куполов. Между ними, менее за-метные в защитном обмундировании, редко разбросаны тела англичан и новозеландцев. Со склонов окрестных холмов и предгорий уплывали к небу вместе с копотью и дымом души пилотов Ю-52. Хоршу показалось, что примерно половина транспортов первой вол-ны догорала на негостеприимной критской земле.

Вновь в небе со стороны моря послышался слитный гул десятков моторов и словно пчелы к цветочной плантации устремились к захваченному полю аэродрома один за дру-гим транспортные Юнкерсы с героями Нарвика - егерями 5-горно-стрелковой дивизии. Первые самолеты садились под огнем недалеко отошедших за пределы взлетной полосы англичан. Но из самолетов немедленно выскакивали вооруженные и полностью готовые к бою солдаты, рассыпались цепями, занимали позиции и подавляли неприятеля. И за пре-делами аэродрома на любую более-менее ровную каменистую площадку падали и сади-лись планеры и транспортные самолеты. Некоторые из них вспыхивали или разваливались при жесткой посадке. Из распоротых серебристо-жемчужных тушек десантных планеров DFS-230B-1 вываливались темные силуэты егерей. Одни, прокатившись кубарем и сло-мав шею, навеки замирали в самых неожиданных позах, другие вопя от боли ползли в разные стороны волоча перебитые, изломанные ноги и руки. Раненные в ужасе прикры-вали головы руками от огня жарко пылающих, готовых в любую минуту взорваться ос-танков воздушных машин. Уцелевшие, оказавшиеся пока в меньшинстве, с винтовками и автоматами в руках, не оглядываясь на корчащихся в муках или уже навеки утихомирив-шихся товарищей, короткими перебежками спешили туда, где еще держались остатки анг-лийских подразделений несших охрану аэродрома.

По данным, полученным во время постановки задачи и инструктажа в штабе полка, От-то знал, что в первой волне должны принять участие до пяти тысяч боевых товарищей. Скольким из них не придется участвовать в параде победы? Наверное большинству. ... Никогда еще за голы войны не видел он такого адского огня, таких страшных потерь сре-ди камрадов. К ночи обессиленные остатки новозеландских батальонов отошли выше по склонам гор и повели с новых позиций редкий, беспокоящий огонь по территории аэро-дрома. Особенно усердно англичане стреляли по поврежденным транспортным самоле-там, которые при свете электрических фонарей ремонтировали прилетевшие техники и уцелевшие при жестких посадках летчики. Так закончился первый день операции "Мерку-рий. Немцам не удалось захватить остров, но, несмотря на страшные потери и ожесточен-ное сопротивление англичан, австралийцев, новозеландцев, югославов и греков, десант-ники закрепились на земле Крита.

Начиная с полудня второго дня, военное счастье окончательно перешло на сторону гит-леровцев. Аэродром оказался полностью в руках немцев и транспортные самолеты смогли наконец не только садиться, но и взлетать, бесперебойно доставляя пополнение боевым частям, оружие, боеприпасы, питание, обратными рейсами эвакуируя многочисленных раненных. Ночью далеко в море полыхали зарницы орудийных выстрелов. Никто из выса-дившихся на остров понятия не имел, что происходит. Возможно, флот макаронников Ду-че, наконец решился выползти из крысиных нор и отражает сейчас отчаянную попытку Флота Его Величества прорваться на помощь к имперским войскам, привезти им подкре-пление, поддержать поданных Короля Великобритании чудовищными пятнадцати и че-тырнадцати дюймовыми морскими орудиями.

Отто тоже не знал, что происходило в море на самом деле. Он, как и подавляющее большинство высадившихся с воздуха солдат и офицеров, не догадывался, что ночные вспышки означают беспощадный расстрел посланных фактически без охранения безо-ружных шхун и катеров, набитых по самые борта немецкой пехотой. Для англичан проис-ходящее в море оказалась просто отстрелом мишеней в тире. Никто так никогда и не узна-ет сколько немцев в действительности отправлено на корм рыбам в Эгейском море и возле побережья Гераклиона. Одни шептали о потере четырех тысяч человек, другие – о потоп-лении целой пехотной дивизии. Впрочем и англичанам пришлось туго. С рассветом в небо поднялись бомбардировщики Кесельринга и лихие охотники немедленно превратились в преследуемых загнанных жертв. Летчики Люфтваффе потопили миноносцы "Джюно", "Грейхаунд", крейсера "Фиджи", "Келли" и "Кашмир", а вместе с боевыми кораблями и около тысячи моряков. Ночь принадлежала Флоту Его Величества, день – воздушным ас-сам фон Кесельринга.

Судьба остающихся на острове английских войск была предрешена. Разбитые части, прикрываясь заслонами из групп "командос", поспешно отходили к дальнему побережью. Началась эвакуация, но второго Дюнкерка Фюрер не допустил. Авиация безжалостно бомбила подходящие к берегу корабли и суда, атаковала на всем протяжении обратного пути к Александрии. После потопления крейсера "Калькутта" генерал Уэйвел приказал капитулировать всем остающимся на острове тысячам британцев, новозеландцев и прочих союзников. Из 42,000 солдат и офицеров удалось вывести на африканский материк чуть больше 16,000 человек, остальные либо погибли, либо попали в плен. Завершил дело за-брызганный кровью парашютист в покрытом копотью комбинезоне и помятом осколками котелке стального шлема. Этот герой спустил флаг Британского содружества с последнего флагштока, возвышавшегося на обрыве возле моря. Со сложенными на затылках руками, пыльными бесконечными колонами, продефилировали гордые британцы по городкам Крита мимо опустевших, словно навеки вымерших домов с наглухо закрытыми ставнями окон.

Парашютисты с презрением победителей наблюдали шествие побежденных. В пер-вой шеренге пленных маршировал коренастый, невысокий паренек в плоском блине каски на голове, типичный "кокни" из английских комедий, что привелось посмотреть Отто в мирное время. Англичанин еще не остыл от последнего боя, но уже улыбался широкой белозубой улыбкой и вертел по сторонам головой, глазел на приводящих себя в порядок немецких десантников. Паренек искренне радовался незамысловатой житейской удаче, тому что выжил, что не валялся на берегу присыпанный песком как бедолага Том, не кор-мил рыб на дне моря как Билл и не метался в бреду на госпитальной койке наподобие Пи-та. Он - выжил, черти побери их всех! И немцев с их парашютами, бомбами и планерами. И собственных офицеров с генералами, не сумевших одолеть врага, но благополучно эва-куировавшихся с острова. И господина премьера сэра Уинстона, так красноречиво призы-вавшего к войне. Но - Боже, храни Короля! А вот лично для него, для королевского рядо-вого пехотинца, война закончена. И плевать на все остальное. Он идет в лагерь военно-пленных за колючую проволоку. Он - "кокни", а значит и там выживет, тем более что Ко-роль не забудет собственного Его Величества поданного и через Красный Крест обеспечит согласно Женевским конвенциям регулярными продуктовыми посылками, сменным об-мундированием и кое-какими карманными деньжатами, вычитаемыми из причитающегося ему при любом житейском раскладе жалованья.

Англичанин натолкнулся взглядом на Отто, стоящего у обочины дороги с автоматом на ремне, в запыленной, порванной, покрытой коркой запекшейся черной крови, пепла и копоти плащ-палатке. Они встретились глазами, и улыбка слезла с лица подданного Его Величества, словно драный носок с потной ноги. Возможно, именно в этот момент парень в первый раз осознал, что не все так просто в этом паршивом мире когда идет Мировая война.

Отто с пренебрежением наблюдал марш побежденных солдат. На всякий случай, он ряд за рядом процеживал взглядом колоны англичан в поисках персонального смертель-ного врага, но не находил. Он жаждал встречи, мечтал вцепиться жесткими, словно клеш-ни плоскогубцев, пальцами и разорвать глотку обидчику, выдавить белые яйца глазных яблок, распороть ножом грудь. Но, увы, встретиться им пока не пришлось. Когда марш пленников окончился, Хорш пошел на поле недавнего боя и носком бутсы стал перевора-чивать трупы, заглядывая в лица павших врагов. Но не нашел обидчика среди погибших.

Фюрер посчитал, что борьба за Крит закончена и отозвал большую часть штурмовой авиации в Польшу. Время поджимало, дальше отодвигать начало операции "Барбаросса" становилось невозможно. Оставив войска без воздушного прикрытия Гитлер опять про-считался, принял ошибочное решение. Английские корабли и подводные лодки, парусные фелюги местных рыбаков еще несколько дней ночами вывозили остатки гарнизона остро-ва в Египет.

После захвата Крита парашютистам пришлось некоторое время разыскивать и хоро-нить товарищей. С теми, чьи парашюты не раскрылись и каменистая земля превратила те-ла в мешки, наполненные обломками костей, было проще всего. Такая смерть приемлема и даже почетна с учетом специфики боевого применения парашютистов-десантников. Рас-стрелянные в воздухе висели на деревьях, обмотанные коконами перкаля и строп, нашпи-гованные пулями англичан или осколками их зенитных снарядов. Эти – погибли в бою, пусть и не прихватив с собой врагов, но ушли из жизни честной смертью солдат. Гнев немцев вызывало то, что большая часть погибших десантников более менее благополучно приземлилась, но затем попала живыми в руки местных партизан и в итоге оказалась уничтожена. Именно на Крите впервые вошло в словарный лексикон немецкой армии ужасное, пугающее слово "партизаны".

Многие из выжившей в боях половины личного состава 7-й дивизии, восприняли по-явление партизан вполне однозначно и приняли соответствующие их пониманию ситуа-ции меры. Парашютисты двигались по улочкам греческих городков и поселков, выбивали ударом ног все подряд двери, проводили повальные обыски и, если обнаруживали малей-ший намек на причастность хозяев к гибели товарищей, просто и деловито расстреливали попавшихся под руку жителей у ближайшей каменной стенке. Для расстрела семьи оказы-валось достаточно найти несколько патронов или иной военный хлам, притащенный вез-десущими детьми с недалеких полей сражений или еще ранее подаренный английскими солдатами. Такое же наказание грозило за укрывательство скрывающихся от плена англи-чан и их союзников. Следствия и судов не проводили. Пленных не брали. Зачем? Ведь пе-ред стволами автоматов стояли всего лишь люди второго и третьего сортов.

Лично Отто неблагодарное отношение гражданского населения к тевтонским умиро-творителям, принесшим на крыльях "Юнкерсов", "Хенкелей" и "Мессершмиттов" осво-бождение от тирании английской плутократии, считал жестоким обманом в лучших чув-ствах. Гражданские люди не имели права на оружие и, тем более, не смели поднимать его против воинов Рейха. Удел освобождаемых от тирании плутократов аборигенов – по-слушание, покорность и беспрекословное выполнение приказаний оккупационных вла-стей. Прежде всего, снабжение рыбными и мясомолочными продуктами немецких войск. Война проиграна и горе побежденным. "Ордунг!". Порядок есть порядок. Порядок оказал-ся злостно нарушен и командование приказало покарать нарушителей. Тут-то и получил Отто свою кличку, которой втайне немного гордился, отчасти осознавал ее горькую дву-смысленность. Да, он во всем признавал порядок и закон. Только для него рамки и грани-цы законов оказались раздвинуты волей Фюрера до неимоверных размеров и скрылись где-то за горизонтом. Хоршу до Крита уже приходилось убивать в бою. Он считал это вполне обыденным, нормальным делом для которого, собственно говоря, и тренировался все годы муштры, учебы, боевых действий. Убийство в бою - есть высшее предназначе-ние солдата Фюрера. Многие его однополчане на этом и останавливались, не переходя за-ветную черту, сдерживаемые привитыми с детства понятиями чести и порядочности. При всем том в бою эти люди оказывались чертовски неплохими солдатами. Другие, их было значительно меньше, пожав плечами, принимали участие в экзекуциях, спокойно завязы-вали глаза осужденным, привязывали мужчин и женщин к столбам. Привязав, отходили на положенную дистанцию, тщательно целились дабы не причинить наказуемым лишних страданий и залпом доводили дело до конца. Отправив осужденных на тот свет, смотрели беспристрастно как картонно подламываются в коленях и валятся от их точных попаданий люди у красных от крови столбов. Интересовало их только то, насколько кучно появляют-ся на побеленной стене крестьянского дома оспины пулевых отметин на уровне сердец расстрелянных. После экзекуции такие солдаты тщательно чистили оружие и выстраива-лись к бухгалтеру за получением положенной за нервную работу денежной надбавки – личной заботы Фюрера о верных солдатах.

Многие, но не Отто. Ни дня не был он теперь счастлив и спокоен, если не убивал ко-го-нибудь. Началось это после того ужаса, что пережил сначала во время прыжка, а затем в момент когда на него несся штык новозеландца. Гений Фюрера очень своевременно ос-вободил лейтенанта от позорной химеры совести. Ничто теперь не мешало и он, не заду-мываясь, добивал раненных партизан и англичан, если те попадали к нему в руки. Но с наибольшей радостью - пытал и казнил женщин, способных нарожать новых бандитов вместо расстрелянных и повешенных. Вначале Отто еще оправдывался тем, что раненный может выздороветь, поправиться от увечий и выстрелить в спину ничего не подозреваю-щего немецкого солдата. Но по прошествии короткого времени понял, что делает это уже вовсе рефлекторно, приговаривая, что не дело парашютистам Геринга связывать руки воз-ней с пленными.

Еще через некоторое время Отто с удивлением обнаружил, что не задумываясь отрезал палец нерасположенному к разговору пленному греку. Потом – выколол перед расстрелом глаза пацану, хранившему амуницию и документы убитого им немецкого парашютиста. Чтобы узнать где хранится найденное в контейнере оружие - приложил к животу женщи-ны раскаленное до красна на огне костра лезвие ножа. Он пытал женщину на глазах у мужа, чтобы быстро и без лишней возни получить нужные разведывательные данные. Пы-тал так, что в спазмах рвоты выворачивало не только греческого переводчика, но и менее стойких камрадов. Своего он конечно же добился, но что оставалось потом делать с «от-работанным материалом», испещренным следами пыток? Только пристрелить и сбросить в ближайшее ущелье на ужин шакалам. Впрочем, иногда ему нравилось живьем спихивать упирающихся и орущих людей со скал в море, отправляя связанными по рукам и ногам на корм крабам.

Бравый бурш не смог остановиться даже когда генерал Штудент, прослышав о «худо-жествах» своих подчиненных, издал соответствующий приказ, категорически запрещаю-щий подобного рода развлечения. Как мог остановиться Отто если проклятые греческие крестьяне прятали потенциальных военнопленных, нарушали тем самым столь необходи-мый, завоеванной обильной и бесценной арийской кровью "Новый порядок"? Нет и нет! Их требовалось безжалостно наказывать. И он с подчиненными солдатами курсировал по отдаленным деревушкам, выискивал укрывающихся солдат противника и, не беря в плен, безжалостно расстреливал вместе с укрывавшими их крестьянами. Даже если никто не оказывал немцам сопротивления. Всё реже Отто оправдывался тем, что воюет с врагами Рейха, но все чаще ловил себя на том, что убийства, свежая, дымящаяся на солнце кровь доставляют неведомое ранее, воистину мистическое, истинно тевтонское наслаждение. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не подставить крышку фляги под вытекающую из ран расстрелянных свежую кровь и пить ее, солоноватую, теплую. Живую кровь мертвецов, несущую победителю всесилие и бессмертие. Сладкую кровь поверженных врагов.

Наконец Седьмой парашютный корпус, вернее его остатки, вывели с Крита на отдых и пополнение. Мало кто даже среди генералов Вермахта знал, что за наименованием "Седьмой" не крылось ничего иного кроме простой цифры. До Крита корпус оставался единственным подготовленным и боеспособным парашютно-десантным соединением. Не существовало ни "Первого" ни "Второго", ни "Шестого". На Крите практически половина парашютистов полегла. Дивизии утратили боеспособность, потеряв почти пять тысяч ве-ликолепно подготовленных элитных солдат и офицеров. И никогда больше парашютисты Штудента не совершали ничего подобного Критскому подвигу. Горевать времени не оста-валось, на полных парах приближалась новая летняя компания. Обескровленная дивизия Отто как единое полноценное боевое соединение не могла и не успевала принять в ней посильное участие, но сам Отто не мог и не желал оставаться без любимого дела. Ему снился по ночам то бой с бельгийцами за дот, то бой с новозеландцами за критский аэро-дром. Правда, чаще всего снились пытки и расстрелы, расплывающаяся из-под трупов убитых по земле алая кровь. На юге Европы, где отдыхала и переформировывалась потре-панная в боях дивизия, кровь временно перестала литься, а ему так не хватало ее - соло-новатой, терпкой, густой, алой человеческой крови.

После пройденных сражений лейтенант Хорш уверовал в мистическую неуязвимость, в непобедимость германского оружия. Впереди всё более и более явственно вставала вой-на с восточными недочеловеками за пространства Украины, за нефть Кавказа, за благо-датные курорты Крыма. Война, по определению Фюрера, безжалостная и бескомпромисс-ная, а, следовательно, предполагающая реки, или даже моря крови.

Военные аристократы старого прусского типа, засевшие в штабах, всё еще пренебре-жительно и свысока посматривали на наглецов национал-социалистов. Им претило свое-образное понимание военной морали Отто Хоршем и еще несколькими офицерами-десантниками. Высокомерные мумии с моноклями в глазах презирали их – плебеев-выскочек из скороспелых офицеров. В том числе, недоучившегося в Университете бурша, потомственного колбасника-скотобойца, пусть даже героя, верного члена НСДАП и на-дежного бойца великого Фюрера. Кроме того выходки лейтенанта не делали чести офи-церскому корпусу. Штабные крысы постарались избавить Люфтваффе от его присутствия при первом же удобном случае. Случай не замедлил представиться. Отто наградили за Крит вторым Железным Крестом и присвоили звание обер-лейтенанта, а затем предложи-ли новое место службы в диверсионных частях, предназначенных для операций в тылу русских войск. Новоиспеченный герой не задумываясь ответил согласием, сменив таким образом комбинезон парашютиста на маскировочный костюм диверсанта полка "Бранден-бург-800". Впрочем и с парашютом расставаться не пришлось, только вместо массовой заброски и войсковых операций, предстояли высадки в составе разведывательно-диверсионных групп в тылу русских войск.




Глава 6.

Сержант Федор Моденов.
Временно откомандирован в распоряжение штаба 17-го погранотряда г. Брест.

Конферансье - пухленький колобок со смешным желтым бантом на шее, пышно повя-занным вместо традиционного галстука, выкатился на сцену и объявил бразильское на-родное танго. Старенький пианист в черном старомодном концертном сюртуке, знавшем очевидно лучшие времена, заиграл, резко и точно ударяя тонкими нервными пальцами по клавишам. Певица запела чуть хрипловатым, словно с легким надрывом и надтреснутой щербинкой, голосом странные, непривычные слова: "Всё как было и всё не так..."...

И точно, вроде и тот же парк возле Дома Красной Армии, и ночь, и танцы. Даже уволь-нения разрешили, а, что-то действительно не так, сердце ноет, на душе, словно кошки скребут мелкими, острыми коготками.

"В небе та же плывет луна, вижу даже грустна она...". – Неслось со сцены под шарка-нье по асфальту танцевальной площадки яловых, хромовых и кирзовых сапог, туфелек, немногочисленных босоножек и пока малочисленных, начищенных белой зубной пастой только входящих в моду парусиновых мужских туфель.

- Странно день сегодня задался. - Подумал сержант-пограничник Федор Моденов, дос-тавая папиросу из новой, начатой для форсу на танцах, пачки "Беломорканала" ленинград-ской фабрики имени Урицкого. – Может, потому, что день этот самый короткий в году? ... Нет, тут иное.

" ... Также тихо течет вода ...".

- Точно. Вода та же, что и вчера и неделю назад. Плещет себе Западный Буг в при-брежных камышах, лижет покрытый тиной песок возле шлюзов на Муховце, лениво ко-лышется в каналах возле старых фортов Брестской крепости. Но, что-то особенное, тре-вожное разлито в воздухе, что-то горькое, тяжелое перебивает запах сирени и первых цве-тов, высаженных в этом году позже обычного на клумбах возле домов офицерского соста-ва и штабов крепостных частей. ... И тишина вдоль реки неестественная, напряженная, вымученная. Все только на нашей, восточной стороне границы. Тут гудки маневровых па-ровозов, расталкивающих по запасным путям товарные вагоны с экспортными грузами, с пшеницей, рудой, нефтью. Здесь формируют составы не для русской - широкой, а для не-мецкой, более узкой, европейской колеи. Железнодорожники меняют вагонные тележки, смазчики доливают деготь в буксы, проверяются тормозные колодки. Мирные грузы идут в Германию по договору, точно в срок, четко по графику. С советской стороны погранич-ной реки летят в небо живые звуки музыки, пение птиц, голоса людей. Сопредельную сто-рону же словно ватным одеялом накрыло, ни птичьих голосов, ни людских, ни хриплого лая пограничных собак.

- Торговля. ... Приграничная торговля это хорошо, вон как политрук все красиво на за-нятиях описал. Только с сопредельной, не польской уже, немецкой теперь стороны, эше-лоны начали идти все реже и реже. Движение стало, можно сказать, вовсе односторон-ним. Какой же это товарообмен? Какая такая дружба?

Другой товар валом валил в последние дни через границу. Вот под утро двадцатого июня на контрольно-следовой полосе наряд сержанта Моденова обнаружил отпечатки ко-ровьих следов, ведущих в сторону немцев. Вроде как три коровы заблудились и в Польшу подались. Моденов тогда старшим наряда шел, посмотрел внимательно, спичкой измерил глубину на концах следа, понюхал даже землю. Молодой пограничник, что с ним в наряде оказался, хмыкнул даже, с трудом смех давя, мол, старший наряда на пузе коровьи кизяки ищет. Искал, но не нашел. А нашел другое, что следы не к границе, а от границы вели. И не коровки плелись, травку пощипывая, а нарушители со специальными набойками на по-дошвах прошли, старательно шагая по двое, чтобы след напоминал четыре коровьих ноги. Ямка от копытца не живым коровьим духом пахла, мертвой химией пованивала. Собака, овчарка Лада, чихала, мучалась, но след взяла, умница. Федор как понял, что произошел прорыв границы, немедленно выстрелил сигнальную красную ракету. Добежали они с подчаском до скрытого в дупле тревожного телефона, доложили на заставу о случившемся и продолжили преследование врага. Далеко диверсанты не ушли. Через три километра на дневку осели в рощице малой, на бугорочке среди ржаного поля. ... Там их и взяли.

Взяли немцев тяжело. С боем. Сдаваться немцы не пожелали. Думали отбиться. Воо-ружены хорошо, пистолетами, автоматами, модифицированными МП-40 с откидными прикладами, гранатами. Но тревожная конная группа и резерв с пулеметом, подброшен-ный с заставы на автомашине, зажали нарушителей в кольцо. Троих, шедших напролом, пришлось для примера остальным сразу пристрелить. Это конечно брак в пограничной работе. Нарушителей желательно живыми брать, уж больно ценный источник разведыва-тельной информации, но и бой есть бой. Отход одного из оставшихся в живых нарушите-лей, диверсанты особо тщательно прикрывали огнем, помогали уйти, оторваться от погра-ничников. Насмерть бились и пулеметчику ничего не оставалось делать как и их к земле пришить. Последний чуть было и впрямь не ушел, но тут уже Федор с Ладой не подкача-ли, в длинном прыжке собака грудью сбила врага на землю, придавила в захвате, как в служебном питомнике тренировали. Немца тоже учили видно знающие люди. Вывернул-ся, гад, всадил в овчарку нож. Заскулила, Ладушка, но врага не отпустила, челюсти не разжала, так и умерла на боевом посту.

Кто потом мог Моденова осудить, за то что двинул пару раз рукояткой нагана, прива-лил по своему, по кержацки? Оказалось даже и неплохо. Собаку, оно конечно, жалко. Что говорить, сдружились за два года. Зато и пленник задержанный оказался не простым хо-доком, а радистом. После урока, Федором преподанного, немец оружие тут же бросил и "запел", прикрываясь руками от наседающего сержанта. Начальник заставы немедленно по горячему следу, допрос начал, благо нарушитель по-русски довольно прилично гово-рил, но вот видать наговорил такое, что и старшему лейтенанту слышать не полагалось. Нарушителя прервали чуть не на полуслове и, связав руки, под конвоем Моденова отпра-вили в Брест, в комендатуру отряда. Вместе с ним в кузов полуторки закинули семь тру-пов, одетых в обычную, немного поношенную форму сотрудников НКГБ и НКВД. Туда же отправили оружие, оставшиеся после боя боеприпасы и все прочее барахло, до по-следней нитки, что изъяли у нарушителей. Закинули и авиаполотнища со свастикой, ставшие в последние недели по непонятной причине непременным атрибутом всех захва-ченных пограничниками разведывательных групп. Из немногого сказанного пленным, Федор всего и понял, что служит тог в специальном полку "Бранденбург-800". Что рус-ским, мол, совсем недолго ждать осталось - скоро весь полк войдет на территорию боль-шевиков и тем придется очень плохо. ... Вот только когда - не сказал, начальник прервал в этом месте рассказ разговорившегося радиста.

За попорченное лицо задержанного нарушителя командир Федора не упрекнул, заме-чания не сделал, понимал состояние сержанта. Но сам-то, Моденов, себя в душе корил - не тому его два года учили. Ведь мог, если бы чуть сдержался и подумал сперва трезво, не собаку первой пустить, а лично врага одолеть, попытаться ногой оружие вышибить, руку заломить болевым приемом. Учили его хорошо, да бой не учеба. Вот в горячке он и оплошал немного. До сих пор обнаруженные диверсанты на огневой контакт шли неохот-но, чаще просто при первом окрике наряда руки вверх тянули. А в тот день, словно война прошла по взгорку среди поля, молодые березки осколками гранат порезаны, пулями по-кошены и холмик малый посреди – могила служебной собаки Лады, первой на заставе боевой потери.

Других погибших в группе, участвовавшей в захвате, не имелось, только раненные, некоторые правда крепко. Их перевязали подоспевшие к концу боя фельдшер с санинст-руктором и уложили на санитарную двуколку, чтобы в ближайший госпиталь доставить. Бойцы, включая легко раненных, оседлали коней, запрыгнули в седла и убыли на заставу верхами под командованием замполита. У машины оставались кроме водителя начальник заставы, сержант Моденов да коновод на низкорослой пегой кобылке, державший в пово-ду вороного коня старшего лейтенанта.

- Лишних людей на заставе нет, Федор, посылаю в Брест тебя одного. Напарника дать не могу. Уж больно дикие вещи этот гад плетет. Скорее всего – провоцирует, но, черт его знает... – Прервался на полуслове начальник заставы старший лейтенант Виктор Лоша-ков. Помолчал немного, поправил щегольскую фуражку с зеленым верхом, сплюнул в траву, на небо синее поглядел, на солнышко, сбил щелчком с гимнастерки прилипший за-виток тонкой березовой бересты ...

- В вас, сержант, не сомневаюсь, доставите задержанного как положено. – Продолжил уже по-уставному старший лейтенант, дописывая на листе полевого блокнота донесение в штаб отряда. Но на официальной ноте не удержался. Были они с Федором почти земляки и почти ровесники. – Ты, Федор, теперь, без собаки, вроде как не полная боевая единица. Ну, это так. Шутка. Проявил ты себя хорошо, след взял, группу поднял по тревоге, задер-жал важного нарушителя границы, и не простого – радиста со всей экипировкой. Вон у него какой полный мешок всякого добра да рация в придачу. В штабе с техникой лучше разберутся. Теперь о тебе. Тут записка к военфельдшеру Семенову. Это требование на но-вую собаку. Понимаю, что проводнику лучше воспитывать щенка самому, но времени на это нет. Возьмешь, какую получше из питомника. Не торопись, выбирай, присмотрись, командировочное предписание выписываю тебе до понедельника. В субботу вечером и в воскресенье до обеда тебе увольнительная, в виде поощрения. Развейся, на танцы сходи, в кино, мороженого покушай. ... Ты за гибель Лады себя не упрекай, бой есть бой. А вот то, что выучил её хорошо, за это тебе благодарность. Ну, езжайте, сержант. ...

Автомобиль бросало сначала по проселочной, проложенной между полей и перелес-ков дороге, затем качало на грейдере. В такт скрипу и движению кузова колыхались и пе-реваливались на дне словно снопы, завернутые в собственные плащи и полотнища со сва-стикой, тела диверсантов, их вещмешки и оружие. В углу, возле кабины полулежал-полусидел один живой, пялился на Федора голубенькими, словно фарфоровыми глазенка-ми из-под белесых, поросячьих ресниц, шмыгал облупленным на солнце носом, вытирал кровь из разбитой скулы о ворот разорванной гимнастерки со следами отодранных петлиц младшего сержанта НКВД.

- По виду не скажешь, что и враг. Совсем рязанский или там псковский деревенский паренек. – Думал Федор, держа однако наготове наган со спущенным предохранителем. Тут на глаза ему вновь попало полотнище с красным кругом и белой, крупной, наверное, хорошо различимой с воздуха свастикой и он носком сапога подтянул его поближе, рас-смотреть.

- Непобедимый вермахт Гитлера очень скоро придет сюда и прогонит жидов и комму-нистов! - Перехватив взгляд сержанта, зашептал, быстро-быстро радист. – С воздуха доб-лестные Люфтваффе Фюрера разбомбят, превратят в груды щебня все ваши укрепления, сожгут танки, самолеты. Отпусти меня и я замолвлю за тебя слово перед оккупационны-ми войсками! Тебе выдадут корову ...

- Заткнись, гад! - Федор не дал тому договорить. О вражеской, ядовитой, лживой про-паганде не раз слышал на политзанятиях от политрука, преподавателей в отряде, лекторов на курсах младших командиров, а тут – живьем такое произносится. Понятное дело, плен-ному диверсанту, ничего не остается делать как только вражьи, соблазнительные слова говорить, ну, а ему, советскому пограничнику Моденову, не пристало их даже слушать.

- Ну, не можешь меня отпустить, хоть достань из вещмешка и выкинь по дороге ящи-чек. Я тебе большие деньги дам и не узнает никто, клянусь! Сделай это, а деньги тут, в подкладке зашиты. Советские рубли, настоящие, не сомневайся.

- Эге, братец, да, видать, у тебя в мешке не простой ящичек, а волшебная шкатулка. – Федор, не опуская револьвера, пододвинул свободной рукой поближе к себе мешок ради-ста. Сквозь плотную защитного цвета ткань действительно прощупывался некий прямо-угольный предмет. – Вот, пусть знающие люди им и поинтересуются. А пока – сиди смирно и не рыпайся. Сознательного советского пограничника тебе, вражина купить не удастся.

Всю остальную дорогу до Бреста диверсант обиженно промолчал, только зыркал тусклыми глазами по сторонам дороги, словно помощи ожидал. Во дворе штаба погра-ничного отряда Моденов передал задержанного с рук на руки дежурному по штабу. Капи-тан Петров расписался на пакете начальника заставы, проставил число и время передачи пленного, трупов и вещественных доказательств. Потом завел диверсанта в дежурное по-мещение, позвонил по внутреннему телефону следователю и вызвал конвойного для дос-тавки задержанного в камеру временного содержания. Отделавшись от пленника Федор маялся в комнате дежурного, проглядывал окружную газету из подшивки, ждал, пока по-сланный рассыльный разыщет ветеринара. Все дальнейшее произошло стремительно и поначалу никто ничего не понял. В общем, немец в камеру не попал. Не успел конвой-ный открыть дверь, как диверсант последний раз тоскливо глянул на мир через забранное решеткой окно, глотнул так глубоко, что кадык запрыгал в разодранном вороте. Неожи-данно резко дернулся вниз подбородок, крепкие крупные зубы закусили угол воротничка, в том месте, где еще утром крепилась малиновая петлица с двумя треугольничками млад-шего сержанта. Ни капитан, ни сержант, ни конвойный, ни ветеринар, на свою голову во-шедший в эту минуту в дверь штаба, предпринять ничего не успели. Тело грузно завали-лось на пол, увлекая за собой канцелярский скарб со стола дежурного. Задергались, за-скребли по крашенным доскам чисто вымытого пола сапоги с новыми, не сношенными спиртовой кожи подошвами, с отметинами от отодранных за ненадобностью набоек со следами коровьих копыт. Только тогда кинулись к диверсанту пограничники толкаясь и мешая друг другу. Но поздно, тот уже не дышал. Прибежал военврач, делал что-то, от-крывал веко, щупал пульс, но все напрасно.

Моденова по поводу самоубийства задержанного опрашивали дознаватель и началь-ник особого отдела, мурыжили полдня, но вины его не нашли. Повезло, под роспись жи-вого пленного сдал, а дежурный капитан живого принял. То, что ампулу с ядом не обна-ружили при первичном обыске, тоже понятно, тщательный обыск и не входит в обязанно-сти наряда. Да и не случалось раньше ничего подобного. Тут вспомнил Федор о ящичке в мешке радиста. Командиры достали деревянную шкатулку, открыли крышку, а там шка-лы, кнопки, ручки эбонитовые. Начальник отряда, только переглянулся со штабными и мгновенно запер находку в стоящий в углу сейф, с тревожной документацией и секретны-ми конвертами разных цветов. Федору и остальным, присутствовавшим при этом деле пограничникам, приказано было о находке помалкивать, а еще лучше, вообще забыть.

Видимо захваченный ящичек оказался ценным, ценнее даже чем жизнь отравившего-ся радиста. Напряжение спало и Федора, наконец, отпустили к ветеринару. Тот, после всей происшедшей свистопляски только устало махнул рукой и показал на часы. «Какие там собаки? Давай отложим это дело на другой день». Отложили. Переночевал Моденов в комнате знакомого сержанта-сверхсрочника и в субботу с утра прошел по питомнику, по-ходил между вольеров с молодыми, только из школы служебного собаководства, только-только начинающими матереть двухлетками. Присмотрел пару кобелька и сучку, но окон-чательного решения не принял. Решил проверить в деле, на тренировочном поле. Прове-рял не торопясь, тщательно, выученный сызмальства по строгим северным, вековым по-нятиям. Так в заботах прошел день. Вечером вспомнил сержант Моденов о словах коман-дира и решил воспользоваться законной увольнительной. А куда солдату вечером идти? Выбор невелик. Если нет знакомых девчат, то остаются кино или танцы где шанс имеется повстречать боевую подругу. В кассе кинотеатра билеты оказались распроданы. Так и по-пал Федор на танцплощадку возле Дома Красной Армии. А чего не пойти? На границе вроде тихо ... Пусть и странная тишина, но тишина. А это лучше чем стрекот автоматов и буханье гранат.

Что - что, а о цене пограничной тишины Моденов знал не понаслышке. Он её, цену эту, за два года до самого донца изучил и в бою, и сидя в секретах, и шагая со служебным псом тропой, проторенной вдоль плугом паханой, бороной пройденной, чуткой на любое нарушение контрольно-следовой полосы. Потому понимал сердцем, насколько не естест-венная и странная эта субботняя тишина. Сердцем понимал, а вот разум поверить сердцу не торопился, отказывался верить в худшее, уж больно хорош выдался субботний вечерок.

Моденов, даром, что парень деревенский, из далеких, северных краев, но боец опыт-ный, учебное подразделение и школу младшего комсостава одним из первых закончил. Да и образованный, как-никак, полная десятилетка за плечами. Предлагали ему в погранич-ное училище поступить, на помощника командира заставы учиться, но, пока окончатель-ного ответа Федор не дал - имелась у него на сей счет иная задумка. Даже и не задумка малая, а настоящая мечта, Любил Моденов с животными возиться, больных собак лечить, холить, выхаживать. Вроде как понимал он бессловесные твари, чувствовал, что именно те хотят поведать человеку. Дар видать редкий имел. Дар природы - который многим уже, особенно городским жителям, и недоступен вовсе. Кроме того, слыл на заставе Моденов книгочеем, все имеющиеся книги перечитал и по возможности подбирался к книгам из Брестской городской библиотеки, в чем старший лейтенант ему по-дружески содейство-вал. Тут-то и мысль одна появилась интересная, родившаяся после прочтения фантастиче-ских романов советского писателя товарища Беляева. Задумал Моденов сотворить прибор, переводящий собачий лай, или язык другого какого животного, в человеческую речь. Пусть сначала даже не звуками, а, например, проблеском лампочки, наподобие азбуки Морзе. Здорово такой прибор мог помочь животноводам, звероводам и другим тружени-кам советского народного хозяйства, Ну, естественно, и пограничникам, стоящим на за-щите мирных рубежей Родины. Потому решил сержант после срочной службы пойти учиться в институт на ученого-физиолога. Вроде знаменитого советского профессора то-варища Павлова, который очень много с собаками интересных опытов провел. Наметок у парня множество имелось и все они на мирный труд ориентированы, так что связывать жизнь с армией смысла он особого не видел, пусть даже и со славными пограничными войсками боевого отряда партии ВЧК-ГПУ-НКВД.

Родился Федор Моденов, в 1921 году в деревне Вандыш Ленского района
Архангельской области. В краях поморских, северных, летом - с небесами голубыми и яс-ными, с ягодой и рыбными угодьями. Весной и осенью - с ночами белыми, долгими. С от-стрелом перелетной птицы, с грибными и ягодными делами. Зимой, снежной и чистой, с охотой на пушного зверя, с морозцем, со скрипящим под лыжами упругим настом, белым и хрумким, словно сахарный песок к чаю. Сахарок тот – нечастое и, пожалуй, единствен-ное деревенское лакомство, что по праздникам насыпали на горбушку черного сытного хлеба и степенно, подражая старшим ели, запивая крепким северным плиточным чаем. В большой и дружной семье вышел Федор старшим сыном, а потому и пользовался за-служенным авторитетом у младшей детворы. Положение обязывало - смотрели на него младшенькие разинув рот, как на живое божество и непререкаемый авторитет. Вот и при-ходилось думать, прежде чем чего учудить, да и учиться нужно было на совесть. Что тут поделаешь? Старший брат во всем хороший пример показывать обязан. Вон, по лавкам, еще пять сестер и братан сидят.

С малых лет осваивал Федор жизненную деревенскую науку параллельно с науками школьными. Учили его сначала две старенькие добрые учительницы в начальной сельской школе, потом молодые строгие интеллигентные муж и жена в неполной районной, нако-нец – преподаватели в городской десятилетке куда попал он за старание в учебе и тягу к наукам. Там и в комсомол вступил. В Архангельске и работать начал, поступил учеником рулевого на малое портовое судно. Оттуда и в пограничные войска по комсомольской же путевке направили. Хотя по умному выходило, что служить Моденову следует на флоте, как человеку вполне к морю привычному. "Ну, да пути мыслей городских военкоматов, как и прочих советских учреждений, Богу неисповедимы и нормальному человеку непод-властны!", - заявил по сему поводу отец Иван Гаврилович, по натуральной привычке вся-кую власть не жаловавший. Больше сказать ему ничего не удалось – матушка так на него шикнула, что батяня быстренько на печку полез.

Оказался Федор сначала в учебном пограничном отряде. Там больно строго молодых наставляли и гоняли старшины сверхсрочники. Для городских, маленько избалованных парней такая наука тяжело давалась, а Федор, ничего, привык, пообтерся, снова старание и прилежность проявил. Северный, не показной, но настырный, медвежий упор сказался у парня видать от природы и породы. Уставы и наставления разные учил как положено – наизусть. Кроссы и физическая подготовка ему вообще легко давались. Стрелял всегда исключительно метко. А как же иначе, если с детства с батяней и дедом добывал пушного зверька? Северная пушнина - вещь ценная, по цене золота на экспорт за границу шла, рав-но как и стройный северный, мачтовый, крепкий лес. Дробью шкурку только попортишь, потому и приходилось бить в глаз, наверняка, а такое искусство не всякому дано, а только тем у кого и глаз верный и рука твердая. Судьба Федора всем сполна наделила, не поску-пилась.

Не шло поначалу у Моденова дело с рукопашным боем, с отработкой приемов по сило-вому задержанию нарушителей, по самообороне без оружия, когда с голыми руками нуж-но вооруженного врага заломить. Тут закавыка вышла. Не мог Федор валить, руки зала-мывать, горло пережимать своих же знакомых парней. Боялся, что если начнёт, вроде как понарошку, да осерчает и всерьез разохотится. Ну а Федор собственную силу знал и при-менять на ребятах, тех с кем на соседних кроватях в казарме спал, за одним столом ел, на одной парте в классах сидел, побаивался. Боялся не рассчитать. Помять крепко опасался.

Но потом случай произошел. Занялся курсантом Моденовым лично инструктор, стар-шина Рудяков, заслуженный пограничник, переведенный с Дальнего Востока. Взял он живьем немереное число японских шпионов и диверсантов, и даже знакомство свел со знаменитым орденоносцем товарищем Карацупой. Раззадорил Федора старшина, раз за разом бросая на землю, опрокидывая на спину, пережимая горло здоровенной мускули-стой рукой. Разозлил можно сказать вконец. Ну и заворочался Федор наподобие медведя, захотел старшину зажать в руках, чтобы почуял его силушку немного. Попробовал, да не вышло. Выкрутился старшина словно уж меж вилами и вновь до обидного легко кинул курсанта на покрытый матами пол. Потом, правда, руку подал, подняться помог.

- Ты, Федор, не обижайся. Я тебе просто пример того показал, что может человек без оружия сделать. Меня самого японцы так выучили? Думаешь я эту премудрость по кни-жечкам да конспектам изучал? – Скинул гимнастерку и бязевую нательную рубаху и по-казал курсантам не только перекатывающиеся под кожей мышцы, но и два длинных шра-ма.

- Вот как оно поначалу вышло. Выбил у меня хитрым приемом японец винтовку из рук, хоть и держал ее крепко, и моим же штыком убить приноровился. Но не поддался я ему. Дело прошлое и рассказывать много нечего. В конце–концов, удалось мне его при-шибить. ... Прикладом. В общем, дырку я исподней рубахой зажал, бинтом из индивиду-ального пакета перехватил и еле-еле до заставы добрался. В госпитале отлежался, выле-чился и решил, после возвращения на границу, науку хитроумную освоить. У перешедших на нашу сторону китайцев и корейцев учился, у старослужащих, у тренеров по самбо. Книги изучал. Вроде - поднаторел. Теперь, вот, вам науку передаю. Сил у тебя, курсант Моденов, много. А вот злости, желания победить и техники - маловато.

После этого разговора все свободное время проводил Моденов в спортзале на трени-ровочных матах. Отрабатывал со старшиной броски, зажимы, подкаты, болевые приемы, удары ногой и прочую премудрость из разных известных Рудякову систем боевых едино-борств. Потом, как одного из лучших курсантов, направили Федора в школу младшего на-чальствующего состава погранвойск, а после неё, уже с тремя рубиновыми треугольнич-ками в зеленых петлицах, попал Моденов на заставу старшего лейтенанта Лошакова. Где и рассчитывал дослужить до скорого увольнения в запас с отличной характеристикой, не-обходимой для поступления в институт, а, может, даже в сам Московский Государствен-ный Университет имени уважаемого земляка Михаила Васильевича Ломоносова.

Отличная характеристика Моденову требовалась позарез, имелись на то некие основа-ния. Отец его, Иван Гаврилович, по авторитетному мнению матушки – Матрены Григорь-евны, на язык совсем вышел скаженный, невоздержанный одним словом. Ты ему слово – он тебе десять. Особо, если о политике. Ну, прямо не поморский потомственный крестья-нин, а, какой-то англичанин из Гайдн-парка. Только в лондонском парке этом все, что угодно можно болтать, лишь принеси с собой ящичек, да залезь на него. Федор это из книг по истории точно знал, а вот в Архангельской области Советского Союза, ведя разговоры подобные, можно в этот самый ящик очень даже запросто самому сыграть. Или в еще бо-лее дальние и северные места на десяток-другой лет убыть на полный казенный кошт. Случаи подобные имелись. Знали люди, потому и помалкивали. Большинство по-малкивало вполне спокойно, без особого напряга. ... Но не батяня, не Иван Гаврилович. Странное дело, выходило вроде, что повода ругать власть у него прямого не имелось. Ну, забрили батю в 1918 году, мобилизовали в Красную армию. Не по собственной воле по-шел, силком однако забрали вместе с собственным крестьянским конем, что обиднее все-го выходило. Вот так он с собственной тягловой силой и попал в конную артиллерию. Случилось это ну прямо перед жатвой и собрать урожая бате не довелось, чего простить большевикам он до конца жизни не мог. Более того, коммунистов не возлюбил и при каж-дом удобном случае обзывал обидным словом - "коммуняками". Правда и тут имелся у папаши Федора немалый резон. Ивана под Царицыным сильно ранило и контузило, после чего его демобилизовали по ранению. Батю - демобилизовали, а вот конька на службе в артиллерии оставили. И как инвалид не бился, как права на конька не доказывал, так пеш-ком в родную деревню и вернулся. Очень уж обидно стало, ибо ранение и контузию полу-чил в деле геройском, за которое наградили по тому, лихому революционному времени, очень даже почетно - кожаными штанами и курткой из весьма прочной кожи, только вот размеров на пять больше. Другой бы носил и радовался, ибо подобные куртка и штаны в те послереволюционные времена такие давали огромадно большие возможности в глав-ные люди выдвинуться. Другие кожаными обновками воспользовались, поспешили, но только не Иван. Тот их никогда не носил, но, правда, регулярно протирал лампадным маслом и хранил вместе с шашкой, на ножнах и рукояти которой сверкали какие-то краси-вые, переливающиеся на солнце камешки. Кстати, на стальном, с голубоватым отливом клинке сабли имелась весьма интригующая надпись: "За храбрость. Степной фронт. Ворошилов, Сталин".

Ходил после ранения Иван Гаврилович с трудом, опираясь на палочку, а работал он всю жизнь на реке Вычегде сначала бакенщиком, а потом выдвинулся паромщиком, как геройский инвалид Гражданской войны. Пока бакенщиком работал, излагал собственные непростые взгляды на советскую, счастливую жизнь и политику большевиков только до-машним, да перелетной птице на реке, ибо собеседников, готовых слушать у него кроме птиц и рыб вовсе и не имелось. Домочадцам речи Ивана к тому времени настолько при-вычными стали, что они и не вникали особо, что он там себе бубнит. Если бы кто и спро-сил, то в ответ не знали бы чего и говорить, только глазами хлопали.

Выдвижение с бакенщиков в паромщики Ивану боком вышло. В 1937 году Иван Гав-рилович доболтался на своем пароме. Нечто особое выдал вслух на публике. Слушателей прихватило до поноса и многие, опроставшись на берегу, наверняка прямиком побежали доносить на болтуна, опасаясь, как бы стоявшие рядом с ними на стареньком пароме лю-дишки, не отчитались раньше перед бдительными органами родной Власти. В общем, Ивана арестовали за антисоветскую болтовню и, можно сказать, несознательную контрре-волюционную агитацию и пропаганду. По тем временам набиралось у него грехов по 58-й политической статье на очень немалый срок. Тогда уже матушка, поругавшись всласть и выговорившись чего такого она и про мужа, и про коммунистов думает, взяла Федю, шашку в ножнах и поехала в райцентр выручать болтуна Ивана. Федя помнил как ходила матушка по кабинетам начальников, кричала, что напишет самому товарищу Сталину, по-казывала шашку. И объясняла, что принять всерьез слова муженька, ставшего беспартий-ным несознательным инвалидом после такой геройской контузии, может лишь последний идиот и закоренелый враг трудового советского народа. Матушка так всех достала той сталинской шашкой, что батю Федора, в конце концов, отпустили, правда, уже сильно избитого. С тех пор он говорил очень мало, все больше помалкивал. Тем более, что и с парома его как несознательного элемента убрали опять в бакенщики. Вот, чтобы как-то скомпенсировать отцовское, несознательное поведение и требовалась Федору по демоби-лизации отличная характеристика. Батя теперь, известное дело, далеко, на северах, но кто его знает, какая проверка проводится для тех, кто желает в ученые биологи-физиологи по-ступать?

Опять же и дед его являлся личностью очень известной в родных краях, один из пер-вых хозяев и законный наследник кузнечных промыслов в округе. Сохранились даже до-кументы о передаче еще в 17 веке всех окрестных болот на разработку Фединому прапра-деду от самого купца Строганова, известного по учебнику истории СССР мироеда и бур-жуя. Но это так, к слову. Дед Федора, в отличие от иных скоробогатеньких купчишек, дело кузнечное старался вести честно, взяток власть имущим не совал, а потому, кузни те к Первой мировой войне совсем захирели, разорились, а сам дед только и делал, что всю оставшуюся жизнь жилу свою "счастливую" искал. Все его носило по приискам в Сибири, на Урале и где-то еще. После революции и гражданской войны он лоцманом на пароходах на северах плавал, где и сгинул. А как и что произошло никто в семье толком и не знал.

Пока Федор вспоминал и обдумывал наболевшее, папироса догорела до самого бу-мажного мундштука и при очередной затяжке вместо слегка горьковатого легкого табач-ного дымка полезла в рот мерзкая кислятина паленой бумаги. Как истинный помор, а так-же сознательный комсомолец и боец-пограничник, сержант Моденов, в основном, не по-зволял себе ругаться, не любил он матерные слова по любому поводу употреблять. Вот и сейчас, сдержался, притушил окурок и оглянулся в поисках урны. Оглянулся и обмер, за-стыл, словно гипсовая статуя древнего греческого воина, пораженного взором некоей Ме-дузы по фамилии Горгона, что видал сержант на коллективной экскурсии при посещении, в порядке культурного роста пограничников, областного художественно-исторического музея. Увидал Федя дивную девушку ... . Нельзя сказать, что до того дня Федор никогда и ни в кого не влюблялся. Случалось это у него довольно часто. Однако, толи по скромно-сти характера, толи по какой иной причине, но чувства до объекта поклонения довести ему ни одного раза не довелось. Но теперь, точно понял - влюбился. И трудно не влю-биться парню. На него смотрела самая красивая военная девушка, какую только видал он за всю жизнь. Ладная, хорошо пригнанная гимнастерка с темно-зелеными медицинскими петлицами и двумя "кубарями" военфельдшера, словно влитая обтягивала фигуру моло-дой женщины. И, видит Бог, природа использовала при её сотворении самые прекрасные образцы. Чуть припухлые, красиво и четко очерченные губы казалось ласково и призывно улыбались сержанту, чуть открывая при этом белые, словно снегом выбеленные зубки. Широко раскрытые синие глаза в обрамлении пушистых темно-русых ресниц смотрели на мир словно немного удивленно и как-то по-детски восторженно. Темно-синя форменная юбка в тонкой талии перехвачена кожаным командирским ремнем. Собранные, чуть ко-кетливо "гармошкой", легкие брезентовые сапожки, плотно сидят на стройных ногах. В общем, улыбалась ему такая девушка, что не влюбится в нее с первого раза не имелось у сержанта просто никакой такой возможности.

Федор ответил девушке самой широкой и радостной улыбкой, на которую оказался способен и сделал первый шаг по направлению к даме сердца, но тут до него дошло, что улыбка и всё прочее предназначается совсем даже не ему. С противоположного конца танцевального зала под открытым небом пробирался, протискивался между танцующими и просто болтающими посетителями, четко держал четкий курс в направлении красавицы некий коротко стриженый сухопарый высокого роста субъект в военных галифе и начи-щенных хромовых явно командного состава сапогах, но в совершенно гражданской белой тенниске с короткими рукавами.






Глава 7.


Гражданин Филатов.
Прописан по месту работы и жительства в городе Минск, БССР. Бывший аспирант Харьковского Физико-технического института.

Смешной коротышка конферансье объявил чилийское народное танго. Пианист ударил по клавишам немного расстроенного концертного рояля. Красивая гибкая женщина сред-них лет, одетая в темное вечернее платье с открытыми плечами и искусственной розой из белого атласа у плеча, запела вовсе не чилийское народное, а самое настоящее русское танго одного из канувших в небытие композиторов, имя и фамилию которого Андрей под-забыл после всякого разного с ним приключившегося за последний год.

"Был день осенний, и листья грустно опадали,
В последних астрах печаль хрустальная жила ..."

Слова безжалостно, словно острым скальпелем без наркоза полоснули по сердцу, по памяти. Нет, всё же, скорее по сердцу. Почему-то именно она, эта отлично тренированная мышца, лишенная мозга, ритмично бьющаяся день и ночь между ребер грудной клетки, первой реагирует на образы памяти. Сердце сначала, а мозг – потом. Словно сверхчувст-вительный датчик, неизвестной пока ученым конструкции, мгновенно срабатывающий на все жизненные перипетии, заключен в груди человека.

Андрей вспомнил слова танго. Так уж вышло, что танго оказалось последним танцем, под музыку которого он, тогда подающий весьма большие надежды аспирант престижно-го научно-исследовательского института, беззаботно вел, нежно прижав к груди, люби-мую девушку. Сквозь тонкую ткань шелковой рубашки и её крепдешиновое легкое платье ощущалось быстрое, взволнованное биение сердец. Летний воздух томился от запахов распустившихся цветов и Андрей надеялся, что и девушка, доверчиво и нежно прильнув-шая к нему, также ясно и чутко слышит биение его, готового взорваться от счастья серд-ца. Они танцевали на вечеринке у научного руководителя в компании молодых исследова-телей, работавших по той же теме, что и сам Андрей. Кто-то из гостей принес пластинку с затертым чернильным карандашом названием песен и имени автора. В тот сказочный ве-чер на одной стороне черного пластмассового диска оказалось именно это танго. День тот выдался на удивление радостным, праздничным, ярким и не мог никто предположить, как надломится и пойдет под откос судьба Андрея на следующее утро.

Вообще, Андрею, так или иначе, но везло с самого рождения. Настолько неправдопо-добно везло, что ближайший друг по университетской скамье Серега Благович не выдер-жал и с завистью проронил однажды: "Почему одним достаются пироги, а другим только сухари, да от пирогов крошки?". Случилось это прискорбное признание в то время, когда готовились бывшие друзья к очередному экзамену в комнате Андрея. Мало того, что у не-го имелась в распоряжении целая комната, а у Сергея только койка в общежитии, но и располагалась эта комната, в одной из престижных квартир "Дома специалистов". Этим названием именовалось сооружение, представляющее футуристическое нагромождение серого камня и бетона, возведенное по американскому проекту напротив совсем уж цель-нобетонного и тоже серого дома "Госпрома" - чуда двадцатого века, построенного трудом ударников пятилетки на площади Дзержинского в бывшей столице Советской Украины городе Харькове. Квартиры в новом доме предназначались не обычным людям, а непро-стым, в частности, крупным специалистам, работающим в наркоматах, расположенных на всех этажах Дома Государственной промышленности. Отец Андрея как раз и оказался одним из таких избранных, "непростых" людей сначала республиканского, а затем, по убытии правительства обратно в Киев, областного масштаба.

Первые месяцы после вселения в новую квартиру, Андрей любил выскакивать на длинный балкон седьмого этажа и смотреть сверху на зеленый парк с фонтаном, скамейки заполненные детишками и мамашами с колясками, на снующие вдоль улицы конные про-летки, машины и трамваи, на величественное здание напротив. От высоты немного кру-жилась голова, и захватывало дух, но все равно было чертовски интересно и весело. Осо-бенно нравилось Андрею пускать с балкона бумажные модели планеров и самолетов, сде-ланные совместно с соседскими ребятами по чертежам и вырезкам из журналов "Юный моделист". Белые аэропланчики парили в воздухе, плавно поднимались и опускались вме-сте с причудливыми, невидимыми глазу, воздушными потоками от нагретого за день ас-фальта мостовых, летели далеко и никогда не возвращались обратно. Впрочем, через год или полтора картина всем приелась, стала обыденной. Потерялось, стерлось острое ощу-щение новизны, пропало головокружение от высоты.

Место детских забав с бумажными самолетиками заняло увлечение книгами, потом – моделирование кораблей и подводных лодок. Первые конструкции, еще угловатые и несо-вершенные, плавали в дворовом фонтане под тряпичными парусами из тайком конфиско-ванных из-под носов домработниц запасов носовых платков – вещей абсолютно лишних в жизни, и ни на какое иное полезное дело не пригодных. Затем пришла пора резиновых движителей. Моделирование кораблей сменилось поголовным увлечением радио. По пла-нете широко шагало веселое время первых, весьма неуклюжих, детекторных приемников. Инженеры, конструкторы, радиолюбители пытались построить нечто более серьезное, компактное и работоспособное. Например - "кристадин". Но с полупроводниками дело не ладилось, поэтому все более и более усложнялись, обрастали новыми каскадами ламповые приемники.

Андрей хорошо запомнил тот непередаваемый, первобытный восторг, что почувство-вал когда в черном эбонитовом наушнике перебив треск и свист эфира, раздалась четкая, уверенная речь диктора московского радио товарища Левитана. Он повернул рукоятку на-стройки воздушного конденсатора переменной емкости, предмета зависти всех окрестных радиолюбителей, и речь диктора, читавшего передовую из газеты "Правда" сменилась зву-ками балета композитора Петра Чайковского под названием "Лебединое озеро". Весь мир эфира, мир звуков пришедших из запредельных далей, лежал теперь у ног. Куда там бал-кону седьмого этажа до радио.

Родители привыкли к тому, что увлечения Андрей менялись с легкостью необыкно-венной, думали тоже произойдет и с любовью к радио. Отец и мать мечтали увидеть сына врачом или юристом. Но крепко просчитались. Отпрыск скупал всю возможную литера-туру по радиотехнике, приволакивал из походов на "радиосвалку", обнаруженную где-то у черта на куличках за последней остановкой трамвая, кучи обрывков проводов и забрако-ванные военной приемкой радиодетали.

Родители побурчали, посетовали, некоторое время пытались силовыми методами вы-брасывать собранный с миру по нитке радиотехнический хлам, но, в конечном счете, сми-рились. В конце концов, увлечение радиотехникой показалось им делом вполне достой-ным и спокойным, потому отец из очередной командировки в Москву привез купленный по большому знакомству в магазине "Детский мир" настоящий фабричный "Радио-конструктор". Из набора деталей на специальной полированной панельном шасси можно было при желании и трудолюбии изготовить одну за другой несколько постепенно ус-ложняющихся действующих схем приемников, работающих на неуклюжих электронных лампах, питаемых целой кучей плоских батареек от карманного фонарика. Сначала Анд-рей собрал и испытал одну за другой все предложенные схемы приемников прямого уси-ления, а, поняв принцип действия, в конечном счете, собрал и довольно сложный суперре-генеративный приемник, схемы которого в прилагаемой книжечке не имелось. Схему он обнаружил в одном из номеров потрясающе увлекательного журнала "Радио". Каков же был восторг Андрея, когда волны эфира донесли до него из неведомых далей быструю, сбивчивую речь на совершенно незнакомом, вероятно иностранном, языке. Вопрос с вы-бором профессии оказался решен окончательно и бесповоротно.

Несколько лет до окончания десятилетки Андрей посещал радиотехнический кружок при Дворце пионеров, но делал это только для того, чтобы имея некий официальный ста-тус радиолюбителя, получить доступ к литературе и деталям. Работал он, в основном, до-ма на кухне, где в волнах канифольного дыма, под бурчание матери паял самостоятельно сконструированные схемы. Под шипение паяльника, вонь канифоли и хриплые звуки му-зыки, рвущиеся из самодельных динамиков, школьные годы пролетели как один миг. Мальчишка в коротких штанишках и тюбетейке на стриженой голове, незаметно для ок-ружающих превратившийся из в длинного тощего юношу с вечной книгой подмышкой. За проведенные в школе годы Андрей как-то незаметно умудрился оказаться совершенно в стороне как от общественной, никогда им всерьез не принимаемой деятельности, так и от непонятных, галдящих и мешающих сосредоточиться существ противоположного пола под обобщенным названием "девчонки". Даже собирая в компании с одноклассниками металлолом или макулатуру, он не терял зря времени, а проигрывал в уме различные ва-рианты соединения радиодеталей, или разрабатывал новый метод намотки катушки вариа-тора, или мысленно производил разметку шасси будущего аппарата.

Андрей в школе честно отработал учебную программу, просидел положенное число часов на комсомольских собраниях, притащил достаточное количество тряпья, бумаги и железок, законспектировал одинаковое со всеми число страниц из газетных и книжных первоисточников различных вождей. Главное же - в его активе имелась целая гора грамот и призов из Дворца пионеров. В результате аттестат зрелости он получил с отличием. Однако, получив аттестат зрелости, юный Филатов направил стопы не на радиотехниче-ский факультет Политехнического института, а подал заявление о приеме на радиофизи-ческое отделение физико-математического факультета Университета. Куда и был неза-медлительно без вступительных экзаменов принят. Ход его размышлений мог показаться несколько запутанным для человека случайного, но строго логичным и выверенным для будущего исследователя. Что могло ожидать после получения диплома инженера? Рутин-ная работа на предприятии, сборка аппаратуры по чужим схемам и чертежам, реализация в жизнь чьих-то конструкций и проектов. Эта перспектива Андрея никак не устраивала, ибо грозила сделать жизнь весьма скучным и монотонным занятием, а самого - рабом чу-жих идей.

Как работают кристаллические и вакуумные электронные приборы, он понимал и чув-ствовал на уровне подсознания. Именно чувствовал, ибо стоило прикрыть глаза, или по-грузиться в сон, как воочию наблюдалось движение электронов по сложным, зависящим от магнитных и электрических полей орбитам, их вынужденные колебания вблизи сеток триодов, пентодов и тетродов, их неумолимый, ускоренный бег от катодов к анодам. По-строить работающий приемник теперь для него оказывалось делом обыденным, плевым и совершенно неинтересным. Гораздо интереснее проникать в суть процессов. Найти об-щие закономерности и соотношения для конструирования и создания не одного, а целой серии совершенно оригинальных, самых совершенных в мире приемников и передатчи-ков.

Первые два года в Университете пролетели как один день. А с третьего курса Андрея захватила новая, всепоглощающая мечта, родившаяся из по-новому осмысленного, хотя и давно ставшего классическим, опыта. Эксперимент поставил изобретатель радиосвязи русский флотский инженер А. С. Попов. Александр Степанович первым в мире заметил и описал факт отражения радиоволн от металлических предметов, проще говоря - если меж-ду двумя ведущими радиопередачу боевыми кораблями проходил третий, то радиоволны возвращались к передающему кораблю, отражаясь от корпуса чужака. Приемник прини-мающего передачу корабля замолкал, в передающего, наоборот, начинал работать. Само-му Попову не довелось объяснить и развить открытый им феномен, но факт сей остался зафиксирован в истории науки.

В те тридцатые, бурные, годы Страна Советов находилась в плотном окружении ка-питалистических врагов, мечтавших любыми средствами изничтожить первое в мире со-циалистическое государство победившего пролетариата и, прежде всего, его вождей. Страна жила, словно крепость в осаде, а народ составлял её гарнизон, запертый в крепо-сти. Враги, напирающие со всех сторон, только и думали, как напасть на неприступные, охраняемые доблестной Красной Армией бастионы, сочиняли хитроумные планы, безос-тановочно строили воздушные и морские флоты, наводняли страну когортами троцкистов, провокаторов, шпионов и диверсантов всех мастей. Со шпионами, троцкистами, провока-торами и диверсантами быстро и без особых проблем разбирались доблестные рыцари "Щита и меча", честные и бесстрашные сотрудники ВЧК, ГПУ и НКВД. Но этого оказы-валось явно недостаточно! Нападение нужно успеть предупредить, то есть вовремя обна-ружить подкрадывающиеся к границам республики армады империалистов. Вот тут и должны сослужить службу вооруженному пролетариату невидимые электромагнитные радиоволны волны, мечтал комсомолец Филатов. Стоило Андрею прикрыть глаза, и видел воочию, как сложные приборы его конструкции испускают мощные пучки электромаг-нитного излучения, прикрывающие, словно незримым защитным куполом, мирные про-сторы СССР.

Выяснилось вскоре, что ни один Филатов задумался о такой интересной возможности. В Университете преподавал и одновременно вел исследовательскую работу в Украинском физико-техническом институте молодой профессор и доктор физико-математических наук Александр Яковлевич Усков-Ощепкин. На его лекции набивались в аудиторию не только студенты-физики, но и прибегали многие заинтересованные учащиеся других харьковских вузов и техникумов. Как это не удивительно казалось Андрею, но особенно много среди слушателей оказывалось представительниц женского пола. Их интерес к лекциям молодо-го ученого наверняка оставался секретом лишь для одного Андрюши. У женского сообще-ства мнение сложилось на этот счет единое: "Уж больно красив и элегантен Александр Яковлевич!". Действительно профессор выглядел исключительно импозантно и уже од-ним этим напрочь разбивал девичьи сердца. А, кроме того, обладал массой иных выдаю-щихся и ценимых слабым полом достоинств. Интеллигент, с тонким профилем вдохно-венного мечтателя, с копной непокорных чуть вьющихся смоляных волос, с высоким лбом мыслителя, но широкими плечами и фигурой спортсмена. Молодой профессор и доктор наук – это же воплощенная в жизнь заветная мечта всех окрестных золушек!

Впрочем, мечта явно несбыточная, ибо вместе с молодым ученым шла рядом по жизни вообще удивительная, уникальная, можно сказать, женщина. Стройная, высокая, красивая словно актриса кино, тонкий знаток поэзии, друг всех выдающихся украинских поэтов и писателей. Она же кроме того еще и фотохудожник, запечатлевающая в фотографических портретах лики выдающихся людей эпохи построения социализма. И являлась эта строй-ная, неземная, совершенно экстравагантно по тем временам одетая женщина с неизмен-ным фотоаппаратом на боку, законной, обожаемой и любимой супругой столь потрясше-го воображение молоденьких студенток Александра Яковлевича.

Александр Яковлевич вел в Университете курс новой науки под названием "радио-электроника". Уже в ходе первой лекции у Андрея возникли некоторые принципиальные вопросы, которые в перерыве он поспешил задать преподавателю. Завязалась беседа, ско-рее похожая на состязание двух интеллектов, и, так как времени перерыва не хватило, то вскоре они оживленно обсуждали интересующие обоих проблемы в опустевшей после ухода остальных слушателей аудитории. Здесь их застала жена профессора, обеспокоен-ная необычайно долгим отсутствием мужа и, уже глубокой ночью, прибежавшая в храм знаний на поиски пропажи. Храм, по позднему времени, оказался закрыт и сдан под охра-ну некоей бдительной старушенции, уверявшей мадам профессоршу, что никого внутри уже давно нет. Та настояла на тщательной проверке. Старушка сжалилась и согласилась проводить настырную женщину в аудиторию, где еще днем согласно расписанию читал лекцию её непутевый муженек. К удивлению бабушки в запертой на ключ комнате возле исписанной формулами и исчерканной схемами огромной доски они действительно обна-ружили уже охрипших от споров профессора и студента. Под причитания старенькой вах-терши Дина Ивановна увела спорщиков домой, накормила, напоила чаем, подкрепила бу-тербродами и уложила спать.

В тот дивный вечер выяснилось, что оба фанатика науки поглощены единой велико-лепной идеей обнаружения целей с помощью электромагнитных волн. Ничего удивитель-ного, что Андрей вскоре начал работать под руководством профессора в его лаборатории, сначала как добровольный помощник, потом по вечерам после занятий лаборантом на по-ловине ставки, затем – на полной ставке, а после защиты дипломной работы, полноправ-ным аспирантом. Последнее далось ему с немалым трудом, ибо принимал аспирантские экзамены у физиков неистовый гений теоретической физики – Лев Давыдович Ландау, считавший, что даже чистые экспериментаторы, к коим с гордостью причислял себя Анд-рей, обязаны в полной мере владеть математическим аппаратом, в том числе и самыми сложными разделами. Пришлось перед страшными испытаниями Филатову изрядно попо-теть. Вышел он из кабинета Ландау мокрый словно мышь в насквозь пропотевшей рубаш-ке, но с "четверкой" в экзаменационном листе. Этого оказалось достаточно, ибо пятерок грозный "Дау" так никому не поставил. Даже двум весьма приятным во всех отношениях девицам в веселеньких легоньких летних платьицах. Нарядах более открывающих несо-мненные женские достоинства, чем пытающихся что-либо прикрывать. Великий бабник Лев пылал в огне страсти, сгорал от желания, но оставался непоколебимо верен незыбле-мым принципам высокой науки. На века сработанные моральные скрижали неумолимо провозглашали, что наука, а тем более наука физическая, превыше всего суетного, греш-ного, земного. Даже - прекрасных женщин. Бедный Ландау плакал и страдал, но рука не дрогнув выводила двойки в экзаменационных листиках неземных красавиц.

Впрочем, в аспирантуре преподавал Ландау недолго. Однажды ученого прямо с лек-ции двое граждан в серых габардиновых плащах пригласили прогуляться до серого же здания на улице Совнаркомовской, этак мило поболтать за стаканом чая кое о чем кое с кем из республиканского управление НКВД. Отказывать людям в габардиновых плащах не принято. Прогулялись ... Обратно Дау не вернулся, а по аудиториям и лабораториям поползли страшные слухи о том, что великий ученый и яркий жизнелюб оказался японо-палестинским шпионом, работавшим то ли на Польшу, то ли на Германию. Впрочем, сту-денты и аспиранты особо не горевали и над фактом сим не задумывались, ибо в большин-стве как честные комсомольцы беззаветно доверяли испытанному отряду меченосцев пар-тии, а сомневающееся меньшинство следовало золотому правилу выживания, гласившему, "что молчание есть золото".

В окружающем научное сообщество мире кого-то арестовывали, кого-то выпускали, некоторые, наиболее сообразительные, умирали сами, но в лаборатории Александра Яков-левича события внешней оболочки суетной жизни не обсуждались и не комментирова-лись. Работа шла полным ходом и отвлекаться на пустяки считалось дурным тоном. Здесь, словно в башне слоновой кости, собрался на удивление дружный коллектив энтузиастов молодого дела радиолокации, не четко представляющих что и зачем происходит за стена-ми. Ученых волновала лишь "Радиолокация", именно этим прекрасным именем назвали новую отрасль науки, предназначенную для обнаружения предметов на расстоянии с по-мощью радиоволн. В самом начале опытов выяснилось, что обычные длинные и средние волны, отлично служащие нуждам радиовещания, совершенно не подходят для решения проблемы локации. Слишком велика длина волн и малы предметы, представляющие со-бой цели. Волны изящно обходят корпуса самолетов и кораблей, а потом смыкаются поза-ди. Не подошли исследователям и недавно открытые короткие волны, мечта всех тогдаш-них радиолюбителей. Наконец путем проб и ошибок установили, что для точного опреде-ления параметров движения и координат целей требуются еще более короткие волны де-циметрового, а еще лучше - сантиметрового диапазонов. Проблема заключалась в том, что не имелось пока надежных электронных ламп, способных сверхвысокие частоты генери-ровать с нужной стабильностью и мощностью. Электронных ламп не имелось, но теоре-тические предпосылки их создания оказались разработаны американским ученым Хел-лом. Потом первые образцы, пока еще слабосильные и недолговечные, создали независи-мо друг от друга чех Жачек, японцы Окабе и Яги, харьковчане Слуцкий и Штейнберг. Созданные приборы долгое время считались некими безобидными игрушками ученых мужей, не имеющими абсолютно никакого практического применения. Их действительное значение и важность в деле обороны страны первыми обнаружили в лаборатории элек-тромагнитной локации.

Молодые ученые под руководством профессора, в конце концов, очень близко подо-шли к решению проблемы. Для точного определения всех трех координат летящих само-летов на дальностях до пятидесяти километров, ученые решили использовать магнетроны дециметрового диапазона радиоволн. На столе Александра Ивановича стоял макет совер-шенно нового, необычного по форме и принципам работы прибора. Но вечерами, собрав-шись после работы дружной компанией в уютной квартире руководителя лаборатории, молодые сотрудники мечтали о покорении еще более коротких волн. Разговоры шли о том времени, когда невидимые лучи смогут проникать сквозь землю и помогать геологам и археологам в поиске скрытых природой и историей тайн и сокровищ. Для решающего эксперимента уже был готов экспериментальный стенд и стеклодув Володя вращал над огнем раскаленную докрасна стеклянную каплю, превращая ее в колбу принципиально нового, пока безымянного устройства. Лаборанты чертили графики полевых испытаний. Все шло задуманной чередой, но тут в отделах института начались аресты шпионов и "врагов народа". Первыми арестовали двух немецких ученых-антифашистов, эмигриро-вавших от режима Гитлера в СССР. Их обвинили в том, что высоковольтной разрядной установкой немцы проводят сеансы связи с фашистской разведкой, а вовсе не исследуют прямоточный газовый разряд в какой-то нелепой, совершенно не нужной простому совет-скому человеку, плазме. Потом из другой лаборатории прямо с рабочего места увезли на черных машинах сразу двух молодых кандидатов наук и их научного руководителя, даже не успевших сменить на пиджаки синие лабораторные халаты.

Примерно в это же время не вернулся с работы и бесследно исчез в подвалах серого здания, расположившегося на задах улицы Совнаркомовской, отец Андрея. Сначала мать уверяла всех в невиновности мужа и носила передачи, потом исчезла сама. Следующим на очереди, несомненно, стоял Андрей, но судьба уготовила ему иной, ещё более непредска-зуемый и драматически вариант сумы и тюрьмы.

Дикое, разгульное Время бушевало за стенками мирной башни из «слоновой кости». Народ дружно бесновался на собраниях и брызгая в запале слюной обличал выявленных органами НКВД подлецов, саботажников, троцкистов, и шпионов .... Пожалуй только на-учный руководитель и старший друг Андрея, Александр Яковлевич не верил ни в винов-ность родителей аспиранта, ни в шпионские игры немецких физиков, ни, тем более, в пре-дательство научных сотрудников. Но что мог сделать утонченный, до мозга костей интел-лигентный профессор и доктор наук против людей с лилейно чистыми руками, холодными глазами и воспаленными донельзя мозгами? Он звонил знакомым ответственным товари-щам, которые, как казалось ранее, могли сотворить если не чудо, то нечто к чуду весьма близкое. Те, чаще всего, отсутствовали на рабочих местах в разгар рабочего времени. Ре-же, оказывались, но немедленно бросали на полуслове трубку едва профессор начинал из-лагать суть дела. Очень редко снижали до шепота голос и отказывались обсуждать подоб-ные темы. Случалось, что вскоре и они сами, и члены их вполне нормальных советских семей, также исчезали за металлическими воротами неприметного серого здания, а в их кабинетах воцарялись на некоторое время совершенно Александру Яковлевичу незнако-мые люди ранее к науке никакого отношения вообще не имевшие, но и они исчезали и сменялись иными подобными в гротесково калейдоскопическом темпе.

Впрочем, поведение научных и милицейских начальников профессора не особенно удивляло. Поражало и возмущало его иное, то, что многие из сослуживцев и ранее добрых приятелей сегодняшних "врагов народа" шарахались от остающихся на свободе детей аре-стованных, словно от прокаженных. Ему тяжко было видеть, как яростно, зло, беспощадно обличали ничтожные людишки вчерашних друзей, сослуживцев, товарищей, собутыльни-ков, наконец. Как иные старались всеми правдами и неправдами выбить для себя за счет попавших под жестокую косу репрессий новую квартиру, лучшую должность, более вы-сокую ставку или, в крайнем случае, средства для научных исследований за счет закры-ваемых тем. Ему даже в голову не приходила простенькая мысль, что очень часто именно такие, весьма приземленные, шкурные обоснования являлись поводом для анонимных большей частью доносов и следовавших за ними ночных визитов серых людей.

Многого сделать для несчастных Александр Яковлевич не мог, не умел, вполне обос-нованно боялся, что и сам может в один жуткий день оказаться за теми же страшными во-ротами. Вместе с тем, Дина Ивановна требовала сделать что-нибудь, чтобы как-то помочь если не всем, то хотя бы Андрею, выразить ему моральную поддержку. Помог случай. Волна арестов неожиданно начала спадать, сам маленький и тщедушный Николай Ивано-вич Ежов, сменил страшные, утыканные иглами рукавицы руководителя НКВД на мирные перчатки наркома речного флота, а потом и вовсе исчез в небытие следом за загубленны-ми в шипастых рукавицах жертвами. Вождь озвучил его пропажу короткой репликой: "Мы его наказали!". Кто эти "мы"? Как наказали всемогущего "стального" наркома? За какие такие грехи наказали? Народу частных мелочей решили не сообщать.

Волна ночных визитов спала, но люди случалось исчезали Аресты, словно по инерции еще продолжались. Но одновременно с потоком увозимых в черных лимузинах, малой струйкой возвращались из лагерей и тюрем некоторые из арестованных ранее. Коротко стриженные, худые и молчаливые въезжали они в опечатанные казенными печатями квар-тиры, часто им возвращали изъятое и увезенное при аресте, награды, звания, ордена. Если и не все полностью, то, по крайней мере, хоть кое-что из конфискованного. Главное - вос-станавливали на работе и обещали восстановить в партии. Казалось, что все плохое для оправданных и прощенных уже в прошлом, но люди выходили на работу иными, словно опаленными неистовыми морозами и обветренными недобрыми ветрами. Их глаза каза-лись полны слезами, а память стала хранителем неведомого знания, страшного, до поры до времени, если не навсегда, скрытого для прочих непосвященных подписками о "нераз-глашении". Одним из возвращенных обществу счастливцев оказался сосед профессора по лестничной площадке и старый добрый знакомый, бригадвоенврач Кудинов, служивший ведущим хирургом в харьковском окружном военном госпитале.

Профессор и его жена искренне верили в мудрость товарища Сталина, в прозорливость и безукоризненную честность советского правосудия, в холодные головы и горячие серд-ца товарищей чекистов. Возвращение соседа сию великую в наивности веру очень сильно поддержало и упрочило. Потому и решил Александр Яковлевич, посоветовавшись с же-ной, наперекор всему, а, особенно, в пику тем мерзким личностям, что немедленно преда-ли остракизму семьи арестованных, собрать вечеринку, посвященную Первого мая и пригласить всех оставшихся на свободе сотрудников, и, в первую очередь Андрея. Пусть будет весело и молодые люди забудут на некоторое время горести, потанцуют и, самое главное, выпьют бокал - другой хорошего грузинского вина за скорое возвращение род-ных и близких живыми и здоровыми, за великого товарища Сталина. Пускай ребята из се-мей где арестованы родители вновь ощутят себя членами большой, дружной и доброй со-ветской семьи, ибо сыновья, как известно, в любом случае, за прегрешения отцов не отве-чают. Пускай выпьют и за отцов, и за матерей... За их полную реабилитацию и оправда-ние. Пригласили конечно же врача с женой и дочкой Аннушкой, студенткой последнего курса медицинского института. Наивные супруги желали продемонстрировать неверую-щим военного врача, словно живое свидетельство наступления лучших времен.

Кудинов, выслушав предложение Александра Яковлевича, лишь молча покачал голо-вой и пристально, словно впервые увидав, глянул на соседа долгим, печальным, оцени-вающим взглядом. От участия в вечеринке военврач вежливо отказался, а, вот дочка - при-глашение, в пику отцу, с радостью приняла, словно доказывая этим поступком нечто важ-ное некоему незримому могущественному врагу.

То ли воля случая, то ли добрая воля Дины Ивановны усадила молодых людей рядом за праздничным столом. Гостей оказалось на удивление много, сидели тесно, дружно, едва умещаясь на собранных со всей квартиры стульях, на кухонных табуретках, на положен-ной меж двух одолженных у соседей табуреток гладильной доске. Впервые Андрей очу-тился так близко от молодого существа противоположного пола. В тесноте его нога волей-неволей прижималась к бедру девушки и от мгновенного прикосновения по всему телу растекался неведомый ранее жар, сбивалось дыхание, обдавало внутренним пожаром ко-жу щек. Вначале, от тихого смущения, он не мог поднять на соседку глаза и просто тупо глядел в тарелку на горку картофельного салата, порезанный ломтиками помидор, на кот-летку с горчицей, симпатичный солененький огурчик с пупырышками, словом на то, что неутомимо подкладывала бедняжке добрейшая Дина Ивановна.

Тотальное исчезновение аппетита уже само по себе оказалось делом весьма удиви-тельным, ибо в момент, когда переступал аспирант Филатов порог хлебосольной квартиры научного руководителя, его отощавший живот подводило от перманентного ощущения застарелого голода. Там, в глубине пустого аспирантского чрева, даже иногда нечто воз-мущенно урчало, вспоминая счастливые времена, когда о регулярном питании заботилась мама. Теперь готовить горячую пищу оказалось некому и Андрей уже который месяц по-сле ареста родителей весьма нерегулярно потреблял в краткие перерывы между занятиями наукой и сном либо серые столовские котлетки с горкой жидкой кашицы на не слишком тщательно вымытой тарелке, либо им самим неумело сварганенные бутерброды, запи-ваемые магазинной простоквашей. В последнем случае молодой ученый предпочитал во-все обходился без тарелки, заменяя её газетным листом и экономя значительное время на мытье посуды. Соседство с молодой особой ошеломило Андрея так, что голод засмущав-шись отошел на какой-то даже не третий, а тридцать третий план, совершенно затушеван-ный и вытесненный новым неведомом, более сильным чувством.

Филатов молчал и краснел, прогоняя мысленно один за другим варианты остроумного и неординарного знакомства с прекрасной незнакомкой. И в той же последовательности отвергал один за другим. Бедняга и понятия не имел, как завязать разговор с молодой женщиной. Девушка тоже вначале оказалась смущена столь странным, не укладываю-щимся в привычные рамки, поведением неожиданного соседа и потому молчала, не ре-шаясь заговорить первой. Неизвестно сколь долго продолжалась бы подобная обоюдная мука, но вновь вмешалась милейшая Дина Ивановна, представила их друг другу, застави-ла встать с насиженных, горячих уже мест и пройти потанцевать новый модный танец. Одни из гостей предпочитали называть исполняемое произведение народным аргентин-ским танго, а другие - шептали, что это просто танго некоего осужденного за вредитель-скую деятельность и контрреволюционную пропаганду недавно еще модного композито-ра, а теперь врага народа Строкозина.

Один из наиболее продвинутых в музыкальном деле молодых людей деловито пере-ворачивал пластинки, со знанием дела менял в зажиме проигрывателя сточенную сталь-ную иглу на новую, острую. Пары танцевали и приустав вновь возвращались к столу от-дать дань деликатесам, приготовленным хозяйкой. Мужчины - выходили покурить на бал-кон и только Андрей с соседкой самозабвенно кружились прильнув к друг другу и не за-мечая ничего вокруг. Знакомые сотрудники пытались втянуть Андрея в нескончаемую на-учную дискуссию, подруги Аннушки спрашивали о чем-то, интимном девичьем, но ни он, ни она никого и ничего более из окружающей их действительности в тот вечер не замеча-ли. Андрей смутно помнил, что когда из опустевшей квартиры разошлись последние гости они с Аннушкой тоже вышли из подъезда дома Александра Яковлевича и потом долго шли вниз по опустевшей Сумской. Девушка читала стихи совершенно неизвестных Анд-рею поэтов и он радостно, истово соглашался, что поэзия - это прекрасно. Он – размахи-вая руками, вдохновенно вещал о временах, когда фильмы и концерты начнут немедленно передаваться посредством радиоволн на приемники, установленные в каждой квартире трудящихся СССР и просматриваться семьями на экранах электронно-лучевых трубок. О времени, когда самолеты в небесах, корабли в морях и океанах, начнут сопровождаться чуткими и бережными лучами радиолокаторов и в случае аварий спасатели смогут точно знать где искать потерпевших крушение людей. Высказывал революционные мысли о возможности лучей проникать сквозь скалы и камни, обнаруживать руду и нефть, сокро-вища Атлантиды и древних фараонов.

Потом влюбленные пошли по новой набережной вдоль реки Лопань, которая, как из-вестно хоть лопни, но не течет, и, неожиданно, оказались в районе старых покосившихся бараков, вонючих луж, разбитых мостовых и невыносимых запахов выгребных ям. Моло-дые люди попытались повернуть назад и вновь вернуться в ухоженную, такую привычную и знакомую им часть Харькова. Они поспешили покинуть страшную улицу, словно про-явившуюся из небытия капиталистического прошлого в светлом социалистическом сего-дня страны почти победившего социализма и единогласно принятой прекрасной сталин-ской конституции. Им даже почти удалось вырваться из зловещих объятий Москалевки, этого живого олицетворения всех утробных ночных страхов харьковских обывателей, ко-гда путь им преградила группа местных аборигенов.

Что произошло дальше Андрей помнил смутно, хотя и пытался восстановить ход со-бытий сначала сидя в камере предварительного заключения, затем отвечая на вопросы следователя, потом на суде, и, наконец, в камере тюрьмы. Думал он о происшедшем и в забитом заключенными купе столыпинского вагона, и в проклятом северном лагере, куда неожиданно для себя попал не по политической статье, не даже как член семьи "врагов народа", а по статье сугубо уголовной за непреднамеренное убийство в пьяной драке. Именно в пьяной, ибо пребывал в тот вечер бывший аспирант в состоянии легкого алко-гольного опьянения. Злую шутку сыграли с ним выпитые за великого вождя Сталина ма-шинально, без закуски и на пустой желудок бокал крымского портвейна "Южный берег" и еще один, кажется рюмка коньяка, что требовалось осушить до дна за великую и самую передовую в мире советскую науку.

Иногда ночью, в камере на деревянных нарах, вытертых до блеска, словно отполиро-ванных сотнями спин и боков беспокойных постояльцев, при смутном свете желтой нега-симой лампочки над дверью возле бака мерзкой параши, Андрей припоминал мутный блеск лезвия в сжатом кулаке одного из нападавших. Воочию видел грязные, в цыпках и коросте руки, вцепившиеся, рвущие прочь легкое платье Аннушки, короткопалую квад-ратную пятерню с наколотым синим перстнем на кривом пальце, зажимающую рот де-вушки...

Трудно понять, что и как произошло, особенно если учесть, что никогда регулярно спортом Андрей не занимался и никаких секций не посещал. Видимо сказались навыки работы с паяльником, пассатижами и отверткой в тесном брюхе испытательного стенда, заполненного трансформаторами, катушками индуктивности, лампами и радиодеталями. Свободного места оказывалось мало, и все действия требовали буквально виртуозной точ-ности и меткости движений. Ну и порода, здоровая рабоче-крестьянская наследственность сказала свое слово ибо природной силой Филатов обделен не был. Так или иначе, но уда-лось Андрею перехватить самодельный, сварганенный из обточенного напильника клинок и, чуть изменив траекторию движения, направить вместо собственного живота в распах-нутую на волосатой груди пропахшую потом майку вражины.

Сразу за тем ночь взорвалась трелями свистков милицейского патруля, быстрым топо-том подошв разбегающейся шпаны. На одно мгновение Филатов успел увидеть полные слез глаза, закушенную губу, разодранное платье, сквозь которое просвечивало смуглое тугое бедро, и из последних сил оттолкнул Аню в спасительную темноту, выдохнув ей в лицо только два слова - "Беги домой!". Девушка взметнулась немой тенью над распла-станной у ног чернильно-плоской неподвижной фигурой и исчезла. Унеслась туда, где светили огни витрин Университетской горки, где припозднившаяся "приличная" публика догуливала привычный вечерний моцион, дефилируя вдоль памятника Шевченко и мага-зинов Сумской. Где шла совершенно иная, теперь потерянная для Филатова жизнь.

Едва успела исчезнуть Аннушка, как набежали милиционеры в белых гимнастерках, в шлемах с шишаками и синими звездами, с жестяными кургузыми свистками, словно впа-янными между натужно раздутых щек и выпяченных губ. Сотрудники уголовного розыска в штатских пиджачках и кепочках с пуговками, выскочили из подъехавшего автомобиля с черными наганами судорожно зажатыми в кулаках. Везение изменило Андрею. Все разом оказались на месте происшествия, как раз вовремя, чтобы застать гражданина Филатова в классической позе убийцы. Он недоуменно рассматривал окровавленные пальцы, стоя над тушкой предводителя местной шпаны, валяющегося у ног аспиранта с ножом плотно, по самую рукоять загнанным в сердце.

Судья Дзержинского районного суда ожидал проверки из вышестоящих органов изны-вая от нехороших предчувствий,. Неутомимый борец за социалистическую законность с грустью думал о том, что статистика сурово покаранных уголовных преступников в рай-оне явно не дотягивает до лучших республиканских показателей. Начальник следственно-го отдела прокуратуры тоже тихо мечтал о высоком проценте раскрываемости особо тяж-ких уголовных преступлений. Мечтал и втайне завидовал коллегам из "серого дома", для которых выполнить и даже перевыполнить план никакого труда не составляло, ибо жизнь социалистического отечества проходила в осажденном врагами крепости и находить на ее замкнутой, на пограничный замок территории шпионов различных капиталистических стран среди простых советских тружеников дело вовсе плевое. Следователь уголовного розыска, что вел дело Андрея, недавно окончил среднюю школу милиции и стремился стать великим харьковским детективом, известным местному бомонду никак не менее зна-менитого американца Пинкертона. Убийство на Москалевке явилось для прокурорского чиновника первым серьезным делом и потому лоб его покрывался холодным липким по-том при одной только мысли, что может следствие провалить, не довести до суда.

Всем перечисленным деятелям требовался триумф, потому положение дел обернулось весьма печальной для Андрея изнанкой жизни. Сначала судья намекнул районному про-курору, что к предстоящей проверке желательно довести до логического завершения все серьезные дела связанные с убийствами. Прокурор настоятельно посоветовал следователю не тянуть кота за хвост и не потакать преступникам. С убийствами в то время в отдельно взятом Дзержинском районе дело обстояло неважно. Их и вообще совершалось очень ма-ло, а из имевшихся в наличии многие оказались не раскрываемыми "висяками" или же не доведенными до суда очень сложными случаями. Успешнее, выигрышнее всех других представлялось судейским злополучное дело Андрея. Следователь мгновенно понял на-мек, осознал важность момента и переговорил с начальником уголовного розыска, а тот, не вдаваясь в пустопорожние разговоры, надавил на молодого опера с «земли». Судебно-милицейская машина завертелась на полных оборотах. Вертеться оказалось нетрудно - подсудимый факта втыкания ножа в чужое тело не отвергал и не отрицал распития алко-гольных напитков в количестве двух бокалов. Единственно о чем упорно и благородно молчал юный рыцарь, так это о присутствии на месте происшествия девушки и обо всём с ней связанном. По понятным соображениям не упоминала об этом факте и местная шпана, выступавшая теперь в роли пострадавших и свидетелей. В результате несложных подтасо-вок фактов москалевская рванина из нападавшей стороны, мгновенно превратилась в не-винных пострадавших обывателей честного пролетарского происхождения, один из кото-рых пал жертвой от рук пьяного, неуправляемого паршивого интеллигента. Можно ска-зать вконец распоясавшегося аспиранта. Тем более опасного для социалистического об-щества, что родители антисоциального типа вообще оказались разоблаченными и осуж-денными доблестными органами НКВД "врагами народа".

Машина правосудия завертелась, хулиганы дали обвинительные показания, указав грязными пальцами с обведенными траурными каемочками ногтями на убийцу. Наивный прекраснодушный профессор принес передачу и совершенно спокойно заявил острижен-ному наголо, а потому весьма лопоухому Андрею, что непреклонно верит в абсолютную невиновность своего ученика. И торжественно добавил – "Суд все расставит по местам! Советская власть - самая гуманная, а юстиция – единственно неподкупная в мире!". Затем дружески похлопал аспиранта по плечу и удалился из комнаты свиданий, предварительно напомнив, что сразу после оправдания и выхода Андрея из узилища им предстоит новая серия экспериментов на двухзеркальной радарной установке. Следом заявился комсорг аспирантуры, настроенный также весьма оптимистично. Правда комсорг помаялся немно-го и сообщил Андрею, что на всякий случай общее собрание аспирантов и лаборантов ре-шило исключить того из рядов ВЛКСМ. Ведь, действительно, негоже сидеть члену ВЛКСМ на скамье подсудимых с комсомольским билетом в кармане? Вот отпустят его – сразу восстановится в рядах доблестного союза молодежи. Перед тем как исчезнуть по-просил расписаться на листке протокола собрания, отмеченного почему-то задним чис-лом. Забрал листок не дав прочитать. Уходя облегченно вздохнул. С тем и убыл, передав напоследок заключенному мятый газетный пакет с дешевым печеньем и тремя пачками не менее дешевых папирос.

В общем, научная интеллигенция еще раз доказала, что как класс она к реалиям жизни не подготовлена и вообще вполне соответствует неблагозвучному то ли ленинскому, то ли сталинскому эпитету - "паршивая". Все друзья и сослуживцы Андрея посчитали дело на-столько ясным и беспроигрышным, что совершенно не обеспокоились нанять хорошего адвоката, а потому скорый суд и жестокий приговор поверг их в близкий коматозному со-стоянию шок. Александр Яковлевич кричал через головы конвойных, что так этого дела не оставит, что будет жаловаться в инстанции, что подаст апелляцию. В дальнейшем его слова не разошлись с делом, но месяцы тюрьмы и лагеря оказались зловещей чертой в жизни Андрея. Впрочем они же его многому научили.

После объявления приговора, на пересылке, бывалые сидельцы объяснили в камере тюрьмы на Лысой горе, этого замка скорби и печали, что Андрею крупно повезло. Суд не стал вдаваться в дела его репрессированных родителей, а, наоборот, учел положительные характеристики обвиняемого и весьма сомнительную личность жертвы, а потому не по-старался «намазать ему лоб зеленкой», то есть не приговорил к расстрелу, да и срок за-ключения назначил не самый большой.

В первые дни, проведенные в камере предварительного заключения, и потом, нахо-дясь уже под следствием, Андрей, поддерживаемый весточками с воли, еще верил в бла-гополучный исход дела, строил планы на будущее, мечтал о следующей встрече с Ан-нушкой. Удивляло то, что девушка пока никак не давала о себе знать. Сам он благородно умолчал о её присутствии в злополучный вечер, шпана тоже благоразумно не упоминала о ней в показаниях. Вот и выходило, что невесть каким образом, по непонятной причине оказался подвыпивший аспирант на Москалевке, где и воткнул в хронически неуспеваю-щего учащегося ремесленного училища тишайшего гражданина Ивана Прысюка нож, са-мим Иваном, между прочим, в стенах родного училища из казенного напильника незакон-но изготовленный. Почему и как это произошло, зачем аспиранту убивать первого встреч-ного аборигена Москалевки, ни судью, ни заседателей нисколько не волновало. Люди они все были исключительно отменного пролетарского происхождения, пострадавший тоже парень в доску свой, социально весьма близкий. Рабочий такой хлопчик, пусть даже и с репутацией немного подмоченной приводами в милицию и неладами с законом. А вот убийца – совершенно непонятный и чуждый им человек, интеллигент словно с иной пла-неты свалившийся. Зла особого они против него, впрочем, не держали и засудили вполне по-божески, впаяв по своим понятиям весьма справедливый минимальный пятилетний срок. Причем больше в сторону сокращения наказания сыграл вывод медицинской экс-пертизы об алкогольном опьянении подсудимого, чем все его научные характеристики, столь вдохновенно написанные при участии Дины Ивановны собственноручно Алексан-дром Яковлевичем. Увы, везде и во все времена ученые – это люди немного не от мира сего. Потому столкновение двух миров, как правило, приводит к победе жесткого мира реальности, в ущерб миру идеальному, а, следовательно, более хрупкому и уязвимому. Не может противостоять башня из слоновой кости удару бандитского кастета или обрезка водопроводной трубы, заботливо обернутой в свежую газету. Потому все закончилось весьма печально для осужденного Филатова.

В камере старого, дореволюционного еще, холодногорского тюремного замка, пари-лись в затхлой влажной духоте напиханные словно сельди в бочке заключенные. Преоб-ладали личности благополучно осужденные и получившие срока, а теперь ожидающие отправки по лагерям и зонам. Имелись среди них и "политические", но большинство уже составляли бытовики и уголовники, "социально близкие" в отличие от социально опасных "врагов народа". Кормили и тех и других прокисшей хамсой с перловой, плохо проварен-ной то ли кашей, то ли просто крупой, которую заедали черным, тяжелым, вязким словно глина хлебом. От такой пищи пучило животы и потому самым страшным воспоминанием о первых днях неволи, стал для Андрея непереносимые запах грязных тел, паршивой пи-щи и естественных газов, непрерывно испускаемых сокамерниками после тщетных попы-ток переварить тюремную еду. Лежал на нарах в заскорузлой рубашке, голова чесалась и зудела, казалось, что кожа черепа под волосами покрыта толстым слоем противного, едко-го, дурно пахнущего жира. Под этой мерзкой коркой плавились мозги, раз за разом, про-кручивая, словно в кинематографе, прошлую, такую солнечную и счастливую жизнь. Тю-ремные думы привели Андрея к нерадостному выводу, что правит жизнью слепой и глу-хой Его Величество Случай, перекраивает судьбы, иных выносит на поверхность житей-ского моря, других, менее везучих, наоборот, втягивает водоворотом на дно, вихрем, во-ронкой событий скручивает в бараний рог. Случайности, на первых взгляд, нелепы, нико-им образом невозможны и ничуть не связанных между собой, но в жизни иногда происхо-дят. Андрею хоть в малой степени, но опять пофартило, повезло, выпала карта козырной мастью в виде случайно услышанного разговора товарищей по узилищу.

У парня примерно одного с ним возраста откликавшегося на прозвище "Колесо" ока-залась весьма редкая в те времена для уголовного элемента профессия автомобильного угонщика. Входил Колесо в состав то ли банды, то ли просто сбившейся временно компа-нии воров, пытавшихся специализироваться на кражах из складов мелкооптовых партий ценных товаров типа рулонов дорогой материи, мехов, мебели. Для таких дел требовался транспорт. Так и затесался между ворами шофер одной из строительных контор Жора Колесов - погоняло "Колесо". Свою машину он использовать для темных делишек боялся, потому перед налетом на очередной склад угонял подходящий автомобиль, который после окончания "дела" милиция находила в богом забытом тупике на окраине города или в пригородном лесу. Но, сколько веревочке ни виться ... Взяли их всех с поличным. Дали срока, мало не показалось, ибо речь шла не о частной собственности, ни даже о целости кожного покрытия или жизни отдельно взятых граждан, а о хищении государственного, народного достояния. А это совсем иная статья.

Так вот, удивительным показалось Андрею то, что хотя срок у Колеса имелся гораздо более солидный, чем у него, но тот не особо унывал. Наоборот, твердил, гордо восседая на нарах, что с такой классной специальностью нигде не пропадет, сядет на машину, начнет рулить и халтурить хоть по колымским, хоть по сибирским, хоть по забайкальским трас-сам. Вспоминая проклятую неудачу последнего дела, из-за которой, собственно, их всех и повязали тепленьких, угонщик тяжко вздыхал и проклинал плохое знание электрообору-дования автомобиля. "Ушла проклятая искра в колесо!" – стенал он, бия себя в прикрытую синей спецовкой грудь. Искра пропала - движок заглох и недвижимая автомашина с това-ром и не успевшими разбежаться ворами досталась словно приз сотрудникам уголовного розыска. Слесари-авторемонтники - единственные люди, которых в автомобильной ие-рархии ставил Колесо выше шоферов, а среди слесарей - электриков. "Электрику в любом лагере, в любой мастерской почет и уважение. Сиди себе в теплом цехе, магнето перема-тывай, генераторы чини, свечи прокаливай, трамблеры регулируй. Лафа!", - вздыхал Ко-лесо.

Причитания угонщика Андрей взял на заметку. Дело в том, что с устройством автомо-биля Филатов оказался знаком не менее близко, чем с электронной схемой магнетронного каскада будущего радиолокатора, смоделированного им лично. Все началось с момента, когда его шеф, неожиданно для себя самого, получил для поездок за город самодвижу-щееся устройство, то бишь, автомобиль. Разговоры о машине начались довольно давно и цель такого приобретения имелась исключительно благая. Дина Ивановна с молодости увлекалась фотографией и ни на минуту не расставалась с любимым фотоаппаратом. Снимки художница делала на весьма высоком профессиональном уровне, старалась запе-чатлеть для истории жизнь и облик непростого времени в котором довелось жить, черты приятных и любимых людей, ученых, детей, прохожих на улице. Последнее время взгляд фотографа привлекали виды окрестных харьковских сел, где пропадала она все светлое время суток. Там, среди тихой природы, находила сюжеты для работ то в мирном обаянии заброшенного вечернего пруда в селе Безлюдовка, то в старых ветлах на фоне песчаного косогора, то в сплетении камышей, водяных лилий, в мягкой линии соломенных крыш, в малом мире сочных луговых трав. Она фотографировала крестьянок на перевозе у реки Синюха, косарей среди косогоров и полей села Каменка, детишек возле малого, совсем гоголевского городка Люботина. Добираться во все эти места пешком, ясное дело, весьма неудобно, а тут, словно подслушав мысли профессора и его жены, местное начальство решило поощрить передового деятеля советской науки первенцем советского же автомо-билестроения "М-1", попросту – "эмкой".

Профессор, получив сей нежданный подарок судьбы, немедленно записался на курсы шоферов-любителей при ОСАВИАХИМе и выучился водить автомобиль. Но, вот беда, в процессе эксплуатации выяснилось, что непритязательное чудо советского машинострое-ния имеет весьма капризный характер. Машина требовала постоянного ухода, ремонта, регулировки, смазки и подтяжки различных ремней, винтов, масленок и прочей железной ерунды. Все эти технические заботы занимали драгоценное время, которого профессору и так решительно не хватало для занятий любимыми радиолокаторами. На помощь шефу пришли молодые аспиранты, но оказалось, что железный, норовистый конек-горбунок подчиняется, как это не удивительно, лишь одному Андрею. Там где другие с горя швы-ряли оземь замасленную тряпку и потрясая кулаками пинали колеса упрямца, ему удава-лось спокойно разобраться в проблемах и вдохнуть жизнь в самобеглую коляску.

Постепенно набравшись опыта и перечитав всю доступную литературу по устройству автомобиля, Андрей стал признанным, а главное, безотказным механиком, к которому об-ращались за помощью немногочисленные харьковские владельцы частных автомобилей. Это, кстати, давало пусть небольшой, но верный приработок к небогатой аспирантской стипендии. Денег за работу он никогда не просил, но и не отказывался, если счастливый владелец возвращенного в строй авто оплачивал затраченное время и труд. Особенно ус-пешно оживлял аспирант различные электрические устройства, в чем помогало, как не странно это звучит, отличное знание физики и, в частности, электротехники. У Филатова, в отличие от других, хватало терпения и аккуратности перематывать магнето, перебирать генераторы и трамблеры, регулировать зазоры свечей, правильно и оптимально выстав-лять зажигание.

После тюрьмы лагерь показался аспиранту чудным местом, где, по крайней мере, можно хоть изредка дышать свежим воздухом, где некоторое время ты не сплющен между телами других заключенных, где не горит день и ночь, забранная в ржавую сетку мутная желтая лампа. Во время прибытия этапа и распределения по рабочим командам он, на практике постигая умение выжить в любых условиях, сунул типу из лагерной админист-рации, чудом сохранившиеся кожаные перчатки, переданные ему Александром Яковлеви-чем в последней передаче перед уходом на этап. Дал первый раз в жизни взятку и при-держав за жадно ухватившую хабар руку твердо, уверенно, с достоинством классного профессионала сказал, что является непревзойденным мастером по ремонту автомобилей, особенно их электрооборудования, потому должен получить работу в гараже.

Взятка сработала и на общих работах проработал Андрей всего ничего, пару недель. Но и этих впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь. Вместе с другими несчастными рабами корчевал вчерашний физик ломами пни, освобождал место под котлован фабрич-ного корпуса. Когда уже перестал надеяться и устал оплакивать впустую потерянные пер-чатки, выдернули его со свежего осеннего воздуха и под конвоем вологодского вертухая, вооруженного длинной винтовкой с примкнутым штыком, привели в гараж. Вначале с ним переговорил мастер из вольнонаемных и, видимо, остался вполне удовлетворен тео-ретическими познаниями. Потом поставили Андрея подручным к слесарю из заключен-ных. Начинал на грязных работах, рессоры перебирал, болты и гайки в керосине мыл, ржу с деталей отдирал перед покраской.

Случай, когда один он только и смог оживить намертво заглохшую машину начальни-ка лагерного пункта, оказался переломным моментом в лагерной жизни. Андрея заметили. С тех пор начал он занимался тонким, квалифицированным делом - регулировал карбюра-торы, клапана, трамблеры латал, менял проводку, перематывал обмотки. Выдали ему и одежку первого срока, и питаться стал получше других, а потом и вовсе превратился в персонального механика начальника всего лагерного строительства. Даже поселили по приказу начальства отдельно от других зеков не в бараке, а в маленькой выгородке ре-монтного цеха. Начальник быстро оценил, что с появлением нового специалиста его пер-сональный автомобиль не стоял мертвым железным хламом в гараже, а резво бегал целы-ми днями по территории, где возводился ударными темпами комплекс оборонного завода. Большой человек иногда даже снисходил до разговоров с бывшим ученым мужем. Темы выбирал нейтральные - "за жизнь", "за технику". Особенно любил гражданин начальник выяснять неясности, вычитанные из занимательных брошюрок известного популяризатора науки красного профессора товарища Перельмана. После доступных пониманию общеоб-разовательных лекций за ударный труд кое-что из съестного подбрасывал, эти подарки судьбы позволяли Андрею и самому не голодать, и товарищей по гаражу немного под-кармливать. Жадным не был, под одеялом ночью колбасу не жевал. Такое поведение в ла-гере высоко ценилось.

Боль и обида от несправедливости происшедшего постепенно притуплялась. О воле, об Аннушке, от которой так и не получил весточки, думал Андрей все реже и реже. Толь-ко иногда ночами, под вой северной злой пурги возвращалась память, жгла сердце нена-висть, гнев поднимался на весь род человеческий. Днем за работой и заботами о прими-тивном выживании жить становилось вновь проще. Письма гражданину Филатову шли регулярно только от Александра Яковлевича и Дины Ивановны. Супруги по-прежнему верили в его невиновность и не боялись писать в лагерь заключенному, убийце и душегу-бу. Одни они еще на что-то надеялись, нанимали адвокатов, писали апелляции, грозились дойти до Калинина, до Верховного Суда, до самого Сталина. Андрей в благополучный ис-ход всей этой кипучей эпистолярной деятельности вовсе уже не верил, смирился. Считал, что ему и так крупно повезло – во-первых, срок небольшой дали, во-вторых, устроился можно сказать прекрасно - на правах "придурка", при полном уважении окружающих, в тепле и сытости.

Шли дни, сливались в недели, нарастали месяцами. Пролетела весна со следствием и судом. Тюремное лето сменила лагерная осень, затем выпал снег, наступил новый, тысяча девятьсот сорок первый год. В феврале Андрея неожиданно вызвали к начальнику и объя-вили, что дело его пересмотрено по открывшимся новым обстоятельствам Коллегией Вер-ховного суда без вызова осужденного. Протест адвоката удовлетворен и решено изменить его статью на самую легкую. Высшая инстанция посчитала, что убийство произошло во многом по вине потерпевшего, которому принадлежал нож, а сам факт убийства теперь оказалось лишь превышением меры самообороны. Ибо ножом этим погибший угрожал жизни и здоровью осужденного. Суд определил заключенному Филатову новый срок. И оказался этот срок хлопотами Александра Яковлевича и нанятого им адвоката гораздо ниже самого нижнего предела, всего десять месяцев, которые с учетом предварительного заключения, Андрей уже оказывается полностью отсидел.

- А потому, вы Филатов, теперь вольный гражданин СССР и можете продолжать рабо-тать у нас как вольнонаемный, свободный человек. – Сообщил Андрею начальник. И до-бавил, понизив голос. – Я тебе хорошую зарплату положу, да плюс северные надбавки. Да отдельную комнату выделю в новом доме для спецов. Оставайся, парень!

Андрей поначалу собрался было последовать доброму совету. Уж больно нереально виделось ему, бывшему заключенному, отсидевшему срок за убийство, иллюзорное буду-щее в Харькове без родителей, без квартиры, с весьма сомнительной перспективой вос-становления в аспирантуре и комсомоле. Но пришла в тот же день еще одна радостная весть – письмо от Александра Ивановича с фотографией Анны в военной форме, в пилот-ке, с двумя кубиками в петлицах гимнастерки. Оказалось, что в снижении срока заключе-ния сыграли роль именно ее показания, данные наперекор мольбам и увещеваниям роди-телей. Отец и мать страшно боялись после ареста и осуждения главы семейства, а потом столь же неожиданного возвращения из лагерей, любого, даже самого безобидного кон-такта с правоохранительными органами. Страх однажды происшедшего навечно поселил-ся в их семье, запечатал каиновой печатью уста старшего поколения, наложил липкую ла-пу ужаса на сердца и души детей и взрослых. Ужас загнал когти подозрительности в от-ношения со всеми окружающими, вне зависимости от того насколько хорошими или пло-хими в действительности те люди являлись. Родители буквально умолили дочку промол-чать во время первого суда, потом никуда не выпускали ее одну, даже провожали на заня-тия в институт. Но Александру Яковлевичу удалось найти момент и переговорить с Ан-нушкой по душам.

После недолгого раздумья Анна написала заявление в прокуратуру с полным и подроб-ным изложением всего случившегося в ту злосчастную ночь, дала личные показания уже другому, спокойному, пожилому следователю. Дело Андрея попало к республиканскому прокурору по надзору. Никакой политикой в деле аспиранта не пахло, а показатели рас-крываемости в городе превзошли заявленную плановую цифру. Потому оказалось уголов-ное дело рассмотрено в ускоренном порядке и весьма благожелательном для Филатова свете. Тем более, что шпана, которая выступала в роли потерпевших на первом суде, те-перь сама плотно уселась на скамью подсудимых по уголовному делу весьма и весьма по-хожему на первое. Урок им впрок не пошел, наоборот, придал ощущение вседозволенно-сти и слабости власти. Напала шпана ночью на влюбленную парочку, девушку изнасило-вала, а юношу покалечила. Юноша тот, на горе гопников, оказался сыном одного из пар-тийных хозяев города, а девица, потерявшая невинность – дочкой одного из обитателей серого дома на Совнаркомовской. Тут уж снисхождения ждать не приходилось, зеленкой лбы помазали не жалеючи!

"После всего пережитого" - писал профессор, - "Аннушка считает себя страшно вино-ватой перед тобой, видит причиной происшедшего собственное слабоволие, отсутствие характера, недостаточную самостоятельность. Чтобы изничтожить, искоренить перечис-ленные порочные качества девичьей души, эта глупышка добровольно поступила на служ-бу в армию военврачом, благо прошла полный курс военно-полевой хирургии в медин-ституте. Последнее письмо вместе с карточкой пришло от нее из города Бреста". Кроме того, в письме сообщалось, что лабораторию профессора переводят из Харькова в под-московный городок М. где и продолжится работа над радиолокатором. С трудоустройст-вом Андрея пока имеются сложности, равно как и с восстановлением в аспирантуре, но профессор постарается договориться о временной работе своего протеже в качестве пре-подавателя физики в одном из техникумов. К сожалению большего пока обещать ничего не может.

Андрей перевернул фотографию и прочел на обратной стороне только одно слово "Прости!".

- Что решил, Филатов? – Вновь спросил начальник лагеря.

- Поеду в Белоруссию, в город Брест. – Неожиданно для себя произнес Андрей.

- Ага, так там тебя парень и ждали! – От души рассмеялся начальник, продемонстри-ровав бывшему заключенному богатое золотоносное содержание рта. – Кто же тебя, быв-шего осужденного по убойной статье, в пограничную режимную зону пустит? Брест, он ведь на самой границе с Германией стоит и только с тридцать девятого года воссоединил-ся с Белоруссией. Чего тебя туда тянет?

Андрей молча показал фотографию, изложил коротко историю.

- Ну, тогда понятно. А жаль, какого механика мое строительство теряет! Не хочешь значит на ударной передовой линии социалистического советского производства рабо-тать?

- Сначала должен с Аннушкой встретиться, поговорить...

- Ох, эти женщины! Но и жить без них нельзя на свете! Это уж факт, раз в песне поет-ся. – Подытожил начальник, прихлопнул тяжелой ладонью по столу, покрытому зеленым сукном. - Ладно, надумаешь - всегда возьму обратно. По твоей воле - вольным, по чужой – зэком.

Не совсем умно пошутил начальник. Увидел как побледнело и напряглось лицо Анд-рея, потому сменил тон. Человек Филатов теперь вольный, статья у него не опасная, всего лишь уголовная, убойная. Можно сказать, вполне "социально близкая" статья. Работал он хорошо, машину начальника довел до ума, заводится стала в любые морозы, ездить начала без проблем и поломок. Потому и поспешил поправиться. – "Ну, я в том смысле, что ты там, парень, никого больше на перо не сажай, а то из аспирантов сразу в доктора мах-нешь". Сам по себе, как человек, начальник лагерного строительства за номером 227/1052 Василий Петрович Парфенов был человек вовсе даже неплохой. До восемнадцатого года вообще отличный добрый рабочий человек, металлист с Путиловского завода. Это потом, после продотряда, после того как по партийному набору в ВЧК попал, многое, что делал перестал понимать. Перестав же понимать - ожесточился с горя, выпивать начал, даже се-бя иногда корил в ночной тишине за подлую, но нужную пролетариату всего мира, работу. Утром, правда, вновь быстро трезвел и вслух глупости не повторял. А опохмелившись, и вовсе исправно лямку тянул. Женой и детьми, однако, не обзавелся, на глаза начальству старался не попадать, вел себя тихо и скромно, а потому в системе промышленного строи-тельства ГУЛАГа тихонько пережил все кровавые пертурбации сначала замены Ягоды на Ежова, а потом Ежова на Берия. Ни в каких оппозициях товарищ Парфенов никогда не состоял, так как просто не понимал, что оно такое и с чем его едят Уклонам начальник строительства не поклонялся принципиально и линию партии не кривил. Книг не читал по причине быстрой утомляемости глаз и последующего невольного засыпания. Из газет че-кист по малограмотности конспектировал, то есть дословно переписывал, лишь доклады одного вождя – дорогого товарища Сталина. В общем, нормальный мужик и нетипичный "хозяин" зоны Парфенов в душе, случалось, даже радовался, когда тот или иной из его подопечных перековывался и вольным человеком покидал огороженную проволокой да вышками территорию. В сороковом и сорок первом годах, такое случалось даже со вче-рашними "врагами народа", особенно из военных и конструкторов, с людьми шедшими по вовсе гиблой "58-й статье". Уголовник Филатов вообще, понимаешь, освободился по пе-ресмотру дела, вещь ранее совсем даже невозможная. Точно сказал товарищ Сталин: "Жить становится лучше – жить становится веселее!".

Посмотрел "Хозяин зоны" на одетого в серые зэковские одежки гражданина Андрея Филатова и сам не особо понимая, с чего бы это он так расчувствовался, вдруг решил по-мочь бывшему аспиранту. Как ни крути, а почти ученому человеку. Ученому - переучен-ному, а вот, поди же, целый год без малого, на него, малограмотного мужика работавшего.

- Да, товарищ Филатов, в Брест тебя пока не пустят. Но попробую помочь, все же ма-шину мою ты довел до ума, да и много остального хорошего для стройки нашей социали-стической сделал. А за добро советским людям положено добром же воздать. Есть у меня добрый знакомый, еще по продотряду, и служит он прямо в Белоруссии, а точнее в Мин-ске, в управлении автотранспорта пограничных войск. Вот дам я тебе рекомендацию к не-му, а дальше уже как получится. От Минска до Бреста все же ближе чем от нашей зоны до Ледовитого океана. Только ты уж обзаведись при первом удобном случае нормальной гражданской одеждой прежде чем к нему идти.

- Смотри, что пишу. – "Золотые руки у парня и светлая голова. В ремонте автомобилей, а особо электрической их части Филатов Андрей человек очень знающий и опытный, хотя и не имеющий формального автомобильного образования, а только высшее, университет-ское". - Засмеялся начальник, поставил внизу листа подпись, глянул еще разок на Фила-това, подумал немного, сам себе удивился несказанно, но потянулся за печатью и шлепнул по листу в месте где легла подпись. Поставил число и год.

- Вот, теперь вроде как официальный документ у тебя, аспирант чертов. Эта бумажен-ция – более твоего диплома в жизни значит. С ней – не пропадешь. А теперь, убирайся с моих старых глаз, а то не отпущу!

Андрей принял совет, поблагодарил за рекомендацию, сложил бумагу, сунул в кар-ман лагерной телогрейки где уже пригрелись рядом со справкой об освобождении вы-тащенные из "Дела № ... " диплом, военный билет, аспирантское удостоверение. Продела-но это изъятие канцелярскими придурками совсем не официально, потому затрачены на это все сэкономленные деньги, продукты и прочие блага. Вольные друзья из гаража дос-тавили свободного человека Филатова на попутной машине к ближайшей железнодорож-ной станции, скинулись, подарили гражданскую одежку, обувку, купили билет, посадили в поезд и пожелали никогда более в места эти северные по чужой воле не попадать, а по своей обходить десятой дорогой.

Прямиком в Минск Филатов не поехал. Чем дальше увозил его железнодорожный со-став от зоны, тем более хотелось хоть на пару дней заехать в Харьков. Теплилась тайная надежда застать дома освобожденных и полностью оправданных родителей. Проскакивала и робкая мечта вновь вернуться под крыло профессора, в дружный коллектив создателей отечественной радиолокации. Пусть для начала лаборантом, даже техником или простым рабочим-монтажником, но заниматься любимым делом.

Наконец поезд залязгал буферами и устало замер у платформы Южного вокзала. Пере-полненный радостными надеждами и тревожными предчувствиями, выскочил Андрей с малым фибровым чемоданчиком на Привокзальную площадь, подбежал к трамваю, вско-чил на Седьмой маршрут и покатил под скрип и кряхтение вагонов к родному Дому Спе-циалистов. Дорогой разглядывал с жадным нетерпением оказавшиеся на удивление скуч-но-привычными, немного подзабытые, однако внешне вовсе не изменившиеся улицы и площади. Смотрел с удивлением на дома, стоящие в обрамление деревьев покрытых на-бухшими весенними почками и молодыми, клейкими еще, крохотными, словно ноготки ребенка, зелеными яркими листиками. В северных лагерных краях весной еще и не пах-ло.

На одном дыхании, не став дожидаться кряхтящего и вздыхающего лифта, взбежал Андрей по крутой лестнице на седьмой этаж к знакомой двери. Он боялся вновь увидеть на ней белый казенный листок с гербовой печатью, но дощатая поверхность оказалась аб-солютно чистой, без малейших признаков злобной каиновой печати, меты времени. Прав-да, на этом все хорошее разом закончилось. Словно обрезало, оборвало ... И наступила привычная уже пора сплошных разочарований и горьких, страшных новостей. Ни матери, ни отца в квартире не оказалось. Ответили на стук в дверь совершенно чужие люди, не желавшие не только выслушать бывшего жильца, но даже вспоминать о том, что до них кто-то проживал на этой прекрасной жилплощади. Видимо, мешало состраданию и созна-ние простенького факта, что многое из вещей, оставленных прежними квартиросъемщи-ками, так или иначе, законно или нет, но перешло ныне во владение вновь вселившихся людей. Считались вещички теперь чем-то вроде законно захваченных вражеских трофеев. Защищая добро, пусть и неправедно нажитое, готовы были ответственные квартиросъем-щики стоять насмерть. Потому, коротким, грубым и вовсе плохим вышел разговор через приоткрытую на длину цепочки дверь.

Ничего не дал и визит на Совнаркомовскую. Где-то там, наверху власти, родителей Андрея - руководителей из обоймы партийной номенклатуры областного масштаба, отне-сли к категории людей без которых промышленность СССР вполне могла обойтись, а по-тому возвращать обратно в мирную жизнь не торопились. Филатову даже не удалось тол-ком выяснить, живы они или нет, а если живы, то в каких местах отбывают полученные по приговору Особого совещания десять лет без права переписки за контрреволюционную деятельность и в чем эта деятельность заключалась. Посылку, собранную на остававшиеся еще лагерные малые деньги, у него принять отказались. Переписка запрещалась по самой статье приговора, оставалось только надеяться и ждать оставшиеся до конца срока годы. Квартира, в которой жил раньше Андрей, принадлежала теперь посторонним злым людям и о прописке не приходилось и мечтать. В довершение ко всем бедам выяснилось, что штат лаборатории Александра Яковлевича в полном составе переведен из ведомства сугу-бо гражданского в подчинение военных, потому засекречен и вместе с оборудованием, вещами, семьями перевезен в некий подмосковный город М. Туда бывшему заключенно-му соваться настоятельно не рекомендовалось. В комитете комсомола его встретили более чем холодно, старых знакомых не осталось, а для новых он являлся всего лишь одним из отбывших полученный по закону срок уголовных элементов, с коими людям интелли-гентным и высокообразованным вообще общаться не пристало. Из всего брезгливо про-цеженного сквозь ханжески поджатые губки комсомольской братией, выходило лишь од-но - не место бывшим заключенным в рядах Всесоюзного Коммунистического Союза Молодежи. "А, заодно, не место и в аспирантуре" - ласково улыбаясь сообщили Филатову в соседнем кабинете. В техникуме, о котором писал Александр Яковлевич, после отъезда профессора из города, интерес к протеже тоже снизился до уровня вежливого безразли-чия, что означало только одно – места преподавателя для него нет.

Только и удалось Андрею, что получить с помощью ведшего его дело адвоката на ру-ки паспорт. Пусть и клейменый, но всё же документ, а не мятая бумажонка об освобожде-нии с лагерной смазанной печатью. Адвокат действительно считался одним из лучших, самых успешных в городе по уголовным делам, имел крепкие связи и знакомства в город-ской милиции, а заплатили ему Александр Яковлевич и Дина Ивановна более чем щедро. Потому и помог. Расщедрился, напоследок, даже билет на поезд Андрею до Минска опла-тил, дал немного денег на дорогу и первоначальное обустройство на новом месте. Предла-гал не забывать и при нужде обращаться вновь только к нему. Выскочил из конторы Фи-латов как ошпаренный и по приобретенной в лагере привычке три раза смачно сплюнул через левое плечо.

В Минске Андрей первым делом нашел недорогое жилье. Снял уголок с койкой у ста-рушки на окраине города, потом потыкался, попытался устроиться преподавателем физи-ки или электротехники в различные учебные заведения. Начал с высших, а заканчивал уже ремесленными училищами. Но, не зависимо от статуса заведения, ответ во всех отделах кадров, оказывался на удивление единодушен. Сначала его встречали с доброжелательной сладчайшей улыбкой, которая постепенно смазывалась и исчезала по мере перелистыва-ния страничек паспорта. Улыбка скисала, зато руки очередного "кадровика" плавно и ши-роко разводились в стороны, демонстрируя полнейшее разочарование и смущение за впустую потраченное время и отсутствие подходящих молодому человеку вакансий.

Оставался последний, мизерный шанс – воспользоваться написанной лагерным на-чальником, в неожиданном порыве несвойственного сей профессии благородства, реко-мендацией к знакомому, ведающему автотракторным хозяйством штаба Западного погра-ничного округа. Адреса на бумаге не имелось, а обращаться в "Горсправку" с наивным вопросом: "Дайте мне, пожалуйста, адресок Штаба погранвойск", бессмысленно. Дело вообще оборачивалось погано. Но, словно солнышко из-за туч вновь показалась удача Андрею. Когда в полнейшей растерянности и унынии стоял столбом на тротуаре в центре Минска, заметил Филатов в толпе молодого командира в пограничной фуражке с зеленым верхом. Мелькнули зеленые петлицы на отвороте воротника серой шинели, а на них, над одинокими красными кубиками – знакомые автомобильные эмблемы с колесами.

"Пограничник, да еще автомобилист! Этот наверняка сможет помочь. Если, естест-венно, захочет", – мелькнула мысль и, не успев продумать все последствия импульсивно-го решения, Андрей буравом ввинтился в толпу.

- Извините, товарищ лейтенант.

- В чем дело, товарищ? – Откликнулся младший лейтенант.

- Тут у меня имеется рекомендательное письмо к товарищу Дерябину, Гаврилу Сте-пановичу. От его старого друга. Я у того в хозяйстве автомехаником работал, вот он мне и посоветовал обратиться в Минске к Дерябину, сказал, тому в автохозяйство позарез хо-рошие специалисты нужны, особенно по электрооборудованию. Я вижу, вы и погранич-ник, и автомобилист, может, подскажете где хозяйство Гаврила Степановича разыскать?

- Ну, гражданин, мир точно тесен. Как говориться, на ловца и зверь бежит. Я и сам у товарища Дерябина служу. Точно, нужны нам специалисты. Задыхаемся просто без ква-лифицированных кадров. Пошли, не только покажу, но и письмо Ваше лично в руки на-чальства передам.

Характер деятельности хозяйства Дерябина, хоть и скрывалось оно за зеленым, с шипастой проволокой поверху забором, определить можно за квартал. Проще простого это сделать по гулу автомобильных и тракторных моторов, по взвизгу стартеров и элек-тродвигателей металлообрабатывающих станков, по скрежету коробок передач автомоби-лей, выезжающих и въезжающих через отворяемые и вновь плотно закрываемые солдати-ком с красной повязкой на рукаве гимнастерки металлические глухие ворота с красной звездой.

До того момента, как зашли Андрей с младшим лейтенантом в помещение КПП, всю дорогу вели они ничего конкретного не значащий, вовсе беспредметный, светский можно сказать разговор. Один всячески избегал вопросов и расспросов о прошлом, другой - не считал нужным посвящать первого встречного в дела дня сегодняшнего. Но едва оказа-лись оба в тесноватом помещении контрольно-пропускного пункта, как тон пограничника резко изменился.

- Попрошу ваши, гражданин, документы и рекомендательное письмо. – Сухим офици-альным тоном потребовал, так и не представившийся Андрею спутник.

- Вот – паспорт, вот – письмо. Этого пока хватит?

- Что еще имеете?

- Диплом, военный билет офицера запаса.

- Давайте всё.

Лейтенант заглянул в паспорт и брови его удивленно поползли вверх. Затем глянул в диплом и удивился еще больше.

- Ну и история... Ладно, ждите. Доложу о вас, гражданин, Филатов. – И добавил, об-ращаясь к дежурному по КПП сержанту-пограничнику. – Проследите за этим граждани-ном. Пусть посидит, отдохнет, но помещение ему пока, до выяснения всех обстоятельств, покидать запрещается.

- Слушаюсь, товарищ лейтенант. – Ответил дежурный, а дневальный, повинуясь кивку головы лейтенанта, быстро переместился ко входу, поближе к двери, перекрыв Ан-дрею путь возможного бегства.

- Ну, кажется, влип. – Горестно подумал пленник. – Видимо, придется возвращаться в края не столь отдаленные, северные, печальные. И хорошо, если удастся сделать это по своей воле. Как в воду глядел начальник лагерного строительства, с такой метой только у него мне и работать. Ну, а о науке, о радиолокаторе, аспирантуре и вовсе забыть придется.

Андрей успел отощавший на казенных харчах зад отсидеть на жесткой скамье, кру-тился, пристраивался уже и так и сяк под неодобрительным взглядом бдительного дне-вального, но посланец от неведомого ему Дерябина все не появлялся. Уже и темнеть за стеклами окон стало, и гул автобазы начал понемногу затихать, но ни младший лейтенант, ни кто иной не появлялся. Андрей смирился с мыслью, даже ясно представил картину, как появится милицейский наряд или, еще хуже, машина с гражданскими людьми из органов безопасности. Войдут неспешно, возьмут его под белы руки, отвезут сначала на нары, а потом, в кабинете следователя поведут допрос и окажется он незамедлительно польским или немецким шпионом, пытавшимся внедриться в самую гущу доблестных пограничных войск НКВД СССР.

- И как это я сразу не сообразил, не предугадал подобную возможность. – Корил себя, "постфактум" Андрей. Но, что толку? Назад время не провернешь. Не встретил бы слу-чайно сверхбдительного поганца, сидел бы сейчас в закутке у бабки, чай пил или чемодан паковал, готовясь к отбытию в обратный горький, скорбный путь, к возвращению в опо-стылевшие северные края, в грязь и пустоту примитивного бытия автохозяйства управле-ния лагерного строительства.

Невеселые размышления бывшего аспиранта и потенциального заключенного оказа-лись прерваны появлением в помещении КПП абсолютно гражданской молоденькой осо-бы женского пола с головой в шестимесячных рыженьких словно лучики света химиче-ских кудряшках, затянутой в веселенькое платьице небесно голубого цвета. В одной руке девушка аккуратно сжимала тоненькими пальчиками с розовым маникюром картонную канцелярскую папку с несколькими бумажками, в другой - сложенные в тощую стопочку документы Андрея.

- Вот ваши, товарищ Филатов, документы. Здесь бланки анкет, автобиографии и заяв-ления для оформления на работу в качестве вольнонаемного автомеханика. Все аккуратно заполните, без помарок и клякс в трех экземплярах, приложите три фотографии паспорт-ного образца. Занесете завтра, желательно в первой половине дня, тогда послезавтра вы-ходите на работу. Временный пропуск вам оформят. – Протараторила девушка на одном дыхании. - Вопрос с вашим трудоустройством решен положительно. Сам товарищ Деря-бин звонил и по месту ... – Тут она несколько сбилась, но быстро нашлась и продолжила, - ... по месту вашей прежней работы. ... И в Харьков по месту учебы. ... И в наши кадры...

- Специалисты сейчас очень нужны, вы не задерживайтесь с оформлением. – Добави-ла она уже не столь официально. – Фотографии можете сделать в "пятиминутке" у Ми-хаила Семеновича, это недалеко и он допоздна работает. Правда фотография иногда не очень напоминает оригинал. – Рассмеялась девушка. – Но зато изготовляется весьма бы-стро. Пусть не пять минут, но завтра утром уже будет готова.

- Выпустите, товарища Филатова! – Строгим голосом повелела прекрасная вестница дежурному и, мотнув на прощание кудряшками, исчезла в дверях, расположенных в дру-гом конце коридора КПП.

- Выпусти! – Коротко буркнул дежурный.

- Кто это? – Кивнул в сторону сказочного видения, оставившего после себя свежее об-лако аромата "Красной Москвы", Андрей.

- Вольнонаемная, секретаршей в конторе служит. Тут у нас ведь, больше гражданские рабочие на ремонте стоят, ну и в техотделе их много. – Уже как своему, допущенному и проверенному, не особо таясь сообщил сержант. - Завтра, когда документы принесете так и спросите у наряда: "Позовите Валентину из техотдела". Ну, идите теперь, нельзя тут за-держиваться, не положено.

Так вот оно все и обернулось. С того мартовского дня ежедневно ходил Андрей на работу в гараж управления. На первых порах начальник испытывал новичка на мелком ремонте. Постепенно начал давать все более и более сложные задания по регулировке и отладке двигателей. Для Андрея эти проверки казались простенькими, расщелкиваемыми словно каленые семечки, делишками. К маю он уже считался главным и непререкаемым корифеем в мастерских. В наиболее каверзных случаях Филатова приглашали даже для консультаций и помощи в гараж Особого Белорусского военного округа, где своих, слу-живых, механиков хватало. У военных, наряду с отечественными, имелись и трофейные, от поляков доставшиеся, автомобили различных европейских и даже американских марок. Постепенно Филатов в этом добре довольно основательно разобрался. Обнаружилась у Андрея и еще одна особенность, мог не только собственными руками починить, отладить, отрегулировать автомобиль, но и коллегам, словно на аспирантском научном семинаре, все доходчиво и подробно объяснить, показать, научить. Однажды в конце мая за таким "разбором полетов" застал Филатова, окруженного группой слесарей и механиков, сам то-варищ Дерябин. Подошел тихо, пристроился позади, послушал не прерывая.

Когда "лекция" закончилась, сказал. – Теперь вижу, что не зря государство на твое, товарищ Филатов, образование деньги народные тратило. Можешь не только лично доб-росовестно работать, но дар у тебя имеется удивительный, умеешь доходчиво других нау-чить. Готовься, в первых числах июня начинаются в Бресте учебные сборы курсов шофе-ров пограничных войск нашего округа. Поедешь туда в командировку преподавать уст-ройство автомобиля курсантам. Объяснишь молодым бойцам работу узлов, конструкций и, главное, дашь водителям хотя бы необходимые практические навыки мелкого ремонта и основных регулировок. В боевой обстановке, а в наших войсках она всегда боевая, ре-монтников не дождешься, а исправность машины для оперативности – первое дело. Вот и научи молодых пограничников самому в жизни нужному, тому, что они самостоятельно вполне смогут исправить и починить в полевых условиях.

Командировка в Брест! Сбылась мечта Андрея. На попутной легковой машине, шедшей после ремонта из Минска в штаб Брестского отряда, долетел, словно на крыльях любви Андрей в город на Буге. Первые дни, впрочем, потратить на поиски Аннушки ему не уда-лось, занимался обустройством курсов в одном из жилых казематов Тереспольского укре-пления, знакомился с начальником - старшим лейтенантом Федей Мыльниковым, с пре-подавателем вождения лейтенантом Васей Жадовым, со сверхсрочниками - инструктора-ми и старшинами. Отобрал и подготовил для занятий имеющиеся на курсах наглядные по-собия и плакаты. С наглядностью обстояло дело плохо. Все наличное либо давно устаре-ло, либо оказалось затерто, порвано, замаслено не слишком аккуратными предшественни-ками Филатова. До начала сборов оставалось некоторое время - курсанты съезжались со всех концов Белоруссии. Вначале Андрей рассчитывал посвятить эти несколько дней ро-зыскам Аннушки, но преобладали добросовестность и пунктуальность, воспитанные в аспирантуре. Не мог он оставить незаконченным порученное дело. Забыв о времени це-лыми днями пилил он ножовкой списанные агрегаты, красил срезы, чертил схемы и пла-каты, подбирал из выбракованных движков такие, на которых можно "в живую" показы-вать все возможные регулировки или моделировать неисправности. К вечеру так уставал, что валился без сил на койку, стоящую под низким сводчатым каменным потолком жило-го каземата. Секунду – другую сквозь самопроизвольно смежающиеся ресницы наблюдал вековые покрытые копотью крепостные стены. Затем успевал подумать, что вот завтра уж точно выберется в город и мгновенно без сновидений засыпал. Забыв обо всем на свете, полностью отдавшись работе, Андрей забывал даже ходить в столовую, но начальник кур-сов, оценив настойчивость и трудолюбие, приставил к новому преподавателю расторопно-го бойца из постоянного состава, вроде как вестовым, и тот три раза в день приносил пря-мо на рабочее место с кухни положенное Филатову пайковое довольствие.

Потом на курсах начались занятия и свободного времени на поиски опять не хватило. Однажды в курилке, в разговоре с коллегами, Андрей проговорился о желании найти ста-рую знакомую и показал фотографию. Пограничники посочувствовали, но реально помочь ничем не смогли. В крепости дислоцировались подразделения десятков различных частей и штабов, во многих из которых имелся женский медицинский персонал, а кроме того - дивизионный медсанбат, армейский и корпусной госпитали, расположенные на Волын-ском укреплении. Где искать Аннушку? Но выход из затруднительного положения не-ожиданно нашелся.

- Всё, баста! – Заявил Филатову в субботу старший лейтенант Федя Мыльников. – Бросай бумажки, клади на место железки профессор, мойся и отправляйся на танцы. Тан-цы, дорогой, это именно то место где проводят культурный досуг военные девушки. Нач-ни поиски с танцулек, ну, а если не повезет, то уж с воскресенья и мы подключимся, и всех друзей вовлечем в это славное дело.

- Танцы? – Растерянно промямлил Андрей. Глянул на давно не обновлявшуюся одежду и тихо ужаснулся.

- Да, для танцев ваш наряд, господин мушкетер, несколько, того... – Удрученно согла-сился старший лейтенант скользнув взглядом по потерявшим форму, слегка обтрепанным внизу и замасленным вокруг карманов брюкам преподавателя. – И это весь ваш гардероб, господин Д"Артаньян?

- Увы, мой друг. – Принял вызов Андрей. Вне службы они немного позируя и дура-чась, преображались в трех мушкетеров, ибо по возрасту все трое были людьми весьма молодыми и полными нерастраченного задора. Качество, в казенное время сжимаемое тисками воинской дисциплины. Андрей с детских лет помнил и любил забавную книжицу, а его начальники недавно нашли её в библиотеке и читали по очереди в свободное от службы время.

- Вот этими ботфортами вы предполагаете потрясать юных дам?

"Ботфорты" Андрея давно и настойчиво просились на заслуженный отдых на бли-жайшей помойке.

- Ладно, сообразим, справим жениху приданное! – Рассмеялся начальник курсов и вскоре появился с новыми хромовыми сапогами, командирскими галифе, с ремнем и, но-венькой, не разу еще одевавшейся, модной по тем временам белой спортивной рубашкой с короткими рукавами. Вот, из гражданского у меня, к сожалению, только рубашка. На от-пуск берег, да уж ладно. Ты уж, прошу, поосторожнее с ней. Вид будешь иметь вполне приличный – низ военный, зато верх гражданский. В результате - все девушки падут у твоих, пардон, у моих сапог!

Подстриженный старшиной курсов под почти настоящий "полубокс", одетый во все свежее, наглаженное и накрахмаленное, а, главное, полный радужных надежд и тайных сомнений, появился Андрей на гарнизонной танцплощадке. Субботние танцы проходили под выступления артистов местной филармонии. Пела средних лет певица с усталым, тон-ким, аристократическим лицом, в старомодном концертном платье, с розой приколотой возле плеча. Ей аккомпанировал старенький пианист еврей во фраке с лоснящимися лац-канами. Вел программу смешной толстячок конферансье. Среди танцующих, или просто присутствующих на площадке в летнем парке возле Дома Красной Армии обнаружилось немало девушек и молодых женщин в военной форме с медицинскими эмблемами. Снача-ла все они показались Андрею совершенно одинаковыми, все на одно лицо, словно штам-пованными общей матрицей из одинакового исходного, защитного цвета материала. Он с ужасом подумал, что никогда не сможет узнать среди них ту единственную, которую же-лал найти. Сам того не ведая, оказался в положении Иванушки-дурачка из сказки, когда приходилось выбирать тому из одноликих девиц суженную Василису Прекрасную.

Неожиданно пианист заиграл давнее, навечно впечатанное в память Филатова танго. Последнее танго из прошлой жизни, невероятно далекой от дня сегодняшнего. Случайно Андрей заметил восхищенный взгляд молодого сержанта-пограничника и невольно пере-хватив, проследил до того единственного лица среди танцующих пар, на которое так при-стально, не отрываясь смотрел парень. Словно ожившая мадонна, сошедшая с полотен старых художников, подсвеченная лучами заходящего за Бугом солнца, шла навстречу в ореоле золотых волос, сквозь недоуменно расступающуюся толпу присутствующей пуб-лики его Аннушка. Плыла, счастливо улыбаясь, летела, чуть касаясь сапожками поверхно-сти земли, не замечая возникающие на пути и безмолвно уносящиеся прочь танцующие пары...


Глава 8.

Бухгалтер товарищ Сергей Голицын.
Бресткоопторг, г. Брест.


Конферансье Иннокентий, глянул в публику, выудил меня взглядом из толпы, кивнул привычно и объявил мексиканское народное танго. Бедный старый конспиратор, пуган-ный, битый властями всех мастей и раскрасок, научивший приспосабливаться к любому режиму, мимикрировать, освоивший на "отлично" страшную и очень тяжелую науку вы-живания в человеческих джунглях. Кеша - мой старинный друг. Сегодня он словно много-ликий и универсальный печальный Янус, несет исподволь в красноармейские массы му-зыкальную культуру. Сегодня Иннокентий одновременно представитель областной фи-лармонии и конферансье на шефском концерте, кроме того он же руководитель давно сложившейся группы артистов и ее администратор. Несмотря на обилие должностей и массы всякого рода разрешительных бумаг мой друг дико боится любого представителя власти. Он до икоты пугается милиции, покрывается потом и трепещет перед чекистами точно также раньше дрожал перед чинами польской полиции и "дефензивы", а в давно прошедшие времена Гражданской войны попеременно страшился в Крыму контрразведки белых и ЧК красных.

Он боится всего, но вовсе не трус. Он любит заработать побольше денег, но не халту-рит. Он любит жизнь, женщин, вино и потому рискует. Опасается последствий собствен-ной смелости, но объявляет любимое мною танго. Пусть оно вовсе не мексиканское, со-всем не народное, а написано бедным, сгинувшим где-то в страшных северных лагерях Оскаром Строкозиным. Отчаянный малый Иннокентий, хитро прищуривает глаз, пианист, старенький, добрый Соломон заносит над клавиатурой тонкие нервные пальцы и, едва касаясь истертой слоновой кости клавиш играет вступление, извлекает из черного старого нутра рояля точные, ритмичные, нежные и страстные звуки, рассыпает щедрой рукой вы-сокой пробы серебро истинной музыки. Ах, Оскар, Оскар ... бедный Оскар.

Нет в нашем оркестре трубы, нет ударных ... В Севастополе, в Париже играли полным составом, даже в галлиполийском, гнилом, тоскливом турецком углу находились музы-канты. Где они теперь? В Румынии, в Париже, на Балканах, в солнечном Магадане, на чу-десной Колыме? Здешние за год многое поняли, быстро вошли в курс дела, боятся играть опальную музыку попрятались, затаились по норкам. Понять местных музыкантов можно, чуть оступись и фиговые листки "латиноамериканских народных танцев" не спасут, не защитят. А у всех семьи, дети... Только у нас четверых – мы четверо и никого более на всем свете. Впрочем, одна семья есть. Моя жена и я, но нет детей...

... Вступление закончено, рояль зазвучал приглушенно, над площадкой, перекрывая шарканье подошв, приглушенный говор и прочий людской шум поплыл, убегая за реку Буг голос моей любимой женщины. Жена пела словно для меня одного, а потом, уже ме-жду делом, для всей остальной публики. Настя даже не пела, а просто пересказывала глу-боким, нежным и одновременно чуть хрипловатым, с малой щербинкой надрыва голосом, историю любви, положенную на музыку. Голосом, который и теперь после стольких лет, заставляет сбиваться с привычного, усталого ритма мое далеко не юное сердце.

- "Нахлынули воспоминания,
воскресли чары прежних дней
и пламя прежнего желания
горит опять в душе моей...
Скажите почему нас с вами разлучили..."

Анастасия допела, Соломон погасил звук последнего аккорда. На сцену, потирая руки выкатился Иннокентий, заполняющий перерыв репризой на некую, совершенно бестелес-ную, политически бесполую, точно выверенную и утвержденную репертуарным комите-том производственную тему. Механически бездушно, без участия души, но все равно по привычке профессионально он произносил простенький текст, заверенный в литературном отделе филармонии. Пока Кеша заговаривал почтенную публику, аккомпаниатор Соломон по старомодному галантно подал руку певице, поддержал под локоток и вот оба уже стоят рядом со мной. Мы с Соломоном закуриваем, отходим подальше от шума, садимся все втроем на маленькую садовую скамейку, скрытую с тыльной стороны эстрадной ракушки в полусумраке от редких фонарей затерянных меж старых деревьев.

- Устала, чертовски устала. Дай закурить, дорогой.

- Может не стоит, Настя? Тебе еще петь.

- Ах, ну теперь уже все равно. Все равно... Осталось исполнить две вещи. Какой стран-ный, гнетущий закат. Какой длинный, словно бесконечный день.

- Зато сегодня самая короткая ночь. – Вставил Соломон. – Все ли переживут её, вот во-прос. На границе пока тихо... Увольнения в частях как обычно. Командиры в отпуска разъехались. Там, - Палец Соломона уткнулся в первые редкие еще совсем блеклые звез-ды, - там наверное ведь все знают. Там, таки лучше понимают происходящее чем мы здесь.

- В чем дело, Соломон? – Изобразил я полное неведение.

- С той стороны позавчера контрабандисты приходили, ну они при всех режимах туда-сюда ходят. Раньше наши евреи ходили... Теперь только поляки. Дорого, очень дорого за товар просили. Сказали, что больше не придут, до самого нападения немцев не появятся, ... что война начнется. Намекали на завтрашний день. Но почем они знают? Темные люди ... . Там, в Кремле, ведь не спят, там всё держат на контроле... Я сам читал в газете "Правда", слушал по радио Заявление ТАСС. Сталина Гитлеру не обмануть, нет, Сталин – он такая голова!

- Ты бы все же лучше уехал, Соломон. Собираться тебе недолго, всё равно как лысому стричься. Кинешь в чемодан фрак, смену бельишка, пару носок, пиджак оденешь и готов. На ночной поезд еще успеешь, утром уже в Минске проснешься.

- Соломон уезжай! Соломон уезжай! ... А куда это я без вас всех поеду? В Крыму мы вместе были, в Галлиполи вместе страдали, в Париже вместе выступали, из Данцига от нацистов дружно убегали, здесь вместе работаем ... Что я без вас делать стану и зачем мне тогда одному жить, если с вами беда случится? А если не случится, а я все равно уеду, то кто станет Настеньке аккомпанировать?

- А, вдруг, правда немцы завтра придут? Ты ведь сам знаешь, какие слухи ходят про то что с евреями вытворяют ... Или мало тебе одного раза?

- Как это придут? Вот так просто вам возьмут и придут? А зачем здесь стоит Красная армия? А Брестская крепость? А эти прекрасные молодые воины? Вы, князь, конечно вое-вали, человек опытный, но ведь сила, сила-то какая собрана на нашей стороне! Нет, на-верное всё это только слухи, сплетни. Да и немцы... Ведь это народ с глубочайшими куль-турными корнями, с гуманистическими традициями, народ философов и поэтов, компози-торов и писателей ... Зачем им убивать евреев? Заставят работать на грязных работах, уни-зят – возможно, но просто убивать ... За что? Бред какой-то! Не верю, не верю!

Конферансье заканчивал выступление, и жене пришла пора петь очередное танго пер-вого и последнего концерта из оставшегося после разлуки с Оскаром Строкозиным музы-кального наследства.

... Субботним утром, бесстрашный трус Иннокентий без всяких околичностей заявил: "Сегодня последняя возможность исполнить произведения бедного Оскара разом и безна-казанно. Все равно, послезавтра до содержания выступления, до того играли и пели мы Строкозина, или не играли мы Строкозина, уже никому дела не будет. Война все спишет. Так вот – мы играем нашего друга Оскара назло всем чертям!". Мы промолчали, а молча-ние издревле является знаком согласия.

Артисты остались репетировать, а я ушел на опостылевшую службу в Бресткоопторг и весь бесконечный день, под жужжание мух и невнятное кряканье рассохшегося репродук-тора, перебирал бумажки с нелепыми цифрами, приводил в порядок никому уже ненуж-ную отчетность, готовил последнюю, никем не востребованную сводку сбора урожая ран-них овощей. Рука машинально вносила в разграфленную бухгалтерскую книгу дебит и кредит, но не загруженный работой мозг вспоминал прошлое, думал невеселые думы, на-веянные днем сегодняшним ...

... Мы, тоже Голицыны, тоже испокон веков исконно российские князья, занесенные то ли в бархатную, то ли в иную, позабытую за давностью лет книгу российского родовитого дворянства, но род наш еще в далекие, допетровские времена захирел, отошел от основно-го полнокровного, богатого и успешного древа, остался на родовой геральдике малой, хи-лой, служивой веточкой. Родовое гнездо родителям заменяли съемные квартиры в про-винциальных гарнизонах и крепостях по всей великой Российской империи. В одном из жилых казематов Брестской крепости я родился и вырос. Отсюда ушел в варшавское во-енное училище. Сюда выпустили перед войной в чине поручика команды пеших развед-чиков заштатного номерного пехотного полка. В гвардию, в кавалергарды и кирасиры шли иные Голицыны, богатые, те, что у всего общества на виду и слуху.

Выпуск из училища пришелся на начало войны с немцами, полк выступил на прикры-тие границы и первое время успешно сдерживал попытки немцев проводить разведыва-тельные операции. Вместе с командой ходил я в патрули, поиски и рекогносценировки в течение всего сорокадневного мобилизационного периода. Первые сорок дней войны на-ши редкие серые цепи не престижных номерных полков прикрывали развертывание ос-новных российских сил. Линия фронта не установилась и война шла в основном манев-ренная, потому основная тяжесть боевой работы ложилась на команду разведчиков. Люди, хотя и оказались хорошо подготовлены в полковой школе, в учебной команде, затем на учениях в полку, но уставали от бесконечных переходов и маршей, от дозоров и патрулей. Тело зудело от песка и пота, веки сами собой стремились прикрыть красные от недосыпа глаза, но боевых потерь мы практически не имели, только несколько легко раненных нижних чинов.

Погода стояла теплая, сухая и война представлялась молодым офицерам в неком ро-мантическом духе старинных рыцарских романов. Иногда моим пластунам удавалось за-хватить в плен немецкого "языка" и с ним, особенно если попадался офицер, обращались весьма "по-джентельменски". Офицеры штаба, снимая допрос пленника, предлагали си-гару, коньяк, приличную еду. Вели по-немецки или на французском светские беседы. Иногда обнаруживались общие, по годам прежней дружбы императоров Николая и Виль-гельма, знакомые, а однажды – пленник оказался даже дальним родственником одного нашего офицера из обрусевших немцев. Побеседовав на общие темы, господа штабные офицеры начинали задавать чисто военные, профессиональные вопросы, но если пленный не желал отвечать, то особо не неволили, с наилучшими пожеланиями препровождали под малым конвоем в тыл.

Идиллия первых недель войны закончилась когда полк наш в составе дивизии принял участие в несчастливом для императорской армии прусском прорыве. Пробивались мы в глубь Германии в составе Второй армии генерала Самсонова. То ли струсил командую-щий Первой армией генерал фон Ренненкампф, то ли просто побоялся ввязываться в не-обеспеченный на флангах прорыв в глубь Восточной Пруссии. Может природа и порода предков взяли изначальное, кровь немецкая в взбунтовалась, но не поддержал немецкий генерал русского. ... Поговаривали позже, что главная причина катастрофы объяснялась тем, что в русских армиях не имелось надежной связи, а передачи по радио принципиаль-но не шифровались за полнейшим отсутствием в штабах шифровальщиков. Впрочем и в полевых частях расшифровывать их оказалось некому. Посылались секретнейшие прика-зы по древнему русскому принципу "на авось". Авось враг не узнает. Радио делом явля-лось новым, сами радиоволны никто в глаза не видал. Потому в их перехват и прослуши-вание противником штабные офицеры и генералы верить не желали. Ну как можно пере-хватить нечто абсолютно невидимое?

Немцы оказывается превосходно умели принимать и отлично читать русские теле-граммы. В результате под Танненбергом немецкий генерал фон Франк вместо того, чтобы следовать приказу собственного Верховного командования и доблестно планомерно от-ступать, не стал марать эполеты пассивной обороной, а бодро перешел в наступление. Самсонов наш, наоборот, растерялся и, не веря в собственные силы, приказал поспешно отходить из восточной Пруссии. Во время отступления все смешалось в российском воин-стве. Вперемешку брели драгуны и пехота, казаки и тыловики, саперы и артиллеристы. Из-за отсутствия связи мы то шли вперед, откидывая врага в кровавых, яростных штыко-вых атаках, то наобум без карт отступали назад, осыпаемые снарядами и выкашиваемые пулеметными очередями. Артиллерийские парки затерялись где-то из-за отсутствия карт и доблестные русские трехдюймовые батареи замолкли, выстрелив последние оставшиеся в передках и зарядных ящиках снаряды. Так мы болтались в прусских лесах до тех пор, пока весь наш Тринадцатый корпус во главе с корпусным начальником генералом Клюевым попал в плен. На том, господа, мое активное участие в Первой мировой войне закончи-лось. Но даже за это короткое время пережил и осознал я очень многое, а главное понял как должен настоящий русский офицер вести себя в бою, когда смотрят на тебя глаза под-чиненных нижних чинов. Вот их-то осуждение за трусость, за неподобающее поведение пострашнее любых пуль и осколков. В бою сразу становится видно достаточно ли благо-роден офицер, чтобы стать воистину "Вашим благородием".

Объявили приказ о сдаче остатков корпуса в плен по причине полной невозможности и бесполезности дальнейшего сопротивления. Горько было, но приказы не обсуждаются и потому вместе с остальными захваченными врагом русскими офицерами попал я сначала в лагерь военнопленных Штральзунд. А, очутившись за проволокой, из подчинения гене-рала Клюева вышел и осмотревшись решился на побег. Чего, изволите спросить, стоило в плен сдаваться? Где логика? Но тогда молодой был и логичностью мышления не грешил.

После первой, нелепой и плохо подготовленной попытки убежать из лагеря, переведен был в Бад-Штуф, заведение исправительное и с более строгим режимом. Кстати, одновре-менно со мной и по такой же причине доставили под охраной еще нескольких несостояв-шихся беглецов из различных союзных армий. В их числе оказались и два весьма неорди-нарных человека, которым в дальнейшем предстояло сыграть весьма видные роли в миро-вой военной и политической истории. Одним из них был французский долговязый, носа-тый аристократ Шарль Де Голль, а другой - рослый, с гвардейской выправкой русский по-ручик Михаил Тухачевский.

Присяга и офицерский долг призывали нас вновь стать в ряды действующих, исте-кающих кровью армий, звали на поля сражений из застоявшейся вони бараков. В отличие от меня, этим двоим не сразу, но удалось бежать из плена. ... Не сразу, но удалось. Но по-началу нас вновь и вновь ловили, переводили в еще более усиленно охраняемый лагерь или крепость. Проходило некоторое время, мы осваивались на новом месте и вновь убега-ли. Пролазили через прорытые вручную подкопы. Спускались со стен казематов по сви-тым из обрывкам простыней веревкам.

Вернувшись с почетом на Родину, французский лейтенант дослужился до генерала, ко-мандира танковой дивизии. После позорной капитуляции армии и установления марионе-точного правительства в Виши, Шарль стал основателем и одним из руководителей дви-жения "Свободная Франция", в рядах которого продолжил войну с немцами на стороне англо-французских союзников. О нем в советских газетах писали очень скупо и тон сооб-щений варьировался в зависимости от степени теплоты в советско-германских отношени-ях.

Российский поручик после революции перешел на сторону большевиков, одним из первых получил в рядах Красной Армии звание Маршала, а закончил жизнь в застенках НКВД с пулей в затылке, с клеймом "врага народа" и немецкого шпиона. Я не очень близ-ко знал Мишу, но даже того, что узнал за время плена, что вычитал в польских газетах до прихода советских войск в тридцать девятом году, что слышал о его деятельности по пе-ревооружению и модернизации Красной Армии, дает основание не верить в его преда-тельство. Пусть даже однажды он и изменил Присяге, принесенной Императору России. Хотя, если вдуматься, после добровольного отречения Николая Второго и сама такая При-сяга потеряла всякий здравый смысл и идейное содержание.

Лично для меня история побегов закончилась на брюквенном поле в Померании, где полуживого от голода, замерзающего в лохмотьях летнего обмундирования, изловили с надгрызенным плодом во рту добросовестные престарелые немецкие бюргеры, человече-ские ошметки, уцелевшие под метлой тотальной мобилизации. Старички старательно лу-пили меня по выпирающим ребрам и тощему заду рукоятками вил и лопат, отдувались, отхаркивались, вытирали огромными цветастыми платками трудовой пот со лбов и про-должали экзекуцию до тех пор, пока «русская свинья» не свалился без сознания. Потом, отдышавшись, эти же люди тщательно обработали йодом синяки и ссадины избитого тела, промыли и перевязали раны, привели в чувство сунув под нос едкий нашатырь, помогли добраться до телеги и прикрыли одеялом. Они старательно и точно проделали все, изло-женное в инструкции, но не более того, что требовал закон и порядок, а закончив экзеку-цию лишнего зла на беглеца не таили. Пока все участники лицедейства дожидались при-езда чинов полевой жандармерии, меня даже напоили жидким эрзац кофе с куском эрзац хлеба и, пока я с наслаждением поглощал горячее пойло, совершенно искренне сетовали на тяжести и лишения военных лет. Прибывшие на заправленном вонючим эрзац бензи-ном автомобиле жандармы, примерно одних с бюргерами лет, надели на руки и ноги несо-стоявшегося беглеца наручники и доставили в очередной карцер. Уже тогда поразила ме-ня чисто немецкая педантичная, механическая, дисциплинированная и даже в какой-то мере беззлобная жестокость в рамках, предписанных инструкцией. Жестокость "по при-казу", "по закону", оправдываемая бумажками власть имущего начальства.

Вышел я из плена вместе со многими сотнями тысяч других военнопленных, после за-ключенного в родном моем городе "похабного" Брестского мира между Кайзером и Улья-новым-Лениным. В отличие от других лагерей военнопленных, наш лагерь оказался занят французскими войсками, вчерашними союзниками Империи. Офицерам вернули форму, погоны, одели, обули, подкормили и предложили отправляться в Россию, где во всю уже полыхала Гражданская война. Большинство из "их благородий", особенно те, кому име-лось что на родине терять, выехали сразу же. Их судьба незавидна. Пароход Российского Добровольческого флота на котором отправили их на службу генералу Миллеру в Архан-гельск, по пути оказался захвачен революционно настроенной командой, вооружившейся винтовками и револьверами из перевозимого в трюме груза. Офицеров, не совсем про-трезвевших от перманентного кутежа в кают-компании, новоявленные революционеры выстроили вдоль подветренного борта и предоставили самим сделать простенький выбор, либо получить пулю в затылок, а потом упасть в море, либо сигануть в том же направле-нии самостоятельно в призрачной надежде доплыть до побережья Норвегии. По дошед-шим слухам все предпочли первое. Сам я в момент формирования первой партии добро-вольцев отлеживался в госпитале, залечивал последствия происшествия на брюквенном поле и потому счастливо избежал морского путешествия со столь трагичным финалом.

Родители мои, увы, не дождавшись возвращения сына из плена, умерли в эвакуации в маленьком сибирском городке Усть-Катав и, слава Богу, судьба избавила их от необходи-мости созерцать Октябрьский переворот и переживать страшные последствия Граждан-ской войны. Об этом печальном событии известило дошедшее в лагерь письмо со штем-пелем Красного Креста. Родовых усадеб, заводов, пароходов, модных магазинов и счетов в банках наша семья не имела, наследства я не получил и никакими обязательствами свя-зан не был. Политическая ориентация после отречения от престола Романовых у меня от-сутствовала. Впрочем, в агитаторах и горлопанах, желавших восполнить сей пробел, не-достатка не наблюдалось. В лагере постоянно отирались различные делегации, представ-ляющие многочисленные политические партии, отброшенные некими страшными боль-шевиками от кормила власти в далекой России. Стороннему наблюдателю могло пока-заться, что все эти деятели просто обязаны объединиться во имя победы над врагом. В действительности же совместная борьба лишь на словах декларировалась обсыпанными перхотью и пеплом пылкими личностями. На самом деле единение выливалось в беско-нечные азартные теоретические споры и взаимные упреки по поводу будущего политиче-ского устройства России. Особо остро стоял вопрос предстоящего дележа экономических ресурсов и щедрых займов, получаемых от союзников. Дискуссии велись бесплодно и бесконечно. Я уставал от слов и засыпал под бормотание очередного выступающего ора-тора прямо сидя на стуле в зале. А просыпался только для того, чтобы обнаружить на им-провизированной трибуне нового болтуна и заново впасть в объятия Морфея. Все это весьма напоминало дележ шкуры неубитого медведя и начинало утомлять.

Иногда в лагерь прибывали повоевавшие на различных фронтах гражданской войны офицеры. Вещи они сообщали совершенно невообразимые. Нет, я, естественно, предпола-гал, что война белых и красных не могла происходить по условиям рыцарских турниров, но то, что и как совершалось обеими сторонами, не укладывалось в сознании сформиро-ванном на гуманистических идеях российской культуры и искусства. Происходящему в России просто не находилось места в моем представлении о русском народе, о Богом дан-ной монархии, о русской интеллигенции, о землепашцах и промышленных рабочих, вос-питанном родителями на лучших образцах российской словесности. Я не мог вообразить ни кровавых пыточных застенков неведомого ВЧК, руководимого туберкулезного вида шляхтичем по фамилии Дзержинский. Не мог представить массовых расстрелов заложни-ков, практикуемых обоими враждующими сторонами, порок шомполами крестьян разгра-бивших дворянские гнезда. Мне и в голову не могла придти мысль выставлять вместо верстовых столбов вдоль сибирских трактов трупы заживо замерзших пленных большеви-ков, натертых перед смертью щучьими головами с солью. Не знал и об утопленных вместе с баржами бывших офицерах, отказавшихся служить товарищам Сталину и Троцкому. Все подобное просто-напросто не укладывалось в моем сознании.

Наверное, по устоявшимся внутренним убеждениям, в то время я по-прежнему оста-вался монархистом. По семейной традиции - являлся служивым государевым человеком Российской Империи. Вот почему после прихода вполне достоверных слухов о расстреле в Екатеринбурге Государя, его семьи, неповинных ни в чем детей, доктора Боткина и слуг, я отбросил все сомнения и колебания и решительно встал в строй белого движения. Нашу партию добровольцев довольно долго формировали, ещё дольше экипировали и наконец отправили на французском пароходе в Крым, где решительный и энергичный генерал Врангель сменил на посту Главнокомандующего удрученного военными поражениями и политическими неурядицами генерала Деникина. Из Крыма готовилось решительное, ско-ординированное с поляками Пилсудского, наступление на большевиков.

Команда старого французского военного транспорта, до чертика устала от войны, от четырех лет ежедневной опасности встреч с немецкими подводными лодками и надвод-ными рейдерами. Матросы желали после победы над Германией одного - демобилизации и возвращения к радостям мирной жизни. Вместо этого начальство послало их в кипящую войной и революцией Россию. Французские моряки единодушно кляли на чем свет стоит саму Россию, немцев, Белое движение, и, естественно, собственное командование. Мне казалось, что эти смуглые парни в синих беретах с красными помпонами, почти открыто сочувствовали большевикам. Во всяком случае по отношению к нам, белым офицерам, официальным союзникам, они выказывали плохо скрываемое презрение, слова цедили сквозь зубы и часто плевали вслед. Наконец долгое и весьма неприятное из-за такого от-ношения моряков плавание закончилось на рейде города Севастополь. Большой, откры-тый баркас под управлением некоего юного флотоводца, одетого в морскую форму, но с гимназической фуражкой на коротко остриженной голове, перевез группу прибывших офицеров вместе с багажом в город и высадил прямо на ступенях Адмиралтейской при-стани.

То, что мы застали в Севастополе, что потом повидал я на пути к позициям на Переко-пе, можно охарактеризовать одним простым и емким русским словом "бардак", хотя, по утверждениям людей сведущих, в хороших бардаках поддерживался исключительный по-рядок. На бульварах, в кофейнях, шантанах, в игорных притонах кипела и бурлила тор-говля. Покупали здесь всё и продавали всем. Из рук в руки переходили акции золотых приисков Сибири и железных дорог Украины, нефтяных месторождений Баку, угольных шахт и рудных копий Донбасса, сталелитейных и машиностроительных заводов Петер-бурга. Причем в подавляющем большинстве случаев реализуемое добро находилось на территории красных, но ни продавцов, ни покупателей подобное обстоятельство совсем волновало. Торговали валютой. Из-под полы вынимались и переходили из рук в руки тол-стые пачки долларов и фунтов стерлингов, франки и лиры, даже венесуэльские реалы, по внешнему виду и свежести краски явно произведенные совсем недавно в одной из одес-ских типографий.

На площадке перед Морским собранием средних лет торговый человек с обширной лы-синой, обликом и поведением напоминавший нашкодившую крысу, призывал обывателей блюсти либеральные ценности демократии и всех как один записываться в его личную партию. Быстрой скороговоркой, обрызгивая первые ряды слюной, проклинал он нечес-тивцев большевиков и заодно всех прочих, заставлявших платить налоги, посмевших кон-фисковать его кровью и слезами оплаченные сибирские прииски, нефтяные вышки и мос-ковские газеты.

- Вот, урод, старается. – Прокомментировал оратора стоявший рядом со мной господин с папиросой в углу рта.

- Но вы же, весьма активно аплодируете этому, из ваших слов исходя, презираемому уроду.

- Аплодирую, естественно, пока у него деньги есть и мои хлопотные усилия оплачены. И в партию его вступил, чего и вам, милостивый сударь, советую. Денежный гусь. Не сто-ит нам, простым людишкам, особо принципами бравировать. Принципы сегодня на рынке не котируются. Вот сей господин даже во времена оны и с большевичками заигрывал, и с независимыми кавказскими государствами общался с легкостью необычайной. И сосуще-ствовал бы с ними преспокойно, лишь бы денежку позволяли безнаказанно ухватить, да в сиятельные кабинеты ножкой дверь отворять. А как не вышло по его, как поддали ему под зад краснопузые, так сразу оказался сей крыс, монархическими идеями обуян. Не выгоре-ло с монархистами, перекрасился в либералы, прибился теперь к генералу Врангелю. Ну, мне то все едино, пока проплачивает регулярно мою любовь и вдохновение, то и я либе-рал. Ладоней не жалко, трудовые мозоли новой кожей нарастут.

С военными людьми дела обстояли не намного лучше чем с гражданскими типами. В тыловых городах полуострова Крым толпами фланировали по набережным господа офи-церы всех родов войск от безусых прапорщиков до убеленных сединами генералов. Ми-риадами, словно мухи на дохлятине облепили обладатели золотых и серебряных погон, шашек и аксельбантов столики открытых кафе и ресторанов. И это в то время, когда на позициях наблюдался постоянный некомплект командного состава. Придраться, осудить, а тем более отправить всю эту братию в передовые линии, в траншеи Турецкого вала и Перекопа оказывалось практически невозможным делом. При попытке проверки докумен-тов неизменно выяснялось, что каждый из тыловиков является исключительно незамени-мым деятелем, состоящим на службе в одном из бесчисленных интендантских, политико-просветительных, информационных, разведывательных, контрразведывательных, меди-цинских, санитарных или штабных отделов или подразделений. Каждая из этих крыс имела собственного высокого покровителя, которому протежировал еще боле высокий чин и так до самого верха сей уродливой пирамиды. Ясно, что ни при каких обстоятель-ствах сковырнуть этот пласт не удавалось ни генералу Деникину, ни даже сменившему его более решительному и твердому вождю Врангелю. Впрочем, я, как и некоторые дру-гие фронтовые офицеры, не относился к категории тыловых счастливчиков, а, потому, очень скоро пополнил ряды тех, кого поедом ели на позициях окопные вши.

В либералы я не пошел, высоких покровителей отродясь не водилось, вот поэтому без волокиты и бумажной круговерти получил назначение в линейный полк, стоявший на Пе-рекопе в укреплениях. Пока для представления командиру добирался на попутных до штаба бригады то успел увидать многое и сделать для себя кое-какие выводы. Видел как дрыгал ногами в драных башмаках, упорно не желая умирать, повешенный казаками на водокачке паренек-кочегар из железнодорожной бригады. Не повезло парнишке не во-время решившему забастовать и попавшему под кровавый приказ генерала Слащева. Ка-зачки старались напоследок и вдоль дорог на телеграфных столбах висели связками неоп-рятного серого тряпья грозди повешенных мастеровых из железнодорожных депо, фаб-ричных из поселков, крестьян которые из бедняков. Отрабатывала ситный хлеб и контр-разведка, публикуя ежедневно на страницах "Севастопольского вестника" списки расстре-лянных большевистских пропагандистов, агитаторов и прочих подрывных элементов, по шепоту обывателей - чаще всего просто неудачливых бедняг, случайно подвернувшихся под горячую руку в неурочное время без "крепких" документов или пачки «твердой» ва-люты.

В штабе бригады меня принял усталый коренастый полковник средних лет со значком Академии Генерального штаба на гимнастерке, но в мятой полевой фуражке на бритой голове. После представления и вручения предписания он без лишних напутствий оформил и сам же одним пальцем нашлепал на старой трещащей пишущей машинке приказ о на-значении меня, поручика князя Голицына, командиром пехотной роты. Шлепнул на серый лист полковую печать и быстро спровадил на новое место службы, дав в провожатые мо-лоденького конопатого пехотинца посыльного. Едва я успел принять ротное хозяйство и осмотреть позицию как в один из осенних дней Красная армия пошла на приступ. Начался штурм Перекопа.

Плохо вооруженные, голодные и обтрепанные красные орды с хриплым простужен-ным воем полезли через рвы на бастионы белых. Навстречу им несколько дней грозно и безостановочно ревела установленная лучшими фортификаторами Англии и Франции тяжелая артиллерия. Тяжелые снаряды и тучи картечи летели над нашими головами, зава-ливали трупами красной пехоты предмостные укрепления и рвы. Я находился в передо-вых окопах, командуя огнем сначала роты, а затем батальона. Красные отвечали пальбой из всех видов оружия и мы постоянно несли потери. В конце концов командир полка бро-сил в окопы последний резерв - команду разведчиков, все равно разведывать им оказалось нечего. Они пришли нам на помощь только для того, чтобы очень скоро оказаться выби-тыми пулеметами и шрапнелью красных.

С классической военной точки зрения то, что происходило невозможно назвать штур-мом. Я никогда прежде не видал и не предполагал ничего подобного. Серые, дурно обу-ченные и плохо одетые, зачастую обутые в рваные опорки цепи красных солдат шли волна за волной навстречу роям наших пулеметных пуль и снарядных осколков. Иногда среди привычных разрывов армейских трех и шести дюймовок возникали огромные гейзеры от снарядов чудовищных калибров, изрыгаемых броневыми башнями российского линкора бывшего императорского флота "Император". Корабль сей то приходил нам на подмогу, то неожиданно покидал позицию. Офицеры поговаривали, что оставшаяся от прежнего экипажа мерзкая краснопузая матросня постоянно саботажничает и отказывается сра-жаться на стороне высокой Белой Идеи. При очередной забастовке зачинщиков расстре-ливали, остальные вновь нехотя соглашались выйти в море, а недостаток личного состава наскоро восполнялся плохо обученными гардемаринами из гимназистов, кадетов, студен-тов и прочей романтической публики, возжелавшей морских баталий.

На третий день штурма передовые цепи красных достигли белых позиций, прогрызли проволочные заграждения и полезли в штыковую атаку. Мне удалось поднять остатки пе-хоты и разведчиков в контратаку. Но в первый же момент, очутившись на бруствере око-па, понял, что все наши усилия напрасны. Выставив штыки трехлинеек, с веревками вме-сто ремней, завывая русское "ура" неслась навстречу нестройная, но густая толпа разно-племенных, одинаково грязных и убогих изможденных людей, одетых в наполовину гра-жданское, наполовину военное тряпье. Увы, это и был благословенный, воспеваемый ли-тераторами, оплакиваемый интеллигентами, спасаемый демократами и спасающий жаж-дущих, "Его Величество российский народ" с его непонятой Достоевским душой.

Сопротивляться народной стихии безнравственно и увы, безнадежно. Здесь бесполезны и выучка, и стойкость, и воинское умение. Навстречу нам, одетым в добротную форму английского кроя, сшитую из отличного материала, произведенного на французских фаб-риках, вооруженных произведенным на американских заводах качественным оружием до-революционного русского образца, вставал вал народного горя Российской империи. С большевиками ли во главе, или вовсе без них, но здесь, сейчас, в Крыму народ, не желал Белого присутствия даже на последнем, крохотном участке суши. Народ не желал сущест-вования Белого движения даже самом последнем краешке земли, остававшейся в распо-ряжении бывших хозяев страны. Увы, но их не гнали пинками в атаку комиссары, не под-пирали штыками чекисты. И чекисты в кожанках, и комиссары с красными звездами на-ходились впереди, поднимали остальную массу не словом, не пулей, но примером. Мы это видели собственными глазами. Словно ведомые незримыми призраками самозванца Емельки Пугачева и разбойника Стеньки Разина, всеми угнетаемое, завистливое, всегда обиженное простонародье валило толпой в последний и решительный бой. Мы ничего не смогли поделать. Нам осталось только развернуться и бежать. Бежать, бросая тяжелое вооружение и боеприпасы, оставляя за спиной непревзойденные порождения западной инженерной мысли и фортификационной науки. К счастью для выживших в тот день, ме-жду бегущими в панике редкими цепочками белых и накатывающимся красным валом встали разрывы бомб с самолетов "Сопвич", пилотируемых летчиками-добровольцами. Гул небесных воителей и тугие разрывы авиационных бомб заставили атакующих вре-менно укрыться в захваченных укреплениях. Нам удалось убежать.

Красные форсировали Перекоп, перешли по обнажившемуся дну гнилой Сиваш и это означало конец Белому движению в Крыму. Какие-то добровольческие, именные части и офицерские полки еще огрызались, отчаянно цеплялись за промежуточные рубежи, но войска старого моего знакомого Миши Тухачевского и совсем неизвестного Фрунзе одо-лели преграды и дело оказалось совершенно проиграно.

По счастливой случайности среди оставшихся со мной нескольких полковых развед-чиков нашелся коренной житель Крыма, исходивший в мирные времена полуостров вдоль и поперек с познавательными и краеведческими целями. Через Бахчисарай, Яйлу и Боль-шой Каньон неведомыми тропами вывел он остатки полка к Севастополю раньше, чем ту-да ворвалась гикающие и воющие орды конных бандитов крестьянского вождя анархиста батьки Махно и Первая Конная бывшего драгунского вахмистра Буденного. Вышли мы довольно организованным воинским подразделением, даже чудом сохранили полковое знамя. Из офицеров в полку кроме меня никого уже не оставалось. С учетом этого обстоя-тельства, комендант города поставил сводную команду полка под моим командованием в оцепление мест эвакуации. Последний рубеж обороны Белой армии сдерживал уже не красных, а неорганизованные толпы обывателей и тыловиков, желающих удрать вместе с Добровольческой армией и флотом в Турцию.

В предпоследний день эвакуации Крыма, вырвавшись на пару часов в город переку-сить в ближайшем приморском ресторане, встретил я людей, с которыми судьба не разлу-чила и по сей июньский день одна тысяча девятьсот сорок первого года.

... На эстраде ресторанного зала, словно наперекор судьбе заполненного блестящей публикой, играл маленький оркестр и пела совсем молоденькая девушка в облегающем элегантном черном платье с алой розой приколотой у левого плеча, напоминающей крово-точащее, исторгнутое наружу, исстрадавшееся сердце. Играли нечто совершенно новое, мне неведомое, ритмичное, страстное. Слова и музыка, словно в нежной горсти сладостно и жутко сжимали сердце, пробуждали давние, казалось навеки утраченные в жизненных коллизиях чувства. Когда уставшую певицу сменил конферанс, я набрался смелости и по-просил метрдотеля представить певице. Он знал, что отвечаю я за порядок при посадке, могу пригодиться при неких обстоятельствах и поспешил выполнить просьбу.

Мы с девушкой оказались лицом к лицу и я заглянул в распахнувшиеся навстречу го-лубые, словно летнее небо над морем, глаза. Одного взгляда оказалось достаточно - я про-пал. Пропал? Нет, этот литературный штамп, явно не подходил к истории последующей жизни, ибо скорее не пропал, а вознесся на вершину счастья где до сих пор пребываю, считая, что выпал мне единственный из миллиона счастливейший шанс встретить свою и только единственную любимую женщину. Редкостна, невероятна удача сия и далеко не всякому мужчине выпадает в жизни.

Не знаю, чем приглянулся я тогда Анастасии, да и запал ли в память ей смертельно ус-тавший пехотный поручик в истертом, просоленном потом, выбеленном солнцем полевом обмундировании, в вдрызг разбитых кремнистыми крымскими тропами яловых сапогах, нестриженый и небритый. Тем более, что хватило духу лишь промямлить невнятно нечто избитое о почитании её таланта, произнести онемевшими губами звучную родовую фами-лию и титул.

- Эх, князь, прекратите. Не льстите и не заискивайте. Музыка хороша, слова неплохи – так это благодарить надо господина Оскара Строкозина, нашего российского "короля тан-го". Аранжировка и аккомпанемент удачен, потому как музыканты прекрасные, не в рес-торанах - в консерватории, в Императорском театре ранее игравшие и гораздо более при-личные времена знавшие. А вот голосишко мой, увы, весьма средний, любительский, ка-мерный. Но, спасибо на добром слове, поручик. Я рада, что вам понравилось исполнение.

Я не надеялся на скорое и более близкое продолжение нашего знакомства. Куда мне. Тем боле подошли, набежали господа штабные офицеры, несмотря на неразбериху чис-тенькие, аккуратные, благоухающий парфюмами и аккуратно, волосок к волоску под-стриженные. Господа выглядели беззаботными – плевать им хотелось на начавшуюся эва-куацию. Благодаря щедрым взяткам и покровителям эти паразиты белого движения в от-личие от фронтовиков были надежно и заранее каютами на пароходах обеспеченны. Взяли эти чистоплюи в кольцо девушку, оттеснили меня серого, ненавязчиво дали понять, что плод сей прелестный не про мой рот. После ужасов Перекопа и бегства через крымские горы, захотелось вытащить из брезентовой кобуры наган и вогнать по пуле в тыловые тушки, доделать за красных грязную работенку, причитающуюся мерзким типам за тыло-вое паскудство и безнаказанный разгул, приведшие, в конце концов, изначально благо-родное и чистое Белое движение к позорному и гнетущему душу разгрому. Но сдержался. Князь Сергей Голицын воин, а не палач. Бог им судия и карающий перст.

Первые часы эвакуация шла более-менее организовано. К причалам подходили баркасы с кораблей и судов, посадка осуществлялась строго по пропускам, выданным комендату-рой города и штабом армии. Но постепенно все те, кто призван сей порядок организовы-вать переместились из береговых штабов в комфортабельные каюты, выдача пропусков вошла в неуправляемый, анархический ритм, определяемый лишь количеством и разме-рами предлагаемых писарям взяток. Мимо шеренги моих солдат повалила смешанная тол-па из обывателей, отбившихся от частей нижних чинов, офицеров, казаков, пытавшихся протащить на погрузку верховый коней, артиллеристов не желавших бросать трехдюй-мовки и кативших их на руках к самому урезу моря. Началась давка, вопли, детский плач, стоны раздавленных, растоптанных, вой опрокинутых наземь людей. Вначале мои солда-ты пытались противостоять стихии, но недолго, ибо очень скоро все мы оказались втяну-ты в жестокий и беспощадный людской водоворот и каждому пришлось сражаться уже исключительно за собственную жизнь. Захваченного живой рекой, тянуло меня к морю, к причалу, туда где чернели борта последних, уже не комфортабельных лайнеров, а ста-реньких грузопассажирских пароходов, мобилизованных еще в начале войны в транспор-ты. Военные суда почти все уже вытянулись на внешний рейд, оставив в бухтах старые, покинутые, непригодные к плаванию корпуса броненосцев и крейсеров с печально по-никшими реями. Среди прочих прочно сидел на прибрежных камнях "Святой Пантелей-мон", бывший "Князь Потемкин", с бунта на котором, вызванного гнилым мясом в мат-росском котле, вся эта революционная буза и заварилась.

Я не особо упорно прорывался на посадку, отдавшись на волю случая, находился в со-стоянии глубокой апатии, считая: "Как получится – так тому и быть". Но тут услышал приглушенный вскрик отчаяния, того необычного тембра, что не мог позабыть все по-следние сутки. С трудом повернувши голову, успел заметить две взметнувшиеся над тол-пой девичьи руки, сжимавшие малый ридикюль и знакомый профиль милого лица. Мгно-вение и все вновь утонуло в людском потоке. Куда делись апатия и безразличие к пред-стоящей судьбе? Откуда появились силы? Из каких глубин души выпростались они в те-ло, когда вырвал руку из людского, сжавшего тело месива, дотянулся до кобуры и не-сколько раз выстрелил из нагана вверх, поверх голов. Выстрелы на мгновение разогнали, распахнули в стороны, шарахнувшуюся от меня толпу. Рискуя самому оказаться раздав-ленным, да и меньше всего думая о том, кинулся я к грязному затоптанному настилу при-чала, успел подхватить Анастасию, вытолкнуть на плечах вверх, к воздуху, к небу. Словно из-под земли вынырнули, оказались рядом, поддержали, помогли нести девушку толстый, налитой крепким жирком, облитый потом и залитый слезами конферансье и весь обод-ранный, судорожно прижимающий к груди набитую нотами папку еврей-пианист.

Остальной состав оркестра то ли остался в Крыму, то ли пропал при посадке, но нигде более на долгих и скорбных дорогах эмиграции жизненные пути наши никогда не пере-секлись. Так и остались мы вчетвером. Потом пришли тоска и песок галлиполийских ла-герей, за ними наступила недолгая сербская эйфория. Кто-то из беженцев плюнул на все и подался в Харбин, где расцветала русская культура в изгнании, кто – застрелился от вели-кой печали и безысходности, но большинство эмигрантов выбрало Париж. В заполненном истерическим послевоенным весельем, питаемом шальными долларами американских ту-ристов городе, мы с Настей поженились, скромно обвенчавшись в одной из русских церк-вей. Сначала, как и подавляющее большинство бывших господ офицеров Белой армии, сел я за баранку такси, а мои друзья и Анастасия продолжили выступать в расплодившихся "русских" ресторанах. Потом, обучившись ремеслу, работал я слесарем на возрождаю-щихся заводах Рено, электриком на электрической подстанции, пришлось побывать даже вышибалой в ночном клубе, благо пригодились навыки ручного боя, приобретенные в ко-манде разведчиков.

В дни разразившегося мирового промышленного кризиса мы гастролировали в Поль-ше, точнее в вольном городе Данциге. За годы скитаний Настя разучила тексты и свобод-но исполняла песни на всех основных европейских языках, да и все мы практически без проблем изъяснялись и по-французски, и на немецком, а впоследствии и польском. Не ро-дились большими лингвистами, не добровольно стали полиглотами, просто жизнь при-перла и подеваться оказалось некуда. В Данциге впервые пришлось нам столкнуться с русскими фашистами. О немецких нацистах знали мы не понаслышке. Нагляделись в Гер-мании на их художества, которые у человека порядочного, если и вызывали какое-то чув-ство, то лишь омерзение. Более того, опасаясь за жизнь нашего аккомпаниатора, милей-шего добряка Соломона, не посчитали возможным после прихода Гитлера к власти вооб-ще гастролировать в Германии. Но то германский расизм, а не увидав собственными гла-зами, никогда не поверил бы я в существование нацистов российских, тем более из рядов Белой эмиграции произраставших.

Еще в юношеские годы, отец мой, возмущенный и обескураженный Кишиневским и Одесским погромами, позорным делом Бейлиса, нежеланием Государя Императора изни-чтожить мерзость черты оседлости и процентной нормы, повел со мной, кадетом младше-го класса серьезную беседу, сказав между другими вещами следующее.

- Поверь мне сын, настоящий русский человек, а тем более человек благородного про-исхождения, дворянин, российский интеллигент, не может, не имеет права оказаться в одном ряду с антисемитами-погромщиками из "Черной сотни". И лучшие, светлые приме-ры тому российские писатели и философы, в их числе граф Лев Николаевич Толстой, Владимир Галактионович Короленко.

- Не может истинно православный человек снизойти до мерзости пролития крови, унижения и оскорбления евреев, ибо в каждом из них может оказаться частица крови Спасителя, рожденного матерью еврейкой, прошедшего обряд посвящения в иудейскую веру, а, следовательно, евреем начинавшего крестный тяжкий земной путь сына Божьего. Это – первое.

- Второе – кем, как не евреями по рождению, являлись первые столпы и апостолы хри-стианства, его истовые мученики, окропившие святой кровью арены римских ристалищ и мученические кресты?

- Третье - и православная христианская религия наша и религия иудейская имеют об-щим истоком Ветхий, Святой Завет, то есть те корни, на которых только и могло произра-сти славное древо Веры нашей. И христианская религия развивалась и произрастала на корнях религии иудейской. Пока сама не дала вечнозеленые побеги и глубокие корни ствола собственного.

- Четвертое, задумайся, как могли евреи вершить суд и творить казнь Христа, коли са-ми состояли в рабском, подчиненном римлянам состоянии? Да и еврейская ли это казнь – распятие на кресте? За многие десятки лет до Голгофы распинали римляне по суду и без суда врагов и рабов своих. И осудил Иисуса римлянин Понтий Пилат, и распяли Божьего Сына безвестные римские легионеры. Не евреи, отнюдь.

- А самое главное, вдумайся сын, ведь Бог он един. Един для всех людей! Ибо он один создал её! Слишком мала земля наша для сонма богов, не может быть одного Бога у иуде-ев, по одному у баптистов, протестантов, католиков, православных, магометан, буддистов. Молимся мы Богу по разному, но, видимо, все ж таки - единому Богу. Богу - Создателю и Повелителю. А потому, грех великий, грех гордыни, унижать и оскорблять инородцев и иноплеменных людей только за то, что иные обряды используют, на ином языке, иную молитву в божьих храмах возносят они Ему. Не людское это дело кощунствовать и вы-ставлять собственного, уже не Бога даже, но идола - наперекор иным народам наиглав-нейшим, навязывать единым для всех. Тем более, проливать кровь во имя собственной гордыни и мнимой правоты, жаждая низменной верховности над другими, ничуть тебя не худшими.

Я запомнил слова отца и поверил в приведенные им аргументы на всю жизнь, а пото-му всегда делил людей на хороших и плохих по делам их, но не по вере или облику.

Тогда, в Данциге, Настя пела в одном из уютных ресторанов-подвальчиков, когда в зал, ворвались несколько парней, одетых наподобие штурмовиков Рема, но со свастиками на фоне российских государственных цветов на нарукавных повязках. Они орали на трех языках, что здесь, в вольном городе Данциге, они члены Российской Национал Социаль-ной партии не позволят вести еврейскую пропаганду, разлагать русскую молодежь, играя еврейскую музыку и распевая песни, сочиненные евреями. В тот раз Настя как раз впер-вые исполняла дошедшие через границы песни из кинофильмов "Волга-Волга" и "Весе-лые ребята". Но особенно взбесил налетчиков Соломон, как всегда вдохновенно и вирту-озно аккомпанировавший Насте. С перекошенными, изрыгающими проклятия, даже не лицами, но масками из паноптикума сновидений великого Гойя, размахивая вытащенны-ми неведомо откуда велосипедными цепями и короткими дубинками, они вскарабкались на маленькую сцену. За ту недолгую паузу, что потребовалась нам с Иннокентием для вступления в битву, для того чтобы ввинтится в плотный клубок тел, роящихся вокруг рояля, концертный, так оберегаемый еще с времен Крыма костюм нашего пианиста здоро-во пострадал. Сам он, прошедший приличную школу портовых кабаков и дешевых прито-нов где приходилось выступать в тяжелые времена, остался невредим и яростно отбивался от налетчиков, зажатой в руках концертной табуреткой с вращающимся сидением. Сиде-ние с грозным шумом проворачивалось на винте, не подпуская врагов на дистанцию пря-мого удара.

В руке у нашего толстяка-конферансье оказалась зажата бутылка пива, что попивал он в перерыве между выступлениями. Теперь янтарный напиток выплескивался на головы нападающих желтой пузырящейся пеной, словно конской мочой пятнал белые форменные рубашки. Один из подонков, этак небрежно, словно отмахиваясь от мухи, заехал цепью по уху Кеши. Неосмотрительное действие вызвало совершенно неожиданное преображение человека из мирного обывателя в грозного бойца. Перехватив бутыль за горлышко, он од-ним резким ударом о бок рояля отбил донце и, вознеся зазубренное блестящее оружие над головой, заорал ужасным голосом: "Запорю, гады!". По дороге к сцене я прихватил из за-ла ресторанный стул и молча, не вдаваясь в дискуссию, опустил грозную дубину на бри-тую голову наиболее активного погромщика. В этот же момент круглое сидение, соскочив на последнем витке с резьбы, диском взвилось над головой Соломона и с урчанием, вра-щаясь по инерции, сначала взлетело немного вверх, а затем врезалось в низкий, налитый дурной кровью жирный лоб второго из нападавших. Настя лупила русских наци по голо-вам нотной папкой. Посетители улюлюкали, подбадривали обе сражающиеся стороны, но не торопились отрывать зады от сидений. Официантки прикрылись подносами и прижа-лись к стенам. Метрдотель бочком протискивался к телефону. В итоге враг ретировался, оставив за нами поле боя, усеянное осколками стульев, бутылочного стекла и рассыпав-шимися страницами нот. Вызвали полицию, но бандиты успели убраться до прибытия на-пыщенных шуцманов.

Нас, всех четверых, забрали на всякий случай в участок. Не известно чем бы закончи-лось разбирательство будь на месте русских нацистов натуральные фашисты немецкого происхождения, или коренные польские антисемиты из жителей сего славного вольного торгового города. Но в междоусобицу пришлых русских полиция впутываться не пожела-ла. Возвращая мне эмигрантский нансеновский паспорт, выданный еще во Франции, по-лицейский инспектор из бывших остзейских баронов верой и правдой служивших царю-батюшке, назидательным тоном посмел упрекнуть: "Не дело вам, князь, аристократу бла-городных кровей, якшаться с этим ... грязным типом, тем более мешать здоровым прояв-лениям исконно русской национальной души, святым порывам простых рабочих людей".

- Позвольте, господин полицейский, мне самому выбирать подходящий круг общения! Оставьте действительно русским людям решать, что есть истинное, а что - ложное в на-ших душах и характерах. И обойдемся мы, русские, в этом деле без советов курляндских и остзейских немчиков.

Мог бы я ему еще многое порассказать, но житейски опытные друзья подхватили под руки, вытащили из помещения полицейского участка. Ни о каком продолжении гастролей в этом городе речь более не шла. Хозяин ресторана заплатил нам немного в польских мар-ках и, счастье еще, не напомнил ни о неустойке, ни о компенсации за побитые стулья. Следующий ангажемент чудом подвернулся лишь на самом краю Польши, в провинци-альном Бресте, но и его мы сочли за дар Божий. Тем более, что у нашего Соломона на-шлись в городе дальние родственники, связанные с контрабандистским промыслом, что издавна почитался в здешних краях среди еврейского населения делом почетным и слав-ным. В результате выправили всем четверым почти настоящие паспорта, согласно кото-рым оказались мы старинными, еще с дореволюционных времен мирными жителями сего славного города. Самое смешное, что в отношении меня это вполне соответствовало исти-не. Здесь рожден был, отсюда ушел на войну, сюда с войны и вернулся, пусть и с много-летней невольной задержкой.

Сняли мы для житья домик на окраине, примыкавшей к старой крепости. Ребята и жена по-прежнему выступали в ресторанах. Мне удалось закончить заочные курсы бухгалтеров, весьма популярные в те счастливые, плотно между войнами уместившиеся годы, и осесть в торговой конторе сообщества по переработке овощей и фруктов. Кооперативное заве-дение сие, без особых пертурбаций и кадровых изменений перекочевало из-под власти польского государственного белого орла под красное знамя счастливой Белорусской Со-ветской Социалистической Республики. В тридцать девятом сначала Брест заняли немцы, но особо напроказничать не успели, ибо вскоре ушли и мы вновь оказались на российской земле, воссоединившись с дружной семьей братских народов под бдительным оком пар-тии большевиков и его боевого отряда в синих фуражках войск НКВД.

Вначале страшился я своего прошлого. Боялся разоблачения как бывший князь и белый офицер, хотя вины за собой, право слово, особой не видел. Ночами не спал, все ждал стука в дверь, заявления полуночных, незваных гостей. Но обошлось. Видимо скромный, при-мелькавшийся за годы плодово-ягодный бухгалтер никаких подозрений у новых властей не вызвал. Может, чекистам просто времени не хватило мелкой сошкой заняться. Брали в первую очередь засветившихся в кровавых рейдах Булак-Булаховича бывших офицеров и казаков, польских жандармов, пограничников и офицеров гарнизона, случайно занесен-ных в Брест моряков затопленной поляками Пинской военной флотилии, ксендзов, осад-чиков, промышленников и помещиков. В общем, первыми пересажали наиболее блестя-щую часть посетителей ресторанов, самых благодарных слушателей и почитателей музы-кальных талантов жены и друзей.

В ресторанах при новой власти выступать стало сложно. Оказывается допустимо это дело лишь для проверенных и идеологически выдержанных "бойцов культурного фронта". А чтобы дружно влиться в когорту подобных "бойцов", требовалось заполнить многочис-ленные глупые анкеты, представить комиссии тексты и ноты исполняемых произведений. Но как-то и это обошлось, утряслось. Помогло то, что нет-нет да исполняли еще до при-хода красных мои друзья доносящиеся через границы новые песни утерянной Родины. Да ведь пелись и старые, политически безвредные русские романсы, бывшие в польские вре-мена отнюдь не в чести. Кто-то из большевистских подпольщиков заходил тогда в ресто-ран, слушал с удовольствием как пела жена песни из лент "Цирк", "Волга-Волга", "Весе-лые ребята", потом, оказавшись при власти - замолвил словечко. В итоге даже статус группы повысился. Оказались три музыканта пролетариями умственного труда, нещадно эксплуатируемых частным польским капиталом. Теперь, при новой власти стала нераз-лучная троица одним из уважаемых и любимых народом разъездных творческих коллек-тивов местной филармонии. Правда, кровопийцы и угнетатели платили щедро, а власть оказалась прижимистой. Да и чаевые от посетителей ранее дозволялось принимать без ущерба для чести и достоинства. А теперь выяснилось, что это подачки, унижающие тру-дового человека. Но ничего, выкручивались. Постепенно привыкали к новой жизни, к со-циалистическим порядкам так неожиданно поглотившей нас Совдепии. Все пошло при-вычно и накатано, и продолжалось так до самого субботнего вечера двадцать первого ию-ня тысяча девятьсот сорок первого года.

То, что сегодня последний день мира я уже определенно чувствовал. Хоть и не велико военное образование, но хватило разума понять, что если не сегодня нападет Гитлер, то второго такого шанса ему уже не представится. А то, что нападёт без объявления войны, что закончил уже приготовления он четко продемонстрировал всему миру гробовым мол-чанием в ответ на Заявление ТАСС. Что Сталин думает, что замышляет в ответ, было, ес-тественно, выше моего разумения. Но уж очень удивило меня поразительное слепое неве-дение остального, беспечно резвившегося на танцплощадке военного в большинстве мо-лодого народа. Неужели у всех бойцов и командиров приграничного гарнизона одинаково притуплено чувство элементарного самосохранения? Неужели вместо него лишь тупая, слепая, зашоренная вера в величие Сталина, в его мудрый провидческий дар? Иннокен-тий, гражданский человек, но тоже все понял, потому и дал напоследок концерт никем из Облита не заверенный и нечитанный, собранный из лучших произведений опального Ос-кара Строкозина, пусть по инерции и прикрытый фиговыми листочками "народных" лати-ноамериканских танго. Этакий монумент пропавшему композитору.

Странно не то, что я понимаю неизбежность войны в ближайшее время. Тайны тут осо-бой нет. Местные обыватели о ней чуть не вслух на базаре беседуют. Иннокентий в ней не сомневается. Почему же Сталин не приводит войска хотя бы в состояние повышенной боевой готовности? Чего он ждет? Того, что Гитлер ему за неделю вперед ноту с объявле-нием войны пришлет? Так нынче этакое не в моде. Господа нацисты ни одному из госу-дарств войны предварительно не объявляли. Даже несчастным нейтралам воевать не со-биравшимся и позицию свою с пеной у рта декларировавших. Немцы нападали с моря, высаживали десанты с воздуха, танками проламывали пограничные укрепления и мол-ниеносно добивались капитуляции противника. В результате полтора миллиона француз-ских военнопленных, многие сотни тысяч поляков, десятки тысяч англичан, норвежцев, датчан, голландцев, греков, югославов. Может Сталин действительно умнее всех и знает нечто тайное? Вряд ли. Но, насколько я понял, этот человек - великий мастер провокаций. Не удивлюсь, если в этом случае задумал он нечто подобное, чудовищную, великую и не-обыкновенно гнусную провокацию. Возможно желает заманить Гитлера в глубь России? Хочет дать тому завязнуть покрепче и потом так разбить, чтобы на плечах врага в Европу въехать? В этом случае всех нас, беззаботно сегодня танцующих, мог сей кремлевский го-рец без малейшего колебания и сомнения на алтарь заклания в качестве жертвы положить. С него станет. Только вряд ли подобная кровавая искупительная жертва господина Гитле-ра остановит. Уж больно силен он сегодня и слишком грандиозны его планы. Ладно, ждать не долго. То, что было мы знаем, то, что есть видим, Бог даст поглядим, что же нас ожидает в будущем.

Оставалось завершить мне в мирной жизни еще одно важное дело, которое подспудно откладывал я ежеминутно на более поздний срок. Не решен, спорен, вопрос о собственном моем, поручика Императорской российской армии князя Сергея Голицына, месте в пред-стоящих событиях. О том, чтобы стать на сторону немецких захватчиков речи, естествен-но, и быть не могло. Оставалось лишь два варианта – по прежнему жить в кругу друзей, пусть даже под германской оккупацией, в которой я нисколько не сомневался. Вывод сде-лал, понаблюдав пришедший до русских в город на короткое время Вермахт, почитав в газетах сообщения о победах на Западе. Да и сравнить довелось обе ныне противостоящие стороны во время парадного вывода германских войск из Бреста. Тогда произошло нечто вроде совместного парада, который наблюдали стоя рядом на ящиках красный танковый комбриг Кривошеин и немецкий генерал командир танкового корпуса по фамилии Гуде-риан. Рассмотрел внимательно я советские войска – когда те занимали опустевшую кре-пость, становились гарнизоном. Сравнение, увы, оказалось в пользу тевтонов. У тех и дисциплина покрепче, и выучка солдат получше, и техника посолиднее. Над головами воздух рвали новейшие "Мессершмитты", а вот русской авиации видно почти не было. Изредка пролетит тройка тупорылых "Ишачков" или совсем уже устаревших бипланов "Чаек". Тягаться перкалевым птичкам с дюралевыми ястребами не по силам.

О выступлении на стороне красных в предстоящих сражениях думал я между делом, мимолетно, уж очень нереальным, сомнительным виделось появление российского князя среди советских бойцов и командиров, не говоря уже о здоровой пролетарской реакции чекистов и комиссаров. Нет, не ощущал я в достаточной мере Красную армию своей, род-ной, наследницей армии российской. Но ведь и враг против страны стоял все тот же, гер-манцы, тевтоны ... Разламывалось в тот последний вечер от тревог сердце мое, и болела от неразрешимых сомнений душа моя ...

... "Скажите, почему нас с вами разлучили,
зачем навек ушли вы от меня ..."

Пела в последний день мира для красноармейцев, комиссаров и командиров Красной Армии жена моя, так и не ставшая российской княгиней Голицыной. Пела для наследни-ков тех, кто навсегда разлучил нас с прежней страной, прежней жизнью, с любимыми людьми и друзьями. ... Но, в чем виноваты передо мной эти, сегодняшние молодые люди? И виноваты ли вообще? Ответа на волновавшие вопросы пока не находил ...




Глава 9.


Старшина первой статьи Виктор Воронец.
Пинская речная военная флотилия. Командир полуглиссера.

Конферансье объявил очередной народный танец, старичок за роялем бросил пальцы на черно-белый перебор клавиш, выдал потрясающий аккорд вступления, а певица запела приятным таким, необычным голосом, вовсе не народную песню, а танго.

Разве его позабудешь? Под именно это танго не раз и не два Виктор водил разнообраз-ных партнерш в ресторанах Владивостока. Поддерживал нежно под мяконький локоток одной рукой, культурно отставив в сторону мизинец, ощущал плотно ладонью другой ру-ки нетерпеливый душевный трепет где-то в районе горячей, нетерпеливой талии парт-нерши.

"В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир расцветает миндаль ...".

Как забыть то чудное, то незабываемое время, когда корабль после очередного рейса возвращался в бухту Золотой Рог, проходил, распуская от форштевня пенные усы, через гостеприимно раскрытые ворота бонового заграждения, басовито сигналил дежурному сторожевику и швартовался у родного причала, медленно травя избыточный пар. Пусть не в очень далекие рейсы ходил пароход Виктора, но зато весьма почетные. Завозил топливо на радиостанции, продукты на фактории, собирал в зависимости от сезона то заготовлен-ную охотниками пушнину, то кету с икрой, то крабов, а пару раз даже нежнейшую, только во Владике и заготовляемую селедочку иваси.

После завершения портовых формальностей выходил Виктор через портовые ворота морской, вразвалочку походкой в город Владивосток. Не пустым шел на берег, с получкой честно заработанной и выданной по итогам рейса старпомом, а потому уважительно отто-пыривающей карман. Солидно предъявлял он морской билет вахтеру. Уважаемым челове-ком и дорогим гостем входил моряк в любимый приморский ресторан, туда, где всегда находилась для настоящего маримана и приятная во всех отношениях дамочка, и доста-точно выпивки, и вдоволь закуски. Через пару дней, выпотрошенный, безденежный и ус-тавший, возвращался помятый морячок в порт, карабкался по трапу на борт, заваливался в койку. Оставшиеся до выхода в море безденежные дни запоем читал он книги про высо-кие чувства, про пылкую любовь, про отчаянные приключения. Каюта, койка в ней, место за столом в кают-компании – вот и всё, что дом заменило. Но он не жалел. Привык.

В море ходил Витек с малолетства, еще пятнадцатилетним пацаном, юнгой прилепился к морю. Повезло, сжалился тогда над ним капитан. А куда было подеваться сироте после неожиданной смерти родителей, когда оказался один-одинешенек на улице? Еще вчера имелась у него семья, дом, собственный угол, учебники, школа и разом все прахом пошло. Он и не понял толком почему такое наказание ему выпало и за какие грехи. В детский дом идти побоялся, наслышан был о тамошних прелестях. Еще хорошо, что попались душев-ные люди, взяли в рейс, поверили, морскому ремеслу обучили. Другие пацаны беспризор-ничали, в котлах для варки асфальта ночевали, бродяжничали, поворовывали, а потом оседали на нарах в тюрьмах и колониях. А Виктор при деле оказался, «Книжку моряка» получил, в профсоюзе состоял.

С корабля своего, "Красного вымпела" призвался торгового флота моряк Воронец в ряды доблестной Красной Армии и Военно-морского флота. Он даже не сомневался, что именно на флот ведет дорога. Если задумывался о следующих трех годах жизни, то видел себя либо в экипаже подводной лодки, что ставит рекорд пребывания на глубине, либо в башне главного калибра огромного линкора или быстрого крейсера. Ну, пускай, в край-нем случае в кресле торпедиста летящего по волнам в отчаянную торпедную атаку лихого эсминца. Вначале все вроде бы хорошо складывалось, попал в школу младших команди-ров на отделение рулевых. Почетное дело – стоять вахту возле штурвала, выполнять ко-манды командира, вести боевой корабль по проложенному штурманами курсу сквозь минные поля, обходить подводные отмели и скалы. Учебное подразделение окончил Вик-тор в числе лучших курсантов, ведь неполная средняя школа за плечами и четыре года морских походов. Получил звание старшины первой статьи и специальность командира отделения рулевых. Кроме того, так как преподавали им расширенный курс, включавший основы кораблевождения, заслужил допуск к командованию маломерным судном. Вот это-то дополнение и сыграло с ним злую шутку.

Ни на линкоры, ни на крейсера, ни на миноносцы Виктора не направили. Как не попал он ни на один из флотов. Распределили парня на должность командира отделения рулевых - старшину полуглиссера в экипаж новейшего монитора "Шилка" Амурской военной фло-тилии. Сам корабль только строился на верфях киевского завода "Ленинская кузница", но команду сформировали заранее и после укомплектования отправили по Великой Трансси-бирской магистрали в город на Днепре. Очень моряки амурцы надеялись, что к их при-бытию корабль покинет стапель и закачается на волнах седого Славутича, ожидая моло-дой экипаж. Не терпелось испытать монитор на ходу и отправиться в далекий поход туда, где широкий Амур волны несет, где доблестные бойцы-пограничники и моряки Амурской речной военной флотилии противостоят на высоком берегу реки, проискам японских ми-литаристов генерала Тодзио и его Квантунской армии.

Киевские заводы оказались настолько загруженными срочными заказами соседних Западного и Киевского военных округов, Дунайской и Пинской военных флотилий, что дело достройки дальневосточных мониторов подвигалось гораздо медленнее, чем того хо-телось морякам. Для Народного Комиссара Военно-морского флота СССР адмирала Куз-нецова положение на верфях и состояние дел с амурскими мониторами новостью не явля-лось. Начиная с весны сорок первого года не Амур и не японцы волновали Наркома. Он гнал судостроителей, торопил их как можно быстрее и качественнее обеспечить навига-цию непосредственно противостоящих немцам и их союзникам флотов и флотилий. В первую очередь бывшей Днепровской, которая носила ныне наименование Пинская и в большинстве своем состояла из поднятых водолазами и восстановленных в Киеве затоп-ленных поляками после поражения в войне с Германией, боевых кораблей и мониторов. Старые польские корабли строились изначально для нужд Пинской, польской еще, флоти-лии и соответствовали условиям навигации в тех местах гораздо лучше, чем гораздо более крупные недостроенные амурские "Шилки", которым на Пине, Припяти и даже Днепре развернуться было особенно негде.

Пока суд да дело, на пополнение флотилии, базировавшейся, как и следовало из назва-ния в городе Пинск, направили командиров и краснофлотцев флотилии Амурской, правда, не в качестве постоянного, а лишь временно прикомандированного состава. Вот такая ис-тория приключилась с бывалым тихоокеанским мореходом Виктором Воронцом. Потому и нес он службу не в морях-океанах, не на широком, с берегами, теряющимися в тумане, на море похожем Амуре-батюшке, а среди многочисленных болот, старинных каналов и тихих мелководных рек Белорусского Полесья. По местным водным путям ходил Виктор в качестве старшины полуглиссера. С одной стороны должность почетная, командирская. Хоть и малое суденышко полуглиссер, но боевое. Выкрашен кораблик в морскую, шаро-вую, темно-серую краску и даже вооружен крупнокалиберным пулеметом на треноге. Сдвинута к корме маленькая рубка - кокпит, прикрытая самолетным плексигласовым щитком, с штурвалом, приборами и махоньким, словно игрушечным, но достаточно силь-ным прожектором. В носу, крохотное машинное отделение с мощным двигателем, закры-тое крышкой люка. Ходовая часть катера, строившегося первоначально для нужд погра-ничников, обладала одной интересной особенностью. Если нужно тихонько подобраться к нарушителю, то выхлоп от двигателя направлялся не в воздух, а в воду, где звук во много раз ослаблялся, глушился и становился практически неслышным. Если же необходимо обеспечить полный ход, то суденышко мгновенно переходило с подводного на надводный выхлоп и неслось грохоча во весь голос в белой пене буруна, задирая нос над водой, вста-вая на небольшой редан.

Катер у старшины Воронца особый, отличный от серийных, вооруженных старыми "Максимами". Он и размером больше других, аж целых десять метров в длину, и на пол метра шире, и мотор более мощный. Над кокпитом можно при желании начальства тент брезентовый, с целлулоидными иллюминаторами на специальных стойках натянуть, пре-вращая салон в небольшую уютную надстройку. В подчинении у Виктора состояла ко-манда, состоявшая из моториста и пулеметчика, оба из местных парней, всю жизнь рядом с Пиной и Припятью проживших и на службу в речники по комсомольскому призыву по-павших.

Пинск, старинный провинциальный город, с послереволюционных времен и до три-дцать девятого года входивший в состав Польши, понравился Виктору с первого дня зна-комства. Пусть казался городок немного старомодным, пусть выглядел тяжеловесным в старых районах, но словно в сказке открывался легким, современным обликом в другой, новой части построенной поляками уже после Первой мировой войны. Пинск во многом отличался от родного и горячо любимого Виктором Владивостока, но имелось у этих двух, столь не похожих городов, нечто общее, некий налет западного, иноземного шика, даже можно сказать аристократичности. Видно недаром сколько лет стояли в городке польские моряки. По ресторанам и театрам, по магазинам и кофейням несли они на ките-лях с золотыми шевронами и морскими эмблемами незримые дуновения далеких соленых морских бризов и океанских шквалов. Моряки облагораживали романтикой дальних странствий восторженных молодых провинциальных обывателей, завораживали пылкие сердечки хорошеньких паненок безупречными манерами старых морских волков и при-рожденных джентльменов, покоряли одним видом добродетельные и одновременно люб-веобильные сердца добропорядочных семейных матрон. Несомненно наблюдалось, нечто общее, романтичное, бесшабашное, незримо витающее в городском воздухе роднящее все места обитания моряков. Именно это неуловимое чувство причастности к военно-морскому братству роднило захолустный Пинск со всеми остальными шикарными при-морскими городами, в том числе и с Владивостоком. Совсем не удивительно, что посто-янное присутствие моряцкого, беспокойного, романтичного сообщества, поначалу поль-ского, а затем советского, наложило неповторимый отпечаток на провинциальный горо-дишко, поднявшийся назло природе среди лесов, болот и каналов Западной Белоруссии.

Июнь благополучно перевалил за половину. С каждым днем то снижалась, то повыша-лась до предельного градуса напряженность в ожидании неминуемой войны. Это тревож-ное ожидание, подпитывалось с одной стороны слухами, исходящими от местного населе-ния, а с другой - притушалось, гасилось, разоблачалось в беседах политработниками. Ко-миссары и политруки с газетой в руке демонстрировали краснофлотцам очевидную неле-пости провокационных бабьих слухов, сухо цитировали один за другим абзацы Заявления ТАСС. Но слухи не умирали. Слухи роились в старых домишках Большой Киевской ули-цы, прилепившихся возле костела Успения святой Девы Марии, и разлетались в отделах и управлениях официальных контор, в советских, партийных учреждениях и военных шта-бах на улице Ленина. Сообщаясь под большим секретом, слухи набирали новую силу в толпе зрителей возле первого в городе кинотеатра "Казино" на перекрестке Инженерной и Продольно-Школьной улиц. Выловленные в толпе распространители провокационных слухов жестоко допрашивались и сурово наказывались в неприметном сером здании НКВД и НКГБ БССР возле бывшей улицы Пилсудского, совсем недавно ставшей Перво-майской. Со слухами о приближающейся, уже вовсе неминуемой войне, одинаково безус-пешно боролась местная милиция как под стенами Большой Синагоги, отстроенной после пожара 1921 года так и возле огромного Иезуитского костела. Слухи неслись над плеса-ми рек Пина и Припять, над заросшими кустарником берегами Королевского Днепровско-Бугского канала, над палубами дремлющих на рейде мониторов и канонерских лодок, минного заградителя и тральщиков, плавучих зенитных батарей и бронекатеров.

Утром в пятницу рассыльный дежурного по флотилии передал Воронцу приказ на-чальника штаба капитана третьего ранга Брахтмана приготовить полуглиссер к походу. Приказано было проверить и взять с собой личное оружие и боеприпасы, в том числе и ленты к пулемету. Иметь на случай ночевки бушлаты. Велено собрать вещмешки исходя из нужд недельной командировки экипажа. Получить у начпрода сухой паек на этот же срок. Заправить с береговой базы ГСМ бензином под завязку топливные баки и ждать дальнейших распоряжений.

Все выполнив и пришвартовавшись у пирса возле места стоянки штабного корабля, Воронец, в ожидании дальнейших приказаний, чтобы подчиненным служба медом не ка-залась, заставил бойцов в воспитательных целях сначала протереть ветошью движок, по-том драить медяшку, затем переложить покрасивее бухту манильского белого троса на крохотной носовой палубе кораблика. Сам лично тоже без дела не сидел. Пока время шло, проверил ленты к пулемету, уложенные в штампованные металлические коробки со звез-дами на боках, карабины в зажимах вдоль борта, обоймы в кожаных поясных патронта-шах, противогазы в брезентовых сумках. Четыре ручные гранаты и взрыватели к ним. Все оказалось в порядке. Оставалось имеющийся на катере малый шлюпочный компас прове-рить, да проку в нём мало. Краснофлотцы местные каналы и речки со всеми их мелями и протоками лучше любых лоций знали. Наконец, уже ближе к полудню, с причала в откры-тую рубку спрыгнули двое штабных командиров, тоже с мешками за плечами, с пистоле-тами в морских кобурах, болтающихся на ремешках из-под кителей, с черными шинелями, перекинутыми через руку. Одного из прибывших старших лейтенантов, видел Виктор в разведотделе штаба флотилии, другого - в гидрографическом.

- Старший лейтенант Гончар. - Приложил руку к козырьку разведчик. - Товарищ стар-шина, объявляю приказ на поход! Согласно приказу начальника штаба флотилии вместе с экипажем поступаете в мое распоряжение.. Выходим в Брест. Немедленно. Идем по Пине через Кобрин по Днепровско-Бугскому каналу, дальше по реке Муховец. Скорость дер-жать максимально допустимую. Идти, соблюдая на всем маршруте движения меры безо-пасности кораблевождения. Полную готовность к немедленному открытию огня на само-оборону, с учетом возможного нахождения на берегах канала вооруженных групп против-ника или бандоформирований националистов. По прибытии в Брест на довольствие стане-те в столовой рядового состава пограничного отряда. На походе питание осуществлять по очереди сухим пайком. Иметь неприкосновенный запас из расчета полтора дня автоном-ного хода. Стоянка катера в районе Кобринского укрепления. Там постоянно находиться в двухчасовой готовности к походу. Ожидать дальнейших указаний. По получении приказа выйдем обратно в Пинск. Все понятно? Выполняйте, старшина.

- Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. Вверенный мне корабль к бою и походу го-тов. Командир полуглиссера "ПГ-БМ", старшина первой статьи Воронец! - Виктор браво вскинул руку к козырьку франтоватой мичманки с коротким "нахимовским" козырьком, пусть и без золотого краба, с простой краснофлотской звездой, но на заказ, еще во Влади-ке построенной в частной мастерской.

Понравился Воронцу щеголеватый старлей. Уважительно обратился к старшине, как командир к командиру. Виктора от штурвала не оттеснил, культурно предоставил право экипажу распоряжения отдавать. Такому и тихоокеанский шик показать можно. Зажал в кулаке боцманскую, старорежимную еще дудку на потертой латунной цепочке, тоже, как и фуражку перед отъездом за свои кровные, с гражданки оставшиеся мореходные денеж-ки, купленную. Высвистел трель.

– Отдать швартовы! Малый вперед!

Моторист склонился над рычагами и циферблатами управления двигателя. Пулемет-чик, исполняя обязанности швартовой команды закинул с игрушечных кнехтов, причаль-ные концы на стенку, аккуратно кранцы на борт поднял, уложил ровно рядом с бухтой троса. Опорным крюком со свежо ошкуренной мелким наждаком чистого дерева руко-ятью отвел осторожно скулу полуглиссера от старых, водорослями обросших причальных свай и стал смирно, застыл как положено при отходе. Флажок военно-морской, пусть и совсем махонький на заднем флагштоке, на ветру заполоскал, заиграл. Запенилась зеленая речная вода за кормой, взбитая лопастями винта и медленно огибая стоящие на якорях мониторы и канонерские лодки, вышел набирая ход катерок на фарватер. Хотел Воронец еще для форсу захождение сыграть на дудке возле головного монитора, да совесть заела, не решился на этакое хулиганство. Не по чину.

Вышли малым ходом за дебаркадер, потом выскочили за границу военно-морской ба-зы, просигналив назначенный дневной пароль на брандвахту. За городом еще прибавили ходу и пошли, давая узлов десять. По сторонам, прижимались к берегам, качались на под-нятой волне лодки рыбаков, сидящих на корме и уныло наблюдающих уснувшие поплав-ки. Уплыли назад лабазы и стены старинного францисканского монастыря. Уменьшился, а затем и вовсе исчез из виду, изогнувшийся над рекой зеленый горб железнодорожного моста. Гукнули коротко, желая счастливого пути, прижавшиеся к берегу гражданские баржи и колесные неуклюжие буксиры. Остались позади обсохшие слипы судоремонтного завода с корпусами ремонтируемых трофейных польских кораблей. Вздохнули несосто-явшейся отпускной мечтой золотистые песчаные пляжи с бултыхающейся детворой, сво-бодной от школьных занятий. Вышли из Припяти в Пину. По ней - до недавно еще Коро-левского, а ныне вновь Днепровско-Бугского канала.

На прямом участке фарватера канала Воронец прибавил ход и катерок высунувшись на половину корпуса из воды встал на редан. Встречного движения практически не было. Только раз пришлось сбросить обороты, когда наперерез курсу полуглиссера неуклюже выполз красный плоский самоходный паром с унылой конягой, запряженной в крестьян-скую телегу. Берега старинного канала наводили уныние низкой порослью зелени кустар-ников, хилыми деревцами, вцепившимися в тощие, заболоченные почвы. Только дружно колыхался серебристый камыш на мелководье. Местами почва становилась более щедрой и тогда кустарник сменялся клонящимися к воде стволами крупных деревьев с сочной зе-леной листвой. Совсем уж редко канал заскакивал в дремучий сказочный лес с необхват-ными стволами деревьев и тогда темнело от закрывавших солнце ветвей.

Старшие лейтенанты расположились в кокпите за спиной ведущего корабль Виктора на обтянутой кожей пассажирской банке и обсуждали вполголоса, под шум двигателя, по-лученное задание. Воронец и рад бы не прислушиваться к чужим разговорам, но куда де-нешься? Уши не завяжешь узелком на макушке, вот и понял из долетавших до него об-рывков фраз, что гидрографу требовалось оценить прочность и надежность подпорного шлюза при впадении Муховца в Буг, а то, не дай Бог вода спадет, уйдет из канала в мо-мент, когда кораблям флотилии придется на выручку армейцам идти. Что поручено раз-ведчику ... Вот о том, что нужно в Бресте представителю разведывательного отдела, Во-ронец, так и не понял толком. Но общий тон разговора наводил на мысль, что в ближай-шие дни ожидаются некие важные события и не зря Нарком ВМФ перевел их флотилию вместе с Балтийским и Черноморскими Флотами на боевую готовность номер два. Видать не зря особисты предупреждали о появлении в удаленных болотистых безлюдных районах вооруженных банд не то польских, не то украинских, не то даже белорусских национали-стов, а может и переодетых в гражданское немецких диверсантов и лазутчиков.

- Согласование операций в районе Брестской крепости с армейским начальством при отражении нападения ... Места возможных стоянок, базирования кораблей огневой под-держки гарнизона.... - Доносились до Воронца обрывки фраз.

Уши держал на макушке, но основное дело шкиперское не забывал. Подвернул немно-го штурвал, положил катер на новый курс, согласно навигационных знакам канала. Вновь немного расслабился и с удовольствием ощутил на боку тяжесть кобуры с потертым, ста-реньким, но хорошего надежного боя черным наганом. Пусть револьвер у него не такой фартовый как новые пистолеты "ТТ" оттягивающие пояса старших лейтенантов, но впол-не командирское оружие, не карабин, как у рядовых краснофлотцев. Если банды каких-то националистов, или иные враги трудящихся нападут, то встретить найдется чем. Пулемет-чик краснофлотец Шарупич Вася внимательно смотрит по сторонам, не сводит с берегов канала глаз, провожает все подозрительное вороненым черным стволом ДШК. Карабины команды дремлют в зажимах по бортам с полными обоймами, к открытию огня готовые. Даже гранаты в специальных сумках имеются. Лежат отдельно от взрывателей словно же-лезные, ребристые яйца в гнездах, ждут своего часа. Хоть и не родной батюшка Амур с проклятыми японцами, но тоже приграничная, тревожная вода, совсем недавно ставшая советской, родной. Значит и служба здесь почетная и перед девушками похвастаться по-сле демобилизации найдется чем. И то ведь, если рассудить по уму, самостоятельная ко-мандирская должность, хоть малый, а экипаж в подчинении, корабль боевой, задания от-ветственные, опасные.

Крутит Воронец штурвал, на воду, на облака, на береговые знаки смотрит, слушает птичьи переговоры и мысли у него постепенно от тревоги отходят, размякают, добреют, становятся вовсе мирными, повседневными, заурядными думками младшего красного ко-мандира. Думает старшина, что подготовился его экипаж к навигации хорошо, хоть моло-дые краснофлотцы ему достались, по первому году службы. Моторист Дерягин Иван, до призыва всего год трактористом в МТС поработал, но потом учебный отряд прошел и за-ведение порученное знает словно пять собственных пальцев, движок лелеет как ненагляд-ную невесту-красу. Пулеметчик Вася с закрытыми глазами ДШК разберет, неисправность устранит и снова соберет. Думал Виктор, что подшипники ремонтники поставили на катер новые, сальники перебили качественно и теперь они не подтекают, помпа работает словно часы, генераторы дают полный заряд на хорошие, новые аккумуляторы, стартер не воет, клапаны не стучат...

- С таким экипажем и материальной частью бандиты не страшны. – Уверенно подвел итог мыслям Воронец.

О большем, о войне с немцами, о слухах, что город заполнили, он и думать не желал. Вполне Виктор доверял докладу военкома флотилии товарища Кузнецова, беседам их от-рядного политрука товарища Махотнюка и комсомольского вожака младшего политрука Гриши Ясноградского, парня совсем близкого краснофлотцам по возрасту, чаще всего сре-ди комсомольской братии задушевные разговоры ведущего, вместе в волейбол и футбол играющего. Вот и в многотиражной краснофлотской газете военно-морской корреспон-дент Сема Розенфельд все толково расписывает, по полочкам, как товарищ Сталин велит, раскладывает. Из всего сложного – простое, доходчивое добывает.

- Какая может случиться война, если все ответственные товарищи в один голос уверя-ют, что никакой войны не предвидится и с немцами у нас полное замирение и взаимопо-нимание на взаимовыгодной торговой основе замешенное? – Думает старшина поворачи-вая штурвал.

- Ну, ясное дело, внутренние враги пытаются построению социализма помешать. Това-рищ Сталин определенно говорил о нарастании сопротивления отсталых классов по мере приближения к социализму. И, видимо, не зря уполномоченный особого отдела товарищ старший политрук Шумский вызывал, беседу проводил. На необходимость бдительности упирал: "Ребята у тебя в экипаже, товарищ Воронец, толковые, комсомольцы с подполь-ным стажем. ... Но жизнь их, сам понимаешь, прошла при проклятом капиталистическом панском строе в Польше. Честь им Правительство и Партия большую оказали – доверили одним из немногих в Красном Рабоче-крестьянском Флоте служить. Но ты за ними по-сматривай и ежели чего – такого, не нашего, не советского, заметишь, бегом беги в Осо-бый отдел. Лучше перебдеть в многотрудном чекистском деле, чем недобдеть и врага скрытого вовремя не раскрыть!".

Воронец как сознательный комсомолец и отличный младший командир, естественно, ни минуты не колеблясь, пообещал содействовать. После визита к особистам первые дни с парней глаз не спускал, бдел. Но потом слежка ему надоела, приелась. Да и ничего кра-мольного, подозрительного за ребятами не водилось. Он бы уж наверняка знал, как никак в одной береговой казарме жили, в одном кубрике спали, на одном суденышке службу несли. Все на виду. Больше того, если призванные из городов России и Украины ребята могли позволить по местному самогону "бимберу" в увольнении ударить, тайком в кар-тишки перекинуться на шалабаны или денежку, в самоволку украдкой к ненаглядной де-вице через дырку в ограде сбегать, то его парни, деревенские, неуклюжие, немногослов-ные и с сильным белорусским акцентом в разговоре, к службе относились серьезно и очень деловито. Вроде как к крестьянской, привычной работе.

За размышлениями и управлением катера время шло быстро, день клонился к вечеру. Вышли из канала в Муховец, проплыли над головой шлюзы и мосты города Кобрин. Лаг мерно отсчитывал пройденные мили пути, никто на полуглиссер не нападал и ничего по-дозрительного Воронец на пути до Бреста не обнаружил, только местных крестьян на пе-ревозах, стариков с удилищами и голых пацанят на маленьких пляжах. На подходе к кре-пости, чтобы не плутать в переплетении каналов, встал рядом с Виктором гидрограф, ко-торый раньше проводивший здесь съемку. Коротко и четко отдавая команды, вывел старший лейтенант полуглиссер прямиком к недостроенным эллингам и причалам буду-щей речной пограничной охраны района, которую планировалось развернуть в дальней-шем на Буге и его притоках. Пока же стройку временно законсервировали и место это яв-ляло собой зрелище весьма пустынное и неуютное.

Двигатель заглушили, Виктор с Васей опорными крюками полуглиссер втянули между бетонных быков, пришвартовали так, что его с берега и заметить оказалось невозможно. Моториста поставили первым часовым, а сам Воронец вместе с пулеметчиком пошли про-вожать командиров до места проживания. Остановились на постой старшие лейтенанты в гостинице командного состава, где местным начальником гарнизона комната зарезервиро-вана для командированных с Пинской флотилии. Пулеметчика в рассыльные определили, потому в случае непредвиденной тревоги обязан он быстро найти товарищей старших лей-тенантов и помочь на корабль вернуться. Ну, а сам Воронец, как командир корабля, тоже расположение старших товарищей знать обязан, ведь утром в воскресенье за дальнейши-ми распоряжениями нужно явиться.

- Какие приказания личному составу на вечер, товарищи командиры? – Спросил Воро-нец

- На довольствие станьте к пограничникам и можете отдыхать. Вахту выставь, с оружи-ем. Но не открыто, не на пирсе. Нечего место стоянки зря светить. – Сказал более серьез-ный разведчик.

- Друг мой шкипер, сегодня будь как вольный ветер! – Добавил, подмигнув хитро, гид-рограф. - Один человек экипажа должен бдеть, один может спать, а командир имеет право даже ненадолго в город сходить. Выпишу увольнительную красавцу мичману до двадцати четырех. Уложитесь? Обязаны уложиться. Сегодня суббота, на площадке у Дома Красной Армии танцы. Это конечно не Бульвар Севастополя, не Приморский парк Владивостока, не Крещатик Киева и даже не Дом Красного Флота столицы моряков города Пинска. Но за неимением гербовой пишем на простой. Все девчата падут перед черным морским клешем нашего геройского старшины. Вы, мичман, кстати, где такую шикарную шляпку построи-ли?

- Во Владивостоке еще, товарищ старший лейтенант. Не в военно-морском ателье. У одного старичка частника. Могу адрес дать, если хотите.

- Не сейчас, еще потеряю. Когда наши мониторы до Амура доберутся, когда на Даль-ний Восток с победой вернемся, тогда дело другое. Построю и себе шикарный морской картуз.

Раскрыл веселый старший лейтенант командирский блокнот и самопишущим вечным пером на бланке увольнительную записку Воронцу выписал. Подумал и еще несколько бланков заполнил.

- Вот, пока даю Вам, товарищ старшина, увольнительную записку. Первым сам схо-дишь, а завтра посмотрим. Если срочных дел не окажется, то днем на пару часов можно и краснофлотцев по очереди отпустить. Так и быть, авансом, выдаю по одной на воскресе-нье. Ну, а дальше видно будет. Может в понедельник обратно выйдем. Как получится.

На том они и расстались. Виктор с подчиненным быстрым шагом отправились об-ратно на корабль, а старшие лейтенанты, оставив чемоданчики и шинели в комнате, дви-нули представиться старшему воинскому начальнику, а, заодно, отметить в комендатуре крепости командировочные предписания.

День клонился к вечеру, хотя солнце по-прежнему заливало теплым светом улицы и бастионы старой крепости, ее многолетние деревья, золотило стоячую зеленоватую воду каналов. Отблески дня вспыхивали на пологих волнах Буга, зарождавшихся сами по себе, то ли от ветерка, то ли от рыбьего всплеска на давно уже не рассекаемых форштевнями кораблей и судов водах.

Палуба полуглиссера, нагретая за день, желтовато светилась выскобленной до цвета яичного желтка древесиной, приглашала раскинуться в полудреме адмиральского, святого на флоте часа. Идти в сухопутную столовую желания особого никто не выказал. Потому развязали вещмешки и истратили большую часть остававшегося сухого пайка на то, чтобы заморить червячка. Успели парни привыкнуть за годы морской службы к обильному кот-ловому краснофлотскому обеду, с непременными борщом и макаронами. Теми, воспеты-ми в морском фольклоре макаронами, что старослужащие посылали на клотик салаг про-дувать, якобы по распоряжению не то адмирала, не то самого главного грозного боцмана. Впрочем, бедному клотику всегда доставалось от остряков. Там продували макароны строевые матросики, туда бегали с ведром начинающие службу мотористы ошалелые в поисках недостающей в дизелях "компрессии", туда отсылались молодые радисты, распу-тать застрявшую в антенне затухшую радиоволну.

Для экипажа Воронца все эти морские приколы остались в прошлом. Парни настоящие моряки, не салаги, потому и держатся соответственно солидно. Без особых разговоров и баек порубали консервы, запили крепчайшим чаем, вскипяченным на заранее припасен-ном для таких случаев самодельном устройстве. Потрясающее новичков детище флотских умельцев отдаленно напоминало примус и заправлялось подсоленным бензином, наскоро отсосанным шлангом из бака. Иногда устройство с шипением разлеталось на составные части, но случалось подобное исключительно редко, только в случае неудачного соотно-шения ингредиентов смеси. В этот раз обошлось без полундры. Покончив с едой, распо-ложились на причале перекурить. Внизу, меж бетонных быков, покачивался на покрытой радужными разводами воде невидимый с поверхности катер. В недалеком парке возле Дома Красной Армии раздавались первые звуки музыки. Воронец докурил папиросу, смял окурок и втоптал в землю рядом с кнехтом. Затем приподнял обшлаг бушлата и посмотрел на наручные часы, предмет гордости владельца и зависти остальных членов экипажа. Ог-ласил приятную для экипажа новость.

- Командиры разрешили увольнения личного состава в город. Но, не всем сразу. Вах-тенный при заряженном и снятом с предохранителя оружии охраняет вверенный нам бое-вой корабль. Подвахтенный – спит, набирается сил. Вахта четыре часа. Один человек в течение дня на два часа свободен от несения службы и может сходить в увольнение. Увольнительные записки у меня на всех троих. Сегодня, до двадцати четырех ноль-ноль разрешено убыть в краткосрочный отпуск мне. Товарищ Шарупич дежурит оставшиеся часы и передает вахту товарищу Дерягину. Ты, Иван, заступаешь в ответственно время. Темнеть начинает. Бдительность не теряй. Я приду, сменю тебя, сам "собаку" стоять ста-ну. Пароль на сегодня "Мина", отзыв "Тральщик". На завтрашний день с нуля полуночи - "Торпеда" и "Монитор". Запомнили?

Экипаж дружно кивнул стрижеными головами в бескозырках, отчего взметнулись вверх ленточки, подхваченные порывом ветра, но устав от полета, обессилено вновь лег-ли на синие с белыми полосами гюйсы форменок. Воронец покопался немного в рундуке, вынул повязку вахтенного и лично повязал на руку Васе. Тот спустился в кокпит, достал из зажимов карабин, откинул штык, надел на пояс черный подсумок со снаряженными обоймами и принялся с серьезным видом расхаживать взад вперед на причале.

- Сказано же, голова садовая, скрытно вахту стоять! Не маячь на причале, сядь так, чтобы особо заметно не было и гляди внимательно. Главное никого постороннего к ко-раблю не подпускай! – Угомонил моряка Виктор. Тот кивнул головой и отошел, присел в тени недостроенного пакгауза на обломок доски. Второй член экипажа, Иван, времени те-рять не стал, отстегнул предварительно хлястик, раскинул на банке бушлат, сунул ото-щавший мешок под голову и сразу уснул. Таким образом подчиненные Воронцу красно-флотцы оказались накормлены, озадачены и заняты каждый порученным делом. Закончив командирские хлопоты, Виктор принялся готовиться к вечернему культурному мероприя-тию. Первым делом он извлек на свет божий хранимое в рундуке личное имущество, предназначенное для особых случаев, в том числе и походов в увольнение. Пристроил пе-ред собой на планшире зеркальце, глянул с упреком на безбородые крепкие щеки. С за-конной гордостью оглядел нежные, только-только вышедшие из состояния несерьезного пуха, в рост пошедшие за последние полгода усы. Мазнул по щекам несколько раз обмыл-ком, поелозил для солидности бритвой и видно не совсем удачно, потому как запекло и капелька со щеки красная в воду сорвалась. К алому, расплывающемуся пятнышку кину-лась рыбья мелочь, растянула, жадно расщипала, смешно топорща маленькие жабры, ос-тавляя крохотные воронки водоворотов от ударов хвостиков. Воронец квасец нащупал, ранку прижег. Поглядел в зеркало и ножницами усы подправил, подравнял. Затем намо-чил пальцы и восстановил по мере возможности стрелки на клешах. Тельник подтянул пониже, так, чтобы только две полосы а разрез форменки и видны были. Суконкой с вак-сой башмаки форменные надраил. В самом конце приготовлений мелкой расческой в по-рядок привел прическу полубокс, разрешенную младшему командному составу. Чуть на-бок, с пробором уложил. Оглядел себя в зеркало и особых недостатков не обнаружил. Смотрел на него из рамки бывалый морской волк, не рядовой краснофлотец, а старослу-жащий специалист и младший командир. С таким солидным человеком, настоящим моря-ком-комсомольцем, любая военная девица танцевать за честь посчитает. А может, чем черт не шутит, пока Бог спит, и продолжение, какое никакое любовное получится. На это тоже хитрован Воронец изрядно рассчитывал. Хоть и имелись у него подружки-зазнобы и по месту жительства во Владивостоке, и в главной базе флотилии Пинске, и в тыловой ба-зе – славном городе Киеве.

Виктор не зря так критически осматривал себя, ибо внешность не раз подводила его на тернистом жизненном пути при общении с нежным женским полом. Природа и невесть куда сгинувшие в одночасье родители наградили Виктора приличным ростом, хорошей фигурой, приятной внешностью и пышной шевелюрой. Всё перечисленное он, ясное дело, относил к положительным факторам. Но вот лицо! Лицо у него выглядело на удивление мальчишеским, юным, с нежной кожей покрытой крепким здоровым румянцем. Несолид-ное одним словом лицо. Поэтому персональное обличье Виктор недолюбливал, стара-тельно выискивал каждый новый волосок на щеках и подбородке, скоблил кожу безопас-ной бритвой. Выходило так, что для своих ровесниц казался он слишком молод и на по-пытки познакомиться те только презрительно фыркали и воротили от "малолетки" носы. Женщины же постарше, с опытом, но без мужей, те, наоборот, от Витюши млели, встре-чали с распростертыми объятиями, любовь его принимали без особых выкрутасов, просто и откровенно, ценя редкий подарок жизни, будто дар божий случайно выпавшей бедной бабе. Но даже в любви, пусть невольно, согласно природе своей, истосковавшись и по мужику, и по дитю, всерьез за взрослого любовника не считали. Жалели взрослые бабы Витюню, проявляли к нему некие материнские, нерастраченные инстинкты, подкармлива-ли сладостями, вздыхали украдкой, когда уходил конфетки и шоколадки в карманы буш-лата совали словно малышу в гости пришедшему.

Перечитав в свободное от вахт и службы время массу библиотечных книг про боль-шую любовь, про высокие чувства, про прекрасных романтичных тонких юных дев с зо-лотыми волосами, тонкими талиями, синими глазами и пушистыми ресницами Воронец о мечтал совсем о другом. Но то в мечтах, а в жизни получалось так, что вроде и дела у него на любовном фронте обстояли количественно получше чем у других, но чувства настоя-щего ни к одной из своих знакомых пассий он не испытывал. Поедом ела моряка неуто-ленная жажда большой и сильной любви. Словно наваждение какое, мечтал о ней в лю-бую свободную минуту. Вот и ждал он встречи со своей неведомой, но заранее до безумия любимой девушкой, верил в неё, стремился к ней ежедневно и ежечасно. И никто из под-чиненных ему моряков, никто из дружков тихоокеанцев и амурцев не ведал Воронца раз-двоенного душевного состояния. Одним виделся Виктор в облике строгого, требователь-ного по службе младшего командира, другим – представлялся душой общества, свойским парнем, любимцем женщин, донельзя удачливым ловеласом. А каков он действительно, он и сам толком еще не знал ...

Ориентируясь на звуки музыки, добрался Воронец к заветной цели. Но, вклинившись в толпу, окружающую площадку, покоритель морей и сердец немного оробел. На танцах в Пинске большинство женского состава все же составляли лица гражданские, свободные. В крепости, наоборот, гражданских и жило-то, всего ничего, только семьи командного со-става, сверхсрочно служащих и вольнонаемных. Потому основная масса партнерш являла собой девушек военных, и у большинства из них, в петлицах знаки отличия демонстриро-вали морячку число треугольников или равное его старшинскому шеврону или вообще лейтенантские кубики.

Красивая певица пела с эстрады о любви, о неведомой в наших умеренных краях пыл-кой латиноамериканской страсти, о высоком и красивом чувстве. Воронец продвинулся вперед, с некоей гордостью ощущая, как толпа защитного цвета расступается перед ним в безмолвном почтении. Впрочем, это дело привычное, люди сухопутные всегда испытыва-ют некий трепет и интуитивно чувствуют превосходство моряков, один только вид кото-рых необычный, неординарный, в черной форме, с голубыми полосами тельняшки в раз-резе форменки, с золотыми якорями, с синим, просоленным штормами, выцветшим под тропическим солнцем гюйсом на плечах. Моряк у прочих сословий вызывает невольную зависть и непреодолимую тягу с дальним странствиям, тропическим штормам, циклонам, девятым и прочим валам. Одним словом к местам, где морские души чувствуют себя сво-бодно и уютно. Хотя и мокрые с головы до ног, но куда как боле романтические, чем, скажем, прозаический пехотинец, накрывшийся с головой плащ-палаткой под дождем в залитой водой окопе. От этакого ощущения превосходства плечи Воронца непроизвольно шире расправились сами собой, взгляд стал еще более загадочным, вид – неприступнее. И даже сам он вроде пару сантиметров в росте прибавил, возвышался мичманкой над пилот-ками и фуражками как некий новый Гулливер

Вдруг словно на стеклянную стену наткнулся, чуть не споткнулся на ровном месте Во-ронец. И как не онеметь, не застыть на месте парню ведь увидал он неземную красавицу, что шла прямо на него, раскинув руки, с радостной и счастливой улыбкой на глазах. И во-лосы у красавицы оказались словно из снов Виктора золотые-золотые, и ресницы пуши-стые, и глаза синие. Он сделал навстречу шаг, уже и руку к мичманке вскинул, собираясь по всей форме представиться, на танец шикарным жестом пригласить примерился, да конфуз вышел. Прошла красавица мимо онемевшего от такого расклада Виктора, мимо стоявшего рядом незнакомого, но тоже весьма обалдело вслед девушке смотревшего сер-жанта пограничника в зеленой фуражке и со значками разными на широкой груди. Про-неслась не заметив таких героических парней и прижавшись, охватив руками замерла на груди некоего молодого человека в отличного кроя командирских галифе, шикарных хро-мовых сапогах, но вместо гимнастерки одетого в весьма легкомысленную белую граждан-скую тенниску с короткими рукавами.

- Уводят! Уводят! Ну, на глазах уводят мечту мою! – Словно белка в колесе мысль в голове Воронца заскакала, ноги незамедлительно сами собой тело в сторону сладкой па-рочки понесли, а руки на ходу в кулаки сжались. Не успел опомниться Воронец, как очу-тился рядом с девушкой.

- Эй, ты чего, морячок? Чего такой нервный? – Спросил тип в тенниске. Видимо, ника-кого особого душевного трепета перед взъерошенным, к бою готовым морячком этот су-губо сухопутный тип не испытывал.

- Не, ну, кто ты такой? – Только и нашелся Воронец, вспомнил первое, что пришло на ум, что выскочило словно чертик из памяти, из подзабытого беспризорного детства. – Ты, чего это к девушке пристал?

- Я пристал? – несказанно удивился тип.

Тут медленно, словно из омута выныривая, повернулась к Воронцу сама виновница происшествия. Обдала взглядом, переходящим от теплого обожания к холодному, ледя-ному просто, недоуменному такому, презрению.

- Станьте как положено, товарищ старшина, когда обращаетесь к старшему по званию. – Резко осадила моряка девушка, вмиг превратившаяся из просто красавицы в обычного лейтенанта медицинской службы хоть и женского пола. Пусть медика со змеями в зеле-ных петлицах, но всё же командира действительно старшего по званию.

Непроизвольно зачесался у Витька затылок от такого афронта, но рука сама полезла к козырьку. – Извините, обознался, товарищ лейтенант! Думал девушку моей персональной мечты встретил, сердце подсказало... Ошиблось сердце! ...

Волшебные, синие глаза под пилоткой немного потеплели. – Да, ошибка вышла. Не ва-ша, выходит, я девушка, товарищ моряк...

- А означает сие простую и ясную вещь. Дуй отсюда на всех парусах, фраерок! – Не-ожиданно цыкнув по блатному, подвел итог разговора разлучник в тенниске.

Блеснул зло глазом на него Воронец, но в драку не полез. Чего уж там. Ясное дело, облом вышел. Лишний он. Значит опять не его это вовсе мечта, а совсем чужая. Но в пер-вый момент так и остался стоять соляным столбом. А красавица нежно-нежно по волосам парню своему провела и тихо-тихо сказала, еле Воронец расслышал:

- Зачем ты так грубо, Андрюшенька? Мальчик перепутал, он вон как засмущался. Не омрачай, не замарай ненароком миг встречи, слишком долго я о нем мечтала, ждала, му-чалась, любимый мой, Андрюшенька.

Услышав такое, Виктор разом из ступора вышел. Действительно – чужая любовь. Ко-зырнул коротко и, повернувшись, вообще хотел сквозь землю на той проклятой площадке провалиться. Но к счастью, этого не произошло. Более того, обернувшись на сто восемь-десят градусов, буквально столкнулся он лицом к лицу с другой девушкой, чуть, правда, пониже росточком, но тоже стройной, светленькой. Очень молодой и, главное, красивой до полного умопомрачения. С серыми, смеющимися, прищуренными дерзко глазками.

- Можно Вас, товарищ моряк на белый танец пригласить? – С вызовом произнесла, прямо в глаза глядя, красавица и за руку взяла смело. Витюню от всего пережитого словно паром обдало. Аж испарина пробила. Тем более, что это за название такое - "Белый танец" он не знал, а, потому, честно признался. – Не обучен я, товарищ младший лейтенант ме-дицинской службы, белому танцу. Никогда не танцевал. Не приходилось.

- Ничего, я научу. – И выхватила, выбрала, вытащила на площадку. А там, среди тан-цующих пар закружила, повела в танго твердо и властно, как раньше сам Воронец вел партнерш. Девушка молчала и улыбалась прикрыв глаза, словно думала о чем-то своем, заветном. Потаенном. Нежно и уверенно сжимала большую работой распластанную ла-донь старшины своими сильными, маленькими, теплыми пальцами с коротко острижен-ными ногтями старшей хирургической медсестры. Другую ладошку доверчиво на плечо форменки положила.

- Виктор Воронец. - Коротко, немного натужно промолвил морячок, а сам подумал: "Может, ошибался насчет синих глаз? Может серые они у моей мечты?"

- Валя Малыхина. – Представилась девушка после первого танца, но сама с площадки не ушла и Воронца придержала, не пустила. Так до последнего звука музыки все они вме-сте и прокружились. Никому уж Валя Виктора не отдала даже на один танец. Не заметили, как и время пролетело. Когда музыка стихла Виктор, как разумеющееся дело, пошел про-водить Валю. В аллее он, нарочно придержал шаг, отстал от основной массы людей, и она, повернувшись, глаза в глаза, неожиданно сказала, - Во сне ты мне привиделся, Витенька. Я тебя всю жизнь искала.

... В один момент, словно у всех присутствующих время увольнительных разом ис-текло, заспешило, замельтешило, разлетелось словно листья осенью, на ходу прощаясь и договариваясь о новых встречах, еще минуту назад веселое, беззаботное людское сообще-ство. Зашуршали шаги, загремели сапоги по каменным дорожкам, ведущих людей в раз-ных направлениях, одних к ДОС - домам командирского состава, других к островам, ка-зармам, казематам, госпитальным корпусам... Прошли и затихли шаги в перспективах темных аллей. В торжественной тишине, при свете луны словно занавес в театре теней, опустилась ночь на старую крепость.


Глава 10.

Старшина Илья Свидлер. Секретный отдел особых инженерных операций Разведы-вательного Управления Генштаба РККА.
Город Брест. Суббота, 21 июня 1941 года.


Мало кто из присутствовавших в тот субботний вечер на танцплощадке военных лю-дей приметил скромно присевшего в углу садовой скамеечки не первой молодости стар-шину с черными петлицами железнодорожных войск. Ничего примечательного из себя человек не представлял - среднего роста, с короткой прической, с волосами того мужского цвета, что зовется "перец с солью". Правда, соли уже накопилось изрядно, больше, чем оставалось перца. Сидел старшина спокойно, вольно облокотившись на щедро крашенные зеленой масляной краской рейки сиденья, покуривал понемногу "Беломор". Когда мимо проходили старшие по званию командиры, четко, но без излишнего рвения и поспешной прыти вставал и заученным движением механически подносил руку к фасонистой, явно не со склада вещевого довольствия полученной фуражке с черным бархатным околышем. Благодушно улыбаясь отвечал на приветствия младших по званию. Словом, самый за-урядный старослужащий, этакий сверхсрочник, патриот ротной каптерки и кудесник ве-щевых и продовольственных аттестатов.

Впрочем, опытный наблюдатель отметит непременно, что и материал гимнастерки у старшины командирский, и галифе явно по заказу шитые, и фуражка из ателье, и сапоги, хотя и не новые, хорошо по ноге обношенные, тоже произведение незаурядного сапожно-го искусства. Портупея командирская, ремень добротной кожи со звездой литой. Под формой скрыто не раз и не два хирургами заштопанное, но по-прежнему сильное тело. Те-ло старшины, напрочь лишенное избыточного жира, закаленное и тренированное, в любой момент способно без особых возражений по приказу хозяина пройти и пробежать за ночь с приличным грузом взрывчатки за плечами километров сорок по самой, что ни есть для прогулок не приспособленной местности.

Нашелся глазастый лейтенант, начальник комендантского патруля. Подошел с двумя красноармейцами, честь отдал, представился по уставу, документ попросил предъявить. Прочитал, вскинул глаза удивленно, откозырял вежливо. Хорошего отдыха товарищу старшине пожелал. Дальше пошел. Старшина книжечку в нагрудный карман спрятал, на пуговку аккуратно застегнул. С обладателем такого документа, пусть и пребывающего в скромном старшинском звании, у пехотных лейтенантов связываться охоты не наблюда-ется. Совершенно серьезная книжечка у старшины... И специальность удивительная, штучная – "диверсант-подрывник". Только вот об этом в книжечке красной записи не имеется, никто посторонний об этом не знает, и узнать права не имеет.

Старшина Илья Свидлер отдыхал. Весь сегодняшний день он провел в оказавшихся напрасными хлопотах и закончил с заранее предсказанной старым другом, тезкой и дол-голетним начальником неудачей. Теперь все возможные, запланированные и непредви-денные дела уже потеряли всякий смысл, потому он плюнул на обнаруженное головотяп-ство, исправить которое не в его силах, и пришел в парк расслабится. Решил старшина отдохнуть, выпить пива и послушать напоследок музыку. Танцевать, естественно, не со-бирался, во-первых, настроение далеко не танцевальное, во-вторых ... Это самое "во-вторых" расщеплялось на множество самых разнообразных причин и следствий, пунктов и следовавших из них выводов. Одно самым невероятным образом вытекало из другого, це-плялось за третье, порождало четвертое. И так от самого момента рождения в маленьком городке, расположенном недалеко от Севастополя, где отец Ильи обосновался на первых порах в качестве часового мастера, а с течением времени плавно присоединил к исходно-му титулу еще звание городского механика, потом - специалиста по швейным и пишущим машинкам, наконец – классного и недорогого сапожника. В общем, мастера на все руки и на все случаи жизни. Если кто-то посчитал, что папа Илюши стал таки миллионером и решил ему немного позавидовать, так он опять глубоко просчитался.

Деньги как приходили, так и уплывали, просачивались между пальцами, сквозь дырки в карманах. Единственным драгоценным металлом в доме всю жизнь оставались лишь золотые руки и сердца его обитателей. Да, их золотые сердца, ибо с сердцами из других, более тугоплавких материалов золотишко давно звенело бы в кошельках обитателей до-мишки, а не перетекало в чужие портмоне. Не унывал отец, просто-напросто не представ-ляющий себя в роли зажиточного человека, живущего скучно и постно, копящего деньги, не помогающего близким и дальним, друзьям и знакомым. Не грустил и сын. С восторгом и обожанием следил он за руками отца, за медные грошики возрождающими к жизни ста-ренький хлам, что составлял бесценное хозяйство живущих по соседству жен моряков и рыбаков, отставных боцманов, заштатных подпоручиков по Адмиралтейству, рабочих су-доремонтных верфей и прочей неказистой пролетарской публики. Случалось мастеру ре-монтировать иные, дорогие, красивые вещи зажиточной, благородной публики с "чистого" конца города. Ремонтировал безотказно, но в оплату принимал такие же смешные денеж-ки, что и от бедняков. Считал для себя неэтичным брать с одних людей больше чем с дру-гих, ибо все для него были абсолютно равны и одинаковы. Ну, а если сам господин поли-цейский при шашке приносил на ремонт от его благородия полицмейстера пишущую ма-шинку из околотка или прохудившуюся кастрюлю от мадам жены полицмейстера, то об оплате вообще разговор не шел. Оплату в этом случае просто мастеру никто не предлагал. Другой, может, и загрустил бы, загоревал, но не тот человек старый мастер. От работы, от чувства победы над очередной механической головоломкой отец Ильи оказывался ис-кренне и полно счастлив, просто и чисто радовался творческому процессу. Так веселилось сердце, что низменные вопросы оплаты вообще переставали интересовать.

В городской школе приравненной к реальному училищу Илью учили бесплатно, как ученика талантливого, но малообеспеченного. Вздыхали, но оплачивали бедняжку денеж-кой от щедрот господ благодетелей и благотворителей, список коих инспектор классов с придыханием и восторгом в глазах прилюдно зачитывал перед всеми соучениками и пре-подавателями. От позорища такого уши Илюши горели, голова к полу клонилась, тело ис-текало неприятно пахнущим потом, но деваться Илье некуда, денег на оплату у папеньки нет, а есть, зато заветная мечта, увидеть сына ученым человеком, и крепко пожать ему ру-ку после окончания Университета. Приходилось терпеть. Не попал он в Университет, война началась. Вместо студиозов загремел в саперы, или, как их тогда называли в "инже-неры" и провел на фронте безвылазно все четыре года империалистической бойни. Снача-ла траншеи копал, дороги отлаживал, проволоку на колья тянул, но потом, прознав про уникальную способность солдатика возрождать к жизни различные механизмы, стали гос-пода начальники ему серьезные дела поручать с оружием связанные. То пистолетик тро-фейный их благородию починит, то бинокль, в котором изображение двоиться-троиться начало, в нормальное состояние приведет. Случалось пулемет умельцу притащат, у кото-рого один перекос ленты за другим идет в самый горячий момент боя, или телеграфный аппарат, или телефонный. За все брался, все чинил. Сначала чинил, потом – взрывать пристрастился.

Война потихоньку переползла из маневренной в позиционную, фронты пошатались, подергались и раскорячились, застыли. Словно раковыми метастазами опутала мировая бойня планету петлями и кольцами заграждений Бруно, паутиной колючей ржавой про-волоки, провисшей на кольях вдоль траншей и окопов. Окостеневшими руками мертвецов зажала в ледяных горстях напичканную железом землю. Разбросала сыпью синих и крас-ных пятен и линий на штабные карты. Противостоящие стороны вгрызались в грунт, кто лопатами и ломами, кто паровыми экскаваторами. Противники забрасывали друг друга тяжелыми снарядами путиловских и крупповских заводов, поочередно душили газами за-водов химических, пытались давить гусеницами танков, колесами броневиков, резать и колоть плоскими или трехгранными штыками, рвать гранатными осколками, нашпиговы-вать свинцом пулеметных очередей.

В тайне от чужих глаз, по обе стороны траншей накапливалась серые или зеленовато-мышиные толпы живой силы, складировались горы снарядов, устанавливались шеренги орудий и иных средств ведения боя. Генералы, посчитав, что собрано достаточное количе-ство свеженького убойного материала в виде относительно целых и способных к различ-ным уставным телодвижениям немецких, русских, австрийских, мадьярских, чешских и прочих солдатушек, бросали их пачками в бой. Гнали в атаку, на прорыв укреплений, траншей, проволочных заграждений. Заваливали тушами коней и трупами людей рвы и канавы, запруживали вместо переправ русла речушек и болотистые низины.

Русские войска чаще оборонялись, немецкие чаще наступали. Подданные императора Вили, рвали оборону верноподданных императора кузена Ники, щедро засыпали траншеи, окопы и блиндажи противной стороны тяжелыми снарядами, поливали пулеметным ог-нем, обкуривали облаками горчичного газа. Им отвечали жиденькими залпами из туль-ских трехлинеек, из ижевских трехдюймовок и всегда сдобренным от полной безнадеги отборным и всегда имеющимся в достаточном количестве русским матом. Этого хватало. В остальном отвечали скупо, экономно. И хотели бы артиллеристы помочь пехоте, но не могли. Снарядов и патронов не хватало. Умные головы во главе с Царем-батюшкой в рос-сийском Генеральном штабе и Военном министерстве готовясь к войне как обычно про-считались раз в сто, а потому атаки германцев солдатушки бравы ребятушки по заветам Александра Суворова отбивали по большей части штыками и прикладами.

В те дни впервые Свидлер случайно услышал рассказ начальника дивизионных ин-женеров о минах заграждения. Зло матерясь, рассказывал подполковник начальственному собеседнику о том, как широко союзники используют фугасы и мины на Западном фрон-те, но, как сие обычно случается в России, мин этих в российской армии до сих пор прак-тически не имеется в наличии. А ведь британцы и французы использовали опыт не только бурской войны, но и то как успешно мастерили и применяли русские умельцы подобные устройства со времен Севастопольской обороны и защиты Порт-Артура.

Однажды ночью немецкие разведчики бесшумно подобрались к русской траншее и те-саками с зазубринами на лезвиях, чтобы удобнее кишки пороть, вырезали спящий там взвод. Дело это сильно задело Илью за живое, посидел, покумекал и предложил вместо отсутствующих фабричных минных заграждений ставить перед окопами самодельные взрывные устройства, сконструированные из имевшихся в наличии отечественных и тро-фейных гранат. Подполковник покрутил ус, посмотрел набросок на листке из тетрадки и дал добро на пробу. Разрешил поставить заграждение в месте, где наиболее часто повади-лись наведываться германцы.

Несколько дней после установки заграждения все шло тихо и мирно. Илья уже и вол-новаться устал. Три ночи напролет почти не спал, три дня почти ничего не ел, не терпе-лось узнать результат, всё прислушивался, не начнут ли срабатывать самоделки. На чет-вертую ночь – заснул сном праведника и самое интересное, естественно, проспал, хотя та-рарам вышел изрядный. Подорвались на его минном поле германские вояки, да так удач-но, что ни один не ушел, не уполз обратно. Кого убило, других сильно поранило. Получил за это дело рядовой Свидлер солдатскую медаль на Георгиевской ленточке и лычки еф-рейтора. Потом бои, отступления, взрывы дорог и мостов, устройства завалов, ранения, награды, повышения, госпитали. В госпитале встретил Илья и известие об Октябрьской революции.

Естественным следствием перемены власти оказалось для Ильи лишь то, что снял он погоны с лычками старшего унтер-офицера, медаль и крестик с георгиевской муаровой ленточкой. А вот мирным трудом заняться не пришлось, закрутило военное, инженерное дело и оказался Свидлер в отдельной саперной роте стрелковой Энской дивизии. Чуть позже него, отлежавшись после ранения в госпитале, в саперную роту оказался зачислен вместе с друзьями и тезка по прозвищу "Старик". На первых порах Илья отделенным у него был и основам саперных наук учил. Затем множество раз сходились и расходились дороги двух саперов. При каждой следующей встрече старшина так и оставался в одном и том же звании, а вот тезка получал новое, более высокое. Впрочем, на дружбу двух сапе-ров-подрывников это неравное положение дел никакого влияние не оказывало.

Старшина Илья служил инструктором минного дела в 4-й Воронежской военно-инженерной школе, когда его друг учился там же курсантом. Привинтив два кубика в пет-лицы, став красным командиром и членом ВКП(б) Старик получил назначение в Коро-стенский Краснознаменный железнодорожный полк. Старшина остался старшиной и в партию не вступал, хотя и тянули его как одного из лучших младших командиров и от-личного специалиста. "Я, товарищи, по малограмотности своей, партийцем пока не досто-ин становиться". – Отбивался Свидлер от наскоков комиссара. – "Но, не сомневайтесь, я убежденный беспартийный большевик!". Тому крыть оставалось нечем, отставал от Ильи. Оставлял в покое, но через некоторое время вновь, предлагал то на курсы комсостава от-править, то кандидатом в партию вступить. Если бы к нему в двадцатые годы обратились, то, может, он еще и задумался, даже возможно и вступил бы в Партию, хотя и не очень доверял красивым словам. Фразы, пылко произносимые малограмотными, но искренними комиссарами не находили логического обоснования в тех умных теоретических трудах теоретиков марксизма, что пытался читать Илья. Мудреные слова толстенных книг – по-чему-то очень слабо увязывались с реальной жизнью и не вызывали у него доверия. Пред-почитал старшина верить не словам, а делам. Вот и выжидал, что выйдет в конечном счете у большевиков.

С конца двадцатых годов революционная ярость перебурлила, перекипела во многих партийцах, штормовые ветра пустили вдогонку истории лишь слабенькую рябь. Быт по-степенно и неуклонно довлел, превращая бушующий океан идей и страстей в покрытое мелкобуржуазной ряской застойное болотце обывательского благополучия. Партмакси-мум приказал долго жить, и на его месте выросли цепочки различных персональных при-вилегий, персональных дачек, закрытых распределителей, специальных санаториев. О делах этих вроде бы и знать никому не полагалось, но ведь от глазастого народа ничего не укроешь, все видит, все знает, но помалкивает. Под эти дела число искренне верящих в коммунизм большевиков уменьшалось пропорционально росту числа портретов усатого малословного вождя. Коему причиталось подавляющее большинство разнокалиберных здравниц, приветствий, восхвалений. Стань Илья коммунистом и командиром, волей не-волей и ему пришлось бы в этом хоре если и не петь, то уж точно рот раскрывать в общем хоре. Холуев же старшина органически не переваривал и становиться одним из них не же-лал. Ничего не оставалось - лишь наблюдать со стороны, как превращалась ВКП(б) в от-лаженный механизм по воплощению в жизнь идей товарища Сталина и его неустанного прославления. Одно утешало, служил не товарищу Сталину и, уж тем более, не тонкоше-им его вождям. Служил Родине и её народу.

Оставался Илья старшиной, в те веселые, яростные, шипучие, словно искристое крымское вино годы, когда другие, ничуть не лучшие и не худшие чем он сам, меняли в бешеном темпе треугольники на кубики, кубики на шпалы, шпалы на ромбы. Множество карьер делалось в те годы в Красной Армии, в партии, но потом большинство из карьери-стов очень плохо заканчивали. Разлетались их жизни в пух и прах, словно от прямых по-паданий тяжелых снарядов. Илья же все больше с железками, со взрывателями, с толовы-ми шашками и прочей гремучей и опасной для жизни ерундой дело имел,. Казалось сто-роннему наблюдателю, что рисковал мастер ежедневно более других, но благополучно пережил в малом старшинском чине многих на первый взгляд гораздо более благополуч-ных однополчан и сослуживцев.

Жизнь гарнизонная протекала неспешно, уныло и постепенно надоедала своим однооб-разием. Но тут наскакивал тезка, не забывавший о старом товарище, и при первой воз-можности вытаскивал на дела веселые и отважные в места весьма неспокойные и для фи-зического здоровья опасные. Довелось Илье вместе со Стариком выпаривать динамитные заряды из минных труб под мостами, во время инспекции Якира, связанной с укреплением пограничной полосы. Позже ежовские костоломы припомнили это совместное времяпре-провождение с опальным "врагом народа" всем рядом за делом и без дела крутившимся. Ну, а со старшины сверхсрочника какой спрос? О нем даже и вспоминать не стали. Слов-но не четырьмя в ряд треугольниками, а шапкой невидимкой прикрыт. Тогдашних лейте-нантов тягали на допросы, из частей по всей стране выдергивали, а старшины вроде и не было там, хотя именно ему лично Якир благодарность объявлял, и руку жал. Пронесло.
Отправили Старика преподавать минное дело партизанам по приказу тогдашнего ко-мандующего Киевским Округом. Учил диверсантов мосты рвать, железные и шоссейные дороги в тылу врага разрушать, отсекать голову противника от поганого туловища. Иона Эммануилович Якир с курсантами лично беседовал. Правильные слова говорил, товарища Ленина цитировал партизанским вожакам, то есть будущим руководителям битвы во вра-жеском тылу. Мол, - "Партизанские выступления не месть, а военные действия!". Стар-шина Свидлер служил в качестве техника-инструктора в мастерской-лаборатории, где по личному указанию Э. Якира Старик разрабатывал с товарищами образцы мин, наиболее удобных для применения в партизанской войне. Изготавливал и "угольные" мины, неот-личимые от обычных кусков угля, но с динамитной начинкой внутри. Забросит ничего не подозревающий кочегар лопатой такой гостинец вместе с обычным антрацитом в топку и, поминай, как звали, взлетит паровоз ко всем чертям вместе со шпалами и рельсами, а за-одно и остальной состав под откос потянет. Много всяческих полезных и занятных шту-ковин они в то время придумали. Многому из придуманного курсантов научили, многое и сами узнали нужного и жизненно важного для диверсантов. Например научились пользо-ваться и ремонтировать оружие всякого рода, состоящее на вооружении почти всех армий мира. Так изучили, что не только с первого раза могли в ход пускать, но и разобрать с за-вязанными глазами, неполадку устранить и снова собрать к бою уже готовое.
Стал Старик диверсантом и старшина следом за ним в диверсанты подался. На учени-ях в тридцать втором году, проходивших на территории Ленинградского военного округа вместе на парашютах во "вражеский" тыл опускались, мосты и дороги условно рвали, языков в плен захватывали. Тогда кто-то из начальства впервые их спецназовцами назвал, оговорился, должно быть. Но оговорка эта в душу начальника Разведывательного Управ-ления Красной Армии запала, запомнилась жестким, непреклонным произношением. И пошла гонка! Следом за военной разведкой и доблестные чекисты кинулись готовить спецназовцев, минеров, диверсантов и парашютистов. Две школы учили бойцов специ-ального назначения для РУ и одна, большая в Харькове, на Холодной горе, для ГПУ. Хо-рошо готовили, без дураков, даже на аэропланах учили летать. И ребята там занимались отличные, пламенные революционеры, добровольцы, романтики... Пришло время, и сги-нули все. Пропали бы под той косой, и оба тезки, работавшие в 1933 в РУ у Сахновской, но Бог, в которого ни один из них не верил, не выдал и на этот раз. Старика отправили на учебу в Военно-транспортную Академию, а старшину – в железнодорожные войска, бязе-вые рубахи и портянки пересчитывать. Он и считал спокойно и с достоинством, со счета не сбивался. Почему бы и нет? Старшина – он на все дела мастер. Рвать – так рвать. Руч-кой по ведомости – можно и так.
Из Академии Старика выпустили по первому разряду и с наградными часами, но в специальные части, как очень надеялся, он до зубов вооруженный военными науками не попал. Умные головы его на более важный участок фронта кинули - дорогих и уважаемых гостей из Ленинградской железнодорожной комендатуры в Московскую провожать, биле-тики организовывать, быт налаживать. Вот и получилось, что просидели тезки-диверсанты три года один в ротной каптерке, другой возле билетной кассы без всякой пользы и толка. Слава богу, что от жизни такой не взбесились и из рядов РККА не пода-лись на вольные хлеба.
Вскоре они понадобились. Пришло их время, когда над всей Испанией затянуло туча-ми чистое небо. По сигналу генерала Франко полетели из Германии в Марокко транс-портные Юнкерсы Ю-52 легиона "Кондор" с мятежными войсками. Запылала гражданская война. Первым в мягком международном вагоне вполне легально перебросили через шесть границ в Испанию под псевдонимом "Вольф" Старика шикарном костюме и шляпе. Ну, а тот, осмотревшись, следом Илью вытребовал. Свидлер прибыл, как и положено по его небольшому старшинскому званию, менее комфортно, в трюме, вместе с партией тан-ков и самолетов на теплоходе "Комсомолец".
Так они, в Испании пережили весело и приятно основные, проклятые годы "ежовых рукавиц" Николая Ивановича. Воевали с мятежниками, пускали под откос поезда с италь-янскими фашистами, с марокканскими кавалеристами и с немецкими летчиками. Годы, когда подготовленные ими бесценные кадры бойцов-диверсантов, доблестные чекисты частью выстрелом в затылок прикончили, частью, после пыток, отправили в северные ла-геря, "лагерной пылью" тундру удобрять. Впрочем, об этом в Испании они не ведали, а если бы узнали, то, может, и жизнь их сложилась по другому. Кто знает, не оказались ли бы в этом случае неразлучные друзья по одну сторону океана с веселым и весьма интерес-ным в общении американским писателем Хемингуэем? Генерал Орлов, из соседнего с РУ ведомства, узнав о процессах и арестах сослуживцев и начальников между прочим так по-ступил. А ведь тоже солидный профессионал и классный разведчик. Но, по большому сче-ту, кто из коллег мог в него пальцем ткнуть, обвинить, камень бросить? Никого из своих не сдал, семью сберег. Между делом самому Хозяину пригрозил некими архивными бу-мажками, несущими разрушительный заряд побольше, чем иная мина замедленного дей-ствия. Все события ждали диверсантов-спецназовцев впереди, а в Испании дни и ночи проходили в вылазках за линию фронта, в подготовке все новых и новых бойцов из испан-ских, американских, немецких, итальянских и иных разноплеменных товарищей интер-бригадовцев. Старшина преподавал саперное дело, лаборантом помогал, во вражеском тылу надежно прикрывал боевую группу, в собственном тылу обеспечивал сносный быт. Работа спорилась, шла настолько успешно, что к концу испанской гражданской войны их диверсионная партизанская группа, при выезде на первые задания умещавшаяся вполне комфортно в четырех легковых автомобилях, разрослась и превратилась в 14-й партизан-ский корпус трехтысячного состава.
В тридцать седьмом Старика-Вольфа затребовала Родина. Первым делом потащили диверсанта на допрос к "соседям в ведомство небезызвестного Николая Ивановича Ежова. Еле успел Старик на родную землю с вагонной подножки ступить. На Лубянке в глаза стосвечовой лампой светили, но допрашивали по первому разу вежливо, пока как свиде-теля. Все же авторитет у Старика-Вольфа таков, что соседи сразу же зубы вышибать и кости дробить не решались, уважали. Старшина в это время еще оставался за Пиренеями, из последних сил с партизанами дух из фашистской сволочи выбивал, потому подробно-сти от тезки только через два года узнал. Вольф, в тот день из-под удара ушел как всегда красивым и единственно верным маневром. Арестовать его не арестовали и с допроса от-пустили в гостиницу. Но Старик от следователя к Ворошилову на прием метнулся и на-помнил Климу, что мол все то, о чем так дотошно у "соседей" выпытывали, делал он с благословения, одобрения и по прямому приказу "Красного маршала". Ворошилов, надо отдать ему должное, без долгих уговоров трубку снял и «железному» наркому перезво-нил. Говорил авторитетно, уверенно, так. Что сила чувствовалась, потому писклявого гномика, садиста и недомерка Ежова на место быстро поставил. Защитил Клим Вороши-лов Вольфа собственным авторитетом, не дал на растерзание. Более того, в феврале при-своил саперу звание полковника и услал от греха подальше на Центральный испытатель-ный полигон железнодорожных войск РККА, в глушь, в леса, подальше от бдительного соседского ока. Минного и диверсионного спецназа к тому времени в РККА уже вовсе не существовало, а само РУ дышало на ладан, разгромленное подчистую бдительным това-рищем Ежовым под руководством товарища Сталина.
Испанская эпопея подходила к печальному, но вполне логическому концу, задавлен-ная с одной стороны "невмешательством" западных демократий, а с другой – потоком войск и помощи от стран с демократией ничего общего не имевших. В результате вчераш-ние мятежники оказались во главе государства, а республиканцы частично в лагерях за колючей проволокой, частично в братских могилах. Илью Свидлера, как и многих других бойцов героического Четырнадцатого корпуса, ни первое, ни второе не прельщало. Дерз-кой атакой диверсанты и партизаны захватили транспортное судно фалангистов и относи-тельно благополучно доплыли к берегам Алжира где сдались на милость французских властей. Французы испанских республиканцев и интернационалистов особо не жаловали и те оказались интернированы в концентрационном лагере. Но СССР друзей в беде не оста-вил и все вскоре были различными путями переправлены в Советский Союз.
Старшину, поначалу, прихватили бравые чекисты, но малое не престижное звание, со-всем смешной старшинская должностишка, с которой убыл сей фрукт в заграничную ко-мандировку не сулило славы, наград и повышений. В троцкизме и уклонах замечен стар-шина не был. Потому вышвырнули Илью-мученика вновь в железнодорожные войска на старую старшинскую должность, портянки перебирать. Не желали доблестные рыцари щита и меча после маршалов, генералов, комкоров и командармов разнообразных, после членов ЦК и партийных секретарей от московских до районных, руки о жалкого беспар-тийного старшину марать. Не тот масштаб, товарищи! Не тот, серьезного дела на стар-шинских треугольниках не сварганишь.
В каптерке Свидлер недолго просидел. Слишком усердного Николая Ивановича това-рищ Сталин, ни в чем прямо не обвиняя, перевел с должности всемогущего наркома Внутренних дел, на никчемную должность наркома то ли связи, то ли речного флота. Ни в том, ни в другом наркомате, бедный пьяненький Николай Иванович появиться и практи-чески проявить себя не смог и не успел. Первым делом люди Лаврентия Павловича, при-шедшего на смену Ежову, деловито провели чистку родного ведомства. Быстренько пере-били выдвиженцев опального Наркома. Коленьку Ежова, бывшего "железного" наркома, хлюпающего кровавыми соплями меж размозженных костей бывшего носа сначала до по-лусмерти били сапогами. Избитого, поддерживающего ручонками сваливающиеся без ре-мешка галифе, изничтоженного поставили над стоком у стены туалета и пристрелили вы-стрелом в тщедушный затылок. Трупик сожгли вместе с другими бедолагами в закрытом на «специальное» обслуживание крематории. Сожгли и решили, что более ни слуху, ни духу от товарища Ежова на земле не осталось. Школьники прилежно вымарали очередной презренный лик из учебников, вырвали обложки с тетрадей, вырезали из фотографий. Только однажды товарищ Сталин мимоходом обронил в разговоре - "Товарища Ежова наказали".
Примерно в это время в гарнизонной библиотеке Илье на глаза попался шикарный исторический том с фотографией, посвященной открытию канала Москва-Волга. Фото это видал он до отъезда в Испанию и помнил прекрасно, что крайним справа стоял у мрамор-ного парапета неказистый заморыш в форменном плаще со знаками различия Комиссара НКВД в петлицах. Теперь на месте сгинувшего комиссара плескались волны. Остался Сталин, стоявший засунув руку за отворот кавалерийской шинели. Привычно заполняли задний план непременные Вячеслав Молотов и Клим Ворошилов. А Ежов исчез. Больше объяснений не требовалось.
Не успел Николай Иванович Ежов освоиться в аду, как о старшине снова вспомнили. Аллюр два креста! Вызвали по тревоге рассыльным из каптерки в штаб, выписали пред-писание о переводе мастером-лаборантом на Испытательный полигон в подчинение пол-ковнику Вольфу. Выдали Илье проездные документы, вещевой и продовольственный ат-тестаты и через три дня тезка, довольно улыбаясь, приветствовал старого диверсанта в кабинете начальника полигона.
Среди лесов и озер кольцом пролегло уникальное железнодорожное полотно длиной в восемнадцать километров, с мостами и стрелками, с перегонами различного рельефа. Места хватало и диверсанты резвились в полную силу. Не осталось, пожалуй, ни одного элемента пути который бы успешно не заминировали и взорвали. После взрывов полотно дороги добросовестно восстанавливалось. По итогам взрывных и восстановительных ра-бот писались наставления, опыт обобщался и выводы направлялись в войска. Полковник Вольф наработал столько материала на тему "Как сначала на шесть месяцев выводить коммуникации врага из строя, а потом за короткое время их восстанавливать", что хватило для кандидатской диссертации. Илья помогал чем мог, отвергая между делом лестные предложения о присвоении более серьезного воинского звания. Теперь уже и новый, до-полнительный аргумент использовал: "Мол, смешно же товарищи! Не желаю оказаться самым старым в РККА младшим лейтенантом, давайте сразу подполковника!". Но, под-полковника Илье никто не предлагал, потому оставляли старшиной.
1-го сентября 1939-го года гитлеровская Германия атаковала Польшу. 17-го сентября правительства в Польше уже практически не существовало. Сопротивление немцам ока-зывали лишь разрозненные части и подразделения польской армии, не имеющие связи с вышестоящими штабами. Только убедившись, что песенка Речи Посполитой спета до по-следней трагической ноты Красная Армия выступила в Освободительный поход. Цели на-ступления декларированы предельно четко и ясно, потому в войсками их осознали и при-няли все до последнего ездового – Защита братских славянских народов от немецких ок-купантов, восстановление исторической справедливости и границы СССР. Решительный шаг Сталина обрадовал вчерашних "испанцев". Как и остальные бойцы и командиры РККА они не знали всего сокрытого в анналах тайной дипломатии, а видели лишь оче-видное, лежащее на поверхности. Видели именно то, что желали увидеть, о чем давно мечтали. Впервые со времен Испании советские войска шли вперед, а немцы перед ними откатывались назад освобождая сотни километров захваченной ранее у поляков земли. Тезки понимали происходящее как четкий и ясный намек Гитлеру о том, что его агрессив-ная политика на советской земле не пройдет.
Зимой сорокового опять пришлось друзьям воевать, но вот как бывает, вместо теплой ласковой Испании, попали на занесенный снегами, спеленутый дичайшими, невиданными и нежданными морозами Карельский полуостров. Вспомнили и вызвали на подмогу ди-версантов-взрывников отнюдь не сразу. Вначале большие начальники надеялись финнов по старой привычке "шапками закидать". По той же традиции и план Маршала Шапошни-кова по первому разу отклонили. Предпочли разработанному тщательно плану наброски и наметки Мерецкова. Тот, лихой рубака и неплохой, компанейский парень, оказался на проверку весьма слабеньким стратегом, решившим с финнами покончить силами одного Ленинградского военного округа. "Первый красный офицер" Клим Ворошилов, естест-венно поддержал не заумного штабного теоретика из бывших царских офицеров, а понят-ного и простого, родного, пролетарских кровей хлопчика. Затевая войну начальники рас-считывали на по обыкновению мягкую зиму, когда и грунт прочен и мороз особенно дей-ствиям войск не мешает. Но, как издревле водится вмешалась природа. Ударили морозы, установилась рекордно низкая температура, а войска остались без полушубков и валенок. Сколько из-за дуболомов разных чинов и рангов людей полегло, пока вновь к плану Бори-са Михайловича вернулись, один Бог ведает. Но вернулись, слава богу, и войну хоть и с огромными потерями, но выиграли. Политические задачи, пусть и не полностью, но то же решили.
После первых неудач бразды управления войсками крепко перехватил лично Тимо-шенко, тоже стратег прямолинейный, любитель лобовой ломки. Но этот, по крайней мере, армию полушубками, валенками, рукавицами снабдил, порядок элементарный навел. Дела сразу пошли на лад и наступление возобновилось. Пошли в глубь финской территории. На чужой земле стали слишком сильно досаждать войскам финские мины. Вражеские мине-ры оказались горазды на всякие хитроумные выдумки. Минировали даже трупы собствен-ных солдат, минировали оставляемые красным войскам пригодные для размещения войск деревушки и поселки, минировали дрова, дороги, опушки лесов, мосты и тропинки. Сло-вом, минировали все, что только возможно взорвать. Тогда и оказался востребован опыт старшины и полковника. На все хитроумные вражеские ловушки находили старые опыт-ные саперы противоядия. Применили, например, финны необычной конструкции проти-вотанковую мину в металлическом корпусе. Пришлось потрудиться и соорудить из двух финских трофейных котлов специальную паровую баню где мину выпарили, обезоружи-ли, разрядили и разобрали. Инструкцию по разминированию в инженерные войска фронта выслали всего через сутки после обнаружения нового типа мины.
К концу февраля прогрызли советские войска первую линию укреплений линии Ман-нергейма. В предполье между первой и второй полосами финский снайпер "кукушка" под-стрелил полковника Вольфа, всадил две пули в правую руку. Перевязав друга, тащил его старшина сначала ползком по снегу, прикрываясь бетонными зубьями противотанковых надолб, затем на бронесанях прицепленных за танком по ухабистой, покрытой наледями и изрытой воронками лесной дороге. Дальше санитарным самолетом до Ленинграда. В са-молет и госпиталь Илью не пустили. Старше его по званию люди Вольфа сопровождали. Старшина остался в Финляндии и до самого окончания войны привычное саперное дело честно выполнял. Надеялся, что хоть эта война дырки в теле обойдется. Но не вышло, ра-нило и контузило под Выборгом в марте сорокового буквально за несколько часов до пре-кращения огня. За каким таким чертом послали их в атаку на город, который по договору финны и так должны были в полдень красным сдать, наверное только самому вождю из-вестно. Сдавать до срока хорошо укрепленные позиции враг не захотел и наступавшие понесли тяжелые потери. Илья разминировал очередной сюрприз, когда рядом рванула мина из ротного миномета, счастье еще, что осколками не распластало на кровавые лоску-ты, а лишь густо оцарапало. Очнулся в том же самом госпитале, где после ранения выздо-равливал Старик. В мае обоих выписали со справками об инвалидности, к строевой служ-бе непригодными. Но тут военно-медицинская комиссия явно поторопилась с выводами. Вне Красной Армии ни один, ни другой жизни для себя не представляли, поздно менять то, что в тебя десятки лет врастало, что ни пулей не вырвать, ни скальпелем не вырезать. Первым вернули в строй, естественно, Старика. Утвердили Вольфа в должности началь-ником отдела заграждения и минирования Главного военно-инженерного управления РККА. После ранения первое время правая рука у полковника все равно практически не действовала, а потому и к диверсионной работе готов не был. Но на таком посту руками работать особенно и не требуется. Пост – руководящий. Тут или попусту руками води, или шевели мозгами.
С возвращением в кадры старшины вопросов и проблем у полковника не возникло. Ска-зал, кадровику, что нужен РККА старикан Свидлер, вот и весь разговор. И через несколь-ко дней Илья уже работал в штабе техником по ремонту и настройке, чего-то такого непо-нятного, канцелярского. К счастью, эту канцелярщину в глаза ему никогда видеть не при-шлось. Стал словно запасной парой рук старого друга.
Кабинетные войны здорово от реальных отличаются. Тут вместо крови не противник, а собственные же дуболомы и бюрократы нервы без наркоза вытягивают. Обобщил Старик опыт успешного применения финнами минных заграждений. Записку наверх составил, верил, что его творчество положит конец недооценке красными маршалами минных за-граждений в военном деле. Ошибся, полковник. Лбы маршалов, оставшихся в строю РККА после неправедных трудов Николая Ивановича, в мирное время только бетонобой-ными снарядами и можно было прошибать. Аргументы и факты изложенные на бумаге от них отскакивали и внутрь не попадали.
Нервничали друзья, но рук не опускали. Спешили. Немцы к тому времени уже под Три-умфальной аркой Парижа маршировали, на Эйфелевой башне солдаты Вермахта фотогра-фировались, конвоиры в мышиных мундирах гнали миллионные толпы сдавшихся в плен "пуалю", десятки тысяч плененных британцев, датчан, норвежцев, голландцев, греков и югославов в лагеря военнопленных. Лично господин Гитлер, в Компьенском лесу капи-туляцию гордой Франции принимал. Ножкой от счастья подрыгивал. Многое доносила до Управления военно-инженерной подготовки Главного военно-инженерного управления РККА кинохроника. Давали пищу для размышлений фотографии, газеты. Шла потихоньку и другая информация от немногих выживших старых друзей из Разведывательного Управления, частью чудом уцелевших, частью неожиданно и без особых объяснений из лагерей освобожденных. Очень мало среди разведчиков осталось подготовленных дивер-сантов. Впрочем, воевать товарищ Сталин собирался малой кровью и на вражеской терри-тории. Потому и все ранее заложенные партизанские базы снабжения оказались уничто-жены под корень и мин заграждения маршал Кулик на дивизию всего по несколько тысяч собирался заготовить. Щедро, чтобы на всю войну хватило, если по-настоящему воевать день - другой! Складов с минно-взрывным имуществом возле особо важных объектов в приграничных районах тоже не имелось. Как не имелось в войсках не то что бригад или батальонов, но и рот минеров, знакомых со специальной техникой. Только в железнодо-рожных войсках, заботами Старика еще существовали на правах пасынков команды под-рывников – бывших диверсантов из отрядов специального назначения Разведупра.
Острое предчувствие неминуемой беды не покидало полковника Вольфа ни днем, ни ночью. Бегал он по начальникам, нарывался на неприятности, исхудал, за рукой раненной не следил, лекарства вовремя не принимал. Но к новому, 1941 году дело понемногу сдви-нулось с мертвой точки и пусть не все требуемое, но хотя бы основное начало понемногу поступать в войска. Для непосвященного человека, миллион противотанковых мин - это огромное количество. Но для того, кто просчитал масштабы предполагаемого фронта, что возникнет если война заполыхает от Белого до Черного морей, кто произвел элементарные расчеты минно-взрывных заграждений на пути агрессора, ясно – миллиона мин мало, очень мало. Специальных противопехотных мин - еще меньше заготовлено, инженерных – вообще половина от минимального количества, мин замедленного действия, диверсион-ных и мин сюрпризов - нет вообще. Как нет и танковых тралов и многого иного инженер-ного имущества, необходимого в обороне и наступлении. Генерал Карбышев ситуацию понимал, конструктор Котин – понимал, полковник-диверсант Вольф, тоже понимал, старшина Свидлер - понимал. Все понимание впустую, коту под хвост, если товарищ Ста-лин минным делом не интересуется. Минное дело в круг политических интересов това-рища Сталина не входило. Потому и Маршал Кулик, и остальные влиятельные в армии товарищи, все минно-взрывные идеи Старика, в прокрустову доктрину товарища Сталина не укладывающиеся, встречали в штыки и, хмуро собрав в складки узенькие лобики, на-стырного полковника из кабинетов выставляли.
В один из дней второй половине июня, допоздна засидевшегося в Управлении полков-ника, неожиданно вызвали по тревоге к начальству. Где он провел время до утра сослу-живцам не сказал, но выглядел очень озабоченным, невеселым. На следующий день по-следовал вызов к начальнику военной разведки Генштаба. А 19-го июня Старик, прихва-тив с собой старшину Свидлера в качестве порученца, срочно убыл на учения в Особый Западный военный округ.
На пустынной по раннему утреннему времени привокзальной площади Минска их встретил старший лейтенант из штаба Округа и передал приглашение от начальника ин-женерного управления прибыть в штаб. Собственно приглашение касалось лишь Старика и на Илью не распространялось. Чем обернется визит в штаб и удастся ли встретиться, полковник заранее знать не мог, а договориться и согласовать действия нужно было обя-зательно. При постороннем человеке говорить не хотелось.
- Погуляйте пока, товарищ старший лейтенант, покурите в сторонке. – Приказал Вольф. Подождал пока сопровождающий отойдет на приличное расстояние и подо-звал старшину. Присел на привокзальную скамейку, пригласил сесть рядом. Оглядел-ся. Никого рядом не оказалось. Достал из полевой сумки пакет.
- Временно расстаемся, старина. Дело очень серьезное. Возможно, в ближайшие дни начнется большая война с немцами. А, возможно – не начнется. В Советском Правитель-стве опасаются провокации, но я склоняюсь к мысли, что провокацией дело не ограничит-ся. Тут либо война, либо – мир. Третьего не дано. В этом пакете, выписанное на твое имя предписание с допуском к минным колодцам пограничных мостов Бреста. Сейчас они под двойной охраной и пограничников, и войск НКВД. Причем и за взрыв, и за сохранность отвечают люди из НКВД. Документ подписан самим маршалом Тимошенко, потому, я думаю, проблем не возникнет. Да и вопросы - чисто технические. Мне нужно знать четко, сколько взрывчатки заложено и какова степень готовности к немедленному подрыву. Если пойду я или генерал Карбышев, то чекистское начальство может расценить это как вме-шательство наркомата Обороны в их святую епархию. Взъерепенятся не дай Бог! Пойдет старшина – сошка малая, может и не станут гонор показывать, разрешат взглянуть. А там уже и мы, в воскресенье с утра на машине подскочим.
- Второе. Дошли до нашего Управления слухи, что пограничники задержали диверсан-тов с каким-то весьма странным устройством. Живыми никого из немцев взять не удалось, а устройство в целости и сохранности лежит в сейфе комендатуры пограничного отряда в Бресте, ждет пока его с оказией в Москву перешлют. Постарайся, может там кто из старых знакомцев по Испании или иным местам обнаружится, взгляни не по нашему ли ведомст-ву данная техническая новинка проходит. Кажется мне, что может ящичек с ручками ока-заться устройством для радиоуправляемых мин. Думаю, что решат немцы с началом бое-вых действий дистанционно рвануть наши стратегические объекты в тылу. В этом случае необходимо оперативно искать выход на чекистское руководство и с этой новинкой по-ближе знакомиться, предотвращать диверсии. В воскресенье я с раннего утра буду в Бре-сте. Постарайся к приезду все разузнать, так сказать провести рекогносценировку, раз-ведку боем. Надеюсь, очень надеюсь, хоть и слаба моя уверенность, что до войны успею прибыть в Брест. Если же ... В общем, не мне тебя, диверсанта, учить. Действуй по об-стоятельствам и при необходимости отходи на Кобрин, а в случае его сдачи – на Пинск. Пинск в болотах и пойме рек лежит, танкам Гудериана там развернуться негде, а, кроме того, это база Пинской военной флотилии, моряки ее просто так, за "фук" немцу не отда-дут. Так, что – садись на поезд и поезжай немедленно в Брест. Удачи.
Полковник с лейтенантом убыли в штаб, а старшина на первом поезде выехал в Брест, устроившись возле окна на положенной по чину плацкарте. С собой имел пистолет ТТ в ладной кобуре, вещмешок за плечами да полевую сумку на боку. Но, несмотря на малость багажа, вмещал тот полный набор всего самого необходимого для выживания диверсанта в тылу, что в своем, что во вражеском.
Прибыв в Брест весь субботний день Свидлер провел в беготне. Как-то и предполагал умудренный житейским опытом Вольф, несмотря на серьезный мандат на первых порах старшине-железнодорожнику чины НКВД выказывали ведомственный гонор, но, поизмы-вавшись всласть, допустили к охраняемым объектам. Дело ведь действительно железно-дорожное, мазутное. Пусть настырный старшина посмотрит и убедится в надежности и ответственности органов перед порученным заданием Партии. Убедился, ну их на хрен. Действительно, идеально чисто и абсолютно сухо в минных колодцах. Ничего не угрожа-ло сохранности тротила, динамита и тола, если бы... Если бы этот самый тротил, динамит или тол в положенных местах находился. Убрали его, от греха подальше по команде само-го Лаврентия Павловича, свято верившего, что если товарищ Сталин приказал не быть войне, то и говорить более о сей гадости не стоит. Заложенная загодя в опоры мостов и прочих объектов взрывчатка – источник постоянной головной боли. Не дай бог рванет под эшелоном с товарами для дружественного немецкого народа. Вот тогда уж точно – головы не сносить. А – война? Война – либо будет, либо – не будет. Там разберем и соответствен-но отреагируем. Придет приказ из Москвы – заложим взрывчатку и рванем все к чертовой матери. Не придет приказ - ... Пока же приказа нет, собственное благополучие и спокойст-вие к телу ближе.
Свидлер пытался что-то кому-то доказывать, но его быстренько приструнили, приказа-ли не вякать на старших и, на всякий случай отобрав пистолет и полевую сумку, отправи-ли в комендатуру к пограничникам. От греха подальше. Мол пусть теперь они разбирают-ся. Пограничники, слава Богу, разобрались. Документы, оружие и вещи вернули. Но хит-рый старшина так просто из пограничной обители не ушел, покрутился и нашел таки зна-комого техника специальной связи, которого обучал еще в школе НКВД, что на Холодной горе в Харькове располагалась. Тот все сразу понял, отвел Илью в свой кабинет, завален-ный деталями, приборами, мотками проволоки и паяльниками. Предложил покурить, по-дождать и через некоторое время притащил странную деревянную коробку, под откидной крышкой которой находились три колесика настройки, несколько ручек переключателей, глазки с латинскими буковками и клавиатура, подобная той, что привыкли видеть на пи-шущих машинках. На передней панели иностранное слово "ENIGMA" словно тавро вы-жжено. Нет, на пульт дистанционного радиоуправления минами коробка явно не тянула. Но, судя по тому как отчаянно защищали ее диверсанты, ценность имела немалую. В Мо-скве знающие люди её тайны, несомненно, раскроют и толк из находки выйдет. Знакомый пограничник отнес загадочный коробок обратно в сейф дежурного и вернулся к Илье. Не-много поговорили за жизнь и разговор, словно сам собой свернул на вопрос о войне. Тех-ник в большую войну, следуя логике собственного начальства, особо не верил, но в боль-шой провокации не сомневался. Более того, по секрету сообщил, что слухи в городе среди местного населения ходят о нападении немцев в ночь на воскресенье.
- Не бойся, старшина, пограничники не подведут! На заставах у нас золотые ребята, кремни, а не бойцы. Мы им дадим прикурить, только перья полетят. Без армии обойдемся, собственными силами. На провокацию армейцам поддаваться нельзя, иначе действитель-но большая заваруха случиться может. А так, глядишь, пограничным конфликтом дело обойдется. Напишут дипломаты ноты, поругаются маленько и замирятся еще на пару лет.
Понизив голос, добавил. – Немцам очень нужно туману перед англичанами напустить перед высадкой на Британские острова. Ох, и специалисты же они по таким делам, ох и доки. Нет, Гитлеру палец в рот не клади – оттяпает. Но, мы тоже – не лыком шиты. Това-рищ Сталин эту игру точно просчитал. Заявление ТАСС ты ведь читал?
Илья Заявление ТАСС читал. Но местным слухам поверил больше. Спорить однако не стал. Какой смысл в таком споре? Разговор угас. Дело шло к вечеру. И вечер этот все бо-лее и более представлялся старшине совершенно необычным, последним мирным суббот-ним вечером. Если бы у старого диверсанта имелась семья, то быть может он провел его по иному, но семьей Илья не обзавелся. Считал нечестным при уникальной, не очень мир-ной профессии семьей обзаводиться, связывать собственную кочевую неустроенную жизнь с жизнью жены и, тем более, детей. Не считал совместимой спокойную семейную жизнь со специальностью диверсанта. Хотя иногда и задумывался над тем простым фак-том, что дети у него, скорее всего, имеются. Бегают беззаботно голопузые детишки раз-ных племен и расцветок от Тихого Океана до Гибралтара, не ведая ни имени настоящего, ни фамилии собственного папаши. Любили женщины отчаянного подрывника, и он их любил, что тут поделаешь?
Сидел старый старшина Свидлер на скамеечке. Слушал музыку танго. Спокойно ку-рил папиросу за папиросой. Как положено по Строевому Уставу приветствовал военно-служащих и, отдыхая перед очередной войной, раздумывал о множестве самых разнооб-разных причин и следствий, пунктов и последовавших из них выводов, оказавших влия-ние на течение его собственной жизни. О том, что все же очень славно знать в последний мирный вечер, что бегают его дети по земле, а если уцелеет он в предстоящей кровавой кутерьме, то обязательно выберет время и найдет их всех, всем даст свое имя, всем помо-жет на ноги стать. Когда сковырнет рабочий класс кровавого коротышку Франко, то по-селится Илья в маленьком белом домике на берегу Бискайского залива вместе с Розой, ко-торую помнил лучше всех остальных своих женщин и часто вспоминал по ночам в одино-кой комнате военного общежития. И будут они танцевать знойными испанскими ночами танго...



Глава 11.

Лейтенант медицинской службы Аннушка Кудинова.
Армейский госпиталь. Волынское укрепление. Брестская крепость.

Я сразу узнала Андрюшеньку. И с этого момента не видела уже никого вокруг. На танцплощадке под старыми липами мы остались одни. И еще музыка. Прекрасная музыка танго. Того, самого последнего танго, после которого жизнь раскололась на две неравные части. Одна часть, большая, называлась "До" и оказалось значила для меня очень мало. Потому, что в ней не было Андрюшеньки. Вторая, совсем мала часть звалась "После". В этой "После" произошло столько различных событий, такое множество жутких, невыно-симо печальных, настолько болезненных вещей, что иногда кажется родилась я в это "по-сле-жизни" заново, совершенно иным, вовсе самой себе незнакомым человеком.

До того, странного и страшного вечера я не верила в любовь с первого взгляда, счита-ла это словосочетание обывательской штучкой, рассчитанной на экзальтированных дамо-чек "бальзаковского" возраста или для нежных, к советской жизни не приспособленных кисейных "тургеневских" барышень. С этаким легким цинизмом, покуривая после анато-мички, могла рассуждать о теории "стакана воды" уважаемой товарища Коллонтай. Лю-била поговорить о жестких, точеных стихах революционного бунтаря Владимира Мая-ковского, противопоставляя их пошлой слюнявой мещанской эстетике разных там Вер-тинских и Есениных. Любовь даже не пришла, нагрянула неожиданно, именно с первого взгляда. Но я в тот момент не поняла, не оценила глубины чувства, пошло струсила, подло предала единственно желанного человека. Не смогла перебороть себя, пошла в поводу у родителей. ... У их панического страха. Ох, этот родительский страх, передавшийся мне! Ужас, зародившийся в семье, поселившийся во всех углах и закоулках квартиры, в каж-дой клетке тела, мозга, нерв и мышц. Страх - сковывающий, страх - парализующий. Страх перед долгим, требовательным, хозяйским неурочным ночным звонком, перед оборвавшимся шумом остановившегося у подъезда дома черного автомобиля. Ужас перед людьми в форме НКВД, перед судом и следствием, перед тем, что твои имя и фамилия бу-дут склоняться в заседании суда, мараться грязью в показаниях свидетелей, а судебные дела затем примутся всю оставшуюся жизнь незримо сопровождать тебя, даже пылясь на полках судебных архивов.

Я выбрала поначалу легкий и понятный, избранный родителями путь умолчания. Оп-равдывала себя тем, что Андрюшенька нигде и никогда не упоминал мое имя. Я благого-вела перед его благородством и не понимала, чем все это может закончиться для моего любимого. Наивно ожидала, что все обойдется, развеется, что самый гуманный и честный в мире советский суд всё учтет, всё расставит по полочкам, покарает злодеев и оправдает невинного. Правда заблуждалась не я одна, вместе со мной наивно верили в справедли-вость честные и прекраснодушные Александр Яковлевич и Дина Ивановна. Родители, те все понимали, все предугадали и ни во что уже более не верили, но молчали и требовали того же от меня. Мы с профессором начали действовать слишком поздно. Все гнусность происшедшего дошла до нас только в тот момент, когда клочковато остриженного Андрея в мятой, грязной ковбойке и изжеванных штанах после оглашения обвинительного приго-вора, уводили двое милиционеров из зала суда. После этого оставалось только ждать. Ждать и надеяться.

Бездействовать в ожидании оказалось невыносимо и я пошла в прокуратуру давать по-казания по делу как свидетель и потерпевшая. Александр Яковлевич помог и нанял очень хорошего адвоката. Андрей в это время уже отбывал срок заключения сначала в тюрьме, а затем в лагере. Писать ему я не решилась. Было очень стыдно. Стыдно оказалось смотреть в глаза друзей, интересовавшихся ходом расследования дела Андрея, его судьбой. К сча-стью, в это время в институте появились военные со знаками змеи и чаши на петлицах. Выпускников и слушателей ординатуры вызывали по одному в кабинет декана и настоя-тельно предлагали добровольцам, прослушав ускоренный курс военно-полевой хирургии, влиться в ряды Красной Армии в звании лейтенанта медицинской службы. После реаби-литации отца я вновь автоматически оказалась передовой комсомолкой, а отличницей не прекращала оставаться даже все те тяжелые, проклятые месяцы. Военная служба, благо-родное дело спасения жизни раненным воинам, показалось измученному постоянными самобичеванием и самоанализом рассудку наилучшим выходом из сложившегося положе-ния.

- Вот, - Думала, - вернется из заключения Андрюшенька, очищенный, оправданный, а меня нет.

- Где Аннушка? – Спросит.

- В РККА служила Анна. На границе с Китаем, в составе доблестной Дальневосточной армии приняла бой с японскими милитаристами и пала смертью храбрых, вытаскивая на себе раненного бойца из-под огня противника. – Ответят Андрюше. Тут, миленький мой не выдержит и заплачет. Выдумывала, а у самой сердце сладко так сжималось. Жалост-ливо замирало.

Не попала ни я, ни остальные добровольцы на Дальний Восток. Всех до одного напра-вили на Запад и распределили по госпиталям. Мне выпал Брест, точнее Брестская кре-пость, где на Волынском укреплении расположились красные кирпичные корпуса армей-ского госпиталя. Стала я старшей хирургической сестрой в звании лейтенанта медицин-ской службы. Правда, наш начальник отделения, бравый майор и великолепный хирург, в которого все девчонки мгновенно по уши влюбились, пообещал после испытательного срока эквивалентного ординатуре, перевести меня в оперирующие хирурги.

В эту субботу выпало свободное время между двумя сменами. Заступать мне только в полночь, так уж расписали дежурства среднего медицинского персонала. Вот и уговорили меня девочки составить им компанию на танцах. Господи, да я бы умерла наверняка, не пережила, если бы не пошла, проворонила, не встретила ненаглядное счастье мое! Он сто-ял и курил в одиночестве. Не танцевал. Все смотрел по сторонам, оказывается искал меня. Дошла фотография, узнал, что в Бресте я. Примчался, все преграды преодолел, любимый мой Андрюшенька. Я прижалась к нему, ощущая каждой клеточкой тепло его тела. Я вдыхала его запах, чистый и томящий, новый, не юношеский. Не тот, совсем детский, слегка молочный, что помнила по прошлому, по первому и последнему нашему свиданию. Теперь иной - мужской, желанный. Обнимая сквозь легкую ткань беленькой рубашечки сильное мужское тело чувствовала не худенького, трогательного и наивного юношу, что кинулось прикрывать меня от бандитов, а мужчину. Новым Андрюшенька стал, незнако-мым, мой мальчик, мой мужчина желанный.

В душе остался желанный мой, видимо, прежним. Довел меня до корпуса хирургиче-ского отделения, а обнять и поцеловать даже и не попытался. Сидели, словно школьники на скамейке, говорили с ним о всякой- всячине. Только ни о прошлом, ни о будущем раз-говор не завели. Тихо за Бугом. Луна заливает все каким-то мертвым, жутким светом. Вдруг поняла что-то страшное, ужасное, неминуемое ждет завтра тех, для кого оно, это завтра, наступит. Оборвалось внутри, рухнуло ... бабой себя ощутила, простой русской бабой. Словно пух, слетело с меня и образование, и культура, и всякое разное комсомоль-ское и общественное. Завыть захотелось от дикого нутряного ужаса. Защитить себя и его, ненаглядного.

Андрюшенька говорил что-то о работе своей, о курсантах-пограничниках, о нагляд-ных пособиях. Извини милый, не слушала я тебя. Не нужны мне чужие люди, пустые дела. Ты мужчина, мой Андрюшенька, а разве мужики наши могут чувствовать так тонко, так чутко как русские женщины? Сердце замерло, ухнуло вниз ... Сначала захолодело там, внизу, потом жаром обдало. ... Дошло, высветило, что и верно - лишь баба я. Какой из ме-ня военный? Какой лейтенант? Прежде всего - женщина я, и нет у меня иного выбора, как согреть собой, телом своим моего милого, моего суженного, отдать ему часть себя. А дальше, будь что будет. Но, что бы ни ждало впереди, а часть его жизни возьму в себя, со-храню, впитаю в плоть мою, взращу если Бог даст. Может больше уже и не придется встретиться. ... Никогда....

Андрей еще о чем-то говорил, жадно затягивался папиросой. На полуслове прервала, голову ладонями обняла и поцеловала, вобрав в себя вместе с дыханием любимого чело-века и горьковатый папиросный теплый дым. Папиросу затем выкинула, каблуком в трав-ку редкую вдавила, ладонью его пальцы сжала, огрубевшие, жесткие. За собой повела. Пусть всего три часа на любовь мне осталось, но это мои и его часы. И каждую секунду краткого, нет – бесконечного, счастливого времени я сберегу для нас, ни кому, ни за какие богатства и сокровища земные не отдам.

Я вела его за собой к жилому корпусу, недоумевающего, немного растерянного, глу-повато и счастливо улыбающегося. Страха во мне не осталось. Поняла - исчез, испарился тот великий страх перед жизнью, что жил во мне все эти годы. А страх перед смертью, пе-ред войной – иное дело, житейское, чувство вполне земное и естественное, медициной описанное и изученное. Пусть жуткое, но преодолимое.

Недолгое счастье, короткое забытье... Луна в окне между занавесками с фиолетовыми госпитальными печатями. Мы забылись на короткий миг, между любовью и смертью, ме-жду встречей и расставанием. Что тут можно сделать? Что изменить? Куда убежать?

Его свежо подстриженная голова лежит на моем плече, его жизнь выплеснута в лоно мое в высшее мгновение счастья и восторга. Он спит устав от любви, ровно дышит, мерно вздымается его грудь. Но время наше истекло. Мне пора заступать на дежурство, ему – уходить в казармы учебных курсов. Я даю себе и ему еще минуту. Еще секунду. На мгно-вение и сама смежаю глаза и встает передо мной вдруг зеленый холм на берегу синей ре-ки. Будто стою я на крепостной стене старинной крепкой кладки. Степной ветер раздувает белые одежды и платы златом расшитые, над головой облака по голубизне уносятся вдаль к милому князю в поход смертельный ушедшему. Ветер несется плач мой к нему, роди-мому, по потерянному и непрожитому, по сладкому и горькому, по теплому и нежному.

Нет, не я это вовсе, не Аннушка. Не военный врач Кудинова на крепостной стене, кня-гиня Ярославна плачет по князю Игорю. Все сошлось во мне, слились и простая юная де-вушка, и молодая женщина, и баба в соку спелая, и старушка древняя. Не я, не Ярославна - Россия многострадальная, горькая, плачет, стонет перед неведомым. Перед новым вра-жеским нашествием. ...

Распахнула глаза. Не пропадает сон, колдует луна, белит лицо моего Андрюшеньки, мужа не венчанного. А вокруг тишина. И за Бугом тишина. Может, обойдется? Может сны эти не вещие? Не в руку сны. Не в руку! Прочь сны, прочь куда и ночь!

Боже! Что со мной? Ведь я медицинский институт закончила. Комсомолка. В Бога не-верующая. Ведь я психологию и физиологию мозга проходила! Ну, прочь напасть, прочь, сны проклятые. Пусть враг нападет! Пусть лишь только попробует напасть! Вон, силища какая у нас. Отобьемся! ... Нет! Не нужно на нас нападать! Мы только встретились, только познали друг друга ... Я так боюсь его вновь потерять ... А может и впрямь войны пока не будет? Сталин бы знал. Ворошилов отдал бы приказ, тревогу бы сыграли, оружие выдали, наш госпиталь от самой границы в глубь убрали... Ах, проклятая луна... Подлая тишина ....

Пора будить. Пусть уходит ... к пограничникам, туда где оружие, где бойцы и команди-ры. А между нашим госпиталем и немцами только полоска воды и редкая цепочка дозора и мне заступать на дежурство с полуночи. Ничего уже не изменить. Но Андрею сна своего вещего не скажу. Если что суждено, то – тому и быть. Если же бабьи страхи полуночные, то тем более нечего человеку голову морочить. Он, бедный, только-только после лагеря и тюрьмы в себя приходить начал.

Я погладила его волосы, поцеловала сухие губы, полусонный он вновь потянулся ко мне, словно ребенок к матери после пробуждения. Но время любви истекло.

- Мне пора на дежурство, любимый. Иди, возвращайся к пограничникам. Встретимся вновь завтра, или послезавтра. У нас впереди полным-полно времени для любви.

Ах, мужики, мужики. Вы словно дети малые, перед нами, женщинами, хоть и считае-тесь сильным полом, хотя и предполагаете главенство над нами, бабами неразумными. Ан, нет. Вы и вправду, головы, но да мы – шеи. Куда шея повернет, туда и глава потянется.

Посопел мой Андрюшенька обиженно, словно ребеночек, на отнятую подушку, но не возразил, согласился. Стал одежду натягивать. Так и не понял ничего-ничего. Подумал, что прогнала его. Оделся, поцеловал меня и потопал в ночь, одинокий такой. Собралась и я. Раньше никогда не брала, заступая на ночное дежурство, табельное оружие - наган в старенькой кожаной кобуре, а сегодня взяла. И патроны в барабане проверила.

А, пошло оно все к черту! Плевать! Плевать я на вас гады хотела! Слышите, вы, те, кто там, в темноте, за рекой. Не запугаете, не боюсь я вас! ... Не боюсь?


***

Заканчивался последний день последней мирной недели. Уснул в Берлине, обессилев от нервного перенапряжения, Гитлер. Спокойно спал на Ближней даче в Кунцево под Мо-сквой после бесконечных неотложных дел Сталин. Спал крепко и спокойно, поняв - более того, что проделано сделать уже не может. Спал, почмокивая во сне губами, словно про-должая курить сигару, Черчилль, заранее знающий все то, что ожидало его утром, а, пото-му, приказавший не будить по пустякам. Спали рядовые красноармейцы и краснофлотцы в казармах. Досыпали последние мгновения жизни. Спали их командиры в домах команд-ного состава. Летчики в общежитиях вблизи аэродромов. Спала военная и гражданская молодежь, уставшая после танцев и любви. Спали, подчинившись приказу офицеров, сол-даты вермахта, добирали короткий сон, набирались силами перед наступлением на Рос-сию.

Солдатам всех армий мира вообще свойственна особенность засыпать при первом удобном случае, при самой малейшей возможности. Никто из солдат не ведает, когда еще придется отоспаться перед тем как заснуть вечным сном... Скоро все кому суждено - про-снутся...

Заканчивалась самая короткая в году ночь...

Все кому положено спали, но бодрствовали солдаты специального полка "Бранден-бург-800". Войны начинают теперь не армии. До вступления стран в военные действия, до обмена официальными нотами, до визитов послов в дело вступает спецназ. И по тому чей спецназ первым оказался на территории противника, по тому чьи диверсанты раньше при-ступили к делу – именно по этим фактам историки в грядущие за войнами годы смогут точно установить агрессора и его жертву.

К сорок первому году спецназ Разведывательного Управления Генштаба РККА прак-тически прекратил существование, исчез официально из структуры РУ, сжался, словно шагреневая кожа до жалких групп подрывников в железнодорожных войсках. Пропали кадры в сибирской тайге и заполярной тундре, на колымских рудниках и бесчисленных лесоповалах, на общих работах и в могилах вечной мерзлоты. Вылетели пеплом через трубы крематориев, переваривающих урожаи комендантов с Лубянки и прочих подобных мест. Легли со свинцовыми сливами в затылках в безымянных могилах среди лесопоса-дочных полос.

В Абвере наоборот, группу капитана фон Хиппеля, захватившего за пять дней до вой-ны польские туннели вместе с охраной на участке железной дороги Силен - Краков, раз-вернули в полк специального назначения "Бранденбург–800". И не случайно развертыва-ние проходило на базе инженерно-строительного батальона железнодорожных войск. Ви-димо опыт советских диверсантов не пропал даром, попал на благодатную почву, но, увы, в стане врага. Основной задачей полка являлось проведение специальных операций в тылу противника. Вот почему наступление темноты спецназовцы Абвера встретили уже на аэ-родроме, а еще через час они сматывали лямки парашютов в тылу Красной Армии.

На лесных полянах, где высаживались группы, стояла тишина. Словно серые тени мелькнули диверсанты "бранденбурга-800" между деревьями, закопали под кустами по-лотнища и лямки подвесных систем. Молча попрыгали, подогнали вооружение и снаря-жение. В форме военнослужащих НКВД, двинулись цепочкой по чуть приметной тропин-ке, обозначенной стараниями аэрофоторазведки на карте немцев. Шли с заданием захва-тывать или взрывать ключевые узлы коммуникаций, мосты и туннели, развязки и стрелки, не допускать планомерного развертывания советских войск и организованного отхода русских на восток. Диверсанты готовились уничтожать пункты управления частей и со-единений, радиостанции и узлы связи, резать, рвать на куски телефонные и телеграфные линии, заранее обозначенные на маршруте движения. Люди Абвера несли достаточно взрывчатки для поджога и подрыва складов горючего и боеприпасов, преступно бездумно расположенных в приграничной полосе. Все диверсанты "бранденбуржцы" мастерски владели холодным оружием и прекрасно стреляли, именно поэтому им предстояло бес-шумно и безжалостно убивать связных, посыльных, командиров и комиссаров.

На свободную кровавую охоту, не ограниченную правилами ведения войны, выходил самый первый армейский спецназ мира. Немецкий, гитлеровский спецназ "Бранденбург-800". И лучшими проводниками в составе передовых групп шли русские белогвардейцы и украинские националисты из батальона с лирическим и по-немецки сентиментальным именем - "Нахтигаль" (Соловей). Время мира истекло ...





Конец первой книги.







































Книга 2.



Глава 1.

Три игрока и ночь.

Фюрер немецкого народа господин Адольф Шилькгрубер, более известный в миру под броской фамилией Гитлер, глубоко заблуждался наивно считая план "Барбаросса" главной, скрытой за семью печатями тайной Рейха. Гитлер полагал, что план нападения на СССР известен лишь узкому кругу немецких полководцев и наиболее доверенным сорат-никам по национал-социалистской партии. Тайна сия тщательно оберегалась лучшими агентами Гестапо и охранных структур армии от настырных агентов русских большеви-ков, безмерно богатых американо-английских плутократов, замаскированного мирового еврейства и прочих многочисленных врагов внешних и внутренних. Не менее основатель-но стерегли секретную директиву и от собственного рядового бюргера, от мещанина, ра-бочего или крестьянина, опрятно упакованного в полевую солдатскую форму невзрачного мышиного цвета.

Лично господин Гитлер стоически хранил заветный секрет от домашних. Искушение проболтаться оказалось слишком велико, и он медленно сгорал от неуемной потребности выболтать, выложить всё и вся ошалевшим от неожиданности обитателям замка Бергхоф, приютившегося в Альпийском районе Берхтсгадене. ... Но время не пришло и Фюрер стра-дал. Страшная, но радостная тайна предстоящей битвы богов отчаянно распирала мозги, рвалась наружу диким боевым воплем древнего воителя из нордических эпопей обожае-мого Вагнера. ... Адольф терпел. Сдерживался изо всех сил, продолжая пребывать в обли-чии все того же милого домашнего тирана, вегетарианца с запросами рядового немецкого обывателя. В кругу близких Фюрер по-прежнему играл роль несостоявшегося домоседа, деловитого дамского угодника, ранимого художника с нежной и чуткой артистической душой меломана, тяжким бременем гения вынесенного во главу народа и партии. От по-стоянного напряжения, от сдерживаемых эмоций у фюрера обострились проблемы с же-лудком и иные болезни, с трудом поддававшиеся лечению лучших медицинских светил Рейха.

Во все дни, нескончаемой чередой тянувшиеся перед 22-м июня Фюрер, снедаемый ра-достным предчувствием Великого Деяния, первым делом приказывал себе молчать. Осо-бенно тяжко приходилось во время обеда. Расслабляющего, умиротворяющего приема пищи ... Сытый желудок располагал к откровениям, но Адольф плотно закрывал на замок рот. Для борьбы с искушением Гитлер усаживался на жесткий деревянный стул с неудоб-ной прямой спинкой, ерзал тяжелым задом, устраивался во главе длинного обеденного стола, украшенного по центру красивым букетом цветов, самолично подобранных верной, но глупой девицей Евой Браун. Оглядев стол, несчастный Фюрер нервическим движением засовывал за ворот салфетку, с вышитой шелковой гладью назидательной сентенцией, и деловито приступал к поглощению специально для него приготовленной еды, выложен-ной на тарелочках от Розенталя. По ободу фарфоровых тарелок шли цветочки, колоски и листики, вручную вылепленные мастерицами и раскрашенные в наивные яркие цвета. На самом донышке малой дымящейся горкой или жиденькой лужицей расползалась диетиче-ская еда вождя. ... Диета и самоограничение способствовали сохранению великой тайны русского похода!

Во время процесса приема пищи нервное напряжение спадало. Что поделаешь, Фюреру приходилось прилагать некоторые волевые усилия, дабы контролировать эмоции и выра-жение лица. Нежелательные сокращения мышц происходили самопроизвольно, что и не удивительно при поглощении, несомненно, полезной и здоровой, но абсолютно безвкус-ной и неаппетитной пищи. Меню Адольфа состояло из овсяного обезжиренного супа, крема из льняного семени, выдавленного из капусты или моркови сока. Такова пища не-божителей. ... Единственно, что позволял фюрер, это изредка, коротко, со сдержанным мужественным достоинством пожаловаться окружающим на трудности вегетарианского образа жизни, вызванного бесконечными проблемами с желудком. Проблемы существова-ли, но большей частью лишь мнимые, рожденные повышенной мнительностью и гипербо-лизированным воображением господина Гитлера.

Госпожа Браун, скептически поглядывала на борьбу Фюрера со швейцарской диетой и совершенно не скрывала, да, впрочем, и не особенно старалась скрыть, собственного пре-небрежительного отношения к подобным кулинарным извращениям. Извращений ей хва-тало в постели. Поэтому вегетарианцу Адольфу так и не удалось заставить верную бое-вую подругу хотя бы один разочек отведать его блюда. Сама Ева ела мало, маниакально следила за изяществом фигуры и страшилась набрать лишние граммы веса. Жила фрау Браун под дамокловым мечом утонченного и весьма своеобразного вкуса повелителя, ар-тистическая натура которого органически не переносила толстых женщин. Фюрер пре-красно понимал потуги госпожи Браун и специфические услуги ценил высоко. Но не бо-лее. Вслух же, часто мелко мстя в отместку за презрение к собственной диете, высказы-вался в том духе, что только товарищи одного с ним пола являются единственной публи-кой, мнением которой стоит считаться. Женщины же ... О, великий Фюрер считал себя знатоком коварной и глупой женской природы...

Обед шел заведенным раз и навсегда чередом. Еду подавали два офицера СС, в специ-ально разработанных одеяниях, напоминающих одновременно и наряд официанта, и воен-ный мундир. Первым обслуживали хозяина замка, затем всех остальных, занимающих места в строгом соответствии с партийной иерархией и реальной значимостью в среде приближенных Вождя. Каждый гость и домочадец получал одинаковую для всех присут-ствующих, словно казарменная пайка, порцию салата, супа и жаркого с картофельным пюре. Пища простая, крестьянская, без извращенных плутократических изысков, а пото-му, как считал Фюрер, полезная и приятная на вкус. Общество, тихо переговариваясь, терпеливо поглощало еду, способствующую устойчивому национальному пищеварению, выказывая тем самым хозяину замка полную личную преданность и партийную солидар-ность. Покончив с обязательной программой, все дружно поднимались из-за стола и, изо-бразив в течение некоторого времени своеобразное подобие хаотического броуновского движения, привычно разбивалось на устоявшиеся группы.

С приятной, искренней улыбкой, слегка подпорченной льдинками глаз за поблески-вающими стекляшками пенсне, передвигался по залу бестелесной тенью, затянутый в не-изменный черный мундир рейхсфюрер СС господин Гиммлер. Прислушивался к разгово-рам, куртуазно целовал женщинам ручки, тихо, с баварским акцентом произносил дежур-ный комплимент. Пообщавшись, собирал в лучики улыбки уголки глаз, рассказывал абсо-лютно безобидный анекдот и удалялся непонятый.

Стоял одиноко с немного растерянным и отстраненным видом, сторонясь всех и, преж-де всего господина Гиммлера, странный человек - несостоятельный аристократ и успеш-ный виноторговец господин Риббентроп. Сей господин приятной внешности, являлся ми-нистром иностранных дел Рейха, отличившимся на дипломатическом поприще тем, что, поприветствовав английского короля партийным взмахом руки и воплем "Хайль Гитлер!". В обществе Фюрера Риббентроп предпочитал помалкивать с тех пор, как невпопад задал вегетарианцу и пуританину Гитлеру вопрос, почему тот не пьет шампанского, столь осве-жающего и удивительно здорового напитка. Фюрер встопорщил кисточку усов, словно кот перед дракой, и отчетливо выделяя слова, прошипел, что предпочитает газированной кислятине из виноградников господина министра, натуральные минеральные немецкие воды. Они полезнее и наверняка чище.

Обаятельный душка Геббельс сводил с ума прекрасный пол обольстительной улыбкой, обволакивал бесподобным взглядом прекрасных глаз, поражал живостью ума и мимикой некрасивого, но подвижного лица. Министр информации Рейха, компенсируя хромоту и убожество абсолютно неарийской внешности, рассыпал вокруг собственной персоны за-щитные брызги острых, словно бритвы, шуток и острот, заставляющих жертвы замолкать и бледнеть.

Гитлер, словно опытный дирижер, располагался в центре общества, удовлетворенно наблюдая за перемещением в процессе общения основных соратников по партии, по управлению государством и приглашенных генералов. Его удовлетворяло состояние, ко-гда Геббельс и Геринг демонстративно игнорируют присутствие друг друга, а, случайно столкнувшись, старательно, но неумело изображают внешне корректные и вполне вежли-вые взаимоотношения. Фюрер посмеивался над братьями Борман, общающимися друг с другом исключительно через адъютантов. Такое положение дел вполне устраивало фюре-ра, наоборот, дружеское общение министров или генералов предоставило бы реальный повод для неких печальных размышлений и недвусмысленных последующих действий. На этот случай тоже, впрочем, имелся план поведения, однажды вполне успешно опробован-ный на бедняжке Реме.

Как и предполагалось, водоворот мундиров и дамских туалетов вращался вокруг есте-ственного центра, которым являлся обожаемый Фюрер. Из монотонного разноголосья, слегка приглушенного флером приличий, Адольф Гитлер старался выудить возможные обсуждения нескольких предопределенно запрещенных им тем. Одна касалась концентра-ционных лагерей, другая окончательного решения еврейского вопроса, третья – плана "Барбаросса".

Тема концлагерей, за всё время оказалась затронута лишь однажды - не удержался, проболтался несгибаемый борец с крамолой "железный" Генрих и сдуру начал вслух опи-сывать собственные педагогические и психологические успехи на ниве перековки заклю-ченных. Фюрер слушал молча, не перебивал, не задавал вопросов, но по окончании рас-сказа настолько выразительно взглянул на болтуна, что желания возобновить тему ни у кого и никогда более не возникало. Делай в лагерях все, что подскажет богатое на выдум-ки воображение, перековывай, куй, гни или ломай, но в обществе непосвященных в тон-кости «перековки» рот держи на замке.

Когда некая наивная дама решилась поговорить с вождем нации о бедственном поло-жении знакомых берлинских евреев, тот просто молча повернулся и вышел из помещения, а дуру эсэсовская охрана немедленно выставила за пределы замка. Впрочем, и в Берлине ее никто более не встречал. Все оказалось правильно понято и тема навсегда закрыта. Фюрер не желал публичного обсуждения весьма щекотливых вопросов, способных вы-нести даже малую кроху достоверной информации за пределы круга людей в неё по тяж-кому долгу службы посвященных.

Тему "Барбароссы" фюрер зарезервировал для себя и только для себя одного. Он зара-нее приготовился в нужный момент неожиданно обрушить на непосвященных слушате-лей ледяной водопад гневной пламенной риторики, посвященной Великому Деянию. Делу жизни - искоренению всемирной большевистской заразы и последнему решающему по-ходу на Восток. Походу, предопределенному "Майн Кампф" и предназначенного не толь-ко для уничтожения заразы коммунизма, но завоевания жизненного пространства, не-сметных богатств России арийским народом Германии.

Так продолжалось до 22-го июня. Для откровения тогда еще не наступило подходящее время, и Фюрер молчал, сдерживал себя и тихо страдал...

В семь часов утра 22-го июня объявить домочадцам о «Барбароссе» стало возможным. Но оказалось, что сил на бурю чувств, на водопад столь долго сдерживаемых эмоций не хватило. ... Перегорело. ... Опало. ... Даже текст обращения Гитлера к немецкой нации прочитал верный, неутомимый Геббельс. – "Обремененный тяжкими заботами, обречен-ный на месяцы молчания, я, наконец, могу говорить свободно. Германский народ! В этот момент идет наступление, по своему масштабу сравнимое с величайшими иными, когда-либо виденные миром. Сегодня я вновь решил вручить судьбу и будущее Рейха и моего народа нашим солдатам. Да поможет нам Бог в этой борьбе".

* * *

Впрочем, фюрер страдал зря. Сэр Уинстон Черчилль, признанный лидер разноплемен-ной, но монолитно гордой Британской Империи уже год в одиночестве сражающейся с немецким нашествием, своевременно получил копию секретного документа и изучил его практически одновременно с Адольфом Гитлером самым тщательным образом. Особенно внимательно следил сэр Уинстон все последующие месяцы за выполнением прописанных генералами немецкого Генерального штаба сроков Директивы. Сэр Уинстон нервничал и волновался не менее Адольфа. Особенно волнительными оказались дни, когда обстоя-тельства, связанные с мягким балканским брюшком Европы, отодвинули начало опера-ции "Барбаросса" на более поздний срок. Отсрочка "Барбароссы" играла на руку врагам Британской Империи, оттягивала спасение доброй старой Англии, логически связываемое "бывшим моряком" со вступлением в дело огромной кровососной банки под названием "Советская Россия". Кровосос проектировался двухсторонний и обильный. Обескровить предполагалось, причем желательно не торопясь и качественно, равно как немецкий Вер-махт, так и русскую Красную Армию. Особо сэр Уинстон, впрочем, не таился и в частных беседах наедине с близкими людьми не скрывал ни собственного отношения к происхо-дящему, ни оценок недалекого будущего.

Рассуждения Черчилля отличались как всегда изяществом и неординарным милым коварством. В первую очередь русская гигантская пиявка, умело поставленная на темечко Гитлера, обязана если не полностью, то в значительной степени уменьшить давление на милую добрую Англию, да хранит Бог Королеву. С другой, – в перспективе, привести к ослаблению диктатуры кремлевского идола и послевоенному величию демократического содружества. Свободные нации, естественно во главе с Британской Империей, накачав за годы противостояния диктатур изрядные мускулы мира, окажутся в нужный момент го-товы и способны морально и материально добить и ослабевшего коммунистического бож-ка, и его обессиленного нацистского антипода.

Обладанием важнейшим секретом Гитлера доставляло Черчиллю несказанное удоволь-ствие, превосходящее по остроте ощущений все ранее известные блага жизни. Даже те, что, увы, с возрастом стали органически недоступны. Более всего радовало и волновало обстоятельство, что только ему одному оказались открыты карты главных участников предстоящей игры, причем сами они ни о чем подобном не подозревали. Особенно умиля-ла сэра Уинстона слепота и тупость большевистского деспота Сталина, до сих пор не прозревшего, ничего толком, не понимающего и послушно, словно баран втягиваемого в мировую бойню.

Вышла правда небольшая неувязка. В идеальном варианте, планировалось посвятить советского лидера на определенном этапе в планы господина Гитлера и ненавязчиво, ис-подволь, подтолкнуть к сольному началу боевых действий против Германии. Но, к сожа-лению, ни косвенные намеки, засылаемые через нейтралов, ни некоторые реальные дан-ные британской разведки, полученные через агентов и с помощью расшифрованного кода "Энигмы", ни личные послания господина Премьера, не достигли результата. Все оказа-лось впустую и не привело к логически весьма четко прогнозируемому превентивному удару Красной Армии по не полностью изготовившемуся потенциальному немецкому аг-рессору. Такой ход событий коренным образом менял статус Сталина. Превращал СССР из жертвы агрессии - в агрессора, неожиданно нанесшего первым удар. Следовательно та-кой вариант развития событий давал лагерю демократии и свободы большой простор для последующего маневра. Вплоть до объявления нейтралитета в войне Германии и России. С последующим созерцательным наблюдением со стороны за смертельной схваткой двух хищников. Чертовски изумительная позиция!

Но задуманное не удалось осуществить. Не вышло. У товарища Сталина не оказалось ни достаточного полководческого таланта, ни политического предвиденья, ни многих иных качеств, присущих политическим деятелям. Черчилль с раздражением отметил по-добный нонсенс в Военном дневнике, но внешне отнесся к происходящему вполне спо-койно. Бесстрастно. Именно так, как-то и положено настоящему британскому джентльме-ну. Ограничился в выражении эмоций лишь практически загубленной, не докуренной си-гарой, рассыпанным по лацканам пиджака столбиком серого пепла, да прожженными ис-крой брюками. В конце концов, черт побери, какая разница кто из них нападет первым? Главное то, как они будут лупить друг друга.

Теперь карты оказались розданы и задача состояла в том, чтобы ценой собственных минимальных человеческих потерь и материальных затрат добиться, в конечном счете, тех же планируемых изначально результатов, избежав при этом трагических человеческих жертв, подобных принесенных Британией на алтарь первой Мировой войны.

* * *

Вождь советского народа, Генеральный секретарь партии большевиков, верный лени-нец товарищ Иосиф Сталин, носивший ранее партийную кличку Коба, а еще раньше родо-вую фамилию Джугашвили готовился к короткому ночному отдыху перед большой вой-ной. Заканчивая последний мирный день, Иосиф снял и аккуратно сложил на стуле брюки, повесил на спинку полувоенный китель. Покряхтывая от усилий, стянул сапоги. Прошле-пав босыми ногами по полу Сталин наскоро вымылся в душе и сменил белье. Долго па-риться не оставалось ни времени, ни настроения, но и помывка, и чистое бельё входили в непременный ритуал подготовки воина к схватке с врагом, а, потому, оказывались совер-шенно необходимы. ... Расслабился, сел на расстеленную на диване постель, с усилием распрямил согнутую спину. Несколько секунд, забывшись, нежился в чистом бязевом солдатском белье, одновременно внимательно рассматривая аккуратно заштопанную гор-ничной дыру, протертую на локте рубахи. Проще заменить, но дело ли вождя тратить зря народные деньги, если можно починить старую рубаху?

Смыв грехи прошедшего дня, Коба размышлял о том, стоит или не стоит завершать прожитую неделю устоявшимся ритуалом вызова из города женщины. Женщины, кото-рую он даже в мыслях не называл не только любимой, но даже и любовницей. Женщины вызывающе красивой, возбуждающе желанной и, несомненно, обладающей артистиче-ским талантом. Бунт плоти всю жизнь уверенно сопутствовал у товарища Сталина нерв-ному возбуждению, возникающему регулярно перед предстоящем очередным политиче-ским свершением. Привычно оценивая и взвешивая аргументы "за" и "против" вождь в раздумье шевелил сросшимися пальцами босых ног, рассматривал коротко подстрижен-ные желтые толстые ногти и грустно изучал появляющиеся во все большем количестве темные пигментные старческие пятна на коже.

- Вызвать? Потратить не меньше сорока минут на ожидание, пять – десять минут на де-ло. Можно и меньше, если не раздевать. ... Что останется товарищу Сталину на сон? Име-ет ли товарищ Сталин в данный ответственный момент право таким образом тратить до-рогое время? Нет. Товарищ Сталин не имеет на это права... Потому, сегодня товарищ Ста-лин сможет обойтись без женщины.

- Неувязки и сбои, связанные, естественно, с неудачным подбором кадров и слабостью исполнителей, в предстоящей войне с Гитлером, вполне возможны и будут выглядеть на-турально ... – Думал Сталин. – Особенно на первом этапе. Неожиданность нападения, от-сутствие связи с высшим командованием, традиционная русская неразбериха... Потеря кадровых войск в приграничных районах ... Что мы можем еще заложить в крысоловку, настроенную на господина Гитлера? Можем, например, дать дополнительную фору и до двух часов дня запрещать артиллеристам открывать огонь из тяжелых батарей по пере-правам, по вражескому берегу реки, по сосредоточениям войск... Пусть переправляются без помех. ... Запретим современным танкам и самолетам на первых порах участвовать в боевых действиях ...

В мыслях, в ночных бдениях, в обдумывании предстоящей войны, господин Гитлер представлялся товарищу Сталину огромной злобной крысой со спутанной челкой сальных волосиков на скошенном лобике, плавно стекающем к толстому угреватому носу на манер свиного рыльца. Крыса Гитлер страшненько отсвечивала красными глазенками, щерила желтые клыки из-под кудельки усов и готовилась к прыжку, метя в горло ему, товарищу Сталину, а, следовательно, и всему советскому народу, всему первому в мире социалисти-ческому государству рабочих и крестьян.

- Конечно, можно удар отбить. – Размышлял Сталин. - Проще всего предотвратить прыжок, ударить первым, вбить в пасть грызуну кованный красноармейский сапог в на-чальный момент прыжка. Именно это и предлагали ему, товарищу Сталину, глупенькие толстомясые военные спецы с гладко выбритыми черепами - маршал Тимошенко, генерал Жуков... С военной точки зрения их предложения выглядели целесообразными. Но воен-ная наука – это лишь арифметика политических отношений, а алгебру и более высокие материи высокой политики познать военным мудрецам, слава Богу, не дано. Да оно и к лучшему. Советскому народу, товарищу Сталину не нужны новые Бонапарты. Совершен-но достаточно, что подобную науку познал один товарищ Сталин. Отлично и то, что зна-ния эти позволяют Вождю успешно управлять и военными, и гражданскими делами стра-ны Советов.

- Высшая наука политики дает совершенно иное решение подобной задачи. Что мы по-лучаем, поддавшись на приманку, изготовленную в ведомстве господина Черчилля? Мы получаем то, что первыми развязываем войну с Германией Гитлера, и теперь любой смо-жет навесить на нас клеймо агрессора. Кто захочет выслушивать жалкий лепет о том, что против нас замышлялась война? Что гитлеровские дивизии готовились к удару? Что мы не агрессоры, а нападение имело лишь превентивную цель? Никто не станет вдаваться в де-тали, если эти детали не выгодны. В случае сложившегося на сегодня в окружающем нас мире политического расклада, скорее всего, именно так и произойдет. Это в политическом плане. Что имеем в чисто военном? В лучшем случае мы остаемся, как двумя годами раньше Польша, один на один с господином Гитлером при пассивных созерцателях драки, спокойно сидящими в безопасности на Британских островах и за океаном англосаксами. В худшем случае – карты могут оказаться быстро пересданы и, вместо пассивных свидете-лей, мы получаем активных игроков, готовых поддержать жертву агрессии - господина Гитлера в борьбе против кровожадных русских большевиков.

- Мы не оставим господам англичанам и американцам ни малейшего шанса увернуться от союзничества с нами. Но будут ли союзники до конца честны и достаточно пассивны, если увидят реальную силу Красной Армии уже на первом этапе войны? Не всполошатся ли раньше времени, если Красная Армия очень быстро подломает Гитлеру рога и повер-нет на Запад, освобождая страны и народы Европы, стонущие в оккупации от гнета не-мецких империалистов и собственных капиталистов? ... Всполошатся непременно. ... И значительно раньше времени!

Товарищ Сталин представил господ Черчилля и Рузвельта в виде зубастых акул, разе-вающих огромные пасти, способные оторвать, вырвать у него, товарища Сталина, из рук плоды и трофеи предстоящей победы. Все в мире оказывалось не так просто ... Играть предстояло тонко и нетривиально сразу против двух, трех или даже четверых сильных иг-роков.

- Для подобной игры только логического мышления и понимания правил мало. Здесь недостаточно также ловкости рук, умения блефовать и передергивать. Нужно уметь бле-фовать и одновременно честно смотреть в глаза партнерам. Но и этого мало ... Для боль-шой игры требуется очень хорошая информация и знание не только собственных карт, но и тщательно скрываемых карт противников и партнеров. Товарищ Сталин имеет необхо-димую информацию. Секреты партнеров для товарища Сталина усердно добывают все и отовсюду, и немецкие актрисульки, и умные английские мальчики из Кембриджа. А кроме них есть еще разведывательные группы во всех мировых столицах: "Альта", "Старшина", "Рамзай", "Дора", "АБС", "Мольер" и многие другие. Все несут товарищу Сталину инфор-мацию, по зернышку, по капельке. Подписал господин Гитлер восемь экземпляров "Бар-бароссы", четыре в сейфе запер. ... Секретничает! ... Но, один у товарища Сталина оказал-ся. ... Товарища Сталина не обмануть, не провести на мякине.

- Товарищ Сталин, в отличие от господ Гитлера и Черчилля не подвержен эмоциям, он осторожен, предусмотрителен, его решения логически обоснованы. Это позволяет нам не совершать необдуманных, глупых, эмоциональных поступков. Товарищ Сталин и теперь станет действовать привычными методами - разобьет сложные политические задачи на более простые, мелкие, разложит их по полочкам и никогда уже не забудет, где и что по-ложено. ...

Давно, еще в 1934 году, сразу после прихода господина Гитлера к власти, в Герма-нию предусмотрительно внедрена глубоко законспирированная разведывательная группа Разведывательного Управления РККА под руководством Яна Черняка.

- Господин Гитлер обожает кино и любит выступить этаким добрым меценатом перед актерами, а особенно перед красивыми актрисами, из тех, которыми горячо восторгается простой немецкий народ. Страстно любит красивых актрис и очень информированный представитель немецкого народа - хромоногий коротышка Геббельс, являющийся одно-временно одним из заправил нацистского режима. Хитроумному Яну удалось запустить завербованную в 1937 году звезду немецкого кино, бесподобную "девушку мечты" Мари-ку в постель хромоногого бычка - министра информации. Теперь информация из перин Геббельса непрерывным, полноводным ручейком плавно перетекает сначала в Разведыва-тельное Управление Генштаба, а затем на стол товарища Сталина. Впрочем, имеются у товарища Сталина и еще более близкие к Адольфу Гитлеру агенты... Да, товарищ Ленин не зря высоко оценивал роль кино. "Старик", в конечном счете, всегда, оказывается, прав ... Даже после смерти ...

Товарищ Сталин хорошо помнил личное дело Янкеля Пинхусовича Черняка. Припо-минал и собственные сомнения по поводу предложенной начальником РУ кандидатуры. Но, слава Богу, тогда не ошибся, не позволил немарксистским соображениям личной не-приязни к происхождению разведчика взять верх над объективными данными. Не позво-лил и оказался сто раз прав. Разведывательная группа работает отлично, имеет агентов в Генеральном штабе Вермахта, в штабе сухопутных войск, в Люфтваффе. Даже в главном управлении Гестапо имеет. Пока провалов нет, работа идет четко. Настолько успешно, что товарищ Сталин в конце второй недели июня получил на стол собственный экземпляр сверхсекретного немецкого плана "Барбаросса". Плана, который Гитлер до сих пор наивно считает страшной тайной третьего Рейха. Именно из данного документа товарищ Сталин точно знал то, что еще несколько часов не дано знать ни одному из советских генералов – дату и время нападения Гитлера, состав войск, количество техники и направления глав-ных ударов ...

В сохранности от пронзительного взора товарища Сталина самых сокровенных секре-тов Британской Империи зря, очень зря уверен и господин Черчилль. От этого господина через идейных, стойких молодых борцов за светлое счастливое будущее трудящихся лю-дей планеты стекается на стол товарища Сталина самая секретная информация. Господин Черчилль уверен в сохранности секретов, он просто не может представить отпрысков лучших фамилий Империи, самых талантливых и перспективных, составляющих цвет и надежду нации юношей в роли агентов красной разведки. Активных и бескорыстных. Не-много гомосексуальных, но в данной ситуации этот факт товарища Генерального Секре-таря волнует меньше всего

- Знание тайного и есть глубина видения картины мира. Ни крысам, ни акулам такого видения не дано. Такое зрение, такая острота вручена Богом лишь горным орлам. Гор-дым, одиноким орлам, парящим в недоступной простым смертным высоте. Орлам, заби-вающим жертвы внезапным и мощным ударом стального клюва. Орлам, питающимся не крысиной падалью, но живой алой кровью и дымящимся мясом жертв.

- Товарищ Сталин именно такой орел, опытный, бывалый, закаленный в битвах. Поэто-му товарищ Сталин не авантюрист, а осторожный, обосновывающий и прогнозирующий собственные шаги политик. Товарищ Сталин не авантюрист, не станет первым нападать на господина Гитлера, товарищ Сталин не доставит такого удовольствия господам Чер-чиллю и Рузвельту. Наоборот, товарищ Сталин будет в полном неведении ждать нападе-ния агрессора и пальцем не пошевелит, чтобы предупредить подобное нападение. Более того, сделает все возможное, чтобы нападение оказалось ничем не спровоцировано, чтобы начало спектакля выглядело как можно более удачным и многообещающим для агрессора. Товарищ Сталин ноги повыдергивает, головы открутит тому из армейских людишек, кто попытается указания товарища Сталина проигнорировать. ... Вот разве флоту даст по-блажку ... Флоту товарищ Сталин мешать не станет. Флот дело дорогое и сложное, потоп-ленный корабль за месяц-другой не отремонтируешь, новый вместо загубленного не по-строишь... Танки и самолеты мы научились строить тысячами, корабли – нет. Поэтому ко-рабли мы обязаны беречь. Вот и позволил товарищ Сталин Наркому Кузнецову проявить здоровую самостоятельность, объявить заранее повышенную боевую готовность флотам и флотилиям. Пусть встретят утром агрессора во всеоружии. Не пропустят самолеты врага к кораблям.

- Но играть придется тонко. Одному. В одиночестве ... Никого в мысли и задумки по-святить невозможно. Никого не проведешь по лабиринту, ведущему к принятому реше-нию. Даже ближайших соратников. ... С ума сойдут. Не поймут товарища Сталина. Взбун-товаться могут? Нет, взбунтоваться не могут. Не дано им... Они винтики, шестеренки... И сами радостно и дружно это признали... Шестеренки партии, а значит шестеренки в ма-шине товарища Сталина. Ибо товарищ Сталин и есть живое олицетворение Партии. Её воли, силы и могущества. Один. ... А остальные – бездушные и легко заменяемые шесте-ренки... Начетники, партийные слепцы, толкователи прописных истин ... Какой кругозор у болтика? Какой полет мысли у шестеренки? Нет, нету у них дара видеть дальше рассчи-танной конструктором резьбы! У хорошего конструктора все болты и шестерни легко взаимозаменяемы. А товарищ Сталин, – усмехнулся в прокуренные усы, - товарищ Ста-лин - отменный конструктор.

Впрочем, товарищу Сталину абстрактный образ конструктора быстро надоел и в полу-дреме прикрытых век проступил иной, привычный, любимый ...

- Только горному орлу дано право созерцать и умение четко видеть не только детали, но и все до самого далекого горизонта. Потому орлов мало, а воробьев, ворон, или, к при-меру, стрижей и кур – тьма. Но и цена им всем – грош в базарный день. Великий проле-тарский писатель Горький, написал стихи о буревестнике. Вся читающая публика восхи-тилась. - "Ах, ах, символ революции!". Нет, товарищ Сталин не восхитился истерическими виршами товарища Горького. Товарища Сталина этот вредительский стишок не обманул. Что есть образ буревестника? Патлатый, неприкаянный псевдо революционер! Кричит, надсаживается, бурю накликает, а жирные пингвины – буржуа, обыватели и мещане в своих щелях и конурах чихать на него хотели, потому как птичка эта мала и кроме крика никакой реальной силой не обладает.

- Троцкий – крикливый буревестник пролетарской революции. Болтал, писал, митин-говал, призывал к перманентной революции, а закончил тем, что очень надоел неуемной болтовней товарищу Сталину. Товарищ Сталин не болтун, не оратор, не писака-графоман. Товарищ Сталин - большевик-ленинец, делатель, творец, а не трепач. Трепач и болтун Троцкий гниет в чужой земле с проломленным черепом, а товарищ Сталин спокойно и без крика вершит завещанное ему Владимиром Ильичом дело пролетарской революции. И делает работу прочно, верно, крепко, основательно - на века. Пингвины не боялись буре-вестника и болтуна козлобородого гражданина Троцкого. Пингвины боятся горного орла, вершителя судеб мира товарища Сталина. Товарищ Сталин, если того требует дело социа-лизма, не посчитается с жизнью пингвинов и прочей крылатой и бескрылой живности ... Отсюда - и тактика, и стратегия предстоящей войны ...

- Простая и незамысловатая игра – завлечь крысу Гитлера в гигантскую крысоловку и прихлопнуть. Раз и навсегда. Чтобы не путался под ногами в Европе, не лез со своими псевдо социальными лозунгами, не мешал, одним словом. Наглец Гитлер многое перенял у товарища Сталина в организационном плане, но толком ни черта не понял, утрировал, довел до педантичного немецкого идиотизма. И теперь пытается использовать все нарабо-танное многолетним трудом товарища Сталина против самого товарища Сталина. Не вый-дет, господин Гитлер! Товарищ Сталин обманул господина Гитлера! Через несколько ча-сов, увлекаемая запахом свежей дешевой крови, дармового мяса и несметных богатств по-лезет крыса Гитлер во главе крысиной стаи в капкан. И ничто уже не сможет удержать и остановить крысиный выводок на пути к смерти. Но в первый, даже во второй день у крыс еще останется, пусть малая, но возможность дать задний ход и ускользнуть от неминуе-мой расправы. Значит, задача товарища Сталина втянуть их в ловушку как можно глубже, как можно надежнее.

- Соратники этого не понимают и никогда не поймут. Военные – не поймут наверняка. Но товарищ Сталин не только отменный политик. Товарищ Сталин – большой любитель и ценитель театральных зрелищ. Этот факт известен советскому народу. Но то, что и сам вождь не чужд театрального искусства, никому в СССР не известно, а если кое-кто об этом догадывался, то теперь они или лежат глубоко, или сидят очень далеко. Ибо лишнее знание – есть лишняя боль... В любом случае, помешать выдающемуся режиссеру и актеру товарищу Сталину мелкие людишки не смогут. В первом акте товарищу Сталину придет-ся много импровизировать. Скорее всего, первым позвонит Тимошенко, а может - более решительный и жесткий Жуков. Срывающийся голос попросит заспанного Власика по-звать товарища Сталина к телефону в неурочное время. ... Как должен говорить с товари-щем Жуковым неожиданно разбуженный товарищ Сталин? Какой голос должен быть у товарища Сталина? Какие слова произнесёт Сталин в ответ на сообщение Жукова? ... Есть такие слова, продуманы, подобраны. ... Приготовлена заранее и интонация, тональ-ность голоса, в которой нужные слова, в нужный момент окажутся сказаны. И дальнейшее поведение отработано, и мизансцены выстроены, и диалоги с испуганными и ошарашен-ными соратниками...

Товарищ Сталин лежал на диване, устремив в потолок немигающий взгляд желтых рысьих глаз. Он не спал, но тщательным образом еще раз просматривал мысленно парти-туру, продумывал режиссуру и текст сценария предстоящей гениальной пьесы, в которой являлся миру не только постановщиком, режиссером, автором, но и, естественно, пре-мьерным исполнителем заглавной роли с неизбежной сценой триумфа в последнем акте. Сталин в который уже раз мысленно прогнал события наступающего дня, подработал ми-зансцены и высокохудожественную режиссуру для вольных или невольных актеров пред-стоящего лицедейства. Размышления привычно укротили зов плоти, успокоили, ввели мысли в привычное прокрустово ложе логического мышления. Сон все более настойчиво клонил к подушке голову. Вождь поудобнее улегся на узком ложе и натянул под подбо-родок серое казенное солдатское одеяло с тремя синими поперечными полосами. Поворо-чался минут пять и заснул крепким сном хорошо потрудившегося кавказского человека. Через несколько часов, воскресным утром, точнее в три тридцать, товарища Сталина жда-ло серьезное испытание. Весьма серьезное испытание на прочность и его самого, и его идей и замыслов, и созданного им государства. Впрочем, в конечном результате, в самом благоприятном исходе задуманного и осуществляемого им мероприятия, товарищ Сталин ни одного мгновения не сомневался.

Страна спала. Товарищ Сталин единственный из всех спящих, знал наверняка, что долго спать не придется.



Глава 2.
Обер-лейтенант Отто Хорш.
Инженерный учебный полк особого назначения
"Бранденбург 800".


С наступлением сумерек ожило, зашевелилось, заполнилось сгустками теней недавно безлюдное и скучное расположение особого инженерного полка "Бранденбург". Приглу-шенные звуки команд сопровождали цепочки бойцов, бегущих к военным грузовикам "Opel Blitz", ожидающих спецназовцев с гостеприимно откинутыми пологами крытых ку-зовов, ворчащими на холостых оборотах мощными двигателями. Большая часть боевиков заранее переоделась в хорошо подогнанную и предварительно обношенную форму крас-ноармейцев и командиров Красной Армии, сотрудников милиции и НКВД. Другие дивер-санты натянули привычные, камуфлированные под летнюю зелень, комбинезоны. Те, что забрасывались в тыл под видом красных, вооружались соответственно новенькими авто-матами ППШ с неуклюжими круглыми дисками, пистолетами ТТ, реже карабинами и со-всем уж редко длинными и неуклюжими трехлинейными винтовками с откинутыми вниз трехгранными штыками.

За плечами "красноармейцев" привычно горбатились вещевые мешки, у остальных – стандартные армейские ранцы из выделанной телячьей шкуры. Диверсанты, которым предстояло вступить в бой в форме немецких солдат надели поверх пилоток угловатые стальные шлемы, покрытые маскировочными сетками. Вооружение немцев состояло из модифицированных автоматов МП-40 конструкции Шмайссера с рожковыми магазинами, заполненными красивыми новенькими патронами. Из пулеметов МГ-34 с ребристыми круглыми патронными коробками, из гранат, похожих длинными деревянными ручками на мирные кухонные колотушки. И у фальшивых русских, и у настоящих немецких дивер-сантов имелось холодное оружие. Ножи и кинжалы, стилеты и финки дремали в пред-вкушении запаха крови. У одних сталь покоилась в ножнах на поясах, у других - удобно пристегнутые к ноге,. Третьи просто без особых изысков привычно бандитски засунули за голенища сапог отточенные до бритвенной остроты, отливающие голубизной лезвия кин-жалов с дерганой ломкой готикой проклятий врагам, выгравированной возле канавки для стока крови, со свастиками, раскоряченными паучками плотно засевших в основании ру-кояток.

Иногда в группе разномастных военных мелькали, словно случайно приблудившиеся актеры из иной пьесы, агенты Абвера, ряженные под местных крестьян, под старичков грибников и прочих мирных жителей. Того рода публика состояла из личностей отнюдь не арийской крови, завербованных из местных жителей или осевших в Польше белогвар-дейцев, вовремя сбежавших из родных краев. Имелись среди них и убежденные национа-листы, и отмаливающие таким образом тяжкие грехи уголовники, и просто люди, смер-тельно озлобившиеся на новую власть по тем или иным причинам, которых за малое вре-мя набралось по разным поводам более чем достаточно. В штопаных торбах, в грибных корзинках, а то и просто заткнутые сзади за ремень ношеных штанов, ждали своего часа ракетницы. Выпущенные из черных широких стволов зеленые или красные шары, шипя-щие и брызгающие вокруг красивыми искрами, должны в нужный момент повиснуть над позициями укрывшихся в лесах русских танков, над упрятанными под покровами деревь-ев штабами, госпиталями, позициями артиллерийских батарей.

Каждая из диверсионных групп заранее по-немецки тщательно изучила полученное задание, отработала до мелочей этапы операции, методы ее проведения, пути возможного отхода, места дневок и ночевок. За время между Западным и Восточным походами бойцы диверсионного полка «Бранденбург» прошли помимо парашютной и огневой подготовки курс боевого единоборства, основанный на японской борьбе дзюдо. Рядовые солдаты пол-ка изучали топографическую и тактическую подготовку на уровне командира пехотной роты. Все до одного завершили инженерную подготовку, включающую изучение приме-няемых в Красной армии мин. Бойцы не говорившие ранее по-русски посещали занятия, давшие немецким диверсантам некоторые основы разговорного русского языка.

На близком аэродроме в ожидании групп, засылаемых в глубокий советский тыл, гото-вились к взлету планера и самолеты буксировщики. Транспортные Юнкерсы проветрива-ли пузатые чрева перед принятием групп парашютистов. Самолеты заполняли фюзеляжи свежим ночным воздухом наперед зная, что вскоре запертые в трясущихся в черном небе коробках люди завоняют ребристый изящный металл резким запахом страха и человече-ского пота. Запахом, являющимся непременным свидетелем и спутником не поддающего-ся усилиям воли ужасом перед ночным прыжком в неизвестное. Внешне спокойные пара-шютисты могут посмеиваться над ничего не ожидающим туповатым врагом, подшучивать над коллегами, курить или меланхолически перемалывать челюстями пайковый шоколад. Напрасное притворство, пот выдаст их подлинные чувства, шибанув зловонной волной в нос штурману, когда тот выйдет из пилотской кабины сообщить о прибытии в точку вы-броса. Выброска десанта завершиться и противный запах улетучится, унесется в откину-тую дверь, гостеприимно ведущую в ревущую темноту. На штурманских картах точки приземления красной сыпью покрывали русскую территорию в районах Августово, Сува-лок, Гродно, Голынок и Рудавок - в тылу Западного фронта генерала Павлова. Густая россыпь мест десантирования ясно показывала знающему человеку приоритетное направ-ление главного удара молнии Блицкрига.

Летчики не завидовали временным пассажирам. Конечно же, диверсантам предстояли опасные, кровавые, но чертовски занимательные, предназначенные исключительно для настоящих мужчин, игры с красными недочеловеками, руководимыми малограмотными догматиками комиссарами. Но, так или иначе, а интуиция подсказывала - назад в "Бран-денбург" вернуться не все. Нет, далеко не все. Потому куда приятнее вернуться на аэро-дром и расслабиться после удачного вылета шнапсом или пивком, а вечерком, при удач-ном стечении обстоятельств, еще и поваляться на перине с девицей из местного гарнизона или, на худой конец, с полькой из обслуги офицерской столовой.

Десантники не завидовали летчикам и не загадывали о том, что их ждет вечером. Перед выходом на задание солдаты спецназа не прощаются друг с другом. Плохая примета. Они сосредоточены на предстоящей работе, деловиты и собраны. Разве, что небрежно кивнут на бегу знакомым. Подчиненные Отто солдаты внешне спокойно ожидали приказа и от-решенно молчали. Немцы вообще перед боем не отличались разговорчивостью. Но из од-ного, затянутого брезентом, кузова доносилось приглушенное пение на незнакомом Отто языке. Это как обычно убивали выпавшее свободное время в вокальных упражнениях не-сколько штурмовых групп из состава нового батальона с поэтическим названием "Нахти-галь", сформированного из украинских националистов. В перерывах между песнопениями украинцев слышалось как бормотали католические молитвы белорусы и поляки по другую сторону от немцев. Нарочно или случайно, но немецкие солдаты всегда оказывались меж-ду национальными группами, стойко ненавидящими друг друга, но дружно работавшими на Германию, ибо и те и другие сообща ненавидели русских и Россию.

За время подготовки к операциям в России, проходившим на территории Протектората в городе Ольштыне, Отто познакомился почти со всеми офицерами 1-го батальона, ближе всех сошелся с лейтенантом Вилли фон Канвицем, таким же, как и он, недоучившимся студентом политехнического института. Как и Отто, Вилли с гордостью носил на мунди-ре знак "Парашютист ВВС" – неудержимо пикирующего со сложенными крыльями к зем-ле угловатого орла в лавровом венке. Подобное обстоятельство предопределяло принад-лежность к общему для обладателей знака братству избранных. Фон Канвицу и его людям, под видом красного подразделения предстоял самый дальний маршрут. Его задача состоя-ла в захвате и удержании до подхода танков Гудериана стратегического железнодорожно-го моста в Бобрах, в двадцати километрах от границы. В последнюю предвоенную встре-чу знакомые обошлись без пожелания успехов друг другу и прочих сентиментальных нежностей. Канвиц, хитро прищурив глаз, подмигнул на прощание. Тот в ответ небрежно дернул в направлении друга подбородком. Вскинул ладонь к лакированному козырьку низко надвинутой на лоб фуражки с синим верхом, непременной принадлежности ко-мандного состава войск НКВД.

Массовая заброска диверсантов в СССР осуществлялась по различным направлениям и разнообразными способами. Некоторые прорывали границу на своих двоих, другие дос-тавлялись по воздуху. Несколько групп готовились пересечь пограничную реку Буг на на-дувных резиновых десантных лодках. Группе обер-лейтенанта Отто Хорша предстояло переправиться в тыл русских самым комфортабельным и надежно отработанным спосо-бом – в специально для подобных дел оборудованном железнодорожном вагоне с двой-ным дном. Задача группы состояла в решительной и безжалостной ликвидации охраны пограничного моста и предотвращения любыми доступными средствами его подрыва рус-скими. Причем сделать дело требовалось тихо, бесшумно, не привлекая раньше времени внимания пограничников и возможно изготовившейся к подрыву команды минеров НКВД.

Последний раз взглянув на часы, Отто подал приказ и его подчиненные бесшумно и деловито заняли места на скамейках под тентом отведенного им грузовика. Обер-лейтенант еще раз проверил как устроились его солдаты и расположили груз, а затем на-правился к открытой двери кабины, собираясь сесть на командирское место рядом с води-телем. Но тут подбежал рассыльный и срывающимся от волнения голосом передал приказ командира полка, неожиданно прибывшего из Берлина в расположение полевого штаба первого батальона. – «Командиру группы немедленно прибыть в штаб. Солдатам отды-хать в кузове. Мотор – заглушить».

Придерживая болтающийся на груди неуклюжий русский автомат Хорш вместе с по-сыльным побежали к еле различимому в темноте штабному домику. Благодаря надежной светомаскировке расположение Бранденбурга-800 было погружено практически в полный мрак. Войдя из темноты в освещенное помещение, обер-лейтенант на мгновение ослеп. Когда Хорш вновь обрел способность видеть, то обнаружил напротив себя в обычно ки-шащей штабным народцем, а ныне совершенно пустой комнате, только двух человек. Пе-ред ним возле карты стояли шеф полка оберст Лахузен и командир первого батальона майор фон Гарт. Отто приветствовал командиров по-армейски, вскинув правую ладонь к русской фуражке. Нелепо было в русской форме орать нацистское приветствие. Кроме то-го, партийное приветствие, сопровождаемое выкриком "Хайль Гитлер!" и вскидыванием правой руки вверх и сторону не пользовалось в подразделениях Абвера особой популяр-ностью. Тут играл ведущую роль факт, что крестный отец, основатель и бессменный ру-ководитель Абвера - "Седой старец", он же "Седой лис", он же "Маленький грек" адмирал Канарис до сих пор не состоял в НСДАП. Еще менее популярным стало партийное при-ветствие после тяжелого ранения генерала Штудента пьяными эсэсовцами. Ранение, по-лученное генералом в момент, когда тот наблюдал за боевыми действиями парашютистов в Голландии. Парашютисты не входили в состав подразделений Абвера, но довольно час-то и успешно взаимодействовали с бойцами "Бранденбурга". Кроме того, многие десант-ники как обер-лейтенант Хорш рано или поздно оседали в специальных частях разведки. Отто, боготворя Фюрера, не одобрял подобных вольностей, но считал обязательным для себя придерживаться общей, установившейся до него, офицерской традиции части. Как в студенческие годы не понимал, но поддерживал корпоративные традиции буршей.

- Проходите, обер-лейтенант к столу. - Вяло отмахнул кистью шеф в ответ на приветст-вие. – Времени в обрез. Неожиданно возникли непредвиденные обстоятельства, в силу ко-торых приходиться менять задание вашей группы.

Полковник прошелся по комнате и остановился перед столом, в центре которого воз-вышался небольшой прямоугольный предмет, прикрытый позаимствованным у повара чистым кухонным полотенцем.

- В целях лучшего понимания Вами исключительной значимости предстоящего зада-ния не только для операций полка, но более того, для всей предстоящей Восточной ком-пании Вермахта, мы ознакомим Вас, обер-лейтенант, с наиболее секретным изобретением немецкого гения. Надеюсь, мне не стоит напоминать Вам о беспримерной ответственно-сти за сохранения в строжайшей тайне услышанного в этой комнате?

- Благодарю за оказанное доверие, господин полковник! – Ответил Отто.

Полковник, жестом провинциального мага на очередных гастролях, сдернул покрыва-ло. Ничего грозного или необычного Отто на столе не усмотрел. В центре громоздился деревянный полированный коробок с металлическим шильдиком сбоку. Размерами и внешним видом предмет напомнил Отто электрические измерительные приборы, с кото-рыми приходилось работать в университетских лабораториях, в группе ракетостроителей под руководством Вернера фон Брауна. Именно в таких невзрачных коробочках немецкие фирмы предпочитали размещать вольтметры, амперметры и прочую необходимую уче-ным исследователям лабораторную мелочевку.

- Перед Вами, образец единственной в мире автоматической шифровальной машины "Энигма", изобретенной мощью германского гения. "Энигма" – в переводе с греческого означает "загадка". И это действительно так, никто в мире не сможет декодировать за-шифрованное этой машиной сообщение. Работать на ней предельно просто. - Полков-ник откинул крышку и "Энигма" раскрыла перед Отто таинственные потроха, до удивле-ния, напомнившие несколько усовершенствованную пишущую машинку, правда без ка-ретки для бумаги, зато с добавочными переключателями на верхней панели и с черными жгутами проводов. На откинувшейся горизонтально передней стенке, гордо красовалось выжженное на дереве в ромбовидной рамке тавро - "Энигма".

- Оператор набирает на клавиатуре текст, а дальше все происходит внутри прибора, совершенно автоматически. Остается только считать и переписать набор букв и знаков, появившийся в окошечках на верхней панели и передать их в эфир. В пункте приема ра-дист настраивает свою "Энигму" на тот же режим, что и его корреспондент, вводит, слов-но на пишущей машинке полученное сообщение и мгновенно получает расшифрованный текст. Не требуется ни шифровальных блокнотов, ни тайных чернил, ни прочей шпион-ской атрибутики.

Полковник сделал паузу, погладил полированный деревянный бок машинки.

- Оперативная информация передается в реальном режиме с полностью исключенной возможностью перехвата и дешифровки информации противником. Слишком много ис-пользовано миллионов вариантов подбора знаков, слишком часто, фактически при каждом новом сеансе связи, меняется случайным образом настройка. До сих пор мы воздержива-лись от оснащения наших диверсионно-разведывательных групп подобной техникой. Ре-зон здесь единственный – захватив образец, противник может попытаться и сам создать нечто подобное. То есть о расшифровке наших секретов речь не идет, но, попав в руки врага, прибор может инициировать большую степень секретности противника, что отри-цательно скажется на успехах наших войск. Тем более, у русских очень сильные матема-тики и ученые ...

- На днях одну из групп разведки СС все же решили экипировать "Энигмой"... слиш-ком ответственное задание они получили. ... Задание заключалось в отслеживании и унич-тожении штаба Западного фронта красных. В физическом устранении его руководства во главе с генералом Павловым. - Полковник ухмыльнулся. – Русский называют штаб "Моз-гом армии". Правда, судя по Павлову и его штабным советникам, по тому, как они готовы к войне, мозгов у русских немного. Но это к делу не относится. Решение об операции и использовании «Энигмы» было принято на очень высоком уровне. Абвер поначалу об этом задании наши коллеги из ведомства Гиммлера не информировали. Группу эсэсовцев усилили радистом с "Энигмой" для оперативной наведения штурмовой авиации на распо-ложение русских "мозгов". При переходе границы группа оказалась обнаружена русскими пограничниками и в результате ожесточенного боя разгромлена. Что означает - уничтоже-на полностью. Все погибли! Все – кроме радиста. Ему даже не удалось в последний мо-мент взорвать прибор заранее приготовленной гранатой. И радист, и машинка попали в руки к красным! Впрочем, по донесению нашей агентуры, в последний момент перед до-просом у эсэсовца хватило мужества покончить с собой, приняв зашитый в угол гимна-стерки яд. Но "Энигма" досталась русским в целости и сохранности. Всю значимость бес-ценной находки русские недочеловеки конечно же не поняли. Только этим можно объяс-нить, почему прибор до сих пор не отправлен в Москву, а находится, по одним сведениям в кабинете начальника городского управления НКВД, по другим – в сейфе дежурного по штабу 17-го Краснознаменного пограничного Брестского отряда.

- Ваша задача, обер-лейтенант Хорш, скрытно проникнуть в город под видом спецгруп-пы НКВД, прибывшей за прибором из Москвы и либо выкрасть прибор, либо – уничто-жить. Это гораздо более важно, чем поставленная изначально задача захвата моста. По вполне достоверным сведениям, русские еще не заложили взрывчатку в опоры погранич-ных мостов. Они боятся сделать лишнее телодвижение, опасаясь, что германская сторона может расценить данный акт как недружественный, как подозрение в нечестном выполне-нии договорных обязательств. Они называют подобные действия: "Не поддаваться на про-вокацию!". Следовательно, волноваться о взрыве и разрушении моста не приходиться и задачу его захвата вполне можно перепоручить передовым частям вермахта.

Экипировка и первоначальная легенда группы вполне соответствует Вашему новому заданию. Выдвижение к первому объекту – Управлению НКВД, пройдет, как и заплани-ровано ранее – по железнодорожному варианту. Но после того как вы покинете вагон, двинетесь не к мосту, а к зданию НКВД. Надеюсь, вы не зря проторчали столько времени на наблюдательном пункте и вполне сносно ориентируетесь и в городе, и в крепости? Сможете самостоятельно оперативно разработать маршрут?

- Так точно, господин полковник. Здание Управления и штаб пограничников, как ос-новные объекты диверсии и источники подлежащей захвату важной документации, нами давно уже определены и подходы к ним мне лично известны. Детали – уточню по карте города и по фотографиям аэрофотосъемки.

- Менять расписание движения маневренного поезда, возвращающего вагоны русским, опасно. Это может их насторожить и подтолкнуть провести более тщательную проверку состава. Поэтому операцию придется начать, как и запланировано, по основному варианту не раньше и не позже. То есть всего за полчаса до общей атаки. Проинструктируйте под-чиненных обер-лейтенант, но в подробности особенно не вдавайтесь. Опишите внешний вид прибора и значимость его для Рейха без расшифровки конкретного назначения. Же-лаю успеха!

Когда Отто вернулся, то на опустевшем плацу старого польского военного городка одиноко стоял только один его грузовик. Для всех остальных диверсантов война уже на-чалась. Собственно говоря, теперь торопиться оказалось некуда, поезд все равно раньше намеченного не уйдет, а на инструктаж много времени не понадобиться. У закрытого по-лога заднего борта обер-лейтенант остановился и удивленно прислушался к приглушен-ным взрывам смеха, доносящимся из темного чрева машины. После того как все осталь-ные машины ушли, нервное напряжение оставшихся спало и теперь десантники подсмеи-вались над обер-ефрейтором Гюнше. Беднягу обвиняли в том, что как закоренелый не-удачник он срывает все боевые задания в которые командование имеет несчастье его на-значать. Некоторые основания для подобного вывода, безусловно, имелись. Так, во время польской компании группа диверсантов под руководством доктора наук и одновременно лейтенанта Абвера Уго Хайнцля перешла границу Протектората Чехии и Моравии с Польшей в районе поселка Силлен. Диверсанты Абвера имели боевую задачу – "Захват и удержание до подхода немецких войск из состава 7-й пехотной дивизии стратегического туннеля и железнодорожной станции на перегоне Силлен - Краков". Операция планиро-валась одновременно с общим немецким наступлением на 26-го августа, но из-за дипло-матических выкрутасов русских в последний момент срок отодвинули на 1-го сентября, забыв в бюрократической круговерти предупредить и перехватить вышедших на тропу войны диверсантов из "Бранденбурга 800".

Ничего не подозревающие абверовцы блестяще сделали дело. Как и планировалось, на рассвете 26-го они молниеносным ударом захватили врасплох человек сто мирно спавших поляков из охраны объектов и заперли под замками, забив под завязку все близлежащие сараи и погреба. Потери не понесли ни нападавшие, ни обороняющиеся, что привело ди-версантов в самое благодушное расположение духа. Немцы плотно позавтракали и приня-лись ждать подхода главных сил. Когда прошли все возможные сроки, а передовые коло-ны Вермахта так и не появились, командир группы решил выйти на связь и выяснить, черт возьми, что означает подобная "пунктуальность", отнюдь не входящая в истинные немец-кие добродетели. В армейском штабе сонные офицеры долго не могли сообразить какого черта их беспокоят, лишая вполне заслуженного отдыха, положенного после ночной нер-вотрепки с отменой приказа о выступлении в поход. А когда сообразили, приказали не-медленно выметаться из Польши и самому ученому господину доктору, и его менее обра-зованным подчиненным.

Удача сопутствовала группе и на обратном пути. Поляки, обрадованные тем, что война не состоялась, тоже не очень напрягались в несении караульной службы, отдыхая от нерв-ного напряжения предыдущих дней. Группа Бранденбург вновь пересекла границу в об-ратном направлении и в изнеможении повалилась на матрацы в расположении полка.

Руководство "Бранденбургом" посчитала, что операция проведена безукоризненно, солдаты и офицеры действовали отменно и представило всех скопом к "Железному кре-сту". Писаря штаба не посчитали нужным держать рты на замке и незамедлительно донес-ли радостное известие до ушей виновников торжества. В числе которых пребывал и сча-стливый ефрейтор Гюнше, незамедлительно поделившийся в письме радостным извести-ем с невестой, родными и близкими. Радость испортил неумолимый формалист фельд-маршал Кейтель, резонно заметивший, что война до 1-го сентября объявлена не была и, следовательно, никакие военные действия в этот период вестись не могли. Во время Поль-ской компании ефрейтору пришлось изрядно повоевать, но до "Железного креста" он не дотянул. А без ордена появиться в родном квартале уже не мог из боязни оказаться осме-янным извещенными о награждении друзьями и родственниками. С тех пор отпуск, как назло, выпадал ему с завидной регулярностью, и так же регулярно он от него отказывался.

Казалось фортуна улыбнется бедолаге в Бельгии. Действительно, его назначили в эки-паж планера для штурма с воздуха знаменитого форта Эбен Емаел. В воздухе буксировоч-ный трос самопроизвольно отцепился над германской территорией и планер, единствен-ный из всех не долетел до врага, а благополучно сел на картофельное поле немецкого фермера. Ранение при жесткой посадке получил лишь один человек. Стоит ли говорить, что им оказался бедолага Гюнше. Остальные чуть позже высадились с резиновых лодок и присоединились к остальным десантникам. Десантники выбили бельгийский гарнизон и привели орудия форта в негодность. Выжившие в том горячем деле получили награды из рук самого Фюрера. Все – кроме Гюнше, хотя никто в полку так страстно не желал обла-дать орденом как несчастный несостоявшийся герой. Пока тот добирался из госпиталя в часть – закончилась война во Франции. Нечто подобное произошло и во время скоротеч-ной Балканской компании. Теперь солдаты убеждали неудачника, что именно из-за его участия лично Гитлер решил отменить Восточный поход и продолжить дружбу с больше-виком Сталиным. Десантная операция против Англии "Морской лев" давно уже отошла в область солдатских преданий, а раз так, то и новых военных подвигов с последующим на-граждением не предвиделось.

Одним рывком, слегка подтянувшись на руках, Отто запрыгнул в кузов и своим появ-лением прервал солдатский треп. Все в его группе прилично изучили по картам и визу-ально город, лежащий за Бугом и старую Брестскую крепость. Знали немцы примерное расположение основных объектов, представляющих интерес для фронтовой разведки. То есть именно те места, где можно разжиться секретами противника, картами, списками агентов, телефонами руководителей, новыми образцами оружия, снаряжения и докумен-тов. В число таких объектов входили установленные засланной агентурой Управление НКВД и штаб пограничного отряда. Коротко поставив новую задачу и подчеркнув ее важ-ность, Отто стукнул кулаком по крыше кабины, давая успевшему придремнуть водителю, сигнал к началу движения.

Грузовик взревел мотором, дернулся и плавно переваливаясь на пыльной дороге пока-тился к железнодорожной станции. Туда, где формировался последний состав товарных вагонов отправляемый обратно в Россию перед войной. Люди в кузове устали от ожида-ния начала движения в растянувшиеся до бесконечности минуты бездействия. Первый оборот колеса поршнем сжал застоявшееся время и заставил ранее тянувшиеся секунды пуститься вскачь. Само же первое мгновение, так долго ожидаемое, неожиданно застало сердца солдат врасплох и, проскочив удар пульса, отделило навсегда, напрочь от относи-тельного мира и покоя предыдущей секунды. Немцы, подчиняясь силе инерции, неловко качнулись, боднулись козырьками русских фуражек, словно чокнулись на прощание. Раз-говоры смолкли. Для диверсантов «Бранденбурга» война началась.



Глава 3.
Г. Брест. 03:30 утра, 22 июня 1941 года.
Старшина И. Свидлер. Сотрудник секретного отдела РУ Генерального Штаба РККА.


Окно долю секунды сопротивлялось огромному давлению взрывной волны. Стекло даже успело немного выгнуться в переплете рамы, прежде чем и само оно, и деревянный крест рамы, и горшки с хозяйскими геранями влетели в комнату, засыпав кровати с лежа-щими людьми блестящим водопадом режущих брызг вперемешку со щепками, комьями земли и лепестками цветов.

Всего лишь за секунду перед этим неприятным событием старшине Свидлеру снился необычный сон. Совсем детский. Легкий. Наивный. Словно парит мальчик Илья над за-ветными местами детства. Зависает трепеща крылышками над ручьем в котором наблю-дает за игрой мальков в прозрачной воде, за жучками водомерками. Взлетает затем легко над кустами дикого малинника с мелкими сладкими ягодами, над старым домом с поко-сившимся, осевшим наземь забором. Странное дело. Откуда сон такой взялся, даже во сне удивлялся старшина? Счастливые детские сновидения уже много-много лет не посещали поседевшую голову, забитую всевозможными отнюдь не розовыми и пушистыми делами. Вдруг полет оборвало, словно лишило магической, доброй силы, швырнуло мальчика Илью на землю прямо в шипастый, колючий малинник. ...

... День субботний закончился тем, что вернувшись с ночной прогулки, старшина по-шел ночевать не в гарнизонную гостиницу, а к старому знакомцу, тому технику по специ-альной связи из штаба погранично отряда. Жил товарищ один, бобылем, снимал чистень-кую комнату недалеко от расположения части у средних лет вдовы. Перед сном покурили, помолчали. Хозяин достал начатую бутылку. Разлили понемногу. Нарезали сала, хлеба, зеленых в пупырышках молодых огурцов. Пригласили и хозяйку. Веселье все не получа-лось. Женщина попробовала уговорить попеть, но по лицам мужчин поняла – не то у них настроение, нет на душе нужной для песни радости ... Тихо поднялась и ушла на хозяй-скую половину. Дверь в комнату плотно притворила.

- Вот и все... – Вздохнул пограничник. – Еще по одной?

- Поздно уже. ... Когда начнет, немчура? Наверно с рассветом ... Или до рассвета ... Тут голова трезвая нужна. – Отказался Илья.

- Ну, как знаешь. А я, пожалуй, выпью. Можно сказать – опять фронтовые, как в Фин-ляндии.

Так или иначе, но спать легли не раздеваясь, в форме, при оружие, только ремни от-пустили. Перед сном Илья почистил штатный пистолет "ТТ", проверил обойму, поставил на предохранитель, еще раз придирчиво проинспектировал содержимое вещевого мешка. Попенял себе за то, что не взял побольше необходимых для выживания вещей. Техник тоже полез было к "тревожному" чемоданчику, даже крышку откинул. Посмотрел грустно в фанерное нутро и вновь защелкнул на защелки. – Ни к чему это все!

Старшина хотел бывшему ученику мозги немного вправить за подобное малодушие, но увидал в глазах того такую печаль, что только вздохнул и повернулся на другой бок. По-нял, с человеком говорить не о чем. Таких глаз на войнах он уже насмотрелся достаточно, но вот с людьми этими встречаться больше уже не доводилось. ...

То было перед тем как заснул. А очнулся уже на полу. Придя в себя, Свидлер хватанул полным ртом воздух и закашлялся от проклятого, знакомого до чертиков вонючего запаха горелой немецкой взрывчатки. Всё понял сразу. - Началось. Вот натура человеческая, ведь так до конца и не верил, надеялся. ... Отряхнул обсевшие лицо цветочные лепестки, глянул на кровать у противоположной стены. Знакомый спал. Крепко, слишком крепко спал, празднично расцвеченный стеклянной крошкой и розовой цветочной бижутерией. И проснуться ему, судя по стекающей с виска струйке темной крови, суждено уже не бы-ло. Звуки разрывов переместились дальше от дома, в сторону казарм пограничников. Ар-тиллеристы явно били по рубежам и теперь перенесли огонь на следующий. Старшина вскочил с пола, затянул ремень, обмахнул привычно сапоги бархоткой хозяина. Подумал, что личное оружие теперь тому больше не понадобиться. Отстегнул клапан кобуры, вы-тащил наган, проверил барабан и заткнул сзади за пояс. Из ранее чужого, а теперь уже бесхозного тревожного чемодана достал две пачки патронов, консервные банки и кинул в свой мешок. Подумав секунду отправил туда же недопитую водку, недоеденное сало, па-пиросы и половину буханки хлеба. Из стеклянного графина перелил во фляги воду и тоже закинул в мешок, словно тот и впрямь был безразмерным.

- Лучше конечно залить свежую, да где ее найдешь.

А вот клинок в замшевых легких ножнах, наоборот, из мешка вынул и кожаным ремеш-ком на ноге закрепил. Так, что нож, до поры до времени, уютно и привычно устроился в голенище, а выглядывал только самый краешек рукояти.

Войны, на которых старшина провел изрядно времени, диверсионно-разведывательная работа как образ жизни, приучили следовать не эмоциям, не сентиментальным, пусть и абсолютно верным канонам порядочности, но суровым, жестким законам выживания. За-конам и правилам, кажущимся людям далеким от войны вовсе не этичными, грубыми, неверными. Это не так. Законы мирной жизни вмиг утрачивают былое величие и значи-мость с началом войны. Всё. ... Баста. ... Мирная жизнь умерла. Началась война. А у вой-ны все иное, и законы, и понятия, и отношения ... На сборы и размышления ушли считан-ные минуты. С мешком за плечами старшина пронесся по коридору, мимо причитающей хозяйки, к черному ходу, выходящему, по словам погибшего техника, во внутренний двор. Из двора, через калитку в заборе можно выскочить на дорогу, ведущую к границе, к мос-ту.

Пограничный мост, с пустыми, идеально чистыми и сухими подрывными камерами, не давал покоя Свидлеру. Задание Старика Вольфа по обеспечению взрыва никто не отменял, и он просто обязан был предпринять все возможное и попробовать кое-что невозможное для его выполнения. Можно, конечно, сперва рвануть в расположение пограничников, но там, видимо, после первых взрывов немецких снарядов осталась лишь небольшое охране-ние, а все остальные с оружием в руках начали действовать по "красному" плану прикры-тия границы. То есть, скорее всего, к тому самому злосчастному пограничному мосту и выдвинулись. Может, попытаются отбить атаку врага и любой ценой вывести стратегиче-ский объект из строя. Но это – мечты, четко понимал старшина. О том, чтобы отбить объ-ект у регулярных частей вермахта силами пограничной комендатуры и штаба отряда с их легким пехотным вооружением и речи идти не могло. Игры закончились. Силу немцев старшина знал не по слухам и не по газетным статьям. Немцы враг серьезный, сильный, достойный если не уважения, то уж во всяком случае, самого серьезного отношения.

Прижимаясь к покосившимся серым доскам захолустных заборов, перебегая, пригнув-шись, открытые пространства на задах улиц, старшина двигался, словно ведомый стрел-кой компаса на звук усиливающейся перестрелки. Привычно читая книгу боя, он удовле-творенно похмыкивал, выделял новые русские стволы, вливающие незамысловатые гаммы и октавы в шумовой концерт. Русские трехлинейки все чаще, злее и гуще отвечали немец-ким манлихерам. Размеренные отчетливые очереди станковых "Максимов" и ручных "ДП" вклинивались в трескучую скороговорку более скорострельных немецких автоматов МР-40 и пулеметов МГ-34. В перепалку пехоты врывались сериями охающие взрывы мин и утробные разрывы артиллерийских снарядов, летящих с вражеского берега. С русской стороны им отвечали пока только редкие вздохи ротных минометов и еще более редкие выстрелы сорокапятки.

Выскочив на переплетение ведущих к мосту рельс, матово отливающих ртутью в пред-рассветной дымке, старшина побежал дальше по шпалам, неуютно чувствуя себя на от-крытом пространстве насыпи. Теперь смотрел он больше по сторонам в поисках врага, а нужно, как оказалось, и под ноги глянуть. На бегу зацепился за что-то мягкое, податливое, с разгону не удержался и грохнулся рядом, чуть не выронив из руки пистолет. Правда, сработал рефлекс, годами выработанный, устойчивый словно слюноотделение у собаки Павлова. Приземляясь, старшина сгруппировался, мышцы словно окаменели и покрыли тело защитной броней. Падать так конечно больнее. Только вот вставать несравненно здо-ровее, каркас напряженных мышц сохраняет от повреждений внутренние органы и предо-храняет кости от переломов. Лежа между рельсами, Свидлер мгновенно изготовился к стрельбе, но ... Но по нему никто огня не вел, выстрелы по-прежнему доносились со сто-роны предмостных сооружений и подъездных путей.

Споткнутся же угораздило старшину о до зеркального блеска начищенный хромовый командирский сапог и заправленное в него галифе с синим кантом. Мертвая нога, заце-пившись оторванной подковкой каблука, закинулась на рельс, а само тело сползло в кю-вет, видимо небрежно скинутое теми, кто убил человека. Прыжком Илья спрыгнул с на-сыпи и прилёг рядом с убитым. Осмотрелся ... Пулевое ранение говорило о неожиданном выстреле в упор. На чистой гимнастерке, вокруг черной обгорелой дырки с вяло выте-кающей темной кровью, рябью выделялись не полностью сгоревшие частицы пороха. Мо-лодое, не успевшее еще потерять живые краски, лицо сохранило смесь последнего удив-ления, обиды и предсмертного страдания. Видимо умер лейтенант быстро. Карманы гали-фе и гимнастерки выворочены, нелепо топорщатся серыми холщовыми тряпочками. Тут же на земле валяются не востребованные убийцами жестяной портсигар, коробок спичек. Клапан кобуры отстегнут, пистолета нет... Судя по положению трупа двигался лейтенант к мосту, его остановили, опасности он не предвидел, принял чужих за своих, подпустил вплотную и за доверчивость поплатился жизнью. Вряд ли убитый лейтенант разгуливал по путям один. Где же его подчиненные?

Нашел и их. С другой стороны насыпи, под откосом в мазутной жиже валялась задрав вверх блестящие натруженными дисками колеса, скинутая с рельс путевая тележка. Ря-дом, один на другом, словно нелепые снопы, набросаны тела четырех рядовых войск НКВД. Парнишки, убитых в упор, закинули друг на друга вялые руки и ноги, выпятили подбритые затылки над аккуратно подшитыми чистыми, никому уже не нужными подво-ротничками. У них, как и у незадачливого командира, выпотрошены карманы, мокнут в грязи белые лепестки писем, платки с грубо обметанными краями и прочая немудреная, никому кроме хозяев непотребная солдатская мелочевка.

- Ох, черт! – Вырвалось у Ильи. Все же давно, с финской, не видел он трупов красно-армейцев, валяющихся на земле так нелепо, кучкой тряпичных манекенов. Обидно было старшине за своих, советских бойцов не постоявших за себя, глупо погибших не сделав ни единого выстрела, не отомстивших и не убивших ни одного врага. Чуть в стороне, поко-ился на грязной земле аккуратно снятый с тележки тяжелый на вид зеленый ящик с не-брежно торчащими, выдернутыми, разлохмаченными концами разноцветных проводов. И ящик, и провода старшине знакомые. Именно они должны, по идее, находиться в уютной сухой камере железнодорожного моста и при первых взрывах бомб и снарядов разнести опору к чертовой матери. Видимо совсем недавно команда из НКВД попыталась вернуть подрывной заряд на законное место. Её вместе с тележкой перехватили немецкие дивер-санты, нечто подобное видимо прогнозировавшие. Зная наши порядки, потрясли перед носом командира подрывников липовым документом, наорали дурным голосом. Может, обвинили в паникерстве ... Потом приказали бойцам аккуратно снести взрывчатку и под-рывной механизм с транспортного средства, отвели командира в сторону якобы для разго-вора и всех пристрелили в упор без душевных мук и угрызений совести. Судя по состоя-нию тел, произошло все менее часа назад... Трупы едва успели остыть, а сами диверсанты наверняка уже оперируют в глубине обороны, режут провода связи, перехватывают по-сыльных, убивают отдельных бойцов и командиров, мечущихся в поисках частей.

- Профессионалы, мать вашу ... Наверное, те же, что работали в Польше, Бельгии. Из особого батальона "Бранденбург".... – Понял Илья.

В одиночку втащить тележку и тяжеленный ящик на насыпь Илья даже пытаться не стал. Судя по звуковой картине боя надеяться на благоприятный исход и помощь со сто-роны пограничников тоже не приходилось. Печально, конечно, но вполне прогнозируемо. В разноголосицу стрельбы влились звонкие, резкие выстрелы танковых пушек довольно приличного калибра. Это означало, что по мосту уже прошли либо средние танки, либо прополз бронепоезд.

- Ладно, мы тоже не пальцем ковыряны. Найдем на немецкую задницу болт с резьбой... – Илья скинул мешок, вытащил перетянутый резиновым кольцом, вырезанным из старой автомобильной камеры, эбонитовый ящичек. Подошел к подрывному заряду, откинул со-рванную крышку. Как и ожидал немцы ограничились тем, что вырвали с мясом провода и зашвырнули невесть куда электрический детонатор.

- Эх, мать, бедному жениться – так ночь коротка. Ну, да ладушки, мы тебя милая подор-вем и без лишних прибомбасов. Ты же наша, хорошая, советская, ты у нас рванешь как миленькая под боком у первого же поезда фрицев, который они мимо тебя решатся про-пустить. На тот случай, если окажутся слишком привередливыми и попытаются раньше времени обезвредить, мы примастерим тебе голубушка, механизм защиты от дураков, по-ставим дорогуша на "неизвлекаемость". – Приговаривал, тихонько бормотал под нос Свидлер, собирая новую взрывную цепь.

Сапер, работая поочередно то маленькими, словно игрушечными пассатижами, то но-жом, присоединил совсем тоненькую, но чертовски прочную металлическую, матовую, практически невидимую струнку к мощному взрывателю натяжного действия, закреплен-ному внизу, на дне ящика в ямке, вырытой ножом сбоку, а потом аккуратно засыпанной землей и притрушенной шлаком. Второй, извлеченный из ящичка миниатюрный электри-ческий взрыватель вместе с мощной плоской батарейкой, он установил внутри размини-рованного немцами устройства. Подумал, вздохнул сострадая, но пропустил тоненькие провода в шелковой нежной оплетке под телами погибших бойцов, исключив всякую воз-можность преждевременного обнаружения.

- Вот и вы, парнишки, повоюете, отомстите гадам за жизни молодые, загубленные. Пусть уж так, пусть чуть позже, после смерти, но отмстите непременно ... это вам, ребята, старый старшина гарантирует.

Последним делом закрепил на рельсе разделенные слоем хрупкой изоляции чувстви-тельные лепестки контактного взрывателя, выглядевшего, если особо не присматриваться, словно шлепок грязи. Первое же паровозное или вагонное колесо шлицем раздавит ди-электрик и замкнет цепь.

- Да, Вольф, это, конечно же, не мост, но лучше чем ничего. В любом случае движение на некоторое время по ветке окажется прерванным. Хоть заряд и не под самой насыпью, но достаточно мощный. Шороху наделает. Локомотив и первый вагон с рельс опрокинет наверняка.

Возясь с адским сюрпризом, старшина не забывал внимательно следить за шумовой картиной боя. Видимо в первом приграничном сражении наметился перелом, которого и следовало ожидать. Сила, силу ломит. Истина известная. Выстрелы русского оружия слышались теперь реже, экономнее, очереди пулеметов стали короче, а немецкие, наобо-рот, зачастили, захлебываясь злобой и избытком боеприпасов. Да и сами звуки перестрел-ки переместились от государственной границы на северо-восточной окраине, в глубь тер-ритории города.

Закончив со снаряжение импровизированной мины, старшина еще раз осмотрел место, уничтожил следы пребывания, аккуратно собрал в коробку неиспользованное добро и ин-струменты, перетянул резиной и запрятал на дно сидора. Закинул мешок за спину и вновь, перебегая от укрытия к укрытию, побежал на звук боя, теперь уже в сторону от потеряв-шей для него на время профессиональный интерес железной дороги.

Долго бегать не пришлось. Очень скоро наткнулся на первую группу отходящих от линии границы бойцов пограничного отряда. Укрывшись за стеной углового дома санин-структор в фуражке с зеленым верхом и брезентовой сумкой на плече наскоро, торопливо перевязывал раненных бойцов, поминутно оглядываясь через плечо в глубь улицы, тяну-щейся к границе. Двое других раненных, видимо самые тяжелые, стонали на зеленых бре-зентовых носилках. Один просто лежа на земле кончался в агонии, выгибаясь, запрокиды-вал лицо к небу. Двое легкораненых ждали очереди на перевязку, сидели, устало присло-нившись спинами к беленому известкой кирпичу стены.

- Стой! – Закричал медик, увидав незнакомого старшину. – Руки! Руки вверх!

На Свидлера уставились три дула наганов сидевших у стены раненных и медика.

- Свой! – Ответил спокойно. Но руки на всякий случай к небу задрал. - Старшина Свидлер, прибыл для инспекции минно-взрывных мероприятий! Вчера в штабе был с Игорем Никольским, техником вашим по спец. связи. Ночевал у него ... Майор Кузнецов меня лично знает.

- Верно, приходил саперный старшина вчера, ругался, что взрывчатка не заложена, его еще арестовать за паникерство политрук хотел... Да, он это и был ... – Приподнявшись с носилок на локте тихо сказал, словно прошелестел на одном дыхании раненный и вновь безвольно откинулся на брезентовое ложе.

- Паникерство, ядрена мать! Войну проворонили! Мост – так и не взорван! – Вновь занявшись бинтами, зло проворчал санинструктор.

- Так за него же, за мост, не мы, НКВД в ответе... – Вроде оправдываясь заметил один из легкораненых.

- Тебе от этого легче? ... – Огрызнулся медик. - Закурить не найдется, товарищ стар-шина?

Илья вытянул из галифе, помятую в бегах и падениях, пачку папирос, тех, что послед-ний раз курил под музыку танго субботним вечером на лавочке возле Дома Красной Ар-мии. Дал по одной штуке бойцам, прикурил сам. Присел рядом на корточки.

- Где теперь наши?

- Скоро видать подойти должны, отходим. Самим нам с места не двинуться. Ребята помогут. ... Патронов маловато, да и превосходство у немца большое. Тем более, бронепо-езд по мосту подошел, совсем мочи не стало. Танки у него на блиндированных платфор-мах. Пулеметчика станкового вместе "Максимом" и вторым номером снарядом накрыло, а ручного – дважды осколками посекло. Вон, лежит герой, ефрейтор Чепахин. Мы – ране-ные. Нас им не оставили. Вот убитых ... тех вынести из-под обстрела не удалось. ... Поте-ри большие ... Но и немцев человек шестьдесят покрошили, точно! Пьяные на нас перли, во весь рост! Психи! Потом поумнели, маленько ...

- Все в часа три утра началось. – Включился в разговор медик, закончивший перевязку. – Я в штабе находился. Сначала связь с Управлением прервалась, с авторотой и саперным взводом, что в Брестской крепости расположены. С начальником гарнизона тоже связать-ся не удалось. Над головой волны самолетов в глубь нашей территории пошли. Потом бомбежка и артобстрел начались. Товарищ майор поднял штабные подразделения, связи-стов, комендантский взвод и повел по тревоге на прикрытие границы. По дороге к нам милиционеры и кое-кто из городского отдела НКВД присоединился. Но вооружение у них слабое – пистолеты да наганы. Все почти без запаса патронов, так по две три обойме ...

Звуки боя еще более приблизились. Над улицей засвистели, заныли пули. В дом попал снаряд и на улицу посыпалась с крыши черепица, все заволокло известковой пылью. Из серой гущи один за другим молча, словно призраки, появились отступающие погранични-ки, подхватили носилки, помогли подняться раненным и бегом двинулись дальше вглубь города.

- Пулеметчику, занять позицию и прикрывать отход отряда десять минут. Затем, дви-гаться за нами, отходим в направлении на Жабинку! - Раздалась команда и Свидлер обна-ружил рядом осунувшегося, перепачканного, потерявшего фуражку, но живого и деятель-ного майора Кузнецова – начальника 17-го Краснознаменного Брестского погранотряда.

- Товарищ майор! – Вскинул руку к козырьку Свидлер.

- Старшина? – Вроде и не удивился майор.

- Я, товарищ майор.

- Вот, такие дела, "паникер" ... Прав ты оказался ...

С левой стороны, совсем близко ударили сдвоено пушки и над головами с урчанием пронеслись снаряды, разорвались за забором соседнего дома. Все как подкошенные бро-сились на землю спасаясь от осколков.

- Бронепоезд немецкий, будь он неладен! Вроде бы железнодорожники в последнюю минуту завалили пути шпалами. Взрывать некогда было, да и нечем ... Думал, он подоль-ше задержится ...

- На бронепоезде специальная десантно-ремонтная бригада с запасом рельсов. – Объ-яснил Илья. - Шпалы, кран, лебедка на передней балластной платформе. ... По какому пу-ти идет, не знаете, товарищ майор? Там ведь, - махнул старшина в сторону невидимого бронепоезда, - широкая колея, российская.

- По ней гад и прет! Тележки видно наши поставили. Приготовились хорошо.

- А переводные стрелки?

- Захватили диверсанты стрелки еще до начала обстрела! Порезали охрану. Наши суну-лись переводить, в тупик гада направить, а по ним из автоматов. В упор ...

- Да, и энкавэдэшники в последний момент видно решили заряды вернуть... Лежат возле рельсов ... все пятеро ...

- Черт, как нескладно начало войны получается. ... – Совсем близко раздался паровоз-ный гудок. – Эх, мать, сейчас он ближе подойдет и накроет улицу!

- Может и не подойдет. – Загадочно предположил старшина.

Подтверждая слова, прорычал грозно тяжелый взрыв. Ножом обрезал, враз прекратил выстрелы со стороны железной дороги. Словно в недоумении затих обстрел и с захвачен-ного немцами конца улицы, упиравшегося в границу. Оттуда отстреливаясь перебежками отходили последние пограничники из группы прикрытия.

- Так! Лучшего момента и не придумаешь! Связных от подразделений, ко мне! Подо-ждите в сторонке, старшина. Чуть позже решим ваш вопрос.

К майору подбежали несколько рядовых с карабинами за плечами.

- Связной от комендантского взвода!

- Есть связной!

Майор склонился над планшетом, ткнул карандашом в прикрытый целлулоидом план города. До старшины долетали обрывки фраз. - Передашь командиру ... Дословно! Запо-минай! ... Приказываю, силами личного состава комендантского взвода организовать под-вижную оборону уступом влево от улиц Чапаева до Пинской. ... Действовать в качестве арьергарда боевого охранения. ... Отходить, прикрывая отход огнем ручного пулемета до рубежа улица Минская – улица Гомельская. ... Свернуться в походную колону ... продол-жать движение в составе отряда по улице Пограничной в направлении района Жабинки. Запомнили, товарищ боец? Выполняйте!

- Связной роты связи?

- Есть, связной, товарищ майор!

- Роте связи, свернуть боевые порядки в походную колону, выслать боевое охранение в виде усиленного ручным пулеметом отделения уступом вправо – отходить к Жабинке по улице Железнодорожной и далее в направление Жабинка до рубежа улица Минская – улица Гомельская. Развернуться на рубеже и занять оборону. Пропустить через боевые порядки комендантский взвод и повзводно, занимая боевые позиции на тактически выгод-ных пересечении улиц, отходить на Жабинку по маршруту – Скользил карандаш по карте. - ... В случае невозможности использования указанного маршрута, двигаться по парал-лельным улицам, ... при движении прикрывать друг друга огнем, выставить тыловое ох-ранение, выслать боковые дозоры. Экономить боеприпасы.

- Подразделения штаба начинают движение немедленно! Штаб отряда идет со мной в центре боевого порядка. Приготовиться к началу движения. – И сразу, без перерыва. – Выступаем, начать движение! Отходить с боевого рубежа по отделениям, короткими пе-ребежками ...

- Вы, старшина, идете с моей группой! – Крикнул Свидлеру майор.

- Постойте, товарищ майор! У меня есть еще одно задание ... Исключительно важное. Правительственное. Но, сначала, ответьте на один вопрос. - Вы отправили в Москву ... немецкую аппаратуру, захваченную у радиста?

- Вы ... знаете? Откуда?

- Вы же видели документ, товарищ майор!

- Да, документ не старшине, генералу подстать ... – Майор, привстал, выглянул из-за стены. Слева и справа, пользуясь неожиданной паузой в обстреле, тенями скользили в оседающем слоями известковом тумане фигуры, отходили короткими перебежками ос-тавшиеся в строю пограничники.

- Немцы, - подумал майор, - еще не пришли в себя после подрыва блиндированного состава и, видимо, перегруппировываются, накапливаются, ожидают подхода полевой ар-тиллерии и оставшихся за рекой минометов. Грех не воспользоваться дареной передыш-кой, не постараться оторваться от преследования.

- Не успели. – Ответил уже вслух старшине. - Машинка осталась в сейфе дежурного. За старшего там сейчас дежурный по отряду, интендант третьего ранга Журавлев. Я как раз собираюсь послать к нему связного, надежного парня, с приказом на отвод оставшихся в охранении людей в направлении Жабинки. Можете отправляться с ним. Захватите с со-бой или уничтожьте на месте прибор. По обстановке... Неужели он так важен для Моск-вы?

- Приказ! – Пожал плечами старшина, не вдаваясь в подробности.

На листке из полевого блокнота майор карандашом набросал несколько строк, передал старшине. - Сержанта Моденова, ко мне!

- Моденова, к командиру!

Через несколько секунд рядом с майором появился, показавшийся знакомым Свидле-ру, сержант в фуражке с зеленым верхом и со снайперской винтовкой в руке. Даже после нескольких часов боя пограничнику удалось сохранить некую щеголеватость, аккуратную подтянутость, ту военную пригожесть, что присуща только старослужащим.

- Почему у вас винтовка?

- Штатного снайпера убило...

- Еще оружие есть?

- Наган.

- Плохо. ... Малышев! – кинул майор. – Поменяйтесь с сержантом.

Малышев нехотя стянул с плеча новенький вороненый ППШ с круглым диском, от-стегнул с пояса два запасных диска в брезентовых чехлах, протянул все хозяйство Моде-нову. – Пользуйся, Федор! Но помни – временно! Зря не пали! Береги патроны!

В обмен получил снайперскую винтовку и два подсумка. И совет. – А ты оптику не по-порть. Вещь тонкая, однако. Отдавать такую вещь Моденову жалко.

- Ладно, поговорили! – Оборвал майор. – Аллюр три креста, Моденов. Двигаетесь в штаб отряда. Передаете приказ Журавлеву – отходить самостоятельно в район Жабинки. Там встреча. По каким улицам – сориентируетесь на месте. Отсюда не понять, где враг, где свои. Ждем час, ориентировочное время – полдень... Не подойдете – оставим маяк с указанием маршрута дальнейшего следования. Основная задача - отходим на соединение с частями Красной Армии. Границу, а тем более город, нам не удержать. Боеприпасов ма-ло, потери – большие. Вы сопровождаете товарища старшину и отвечаете головой за его безопасность. Он выполняет особое задание Правительства! По пути расскажешь, Федор, все, что знаешь, про пленного, которого задержал и хитрую машинку. На маршруте, и до соединения с отрядом, выполняешь приказания старшины, подчиняешься ему лично. Яс-но? Выполняйте!



Глава 4.
Обер-лейтенант Отто Хорш. Г. Брест. 09:30 утра, 22 июня 1941 года.
Управление НКВД по городу Брест.


До пересечения границы группе везло и все происходило с безукоризненной немецкой пунктуальностью. Диверсанты, одетые в форму сотрудников НКВД и снабженные под-дельными документами практически неотличимыми от подлинных, вовремя и бесшумно загрузились в товарный вагон. Внешне, вагон ничем не выделялся из ряда остальных, по-догнанный немецкой поездной бригадой к ожидавшему вблизи моста русскому маневро-вому паровозику. Лязгнула сцепка и паровоз, дав три коротких гудка, перетянул порожняк через пограничный мост на советскую территорию.

Несколько русских пограничников, рывком откатили дверь вагона, заскочили вовнутрь, громыхая сапогами лениво потыкали штыками в подозрительные места, но не обратив внимания на фальшивую переборку, за которой скрывались немцы дали отмашку маши-нисту, разрешая движение. Все закончилось настолько быстро, что Отто не поверил соб-ственным глазам, изначально приготовившись к непременной кровавой схватке в тесноте вагона. Лязгнули буфера, заскрипели тормозные колодки, отжимаемые сжатым воздухом от дисков колес, и состав лениво загромыхал по рельсам. Немцы рассчитывали на то, что как и положено, по инструкции, пустые вагоны направят на формировочный участок, рас-положенный вблизи товарной станции, недалеко от городских улиц. Но, у железнодорож-ников что-то не сложилось и русский диспетчер после громогласной перебранки со стре-лочником, погоняв немного маневровый паровозик, загнал вагон с диверсантами в самый дальний тупиковый угол. О, эта проклятая русская, безалаберность!

Драгоценные минуты таяли, а десантники, сидя взаперти, совершенствовались в рус-ском разговорном языке, вместе с диспетчером матерно ругая идиотов железнодорожни-ков. Затем группа вылезла из вагона. Немцы пробирались, спотыкаясь в темноте, через завалы старых шпал, рельсов, колесных тележек, тормозных накладок и прочего годного лишь на переплавку хлама, непонятно из каких соображений хранимого на территории железнодорожного узла. Люди Отто пролазили под старыми изломанными вагонами, всполошено уклонялись от движущихся абсолютно хаотически маневренных паровози-ков. Наконец им удалось выбраться за территорию станции и по насыпи двинуться быст-рым шагом в направлении переезда, выводящего к улице на которой располагалось Управление НКВД – первый объект поиска.

Неожиданно, шедший в голове колонны ефрейтор, облаченный в форму сержанта НКВД, остановился и дважды поднял вверх руку с зажатым в ней автоматом – подал знак тревоги. И сразу же в предрассветной дымке перед Отто и его людьми на рельсах словно из фотоэмульсии проявилась группа русских военных, сосредоточенно толкающих прямо навстречу немцам железнодорожную тележку с тяжелым грузом. Вступать в открытый огневой бой приказ запрещал до момента общего наступления и начала артиллерийской подготовки. Спрыгивать с насыпи и искать укрытия – поздно.

Отто вспомнил инструктаж специалиста по России, бывшего белого русского офицера, эмигранта, обучавшего основам языка и поведения в тылу врага. Особенно нравились солдатам и на удивление быстро осваивались крепкие русские выражения, даже близких аналогов которых в немецком языке никогда не существовало. Говоря о взаимоотношении советских людей, инструктор несколько раз предлагал настоятельно запомнить, что в СССР очень многое, если не все, определяет форма и звание человека. С нижестоящими можно было говорить не выбирая выражений. Причем, чем более грубо, тем более убеди-тельней звучало сказанное.

"Вы, - убеждал слушателей бывший офицер, - наденете форму НКВД. НКВД - это ВЧК. А ВЧК – особый, привилегированный, боевой отряд большевистской партии, его мече-носцы. Со встречными гражданскими и военными людьми обладатели такой формы, на-ходясь даже в малых званиях, говорят решительно и жестко, исключительно в приказном тоне, не позволяющем даже помыслить о неповиновении или отказе". Он демонстрировал собственные слова на примере - гордо выпрямлял спину, выпячивал грудь колесом, зло гонял желваки, кривил губы, исподлобья, хмуро, метал презрительные, уничижительные взгляды на солдата, исполнявшего роль русского пехотного офицерика. От всего этого представления немецкий спецназовец чувствовал себя весьма и весьма неуютно. "Можете хвататься за пистолет, грозить арестом, расстрелом, обвинять в паникерских настроениях. Вам – все позволено. Можете даже на глазах у подчиненных расстрелять командира. "Шлепнуть" на их наречии. Но – только командира. Комиссара вам трогать нельзя! За-помните это крепко! Иначе – вызовете страшное подозрение и, даже, возможное разобла-чение. Запомните, комиссаров отличают красные звезды на рукавах гимнастерок или ки-телей. Их всех приказано расстреливать, но только после начала боевых действий, а не во время проведения специальных операций в русском тылу. ".

"Если вам навстречу попались сотрудники НКВД – присмотритесь к их званиям. Если они ниже ваших или равны – ведите себя свободно, естественно и непринужденно. При-мерно так, как вели бы себя с товарищами по партии. Но если дело дойдет до принужде-ния их выполнить ваш приказ, станьте вновь суровыми и непреклонными рыцарями. На-легайте на особые полномочия от "Центра", от самого Берии, или даже от вождя Сталина! Суньте под нос документ, мандат, но внимательно прочитать не давайте. Если их нужно уничтожить – действуйте решительно, но сначала, в любом случае, постарайтесь полно-стью подчинить себе, своей воле!".

Все это крепко отпечаталось в памяти Отто, потому и реакция оказалась мгновенной. – Не волноваться! – шепотом приказал он бойцам. – Выхожу на переговоры. Прикройте.

Хорш решительно и нарочито твердо ставя подошвы сапог на шпалы, поспешил на-встречу русским военным. Те остановились, замялись.

- Кто такие! Что нужно? – Использовал не очень большой запас русских слов отрыви-сто прокричал Отто. Присмотрелся повнимательней и обнаружил, что встреченные рус-ские тоже одеты в форму сотрудников НКВД.

- Свои, товарищ капитан! Из Отдела по железнодорожному транспорту, лейтенант Овечкин. – Вытянувшись в струнку, облегченно улыбнувшись, доложил молоденький с пухлыми губами и толстыми щеками лейтенант в новом, не обмятом обмундировании. - Приказано вновь установить заряд в подрывную камору моста. ... На всякий случай!

- Провокация! Паникерство! – Сразу вспомнил первоначальную задачу Отто. – Кто приказал? Расстреляю, негодяя! Мы из Москвы, от Берии!

Не давая мальчишке опомниться, он сунул под нос пистолет, да так, чтобы мушка ткнула в ноздрю и разорвала пару-тройку нежных, наполненных кровью сосудов.

- Не позволю! Сдать оружие, мерзавец!

Под аккомпанемент воплей Отто, немцы молча окружили сбившихся в кучку ошара-шенных молодых русских солдатиков, даже не попытавшихся вытащить наганы из бол-тавшихся на животах, сбившихся словно бабьи кошели косых кобур. Судя по всему у тех и мысли не появилась прийти на выручку лейтенанту. Наоборот, теперь их глаза смотрели на бывшего командира осуждающе, словно заранее обвиняя во всех смертных грехах, в которых и их, вовсе невиновных, попытался втравить. ...

Отто выдернул новенький "ТТ" лейтенанта и сунул в карман собственных синих га-лифе.

- Товарищ капитан, а, товарищ капитан! Как же так? А приказ? Я же не виноват, че-стное комсомольское – не виноват! – Шептали побелевшие губы лейтенанта, враз опав-шие, как-то по стариковские втянувшиеся, пересохшие, нелепо облепившие зубы.

- Идем! - Диверсант ткнул жертву пистолетом в бок и повел на противоположную, прикрытую от взглядов остальных людей, сторону насыпи. Далеко вести лейтенанта вре-мени и желания Отто не имел. Он вдавил как можно глубже в тело врага дуло пистолета, стараясь попасть между жадно хватающими воздух, испуганно ходящими ходуном, слов-но меха аккордеона, ребрами и нажал спусковую скобу. Подтолкнул небрежно вниз неус-тойчивое тело и вернулся обратно.

- Снести груз вниз! - Приказал, оставшимся без начальника энкавэдэшникам. Те по-слушно выполнили сказанное и овцами сгрудившись под насыпью, словно согреваясь жа-лись напоследок друг к другу. Поняли, наверное, дурни, что жить им осталось всего ни-чего.

Русские снизу вверх, с тоской смотрели на Отто и его людей, по телячьи моргали юношескими, пушистыми еще, ресницами, едва сдерживали набегающие слезы в пред-чувствии чего-то очень-очень нехорошего, совсем не того, что ожидали от жизни в неда-леком прошлом.

Уже не маскируясь, устав ломать язык русскими словами, Отто по-немецки отдал ко-манду фельдфебелю. Тот один на группу, имел приспособление бесшумной стрельбы. В ответ послышалось "Яволь!" и палач, не торопясь, на глазах у онемевших жертв, навернул на ствол пистолета черный, словно сгусток ночи, резиновый цилиндр с отверстиями, спус-тился с насыпи и выстрелами в затылок деловито пристрелил поочередно всех четверых. Те падали, словно снопы, один на другого, нелепо, как и все в этой стране топорща на спинах горбы полушерстяных гимнастерок. Когда экзекуция закончилась один из дивер-сантов подошел к зеленому ящику с адской машиной, открыл крышку, вырвал пук разно-цветных проводов, закинул подальше обнаруженную тут же допотопную подрывную ма-шинку.

Закончив с подрывниками-неудачниками группа диверсантов из "Бранденбурга-800" вновь двинулась в направлении штаба. Отто бодро шел впереди солдат, но впервые за во-енную карьеру, почему-то не ощутил пьянящей радости от легкой победы, наоборот, всю дальнейшую дорогу до здания Управления НКВД, его точила какая-то непонятная, сосу-щая тоска.

Из-за растяп железнодорожников и возни с несостоявшимися минерами группа Отто окончательно выбилась из графика движения. Нарушение порядка не прошло даром и ди-версанты чудом не попали под первый же удар собственной артиллерии и штурмовой авиации, обрушившийся на мирно спящий город и приткнувшуюся к окраине старую кре-пость. Среди завывания падающих в пике Юнкерсов, среди свиста осколков, немцам уда-лось найти убежище. Отсиделись без потерь, переждали огневой налет в погребе на задах одного частного дома, расположенного недалеко от кирпичного здания Управления НКВД. Сразу за немцами в лаз попытались сунуться и законные владельцы, но Отто страшно вытаращил глаза и употребил одно из наиболее запомнившихся русских руга-тельств, после чего жильцов словно волной смыло и попыток проникнуть в собственный погреб никто более не предпринимал.

Едва первые залпы смолкли, обер-лейтенант приказал проверить оружие, пригото-виться к бою и повел людей на штурм. У него не было не малейшего сомнения, что вот теперь, сейчас, придется схлестнуться в смертельной схватке с наводящими ужас элитны-ми подразделениями тайной полиции Сталина. Но и здесь ожидало разочарование. Здание могущественного и таинственного НКВД-ВЧК встретило диверсантов распахнутой на-стежь дверью и пустыми коридорами, по которым весело порхали бумаги, вынесенные из кабинетов близкими взрывами. По договоренности Абвера с Вермахтом и Люфтваффе здание НКВД не обрабатывалось тяжелыми бомбами и снарядами и оно сохранилось практически не тронутое. Группе фронтовой разведки Бранденбурга-800 предоставили возможность первой добраться в святая святых чекистов и захватить врасплох секретную службу русских, заполучить все тайны красных в целости и сохранности. Особенно инте-ресовали Абвер списки агентов на немецкой территории, коды, шифры, карты, планы раз-вертывания войск и прикрытия границ, закрытые телефонные справочники, адреса руко-водства страны и партии. Имелся шанс проделать все в самые первые минуты войны, по-скольку НКВД неосмотрительно выдвинул щупальца вплотную к новой германской гра-нице, прошедшей по Бугу.

Схватка опять не состоялась. Немецкие спецназовцы сначала настороженно перебега-ли от угла к углу, готовые к немедленному открытию огня. Никого не встретив, они затем просто спокойно шли по пустым коридорам, с любопытством заглядывали в настежь от-крытые двери кабинетов. Все выглядело так, словно красные второпях покинули помеще-ние, оставив все на местах, включая сейфы, забитые делами, столы с письменными прибо-рами, телефоны, подключенные к расположенному в подвале коммутатору. Особенно по-разил Отто тот удивительный факт, что убегая русские чекисты даже не отключили меж-дугороднюю телефонную линию. Телефонистки оставили в гнездах соединительные ште-керы и сигнальные коммутационные лампочки печально помаргивали, удостоверяя, что связь с Москвой установлена и абонент на дальнем конце правительственной линии без-успешно пытается докричаться до сбежавших в панике коллег. На столе возле коммутато-ра сиротливо лежала маленькая красная книжечка, распахнутая на странице с телефонами Кремля. ... Полномочий разбираться с бумагами у Отто не имелось. Он и его люди явля-лись боевиками, диверсантами. Бумажной волокитой предстояло заняться другим – пред-ставителям главного управления Абвера "Восток 3" и "Штаба Валли". Разведывательное "Коммандо" этих двух организаций возглавляли, соответственно, майор Трутберг и капи-тан Дунце, как известно Отто, шедшие непосредственно в передовых частях наступающей немецкой пехоты. Перед группой Отто стояла конкретная задача спасения "Энигмы".

- Обыскивать здание дело долгое. Если прибор еще в Управлении, - рассуждал Отто, - то теперь он останется здесь, пусть даже в одном из запертых сейфов, и благополучно пролежит до подхода передовых частей пехоты. Если же его нет – то он наверняка в штабе пограничников. Русские чекисты убежали отсюда в панике и вряд ли рискнут вернуться. На всякий случай стоит оставить здесь двоих парней для охраны. Пусть присмотрят за приобретенной недвижимостью и забьют наш приоритет.

- Ефрейтор Гюнце и рядовой Шмидт остаются охранять здание. При подходе наших частей немедленно скиньте русские мундиры и наденьте комбинезоны, а то вас еще в не-разберихе погони подстрелят свои.

Легкие комбинезоны разведчиков немецкого образца лежали, дожидаясь своего часа, среди прочего добра в вещевых мешках.

- Приготовить оружие! – Отдал команду Отто оставшимся солдатам группы. – Выхо-дим на маршрут номер два. Цель – штаб русского пограничного отряда. Бегом, марш!

- Командир, судя по Управлению НКВД, прежде чем убежать русские пограничники для нас, наверняка, приготовили ранний завтрак с колбасой и водкой! - Попытался со-стрить заместитель Отто, штабс-фельфебель Генрих Шульце.

- Отставить неуместные разговоры, фельдфебель! Соблюдайте дисциплину сами и требуйте того же от подчиненных. Не расслабляйтесь. Вперед! – Резко оборвал заместите-ля Отто.

Здание пограничного отряда оказалось, в отличие от Управления НКВД, испещрено отметинами от пуль и осколков. На беленой кирпичной стене щербины войны казались каплями крови, выплеснутыми прочь из гигантского тела города. Разбитая крыша топор-щилась стропилами и курилась длинными ленивыми завитками серого дыма. Огня не вид-но. Видимо пожар успел потушить внутренний наряд. Внешне здание штаба выглядело таким же покинутым и пустынным, как и предыдущий объект.

Отто позволил себе немного расслабиться, привыкнув к легкой, необременительной войне на Востоке, ведущейся против верно определённого Фюрером гиганта на глиняных ногах. От Управления он вел отряд из десяти человек компактной группой. Спецназовцы по-прежнему двигались вдоль стен перебежками, но уже успокоились, даже переговари-вались вслух. Отто больше не одергивал подчиненных, махнул рукой на все положенные предосторожности и непременные требования к разведывательной группе, осуществ-ляющей поиск в тылу врага. Нестройной толпой поднялись немцы по уцелевшим ступе-ням на крыльцо пограничного штаба. Забыв правила конспирации кто-то из них обронил фразу немецком языке. Никто по ним не стрелял на улице, пустынно было разрушенное крыльцо. Закинув автоматы за спину и подсмеиваясь над русскими свиньями немцы ско-пом ввалились в помещение дежурного.

Немцы зазнались, без вина опьянели от чувства легко доставшейся победы и оказались жестоко наказаны. Их встретили точные выстрелы оставшихся в живых пограничников из выставленной майором Кузнецовым охраны.

За ошибки командиров первыми платят подчиненные. Это прописная истина войны. Через минуту половина солдат из группы Отто валялась на полу дежурного помещения. Остался лежать, неестественно подвернув ногу, и весельчак фельдфебель, так и не дож-давшийся горячего завтрака с водкой. Немцам еще крупно повезло, что бомбежка и ар-тиллерийский обстрел вывели из строя большую часть защитников здания и единствен-ный имевшийся у них пулемет. Штабные писаря во главе с дежурным по штабу интен-дантом третьего ранга Журавлевым вели огонь по врагу из револьверов и пистолетов, за-сев за импровизированной баррикадой из столов, шкафов и сейфа, образовавшейся после взрывов и тушения пожара. Большая часть этого канцелярского добра свалилась на пер-вый этаж вместе с обрушившимися перекрытиями второго. На втором этаже под бомбами погибли и пулеметчики, прикрывавшие подходы к штабу, и личный состав охраны воору-женный винтовками. Принимая решение на оборону здания интендант правильно решил, что обороняться и вести стрельбу по противнику на предельной дальности проще с крыши и из окон второго этажа. Обзор из окон первого ограничен забором и кустарником. Теоре-тически все верно, но командир осажденных не учел одного – неожиданного огневого на-лета немцев. Не знал он, что расположение здания штаба давно уже не секрет для немец-ких летчиков и артиллеристов. Так получилось, что по идее правильное решение привело к самым печальным результатам и обороняющиеся практически остались без огневой поддержки.

Диверсанты пребывали в растерянности лишь мгновение, затем, прикрываясь шкваль-ным огнем автоматов и взрывами нескольких брошенных наугад гранат вырвались из ог-невого мешка. Оставшиеся в живых немцы словно ошпаренные выскочили из дежурного помещения на крыльцо и откатились, замерли вдоль стен окружающих домов. Им повез-ло, что огонь велся из личного оружия, а не автоматов, пулемета и винтовок. Тогда им не уцелеть. Отто от злости кусал губы. Не мог простить идиотской, непозволительной для профессионала расхлябанности. Одно утешало, видимо и русские не имели достаточно сил для контратаки. Во всяком случае, преследовать людей Отто они не спешили. Впро-чем, это выглядело вполне разумно – очутившись на крыльце, лишившись защиты стен и баррикады, красные пограничники немедленно будут уничтожены огнем немецких авто-матов. Сложилась странная ситуация, при которой немцы не могли безнаказанно проник-нуть в здание, а русские – здание покинуть. Оставалось терпеливо сидеть, держать под прицелом все входы и выходы и ждать подхода пехоты Вермахта. Отто подозвал двух из оставшихся у него четырех бойцов, приказал зайти в тыл здания и решительно воспрепят-ствовать отходу русских пограничников.

Отто зря волновался. Покидать здание пограничники вовсе не собирались. Во всяком случае, без приказа. А тот приказ, что имелся - звучал вполне определенно и однозначно: "Защита штаба отряда имеющимися в наличии силами и средствами". Как человек весьма предусмотрительный, интендант Журавлев с толком использовал относительно спокойное время после обстрела и тушения пожара. На крайний случай приготовил банки с бензи-ном, нацеженным из разбитых штабных автомобилей, заполненные керосином для ламп и примусов бутылки. Выставил подручные огневые средства возле уцелевших от пожара и артобстрела сейфа и шкафов с документами отряда.

Первую атаку пограничники Журавлева отбили с потерями среди нападавших, но ряды защитников здания тоже поредели. Во время шальной перестрелки диверсантами от взры-вов гранат, под прикрытием которых те прорывались обратно к выходу, погибли еще трое бойцов штаба. Только чудом осколки и пули не воспламенили импровизированные зажи-гательные средства и не превратили здание в огненную ловушку для защитников. Из тех нескольких пограничников, что еще оставались у него в строю, Журавлев назначил бойца наблюдать за подходами к задам здания. Оружия не хватало, потому выдал канистру с бензином и ракетницу, приказав в случае опасности бить ракетой в горючее. Иного выхо-да уже не оставалось. Как практически не оставалось боеприпасов ...


Глава 5.
Старшина Свидлер и сержант Моденов. Г. Брест. 09:30 утра, 22 июня 1941 года.
Охота на охотников.

Старшина Свидлер и сержант Моденов перебежками, прикрывая друг друга, по-спешно двигались к штабу отряда. Вначале путь их пролегал задами частных домиков. Помогали друг другу перелезать через заборы, ломились напролом сквозь заросли ягод-ного кустарника. Затем, уже ближе к центру города – бежали прямо по улице, держась вблизи стен домов, онемевших и обезлюдивших от обстрела и бомбежки. Впрочем, бомбы и снаряды падали теперь гораздо реже. Залпы немецких батарей сменились одиночными тревожащими выстрелами. Серебристые самолеты над городом набрали высоту и, каза-лось, просто кружили, словно стая мелких коршунов, обнаруживших враз, что вся добыча уже разодрана в клочья и склевана. Из окон подожженных снарядами домов, словно вы-дуваемые ветром красные шторы, вырывались на улицу языки пламени, завивались вверх, старались нежно лизнуть крышу, ветви соседних деревьев. Если пламени удавалось, то переносилось, перескакивало, свивалось в дикой радостной гонке, пожирало жадно еще уцелевшее, нетронутое, изничтожало, втягивало в бесовский танец.

Неожиданно старшина с пограничником выскочили к новому, недавно построенному, современной архитектуры многоэтажному зданию, украшенному несколькими колоннами. Бомба или тяжелый снаряд выдрали бок дома и тот оплыл, съехал вниз, на тротуар, неоп-рятным водопадом кирпичей, перемешанных с каким-то тряпьем и кусками оконных рам. Под утренними лучами летнего солнышка гора хлама переливалась, отсвечивала фальши-выми театральными драгоценностями размолотого стекла. От нескольких соседних мно-гоэтажных домов остались лишь нелепые, стоящие прямо, словно театральные декора-ции, внешние стены, а все пролеты, квартиры, лестницы сложились, рухнули и лежали между кирпичными остовами невысокой пыльной грудой. На заднем плане ясно просмат-ривался скрытый ранее старый католический костел, печальный и величавый. Практиче-ски целый, не затронутый войной. Только один из ангелов на фронтоне поник отбитым осколком крыла.

- Где же наши истребители, почему не прикроют город? Почему не открывают огонь по самолетам врага зенитчики? Где тяжелая артиллерия, почему не ведет контрбатарей-ную стрельбу? Почему бомбардировщики до сих пор не нанесли удар и не разбили пере-правы? Что происходит, товарищ старшина? Вы же из Москвы, разъясните... – Глянув в очередной раз на захваченное противником, беззащитное небо, задал давно ожидаемый старшиной вопрос Моденов. – Чего ждем?

- Гитлер подло нарушил Пакт о ненападении. Агрессия внезапная и ничем не спрово-цированная. Вот и причина ... – На выдохе будто загустевший, негодный клей из тюбика, вязко и неубедительно, выдавил Свидлер. Не мог, никак не мог, не имел права поделиться истинным знанием и пониманием происходящего старшина отдела особых операций ГРУ с простым сержантом пограничником. Как, впрочем, не мог объяснить и себе самому, по-чему зенитную артиллерию со всего округа, несмотря на грозные приметы приближаю-щейся войны, генералы Павлов и Климовских отправили оттачивать боевое мастерство на полигон. Почему окружной артиллерийский полигон практически не прикрыт сухопут-ными войсками, которые проводят учения в другом конце округа, ставшего Западным фронтом. Почему запасы зенитных и прочих снарядов остались сгорать в приграничных окружных складах, а на полигоны взяты снаряды практические, учебные и очень ограни-ченное количество боевого запаса.

Проще обстояло дело с авиацией. Как прекрасно понимал старшина и вовсе не пони-мал сержант, вся авиация округа осталась на земле в виде обгоревших кусков фанеры и металла на местах, где стояли авиационные части по мирному времени. Истребители и бомбардировщики располагались на аэродромах скученно. Самолеты не рассредоточили, не замаскировали, не перегнали на запасные, удаленные от границы аэродромы и малые, запрятанные в лесах, аэродромы "подскока ". Капониры для них еще только предполага-лось построить. Сами аэродромы оказались не защищены средствами ПВО.

Правду сказать старшина не смог, потому дал такой ответ, какой подсознательно ожи-дал услышать от московского товарища комсомолец Моденов. Вопрос оказался на время закрыт и они поспешили дальше, прислушиваясь к грохоту взрывов, доносившихся теперь только со стороны крепости. Неожиданно казавшиеся минуту тому назад мертвыми улицы ожили, вывалили сквозь парадные и черные хода толпы жителей с узлами, баулами, чемо-данами, рюкзаками, орущими детьми и молчаливыми, со скорбными глазами пророков и мучеников стариками. Люди повалили табором, во всю ширину проезжей части. Бежали, поминутно оглядывались на запад, туда, откуда ворвалась в их жизнь, ожидаемая послед-нее время каждую минуту, но, всё равно, как всегда неожиданно свалившаяся беда.

Людская река, обезумевшая от ужаса происшедшего, несла человеческие волны на восток, разветвляясь затем на два основных потока. Один рвался к железнодорожному во-кзалу, другой, менее людный – к восточной окраине города, к дорогам на Кобрин и Пинск. Постепенно среди гражданского населения выявился еще один малый ручеек, состоящий из людей в военной форме, тех, кто так или иначе, но задержался в Бресте. Тех, кто в пер-вые минуты нашествия помогал семьям укрыться от вражеского огня. Кто-то - собирал детей и жен в дорогу, рискуя отстать от своих частей. Другие уже успели похоронить близких. Все они, с оружием или без, закончили печальные житейские дела, которые по-считали в первые минуты войны более важными, чем командирские и комиссарские обя-занности, и теперь двигались наперекор потоку беженцев на войну. Житейское осталось позади. Вновь став людьми воинского долга, бежали, торопились изо всех сил на места сбора, хотя и прекрасно понимали, что безнадежно опоздали к оставленным частям и под-разделениям, что никого кроме врагов на опустевших плацах и в казармах уже не встре-тят. На смерть торопились, долг вел ...

Навстречу людскому потоку продирались и Свидлер с Моденовым. По дороге, когда устав перешли с бега на шаг, Федор поведал старшине все, что знал о немецком радисте и его таинственной шкатулке с рычажками, проводками и кнопочками. Сказал, что лежит машинка в сейфе дежурного на первом этаже здания штаба. Ну, да это Илье от покойного знакомого известно, земля ему пухом. Вблизи здания штаба улица неожиданно опустела. Илья прикинул, что возможно бегущих из города жителей испугала перестрелка или иное, подозрительное происшествие в районе штаба. Скорее всего связано спугнувшее людей действие именно с целью их марш-броска. Потому прихватил на бегу рукав гимнастерки сержанта, придержал, потянул за собой к забору.

- Через тот вход, что с улицы, не пойдем. Не нравится мне эта тишина. Как еще можно попасть в здание?

- Через хозяйственный двор, там еще дальше ветлечебница служебных собак, гараж, разъездная дежурная коновязь. Только целых машин и живых коней нет. В начале обстре-ла побило, а те что остались - майор использовал для переброски отряда к границе, для подвоза патронов и, позже, для эвакуации первых раненных. Ну а собак разобрали вожа-тые, вместе с ними и побежали к границе, не смогли бросить, где теперь – не знаю.

- Так, так. ... Значит, пойдем задами ... Но все же... Все же стоит для начала пригля-деться получше к обстановке, понять, что твориться на улице. Пойду, посмотрю. Подожди здесь.

- Велено майором вас оберегать, товарищ старшина. Сам пойду.

- А сможешь?

- Пограничник я.

- Не высовывайся. Понаблюдай, если получится из соседнего здания. На рожон не лезь. Шум нам не нужен. В случае чего – отходи сюда. Прикрою...

- Из пистолета? – Усомнился Моденов.

- Из пистолета. – Подтвердил Илья. – Не волнуйся... бой у него хороший, оружие при-стреляно. Патроны – улучшенной баллистики и повышенной мощности... Давай, если вы-звался. Вперед! Я за улицей присмотрю.

Моденов бесшумно исчез в проломе забора, а Свидлер улыбнулся и пропустив погра-ничника вперед шагов на двадцать, двинул так же тихо следом. Молодого напарника стоило проверить делом. Посмотреть на что паренек годится.

Сержант подошел к делу серьезно. Федор сразу согласился с доводами, приведенны-ми странным пожилым старшиной и решил понаблюдать за входом в штаб. Выбрал для того дом, стоящий на противоположной стороне улицы, но не прямо напротив штаба, а чуть в сторонке, наискосок. На одном дыхании пролетел под бельем, вывешенным хозяй-ками с вечера для просушки, забытым при бегстве, теперь заляпанным грязью и порван-ным в клочья осколками. Черный вход оказался не заперт. По длинному коридору комму-нальной квартиры сержант выскочил мимо кухни и туалета к дверям жилых комнат, дер-нул дверь одной, явно выходящей окнами на улицу. Заперта на замок. Дернул другую – поддалась, открылась, впустила чужака. Федор сдернул фуражку с головы, закинул с гру-ди на спину автомат и на корточках, хоронясь за обеденным столом и стульями пробрался к окну. Чуть приподнялся над подоконником, отодвинул осторожно льняные в цветочек занавески. Выглянул меж глиняных горшочков с "доктором" и иными, привычными для городских квартир растениями. Оглядел внимательно противоположную сторону улицы. Картина, что открылась перед ним, удивила и насторожила. Федор оказался так поглощен осмысливанием увиденного, что прозевал момент появления в комнате старшины с его безразмерным вещевым мешком за спиной и готовым к стрельбе пистолетом в руке. Оч-нулся, только когда услышал над ухом знакомый тихий голос: "Повнимательней, сержант, надо в разведке. Спину, спину беречь нужно..."

- Зачем же вы пришли, товарищ старшина? Не доверяете?

- Не обижайся. ... Пустое. ... Молодой ты еще, парень. Не понимаешь, что погранич-ник и разведчик – две большие разницы. Ничего... Подучишься – толк будет. Что ска-жешь?

- Ничего понять не могу. Вроде свои, наши парни из НКВД, а хоронятся под стенами, в придорожном кювете, за столбами и деревьями. Стволы автоматов направлены на штаб отряда, дверь входная в дежурное помещение - вышиблена и вся в пулевых отметинах. Вышибить ее и бомба могла. Но вот часть дыр от пуль белеют щепой наружу. Изнутри стреляли. Сейчас стрельбы не слышно ни из штаба, ни с улицы. Вроде как наблюдают ...

- Это, наверняка, те же гады, что порешили взрывную команду энкавэдэшников на же-лезнодорожных путях. Теперь ясно, почему взрывники дали себя перебить, словно бара-ны. Форма, звания. Еще, наверняка, перед носом у их лейтенанта липовым документом с грозными печатями помахали... Диверсанты это, Федор. Немцы из батальона "Бранден-бург-800". Профессионалы. Те еще фрукты ... потом побольше расскажу. А в здании видно наши засели и первый их натиск отбили. Вот немчура и притаилась. Штурмовать боятся. Значит – скорой подмоги ждут. Видно, по "Энигму" пришли... И, рубль против копейки, с тыла тоже засаду выставили. Успели... Так. ... Тут нам больше делать нечего. Вдвоем мы эту дверцу не распечатаем. Их числом больше и не пальцами они деланы. Пошли глядеть, что и кто у них с тылов сторожит. Кажется мне, старику, что там народу должно болтаться поменьше.

Так же тихо, как и пришли Илья с Федором выбрались из здания и вернулись к проло-му в заборе. Для того, чтобы при пересечении улицы не привлечь внимания немцев, им пришлось отойти назад до перекрестка улиц и затем, выбрав момент, одним рывком пере-скочить на противоположною сторону. Дальше вел Федор, который не раз после посеще-ния ветеринара, к которому водил приболевших и раненных служебных собак, предпочи-тал возвращаться из штаба тылами. На задних дворах начальства поменьше, там можно поболтать и перекурить с годками, проходящими службу в шоферах. Можно возле коно-вязи погладить шелковистую кожу запасных дежурных коней привязанных к изгрызенно-му конскими зубами бревну, мирно, по-домашнему, хрумкающих сеном из торб, меланхо-лически перетирающих желтые стебельки теплыми мягкими губами. Кони Моденова лю-били, смотрели добро большими карими глазами, хлопали по крупам хвостами, отпугива-ли надоедливых оводов и муж, взмахивали чуть загибающимися на концах, вовсе челове-ческими ресницами.

Словно две тени бесшумно двигались старшина и сержант, прикрывали по очереди друг друга, внимательно оглядывали местность. Раньше здесь кипела специфическая жизнь тылов военного хозяйства, с её своеобразными шумами, голосами, командами, де-ловой суетой. Теперь дворы пусты, хозяйственные и жилые строения в большинстве раз-рушены взрывами. Возле гаража дымились ошметками резиновых скатов, обугленными досками кузовов нелепо осевшие на металлические диски, покореженные "эмки" и полу-торки. У полированного ремнями уздечек и изгрызенного конскими зубами бревна коно-вязи, гудели зеленые мухи над начинающимися раздуваться животами убитых лошадей. Отсюда начиналась территория, непосредственно примыкающая к штабу. Если диверсан-ты решили посадить засаду, то другого, более подходящего места для этого дела не име-лось. Примерно в двадцати - тридцати шагах от задней стены здания, у выхода с плотно прикрытой дверью, до начала войны стояла, крашенная веселой голубой краской беседка, служившая штабным курилкой. С боков незамысловатое сооружение имело только пе-рильца, но от дождя сверху прикрывала курильщиков крыша, сбитая наподобие шатра из досок и фанеры. Теперь хилое творение местных плотников оказалось разрушено близким разрывом и сложилось щелястой пирамидкой, наподобие балаганчика, из тех, что возво-дят на бахчах сторожа.

Первым обнаружил немца, притаившегося в обломках беседки, Илья. Опыт у него имелся, да и волновался меньше. Это для Федора - первая война, первый бой в городе, а для Ильи и война далеко не первая и, тем более, не первый городской бой. Диверсант хо-рошо замаскировался, профессионально можно сказать. Выдал его легонько шевелящийся черный ствол автомата, которым тот непроизвольно водил по лишенным стекол окнам штаба. Присмотревшись старшина понял, что немец держал под прицелом краешек погра-ничной фуражки с зеленым верхом, что-то появлялась на мгновение, то так же быстро ис-чезала в проеме одного окна. Скорее всего один из защитников штаба тоже наблюдал за обстановкой в тылах здания и о присутствии чужаков если и не знал наверняка, то дога-дывался.

- Один – в беседке. – Прошептал на ухо Федору старшина. – Но по одному на такие дела не посылают. Значит, есть как минимум еще один. Ты здешнюю обстановку лучше знаешь. Подумай где может сидеть этот второй. ... Его вычислить обязательно необходимо прежде чем мы дальше пойдем. Стрелять по ним нельзя, всполошим остальных. Придется работать тихо. Нож есть? Убрать одного сможешь?

- Нет ... Да я его руками. ... Голову гаду сверну.

- Ладно, посмотрим ... Только тихо. Так где он может быть?

Второй десантник обнаружился сам, еще раз доказав, что врага никогда нельзя недо-оценивать. Если первый наблюдал за домом, то второй – за подходами к нему. Как уж ему удалось углядеть Федора с Ильей, вроде бы двигавшихся тихо, незаметно, маскируясь? Но, удалось. И не только высмотреть, но и тихой сапой зайти им в тыл. Почему не решил-ся стрелять? На этот вопрос потом, анализируя собственные и чужие ошибки, Илья ответ дать не смог. Может, переоценил немец собственные силы, может – побоялся как и сам Илья в неопределенной обстановке шум поднимать. В последний момент старшина что-то почувствовал, интуитивно рванул из-за голенища клинок, оттолкнул Федора, сгруппиро-вался и выкинул руку с оружием навстречу клинку врага.

Внешне старшина ростом невелик, худощав, маломерен рядом с здоровяком диверсан-том, да и по сравнению с Моденовым габариты Свидлера значительно меньше. Опять же, фуражка на нем не зеленая - пограничная, а с черным суконным околышем. Даже не бар-хатным. Значит - не боевой состав, инженерный. Это диверсанты заучили крепко. Вот и решил немец первым более опасного для него пограничника завалить, а потом и замух-рышку техника без проблем прирезать. Но промахнулся. Очень невежливо, можно сказать совсем грубо, старшина Моденова отпихнул в сторону. Но тот даже обидится не успел. Прямо на то место где лежал секунду назад Моденов и откуда по просьбе старшины двор осматривал на предмет вычисления гада, прыгнул словно из-под земли здоровенный сер-жант в новенькой форме НКВД. Прыгнул живым, а упал почти мертвым, забился, захри-пел, попытался вытащить по самую рукоять засаженный в горло нож. Старшина, словно гигантская кошка, отпрыгнул после удара, откатился, потом также безмолвно подскочил, припал на колено, взмахнул стремительно рукой. Вроде бы и несильно ударил сжатой ла-донью, но немец булькнул и враз затих, перестал сучить ногами. Все в тишине Не дотя-нулся до ножа немец, вытянулся, дернул ногой и успокоился. Словно онемевший, замо-роженный смотрел Федор на начищенные хромовые сапоги немца, елозившие секунду на-зад в пыли, выдавившие в ней бороздки и ямки. На струйку крови, лившейся даже не из раны, а изо рта, открытого в безмолвном крике, запрокинутого в безуспешной попытке глотнуть воздух.

...

- Эх, прозевали мы с тобой Федор врага, напортачили! Чуть-чуть – и быть нам убиты-ми. – Старшина вытащил матово розовый нож, обтер о гимнастерку мертвого немца и су-нул куда-то вниз по ноге. Федор точно и не заметил куда нож делся.

Десантник, засевший в обломках беседки, кажется услышал шум, а может просто по-чувствовал неладное, но завертел головой, пытаясь сквозь щели между досками высмот-реть, что происходит и куда подевался напарник.

- Так, номер не вышел. Факир был пьян и фокус не удался. Ножом его теперь не возь-мешь. Насторожили мы его. Ладно, делать нечего, придется потратить спецсредство.

Схоронясь за кузовом разбитой автомашины, старшина распустил завязку мешка, од-ним движением на ощупь не глядя достал, словно на пальцах глаза имелись, черный рези-новый цилиндр, вытянул пистолет из кобуры и быстро навинтил цилиндр на ствол.

- Глушитель выстрелов для бесшумной стрельбы. К сожалению – одноразовый. У англичан и немцев, говорят, получше есть, но – за неимением гербовой обойдемся про-стой... Так, Федя?

Расстояние для прицельной стрельбы из пистолета "ТТ", по мнению Моденова, выхо-дило несуразно большое, но он промолчал, решил посмотреть, что выйдет из задумки странного старшины, обладающего набором необычных вещей и говорящего иногда весь-ма непривычные для уха комсомольца-пограничника вещи. Старшина ожидания сержанта не обманул, пушинкой бесшумно перекатился к краю укрывавшего их кузова, изготовился для стрельбы, непривычно для Моденова обхватив рукоять пистолета кистями обоих рук. Прицелился неспешно и плавно спустил курок. Выстрел напомнил Федору легкий "пых", вроде как гриб-дождевик в лесу ногой кто раздавил. Только результат превзошел все ожи-дания. Немец подскочил, разваливая доски укрытия, выгнулся дугой и рухнул обратно, широко раскинув в сторону руки, словно собрался купаться в дровяной щепе ...

Старшина и сержант маленько выждали, повеселились даже, наблюдая радостное удивление на лице пограничника, чуть не свесившегося наружу из окна второго этажа, от-куда отлично видно все происшедшее во дворе.

- Он в лицо знает тебя, Федор? – Кивнул в сторону окон Илья.

- Знает. Не раз в этой же беседке вместе перекуривали. Одесские анекдоты любит рас-сказывать. Писарь из строевой части, Виталиком звать.

- Это отлично, что знает. А то еще пульнет с перепугу... – Пояснил Свидлер. – Иди, объясни пареньку ситуацию, пусть меня не пугается. А я тут приберусь немного... Ты, Фе-дя, дежурного по штабу разыщи пока, интенданта Журавлева... или кто его замещает. Война, брат, сплошное убийство.

Пограничник в окне отчаянно вертел головой, вытягивал шею, пытаясь рассмотреть подходящую им на выручку подмогу. Федор поднялся над кузовом, помахал рукой. Боец радостно махнул в ответ и скрылся из виду. Тогда Моденов встал уже не таясь, во весь рост и побежал, перескакивая через захламившие двор обломки, к двери. При его при-ближении дверь гостеприимно распахнулась и во двор выскочил Виталик с огромным черным неуклюжим оружием в руке. Не выпуская судорожно зажатую в кулаке рукоять ракетницы парень кинулся обнимать Федора, не забывая, впрочем, за объятиями загляды-вать через плечо сержанта в глубь двора.

- Где остальные, Федор? Где отряд? Где товарищ майор?

- Двое нас... пока только двое, Виталик. Во дворе старшина саперный из самой Москвы прибывший. Задание и записка у него от майора. Это он немцев прихлопнул. Да, Журав-лев как, на месте, жив?

- Жив, жив товарищ интендант Журавлев. Руководит обороной. Идем. Все ему самому доложишь.

По тому как угас пыл объятий одессита, ясно стало, что ожидал он гораздо большего чем приход на помощь неизвестного саперного старшины и знакомого бойца Федора Мо-денова. Наверное, надеялся увидать возвращение с победой всего пограничного отряда или переход в наступление полнокровной пехотной дивизии.

- Проходи, Федя, осторожнее. Тут у нас "секретное" оружие настроено. Проще говоря, бензин с керосином в банках да бутылках и вот ракетница. Последняя линия обороны. Изобретение интенданта третьего ранга товарища Журавлева. – Без удержу болтал Вита-лий. Фамилии его Моденов так и не вспомнил. – Боеприпасы то наши на исходе, а немец обложил, зараза. Почти все ребята погибли. Сначала от бомб и снарядов, а потом от пуль и гранат диверсантов, в советскую нашу форму органов НКВД переодетых...

- Знаю, видели мы их. – Оборвал поток слов Федор.

На зов Виталия, поспешившего вернуться на покинутый пост у дверей, к Федору вы-шел командовавший обороной штаба интендант Журавлев. Моденов слово в слово пере-сказал тому приказ майора Кузнецова на отход. Особо уточнил, что поручено передать хранимый в сейфе прибор старшине из Москвы. Человеку с особыми полномочиями. - У старшины письменный приказ Вам, от майора. Мне то же самое товарищ майор велел пе-редать устно. Так как я вам, товарищ интендант третьего ранга лично известен, и тот старшина человек новый.

- Ну, где же твой старшина? Если отходить, то нечего терять времени. – Журавлев по-дозвал одного из оставшихся бойцов и приказал передать остальным, по одному, не пре-рывая наблюдения, покидать посты и собираться у задних дверей. С собой брать все ос-тавшиеся боеприпасы, продукты питания, воду, и шинели в скатках.

Отдав приказ, Журавлев еще раз с раздражением закатил обшлаг гимнастерки, глянул на часы. – Где старшина?

- Старшина Свидлер, товарищ интендант. – Вполголоса представился, появившись бесшумно, словно призрак, старшина. – Вот мои документы и приказ от майора Кузнецо-ва. Давайте поспешим с передачей прибора.

- Куда же вы, старшина, черт побери, подевались? Заставляете ждать ... – Сдерживая раздражение проговорил Журавлев.

- Обыскивал убитых диверсантов.

- Кто дал вам право шарить по карманам мертвецов?

- Право у меня такое есть, товарищ Журавлев. – Спокойно сказал Илья. – Оно, кстати говоря, вполне четко изложено в служебном удостоверении. Как и остальные мои права. И обязанности тех, кто по долгу службы, обязан оказывать полное содействие. Кстати, я по-нял, что у ваших бойцов мало оружия и боеприпасов. Вот два автомата с дисками, патро-ны, гранаты, пистолеты и ножи. Точнее - нож. Один. Второй я передам сержанту Моде-нову. Он, согласно приказу майора Кузнецова, остается у меня в подчинении. А теперь к делу. У вас в руках письменный приказ. Устно суть его вам изложил сержант. Потруди-тесь как можно быстрее передать мне прибор, захваченный у диверсанта.

Журавлев еще раз прочитал записку майора, молча достал из галифе связку ключей и открыл дверку сейфа. Деревянный коробок перекочевал в кажущийся безразмерным ве-щевой мешок старшины и также безмолвно дежурный по штабу вновь закрыл и опечатал уже совсем пустой сейф. А ключ с печаткой на кольце, опустил обратно в карман.

- Все, старшина, прибор передан, готовьтесь к маршу на соединение с отрядом.

- Немцы! - Неожиданно раздался крик оставшегося у окна наблюдателя. В тот же мо-мент относительную тишину разорвали близкие очереди пулеметов и автоматов. Свидлер вместе с остальными метнулся к окнам и осторожно выглянул наружу. Вдоль улицы, при-гибаясь под редкими выстрелами защитников штаба, двигались короткими перебежками солдаты вермахта в мышиных мундирах и глубоких стальных касках. За их спинами, при-крывая пехоту огнем пулеметов, ползли, покачиваясь и давя лежащие на проезжей части улицы обломки и ветки деревьев, два колесно-гусеничных бронетранспортера противной жабьей раскраски, похожие на приделанные к колесам гробы, со скошенными косо борта-ми. ... Весьма некстати.

Отрадным представлялось лишь зрелище грустно стоящих с поднятыми руками безо-ружных и видимо немного помятых диверсантов из "Бранденбург-800". Ясно, что у нем-цев произошел сбой и временная несуразица. Этакая неувязка. Свои своих не опознали. Фактом сим стоило воспользоваться.

- Товарищ Журавлев! Где ваши запасы бензина-керосина?

- У задней двери. А в чем дело?

- Отводите своих людей. Мы вас прикроем.

- Нет, старшина. Уходите первыми вы с Моденовым. Это важнее. Мы вас прикроем и попытаемся оторваться от преследования. Считайте, что получили приказ от старшего по званию. И не спорьте. Мы попробуем прорваться к своим, согласно приказу. Вам советую - прорываться в крепость. Обратили внимание откуда пришли немцы?

Илья кивнул. Рассуждал интендант вполне здраво. Бронетранспортеры ползли не от границы, а из тыла. Оттуда, куда раньше ушли бойцы майора Кузнецова, куда будут про-рываться последние защитники штаба.

- Вот именно. Город окружен. Там, за спиной, где предполагался наш тыл относитель-но тихо. Видимо и штабы дивизий, и тыловые подразделения, и все остальные воинские учреждения из города вышли. Спорадические перестрелки из легкого оружия не в счет. Так могут вести бой отдельные группы милиции, партийцев. ... Бой, ожесточенный бой, идет только в районе крепости. Туда ближе. Там больше шансов встретить своих. В конце концов, в крепости сейчас от восьми до десяти тысяч бойцов и командиров, броневики разведывательного батальона, зенитный дивизион, артиллеристы ... да и укрепления сами по себе обеспечат надежную защиту обороняющимся. Думаю, именно к крепости выйдут первым делом и корабли Пинской флотилии... А они обязаны прийти на помощь... Не бу-дем терять времени на разговоры. Уходите, а за вами уходим и мы. При отходе поджигаем здание. Образуем между нами и немцами огненный барьер. И ... спасибо за автоматы. ... Да, вот, старшина, возьмите ключ. ... Если поймете, что не сможете пробиться к нашим ... выбросите его подальше.

Ни слова не говоря, Свидлер переложил ключ от сейфа к себе в карман, вскинул руку к козырьку, четко повернулся и, махнув Моденову, побежал пригибаясь к дверям. Там вновь встал на пост у банок с бензином писарь Виталик, судорожно сжимающий в руке ракетницу. Стоял паренек бледный, совсем не такой щеголеватый и подтянутый каким привык его видеть Моденов. Но все же одессит попытался держать марку и на прощание улыбнулся уходящим людям. Правда улыбка та вышла немного скомканной и жалкой.

Сначала бежали без остановок. Затем, оказавшись во дворе покинутого дома, старши-на вынул карту, изъятую у диверсанта. Сориентировался по очень точному и подробному плану города, наметил маршрут движения к ближайшему мосту, ведущему за крепостные бастионы. Снова двинулись дворами, таясь. Через минут десять за их спинами залились, захлебнулись злостью наши ППШ и немецкие МП-40, рванули взрывы гранат, потом раз-дался более слабый, почти не слышный на общем фоне какофонии войны хлопок и в небо взметнулся столб огня.

- Виталик выстрелил. – Тихо промолвил Федор. – А вот фамилию его я так и не вспом-нил.

- Ничего, - пообещал старшина, - вспомним. Вот победим и обязательно вспомним всех поименно.


Глава 6.
Инструктор автодела, младший лейтенант запаса Андрей Филатов.
Г. Брест. 22 июня 1941 года.
Утро самого длинного дня.


От Аннушки в расположение автомобильных курсов Андрей возвращался глубокой ночью, далеко после полуночи. Пароль для передвижения по территории крепости дали ему товарищи по курсам. Вникли в ситуацию и искренне сопереживали встрече жестоко разлученных влюбленных. Помощь их в делах сердечных не ограничилась вещами сугубо материальными, как-то - сапогами и рубашкой-тенниской. Моральная поддержка многого стоила за что Андрей был пограничникам искренне благодарен. Несбыточные мечты в один момент свершились. Словно в доброй сказке встреча получилась неожиданной и волшебной. На танцах он действительно встретил Аннушку. ... Потом самое главное, то прекрасное, то возвышенное, то что именуется любовью, произошло между ними в но-чью. То что случилось, оказалось настолько чарующе и сладко, нежно и трогательно, что душу Андрея переполняли на обратном пути всего лишь два чувства - любовь и радость.

Все прошедшее еще живо и ярко в памяти. После безумного страстного взрыва столь долго ожидаемой любви, Андрей неожиданно сладко заснул в комнате Аннушки. Так крепко, как никогда ранее в прожитой жизни не спал. Заснул на ее узкой, застеленной солдатским одеялом кровати. Но она разбудила, выпроводила в расположение курсов и ушла на ночное дежурство. Вот и шел теперь зачарованный Андрей через крепость на Те-респольское укрепление и всё, встречающееся на пути, изумляло и восхищало. Умиляли таинственные тени старых тополей на островах и свесившиеся до воды ветви сирени и жасмина на земляных валах по берегам рек и обводного канала. Изумляла и приводила в восхищение луна в небе и неясные летние звезды. Радовали тихие оклики бессонных ча-совых и сонный вскрик спугнутой птицы, какие-то ночные неясные сказочные шорохи, плеск маленьких, совсем игрушечных волн о старые валуны облицовки рвов.

Только к трем часам ночи вышел Андрей к расположению окружных автомобильных курсов пограничных войск где как вольнонаемный механик, прикомандированный из Управления тыла, преподавал автодело молодым бойцам-автомобилистам. Ноги гудели от ночного перехода, глаза слипались, дико хотелось побыстрее завалиться на койку и спать, спать, спать ... Как прекрасно, что завтра, то есть уже сегодня, воскресенье, свободный от занятий день и можно отсыпаться до обеда, а потом снова начистить сапоги и бежать на Госпитальный остров, встречать после дежурства Аннушку. Потом снова и снова целовать ее мягкие, ждущие, обожаемые губы, вновь и вновь переживать то прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство череды взлетов и падений, что открылось этой волшебной ночью в нежных объятиях любимой женщины. Завтра, нет-нет, уже сегодня он вновь почувствует каждой клеточкой разгоряченного, неутомимого тела ее такое же молодое, жадное, атлас-но-нежное, удивительно гибкое тело. Опять с радостью и страсть отдаст себя без остатка любви и получит взамен еще больше...

Андрей последний раз обменялся паролем и отзывом с часовым пограничником. Со вздохом облегчения присел, вытянув усталые ноги, под грибком курилки у входа в жилое помещение, расположенном в полукруглом своде каземата земляного вала под выложен-ной обросшими мхом старыми кирпичами аркой.

- Перекурю, сниму нервное напряжение, и быстро в койку.

Хлопнула дверь штабного каземата, осветив угол двора притушенным ночным светом, и к курилке подошел дежурный по курсам старшина сверхсрочной службы – один из ин-структоров по вождению.

- Не спиться, товарищ преподаватель? Поздненько вы задержались ... Говорят знако-мую давнюю встретили?

- Невесту. – Неожиданно для себя, как нечто совершенно решенное и естественное просто ответил Андрей. – Невесту! ... Скоро поженимся.

- На свадьбу пригласите?

- Обязательно приглашу. Всех! - С радостью согласился Андрей, хотя совсем плохо, не близко, знал старшину. Но сейчас такой пустяк как степень знакомства, вовсе не имел ни-какого значения. Сегодня все люди, без исключения, казались прекрасны и добры. И все они, так или иначе, способствовали его, Андрея, счастью. Радовались и переживали за не-го. Казалось, что все люди на планете радовались счастью влюбленного Андрея, все люди представлялись ему красивыми, доброжелательными, чуткими, отзывчивыми и бесконеч-но добрыми.

Пока Андрей восхищался добродетелями человечества, со стороны границы из темно-ты неба донесся неясный, воющий, нехороший, выпадающий из чар ночи, гул. Звезды в небе неожиданно увеличились числом и самые яркие, многоцветные и крупные из них пришли в монотонное, удивительно целенаправленное, неумолимое механическое дви-жение. Странный звездопад пересек границу прямо над головами застывших в изумление Андрея и дежурного, продвинулся дальше, распадаясь в сером небе уже на отдельные кре-стообразные силуэты большегрузных, уныло подвывающих шмелей бомбардировщиков и быстрых, худых, непоседливых словно осы, истребителей.

Старшина выплюнул недокуренную папиросу, вырвал окурок изо рта онемевшего Андрея и с криком "Тревога! Курсы, в ружьё!", кинулся к вбитой возле дежурного поме-щения стойке с рельсом. Сигнал тревоги колокольным рыданием взметнулся над остро-вом, но тут же оказался смят, раздавлен громом и грохотом выстрелов и взрывов, завыва-нием авиационных моторов, свистом бомб. Сметенный тугой воздушной волной, чудом не задетый летящими во все стороны с противным журчанием и звоном осколками, Андрей очутился на земле. Рядом, всего в метре от лица, каждый раз, когда усилием воли он от-крывал сами собой закрывающиеся при очередном взрыве глаза, нагло светился багровым огоньком недокуренный окурок папиросы. Логике вопреки, Андрею казалось, что именно мутный красный глазок служит немцам сигналом, тем маяком, что привлекает к занимае-мому телом куску земли все новые и новые смертоносные снаряды. Попытался, но не мог пересилить природу, не получилось дотянуться одеревеневшими пальцами до папиросы, затушить, вколотить проклятый огонек в землю. ... Неожиданно стена взрывов сдвинулась и переползла метров на сто восточнее, в глубь территории. Сдвинулась и вновь с неуто-мимым ожесточением продолжила страшную молотьбу. Андрей незамедлительно вос-пользовался переносом огня и в несколько прыжков оказался сначала под прикрытием мощного земляного вала, поросшего кустарником и травой, а затем и внутри расположе-ния курсов.

В караульном помещение и оружейной комнате горело дежурное освещение из керо-синовых фонарей "летучая мышь". Серьезные, собранные курсанты, как это ни удиви-тельно, но полностью одетые и заправленные, под командованием сержантов строились по отделениям, получали оружие и боеприпасы. Старший лейтенант Мельников и непо-нятно как оказавшийся здесь же командир транспортной роты 17-го погранотряда Чер-ный, склонившись к телефону, пытались связаться с командованием. Телефон мертво молчал и старший лейтенант, чертыхнувшись, бросил на рычаги бесполезную трубку.

- Ты со своими бойцами обороняешь район гаражей, я – вал канала и расположение курсов, лейтенант Жданов отвечает за вал по берегу Буга. Все. Вперед!

- Винтовка найдется? – Спросил Мельникова Андрей.

- А, герой-любовник, в моих обновках. – На бегу бросил старший лейтенант. – Нашел, значит?

- Нашел! На Госпитальном!

- Это все потом. Война! ... Да, не светись рубашкой! Накинь поверх чью-нибудь гим-настерку! Из запаски вытащи. – И тут же крикнул старшине в оружейную комнату. - Вы-дать бойцу Филатову винтовку и патроны!

Старшина выхватил из деревянной стойки последнюю оставшуюся там, словно ожи-давшую Андрея, винтовку с откинутым назад трехгранным штыком, два брезентовых под-сумка с патронами. – Стрелять умеете?

- Да!

Старшина нагнулся еще раз, откуда-то из-за пустых уже патронных ящиков и груды вспоротых цинков вытянул за рукав мятую, в пятнах масла гимнастерку с зелеными пет-лицами и следами от снятых автомобильных эмблем, кинул Андрею. – Ремень у Вас име-ется. Заправьтесь, товарищ боец! Старшина подождал пока новоиспеченный пограничник натянет гимнастерку и затянет ремень, окинул Андрея оценивающим взглядом и приказал следовать за собой на вал. На бегу перехватывая поудобнее винтовку, Филатов побежал следом. Так и выскочил бы в полный рост с разбегу на вал, да хорошо старшина перехва-тил в последний момент, пригнул к земле, показал знаком – "Побереги, мол, голову!". За-легли рядом.

Буг кишел отрывающимися от противоположного берега словно поросята от матки толстыми многоместными резиновыми моторными понтонами и меньшими по размеру надувными лодками. Пиратский флот толкали вперед завывающие моторы понтонов, де-сантники на лодках дружно взмахивая гребли короткими металлическими веслами. И пон-тоны, и лодки грузно, почти по самые борта сидели в речной воде, под завязку набитые солдатами в незнакомой серо-зеленой форме. С противоположного берега по закрепив-шимся на гребне вала пограничникам немцы вели плотный огонь из винтовок, автоматов и пулеметов и легких минометов.

Пограничники растянулись цепочкой по верху вала и укрылись за камнями, кустами, стволами поваленных огневым налетом деревьев. Бойцы в зеленых фуражках вели ответ-ный беглый огонь по лодкам и людям в них. Из затворов выскакивали и прыгали по траве гильзы, валялись опустевшие металлические обоймы. Прибежавшие по тревоге пулемет-ные расчеты торопливо изготавливались в ведению огня, устанавливали на раскоряченных ножках ручной пулемет с широким круглым диском незнакомый Андрею и привычный, многократно разобранный и собранный во время занятий на военной кафедре станковый "Максим".

Несколько продырявленных пулями лодок и понтонов беспомощно тонули, кружились бестолково на середине реки, уныло запустив в воду сникшие, потерявшие упругость чер-ные резиновые борта. В заполняющих корпуса темной воде колыхались, переваливались с боку на бок, шевелили руками трупы погибших немцев. В речной воде пытаясь удержать-ся на плаву вопили от боли и ужаса раненные немцы. Некоторые тонули, захлебывались, но помощь им никто оказывать не спешил. Все, что жило и держалось на воде, стремилось в одну сторону, к русскому берегу.

Пулеметы пограничников разом, деловито вступили в дело когда первые вражеские лодки ткнулись в траву откоса на советской территории. Очереди дружно и кучно взмет-нули серебряные фонтаны, перечеркнули раз и другой лоснящиеся черные бока лодок, сморщили, разодрали. Пули невидимыми пальцами ткнули в сгруппировавшиеся к прыж-ку тела десантников, опрокинули назад, выбили из резиновых насестов. Но тут же рядом в берег уткнулись новые суденышки и у пулеметов не хватило пуль и времени на всех серо-зеленых пришельцев. Те же кому довелось попасть под огонь остались лежать в черных, превратившихся в плоские гигантские кляксы резиновых гнездах. Оставшиеся в живых, разевая в отчаянном вопле рот, начали карабкаться вверх по склонам, щедро заливая про-странство перед собой потоками пуль из коротких угловатых автоматов с длинными пло-скими магазинами. Не обращая внимания на оставшихся позади убитых и раненных кам-радов, штурмовые группы лезли вверх по склону, упирались носками коротких сапог в траву, пробивали дерн до земли, вырывали клочьями сочную траву. Немцы скользили, па-дали. Убитые оставались лежать молча, спокойно, никому более не досаждая. Раненные корчились, несуразно дергали руками и ногами, взывали о помощи, словом вносили явный разнобой и излишнюю неразбериху в захватившую дух Андрея картину боя. Из-за поясов с металлическими бляхами, из-за широких голенищ коротких сапог жадно шарящие руки десантников торопливо достали гранаты на длинных деревянных рукоятках, широко за-махнулись, отводя смешные колотушки едва ли не за спину и метнули стараясь попасть на вершину и обратный скат вала.

- Стреляй! Чего ждешь? – Раздался над ухом голос старшины, перекрывая грохот и во-пли боя. Тут только Андрей понял, что завороженный страшной и прекрасной картиной, лишь выступал безмолвным и безучастным свидетелем, не сделав еще ни одного выстре-ла. Словно опомнившись от наваждения, он вскинул винтовку и почти не целясь, на-вскидку, в упор выстрелил в набегающего, огромного в предрассветном мареве, человека в тяжелом, сползшем на глаза металлическом шлеме. В центре груди, на мышином фоне, между металлическими пуговицами и ремнями снаряжения вдруг выскочил темный фон-танчик. Человек-мишень, все еще бежал, наваливался, но уже не мог добежать к Андрею. Наоборот, тяжело, с размаху, опустился сначала на колени, а затем тупо ткнулся лицом в землю. Пальцы убитого несколько раз жадно попытались захватить проскальзывающую траву, сжались, разжались и тело уползло вниз к воде.

На валу пограничники не удержались. Слишком велик оказался численный перевес атакующих. Потеряв человек десять убитыми, защитники острова отступили сначала к догорающим остовам автомобилей, к руинам гаражей, а затем оторвались от преследова-телей и растворились в зарослях давно заброшенной людьми, необжитой части острова. В первом бою погиб и опекавший Андрея старшина. Заметив, что тот безвольно ткнулся лицом в землю и перестал стрелять, Андрей подполз, перевернул на спину, заглянул в глаза, попытался нащупать пульс. Убедившись, что напарник убит, накрыл фуражкой ли-цо. В брезентовых подсумках на поясе Филатова осталось всего несколько обойм с патро-нами, выданных в самом начале войны. Превозмогая неожиданную робость, но считая, что делает все верно, что ничего иного делать просто не остается, живой отнял у мертвого остаток боеприпасов и стащил с широкого ремня косую кобуру с наганом.

Получилось так, что к концу дня Андрей в силу обстоятельств командовал отделением из трех курсантов. Тех, которым днем раньше рассказывал совершенно мирные вещи о автомобильных узлах и агрегатах. Он постеснялся, никому не сказал, что является млад-шим лейтенантом запаса, что военный билет лежит в кармане командирских бриджей, одолженных на свидание с девушкой и так не возвращенных настоящему хозяину. Что го-ворить, если старший лейтенант назвал его бойцом.

К полудню стрельба вдоль Буга затихла окончательно. Высланные в секрет погранич-ники сообщили, что немцы наладили наплавной понтонный мост, по которому валом ва-лит на нашу сторону пехота и перетаскиваются легкие орудия. Рядом саперы возятся с ус-тановкой солидного моста из железных конструкций, способного, судя по всему, выдер-жать автомашины и даже танки. Затем разведчики доложили, что в практически не по-страдавших при утреннем обстреле помещениях автомобильных курсов расположились немецкие штабы. Скорее всего пехотного батальона и отдельной артиллерийской части противника. Известие заинтересовало старшего лейтенанта Мельникова, и он решил лич-но провести рекогносценировку.

- Не в традициях пограничников отсиживаться в потаенной берлоге, когда враг нару-шил границу и вторгся в пределы территории родной страны. Осмотреть оружие и бое-припасы. Ждать приказа. – Велел передать по цепочке оставшимся в живых курсантам и бойцам транспортной роты.

Разведчики и старший лейтенант вернулись через два часа, когда день уже хорошо пе-ревалил за полдень Мельников немедленно приказал собраться командирам, а остальным бойцам приготовится. Как командир отделения Андрей пошел с остальными старшинами и сержантами. Результаты визуальной разведки и решение на бой лейтенант объявлял в самой гуще зарослей, где пограничники отлеживались после боя. Его слушали лежа траве под зеленой завесой листвы кустарника, в тени великанов тополей

– Основные силы немцев проходят остров без остановки, не задерживаясь. В нашем расположении действительно обосновались немецкие штабники. Ориентировочно штабы пехотного батальона и артиллерийского дивизиона. Ведут себя весьма беспечно. Соби-раются то ли на поздний обед, то ли на ранний ужин. Народу немного. Охрана самая что ни наесть символическая – вышагивают словно два гуся солдатики с винтовками на плече, смотрятся словно аршин проглотили, уставились лишь вперед перед собой, по сторонам и не глядят, мол - фунт призрения вам, красные пограничники. Самое главное для нас то, что транспортные машины немцев подвезли боеприпасы для боевых подразделений, раз-грузили на землю. Если удастся их уничтожить, то обороняющимся войскам выйдет об-легчение. Идея такая: Бесшумно снять часовых. Сделать это несложно для наиболее под-готовленных товарищей, я имею в виду старослужащих сержантов ... - Тут командир немного помолчал, а затем решительно указал на двух сверхсрочников. Те в ответ при-поднялись.

- Справитесь? Работать придется штыками или кинжалами. Без шума ... – выжидающе посмотрел на названных.

- Должны. – За обоих ответил коренастый, не первой молодости сверхсрочник. – Это последнее время мы при моторах, но пограничную службу знаем. Но штыком такое де-лать несподручно – рука соскользнет. Нож, кинжал нужен. ... Один у нас есть.

По цепочке опросили остальных бойцов, и нашли второй кинжал, самодельный, с на-бранной из плексигласа ручкой и лезвием, выточенным из напильника.

- Пойдет.

- Так, вы идете первыми. Ждете пока немцы усядутся за стол и приступят к пожиранию незаслуженных даров божьих. Одновременно, броском снимаете часовых. Как только путь свободен, мы – атакуем с трех сторон, не выпускаем немцев за пределы арок и не да-ем возможности применить оружие. Работаем тихо. Без выстрелов. У кого есть - штыка-ми, у кого нет - прикладами и саперными лопатками. Нам лишний шум не нужен. Захва-тываем оружие. Брать в первую очередь автоматы, пулеметы, гранаты, пистолеты, бое-припасы. Затем – продукты, хлеб, консервы, воду. Залить фляги у кого есть. У кого нет – снять с немцев. Надо бы и документы штабные прихватить, могут позже, как соединимся с нашими, пригодиться. Но таскать всю их штабную бухгалтерию нам ни к чему. Лишняя обуза. Займется этим делом ... младший лейтенант Филатов. – Указал командир на Анд-рея и впервые назвал по званию, опустив слова "запаса". Выходит первый экзамен на во-инское звание сдавал Филатов все же не в Университете на военной кафедре, а здесь, в бою.

- Есть, заняться бумагами и документами.

- Со своими бойцами соберешь и закопаешь в надежном и приметном месте. Вернемся с основными силами – представишь по команде.

- Есть, вернуться и представить по команде. – Ответил Андрей.

Через полтора часа группа пограничников старшего лейтенанта Мельникова окружила и в скоротечном бою полностью уничтожила штабы третьего батальона 135-го пехотного немецкого полка и приданного ему 1-го дивизиона 98-го артиллерийского полка. Все штабные солдаты и офицеры во главе с командирами были бесшумно и безжалостно уничтожены.

- Кровавое это дело, война. Не мы ее начали, но теперь иного выхода нет, как только нам ее заканчивать. И не просто, а только победой. – Думал Андрей, закладывая захва-ченные немецкие документы в яму, выдолбленную на месте вынутых из арки старинных кирпичей. Затем кирпичи водворили на место, присыпаны пылью, и оставили до лучших времен. Только теперь, после того, как все закончилось Филатов с животным, естествен-ным отвращением посмотрел на руки, вспомнил как тихо подвизгивая, неумело тыкал штыком в бок не успевшего выскочить из-за стола тучного штабного офицера. Колол его короткими ударами, а штык вяз в мясе, не лез, не желал входить в тело. Живое тело оказа-лось совсем иным, совершенно отличным от соломенного манекена, что так покорно на-саживался на штыки студенческих винтовок во время военных сборов в лагерях возле Бе-лой Церкви. Растерявшийся, визжащий от боли офицер, нелепо шарил по пузу, но не мог нащупать дрожащими пальцами кобуру, съехавшую во время обеда куда-то за жирную задницу. Немец отчаянно не желал умирать, жутко потел и громко портил воздух, каждый раз, когда штык вонзался в его плоть. Хорошо, что на помощь Филатову пришел рядовой боец. Хотя теперь, после всего и стыдно. Но тогда было не до переживаний. Боец с хэ-каньем, словно рубил дрова, ударил немца штыком а живот. Туда, где из-под расстегну-той по обеденному делу пуговицы выбивалась белоснежная рубашка. Штык послушно за-лез по самый корень, а немец выпучил глаза и схватил обеими руками ствол, потянул его почему-то на себя, словно попытался затолкать еще глубже, словно возжелал побыстрее покончить с этим делом и наконец спокойно умереть.

Тыканьем штыка участие Андрея в бою и ограничилось, вокруг еще хрипели, ругались на нескольких языках, гибли пытаясь сопротивляться или умирали безропотно разные люди, а его неудержимо рвало почти сухой, брызгающей яркой желчью рвотой на обеден-ный полевой раскладной немецкий стол уставленный судками, кастрюлями и тарелками.

- Ладно, ученый. ... Первый раз простительно. ... Интеллигент! – Запалено дыша ска-зал, подойдя сзади Мельников. – Привыкай младший лейтенант, дело живое, военное. ...

- И счастье наше, что не мы его начали. Жизнь будет легче. – Закончил уже нормаль-но, отдышавшись. Смысл сказанного тогда понял Филатов много позже.

- Пропали все наглядные пособия, зря выходит, старались. ... Ну, поганцы! – Вздыхал уже через минуту начальник курсов, рассматривая испачканные, разорванные плакаты, скинутые, разломанные стенды и прочее, сваленное грудой в угол имущество курсов. Пе-реживал искренне. Но долго горевать времени не имелось. Бойцы сносили отовсюду за-хваченные немецкие бумаги, сваливали на очищенный от тарелок и кастрюль стол. Проку пока от этих бумаг не много, по-немецки читать никто из пограничников не умел.

Из всего вороха захваченных бумаг старший лейтенант отобрал лишь несколько карт.

- Брест, ... Кобрин! ... Ого, Минск! ... До Смоленска тропу волчью пометили, отбили, гады. А, черт вам в бок! – Он аккуратно сложил склеенные листы карт в офицерскую по-левую сумку, поправил на груди новенький немецкий артиллерийский бинокль.

Теперь пограничники вооружились трофейным автоматическим оружием к которому имелось вдоволь огнеприпасов, немецкими гранатами. Взяли сколько могли унести, про запас. Но, и свое, записанное в красноармейские книжки, пусть на ствол и оставалось по паре обойм, не бросили, закинули на ремень, за спину. Оставшееся, лишнее, неподъем-ное, сложили рядом с выложенными на землю снарядными ящиками, обложили граната-ми, облили бензином из своих и чужих автомобилей. Последние уходящие, подожгли. Рвануло изрядно.

Противник уничтожение штабов пограничникам не простил и повел на группу плано-мерную и жестокую охоту, в которой пленных не брали ни загонщики, ни травимые. Вскоре находиться на островах пограничникам оказалось совсем невыносимо, вновь нача-ла ощущаться нехватка боеприпасов. Из двух групп, первоначально насчитывавших око-ло ста человек, теперь в строю осталось лишь сорок. Мельников принял решение проби-ваться на соединение к основным силам в крепость, откуда подбадривая пограничников, доносились звуки боя. Значит крепость жила, сражалась.

В сумерках после ожесточенной перестрелки и переправы через протоку на берег Кобринского укрепления Брестской крепости вышли тринадцать последних защитников острова. Дошел и Андрей, сам удивляясь каким образом удалось выжить среди потоков пуль и вееров осколков, не получить ни единой царапины. Вышел к своим обессиленный и свалившись под стену в углу каземата мгновенно заснул. Спал младший лейтенант Фи-латов и во сне возвращалось к нему самое страшное и необычное, что увидал на второй день войны, когда лежал в секрете на берегу обводного канала, напротив Тираспольских ворот. Немцы в очередной раз отогнали защитников Центрального острова от красной кирпичной арки, загнали их бомбами и снарядами под землю, в подвалы, норы, расщели-ны земли. Победители, сначала осторожно, а затем уже безбоязненно, толпою, некоторые даже на велосипедах и мотоциклах, устремились к воротам. Вдруг немчура загалдела, за-крутилась и откуда-то снизу, словно из-под земли, из разлома стены или трещины в фун-даменте появилась сначала рука с белой портянкой, а затем вытащен был на свет и до-вольно бодро промаршировал в плен красноармеец.

Перебежчик шагал широко, размашисто, явно торопясь убраться подальше от возмож-но наблюдающих глаз бывших сотоварищей. Шел, передергивал плечами под мятой, ко-роткой гимнастеркой и часто, нервно оглядываясь через плечо. В кулаке правой руки, словно намертво зажата белая с рыжими подпалинами портянка, которой и теперь не пе-реставая махал под хохот, отстраняющихся, зажимающих носы немцев. В левой, тоже за-дранной вверх руке, тащил тяжелую шинельную скатку. На коротких толстых ногах плен-ного болтали размотанными шнурками грязные разбитые ботинки. Пилотку немцы сдер-нули, вытащили на сувенир звездочку и смеха ради напялили обратно поперек стрижен-ной круглой головы. На поясном ремне болтался в такт шагам пустой патронный подсу-мок, бил по животу бывшего красноармейца. Может тот действительно успел все патроны расстрелять, может просто выкинул от греха подальше перед сдачей в плен. Больше всего произвело на Андрея впечатление лицо перебежчика с облупленным носом картошкой, с кустиками испуганно задранных вверх бровей, с мечущимися по фигурам окружающих немцев глазенками. ... Лицо самого обычного разбора пехотного красноармейца. Кресть-янского сына, может из рязанской, а может - смоленской глубинки ... Лиц таких в тюрьме и лагере Филатов насмотрелся вдоволь.

- В плен сдается, гаденыш. – Прошипел сквозь зубы лежащий рядом пограничник. – Сейчас я его гада шлепну.

Боец отложил в сторону трофейный автомат, потянул со спины родную, законную, штатную российскую мосинскую трехлинейку, передернул затвор и начал плавно подво-дить, сажать на мушку шагающего в плен, выбравшего жизнь человечка, вроде бы удачно уже обдурившего смерть.

- Отставить, товарищ боец. – Прошептал над ухом голос неожиданно подползшего про-верить секрет старшего лейтенанта. – Пусть шлепает в плен, гаденыш. Не волнуйся, в не-мецком плену он хлебнет такого, что ему твоя пуля за счастье покажется. Немцы мозги на место быстро всунут. Это они мастера. ... Такой потом злее воевать будет. ... Если конечно не помрет в плену, в лагере военнопленных. ... Вы, товарищ боец, ... не берите греха на душу, потратить пулю лучше на немчуру. Этому же если суждено помереть, то пусть у врага пулю слопает. Все какая никакая польза Родине.

Как ни удивительно, но снился Андрею, неизвестно почему, именно этот пакостный перебежчик. Только можно сказать первый раз заснул не вполглаза среди своих, в крепо-сти, а не в поле, не под кустом, и на тебе. Так хотелось чтобы Аннушка приснилась, или, по крайней мере, что-нибудь из прошлой, из мирной и счастливой жизни, ан нет ... Сни-лась пакость непонятная. Впрочем и пакостный сон смотреть долго не пришлось. Через час младшего лейтенанта Филатова довольно невежливо растолкали незнакомые, все в копоти и запекшейся крови бойцы из воевавших на Кобринском укреплении с самого пер-вого дня. Когда полностью очнулся и пришел в себя, то передали младшему лейтенанту приказ немедленно явиться к начальнику обороны майору Гаврилову.






Глава 7.
Старшина Свидлер, сержант Моденов, князь Голицын. Г. Брест. 22 июня 1941 года.
Мост.


Весь остаток долгого воскресного дня старшина Свидлер и сержант Моденов проби-рались через разной степени разрушенными, а, случалось такое, и вовсе нетронутыми войной районами Бреста. Двигались, в основном тылами, задними дворами города, пере-мещаясь постепенно из центра, где располагался штаб пограничного отряда всё ближе и ближе к окраине, к крепости. За время утренних боев, последующих перебежек, ползания на брюхе, вынужденного сидения то в зарослях кустарника, то среди обломков зданий, в ходе прочих разных элементов дьявольской игры в прятки со смертью, оба обносились. Вчера еще чистое и щеголеватое обмундирование изодралось, покрылось камуфляжной пленкой из грязи, копоти, красной кирпичной и белой известковой пыли. Нет худа без до-бра - новые колера как нельзя лучше маскировали скрывающихся от враждебных глаз лю-дей на фоне униженного и несчастного городского пейзажа.

Случалось, что в попытках пробиться к ведущей бой крепости старшина с сержантом завязали в толпах мечущихся в поисках выхода из Бреста обезумевших беженцев. Вы-рвавшись из водоворотов людской реки они вновь попадали в насквозь вымершие, обез-людевшие кварталы с выпотрошенными, разграбленными магазинами, лавками, кварти-рами. Тут уже поработали вынырнувшие из небытия, с самого дна города объявившиеся уголовники. Бандиты и прочая нечисть, учуяв возможность безнаказанно грабить и уби-вать, шустро выбралась из мрака ночи в мутный непредсказуемый рассвет. Но крысиный нюх, интуиция подсказывали – делать дело нужно быстро и вновь глубже ложиться на дно. Связываться с новыми немецкими хозяевами уголовники боялись потому сделав пас-кудное дело забились с награбленным добром в щели. Исчезнувшей враз милиции и гроз-ного еще вчера НКВД воры уже не страшились. Опасались попасть в передряги военного времени, под горячую руку пресловутого немецкого порядка, жестокого ко всем без ис-ключения нарушителям.

Несколько раз Федор и Илья натыкались на немцев, цепочками, неспешно, но дисцип-линированно, неудержимо и грозно двигавшихся по улицам. Враг шел под прикрытием перешедшей без помех через мосты бронетехники, пялившей рыла пушек и пулеметов в немые и глухие окна домов. В бой с немчурой не вступали. При таком раскладе бой - дело бессмысленное и смертельно опасное. Задача же у них имелась вполне конкретная. Пото-му тихонько исчезали, прятались, уходили, замирали. Страшновато конечно, а главное, понимали вполне отчетливо, что не имели права погибнуть не выполнив до конца пору-ченного дела. Обязаны донести до командования ценный груз, добытый кровью - таинст-венную немецкую машинку. По дороге старшина по мере возможности вел наблюдение, приучал и напарника опознавать врага, разведывать его тайны, технику, вооружение, эмб-лемы, знаки на броне и мундирах.

Пограничник плохо разбирался в типах боевых машин и делил их лишь на броневики и танки. Спецназовец, наоборот, анализировал оснащенность врага, отмечал большое ко-личество легких танков. В основном это были устаревшие Т-2, старенькие, легкоброниро-ванные машины знакомые еще по Испании. Впрочем, своими 22-х миллиметровыми, ско-рострельными автоматическими пушками на средних и малых дистанциях вполне успеш-но способные бороться с такими же устаревшими, но вооруженными 37-мм или 45-мм пушками советскими Т-26 и БТ всех модификаций. Дело в танковом бою решали качество и скорость прицеливания. На немецких машинах стояла высококачественная цейсовская "просветленная" оптика и механические приводы орудий, обеспечивающие плавность и точность наводки. На наших танках имелись в лучшем случае паршивые, слабенькие, сбивающиеся с оси прицеливания, теряющие резкость после первых же выстрелов, посто-янно требующие юстировки отечественные стекляшки. В большинстве же своем старые советские танки имели самые примитивные, позволяющие поражать цели только на пря-мой видимости механические прицелы, а сама наводка в цель 37-мм орудия осуществля-лась сначала маховиком башни, а затем обычным плечевым упором.

Из остальных вражеских танков Свидлер выделил, ранее известные лишь по кинохро-нике и фотографиям более совершенные Т-3 и Т-4, внешне схожие по силуэтам и разме-рам. Близкие по габаритам легкий и средний танки с одинаковыми экипажами в четыре человека, различались между собой лишь калибром орудий. Среди немецких танков в ко-лонах наступающих войск двигались многочисленные чешские Т-38, напоминающие БТ и внешне неуклюжие средние французские танки "Somua ", по весу почти "вползающие" в категорию тяжелых машин. Очень даже неплохие танки с бронированием до 56-мм и 47-мм пушкой. Да, на фашистов исправно, добросовестно и пока безропотно работала поко-ренная Европа.

Не до смеха, но старшина невольно улыбнулся, вспомнив одного развеселого идиота в чине капитана с весьма соответствующей сути фамилией Грызун. Сей «профессиональ-ный разведчик», занесенный непонятно каким ветром в штат Разведупра, по убогости ума, принял латинскую буковку (t) в конце нового, немецкого обозначения танка, ни мало, ни меньше чем за обозначение веса в тоннах. Росчерком пера превратил легкий танк в три-дцати восьми тонное пугало. Сумел не только себя перепугать, но и много легковерного народа, которому эпистолярное чтиво на стол попало.

Среди прочего немецкого машинного изобилия старшина с горечью отметил большое количество полугусеничных и колесных бронетранспортеров различных марок. Все ма-шины этого класса вооружены тяжелыми и легкими пулеметами. Все облиты хищно ско-шенной противопульной броней десантных отделений, над которой виднелись лишь каски экипажей. Самое же главное и неприятное то, что над всеми без исключения бронирован-ными машинами качались в воздухе тонкие стебли радиостанций.

- Черт, все немецкие танки и бронетранспортеры радиофицированы! А у нас с рациями хреново - только на командирских машинах имеются, и то – поручневые, вокруг башен укрепленные, устаревшие, на средних частотах работающие. Один осколок и связи нет. Остается последнее средство связи – дедовские флажки с одним единственным сигналом "Делай как я!". – Зло прошептал Илья на ухо Федора, когда лежали они, еле отдышавшись от бега, в зарослях бурьянов возле чей-то бани, усталые, потные. Загнанные аж на Граевку словно волки травимые флажками.

- Почему, с одним сигналом? – Удивился Федор.

- Потому, что в бою второй сигнал командир подать уже не сумеет. Если высунется из башенного люка, тут же снимут пулеметом. Или от осколков и шальных пуль погибнет. Вот они и не вылазят, руководят, так сказать, личным примером. А если их убью, или танк подожгут, то и все остальные остаются воевать сами по себе, без общего командования, как господь Бог на душу положит... ну и результат понятен и предсказуем. Наблюдал я его в финскую компанию. Называется по-русски "бардак". Командирские танки сразу выде-ляются башенными антеннами, вот по ним в первую очередь противотанковые орудия и бьют. А как подобьют – тут остальные начинают или во все стороны расползаться как стадо без пастуха, или, наоборот, – в одну кучу слазить, словно слепые щенята. Борта, корму подставляют, бей – не хочу.

- Так, Вы, товарищ старшина и в финскую повоевать успели ... – Протянул с уважени-ем Федор.

- Я, парень, много чего успел. Потому и седой, и старый. Не бойся, если поживу еще малость, то и тебя кое-чему выучу.

Отступая и вновь возвращаясь они несколько раз пересекли железнодорожные ко-леи, петляли по закоулкам, проскакивали тупики городских окраин. Спасибо немецкой карте взятой у заколотого диверсанта. Точной оказалась. В конце дня, уже в сумерках, вымотанные до предела, наконец, вышли к долгожданному мосту, ведущему в Кобрин-ское укрепление. Счастье еще, что не выскочили прямо на мост. Тишина насторожила. Сначала решили оглядеться, понять что к чему. Заняли позицию в покинутом жителями, разбитом бомбой доме. По уцелевшему лестничному пролету, прикрытому с двух сторон обгоревшими заплатами стен, между вывороченными балками перекрытий, поднялись на-верх.

Особо долго присматриваться и оценивать ситуацию не пришлось. Печальная картина, развернувшаяся перед ними поведала просто и жестоко о происходившем тут с утра по-боище. Все подходы к мосту и его дощатый, от берега до берега прогон, словно кочки по-крывали тела в защитной форме. Если и не все, то большинство людей, погибших на мос-ту, упали головой в сторону форта, краснеющего вывороченными взрывами из земли кир-пичами среди земли и травы противоположного берега. Там, за валом ждали погибших свои, те к которым так стремились, так рвались, но не дотянулись.

Немцы основательно подготовились к вторжению. Перед началом боевых действий за-ранее выбросили десант автоматчиков с парой – другой пулеметов. Те, засев под опорами моста и в близлежащих кустах, в упор расстреливали бегущих к местам сбора командиров и бойцов. Всех тех, что оказались в ту страшную ночь вне крепостных стен, вдали от сво-их подразделений и частей. Никуда немцы не ушли и теперь, когда мост и дорога из горо-да уже обезлюдели. Изредка трескуче звенела пулеметная очередь. Пули летели низко над пролетом моста в сторону форта, попадали в мертвецов. От ударов тела вдруг нелепо дер-гали безвольными руками, подрыгивали ногами. Казалось, металл, внедряясь в мертвую плоть, на мгновение оживлял её, передавая накопленную в стволе злую, бездушную, ни на что созидательное не способную энергию.

Над старыми фортами и равелинами плыли, взвивались в небо клубы черного масля-нистого дыма, кое-где вымахивали вверх языки высокого пламени пожаров, которые ни-кто не тушил. Но из бойниц, из рваных снарядных дыр, из окон фортов, домов и укрепле-ний на противоположной стороне звучали в ответ на полновесные, истерические немецкие очереди, скупые, рваные выстрелы трехлинеек, иногда стучала размеренная короткая оче-редь станкового пулемета. Летящие со всех сторон пули обрывали последнюю сохранив-шуюся в перестрелке зелень прибрежного кустарника, кололи, драли в щепу опоры моста, визжали, гудели шмелями, рикошетя от камней. О том, что защитники крепости стреляли метко свидетельствовали трупы в немецком камуфляже, выделявшиеся на фоне хлопчато-бумажных защитных гимнастерок. Жаль только, но что поделаешь, гимнастерок легло на мосту гораздо больше.

Ближе к воротам, и в глубине самих ворот, дорогу загромождало скопище сгоревшей, покореженной военной техники. Видимо, некоторые подразделения Красной Армии суме-ли организованно подняться по тревоге и начали выдвигаться по тревожному маршруту в места сбора, но оказались застигнуты огневым налетом и уничтожены на марше. При-смотревшись внимательно, Илья с радостью обнаружил среди месива из несчастных "га-зонов", "эмок", легких артиллерийских тягачей "Комсомолец", полковых орудий и ротных кухонь завязший с распущенной гусеницей огромный танк вражеского окраса с белым крестом на броне конической башни. Вражеская машина с печально поникшим стволом орудия напоминала тушу мамонта, среди трупов уничтоженных им охотничьих собак. От вида поверженного врага, сердце старшины обдало невыразимой нежностью, некой теп-лой гордостью, за тех, кто даже в неравном, смертельном бою, возможно умирая, на по-следнем вздохе, но пришиб незваного заморского зверя. Отомстил и за себя, и за тех, что погибли на мосту так никого и не убив. Танк, впрочем, оказался не немецким, а француз-ским, тоже одним из "SOMUA".

- Французский танк. – Прошептал Федору. – Опять "SOMUA" - .

- Что с того? – Печально вздохнул пограничник, пораженный картиной разгромленной техники и погибших командиров и бойцов.

- Хорошее предзнаменование. - Легонько шлепнул его по плечу старшина. – В школе учил, небось, на уроках истории про Наполеона? Про его вторжение? Тоже армада много-язычная шла и тем же путем. Так - что, будем считать, что погибший французский танк на белорусской земле есть весьма многозначительный и отрадный символ. Он будущее Гит-лера лучше любой гадалки показывает.

Выстрелы со стен твердили то же самое, подбадривали, – "Крепость жива! Крепость наша! Крепость не пустила врага в свои пределы! Крепость ждет вас, ребята".

Постепенно вечерело. Но темнело медленно и перебираться через канал, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться мостом, казалось пока абсолютно не реальным. Илья и Федор решили пересидеть в развалинах до темноты, а там действовать по обстоятельст-вам. Если бы удалось отвлечь немцев, или каким-то образом пройти по берегу, можно бы-ло попробовать пробраться в крепость под мостом, используя настил как прикрытие и маскировку. Пока суд да дело, решили первый раз за день перекусить. Из заветного мешка Илья достал оставшуюся от последней вечери еду, одну флягу с водой. У Федора ничего с собой не имелось, налегке в бой пошел, а в суматохе дня и есть не хотелось, да и не до еды было. На бегу, если во дворах оказывались работающие водонапорные колонки, они не-сколько раз с Ильей утоляли жажду, обливали разгоряченные, потные лица, головы. Те-перь молодой организм потребовал пищу. Сержант почти не жуя и не ощущая вкуса еды за минуту проглотил свою часть пайка. Ел, стремясь поскорее задушить сосущий изнутри голод.. Себе старшина взял совсем мало еды. Привык в боях и дальних походах обходить-ся малым. Но жевал неторопливо, размеренно. Постоянно запивал съеденное водою, делая экономные глотки. Потом передал флягу Федору, сказал только. – В канале вода плохая, с трупами. Не пей.

Аккуратно сложил оставшееся, все до крошки, обратно в мешок. Пояснил Федору. - Что там дальше нас ждет? Неясно. Как в крепости с продуктами? Непонятно. Склады сго-рели. Судя по карте, немцы их расположения лучше нас знали. ... Давай растянем съест-ное и воду по возможности дольше.

Федор вздохнул и перекатился по доскам перекрытия на спину, глянул в небо, осво-бодившееся, наконец, от вражеской авиации, темно-синего богатого колера, словно форма родных пилотов.

- Отдыхай пока, Федя. Постарайся вздремнуть. Ночью дела предстоят. А я пока поси-жу, посторожу. По-стариковски.

Моденов немного повозился и затих, пристроив голову за неимением подушки на фу-ражку. А Свидлер стал размышлять о многих вещах, происшедших с ним за столь долгий день. Он возвращался к событиям недавнего прошлого, анализировал собственные и вра-жеские действия, поступки, ошибки. Но все время память возвращала к столбу пламени над зданием штаба пограничного отряда, вплетала в полотно памяти бледное лицо одесси-та Виталика на фоне темных бутылей и банок с горючим. Вспоминал его руку с зажатым намертво единственным грозным оружием - одноствольной ракетницей. Обидой отдава-лись в сердце слова, а особенно презрительное выражение лица умного и храброго интен-данта Журавлева. Неправильные слова тот произнес, когда узнал об обыске старшиной трупов убитых немецких диверсантов. Обидные слова, тяжелый, презрительный взгляд потемневших глаз воскрешали незаслуженную и тем более горькую обиду. Обиду не на вероятнее всего погибшего в неравном бою, хорошего честного человека и стойкого воина Журавлева. На себя злился, что не то сказал, не главное, не объяснил Журавлеву смысл вынужденных действий. Правда и времени на то не имелось.

- Да, - который раз убеждал себя старшина, - паршивое дело – шарить по карманам дох-лых мерзавцев, натянувших чужую военную форму. Тяжелое и грязное. И стягивать с них штаны, заворачивать но простреленные головы гимнастерки – тоже не мед и не амброзия. Не дело это для минера, для диверсанта взрывника моего класса. И внешне на мародерст-во смахивает. Карманы вывернул, вещи нужные для боя забрал. Но, увы, нет поблизости контрразведчиков с полномочиями и допусками на проведение розыскных и прочих след-ственных действий. А обыскать немцев из Абвера не только нужно, но просто жизненно необходимо. Особенно диверсантов из весьма крепко засветившегося на Западе в тайных делах особого батальона "Бранденбург-800". Части специального назначения, весьма и весьма интересуют наше командование, военную разведку и ту же контрразведку. И я, старшина Свидлер, сделал то, что посчитал нужным, пусть даже по мнению Журавлева замарал руки. Главное чести не замарал. И греха на душу не взял. Душа осталась чиста. И ни руки при этом деле не дрожали, и на рвоту не тянуло, и прочих сентиментальных явле-ний не испытывал. Даже когда, уж извините за приземленность, портки с них стаскивал, носки вонючие рассматривал.

Илья считал, что абсолютно не зря возился с мертвяками во дворе штаба. И находки, сделанные им это вполне подтверждали. Кроме оружия и боеприпасов обнаружил стар-шина некие вещи, о значимости которых, большинство людей даже не подозревают. Бес-полезны они пока и для самого Ильи, и для Разведывательного Управления Генштаба РККА. Ждут своего часа вещи самые на первый взгляд прозаические, невидные – бирки от белья, серийные номера и год выпуска оружия, маркировка боеприпасов, новенькие удо-стоверения личности, партийные билеты, продовольственные и вещевые аттестаты, ко-мандировочные "московские" предписания, военные литеры на перевозку по железной дороге. Лежат, перетянутые резиной, ждут, молчат. Стоит вовремя доставить эти бумажки в отдел фронтовой контрразведки, или в штаб войск по охране тыла, как ценность их воз-растет многократно. Разговорятся бессловесные вещи и много полезного сообщат пони-мающим людям. Знания эти помогут патрулям и заставам отлавливать, не пропускать в тыл, быстро уничтожать живых пока диверсантов, лазутчиков, спецназовцев, помогут со-хранить сотни, если не тысячи жизней красноармейцев и командиров.

Обратит внимание, предупрежденный заранее патруль, на добротно прошитый немец-ким мастером стальной, блестящей, нержавеющей проволочкой военный или партийный документ. Присмотрится к четкому, прописанному с иным наклоном штампу с двойной, а не одиночной каемочкой, к серийному номеру автомата, пистолета, вписанным в удосто-верение личности и ... конец придет "засланному казачку".

Бирки на одежде, и номера оружия рассказали Илье, что достались они немцам от финнов, пришли трофеями с той зимней, тяжелой, незнаменитой войны. А вот знаки раз-личия сотрудников НКВД, новенькие, то ли уворованные со склада, то ли купленные у продажного кладовщика, то ли мастерски подделанные. Так мастерски, что разобрать трудно. А нужно. Очень нужно для будущего. О синих хлопчатобумажных носках, наде-тых в сапоги вместо привычных портянок, тоже требуется сообщить. Вдруг кто-то при-смотрится, заметит и вычислит врага. Мало ли где столкнуться придется. Да хоть в бане. Или на обочине дороги. Или в медсанбате. Или на ночевке в деревенской избе.

Так вот выходит, что если помогут собранные им сведения задержать хоть на минуту, хоть на час немецкую орду, то тем самым оправданы стократно и все морально-этические неувязки и издержки. Придет время и сможет Илья спокойно в глаза Журавлева посмот-реть, да и не только ему одному. Там где этому назначено сбыться ... уже много, слишком много хороших людей оказалось ...

Старшина лежал словно возле амбразуры перед дырой, выбитой снарядом в кирпичной стене. Из всего дома более менее уцелел этот маленький закуток, огражденный от посто-ронних взоров наклоненными перекрытиями, упершимися друг в друга наподобие шала-ша, с горой щебня, прикрывающей от немцев скрывающихся внутри людей. Через пролом отлично видно укрепление на противоположном берегу, крутой скат к воде, старый искус-ственный холм. Много лет стоят мощные стены и не подвластны они времени. Огрызки кирпичных печных труб тянутся из-под земли. Но это только кажется, на самом деле печи обогревают запрятанные в холм казармы крепостного гарнизона. Все так близко. Так дос-тижимо. Рукой подать. Считанные метры до своих, до крепости. Но эти метры прострели-ваются десятками, если не сотнями немецких стволов. Противоположный берег всюду кроме мостовых ворот крут, специально спланирован инженерами как естественное пре-пятствие для атакующих врагов. По нему подниматься – спину под выстрелы подставлять. ... Значит, выход остается один – мост. Только не по мосту придется добираться, а по воде обводного канала, под ним. Но как добраться незамеченными до воды?

Наконец стемнело. Окончательно стих гул моторов на земле и в воздухе. Артиллерия немцев, словно растеряв за день боевой азарт, лениво постреливала, беспокоящими, ред-кими выстрелами дежурных орудий. Взлетали то гроздями, то – поодиночке осветитель-ные ракеты, толкали вдоль земли колеблющиеся, рваные, словно из жести высеченные те-ни. Посмотрев для порядка на зелено мерцающий циферблат часов, старшина разбудил Федора. – Пора.

Тот потянулся до хруста, зевнул, мотнул головой напоследок сну, словно отгоняя чуд-ные видения. Бесшумно подполз и залег рядом, касаясь захолодевшего тела Ильи теплым со сна плечом. Изготовились .... Уже совсем было собрались выбираться наружу через пролом в стене, когда неожиданно от предмостных развалин метнулись в сторону крепо-сти несколько теней. Немецкая сторона мгновенно, словно только того и ждала, ожила, забилась колючими пульсирующими вспышками у дульных срезов пулеметов. Через ми-нуту вспыхнули затаенные прожектора, залили белым, неживым светом и мост, и проти-воположный берег. Фигурки бегущих к крепостным воротам людей ломались под пересе-кающими их трассами, корчились, валились среди погибших до них. После того как сло-малась в поясе и свалилась рядом с другими последняя фигурка, свет еще немного време-ни заливал трагическую в безмолвии сцену на чуть взгорбленном полотнище моста где уже никто не бежал, не шевелился, не двигался.

... Погас последний прожектор и ночь упала на землю траурным финальным занавесом театра абсурда. Объявила антракт в спектакле, где волей сумасшедших режиссеров, во-площающих идеи еще более ненормальных авторов, вовсе не понарошку убивали совсем не бутафорскими орудиями молодых и полных сил людей. ...

Цели исчезли и выстрелы прекратился с обеих сторон моста. И даже ракеты взлетали теперь только в отдалении. От немецких позиций оторвался один из сгустков тьмы и мед-ленно двинулся туда, где лежали убитые люди. Невидимые немецкие стволы по-прежнему молчали, остывали после выполненной работы, легонько потрескивали в тихом, прохлад-ном воздухе, покрывались капельками росы.

На середине пролета, именно там где упали побитые пулями люди, словно кто-то спичку чиркнул, хлопнул негромкий выстрел... потом другой.

- Получай, краснопузая сволочь! – Донеслось от реки. Зло, звучали слова, звенели не выкипевшей, не переболевшей за долгие годы, накопленной и бережно взлелеянной нена-вистью.

– Вот вам, большевистские гады от русского офицера. – И снова, словно спичка в но-чи. ... И снова хлопок выстрела. И матерок радостный ... отнюдь не благородный.

Ожила, засверкала выстрелами крепость, но пули словно не желали дырявить нежить. А может просто не брали её обычные свинцовые в медных рубашках? ... Не могли. А се-ребряную пока не отлили ... Тень так же медленно как появилась, сошла с моста и исчезла, растаяла в ночи. Во всяком случае, обороняющиеся ее из виду потеряли. Но со своего по-таенного убежища Илья и Федор, наоборот, могли получше рассмотреть вылупившуюся из кокона ночи фигуру в немецком мундире и каске, с длинноствольным пистолетом в опущенной, уроненной безвольно руке.

Клинок ножа, словно сам собой выпрыгнул из мягкого ложа ножен и рукоять оказа-лась намертво зажатой в кулаке старшины. Сам он, подобравшись, словно барс перед на-падением, выкинул одним махом тело наружу, из такого тихого, ставшего надежно обжи-тым и уютным, такого безопасного каменного закутка. И Федор не отстал, с трофейным кинжалом молча выскочил вслед за товарищем. Пригнувшись, стелясь к земле изо всех сил торопились они на праведный суд. Ибо то, что могли бы списать на войну немцам, тому, другому, говорившему в темноте на чистом русском языке, но носившему чужой мундир, оставить без возмездия не могли. Не имели права. Ибо смерть его перевешивала на весах Возмездия и паршивую немецкую машинку, и ворох перетянутых резинкой бу-мажек.

Они почти достигли рубежа последнего броска, уже незримо чуяли чужую плоть, вспарываемую сталью, но к той, к их тени, вдруг непонятно откуда вынырнула из глубин ночи вторая, в гражданской одежде. Появление чужака сбило, остановило азарт погони, заставило броском залечь, впечатать с размаху в землю враз отяжелевшее тело. Присмот-реться. ... Прислушаться. На секунду вспыхнул и тут же погас луч электрического, немец-кого армейского фонаря. Высветил пожилого уже человека в гражданских, заправленных в легкие брезентовые сапоги серых брюках, в темной, подранной на плече рубашке, с се-дыми волосами, выбивающимися из-под неумело наложенной повязки. И тот же голос, но не злой, а уже удивленный, даже какой-то радостный, произнес ...

- Голицын? Ты? ... Ты с нами, князь! ... Но почему в этих гражданских лохмотьях? О, ты наверно, как и я идешь с "Бранденбургом"! ... – Оборвало слова. Только услыхали удар негромкий, хлюпающий, а за ним затравлено икнул кто-то, недоумевая. И все. Опять одна тень осталась. Постояла и тихо побрела в сторону притаившихся Федора и Ильи.

Бродить в полный рост, по мнению Ильи, даже теням время самое неподходящее. По-тому, когда человек в гражданке поравнялся с ним, он не придумав ничего лучшего, тихо-нечко насвистел первую пришедшую на ум мелодию. Черт его знает, почему. Может, вспомнился последний предвоенный вечер, парк у Дома Красной Армии, танцующие па-ры, певицу, исполняющую под видом народных латиноамериканских песен опальные тан-го. Гражданский человек, словно очнулся ото сна и моментом оказался лежащим на земле рядом со старшиной.

- Кто?

- Свои. Тихо, гражданин! Давай, ползком двигай за нами ... пока немцы не раскумека-ли, что произошло. ... Потом поговорим.


Глава 8.
Князь Сергей Голицын.
Г. Брест. 22 июня 1941 года.


... В то проклятое утро я, бывший князь Сергей Голицын, потерял все дорогое, что дол-гие годы удерживало на поверхности в водоворотах жизненных коллизий. ... Впрочем, зачем кривить душою? Бывшими князья Голицыны не бывают. Мы можем умирать, но и умирая остаемся в княжеском достоинстве. Умирать мы имеем право. Ронять честь – ни-когда. Но, оказывается, терять близких, самых дорогих и родных тебе людей гораздо страшнее, чем умирать самому. Я об этом, в общем-то, знал. Но знать – мало, а понять – уже поздно. Беда пришла с первыми взрывами снарядов и бомб, обрушивших уютную тишину пригородного района. В комнату, что долгие годы снимали мы с женой, ворвался красный, взъерошенный Иннокентий, таща за руку злого, не выспавшегося, отчаянно упи-рающегося бледного словно полотно Соломона.

- Пока есть маленький шанс, Сереженька, давай отправим Настеньку с Соломончи-ком в тыл! Умоляю! Ты же видишь, как эти негодяи начинают войну? Не по-божески, не по-человечески, в воскресную ночь, без объявления. Я уже видел такое! ... Такое страш-ное, ужасное... Насмотрелся, пока тащил к вам этого старого идиота, этого упрямого ишака! Сердце замирает, Серж! На моих глазах убивали живых людей. На земле лежали мертвые дети! Женщины! Не говоря уже о военных... Пилоты специально штурмуют с ма-лых высот жилые кварталы! Они же все видят кого убивают! Но – убивают! Это начало ужасной, отнюдь не благородной войны! Тевтонской войны без законов и правил.

Сердце подсказывало, что Кеша сто раз прав, что ничего не домыслил, не выдумал. Всё, увы, именно так и есть ... Что же делать нам, не первой молодости интеллигентам, чуждым обеим воюющим сторонам? До сих пор мы все вопросы решали мирно, коллеги-ально. Никогда никто не кричал, не приказывал, не настаивал. Упаси Боже. Сегодня, ви-димо, пришло время впервые реализовать собственное родовое право на княжескую, со-словную власть военного человека и дворянина. Но жена опередила меня. Настя посмот-рела на старенького, хорохорящегося Соломона, положила ему нежно руку на худое пле-чо, попросила мягко, - Соломон, дорогой, пожалуйста, сделайте это для нас. Прошу Вас сопровождать меня в трудном и опасном путешествии.

Плечи пианиста, обтянутые все тем же концертным сюртуком, опустились, он махнул безвольно тонкой рукой с белой кистью, проиграл в воздухе артистичными, словно точе-ными нервными пальцами. – Уговорили. Согласен. ... Пошли.

- А вещи?

- Какие вещи? Нет и не нужно мне вещей ...

Мы собрались очень споро и влились в толпу уходящих на Кобрин людей. В первую мировую войну их называли, кажется, беженцами. Теперь я корю себя за то, что вовлек всех их в сей крестный путь закончившийся столь страшной Голгофой. Может, стоило попробовать отсидеться, спрятать Соломона от чужих глаз в подвале? Возможно, имело смысл двигаться в сторону вокзала? Но ведь там гремела канонада и казалось очевидным, что немцы постараются в первую очередь захватить железнодорожный узел. Или вообще не стоило уходить, оставить все как есть, предоставить Соломону возможность принести себя в добровольную, искупительную жертву? Чем лично нам, русским людям, двум му-зыкантам и одному бухгалтеру могли угрожать немцы? Ничем. ... Скорее даже наоборот. Вот вам, господа германцы, бывший белогвардеец, князь, аристократ ... Извольте на службу к фюреру, к освободителю от большевистского гнета ... Но сердце или же душа моя... скорее именно душа скорбели, не принимали такого позорного решения. Да, навер-няка, скорее всего душа. ... Вот Душа и восстала. Душа воспротивилась. Душа русского князя, русского человека, русского аристократа, русского офицера, наконец, не приняла органически самого, казалось бы, логичного и легкого выбора. Мы ударились в бега. Ста-ли беженцами.

Несколько часов брела наша четверка в общем потоке. Шли измученные и несчаст-ные люди. Вместе с народом мы пробивались сквозь огневые налеты и бомбежки, сквозь запрудившие дороги отходящие, отступающие, просто убегающие в неразберихе воинские части. Приходилось то кидаться в кюветы, то убегать в поле, то перелазить через чадящие остовы разбомбленной техники. Когда показалось что спасение уже близко, нас настигли моторизованные колоны немцев.

Сначала в толпу врезались, не снижая скорости, давя разбегающихся людей, легкие разведывательные танки и мотоциклисты. За ними пошли средние танки, бронетранспор-теры, тяжелые грузовики с пехотой и пушками. Проплывали многоосные тягачи с невоз-мутимыми, не смотрящими по сторонам солдатами в кузовах, с тяжелыми орудиями, по-качивающими неодобрительно длинными стволами в брезентовых намордниках. Немец-кому оружию не подходило качество русской дороги, не устраивало оно колеса, обитые вместо шин, сплошной тяжелой неуклюжей резиной.

В перерыве между спешащими механизированными частями мерным, неторопливым, механическим шагом, словно заранее рассчитанным на сотни верст переходов, шла пехота с винтовками за плечами, с круглыми коробками противогазов, с телячьими ранцами за спинами, с касками, подвешенными к поясам, с закатанными по локоть рукавами мунди-ров. За ротами тянулись конные упряжки добротных фур, дымящих аппетитным варевом походных кухонь. Когда приближалась новая колонна техники, пехотинцы организованно освобождали дорогу и продолжали безостановочное движение уже по обочине, столкнув предварительно беженцев с их скарбом в кюветы, вытеснив в поле. Пехотинцы приветли-во махали проносящимся мимо танкистам. Те сусликами торчали между двумя стальными полукружиями створок люков башен или высовывались из боковых прямоугольных две-рок, демонстрирующих внушительную толщину брони. Экипажи радостно хватали жадно открытыми ртами несущийся навстречу плотный воздух, прохладный после раскаленного солнцем стального нутра машин. Немцы казались сытыми, веселыми, здоровыми, полны-ми сил профессиональными военными, солдатами хорошо обученными и отлично воору-женными для предстоящей операции.

Немцы все шли и шли нескончаемой серой лентой. Над Кобринской дорогой стояла завеса из сизого выхлопного дыма и взбитой тысячами колес и ног пыли, а впереди, над горизонтам, где поодиночке, где – кучно, поднимались многочисленные столбы черного тяжелого дыма, ввинчивались в облака, пачкали синеву неба. Оттуда доносились частые выстрелы орудий. Видимо впереди шли отчаянные танковые бои и горели уничтоженные машины. Русские ли, немецкие ... Бог весть.

Ударная сила нашествия торопилась вперед, в прорыв. Нетрудно оказалось мне, быв-шему разведчику, понять, что в нынешней войне немцы впервые пошли не южным, укра-инским, апробированным маршрутом, а двинули броневой, всесокрушающий кулак пря-миком на Минск, Смоленск и далее на Москву. Тевтонское воинство шло, не снижая ско-рости по расплющенным, раскатанным в тонкие, безобразные лепешки телам моих сооте-чественников. Попирало их, втаптывало в прах. Чужеземное воинство перло дорогой на-полеоновского нашествия. Броня техники, помеченная белыми крестами воинственных крестоносцев, отдавала дань историческому прошлому. Крестоносная рать оповещала всех об уготованном будущем, а для еще сомневающихся на алых полотнищах кривлялся, истерично бился в белых магических кругах, черный паук свастики.

Я, русский князь, стоял, глотая невольные слезы, ощущал на губах давно позабытый солоноватый привкус и повторял себе: "Забудь, забудь все, Сергей! Ты - бухгалтер, ты гражданский человек, ты смертельно обижен большевистской властью, равно как и наро-дом, призвавшим ее на правление. Что тебе и до тех и до других?". Разум твердил одно, сердце – совсем иное. Оно скорбело от вида чужеземного, победного нашествия, но не бо-лее. Тогда еще сердце не горело ни жаждой мести, ни ненавистью. Это пришло позже ...

Сохраняя некое благоразумие и способность здраво мыслить, мы решили отделиться от общей мечущейся обезумевшей толпы и пробираться параллельно основной дороге. Сначала нам удалось на удивление спокойно пройти несколько километров. Шум войны сменился относительной тишиной. Погромыхивало только в районе крепости за спиной и впереди, на востоке, где видимо приняли бой основные части красных.

Возможно, удалось бы нашей группе проскользнуть между наступающими колонами немецких войск, но вмешался роковой случай. На пересечение тропы с проселочной доро-гой нас неожиданно остановил грубый окрик. Возле верстового столба стоял немецкий военный мотоцикл с коляской, из которой в безоружных гражданских людей целился не-кий мерзавец, игриво поводя из стороны в сторону стволом легкого пулемета. Один их солдат, в каске и мундире с закатанными рукавами, с пистолетом у ремня, сидел, широко расставив руки за рулем и казалось даже не смотрел в нашу сторону. Третий, неторопли-во пошаркивая по пыли сапогами с короткими голенищами, шел к мотоциклу от легково-го штабного автомобиля, приткнувшегося неподалеку к придорожным кустам. Там же стояла группа немецких офицеров с витыми погонами и аксельбантами, в фуражках с вы-сокими тульями, в кургузых мундирах. Вояки, видимо, заблудились и пыталась теперь привязать незнакомую местность к карте. У солдат на груди весели, словно металлические слюнявчики, бляхи полевой жандармерии на цепочках.

- Оперативно работают, - мелькнула незваная мысль, - не успели еще страну захватить, а фельдполицаи, тут как тут. Не рано ли?

Немцы вели себя абсолютно беспечно, нас вообще поначалу игнорировали, удостоив после крика "Цурюк!" лишь мимолетным взглядом. Мы замерли, а я чувствовал, как на-пряглась в моих пальцах рука жены.

– Не смотрите в их сторону. Обойдется. – Постарался подбодрить друзей. Погладил легонько по напряженному плечу Настю.

Внезапно для всех участников мизансцены, с небольшого пригорка в метрах пятиде-сяти от дороги застучал пулемет, и пылевые фонтанчики запрыгали вокруг машины и офицеров. Пулемет бил не переставая, садил на одной надрывной ноте длинную, нескон-чаемую очередь, словно боялся опоздать, не успеть выполнить положенное дело. Первым номером лежал явно неопытный, не разбирающийся в тонкостях стрельбы человек. Пуле-метчику повезло, расстояние было небольшое и пули продырявили дверцы и кузов авто-мобиля, вышибли ветровое стекло. С шипением вырвался на волю воздух из вспоротых баллонов шин, и машина осела наземь. Как упущенные кукловодом марионетки завали-лись наземь двое офицеров. Словно раскоряченные крабы, на четвереньках кинулись врассыпную остальные штабные вояки, побросав на месте карты и бинокли. Хотя пока огонь велся явно не по нам, мы тоже мгновенно кинулись на землю.

Пулеметчик из мотоцикла немедленно перекинул ствол на другую сторону и открыл ответный огонь. Словно негодуя на наглость внепланово объявившегося врага, со сторо-ны Кобринской дороги дико взревел двигатель невидимого ранее за лесопосадкой броне-транспортера. Броневая машина с белым крестом выползла на дорогу, ломая тупым длин-ным носом ветки, давя кусты, сгибая молодые деревца, обдирая их кору скошенными стальными листами кузова. Пулеметы транспортера и мотоцикла хором заглушили звуча-ние русского оружия. Из десантного отделения через заднюю дверь выскочили еще не-сколько рослых полевых жандармов с автоматами и винтовками. Немцы очень профес-сионально и четко рассыпались в цепь и немедленно открыли стрельбу. Затем, не пре-кращая огонь, броневик вышел вперед и двинулся, прикрывая пехоту, к огневой точке красных Русские пули беспомощно пощелкивали о бронированную тушу, а потом вдруг стрельба со стороны бугорка прекратилась. Теперь стреляли только немцы. Потом пере-стали стрелять и они.

Полевые жандармы, уже не торопясь и не пригибаясь, подошли к пулеметному гнезду, а навстречу из маскировавшей огневую точку травы пошатываясь, медленно поднялся красноармеец с поднятыми руками. Странно, что кому-то вообще удалось уцелеть в море немецкого огня. Двое немцев подскочили, подтолкнули сдавшегося в плен стволами вин-товок в спину и погнали к мотоциклу. Русский, видимо раненный, не мог идти быстро, но его поторапливали резкими, словно удар кнута, окриками: " Шнелль, швайне! Шнелль!". Пулеметчик шел, волоча по траве худые ноги в великоватых, не по размеру солдатских бриджах со вздувшимися на коленях пузырями. Штаны небрежно, впопыхах заправлены в не зашнурованные ботинки без обмоток, из которых выглядывали концы некогда белых портянок. Среднего роста, с усталым, длинным, покрытым неопрятной, пробившейся за день щетиной, запыленным лицом, с серыми, коротко и неровно остриженными волосами. Этакое пугало рядом с аккуратными, подтянутыми, отлично экипированными, чисто бри-тыми и свежо стриженными рослыми белокурыми германцами. Побежденный славянский "ундермэнш" рядом с победителями арийцами. Глядел перед собой пленник тусклыми серыми глазами. Точнее, одним длинным взглядом, безразличным уже к происходящему вокруг, окидывал на прощание привычный мир, не замечая в нем ничего чуждого, видя только свое, родное, простое – поле, небо, лес. Пулеметчик хромал, припадал на левую, залитую от бедра красным, ногу. Шел он с непокрытой, без пилотки головой, в застиран-ной, явно второго срока, гимнастерке без знаков различия. Из распахнутого ворота, с грязной каемкой подворотничка, дергала кадыком дочерна загоревшая, начавшая уже ид-ти морщинами к старости, но сильная еще шея сельского мужика.

У мотоцикла пленному для начала досталось по спине прикладом от конвоира. Потом подскочил и бил, неумело тыча в лицо кулаком в черной кожаной перчатке, один из уце-левших офицеров, вертлявый, нервный тип с серебряным штабным аксельбантом через плечо. Поначалу немцы возбужденно орали, каждый о своем, потом, когда подошли оста-вавшиеся у пулеметной точки жандармы, притихли. Те искали следы остальных пулемет-чиков – не нашли. Занялись обыском раненного. Выдернули из нагрудного кармана гим-настерки документы. Заставили вывернуть карманы, высыпать на землю, к ногам, нехит-рое солдатское добро. Тыкнули презрительно пару раз жалкую кучку носами сапог. Посо-вещались и начали уже спокойно, без эмоций, задавать вопросы. Только толку было чуть – языков противоположной стороны ни они, ни пленный не знали. Тут внимание вновь обратили на нас. Офицер с аксельбантом уставился на меня рыбьим глазом, жестом при-казал подойти. Я встал с земли и поплелся к замолкшим при моем приближении немцам.

Офицер стоял на земле прочно, уверенно попирал русскую землю добротными высо-кими сапогами с длинными лаковыми голенищами. Чуть покачивал торсом, в слегка за-пыленной серо-зеленой полевой форме с налипшими травинками, с биноклем на груди, с угловатой черной кобурой автоматического пистолета на животе. Лицо и кисти рук заго-рели, обветрены. Возле глаз лучики более светлой кожи. По поведению, по тому, как вел себя, по пригнанной, обношенной униформе видно, что в армии не первый и не второй день, успел и послужить и повоевать, познать вкус побед. Теперь вот довелось и на пузе в русской траве полежать.

- Понимаете немецкий язык? Можете перевести?

- Могу.

- Имя, фамилия, звание.

Перевел вопрос красноармейцу.

- Что спрашивать, красноармейская книжка ведь у них. Там все лучшим образом и про-писано. ... - Помолчал минуту. ... Назвался. – Рядовой красноармеец, звать Ларионов, Си-дор.

Подумал и добавил. – ... Петрович.

- Какого полка? Дивизии? – Каждый вопрос один из конвоиров сопровождал ударом приклада между лопаток пленного. Толчком не сильным, скорее для проформы, для уни-жения.

- 125 пехотного полка... Дивизия мне неизвестна. ... Только прибыли на сборы мы. Из запаса. Приписной состав ...

- Где полк стоял?

- В Кобринских укреплениях.

Немцы удивленно переглянулись. – Разве полк успел выйти из крепости?

- Лично командир полка собрал и вывел. – С нескрываемой гордостью ответил крас-ный.

- Спросите, почему он один оказался за пулеметом? Почему не продолжил стрельбу, когда закончился диск?

Я перевел.

- Нас троих к пулемету приставили. ... Меня-то третьим номером, диски таскать. Объ-яснили где позиция подготовлена, как идти... Да тех двоих, что стрелять умели, очередью с самолета побило. Один дошел... Вот и не смог диск сменить... Не обучен.

- Зачем же огонь открыл? Почему не сдался в плен?

- Присягу давал ...

Немцы помолчали...

- Комсомолец? Коммунист?

- Беспартийные мы, из крестьян. ... Белгородская область.

- Так чего же ты за Сталина воевал, русская свинья? Мы же пришли тебя освободить от коммунистов, комиссаров, евреев! – Засучил кулаком перед носом пленного офицер. Ос-тальные немцы смотрели явно удивленно, но молчали. Красноармеец молча пожал плеча-ми, отчего выдранный с мясом карман и лоскут ткани от гимнастерки смешно зашевели-ли лохматыми усами ниток, сложились в кривляющийся злой усмешке неунывающего клоуна. Рот клоуна кривлялся, издевался над немцем, а боец ответить не мог. ... Или не желал. Может и сам не понимал почему стрелял. Может не считал нужным объяснять.

Офицер подкинул на раскрытой ладони красноармейскую книжку, словно взвешивая, прикидывая на глаз значимость для Рейха тощего бумажного трофея, изъятого у пленного. Резко швырнул наземь рядом с остальным хламом. – "Шиссен!". И пошел, не оборачива-ясь к разбитой автомашине. Тут же стволом винтовки солдаты оттолкнули меня в сторону. Один из жандармов, постарше, вроде бы попытался робко заступиться за пленного, пред-лагал отконвоировать на сборный пункт. С ним не стали даже спорить. Молодой, здоро-вый парень, с красивым лицом удачливого школьника – спортсмена и любимца учителей, тот, что сидел вначале за рулем мотоцикла, пихнул пленного пятерней в лицо, одновре-менно другой рукой, разворачивая его к себе спиной. Из кожаной, тяжелой кобуры достал черный "люгер" с длинным стволом и навскидку выстрелил во взъерошенный, в травин-ках затылок.

- Всего дел, дед! Нельзя солдату фюрера быть таким сентиментальным с русскими не-дочеловеками. Это тебе не Франция. Тут нам разрешено все!

Русский упал молча и умер сразу, достойно. Он лежал на земле, головой в полевой траве, неловко закинув одну на другую, словно переплетя во сне, худые ноги, раскинув в стороны руки с грубыми кистями, огромными, словно две малые саперные лопатки. На-труженные за нелегкую жизнь руки крестьянина вылезали из обтертых, ношеных обшла-гов гимнастерки, обнимая напоследок землю.

Из брюха транспортера вылезла белобрысая голова радиста в черных эбонитовых на-ушниках. – Живее, живее! Шевелите задницами. Полковник в бешенстве! Он уже далеко впереди на Кобринской трассе!

- Что нам делать с гражданскими?

- Сейчас узнаем у господина капитана. Он теперь старший в колоне.

Немцы переговаривались, не обращая внимания на меня ни малейшего внимания, хотя прекрасно знали, что понимаю всё, что говорится, всё, что касается нашей судьбы.

- Господин капитан, господин капитан! – Прокричал в сторону удаляющегося офице-ра мотоциклист. – Что делать с гражданскими? Нам переводчик нужен?

- Нужно будет – найдем. Зачем тащить с собой старика? Разберитесь сами ... Если гражданские не представляют опасности – можете их отпустить.

Все немцы кроме экипажа мотоцикла залезли в транспортер, туда же положили тела двух убитых. Транспортер выпустил в небо облако вонючего дыма и рванул в сторону ос-новной дороги.

- Позови сюда остальных. – Важно, с сознанием собственной значимости вершителя судеб, приказал мотоциклист. Мой перевод не потребовался, немецкий язык все знали прекрасно. Мои дорогие, мои бесценные люди, поднялись с земли, отряхнули налипший мусор и медленно пошли навстречу судьбе.

- Они, что не могут быстрее двигаться? У нас нет времени! Мы торопимся на парад в Москву! – Хохотал собственной остроте немец. Вдруг его лицо вытянулось, он замолчал и, резко вытянул руку в сторону медленно бредущего с опущенной головой Соломона. – Юде! Швайне юде!

- Вы, грязные русские свиньи, водитесь с еще более грязным жидом?

- Ты сам – грязная, паршивая немецкая свинья! – Звонко и отчетливо, словно со сце-ны, на прекрасном немецком языке произнес с достоинством Иннокентий и вышел вперед, прикрывая друга. – Как смеешь оскорблять ты, выродок ...

Договорить ему не дали. Пули вырвали из груди нашего щедрого, веселого, так лю-бившего жизнь, добряка Кеши красные брызги и успели, прежде чем окончательно поте-рять силу, пробить заодно легкое, сухое тело превосходного музыканта Соломона. Я ока-зался безоружен и бессилен перед лицом смерти и ничем не смог помочь им. Последнее, что успел – толкнуть в кусты жену и выкрикнуть что есть силы - "Беги!". ... Потом был мрак ...

Меня не добили. То ли посчитали достаточно мертвым, то ли не успели дострелить, то ли просто торопились и злобно веселясь оставили подыхать на дороге. Повезло? Воз-можно. Выталкивая в последний момент из смертного круга жену я, естественно, накло-нился и пуля ударила голову по касательной, содрала кожу, контузила и опрокинула на-земь в спасительное забытье. Придя в сознание, я перевязался как мог. Использовал ва-лявшийся у ног расстрелянного красноармейца его индивидуальный пакет не заинтересо-вавший немцев. Затем оттащил, периодически присаживаясь от боли и кружения в конту-женой голове, три мертвые тела к окопу, откуда вел огонь пулеметчик Сидор Ларионов. Похоронил как мог в братской могиле, прикрыл глаза остатками одежды, засыпал землей.

Уходя, немцы то ли со злости, или просто оказался им без надобности, разбили руч-ной пулемет "ДП", с размаху ударив прикладом о землю. Детали затвора и диски расшвы-ряли вокруг окопа. На пустом диске, на том одном, что так и не смог заменить красный пулеметчик, я, русский князь Сергей Голицын, пулей от вывалившегося на землю патрона, нацарапал имена и фамилии погибших. И надпись. - "Погибли в бою за Россию. 22 июня 1941 года". Поставил в изголовье рядом с крестом из двух сломанных немецким транспор-тером березовых ветвей.

Настеньке, кажется, удалось убежать. Не знаю уж почему, но вслед ей немцы не стре-ляли. Во всяком случае, пулевых отметин на стволах деревьев я не обнаружил. Не нашел следов крови. Не нашел, слава Богу, и тела. Вообще ничего не обнаружил, хоть и тща-тельно осмотрел опушку леса в направлении которого велел бежать. Надеюсь пошла на восток... Спаслась. ... Сел на траву. Прислонился спиной к березе. Прислушался. Звуки боя ясно доносились теперь только со стороны крепости. ... На востоке немцам видимо снова удалось далеко потеснить советские войска. В каком направлении идти сомнений уже не возникало, развернулся и двинулся назад, к крепости. Туда, где против тевтонов сражались наши, русские. Значит – мое место рядом с ними. Как это Ларионов сказал? - "Присяга!". Вот именно, присяга, поручик князь Голицын... Присяга России. ... Как мог позабыть? Как мог сомневаться?

В одном из покинутых домов, где пережидал светлое время и жадно пил колодезную воду, обнаружил я на кухне и реквизировал в военных целях, отличной стали самодель-ный нож. Хоть и кухонный, но весьма смахивающий на кинжал. Клинок пригодился в ту же ночь. Именно им окончательно, с кровью отодрал прошлое. Пустил оружие в дело, ко-гда с ужасом и отвращением узнал в немецком ефрейторе, добивающем на мосту ранен-ных, бывшего своего сотоварища по юнкерскому училищу, а затем сослуживца по пехот-ному полку в Мировой войне поручика Голованова.

Там же, возле Кобринского укрепления, перехватили меня стремящиеся как и сам я пе-реправиться в крепость старшина железнодорожник и сержант пограничник. В развалинах дома, куда или не пожелали, или побоялись сунуться немцы, я коротко рассказал новым знакомым запутанную историю прожитой жизни. Решил про себя, – "Захотят, смогут по-верить – хорошо. Не смогут, отвергнут меня, словно организм отторгает инородное тело, буду пробираться сам. Иного пути для меня нет".

Старшина, ох непрост... Задавал такие вопросы по далекому и не очень далекому про-шлому, по службе моей в царской и в Белой армии, про эмиграцию, что иногда казалось, будто сам он во всех тех местах побывал и во многих событиях участвовал. Потом, во-просы закончились. Старшина вынул из-за поясного ремня, откуда-то со спины наган, по-рылся в мешке и выдал две коробочки патронов. Потом представился – "Старшина Свид-лер, Илья". Пожал руку. Пограничник с комсомольским значком весь допрос промолчал, только сопел иногда очень неодобрительно. Теперь секунду помедлил, но руку протянул. – "Сержант Федор Моденов. ... Пограничник и комсомолец". Сам я в самом начале пред-ставился, ничего не скрыл: "Бывший поручик царской армии, князь Сергей Голицын".

В крепость мы тогда все же пробрались. Немцы за полночь из-под моста убрали заса-ду. Спать видать потянуло. Ночью немцы воевать не привыкли. Кроме того, решили на-верное, что всех желавших мост перейти поубивали и никого уже на их стороне не оста-лось. Они ошиблись. Сначала мы втроем ползли вдоль берега, почти у самого уреза воды, там где вообще немецких постов не имелось. Затем забрались под прикрытие настила, а дальше уже вплавь под быками моста. И вновь – по-пластунски по склону. Потом – бро-ском через дорогу, к воротам. Немецкие пулеметы запоздало затявкали в спину когда мы оказались среди железного лома разбитой техники. Она сослужила последнюю службу, прикрыла, спасла. ... В полночь всех троих привели к командиру обороны Брестской кре-пости майору Гаврилову. Именно ему предстояло выслушать рассказ каждого и решить судьбу.


Глава 9.
Старшина первой статьи Виктор Воронец.
г. Брест. 22 июня 1941 года.


- Морячок, вставай. Ну, вставай же, морячок, вставай родной, не время спать. Война! – Кричала в ухо, тормошила сероглазая. Уже вокруг взлетали столбы земли от разрывов бомб и снарядов, а тот все спал, улыбался во сне... - Дите, просто дите!

А морячку снилось штормовое море, валы, что зелеными холмами били о борт кораб-ля. Форштевень то выскакивал на склон очередной движущейся горы, то с утробным уханьем проваливался в глубину, выливая обратно в океан потоки пены из шпигатов и вытряхивая в воздух фонтаны ледяных брызг, долетающих до стекол ходовой рубки...

Здание госпиталя дрожало и подпрыгивало на фундаменте, звенели и лопались стекла. В комнатах медсестер летели на пол фотографии в рамочках, сметались белым хламом тарелки, чашки и все прочее с полочек, шифоньеров. В палатах и операционных валились стеклянные медицинские шкафчики, разлетались стерильные, старательно проложенные марлей инструменты. Медсестра Валя, несмотря на весь ужас происходящего, одела не только форменное защитное платье с полевыми петлицами, сапоги и пилотку, но и поверх белый халат натянула, пояском, сзади завязала Ей в отделение бежать нужно, а друг сер-дечный просыпаться не желает. Огневой шквал вдруг скачком переместился на метров сто в глубь острова и сквозь разбитые окна донесся хриплый, тяжелый голос замполита гос-питаля батальонного комиссара Богатеева, собирающего персонал, приказывающего всем идти в палаты, эвакуировать больных и раненных, в первую очередь тяжелых. Выво-дить временно в казематы земляного вала.

Под грохот разрывов морячок спал, от тишины – вскочил, проснулся.

- Что такое? Что случилось? Куда стекла подевались?

- Война, родной! Беда, Витенька! – Очень просто и грустно ответила Валюша. – Беги скорей на корабль, а мне в корпус, к раненным. ... Комиссар зовет. Бог даст – свидимся...

И исчезла ...

Тут до Виктора и дошло, что точно – война! Война, ядрена мочалка! А он черт знает где, вдали от корабля, от подчиненных ему матросов. ... На одном духе влез в клеши, кла-пан застегнул, тельник, форменку натянул, мичманку на голову, ботинки завязал. Шнурки из дрожащих пальцев выскальзывали, скользили, так он их узлом затянул, мертво. Наган проверил – шесть патронов. Времени на поиски дверей не терял, выскочил в окно, благо ни рамы, ни стекол там уже не осталось. Понесся напролом, на бегу вспоминая, как шли сюда после танцев, как целовались, все не могли насытиться, оторваться друг от друга, как потом жадно любили... Эх, все прошло...

Летел Воронец словно завороженный, хотя пару раз его обстреливали то ли свои, то ли вражины. Бежал быстро. Потому сбивала стрелков с толку черная морская форма с кле-шами, с развивающимся за плечами бело-голубым воротом. От удивления рты разевали, вот пули только посвистывали, не задевали. Решив сократить путь, кинулся Воронец че-рез лесок, в самую глубь забежал, а там, как учуяло сердце опасность, остановился. Понял морячок, что напролом словно изюбрь в дальневосточной тайге больше рвать нельзя. По-тому пошел дальше сторожко, от дерева к дереву, стараясь не шуметь, к земле пригиба-ясь. На старшинских курсах немного и общевойсковой подготовке учили, а инструктор попался въедливый, настырный, кое-какие азы в моряцкие головы крепко вбил.

Немецких пехотинцев он увидал случайно, выдали их непонятно для чего придуман-ные белые полоски вдоль воротников мундиров и белая же окантовка погон. Слишком выделялись они на фоне травы и листьев. Семь человек. Полное отделение залегло, при-мостилось на взгорке, за пеньком, за кустарничком. В тяжелых, глубоких стальных шле-мах, в добротной амуниции с накладными карманами, флягами, с круглыми гофрирован-ными коробками, с ранцами на спинах, гранатами за поясами и в голенищах сапог. Воо-ружены все винтовками без штыков... Потом плоские широкие штыки в ножнах на поясах разглядел.

Затаился Воронец. Только сердце от бега в груди стучало, да дыхание в горле билось. – Вот он, враг! Стрельнуть бы, да их семеро, а патронов – шесть.

Враг на чужой земле держался на удивление спокойно, без нервной торопливости, вро-де как привычно. Чувствовалось, что не внове солдатам сидеть в чужих перелесках, к атаке готовится. Солдаты по виду не мальчишки, бывалые, матерые мужики, а по тому, как оружие держат, как без мандража приказа к движению ждут видно, что обучены хо-рошо. Смотрят вперед внимательно, один травинку жует, из угла в угол губы перекатыва-ет. Пальцы у всех на спусковых крючках, к открытию огня готовы. ... А патронов в нагане - только шесть. Да и стрелок из нагана Виктор неважный. Это он четко понимал по ре-зультатам командирских стрельб, где только один раз в мишень и попал. То ли старенький наган меткость потерял, то ли мало из него владелец тренировался. ... Так ведь моряк, не пехота!

- Что делать? Открыть огонь и погибнуть? Умереть? Перестать жить? ... А корабль? ... А море? А Владивосток родной и бухта Золотой Рог? ... Сероглазая Валя? ... Как же так, взять и не жить? - Бились в мозгу, сменяя одна другую, мысли...

Раздалась негромкая команда на незнакомом языке и отделение по одному, перебежка-ми рвануло куда-то вниз по склону холмика. Там внизу раздались несколько нестройных выстрелов, затарахтел пулемет. Пули над Виктором закурлыкали, заставили в траву вжаться. Потом забили винтовки и пулеметы немцев, следом лопнули звонко взрывы гра-нат. Кто-то удивленно ойкнул, заверещал, словно подраненный заяц. Невыносимо тяже-лая рука с зажатым наганом потянулась было в спины бегущим вниз немцам. Те с каждым шагом удалялись, становились все меньше и меньше. Рука тянулась, а палец нажать спуск не смог. Словно одеревенел палец ... А потом и вовсе бесполезно стрелять оказалось, не видно стало врагов.

Переживал Воронец за слабость свою, но помучавшись решил, что патронов-то толь-ко шесть, что стрелок он можно сказать совсем слабый, что наган старый и бьет слабо. ... Только успокоил взбунтовавшуюся комсомольскую совесть Виктор, только решил дви-нуться дальше, как от подножия холмика, из перелеска где рвались гранаты и раздавались крики, вновь появились те же немцы и двинулись в его сторону. Правда теперь шло не все отделение, только трое. Двое здоровенных рослых солдат поддерживали под руки третье-го, с трудом переставляющего заплетающиеся, нетвердые, путающиеся сапогами в траве ноги. Правой рукой раненный, судорожно зажимал что-то страшное, кровавое в левом, коротком, словно обгрызенном и измочаленном рукаве. На середине подъема раненный обессилел, не сел, свалился кулем на землю, откинул вяло голову на грудь сопровождаю-щего, сомлел. Молчал немец, только зубами скрипел страшно. Грудь раненного вздымаясь натягивала ткань мундира, на выдохе пустым мешком опадала, морщила. При вдохе вид-ны становились мелкие черные брызги по всему боку, по груди, при выдохе все сливалось, словно стиралось губкой.

Гулко топоча крепкими коваными сапогами, не хранясь уже, прибежал еще один сол-дат, бережно, словно боялся больно сделать положил рядом с подбитым товарищем кусок руки от локтя. Заметил Воронец бело-розовую кость, что торчала в обрывке рукава с галу-ном и пуговицей, да судорожно сжатые в кулак белые пальцы. На одном пальце тускло тонкий золотой ободок обручального кольца блеснул. Раненный приоткрыл глаза, глянул, застонал, огрызок поближе притянул. Двое, что дружка тащили, индивидуальные пакеты достали, начали бинтовать, третий попытался ремнем у плеча покалеченную руку перетя-нуть. Получалось плохо. Бинты скользили, сваливались, ремень не держался и когда рука выскальзывала из петли, кровь тонкой струйкой била на землю. Трава темнела, мерк весе-лый, свежий изумрудный цвет.

Неожиданно солдат, что прибежал последним, встрепенулся, винтовку вскинул, прице-лился. Другой, который постарше выглядел, ствол винтовочный перехватил, в землю ткнул, заорал по-своему. Воронец глянул и обомлел – из кустов на противоположной сто-роне полянки поднялась русская военная девушка с санитарной сумкой через плечо, в пи-лотке на черных словно смоль волосах, с печальными карими глазами. Медсестра медлен-ным, неуверенным движением отряхнула от травы, оббила маленькими ладошками туго обтягивающую крепкие бедра юбку, и быстро пошла к немцам, на ходу отстегивая брезен-товый клапан с красным крестом в белом круге.

- Медик? Помогать? Давай, давай. – На ломанном русского заговорил старший немец.

Девушка вытащила ножницы, ловко срезала неумело навороченную кучу окровав-ленных бинтов, резиновый жгут вытащила, руку перетянула, карандашом на бумажке что-то черкнула, немцу передала, порошком рану припорошила и начала ловко, выверенными движениями бинтовать культю. Бинт теперь оставался белым, чистым и видать раненному полегче стало, зубами не скрежетал, глаза не закатывал, вполне осмысленно, удивленно смотрел как русская руку обрабатывает.

Девушка закончила. Сумку закрыла. Встала медленно, словно не зная, что делать дальше.

- Юде? – Вопросительно, мягко, даже сочувствующе, спросил один из молчаливо на-блюдавших солдат. И не дав ответить, подтвердил. – Юде, юде!

Произнес спокойно, без эмоций, просто констатируя непреложный, даже весьма опе-чаливший его факт. ... Факт, требующий вполне определенной реакции.

Виктор из сказанного ничего не понял. Лежал в кустах затаившись, дыша в полвздоха.

- Иди, иди, девушка. – Заторопил обеспокоено солдат, что постарше, что по-русски немного понимал. Задергал нервно щекой с неровной пегой щетиной на обмякшей, посе-ревшей коже.

- Иди, иди. Битте, фрау. Шнелль! - Заулыбался и тот, что спрашивал. Рукой потыкал в сторону кустов. Но глаза не улыбались, смотрели мертво.

Девушка встала, вновь на коленях юбку задравшуюся вниз потянула, оправила, пошла медленно. На третьем шаге пилотку с головы стащила – волосы черной волной по спине рассыпала. Лицо к небу подняла. Шла от немцев в глухой тишине. Виднелась Воронцу лишь напряженная, прямая, гордая спина, а лица ее он тогда не увидел. Заглядевшись на военную девушку Виктор немцев из виду упустил, даже расслабился. Подумал, вот, и сре-ди них, выходит, люди имеются. Отпустили, не тронули.

Раздался одиночный винтовочный выстрел, ткнул медсестру в спину, вырвал прямо против сердца маленький алый цветочек. Как шла, так и упала лицом в травку. Сомкну-лись, выпрямились и больше не шелохнулись зеленые стебельки. Затем затвор звякнул, гильзу выплюнул. Солдат винтовку за спину закинул. Сплюнул. Немцы молча подхватили раненного. Тот глаза закатил, зубы сжал. Застонал, вроде как ругался, опустить просил. Слушать его не стали, без разговоров потащили дальше.

Виктор видел словно на экране немого кино все происходящее. Видел даже, как по по-старевшему, небритому лицу того солдата, что по-русски немного понимал может пот, может слезинка случайная прокатилась, дорожку в пыли продавила. Лица остальных были просто пусты и безжизненны словно гипсовые маски.

Поднял руку с наганом Воронец, а немцев не видит, залило слезами глаза. Рукавом глаза протер, в спины серые, качающиеся дуло ткнул, а палец вновь онемел, не слушается палец, не жмет, падла, курок.

- Неужто струсил? Я, комсомолец, советский моряк, командир катера, Виктор Воронец - струсил? Сука я, выходит, позорная? Своих предал? Девушку предал? Родину?

Ответить не мог. Не понимал и не знал ответа.

Так с зажатым в опущенной руке револьвером и пошел, куда глаза глядят.

Брел, отлеживался в кустах. Снова двигался, инстинктивно придерживаясь направле-ния на то место, где, возможно, ждал его полуглиссер, а, может, уже и ушел не дождав-шись. Война ревела и громыхала вокруг, а его вроде бы никто и не замечал, никто не ин-тересовался, никому не был он нужен. Словно страх и никчемность уменьшили моряка до размеров махонькой мушки, бесполезной, незаметной. Которую прихлопнуть лень. ... По-ка сама не надоест, пока под горячую руку не попадется. Под утро второго дня Воронец оказался у дороги, ведущей на соседний остров. Для того чтобы пробраться к реке, дорогу нужно перейти, но сделать это, перебежать всего несколько пыльных метров оказалось невозможно. В сторону Цитадели, откуда разгораясь днем и затихая ночью, непрерывно доносился шум боя, шли колонны немецких войск, ползли танки, транспортеры, машины с пехотой и артиллерией. В обратную сторону проскакивали, отчаянно сигналя, санитар-ные машины с красными крестами на будках, полные немецких раненных и убитых. Тогда за ними в пыли застывала, сворачивалась в черные шарики чужая кровь. Не принимала ее русская земля, отчуждала. На запад под охраной немецких солдат брели вдоль обочин ободранные, окровавленные, в изодранном обмундировании, а то вовсе в нижнем белье, советские бойцы и командиры. Озлобленные, орущие непонятно что, конвоиры непре-рывно подгоняли пленников ударами прикладов, тех кто падал и не мог подняться, при-стреливали, а добив делали штыком на прикладе зарубку.

Воронец решил скрытно двигаться параллельно дороге и выйти к мосту, к реке, а там уж сориентироваться окончательно. Будь, что будет. И здесь ему сопутствовала удача. Удалось старшине выйти к берегу возле моста. Туда, где красную крепостную стену про-резала сводчатая арка ворот. Пробрался в кусты, решил отлежаться до темноты. Отды-шался, осмотрелся. Увидел как с немецкой стороны подогнали солдаты толпу безоруж-ных больных и раненных. Захватили видно на Госпитальном острове откуда и сам Воро-нец убежал. Некоторые шкандыбали в серых госпитальных халатах и пижамах, другие и вовсе брели полуголыми, в кальсонах или одних бязевых солдатских рубашках, из-под ко-торых беззащитно торчали голые худые ноги. Следом за страдальцами шли медсестры и врачи в окровавленных белых халатах, в самом хвосте - полуодетые женщины и дети из домов командного состава. В печальной, скорбно молчащей толпе, подгоняемой криками и пинками захватчиков, Виктор обнаружил идущих рядом двух знакомых девушек. Одна из них Валя, другая – та красавица, что первой покорила сердце моряка. Та, из-за которой, он, собственно говоря, с сероглазой Валей и познакомился. Шли они, изнуренные, жалкие, с опущенными долу головами, с лицами в копоти, ссадинах, с растрепанными, свалявши-мися в колтуны волосами.

Грыз траву, землю ногтями рыл Воронец, но патронов оставалось лишь все те же шесть, что и в первые мгновения войны. И как не страдал, как не проклинал и войну, и немцев, и себя труса постыдного, но пока еще ни одного выстрела по врагу не сделал, ни одного гада не убил. И выскочить из схрона, напасть на конвой, умереть героем не решил-ся. В книгах оно вроде и красиво описано, но на деле умирать оказалось очень страшно.

Из ворот крепости вывели несколько пленных командиров, провели по мосту мимо женщин. Навстречу им по дороге уверенно полз открытый, тяжелый, трехосный легковой автомобиль полный офицерских фуражек и витых серебром погон. Остановился, чуть не раздавив людей тупым рылом радиатора. Замерли и пленные. Из машины вышли пасса-жиры. Разминали ноги, потаптывали подошвами, подтягивали голенища прямых, нерус-ских сапог. Потом двинулись к пленным командирам. Главный, со стекляшкой в глазу, пальцем поманил, видать подозвал толмача. Прибежал, быстренько семеня ножками, ни-зенький человечек, в круглых очках, в солдатском неуклюжем мундирчике, в пилотке, но тоже с кобурой на животе. Штабной наверняка. В сторону офицеров руку выкинул, "Хайль Гитлер!" пролаял... Затем к пленным повернулся. На русском, падла, заговорил.

- Коммунисты, комиссары, евреи! ... Три шага вперед!

Те стояли, словно не слыша, на детей, женщин жадно смотрели, выискивали глазами своих. Нашли видать. Прощались. ... В женской колоне закипело, руки взметнулись, за-кричали, заплакали...

Подскочил к пленным толмач, вытянул одного, другого, третьего ... У двоих на рука-вах красные комиссарские звезды, третий чернявый, волнистые волосы, карие глаза... Офицеры вынули пистолеты с длинными стволами, со скошенными назад прямыми руко-ятками. Стреляли в упор. Потом, добили. Уже на земле.

С одной стороны стояли, усмехались, немецкие пехотинцы, подошедшие к мосту. Гла-зели с интересом, не более. С другой - в молчании, пленные, раненные, медсестры, граж-данские женщины и дети... Рванул оттуда отчаянный женский вопль, но смолк, видно ру-кой рот соседи зажали, оттащили... Оставшихся пленных повели дальше, в неволю. Жен-щин и раненных пока оставили стоять где стояли. Перешел к ним толмач. Упер в бока ко-роткие руки.

– Приказ великого фюрера немецкого народа Адольфа Гитлера – комиссары, коммуни-сты, евреи и прочие недочеловеки, замыслившие нападение на Великую Германию рас-стреливаются на месте и в плен не берутся. Ваши мужья и прочие, безответственные лю-ди, засевшие в крепости, пытаются сопротивляться великой и непобедимой немецкой ар-мии. Сейчас вас пошлют туда, где идет бой. Вы должны объяснить нарушителям порядка всю нелепость и преступность сопротивления и убийства солдат Рейха. Все, как один, обязаны немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Отказавшиеся немедленно будут уничтожены. Немецкие солдаты пойдут следом за вами и если русские не откажутся от бессмысленного сопротивления, то первыми убьют вас и ваших детей! Вперед! Шнелль! Шнелль!

Под аккомпанемент стонов раненных, под плач детей и причитания женщин колона обреченных медленно, тяжко переступая по земле, втянулась в ворота.

- Гады за спинами женщин и детей спрятаться решили, вояки драные, герои недоделан-ные! – Клял врагов Воронец. Впрочем клял только в мыслях, вслух побаивался, слишком близко враги были.

Хвост колоны, а за ним и цепь автоматчиков скрылись в воротах укрепления. Следом проехал и крытый военный грузовик с установленным на крыше жестяным радиорупором. Из-за стены донеслось: "Русские солдаты! Мы приказываем осажденным сложить оружие. Обещаем всем сдавшимся в плен хорошее обращение, регулярное питание и заботливый уход за раненными! Даем полчаса на размышление. А пока послушайте музыку и вспом-ните о девушках, которые ждут вас дома живыми". Вкрадчивый голос диктора сменила запись "Катюши" в каком-то непривычном, совсем не нашем, не советском исполнении, разухабистом, приторном. Песня смолкла, и голос диктора произнес; "Осталось двадцать минут!". И снова зазвучала песня... "Осталось десять минут!"... И снова знакомые до боли слова ... Когда время истекло, из-за стен послышался отрывистый лай легких немецких гаубиц, покашливание минометов, треск пулеметов, залпы и одиночные выстрелы, взрывы гранат ... крики, вопли женщин...

Через полчаса повторилась виденная раньше картина. Через ворота, отчаянно сигналя, промчались на запад несколько санитарных машин, из раскрытых дверей которых торчали ручки носилок, тряпки серых окровавленных мундиров. Потом прошла, устало волоча но-ги, группа легко раненных немцев, пыльных, изодранных, в белых, свежих еще повязках. Затем защелкали одиночные выстрелы, никак не похожие на перестрелку и злые словно черти конвоиры, размахивая оружием и ругаясь, прогнали немногих уцелевших медиков, женщин и детей. Раненных и больных красноармейцев среди них не осталось ни одного. Виктору показалось, что среди бредущих по дороге в немецкий плен людей мелькнули и знакомые девушки.

Остаток дня промелькнул для Воронца, нескончаемым, лихорадочным, бредовым сном. Он не мог потом вспомнить ни что делал, ни где был... Помнил только, как вминали се-рые, облепленные грязью флотские ботинки в землю траву, веточки, пепел, грязь... Опом-нился лишь ночью... Вдруг прояснилась голова, вернулось от свежего воздуха сознание. Очнулся, мотнул головой, стряхивая наваждение, связал в узел одежду, привязал ремнем к найденному разбитому деревянному ящику. Спрятал наган в кобуру и засунул внутрь тючка. В одних трусах, между двумя вспышками ракет, скользнул, словно тень с откоса в воду обводного канала.

Виктор плыл, погружался при свете ракет без брызг и шума в черную воду. Осторожно, едва высовывая над водой лицо, глотал воздух в промежутках между вспышками. Плавал он отменно, и, в конце концов, хоронясь в темени прибрежных кустов, доплыл к укрепле-нию, на котором явно держали оборону защитники крепости. Понял он это по тому, как старательно освещали немецкие ракеты остатки крепостной стены и земляной вал над во-дой, как взрывались с назойливой пунктуальностью мины в глубине острова, выпускае-мые дежурными вражескими минометчиками. Увидел и мост, усеянный трупами в гимна-стерках.

Голый, босой, словно джин из бутылки после векового заточения, вырвался старшина первой статьи Воронец из воды, и пока немцы приходили в себя от подобного нахальства, рванул, прижимая к груди узел, что есть мочи, вверх по склону. Уже теряя дыхание, чув-ствуя за спиной смерть, вдруг неожиданно свалился куда-то вниз, получив аккуратно вы-полненную подсечку и весьма недвусмысленное приказание на родном русском языке: "Не двигаться, падла голая! Застрелю!".

Нагого, с мокрым, грязным тючком под мышкой, из которого уже не стекала, а только капала вода, привели красноармейцы бравого моряка к майору Гаврилову. И отобранный наган принесли. С шестью неиспользованными патронами ...




Глава 10.
Майор Гаврилов, командир 44-го стрелкового полка.
Кобринское укрепление.


В полдень неожиданно ожила черная картонная тарелка громкоговорителя батарей-ного приемника, собранного из разрозненных деталей разбитой аппаратуры последним, чудом уцелевшим в первые часы боев, радистом 98-го противотанкового дивизиона. Сре-ди шорохов, треска и свиста эфира, под аккомпанемент воя сирен пикировщиков Ю-87, грохота взрывов бомб и снарядов, отдающихся долгим эхом в гулкой полутьме каземата, неожиданно чисто и звонко прозвучали позывные Москвы. Несколько молодых лейтенан-тов из различных подразделений, случайно заночевавших в казармах с личным составом, выживших, а теперь составивших некое подобие штаба обороны крепости, бросили дела, сгрудились вокруг аппарата. Передавали правительственное сообщение. Люди ожидали услышать знакомый, неторопливый, с легким кавказским акцентом, уверенный и как обычно лишенный эмоций голос вождя. Но вместо Сталина раздался непривычно хрип-лый, какой-то неестественно напряженный, жестяной голос Вячеслава Молотова.

Молотов говорил по поручению и от имени Советского правительства и его главы то-варища Сталина. Говорил недолго и из всего сказанного люди в осажденной, избиваемой врагом старой крепости, поняли только то, что уже и сами знали с половины четвертого утра. – Большая война началась. Причем началась совершенно неожиданно, подло. Фа-шистская Германия является агрессором и будет наказана. Война для советского народа теперь Отечественная.

Главное, что запомнились, что врубилось, запечатлелось в памяти, то что нашло отклик в душах, вдохнуло надежду, оказались заключительные слова Молотова. Единственно верные и честные: "Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!". Впро-чем, в этом никто из находившихся в подвале командиров не сомневался. Удивляло иное - почему все правильные и нужные слова произнес Молотов?

- Где же товарищ Сталин? Почему молчит? Как же это так? ... – Послышались недо-уменные голоса.

- Значит так надо. – Оборвал майор. – Надо! ... А теперь, товарищи командиры, прошу разойтись по подразделениям и ознакомить личный состав с обращением Советского пра-вительства.

Лейтенанты ушли, а майор Гаврилов впервые за долгий день остался один, если не считать радиста, пытающегося оживить одну из поврежденных радиостанций.

Этой ночью, впервые с начала войны командирам и комиссарам, запертым в крепости, удалось, наконец, собраться и принять самые необходимые, неотложные меры по органи-зации обороны крепости. Командиры распределили имеющийся в наличии личный состав по взводам и ротам, сколотили из остатков разрозненных подразделений способный отно-сительно надежно функционировать военный организм. Принятое решение на оборону записали в виде "Приказа № 1" по гарнизону крепости. Командование принял на себя майор Гаврилов, комиссаром стал заместитель командира 84-го стрелкового полка полко-вой комиссар Ефим Фомин.

Воспользовавшись кратковременным затишьем, майор, неожиданно для себя оказав-шийся комендантом окруженного гарнизона, попытался еще раз проанализировать ситуа-цию и, если возможно, найти некое новое, до сих пор ускользавшее от него решение про-блемы связи с командованием.

- Связь, связь необходима. – Проигрывал ситуацию Гаврилов. - Без связи не удастся скоординировать действия войск по деблокированию крепости. По выводу из неё личного состава. А вывести людей необходимо. Это приказ. Последний, никем не отмененный. Действительно, согласно приказу из вскрытого "красного" конверта основная масса войск из крепости выводилась в районы сосредоточения. Именно эти действия многократно от-рабатывались на тактических учениях по развертыванию войск и прикрытию границы. Оборону крепости должны обеспечивать всего два стрелковых батальона и приданный артиллерийский дивизион, усиленные пограничниками, стрелками НКВД, мелкими гарни-зонными командами. Жизнь, как это часто случается, опрокинула штабные разработки. Судя по всему, немцы навалились на крепость силами не менее полнокровной пехотной дивизии, да плюс пикирующих бомбардировщиков не менее полка, а еще истребители, артиллерия которой набирается судя по всему тоже не меньше двух полков крупного ка-либра, плюс танки.

- Согласно приказу людей необходимо выводить, а по логике вещей, крепость сейчас словно кость в горле у немецкого командования и связывает как минимум одну пехотную дивизию и массу иных частей различных родов войск. Следовательно, крепость не остав-лять нужно, а, наоборот, необходимо всеми силами удерживать. Сковывать здесь силы врага, оттягивать от фронта. Действительно, в первый момент крепость понесла очень серьезные потери, многие красноармейцы не успев проснуться погибли в казармах. Много командиров расстреляно из пулеметов засадами на мостах, при попытке прорваться к лич-ному составу. ... Воскресенье... Все настроились на отдых в кругу семьи. ... Отдохнули...

- Что мы имеем? ... Разбиты или повреждены все орудия и тягачи отдельного противо-танкового дивизиона, отдельного зенитного дивизиона, еле-еле удалось восстановить три броневика БА-10 из тех семи машин разведывательного батальона, что оставались в кре-пости на ремонте. Экипажи работали под огнем врага, из горящего склада снаряды выхва-тывали... Потери очень большие, но крепость выдержала, ожила, отбила первый штурм, контратаковала, и теперь серые трупы немецких автоматчиков устилают берег Муховца, мост, площадь Цитадели. В гарнизонном клубе засели немцы. Но их немного, они окру-жены и все попытки прорыва успешно отбиты.

Майор вспомнил, как словно из небытия возникали из дыма и огня, выкристаллизовы-вались из дымящихся развалин, из груд кирпича, полуодетые, обгоревшие, часто безоруж-ные люди. Разрозненные одиночки сливались в группы, и уже грозные цепи поднимались, вставали, шли в атаку на прорвавшихся немцев. Многие бежали без оружия, с намертво зажатым в руке кирпичом, обломком деревянного бруса, штыком ...

- Оружие захватили у врага. Вырвали из мертвых рук, отобрали у живых ... Но надолго ли хватит для активной обороны трофеев? И того немногого, что удалось раскопать из за-валенных, разбитых складов? А продовольствие? А медикаменты для многочисленных раненных? Снаряжение? Обмундирование? И что делать с гражданскими, с семьями, ока-завшимися внутри немецкого кольца? Вопросы... Вопросы, на которые у него, майора, командира стрелкового полка, ответа не имелось... Ни опыт Гражданской войны, ни кур-сов усовершенствования командного состава, ни Финской войны, ни даже Академии Фрунзе здесь не поможет. ... Без связи с дивизией, армией, фронтом, без помощи извне ничего не получается. Нужна связь! Связь, будь она неладна.

- Группе комиссара Фомина удалось наладить рацию, он пытался послать шифрован-ную радиограмму в штаб дивизии... Зря посадил батареи. Никто не ответил. ... Почему? ... Может, дивизия не развернула штабную радиостанцию? Возможно, дивизионная рация разбита? ... А, может, наши отступают и отошли на такое расстояние, что маломощная полковая станция работающая из развалин просто не в силах связаться со своими? Весь эфир забит немцами... Только иногда комиссар и радист слышали отдаляющиеся, все за-тухающие, родные русские голоса летчиков-истребителей, да командиров танкистов. ... В конце концов, Фомин плюнул на секретность и радист Борис Михайловский послал от-крытым тестом в эфир незамысловатый текст, приврав немного для поднятия собственно-го духа и обмана немцев: "Я – Брестская крепость! Я – Брестская крепость! Ведем бой. Боеприпасов достаточно. Потери – незначительны! Ждем указаний. Перехожу на прием". ... Перешел, ... но так ничего и не услышал.

На верху вновь застрочили пулеметы, раздались взрывы гранат.

- Немцы атакуют, товарищ майор! – Прибежал посыльный.

Так и не приняв решения, майор поспешил наверх, туда, где залегли в развалинах ка-зарм и на скатах земляных валов, редкие цепи его бойцов. Вопросы отодвигались "на по-том", а пока нужно руководить боем, отбивать атаку, подбадривать людей личным приме-ром, то есть делать то, что майор умел, что знал, чему был обучен.

Бой шел весь день. Позиции удалось удержать. Относительное затишье установилось лишь глубокой ночью. Теперь только дежурные немецкие минометчики и пулеметчики вели беспокоящий огонь по позициям защитников. Засыпающий на ходу, валящийся с ног от бесконечной усталости майор вернулся в штабной отсек, отделенный от остального помещения брезентом. В штабе раздавались приглушенные голоса, работали люди. За день бойцам удалось раскопать несколько телефонных аппаратов, пару катушек провода и сейчас телефонисты проверяли связь с подразделениями. Еще один день войны закончил-ся. Немцам не удалось с ходу овладеть крепостью. Защитники не смогли ни выполнить план прикрытия, ни установить связь со штабами соединений. Но появились и первые ус-пехи, пробившиеся с Тереспольского укрепления пограничники принесли добытые в раз-громленных немецких штабах карты с нанесенной оперативной обстановкой и синими стрелами, жадно упирающимися остриями в Минск, уходящими затем дальше к Смолен-ску и дальше за обрезы карт, к Москве. Карты показывали направление главного удара врага. Ценнейшие данные жизненно необходимые Москве, но как их доставить туда, вот важнейший вопрос.

Богатый улов достался не только на долю пограничников. Педант подполковник из штаба 45-й немецкой пехотной дивизии, попытался прямиком проехать на открытом лег-ковом вездеходе через крепость на Кобрин. В успехе данного мероприятия немецкий офи-цер не сомневался. Согласно первой победной оперативной сводке и в соответствии с вы-веренным до минуты планом наступления, данная территория просто обязана быть очи-щена от всех боеспособных войск противника. Результат оказался весьма печален для немца. Маленький камуфлированный Фольксваген, запрокинув скошенный нос с прикре-пленным запасным колесом, беспомощным тараканом застрял в куче битого кирпича. За-вели машину в столь неудачное место руки мертвого водителя, что так и остался сидеть на своем месте, устало склонив простреленную голову на руль. Второй солдат, как выясни-лось денщик подполковника, свесился из сильно накренившегося кузова. Он почти касал-ся своими длинными светлыми волосами и вытянутыми руками того месива кирпича и железа, что могло именоваться землей. Пытался дотянуться, но не мог. Оружие немцев, канистры с водой и бензином, заботливо упакованные папки с документами и прочее имущество теперь сменило хозяев, перекочевав в руки красноармейцев.

Брать чужое – не хорошо, но еще хуже вторгаться с оружием в чужой мирный дом, убивать хозяев и разрушать их жилища. И если ты на это пошел, то не стоит впадать в ис-терику и обижаться на суровое ответное обращение, на не гостеприимное поведение, на грубость и даже жестокость возмущенных законных хозяев земли. Оставшимся без воо-ружения, без пищи и припасов защитникам крепости не до политесов и претензий немец-кого подполковника. Возмущающийся немец, зло сверкая подбитым глазом, сидел теперь перед майором и на ломанном, но довольно правильном русском языке давал ответы на вопросы. На те же самые, которые чуть раньше обсуждать с русским майором вовсе не имел никакого желания и потому презрительно отказался. Увы, в некоторых ситуациях простой и грубый российский кулак более доходчив и понятен чужеземцам, чем великий и прекраснодушный русский язык. Это есть, господа хорошие, еще одна непонятая загадка непознаваемой русской души.

Теперь немец разговорился. Очень быстро Фомин и Гаврилов выяснили, что залетный гусь оказался птицей весьма высокого полета - начальником разведки пехотной дивизии. Двигался гусь лапчатый отнюдь не налегке, а имел при себе полевую сумку, забитую под завязку картами и оперативными документами, совершенно уже бесполезными для вла-дельца, но имеющими огромную ценность для командования Западным фронтом. Сначала полковой комиссар попытался переслать пленного и документы с бронемашинами, отря-див для этого заместителя по комсомолу младшего политрука Матевосяна. Отряд из трех наскоро восстановленных броневиков, ведя по противнику огонь из пушек и пулеметов, успешно прорвался через мост у трехарочных ворот, но наткнулся на завал из советской и вражеской техники у внешних, северных ворот крепости. Бронемашины, надрывая ста-ренькие моторы, попытались столкнуть с дороги чадящий вражеский танк, но это им не удалось. Тогда колона двинулась в объезд. Попытав счастья по очереди у всех выездов, бронемашины оказались, в конце концов, у последних по счету Кобринских ворот, но и там, как и всюду их встретили завалы из горящих машин, танкеток, повозок. Разгоняя вы-стрелами выскакивающих при звуках моторов на дорогу ошалелых, отбившихся в горячке городского боя от своих подразделений немецких солдат, броневики колесили по городу, пока не вернулись к импровизированному штабу.

Вот таким образом и немец, и его сумка оказались в подвале у майора Гаврилова. Под-полковник рассказывал, что русский язык выучил в Казанском танковом училище. Совет-ско-немецкая танковая школа, засекреченная под кодовым наименованием "Кама", функ-ционировала с конца двадцатых годов до прихода Гитлера к власти. Там он испытывал различные танки, вместе с более удачливым Гейнцом Гудерианом и другими офицерами обучал немецких и русских танкистов. Считалось, что все инструкторы не состоят на дей-ствительной службе в Рейхсвере, но это была сущая формальность. Далее военная судьба сложилась так, что в танкисты фюрера подполковник не попал и больших чинов в Вер-махте не выслужил, тянул лямку в пехотном батальоне. Только во время подготовки к войне с русскими, уже здесь, в Польше, получил, наконец, звание подполковника и назна-чение на штабную должность. Вот теперь его военная карьера, судя по всему окончатель-но закончена.

- Скорее всего, так оно и есть. – Согласился с немцем Гаврилов и предложил подпол-ковнику папиросу. Курева, вообще-то оставалось мало, но марку держать необходимо.

- Насколько я знаю, русские дают папиросу перед расстрелом приговоренным? – По-крутил в пальцах бумажный цилиндр пленный.

- Мне это не известно, никогда ни палачом, ни приговоренным не довелось побывать ... Но, честно говоря, гарантировать ничего не могу. ... Посидите пока в уголке. Дождемся прихода советских войск и решим вашу дальнейшую судьбу.

- Оптимист, вы, господин майор. – Покачал головой пленный. – Скорее уж вы без ме-ня, дождетесь прихода немецких войск. А меня, на всякий случай, "шлепните". Так, ка-жется, эта процедура называется в ЧК?

- Курите пока спокойно, подполковник. Я не гадалка и не ясновидец, потому ваше бу-дущее предсказать не могу. - Майор устал и не собирался продолжать дискуссию. А вот папиросу все же немного жаль.

Под конвоем одного из прибившегося к полку бойцов из роты НКВД подполковника отвели в дальний угол подвала, за импровизированный госпиталь, в котором несколько санитаров во главе с женщиной фельдшером оказывали посильную помощь лежащим прямо на каменном полу раненным.

Усталость брала свое. Несмотря на нервное возбуждение, тянуло в сон. Но отдохнуть майору опять не удалось. Возле моста, ведущего в Кобринское укрепление из города, раз-далась перестрелка и майор решил лично проверить, что происходит. Очень надеялся, что в крепость прорывается одна из нескольких групп разведчиков, высланных им самим или Фоминым для установления связи с основными силами. До сих пор не возвратился ни один их посланных. То ли погибали при переходе линии установившегося немецкого кольца, то ли не смогли пробиться обратно. На этот раз люди пытались прорваться в кре-пость по мосту и были убиты немцами, хорошо пристрелявшими из пулеметов поверх-ность мостового пролета. Защитники укрепления старались прикрыть ребят огнем, но по-давить огневые точки немцев не удалось. Силы оказались неравны.

Только Гаврилов вновь прилег на где-то раздобытую для него красноармейцами ши-нель с оторванным хлястиком, только смежил усталые веки, как его вновь востребовали. С той стороны пробрались под мостом, невероятно удачливо ускользнув от немцев, трое мокрых с ног до головы людей – старшина железнодорожник, сержант пограничник и гражданский с наганом, назвавшийся местным, брестским бухгалтером.




Глава 11.
Комендант гарнизона брестской крепости майор Гаврилов
Приказ № 2 (Прорыв из крепости).


Да, так и не удалось майору Гаврилову соснуть в ту ночь. Прорвавшиеся в крепость люди хотя и не имели никакого отношения к группам, посланным для установления связи и взаимодействия с армейским командованием, но, тем не менее, рассказали вещи весьма интересные и первостепенно важные. В первый момент майору показалось, что старшина железнодорожник, вооруженный "ТТ", сержант пограничник с автоматом, гражданский бухгалтер с наганом без кобуры всего лишь трое новых, более-менее активных штыка на участке обороны. Не более. После переправы через канал, пришедшие люди выглядели отнюдь не воинственно. С потрепанной, рваной, обгоревшей одежды капала на пол вода, лица смертельно усталые, закопченные, злые. По-хорошему, пришельцев нужно бы по-благодарить за службу да отпустить отдыхать, дать обсохнуть, даже позволить немного выспаться. По мере возможности накормить. Это по хорошему, по мирному ... Но жизнь грубо, безжалостно, резко перечеркнула благие нужды и добрые пожелания довоенного, мирного бытия. Задала жестокие уроки, которые полагалось либо мгновенно усвоить, или просто умереть. Уже в течение первого дня боев обнаружилось столько переодетых в со-ветскую военную форму диверсантов, что вот просто так принять незнакомых людей в свой круг, обогреть, довериться, поставить под угрозу вопрос обороны крепости, майор не мог. Не имел права. Никого из военных контрразведчиков среди людей, оказавшихся во-лей судьбы в крепости на участке его обороны, Гаврилов не обнаружил. Приходилось, хуже или лучше, но разбираться самому.

Выявление шпионов, паникеров и диверсантов - дело тонкое, индивидуальное, непри-вычное строевому командиру. Обидеть человека недоверием - просто. Но и врага пропус-тить в оборону невозможно. Ничего тут не поделаешь и на чужие плечи своей ноши не взвалишь, пришлось стать майору контрразведчиком. Для начала приказал новичкам сдать оружие. Те подчинились беспрекословно. Чтобы лишний раз случаем не обидеть хороших людей - сложил железо рядом с собой. Если все пройдет нормально, то после проверки все немедленно вернется хозяевам. Потом попросил выйти и дальше уже вызы-вал вновь прибывших для разговора поодиночке, приказав остальным ждать в соседнем помещении каземата под присмотром проверенных бойцов. И не обижаться понапрасну. За одно решил переговорить более подробно с человеком, назвавшимся младшим лейте-нантом запаса Андреем Филатовым, что пробился с группой пограничников старшего лейтенанта Мельникова. Кадровых командиров не хватало, вот и нужно определить мож-но или нельзя парня ставить командовать людьми.

Первым вызвал пограничника Федора Моденова. Документы оказались в полном по-рядке, комсомольские взносы уплачены. Федору повезло. Личность его подтвердил один из тех тринадцати бойцов пограничников, что раньше с боем пробились на Кобринское укрепление. Вместе занимались на курсах младшего командного состава погранвойск, по-том служили в одном отряде. Только один на заставе, а другой – инструктором по вожде-нию в автороте. Майор пожал сержанту руку, вернул автомат, диски, трофейный нож, но далеко не отпустил. Велел посидеть, подождать. Требовалось обстоятельно поговорить с двумя спутниками сержанта и пограничник мог понадобиться для уточнения деталей.

После Моденова майор вызвал для разговора пожилого старшину сверхсрочника с черными петлицами и эмблемами не то железнодорожных, не то саперных войск на неко-гда щегольской, индивидуального пошива гимнастерки и в синих не менее щегольских бриджах, заправленных в хромовые сапоги.

- Старшина, Свидлер. – Представился вошедший. За недолгое время немного успел привести себя в порядок, почиститься. Даже откуда-то из недр заплечного мешка извлек мятую фуражку с бархатным околышем Выглядел теперь этаким штабным франтом. Во-шел, представился и, не дожидаясь приглашения, подошел к майору так близко, насколько позволила теснота штабного закутка. Тихо спросил. – С кем имею честь говорить?

- Забываетесь старшина перед старшим по званию. – Жестко оборвал майор, всю жизнь оттрубивший в строю и не особо жаловавший мелкую штабную братию. Но, вспомнив, что этот не молодой уже человек с боем пришел в окруженную крепость, по-мягче, добавил. - Судя по всему, товарищ Свидлер, вы у меня в гостях. Пришли без при-глашения. Ночью. Ото сна оторвали. Потому, вопросы задаю первым я. Потом, если по-требуется, отвечу на Ваши. Но на один, так и быть, отвечу сейчас. Звание, как видите – майор, фамилия - Гаврилов, должность - комендант обороны крепости. Теперь, предъяви-те документы и расскажите поподробнее о себе. Где служите, должность, цель пребыва-ния в Бресте.

Некоторое время двое не первой молодости военных людей молча изучали друг дру-га, словно решая стоит ли до конца открываться собеседнику. Стоит ли доверять то, что, не имели права доверить без приказа. Но людей, могущих отменить или разрешить прика-занное ранее, поблизости давно уже не имелось, и окончательное решение принимал каж-дый самостоятельно. Сам за себя, разумом и сердцем. Смотрел майор на старшину, отме-чал кадровую, многими годами службы наживаемую выправку, и то, что обмундирова-ние, хоть мокрое, грязное, рваное, но щегольское, комсоставовское. И не просто комсо-ставовское, но очень хорошего, совсем не пехотного армейского качества. И покрой инди-видуальный, не иначе как из столичного ателье военторговского, а не с дивизионного склада вещевого довольствия.

Свидлер видел перед собой смертельно уставшего человека, который взвалил на себя бремя обороны крепости и честно нес его. Таки людям можно верить. Повозившись, дос-тал Свидлер из потайного, изнутри пришитого кармана гимнастерки удостоверение, ко-мандирского образца, золотым гербом тесненным украшенное. Тихо, очень тихо предста-вился еще раз. – Старшина Свидлер. Отдел специальных операций Разведупра Генштаба РККА.

Помолчал и добавил, словно извиняясь. – Сожалею, но больше ничего сказать не могу. Увольте. В Бресте – выполнял специальное задание. Вот командировочное предписание. При мне – совершенно секретный прибор, захваченный у немецких лазутчиков перед вой-ной. Ценой жизни бойцов и командиров охраны штаба 17-го пограничного отряда, объект спасен от захвата диверсантами из немецкого батальона специального назначения "Бран-денбург-800". Кроме того при мне документы, карта и некоторые иные образчики амуни-ции и экипировки, снятые с уничтоженных нами диверсантов. Разведывательные данные и секретный прибор крайне срочно необходимо доставить в распоряжение Разведупра или, по крайней мере, в расположение штаба Западного фронта для передачи в Москву. Сер-жант Моденов прикомандирован ко мне в качестве бойца охраны личным приказом майо-ра Кузнецова, командира 17-го погранотряда. Все сообщенные Вам, товарищ майор, све-дения представляют государственную тайну и не подлежат разглашению. Вы, надеюсь, понимаете? Вам сообщаю - как старшему воинскому начальнику крепости. Считаю, что имею на это право в данной обстановке. Прорвались сюда, надеясь, что имеете радиосвязь с командованием РККА. Потому, прошу незамедлительно доложить о моем прибытии в радиограмме на имя Разведупра. Приписка – "Для Старика – Вольфа".

Два человека примерно одного возраста сидели друг против друга в полутемном, осве-щаемом скупым светом керосиновой "летучей мыши" каземате крепости. На полевых петлицах одного - две рубиновые шпалы майора, у другого на черном влажном, не про-сохшем бархате петлиц по четыре маленьких красных старшинских треугольника. Гаври-лов молчал, рассматривал неожиданного и странного собеседника. Короткая стрижка чер-ных с проседью волос. Крепко и надолго обветренное явно не московскими ветрами спо-койное лицо, сухая, жилистая фигура воина, несуетные, крепкие рабочие руки, коротко остриженные ногти сильных пальцев. ... Вещевое довольствие по высшему командному разряду ... Но видать право такое у человека имеется. И право это заработано не на ковро-вых штабных дорожках, не подносом чаю и бумаг на подпись. И галифе не на канцеляр-ском стуле гвоздиком продраны.

- В гражданскую повоевали, старшина?

- Начал, пораньше, с империалистической, товарищ майор. – Усмехнулся в ответ Свидлер. – Да и Вы, видать, из того же котла похлебать успели?

- Успел.

Все верно. Майор Гаврилов успел нахлебаться за долгую жизнь всякого разного, и горячего, и ледяного, горького, и соленого по самые ноздри, под завязку. В Империали-стическую – солдат окопник, Гражданскую начал простым бойцом. Смелостью и усерди-ем выбился в командиры, но знаний не хватало, вот и шел по командной лестнице не в пример медленнее многих других, более резвых, более удачливых, более образованных. Скачущим все выше и выше он не завидовал, считал справедливым такое положение дел. А необразованность – только себе в вину и ставил. Служил по дальним гарнизонам, мед-ленно переходя с одной служебной ступени на другую, подолгу пересиживая сроки при-своения званий. Но не обижался. Много читал, занимался самообразованием. При каждой малой возможности старался попасть на те или иные учебные курсы, пополнить запас зна-ний, подучится. Вот и выучился. А когда понял, что запас знаний наработан, что сможет успешно осилить курс – пошел сдавать экзамены в кузницу красных командиров, Воен-ную академию имени товарища Фрунзе. В 1939 вышел из академических стен майором и сразу получил 44-й стрелковый полк с которым в Финскую воевал на Карельском пере-шейке. Боевую задачу выполнил и при том не заморозил, не угробил, не положил дове-ренных бойцов под стенами дотов линии барона Маннергейма. ... Значит не зря служил, не зря осваивал военную премудрость каждой воинской ступени и в строю, и за партой Академии.

Из снегов Финляндии привел майор полк в Брест, в крепость. И вот теперь крепость осаждена многочисленным и отлично вооруженным врагом. Нужно принять правильное решение, единственно возможное, ибо судьба вряд ли предоставит второй шанс. Кажется дело простое - любой ценой передать в штаб Западного фронта ценного пленного с его багажом знаний. А теперь еще старшину с его чертовой немецкой машинкой и кипой тро-фейных документов. А, кроме того, карты, захваченные пограничниками при разгроме штабов. Все это бесценное богатство, но он, "академик" майор Гаврилов, увы, применить сокровище для обороны вверенной ему судьбой крепости не может. Пропасть втуне цен-нейшие разведанные не имеют права. Это просто преступно. Вот и решай, майор. Дока-зывай, что не зря науку грыз за народный кошт, не даром носишь командирские шпалы в петлицах.

- Финскую? – Перебросил вопрос старшине.

- И финскую тоже ...

Майор вспомнил трескучие морозы, белый мертвый мир карельских лесов, забитую техникой лесную дорогу. Припомнил полковника-взрывника в белом полушубке, разми-нировавшего хитроумную ловушку, разблокировавшего дорожную пробку, пропустивше-го к фронту транспорт с боеприпасами и пополнением.

- Полковник Старинов, вам знаком?

- Знаком.

- Испания?

- Испания, тоже. – Старшина смотрел на майора и думал, понимает или не понимает немолодой, потраченный жизнью военный человек всю сложность и необычность ситуа-ции. Достаточно ли у майора, командира стрелкового полка, знаний и эрудиции, чтобы понять и оценить степень важности для командования информации, заточенной в его за-плечном мешке? Вдруг решит простоватого вида человек с майорскими шпалами, старый строевик не избалованный военной карьерой, что столичный старшина прикрывается важностью задания и степенью секретности лишь для того, чтобы выскочить из-под огня, уйти из обреченной крепости? А то, что крепость раньше или позже, но падет под ударами немцев, что сама старая крепость и ее героический гарнизон, увы, обречены, старшина уже понял. Чуть позже, чем нужно, но понял. Как и то, что совершил ошибку, потерял время, пробиваясь к обреченным, а не ища путь выхода за внешнее кольцо окружения.

- Ваш пистолет, товарищ старшина. – Выложил майор ТТ старшины на служащий столом снарядный ящик. И продолжил. - Будем думать как переправить Вас через линию фронта к нашим. Но, сразу скажу, дело исключительно сложное. Связи ни с дивизией, ни с армией, ни с другими штабами не имею. Даже с собственным полком связи нет ... Посы-лал связных, людей опытных, надежных, проверенных в финскую – ни один не вернулся. Слали радиограммы, зашифрованные кодом полка – дивизия не отвечает. Радировали от-крытым текстом - опять пусто. Связь не установили. ... Крепость плотно окружена нем-цами и на скорую помощь рассчитывать не приходится. ... Понимаю, что мы здесь сидим на ценнейших разведанных словно скупые рыцари. Даже пленный подполковник имеется – начальник разведывательного отдела немецкой пехотной дивизии с полным набором до-кументов и карт. Теперь появились Вы с секретным немецким приборчиком ... Ладно. – Гаврилов устало покачал головой, замолк. Но на эмоции ни сил, ни времени не имелось. - Что можете сказать о третьем человеке, том гражданском, что прорывался вместе с ва-ми?

- Видел в деле. Заколол немецкого ефрейтора, что добивал наших раненных на мосту. Бывший офицер царской армии. Воевал с немцами в пешей разведке. Сидел у них в плену. Потом служил бухгалтером плодового кооператива в Бресте. Сегодня немцы на его глазах убили близких друзей. Потерял жену. Чудом уцелел. В общем, я с ним плотно говорил и ему доверяю. Прошу вернуть оружие и оставить при мне. Равно как и Моденова. Сергей Голицын - местный житель, увлекался рыбалкой, охотой, прекрасно знает район Бреста, каналы, местность вплоть до Кобрина исходил пешком. Пригодится как проводник в слу-чае выхода из крепости. А выходить мне, так или иначе, а придется. Выбора, похоже, нет.

Старшина поведал майору правду. Но не всю. Кое-что, теперь вовсе несущественное, из жизни князя в рассказе опустил, вымарал. Князю успел вовремя наказать до поры за-быть и не пытаться вспомнить прошлое. Дело чести и присяги теперь иного требовало.

Майор молча положил рядом с пистолетом старшины наган князя. Хотя о том, что именно потомственному русскому князю теперь принадлежит оружие он не подозревал. Считал, что перетопили всех "благородий" и "сиятельств" во времена оны в Черном море. Пусть и так. Так всем проще и легче жить. А придется, то спокойнее умирать. Не время и не место ныне для лишних сложностей и недоговорок. Разговор состоялся. Старшина встал, собрал оружие, козырнул майору. – Разрешите идти?

- Собирайте команду и отдыхайте, старшина. В бою участвовать запрещаю. Остае-тесь при штабе. В любой момент будьте готовы к прорыву. ... - Позовите младшего лейте-нанта Филатова из отряда пограничников. – Приказал майор посыльному.

- Есть, товарищ майор.

Старшина вышел, отодвинув брезентовый полог, а навстречу ему шагнул худой парень в командирских галифе, в не по росту короткой, измазанной мазутом гимнастерке, подпоясанной командирским ремнем со звездой, с зелеными пограничными петлицами и нарисованными на них химическим карандашом квадратиками, по одному на каждой. С трофейным автоматом за плечом и запасными магазинами, заткнутыми за ремень.

- Товарищ майор, младший лейтенант запаса Филатов, прибыл по Вашему приказа-нию.

- Садитесь, товарищ младший лейтенант запаса. ... Расскажите о себе. Где получили образование. Кем работали. ... Вы теперь находитесь у меня в подчинении, один из немно-гих оставшихся в крепости командиров. Не скрою, хочу понять где и в каком качестве сможете принести больше пользы.

Безмерно уставший, абсолютно не выспавшийся, злой словно черт на прервавших его сон людей, Андрей, присел на солдатскую табуретку перед импровизированным столом. Глянул на майора с красными от бессонницы глазами и решил обойтись самым, что ни наесть кратким жизнеописанием. Но, майор умел слушать собеседника и делал это внима-тельно, без натуги, без напускной, искусственной, этакой фальшивой заинтересованности, свойственной большинству ответственных советских чиновников. В чем-то заштатный пехотный майор напоминал Андрею одновременно двух людей. Научного руководителя, дорогого Александра Яковлевича, и поверившего, принявшего на работу, фактически спасшего Андрея в тяжелое время жизни, Гаврила Степановича из окружного автомо-бильного управления Штаба погранвойск в Минске. Не заметил Филатов, как втянулся в рассказ о жизни, о прошлом. Может просто пришло время излить душу, высказаться ... Рассказал о том как наукой занимался в аспирантуре, приборы радиолокационные разра-батывал. Посетовал, что видимо, так и не успел Александр Яковлевич с оставшимися со-трудниками дело до ума довести, вот и летают немцы безнаказанно. Эх, как теперь радио-локатор нужен. Умный прибор, на расстоянии в десятки, а то и сотни километров до цели способен точно определить все параметры летящих воздушных пиратов. Те думают, что невидимы и неслышимы, в высоте крадутся, ан нет, их уже и истребители дожидаются, и зенитчики стволы в нужную точку пространства навели. Разошелся Филатов, куда дремо-та подевалась, вошел в раж, карандашом на блокнотном листке перед враз посерьезнев-шим майором схемы и диаграммы набрасывает. Собеседник аспиранта не перебивал, слу-шал очень внимательно, переспрашивал иногда, уточнял непонятное. Выдохся, наконец, рассказчик. Замолк. Тогда майор неожиданно строго спросил. – Документ о занятиях в аспирантуре имеется?

- Что? А. документ? – Встрепенулся, словно ушатом холодной воды окатили, так не-ожиданно прозаические слова прозвучали. Мирные, не к месту и не вовремя сказанные. – Имеется. На всякий случай диплом и справку об аспирантуре всегда, вместе с военным билетом и паспортом ношу.

Вытащил кучу подмокших, пропотевших, жалких, прежний лоск потерявших бумаг. Глянул и сам понял неуместность, абсолютную ненужность хлама вчерашнего дня. Осо-бенно - здесь, сейчас, перед служивым майором. Ему командиры нужны. Он решает во-прос доверять или нет младшему лейтенанту Филатову людей, боевой участок, а тот ему про радиоволны, про локаторы, про личные проблемы...

Между тем майор, очень осторожно, даже с неким благоговением, разнимал слипшие-ся страницы красного университетского диплома с выдавленным, рельефным гербом СССР, внимательно разбирал, пододвинув к лампе, печатные слова справки о сдаче аспи-рантских экзаменов, отметку в паспорте о судимости.

- От сумы и тюрьмы, не уйдешь. ... Выходит, отсидели?

- Отсидел, товарищ майор. Потом пересуд был. ... Самооборона. ... Выпустили.

- Но ни в аспирантуру, ни в лабораторию Вас, Филатов, не вернули? ... Почему?

- Не знаю. ... Не доверяли, наверное. ... А может, перестраховались. – Честно ответил Филатов.

- А, может, просто знания растеряли за это время? По нарам. Да по лесным просекам?

- Вот уж чего нет, того нет, товарищ майор! Мне все схемы и приборы ночами сни-лись, я их во сне усовершенствовал, проверял, отлаживал. – Взвился, задохнулся от обиды Андрей.

- Значит, считаете, полезны можете в этом деле оказаться? ... Только отвечать честно, как на духу, товарищ младший лейтенант!

- Не знаю. ... Теперь – не знаю. – Вдруг сник, под внезапно вновь навалившейся уста-лостью, Андрей. Враз пропали задор и азарт рассказа, поблекла прелесть воспоминаний. Собрал документы, тычась неловко сунул в карман бриджей.

- Ладно, идите отдыхать. ... – Неожиданно майор поднялся, подошел, положил руку на плечо собеседника, сжал легонько. Заговорил, неожиданно перейдя на "ты". – Пойдешь, аспирант, в группу старшины Свидлера. ... Пусть связной проводит к нему. Скажи, по мо-ему приказанию. ... Свидлер по званию старшина, но он опытен, повоевал, потому - ко-мандир группы он. Ты – в его распоряжении. Выполняешь все приказы – беспрекословно и без обсуждения. ... Не задевает, что целого младшего лейтенанта, да к простому стар-шине, а?

- Не задевает, товарищ майор. Войну рядовым, с винтовкой в руке начал. ... Тоже под командой старшины курсов. ... Потом, только после первых боев, старший лейтенант Мельников, прилюдно личному составу младшим лейтенантом представил.

- Идите, товарищ младший лейтенант. Свободны.

- Есть.

Филатов изо всех сил попытался изобразить подзабытый за время, прошедшее после учебы на военной кафедре, поворот и строевой шаг. Даже польстил себе, подумал, что выполнил все не хуже опытного строевика. Так и остался в полном неведении, не увидал грустной усмешки, что проскользнула, невольно скривила обветренные, полопавшиеся, сухие губы майора.

- Ишь, ты, ученый. ... Аспирант. – Закрыв глаза, думал тяжелую думу майор. - По на-шему, по военному, адъюнкт. Диплом красный. Отметки отличные. ... А, главное, глаза загорелись, когда рассказывал, значит не переболел, не перегорел, переживает. ... Во сне приборы налаживал. ... И жизни хлебнул по ноздри. Отсидел, но не согнулся. ... А расска-зал понятно, толково. ... Верит в это дело. ... А дело нужное для войны, нужное для побе-ды. ... Вот строевик из него хренов, хотя и очень старался показать мне, что действительно - строевой командир. ... Здесь, в крепости, как его использовать? Ну, пусть, – командиром взвода. Пусть просто еще один активный штык. ... И только. ... А там, если прорвется со старшиной к нашим, может хоть немного, но помочь в новом деле радиолокации. Чем черт не шутит, может потянет по мозгам своим не на взводного, а на генерала. Ну, пусть не на генерала, на полковника. ... Пусть хоть на пять, на десять немецких самолетов боль-ше в землю воткнется от его работы, а толку уже больше. В крепости мы и без него обой-демся. ... Дам ему шанс. ... Там он нужнее.

Показалось Гаврилову, что ночь сегодняшняя бесконечно длинна и никогда не закон-чится, что так и будут чередой приводить к нему для разговора одного за другим различ-ных, весьма интересных, совершенно неожиданных людей, решившихся по тем или иным причинам соединиться с окруженным гарнизоном. После Филатова вошел мокрый чело-век, в облепившем тело морском обмундировании с якорем и звездочкой, в морской фу-ражке потерявшей форму, блином сидящей на голове. На стол, прямо на то место, где чуть раньше лежали пистолет Свидлера и наган бухгалтера Голицына, положили изъятый у "пловца" наган в морской, черной кожи, кобуре.

- Старшина первой статьи Воронец. – Представился вошедший.

- Садитесь, старшина. Поговорим.

Машинально, сам не понимая зачем делает, взял майор наган, откинул барабан. Все гнезда заняты патронами. Нагара нет. ... Поднял голову, глянул на моряка, встретились глазами.

- Не стрелял?

Не выдержал взгляда старшина. Хоть и замерз после купания в Муховце да обвод-ном канале словно лягушка, а кинуло в жар. Покраснел.

– Нет. ... – И добавил, пересилив навалившуюся немочь. – Вроде, как струсил.

Майор вздохнул. Теперь бы закурить, но, увы, последняя папироса немцу ушла, а просить – отбирать крохи курева у других, не имел права. ... Ладно, хочется - перехочется. Вспомнил, как шли его люди в первую контратаку. Многие, особенно призванные из запа-са чеченцы, вообще без оружия, с кусками кирпичей, со штыками, обломками сабель, най-денных в развалинах взвода конной разведки. Десятками погибали от немецкого огня, но шли и шли, у павших, у врагов оружие брали в бою. А этот, "герой", все это время пробе-гал с боевым оружием, но ни одного врага не убил. Зато сидит теперь живой и здоровый перед ним, командиром полка, потерявшим большую часть людей. Сидит перед комен-дантом крепости, за живых людей, за выполнение боевой задачи отвечающим. Что с ним делать? ... Военный человек с оружием не вступил в бой с врагом? Не выполнил воинский долг. Спасал жизнь. ... Убегал, прятался как заяц, пока другие умирали, убивали врагов. ... Да, майор, тут ты и контрразведка, и революционный трибунал, и ... Одним словом, все в одном лице и все в твоих руках. В том числе и жизнь этого пацаненка. А ведь точно, па-цан, лоск моряцкий растерял. ... Струсил. ... Но, с другой стороны – в плен ведь не пошел. А другие, пусть и не много, а пошли. В слабости своей сам честно признался. ... Что же делать? ... Ладно, сначала - выслушаем песнь морячка.

- Если не стрелял, зачем же в крепость пришел? Здесь – стреляют, убивают. Здесь – война. ... А ты, парень, Присягу помнишь? ... Понимаешь ли, что нарушил её? ... Ведь если сам понимаешь, что струсил, то и должен знать то, что за трусость на войне полагается. ... Трибунал, полагается, моряк! ... Ну, ладно, рассказывай.

- Не смог...

- Смог, не смог. ... Это сопли. Давай, подробно, каким ветром занесло, что делал. Где это время пробегал. Что видел. ... Вперед, времени до утра мало.

- Времени мало. Значит, шлепнут скоро. – Подумал Виктор. Ну и правильно. Туда мне трусу и дорога.

– А, стреляйте уж сразу. – Выдавил из сухого горла.

- Стрелять, или не стрелять, это уж мне решать. Давай, начинай.

Вздохнул Воронец, поежился в мокром и начал с момента выхода из Пинской военно-морской базы. А закончил той жуткой сценой с раненными, с женщинами, с расстрелом коммунистов и евреев.

- Потом я каналом и рекой плыл. ... Сколько и не упомню. ... От прожекторов и ракет под воду нырял. ... Вот и все.

- Значит, несколько раз мог в немцев стрелять, но не решился? Струсил?

- Выходит, так. Струсил.

- Умирать страшно?

- Страшно.

Майор замолк, рассматривал собеседника.

– Молодой, но и ведь его красноармейцы заваленные в мелких могилках, тайно, второ-пях похороненные, тоже не старше. ... Но они шли в атаку вместе, массой, миром. ... А на миру и смерть ... Нет, смерть никогда не "красна", никогда не прекрасна. Не прекрасна ни для замерзавших живьем в финских лесах, ни для разорванных на минах, ни для повешен-ных, расстрелянных в Гражданскую войну, ни для завязших на проволочных заграждени-ях и нашпигованных пулями в Империалистическую. Смерть всегда страшна и проклята. ... Только одно дело идти в атаку на глазах друзей, плечом к плечу, а другое дело оказать-ся одному. ... Это, конечно не оправдание и не довод для настоящего трибунала. Но, па-рень и не изменник Родины. ... И я не революционный трибунал. Нет, не трибунал. ... На-верно все боятся, и он, майор, боялся раньше и боится теперь, но у него чертова боязнь заглушается ответственностью за других, военным опытом прожитых лет, черт его знает чем еще, наверное, злостью, ненавистью к врагу. А у паренька - все в первый раз... Не дать ему второй шанс, не поверить, убить, расстрелять перед строем? ... В назидание? ... Кому? Те, что остались в крепости в назиданиях не нуждаются. ... Пусть живет, сколько Богом отмерено. ... Странно, но вот, Боженьку вспомнил. ... Церковь в родном селе. ... За-поведи... Молитвы - вспомнил. ... А Устав ВКП (б)? ... А устав, честно сказать, сейчас в голову не лезет.

- Ну, давай, не тяни, майор, не тяни. ... Давай, вызывай наряд. Кончай! – Молил, тря-сясь в холодной, мокрой одежонке Воронец. Майор наряд не звал. Смотрел и смотрел в упор невидящим, словно в душу влезающим взором. Тянул с решением.

- Комсомолец?

- Да.

- Ну, а теперь, сможешь стрелять? Или опять – в бега? Опять немцу спуск дашь? Жи-вым выпустишь?

Как мог объяснить майору Воронец то онемение, ту непреодолимую силу, что омерт-вила палец, не пустила совершить движение, спустить курок. ... Плечами пожал. – Поста-раюсь. ... Тогда я хотел стрелять, да палец словно не мой, одеревенел, не слушался.

- Вот оно, что. - Майор знал, встречался с подобными случаями во время службы. Иногда боец на стрельбах не мог в первый раз курок спустить, или штыком соломенное пузо кольнуть, или, что самое страшное, рука во время учебного метания гранату с выдер-нутой чекой не отпускала, немела. Случалось всякое за годы службы. Забыл уже как ме-дики такое называли, но лечил, переламывал, переубеждал, переучивал слишком впечат-лительных молокососов, заставлял делать вновь и вновь. И, ничего, выпрямлялись, бой-цами становились, настоящими красноармейцами и мужчинами. Проходило. ... Бог даст, пройдет и у морячка.

- В строй пойдешь рядовым. На самый опасный участок. С этим же наганом. А на-стоящее оружие в бою добудешь. В бою у нас все очень просто, или ты немца убьешь и автомат заберешь, или он тебя прямиком на небо отправит. Понятно?

Воронец кивнул. Сглотнул сухим горлом.

– А когда на нас немцы под прикрытием раненных, женщин и детей лезли, то те зна-ешь, что кричали? ... "Не жалейте нас! Стреляйте! Бейте немцев!". Вот так. ... В роту к лейтенанту Иванову пойдешь.

Повернулся Воронец, вышел не веря, что жить остался, что не расстреляют с позором.

И вдруг Гаврилова прямо шилом кольнула мысль, вспомнил, уловил нечто ранее все время ускользающее. То, что второстепенным промелькнуло в разговоре. ... Катер! ...

- Стой, Воронец! ... Вернись! ... Что там, про катер говорил? Где он сейчас? А, ну, са-дись и подробно рассказывай.

И тут же в подвал крикнул. – Связной! Старшину Свидлера, ко мне, быстро! Бегом! Аллюр три креста!

... На ящике майор со старшиной живо расстелили немецкую карту, что забрал Свид-лер у заколотого диверсанта, заставили Воронца точно, со всеми подробностями показать где катер оставил, как шел на танцы, как с Госпитального острова потом выбирался.

- По всему выходит, что стоит катер недалеко от высокой наблюдательной башни, прямо возле разветвления Муховца на два русла, тех, что идут в обход крепости. И если идти в направлении, противоположном тому, где немцы ожидают прорыва, то есть шанс. Малый, но есть! Катер должны застать на месте. ... Дошло, старшина? ... Поясняю свою мысль. Флотские командиры ночевали в гостинице? Так?

- Так. – Подтвердил Воронец.

- Некоторые наши командиры, те, что без семей, без квартир, что еще не обжились, где жили? Отвечаю – в гостинице. И никто из них прорваться не смог. ... Вестовые говорят, что все погибли, судя по всему в первые же минуты от прямого попадания бомбы. Ты, мо-ряк, говоришь, что один из оставшихся должен выполнить обязанность рассыльного и побежать за командирами? Так?

- Так.

- Скорее всего, и он погиб, земля ему пухом. Вряд ли добежал. А добежал – обратно не вернулся. Остается один матрос. Сам он поведет боевой корабль? Как ты назвал – полу-глиссер? Сможет и за моториста и за рулевого справиться? Возьмет на себя ответствен-ность за выход из Бреста без командиров, без старшины? Или ждать останется? Продукты у него есть? Подумай и ответь, что, твой подчиненный предпринял? Не сбежал? Не сдрейфил?

- Пожалуй, будет несколько дней ждать, как велено. – Решил, припомнив обстоятель-ного, надежного белоруса Воронец. – Да и за рулевого не потянет, пожалуй. Управлению катером не обучен.

- Выйдите, старшина Воронец. Подождите за плащ-палаткой. Вас позовут. – Приказал майор.

- Ну, старшина, - обратился к Свидлеру, - решай. Это – единственный из ста шанс. Другого – не будет. И времени – в обрез. Если затевать дело – то под утро. Пока немчура спит. ... Под утро сон крепок и сладок. Они на нас это проверили, самое время воздать тем же. Но за морячком присматривать нужно. ... Трусоват, или по молодости мандража хва-тает. ... Впрочем, уверен, это пройдет если времени хватит. ... Возьмешь с собой аспиран-та, тьфу черт, младшего лейтенанта запаса Андрея Филатова. Он ученый, разрабатывал прибор для радиоволнового метода обнаружения самолетов противника на большом рас-стоянии. ... Тут от него проку немного, оружия и боеприпасов и так еле-еле на всех хвата-ет, а что с продуктами, еще точно и сам не знаю.

Майор скупо улыбнулся. – Он вроде твоей "Энигмы", может здорово командованию пригодится по основному, научному предназначению. Забирай.

- Возьму.

- Кстати, парень обстрелянный, в бою себя хорошо показал, воевал вместе с погранич-никами. Говорят, в самом начале немного стушевался, но потом перерос. Надеюсь, тоже и с Воронцом произойдет...

Майор побарабанил пальцами по карте, подумал.

- Не будем терять времени, старшина. Забираешь, кроме всего прочего, пленного под-полковника, со всей его канцелярией. В случае чего ... Ты понимаешь, отпускать живым его никак нельзя.

- Понимаю, товарищ майор.

- Есть у меня неприкосновенный резерв. ... Лучшие из лучших. Наиболее дисциплини-рованные и отлично обученные курсанты, точнее уже сержанты - выпускники полковой школы. Целый курс, рота, сто двадцать человек. Командир – лейтенант Виноградов. Герой – человек. Прорываться нам все равно нужно. Так или иначе. Вы пойдете под прикрытием атаки и прорыва полковой школы. Надеюсь, немцам окажется не до вас.

- Курсанты пойдут на прорыв в направлении ... - Майор карандашом провел на карте стрелу. - Увы, иного направления удара для них у меня нет. Не существует. ... Лейтенанту Виноградову я сообщу кое-какие сведения для командования, а главное – просьбу помочь оружием, боеприпасами и медикаментами. Пусть организуют переброску всего необходи-мого по реке, кораблями Пинской военной флотилии. Такая же просьба и к Вам, старши-на. Помощь нужна крепости как воздух. Помощь извне и указания, как действовать даль-ше. Как координировать борьбу с немцами. Может скинут радиста с рацией на парашюте? Может, пошлют самолеты пробить бомбами брешь в линии блокады? ... В общем, сейчас приготовлю приказ. На рассвете – выступаете немедленно вслед за атакой полковой шко-лы. Точнее, в это время обязаны выйти на рубеж прорыва. – И снова карандаш сделал на карте пометку. Ясно? Идите – готовьтесь.

Старшина ушел, а майор Гаврилов вывел на листке бумаги "Приказ №2" по вверенно-му мне гарнизону крепости.


Глава 12.
Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Голицын. Моряк Воронец.
Прорыв.


- Приведите, пленного. – Приказал майор.

Через минуту немецкий подполковник с заспанным лицом в рубчиках от скатанной шинели, в помятом мундире и потерявших блеск сапогах шагнул под брезентовый полог штаба коменданта крепости.

- Как спалось, господин подполковник?

- Благодарю, прекрасно спалось, господин майор. Но, ваши люди разбудили меня, не дав досмотреть превосходный цветной сон о том, как гуляю по Москве. Свободный и ве-селый. Лето, небо синее, птички поют, купола церквей сияют. ... Очень похоже на вид с Воробьевых гор. ... Впрочем, миль пардон, теперь говорят их переименовали, кажется в Сталинские, или, если не ошибаюсь, Ленинские горы?

- Не ошибаетесь. В Ленинские. ... Да и сон, как говориться, в руку. ... Собирайтесь в Москву.

Подполковник побледнел. Лицо покрылось потом. – Шутите, майор?

- Никои образом, подполковник. Не до шуточек. И вас вызвал для того, чтобы преду-предить о том же. Приказать – не могу. Прошу, для вашего же спокойствия и долголетия – не шутить, не пробовать убежать, не пытаться привлечь к себе внимание немецких солдат и офицеров, беспрекословно выполнять все без исключения распоряжения начальника группы – старшины Свидлера. В этом и только этом случае, гарантирую Вам, подполков-ник, достойное, в соответствии с воинским званием и возрастом, содержание в плену и возвращение в Германию. Естественно, после свержения преступного гитлеровского ре-жима и победы Красной Армии.

- Вы - неисправимый оптимист, герр майор. Уважаю. Но, никогда не поверю, герр майор, что вы имеете связь с командованием и можете обеспечить безопасный выход на Большую землю. Если же хотите выводить меня в группе прорыва, среди атакующих сол-дат, то уж лучше пристрелите сразу. Мучений меньше, а конец один и тот же.

- Выведем по воде. На катере.

- Вы хотите меня убедить, что в крепость прорвались корабли Пинской военной фло-тилии? Зря, неубедительно. В тишине, скрытно пройти им не удастся, а звуков огневого боя – не слышал. ... Ночью - прожектора высветят корабли. Днем – на дальних подступах их мгновенно уничтожит наша штурмовая авиация или танки, огнем прямой наводкой с обоих берегов канала. Да и воды сейчас в канале мало, по плану в первые часы войны авиация имела задачу, и наверняка выполнила её, разбомбить подпорный шлюз. Вода из канала наверняка ушла настолько, что речные мониторы по нему не пройдут. Мелко.

- Вас вывезут катером. Единственно о чем я прошу, так это о благоразумии.

- Благоразумие я могу гарантировать. В конце концов, ефрейтор Гитлер не уважающий мнение великого Бисмарка, мне не кум и не брат. Скажу откровенно, учитывая мой опыт первой Мировой войны, я более радовался заключению Пакта Молотова - Риббентропа, чем сигналу "Дортмунд". Первую Мировую войну мы проиграли из-за того, что ввязались в драку супротив Российской империи. Вторую - можем проиграть из-за того, что влезли в войну с СССР. ... Вместо того, чтобы иметь Россию как дружественный, неистощимый запас стратегических материалов. ... Между нами говоря – Гитлер безумец. Но ... но, что поделаешь, присяга есть присяга. ... Сами понимаете. ... Впрочем, и катер вам не поможет.

- Почему? Вы можете объяснить?

- Могу. Теперь, пожалуй, уже все равно. Вам, господин майор, моя информация поль-зы не принесет. ... Именно на подобный случай, чтобы наверняка исключить сообщение с крепостью по воде, река перегорожена металлическими цепями с сетью. На берегах про-тив сетей выставлены засады пулеметчиков. Учитывая ширину реки – маневрировать на ней невозможно. Предприятие абсолютно бессмысленное. Самоубийственное.

- Покажите на карте расположение цепей.

- У Вас и наша карта есть? Странно. ... Поздравляю. ... Еще более подробная чем моя. Да, вот же! Здесь уже все отмечено! Вы просто не поняли значение условных знаков. В этом месте на одном рукаве, в этом – на втором. – Пленный черкнул карандашом поперек стрел майора, словно пересекая все планы и замыслы русских.

- Старшину Свидлера и моряка ко мне, живо, бегом. – Заорал майор Гаврилов. Уста-ло, опустошенно глянул на пленного, откатил обшлаг гимнастерки, бросил взгляд на ци-ферблат именных "командирских" часов. Приказ курсантам на атаку уже отдан, выдвига-ются на исходный рубеж, остановить, вернуть – поздно.

В штабной закуток ворвались Свидлер с Воронцом. Гаврилов резко оборвал пред-ставление, не до того. Сказал внешне спокойно, стараясь подавить волнение.

– Немец интересную вещь сообщил. В двух местах на Муховце враг перегородил реку искусственными препятствиями в виде металлических сетей, прикрепленных к металли-ческим же цепям, перекрывшим реку от берега до берега. Видимо, наш план отменяется.

- На сколько ему можно верить?

- Можно. Во-первых, сам не желает попасть под пули. Во-вторых, мы не обратили внимания на немецкие условные обозначения, нанесенные, кстати говоря, старшина, на взятой вами у врага карте. Посмотрите сами.

- Так, так. А полуглиссер нашего капитана стоит ... вот здесь, то есть примерно в по-лукилометре от заграждений. ... Какая там глубина, шкипер?

- Немцы разбомбили подпорную плотину, уровень понизился. – Добавил к сказанно-му майор. – Сколько нужно катеру?

- Метра хватит.

- Останется метр, господин подполковник?

- Думаю в районе сетей даже больше, метра полтора, местами два останется, герр майор. Именно поэтому эти места и выбраны.

- Так, сказал бедняк. – Старшина задумался. – Мне нужны два противогаза, только целых и немного веревок или ремней. Несколько кирпичей и брусков сухого дерева. Если противогазы найдутся – операцию не отменим. "Ну, нет на земле таких крепостей, что не взяли бы большевики!", как говорит товарищ Сталин.

- Объясните, не понял! – Удивился радости старшины майор. – При чем тут противо-газы, кирпичи, деревяшки и веревки.

- У меня имеется, хоть и немного, к сожалению, но весьма мощной, а главное водо-непроницаемой взрывчатки и такие же, водоустойчивые взрыватели с часовым механиз-мом. По прибытии на катер я готовлю заряды к действию, устанавливаю взрыватель ска-жем на пол часа. Затем мы с моряком, а пловец он, судя по ночному заплыву, отменный, надеваем маски, отвинчиваем коробки от гофрированных трубок, прикрепляем к свобод-ным концам деревянные бруски, а к ногам для веса кирпичи и скрытно идем по дну к двум концам цепей. Далее, закрепляем взрывные устройства на противоположных концах пре-пятствия и быстро возвращаемся на катер. Наш капитан, или моторист, ставят движок на максимальную мощность и в момент взрыва мы на редане, на предельной скорости чертом в огне и брызгах проскакиваем опасное место. Да, по его словам на катере имеется круп-нокалиберный пулемет с патронами, у нас как минимум два автомата. Если немцы очу-хаются и откроют огонь – сможем подавить пулеметные точки. Ну, если не подавить, то сбить прицел – наверняка. А проскочить горячее место - дело минутное. Капитан ско-рость гарантирует. Я прав, товарищ шкипер?

- Так точно, товарищ старшина. Гарантирую.

Работая под светом ракет врага в разбитом складе химического имущества стрелково-го полка люди майора Гаврилова потеряли двух красноармейцев от минометного огня противника, но через двадцать минут принесли в помещение штаба два новеньких, абсо-лютно целых противогаза в зеленых брезентовых сумках. В считанные минуты острым, словно бритва, ножом старшина вырезал два поплавка с дырками внутри и закрепил в них свободные концы гофрированных трубок. Отобрал четыре прямоугольных кирпича, над-бил чуть посредине каждый, чтобы не соскакивали веревки, попробовал как половчее привязать к подошвам сапог. Вместе с Воронцом примерили водолазную амуницию, по-топтались, подышали с хрипом.

- Дышать тихо надо, иначе – услышат. ... Ну, мы готовы, товарищ майор.

- С Богом, старина. Желаю удачи!

Ошалелый немец молча наблюдал за самодеятельностью русских. Понять не мог пе-дантичным тевтонским умом, как из ничего, эти славяне за считанные минуты сварганили вполне функциональные водолазные приборы и судя по всему нашли способ преодолеть немецкую, столь тщательно и научно обоснованно созданную преграду. И мыслишка за-кралась, забилась в немецком мозгу: "Проиграет, ох проиграет войну ефрейтор. Может и вправду проще выполнить все требования этих ненормальных русских и спокойно пере-сидеть эту дурацкую кутерьму в русском тылу?".

- Герр майор, я восхищен отвагой и военной смекалкой Ваших воинов. Обещаю вести себя честно и не нарушать данное Вам обещание. При условии, естественно, что и Вы га-рантируете мне достойное пребывание в русском плену. Слово немецкого офицера.

- Гарантируем, конечно, гарантируем. – Подмигнул немцу старшина. – Ну, пошли. Ру-ки вам, господин подполковник, связать, или обойдемся честным словом? – Нож достал, повертел многозначительно.

Немец, только хрюкнул, икнул. Мотнул соглашаясь головой. – Согласен, согласен. Яволь.

– Искренне рад вашему решению. Извольте тогда принять на плечи собственный ба-гаж – рюкзачок с документами. – Добавил уже на хорошем немецком старшина, чем окон-чательно сразил пленного подполковника. Рюкзак с немецким штабным добром весил прилично, но подполковник возражать не стал.

- Сержант Моденов!

- Я!

- Отвечаете за пленного. У него в рюкзаке важные документы из штаба немецкой ди-визии. Понял? В любом случае живым немцам не возвращать!

- Понял! – На душе сержанта радостно стало, спокойно, значит не зря из крепости, от боя выходим. Важнейшее дело доверено! Пленный подполковник с рюкзаком секретных документов! Дела!

- Лейтенант Филатов!

- Я!

- Отвечаете за левый фланг. Карты немецкие в вещмешке. Те, что с Мельниковым до-были тоже там. Отвечаете за сохранность головой.

- Есть!

- Старшина первой статьи Воронец! Со мной в головном дозоре. ... Проверь наган.

- Есть, товарищ старшина!

- Товарищ Голицын!

- Я!

- На вас правый фланг.

- Моденов присматривает и за тылом.

- Так, старшина, до половины пути вас проведут и прикроют трое разведчиков с авто-матами. Один автомат потом передадут вашей группе. Больше, увы, выделить не могу. Вот в этих развалинах – как и договорились, ждете начала прорыва курсантов. Одновре-менно с ними двигаетесь и вы. Старайтесь не наследить и не шуметь. Удачи товарищи!

- Служим трудовому народу, товарищ майор! Голицын – возьмёте у разведчика авто-мат. Справитесь?

- Надеюсь.

- Моденов, быстренько объясните Голицыну основное в обращении с оружием.

Моденов показал споро, четко где предохранитель, как диск менять, как прицели-ваться, перезаряжать. Дело немудреное. – Готовы!

- Все, выходим.

Словно торжественным маршем, проходя мимо остающегося в крепости майора, группа Свидлера отдавала честь коменданту крепости. Затем тихо покинула помещения штаба, по сводчатому старому каземату, в тусклом свете фонаря выдвинулась следом за разведчиками в низкий темный коридор. Дальше их вели под мощными стенами пустых, выгоревших дотла казарм. Время от времени земля и старинная кладка содрогались от разрывов мин и снарядов. Потом группа пробирались то по древним водоотводным кана-лам, то по скрытым стародавним тайным крепостным переходам, то выходила на поверх-ность и ползла между обломками кирпичных стен жилых домов, меж призрачными гни-лыми зубами качающихся в ночном небе прожекторов, под мертвенно-белым светом не-мецких осветительных снарядов и ракет.

В условленном месте полковые разведчики передали Голицыну автомат, один за-пасной диск, от себя добавили пару гранат "лимонок", сказав, что в городском бою немец-кие трофейные "колотушки" сподручнее. Пожелали удачи и исчезли так же бесшумно, как и привели группу. Дальше группу повели Князь и Воронец, поеживавшийся временами в не полностью обсохшем обмундировании. Старшина время от времени сверялся с картой, подсвечивал карманным электрическим фонариком под накинутой на голову немецкой плащ-палаткой, позаимствованной у подполковника. Немец шел на удивление спокойно и вел себя вполне прилично.

Виктор старался изо всех сил, вспоминал дорогу, что вела к недостроенным эллин-гам и причалам несостоявшейся базы речной пограничной охраны водного района. Неже-лательных встреч с немцами группе старшины удавалось избежать, видно и вправду но-чами те старались не воевать. Только однажды, из темноты группу окликнул по-немецки чей-то сонный голос. Шедший первым Голицын не растерялся и на отличном немецком же, даже с легким баварским акцентом и тяжеловесным юмором, как заметил потом плен-ный подполковник, послал спрашивающего ко всем чертям, чтобы не мешал справлять нужду. Вновь все затихло и группа бесшумно исчезла в ночи.

Время уже приближалось к рассвету, когда на горизонте, неожиданно, прямо по курсу на фоне низких предрассветных облаков четко высветился уткнувшийся в небо немного искривленный палец высокой наблюдательной башни. Башня тоже являлась элементом базы, единственным, который более-менее удалось завершить. Теперь наблюдательная будка на ее верхушке оказалась снесена разрывом танкового снаряда, да и сама башня лишилась металлических мостков, зияла дырой в боку, а верхняя половина напоминала картинку из учебника физики про знаменитую наклонную башню из итальянского города Пиза. Может быть, в ходе боев там засел отчаянный русский пулеметчик и немцам при-шлось выкуривать его артиллерийским огнем. Может просто пилоты Люфтваффе потре-нировались на приметном объекте.

Так или иначе, но цель похода оказалась уже в пределе прямой видимости. Теперь ос-тавалось ждать наступления полковой школы, под шум боя, отвлекающего внимание нем-цев, проникнуть на катер и, если тот еще находится на месте, запустить двигатель. Затем тихонько, на подводном выхлопе подойти в предрассветном мареве и тумане поближе к подводному заграждению, спустить за борт старшину и его напарника и ждать, ждать ре-зультатов подводной экспедиции.

Атака курсантов началась точно в назначенное время и даже с короткой артиллерий-ской подготовки. Точнее – минометной. В развалинах торцевой казармы несколько подро-стков, воспитанников полковой музыкальной команды во главе с крепостным гаврошем Петром Клыпой, обнаружили практически целый склад оружия с автоматами, пистолета-ми, а главное – 82-мм батальонными минометами и небольшим запасом мин к ним. Вот этот запас и использовал майор для поддержки прорыва своего резерва. Загрохотала кано-нада, зачастили немецкие пулеметы, ударили минометы, орудия. Всполошились разбу-женные немцы и перед группой старшины. Заверещали стартеры, загудели продрогшие за ночь моторы и к месту прорыва потянулись из укрытий один за другим железные ящики полугусеничных бронетранспортеров, до краев забитых не выспавшимися, злыми солда-тами, лишившимися по милости неугомонных русских утреннего кофе и завтрака.

- Ну, шкипер, сориентировался, надеюсь?

В голове у Виктора, словно защелку откинуло. Все враз вспомнил, все на свои места стало. Вот он, эллинг! Совсем близко. Рукой подать!

- Вспомнил, ей Богу, вспомнил!

- Вперед! – Приказал старшина и двинулся вслед за Воронцом. Следом. Ведя наблюде-ние каждый за своим сектором обороны пошли вооруженные автоматами князь с Андре-ем, сзади – настороженный, собранный Моденов с послушно выполняющим приказы пленным. Удача сопутствовала людям старшины, хотя удача группы оказалась оплачена кровью многих иных людей. Бойцов и командиров, об истинной задаче неравного боя так до смерти ничего и не узнавших, но выполнивших долг до конца и Присягу ни в чем не нарушивших. За восточную окраину крепости из ста двадцати молодых, парней, из целой команды отлично подготовленных к бою, крепко спаянных и обученных сержантов пол-ковой школы, прорвались лишь полтора десятка человек. Но прорвав одно кольцо, они немедленно попали в другое, а сил и боеприпасов уже не осталось. Но даже там, в новом окружении, курсанты, сколько могли, сдерживали врага, а когда кончились патроны, дра-лись штыками и прикладами. Израненных и безоружных их к середине дня рассеяли и по одному захватили в плен.

В группе старшины люди слышали лишь дружные минометные залпы, разрывы мин в расположении врага победное, громкое русское "Ура!" в начале боя, видели суматоху противника. И только. ... Более опытные фронтовики старшина, князь, да, пожалуй еще немецкий подполковник, догадывались о кровавом эпилоге, о цене заплаченной незнако-мыми людьми за их прорыв к своим. Для этих троих русское "Ура" означало лишь начало атаки. Молодежи казалось, что "ура!" – означает её непременный победный конец...

Вдохновленный криками и пальбой, Воронец чуть не бежал, позабыв обо всём на свете, так торопился к катеру, к родным морячкам. Старшина за ремень его придерживал, ши-пел, приказывал осторожность соблюдать. Не дал с размаху на площадку выскочить. К земле дурного прижал. Прилегли все, осмотрелись. По дворику, раньше покрытому слоем щебенки разбросаны воронки, то ли от мелких бомб, то ли от мин. Немцев ни видать не слыхать. Тишина. ... Пустое пространство недостроенной базы врагов не заинтересовало. Сопротивления здесь уже давно никто не оказывал, потому и постов не выставили, а мо-жет за ненужностью уже сняли. До всего, видимо, у немцев руки не доходили, и на все дыры людей не хватало. Все боеспособное шло теперь либо вперед - на Восток, либо - на блокаду непокорного гарнизона. Тем не менее старшина пригрозил Воронцу кулаком за излишнюю прыть, приказал не торопясь осмотреться еще раз, приметить изменения, что-то необычное в окружающем пейзаже.

- Да, вроде только воронки, товарищ старшина. ... Вон пакгауз недостроенный совсем завалился, а мы возле него сухой паек на обед рубали. А вон, причальные кнехты торчат и на одном катерный линь намотан... белеет. Так если линь намотан, то значит и катер на месте! Вот черт, стенка дощатая над каналом завалилась, словно крышей прикрыла. Толь-ко бы не на глиссер легла! Пойду первым, товарищ старшина, а то, не дай бог часовой стрельнет, вас-то он не знает.

- Ладно, не забудь в щель между досками и причалом мичманкой махнуть если поря-док. Мы тебя на всякий случай огнем прикроем. ... Голицын и Филатов – внимание, быть готовым к открытию огня. – Так, Воронец, давай. Пошел!

Ночь неохотно, медленно уступала законные права рассвету. В сером неопрятном све-те, в утреннем дымчатом тумане пригибаясь низко к земле с наганом в руке пробежал Виктор до эллинга. Никто его не остановил, не окликнул. А когда пригнувшись, под об-рушенной стенкой, протиснулся к месту швартовки и увидал родной катер, понял почему. На банке в кокпите прикрытый черной морской шинелью умирал последний из его моря-ков - моторист Дерягин Иван. Шептал в бреду непонятно по-белорусски. Только и разо-брал Воронец – "мамуся".

Сам полуглиссер оказался в полной исправности, к бою и походу готовый. Вот только из пяти человек, что пришли на нем в Брест, один умирал, а другой сидел у его изголовья и совсем по-детски в голос плакал. Так и застали их старшина и все остальные, что при-бежали так и не дождавшись условного сигнала Воронца.

- Бедные мальчишки. – Прошептал немец. И тут же получил от Федора толчок в загри-вок, - "Цыц, немчура!".

- Хорош реветь! Готовь катер, моряк. Дай я твоего друга посмотрю. – Приказал Ворон-цу Свидлер. – Давай, давай людей размещай, груз. Моденов – пулемет знаешь?

- Знаю. – Шагнул к треноге пограничник.

- Проверь, заряди, приготовь к бою. Сработаешь за первый номер. Автомат передашь мне. Филатов и Голицын – в охранении. На причал не вылезать, смотреть в оба.

Первым делом старшина закинул за спину автомат, приладил на поясе диски. Только потом, «ты уж извини парень, война», подошел к раненому, приподнял шинель. Грудь, перевязанная поверх тельняшки бинтом из индивидуального пакета, еле заметно вздыма-лась от прерывистого неровного дыхания и в такт ему вздувались и лопались на губах мелкие кровавые пузыри. Три пули в грудь. Вообще непонятно как еще жив, дышит. Вот даже глаза приоткрыл. Узнал суетящегося в моторном отсеке Воронца, слабо улыбнулся. – Свои, пришли ...

- Ранило, поди, в воскресенье? – Спросил старшина.

Тот чуть прикрыл глаза.

- В катере? – Удивился Илья. - Вроде пулевых отметин нет.

- Башня. – Прошептали белые губы.

Пригляделся Свидлер и заметил лежащий рядом с раненным морской, с черным при-кладом карабин с открытым, пустым затвором. Видать парень не смог отсиживаться в одиночку без дела, когда немцы налетели. Залез на башню и пытался из карабина по ним стрелять. Вот и получил. Умудрился сам спуститься и оружие даже притащил, не бросил... Теперь кончается. Насчет этого у Свидлера сомнений не было. Повидал всякие ранения. ... А пулеметчик видимо погиб, не вернулся, как и те два штабных флотских командира, о которых Воронец рассказал. Да, дела. А сам лихой командир, Воронец, словно заяц по ле-сам бегал с наганом... Но напоминать об этом парню не стоит. Переболеет, выправится. Посмотрим как с минной работой справится. Да и потом ведь это ему катер вести...

- Хороший экипаж воспитал, шкипер. ... Спасибо, от лица командования. ... – И, обер-нулся к раненному. - Сейчас я тебя милый перевяжу. Полегчает.

- Пить... – Прошептал моторист.

- Эх, нельзя тебе пить, дружок. А вот, водки немного, совсем не помешает и для тонуса, и для скорейшего заживления, и для дезинфекции боевых героических ран, товарищ крас-нофлотец.

- Бинты бы поменять. Пахнет. ... Видимо раны загнили. – Прошептал Голицын на ухо старшине, оторвавшись на мгновение от наблюдения за берегом.

- Знаю, но ... в таких условиях, это его может убить. Смочу повязку водкой, дам немно-го глотнуть. Так же тихо ответил старшина. - ... Пусть поспит. Выйдем за заграждение, на дневку в тихом месте станем, там и перевяжем и обработаем по возможности раны. При свете дня в спокойной обстановке.

Вслух Илья не сказал, но ясно осознал, что, скорее всего до дневки матрос не дожи-вет. Достал из заветного мешка поллитровку, сначала смочил бинт на груди, потом намо-чил тряпицу носового платка, приложил к губам раненного, выдавил пальцами жидкость на белеющую полоску зубов. Тот хлебнул, закашлялся, но видимо алкоголь попал в орга-низм через ткани полости рта и подействовал. Дерягин успокоился, прикрыл глаза, заснул.

- Пулемет к бою готов. – Доложил Моденов.

Застучал, зазвенел истошно стартер, затем зачихал, взвыл, завелся двигатель и Виктор мгновенно, умело перевел его на подводный выхлоп. Звук стих, стал глухой, утробный.

- Всем на корабль. Моденов у пулемета. Филатов и Голицын по бортам, как и раньше. Пленный – на дно и чтоб ни звука, ни шороха. Ферштейн? Иначе – "Аллес капут!".

- Понял, понял. Йа, Йа. Яволь! – Залепетал немец, мешая русский с немецким, но не-медля, дисциплинированно свалился точно по центру днища, прямо под ноги погранични-ку. Тот совсем легонько сапогом отпихнул, чтобы под ногами не путался, направил дви-жение пленника к задней стенке, к моторному отсеку.

- Корабль к бою и походу готов. Командир полуглиссера "ПГ-БМ", старшина первой статьи Воронец. - Доложил вполголоса Виктор.

Уверенно, доложил. Пришел в себя, собрался, занимаясь привычным делом. – Отметил Илья. – Нормальный парнишка, отойдет, пообвыкнет на войне.

Виктор в одиночку за весь экипаж сработал. Старался не оплошать перед остальными членами группы. Вскочил, отдал носовой швартовый, затем опорным крюком от стенки отвел скулу, корму отпихнул. Бросил шест, в кокпит соскочил, к штурвалу стал.

- Давай, Виктор, самым малым, хоронясь под берегом, в темени, подходи как можно ближе к тому месту, что тебе на карте показывал. Соображаешь? Но так, чтобы стать вне видимости засады, нос не высунуть раньше времени. – И уже всем остальным, твердо. - Теперь мне не мешать. Под руку не соваться. Готовлю подрывные заряды.

Накрывшись с головой черной морской шинелью, старшина выудил из мешка две прямоугольные эбонитовые коробочки, потом порылся и достал откуда-то вовсе со дна две картонные коробки, похожие на те, в которых часы продают. Откинул крышки. В них в мягких гнездышках лежали смешные, с одной стрелкой часы без корпуса. Словно одни циферблаты. Осмотрел внимательно. Открыл эбонитовые ящички снизу, из каждого вы-нул плоскую батарейку в плотной обертке, с изоляцией, надежно прикрывающей контак-ты. Отложил в сторону на обивке рундука. Откинул, нажав хитрую защелку верхнюю крышку. Там в серой массе выдавлены гнезда, повторяющие точно по форме и размерам циферблаты. Посмотрел на наручные часы. Прикинул время. Заряд каждого устройства мал. Хотя сама по себе взрывчатка довольно мощная. Но в данном случае особой силы для взрыва и не нужно, наоборот. Пусть под водой негромко булькнет, словно рыбина хво-стом ударит. Главное – цепь перебить, тогда сеть сама на дно ляжет, как миленькая. А нам только это и нужно. Пока немчура будет затылки чесать и выяснять, что произошло, глиссер на полной скорости проскочит опасный район. Маленькими плоскогубцами ми-нер осторожно отогнул жестяные ушки вплавленные в корпус. Продел через них специ-альный хитрый шнурок из металлических жилок с нанизанными треугольными бусинками на манер четок. Петелька на нем хитрая – в одну сторону шнурок идет свободно, а в дру-гую вовсе не движется. Накинь шнурок на цепь, потяни до упора и коробочка плотно при-тянется, не распустить, не развязать. Все!

Воронец вывел катер под берег метрах в ста от немецкой засады, там, где в берегу реки протока маленького городского ручейка образовала крохотную бухточку, этакий затон под свесившимися до воды ветвями кустарника. Используя шест загнали катер почти пол-ностью кормой в затон. Старшина приказал нарезать тихо ветвей, замаскировать получше катер, вести все время наблюдение, сидеть молча и не высовываться. Еще раз проинструк-тировал Воронца, что и как тот должен сделать когда доберется до назначенного ему края цепи. Выставил стрелки на циферблатах, убрал изоляцию и поставил на места батарейки, закрыл плотно коробочки, по краю техническим вазелином промазал, изолентой обмотал. Одну себе взял, другую Воронцу передал. Себе выбрал ближний край, в расчете на слу-чай, если у Воронца не получится подрыв, то хотя бы в одном месте цепь опуститься дос-таточно глубоко, чтобы пропустить катер.

- Давай, Виктор, собирайся. Вот тут, в коробочке, – успех операции и наши с тобой жизни. Не потеряй. Прикрепил, затянул и назад. Тебе, как лучшему пловцу, человеку бо-лее молодому и сильному, доверяю дальний край цепи. На себя беру ближний. В распо-ряжение нашем – три четверти часа. К этому времени туман начнет подниматься, но рас-сеяться окончательно не успеет. К моменту подрыва мы с тобой оба должны быть уже на борту. Катер шестом толкаешь к середине фарватера, а двигатель готовь к немедленной работе на полную мощность. ... В воду входим осторожно и аккуратно, без плеска. ...

Закрепили на ногах грузы веревками. Натянули на головы резиновые маски противога-зов, подняли в руке поплавки с гофрированными трубками. ... Сели на планшир, спустили ноги в воду.

Виктор первым натянул на лицо холодную, пахнущую аптекой резину противогаза, ребята помогли опустить за планшир катера враз потяжелевшие ноги. Медленно опустил-ся рядом с бортом в темную прохладу ночной реки. Потянуло вниз, мелькнула в круглых стеклах маски полоска раздела воды и воздуха, пузыречки вырвались из одежды. Гофри-рованная трубка изогнулась перед глазами, ушла вверх. Вдохнул тихонько. Непривычно... Но обошлось, воздух пошел. Вспомнил наказ старшины времени не терять – двинулся по илистому, склизкому дну поперек течения, чтобы добраться до противоположного берега. Уровень воды в реке действительно понизился, так, что в некоторых местах приходилось идти согнувшись в три погибели, чтобы не высунуться из воды. Попадались и ямы, в ко-торые проваливался, судорожно пережимая трубку рукой, боясь, что хлынет по ней река водопадом прямо в легкие. Боялся захлебнуться. Как ни старался – шел явно медленно. Грузы не столько под водой удерживали, сколько мешали идти.

Потом зацепился ногами за корягу и оторвал правый кирпич. Искал согнувшись в три погибели на дне, шарил рукой среди водорослей в полутьме водного царства, в бликах проникающего через толщу жидкости рассеянного света от отблесков далеких ракет. Гру-за не нашел, но углядел пятящегося крупного рака, растопырившего темные узкие клеш-ни, шевелящего бусинками глаз, воинственно задравшего чешуйчатый хвост. Впервые увидал Воронец так близко, рукой подать, подводную жизнь, замер заворожено, про все позабыл. Но тут подводное течение колыхнуло водоросли на дне и оголило край потерян-ного кирпича. Цеплять на ногу тяжесть больше не стал, сунул за пазуху, под тельник и форменку.

Двинулся дальше и понял, что идти стало несколько легче, свободнее. Тогда и второй груз отцепил, туда же, к первому сунул и уже толкаясь ногами ото дна пошел, поплыл вперед куда быстрее прежнего. Не заметил даже как неширокий Муховец перемахнул, чуть не выскочил из воды у противоположного берега. Хорошо, вовремя сообразил, опять на глубину ушел и двинулся уже параллельно береговому урезу. Тут течение песчаный пляж возле берега намыло, потому ориентировался по границе между более светлым пес-ком и темными водорослями. Сеть неожиданно выросла кольчатой стеной прямо перед стеклами противогаза, пошевелила стальными, непреодолимыми звеньями. Показалось Воронцу даже легкий звон раздался в придавленных резиной ушах. Рядом рыбина, вроде леща, удивленно сонной мордой в преграду тыкалась. Ткнется, постоит, пошевелит плав-никами и чуть в сторону отплывет, снова ткнется. Интересно смотреть на диво такое, но ведь и часики старшинские в коробочке тикают, торопятся. А ну рванут в руке раньше времени? Кишки напрочь выпустят. Тут и впрямь ладонь сама собой, словно только того ждала, ощутила неутомимый ход часового механизма.

- А вдруг теперь проклятая рука снова выйдет из повиновения, не разожмется? Как раньше не могла нажать на спуск нагана. – Ужасом обдало Воронца. По одному начал раз-гибать, распускать захолодевшие пальцы, а они и точно - не гнулись, судорожно сжимали гладкий эбонит. – Неужто и впрямь я такой трус поганый? Сука? Предатель?

По потному под маской лицу полезли сами собой из глаз слезы, солью в рот набились. ... Сел на дно рядом с заграждением. ... Неожиданно слова вспомнил давешнего майора о парнях, что без оружия, с одними кирпичами на врага пошли в атаку. О людях в лодке, что ждут его. О том, что только он один и сможет катер вывести. О немчуре вспомнил проклятом. О том, что если спасует Виктор, не выполнит боевое задание, то всех русских моряков немчура считать станет хлюпиками недоделанными. Это разозлило окончатель-но. Схватил левой рукой пальцы правой, набрал полные легкие воздуха, рванул, чуть из сустава не вывернул. Раскрылась ладонь, легла на ней уютно коробочка с двумя концами странного ребристого шнурка. Успокоился Витек, пошевелил пальцами. Работают! Ти-хонько придвинулся к самому верхнему краю заграждения и держа голову в маске под во-дой легонько несущую цепь нащупал.

- Вот она, проклятая цепочка немецкая! – Поддел аккуратно один конец завязки, паль-цем в нижнее звено сети протолкнул. Дождался затем когда свет от немецкой ракеты не-много ослабнет и продолжил уверенно, одним движением, так словно всю жизнь только этим и занимался, втянул второй конец в хитрую петельку, как старшина показывал. По-тянул плавно, но сильно, за свободный конец и увидал как бусинки одна за другой побе-жали вверх, потянули за собой коробок и тот в конце плотно сел, словно прилип к цепи и верхнему кольцу сети.

Обратный путь у него уже много времени не занял, спокойно прошел назад по тече-нию, реку пересек, немного потыкавшись вдоль берега, бухточку с катером нашел и. тихо опустив на дно ненужные уже грузила, всплыл к борту. Сразу к нему протянулось не-сколько рук, вытащили, помогли мокрое обмундирование скинуть, в теплую шинель за-вернули. Тут только зубы Воронца пошли чечетку выбивать. То ли от холода, а может, от всего пережитого в подводном путешествии.

Воронец свою часть дела выполнил на удивление быстро. Он, честно говоря, рассчиты-вал, что старшина уже в катере ожидает. Но Илья все еще не возвращался. Время поджи-мало, совсем можно сказать его не оставалось. По напряженным лицам Воронец понял, что дело, столь удачно начатое, может оказаться бесповоротно проиграно если в бли-жайшие минуты старшина не объявится.

- Что там произошло? – Тихонько спросил Моденов. – Может помощь нужна?

Немцы тревогу не поднимали, ни выстрелов, ни шума борьбы никто не слушал.

- Мог старшина за корягу зацепился. – Предположил Воронец. – Сам еле выпутался.

- Давай противогаз, я пойду выручать. – Предложил Федор, тоже неплохой пловец.

- Нет, сержант, ты пока привыкнешь, пока сориентируешься, так и поздно окажется. Мне идти. А вы ребята, будьте в готовности. Если сможете, то тихонечко, опорным шес-том отталкиваясь ведите катер нам навстречу в тени кустов, но не дальше чем до поворо-та. Ну, все, пошел я.

Лезть снова в воду очень не хотелось. Но и выбора не оставалось. ... Надо.

Воронец проворно натянул мокрое противное обмундирование, чтобы не отсвечивать в темноте голым телом, снова влез в противогаз и опустился за борт. Нащупал один кир-пич, искать второй не стал, время поджимало, и двинулся уже отработанным методом, то-ли плывя, толи отталкиваясь ото дна вдоль правого берега реки. На старшину наткнулся неожиданно. Тот сам шел навстречу, но тяжело, с трудом передвигая заплетающиеся ноги по илистому дну, увитому водорослями. Одной рукой командир группы за грудь держал-ся, лицо в стеклах белело, воздух в трубке хрипел.

- Плохо видать стало. И впрямь человек немолодой уже, хотя конечно и в форме себя поддерживает. – Подумал Виктор.

Подошел к старшине, подхватил аккуратно, идти помог. Чтобы человека обрадовать, поддержать маленько, большой палец показал, мол, все в порядке, живем, командир. Тот слабо кивнул в ответ и тоже кулаком с оттопыренным большим пальцем перед собой по-водил. - И на моем берегу порядок!

Оставив Федора у пулемета, князь с Филатовым тянули навстречу водолазам катер, перебирали руками, цеплялись за спускающиеся к воде ветви кустарников и деревьев. И под водой, и на воде люди действовали так тихо, что друг друга сразу не заметили и чуть-чуть поплавки с трубками под днище не затянули. В самый последний момент, под-хватили подрывников из воды, втянули в кокпит. В сомлевшего некстати старшину для профилактики сердечной немочи водки влили, в шинель замотали, на свободный рундук уложили. После Илья рассказал, что возраст и накопившаяся усталость взяли таки свое. На обратном пути, когда он уже мину поставил и к катеру возвращался, видимо от пере-охлаждения и добросовестного волочения по дну кирпичей, сердце прихватило. В отли-чие от Виктора, старшина не додумался груз не тянуть на ногах по дну, а в карманы за-толкать и свободно ото дна отталкиваться. Вот и поплатился.

Воронцу не оставалось времени на переодевание или обсушку. Как был Витек в мок-ром, так и остался, только хлебнул пару раз водки из горлышка, отдал с сожалением почти пустую бутыль князю и кинулся к штурвалу. Хорошо, что успел одной рукой руль взять, другую на рукоять управления дросселем положить, тут одновременно с двух сторон не-мецкого заграждения негромко пыхнуло, булькнуло, шлепнуло по воде. Впечатление, словно рыбины играя, сначала дружно выскочили на поверхность, воздуха жадно глотну-ли, а потом со всплеском в глубину ушли. Команды от недомогающего старшины Виктор ждать не стал. Что-то в нем за время подводного минирования изменилось, видимо, срос-лась трещина, вновь ощутил себя полноценным военным человеком, командиром корабля, старшиной первой статьи. ... Одним длинным движением толкнул до упора сектор газа, перевел движок на надводный выхлоп. – Ну, держись, немчура! Знай Красный Флот!

Зверем взревел мощный двигатель, рванул вперед гладкий, полированный корпус. Распустив по воде белые усы пены, полетел полуглиссер под поднимающимся вверх, ис-тончаемым пологом утреннего тумана. Понесся по реке, рассыпая щедро по обеим бере-гам трассы пулеметных и автоматных пуль, помчался по водной глади навстречу встаю-щему на востоке солнцу.





Глава 13.
Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Голицын. Шкипер Воронец.
Река.


Муховец – река малая, тихая, течет себе неспешно, обходит Брест стороною, место свое знает, на гранит набережных и выспренность парапетов не претендует. Обтекает ост-ровки Вульки Подгородской, плесы у Тришина, разливается у Вычулок и только потом течет уже одним руслом, почти без изгибов, прямо к Кобрину. Раньше, в прошлые, мир-ные еще дни, катер на одном махе, без проблем за сутки такое расстояние покрывал, те-перь война изменила понятия о расстоянии и времени.

Рисковал Воронец, ох сильно рисковал, ведя полуглиссер полным ходом по протокам между островов, по тому, что раньше фарватером считалось. Проскочили под древним мостиком на смешных раскоряченных деревянных опорах, там воды мало оставалось, так мало, что казалось вот-вот зачеркают, заскребут лопасти винта по грунту дна. Но обош-лось, пронесло, лишь желто-коричневая муть за катером по воде расплывалась, выдавая врагу ход маленького суденышка. По раннему времени немецкие летчики почивали и муть успела осесть на дно. Но долго везение продолжаться не могло. Потому, оставалось ис-кать место для дневки. Тем более, что на борту уже двое человек требовали хоть малого, но покоя и помощи. На одном рундуке беспомощно раскинулся старшина, на другом - умирал, бредил матрос. Жизнь определила за Воронца место дневки и выбора ему никако-го не оставила. На пол пути до Кобрина, где-то в районе Жабинки, когда уже совсем рас-свело и туман убрал с реки свой защитный полог, кораблик едва не наскочил на немецкую переправу.

Передовые части немцев представляли собой неудержимый грохочущий стальной вал танков и прочей механизированной техники, поражающий воображение и гражданского обывателя, и военного человека. Ударные части Вермахта пробивали бреши в обороне русской пехоты и неслись вперед, не задерживаясь, не заботясь о флангах, воплощали на практике теорию "Удара молнии" - "Блицкрига". Вооруженные в основном автоматиче-ским оружием, прикрытые броней транспортеров, укрывающиеся за ползущими впереди танковыми армадами, он сеяли страх и наводили ужас. Впереди всех, опережая, двига-лись лишь диверсанты из полка "Бранденбург-800", в задачу которых входило, кроме все-го прочего, сеять панику, размягчать монолит Красной Армии, заранее подрывать её волю к сопротивлению, облегчать работу ударных частей.

За броневым валом танковых моторов и гусеничных траков, за воем дизелей тягачей и бензиновой вонью армады грузовиков, тянулась не менее многочисленная рядовая, за-урядная пехота с неторопливыми конными обозами и пушками на конской же тяге. На её всегда солдатскую, серую, нелегкую долю в любой армии мира выпадало заканчивать с очагами сопротивления, добивать не желающих сдаваться в плен, конвоировать в тыл вы-бравших жизнь. То есть, в общем, и целом, без столбов пыли, звона тамбуринов, без шума победных фанфар завершать покорение и оккупацию территории восточных земель. Пе-хотные батальоны заурядных номерных дивизий тянулись серыми лентами за повозками с ротной поклажей, запряженных рослыми неторопливыми битюгами, которым глубоко на-плевать на рассчитанные Генеральным штабом с точностью до минуты графики движения колон. Но "Драх нах Остен" не мог зависеть от лошадиных прихотей, и потому пехоте приходилось вставать пораньше, торопливо, впопыхах, оправляться, заливать пустые же-лудки жиденьким теплым кофе и маршировать, маршировать, маршировать до полного изнеможения. Неустанно маршировать вперед, чтобы продолжительностью движения компенсировать малую скорость.

Одна такая колона переправлялась через сонный Муховец прямо перед носом выско-чившего на плес катера. Поднялась немцы, видать, ни свет ни заря. Благо еще, что к этому времени Воронец уже и сам начал присматривать потаенную бухточку для дневки, потому сбросив скорость, перешел на подводный выхлоп. Но появление на реке препятствия про-моргал. Может, сомкнул на минуту усталые веки шкипер, может, прозевал, но чуть не на-летел на переправу. Когда очнулся, то увидел, что прямо перед носом полуглиссера по проселочной дороге, ведущей из стоящего на небольшом возвышении хутора, стекала к переправе живая серо-зеленая река.

Не выспавшиеся, кутающиеся от утренней свежести в хлипкие шинели, немецкие сол-даты шли мимо спящих белорусских беленых хат с соломенными стрехами и журавлины-ми гнездами на деревянных колесах от старых телег, взгроможденных на высоких шестах, а то и просто на вершинах деревьев. Перемежаемые конными повозками и редкими штаб-ными автомобилями пехотные подразделения топоча по гулкому настилу сапогами пере-ходили понтонный мост, выбирались на лысый, лишенный леса и кустарника левый бе-рег. Наплавной мост внешне хилый, собранный саперами на скорую руку, лежал на тугих черных резиновых понтонах. Настил моста состоял из деревянных дощатых щитов и ог-раждался от воды перильцами, сколоченными из тонких белых стволов срубленных где-то неподалеку березок. Налети на мост полуглиссер на полном ходу, вмиг пропорет тон-кую обшивку корпуса, завязнет в месиве обломок досок и понтонов.

Быстрее всех оценил ситуацию и сообразил, что делать Моденов. Он один оставался на ногах, стоял у пулемета и наблюдал за обстановкой, остальные попадали на дно и спали, позабыв про наказ старшины глядеть в оба. Люди ведь не железные, вот и сморил сон по-сле всего выпавшего на долю в первые дни войны. Федор и сам держался из последних сил на слове приказа, на въевшемся в сознание за годы пограничной службы понимании дисциплины и ответственности. Обнаружив немецкую переправу, пнул куда-то пониже спины Виктора, свалился от пулемета на дно, а сонного немецкого подполковника вы-толкнул на переднее сидение, дулом автомата в бок ткнул. Сообразил мгновенно, что се-рая немецкая полусонная пехота вряд ли найдет много различий между советской и не-мецкой морской формой, а вот собственного подполковника углядит непременно.

Пленный молодцом оказался, видать за фюрера помирать не захотел, приосанился, привстал даже, рявкнул по-своему схватившимся за винтовки часовым при въезде на мост. Потом, весьма невежливо, вжавшегося в сидение Воронца кулаком пнул. Глянул зло, мол, разворачивай оглобли водила и протри глаза – впереди дороги нет. Досталось шкиперу и от своего и от чужого, но, тут уж ничего не попишешь, поделом. Воронец тянуть не стал, развернулся чертом, "на пятке", и увел катер подальше назад, нырнул в одну из примечен-ных раньше, перекрытых зеленой занавесью ветвей, проток. Мотор заглушил. Уткнул ка-тер носом в песок. Еле отдышались все трое от неожиданного приключения. Моденов для профилактике Виктору еще по шее поддал, легонько, по-дружески. У того голова дерну-лась и желание спать враз пропало.

- Извини сержант, не выдержал, сморило.

- Ладно, обошлось, в этот раз, хренов "пятнадцатилетний капитан". Но если еще раз не-что подобное выкинешь – голову оторву. ... Спасибо немцу скажи. Всех спас.

Видимо оплеуха Моденова на моряцкие мозги положительно подействовала, вспом-нил неожиданно для себя Виктор урок немецкого в школе, учительницу в кружевном бе-лом воротничке. Пробормотал. – Данке, шен герр подполковник.

- Солдат, а тем более унтер-офицер, внимательно к должностным обязанностям обязан относиться! – Строго сказал немец по-русски и перед носом Воронца пальцем назидатель-но покачал. Обидно так ...

- Кино и только! – Рассмеялся Федор, не выдержал. – Ну, тебя парень все воспитывают, начиная от советского майора и заканчивая немецким пленным подполковником! Ладно, ладно, ночью ты себя настоящим героем показал. ... За оплеуху извини, но, будь, пожа-луйста, внимательней.

- Постараюсь, сержант. – Впервые при свете присмотрелся Виктор к Федору. – Где-то я тебе уже видал? Не подскажешь? И, давай, наконец, познакомимся.

- Федор Моденов, родом из Архангельской области, деревня Вандыш Ленского района. ... А видел ты меня на танцах, в субботу. ... Я тебя сразу опознал, один морячок среди об-щевойсковых. ... Так, кто же ты будешь?

- Виктор Воронец из Владивостока. Старшина первой статьи Пинской речной военной флотилии. Командир полуглиссера. ... Давай, паря, пять на дружбу.

Пожали друг другу руки годки. Одного призыва оказались парнишки, разделенные по рождению тысячами километров, одетые в разного колера форму, а встретившиеся на бе-лорусской земле летом сорок первого года.

Двигатель полуглиссера остывал после бешеной гонки, легонько потрескивал глуши-телем. Катер словно отдыхал, неподвижно уткнувшись носом в малюсенькую, просто ку-кольную, песчаную отмель, притулившуюся к правому берегу среди переплетения ветвей, листьев, коры, омытых потоком кореньев. Казалось, сморенный бессонницей экипаж мог теперь досыпать спокойно, но покой, пришедший на смену бесшабашному бегу по реке, наоборот, заставил встрепенуться, вскочить всех, кто мог, кто имел силы подобное дви-жение совершить. Голицын и Филатов разом проснулись, сели на днище, где их сон смо-рил, удивленно завертели головами, глазами на свет божий поморгали, заспанные лица пятернями отерли, сконфузились.

- Бес попутал, на посту заснули. - Зло, сквозь зубы, пробормотал князь. – Вот ведь оконфузился в первый день воинской службы!

- Да и я приспал. Не помню когда и сморило. – Смущенно признался Филатов.

- Эй, капитан, давно мы пришвартовались в этой гавани?

- Только-только зашли. ... Чуть на немецкую переправу не наскочили. ...

- Как там старшина?

- Вроде спит.

- Не спит. Не спит, ребята, ваш хреновый командир. – Голос Свидлера звучал немно-го глуховато, но смотрел он после короткого сна на мир вполне осознанно. Впервые пре-давшее старшину тело ощущало непонятную слабость, в груди - гнездилась непонятная тупая боль и странное, неловкое, давление. Но, в целом, чувствовал себя Илья намного лучше, чем на дне реки, когда Бога молил не дать свалиться, дойти любой ценой до кате-ра. Что с ним произошло не понимал, помнил только как впереди, среди речной мути, проявилась темная фигура с марсианскими очками, как крепкая рука поддержала, помогла дойти до колышущейся над головой тени днища. Потом щемящая боль в груди, вкус вод-ки во рту и беспамятство.

– Прорвались?

- Провались, товарищ старшина.

Свидлер приподнялся на локте, превозмог немочь, сел, огляделся. – Моденов, вы че-ловек сельский, охотник, веток в кустарнике, только подальше от берега, нарежьте и про-току хорошо замаскируйте. Так, чтобы со стороны реки о ее существовании никто не смог бы догадаться.

Затем старшина глянул на противоположную банку, где из под черной шинели бес-сильно свесилась рука, восковые пальцы днище ласкали. – Раненного смотрели? Бинты сменили?

- Помер краснофлотец Дерягин Иван, товарищ старшина. – Просто сказал Воронец. – Под утро и помер. Земля ему пухом. Во сне. Перед самым прорывом. Среди своих отошел.

- Вечная ему память. Смелый человек. Настоящий воин, один с карабином против самолетов встал. Не струсил. ... Похоронить нужно. ... Шанцевый инструмент есть?

У запасливого Воронца и саперная лопатка оказалась припасена, лежала, дожидалась своего часа в носовом таранном отсеке, куда вел маленький лючок из кокпита. Могилу для моториста на берегу пошли копать Андрей с князем. Андрей, как более молодой, ко-пал землю, рубил корни кустов. Голицын с автоматом прикрывал, вел наблюдение. Поры-вался последнюю услугу другу оказать и Воронец, но старшина строго приказал сначала с катером разобраться, все осмотреть, двигатель проверить. – Ты, Воронец, теперь у нас самый ценный кадр, а катер – единственный шанс выполнить боевое задание. И наше с вами общее спасение. Но прежде доложи, что происходило, пока я без памяти валялся.

Воронец коротко рассказал о прорыве, честно поведал о том, как сон всех сморил и чуть на немецкую переправу не наскочили. На нахохлившегося немца кивнул. – Не расте-рялся, немчура. Выручил. Проявил сознательность, всех спас.

Подполковник в ответ только щекой дернул. Видно - переживал совершенное преда-тельство.

- Ладно, с прошлыми делами все ясно. Давай-ка мы с тобой, капитан, проведем под-счет вооружения и запасов. Чем врага бить, чем людей кормить. - Подвел итог старшина.

Сел, потянулся к заветному мешку, поморщился, но перемог немочь и взял лямку вполне крепко. Подтянул ближе, залез во внутрь, выложил на планшир рубки сохранив-шиеся малые запасы еды и питья. Потом - провел ревизию оставшегося специального са-перного добра и остался весьма недоволен собой. Почти все захваченное в дорогу оказа-лось уже использовано. Вслух подвел печальный итог. – Не густо. Ума не приложу чем сможем переправу разрушить. ... Лимонки, что полковые разведчики дали у нас остались?

- Остались. А, кроме того – еще четыре гранаты и запалы к ним имеются на катере. Три карабина. По десять снаряженных обойм в трех подсумках. Две полные ленты к пулемету в патронных коробках. Одну расстреляли при прорыве. – Обстоятельно докладывал Воро-нец. - Ну, о личном оружие, что группа имела вы сами знаете. Из автоматов тоже постре-ляли на оба борта. Продуктов немного нашел из сухого пайка, что еще в базе получили. ...

Вытащил здорово похудевший мешок с остатками пайковых запасов. – Вот.

- Как с горючим?

- Бак залит по приходе в Брест. ... Немного в канистрах осталось.

- До Кобрина или до Пинска, если Кобрин уже захвачен немцами, хватит?

- До Кобрина наверняка. ... Да и до Пинска должно хватить экономным ходом. ... В Пинск немцы вряд ли полезут. ... Военная база, вокруг болота и леса. Дорог нет.

- Я так тоже думаю. ... Так, это все?

- Все, пожалуй. ... Фляг - три. Котелков – тоже три. ... Жаль, горелку бензиновую не найду, видать в Бресте, на пирсе осталась. ... Да, вот еще противогазы экипажа. Три шту-ки...

- Противогазы? ... Три нормальных противогаза на катере? ... Что ж ты раньше не ска-зал? ... За те противогазы, что нам майор принес, люди в крепости погибли! ... Люди! Ты понимаешь, дурила? ...

- Запамятовал товарищ старшина. Столько всего навалилось, словно мешком оглоушило.

- Запамятовал? ... Детский сад. ... Ты же командир корабля. ... Младший командир Крас-ного Флота. ... Боец, наконец. ... А ты, лепечешь – запамятовал. ... То - запамятовал, потом с наганом словно заяц по островам от немцев бегал ... как стрелять, тоже запамятовал?

Ни немец, сидевший на корме, ни Илья не ожидали того, что произошло потом. Свид-лер пристыдить хотел маленько, заставить собраться, сопли детские подобрать, о войне думать. Не предполагал, что так болезненно Воронец на критику среагирует. Слова старо-го старшины, произнесенные вроде совсем спокойно, без надрыва, без патетики словно молотом на беднягу обрушились. Тут и расстрелянных у крепостных ворот вспомнил, и девушку санитарку в перелеске, и Валю с Аннушкой бредущих в колоне пленных.

- Трус я! – А рука сама собой к кобуре метнулась, наган выхватила, в сердце ткнула. И палец свободно пошел курок вдавливать.

Старшина, куда только хворь девалась, с одной стороны тигром бросился, немец – с другой. Словно сговорились. Накинулись, руку отвели, движение закончить не дали. Не-мец бурча под нос опять к себе на корму перебрался. Старшина наган отобрал. – Не для самострела боевое оружие Вам доверено, товарищ старшина первой статьи. ... Перед пленным позорите Красный Флот. ... Не хорошо.

Помолчали.

Вдруг словно прорвало Виктора, рассказывал, остановиться не мог. Про все с ним произошедшее, про всё-всё, что видел подробно поведал. Душу до дна выпотрошил. И про девушку-медсестру, что на его глазах убили, про то как раненных, медперсонал, жен-щин с малыми детьми сначала под пли, а потом выживших в плен гнали. И про коммуни-стов, комиссаров и евреев расстрелянных... Про немцев ... Свидлер молча слушал, грудь тихонько под гимнастеркой массировал, морщился. ... И пленный слушал, в тех местах, где про расстрелы Виктор говорил, словно знобило его, как холодом обдавало, морщился, ежился, пальцы сплетал, руки зло мял.

- Что мне тебе парень сказать? ... Не знаю, ей Богу, не знаю. Понимаю, что тяжело прав-ду слушать. Так, ведь ты её и без меня знал? Верно? ... Но это ты уже пережил, перерос... Вот так. А я всегда помнить буду, что Воронец Виктор смог собраться, напрячь силы, важнейшую боевую задачу выполнить. Что паренек этот катер спас, ну и меня, грешного, само собой. ... Ладно, что прошло – то забудем. Считай, что заново родился и жить теперь нужно совсем иначе. ... И воевать получше, злее, беспощаднее. Не только к врагу, но и к себе. ... Не только за одного себя бить немца, но и за тех бойцов и командиров, что полег-ли добывая в развалинах противогазы, и за майора Гаврилова, что поверил в тебя, и за девчонок, тех, что убили, что в неволю, в плен угнали. И за тех курсантов, прорыв обеспе-чивших, силы врага на от нас оттянувших. ... Жить надо! ... Вот так, старшина первой ста-тьи Воронец.

- И думать! Думать, черт возьми! ... Да, по всему видно, – на стороне немцев пока сила. Силища! Преимущества первого, внезапного удара? Тоже верно. Техники массу собрали в нужном месте. ... Значительно больше чем здесь у нас. И техника пока лучше качеством. И солдаты их лучше обучены, тренированы, вышколены, обстреляны в победоносных боях по всей Европе. ... Тоже так. ... И вооружены немецкие солдаты пока лучше, и экипирова-ны лучше. ... Но вот посмотри на пленного. ... На немецкого господина подполковника. На человека, несомненно, знающего военное дело не понаслышке, умудренного и военным и житейским опытом, на военного профессионала. ... Заметь, Виктор, он ведь к нам прилип! ... Не бросает, не уходит, не пытается привлечь внимания своих. ... Почему? ... А? ... А он – умный! Он силу нашу чует! ... Нутром чует! ... Позвоночником – чует! ... Каждым нервом – чует! ... Вот так-то. А ты, ты – русский моряк Красного Флота, решил слабину показать? ... Стыдно, Витя! ... Ты, кстати говоря, знаешь, что по латыни Виктор обозначает? Победи-тель! Вот и побеждай. И начинай с себя самого. ...

От такой речи старшина аж вспотел. Не входили речи в его обязанности. То – умирал от хвори, а припекло – разговорился, словно парторг на собрании, куда и боль прошла.

- Я, Виктор, может чего лишнего сказал, ну тут уж извини, комиссарских звезд на рука-вах не ношу. Объяснил по-простому. Как мог.

- Все понятно. Спасибо Вам, товарищ старшина. – Взял из рук Ильи наган, в кобуру сунул.

- Может быть, господин подполковник, считает, я ошибся в оценке его персоны? – Спросил Илья у немца.

Тот не ответил, сидел на рундуке скукожившись, лицом бледен. ... Плечами пожал. Мол – понимай как знаешь. Хотя в глубине души уже и сам не знал каков будет правди-вый ответ на вопрос старого старшины. Тут вернулся Моденов с охапкой нарезанных зе-ленеющих листвой веток, стащил сапоги, полез в воду, начал втыкать их в дно протоки косо срезанными острыми концами. Через несколько минут вход в протоку исчез, на его месте колыхалась тихонько плотная стена зеленого кустарника.

Андрей закончил копать могилку погибшему моряку. Вернулся, доложил. – Выкопал не очень глубокую. Чтобы вода не заливала. ...

Помолчали. Потом Филатов вместе с Воронцом завернули Ивана в шинель и все, включая пленного, сошли на берег. Могилка не далеко оказалась, всего в шагах десяти от берега. В изголовье небольшая березка. Опустили тело. Постояли молча. Громких про-щальных речей не говорили. Салюта не давали. Враг кругом. Все, включая немца, по гор-сти земли кинули. По очереди работая лопаткой, холмик соорудили. Воронец плоским морским штыком, "бебутом", затес сделал, синим химическим карандашом старшины на-писал сверху вниз по стволу: "Краснофлотец Дерягин Иван. ПВФ". Еще ниже – "21 – 41".

– Вернемся Ваня, по человечески захороним. Памятник мраморный поставим. А пока – извини.

Молча на катер вернулись. Помянули, по последнему малому глоточку водки хлебну-ли. Немцу - не дали. Закусили остатками старшинского сала и хлеба. Водой из фляги за-пили. Едой и питьем с пленным поделились честно. После поминок сидели молча, жевали устало, через силу, хотя и оголодали нестерпимо. Но к голоду уже как-то, видимо, при-терпелись, привыкли.

- Смотри-ка, никак гость заявился на запах съестного! – Оглянулся Андрей. – Собачка!

На песочке сидел, смотрел умными глазами на людей, смешной, среднего размера пес, покрытый коричневой жесткой шерстью, с черным чепраком на спинке, мохнатыми крепкими лапами и смешной бородкой. Пес стеснительно позевывал, смущенно улыбался по-собачьи чуя запах съестного. Между крепких белых клыков свешивался красный язык. Иногда пес смешно, одним движением кажущегося невероятно длинным языка, потешно облизывал морду, особо - черный, лоснящийся пятачок носа. Треугольные, шалашиком, ушки то поднимались, словно прислушиваясь к окружающему миру, то - вновь развали-вались мягкими тряпочками по краям крупной прямоугольной головы с крепким плоским лбом. Жесткая шерсть еще сохранила следы аккуратной короткой стрижки. По всему чув-ствовалось, что собака из породистых, раньше жила у добрых хозяев.

- Породистая собака. – Произнес немец. – Эрдэль терьер.

Моденов как про собаку услышал, чуть едой не подавился, на рундуке крутанулся к борту, одним глотком остаток не дожеванный проглотил, ноги через транец перекинул. – Верно, славный пес.

- Иди сюда, псина родная!

Собака не торопясь, с достоинством поднялась, пошла к катеру. Федор с собаками не зря всю службу провозился. Они его зов чутко понимали.

- Стой! Посади, Федя, пса. – Неожиданно севшим голосом попросил старшина.

- Сидеть! – Мгновенно отреагировал Моденов. И руку, как положено, поднял.

Собака вздохнула обиженно, но послушно уселась на задние лапы, преданно глядя на людей умными коричневыми глазами из-под смешных кустиков бровей. Непонимающе наморщила кожу на лбу, ушки подняла.

- В чем дело, старшина?

- Собака, парни, военная. Гляньте, что у нее за поклажа.

Действительно, на спине пса имелась брезентовая лямка, а по бокам - по два защитно-го цвета тугих, прямоугольных, простроченных суровой нитью брезентовых кармана. Над одним карманом, словно надломленная веточка, покачивался круглый в сечение металли-ческий прутик, точнее - тонкая трубочка. Примерно на середине длины алюминиевый прутик был грубо обломан и свободный конец болтается на тонкой, уходящей внутрь, проволочке.

- К собаке не прикасаться. В лямке – мина. ... И взрыватель, судя по всему, взведен. – Торопливо прошептал старшина. – Противотанковая собака. Истребитель танков. Во вью-ках – взрывчатка. Антенный взрыватель. Собака заскакивает под днище танка, тонкостен-ная алюминиевая трубочка сгибается или ломается. Внутри металлический поводок, при-крепленный к натяжному взрывателю... Видите? ... Антенный взрыватель, называется.

- Вы, русские, варвары! – Шепотом взорвался немец. – Уничтожать бессловесных со-бак, посылать на верную смерть!

- Заткнись! – Рявкнул старшина.

Немец замолк. Отвернулся обиженно.

- Слушай, Моденов, ты ведь с собаками на заставе работал?

- Точно.

- Сможешь уговорить пса постоять спокойно? ... Подожди, не перебивай. ... На нем та-кой заряд взрывчатки... Случись что, ни от нас с тобой, ни от катера мокрого места не останется. ... Танки после подрыва восстановлению не подлежат. ... Можно отогнать, но тогда мы лишаемся взрывчатки. А она нам позарез нужна переправу взорвать. ... Подстре-лить – упадет и взорвется. ... Да и жалко пса. ... Попробуем, а?

Словно холодной мешковиной обернули Федора, но глянул на умильно разевающего в улыбке рот пса, согласился. – Попробуем.

Не торопясь, так, чтобы пес не всполошился, сошли пограничник и старшина с катера. Моденов подозвал собаку, скомандовал: "Рядом!". Пес мгновенно послушался, подбежал, встал у левой ноги. Двинулись подальше от катера, старшина по дороге ветки, стебельки от сломанного взрывателя отодвигал. Когда метров на пятьдесят отошли, Свидлер сказал. – Ну, с Божьей помощью, приступим. Успокой пса, придержи. Стоять смирно, ни одного движения.

- Стоять! ... Федор, присел перед мордой, в карие собачьи глаза заглянул. Между уш-ками погладил, почесал. Глядя в глаза, попросил. – Псина, прошу, не дергай. Стой смирно. Иначе – все помрем. ... Понял?

Пес слушал внимательно. В конце моргнул. Мол, понял. Не подведу.

- Понял, понял он нас, товарищ старшина.

Старшина разложил рядом с собой нож, плоскогубцы, щипчики, ножницы, проволочки из эбонитовой коробочки. Присел возле неподвижно замершего пса. Затем медленно, лег-кими движениями принялся отстегивать пряжки на брезентовых ремешках, колдовать над содержимым брезентовых карманов. Через несколько долгих минут отложил в сторону сломанную трубочку, потом поднялся, держа в руке смертоносную собачью упряжь.

- Все! Порядок! Можешь отпускать собаку на свободу! – Выдохнул Свидлер. – Один шанс из тысячи псу выпал – бракованный взрыватель оказался.

Взрезал ножом слой дерна у ближайшего ствола и засунул под него матовую метал-лическую трубочку. – Вот и все.

Перекинул через плечо брезентовую лямку. – Пошли домой, Федя. ... Да, собачка го-лодная? ... Накормим немного перед расставанием. ... За такой подарок грех пищей не по-делиться.

Когда все втроем живые и невредимые вернулись к катеру, у остававшихся на борту вырвался невольный вздох облегчения. Федор с Ильей залезли на палубу, а пес остался ждать обещанного пропитания, сел, застыл статуэткой на песочке. Только короткий, обре-занный при рождении на четыре пальца хвост от нетерпения подрагивал. Виктор, как шкипер корабля от щедрот отвалил и хлеба пайкового и даже кусок сальца со шкуркой. Но Федор руку с салом отвел. – Сильно соленое и перченное. Нельзя ему – нюх потеряет.
Выскреб остатки тушенки из жестянки, перемешал с хлебом, разбавил водой в крышке от котелка. Пес ел аккуратно, не торопясь, с достоинством, хотя и видно было по всему, что очень голоден. Доев все до последней крошки и полакав воды из заливчика, собака уле-глась спать, завалив голову на вытянутые перед собой лапы.

- Переживает очень, за будущее не уверен, потому и голова на лапах. – Объяснил Мо-денов.





Глава 14.
Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Голицын. Шкипер Воронец.
Переправа.



- Ну, все. Перекур с дремотой закончен. – Объявил старшина, хотя курить то как раз хотелось безумно, да вот только курева уже давно не имелось. - Мы с товарищем млад-шим лейтенантом отправляемся в дозор, понаблюдаем за переправой. Покумекаем как рвать.

- Вы, Голицын, немного отдохнули дорогой. Сморило ... Надеюсь. Первый и послед-ний раз. ... Сменяете Моденова и ведете наблюдение за подходами со стороны леса. Во-ронец – заканчивает осмотр катера, подготовку к походу и прочие флотские дела. Затем, ведет скрытое наблюдение за рекой и присматривает за пленным. Моденов немедленно ложится отдыхать. Через два часа Воронец сменяет Голицына. Голицын следит за рекой, еще через два – снова заступает Моденов. Всем ясно? Выполняйте.

- Герр подполковник, увы, но лишних людей у меня нет. Придется вас связать. Прошу руки. Потом можете вволю отоспаться.

Связанный тонким шкертом подполковник безропотно завалился на кормовой рундук и собрался досыпать, а сжалившийся старшина, в качестве за проявленную находчивость, накинул на него одну из оставшихся флотских шинелей. Второй накрылся мгновенно ус-нувший Моденов. Князь с автоматом выдвинулся по протоптанной тропке в глубь берего-вых зарослей. Воронец открыл створки люка моторного отделения и принялся копаться в моторе. Старшина с Андреем прихватили трофейный, оставшийся со времени разгрома штабов, бинокль и, хоронясь за листвой, двинулись вдоль берега в сторону переправы.

Немецкая переправа жила той особенной специфической жизнью, коей придержива-ются из века в век все армейские переправы любой армии мира. Масса войск скаплива-лась, нервничала на одном берегу, стремилась быстрее оказаться на другом. Командиры подразделений и частей, давимые неумолимым графиком движения, требовали пропуска вне очереди, не внемля ни доводам здравого смысла о пропускной способности, ни трез-вым, четким техническим инструкциям, кажущимся, на первый взгляд, несведущему че-ловеку несуразными придирками. Комендантские команды надсаживали голоса, поднима-ли разноцветные сигнальные жезлы, регулировали движение войск, поддерживали стро-гую дисциплину.

Расстояние не позволяло слышать перепалку немцев, но все остальное в бинокль оказа-лось отлично видно. Вот пехотные подразделения торопливо убирались с дороги, подго-няемые окриками жандармов с повязками на руках, с жезлами заканчивающимися крас-ными с одной и зелеными с другой кружками. Последние пехотинцы под окрики фельд-фебелей очистили настил и выбрались, семеня, на противоположный берег, рысью броси-лись занимать места в строю походной колоны. Офицер, видимо комендант переправы, отдал в телефон команду и на окраине села немедленно показались первые упряжки кон-ной артиллерии. Впряженные по три откормленные тяжелые артиллерийские битюги с коротко подрезанными хвостами тянули смешные, короткоствольные пушки на высоких, обтянутых сплошной резиной шинах. Дисциплинированно, четко соблюдая дистанцию, упряжки спускались к переправе, сбавляли бег и неторопливо пересчитывали доски на-стила. Понтоны колыхались, пускали кольцами рябь из-под тугих, черных, лоснящихся днищ. Настилы ходили ходуном и казалось, что вот-вот сию минуту переправа разлезется по швам, но очередная упряжка успевала благополучно достичь противоположного берега и выскочить на твердую землю. Тут ездовые, сидящие на заводных лошадях, дружно взмахивали руками, теребили поводья, орали что-то понятное лишь артиллерийским ко-ням всего мира. Упряжка прибавляла ход и еще одна пушка с зарядным ящиком, подска-кивая на ухабистой российской дороге уносилась на полном галопе туда, где шел бой, где батарею ждали. Не успевала запряжка отойти на десяток метров от переправы как на про-тивоположный конец её уже вступала следующая.

За орудиями дивизиона прошел уже неспешно и не подстегивая разномастных и не та-ких крепких коней интендантский обоз. Явно нестроевые ездовые, переправясь, нетороп-ливо завернули к реке, позволили коням войти в воду и те долго пили, склоняя крупные головы к воде, хлеща себя по бокам коротко подрезанными хвостами. За исключением хвостов и мундиров все остальное напоминало старшине учения родной армии. Такие же усталые безразличные лица обозных, почти такие же лошади. Почти такие же фурманки. Вот только может порядка наблюдалось больше.

Пропуская встречный обоз, один из штабных легковых автомобилей подъехал к реке в районе меленького песчаного пляжа, осторожно, словно пробуя дно заехал передними ко-лесами в чистую воду. Из машины вышел шофер с ведром и тряпкой, принялся нетороп-ливо оттирать русскую пыль. На тыне возле крайней хаты в молчаливом изумлении сиде-ли как птички на жердочках сельские ребятишки. Смотрели на чужеземное нашествие. При виде блестящего автомобиля от деревни к реке потянулись несмело четыре мелкие детские фигурки. Наверняка самые храбрые. Оставшиеся болтали ногами, пялились на марширующих мимо немецких солдат. Отделившиеся от односельчан мальчишки несмело подошли к шоферу и видимо предложили помощь. Тот заулыбался, передал ведро, тряпку, отошел в сторонку, сел на травку, закурил. Скинув портки и рубашонки мелкота облепила машину, сверкала тощими голыми задами, терла, мыла, обливала водой и себя, и металли-ческое чудище. От переправы отделились несколько немцев, подошли, хохотали беззвуч-но. Потом достали фотоаппарат, принялись щелкать снимки. Водитель покопался в ба-гажнике, раздал детишкам что-то пряничное, сверкающее мишурой конфетных бумажек. Прибежал офицер в фуражке с высокой тульей, замахал руками на водителя, тот заорал и замахнулся на добровольных помощников, те мгновенно прыснули по сторонам. Офицеры уселись в машину, уехали на восток вслед за артиллерией и обозом.

Вновь потянулась серая запыленная пехота второго эшелона, маршировала, догоняя ушедшие далеко вперед передовые части. Железные клинья ушли далеко на восток, так далеко, что даже отзвука боев не слышно. Параллельно пехоте, прямо по целине объезжая окраину села и толпящиеся в очереди части, к переправе выскочила небольшая колонна танков, в сопровождении тяжелых полугусеничных транспортеров и несколько тяжелых, многоосных автомобилей. Все машины последних образцов, ухоженные, с эмблемами мертвой головы, со сдвоенными молниями перед полевыми номерами. Торопились, дого-няли своих, и явно намеревались воспользоваться наплавным мостом. Не тут то было. Наперерез крича и махая жезлами выскочило сразу несколько понтонеров. Колона остано-вилась. Из тупорылой и неуклюжей машины выбрался офицер в кожаном, не по погоде плаще, в фуражке с консервами очков закрепленными над козырьком, в кожаных перчат-ках. Видимо комендант переправы оказался ниже чином, подскочил чертом, руку выкинул в нацистском приветствии. Но порядок есть порядок, не уступил. Направил колону вброд, чуть ниже по течению, там где берег уходил в реку не песчаным пляжем, а покрытым травкой выгоном. Один за другим влезали танки в воду, мутили, перемалывали гусеница-ми дно, переправлялись сходу, без подготовки, погружаясь местами по самое основание башни. Транспортеры и автомобили сразу в воду не полезли, столпились на берегу. После переправы часть танков сразу ушла, а несколько осталось стоять и от их лебедок солдаты потянули через реку тросы. К ним по одному закрепляли транспортеры и автомобили, подтягивали, подстраховывали лебедками, просто перетягивали на противоположный бе-рег если движки глохли, залитые водой.

- Между прочим, пушки, в большинстве не немецкие, трофейные чехословацкие. Ав-томобили – частью тоже чешские, частью - французские, частью - немецкие. Примерно в равной пропорции. – Тихо заметил старшина. – Какой общий вывод сделаете, товарищ младший лейтенант?

- Подгребают все захваченное в Европе.

- Правильно, но не полно. ... Во-первых, не все пехотные части немцев одинаково моторизованы и насыщены автоматическим оружием. Та пехота, что шла мимо нас, воо-ружена практически только винтовками и карабинами Маузер 98 и 98К. С ними я еще по Первой мировой знаком. Следовательно, наши родные красные стрелки, вооруженные трехлинейками Мосина, вполне с немцами могут поспорить на равных.

- Второе. ... Передовые, штурмовые части, а с ними мы сталкивались в крепости и Бресте, отлично вооружены. Насыщены автоматами, огнеметами и пулеметами. Там и пушки на механической тяге, и танков гораздо больше. Тоже, отметим, кроме немецких Т-2, Т-3 и Т-4 мелькали и французские S-35, и чешские T-38(t), и, даже, устаревшие Т-35(t) наблюдались. К сегодняшнему дню, танки практически исчезли из виду, следовательно, сейчас мы или находимся не на направлении главного удара, а где-то на фланге, либо ... Либо фронт ушел далеко вперед и мы наблюдаем части второго эшелона.

- Третье. Разнобой техники, собранной со всей Европы, раньше или позже создаст трудности с ремонтом, с её восстановлением, даже с обычным техническим обслужива-нием. Разные калибры, различные типы снарядов, типы смазочных масел для двигателей, нестандартные запчасти. ... В транспортных колонах пришлось наблюдать даже знакомые по Испании французские грузовики "Рено"! Но они явно не для наших дорог. Подвеска слабая. ... Не сомневаюсь, что немецкие генералы не дураки и понимают все это получше чем русский старшина. Какой вывод напрашивается? Войну Гитлер замыслил краткосроч-ную – "Блицкриг", в переводе – "Удар молнии". Нечто подобное победоносным польской, югославской или французской компаниям. ... Вот тут ему и конец! Россия - не Бельгия с Голландией, не Греция, не Польша и даже не Франция. ... Просторы иные, дороги, а самое главное люди. Следовательно – время работает на нас, Андрюша.

- Четвертое. Солдаты, даже частей второй линии, внешне хорошо обмундированы, дис-циплинированы, обучены, экипированы. ... Видел какие битюги, упряжь, фурманки? ... Упорные солдаты, сильные, выносливые кони. ... Идут завершать разгром окруженных частей РККА, высвобождать танки и механизированную пехоту для нового этапа наступ-ления. ... Чувствую, что, следовательно, и для советского народа война выльется тяже-лым, кровавым и долгим трудом, а не походом, не мощным ударом, и вовсе не "малой кровью".

- Пятое. Отметь, средние танки немецкого производства Т-3 и Т-4 форсируют водное препятствие без подготовки, сходу. Значит в их конструкцию заложена такая возмож-ность. ... Нам этот факт известен не был. А жаль. ... Вот почему у немцев мало плавающих амфибийных танков. ... Знали мерзавцы, что многие русские реки мелковаты, имеют бро-ды, их можно легко форсировать. ... А такие широкие как Днепр, Десна ... ну тут мосты нужны. Значит, будут рваться к переправам и мостам в первую очередь. Высылать далеко вперед диверсионные группы ...

- Товарищ старшина, гляньте! ... Никак наши идут! ... Наши! ... – перебил Илью Фила-тов.

С противоположной стороны к реке действительно неторопливо приближалась в об-лаке взбитой сапогами пыли колонна людей в красноармейском обмундировании, идущих вполне организованно по шесть человек в ряд. Эта организованность оказалось такой уди-вительной, такой неожиданной, что Андрей собрался радостно вскочить, приветствовать победоносно идущую походом Красную Армию. ... Свидлер не дозволил, словно стальной клешней сжал, прижал к земле рукой. Другой ладонью рот Андрея прикрыл, радостный крик погасил в глотке.

– Лежать, идиот! ... Думать нужно, прежде чем выскакивать. ... Это же пленные. ... Ес-ли бы воинская часть шла, то теперь уже с переправившимися немцами огневой бой велся. ... Это немцы наших пленных ведут, понял? ... Эх, ты, Филатов, Филатов, а еще командир, младший лейтенант! ... Внимательнее, Андрей, нужно вести разведчику в тылу врага. ... Наше дело – наблюдать, делать выводы, донести собранные данные до командования Красной Армии. ... Не прыгать по любому поводу словно зайцу за морковью.

- Сколько же их, товарищ старшина! Боже мой, сколько же их!

- Пожалуй, несколько тысяч. ... – Помолчав немного, внешне спокойно прикинул стар-шина.

Серая масса людей грязной гусеницей выдавливалась из-за близкого пыльного гори-зонта и теперь уныло вразнобой топоча спускалась к реке. В бинокль были отлично видны уставшие, одуревшие от ходьбы, от позорного состояния, тусклые пыльные лица. В коло-не практически не встречались фуражки командного состава. Нестройно колыхались пи-лотки, лишенные звездочек, иногда с отвисшими, натянутыми на уши отворотами, иногда надетые поперек наголо стриженых голов. Несколько человек несли на плечах шинельные скатки, совсем немногие – котелки, фляги или вещмешки, но большинство просто шло в гимнастерках без ремней с пустыми руками. Двигались послушно неведомо куда и зачем под мизерной, чисто символической охраной из нескольких тоже явно уставших немцев с винтовками, беспечно закинутыми за спину. Конвой оказался настолько мал, что понача-лу ни Илья, ни Андрей его даже не заметили.

- Товарищ старшина, а, товарищ Свидлер, давайте отобьем наших. Сейчас катер под-гоним, дадим из пулемета, из автоматов! Они кинутся, передавят как курят охрану, понто-неров, завладеют оружием. Разобьем их на взводы, роты, батальоны! Поведем в наступле-ние по тылам врага! ... – Горячо зафантазировал в ухо Ильи Филатов.

- Ох, парень, молод ты, горяч... Думай, ну думай, прошу тебя. ... В разведке мы. В тылу врага. ... Выполняем ответственное задание командования. ... Ради нашего прорыва люди последнее, самое дорогое отдали – жизни. ... Ну, не можем мы, не имеем права попусту погибнуть!

- Почему - попусту? Сейчас всех организуем, оружие трофейное раздадим...

- Присмотрись лучше. Кому ты будешь его раздавать? ... Оружие, да не трофейное, а личное у них совсем недавно имелось, в руках они его держали, но они его бросили. В плен сдались. ... А сейчас, думаешь, возьмут? В атаку с криком "Ура!" побегут за тобой или мной? ... За командирами, которых знали, наверняка уважали, пусть даже побаива-лись, они не побежали, команд их не выполнили, а за двумя чудиками как черти из шка-тулки выскочившими спохватятся и побегут? ... В самом идеальном случае, на скольких из этих тысяч хватит захваченного оружия? ... И какую задачу эта разношерстная толпа сможет выполнить? Мы только поставим на грань срыва собственную задачу, а помочь им ни ты, ни я не сможем. ... Совсем странный идеалист ты, товарищ младший лейтенант за-паса.

- Но ведь в крепости такие же как они рядовые красноармейцы дрались! Стояли на-смерть! ... Ведь точно такие же бойцы в бой шли с куском камня в руке, со штыком, с об-ломком сабли ...

- Правильно. ... И это правда. ... Только эти... Эти – сейчас в бой не пойдут. ... Сломле-ны. Перегорели. ... Сложно это словами объяснить. ... Придет время – поймешь сам.
... Вот наш шкипер. Он как, по твоему, – нормальный парень?

- Нормальный.

- Не хуже тебя, или меня, или Федора?

- Не хуже.

- Геройски себя повел, когда у меня под водой сердце прихватило? ... Геройски! ... Ка-тер смело на прорыв повел? Смело! ... Все верно. ... Но вот в первое время трусил. ... Ме-тался по острову, применить оружие не мог. ... Он мне рассказал. ... Ты – никому. ... Сло-во?

- Честное слово, товарищ старшина.

- Так, вот, не смог в спину немцам стрелять, когда они раненного волокли. Не смог, даже после того, что видел как один из них девушку санитарку расстрелял. Пристрелил женщину после того, как она его же покалеченного товарища перевязала. Не смог Воро-нец стрелять когда видел, как его любимую девушку с подругой, тех с кем на танцах по-знакомился, в плен немецкий гнали. Не смог – когда немчура коммунистов, комиссаров и евреев перед строем пленных расстреливала. ... А теперь – сможет. Ты смог воевать, по-тому, что рядом оказались пограничники, которые не растерялись, которые знали, что и как положено в подобной ситуации делать ...

- Стойте! ... Вы сказали на танцах познакомился?

- Так он мне сказал. Да приметил я его в тот вечер, сам грешным делом решил напосле-док музыку послушать. ... Он даже имена назвал – Валя и Аня.

- Аня! ... Теперь я его вспомнил. ... Точно, на танцах видел. ... Он еще собирался Аню пригласить, а я не позволил. ... И к нему подруга Ани подошла. ... Наверно Валя и есть. ...

- Так, ты ее знаешь?

- Жена. – Коротко, горько, сказал Андрей. – Столько не видел. ... Вот только на танцах и встретил. ....

- Ладно. Утешать не стану. Но самое главное – жива. ... Главное – жива. ... Запомни и тверди как молитву! ... Теперь одно нам всем остается – немцев побить и освободить на-ших жен, наших друзей, всех пленных.

- Но, посмотрите, сколько же их! ... Тысячи. ... Что же, это делается, целые дивизии, армии в плен попали? ...

- Война. ... Немец неожиданно, подло, первым ударил. ... Где артиллерия? - На окруж-ных полигонах. Где снаряды? – На складах. Где авиация наша? Ты ее много видел? ... На приграничных аэродромах рядами стояла. Наверняка сгорела... Что удивляться? Умеет немец воевать. ... Вот поляков пол миллиона в плен захватил. Французов с бельгийцами и прочими – наверняка пару миллионов, полностью армии в плен погнал. ... Югославов, греков – туда же. ... Да и русских в Первую мировую ... В самом начале почти всю армию генерала Самсонова германцы пленили. О том тебе лучше князь расскажет. Он там был тогда. Не только русских, все европейские армии таким же образом немцы в плен гнали. ... Успокойся. ... Научимся воевать и мы. ... Придет время и побьем немчуру. Погоним их га-дов миллионами в плен. ... Не сомневаюсь в этом и тебе не советую. ... Настройся на побе-ду. ... Но, война – есть война.

Илья уговаривал, убеждал Андрея доводами "пригодными для общего пользования". Знал много больше, но знание оказывалось настолько тяжелое и горькое, что делить эту ношу ни с кем, а тем более с молодым, чистым, наивным парнем, Илья не мог. Тянул сам, хоть и болело, сосало от такой гадости сердце. Сердце отвечало болью за все и, казалось иногда Илье, что именно оно и является вместилищем бессмертной человеческой души.

Между тем колонна военнопленных топтала реку в том месте где ранее переправля-лись немецкие танки, только шла она от фронта, в противоположном направлении. Не-мецкие понтонеры и комендантская команда столпились у белых березовых перилец, го-готали, делали непристойные движения, целились из винтовок. Пленные шли не повора-чивая голов, осознавая позорность и бесправную подчиненность нового собственного по-ложения. По настилу идти им не дозволили. Погнали вброд. Словно скот. Самые низко-рослые оказывались в воде по шею, иногда оступались в скрытые водой ямы и тогда скрывались под водой с головой. Выскакивали, отплевывались, дико вращали глазами, пытались ловить уплывающие пилотки, скатки, мешки и прочий жалкий скарб. Конвой-ные повеселели, втянулись в общий немецкий гогот, толкали выскакивающих из строя прикладами, не разрешали выуживать уплывающее добро, подгоняли, даже пить не дава-ли, тем более, набирать воду в котелки и фляги.

Всему приходит конец. ... Слава Богу, закончилось и печальное шествие. В самом кон-це колоны тащились ослабевшие и раненные. Некоторые хромали сами, других волокли, подхватив под руки товарищи, иногда и сами в серых заплатах бинтов. Для раненных пе-реправа оказалась Голгофой. Основная часть пленных уже вскарабкалась на противопо-ложный берег, когда страдальцы только подошли к урезу воды. Едва первые вошли в мут-ную, всклокоченную стальной броней и живой плотью воду, как конвоиры, видимо, полу-чив указание от стоящих на мосту офицеров, принялись отделять тех, кто мог идти само-стоятельно, от совсем уж немощных. Первых толчками и воплями поскорее выгнали на противоположный берег и погнали вдогон колоны. Слабосильные раненные, отчаянно бо-рясь за жизнь, пытались тянуться вслед. Одни – умоляюще протягивали руки к уходящим, другие – просили о помощи конвоиров, третьи – безучастно сели на берегу.

Вновь от моста замахали руками и конвоиры шустро отскочили подальше от кучки ис-калеченных людей в защитных гимнастерках. От переправы защелкали выстрелы, и жи-вые мишени один за другим начали падать, кто в воду, кто на искромсанную гусеницами землю. Одни – дергались, взмахивая напоследок руками. Другие, пораженные в сердце - валились нелепым кулем. Отставшие конвойные немцы заметались по берегу, замотали руками, заорали, дико разевая рты в безмолвном крике. Выстрелы прекратились. Илья по-думал, что кто-то из офицеров прекратил кровавое развлечение, этакий тир по живым мишеням, но – ошибся. Видимо просто пули любителей охоты пролетели в опасной бли-зости от немецких голов. Конвоиры побыстрее пробежали настил, взобрались на берег пе-реговорили с охраной, перекурили, и пошли вслед за и не думающими разбегаться воен-нопленными. Стрельба продолжилась. Били на выбор, видимо составляли пари. Нето-ропливое течение уносило трупы застреленных людей. Стукнул последний выстрел и из-биение кончилось.

- Вот так. – Впервые за все время выдавил из себя старшина. – Вот и тебе Витек Воро-нец ...

- Как же так? ... Как они могли? ... Ведь есть же правила войны, есть Женевская кон-венция!

- Это фашисты, сынок. ... Просто – фашисты. ... Ты о них в газетах читал, а я с ними в Испании воевал, Финляндии. ... И другого, честно сказать, не ожидал.

- Что же делать?

- Воевать! Воевать и победить, товарищ младший лейтенант. И – отомстить! Обяза-тельно – отомстить, кроваво и жестоко. ... Полной мерой. Зуб за зуб! Око за око! ...

"Отвлечь его надо, не дать зациклиться на увиденном" – подумал Илья.

- Все, Андрей! ... Эмоции по боку. ... Теперь думаем как переправу рвать. ... Вы, това-рищ лейтенант, старше по званию. Вам - первое слово.

- Хитры, вы, товарищ старшина. ... Всегда первым младшего спрашивают.

- Ну, не будем формалистами. Итак?

- Взрывчатка теперь есть. Заложим и рванем с двух сторон.

- И мост тихонько закачается поперек реки. Затем, из села прибежит охрана. Да и на мосту человека два часовых как минимум останется. Катер полный ход дать не сможет – врежется в остатки переправы. ... Нет, не годиться.

- Давайте, предлагайте Вы.

- Предлагаю, следующее. Сначала дожидаемся смены часовых. Тихо снимаем новую смену. Затем, закладываем взрывчатку небольшими зарядами в углах центрального квад-рата настила и рвем в четырех местах креплений, так, чтобы не повредить сами понтоны. Именно в центре, там где больше всего глубина и сильнее течение. Катер на среднем ходу носом вытолкнет вырванный кусок и проскочит через дыру в мосту. Потом даем полный ход и вперед. ... За темное время необходимо проскочить Кобрин и войти в канал. ... Днем шансов нет. ... Сделаем – прорвемся.

- Разрешите одного часового снять мне?

- Нет, работаем мы с Моденовым. ... Рисковать нельзя. ... Ты, Андрей, хоть раз в жизни живого человека ножом убивал?

- Убивал. ... Случайно, в драке. ... Если честно, то он на собственный нож налетел.

- Снять часового – наука. И не простая. ... Я научу, но позже. ... Выберу время и научу. ... Мне вас, парни, многому теперь учить надобно. ... – Сказал старшина. А про себя доба-вил – Такому дерьму научу, что никогда не возжелал бы я хороших людей учить.



Глава 15.
Старшина Свидлер. Сержант Моденов. Князь Голицын. Шкипер Воронец.
Возвращение.


Примерно к пяти часам вечера жизнь переправы окончательно замерла. Видимо, нем-цы действительно не любили воевать на ночь глядя. Иссякли потоки людей и транспорт-ных средств, пересекавшие при свете дня реку в обоих направлениях. Как и предполагал старшина, на переправе остались только двое караульных солдат. Остальные, переговари-ваясь и покуривая на ходу, нестройной толпой потянулись в деревню. Двое оставшихся взяли карабины на ремень и неторопливо вышагивали по настилу, то сходясь на середине моста, то вновь расходясь в противоположные стороны. Иногда ходить надоедало и часо-вые сходились вместе, стояли облокотясь на перила, плевали в воду, курили. Через два часа их сменили другие солдаты, которые, по давно заведенному тыловыми часовыми лю-бой армии мира образцу, повели себя точно также.

Выяснив график смены часовых и весьма беспечный метод несения службы, старшина с Филатовым поторопились вернуться к катеру. Их уже ждали и волновались. Стрельба в районе переправы добавила нервозности. Но так как ни взрывов гранат, ни автоматных очередей Ильи и Андрея оставшиеся на катере не слышали, то решили, что разведчики не обнаружены и стрельба, скорее всего, возникла по иному поводу. Так или иначе, но без отсутствовавших даже не приступили к скудному то ли позднему обеду, то ли раннему ужину. Поели, затем обсудили увиденное, расстрел пленных. ... Помолчали. ... Немец за-мер, забился в самый угол кокпита.

- Не волнуйтесь, подполковник. ... Мы – советские, русские люди. Не звери и не фаши-сты. ... Ничего вам не угрожает, пока ведёте себя нормально. – Обронил Илья, заметив со-стояние пленного, как и то, что все мерзкие «художества» немецкой армии воспринимал подполковник явно болезненно, с видимым отвращением. Подумал и приказал Воронцу. – Руки пленному развяжи. Пусть умоется, поест нормально.

На еду времени ушло мало. Торопились, да и есть особо нечего. Немца, по положению его, да по делам соплеменников, Воронец решил в дневальные определить – котелки мыть, приборку делать. Князь осуждающе головой покачал, на Свидлера глянул. Старши-на молча кивнул, согласился, и эту инициативу Воронца поломал. - Не дело человека не-молодого, да и в чинах к черной работе принуждать. Не баре, каждый за себя вымоет.

Но подполковник повел себя на удивление странно, пожал плечами с витыми серебря-ными погонами. Сказал спокойно. – Плен есть плен. Придется привыкать к черной рабо-те. Раньше – позже, какая разница. Привередничать не придется. - Китель снял, белые рукава сорочки закатал и молча, очень тщательно и добросовестно вымыл в проточной воде котелки, даже песочком надраил. Пока немец в сторонке по хозяйству возился, обсу-дили план действий. Убирать часовых Илья снова по привычке напарником Федора взял. В таком деле доверие важнее всего. Старшина по правому берегу пойдет, а пограничнику речку переплыть придется. Дело молодое, нетрудное. Остальные должны ждать в полной готовности и при звуке взрыва, в считанные минуты оказаться у переправы, обязательно раньше немцев. Старшину с сержантом подхватят на ходу, выбитую секцию вытолкнут и в прореху уйдут. А дальше задача Виктора дать по возможности полный ход, какой только окажется возможен по темному времени.

Все сложилось как задумали. ... Илья с Федором тихо зарезали двух часовых. За дивер-сионную нелегкую службу старшине не раз и не два приходилось убивать врагов, но ни-когда еще не вгонял он клинок в человеческое тело с таким острым чувством мести и удовлетворения. Словно не человека резал, а зверя дикого, страшного. Видимо и у Федора злость через край плеснула, но сработал чисто. Уложили двоих из "стрелков-охотников" вот и на душе немного полегчало. Сердце старшину отпустило окончательно, успокои-лось. Свидлер быстро и аккуратно заложил все четыре заряда, запалы вставил, провод подсоединил, свистнул негромко Федору, чтобы тот от греха подальше отбежал. Сам вы-скочил на берег, вдохнул, выдохнул и на самом конце выдоха рванул.

Пока Свидлер с Моденовым снимали часовых и ставили заряды на мосту, Филатов убирал маскировку, князь присматривал за пленным, а Воронец запускал движок. Приблудный пес, отсыпавшийся на травке в течение дня, вскочил и встревожено бегал по берегу, беззвучно разевая пасть, печально распустив по бокам головы ушки и болтая ко-ротким хвостиком. Катер уже начал отходить, когда собака решилась и, одним мощным прыжком перелетев полоску воды, вспрыгнула на палубу. Сначала не удержалась и начала скользить к борту, отчаянно пытаясь удержаться коротко подрезанными черными когот-ками. Воронец видел, но не мог оставить рулевое колесо. Голицын ничего не заметил, проверяя как заправлена лента в затвор пулемета. Андрей оказался слишком далеко. Пленный подполковник, неловко перебирая вновь связанными руками, в последний мо-мент ткнул пальцами в жесткую шерсть и втащил нового члена экипажа в кокпит.

- Спасибо, подполковник. – Голицын внимательно посмотрел на немца, потом на Во-ронца, на Андрея. Вынул нож и разрезал веревку, связывающую руки пленного. – Но, до-говор – сидите тихо. Согласны?

- Обещаю. ... Слово офицера. – О том, что мол немецкого офицера, уже не упомянул.

- Вот и отлично. ... Придерживайте собачку, а то песик может от стрельбы перепугаться и за борт кинуться с перепуга. Хорошо? – Предложил Воронец.

- Слушаюсь, шкипер.

- Время! Все готовы?

Катер тихо пофыркивая на малых оборотах двинулся к переправе. Впереди по курсу раздались одновременно четыре коротких взрыва, выхватившие из ночи черный прорыв посредине линии понтонов, выделяющейся над водой белыми березовыми перильцами. Катер скользнул вперед, уперся в упруго поддавшийся, медленно тонущий плотик, вы-толкнул его транцем в сторону, освобождая дорогу. С обеих сторон, чуть не придавив пленного вместе с прижавшейся к нему собакой, в катер свалились мокрые, но довольные Моденов и старшина. Воронец вывел дроссель на средние обороты, а Голицын открыл огонь из ДШК в сторону бегущих от деревни солдат охраны. К нему немедленно присое-динились автоматы остальных. Воронец еще прибавил газу и через несколько минут по-рушенная переправа осталась далеко позади.

Ближе к полуночи катер легкой тенью проскользнул под опорами Кобринских мостов и вышел в канал. Судьба оказалась милостива к беглецам. Все три моста не охранялись. Шлюзовые камеры стояли настежь открытыми с минимальным уровнем воды. Накануне в городе произошла смена гарнизона. Подразделение немцев из передовой механизирован-ной дивизии, стоявшее в Кобрине с момента захвата города и помнившее еще лихой налет кораблей Пинской флотилии, ушло догонять далеко на восток ушедшую дивизию. На смену ушлым фронтовикам пришла немногочисленная комендантская команда из тылови-ков и солдат старших возрастов, обязанная нести службу уже на постоянной основе. При-бывшие из Фатерлянда немцы поначалу посчитали обмелевшую из-за взрыва шлюзов ре-чушку объектом недостойным внимания. Кроме того, Кобрин, в их представлении, являл-ся завоеванным, тыловым городом. Немцы просчитались, но так и остались в наивном неведении. О прорыве полуглиссера под носом у спящего гарнизона доблестные солдаты Гитлера никогда не узнали.

За ночь, экономным ходом, полуглиссер проскочил Днепровско-Бугский канал. Ма-ленький кораблик и его экипаж, сами того не ведая, пересекли ось главного удара немец-кой группировки и двигались теперь по болотистой, протянувшейся почти на триста ки-лометров ничейной земле, отделившей группу армий "Центр" под командованием Федора фон Бока от группы армий "Юг" фон Рундштедта. Единственной военной силой в этом крае рек, болот и каналов оставалась Пинская военная речная флотилия контр-адмирала Рогачева. Она одна могла хотя бы попытаться помочь защитникам Брестской крепости. Именно ее разведчики Абвера принимали за мощную общевойсковую группировку из-за насыщенного радиообмена кораблей между собой и с командованием Наркомата ВМФ.

Вермахт в Пинск не пошел, предоставив Люфтваффе выполнить работу по уничтоже-нию авиации и складов. После бомбардировок первых дней войны провинциальный горо-док все еще горел. То, что не подожгли немецкие бомбы довершала работа своих.

Маленький боевой корабль, героически прорвавшийся из осажденной крепости, в гордом одиночестве пробирался по утренней реке. Военно-морской флаг трепетал в клу-бах черного дыма от догорающих домов, от гари добросовестно уничтоженного впопыхах имущества военной базы. Печально тлели на аэродроме так никогда и не вылетевшие на разведку "Р-5" и "Р-10" 46-й отдельная разведывательной авиационной эскадрильи Пин-ской флотилии. Опустел рейд между фанерным и судоремонтным заводами, хлопали на-стежь распахнутыми дверями казармы полуэкипажа и роты морской пехоты. Не видно на улицах людей. Безмолвны причалы у набережной, где еще недавно на параде 1-го мая стояли выкрашенные шаровой боевой краской корабли Пинской флотилии. Ни одного боевого корабля не обнаружили и в канале на правом берегу Пины. ...

- Ушли наши. – Прошептал Воронец и стянул с головы мичманку. – Что делать будем, старшина?

- Наши ушли, а немцы? ... Не видно немцев. ... Значит – не пришли. ... Что же за чер-товщина? Чья теперь в городе власть?

Власть обозначилась в виде невзрачного старичка с берданкой и облезлой беспородной дворняжкой на веревочном поводке, охраняющих никем не тронутое хозяйство рыболо-вецкого колхоза. Разглядев катер под советским флагом, старик облегченно вздохнул, пе-рекрестился, словно пришел конец долгого вынужденного ожидания. Полуглиссер, сбро-сив скорость, по дуге плавно привалил к старым, драным автомобильным покрышкам, прибитым в виде кранцев к осклизшим от водорослей сваям. Воронец закинул на щеля-стый настил петлю причального линя. Старичок шустро поймал канат, вытянул, накинул на тумбу. Шкипер подработал двигателем, подтянул корму и выключил мотор. Первым на пирс выскочил пес. За время пути ему уже и имя придумали – "Минер", по основной бое-вой профессии. "Минер" справил столь долго откладываемые дела и принялся ухаживать за собачонкой. Песик радовался твердой земле, носиться словно угорелый, кустики оро-шал. Следом, разминая затекшие ноги вылез старшина, наказав Виктору за пулеметом по-дежурить. Остальные, включая пленного подполковника, спали, скрючившись на рунду-ках, приткнувшись друг к другу спинами, кое-как укрывшись от речной прохлады черны-ми морскими шинелями.

- Здравствуйте, дедушка. – Поздоровался Илья со сторожем. – Охраняем народное добро?

- Сторожим, сторожим, служивый.

- Что за власть в городе, не в курсе?

- В курсе, как же иначе. Только нету сейчас в городе никакой власти. ... Старые власти и милиция убегли вслед за войском и флотилией. От новой - пока Бог миловал. Вот только надолго ли? Кто знает. – Ответил словоохотливый сторож. ... - А вы, если не секрет, кто такие будете? ... Прищурился хитро, присмотрелся и брякнул. - Уж не старый ли мой ин-структор по харьковским курсам, старшина Свидлер, Илья наконец-то собственной пер-соной в гости пожаловал? Все тот же обликом и в том же незнатном звании.

Илья опешил от неожиданности. Пригляделся. Не так уж и стар оказался сторож, как представлялся с первого раза. Небритая щетина, неуклюжая невзрачная, типично старче-ская одежда, топорщащийся колом, приподнятый капюшон брезентового плаща, перевя-занная проволокой старая берданка, стариковские повадки. Привычный облик сторожа захолустной конторы провинциального городка. А вот глаза – знакомые, не по возрасту живые. Тут и вспомнил Свидлер одного из учеников партизанской школы, которого гото-вил в давно прошедшие времена к работе во вражеском тылу. Выходит, работа диверси-онной школы не пошла прахом. Там где удавалось собрать людей, там где находились ру-ководители мало-мальски знающие что и как делать в случае вражеского вторжения, там проходило осмысленное, сознательное формирование партизанских отрядов. В лесах за-кладывались базы, завозилось оружие, создавались нелегальные сети информаторов и агентов. Один из первых партизанских отрядов Белоруссии как раз и был создан в самые первые дни войны в Пинске. Возглавил отряд член обкома ВКП (б) Василий Корж. Впро-чем, об этом старшина не знал, мог только догадываться.

- Много с тех пор воды утекло, старина.

- Много. ... А ты, смотрю все в старшинах ходишь? ... Что так?

- До генерала не выслужился, а все остальное - уже не интересно. ... Да и у вас, граж-данин хороший, видимо карьера, того, не сложилась?

- Почему это, не сложилась? Обличен доверием народным. ... Вот, доверили, объект народного хозяйства. ... Может последний в городе уцелевший. ... Большая честь. ... – По-манил старшину пальцем, мол, дело есть. Илья подошел поближе. Старик кисет достал, склонился над обрывком газеты, пальцами корявыми "козью ножку" стал сворачивать.

– Привет от Вольфа. – Прошептал на ухо. – Ждал он тебя.

Старшина вида не подал, да не особо и удивился. Но, обрадовался. Не мог Старик его позабыть. ... Спичкой чиркнул, прикурить дал, сам ловко самокрутку свертел. Затянулся. – Хорош самосад.

- Что Старик велел передать? – Также шепотом спросил.

- Догонять флотилию приказал. Особо наказал - груз беречь. ... Он так и думал, что ес-ли из Бреста выскочишь живым - через Пинск пойдешь. ... Если конечно уцелеешь. ... По-везло тебе, старшина, "Старик" сейчас идет вместе со штабом флотилии. ... Привычным делом занят - в наших местах отряды организовывает, базы закладывает. ... Флотилия на Припять, за город ушла. Но – не далеко пока. Моряков спад воды напугал. ... Но уже и спадать более нечему, уровень установился нормальный, а город все еще ничейный. Нем-цы пока нос в наши болота не сунули. Воды, воды как видишь, вполне для мониторов и катеров достаточно. Осадка у них маленькая.

Затянулся самосадом и уже громче, нормальным голосом, добавил. – Не побрезгуете откушать, чем Бог послал? – И снова, шепотом. - Торопись. Догоняй. Время не ждет.

- Спасибо, старина, но некогда нам. Уходим дальше. ... Шкипер, заводи движок! Ми-нер, Минер, ко мне!

Попрощался со сторожем старшина. В катер спрыгнул. Пес все не мог от сучки отстать, то к ней, то к катеру бегал. А Виктор уже швартов принял, отходить собрался. Наконец пес сделал выбор, прыгнул. Свидлер его подхватил, встряхнул за шкирку для порядка за то, что не сразу приказ выполнил, самоволку задумал. Наказал за недисциплинирован-ность. Пригрозил. – В следующий раз ждать не будем.

На последних каплях бензина, когда мотор уже чихал и сбавлял обороты, досасывая горючее со дна баков, когда засоренные фильтры отказывались проталкивать бензин в карбюратор, полуглиссер наконец-то наткнулся на стоящий в передовом дозоре бронека-тер. Замаскированный ветвями и целыми снопами травы маленький кораблик приткнулся к берегу словно вытянувшийся в реку мысок.

- Свои! Братцы! Наши! – Облегченно выдохнул Воронец, убрал газ и борт о борт при-швартовался к БК. – По лицу его текли слезы, он размазывал их рукавом грязной, изже-ванной, потерявшей весь форс форменки.

Молодой, почти мальчик, младший лейтенант в синей рабочей тужурке и фуражке с золотым "крабом" принял их весьма негостеприимно. – Свои, не свои! А ну давай, отвали-вай, не демаскируй корабль, старшина. Из рубки высунулся рулевой, пугливо поглядывал в небо, прикрываясь стальной дверкой рубки. Дежурный расчет провернул переднюю тан-ковую башню от БТ-26, ткнул стволом 37-мм пушки в сторону откуда пожаловали неиз-вестные гости. Илья схватился за нависающий борт бронекатера, подтянулся, вскочил на борт.

- Старшина Свидлер. Отдел специальных операций Разведупра Генштаба РККА. – Представился Илья. – Не волнуйтесь, нет за нами никого, товарищ младший лейтенант. И в Пинске немцев нет. А для немецкой авиации - пока рано. Спят немецкие летчики по ут-рам. Потом кофе пьют. Не переживайте. Никого мы за собой на хвосте не притащили.

- Я, товарищ старшина, не волнуюсь. Я - боевую задачу выполняю. А вы?

- А мне необходимо срочно связаться со штабом флотилии. Там нас ждут. Связь есть?

- Я Вас, товарищ старшина, не знаю. Вот Воронца, того – знаю. Известно, что ушел в Брест с двумя флагманскими специалистами и экипажем. Вижу - вернулся один. Точнее с посторонними людьми на борту катера, вверенного старшине первой статьи.

Лейтенант только-только окончил Гомельский речной техникум по классу судовожде-ния, прошел краткосрочные командирские курсы и чувствовал себя в роли военного моря-ка не совсем уверено. Собственную неопытность старался компенсировать грозным тоном и пытался выглядеть неприступным боевым командиром. Этаким бывалым морским вол-ком.

- Погибли же они все в городе, товарищ младший лейтенант! – Начал оправдываться вытянувшийся в струнку в кокпите катера Воронец. – Мы из самого Бреста с боями про-рывались!

- Погоди, Виктор. – Прервал старшина. - Этот вопрос мы решим позже и на другом уровне. Я, вас, товарищ младший лейтенант спрашиваю, связь у вас есть?

- Вахта, наверх! – Взвизгнул ломающимся баском младший лейтенант и цапнул рукой за кобуру. – А ну – документы! Живо!

На верхнюю палубу маленького кораблика выскочили двое моряков с карабинами. Взяли проснувшуюся команду полуглиссера на прицел. Да те и не дергались. Радовались, что до своих дошли. Обнимались. Только немец грустной, нахохлившейся птицей сидел.

- Вы, правы по существу, лейтенант. – Вздохнув, грустно согласился Свидлер. – Люди мы Вам неизвестные. Служба есть служба. Но по форме – грубо. Очень грубо. Где же из-вестное морское гостеприимство? – Отстегнул пуговичку нагрудного кармана гимнастер-ки. Передал потрепавшееся уже удостоверение и командировочное предписание в руки лейтенанта. Тот прочитал, шевеля от усердия губами.

- Да, теперь вижу. – И добавил. – Кстати, о вас лично меня предупреждали. Начальник разведывательного отделения инструктировал, что можете на нас выйти. Предписано ока-зать полное содействие. ... Связь имеется.

- Вот видите, как все отлично складывается. А, вы шумите, караул вызвали, пса нашего перепугали. Ладно, зашифруйте и радируйте в штаб: "В разведотдел. Для "Старика". При-был. Имею пленного. Груз. Багаж при мне. Старшина Свидлер".

Лейтенант записал на странице блокнота, передал в рубку радисту.

Вахтенные краснофлотцы вновь исчезли внутри броневого корпуса и палуба обезлю-дела, только башня неподвижно упиралась тонким стволом пушки в речную гладь. Стар-шина с младшим лейтенантом стояли на пятачке палубы небольшого боевого корабля, по сравнению с полуглиссером, кажущимся им огромным и мощным. Свидлер с интересом огляделся. Передняя башня от танка Т-26, сзади стальная, открытая сверху башенка со сдвоенными пулеметами. Бронированная рубка. Маленькая, чисто вымытая палуба. Все как у настоящего боевого корабля, только во много раз уменьшенное. Этакий речной танк.

– Какая осадка у корабля, лейтенант? – Спросил Илья.

- Почти, такая как у вашего глиссера, старшина. Немного больше – шестьдесят санти-метров! Всюду проползем!

- Хорош! – Похвалил Свидлер.

- Спасибо. ... Вы уж извините, старшина, за отсутствие традиционного морского госте-приимства... Но, посудите сами – вид у вас у всех еще тот. Обросшие словно пираты, об-носившиеся, еле-еле знаки различия видны. Вооружены кто чем. Вон даже немецкий ав-томат у одного. ... Немец с вами. Пленный – не пленный, не понятно. Руки свободны. ... Собака, ... мешки какие-то. ... Катер весь ободран, исцарапан. ... Впрочем, извините. ... Сейчас распоряжусь насчет завтрака.

Завтракать не пришлось. Со звоном откинулась броневая дверь рубки и радист протя-нул командиру бронекатера бланк радиограммы. – Срочная, товарищ младший лейтенант!

- Извините еще раз, старшина. Гостеприимство откладывается. Вас срочно требуют в штаб. Не велят задерживаться ни минуты. Командование флотилии ждет на мониторе "Витебск". Счастливого плавания.

- Товарищ младший лейтенант! Поделитесь топливом! На последних слезах дошли. – Попросил Воронец.

Лейтенант отдал приказ, моторист протянул шланг и щедро залил пустой бак полу-глиссера. После этого двигатель запустился с пол-оборота и погнал катер дальше по реке. Через пару километров по обеим сторонам реки потянулись пришвартованные к берегам тщательно замаскированные корабли Пинской флотилии.

В тесной, маленькой кают-компании бывшего польского монитора "Варшава", затоп-ленного в 1939 году, а чуть позже поднятого и восстановленного на киевском судоре-монтном заводе, встретились, наконец, без посторонних "Старик" со старшиной. Никто не мешал разговору, ни чужих ушей, ни чужих глаз. Потому не чинясь обнялись. Постояли молча минуту.

- Садись, тезка. Отощал, обносился. ... Вон уже и борода седая лезет. ... Ладно. ... За-куривай. ... Закурил? ... Теперь, рассказывай. ... Потом успеешь себя в порядок привести.

Прежде всего, старшина развязал мешок, выложил перед командиром "Энигму", огла-дил гладкий деревянный полированный корпус ладонью, подтолкнул к полковнику. – Она?

- Она самая. ... Спасибо, Илюша.

- Не мне, спасибо. Я только доставщик, а добывало и спасало машинку много народа. В бою отнял у немцев "Энигму", не дал взорвать и лично в погранотряд доставил сержант Федор Моденов. Спасли прибор от диверсантов пограничники во главе с интендантом третьего ранга Журавлевым. Все они, видимо, погибли при защите здания штаба погра-ничного отряда. Обеспечили прорыв нашей группы из Брестской крепости курсанты и сержанты полковой школы 44-го стрелкового полка. Командир полка - майор Гаврилов, он же комендант Брестской крепости. Судьба курсантов мне не известна, но так полагаю, что из боя вышли очень немногие. Непосредственно охрану и выход из окружения осуще-ствили присоединенные мною к группе прорыва сержант Моденов, старшина первой ста-тьи Воронец, младший лейтенант запаса Филатов, гражданский товарищ из местных жи-телей Голицын. Все вели себя исключительно достойно. По приказу коменданта крепости майора Гаврилова нами доставлен пленный подполковник немецкой армии Адольф фон Гартман, начальник разведывательного отделения штаба пехотной дивизии. Пленный за-хвачен вместе с важными документами. Кроме того, взяты личные документы и образцы вещевого довольствия уничтоженных диверсантов из батальона "Бранденбург-800". До-быты карты, захваченные пограничниками в разгромленных штабах немецких частей. Разрушена понтонная переправа через Муховец. ... Железнодорожный мост взорвать не удалось. ... Подрывная команда, высланная НКВД, оказалась перехваченной и уничтожен-ной немцами. ... Вот вкратце и все. ...

- Не мало. ... Очень хорошо, старшина. ... Только "Бранденбург" уже не батальон, а спе-циальный учебный саперный, а, точнее, диверсионный полк особого назначения. ... Лад-но, садись и пиши рапорт на мое имя. Подробно. День за днем. Час за часом.

- Напишу. Только сначала о крепости. Ведь там люди сражаются и гибнут. Майор Гав-рилов просил оказать помощь оружием, боеприпасами, едой, медикаментами, наверняка ощущается уже и недостаток воды. При первой возможности необходимо забросить в крепость радиста с мощной аппаратурой. Возможно по воздуху.

- Думаешь, крепость еще ведет бой?

- Не думаю, а - уверен! И комиссар Фомин, и майор Гаврилов пытались связаться с ко-мандованием по радио. Шифром и открытым текстом. Но - не удалось.

- Волну знаешь? На какой частоте выходила на связь рация крепости?

Старшина грустно развел руками. Длину волны он не знал, а сообщить ее ему никто не сообразил.

- Постой-ка, "Вольф"! Со мной же парень, из ученых, связан с радио! Даже в аспиран-туре по этому делу учился! Его в группу Гаврилов включил, посчитал, что тут он нужнее, больше пользы принесет. Может он знает волну? Полковник кликнул вестового, приказал живо разыскать и доставить младшего лейтенанта Филатова.

Пока старшина докладывал свободные от вахты краснофлотцы на палубе монитора окружили "Минера". После сытной кормежки флотскими макаронами, сменившей пост-ные дни скудной еды, пес блаженствовал в обществе дружески расположенных к нему людей. Опрокинувшись на спину, вытянув мохнатые лапы, он лениво отбивался от моряч-ков, что гладили шерстку, норовили несерьезно, по панибратски пощекотать нежное пузо собаки. Эрдель скалил добродушно крепкие клыки, иногда негромко порыкивал на особо назойливых. Все же считал себя не домашним пуделем, а боевой, заслуженной собакой.

Пес поел первым и блаженствовал под солнышком, а Воронец, Филатов, Голицын и сержант Моденов, отмывались от многодневной грязи и соскребали с лиц щетину в душе-вой кабине монитора. После помывки планировали они затем посидеть на камбузе в пол-ном блаженстве, переодетые в новое, первого срока флотское обмундирование. Переку-рить и отдать дань сначала флотскому борщу, а затем макаронам по-флотски. Но тут их разыскал посыльный. Приказал Андрею немедленно прибыть к полковнику. Не пришлось тому ни чая хлебнуть, ни борща отведать. Примчался, скача по трапам вслед за красно-флотцем в кают-компанию. Постучал, доложил. Оказалось Андрей действительно знал длину волны. Точно старшина предположил. Тогда, в крепости, не мог спокойно пройти старый радиолюбитель Андрей Филатов мимо военного радиста Бориса Михайловского, не поговорить, не помочь. Предложил испытанный способ, как жизнь анодных батарей продлить. Тогда они разговорились, вот и отметил непроизвольно Андрей отметку на шкале волномера полевой радиостанции.

Полковник сдержанно поблагодарил, отпустил отдыхать. Остались вновь вдвоем со старшиной.

- Что делать будем, "Вольф"?

- Такие дела без командования не решаются, не маленький, сам понимаешь. ... Ладно, пошли к контр-адмиралу. ... Доложим, что знаем.

По переплетам трапов добрались в адмиральский салон штабного корабля. Полков-ник Генштаба - величина немалая и к командующему их пропустили сразу. В простой каюте с голыми металлическими стенами, над столом с разложенными оперативными кар-тами района действия Пинской флотилии склонились несколько командиров в морской форме с широкими золотыми шевронами на рукавах кителей. "Старик", на правах старше-го, попросил разрешения обратиться к командующему. Один из присутствующих разо-гнулся, помассировал поясницу, потер усталые покрасневшие глаза на широком, скула-стом лице. – В чем дело, полковник? Что за срочность?

- Извините, Дмитрий Дмитриевич, но вопрос конфиденциальный. Разрешите погово-рить с глазу на глаз?

- У меня от штабных командиров тайн нет. Это – начальник штаба капитан 3-го ран-га Брахтман Григорий Иванович, вот военком – полковой комиссар Кузнецов Иван Ильич, начальник разведывательного отделения флотилии капитан-лейтенант Локтионов Иван. Тоже - Ильич. ... Чужих нет. Потому, говорите свободно.

- Хорошо. Как Вы знаете, из Бреста, точнее из Брестской крепости в расположение вверенной Вам флотилии прорвался мой подчиненный, старшина Свидлер. Мы предпола-гали его выход на данном участке и координировали действия с разведывательным отде-лом. Спасибо за помощь. Старшина успешно выполнил особое, чрезвычайно важное по-ручение командования. Кроме того, доставил пленного подполковника, важные докумен-ты. Пленный и документы добыты в бою защитниками Брестской крепости. По данным старшины, а я ему полностью доверяю, крепость не сдалась, крепость не взята и ведет не-равный бой. Майор Гаврилов, командир 44-го стрелкового полка, принял на себя обязан-ности коменданта гарнизона. Его штаб расположен в казематах Кобринского укрепления. Именно он помог осуществить прорыв катера из района Бреста. Майор Гаврилов просит оказать помощь вооружением, боеприпасами, медикаментами, продовольствием и водой. Кроме того, нужно эвакуировать раненных. Майор Гаврилов и полковой комиссар Фомин пытались связаться с нашими частями по радио, но неудачно. Видимо не хватило мощно-сти. Знаю, что на кораблях радиоустановки гораздо совершеннее и мощнее, чем в пехот-ных частях. Поэтому, прошу разрешения установить связь с крепостью и с командованием Западного фронта. Необходимо срочно разработать план действий и оперативно решить вопрос о помощи крепости. Прежде всего, об установлении надежной связи.

Кроме того, старшина Свидлер докладывает, что Пинск немцами не занят. Канал по всей длине, почти до самого Бреста вполне проходим для судов с малой осадкой типа бронекатер, а немецкие переправы и заграждения преодолимы. Если их смог преодолеть слабо вооруженный полуглиссер с командой из четырех человек, то считаю, что кораблям флотилии подобное мероприятие тем более под силу. У меня все, товарищ контр-адмирал!

Контр-адмирал Рогачев все прекрасно понимал и в душе целиком и полностью под-держивал невысокого, держащегося с достоинством полковника Генштаба о котором слышал много хорошего. Настолько много, что порой не мог четко понять, легенда услы-шанный рассказ или действительный факт. Знал, что воевал полковник в Испании вместе с Наркомом ВМФ Адмиралом Кузнецовым. Нарком об инженерном специалисте и дивер-санте очень хорошо отзывался, высоко оценивая его знания, незаурядную изобретатель-ность и личную храбрость.

Дело, предлагаемое полковником, адмиралу пришлось по душе. Надоело ему вынуж-денное бездействие. Но тут имелись некие сложности оперативного характера. С одной стороны, Пинская военная Флотилия подчинялась непосредственно Наркому Кузнецову, но, с другой, находилась в оперативном подчинении генерала Павлова, командующего За-падным фронтом и через его голову принимать боевое решения контр-адмирал Рогачев, конечно же, не мог. А вот связи со штабом Павлова у флотилии с самых первых дней не имелось и установить ее ни по радио, ни посылаемыми офицерами связи не удавалось.

- Начальника связи ко мне! – Приказал адмирал.

- Вот длина волны радиостанции Брестской крепости. ... Постарайтесь установить связь. ... Сделайте все возможное и невозможное. Там, в окружении, сражаются и гибнут люди. Мне нужна связь. ... Немедленно! ... Выполняйте!

Чудом, на грани технических возможностей, радистам флотилии удалось несколько раз поймать слабые, ускользающие сигналы из Бреста, передающие открытым текстом "Я - крепость, я - крепость, веду бой!". Слышать их, слышали, но все попытки установить двухстороннюю связь окончились неудачей. Крепость сигналов станции монитора не принимала. ...

- Товарищ контр-адмирал, - доложил через некоторое время флагманский связист, - сигнал принят. Качество передачи очень скверное. Сигнал ускользающий, слабый, зату-хающий. Видимо питание рации подходит к концу - батареи садятся.

- Как будем решать вопрос, моряки? Твое слово, Иван Ильич?

- Моряки товарищей по оружию в беде не бросают, товарищ командующий! – Сказал комиссар. – Морской закон, через него не перешагнуть.

- Если Пинск свободен, можно выслать передовой отряд в главную базу. ... Провести разведку. ... Сначала разведать канал до Кобрина. – Высказался начальник штаба. - Если мины не выставлены и охраны мостов по-прежнему нет, то, возможно, удастся за ночь несколькими бронекатерами проскочить этот участок. Мониторы без истребительного прикрытия посылать нельзя. Слишком рискованно.

- Выслать вслед разведке к Кобрину группу бронекатеров с полуротой пехоты. Если пройдут и успешно высадятся, подтянем несамоходные плавучие зенитные батареи для прикрытия действия ядра флотилии.

- Так, Григорий Иванович, в первую очередь обеспечьте доставку в Москву пленного с документами и вас, товарищ полковник. Увы, но это приказ Наркома Обороны. Не имею права задерживать Вас ни на минуту. Затем – еще раз попробуйте связаться со штабом фронта и получить добро на операцию. Первую часть – возвращение в Пинскую базу, беру на свою ответственность и начинаю осуществлять немедленно!

- Начальник штаба - готовьте корабли к бою и походу.

- Есть, готовить корабли к бою и походу!

Морские командиры вскинули ладони к козырькам и четко повернувшись покинули салон, оставив адмирала и полковника вдвоем.

- Вторую, более сложную часть операции – выход к Кобрину и прорыв в Брест, начну только после утверждения плана генералом Павловым. Если связь с Западным Фронтом ко времени возвращения в Пинск не установим, то лично свяжусь с Наркомом ВМФ и за-прошу "Добро" на проведение операции по деблокированию крепости. Проводить широ-комасштабную операцию без воздушного прикрытия, танков и пехоты, только кораблями – самоубийственно. Даже под прикрытием зенитных орудий. Их, кстати говоря, не так уж у нас много. Это, полковник, увы, все, что могу предпринять данной мне властью. ... Иди-те, собирайтесь. В вашем распоряжение два часа. Через два часа передовые корабли вый-дут на Пинск, а вас - с поклажей и немцем отправим в Москву.

- Разрешите взять с собой кроме моего старшины, людей пробившихся вместе с ним из Бреста?

- Из моих там, кажется, только один старшина первой статьи Воронец? ... Не возражаю. ... Дежурный по штабу! Оформите в строевой части приказ на откомандирование старши-ны первой статьи Воронца в распоряжение полковника. Остальные – люди мне не подчи-ненные. Распоряжайтесь по своему усмотрению.

- По военному времени, желательно все же снабдить их хоть какими-то командировоч-ными документами, аттестатами, Дмитрий Дмитриевич. Посодействуйте.

- Ох, и въедливы вы, полковник. ... Ладно, адъютант, выпишите на всех продовольст-венные аттестаты, командировочные предписания... Что еще?

- Это – все. Спасибо... И, ... удачи Вам, товарищ контр-адмирал.

Старшина ждал "Вольфа" в корабельном коридоре, крытом линолеумом, похожим на купейный вагон скорого поезда. Ходил взад-вперед, поглядывал на часы. Каждая прове-денная в бездействии минута теперь стоила защитникам крепости лишних жертв и стра-даний.

- Собирай людей, старина. Через два часы нас отправляют в тыл. Москва требует срочно возвращаться. Прихвати пленного, он теперь числится за нами. Собери трофейную документацию, все захваченные тобой разведанные тоже. И всю группу.

- Всех, товарищ полковник?

- Всех, всех кто пришли с тобой. ... Так понимаю, что люди они крепкие, каждый по своему интересен, боем в тылу врага проверен. Думаю, могут пригодиться в нашем деле, начинать которое приходится вновь практически с нуля. Или имеешь иное мнение?

- И Воронца?

- И его. Адмирал отпустил шкипера.

- Что с собакой делать будем? Привязалась к нам, да и ребята привыкли?

- Невелик груз. Берем и собаку, а дальше - посмотрим.

- Ты, кажется, говорил, что Моденов на заставе служил вожатым, инструктором слу-жебной собаки?

- Точно. Он с псом сразу общий язык нашел. Успокоил, дал мне возможность подрыв-ной заряд обезвредить и снять. Без той взрывчатки не знаю, сумели бы проскочить.

- А как у пса с нюхом, не запален?

- Спросим. Федор должен знать. А, в чем фокус?

- Хорош пес. Жаль оставлять. ... Если нюх хорош, можно потренировать на розыск мин заграждения. ... Когда идешь в тыл – милое дело такого минера иметь в группе. Нужно, конечно, приучить вести себя тихо, к строгой дисциплине. Собака хоть и средних разме-ров, но крепкая, сильная, выносливая, смелая и умная. Да другую бы в истребители тан-ков и не взяли. ... Зови Моденова.

Моденов подтвердил предположения Вольфа и боевой пес "Минер", предпочитающий отзываться на короткое имя Миня, оказался зачислен в группу полковника.

Обещание, данное полковнику, адмирал выполнил в части возможного. Флотилия вер-нулась в Пинск и бронекатера готовились двинуться на помощь Брестской крепости в кровавый, непредсказуемый рейд. Но неожиданно пришла Директива от начальника Гене-рального Штаба РККА Жукова. Отметая любые доводы, Директива однозначно предпи-сывала немедленно сформировать три боевых отряда и отводить корабли на Березину, Десну и Днепр. Война только начиналась, и начальная ее фаза разворачивалась очень не-удачно для Красной Армии. В этой войне оборона водных рубежей, защита переправ, реч-ных перевозок и самой столицы Советской Украины имела гораздо более высокие воен-ные и политические приоритеты для Генерального Штаба, чем безрассудный, рискован-ный прорыв малого числа бронекатеров в глубь вражеской территории на помощь исте-кающему кровью героическому, но малочисленному гарнизону. Тем более, что гарнизон продолжал сражаться, оттягивал силы противника, а сдаваться на милость победителю не собирался. Более ничего от защитников крепости и не требовалось, только сражаться и умирать, а потому, дальнейшая их судьба генерала Жукова и, тем более, товарища Стали-на, не интересовала. Приказ Жукова был как всегда однозначен, четок и обсуждению не подлежал.

Ничего этого люди из группы Вольфа не знали. Сначала на разъездном катере коман-дующего они добрались до тылового аэродрома. Оттуда вместе с безлошадными, призем-ленными авиационными экипажами, потерявшими в первые дни войны машины, на транспортном самолете улетели в тылы Юго-Западного фронта. Затем снова пересели на транспортный самолет, идущий в Москву за двигателями для истребителей, и уже на нем прибыли к месту новой службы.

Вид разномастно вооруженных людей, одетых в новое флотское обмундирование, да к тому же ведущих на поводке, сделанном из ружейного ремня, собаку с мохнатыми нога-ми и бородатой мордой, вызывал неподдельное удивление у случайных попутчиков. На-груженных тяжелыми вещевыми мешками членов группы полковника чаще всего прини-мали за краснофлотцев, перебрасываемых с одного флота на другой. Посторонних на-блюдателей наверняка удивляло, что командовал моряками полковник с инженерными эмблемами на суконных черных петлицах. Еще более поражало при ближайшем рассмот-рении наличие в странной группе пленного немецкого подполковника в мятом мундире без ремня. Но военные люди, летевшие вместе с группой "Старика", если и удивлялись, то внешне не демонстрировали излишнего любопытства ибо были крепко-накрепко при-учены жизнью не задавать глупых вопросов и не совать нос в чужие дела.

Пленный немец молчал всю дорогу до Москвы, города, куда так стремился в рядах Вермахта и где оказался в совершенно ином качестве. Руки ему больше не связывали, во-просами не допекали. Впрочем по нему было видно, что особо подполковник не пережи-вал факт своего пленения. После Бреста и лихого прорыва на катере, после немотивиро-ванного расстрела военнопленных на переправе, рассказов о зверствах над пленными и гражданским населением, свидетелями которых оказывались находившиеся рядом люди, в искренности и честности которых сомневаться не приходилось, подполковник все более и более утверждался в личном неприятии Гитлера и его безумных доктрин. Кроме того, изучив более-менее Россию и ее народ, он изначально весьма сомневался в целесообраз-ности и успехе Восточной авантюры Адольфа Гитлера. Военному профессионалу и почи-тателю классической немецкой теории Бисмарка и Мольтке участвовать в заведомо про-игрышном деле отставного ефрейтора вовсе не доставляло радости. Теперь подполковник все более и более сожалел о том, что ранее отказался из неких этических соображений, участвовать в заговоре генералов, ставивших целью устранение авантюриста Гитлера и его партийных дружков с политической сцены Германии. Подобные соображения мучили его и теперь, когда задавался вопросом «Рассказать или нет о заговоре генералов Вермах-та командованию Красной Армии?». Впрочем, ныне лично перед ним задача стояла гораз-до более скромная – благополучно пересидеть в лагере военнопленных войну и живым вернуться на родину после победы Сталина и Черчилля. В конечной и полной победе со-юзников, наверняка уже объединяющиеся в борьбе против Гитлера, пленный подполков-ник теперь не сомневался.




Глава 16.
Штаб Западного фронта. Район Могилева. Последняя неделя июня.



Штаб Западного Фронта и его командующего генерала Павлова искали многие. Иска-ли, но, так и не находили. Разным людям, по совершенно различным причинам, непре-менно требовался генерал Павлов. ... И генерал Павлов, в свою очередь, настойчиво пы-тался связаться со многими людьми. Он еще что-то требовал, приказывал, передавал шифрованные приказы по радио, по телефону, с командирами связи, посыльными, весто-выми, эстафетами ... В бессилии утекающей с каждой минутой власти и уверенности, Павлов порой призывал к сопротивлению немцам даже открытым текстом. Уже не таясь, в открытом эфире просил откликнуться потерявшиеся армии, умолял отозваться сгинувшие без следа дивизии. ... Телефоны или молчали, или, что было вовсе уж невыносимо, лаяли в ответ рубленными немецкими фразами. В эфире царил кавардак, кое-как слепленный из рваных, безответных воплей о помощи маломощных русских полковых станций, отчаян-ных проклятий сгорающих в неравных боях советских летчиков и танкистов, из забиваю-щей все и всех упорядоченной музыки трескучих немецких шифровок, из немецких же, открытым текстом передающихся речей, информационных сообщений, победных прика-зов. Немецких посланий перехватывалось множество, но никто уже в штабе Павлова не пытался их расшифровывать или осмысливать.

Забившись в угол исцарапанной ветками и осколками "эмки", потерявшей за несколько дней весь предвоенный барский лоск, генерал Павлов думал о собственном незавидном положении. Павлов страдал, страдал глубоко и корил во всем прошедшем и происходя-щем только себя одного. Мысли лезли в бритую голову самые грустные, невеселые, страшные в своей безысходности. Война, началась так нелепо, не столько неожиданно, сколько невероятно, вопреки вполне ясно выраженной воле и указаниям товарища Стали-на. Война с первых же минут разительно отличалась от всех остальных войн, на которых ранее смог выдвинуться и отличиться Павлов. В прошлом он понимал ход и биение пуль-са сражений, мог отслеживать и прогнозировать действия противника, прерывать их соб-ственными, более осмысленными и решительными решениями. Все это сопровождало его в боях Гражданской войны, когда сердцем чувствовал ритм схватки и неплохо управлял эскадроном и полком, гонял по барханам басмачей. Потом лихо справлялся с управлением танками бригады в хаотических, с анархическим, веселым привкусом, баталиях граждан-ской войны в Испании, где сказалась неплохая танковая и тактическая подготовка ком-брига. В несчастливую финскую компанию выглядел немного лучше многих других гене-ралов по причине скорее бережливого и хозяйственного, чем полководческого склада мышления. Жалел бойцов и технику, не загубил раньше времени, а использовал рацио-нально в нужный момент. Не угробил, по крайней мере, вверенную дивизию в снегах Ка-рельского перешейка, даже прорвался за линию Маннергейма. Да, в те прошлые дни от него прежде всего требовалась осторожность, способность не зарваться, проявить заботу о рядовом бойце. Просто заставить работать природную, крестьянскую, естественную сметку. Впрочем, особых тактических и оперативных изысков от Героя Советского Союза генерала Павлова не предполагалось. Вся военная теория руководства сводилась к корот-кому приказу, – "Давай жми, давай ломи!".

И вот, наконец, сбылась мечта - практически без опыта управления корпусом и арми-ей, перескочив сразу через два стратегически необходимых полководцу рубежа компе-тентности, очутился Павлов в должности командующего Особым Западным округом, в одно мгновение оказавшимся Западным фронтом. Не освоив должным образом даже "хо-зяйство" мирного округа – стал в один момент Командующим воюющим фронтом. И, тут-то, с ужасом понял, что командует даже не просто Фронтом, а Фронтом, по которому пришелся основной, главный удар отмобилизованной, укомплектованной опытными, об-стрелянными, хорошо подготовленными и экипированными солдатами, насыщенной тан-ками немецкой армии. Управляемой, кстати говоря, не выскочками, а прошедшими все ступени штабной и командной службы академически обученными немецкими генералами и офицерами. Военными профессионалами с фронтовым опытом первой Мировой войны, блестящих побед над Польшей, Францией, Бельгией, Данией, Голландией, Норвегией, Грецией, Югославией. Генералами, заставившими гордую Британию пережить позор Дюнкерка и Крита, ужас налетов на Лондон и Ковентри. Раньше Павлов не особенно за-думывался над высокоумной теорией войн. Учил по необходимости на курсах, в Акаде-мии, но значения выученному особого не придавал. Все равно всем и всегда в его повсе-дневной жизни руководила не пресловутая "буржуазная" теория, а высшая сила, заклю-ченная в слове Вождя, воле Партии, в приказе Наркома и замечаниях проверяющих, при-бывших из вышестоящего штаба. Надеясь на сию мистическую, ничем до сих пор не по-колебленную уверенность в правильности и справедливости происходящего, перескочил Павлов через опыт управления корпусом и армией и, сам того не замечая, одновременно выскочил на новый, непосильный, рвущий сегодня жилы, уровень непознанного и непо-нятого стратегического мышления. Вскочил и оказался один на один с немецкой, ломаю-щей хребет силой. Где же рука Партии, где воля и мудрость товарища Сталина? Где, на-конец, обеспечивающие и помогающие мудрецы из Генерального штаба? Никого вокруг! Один как перст!

Очень скоро, практически через несколько часов после начала боев, понял Павлов, что абсолютно неспособен противостоять новому типу военной стратегии и тактики, при-меняемой немцами. Осознал с горестью и мукой, что, не осилив ранее теорию войны и практику полководца, не обладает теперь стратегическим мышлением. Понял генерал, что завяз на уровне неплохого командира танковой бригады или посредственного коман-дира дивизии. Оказался неспособен командовать фронтом генерал армии Павлов даже разбив в кровь собственный лоб и порвав жилы. Но свой лоб, свои жилы – ерунда, черт с ними. Бездарно и без пользы для дела уложил Павлов тысячи бойцов и командиров, но так и не остановил нашествие врага. Теперь, в углу эмки, он корил себя за то, что не по-старался глубоко и тщательно осмыслить и проанализировать сражения на Западе. А ведь находились умники, что пытались донести до командующего все особенности тех боев. Не желал слушать, отмахивался словно от назойливых мух. Высокомерно проигнорировал уроки "Блицкрига", столь наглядно, ярко, открыто преподанные немцами европейцам. Уроки – вполне доступные, нагло выставленные на всеобщее обозрение. А не поняв про-исшедшего с другими, не смог, естественно, и предвидеть собственного будущего. Тем более – противостоять ему.

Обиднее всего оказалось то, что зря понадеялся на мудрый, однозначный, ясный в первозданной простоте, вовремя поданный совет Вождя. Не получил совета вождя гене-рал армии Павлов. Промолчал товарищ Сталин, бросил своего выдвиженца наедине с не-мецкими волками. Теперь стало до жути ясно, что плохо усвоили, а еще хуже поняли, но-вый опыт войны не только он, Павлов, но и Тимошенко с Жуковым. Но эти-то вовсе ря-дом со Сталиным. Им то до его мудрого совета рукой подать. Так нет же его! Это уже во-обще страшно, невозможно представить, а не только сказать вслух, то - что звучит вовсе вредительски - не смог понять немецкую тактику и стратегию, позволил обмануть сам вождь, сам товарищ Сталин. Вождь - ошибся! Но, вожди никогда собственных ошибок не признавали и не признают. На то они и вожди. Ошибаются исполнители их воли. И рас-плачиваются потом за свои ошибки. Кому платить по кровавым счетам придется? Теперь Жуков, Тимошенко, Шапошников, Ворошилов и все прочие, во главе с Вождем, оказались вдали от Западного фронта, от Павлова и его штаба. На него, на Командующего, облечен-ного доверием и властью, сброшена всеми вождями тяжесть решений и ответственности за невозможность их выполнения. Предали, выходит, Павлова!

Сгорбившийся, забившийся в угол кузова, генерал Павлов физически ощущал, что не-разделенная ноша сия, оказалось непосильной. Ноша плющила, перехватывала дыхание. Ноша ответственности пала на плечи, под подобную тяжесть вовсе природой не рассчи-танные, под неё не подготовленные, не обученные, не тренированные. Глыба войны дави-ла, ломала, мяла несчастного Командующего, который давно уже никем и ничем не ко-мандовал. Но ведь еще за день до нападения немцев, Командующий лучше других знал действительную, а не бумажную силу подчиненных ему дивизий и корпусов, знал истин-ное плачевное техническое состояние танков и авиации, неготовность укреплений, сла-бость ПВО, безнадежную отсталость средств связи и дорожной сети, стратегически опас-ную для обороны конфигурацию Белостокского выступа, называемого иногда "балконом".
Знал и даже кое-что попытался предпринять. В духе усвоенных в классах и на полях про-шлых войн военных теорий, распределил наличные силы так, чтобы оказаться, по мере возможности, сильным везде и всюду. Залатать тришкин кафтан на всей линии обороны Округа, где на каждую недоукомплектованную пехотную дивизию приходилось по 30 – 35 километров фронта. Но сильным везде быть невозможно и приходилось лишь самоуспо-каиваться, делать вид, что это именно так. Своими руками передал инициативу врагу. Но кто же знал направление главного удара немцев? Что свершилось, то уже не вернешь и глупо обманывать всех и, прежде всего самого себя. Убаюкивать надеждой на то, что ни-чего страшного не произойдет и все еще можно поправить.

Павлов корил себя, пытался проанализировать собственные действия, вычленить до-пущенные ошибки, но знал он далеко не все. Немцы незамысловатую национальную игру русских в прятки с самими собой осознали еще со времен первой Мировой войны. Потому после Версальского позора по старому протоптанному пути не пошли, а соединили ста-рую добрую теорию прусского генерала Клаузевица с наглым авантюризмом "Блицкрига" австрийского ефрейтора Гитлера. Превратили хлесткие слова в аккуратные листы прика-зов и красоту вычерченных схем. Идеи и пожелания Фюрера подкрепили авторитетными выкладками академически образованного генерала Паулюса и, в результате, получили ди-рективу "Барбаросса". Осуществляя четко сформулированные пункты директивы, над За-падным округом не зря летали самолеты разведчики. Утром первого дня войны на направ-лении острия главного удара немцы без труда достигли четырехкратного количественного и многократного качественного превосходства. Что за смысл огульно считать железные коробки танков, разбросанные по одной шестой части земной поверхности? Зачем посто-янно вспоминать о тысячах перкалевых "бабочек", бипланов "чаек" и устаревших моно-планов "курносых" и "ишаков"? Важно сколько и какие танки противостоят тебе здесь и сегодня. Главное то, чьи экипажи лучше тренированы в вождении, быстрее заряжают ору-дия, точнее наводят. В воздухе победит тот, чьи летчики имеют больше налет часов и у кого лучше техника пилотирования, чьи самолеты летают быстрее и стреляют из более скорострельного и крупнокалиберного оружия. Так считали немецкие генералы, уверен-ные в победе.

Да, Павлов о "Барбароссе" не знал ничего. Но именно здесь в Белоруссии, на направ-лении главного удара, а не где-то в стороне, в ста, в тысяче километров, немцами оказа-лось достигнуто многократное превосходство в живой силе и боевой технике о котором он должен, обязан был знать. Обязан был, потому, что скрыть такую концентрацию воен-ной мощи просто невозможно. Преимуществу количественному, помноженному на такти-ческую неожиданность и боевой опыт полководец обязан был противопоставить адекват-ную стратегию и тактику гибкого, мобильного фронта, способного к быстрому отступле-нию, выходу из потенциального окружения и оперативной перегруппировке. Но немцев встретила лишь примитивно растянутая равномерной цепью инертная русская оборона, худшего образца прошлой войны. Цепочка армий прикрытия оказалась сначала прорвана броневым немецким клином, а затем изодрана в клочья Вермахтом и Люфтваффе. Русский князь Александр Невский блестяще разрешил тевтонскую загадку на льду Чудского озера. Советский генерал Павлов, хотя и просмотрел кино про Ледовое побоище, но не сумел решить навязанную ему Гитлером задачу. Выходит зря скакал по экрану кавалерийский генерал Лев Доватор, зря вздымал бутафорский меч актер Черкасов. Урок прошлого пока не пошел впрок.

Первую тактическую ошибку Павлов понял быстро и даже попытался исправить, но немедленно допустил следующую, непоправимую, смертельную, подкрепленную в изна-чальные часы войны ночными директивами и приказами из Москвы. Пока имелась хоть какая-то связь с войсками, не задумываясь Павлов бросал вперед, в бой, навстречу немец-ким броневым клиньям все, что имел под руками. Собственными руками сжег, истребил, растратил в первые, даже не часы, но минуты войны, имеющиеся скудные резервы. Со-гласно предвоенным московским директивам Павлов пробовал контратаковать – не вы-шло, попробовал латать дыры – не удалось. Павлов пробовал держать стабильный фронт, но вместо одной залатанной кое-как дыры, немедленно получал три новые, еще большие дырищи и прорехи, а вместо стабильного фронта - неуправляемую красноармейскую мас-су. Одни части упорно и умело сражались, другие - отступали в полном расстройстве лю-дей и техники. Фактически генерал Павлов, словно марионетка в руках кукловода, делал именно то, что так ждали от него немцы – загонял силы Красной Армии в мешки и котлы. Немцы боялись одного, что русское командование начнет оперативно отводить, спасать войска и технику, что оторвется от пешей массы Вермахта и посадит сбереженные силы, пусть на сильно разграбленную, но реально существующую линию укреплений старой границы.

Когда удавалось восстановить на краткое время связь с боевыми частями Павлов дей-ствовал во главе фронта так, как действовал бы командуя дивизией или бригадой. Так, как получалось до сих пор действовать лучше и удачнее всего, то есть атаковать. Атаковать не кулаком, а растопыренными пальцами. Командира дивизии мог поправить, одернуть, под-крепить или даже снять командир корпуса, командующий армии, фронта. В отсутствие связи с центром Командующий Западным фронтом мог рассчитывать только на себя. Те-перь, через несколько дней он понял и вторую ошибку, но исправить ее уже не смог. По-нял Павлов, что так и не сумел найти верного решения, потому острее острого одолело сознание собственного бессилия и страдал от этого чувства генерал армии много сильнее, чем от предчувствия неминуемого жестокого и справедливого наказания.

Но существовала и третья смертельная ошибка генерала Павлова, о которой он лишь интуитивно догадывался, но которая сыграла не менее важную роль в поражении войск Западного фронта. Третья ошибка заключалась в неподготовленности к борьбе с хитрым и коварным врагом, с диверсантами полка "Бранденбург-800", со спецназом Абвера. Оста-ваясь в наивном заблуждение о составе и подготовке частей специального назначения ве-роятного противника после немецкой победы в Польше, Бельгии, Франции, после взятия Крита, Командующий Западным фронтом не предпринял практически ничего для защиты тыла советских войск. Фантазии хватило лишь на то, чтобы передоверить охрану тыла и коммуникаций местной милиции и ОСАВИАХИМу, вооруженным, в лучшем случае, ста-ренькими наганами, а в худшем – мелкокалиберными или вовсе учебными винтовками с просверленными казенными частями.

Последняя ошибка логически вытекала из предыдущей и также не могла быть ис-правлена или скорректирована в течение короткого времени. Ошибка эта совершена была с подачи и благословения самого вождя - товарища Сталина. Человека, хорошо усвоивше-го на данном этапе истории лишь уроки Гражданской войны, лишь поверхностные азы военного искусства. Человека, не понявшего ни логики, ни динамики войны современной, по старинке полагавшего, что, как и ранее связь с армиями и соседними фронтами будет поддерживаться в основном по гражданским телефонным и телеграфным линиям. Все эти линии связи заблаговременно оказались перерезаны или выведены из строя диверсантами "Бранденбурга-800".

В первую Мировую войну царские генералы во время наступления в Восточной Прус-сии активно использовали радиосвязь. Но, толи из высокомерия, толи из-за плохого пони-мания природы нового вида связи не удосуживались шифровать радиограммы. Может быть потому, что азбука Морзе по сложности для многих из них равнозначна была китай-ским иероглифам. Немецкие разведчики русские телеграммы читали одновременно с рус-скими корреспондентами. В результате – позорно проигранное сражение и пленение ар-мии Самсонова. Прошло двадцать семь лет. Радиостанций в войсках советского генерала Павлова оказалось до обидного мало, а те что имелась, зачастую не использовались из страха перед пеленгацией и налетом немецких бомбардировщиков. Прошло несколько дней. Посылаемые в войска связные не возвращались. Генерал Павлов бессмысленно и безостановочно мотался с тающей на глазах штабной колонной по дорогам. Командую-щий истекал бессильной злобой в пробках возле взорванных мостов, терял штабных ко-мандиров под бомбежками, скрывался от вражеской авиации в перелесках, но связи с вой-сками по-прежнему не имел, как не имел четкого понимания дислокации собственных войск и войск противника. Как результат, влиять на события и управлять сражением Пав-лов не мог, так как даже не имел подвижных средств связи. О чем, кстати, не раз сообщал перед войной в Генеральный штаб и Наркомат обороны. Сообщал, информировал, но ре-шительно изменить ситуацию не смог.

Моля бога, чтобы не попасть под удары немецких авиации и диверсантов, то в лесах, то, наоборот, проделывая отчаянные дневные броски по проселкам, метались по дорогам Белоруссии машины штаба Павлова. Зеленые штабные фургоны и автобусы катили мимо смрадно чадящих, в щепки разбомбленных пикировщиками Ю-87, некогда таких же но-вых зеленых армейских грузовиков, с кузовами забитыми трупами плотно сидящих на лавках красноармейцев. Сидели покойники поникнув долу стрижеными головами, тесно прижавшись плечом к плечу, так и не успев вскинуть навстречу врагу длинные неуклю-жие трехлинейные винтовки с нелепо навечно примкнутыми штыками. Сквозь запылен-ные стекла штабные командиры Павлова с ужасом наблюдали навечно оставшихся сидеть в кузовах сгоревших машин красноармейцев, простроченных очередями авиационных пу-леметов Юнкерсов и Мессершмиттов. Тела тысяч подчиненных генерала Павлова дого-рали забытыми в башнях и корпусах танков, гнили брошенными на обочинах дорог. Оста-вались не погребенными, не оплаканными, не опознанными

Управляемые лучшими военными водителями округа, автомобили штаба не задержи-ваясь пролетали на полной скорости мимо верениц старых танков Т-26, БТ-5, БТ-7, с об-лезшей струпьями сгоревшей краской, с вывороченными взрывами бензина и боеприпасов крышками люков. Проскакивали мимо распоротых, словно консервные банки, танкеток, беспомощно и нелепо уткнувшихся одна в другую на обочине дорог. Мимо, мимо, мимо. Прочь от зрелища ржавеющего и смрадного лома, перемешанного с людским мясом. Ме-таллолома, так дорого за годы пятилеток обошедшегося стране и людям, а теперь беспо-лезно, без толку, не нанеся врагу ни малейшего урона, забившего пространство дорог ме-жду Гродно и Волковысском.

Генерал Климовских неуютно ежился под взглядом Павлова, когда на обочине дороги среди кладбища стального зверья оказывались батареи зенитных орудий. Зенитки часто стояли в боевой готовности, грозно задрав к небу тонкие беспомощные стволы. Случа-лось, что вокруг бесполезно суетились обезумевшие от бессилия и безнадеги орудийные расчеты. Стрелять орудия не могли. Даже на хорошо оборудованных позициях зенитчиков не оказывалось ни одного снарядного ящика. Транспортные машины, ушедшие на окруж-ные склады, так и не вернулись. Их послали слишком поздно и они не смогли пробиться сквозь обезумевшее стадо удирающих от немецких танков военных и гражданских авто-мобилей. А если и удавалось, то вскоре их сметали и давили гусеницами неумелые води-тели танков и орудийных тягачей, ринувшихся к определенным приказами местам сосре-доточения, но тоже так никогда туда не добравшихся. Если же редкие транспортные ма-шины, спасенные ценой героических усилий шоферов и интендантов, прибывали к скла-дам, то оказывалось, что там уже во всю хозяйничали либо немцы, либо всепожирающий огонь.

Штаб фронта искал и не находил подчиненные армии и корпуса, а посылаемые из корпусов и армий офицеры связи не находили, мечущийся по дорогам в поисках войск штаб генерала Павлова. Нужна связь, но связи не было. В один из этих невероятно длин-ных, чертовски погожих и до одури бессмысленных дней, командующего Фронтом дос-тигла весть о том, что не снеся позора бесконечной цепи поражений и вида разгромленной на земле авиации, застрелился командующий ВВС фронта генерал Копец.

- Застрелился, не снеся позора. – Печально повторил Павлов, выслушав доклад слу-чайно пробившегося в штаб фронта связного командира авиаторов.

- Застрелился, негодяй, попытался уйти от заслуженной ответственности. - Недоволь-но махнул в воздухе трубкой примерно в это же время товарищ Сталин в тихом кремлев-ском кабинете. На ковер посыпались пепел и искры. Актер посмел оборвать роль раньше времени. Марионетка отказалась подчиняться кукловоду. Шестеренка самочинно слетела с вала. Такого самовольства допустить товарищ Сталин не имел права.

– Нельзя допустить, чтобы предатель, негодяй и трус Павлов ушел, подобным образом от справедливого возмездия. ... Павлов, и еще пара-тройка изменников генералов могут решить, что им будет позволено скрыться в могиле от справедливого гнева советского на-рода. Уйти из жизни чистенькими, не замаранными. Мы им этого позволить не можем. Нам нужен и "герой дня" Павлов, и его ближайшие сподвижники. Например – начальник штаба, начальник связи ну и включим, для порядка, командарма 4-й армии по которой как раз и пришелся наиболее сильный удар немцев. Вождь еще немного походил взад-вперед по ковру, пыхнул трубкой, успокоился. – Но, может, еще не пришел нужный момент, пра-вильно ли выбрано нами время для справедливой кары?

И сам ответил. – Нет, тянуть нельзя. Пора! Иначе советский народ может нас не по-нять. За происшедшие безобразия кто-то должен ответить. СССР – это не Польша и не Франция.

Через несколько минут Поскребышев из помещения правительственного узла связи передавал приказ Климу Ворошилову немедленно разыскать и доставить в Москву пере-численных в списке генералов из штаба Западного фронта. Всех задержанных надлежало немедленно представить в распоряжение военного трибунала. Ворошилов все понял пра-вильно. На первый взгляд казалось, что проще и надежнее, передоверить сие весьма дурно пахнущее поручение специалистам по подобного рода делам из ведомства Лаврентия Павловича, а самому остаться в стороне, умыть руки. Но, при таком раскладе, последую-щее расследование выскользнет из рук Наркомата Обороны и полностью попадет в веде-ние костоломов Берия. Каким образом пойдет следствие? Кого еще постарается затолк-нуть Лаврентий в кровавый мешок, повязать с генералами, отобранными Сталиным на роль преступников, трусов и предателей? Предсказать логику и поведение мингрела не-возможно. И очень опасно даже пытаться. При определенном раскладе мог в генераль-скую компанию загреметь под горячую руку и сам Климент Ефремович, несмотря на ста-рую верную дружбу с Вождем и прочие революционные заслуги. Да и многие другие ге-нералы Наркомата Обороны имели вполне приличный шанс попасть под карающую руку Лаврентия Павловича. Особенно те, которым сейчас место вовсе не в подвалах Лубянки, а на фронтах, протянувшихся от Белого до Черного морей. Те, без которых стране не вы-жить, не выстоять. Это Ворошилов понял четко. Ума хватило.

Исходя из собственных интересов, вполне органически совпавших с интересами Красной Армии и страны, маршал Ворошилов позвонил не Берия, а начальнику Разведуп-ра Генерального штаба РККА генералу Голикову. Велел немедленно найти надежного, толкового командира, способного самостоятельно действовать в хаосе и неразберихе прифронтовой обстановки, наделить такового чрезвычайными полномочиями. Приказать означенному командиру разыскать и срочно доставить в Москву генералов Западного фронта перечисленных в поименном списке.

Через некоторое время Сталин решил отправить на запад Ворошилова, разобраться, что же там, черт побери, всё-таки происходит. Ведь пьеса, так тонко и умно задуманная, начал жить вовсе не написанному Сталиным сценарию. Интрига дала сбой. Актеры явно не тянули навязанные им роли. Получив указание вождя, маршал Клим вновь связался с Голиковым и уже без дипломатии, матерно, прикрикнув для пущего эффекта, приказал не тянуть волыну и немедленно откомандировать нужного командира прямиком лично в его, Ворошилова, распоряжение. Затем перезвонил третий раз и, успокоившись уточнил, что нужно отправить без промедления выбранного человека на Белорусский вокзал, где под парами стоит специальный штабной поезд.

Генерал Голиков, не являвшийся специалистом ни в разведывательной, ни в диверси-онной работе, после назначения на должность начальника Разведупра поступил весьма мудро, доверив большую часть специфической деятельности профессионалам. Себе гене-рал оставил лишь общее руководство. Решение это, весьма разумное и правомочное, впол-не сносно работало в мирное время. Но с началом войны, причем началом весьма далеким от прогнозируемого Генеральным штабом, Голикову пришлось отправить на фронт для развертывания диверсионно-заградительной работы в тылу немцев, практически весь ос-тавшийся в его распоряжении состав штабных и оперативных работников. Отсутствие специалистов грозило свести к нулю текущую аналитическую и агентурную работу Разве-дупра. Вот почему приказ маршала Ворошилова поверг генерала Голикова в состояние близкое к панике. Людей, соответствующих предъявленным требованиям, у него практи-чески не оставалось. Что делать? Пришлось отдавать последний резерв - полковника Мамсурова. Тот, также как и "Вольф" всю сознательную жизнь посвятил разведыватель-но-диверсионной работе в тылу противника. Полковник весьма успешно занимался люби-мым делом и в Гражданскую войну, и в Испании, и в финскую.

Полковник Мамсуров встретил Маршала Ворошилова на перроне возле салон вагона штабного состава. Климент Ефремович изволили пребывать в состоянии, являющем со-бой весьма необычную смесь дикой ярости, всемирной злобы и, одновременно - полней-шей растерянности. Прохаживаясь быстрым шагом туда и обратно вдоль борта вагона, бывший Нарком Обороны обдумывал сложившуюся ситуацию. С одной стороны, Воро-шилов помнил и никоим образом не собирался прощать Павлову ту "телегу", что генерал в пылу верноподданнического угара, соединенного с собственными карьерными мечтания-ми, накатал на маршала вождю после финской войны. Тогда эта писанина Ворошилову не особо и повредила, оказалась просто одной из многих подобных. Все обошлось более-менее благополучно. Коба не прикончил верного соратника, хотя и вполне мог. Лишь турнул Клима с итак уже непосильной должности Наркома. Наказал, но оставил и в ЦК, и в составе Политбюро. Сохранил при себе, как человечка верного и непритязательного, не амбициозного с точки зрения политических устремлений. Павлов же, наоборот, одним прыжком из Бронетанкового управления перескочил в командующие Округом! Вот пусть теперь, мальчишка-сопляк, хлебает вполне заслуженное дерьмо, коим пытался накормить в недалеком прошлом Клима, "первого красного офицера", легендарного героя Граждан-ской войны, старого большевика "ленинской школы"! Ворошилов понял, что Павлова, со-вершено очевидно, "назначили" в главные виновники проигранных приграничных сраже-ний, и хорошо бы, если только самим генералом армии и его штабом кровавое дело огра-ничилось. Под этакие сами собой лезущие в голову мысли Ворошилов распалялся все бо-лее и более. Маршал СССР уже не прохаживался - бегал вдоль вагона, в гневе поглядывал на часы, ожидал полковника, вытребованного им из Разведупра. И постепенно образ гене-рала Павлова замещался, вытеснялся генералом Голиковым, решившимся от полной без-надеги обжаловать приказ бывшего Наркома в Политбюро.

- Неблагодарная свинья! Посмел плакаться в жилетку Политбюро, просил не отбирать у него Мамсурова! Вот она – людская благодарность! А ведь было время, пожалел подле-ца, вычеркнул собственноручно из расстрельных списков, уже подписанных Ежовым и кое-кем из соратников. Жизнь спас! А он мне нужного человека дать не может, жаднича-ет. Вот гнил бы теперь в безымянной могиле под Москвой, или живьем на Колыме, тогда бы ... - Что думал бы, валяясь в безымянной могилке, расстрелянный генерал Голиков, домыслить Маршалу не удалось. Вовремя появившийся полковник Мамсуров доложил о прибытии в его, маршала распоряжение, по личному приказу начальника Разведупра. По инерции, еще бурля злобой, Маршал начал было изливать на прибывшего часть не до-кипевшей до донышка обиды на его начальника, но увидав неподдельное удивление на лице полковника, враз успокоился и поспешил перевести разговор на более актуальную тему.

- Так, полковник, едем в Минск. Там, ядреная кочерыжка, бардак происходит. Видимо Павлов со своим штабом после первых ударов немцев совсем обосрался. ... Ну, растерял-ся. ... Потерялся! ... Пропал и сам Павлов, и весь, мать его туды-сюды ..! Штаб, его мать! ... Все, понимаешь, попытки Генштаба РККА установить связь со штабом Западного фронта ни к чему не привели. Нет связи! Словно в воду канул Павлов! В Генштабе никто толком не знает ни о Павлове, ни о его штабных, ни о командующих армиями! Ни о поло-жении войск! С войсками еще иногда удается связаться по гражданским линиям, но лишь эпизодически, от случая к случаю. Связь ненадежная. Слышимость отвратительная. Ниче-го толком не понятно. Для усиления командования Западным фронтом в войска посланы два заместителя Наркома Обороны - Маршалы СССР Шапошников и Кулик. Два маршала СССР – как в воду канули! От них тоже ни слуху – ни духу. Ты представляешь, полков-ник, два Маршала СССР пропали без следа! Найти не могут! ... Вот, теперь третьего шлют, меня. ...

Паровоз окутался паром. Вдоль состава забегали железнодорожники в черных куртках со скрещенными молоточками на фуражках. Адъютант выскочил на перрон, предложил подняться в салон. Наконец, без гудка, плавно, короткий состав из нескольких пассажир-ских вагонов, с зенитками на передней и задней открытых платформах, с автомобилями и запасом бензина на других, покатил в направление Орши разыскивать пропавших полко-водцев и их войска.

Расположившись возле вагонного окна на мягком диване персонального купе, Воро-шилов всю дорогу до Орши не жалея черных красок расписывал сидящему напротив пол-ковнику Разведупра сложившееся на сегодняшний день, весьма печальное положение дел на фронтах. Составил он свое представление по тем обрывочным сведениям, что имелись, но больше по хорошо запомнившимся временам Гражданской войны, когда убегал из Донбасса от немцев и белогвардейцев. Бежать тогда пришлось далеко и долго, аж до Вол-ги, до Царицына, переименованного теперь в Сталинград. Теперь, конечно, времена дру-гие и армия другая. Но неразбериха, пожалуй, не меньше. Особенно старого маршала зли-ло то, что старые, хорошо оборудованные приграничные укрепленные районы оказались большей частью порушены, разграблены и вооружение с них демонтировано, а новые – не построены. Из памяти словно выпало, что и голосовал, и подписи ставил при решении всех вопросов наравне с другими соратниками. Единодушно.

Периодически Ворошилов прекращал словоизлияния и отхлебывал из стакана в се-ребряном витом подстаканнике крепкий, до багровой красноты настоянный, огненный чай. Отхлебнув, поглядывал на собеседника, словно ждал, что тот поддержит тему разго-вора, посочувствует стенаниям о своих потерях и чужих допущенных ошибках. Ждал, но видно очень болезненно боялся услышать правду. Намек на его, Клима Ворошилова, пер-сональную, по крайней мере, до апреля сорокового года, ответственность за происшедшее. Потому до апреля, что именно по этот срок Маршал самолично занимал пост Наркома. Впрочем, почему только апреля? После снятия с должности Ворошилов оставался одним из ближайших соратников Сталина и членом партийного руководства СССР. Полковник проявил незаурядную выдержку и на провокацию не поддавался. Сидел, вежливо слушал и ... молчал.

- Наломали, ох наломали дров Тимошенко с Жуковым! – Сокрушался Маршал, испод-воль поглядывая на безмолвного собеседника, но на суровом лице горца не отражалось ни положительных, ни отрицательных эмоций.
.
После Орши, где никого и ничего не обнаружили, направились в Минск, но немецкие танки опередили специальный состав, перерезали дорогу. Маршал с горя матерно выру-гался и приказал двигать в Могилев, приняв сей малый городок за исходную точку поис-ков. Привезенных литерным составом автомашин не хватило на всех офицеров связи, по-тому недостающую технику попросили у местного начальства То, естественно, отказать чиновным гостям не посмело. Ворошилов со свитой, офицеры связи поодиночке, гоняли на автомашинах по окрестностям Могилева в поисках пропавшего Павлова. Поочередно изъездили все дороги, сначала в западном, потом в северо-западном, а потом в наименее вероятном - юго-западном от Могилева направлениях. Штабным охотникам за генералом армии поразительно везло, всем буквально чудом удавалось избежать роковых встреч с авиацией немцев, хотя узкие словно осы Мессершмитты-109 и неуклюжие, когтистые Юнкерсы-87 практически ежедневно висели над дорогами и всеми более-менее достой-ными внимания целями. Временами, маршал со свитой натыкались на разбомбленные, ку-рящиеся дымом пожарищ развалины военных аэродромов и авиаремонтных мастерских. Тогда Климент Ефремович гневно возмущался, язвительно обличал идиотов, завизиро-вавших постройку стратегических объектов в самых неподходящих местах, совершенно лишенных маскировки, открытых для воздушного нападения, лишенных даже элементар-ных средств ПВО.

Когда в очередной раз Ворошилов выдал набившую всем оскомину безответную сен-тенцию, спросив. - "Какой дурак дозволил построить здесь ремонтную авиационную ба-зу?". Полковник Мамсуров, один из всех присутствующих, не сдержался и очень вежливо заметил. – "Без ведома Наркомата Обороны ничего и нигде не строилось, товарищ Мар-шал".

Ворошилов, резко обернулся, собрался ответить грубо и жестко, даже гневно, успел даже начальственно побагроветь от белоснежного подворотничка до защитного околыша фуражки, но вдруг сник, на глазах постарел и безвольно махнув рукой, тихо произнес. – "Выходит, что это я и есть тот дурак. ... Старый, малограмотный дурак". Все же в отличие от многих других совесть у старого Луганского слесаря полностью не атрофировалась.

Полковник опустил глаза. – "Извините, товарищ Маршал. Прошу простить за допу-щенную бестактность".

- Чего тут прощать или не прощать, коли дело сделано... – Буркнул Ворошилов.

Четыре дня поезд Ворошилова отстаивался на запасных путях вокзала Могилевского железнодорожного узла. Четыре дня поиски Павлова ничего не принесли. Наконец к за-паду от Могилева отыскались сначала Маршал Шапошников, а затем и пропавший гене-рал армии Павлов со своим штабом. Павлов и все его штабные командиры располагались в автобусах и фургонах. Штаб Западного фронта оказался поразительно мобилен и неуло-вим. Как и поразительно бесполезен. Штаб существовал сам по себе, варился в собствен-ном соку без связи с войсками и без войск как таковых. Ворошилов Павлова вначале даже слушать не пожелал. Решил первым делом узнать мнение Шапошникова о всем происхо-дящем.

Совсем расхворавшегося Бориса Михайловича Шапошникова заботливо уложили в са-лоне штабного вагона на диван, где он, едва сдерживая слезы, охотно и подробно расска-зывал обступившим слушателям о перенесенных злоключениях. Оказалось, Шапошнико-ву первому удалось обнаружить пропавший штаб и услышать доклад командующего За-падным фронтом. Особенно потрясло старого, еще с царских времен кадрового военного то, как отдавал ему при встрече рапорт Павлов, как ходила ходуном в нервной дрожи крупная, холеная кисть в грязном засаленном обшлаге, как вразнобой, истерично дерга-лись пальцы. Толкового рапорта, как такового, услышать от него не довелось – одни при-читания и предположения. Где войска, как дерутся, что предпринимает противник – ко-мандованию Западного фронта абсолютно не известно.

- Ну, что предпринимает противник, это нам и без Павлова ясно. – Хмыкнул Вороши-лов. – Наступает на Москву. Вот что! Бьёт нас. Что войска делают, тоже в общих чертах понятно. Большей частью драпают, лучшее части героически сражаются. Если бы драпали все – то немец уже был бы здесь. Если бы все сражались – мы бы доехали до Минска. А вот где сражаются и где бегут – это вопрос до сих пор неясный.

Помолчал. ...

- Что будем предпринимать, Борис Михайлович? Что в Москву докладывать?

Шапошников не ответил только тихонько постанывал на диване.

- Ну и ну. ... Выходит, опять, по старой русской привычке, по Кутузовской традиции действуем? Завлекаем супостата в Москву, в Можайск, а уж потом ....

Лица присутствующих окаменели, словно мороз по коже продрал - Москва? Мо-жайск?

Немую сцену прервал робкий стук в дверь салона. Появился незваный, немного ус-певший привести себя в порядок, выбритый, одетый в чистое, но какой-то блеклый, суту-лый, сникший генерал Павлов. От предвоенного налитого куража, от жизненных сил следа не осталось. Выглядел словно спущенный воздушный шарик с невидимой глазом дыроч-кой, в которую постепенно утекал воздух.

- Разрешите доложить обстановку, товарищ Маршал?

Ни слова не говоря, кивком головы, Ворошилов направил генерала армии к карте, за-нимавшей половину стены вагона. Шапошников постанывая сел, лишние покинули са-лон. ... Говорил командующий фронтом честно, только то, что удалось наконец достовер-но узнать, то, что увидел собственными глазами. Называлось все вместе одним коротким словом "катастрофа".

- Зажимали тебя, Дмитрий Григорьевич, в мирное-то время? Ходу тебе, военному ге-нию, не давали? Расти полководцу мешали? ... Бумагомаратель! ... Жалобы он Сталину писал! – Прорвало наконец Клима. Не сдержался, ногами затопал. Побагровел. – Да тебе, негодяю, не то что фронт или армию, тебе дивизию доверить нельзя!

В такт с блестящими сапогами Маршала в ставшем вдруг непомерно большом вороте мундира с четырьмя генеральскими звездами вверх-вниз метался кадык Павлова. Мело-вое, бескровное лицо генерала давилось не то слезами, не то удушьем. Сквозь сцепленные судорожно генеральские зубы прорывалось по-детски отрывочно, - "Простите меня, това-рищ Маршал! Простите, пожалуйста, Климент Ефремович! Дурак, я! Дурак! Виноват, ви-новат перед вами ... Исправлюсь! ... Докажу! ... Оправдаю доверие! ... Кровью смою! ... ".

- Эх, что теперь зачастил - простите-пощадите! ... Бог тебя простит. – Процедил сквозь зубы Клим, быстро успокаиваясь, теряя злобу на будущего потенциального покойника.

Полковник Мамсуров не раз и не два видел до войны генерала Павлова. Видел в Ис-пании, видел в стенах Академии Фрунзе. Всегда гусарским гонором, вальяжным характе-ром напоминал Павлов полковнику распустившего хвост пестрого павлина. Теперь перед ним стояла совсем иная птица, напоминающая жалкую, мокрую, общипанную немцами курицу.

- Идите, Павлов. – Приказал Ворошилов. – Возвращайтесь в штаб и принимайтесь, на-конец, за настоящую работу. Вы мне здесь больше не нужны.

- Есть, товарищ Маршал! – вскинул тот руку к козырьку полевой фуражки. Повернулся и выскочил. И на ходу, в повороте уже, видимо решив, что все обошлось, что прощен и помилован, вновь на глазах обретал уверенность, вес, властность. ... Нарастали на куриной общипанной гузке яркие павлиньи перья. От радости страдалец даже не понял, не обратил внимания, что Ворошилов его даже по воинскому званию не назвал, не прибавил заветное слово "товарищ". Просто – «Павлов». ... Даже не гражданин, тем более не генерал армии.

Дверь за Павловым с мягким, подобострастным чмоканьем закрылась. Грозный рык его, призывающий запропастившихся адъютантов и шофера затих, отсеченный деревом, стеклом и шторами. Там, на перроне бывший генерал армии все еще беззвучно размахивал руками, топал ногами, жил, грозил кому-то, двигался в иллюзорном аквариуме.

Ворошилов некоторое время с неподдельным интересом наблюдал за ним через окно, а потом, безнадежно махнув рукой, приказал полковнику арестовать бывших генералов Павлова, Климовских и Клыча, задействовав для выполнения поставленной задачи людей и машины из личной охраны Маршала.

- Климент Ефремович! – Раздался с дивана слабый голос Шапошникова. – Может, по-временим с арестом? Ясное дело – Павлов командующий никудышный, слабый, несостоя-тельный. Но, сам факт ареста генералов ... в данной обстановке, вы понимаете, может большой вред принести. Может еще более усилить панику. Вызовет тревогу, подозри-тельность, боязнь у других командиров.

- Согласен с вашими доводами, Борис Михайлович. Но, вы понимаете, решение приня-то не мной. – Он многозначительно поднял глаза к потолку вагона.

- Может быть, попытаемся? ... Дадим обоснованную шифрограмму. Вдвоем с Вами по-можем навести порядок в войсках фронта.

Ворошилов походил вокруг стола, потом решительно придвинул стул, сел, начал пи-сать в блокноте текст. Закончив – прочитал Шапошникову. Текст телеграммы Сталину давал анализ обстановки на Западном фронте, не скрывал полной меры вины бывшего ко-мандования. Арест Павлова предлагалось заменить отстранением от командования фрон-том, понижение в звании, назначение на должность командира танковой группы из остат-ков двух разгромленных дивизий, откатившихся в район Рогачева. Шифровка ушла за подписями Ворошилова и Шапошникова.

Но товарищ Сталин бывшего генерала Павлова уже списал в расход. По сценарию то-варища Сталина роль генерала Павлова уже закончилась и посредственный актер Пав-лов, как живой генерал ему для пьесы более был не только не интересен, но и не нужен. Скорее даже – опасен. Товарищ Сталин оставил на долю актера Павлова всего один, са-мый последний выход, малую, писклявую реплику перед лицом самого последнего на свете зрителя – коменданта расстрельной команды. Впрочем, даже эта предсмертная, про-изнесенная через несколько дней, реплика оказалась на удивление стандартной, избитой и неинтересной Вождю всех народов. Этакая отчаянная в своей безнадежности, истеричная просьба о помиловании и, скороговоркой, только бы успеть, на одном дыхании клятва верности, – "Да здравствует товарищ Сталин!". Слова привычные и надоевшие, не вызы-вают уже давно никаких эмоций у малограмотного коменданта. Он привычно безразлично уткнет ствол нагана в съежившуюся ложбинку затылка и беззлобно нажмет легкий, хоро-шо смазанный спуск нагана. Комендант считал свою работу нужной и важной, а потому, отправлял на тот свет без ненужной злобы, без лишних мучений. Легко и профессиональ-но. А вот куда потом отправлялась душа в рай или ад, это его вовсе не касалось.

Но все это произойдет несколько позже, а пока пришедший без промедления ответ Сталина Ворошилову был однозначен и краток, – "Не умничать! Выполнять предписан-ное!".

В штабе Западного фронта сцена ареста прошла без лишних эмоций, достойно, так как и положено в среде военных людей. Первым сдал портупею, пистолет, документы сам Павлов. Вздохнул, словно даже облегченно, и неуклюже полез в машину. Вторым – Кли-мовских, его начальник штаба, третьим – Клыч, его начальник артиллерии. Машины тро-нулись и помчались в Москву. Увезли бывших генералов на скорый суд, и еще более ско-рую смерть.

" ... Судебным следствием установлено, что: а. Бывший командующий Западным фронтом Павлов Д. Г. с начала военных действий допустил трусость, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия и складов против-нику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта. Этим Павлов дал врагу возможность прорвать фронт. ... Таким образом, Павлов Д.Г. на-рушил военную присягу, обесчестил высокое воинское звание, забыл воинский долг перед Родиной, своими трусостью и паникерством, бездействием, развалом управле-ния войсками, сдачей складов противнику, допущением самовольного оставления боевых позиций нанес серьезный ущерб войскам Западного фронта.

Постановил ... Лишить воинских званий, наград и приговорить к расстрелу.

Приговор привести в исполнение... ".

Товарищ Сталин недовольно поморщился, перечитывая последние авторские строки в роли Павлова. Чего-то явно не хватало. Взял толстый красный карандаш и размашисто дописал. -

" ... Предупреждаю, что и впредь все нарушающие воинскую присягу, забы-вающие долг перед Родиной и Партией трусы, порочащие звание воина Красной Ра-боче-крестьянской Армии, все паникеры без боя самовольно сдающие оружие и ос-тавляющие противнику боевые позиции, будут беспощадно караться по всей строго-сти советского закона военного времени, невзирая на лица. Приказ объявить под роспись всему начсоставу от командира полка и выше"

- Вот, теперь нормально.

Размашисто расписался внизу: "И. Сталин". И поставил жирную красную точку.




Глава 17.
Группа "Т" фронтовой разведки при отделе специальных операций РУ РККА.


Двухмоторный "Дуглас" транспортной авиации недавно бело-голубой красавец Аэ-рофлота, нарядный, перевозивший кроме беспечных пассажиров почту и вполне мирные грузы, а теперь наскоро выкрашенный в защитный цвет, сел на летное поле подмосковно-го аэродрома "Кубинка". К распахнутой дверке подцепили узкий металлический трап и попросили прибывших военных как можно скорее покинуть борт. Последними из самоле-та выбрались на травку летного поля люди из группы "Старика" с пленным подполковни-ком и собакой. Прибывших встречали. Точнее встречали не самих людей, а доставлен-ный ими груз и пленного. В летние военные дни сорок первого года пленные немецкие офицеры, захваченные штабные документы и собранные в тылу врага сведения казались редкой, невероятной удачей, ценнейшей находкой для Разведупра Генерального штаба. Впрочем, места в машинах хватило и для всех остальных.

В столицу военные машины летели на предельной мощности форсированных мото-ров, не снижали скорости на перекрестках, издалека грозно рявкали сиренами на неуспе-вающих перебежать дорогу пешеходов. Проскочили мимо пригородные домики и под-московные леса. Потянулись фабричные окраины, городские улицы и, наконец, централь-ные проспекты. Москва выглядела вполне мирной, город еще не в полной мере ощутил леденящее дыхание войны. Только иногда встречались военные грузовики или медленно проплывали приземленные на день в скверах резиновые туши аэростатов заграждения ПВО. О войне напоминали и зенитные пушки, установленные в вырытых на газонах круглых огневых позициях. Но пешеходы по-прежнему заполняли улицы, не уменьшилось изобилие продуктов за зеркальными витринами магазинов.

Каждый из людей "Старика" по разному оценивал проносящиеся мимо запыленных окон автомобиля пестрые сценки из жизни столицы. Совершенно разные чувства вызыва-ло увиденное у немецкого подполковника, русского князя, вчерашнего аспиранта, брест-ского пограничника и старшины первой статьи из далекого Владивостока.

Для старшины Свидлера и полковника "Вольфа" Москва стала если не родным, то привычным городом, местом. В Москве находилось последнее место службы, до того сю-да вызывали за получением новых заданий и предписаний. В этом городе ставили «на ко-вер» для разносов и награждений. Отсюда они выезжали под различными именами и ле-гендами выполнять боевые задания. В Москву возвращались с очередной войны зализы-вать раны и отсыпаться. Пока остальные пассажиры удивительного рейса вслух или молча удивлялись Москве, сидевшие в головной машине профессионалы разведки не теряя вре-мени начали составлять отчет о проделанной работе, о том, что удалось, а что – нет. Сор-тировали полученные сведения по степени значимости. Отбирали те, что необходимо от-работать в первую очередь и как можно быстрее внести в сводки, телеграммы, спустить в войска для незамедлительного принятия мер по обезвреживанию диверсантов противника. Непредвзято оценивали что из вынесенного старшиной опыта пригодится при создание и засылке в чужой тыл диверсионно-разведывательных групп Разведупра. Намечали их при-мерный состав, вооружение, оснащение.

Тихо, вполголоса переговорили о новой идеи, пришедшей на ум полковнику, когда узнал поближе разнородную группу людей, вышедших вместе с Ильей из вражеского ок-ружения. Зародившаяся идея создания совершенно нового разведывательно-диверсионного подразделения, способного решать весьма неординарные задачи в тылу немцев, требовала глубокой, осмысленной, индивидуальной работы. В первую очередь, увы, бумажной волокиты при изучении личных анкетных данных и биографий кандида-тов. На все требовалось время. Но времени было в обрез! Время поджимало. Собственно говоря, времени на нормальную агентурную разработку практически и не имелось. Зна-чит, придется импровизировать, додумывать и переделывать первоочередной уже на хо-ду. Групп подобных планируемой в практике Старика не встречалось. Но ведь и война приняла совершенно новый характер, отличный от предыдущих войн. Сегодня это война моторов, война совершенной техники и мощных моторов, новых боеприпасов и качества брони, беспроводной связи, оптики, да той же радиолокации, значение которой прекрасно понял майор Гаврилов в осажденной немцами Брестской крепости. Значит и новая разве-дывательная группа должна иметь военно-техническую направленность, способна добы-вать у немцев все самое передовое, самое лучшее чем оснащена их армия.

- Ты, старина, знаешь вышедших людей лучше меня. ... Поможешь?

- Так точно. ...

- А командиром с ними пойдешь?

- Пойду.

- Что же, это многое значит. Получше иной рекомендации. Ладно, день - другой у нас есть. ... Пусть отдохнут. Потом, если начальство одобрит – начнем интенсивную подго-товку.

Князь Сергей Голицын помнил Москву мирную, благообразную, дореволюционную. Тот чопорный, соборный и одновременно немного провинциальный город сотен церквей в который приезжал с батюшкой и матушкой на праздники к дальней родне. Вставал в па-мяти торжественный густой перезвон древних колоколов, восставали из небытия разру-шенные ныне соборы и храмы. Но не только. Вспоминал Сергей картинные галереи, му-зеи, Манеж и театры, словом – все то, что непременно входило в так называемую "куль-турную" программу посещения первопрестольной. От старого времени в памяти остались Рождественские балы, огромные хрустальные люстры, скользящие по бесценному парке-ту, летящие в вальсе изящные пары представителей блестящей аристократии, офицерства, дворянства, промышленности. Помнил Голицын Москву пролеток и конок, изгибы старых улочек, трактиры, благообразных дородных городовых на перекрестках. Теперь Москва больше напоминала один из виданных перевиданных европейских городов, приобрела не-кий космополитический столичный лоск, выпрямила и расширила улицы, взметнула вверх новые многоэтажные дома. Приобрела много нового, но и потеряла нечто, присущее ранее только ей одной, исконно русской, богоизбранной, белокаменной.

Мимо князя пролетала иная, незнакомая Москва. Лучше или хуже она стала, Голицын, охваченный бурей чувств, эмоций требующих осмысления и анализа, пока толком не по-нял. Но все равно, так или иначе – это была Москва, столица земли русской. Именно к ней, к сердцу России рвались теперь бронированные полчища чужеземцев. Одно их чуже-родное, насильственное присутствие на русской земле, их угроза городу, роднило Голи-цына с новой, непонятной, неузнаваемой и несколько отчужденной Москвой. Не слова Сталина и Молотова, но именно это ощущение иноземного вторжения в родные пределы вновь именовало для князя Голицына нынешнюю войну - Отечественной. А защищать Отечество, было испокон веков, есть и останется в веках долей и честью российских лю-дей всех племен и народов, собранных Богом и судьбой в российских пределах. В первую голову защита Отечества есть дело князей Голицыных, воителей и радетелей России. Происходящее внутри страны дело россиян, ее жителей, дело семейное, внутреннее, но при любых внутренних неурядицах, при любом политическом раскладе, границы России, воздвигнутые кровью и Историей, должны оставаться священны и неприкосновенны для чужеземцев.

Беды внутренние, дела российские, российские же свары и неурядицы – это дело тех, и только тех, кто Россию считает Родиной. И никого вмешательства здесь иного не требует-ся. Никакая благая цель, ни один самый благородный предлог иноземного вторжения, да-же имейся они и впрямь у чужеземцев, никогда не оправдают их посягательство на Русь. На дела российские. И приспешники, предатели и перебежчики, прильнувшие к врагам, пошедшие с врагами, вставшие под их черные знамена, напялившие их мундиры, всегда и для всех честных людей российских есть и останутся прокляты, а имена их позорные во-веки преданы забвению. Так было во времена Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. Так оно будет и вовеки веков.

Андрей Филатов тоже оказался захвачен наблюдением. Он с нетерпением ожидал уви-деть хоть бы краем глаза знаменитый Московский Университет, созданный гением Ломо-носова, Кремль, Мавзолей великого вождя Ленина. Ах, как хотелось хотя бы бегом про-скочить по залам Третьяковской галереи, Исторического музея, а что говорить о Ленин-ской библиотеке с ее огромными фондами научно-технической литературы. Еще он меч-тал встретить кого-либо из коллег по прошлой работе над радиолокаторами. Узнать ново-сти, обсудить успехи ... Хотя, для науки пока не время. ... Теперь, это совершенно несо-мненно, как человека повоевавшего, боевого командира Красной Армии, его место на войне. Но после Победы, ... после окончания войны, ... Андрей очень надеялся, что после Победы ему позволят вновь заняться любимым делом. Ну и, конечно же, разыскать Ан-нушку.

Старшина первой статьи Воронец, малый простой, без изысков, не шибко образован-ный. Потому мысли Виктор имел по большей части тоже незамысловатые, приземленные. Моряк по приезде в столицу первым делом попытался привести в порядок красу моряц-кую, дорогую сердцу индивидуального пошива мичманку. Теперь опустил до упора стек-ло со своей стороны машины и гордо крутил головой, наблюдал реакцию московских да-мочек на этакое чудо. За одно и сам глазел на московскую толпу, пытался хоть краем гла-за высмотреть, что за диковинки лежат на полках в зеркальных витринах магазинов, ды-мятся на столах под золотыми рекламами ресторанов. Ах, какие милые девичьи лица, ка-кие стройные ножки в изящных туфельках, тонкие талии и налитые груди обтянутые лег-кими яркими летними платьями, какие раздуваемые ветерком подолы ежеминутно выхва-тывал в московской толпе жадный, истосковавшийся взгляд моряка. Виктор страдал. Бед-няга отворачивался, строго приказывал глазам не дурить, велел глупым мозгам помнить лишь сероглазую Валюшу, но ... но на долго воли парню не хватало. И он вновь глазел, и снова корил себя, и вновь раз за разом вполне искренне испытывал угрызения совести.

К ноге Федора Моденова прижимался теплый собачий бок, собачий нос раздражал за-пах бензина, пес ворочался на полу автомобиля, после тряски на очередной выбоине вновь усаживался поудобнее. Периодически шершавый язык ласково лизал руку, мол держись хозяин, со мной не пропадешь! Тогда Моденов опускал ладонь на плоский широкий лоб, гладил, успокаивал. Поглядывал в окно. Приходили в голову Федору самые разные мыс-ли. Например, думал о том, что война проклятая враз перевернула, разрушила так долго и тяжело вынашиваемые замыслы. Теперь несколько месяцев вновь придется воевать, слу-жить в армии и все планы, связанные с учебой, с демобилизацией на эти несколько воен-ных месяцев откладываются. Вплоть до неминуемой Победы. Предвоенная пропаганда не оставила у Федора сомнений, что война в конечном счете, окажется победоносной и крат-косрочной. Только вот опыт первых военных дней заставлял Федора малость сомневаться в скорой, так часто обещаемой комиссарами, тем более малокровной победе одним могу-чим ударом. Война теперь представлялась сержанту тяжелой работой, зачастую весьма противной его человеческой сути, но важной и нужной. Работой, которую не он Федор начал, не он задумал, но которую добросовестно и честно надобно довести до конца.

Голицына, Воронца, Филатова и Моденова с псом высадили возле дверей непримет-ного двухэтажного особнячка с колонами, приткнувшегося в глубине дворика, отгоро-женного от улицы кустарником и оградой с металлической литой решеткой. Улочка и дворик, да и особнячок казались заблудившимися, случайно попавшими в современную Москву из конца прошлого века. Здесь располагалось общежитие курсантов военно-учебного подразделения Разведупра. Война вымела подчистую, выпустила прямо на фронт без экзаменов и зачетов и учеников, и преподавателей секретного учебного заведе-ния. Теперь в пустых комнатах молчаливая пожилая администраторша расположила но-вых временных постояльцев. "Минера" Федор от себя не отпустил и, преодолев, не очень активное, скорее формальное сопротивление женщины, определил на жилье возле отве-денной сержанту кровати. Администраторша повздыхала, поджала губки, но смилостиви-лась, получив уверение, что грызть мебель и гадить в комнате чудом избежавший муче-нической смерти военный пес не будет. Потом даже всплакнула, услышав историю эрде-ля, пошла, принесла миски с водой и кашей, маленький коврик на подстилку.

Человек предполагает, а судьба располагает. Таков закон жизни. Даже предполагае-мых двух дней не оказалось у полковника для более глубокого знакомства с новыми со-трудниками. Удалось лишь еще раз выслушать подробный отчет старшины о событиях первых дней войны, его характеристики каждого из членов группы. Полковник "Вольф" всерьез задумал организовать в отделе разведывательно-диверсионную группу нового ти-па для решения весьма специфических задач. В отличие от подавляющего большинства советских людей, все еще рассчитывающих на войну быструю и победоносную, на по-мощь мирового, в первую очередь немецкого пролетариата, "Старик" не обольщался и предвидел борьбу долгую и кровавую. Война с первых же часов показала, что теперь сила на стороне того, у кого надежнее моторы, крепче броня, быстрее самолеты, качественнее радиосвязь, надежнее и разнообразнее вооружение, мощнее боеприпасы и ... лучше по-ставлена разведка. Немецкий удар пришелся по неподготовленным к войне частям, не-мецкие диверсанты в тылу Красной Армии чувствовали себя вполне вольготно и вытворя-ли практически безнаказанно все задания Абвера, все это камнем лежало на сердце пол-ковника. Часть вины "Вольф" относил за счет слабости и просчетов советской разведки. На свой счет. Но интуитивно чувствовал, вполне допускал, что разведка как раз сделала все возможное и даже невозможное, а просчеты и неудачи шли с более высокого уровня ответственности. Чувствовал, но делиться своими догадками ни с кем, даже со старшиной не спешил. Потому, просто старался ответить делом, точнее придумать некий новый, не-ожиданный ответ на немецкий вызов.

Соображения эти полковник основывал на опыте действий в немецком тылу группы старшины Свидлера и нескольких ей подобных, чаще всего волей случая сколоченных групп. Во всех случаях центром кристаллизации становились действующие или отставные разведчики и диверсанты РУ. На фоне других, группа старшины оказалась наиболее удач-но подобрана, вполне сбалансирована по составу. Все это она доказала на практике, ус-пешно прорвалась с боем через вражеские заграждения, доставила в Разведупр не только ценного пленного, но и техническую новинку – шифровальную машинку "Энигму". Кроме того, старшина собрал разнообразные разведывательные данные о боевой технике удар-ной немецкой группировки, о её вооружении, об оснащении и экипировке диверсионных групп, заброшенных в тыл РККА. Данные оперативного характера, немедленно обобщен-ны и спущены в войсковые отделы контразведки. Есть надежда, что сразу же позволят ус-пешно вылавливать или уничтожать на месте диверсантов "Бранденбурга-800". Повысят надежность службы охраны прифронтовой полосы.

"Энигма", рассуждал полковник, далеко не единственная тщательно охраняемая тех-ническая новинка немцев. Сколько этих военных чудес, каковы они в бою – пока не из-вестно. Неподготовленные разведчики низшего, тактического и даже оперативного уров-ня не знающие тактико-технические характеристики собранного немцами со всей Европы вооружения, не обладающие достаточным научно-техническим кругозором, решать по-добные задачи не могут. Да и не ставят перед дивизионными, даже перед армейскими раз-ведчиками подобные задачи. Долгая война требует заранее готовить противодействие не-мецким военно-техническим новинкам. Одновременно с научно-технической разведкой, такая, фронтового подчинения группа Разведупра, сможет оперативно и качественно ре-шать возникающие по ходу дела задачи диверсионного характера. Например, обнаружи-вать и уничтожать выявленные стратегические объекты, узлы связи, мосты, особо важные эшелоны противника, его радиостанции и аэродромы. Причем решать задачи творчески, не стандартно, широко используя подручные средства. Примерно так, как работали его ребята в Испании... Обычные армейские разведчики таким опытом и умениями не обла-дают. Они могут разведать порученное и доставить разведанные командованию или, при наличие радиосвязи, сообщить по радио. Группа нового типа, по замыслу полковника, должна по уровню интеллекта, специальной, боевой и технической подготовки на голову превосходить обычные разведывательные группы армейской разведки. Каждый из бойцов группы обязан быстро и точно опознавать вражескую технику, знать ее характерные осо-бенности, тактико-технические данные, слабые и сильные стороны, водить мотоцикл, ав-томобиль, даже танк, владеть основами радиосвязи, минирования и разминирования, из-готовления взрывчатки и взрывателей из подручных материалов, уметь бесшумно снять часового, прекрасно стрелять из всех видов оружия, быть выносливым и физически от-лично подготовленным человеком.

- Как это не удивительно, но судьба собрало воедино в группе Свидлера именно таких уникальных людей, хотя пока они сами о своих потенциальных способностях и не подоз-ревают. Конечно, всё это верно, если кандидаты согласятся вступить на столь опасный путь. В этом случае, им придется денно и нощно заниматься, пополнять недостающие зна-ния, умения, набирая силу и опыт. Работать придется не щадя себя. Подготовка займет несколько месяцев, но ... Но даст ли война нам на это время? По крайней мере, всему воз-можному инструкторы Разведупра постараются ребят научить. – Рассуждал полковник.

- Жаль, что нет возможности ознакомиться поподробнее с их предыдущей жизнью. – Сожалел полковник. – Но так ли уж это важно для меня? ... В другом, соседнем ведомстве, пожалуй, да ... Там некоторых из этих людей и близко бы не подпустили к работе в тылу врага, а князя Голицына ... Князя, пожалуй, вообще вместо фронта отправили бы на "сол-нечную" Колыму. ... Или, по законам военного времени, прямиком "в расходный угол" подвала на Лубянке. Но мы-то, слава Богу, не костоломы Лаврентия Павловича Берия. ... Поэтому, о том, что Сергей Голицын действительно князь, будем знать лишь мы с Ильей и ребята из группы. Для остальных – это лишь агентурный псевдоним. Ребята из группы правду знать обязаны. В тылу врага, там где им придется действовать, никаких недомол-вок и неясностей иметь непозволительно. Там, каждый обязан верить в соседа, как в само-го себя. ... Даже немножко больше чем самому себе. В этом – жизнь и спасение группы.

- Итак, что мы имеем, Илья?

- Сержант Федор Моденов – пограничник, комсомолец. Перед службой в армии - де-ревенский парень из северных краев, потом – рабочий, недолго - моряк гражданского фло-та. Человек привычный к труду, к долгому пребыванию в лесу с минимальным запасом продуктов, одежды, обладающий навыками выживания в сложных условиях. Физически хорошо развит и тренирован. Кроме того - отличный стрелок, охотник, следопыт, знает и любит собак, обладает навыками их дрессировки. Что самое удивительное – собаки его понимают, слушаются, охотно подчиняются. Владеет навыками рукопашного боя, холод-ным оружием, хорошо знает стрелковое, включая немецкое. Окончил школу младших командиров пограничных войск. Хорошо ориентируется на местности и по карте. Образо-вание средние, готовился поступать в институт, учиться на биолога. Выдержан, в бою хладнокровен, стремится любыми доступными средствами выполнить приказ. Именно он добыл "Энигму". Плохо, что языковая подготовка практически на нуле – знание немецко-го языка в пределах курса средней школы. Но база есть, парень головастый. ... Требуется интенсивная подготовка, как минимум, по курсу минно-взрывного дела. Максимум – язык, вождение техники, радиосвязь, специальные приемы боя и стрельбы, владения хо-лодным оружием. В любом случае - обучить основам ведения фронтовой разведки и озна-комить с техникой, вооружением и основной структурой войск врага. Параллельно, хоро-шо бы Федору натаскать нашего пса на обнаружение взрывчатки, мин, обучить поведению в тылу. Хотя ... по тому, как вел себя "Минер" уже сейчас можно сказать, что задатки у того имеются неплохие. И мину, и врага собака почует раньше любого из нас, а при соста-ве группы в пять человек это очень важно.

- Что же, по Моденову возражений не имеется.

- Младший лейтенант запаса Андрей Филатов. ... – Старшина глянул в глаза сидящего напротив "Вольфа". – Человек сложной судьбы. ... Горожанин из интеллигентной, обеспе-ченной семьи партийных и хозяйственных работников. ... Родители репрессированы. Счи-тает, что необоснованно. Имеет судимость по уголовной статье. Случайно убил насиль-ника и бандита. Отсидел срок полностью. ... Выпущен по пересмотре дела. Из комсомола выгнали, как водится. ... Перед этими пертурбациями, с отличием окончил Харьковский Университет. Физик. Весьма успешно занимался в аспирантуре вопросами радиолокации, то есть обнаружения на больших расстояниях целей с помощью радиоволн. ... Кстати, уз-нав об этом, комендант Брестской крепости майор Гаврилов попросил включить парня в группу и вывести из окружения. Так сказать, сберечь ценный кадр для науки. ... Как мне сообщили, научный руководитель, несмотря на изложенные выше обстоятельства, готов немедленно забрать Филатова в лабораторию. В боях младший лейтенант показал себя смелым, знающим, хладнокровным человеком. Находясь на курсах шоферов в качестве вольнонаемного преподавателя автодела начал войну рядовым бойцом, постепенно завое-вал авторитет и получил право называться командиром. Участвовал в захвате и уничтоже-нии штабов немецких частей. Вынес с боем в крепость, не бросил, ценнейшие трофейные карты с нанесенной оперативной обстановкой. Отлично знает радиодело, радиосвязь, уме-ет ремонтировать и водить автомобили всех конструкций, мотоциклы. Физически доста-точно развит. Имеет представление о тактике и топографии в пределах курса военной ка-федры. В школе и Университете учил английский. Немецким языком не владеет, как не владеет приемами борьбы, холодным оружием. Стрелковая подготовка – достаточная для командира взвода, но не для диверсанта-разведчика. Вооружения и организацию немецкой армии не знает. Но как основной специалист группы по вопросам науки и техники – впол-не подходит за счет обширных общенаучных познаний. Голова у парня варит, соображает быстро. Думаю, что взрывное дело и мудреные взрывные ловушки освоит без затрудне-ний. Филатову придется учить специальные предметы с нуля, стрелять, владеть ножом, осваивать основы языка. Зато на вождение, радиодело и технику времени тратить не нуж-но. ... Да, его жена служила в Бресте в госпитале. ... Захвачена немцами в плен. ... Фаши-стов ненавидит. Арест родителей считает случайностью, ошибкой и, несмотря на это, ве-рит Партии и товарищу Сталину. ... Уверен, что не подведет.

- Если в бойце уверен командир группы, то и у меня возражений нет.

- Старшина первой статьи Виктор Воронец. Комсомолец, отличник боевой и политиче-ской подготовки, окончил учебный отряд и школу младших командиров флота, допущен к самостоятельному управлению маломерными судами и катерами. Знает основы навига-ции. В пределах курса подготовки одиночного бойца владеет винтовкой и револьвером. Стреляет неважно. Холодным оружием не владеет. Физически развит хорошо. Языков не знает. Радио знает в пределах курса учебного отряда. Навыков управления транспортными средствами нет. Вооружение и организацию немецкой армии не изучал и не знает. На тор-говом флоте служил помощником моториста, разбирается в дизельных двигателях. Насчет Воронца у меня более всего сомнений – молод, отсюда некоторая романтическая несоб-ранность. В первые часы войны растерялся, то ли боялся, то ли просто не знал, как приме-нить личное оружие. Не мог стрелять. Впрочем, со слов майора Гаврилова, этот вид сту-пора иногда наблюдается у молодых бойцов. Большинство справляются самостоятельно или с помощью командиров и более подобного состояния у них не наблюдается. В даль-нейшем Воронец проявил завидное мужество и сообразительность, вплавь по системе во-доемов прорвался в крепость. Поведение Воронца укрепило меня в том, что в сложных ситуациях он, прежде всего постарается выполнить боевую задачу. Имел случай лично убедиться, что в бою Воронец верен товарищескому долгу, решителен и смел. Отлично выполнил подводное минирование заградительной сети немцев на Муховце, вернулся и спас меня, когда от холода и усталости прихватило сердце. ... Потом точно и четко управ-лял катером. ... Я, между прочим, жизнью ему обязан. ... Если бы Воронец не вернулся, не вытащил – оглушило бы и добило подводным взрывом. А ведь мог он и не выдержать, дать деру. Уйди он тогда на катере, не приди вовремя на помощь ... конец мне.

- Как чувствуешь себя сейчас, старина? Может, ляжешь на обследование, подлечишься, а эту задумку мы пока просто похерим? ... Распустим ребят, пусть воюют, трудятся, а?

- Всё в порядке, товарищ полковник. Претензий к здоровью не имеется. Отошел и пол-ностью восстановился. Видимо подводная прогулка оказалась не по силам, а на земле - вполне боеспособен.

- Уверен? ... А если в немецком тылу снова сердце прихватит?

- Пока война – не прихватит, я ему запрещу. Зато потом – можешь со спокойной сове-стью отправить меня в санаторий имени товарища Сталина, в Сочи.

- Ладно, договорились. Сочи, так Сочи, хотя лично я предпочитаю Гурзуф. ... Ворон-цовский дворец, розы, пляж, девушки и молодое вино с чебуреками и шашлыками на на-бережной!

- Мы отвлеклись, "Старик". Нужно бы определиться с Воронцом. Парень может при-годиться при форсировании водных преград, да и в любом ином деле обузой не станет. Только вот учить его нужно более других.

- Берешься?

- Куда денешься. Долги возвращать надобно.

- Ладно, условно зачислим и посмотрим по успехам в освоении наших премудростей.

- Сергей Голицын. ... Поручик царской армии. По происхождению из дворян, точнее - из обедневших служивых князей. Поместий и капиталов семья не имела. Перед первой Мировой войной Голицын окончил нормальное военное училище, офицер царской армии, командир команды пластунов, точнее пешей разведки. Во время эпопеи генерала Самсо-нова попал в плен. После революции, на последней стадии Гражданской войны оказался в войсках генерала Врангеля, сражался на Перекопе, затем – иммигрировал. Жил и работал во Франции, Германии, Польше. В политической деятельности и белогвардейских воен-ных организациях не состоял. Служил фабричным рабочим, шофером, потом окончил курсы бухгалтеров, и последнее время работал по специальности в кооперативном союзе Бреста. Там же после воссоединения западных областей в 1939 году. Жена – певица. ... Пела в ресторанах. ... В репертуар обязательно включала советские песни, хотя это и вы-зывало недовольство буржуазных властей. Из-за независимого поведения артистам при-шлось покинуть Германию сразу после прихода Гитлера к власти. Голицын свободно вла-деет немецким, польским, французским языками. Физически развит хорошо. Вынослив. Уравновешен. Способен быстро анализировать ситуацию и принимать правильное реше-ние. Знает военную науку на уровне военного училища дореволюционной русской армии. Водит автомобиль. Хорошо стреляет из винтовки и пистолета, быстро овладел автоматом. Владеет холодным оружием и некоторыми приемами рукопашной борьбы, навыки приоб-ретены им еще до революции, сначала в военном училище, а затем в команде разведчиков. Решительно и смело применяет холодное оружие. При мне без колебаний уничтожил пре-дателя из белогвардейцев, добровольно пошедшего на службу к немцам. Высоко ценит и бережет честь русского офицера и дворянина. Патриот России, что в сегодняшней обста-новке практически совпадает с понятием патриота СССР. На его глазах немцы расстреля-ли близких людей. Люто ненавидит немецкий фашизм. ... Могу сказать, за время рейда сложилось впечатление, что исподволь Голицын спокойствием, авторитетом, твердостью благотворно влияет на более молодых членов группы. Радиосвязи не знает. С организаци-ей и вооружением современной немецкой армии не знаком, но может быстро войти в курс дела. Зато имеет хорошую топографическую и тактическую подготовку. ... О том, что Го-лицын потомственный князь и бывший офицер никто кроме нас и ребят не знает. ... Рас-пространяться на эту тему не стоит. ... Бухгалтер и бухгалтер. Документы у него имеются. ... Но в тылу врага его происхождение, знание обычаев той среды и умение правильно вес-ти в обществе, в определенной ситуации может здорово помочь. Считаю, что из Голицы-на получится отличный разведчик.

Первый день в Москве группа дружно отсыпалась после дальней дороги и бессонных военных ночей. На второй день, гладко выбритые, накормленные в ведомственной столо-вой Разведупра, Голицын, Воронец, Моденов и Филатов планировали отпроситься у пол-ковника хотя бы немного познакомиться с Москвой. Проснувшись утром, они вместо мор-ской формы обнаружили выглаженные, аккуратно сложенные гражданские костюмы и ру-башки соответствующих размеров, туфли, носки и прочие принадлежности уже подзабы-того мирного быта. Теперь с трудом привыкали к новому непривычному обличью. Даже пес немного сомневался, те ли самые люди, что и раньше зовут его, предлагают выйти прогуляться? Хотя пес и страдал, но в комнатах не гадил, стойко дожидался пока Моде-нов отворил дверь и выпустил погулять в огороженный сквер.

Прогулка по Москве так и не состоялась. После завтрака появился старшина, успев-ший сменить старую обтрепавшуюся во время прорыва форму на новую, такую же ще-гольскую, но уже с двумя орденам Красной Звезды и медалью "ХХ лет РККА" на груди. Вновь моложавый, щеголеватый, подтянутый, свежо побритый и подстриженный Илья привел группу в кабинет полковника.

- Садитесь, товарищи. Мы планировали дать вам больше времени на отдых, на то, что-бы осмотреться, даже планировали небольшую прогулку по Москве. Вы это вполне за-служили героическим поведением в тылу врага, доставленными ценными сведениями о противнике. Командование Красной Армии выражает Вам, товарищи, благодарность. ... Кроме того, не открою большого секрета, но скажу, что решается вопрос о Вашем награ-ждении боевыми орденами или медалями. Теперь закончим с приятными новостями и пе-рейдем к прозе жизни. Не скрою, обстановка на фронтах по прежнему очень тяжелая. Си-туация во многих случаях неясна. Сплошной линии фронта пока не существует. Некото-рые дивизии, корпуса и даже армии ведут бои в окружении. Немецкие танковые части под прикрытием авиации рвутся вперед. ... Пал Минск. ... Захвачена очень большая часть Бе-лоруссии, Прибалтики, Украины, Молдавии. Сражения идут от Черного моря на юге, до Белого моря на севере.

Не буду ходить вокруг и около. ... Командование Разведывательного управления Ге-нерального штаба РККА предлагает Вам пройти очень интенсивную и тяжелую теорети-ческую и практическую подготовку, а затем продолжить службу в составе разведыватель-ной группы специального назначения. Учтите, учиться придется день и ночь – материала много, а времени – мало. За короткое время Вам предстоит стать настоящими, разносто-ронне подготовленными диверсантами-разведчиками, способными самостоятельно в ав-тономном режиме длительное время действовать в глубоком тылу врага. Решать уни-кальные задачи особой важности на стратегическом уровне фронтовой разведки. Добы-вать сведения о новой технике немцев, о расположении их штабов, радиостанций, страте-гических объектов. При необходимости – захватывать образцы техники или уничтожать их, выводить из строя объекты, используя все доступные средства, проявлять выдумку, смекалку, находчивость, изобретательность. Повторяю, дело совершенно добровольное. Если есть сомнения, если считаете, что не осилите, что разведка - не ваше призвание, то никаких претензий к вам нет и, поверьте, никогда не будет. Решать Вам. В случае отрица-тельного ответа младший лейтенант Филатов будет откомандирован для дальнейшего прохождения службы через Управление Связи ВВС РККА в военную лабораторию радио-локации. Научный руководитель темы готов немедленно зачислить Вас, Андрей, в штат сотрудников. ... Как видите, информацию мы от Вас не скрываем. Повторяю, решать Вам и только Вам, но знайте, что и нам Вы очень нужны.

Старшина первой статьи Воронец. Мы можем отправить Вас обратно на Пинскую, точнее уже Днепровскую, военную флотилию. Сейчас корабли флотилии ведут бои с вра-гом на Березине и Днепре. ... Впрочем, можете выбрать для дальнейшего прохождения службы более "солидные" боевые корабли Черноморского или Балтийского флотов. ... Знаем о Вашей мечте и имеем возможность помочь с ее воплощением в жизнь. Но прежде – обдумайте наше предложение. ...

Сержант Моденов. Вам особая благодарность от имени Правительства СССР за добы-чу шифровальной машинки "Энигма". В случае если решите продолжать службу в погра-ничных войсках НКВД будете откомандированы в распоряжение одного из отдельных полков по охране тыла Красной Армии. В их состав влились вышедшие из окружения или отошедшие с войсками пограничные заставы и отряды. Продолжите бороться с диверсан-тами, вражескими агентами и бандитами. Дело, несомненно, важное и почетное. Но, опять таки, прошу сначала взвесить наше предложение.

Товарищ Голицын. Вы – лицо сугубо гражданское, в боевые действия вступили добро-вольно, проявили себя отважным, находчивым и умелым бойцом. По возрасту, опыту и квалификации мы будем ходатайствовать об аттестации Вас техником-интендантом третьего ранга. ... В случае если отклоните наше предложение речь пойдет об использо-вании Ваших знаний в военно-финансовых организациях войскового тыла РККА. ... Ты-ловое обеспечение войск дело важное, почетное и нужное. Но, скажу честно, хотелось бы видеть Вас, товарищ Голицын, в наших рядах.

Еще раз подчеркиваю – дело предлагаю очень опасное, сугубо добровольное. Учеба напряженная, тяжелая, интенсивная. В случае Вашего согласия, командиром группы ре-комендуем старшину Свидлера. Звание у него невелико, но знаний и умений на несколь-ких полковников наберется. ... Только вот генерала в тыл врага забросить нам не разре-шают, потому он и остается старшиной.

- Каким временем мы располагаем для принятия решения, товарищ полковник? – Спросил Андрей.

- Время пошло, товарищ младший лейтенант. ... Мало у нас времени. ... А, собственно говоря, сколько Вам нужно?

Андрей замялся с ответом.

- Такое решение принимают, Андрюша, или сразу или никогда. Вот отсюда и пляши. Да – да, нет – нет. ... Итак? ... Начнем с товарища Голицына?

- Я готов. – Четко, негромко ответил Князь.

- Спасибо. Иного ответа от русского офицера и патриота я не ожидал.

- Сержант Моденов?

- Согласен.

- Старшина первой статьи Воронец?

- Есть, Воронец! ... Согласен, товарищ полковник.

- Вы, Филатов, принесете огромную пользу и в лаборатории, и в составе группы. Вы-бирайте. Но, учтите, что в науке Вы немного отстали и Вас найдется кем заменить, а нам для замены придется искать нового человека. ... Ваше слово?

Молчание затянулось и полковник подумал, что, пожалуй, Филатов уйдет от них в любимую науку. ... Что ж, это тоже проявление воли, поступок.

- ... Я, согласен. – Громко, словно отрезая путь к отступлению, сказал Андрей и поче-му-то, встал. И следом за ним поднялись, стали плечом к плечу, остальные.

- Спасибо, парни! Теперь вы – боевая группа "Т" специального назначения фронто-вой разведки Разведупра Генштаба РККА. Поздравляю! ...

Став сотрудниками Разведупра Генштаба, Вы, товарищи разведчики, должны выбрать для боевой работы агентурные псевдонимы. Именно под псевдонимом будут знать Вас теперь все те, с кем придется, так или иначе, общаться. Псевдонимом станете подписывать донесения командованию, сводки, по псевдониму получать новые задания. Итак, старши-на остается "Пабло". Андрей теперь – "Аспирант", Виктор – "Шкипер", Федор – "Следо-пыт", а Вы, товарищ Голицын – "Князь". ... Возражения есть? ... Подумайте. ... Теперь Вас будут знать только по агентурным псевдонимам. Друг к другу прошу общаться только с употреблением этих имен. ... До конца войны подлинные имена, фамилии и прочие дан-ные придется накрепко закрыть в сейфе Разведупра. Увы, но там же будут до Победы хра-ниться и награды. Полковник посмотрел на примолкший личный состав. – Ничего, герои, как сказал Молотов, "Будет и на нашей улице праздник". ... Дело наше воистину правое, значит, несомненно, победим и наденем ордена. ... Вот, пока можете полюбоваться на на-грады "Пабло", полученные за Испанию и Финляндию. ...

- Теперь переходим к делу. Сразу небольшое вступление, рассматривайте его как пер-вый, вводный, урок по новой специальности.

- В чем различие и особенности, глубокой, фронтовой, стратегической разведки? – За-дал вопрос полковник. И не дожидаясь ответа, продолжил. - Во пехотных взводе и роте разведчиков нет. Есть наблюдатели, выполняющие важные, но весьма ограниченные ме-стом и временем функции. Чаще всего добытые ими сведения интересуют только ротное, максимум батальонное командование. Впрочем, толковый и внимательный наблюдатель даже на переднем крае способен высмотреть и признаки готовящегося наступления, и прибытие или смену противостоящих частей, и строительство укреплений, говорящих о переходе врага к обороне, новые огневые точки и так далее. Но в основном, это лишь дан-ные местного, тактического характера. В некоторых батальонах, особенно отдельных, имеются разведывательные подразделения. Отдельное отделение или даже взвод. Как правило – это лучшие, наиболее умелые и опытные воины, помимо всего прочего – по-следний резерв комбата. Но далеко от передовой такая разведка не ходит. Ее задача раз-ведать врага перед передним краем батальона. Реже - взять из боевого охранения языка, помочь провести через нейтральную полосу разведгруппу более высокого уровня или обеспечить ее возвращение. Специальными знаниями и подготовкой батальонные развед-чики чаще всего не обладают.

- Далее идет полковая разведка. По штату это отдельная разведывательная рота. По военному времени – хорошо если взвод. Перед полковой разведкой ставятся более серьез-ные задачи и, поэтому, глубина действия захватывает ближайшие тылы немецкой оборо-ны. В разведывательном подразделении формируются группы, способные на день или два уйти в ближний тыл врага, добыть "языка", собрать путем наблюдения за противником разведывательные данные. Бойцы в таком подразделении проходят основную тактиче-скую подготовку по специальности. ... Как показал боевой опыт текучесть в разведротах велика по нескольким причинам – опять-таки, они резерв командира полка, которым за-тыкают самые опасные прорехи и, кроме того, из полков забирают лучших разведчиков в отдельные разведывательные подразделения дивизий. По штату это уже отдельные ба-тальоны. В реальности – роты.

- В дивизиях разведчики и вооружены, и оснащены, и обучены получше. Да и соби-рают туда все лучшее, что обнаруживается в полках. Для ведения мобильной разведки имеются, по крайней мере по штатному расписанию, вооруженные пулеметами мотоцик-лы с колясками, бронеавтомобили БА, легкие танки, танкетки. Имеются и полевые радио-станции. Группы дивизионной разведки выполняют задания командира дивизии. Для об-работки полученных данных в штабе имеется разведывательное отделение во главе с на-чальником разведки дивизии. ... Вот пленный подполковник, которого захватили бойцы майора Гаврилова, как раз и служил на аналогичной должности в немецкой пехотной ди-визии. Разведбат – глаза и уши комдива. Это – тактический уровень, разведка ведется на глубину уже нескольких километров. Изучается состав и вооружение войск противника, расположение штабов, батарей, складов, переправ и так далее. Разведчики в таком подраз-делении проходят курс специальной тактической, стрелковой, физической и технической подготовки. Включая курс рукопашного боя и владения холодным оружием.

В штабе корпуса или армии - уже разведывательный отдел, в его распоряжение тоже отдельный разведывательный батальон соответствующего подчинения. У него и техники, и людей больше, и подготовка их лучше, потому, что собирают их из всех нижестоящих частей и подразделений. Но здесь и задачи сложнее, и время нахождения во вражеском тылу больше. Глубина поиска достигает нескольких десятков километров. Следовательно, и подготовка радистов должна быть отменной, и станции мощнее. Хотя, честно говоря, со связью у нас пока очень и очень плохо. Вся надежда на то, что группа выполнит задание, перейдет линию фронта, благополучно вернется. Но в этом случае сведения могут уста-реть, потерять свою ценность. Состав таких, армейских, оперативно-тактических групп состоит из надежных и умелых бойцов. Их основная задача - именно войсковая разведка! Мгновенно принять самостоятельное решение по захвату или уничтожению внезапно об-наруженного объекта они не могут. Они – разведчики и только разведчики, но не дивер-санты. Без специальной подготовки они вряд ли смогут определить новизну военной тех-ники, стратегическую значимость того или иного устройства или сооружения, найти ори-гинальный способ быстрого и надежного уничтожения или захвата интересующего ко-мандование изделия. Обычным разведчикам для выполнения таких несвойственных задач просто не хватит общего и специального образования. Да такие задачи перед ними и не ставятся. Это основные сведения о войсковой разведке. А теперь – о вас. О разведке стра-тегической, глубокой, дальней, проводимой в интересах Генштаба или, по крайней мере специфических нужд фронта. В общих чертах, конечно.

При проведении операций в интересах отдельного фронта руководство группами стра-тегической разведки возлагается на разведывательные управления фронтов. Группы фрон-товой разведки при наступлении находятся в передовых частях или даже за линией фрон-та. В этом случае их задача анализировать степень важности трофейных секретных доку-ментов и образцов новой техники противника, захватывать в плен штабных офицеров, офицеров связи, допрашивать пленных. Одним словом, любыми доступными средствами добывать информацию о численности войск врага, о построении их обороны, о вооруже-нии и средствах связи, о шоссейных и железнодорожных коммуникациях, о штабах и аэ-родромах. Но только добыть – недостаточно. Не менее важно быстро и точно передать по-лученные сведения. Самые ценные разведывательные данные окажутся устаревшими и бесполезными если поступят в Генеральный Штаб слишком поздно.

Группы дальней разведки, и в обороне, и при наступлении могут в любой момент ока-заться заброшены в тыл противника. Глубина проникновение и избираемый способ пере-броски зависит от поставленной задачи и срочности ее исполнения. В одних случаях, группа перебрасывается наземным путем – пешком или на автомобиле, мотоцикле. В дру-гих, – по воздуху, с десантированием на парашютах или высадкой на планере. Из сказан-ного можно сделать вывод о том, что придется овладевать и техникой парашютных прыж-ков, и вождением транспортных средств, и умением с полной выкладкой пройти за ночь при любой погоде по тылам врага расстояние около тридцати - сорока километров. Очень часто поставленная перед группой задача предполагает безупречное владение немецким языком. Как минимум - на разговорной бытовом уровне. Возможно выполнение задания или его отдельных фрагментов во вражеской форме с подложными документами. Что, кстати говоря, продемонстрировали в полной мере немцы из Бранденбурга-800. В вашей группе "Пабло" и "Князь" очень неплохо владеют немецким языком. Кроме того, в запасе "Пабло" – испанский, а "Князя" – польский и французский. Остальным придется учить немецкий, используя имеющиеся школьные знания. Особенно тяжело придется "Аспи-ранту", изучавшему только английский. Автодело знают "Аспирант", "Князь", "Пабло". В какой-то мере знаком с двигателями и "Шкипер". С парашютом прыгал только ваш ко-мандир. Только он владеет в достаточной мере приемами рукопашного боя, холодным оружием, всеми видами стрелкового. Вам придется много тренироваться, учиться стре-лять на поражение из любого положения, на ходу, с двух рук – по "Македонски". "Следо-пыту" эту премудрость освоить легче, другим – тяжелее.

"Пабло" и другие инструкторы научат вас собирать и использовать взрывные устрой-ства и взрыватели. Зачастую, в тылу врага, мы собирали их только из подручных средств. Другие преподаватели – натренируют устанавливать надежную радиосвязь, чинить радио-станции, вести прием и передачу. Здесь, опять таки, пригодится опыт "Пабло" и знания "Аспиранта". Кроме того – командиры Разведупра объяснят основы организации немец-кой армии, познакомят с формой, знаками различия, погонами, нашивками, наградами, образцами документов и карт. Важно знать и помнить условные обозначения и маркиров-ку немецкой техники, нанесенную на корпуса танков, машин, самолетов, это поможет ус-тановить наименования воинских частей, их движение, переброску с одного участка на другой. По фотографиям и плакатам танков, транспортеров, грузовиков, других боевых и транспортных машин Вам придется запомнить массу отличительных особенностей, чтобы в случае необходимости сразу определить появление новой модификации, ее тактико-технические характеристики.

Полковник еще долго рассказывал начинающим разведчикам об их работе, о тех зна-ниях и умениях, что помогут им выжить во вражеском тылу и с успехом выполнить зада-ние.

- Сегодня, товарищи разведчики, вы узнали много непривычного, способного корен-ным образом изменить жизнь, да уже фактически и изменившего её. Возможно даже ус-лышали слишком много для первого раза. Привыкайте к большому объему информации. Кроме того – прошу уяснить, что теперь назад не повернешь, с выбранного вагона на ходу не соскочишь. Поезд уже отошел от станции и несется дальше на полном ходу в одно мгновение перескочив с одной стрелки жизненного пути на иную колею. ... Ведущую в неведомую вам, парни, жизнь. ... Дерзкую, опасную, непредсказуемую, но, поверьте мне, чертовски захватывающую.

- По оперативным данным, - продолжил полковник, - против нас воюет, отлично под-готовленный, оснащенный первоклассной техникой и вооружением, отдельный разведы-вательно-диверсионный полк специального назначения "Бранденбург-800". Его девиз – "Не давать никому пощады и не ждать пощады от других". ... Вот так. ...

- Запомните еще одно - "Бойцы Разведупра в плен не попадают". ... Живыми. ... Об этом стоит всегда помнить и жить, соответственно. Я не хочу вас, товарищи, пугать, но предупредить обязан – костоломы Гестапо и Абвера люди вполне профессиональные и их жертвам завидовать не приходится. Языки развязывать умеют. ...

- Ну и последнее – вход в нашу дружную семью хотя и не легкий, он бесплатный, вы-ход – нет. Выхода просто не существует. ... На пенсию у нас не уходят, служим Родине пожизненно. – Полковник помолчал, словно ожидая возражений слушателей. - Перени-мая знания и опыт у преподавателей, помогая друг другу, вы, товарищи разведчики, пре-вратитесь в надежных и хорошо тренированных бойцов группы специального назначения. ... Желаю успехов.

Полковник "Вольф" резко вскинул руку к козырьку фуражки, круто повернулся и вы-шел. Полковник торопился, все, что требовалось по группе «Т» сделано. И, скорее всего, сделано верно. Но новая группа отнюдь не являлась единственным его делом. Текущих, неотложных, сверхсекретных и просто секретных дел навалилась масса. Из ЦК получено добро на многие из его предложений. Одно из них названо первоочередным, приоритет-ным. Теперь полковника ждала интересная, захватывающая воображение, работа по соз-данию сети управляемых по радио фугасов, заранее закладываемых под наиболее "пер-спективные" здания в оставляемых немцам городах. Фугасов, защищенных минными ло-вушками и "защитниками", ложными зарядами и имитаторами. Кроме того, полковника теребили с созданием, точнее воссозданием с нуля, партизанских школ и отрядов, с конст-руированием дешевых и эффективных мин заграждения. После дней забвения и невостре-бованности Старика просто рвали на части начальники разных уровней, вплоть до самого верха. Да, специальная группа стратегической разведки "Т" – оставалась его любимым, но далеко не единственным детищем.



Глава 18.

Белоруссия. Июль 1941 года.

Немцы ничего не знали о событиях, происходивших за линией фронта. Советские вой-ска отступали, сражались, пытаясь закрепиться на выгодных рубежах, часто осуществляли попытки контратак, как правило плохо организованных и потому безуспешных. После кровавых побоищ, остатки частей и соединений зачастую сдавались в плен, но если этого не случалось, то успешно прорывались из "котлов" и "мешков" на соединение с основны-ми силами. События, в основном, развивались по сценарию плана «Барбаросса», если не считать деталей, приводивших немецкий Генеральный штаб и Фюрера в недоумение. Как это ни казалось удивительно, но отступающая Красная Армия наносила существенные по-тери Вермахту. Особенно большой процент боевых потерь приходился на долю офицеров и унтер-офицеров. Потери росли быстро, гораздо быстрее чем в предыдущих европейских компаниях, что с удивлением отметил в военном дневнике генерал Гальдер. Очень скоро потери во всех видах вооруженных сил и даже Люфтваффе превысили потери, понесен-ные на европейском театре военных действий. Ожесточенно дрались и войска Западного фронта, которыми положено уже пора давно исчезнуть с карт как полноценным боевым единицам. Исходя из оперативной обстановки, немецкие генералы резонно предполагали, что против них воюют войска под действенным командованием генерала армии Павлова и его штаба. Очередной необъяснимый тевтонским умом парадокс войны с русскими не-ожиданно сыграл шутку с немецким командованием. Наряду с тысячами захваченных в плен деморализованных, охваченных страхом красноармейцев, рядом с растерянными, неспособными сопротивляться, потерявшими оружие людьми, всегда оказывались бес-страшные одиночки, целые воинские подразделения, части и соединения которые отчаян-но, до последней капли крови, с невероятным мастерством и упорством противостояли немцам. Немцы не могли, не решались объяснить подобное состояние дел инициативой советских людей различных званий и должностей, от рядовых до генералов. Людей, зара-нее объявленных Гитлером недочеловеками не способными принимать решения без нали-чия высшего военного и партийного руководства. На западе таким единственным орга-ном, по мнению немецкого командования и руководителей Абвера, мог служить лишь не-уловимый, почти мистический штаб Западного Фронта. Вообразить полную деградацию штабного военного органа, отдающего продуманные и четко исполняемые приказания, педантичные немцы никак не могли. Как результат, они значительно преувеличивали роль штаба Западного фронта и его командующего генерала армии Павлова, который к тому времени уже не был ни командующим, ни генералом армии.

Раз Павлов и его штаб столь важны, то простой и ясный вывод напрашивался сам со-бой – выслать диверсионную группу для захвата или уничтожения столь активно дейст-вующего штаба Западного фронта русских. Соответствующее приказание не заставило себя ждать. По агентурным сведениям штаб этот представлял собой колону автомобилей и постоянно находился в движении. Это само по себе представлялось немецким генералам решением весьма неординарным и в подобной ситуации оптимальным. Для выполнения новой задачи командование "Бранденбурга-800" решило использовать пополненную, до-укомплектованную, заново экипированную диверсионную группу Отто. Мобильный по-иск и успешный перехват колонны мобильного штаба русских требовал не меньшей под-вижности. Поэтому группы захвата решили оснастить трофейными мотоциклами и авто-мобилем. Забросить диверсантов в тыл Красной Армии требовалось оперативно и на при-личную глубину. Это, в свою очередь, побудило впервые использовать новейший тяже-лый планер "Ме-321" из специальной эскадрильи Абвера "Гартенфельд". Первоначально планер предназначался для высадки на берегах Британии, в так и не свершившейся опера-ции "Морской лев", теперь сиротливо простаивал в ангаре под усиленно зевающей охра-ной. Получив приказ, пилоты воспрянули духом и в тот же день перегнали гигантский планер и буксировщик Ю-90 на захваченный русский аэродром в Белоруссии.

Формально, в расположение полевого штаба "Бранденбург-800" обер-лейтенант Отто Хорш прибыл для доклада о результатах рейда в начальный период военных действий на территории СССР. В целом командование положительно оценило действия Отто и его людей. Пусть даже ценой жизни многих подчиненных, но ему удалось уничтожить под-рывников НКВД, предотвратить взрыв моста, а главное - захватить в полной сохранности городское Управление НКВД со всеми документами, секретами, оборудованием. В под-робности дела, о том как захватил, Отто решил при докладе не вдаваться. Потому предпо-лагалось, что захватил с боем. Затем пошли вполне заслуженные упреки. Прежде всего, не лучшим образом действовал командир диверсантов во время штурма здания штаба погра-ничного отряда, недопустимо расслабился, в результате потерял людей. Главное, упустил русских, с большой долей вероятности, сумевших вынести из окруженного города "Эниг-му". Базируясь на собранных по крупицам сведениях, командование Абвера предположи-ло, что прибор вывезли из Бреста на военном катере, непонятно как уцелевшем и нагло прорвавшемся через все заграждения и переправы на Муховце и каналах. Судя по всему, "Энигму" доставили в расположение штаба 4-й армии русских, находившемуся тогда в городе Пинск. Из штаба армии, согласно железной немецкой логике и понимании субор-динации, прибор попал прямиком в штаб Западного Фронта. К генералу Павлову. После начала военных действий немецкое верховное командование не очень волновал сам факт утери прибора. Тем более, что утеряла его конкурирующая организация. Ученые-математики заверили военных, что даже имея в наличии один экземпляр шифровальной машины, русским ничего не удастся сделать ни по раскрытию ее тайны, ни по дешифров-ке сообщений. Тем боле, что у русских просто не окажется на это времени до окончания войны и полной их капитуляции перед немецкими войсками.

Сквозь распахнутые вверх и в стороны створки носа гигантского планера, в огромный, словно грот грузовой отсек по аппарели сначала цепочкой зашли диверсанты, потом туда же солдаты наземной команды закатили трофейные мотоциклы и легковой автомобиль «Эмку», занесли оружие, боеприпасы, продовольствие, канистры с запасом горючего. Створки медленно сомкнулись, и тяжелый буксировщик Юнкерс-90 вытянул гигантский планер на старт. Шесть небольших двигателей на крыльях планера из всех сил помогали мощным двигателям транспортного самолета. Связка взлетела и, благополучно набрав вы-соту, не обнаруженная русскими истребителями перелетела через линию фронта. Затем пилот взял курс на район вероятного пребывания русского командования в районе Моги-лева. В назначенной точке планер отцепил буксировочный трос и подгоняемый собствен-ными двигателями, скользнул к пологому гладкому полю. Квалификация экипажа была высокая, посадка прошла благополучно. Нос снова раскрылся и автомобиль Отто под эс-кортом трех мотоциклов с диверсантами в русской форме, незамедлительно бросился в погоню за неуловимым генералом. В кабине за спиной обер-лейтенанта, преобразившего-ся из сотрудника НКВД в советского полковника из Генерального штаба, сидел радист с мощной полевой станцией, готовый в любой момент послать в эфир условный сигнал, вы-зывающий по обстоятельствам либо - десятки бомбардировщиков, либо – батальон пара-шютистов. Меся пыль на дорогах в окрестностях Могилева, Отто не знал только одного – бывший генерал армии Павлов и его штаб, уже арестованные по приказу Сталина, удаля-лись от них по дороге ведущей в Москву в колоне из четырех автомобилей.

Вначале сфабрикованные в Берлине документы диверсантов и четко заученная легенда срабатывали безукоризненно. На немногих постах и дорожных заставах, встреченных людьми Отто в русском тылу, немецких диверсантов пропускали без малейших осложне-ний. Младшие командиры только вежливо козыряли и бегло просматривали грозное ко-мандировочное предписание "московского" полковника. Затем следовал приказ и кара-ульные красноармейцы торопливо, дабы не вызвать священного начальственного гнева, поднимали бревно шлагбаума перед машинами спецназа Абвера. Отто настолько вжился в роль красного полковника, настолько привык к безнаказанности, что снова, как в Бресте, утратил чувство реальности, потерял бдительность.

Между тем, захваченные в Бресте у диверсантов Абвера документы уже оказались доставлены и проанализированы в Москве. Специалисты РУ ГШ РККА быстро и полно-стью выявили все, незаметные на первый взгляд, особенности брошюрования и печати, словно родимые пятна присущие изготовленными Абвером фальшивкам. Распоряжение о задержании лиц предъявляющих документы с подобными изъянами были оперативно пе-реданы в войска по линии НКВД. Прежде всего, отличительные приметы одежды и доку-ментов диверсантов довели до пограничников, составивших после отхода с границы, кос-тяк войск по охране тыла РККА. Уцелевшие в боях бойцы в зеленых фуражках начали за-менять армейские патрули на дорожных постах и заставах, возле переправ, штабов и про-чих важных военных объектов.

Именно на пост пограничников напоролись диверсанты из группы Отто. Бойцы во гла-ве со старшим лейтенантом Мельниковым засекли приближающийся кортеж еще на даль-них подступах к переправе. По мере приближения кортежа, что-то в его построении и по-ведении насторожило Мельникова. Когда по знаку постового прибывшие остановились, подозрения начальника заставы еще более усилились, что-то в поведение и облике вновь прибывших ему определенно не нравилось. Условным знаком старший лейтенант прика-зал трем бойца и сержанту скрытно занять позицию в засаде, быть готовым к немедлен-ному открытию огня. Остальным двоим – не зевать и держать оружие наготове. Подобная ситуация была предусмотрена и заранее отрепетирована. Только утром, на тренировке Мельников предупреждал личный состав, – Если употреблю в разговоре слова: "Приказа-но проверять багаж!", немедленно применяйте оружие, бейте сразу на поражение. Приказ выполняйте, невзирая на то, кто находится перед вами и какие солидные документы предъявляет.

Теперь настал момент, когда нужно было применить все задуманное на практике.

- Что же в этой колонне не так? Непривычно, чуждо .... Но, что именно вызывает тре-вожное ощущение фальши? Что? ... Что? ... Соображай, соображай быстрее, Мельников, соображай. – Билась, пульсировала мысль в мозгу старшего лейтенанта.

Мельников нарочито косолапя, загребая сапогами пыль, неторопливо подошел к ма-шине. Коряво отдал честь. Неуклюже, постоянно роняя и с извинениями поднимая, стара-ясь тянуть время, просматривал документы, небрежно протянутые через открытое окно машины старшим группы в звании полковника. Просматривал внимательно, вспоминая пришедшую в штаб ориентировку по атрибутам фальшивых документов и приметам об-мундирования и экипировки немецких диверсантов.

- Возможно на всех слишком новая и чистая форма? Нет, тут как раз все в порядке. Едут из Москвы. Там снабжение получше. Но, согласно датам на командировочном пред-писании, на продовольственных аттестатах, на фронте уже несколько дней. Форма долж-на была изрядно помяться от ночевок в одежде. Не могли же они все время отсыпаться в кроватях, на простынях? Нет, не могли. Время не то. Ищут штаб Западного фронта? Но не одни они ищут. За сегодня уже несколько групп делегатов связи из армий, из корпусов проследовало через контрольный пункт с той же целью. Даже сам бывший Нарком пожа-ловал. Это – нормально. Что же не внушает доверия? ... Не разговорчивы ... Все пример-но одного роста ... стати ... одинаково крепкие. ... Тоже возможно. Охрана крупной шишки из Москвы. Все с новенькими автоматами. У всех пистолеты ТТ. ... Как мотоциклисты эскорта сидят в седлах машин? ... Широко расставлены руки, застыли словно истуканы – как-то все это не по-русски. ... Но и это не доказательство ...

Тут искоркой блеснула на солнце стальная скрепка в командирском удостоверении полковника.

– Так! Есть объявленная сегодня на инструктаже примета номер один! Нержавеющая проволока в партийных билетах и командирских удостоверениях. ... А вот и смазанный штамп командировочного предписания – второй признак! Четкая двойная линия печати на командировочном – третий изъян! Документы фальшивые. Это точно! ... Диверсанты Аб-вера. ... Заволновались. ... Видимо затянул с проверкой. … Учуяли неладное. … Насторо-жились, но не испугались. ... Ишь, гордецы, только на всякий случай подтянули поближе автоматы. ... Поправили на поясах пистолеты, гранаты ...

- Товарищ полковник, попрошу выйти из машины! – Спокойным, даже извиняющимся тоном, произнес Мельников. Сказал, а сам отошел чуть в сторону и вновь, разведя руками, словно сочувствуя, сожалея, сетуя на начальственную глупость, произнес: "Ничего не по-делаешь! Приказано проверять багаж!".

Группа Отто была лучше вооружена автоматическим оружием, отлично тренирована и превосходила по численности бойцов Мельникова. На стороне пограничников оказались внезапность и притупившееся у немцев чувство опасности. Чувство, обостренное в нача-ле операции, но за несколько дней напрочь перекрытое абсолютно иным – совершенно необоснованным чувством собственного арийского превосходства. Пограничники откры-ли огонь первыми, разом сбив с седел экипажи мотоциклов. Оставшиеся в живых дивер-санты, те, что сидели в колясках и оказались прикрыты телами товарищей, в ответ откры-ли шквальный ответный огонь из автоматов и пулемета. У пограничников, кроме винто-вок, на всех имелся только один ручной пулемет ДП с плоским диском. Оружие сильное, но довольно неуклюжее. В ближнем бою сказалось превосходство более тренированных и лучше вооруженных диверсантов и через считанные минуты почти все пограничники ока-зались убиты или ранены. Но и диверсанты заплатили кровавую цену. Первой же пуле-метной очередью разворотило радиатор автомобиля Отто, разлетелись стекла. Ткнулся головой в руль водитель. Сам Отто успел пригнуться и остался цел, остаток очереди дос-тался радисту и рации. Обер-лейтенант в броске откинул ударом головы неплотно при-крытую дверку кабины, кубарем выкатился из машины, вырвал на ходу русский пистолет ТТ из непривычной кобуры, расположенной на боку. При падении он постарался сгруппи-роваться, но так, чтобы одновременно создать у русского пограничника впечатление ку-лем свалившегося, или человека погибшего, или беспомощного, как минимум тяжело ра-ненного. Это обер-лейтенанту вполне удалось и он выждав удобный момент, прыгнул на командира заставы. Сбил с ног, применил захват, опрокинул русского командира на траву.

Прежде чем навеки замолчать, последней длинной очередью, смертельно раненный русский пулеметчик покончил с оставшимися в кабине «Эмки», так и не успевшими вы-прыгнуть диверсантами. Одна из бронебойно-зажигательных пуль попала в канистру с бензином. На месте легковой машины запылал жаркий костер, возле которого сцепив-шись боролись не на жизнь, а на смерть старший лейтенант Мельников и обер-лейтенант Хорш. Сначала брал верх Отто, ему удалось выбить из руки русского наган и сцепить пальцы на загорелой шее. Перед глазами немца скрипели, выпирали белые, уже в легкой розовой пене, зубы противника, он уже чуял как поддаются, вдавливаются под напряжен-ными пальцами хрящи горла. Но неожиданно слабеющая рука пограничника нащупала пристегнутый снизу под русским кителем Отто десантный, оставшийся на память о Крите, острый как бритва приемистый кинжал парашютиста. Хорш не успел понять, что проис-ходит. Свирепая, ноющая боль сначала пронзила его пах, а затем нечто горячее и острое впилось, ужалило снизу, под челюсть, под подбородок. Потом навалилась тьма....

Когда сознание вернулось, он враз обессилевший, не способный пошевелить и паль-цем, лежал и захлебывался собственной кровью под отяжелевшим, мертвым телом рус-ского командира. Того заколол в спину штыком русской винтовки, отнятой у мертвого по-граничника, последний из оставшихся в живых немецких диверсантов. Застава русских оказалась уничтожена, но победа далась немцам ценой раскрытия и полного уничтожения группы диверсантов. На выстрелы и взрывы гранат могли с минуты на минуту нагрянуть новые толпы красных.

Отто раскрыл глаза. Сделал это, как оказалось, очень вовремя. Успел заметить, что последний оставшийся в живых диверсант достает пистолет, досылает патрон и собирает-ся пристрелить собственного командира. Не из жалости, не по жестокосердию, просто вы-полнить печальный, даже страшный, но увы, продиктованный необходимостью и предпи-санный Уставом долг диверсанта.

- Нет, нет! – Попытался произнести Отто, но сил хватило лишь на то, чтобы чуть-чуть покачать из стороны в сторону головой. От движения кровь заполнила гортань, обволокла тягучей пленкой язык и обер-лейтенант удивился как вкус собственной крови до изумле-ния напоминает вкус вражеской. Выстрела он не услышал. В очередной раз чертовски по-везло Хоршу. Немецкому солдату совсем не нравилось идея остаться одному в тылу рус-ских. Как не нравилось принимать на себя груз ответственности за провал операции, за гибель группы, объясняться с начальством, выслушивать упреки товарищей почему вы-жил только он один. Диверсант немного помедлил, затем спрятал пистолет в кобуру и вместо оружия достал из кармана пакет первой помощи. Вновь очнувшись, Отто узрел как пальцы солдата рванули ниточку, разрывающую вощеную обертку. Затем белая марлевая лента спустилась к пылающей болью шее и обер-лейтенант вновь потерял сознание.

Перевязав раненного командира диверсант быстро сорвал с погибших товарищей по-ловинки "смертных" медальонов, именуемых на немецком солдатском жаргоне "собачьи-ми бирками". Подумав, запихнул бирки поглубже в карман непривычных русских галифе, закинул на плечо неуклюжий русский автомат с круглым диском коротко перекрестился и волоком потащил раненного к ближайшим кустам. Сзади, возле разгромленного поста русских горела машина, вытекал, радужно переливаясь на солнышке, бензин из простре-ленных баков мотоциклов. Валялись неуклюжими куклами в одинаковой защитной форме мертвые тела защитников моста и диверсантов из "Бранденбург-800". Стонали в беспа-мятстве раненные пограничники. Преследовать двух выживших немцев оказалось некому.

Арест и расстрел генерала Павлова и его штабных командиров выполнил, и то лишь частично, политическую часть задуманного товарищем Сталиным представления, но ни-чего не изменил в управлении войсками, в военной ситуации на фронте. Немцы по-прежнему наступали, а советские войска оставались в неведение кто, как и где ими коман-дует. На Западе, поочередно и совместно, пытались взять управление фронтом в свои ру-ки, навести порядок, восстановить порядок маршалы Тимошенко и Буденный, затем при-сланный им в подмогу комиссар 1-го ранга Мехлис, наконец – назначенный вместо Пав-лова генерал Еременко. Но работа штаба фронта от этого обилия звезд не улучшалась. От-ступление РККА не прекратилось при достижении линии старой границы, так как во мно-гих случаях немцам удалось опередить советские войска и захватить линию укреплений первыми. Отступление не задерживалось на рубежах рек. Наступление немцев продолжа-лось, хотя темп его постепенно снижался.

В июльский полдень остатки отступившего от Бреста стрелкового полка остановились в серой белорусской деревеньке, уютно устроившейся между проселочной дорогой и ле-сом. Красноармейцы и командиры бесконечно устали, измотанные непрерывными боями и бесконечными переходами. Наступило некое отупение от постоянно проигрываемого и вновь возобновляемого пешего состязания с моторизированными и танковыми клиньями немцев. Полк, сократившийся до размеров неполного батальона, тяжело ступая натружен-ными ногами вышел к зданию сельсовета. Точнее, к расположенному рядом колодцу, ибо сам покинутый, обезлюдевший сельсовет с линялым красным флагом на сбитом из реек шесте оказался теперь местом бесполезным, невостребованным. Пехотинцы пили воду, поили из брезентовых складных ведер немногих оставшихся запаленных лошаденок. Хлюпающие селезенками, не расседланные лошади, из последних сил втянули на площадь две последние фурманки с раненными и две маленькие, приземистые, словно игрушечные, противотанковые пушки. Эти две пушки, сорокапятки образца последнего предвоенного года на резиновом ходу, составляли теперь всю дивизионную артиллерию. Снарядов оста-валось всего ничего, но пока снаряды имелись, то и орудия, и поредевшие орудийные расчеты составляли отдельный артиллерийский противотанковый дивизион, уважаемый и любимый однополчанами и грозный для чужеземных захватчиков.

Из всех примет советской власти в деревушке оставались лишь флаг над сельсоветом и репродуктор на площади. Черный раструб громкоговорителя на деревянном столбе не-ожиданно ожил, захрипел, затрещал. Сквозь сутолоку и говор бойцов, через скрип колес повозок, под ржание и хлюпанье пьющих воду лошадей, перекрывая ругань ездовых и стоны раненных, над землей вдруг разнеслись невнятные слова. Уже первые звуки хрип-ловатого голоса заставили людей замолчать, придавить руками храпы лошадей, остано-вить вращение колес. Произносимые с тяжелым кавказским акцентом слова лились из черного рупора в маленькой глухой деревеньке. Человек в невероятно далекой Москве выговаривал слова медленно, глухо, словно преодолевая непонятное внутреннее сопро-тивление сказанному. Слова складывались в фразы, обращенные к красноармейцам и ко-мандирам, к селянам, к гражданам, ко всем вместе и каждому в отдельности. Их говорил человек, которому вольно, или невольно, из страха или по велению сердца, вверили свои жизни миллионы советских людей. К ним, братьям и сестрам, обращался их Вождь, кото-рому искренне, или же не совсем, осознанно или по исконной привычке подчиняться, но в большинстве своем советские люди беспрекословно доверяли.

В далекой Москве глава Партии и страны, на волю и мудрость которого многие граж-дане столь безоговорочно надеялись, отпил из стакана воду и произнес: " Товарищи! ... Граждане! ... Братья и сестры! ... Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои ... ".

В Белорусской деревушке договорить Сталину не дали немцы. Тишина не выдержала напряжения и лопнула раскатами выстрелов. Близкий взрыв немецкого танкового снаряда с комлем вырвал столб громкоговорителя и тот тяжело рухнул наземь. Столб повалился, цепляясь обрывками проводов за других, пока еще уцелевших собратьев, за живые зеле-ные кусты и деревья. Провода, протянутые между столбами, не выдерживали нагрузки, рвались, взвивались хлыстами в небо, секли в злобе и исступлении ничем перед ними не провинившуюся землю, мечущихся людей, лошадиные крупы. Лошади понесли. Ранен-ные на телегах закричали, застонали, завыли. Ездовые, рвали мышцы, натягивали вожжи, усмиряли животных. Одна за другой упряжки ныряли под кроны спасительного леса, ка-чаясь но ухабам песчаной дороги. Ошметки стрелковых рот, которыми командовали уже по большей части сержанты, привычно, с усталым безразличием рассыпались в редкую цепь и суматошно защелкали затворами, досылая патроны.

Это были невзрачные на вид, по большей части мелкорослые пехотинцы. Но они уже познали и приняли как должное ужас первых боев. Они выжили в этих боях. Теперь нем-цы потеряли одно из начальных преимуществ, перед ними оказались обстрелянные, мно-гое из военного опыта понявшие и усвоившие красноармейцы. Невзрачные люди в за-щитных гимнастерках и обмотках постепенно, незаметно для самих себя становились профессионалами войны. Они устали бояться, устали убегать. Смерть не казалась уже чем-то удивительным, ужасным, невыносимым, неприемлемым. Тем более, смерть в бою перестала быть чем-то исключительным. К возможности умереть успели привыкнуть и даже смирится с ее неотвратимой неизбежностью. Чудом удавалось не погибнуть. Те-перь, принимая бой, люди в лохмотьях защитного цвета не запаниковали, не кинулись в рассыпную, как того от них ожидали нападавшие. Еще вчера, возможно, они бы именно так и поступили. Сегодня они искали врагов, искали, чтобы убить где бы они не появи-лись, спереди ли, в тылу ли. Это уже было безразлично. Количественно опыт постепенно перешел в качество. Красноармейцы научились обороняться. Наступать – еще не умели.

Опыт наступления имелся у немцев. Этакий опыт превосходной охоты на мечущиеся в панике живые мишени. Спортивный азарт, связанный с минимальным риском. Вот и сего-дня солдаты Фюрера собрались весело, с шутками и смехом под прикрытием пары легких танков загнать трескучими мотоциклами в мешок очередную толпу задирающих к небу руки, ужасно пахнущих русских оборванцев с плоскими серыми лицами недочеловеков.

Ничего подобного не произошло. Не удалось. Не сработала проверенная старая такти-ка охоты. Сначала не произошло ничего нового. В очередной раз танки немцев выиграли забег у ног и телег Красной армии. Снова серыми бугорками с нелепо откинутыми руками и согнутыми ногами остались отмечены позиции красных. Не оказалось лишь бесконеч-ных колон пленных. Полк не побежал, не сдался. Полк принял бой.

Командиру полка, капитану с воспаленными, засыпанными песком бессонницы глаза-ми, удалось организовать бой именно так, как того желал он, капитан РККА. В самый на-пряженный момент, срывая остатки голосовых связок он восстановил порядок в цепях, заменил выбитых пулеметчиков, назначил людей в прикрытие, заставил немцев сначала спешиться и залечь, а потом и вовсе откатиться на исходный рубеж. Искушать судьбу по-вторно капитан не решился и прикрывшись арьергардом, организовано отступил пока немцы приходили в себя от неожиданной дерзости русских. Измученный поражениями стрелковый полк оторвался от врага. Пусть он не победил, но и ведь и не погиб, не проиг-рал бой. Полк вновь потерял несколько десятков бойцов, но отступая и погибая убил и полтора десятка немцев. Артиллеристы подожгли из сбереженных их кровью и потом пу-шек танк Т-3 и полугусеничный бронированный транспортер, которые навсегда останутся ржаветь в Белоруссии и никогда уже не смогут дойти до Москвы. Бой закончился. Еще более сжавшийся полк оторвался от преследования, выставил боевое охранение, свернул-ся в походную колонну, втянулся в лес. Вновь застучали по корням деревьев колеса пово-зок и копыта заморенных лошадей

Отступая, полк шел по родной земле и для пополнения его рядов уже тянулись по Рос-сии, выстраивались у тыловых военкоматов очереди покорных судьбе мобилизованных зрелых мужчин и молодых пылких парней и девушек, ничего еще в жизни не познавших, добровольцев. Полк терял вооружение, но на востоке СССР, в Сибири и на Урале для него создавалось новое, лучшее, более могучее оружие. Тыл все более надежно связывался пу-повинами рельс с фронтовой полосой. С каждым днем, с каждым часом по капельке, по росинке силы полка не убывали, а росли, наливались жизнью, пусть процесс пока и оста-вался внешне невзрачным, почти незаметным. Немцы шли по чуждой, непонятной, пу-гающей бесконечностью России. Силы немцев, влезающих все глубже и глубже в чужую, непонятную страну, которую собирались лишь насиловать и колонизировать, от сопри-косновения с чуждой землей пусть незаметно, по капле, по слезинке, но безвозвратно, бе-зысходно таяли.

- Ну, вот, дождались. Теперь всё стало на свои места. – Проговорил двигаясь в негус-той полковой колонне неказистый пехотинец. – Выходит, теперь мы все братья и сестры. Все скопом и каждый порознь – личные друзья товарища Сталина. ... Закурить бы, а, зем-ляк?

- Война теперь, парень, Отечественная. Если так, то тогда все верно сказано. Правдиво. Ну, значит, порядок будет. ... Вот и Молотов сказал – "Победа будет за нами". ... Если - Отечественная. ... Значит, так все и будет. Им там, земеля, виднее. ... По всему видно, нам еще воевать и воевать. Идти и идти. ... И все пехом, пехом. ... Аж до Берлина. ... А заку-рить пока не получиться, последние крошки вчера выскреб. – Ответил плетущийся рядом, такой же небритый, сонный и внешне вовсе не грозный красноармеец.



Глава 19.
Глава "Абвера" адмирал Канарис. Берлин, ул. Тирпицуфер 74/76.


Наличие таксы в лисьей норе чаще всего означает только одно – неминуемую и скорую смерть рыжей хозяйки. Впрочем, нет правил без исключений. Посвященные в тайны Аб-вера люди невзрачное каменное четырехэтажное здание под номером 74/76 на тихой бер-линской улице Тирпицуфер иначе как "лисьей норой" не именовали. Естественно, что за хозяином, главой Управления Аусланд/Абвер/ОКВ прочно закрепилось прозвище "хитро-го седого лиса германской разведки". Но в его норе таксам жилось весьма и весьма ком-фортно, чего нельзя было сказать обо всех без исключения представителях рода человече-ского. Летний день сорок первого года не явился исключением из правил. За письменным столом в кабинете на верхнем этаже "норы" сидел небольшого роста совершенно седой человек с умными глазами на заурядном, ничем не примечательном, разве, что не по воз-расту свежем лице. Человек удобно расположился в пусть и не новом, но комфортном кожаном кресле и нежно поглаживал разлегшуюся перед ним прямо на документах длин-ношерстную таксу с узкой хитрой мордой и длинным пушистым хвостом. Хвост блаженно постукивал по сугубо секретным бумагам в такт движения ладони хозяина. Оправленный в красивую рамку фотопортрет этой же псины стоял на карнизе камина. За недостатком мест письменный стол хозяина кабинета расположился вплотную к углу камина.

Кабинет руководителя немецкой военной разведки адмирала Канариса располагался на самом верхнем этаже, куда и хозяина, и двух его секретарш, и посетителей доставлял ста-рый, нередко выходящий из строя лифт. Небольшая по размерам комната, обставленная лишь необходимой канцелярской мебелью, никоим образом не напоминала ни помпезные апартаменты Рейхмаршала Геринга, ни баварскую тяжеловесность Гестапо Гиммлера, ни псевдоготическую вычурность новой Имперской канцелярии Гитлера. Самыми примеча-тельными предметами являлись небольшая модель крейсера "Дрезден", напоминающая о славном морском прошлом адмирала, о побегах из плена и прочих авантюрных приклю-чениях, да три бронзовые обезьянки, мирно уживающиеся на письменном столе. Крейсер напоминал о сражении у Фолклендских островов, а обезьянки символизировали три ос-новные принципа разведки – "Всё видеть, все слышать, но – молчать".

Победоносная война против англичан и их союзников на Западе, на Балканах, в Нор-вегии, на Севере Африки, равно успешные действия флота во всех доступных и недоступ-ных морях и океанах, принесли Фридриху Вильгельму Канарису не только полное дове-рие и уважение Фюрера, но и звание полного адмирала. До сих пор вклад подчиненных Канарису структур в молниеносную победу над врагами не вызывал ни в Генеральном штабе, ни в окружение Адольфа Гитлера ни малейшего сомнения. Собственно говоря, именно действия разведки и обеспечивали на данном этапе военные и политические ус-пехи "Блицкрига". Так было в Бельгии, в Арденнах, на Балканах, в Норвегии и Африке.

Шел пятьдесят пятый день очередной военной компании Рейха. Еще один день войны на Востоке. Сражения с идеологически неприемлемым большевистским режимом СССР. Личной войны Гитлера со Сталиным и его Красной Армией, в разработке, планирование и осуществление планов которой, Канарис принимал самое активное участие. Собственно говоря, именно на разведывательных данных Абвера, на их анализе и докладах адмирала, оказался выстроен словно на фундаменте весь ныне осуществляемый план "Барбаросса". Этакая захватывающе интересная интеллектуальная работа. ... Рука адмирала нежно гла-дила мягкую собачью шерсть. Монотонные, плавные движения ничуть не отвлекали хо-зяина от размышлений о прошлом, о происходящих ныне событиях. Не мешали делать выводы, которыми пока мог поделиться, и то иносказательно, осторожно прощупывая со-беседника, лишь с самыми верными и надежными людьми. Мыслями крамольными и опасными, которые вовсе не надлежало знать непосвященным окружающим.

Приход Гитлера к власти не испугал и не шокировал Канариса. Как, впрочем, и многих иных выходцев из привилегированного круга просвещенной и эрудированной родовой аристократии, современных финансистов и промышленников. Люди этого замкнутого элитного клуба считали, что выскочка ефрейтор, этот художник неудачник, любимец плебса и сам плебей Адольф Гитлер, лишь послушный и надежный исполнитель написан-ной для него роли. Роли, которую до определенного времени предстояло суфлировать и режиссировать, оставаясь в глубокой тени. Казалось, что из глубокой тени гораздо легче и надежнее, словно марионетками в театре кукол, можно манипулировать и самим истерич-ным Фюрером, и его карикатурными паладинами. Увы, наглые куклы оборвали казавшие-ся такими прочными поводки и зажили вполне самостоятельной жизнью. Марионетки за-ставили несостоявшихся кукловодов, а заодно и все остальное население Рейха, вольно или по принуждению, но весьма старательно отплясывать под их собственную, не всегда приятную, непонятную, грубую, примитивную музыку маршей и пивных праздников.

Впрочем, с приходом к власти нацистов карьера Канариса складывалась вполне благо-получно. На каком-то этапе "седому лису" даже показалось, что вот-вот настанет время и Германия благополучно и окончательно переболеет гитлеризмом, как получают пожиз-ненный иммунитет дети перенесшие в детстве корь или свинку. Увы, пока кризиса в бо-лезни не наблюдалось. Канарис брезгливо и бесстрастно отстранялся, отделялся призрач-ной завесой неучастия от преследования евреев, от творившихся властью особо одиозных беззаконий, от убийств и жестокостей, не позволял эмоциям вырваться наружу. В резуль-тате он по-прежнему пользовался у руководства нацистов полным доверием и репутацией "надежного парня". Такое положение и занимаемый пост предоставили сухопутному ад-миралу немалые возможности для осуществления тщательно продуманного и начинаемо-го осуществляться плана. Плана, в итоге имеющего целью привести к краху, как гитле-ровский нацизм, так и сталинский большевизм. Тонко рассчитанным дублем уничтожить одновременно и бесповоротно оба безбожных режима, одинаково ненавистных и непри-емлемых возвышенной душе немецкого аристократа и кайзеровского морского офицера старой закваски. Но имелась одна загвоздка, одно непременное и обязательное условие выполнения поставленной задачи – сохранение и упрочение Германии. Поражение Гитле-ра для адмирала Канариса вовсе не олицетворялось с поражением Германии. Наоборот, именно обновленная Германия обязана, после смещения плебея, возглавить крестовый поход просвещенного Запада против большевизма.

Жить так жить, избрал своим девизом Канарис. Именно так – всегда смело и гордо плыть с надутыми, полными ветра, парусами навстречу вызовам жизни. При всем том ад-мирал считал своим долгом и в море, и на суше непременно придерживаться точного, до мельчайших деталей выверенного курса. Курса, тщательно взвешенного и сбалансирован-ного, по возможности безопасно огибающего житейские рифы и политические водоворо-ты. Жизнь разведчика научила Канариса одновременно маскироваться, изворачиваться, лгать и хитрить, принимая единственно верные, зачастую весьма неординарные решения в экстремальных условиях. Именно благодаря его воле и эрудиции Абвер превратился из захудалого отдела времен Веймарской республики в мощнейшее учреждение третьего Рейха, обладающее отличными аналитическими и первоклассными боевыми подразделе-ниями. Воинскими частями способными выполнить любое приказание командования Аб-вера. Преданными, прежде всего, руководству Абвера, конкретно – адмиралу Канарису. Воюя на Западе, Канарис придерживался весьма благородного, но одновременно и смер-тельно опасного правила – выполнять только те указания Фюрера и Верховного командо-вания, которые так или иначе не выходили за рамки понятия цивилизованного ведения войны. В ином любом случае даже приказы самого Гитлера неявно саботировались, от-кладывались в долгий ящик где постепенно благополучно замещались с течением времени новыми, приемлемыми для Хитрого Лиса, событиями и приказами.

С приходом к власти Гитлера в Абвер потекли весьма и весьма значительные суммы денег, в том числе и в иностранной валюте, но к рукам адмирала из этого потока не при-липло ни пфеннига, ни цента. Даже для покупки домика в Шлахтензее Канарис предпочел продать старинную скрипку жены, но не просить дотации и помощи у Фюрера. В том, что такого рода помощь была бы оказана незамедлительно сомневаться не приходилось. То-гда он поступил чисто интуитивно, но именно эта чуткая интуиция, честность и простота импонировала многим. Именно эти качества, столь пылко декларируемые и столь редко встречающиеся в партийном руководстве, защищали адмирала долгие годы от излишнего внимания гестапо Гиммлера. В ведомстве СС никогда не ставили под сомнение личную порядочность и честность адмирала. Человек глубоко религиозный, Канарис не принял мистический атеизм гитлеровского режима, основанный на языческих ритуалах Вагнеров-ского эпоса. Побудительными мотивами его тайных действий являлись не политические, а этические и религиозные соображения, опирающиеся на Божественное провидение, а не на директивы национал-социалистов и заклинания Фюрера.

Впрочем, и этические правила на войне допускали исключения. Диверсанты Абвера одинаково свободно действовали в гражданской одежде и форме вражеских армий, мас-кировались под раненных солдат противника и под медицинский персонал всех враж-дующих сторон. В любом обличье диверсанты убивали всех вставших на их пути без по-щады и сожаления. Впрочем, надо отдать должное, и сами они снисхождения и пощады не ожидали и не просили. Но если война на Западе велась с соблюдением некоторого "кодек-са рыцарской чести", некоего налета "джентльменства", то начавшаяся война на Востоке с ее первых минут оказалась смертельной войной двух непримиримых идеологий, следова-тельно, войной без правил и ограничительных рамок. Этический кодекс джентльмена и рыцаря в России был отброшен за ненадобностью. В России шла война которая с первых дней один за другим разрушала планы и замыслы адмирала Канариса.

Изначальный замысел адмирала поражал немногих посвященных простотой ориги-нальной идеи, тонкостью исполнения задуманного и элегантным флером камуфляжа, по-зволяющим исподволь манипулировать обоими не очень образованными и интеллекту-ально слабо развитыми, вышедшими из рядов презренного плебса, тиранами. План адми-рала основывался на том непреложном факте, что его ведомство практически монополи-зировало сбор разведывательной военной информации о СССР. В том числе информации научно-технической и политической. Суть плана заключалась в искусном стравливании двух хищников. В схватке Гитлера со Сталиным победить должна была просвещенная де-мократическая идея западной, христианской цивилизации. Причем победить совершенно естественно и на определенном этапе органически включить в число победителей обнов-ленную Германию. Германию без Гитлера. Великую Германию, опирающуюся на поко-ренные и захваченные пространства России. России - без Сталина и, желательно, без большей части населения.

Парадоксально, но именно урезанная и дозированная разведывательная информация Канариса, которой Гитлер абсолютно слепо и безгранично доверял, побудила диктатора назвать СССР "Колосом на глиняных ногах". На данных Абвера, подкрепленных ненавяз-чивым анализом генерала Генерального штаба Гальдера, зиждилось мнение Фюрера о том, что народ России со слезами на глазах встретит немецких "освободителей" от дикта-туры большевиков. Гитлер предполагал, что в идеальном случае забитые тираном Стали-ным русские солдаты обратят оружие против коммунистов, комиссаров и евреев, а при самом плохом раскладе – просто начнут втыкать в землю штыки и массами сдаваться в немецкий плен под звуки полковых оркестров. Замыслы, даже самые великолепные, сбы-ваются далеко не всегда и необязательно именно так, как первоначально задумано. Шел пятьдесят пятый день войны. Кое-что из предсказанного и ожидаемого действитель-но свершилось. Остальное – пошло в направлении далеком от требуемого. Ошибки пла-нирования и выполнения нуждались в серьезном анализе и осмысливании.

Казалось бы, первая часть и плана Гитлера, и плана Канариса исполнены одинаково удачно и безукоризненно четко. Гитлеру удалось внезапным ударом прорвать оборону Сталина, разгромит его войска прикрытия в приграничных сражениях, вырваться танко-выми клиньями на оперативный простор. Канарису удалось затянуть тиранов в кровавую схватку. Гитлеру оставалось пройти до Москвы и отпраздновать победу. Задача адмирала оказалась более сложной, ему требовалось теперь оставалось и обессилить диктаторов, подорвать в народах Германии и России веру в Гитлера и Сталина. Поколебать в обоих странах веру в победу, а затем захватить власть и установить диктатуру генералов Вер-махта. Последним, с помощью высадившихся западных союзников, предстояло выполнить завершающую фазу операции по умиротворению и честному дележу России.

Перед самым началом русской компании адмиралу пришлось расстаться с одним из наиболее близких и доверенных людей, известному широкой публике под именем "барона Ино". Барон, к которому Канарис испытывал истинные дружеские чувства, покидал стра-ну, воспользовавшись наличием турецкого паспорта и постом представителя американ-ской фирмы. Будучи по происхождению немцем и искренне любя родину, барон, тем не менее, не стеснялся в выражениях по отношению к Гитлеру и его окружению. Особенно яростно Ино критиковал нелепые "Нюрнбергские законы" ставшие основой бессмыслен-ного преследования инородцев и инакомыслящих. Прощаясь с бароном, Канарис выра-зил осторожные опасения, как насчет собственного будущего, так и будущего Германии. Одновременно довел до сведения барона, а через него, в чем не сомневался, до западных политиков, основной тезис плана: "Гитлер – кровавый и жестокий дилетант, мечтающий захватить весь мир и перекроить его на собственный манер. Если его не остановить – пре-жде всего пропадет сама Германия. Свержению Гитлера и спасению Германии я отдам все силы. ... Весьма вероятно – и саму жизнь".

В военный гений Гитлера адмирал ни на йоту не верил. Отставной ефрейтор, в глазах Канариса обладал лишь одним несравненным даром – мог по памяти насвистеть мотив почти всех опер Вагнера. Такие уникальные способности, естественно, можно рассматри-вать как Божий дар, но для главы государства и лидера нации одного подобного "дара" вовсе недостаточно. Свистун-виртуоз, возомнивший себя военным гением, может просви-стеть Германию. Свержение Фюрера вовсе не предполагало автоматического поражение в войне. Совсем наоборот. Руководители военного заговора совершенно не собирались "на-носить удар ножом в спину немецкому Вермахту", не собирались, и "красть у немецкого народа военную победу". Речь шла только о смещение политических акцентов, о замеще-нии режима национал-социалистов – режимом военной диктатуры просвещенного немец-кого генералитета. Немецкие генералы не без основания полагали, что ни Черчилль, ни Рузвельт никогда не пойдут на союз с Гитлером, но предпочтут иметь в союзниках немец-кий генералитет и немецкий капитал вместо русского большевика Сталина.

Вермахту Вильгельм Канарис служил верой и правдой, честно сообщая Верховному Командованию и Генеральному штабу положение и состав войск противника, состояние его экономики, докладывая подробно о приготовлениях и планах большевистского врага. Но политику и стратегию Германии определяли не Вермахт и не Генеральный штаб. Если Фюрер и его окружение зачастую желали видеть вещи в искаженном, далеком от реально-сти мистическом свете оккультных теорий – что ж в этом случае докладываемое Гитлеру вполне удовлетворяло желаниям Адольфа. Для этого стоило только немного сместить ак-центы и облачить выводы в требуемую начальством форму. Так произошло и при подго-товке "Барбароссы". Канарису с его тонким аналитическим умом весьма импонировал первоначальный вариант. Первый план нападения на СССР разработал однофамилец ос-нователя Коммунизма генерал Маркс. По этому плану удар наносился всеми немецкими силами по Украине, обеспечивал молниеносный выход к Днепру и дальнейший естест-венный поворот на север к Москве. Вспомогательный удар наносился меньшими силами в Белоруссии. Целью предлагаемого маневра являлось оригинальное решение - заставить Красную Армию воевать "опрокинутым фронтом". Не понимая значения термина, но бо-ясь признать собственное невежество, Гитлер закапризничал, чуть не забился в истерике. Генеральный штаб пошел на поводу и в итоге родился план Паулюса, предполагающий нападение по всему фронту, нанесение не одного, а трех-четырех ударов. План воплотив-шийся в директиву «Барбаросса». Теперь целью компании стала не блистательная военная компания и победа над СССР, но уничтожение, перемалывание русских полчищ. Для тай-ных планов Канариса подходил и новый план. Теперь этот план воплощался в реальность.

- Вместе со всей армией я присягал господину Гитлеру. - Вспоминал Канарис. – Адольф Гитлер отнюдь не господь Бог и не Германия. Присяга имела смысл только до тех пор, пока интересы Адольфа Гитлера совпадали с интересами Германии, пока Гитлер служил интересам Германии и Вермахта. Но ни днем более. Теперь Гейдрих и Гиммлер вынаши-вают планы создания собственных вооруженных сил "черных СС", соперничающих по качеству вооружения с Вермахтом и пользующихся особым благоволением Фюрера. Судя по всему, господа нацисты желают поставить партийную тайную полицию во главе Абве-ра и криминальной полиции. Выскочки возжелали, не больше, ни меньше, чем усесться на голову старому адмиралу и дергать за уши. Не выйдет! Приходится маневрировать, по-степенно отступать, сдавать малозначительные, второстепенные позиции. Противопостав-лять грубой целеустремленности Гейдриха собственное искусство обхождения с людьми. Тяжело, ох тяжело постоянно жить "под колпаком" костолома Мюллера, зная, что еже-дневно на стол руководителя Гестапо ложатся записи всех разговоров.

Непричастному к тайнам Абвера наблюдателю предстал бы лишь предельно уставший человек с красными от бессонницы и неразделенных, так никогда и не вышедших наружу переживаний глазами. Человек посвященный видел безукоризненного профессионала, не-смотря на загруженность работой во имя Германии, безукоризненно выбритого и приче-санного. Многоликий одинокий адмирал Канарис сидел за письменным столом в навис-шем над опустевшим к ночи зданием Абвера кабинете и подводил очень тревожащие его итоги русской компании. Перед адмиралом на столе лежал дневник боевых действий Аб-вера. Он машинально перелистывал страницы, дополнял прочитанное тем, что держал до поры в памяти, тем, что узнал из других источников. Например, от офицеров Генерально-го штаба и штаба Верховного командования. Сегодня седого адмирала меньше всего ин-тересовали победные реляции. Они и так известны. В записях и донесениях руководитель Абвера искал иное, подтверждающее или, наоборот, опровергающее успех им задуманно-го тайного предприятия. Обвинять самого себя в бездеятельности Канарис не собирался. В период подготовки нападения Абвер делал все возможное и невозможное для обеспечения боевых успехов Вермахта. Еще в далеком тридцать девятом году офицеры разведки нача-ли подготовку к антибольшевистскому восстанию на Украине боевиков ОУН под руково-дством Мельника из ОУН (М) и Бандеры из ОУН (Б). Две с половиной сотни боевиков прошли обучение под руководством инструкторов из Абвера-2 в учебно-тренировочном лагере под Дахштайном.

С октября далекого уже тридцать девятого года на новой советско-германской границе начали оборудоваться и функционировать посты радиоперехвата, создаваться агентурные сети в тылу русских. Филиалы Абвера, ориентированные исключительно на борьбу с СССР, появились в Радоме, Цехануве, Люблине, Тирасполе, Кракове, Сувалках. В ноябре, в рамках прямой подготовки к войне, дополнительные посты размещаются в Бяла-Подляске, Влодаве, напротив Бреста по другую сторону Буга. Тогда же, согласно с дого-воренностью между немецкой и финской секретными службами гауптман Лепп был отко-мандирован в Финляндию для ведения разведки против Красной Армии, для координации совместных действий с финнами, для руководства разведывательными подразделениями на финской территории. В тоже время к работе против СССР активно подключается и раз-ведка Эстонии. Вся полученная финнами и эстонцами информация, согласно достигнутой на правительственном уровне договоренности, централизованно направлялась в Абвер. С начала и до самого окончания советско-финской "зимней" войны Абвер, совместно с финляндской контрразведкой проводил активную диверсионно-разведывательную работу в тылу Красной Армии. Приходилось проявлять известную осторожность, ведь еще не вы-сохли чернила на Договоре о ненападении "Молотова - Риббентропа". Особо ценную ин-формацию приносили дальние финские патрули, с особой жестокостью пытавшие и затем убивавшие пленных.

В декабре по заданию варшавского штаба Абвера агенты Симон и Хапке отправлены на сопредельную сторону для получения сведений о численности, оснащенности и бое-способности войск Красной армии в приграничных районах. Тогда же начинается и мас-совая заброска закончивших подготовку диверсантов из ОУН. Увы, в большинстве они не оправдывали затраченных средств, так как весьма оперативно отлавливались погранични-ками и НКВД.

В следующем, сороковом году, Абвер параллельно с подготовкой войны против англи-чан и их союзников, выполняя указания Гитлера, значительно увеличил число разведыва-тельных полетов над территорией СССР. В операции оказались задействованы многие из самолетов эскадрильи особого назначения "Ровель", использовавшие аэродромы в Про-текторате Чехии и Моравии, на оккупированной территории Польши, в дружественных Финляндии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Летчики фотографировали месторасположе-ние промышленных объектов, состояние шлюзов и речных магистралей, автомобильных дорог, железнодорожных путей, мостов, вокзалов, военных баз. Разведчиков интересовало состояние и строительство новых укреплений, позиций артиллерии, баз ПВО. В ходе разведывательной операции "Ольденбург" по указанию ОКБ проводилась систематиче-ская инвентаризация месторождений стратегического сырья и промышленных центров его переработки в целях возможного использования Германией после оккупации западной части СССР. Одновременно с усилением разведывательной работы Абвер начинает фор-мировать "пятую колонну" для саботажа и диверсий в тылу Красной Армии. В Кракове оснащался "Стрелецкий полк" в составе двух тысяч боевиков ОУН, в Варшаве и Люкен-вальде обучались "Украинские легионы".

Работа по сбору информации шла нарастающими темпами, и уже в феврале Вильгельм Канарис докладывал генералу Йодлю о результатах воздушной разведки. Но только воз-душной разведки оказалось недостаточно. К делу привлекли профессионалов по добыва-нию разведывательных данных. Генеральный штаб особенно остро интересовал вопрос энергетических ресурсов СССР. Для ведения молниеносной войны по плану "Барбаросса" танковым армадам Германии требовалась нефть, потому 22-го февраля через Москву в Иран выезжает с поддельным дипломатическим паспортом гауптман Абвера Леверкюн, имеющий задачей выяснить возможность развертывания армейской группы для захвата нефтяных приисков Советского Закавказья. В марте закончилась подготовка очередной группы диверсантов из числа членов ОУН и "повстанческий штаб", сформированный под эгидой Абвера, направил боевые группы во Львов и на Волынь для организации разведки, саботажа и диверсий. В апреле, взлетающие с норвежского аэродрома "Бордуфос", само-леты эскадрильи "Ровель" начали аэрофотосъемку Мурманской и Архангельской области.

В мае Абвер послал офицера связи в Эстонию и провел секретные совещания с разве-дывательными службами республики имея долгосрочной целью совместную работу про-тив СССР. Правда, долго работать не пришлось. Уже 20-го июня, накануне прихода в Эс-тонию частей РККА, Абвер сначала перевел на нелегальное положение, а затем полно-стью эвакуировал сотрудников второго отдела (военная контрразведка) Генерального штаба эстонской армии. Эстонцев вывезли на немецком пароходе в Штетин. Впрочем, плоды тесного сотрудничества не пропали втуне. Команда из завербованных эстонцев из Штетина направлена в Финляндию, где в сорока километрах от Хельсинки еще до Зимней войны оборудован учебный центр по подготовке агентов-диверсантов и радистов. Одно-временно активизировалась работа агентуры Абвера в Прибалтике. Правда и НКВД не дремал. Из более ста засланных в СССР групп только в Литве захватили 75.

Война на Западе завершилась изгнанием англичан и капитуляцией Франции, проведен-ной по настоянию Адольфа Гитлера в том же самом вагоне в Компьенском лесу, где в во-семнадцатом году союзники заставили немцев подписать фактическое поражение Герма-нии в первой Мировой войне. Фюрер радовался словно малое дитя, дрыгал от избытка чувств ножкой. Его можно понять - в окопах прошлой войны ефрейтор Гитлер честно за-работал два Железных креста. Лицо Фюрера, некогда худое и нервное, теперь покрыл добротный жирок, тонкие губы изображали выгнутую уголками вверх скобочку под тол-стым носом и пучком рыжеватой поросли. Несмотря на значительные военные успехи, облик вождя национал-социалистов все более и более напоминал Канарису преуспеваю-щего в получение щедрых чаевых плебея-официанта средней руки, а вовсе не триумфато-ра-полководца. Но, увы, народ Германии все глубже увязал в магическом воздействии личности Гитлера, все далее в неопределенное будущее отодвигалась возможность гене-ральского переворота. Для успеха задуманного предприятия, прежде всего было абсолют-но необходимо подорвать доверие к вождю Третьего Рейха в народе и армии. Совершить подобную подвижку в умах немцев могла только схватка с большевистским медведем. Достаточно победоносная на первом этапе для Германии, но и в нужной мере невыноси-мо кровопролитная мясорубка обеих вовлеченных в схватку сторон. Первый этап позво-лит создать плацдарм, политические и экономические предпосылки для торга с мировыми демократиями. Второй этап – обеспечит внутриполитические условия для свержения дик-татора. Как ни печально приносить в жертву сынов нации, но второй этап также, если не более, необходим как и первый.

С июля сорокового года основные усилия Абвера сосредоточились на СССР. Опера-тивный отдел начал разработку детальных планов военной компании в России. В конце августа ОКВ уже вполне официально поручил Канарису и его ведомству начать подготов-ку к практической реализации плана "Барбаросса", к наступлению и войне против боль-шевистского режима Сталина, против СССР, против России. В том же месяце, по запросу начальника главного штаба ВВС, эксперты Абвера составили аналитический обзор воен-но-промышленного потенциала СССР. Канарис курировал процесс подготовки обзора от написания первого чернового варианта до брошюровки готовых экземпляров. Результат оказался вполне обнадеживающий для ведомства Геринга. Вывод аналитиков гласил, - Авиационная промышленность СССР значительно уступает немецкой и может произво-дить, пусть массово, но только устаревшие самолеты типов И-16, И-153, СБ. ТБ-3 и по-добные им раритеты. О новых типах современных машин, разрабатываемых различными конструкторскими бюро в докладе не упоминалось. Формально все соответствовало дей-ствительности, новые образцы еще не покинули испытательные центры и не были приня-ты на вооружение ВВС. В действительности же для производства современных самолетов ничем не уступающих аналогичным немецким образцам, а иногда даже превосходящих их, в СССР имелись и производственные базы, и материальные ресурсы.

В августе произошло еще одно событие, явившееся знаменательным для Абвера. Кана-рису удалось собрать разрозненные боевые подразделения немецкого спецназа под эгидой Абвера в отдельном батальоне специального назначения. В октябре батальон заботами адмирала с благословения Гитлера удалось развернуть в "Учебный строительный полк особого назначения Бранденбург-800". 26-го августа Канарис одержал еще одну победу. Именно ему и его людям ОКВ поручило отслеживать соблюдение всех мер секретности при подготовке к военным действиям на советско-германской границе в рамках "Барба-россы". Это – персональное поручение Гитлера, знак доверия и признания заслуг перед Рейхом. Канарису вновь удалось обойти Гейдриха. В последние дни месяца адмирал лич-но поставил конкретные разведывательные задачи перед военными атташе в Москве и по-граничных с СССР странах. О благонадежности и дружественности политических режи-мов на граничащих с СССР территориях адмирал тоже позаботился. Не без помощи Абве-ра к власти в Румынии пришел диктатор Антонеску. К этому делу Канарис приложил руку лично, побывав в Румынии и дав затем в ОКБ весьма положительную оценку Антонеску как военному и политическому руководителю.

В ноябре сорокового года в составе "Бранденбурга" разворачиваются три разведыва-тельные роты, нацеленные исключительно на предстоящую войну с большевистской Рос-сией. Подразделению Абвер-3 поручается обеспечение скрытной передислокации войско-вых частей на линии советско-германской границы. На политической арене адмирал Ка-нарис вынужденно делит лавры победителя с Риббентропом. Так или иначе, но к "Пакту трех" присоединились Румыния и Словакия. Каждая из стран надеялась урвать все воз-можные выгоды из участия в будущем Восточном походе, подробности которого им, есте-ственно, не сообщили, но в неизбежности и исходе которого сомнений уже не имелось.

В декабре разработка "Директивы №21" под условным названием плана "Барбаросса" завершена в Генеральном штабе, утверждена Верховным командованием и подписана Гитлером. Срок нападения – середина мая следующего, 1941-го года.

Время поджимает и в учебно-тренировочном лагере Нойхамер под Легницей в составе полка "Бранденбург-800"Абвер в спешном порядке формирует из боевиков ОУН батальон "Нахтигаль", предназначенный прежде всего для диверсий и саботажа в ближнем тылу Красной Армии. Знающие русский язык диверсанты обучаются владению советским ору-жием, ношению формы командиров и красноармейцев, работе со взрывчаткой, вождению техники, а, главное, жестким методам допроса в условиях ограниченного времени. С этого времени заброски агентуры в СССР приняли массовый характер, что немедленно сказа-лось на качестве подготовки, а значит и на количестве задержанных НКВД агентов и бое-виков. С декабря по март на территории СССР выявлено и арестовано более полутора ты-сяч агентов Абвера. Впрочем, Канарису такого расходного материала из эмигрантов и пе-ребежчиков особо не жаль. Достаточно и того, что какая-то часть агентуры сохраняется, оседает на местах и начинает активно работать. Всех агентов выловить НКВД не удается. Тем более, что среди националистически настроенной разношерстной эмигрантской пуб-лики всегда находится достаточно желающих поучаствовать в крестовом походе против большевиков. Иностранный отдел Абвера массами вербовал агентов среди политических эмигрантов, вышвырнутых в революционное время из СССР. Под крылом Канариса гото-вились армяне из "Дашнакцутюн", азербайджанцы из "Муссавата", чеченцы из "Шамиля". В Афганистане удалось наладить контакты с эмирами Бухары и Хивы в изгнании.

В Финляндии полным ходом шло строительство авиабаз и опорных пунктов Абвера. Именно с финских аэродромов авиационная эскадрилья специального назначения "Ро-вель" чуть ли не ежедневно вылетала на разведку и фотографирование Кронштадта, Ле-нинграда, Архангельска и Мурманска. Резко увеличилось число вылетов в Прибалтике, на бывшем польском участке границы и на юге.

31 января 1941 года Главное командование сухопутными войсками Германии подпи-сывает детальный план оперативно-стратегического развертывания войск в рамках опера-ции "Барбаросса". В феврале по личному приказу Гитлера Абвер проводит широкомас-штабную операцию по дезинформации командования РККА и политического руководства СССР. В рамках операции адмирал издает приказ о форсировании разведывательных опе-раций против СССР. Цель задуманного – показать скопление наиболее боеспособных частей на украинском, а не белорусском участках границы. 11-го марта по просьбе Абве-ра люди в Министерстве Иностранных дел Рейха заверили военного атташе СССР в том, что сосредоточение немецких войск вблизи советских границ - только провокационные слухи, ничего с реальной действительностью не имеющие. Те же войска, что действитель-но переброшены с западных участков, просто отдыхают и набираются сил вне радиуса действия дальней бомбардировочной авиации англичан. 21-го марта Абвер доложил Вер-ховному командованию о завершении специальных операций по маскировке выдвижения Вермахта на исходные позиции. В этом же месяце начали формироваться и полевые контрразведывательные отделы при штабах групп армий для будущей войны – "Штаб Валли-1", "Штаб Валли-2" и "Штаб Валли-3".

Для достижения полной объективности разведывательной информации, Канарис на-правил майора Абвера Щульце-Хольтуса под именем доктора Бруно Шульце в СССР. Под видом туриста отважный майор собрал разведывательную информацию об объектах, рас-положенных вдоль железной дороги от западной границы до Баку. В Москве майор пере-дал собранную информацию военному атташе Германии, а тот дипломатической почтой отправил в Берлин. Отредактированная Канарисом информация не изменила взгляд не-мецкого командования на Советскую Россию. В марте сорок первого года к Пакту уси-лиями адмирала присоединили Болгарию. Теперь русский медведь оказался плотно обло-жен в берлоге.

. 7-го апреля сотрудники Абвера генерал Кёстринг и оберст Кребс из состава военно-го атташе в Москве лично доложили Гитлеру о военно-промышленном потенциале СССР, ненавязчиво подтверждая его уверенность в том, что большевистская Россия действитель-но представляет собой "колосс на глиняных ногах". Оккупация Югославии и Греции, вы-садка на Крит, в которых Абвер и "Бранденбург" принимали самое деятельное участие, несколько отодвинули сроки начала "Барбароссы". Грызя от нетерпения ногти, срывая на окружающих злость, 30-го апреля Адольф Гитлер наконец назначает окончательную дату нападения на СССР. Это - ночь с субботы на воскресенье 22-го июня 1941 года.

Нефть – кровь моторизованной войны, кровь "Блицкрига" и 15-го мая офицеры Абве-ра начали интенсивную разведку южной русской границы с территории Ирана. Сбор дан-ных о южных областях СССР в районах нефтедобычи велся агентами из числа местных жителей. Кроме того проводилась успешная вербовка сына начальника полиции Тебриза и офицера штаба одной из иранских дивизий.

25-го мая ОКБ информировало Генеральный штаб финской армии о дате предстояще-го нападения на Россию. По настоянию Канариса, о точной дате войны сообщают только одному союзнику, самому надежному и верному – финнам. Все остальные действитель-ные и потенциальные союзники, по его мнению, ненадежны и о времени выступления в поход узнают только в самый последний момент. Финляндия, иное дело. По замыслу «Барбароссы» ее армия должна ударить в тыл Ленинграда одновременно с Вермахтом. Именно поэтому Гитлер во всех предварительных набросках обращения к армии и нации упоминает Финляндию как союзника. Вопрос участия или неучастия финнов в войне да-же не обсуждается, тут сомнения нет. Дело только в сроках их готовности. В день начала войны Гитлер громогласно объявит Финляндию союзницей Германии в крестовом походе против СССР, чем вызовет легкую панику у финских политиков к войне еще не готовых. Но это произошло чуть позже, а 1-го июня Абвер начал формировать еще три подразделе-ния спецназа фронтовой разведки для групп армий "Север", "Центр" и "Юг".

В первых числах июня с территории Финляндии Абвер забросил прошедших подго-товку в финских разведшколах агентов в Прибалтику. Две группы, одетые в форму крас-ноармейцев, высадились на острове Хийумаа. Еще одна группа оказывается перехвачен-ной пограничными катерами русских. После боя и преследования группа Абвера возвра-тилась в Финляндию. Через несколько дней эта группа десантируется в Эстонии с самоле-тов на парашютах. Перед диверсантами поставлены задачи сбора информации о стратеги-ческих объектах и фортификационных сооружениях в полосе группы армий "Север" на участке Нарва - Кохтла-Ярве – Раквере – Таллин. Все транспортные аэропланы, участво-вавшие в операции благополучно возвратились на финские аэродромы, но тайна операции продержалась недолго. Первая советская экспериментальная радиолокационная сеть, со-стоящая из станций в районе Ленинграда и Талина четко определила маршрут их полета, включая места взлета и приземления на территории Финляндии.

На центральном участке границы Абвер забрасывал агентов из числа боевиков ОУН для составления списков на первоочередное уничтожение особых категорий советских граждан. В первую очередь – коммунистов, комиссаров, представителей польской, рус-ской, украинской и еврейской интеллигенции. Утверждая операцию богобоязненный ад-мирал поморщился, но со вздохом сожаления подписал план операции. Что поделать, ад-мирал Канарис отчаянно лавировал, пытался отделаться от обер-группенфюрера СС Гейд-риха и его конторы «мелкими» уступками. Даже прилюдно высказался за депортацию со-ветских евреев на Мадагаскар. Не помогло, в мае на берлинском совещании высшего ко-мандного состава секретных служб Германии – Абвера, Гестапо и СД, ему пришлось под-писать соглашение о координации действия групп Абвера, подразделений полиции безо-пасности и особых групп СД на оккупированной в ходе будущей войны территории СССР. Судя по всему, именно с этого момента Абвер потихоньку начал терять полную независимость и неподконтрольность в делах разведки.

3-го июня Сталин, обеспокоенный наличием германских воинских формирований и постоянными провокациями с финской территории, имел беседу с финляндским послан-ником Хайниненом. Подчеркивал желание поддерживать с Финляндией добрососедские отношения. Намекал на нежелательность немецкого военного присутствия и использова-ния территории Финляндии для "недружественных" действий против СССР. В качестве первого жеста "доброй воли" предлагал поставить финнам двадцать тысяч тонн зерна. В целях соблюдения секретности, о наличии неопровержимых данных радиолокационной проводки самолетов нарушителей в беседе не упоминал. Абвер получил сообщение о встречи как от финской стороны, так и от русского источника. Новость о радиолокацион-ных опытах русских ни Канариса, ни руководство Вермахта не удивила и не взволновала. На вооружение немецкой армии и флота уже поступили гораздо более совершенные при-боры с параболическими приемно-передающими антеннами, не требующими наличия двух разнесенных станций. Большую часть новейших немецких радиолокаторов устано-вили на побережье Франции для предупреждения о налетах английских бомбардировщи-ков.

В мае Генеральный штаб Германии обсудил возможность применения отравляющих веществ на поле боя с русскими. Решили пока воздержаться. Слишком велика опасность того, что и русские применят боевые ОВ, благо с немецкой помощью химические пред-приятия для их производства построены и введены в строй еще во времена "медового ме-сяца" Веймарской республики, как следствия договора в Рапалло. Весь май в Генеральном штабе под руководством генерала Гальдера шла лихорадочная работа. В срочном порядке решались последние организационные вопросы операции "Барбаросса" – применение ды-мовых завес при форсирование рек, момент ввода в бой пехотных дивизий, использование артиллерии, средств связи и инженерных войск дивизий второго эшелона в самом начале наступления, ударных танковых клиньев, средств ПВО, обобщался опыт ночного пресле-дования противника. Рассчитывалось даже количество автотранспорта для обеспечения нужд боевых подразделений. В ходе работы генерал Гальдер объяснял штабным офице-рам собственное видение операции "Барбаросса", – "Решение о проведении операции "Барбаросса" имеет далеко идущие последствия. Прежде всего – лишить Англию послед-ней надежды на поддержку со стороны России и завершить реконструкцию Европы без Англии и России. После победного завершения операции у нас освободятся руки для на-несения окончательного поражения Англии. Причем – в основном усилиями флота и авиации. Существует возможность громить англичан в метрополии с помощью подводных лодок и "карманных линкоров". Следует разбить англичан на периферии".

Дочитав до конца цитату из дневника Гальдера, адмирал Канарис скривил сочные гу-бы в иронической усмешке. Вздохнул. Мотнул головой, словно не ворот мундира, а удав-ка сдавила шею. Сопереживая хозяину также тяжело вздохнула такса. Потянулась всем длинным телом, вытянула короткие лапки в мягких переливах шерсти.

- Боже мой, какое счастье, что тупица Гальдер не входит в число заговорщиков воен-ной оппозиции! Как можно нося серебряные витые погоны и аксельбанты Генерального штаба не понимать, что именно вовлечение России в войну даст Великобритании пре-красный шанс выжить и победить! О "периферии" и разгроме с помощью флота и авиации – вообще полный бред! В большом бою Британский "Большой" Флот совместно с отлич-ным, современным флотом американским не оставят немецким кораблям "Флота открыто-го моря" даже малого шанса на успех. Нет, лодками и самолетами гордых бриттов на ко-лени не поставишь. Проигранное Герингом воздушное сражение за Англию это наглядно показало.

- Впрочем, проскальзывали у Гальдера и вполне трезвые мысли, только выводы из них сделаны идиотские: "Первое, Гальдер даже не задумывается о том, что с первыми разры-вами немецких снарядов на русской земле СССР и Англия автоматически оказываются союзниками! Вот степень этого союзничества и стоит предусмотреть. Дай Бог оно ока-жется неглубоким, поверхностным и ограниченным лишь некими военными, но никак не политическими аспектами. Второе. Если мы окажемся связаны сражениями в России, а коренные военные успехи быстро не будут достигнуты, появится опасность того, что в оккупированных странах Европы начнет расти недовольство и Англия попытается пере-хватить инициативу. Поэтому – важно как можно быстрее провести "Барбароссу"!".

5-го июня в Генеральном штабе обсуждали проблему проводки в Финляндию новых линий связи, идущих через территорию "нейтральной" Швеции и установки нового мощ-ного радиопеленгатора. Финнов подстегивают, немцев начинает раздражать их извечная национальная медлительность и неторопливость.

6-го июня Канарис доложил Гитлеру о том, что русские проявляют на границе оче-видное беспокойство, потому придется усилить средства маскировки предстоящего напа-дения. Одновременно он проинструктировал по организации взаимодействия войск офи-церов, направляемых в Финляндию. В частности, заявил: "На первом этапе войны нашими союзниками будут лишь финны. Без них невозможно успешное ведение войны группой армий "Север". Венгры, румыны, итальянцы, словаки тоже жаждут заполучить каждый кусочек победного пирога, но их участие в боевых действиях будет напрямую зависеть от того, как развернуться события. Вот участие Японии весьма и весьма желательно, но – проблематично. Слишком памятны в стране Восходящего Солнца уроки Халхин-Гола. Тоже – с Турцией. Слишком живы в памяти события Кавказских войн".

В начале июня при помощи Генерального штаба в Вермахте сформировали штрафной батальон "разминирования" и немедленно отправили в группу армий "Центр". Ориенти-ровочное число боевых потерь штрафников оценили в 25% переменного личного состава.
Полковник Кинцель по возвращении из Финляндии доложил Гальдеру, что еще в мае окончательно согласовал вопросы взаимодействия с руководством финского Генерально-го штаба: "Финское военное руководство приняло окончательно немецкие предложения и полным ходом приступило к выполнению задач. Пятый финский корпус в составе двух дивизий предназначается для операций против Кандалакши. Аландские острова должны быть заняты одним пехотным полком, усиленным сверх установленного штата. Для захва-та полуострова Ханко предназначена одна дивизия. На ленинградском направлении раз-вертывается четыре дивизии. Севернее Ладожского озера – две дивизии образуют опера-тивную группу для наступления восточнее Ладожского озера. На центральном участке – пять - шесть дивизий. В резерве – одна дивизия у Хельсинки и одна дивизия у Або". Финны заверили, что потребность во времени для мобилизации не превысит двенадцати дней. В том числе – пять дней для развертывания на операционном направлении. До 22-го июня планируется мобилизация запаса пограничной стражи и пятого корпуса, но общая мобилизация начнется только после наступления Германии. Это очень важно, чтобы не вызвать раньше времени ответной реакции Советов, усыпить их бдительность. Финские войска вступают в бой немедленно после форсирования немецкими войсками Западной Двины. Маршал Маннергейм закапризничает, настаивал на том, что никаких документов подписывать не станет. Пытался отстоять даже некую самостоятельность. Настаивает на направлении главного удара восточнее Ладожского озера. Пришлось успокоить старого человека, пообещав просимое.

Эти капризы финнов адмиралу Канарису понятны и даже некоторым образом близки ибо они сродни его собственному соперничеству с ведомством Гейдриха, его попыткам остаться самостоятельным, независимым и отстраненным от большинства предстоящих неприличных кровавых дел.

С 11 июня Абвер начал выполнять боевые операции, непосредственно включенные в план «Барбаросса». Первым делом Канарис забрасывает шесть агентов-парашютистов с заданием подорвать в ночь на 22 июня участки железнодорожной ветки Столбуново – Ки-ев. Но НКВД с помощью местных жителей выслеживает и обезвреживает группу. -Случается, - Размышляет Канарис. – В разведке без потерь не бывает, но зачем это мест-ным жителям, украинцам, добровольно помогать зловещему НКВД? Возможно ли это по идейным мотивам? Или просто врожденное преклонение перед приказом власть имущих?

13-го июня Гальдер закончил инспекцию войск на формируемом Восточном фронте. Судя по записям в Военном дневнике общее впечатление отрадное. Войска в хорошем со-стоянии. Все вопросы, связанные с подготовкой операции, продуманы хорошо. Остается еще раз согласовать время атаки и пропагандистское обеспечение. В обращение к немец-ким войскам нужно привести "несомненно весомые причины" начала войны с СССР. К поиску такого рода "причин" активно подключаются лучшие умы ведомств Канариса, Гейдриха и Геббельса. Не остается в стороне и Канарис.

14-го июня состоялось большое совещание у Гитлера. Присутствующие докладывали Фюреру о полной готовности к предстоящим действиям в операции "Барбаросса". Высту-пали командующие группами армий, танковыми группами и общевойсковыми армиями. В Румынии формальным командующим решили оставить до начала войны Антонеску, именно через него затем будут отдаваться приказания румынским войскам. Ни Румынии, ни Словакии пока решено ничего конкретного о предстоящей войне с СССР не сообщать. Их войска могут быть востребованы лишь после начала "Барбароссы". Начало атаки окон-чательно переносится на 3.00 утра.

В середине июня Шульце-Хольтус по линии Абвера забросил с территории Ирана в СССР группу из шести человек для разведки ВВС РККА в районе Азербайджана, но по-граничный наряд перехватил группу на маршруте. Произошло огневое столкновение. Все агенты получили тяжелые ранения, но с боем прорвались обратно на территорию Ирана.

17-го июня началась усиленная подготовка к форсированию Дуная в Румынии. Под-готавливались мосты и паромы, как не торопились, но полностью удалось собрать все 47 паромов лишь к 26-му июня.

Для восполнения потерь на Востоке в армии резерва сосредоточили 330 000 человек. "Этого, видимо, более чем достаточно". – Сообщил Фюреру генерал Гальдер.

- Этот запас испарится в течение первых двух месяцев войны. – Прикинул на бумаге адмирал Канарис, но вслух своих соображений не высказал. Лишь мило, по-дружески улыбнулся начальнику генерального Штаба.

18-го июня Молотов, обеспокоенный происходящими в Финляндии и на других уча-стках границы событиями, попросился на переговоры к Фюреру, но ему в жесткой, от-нюдь не дипломатичной форме, отказали. Развертывание на восточном фронте проходило по плану и русский министр иностранных дел теперь просто путался под ногами у Вер-махта. Пока русские маялись в ожидании реакции немецкого МИДа, батальоны "Бранден-бург-800" вместе с дивизиями первого эшелона Вермахта выдвигались к германо-советской границе. Батальон "Нахтигаль" занял позиции в районе Панталовице. На терри-тории Ирана и Румынии успешно вербовались новые контингенты агентов Абвера из со-става грузинских эмигрантов.

20-го июня. Генерал Энквист изложил генералу Гальдеру пожелания финского глав-ного командования. В том числе – решение германского командования о начале "ладож-ской" операции должно быть принято как можно позже. Наиболее желательна операция к востоку от Ладоги. И самое главное – командование финскими сухопутными войсками хотело бы получить как можно скорее в свое распоряжение 5-й армейский корпус для Ла-дожской операции. Мобилизацию Финляндия тайно объявила уже 18-го июня, но в пол-ную готовность привела войска только 28-го, на три дня позже ранее согласованного сро-ка. "Неожиданно возникли трудности продовольственного снабжения". – Оправдывался генерал Энквист. "Вот и брали бы у Сталина предложенное зерно". – Взорвался в ответ Гальдер, взбешенный непунктуальным поведением союзников. Агенты в генеральном штабе не преминули сообщить шефу Абвера даже такую характерную деталь.

Вечером того же дня в Генеральный штаб поступил окончательный вариант воззвания Фюрера к войскам по поводу "Барбароссы". "Нарочито политический тон воззвания, слишком многословный для призыва! И – полностью игнорируются весомые причины войны!" – Не сдерживает разочарования генерал Гальдер, но доверяет эти мысли только Дневнику. Вслух же говорит иное: "Все, господа офицеры, теперь обратного пути нет. Ус-ловный сигнал "Дортмунд!" о начале выступления против России передан в войска. Да поможет нам Бог!". - Объявляет офицерам генерального штаба Гальдер и ... истово кре-стится.

Из всех руководителей стран союзников Германии итальянский диктатор Дуче Мус-солини первым пронюхал о начале операции. Дуче обрывал телефон Фюрера, предлагал для участия в походе против большевиков помощь: один армейский корпус, две кавале-рийские дивизии, одно полностью моторизованное соединение. – О неприлично торгаше-ской навязчивости Дуче адмирал Канарис узнал одним из первых. Реакция оказалась мгновенной: «Фюрер пойдет ему навстречу. Пусть тешится, напыщенный индюк». Так и произошло, в Германию потянулись эшелон за эшелоном итальянские берсальеры с ком-пактными, полированными, словно игрушечными карабинами.

"Наконец в Финляндии официально объявлена давно обещанная мобилизация! Те-перь слова Гитлера в обращении не разойдутся с действительностью. Объявление мобили-зации практически равнозначно объявлению войны". – С облегчением записал в дневник Гальдер. – В Зимнюю войну финны сражались за себя. Сражались охотно и очень хоро-шо. Посмотрим, как финны станут воевать на нашей войне. – Скептически прокомменти-ровал запись Гальдера Канарис.

21-го числа Управление Аусланд/Абвер/ОКВ объявило боевую готовность №1 всем "Штабам Валли" при группах армий "Север", "Центр" и "Юг". Немедленно началась за-броска на глубину до трех сотен километров в глубь русской территории переодетых в со-ветскую военную форму подразделений специального назначения из полка "Бранденбург-800". Все диверсанты в разной степени, но говорили по-русски и имели задание осуществ-лять диверсии на дорогах, железнодорожных путях, линиях связи. Одна группа захватила и удержала до подхода танков вермахта стратегический мост через левый приток Берези-ны под Липском в двадцати километрах от границы. Рота из батальона "Нахтигаль" про-никла в район Радимно.

22-го июня. Генштаб торжествовал. Все поздравляли друг друга. Наступление немец-ких войск явилось для противника на всем протяжении фронтов полной тактической вне-запностью! Армии перешли в наступления согласно плану.

"Пограничные мосты через Буг захвачены без боя в полной сохранности. Части про-тивника застигнуты врасплох, спящими в казармах. Самолеты – стояли на аэродромах по-крытые брезентом. Командиры передовых русских частей в панике запрашивали по радио штабы о происходящем, о том что им делать. Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в приграничной зоне слабое и неорганизованное. Пригра-ничные укрепления прорваны на всю глубину. Командование русских сил дезорганизова-но, не владеет знанием обстановки и практически не осуществляет руководство войсками. Впрочем, наши диверсанты лишили русские штабы проводной связи и успешно перехва-тывают посыльных и связных". – Радостно сообщил штабным офицерам и генералам Гальдер.

- Оказывается, совершенное непонимание ситуации свойственно, не только Гальдеру. – Изумляется в очередной раз Канарис, склоняясь над записями. - Статс-секретарь Вей-цзеккер заявил заместителю начальника Генерального штаба генералу Паулюсу, что он высоко оценивает шансы на заключение мирного договора Англии с Германией. "Имущие классы Англии будут стремиться к соглашению, которое предоставило бы Германии сво-боду действия на Востоке. При условии, что Германия пойдет на уступки в вопросе Бель-гии и Голландии. Черчиллю придется уйти в отставку, так как он опирается на лейборист-скую партию, которая в противоположность имущим классам не стремится к миру с Гер-манией. Совершенно очевидно отрицательное отношение лейбористов к идее национал социализма, так как лейбористская партия находится под влиянием евреев и коммуни-стов".

- Такое заявление после бомбежек Лондона, после трагедии Ковентри может сделать лишь глупец, совершенно не понимающий происходящего. Англия теперь едина и спло-чена вокруг сильной личности Черчилля как никогда прежде. Уинстон Черчилль на союз с Германией Адольфа Гитлера не пойдет никогда. С Германией Гитлера не пойдет, но вот на союз с Германией демократической, против власти тирана Сталина – вполне вероятно. – Не сдержал язвительную улыбку Канарис.

"На дальнем Востоке Япония вряд ли вступит в войну с Англией или Америкой. Ско-рее всего обе стороны будут стремиться избежать втягивания в войну. Япония, скорее все-го на определенном этапе разорвет договор с СССР и вступит в войну с ним на стороне Германии". – Адмирал прочитал недавние пророчества статс-секретаря и незамедлитель-но прокомментировал. - Полный бред. Безответственный болтун! Все приготовления Япо-нии показывают, что она нанесет удар по тихоокеанским владениям Британии, Франции и США. Не против же СССР с его мизерным Тихоокеанским флотом построила Япония ги-гантские авианосцы и линкоры? Не для высадки на территорию России готовит мириады десантных средств и обученных войск.

Записи разворачивали перед руководителем немецкой разведки события первых часов войны, ставшие уже достоянием истории. К полудню первого дня войны командование ВВС заявило, что уничтожило 800 русских самолетов, большинство из которых сгорело на земле. В воздушных боях потеряно всего десять немецких самолетов. ... Дуче не удержал-ся и в своей помпезной манере, не посоветовавшись с Гитлером, объявил войну России.

- Желает поучаствовать и отщипнуть для себя часть немецкой воинской славы от пи-рога победы. Второй союзник после финнов, но, как показали бои в Африке, гораздо ме-нее ценный в боевом отношении. – Комментирует записи Канарис.

С первых часов войны на участке 123-немецкой пехотной дивизии вермахта диверсан-ты из "Бранденбурга" переодетые в форму таможенников безжалостно уничтожили наряд советских пограничников, обеспечили прорыв пограничных укреплений. Одновременный удар групп спецназа позволил захватить десять неповрежденных пограничных мостов от Августово до Сувалок. Первый батальон совместно с ротой из "Нахтигаль" броском фор-сировал реку Сан и захватил плацдарм на советской территории. В Бресте захвачены не-поврежденными мосты и секретные архивы НКВД.

"Второй день войны. Русское командование по-прежнему пребывает в столбняке и не в состоянии принимать радикальные решения. Благодаря присущей большевикам бюрокра-тической неповоротливости оно не способно в ближайшее время, если вообще способно когда-либо, организовать оперативное противодействие немецкому наступлению. Танко-вые группы выходят на оперативный простор. Удивительно, но, несмотря на то, что не-мецкие штурмовые группы уже пересекли в нескольких местах реку Прут и захватили мосты, не наблюдается признаков того, что русские без боя намерены оставить террито-рию между Прутом и Днестром. Неужели они еще намерены сражаться?" – Записывает Гальдер. Ответ он получил очень скоро.

Пример Дуче заразителен. Словакия предложила немедленное участие в наступлении. Прошло немного времени и усиленный полк словаков включили в состав 17-й немецкой армии, а еще через три дня на фронт передали еще две словацкие дивизии.

Венгрия сосредоточила на границе пять бригад и венгерские генералы "рыли копыта-ми землю" от нетерпения повоевать с советами. Венгерские генералы готовы были немед-ленно вступить в войну, но Гитлер их придерживал. Надеялся обойтись собственными си-лами и не давать необходимых в таких случаях территориальных обязательств, которые потом пришлось бы либо выполнять, либо под удобным предлогом проигнорировать.

"За второй день войны доблестные и непобедимые Люфтваффе уничтожило еще 850 русских самолетов. Эскадрильи тяжелых устаревших бомбардировщиков самоубийствен-но шли на бомбометание без прикрытия истребителей и планомерно уничтожались одна за другой". – Напыщенно заявил Герман Геринг.

На второй день войны, впервые в мире высадив десант со сверхнизких высот, полк "Бранденбург-800" захватил и двое суток удерживал до подхода танковой дивизии желез-нодорожный мост на участке Лида - Молодечно. В ходе боя многие из диверсантов были ранены или убиты. Тем временем усиленная рота из "Нахтигаль" вышла в район Львова для обеспечения захвата города.

23-го июня. Генеральный штаб с удивлением констатировал, что основные силы рус-ских находятся более глубоко в тылу, чем предполагалось ранее. Об этом свидетельствует отсутствие большого количества пленных и участвовавшей в боях артиллерии.

"На юге русские атаковали в Румынии немецкие плацдармы на реке Прут и произвели ряд разведывательных поисков из района Черновиц против румынской кавалерии. Какая однако наглость! Ведь формально война не объявлена!". – Отмечает Гальдер в беседе с офицерами Генерального штаба. – "Общая обстановка лучше всего характеризуется сло-вами противник борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени".

Запись от 24-го июня. «Русские почти всюду оказывают сопротивление. В районах, пройденных немецкими танками, остаются крупные силы противника, разобщенные на отдельные группы. Признаков оперативного отхода противника пока нет. Количество убитых и раненных в пределах допустимого. Показательны весьма значительные потери в офицерском составе Вермахта. Фюрер выражает беспокойство по поводу того, что еще недостаточно плотно сомкнуто кольцо вокруг Белостока. Он также решительно против того, чтобы допустить в Крым итальянцев. Предлагает вооружить испанский "Голубой" легион немецким оружием».

С этого момента, отмечает Канарис в Генеральном штабе появляются первые призна-ки беспокойства: «В Генеральном штабе все поражены упорством сопротивления отдель-ных русских частей в бою. Имеют место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с укреплениями, не желая сдаваться в плен. Наверное это большевистские фанати-ки! Удивительно, но войскам группы "Юг" приходится отражать сильные контратаки войск Красной Армии, особенно северо-западнее Львова. Разведка докладывает о появле-нии у русских нового типа тяжелого танка. Войска группы "Север" почти на всем фронте отражали танковые контратаки противника. Русские сражаются упорно и ожесточенно. В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении навстречу вклинившимся немецким войскам. При этом представляется, что верховное командование противника совершенно не участвует в управлении войсками До сих пор не покончено с сопротивлением русских в районе Бе-лостока. Это нервирует Фюрера, а тот, в свою очередь, теребит, засыпает бесконечными запросами и поучениями Генеральный штаб». – Отмечает в военном дневнике генерал Гальдер.

В штаб "Север" отправлено из Генерального штаба указание Финляндии подготовится к началу операции восточнее Ладожского озера. В операции должны участвовать не менее шести дивизий. Операция должна преследовать не ограниченные, тактические, а далеко идущие цели оперативного характера.

Напуганная размахом немецкого вторжения нейтральная Швеция не возражает против переброски 163-й немецкой дивизии через свою территорию. Более того, разрешает про-лет немецких самолетов и обещает, что русские самолеты, если появятся в шведском воз-душном пространстве, будут безжалостно обстреливаться и сбиваться.

25-го июня. Русские вели ожесточенные бои в приграничной полосе и отходили толь-ко под сильным давлением немецких войск. Там где это удавалось – отход происходил организованно, под прикрытием танков. Части Красной Армии, окруженные под Белосто-ком, вели непрерывные атаки, пытались прорваться из окружения в направления Гродно. Все попытки блокированы подошедшими немецкими пехотными дивизиями. На участке 8-го армейского корпуса возникли довольно серьезные затруднения. Крупные силы рус-ской кавалерии атаковали западный фланг корпуса. В 17-й танковой дивизии возникли осложнения, вызванные попытками окруженного противника пробить путь через Слоним на Минск.. 4-й корпус втянут в тяжелые бои.

45-я немецкая пехотная дивизия понесла в районе Брест-Литовска большие потери. Это сообщение вызвало удивление и недоумение в Генеральном штабе. "Зря. ... Нужно применять тяжелые артиллерийские системы "Карл" для уничтожения крепости и гарни-зона". – Взрывается, при получении сводки о потерях генерал Гальдер. По его указанию территория старой крепости теперь безжалостно перепахивается снарядами тяжелых осадных артиллерийских систем и нового секретного оружия - шестиствольных реактив-ных минометов. Подземные гнезда сопротивления гарнизона выжигаются огнеметами, затапливаются водой или заполняются угарным газом.

Впервые неприятно поражено военно-политическое руководство Германии. Абвер до-был сведения о русском тяжелом танке "КВ" со 152-мм орудием и тремя пулеметами. Не-мецкие противотанковые пушки могут пробивать его броню только в зазоре под орудий-ной башней. Одновременно получены сведения о еще одном типе русского тяжелого тан-ка с 76-мм пушкой. ... "Неужели славяне могут придумать и произвести такие сложные технические изделия?" – Изумлялся Гитлер. Не отставал от Фюрера и немецкий Генераль-ный штаб, который не мог понять откуда у русских появились такие машины: "Неужели их промышленность имеет возможность выпускать нечто подобное?" – Запрашивает Ка-нариса Гальдер. Канарису пришлось выпутываться, лепетать нечто о секретных сибирских заводах, где танки производятся практически вручную в единичных экземплярах. Это по-ка успокоило и убедило руководство, так как танков новых образцов в боях замечены счи-танные единицы. Тем временем развернулось танковое сражение западнее Луцка. Там против немецких танковых дивизий, вооруженных Т-3, Т-4 и Т-38(t) вели бой лишь из-вестные и не представляющие особой опасности типы устаревших русских танков Т-26, БТ-5 и БТ-7. Эти сведения подтвердили выводы Канариса и на какое-то время успокоили генералов и Гитлера.

Затем последовали новые претензии к адмиралу. На сей раз от Люфтваффе. Герингу казалось, что русская авиация уничтожена, но налеты на Констанцу усилились и Люф-тваффе пришлось стянуть немецкие истребители на защиту румынских нефтяных промы-слов. В налетах участвовала масса вполне современных самолетов, в том числе даже связ-ки из бомбардировщиков-носителей и пяти истребителей. Ни о чем подобном в предво-енных обзорах Абвера не сообщалось. С большим трудом Канарису удалось успокоить Германа, пообещав посодействовать в получении высшего парагвайского ордена.

"Желательно, пожалуй, участие в войне Венгрии". – Решил Фюрер не советуясь с ге-нералитетом. Генеральный штаб начал постепенно проявлять нервозность от вмешатель-ства в его дела Гитлера. Вечером 25-го июня поступил приказ Фюрера относительно опе-раций групп армий "Центр" и "Юг" в котором заметно беспокойство относительно того, что действия войск происходят на слишком большую глубину. Но Гальдер высокомерно заявил в близком кругу: "Старая песня! Этот приказ ничего не изменит в наших действи-ях". Сказанное Гальдером немедленно и с самыми полными комментариями, доброжела-тели из ведомства Гиммлера довели до сведения Фюрера. Агенты Канариса передали ад-миралу сам факт, от комментариев воздержавшись.

26-го июня группа армий "Юг" неся значительные потери медленно продвигалась вперед. У русских войск, действующих на этом направлении, наблюдается твердое и ре-шительное руководство. Находящийся в резерве танковый корпус фон Виттерсгейма ока-залось невозможным двинуть вперед из-за плохих дорог, перегруженных обозами пехот-ных дивизий.

- Все правильно, господа штабные генералы! Вот уже найден первый виновник – рус-ские дороги. – Усмехнулся адмирал. – Ох, уж эти русские дороги. На них, если не изменя-ет память, жаловался даже великий Наполеон.

Русская авиация еще жива и даже совершает налеты на немецкие аэродромы! Развед-ка докладывала, что против группы армий "Юг" действует до 1200 самолетов противника, 400 – против группы "Центр" и 300 против группы "Север". По прежнему ощущается сильное давление противника, пытающегося вырваться из окружения в районе Белостока. ... Значительные, находящиеся в тылу немецких войск группы противника, задерживают продвижение немецких войск.

Русские самолеты совершили долгожданные налеты на финские военные объекты – десять портов и аэродромов. Пропаганда, получив лакомый кусок, немедленно объявила все уничтоженные объекты гражданскими. Под этот шум Финляндия объявила наконец войну СССР. Немедленно, базирующиеся на ее территории подразделения дальней раз-ведки Абвера начали проникновение в глубину советской территории через бреши в ли-нии обороны Красной Армии. Финские спецслужбы уже вполне официально объединили усилия с немецкими и передали всю имеющуюся в их распоряжении информацию в Бер-лин для систематизации и экспертизы.

- Почему русские не выдержали разбомбили военную инфраструктуру Финляндии? – Размышлял Канарис. - Скорее всего, до разведки русских дошли сведения о том, что именно на 26-е число изначально намечено выступление финских войск. Естественно, со-ветские генералы попытались нанести предупреждающий удар. Преподанный нами на рассвете 22-го июня урок усвоен русским. В наше время войны не объявляют заранее. К сожалению, русские вообще на удивление быстро учатся. Но и у финнов появился долго-жданный повод и стимул к войне.

– Да, вход в предприятие господина Гитлера сравнительно легкий и дешевый, вот вы-ход из него, видимо, принесет всем нашим союзникам массу головной боли, о которой они пока в наивном экстазе еще не догадываются. – Отметил Канарис. – Вот и Хорватия, торопиться, боится опоздать, обратилась к Германии с просьбой разрешить ее вооружен-ным силам принять участие в войне с Россией. 27-го июня дозволение Гитлера наконец получено официально и венгерское радио радостно сообщило населению об объявлении войны России. Венгерский генеральный штаб сосредоточил подвижный корпус в боевой готовности для прорыва через Карпаты.

"В Дубно захвачен огромный склад! Трофеи составляют огромное количество бензи-на и масел, 42 210-мм мортиры, 65 пулеметов, 95 грузовых автомобилей, 215 танков, 50 противотанковых пушек, 18 артиллерийских батарей". – Записывает в дневник радостную весть Гальдер.

В тот же день полковник Остер докладывал генералу Гальдеру о результатах огнево-го воздействия новых тяжелых реактивных установок, ведших огонь по Брестской крепо-сти. Результаты исключительно хорошие!

28-го июня сводки немецкого Генерального штаба сообщили, что русские предприни-мают лишь частичный отход, по-прежнему яростно пытаются удержаться на каждом под-ходящем для обороны рубеже. Остающиеся в немецком тылу подразделения РККА не складывают оружия, но продолжают нападения на тыловые части и транспортные колон-ны. Начата переброска охранных дивизий к фронту. В первую очередь – к Минску.

"В Каунасе и Таураге захвачены исключительно огромные запасы продовольствия – тысячи тонн сала, мяса, жести для консервных банок, живые свиньи". – Старательно от-мечает Гальдер.

Фанатически сражающиеся войска противника в Бресте нанесли значительные поте-ри 31-й пехотной дивизии. Действия тяжелых реактивных минометов 15-см "Nebelwerfer-41" признаны весьма результативными. Наибольшие потери в 17-й армии Вермахта. В остальных армиях – в пределах нормы. "По сравнению с первой Мировой войной даже незначительны". – Уточняет генерал Гальдер.

- Но значительно превышают потери во всех предыдущих компаниях. – Комментиру-ет прочитанное адмирал Канарис.

«На фронте группы немецких армий "Центр" в результате отчаянных попыток рус-ских войск выйти из окружения в районе Волковыска и Новогрудок обстановка на ряде участков резко обострилась. В тылу группы немецких армий "Север" серьезное беспокой-ство доставляли разбитые части противника, некоторые даже с танками. Они двигались по тылам немецких войск и наводили панику на тыловые подразделения. Бороться с этими группами крайне трудно. На всех участках фронта характерно небольшое количество пленных, наряду с очень большим количеством трофейного имущества, в том числе горю-чего». – Записывает в этот день генерал Гальдер не очень приятные новости.

Отлично подготовленные диверсанты из "Бранденбурга", переодетые в красноармей-скую форму, захватили и разминировали мост через Даугаву. В бою многие из них, в том числе и командир роты обер-лейтенант Кнак погибли, но оставшиеся в живых удерживали мост до подхода танков группы армий "Север".

29-го июня. 8-й танковый корпус русских неожиданно атаковал немецкие позиции, глубоко вклинился в расположение немецких войск и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вызвало большой беспорядок в немецком тылу в районе между Бродами и Дубно. "Противник угрожает Дубно". – Панически доносили в Берлин войсковые радиостанции.

"Сведения с фронта подтверждают, что русские сражаются до последнего человека". – Записал в дневнике генерал Гальдер. И развил свою мысль: "Лишь местами сдаются в плен, в первую очередь там, где в войсках большой процент монгольских народностей (перед фронтом 6-й и 9-й армий). Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских бата-рей в плен сдаются лишь немногие. Часть русских сражается пока их не убьют, другие бе-гут, срывают с себя военное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян. В районе Гродно упорное сопротивление русских заставило нас вести бой по всем правилам боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе вольности и отступления от уставных принципов. Теперь это недопустимо. ... Моральное состояние немецких войск всюду очень хорошее. Даже там, где пришлось вести тяжелые бои". ... Подумал и дописал: "Лошади крайне изнурены".

Словакия выставила на фронт две дивизии и одну моторизованную бригаду. Италия представила сведения о своем экспедиционном корпусе в составе 40 тысяч человек. Испания направила в Россию легион в составе 15 тысяч человек, то есть фактически пол-нокровную дивизию.

29 – 30-го июня 1-й батальон "Бранденбурга-800" и усиленная рота батальона "На-хтигаль" молниеносным броском захватывают Львов. Немцы и их пособники немедленно приступают к уничтожению еврейского и польского населения. В первую очередь унич-тожают интеллигенцию из "проскрипционных списков", подготовленных Абвером по ука-занию СД еще перед войной. Для столь массовых экзекуций пришлось усиливать "Бран-денбург" 13-й и 17-й зондерротами СД. ... Канарис морщится и брезгливо, двумя пальцами переворачивает листок с донесением.

Следующий лист занимает его внимание дольше, он вчитывается в скупые строчки боевого донесения: «Потери немецкой армии с 22-го по 30-е июня составляют в общей сложности 41, 087 человек или 1.64% от общей численности войск в 2.5 миллиона чело-век. Потери офицерского состава по отношению к общим потерям – ранено 3.3%, убито – 6.2%». Русский медведь начинает просыпаться. Теперь адмиралу придется очень тщатель-но контролировать сей процесс, дабы с одной стороны медведь не взъярился в полную си-лу слишком рано, а, с другой, охотник слишком рано не добил медведя в его кремлевской берлоге.

"1-го июля в районе Могилева противник продолжает оказывать ожесточенное сопро-тивление. Немецким войскам еще не удалось окружить группировку русских в районе Смоленска. В районе Невеля из окружения с боем прорвались крупные силы красных. Немецким войскам пришлось оставить Великие Луки. ... Несмотря на тактические неуда-чи, число пленных наконец возросло и достигло фантастической цифры в один миллион человек. Захвачено более тысячи орудий". – Записывает Гальдер

Июль в Генеральном штабе начался с обсуждения того удивительного факта, что, не-смотря на потери русской авиации, перед группой "Юг" красные по прежнему располага-ют порядка тысячи первоклассных самолетов. Перед армиями "Центр" действует до пяти-сот машин. И перед группой армий "Север" – также от четырех до пяти сотен перво-классных машин.

- Либо победы в воздушных боях слишком преувеличены, либо – значительно занижен потенциал советской авиастроительной промышленности. А это уже – ошибка Абвера. Будем надеяться, что вольный или невольный просчет сей наш генералитет не заметит и до ушей Фюрера не донесет. – Перекрестился богобоязненный адмирал Канарис. – Впро-чем, возможно слух об "огромном" количестве "первоклассных" самолетов красных рас-пускает Геринг, чтобы как-то оправдать потери собственных летчиков и самолетов. А они тоже немалые.

Несут потери и механизированные ударные части. На четвертое июля в танковой группе Гота в строю осталось лишь 50% штатного количества боевых машин. Бои с рус-скими носили исключительно упорный характер. Вновь захвачено лишь незначительное количество пленных по сравнению с тем, что происходило во Франции или Польше.

Иронический смех шефа немецкой разведки вызывают сообщения типа: «Во время бо-ев с "ордами монголов" из "личной охраны Сталина", вклинившимися в тыл 6-й немецкой армии, 168-я немецкая пехотная дивизия проявила полную несостоятельность и потеряла часть артиллерии». Командование дивизии смещено. Адмирал прекрасно понимает. Что никаких монгольских охранников Сталина перед немецкой дивизией не было и в помине, просто Вермахт впервые наткнулся на действительно хорошо подготовленную и управ-ляемую часть РККА.

Наблюдается массовый выход из строя на ужасных русских дорогах французских гру-зовых и бронированных машин марки "Рено". "Что вы, господа, ожидали от лягушатни-ков? Они ведь даже собственные Арденны посчитали непроходимыми для танков" – С философским спокойствием заметил по этому поводу танковый генерал Гудериан. 6-го июля генерал Гальдер в беседе с офицерами Генерального штаба с большой неохотой от-метил твердость и энергичность русского командования. Хотя и не понятно, кто персо-нально из русских генералов это командование осуществляет. Наверное генерал Павлов.

И снова в адрес Абвера посыпались упреки. Причем упреки вполне справедливые. Аэрофотосъемка в районе Брянска и Орла обнаружила огромные, видимо, совсем новые заводы с большим количеством подъездных путей и развитой сетью заводских железных дорог. Очевидно это заводы транспортного машиностроения и крупные железнодорожные мастерские ранее не выявленные Абвером.

И снова сводки с полей сражений: «...Большие потери в 1-й горнострелковой дивизии. ... Из частей Вермахта сообщают, что экипажи русских танков на отдельных участках фронта действительно покидают подбитые машины, но в большинстве случаев запирают-ся в танках и предпочитают сжечь себя вместе с машинами. Подготовка русских экипа-жей слабая. Слабая и тактическая подготовка командиров РККА всех уровней».

Заметки Канариса перекликаются с копиями дневниковых записок генерала Гальдера, доставленными адмиралу: "Типичная русская тактика наступления: трехминутный огне-вой налет, потом – пауза, после чего – атака пехоты с криком "ура" глубоко эшелониро-ванными боевыми порядками (до 12-ти волн) без поддержки огнем тяжелого оружия, даже в тех случаях, когда атака производится с дальних дистанций. Отсюда невероятно боль-шие потери русских". – Гласит запись в дневнике Гальдера. Рядом боевое донесение с востока. Потери немецких войск составляют 54,000 человек или 2.15% от общей числен-ности в 2.5 миллиона. Потери офицерского состава – 3.8%.

На шестнадцатый день войны Гальдер печально констатировал, что в группе армий "Юг" оптимистическое настроение у командования 11-й армии сменилось разочаровани-ем. 9-я танковая дивизия участвовала в большом танковом сражении у Проскурова. 22-я пехотная дивизия понесла тяжелые потери в результате танковых контратак противника. Часть полка "Бранденбург-800", выбита красными с плацдарма на Днестре, захваченного ранее частями 11-й армии. На семнадцатый день войны Гальдер на оперативном совеща-нии высказал мнение, что русские уже не в состоянии никогда создать сплошной фронт обороны даже на самых важных направлениях, а их безрассудные контратаки направлены лишь на то, чтобы как можно дольше задержать наступление немецких армий. Русская пропаганда слишком преувеличивает потери Вермахта.


Говоря о способности командования РККА сформировать новые соединения, началь-ник немецкого Генерального штаба сказал: "... Формирование противником новых соеди-нений, во всяком случае в крупных масштабах, наверняка потерпит неудачу из-за отсутст-вия командного состава, специалистов и материальной части артиллерии. Особенно это касается танковых соединений, в которых еще в мирное время ощущался значительный недостаток командиров, водителей, радистов и имущества связи". Адмирал Канарис мог бы возразить генералу Гальдеру, сообщить о неисчислимых резервах русских на Дальнем Востоке, Сибири, Средней Азии, на Урале. Мог бы, но предпочел воздержаться. Вновь промолчал.

На совещании Фюрер выразил непоколебимое решение сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавится от большевизированного населения городов. ... "За-дачу уничтожения должна выполнить авиация. Это будет "народное бедствие", которое лишит центров не только большевизм, но "московитов", то есть русских вообще". ... "Уже теперь необходимо организовать терроризирующий налет на Москву, чтобы нарушить ор-ганизованную эвакуацию предприятий и опровергнуть пропаганду противника, которая говорит об истощении наступательной мощи Германии". ... "После уничтожения русских армий надлежит овладеть всей территорией до Волги. Оставшиеся у русских промышлен-ные центры уничтожать рейдами танков и авиации. Войскам приступить к строительству зимних бараков, располагаемых вне населенных пунктов. Последнее необходимо для того, чтобы в случае возникновения волнений среди русского населения беспощадно уничто-жать населенные пункты ударами авиации".

Адмирал Канарис не знал, только догадывался, что созданная опальным генералом Григорием Штерном ПВО Москвы окажется не по зубам немецким летчикам. Через глу-боко эшелонированные, распределенные по рубежам позиции зенитной артиллерии и зо-ны действия истребительной авиации удалось прорваться считанным самолетам Люф-тваффе. Москва, в отличие от Ленинграда, от бомбежек практически не пострадала. Сам генерал Штерн, кстати, один из забытых героев Халкин Гола, был позже, уже в октябре 41-го расстрелян по приказу запаниковавшего Лаврентия Берии вместе с другими, попав-шими под горячую сталинскую руку, авиационными и армейскими командирами. Но это пока еще не произошло и потому адмирала не волновало.

Последовавшие далее рассуждения Адольфа Гитлера о танках доставили Канарису не-малое удовольствие. Он просто не мог сдержать смех при чтении напыщенных строк "ве-ликого стратега": "... Я хочу оставить все выпускаемые сейчас новые танки в Германии с целью сохранения в тайне усовершенствований, достигнутых нами в танковом деле. В противном случае, сведения об этих усовершенствованиях распространятся на многие ты-сячи километров. Понесенные на фронте потери не будут полностью возмещаться за не-надобностью. Просто нужно сводить потрепанные танковые дивизии в полноценные со-единения. Освобождающийся при этом личный состав танковых специалистов следует направлять в Германию для комплектования дивизий, оснащаемых новыми танками для борьбы против Англии". Рассуждения Адольфа адмирал слушал с весьма заинтересован-ным видом, даже водил вечным пером по бумаге, конспектировал. На самом же деле, еле сдерживал смех, вспоминал своих обезьянок, слушал, смотрел и помалкивал. Теперь, в тиши собственного кабинета, позабыв об осторожности, о слухачах из ведомств Гейдриха и папаши Мюллера, не удержался и пробормотал вслух. - Господи, каков болван! На ис-ходе пятьдесят пятого дня войны ты начнешь вопить о нехватке солдат в маршевых ба-тальонах для покрытия потерь, а не об отводе личного состава в Германию.

В июле, наступая на Винницу, батальон "Нахтигаль" попутно проводил массовые ка-рательные акции и расстрелы гражданского населения, прежде всего евреев в Сатанове, Юсвине, Золочеве и Тернополе. Воевали с безоружными стариками, женщинами и детьми легко и весело, но когда переодетые в форму бойцов и командиров РККА спецназовцы из первого батальона и батальона "Нахтигаль" пытались совершить нападение на армейский штаб Красной Армии в лесном массиве под Винницой, то оказались очень быстро разо-блаченными и разгромленными пограничниками охраны. В ходе боя "бранденбуржцы" понесли тяжелейшие потери. Батальон "Нахтигаль" практически наголову разбит и его остатки расформированы.

Беда никогда не приходит одна. В районе Орши русские применили новое, неизвестное ранее многоствольное реактивное оружие с зажигательными головными частями, вызвав-шее панику у немецких солдат. Против 17-й танковой дивизии одновременно была прове-дена контратака, которую с трудом удалось отбить ценой довольно больших людских по-терь. И вновь генералы накинулись на Канариса с вопросами, почему о ракетных установ-ках русских они узнали только после их боевого применения?

Неопределенность на русском фронте все более негативно сказывается на переговорах с Японией. Намерения Японии немцам до сих пор не ясны. До начала войны с Россией усилия немецкой дипломатии и разведки были сосредоточены на том, чтобы направить острие военных усилий Японии против Сингапура, в целях надежно сковать английские силы. Теперь немецкому МИД и Абверу дано указание переориентировать японских со-юзников по Антикоминтерновскому Пакту на войну против коммунистической России. Выяснилось, что удар с Востока оказался бы вовсе не лишним, но невозмутимые восточ-ные люди только вежливо скалили в улыбках зубы и ничего конкретно не обещали.

Швеция по-прежнему ведет себя крайне сдержанно. Даже более сдержанно, чем до на-чала немецкого наступления на Россию. Видимо нейтральные шведы обладают вполне достоверной информацией о том, что и как в действительности происходит на полях Рос-сии. В результате абсолютно исчезла ранее выказываемая готовность присоединения Швеции к Тройственному пакту. Исчезла именно тогда, когда немецкие егеря из дивизии «Эдельвейс» всерьез и надолго завязли среди сопок Заполярья, так и не решив ни одной поставленной задачи. Незамерзающие порты не взяты, железная дорога не перерезана. Английская помощь безнаказанно доставляется по назначению, что в свою очередь все боле и боле скрепляет союзнические отношения между Москвой и Лондоном, к которым пока еще втайне от мира, но все более тесно примыкает и Вашингтон.

Примерно в это же время в немецком Генеральном штабе прошло первое в ходе войны совещание, посвященное будущей организации и распределению вооруженных сил в ок-купированной России после разгрома ее вооруженных сил и о подготовке к зиме.

"Организации "штрафных батальонов" оправдала себя полностью". – Замечает в беседе Гальдер. – "Потери в них вполне приемлемые – не более четверти переменного состава". Ранее необходимости в такого рода "исправительных" подразделениях в Вермахте не име-лось. О реплике Гальдера немедленно становится известно Гитлеру, Канарису и Гиммле-ру. Все трое вполне солидарны с начальником генерального штаба. Канарис, кроме того, удивлен тем, что в РККА нет подобных частей, вот Сталину штрафники никак бы не по-мешали.

Во второй половине июля впервые перед немецким Генеральным штабом остро встал неприятный вопрос о пополнении боевых подразделений пехотных дивизий. Посовещав-шись, приняли воистину соломоново решение, что пополнять придется за счет выделен-ных для оккупации войск. Полевые запасные батальоны уже в основном оказались исчер-паны. Но не учли разворачивающегося партизанского движения. Канарис, умудренный опытом Югославии, Греции и Крита промолчал, не захотев стать «черным» вестником.

Еще через день генерал Гальдер уже вовсю жаловался командованию ВВС на то, что разведывательные эскадрильи дальнего действия крайне ослаблены! Только в одной эс-кадрилье остались в строю три боеспособных самолета, в остальных – ни одного! Из числа ночных разведчиков исправны лишь два. Экипажи частью сбиты за линией фронта, ча-стью измотаны. И опять в адрес Канариса несутся упреки и со стороны Люфтваффе, и от Вермахта. Как мог Абвер проглядеть наличие у русских высотных истребителей, мощных прожекторных установок, локаторов и крупнокалиберных зенитных орудий не уступаю-щих по тактико-техническим характеристикам аналогичным немецким? (Русские зенитки, захваченные в качестве трофеев, как и вообще русская артиллерия, немцам пришлись на-столько по вкусу, что они наладили расточку стволов под свой, немного больший калибр. Трофейную русскую артиллерию Вермахт весьма успешно использовал на всех фронтах от снегов Заполярья до песков Африки и бастионов Атлантического вала). Не успели в генеральном штабе разобраться с потерями в живой силе, танках, авиации, как выясни-лось, что потери автотранспорта большой грузоподъемности достигли 25%, что ставило под угрозу снабжение войск.

На двадцатый день войны атаки русских против румынских войск из состава группы армий "Юг" ослабили последние настолько, что командование группы посчитало эти со-единения неспособными для дальнейшего наступления. - Какая обтекаемая формулиров-ка! – Умилился адмирал. – Проще говоря румын русские как всегда просто разбили в пух и прах. Ну какие же из румын воины? Смех, да и только. В первую Мировую войну рус-ский царь Николай меланхолично заметил по поводу вступления Румынии в войну на сто-роне союзников: "Для того, чтобы спасти румын от разгрома нужно четыре дивизии. Впрочем, и для того, чтобы их разгромить более четырех дивизий не потребуется. Как он был прав!".

Впрочем, румыны не в счет, на утреннем оперативном совещании Генеральный штаб вновь предрекает скорый коллапс русских: "... маршевые батальоны русских формируют-ся наскоро из остатков разбитых частей. В дивизии направляются совершенно неоргани-зованные массы людей без офицеров и унтер-офицеров. Учитывая это обстоятельство, можно заявить, что русский фронт в таком состоянии не сможет долго держаться!". Оче-редное предсказание долго не продержалось. К вечеру того же дня, обработав оператив-ные сводки, полученные за день из войск, генерал Гальдер устало заявил в близком окру-жении, что русская авиация, непонятно откуда взявшаяся, совершила весьма результатив-ные налеты на переправы через Западную Двину. Кроме того, танковые соединения Гуде-риана и Гота в течение дня понесли значительные потери в личном составе и материаль-ной части. ... Прозвучало главное, впервые сказанное вслух за все время боевых действий Вермахта, начиная с польской компании: «Войска устали!». Вывод неутешительный. Тем более неутешителен рефрен сказанного. – "Командование противника действует энергич-но и умело. Войска противника сражаются ожесточенно и фанатично! ... Мы этого не ожидали".

На двадцать третий день войны в результате кровопролитных ожесточенных боев в районе Бердичева 11-я танковая дивизия немцев потеряла две тысячи человек. Правда противник ослаблен еще более. Часть русских сил отступает, часть – продолжает сражать-ся. Полковник Галль, начальник штаба 1-го военного округа, сообщил о весьма при-скорбных фактах грабежей, производимых немецкими солдатами в Литве, и об отправке ими добытых таким образом "трофеев" домой. Солдатам немецкой армии надлежит сде-лать внушение – то, что допустимо в славянских землях Белоруссии и на Украине, вовсе не желательно в более цивилизованных областях Прибалтики.

И Фюрер, и генералы генштаба все больше раздражены. "Переубедить Гитлера ста-новится все труднее. Бесплодные разговоры между Главным командованием и Генераль-ным штабом продолжаются до глубокой ночи. Они лишают подчиненные инстанции вся-кого желания проявлять инициативу и только отнимают у них время. Постоянное вмеша-тельство Гитлера в вопросы, сущность которых он не понимает, превращается в какое-то мучение, становящееся уже невыносимым". – Доверяет дневнику потаенные мысли гене-рал Гальдер.

Адмирал Канарис мысленно три раза подчеркивает прочитанное. План по возбужде-нию недовольства генералитета Гитлером медленно, но верно начинает воплощаться в жизнь. Важно только, чтобы пик этой неприязни пришелся несколько позже, тогда, когда силы русских и немцев окажутся достаточно обескровлены, а сами они выйдут на рубеж Волги.

В середине июля потери в танках составили в среднем 50%. Потери личного состава подвижных соединений не превысили численности полевых запасных батальонов, кото-рые, однако, полностью израсходованы. Генеральный штаб затребовал новые маршевые батальоны из Германии. "Безвозвратные потери войсковой разведывательной авиации: самолетов типа "Хеншель-126" потеряно 24%, "Фокке-Вульф-189" - 15%, "Юнкерс-88" – 33.3%, "Мессершмитт-110" – 39%, "Дорнье-17" – 20%, "Физелер-156" – 13%. ...". – Читает дневниковые записи Гальдера Канарис.

Оценив обстановку на фронте, Канарис резюмировал собственные выводы из сообще-ний ТАСС и агентурной данных разведки: "Создается впечатление, что новое командова-ние русских, пришедшее на смену расстрелянному, решило перехватить стратегическую инициативу, постоянно контратакует не считаясь с потерями по личному указанию Ста-лина. Не желают оказаться расстрелянными как Павлов с товарищами. Хотя, возможно, активизация русских произошла под влиянием Англии, прилагающей все усилия чтобы оттянуть падение Сталина и высадки немцев на территории острова. Но, возможно. Что стратегическая цель русских более прагматична, ограничена лишь желанием удержаться на занятых рубежах и не дать Вермахту продвинуться дальше на восток. Предсказания Гитлера о глиняном колоссе не сбываются. Русские войска сражаются, как и прежде. С величайшей ожесточенностью".

На двадцать пятый день войны вновь, словно птица Феникс, воскресает из небытия «уничтоженная» русская авиация. На докладе в Генеральном штабе генерал Богач доло-жил, что в действиях авиации русских ясно чувствуется твердое и целеустремленное ру-ководство. Секретная сводка Генерального штаба обобщает потери Вермахта: выбыло из строя 92,120 человек или 3.68% всей численности войск. Потери офицеров убитыми со-ставляют 5.3%. Канарис бесстрастно отмечает, что Генеральный штаб уже прекратил сравнивать проценты потерь во Франции и Польше с потерями в ходе Восточной компа-нии. Это - своего рода тревожный знак для понимающих суть вопроса людей. Знак того, что немецкий Генеральный штаб в растерянности – с одной стороны, по докладам Абвера, положение на русских железных дорогах катастрофическое, с другой – непонятно каким образом большевикам удается эвакуировать массу населения, промышленные предпри-ятия и, главное, подвозить свежие подкрепления? Не улучшил настроения генералов и Майор Штауффенберг, который доложил о поездке в группу Гудериана - "... Войска силь-но измотаны в результате боев. ... Боевой состав постепенно сокращается, однако чувство немецкого превосходства над противником возрастает!".

- Боже милостивый, - мысленно вздохнул, выслушав бравого майора, Канарис, - на долго ли хватит подобного "чувства" при условии недостатка материальной части и по-полнений? Потери Вермахта на 16 июля составили уже в целом, без учета больных, 102,588 человек или 3.02% к общей численности в 3.35 миллиона. Потери убитых офице-ров – 5.2%. Теперь союзники с их солдатами вовсе не лишние, но возникает новая голов-ная боль - Генеральному штабу приходится отложить на время действительно срочные дела Вермахта и вплотную заняться немедленным разделением немецкими войсками ру-мынских и венгерских "союзников". Румыны и венгры, традиционно недолюбливающие друг друга, уже кое где готовы вцепится друг другу в горло, позабыв о русских. Пока дело ограничивалось потасовками и рукоприкладством, но может дойти и до стрельбы.

Пока разбирались с румынами и венграми, выяснилось, что и с немецкими частями да-леко не все благополучно. Довоевались до того, что боевой состав 16-й танковой дивизии имеет менее 40% штатного состава, 11-я танковая дивизия – около 40%. Состояние 13-й и 14-й дивизий – немного лучше. В разведывательных эскадрильях вновь резко сокращается число боеспособных самолетов до двух – трех в каждой. В беседе с офицерами генераль-ного штаба генерал Гальдер признал, что ожесточенность боев, несвоевременное прибы-тие на фронт пехотных дивизий, в срочном порядке перебрасываемых с Запада, скован-ность всех передвижений плохими дорогами, большая усталость войск ведущих упорные, кровопролитные бои – вызывают известный упадок духа у руководящих инстанций. Осо-бенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении Главкома. Между тем, - заметил Гальдер, - никаких оснований для подобного пессимизма нет. Все идет строго по плану.

- Залезли в берлогу к русскому медведю, господа штабные оптимисты. Теперь деться некуда. Или с пессимизмом быть съеденными медведем, или с оптимизмом – завалить зверя. Главком уже понял, что происходит нечто непредвиденное планом "Барбаросса". Начальник немецкого Генерального штаба – еще нет. – Комментирует в присущей одному ему иронической манере Канарис.

За первый месяц войны безвозвратные потери немецких танков в среднем составили 20%, особенно сильно пострадали 1, 3, 8, 11, 16, 17, 18 и 19-я дивизии. В отдельных со-единениях потери офицерского состава составляют 50%. Командиры частей говорят о том, что необходимы 8 – 10 дней отдыха для пополнения подвижных соединений. Нужна новая техника, танки, бронетранспортеры, экипажи ... "Отдых сейчас невозможен. Попол-нение новыми машинами тоже. Но есть запас трофейного оружия, который можно с успе-хом использовать!" – Отвечает начальник Генерального штаба Гальдер после разговора с Гитлером.

- Зная мещанскую скаредность Фюрера, - подумал Канарис, - нетрудно предположить, что очень скоро все трофейное имущество, захваченное в Европе, окажется поставлено на вооружение Вермахта. Как и в случае с французскими, чешскими танками и автомашина-ми, возникнут проблемы со снабжением боеприпасами, запасными частями. Гитлер не пустит на фронт ни одного нового немецкого танка или грузовика, пока русские оконча-тельно не покончат с европейским хламом. Ладно, пусть трудятся. Кстати о русских ... Миллион пленных это впечатляет. Но этот миллион нужно охранять, хоть как-то кормить, даже лечить. ... Впрочем, зная отношение Гитлера к славянам вообще, и к русским в част-ности, можно предположить, что участь пленников окажется весьма и весьма печальна. Скорее всего их просто уморят голодом. Но пока они будут медленно умирать их придет-ся охранять, отвлекать с фронта части. Пусть даже пехотные, второразрядные. Но эти час-ти остро требуются и на фронте, и в тылу для охраны коммуникаций! Как и предполагал Канарис, все больше беспокойства приносят немецкому тылу активные действия парти-зан...

У Фюрера прошло совещание высшего командного состава и по его итогам сделаны принципиальные выводы, касающиеся стратегических целей войны. Впрочем, по мнению Канариса, вслух им естественно не высказанному, выводы эти определённо бредовые, фантастические и не имеющие ничего общего с реальностью. – "Противник решительно ослаблен, но еще не разгромлен. Задача разгрома не снимается с повестки дня. Конкрет-ная задача Вермахта заключается прежде всего в разрушении опорных узлов военной промышленности большевиков, ибо людских резервов у русских всегда в избытке. Поэто-му территориальные задачи включают в себя достижение гор Кавказа и берегов Волги...".

«Из лексикона господина Гитлера незаметно исчезло выражение "колосс на глиняных ногах". Тонкие губы под дурацким кустиком растительности все чаще и дольше склады-ваются в унылую, опущенную книзу скобку... Самочувствие, на нервной почве, ухудшает-ся». – Отмечает Канарис.

Генерал Кейтель доложил: - "Оставленный офицерский резерв в количестве двух тысяч младших офицеров почти совершенно исчерпан, за исключением небольшого числа офи-церов противотанковых, артиллерийских и саперных частей. Из числа 4,700 офицеров Армии Резерва далеко не все годны к строевой службе".

В перерыве совещания Гальдер просто кипит от возмущения. Брызгает слюной, теряет монокль, пытается излить Канарису свое возмущение. – "Фюрер упорно ставит перед со-бой нереальные цели и продолжает упорно держаться их, не считаясь с противником и другими факторами. Фон Бок должен отдать свои танки и наступать на Москву одной пе-хотой! Все внимание Гитлера приковано к Ленинграду. Цель операции Фюрер по-прежнему видит в уничтожении живой силы противника, что он считает возможным дос-тигнуть еще выхода в район Москвы. Кроме того он полагает, что к периоду осенних до-ждей нашим подвижным соединениям удастся выйти к Волге и вступить на Кавказ. Оста-ется только пожелать, чтобы этот расчет оказался правильным. ... Вообще же жаль време-ни, которое потеряно на этот доклад". – В ответ седой адмирал не проронив ни слова лишь выразительно разводит руками, понимающе пожимает плечами, сочувственно кивает го-ловой с безупречным пробором. Мол, что поделаешь дорогой коллега, что поделаешь. Хо-зяин – барин. Все молча, беззвучно словно в немом кино. Агенты вездесущего Гейдриха в панике, ведь мимику и движения рук к доносу не подошьешь.

25-го июля прошло совещание начальников штабов армий и групп армий. Вывод: "Фактор внезапности себя исчерпал. Теперь перед фронтом немецких армий стоит совер-шенно иной противник, отличный от поляков и западных союзников времен французской компании. Численность авиации и танковых войск у Сталина оказалась большей, чем предсказывала разведка. Особо отмечается упорное сопротивление противника перед группой армий "Юг". Там противник оказался на высоте в вопросах общего руководства и ведения наступательных действий оперативного масштаба. Перед группами армий "Центр" и "Север" в этом отношении русские показали себя с плохой стороны. Управле-ние войсками в тактическом звене и уровень боевой подготовки войск Красной Армии – посредственные. Но у русских неиссякаемые людские резервы! Военный потенциал рус-ских хоть и велик, но не безграничен. Уже сейчас пленные говорят о недостатке винтовок, танковые войска не имеют танков, авиация – самолетов. Если теперь удастся эффективно разгромить противостоящие силы русских и захватить в свои руки военно-экономические центры то, продолжать войну противнику не помогут даже людские ресурсы".

- Придется отказаться от глубокого рейда танковых групп и использовать их только в тактическом плане, планомерно, по частям захватывая территорию противника. Это – утомительное дело, но только так можно разгромить живую силу противника. - Дает ука-зание командующим танковыми группами генерал Гальдер.

Вопли и претензии "Великого стратега", то бишь Адольфа Гитлера, генерал Гальдер теперь именует в узком кругу не иначе как "выстрелами из стратосферы". Одновременно он взывает ко всем штабным генералам и офицерам с призывом проявлять выдержку и терпение, несмотря на более серьезное вмешательство "сверху", чем это было в предыду-щих военных компаниях.

- Надеюсь терпения и выдержки генералам хватит до начала зимы. – Предположил Ка-нарис. – Именно к этому времени окажутся достигнуты и решительная победа, и полное обескровливание обеих противников. Именно тогда и неприязнь генералитета к дилетанту Гитлеру, и недовольство солдат кровавыми побоищами, и усталость от войны немецкого народа, достигнут критического апогея. Вот именно здесь и придет его, "седого лиса", время.

«В последние дни июля в районе Гомеля наконец взяты в плен последние остатки со-противлявшихся там шести дивизий русских. Но в тылу группы армий "Центр" все еще проводит рейд русская кавалерия, а на Припяти русские военные пароходы затрудняют действия немецких войск. Наступление продолжается, число пленных неумолимо увели-чивается, но темп продвижения постепенно замедляется». – Записывает в дневник Галь-дер. Под «русскими пароходами» он подразумевает боевые корабли Пинской, теперь уже Днепровской военной флотилии.

«В последний день июля совершено дерзкое нападение на 52-й минометный химиче-ский полк, вооруженный тяжелыми ракетными системами. В результате рейда сил специ-ального назначения противника в руки русских попало большое количество секретной ма-териальной части и документации». Гальдер даже не предполагал, что нападение было вовсе не случайным, а тщательно спланированной операцией новой группы «Т» военной разведки РУ ГШ РККА, созданной Стариком и Пабло. В это же время крупные силы не-мецкой фронтовой разведки направлены на захват образца новой боевой машины русских – многоствольной реактивной установки. В течение долгого времени все попытки немец-ких диверсантов заполучить легендарную русскую "катюшу" оставались бесплодными.

Потери немецкой армии на 31-е июля составили 205,175 унтер-офицеров и рядовых, 8,126 офицеров. О процентном отношении Гальдер уже не упоминает, а ведь это почти десять процентов от численности войск первого удара.

В августе ведомство адмирала Канариса постигает новая неудача, срывается тщательно подготовленная Абвером попытка военного переворота в Иране и страна оккупируется войсками СССР и Великобритании. Вся работа немецкой разведки идет насмарку. Иран-ские, русские и английские спецслужбы арестовывают или ликвидируют большинство из задействованных в Иране боевиков "Бранденбург-800". Группы лейтенантов Мейнхарда и Гаммерштейна уходят в дикие места северной Персии, а группа Шульце-Хольтус аресто-вана.

Штрафные батальоны Вермахта имеют порядка 25% потерь и регулярно пополняются, в переменном составе, в том числе из офицеров и унтер-офицеров недостатка нет, так как все больше совершается воинских преступлений. Но на Восточном фронте смертные при-говоры немецким солдатам отменяются решением Фюрера и заменяются, как и тюремное заключение, направлением в штрафные батальоны. Промышленность СССР наращивает выпуск мин заграждения. Советские войска при отступлении все активнее применяют по-становку минных полей. Как ответ на этот вызов, в составе Вермахта формируются осо-бые полевые батальоны разминирования из штрафников, каждый в составе 450 человек. Фактически это смертники.

«Передовой отряд 16-й танковой дивизии подвергся неожиданному удару противника. С большими потерями удалось пробиться к своим частям. По приказу генерала Гальдера остатки отряда направлены на родину в VIII военный округ на переформирование. Про-тивник подтянул новые силы с востока». – Просматривает записи Гальдера Канарис.

Хотя большая часть Украины и оккупирована, но хорошей продовольственной базы у русских немцам захватить так и не удалось. По приказу Сталина все возможное эвакуиру-ется на восток страны, а остальное безжалостно уничтожается и сжигается. В районе Ста-рой Руссы русские ввели в действие артиллерию большой мощности и в Генеральном штабе опять косо поглядывают на руководителя Абвера. Вопрос вполне правомочен: – Откуда русские недочеловеки получили в таком количестве артиллерийские системы большой мощности?

Не успел генерал успокоить штабистов, как в тылу противника немецкая радиоразвед-ка с удивлением обнаружила тринадцать новых дивизий и формирующуюся общевойско-вую армию.

«Снабжение финской армии полностью перешло в руки немецкого командования, кро-ме того помощь в снабжении финской армии оказывают Швеция и Дания. До сих пор финны не разорвали дипломатические отношения и не объявили войну Англии. Во Фран-ции правительство Виши старательно выполняет все поставки для немецкой армии».

В один из жарких дней начала августа в немецком Генеральном штабе обсуждался во-прос о зимнем обмундировании: "В распоряжении начальника вооружений сухопутных войск есть достаточный запас обмундирования, предназначенного для действующих на Востоке войск. Этого запаса хватит до октября месяца текущего года. Будет подвезено: два комплекта суконного обмундирования на каждого человека, шапки, наушники, шарфы и теплые жилеты. Кроме того, будет доставлено большое количество шерстяных одеял из расчета по три на каждого солдата, постельное белье, шерстяные носки, печи, тазы, каст-рюли, котелки, котлы для полевых кухонь и тому подобное оборудование". О том, что по-сле октября наступает ноябрь, а за ни и декабрь в немецком Генеральном штабе похоже проигнорировали, как и то, что месяцы эти в России разительно отличаются от аналогич-ных немецких. От русского мороза двумя немецкими шинельками не отгородишься, даже напялив их одну на другую. Во общем, уроки, полученные русскими во время Финской войны, усвоены немцами не были.

Из группы Гудериана в Генеральный штаб посылаются отчаянные просьбы о пополне-нии танковых и пехотных дивизий. У Ельни немецкие войска смеются над тем, как насту-пают танковые и пехотные части. Практически они повторяют. Словно в кривом зеркале прежние действия русской армии. Пехота идет сама по себе, танки – сами. Связи словно не существует. Из-за поломок машины часто останавливаются и в бою участия принять не могут. Огонь артиллерии противника невыносим, так как немецкая артиллерия из-за не-достатка боеприпасов не оказывает противодействия. На берегу Днепра, южнее Киева, русские с двух сторон атаковали 132-ю пехотную дивизию, только беспомощность рус-ского командования позволили избежать полного разгрома. Перед Киевом никакого про-движения немецких войск не наблюдается.

3-го августа, на 43-й день войны, при обсуждении положения на Востоке впервые в голосе генерала Гальдера проскользнули откровенно панические интонации: «... В районе Великих Лук наступление провалилось! Провал наступления объясняется тем, что 251-я и 253-я пехотные дивизии оказались негодными к выполнению поставленной задачи. О на-ступлении на этом участке больше не может идти и речи. Мы переходим к обороне. У Ельни русская артиллерия успешно применила метод огневого вала, позаимствованный из арсенала немецкой тактики. Особенно досталось войсковым частям СС. Противник счита-ет полк "Великая Германия" и дивизию СС "Рейх" отборными частями Фюрера. Возмож-но, что дивизия СС "Рейх", полк "Великая Германия" и 268-я пехотная дивизия действи-тельно окажутся разбиты русскими, в результате чего противник сможет организовать на-ступление крупных сил в северном направлении. Если эти части окажутся разбиты, полу-чится большой нежелательный политический резонанс. Такая катастрофа не может быть предотвращена силами лишь одной танковой группы. Не ликвидирован и разрыв фронта восточнее Смоленска, который возник в результате отхода 7-й танковой дивизии».

Общие потери на третье августа – округленно 242 тысячи человек. Потери в офицер-ском составе – ранено 3.65%, убито – 5.45%, пропало без вести – 1,9%.

К середине августа обстановка на востоке усилиями ставки Фюрера и Генерального штаба стабилизируется. Немецкое наступление продолжается, хотя и в более низком тем-пе, потому тональность разговоров в Генеральном штабе вновь сменяется с минорной на мажорную и происходит в духе "пока все развивается более-менее нормально" и "особых трудностей не предвидится".

- Все хорошо прекрасная принцесса! – Насвистел Канарис, переворачивая страницу за-писей.

"Фюрер придает особое значение Ленинграду, а также захвату южных районов – уголь, железо. Большое значение придается уничтожению воздушной базы русских ВВС в Кры-му, угрожающей нефтяным предприятиям Румынии. Овладению Москвой Фюрер не при-дает никакого значения". – Доводит до сведения штабных офицеров генерал Гальдер по-сле совещания в "Волчьем Логове".

По сообщению немецких дипломатов, японское правительство, якобы, приняло ре-шение выступить против России в сентябре и к ноябрю захватить Владивосток. Для этого в Манчжурии будет сосредоточено 16 дивизий. Сообщение вызвало всплеск радости в Ге-неральном штабе. Теперь русским, как и Германии, придется воевать на два фронта.

Адмирал Канарис не разделил общего оптимизма и оказался прав.

В Финляндии разочарованы действиями немецких войск на севере и в составе Ка-рельской армии. В Румынии начались "ненужные" разговоры по вопросу о руководстве войной. Во Франции положение критическое. Усилились разногласия между Дарланом и Вейганом.

"До сих пор Генеральный штаб так и не может уяснить главную цель, преследуемую политическим руководством. Какая из трех задач первоочередная? Методическое и неук-лонное уничтожение живой силы русских, захват жизненных центров СССР или взятие и уничтожение Москвы? Только зная конкретную цель можно решить и вопрос о том, что важнее – быстрое овладение Кавказом и Украиной, исходя из экономических соображе-ний, или полное уничтожение войск противника. Достижение цели уничтожения войск потребует полной свободы в использовании всех сил и средств. Но этому препятствует мелочная опека Фюрера. Нет сомнения, что в этом году наши войска будут у стен Моск-вы. Захват территории на юге произойдет сам собой в процессе развития обстановки. Не следует лишь ожидать, что удастся овладеть Кавказом. Если же сосредоточится на выпол-нении задачи захвата жизненных центров то это потребует использования крупных сил для захвата именно нефтяных районов, вплоть до Баку". – Такова точка Гальдера. – В этом-то заключается основное противоречие между генералитетом старой прусской фор-мации и новыми карманными генералами вроде Йодля или Кейтеля, выдвиженцами Гит-лера, усердно восхваляющими его полководческий гений.

- Пока, пусть даже ценой больших усилий, удается во всех случаях склонять чашу ве-сов победы на сторону немецкой армии, захватывать массы пленных, трофеи. Но как дол-го, это может продолжаться? – Задумался Канарис. Гадать не имело смысла. Ответ лежал перед ним на столе, скрытый пока среди листов донесений из Генерального Штаба, от групп войск, от агентуры и полевых управлений фронтовой разведки Абвера.

После шока и растерянности первых дней войны, деятельность артиллерии русских усилилась, сообщают офицеры Абвера со всех фронтов. Улучшилось управление стрель-бой русских батарей. Немецкие войска в один голос требуют от командования увеличить эффективность борьбы с артиллерией противника, но боеприпасы, предназначенные вой-скам, находятся в тылу, в двух сотнях километров от фронта. Генеральный штаб недоуме-вает откуда происходит наращивание артиллерийского огня русских, ведь согласно дан-ным разведки, уничтожена и захвачена в качестве трофеев половина состава артиллерии противника, имевшейся у него до начала войны? Кроме наращивания точности и темпа огня, противник начинает активно мешать немецкой артиллерийской разведке. Против звукометрической разведки русские артиллеристы используют принцип сближения бата-рей и стрельбу веером. Для затруднения действий светометрической разведки русские ар-тиллеристы ведут хорошо координированный залповый огонь из многих орудий, распо-ложенных на большом удалении друг от друга. Благодаря применению тракторов, русская артиллерия обладает большой подвижностью в условиях бездорожья. Разведчиками Абве-ра найдена и доставлена в Генштаб генералу Гальдеру очень хорошая русская карта мас-штаба 1:50000, которую можно успешно использовать для ведения огня.

Майор фон Румор из Оперативного отдела Генерального штаба, докладывает, - Войска физически устали, но духовно сильны и бодры. Немецкие солдаты сознают собственное превосходство над русскими. Повсюду слышен вопрос: "Какую задачу нужно выпол-нить?". К сожалению, при ответе на поставленный войсками вопрос у Генерального штаба и Фюрера мнения диаметрально противоположные.

На совещании с Главкомом 5-го августа Фюрер заявил: "... нынешнее развитие обста-новки приведет, как и в первую Мировую войну, к стабилизации фронтов. Поэтому целе-сообразно вести наступление там, где противник вынужден будет расходовать больше сил, чем немецкие войска. Где появится возможность вновь выйти на оперативный про-стор. Однако, нельзя добиться всего и всюду одновременно, причем не столько из-за су-хопутных войск, сколько из-за авиации".

Вновь услышав от вождя нечто вразумительное, Гальдер пришел в восторг! – "Такая последовательность мысли уже сама по себе представляет отрадный шаг вперед! В ней, однако, еще далеко не ясно выражена оперативная цель, а заложена только определенная перспективная основа. Мы сумели незаметно направить мысли Фюрера, опираясь на его тактическое мышление, в направлении, нужном для решения наших оперативных целей! В данный момент это принесло уже некоторое облегчение. В будущем улучшение насту-пит только тогда, когда операции будут проходить так гладко, что Фюрер вообще не ста-нет более заниматься тактическими мелочами". Начальник немецкого Генерального штаба даже не представлял всю глубину невольного заблуждения, закончившегося тем, что в конце концов Фюрер взял бразды руководства войсками в свои руки, а генерал Гальдер лишился поста.

" ... Следует принять во внимание умение русских передвигаться по дорогам, которые немецкие войска из-за их состояния не могут использовать, а, также, - умение скрытно на-водить переправы через реки. Район Ельни стал типичным театром позиционных военных действий. В районе Старой Руссы наблюдаются отдельные случаи разложения в войсках противника. ..." – Сухо сообщают оперативные сводки.

6-го августа Фюрер опять недвусмысленно отклонил предложения генерала Паулюса, относительно взятия Москвы. Он вновь продолжил старую песню: "Вначале должен быть захвачен Ленинград. Для этого использовать войска группы Гота. Во вторую очередь про-изводится захват восточной части Украины. Для этого использовать войска группы Гуде-риана. И только в последнюю очередь будет предпринято наступление с целью захвата Москвы".

Партизанские действия в тылу войск вызывают перебои в снабжении из-за частых крушений поездов. Противник начинает массово использовать мины для защиты передо-вых позиций. Генерал-полковник Фромм подготовил для Фюрера доклад о ходе подго-товки к зиме. (Это потом пойдут в ход слезливые сказки о победе "генерала Зима". А то-гда немцы на всех уровнях ответственности вполне осознанно готовились к русской зиме. Зима для них тактической неожиданности не представляла. Просто немецкие генералы не представляли себе особенностей русской зимы. Точно также как ранее русские генералы не представляли особенности зимних военных действий на Карельском перешейке).

Немецкие потери на 6-е августа. Всего – 9,898 офицеров, 256,454 – унтер-офицера и рядовых. Итого – 266, 352 человека. Подобных потерь за такой срок немецкие войска еще не несли ни в одной из выигранных компаний.

В беседе с генералом Иодлем генерал Гальдер вновь не удержался и вывалил заветное. - "Москва или Украина? Или Москва и Украина? Следует ответить однозначно – "И - Мо-сква, и - Украина!" Мы должны, мы обязаны это сделать, ибо в противном случае мы не сможем разгромить противника до наступления осени! И мы можем это сделать, прини-мая во внимание наши убедительные победы и ослабевающие силы противника. Мы не должны допускать, чтобы наши оперативные замыслы оказывались в полной зависимости от тактики противника! Если мы будем следовать тактике противника, которая заключа-ется в том, чтобы наносить булавочные уколы во фланги, то этим самым мы сослужим русским хорошую службу. Мы должны добиваться успеха, сосредоточивая силы для дос-тижения решающих целей, для проведения глубоких операций, а не разбазаривая силы на выполнение побочных, второстепенных задач". Генерал Йодль принадлежал к немногим ближайшим и наиболее доверенным генералам Гитлера, потому всплеск эмоций Гальдера оказался немедленно и без искажений доведен до сведения Фюрера.

- Генералу Гальдеру мыслится легко и широко. Только вот тем немецким солдатам, которых атакует прорывающийся из окружения русский красноармеец, или небольшая танковая часть под прикрытием точного артиллерийского огня, тем - далеко не все равно. И где бы ни умирали немецкие солдаты, на главном направлении, или второстепенном, это для них одинаково ужасно и страшно. Увы, цифры потерь ослабляют, обескровливают нашу армию. Мы убиваем одного русского, но на его место становятся двое. Берем в плен одного красноармейца – его место оказывается вновь занято. Прорываем фронт и обнару-живаем себя через некоторое время перед новой линией русских армий, сидящей в заранее вырытых окопах. Что поделаешь? Но, ясно оно, для достижения моей, адмирала Канариса, цели, пожалуй важнее уничтожение живой силы русских. Все остальное, так или иначе, но свалится к ногам победителей после падения Сталина и его режима. Поэтому теперь я полностью на стороне стратегического решения Фюрера.

11-го августа, на пятьдесят первый день войны Гальдер записал в дневник пессими-стический вывод: " ... На всех участках фронта, где не ведется наступательных действий, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в тоже время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне. В сражение броше-ны наши последние силы. Каждая перегруппировка внутри групп армий требует крайнего напряжения и непроизводительного расхода человеческих сил и технических ресурсов. Все это вызывает нервозность и недовольство у Главкома и все возрастающую склонность Фюрера к вмешательству во все детали. Общая обстановка все очевиднее и яснее показы-вает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруд-нения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен".

- Господи, генерал Гальдер, будьте последовательны! – Покачал головой адмирал Кана-рис, читая крик души генерала в комнатке на верхнем этаже здания Абвера. – Стоит ли говорить о подготовке России к войне в середине августа, если 22-го июня Вы, господин начальник Генерального штаба, словно дитя малое, радовались именно неподготовленно-сти СССР к войне? О чем можно говорить теперь, если удалось именно в первые дни вой-ны добиться абсолютной внезапности нападения? И кроме того, не дело генералу Третье-го Рейха, присягнувшему на верность лично Фюреру Германии Адольфу Гитлеру, рассу-ждать о свойствах тоталитарных режимов. Неужели мы сами живем в подлинно демокра-тической стране? Ох, Гальдер, Гальдер, если Вам не удалось уберечь дневник от глаз Аб-вера, то, по крайней мере, сберегите подобные записи от людей Гиммлера.

"Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и чисто военные особенности русских", – Читал далее Канарис. – "К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем их уже около 360. Эти дивизии, конечно, не так хорошо вооружены и не так укомплектованы, как немецкие, а их командование в тактическом отношении значи-тельно слабее нашего, но как бы там не было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину. Русские еще потому выиг-рывают во времени, что они сидят на своих базах, а мы от своих все более отдаляемся".

Канарис отложил записи, погрузился в размышления, обдумывание прочитанного. По-лученные данные безусловно являются долгожданными симптомами скрытых историче-ских процессов в обоих воюющих державах. Начало того деяния, что позволит уничто-жить обоих диктаторов и обеспечить "де-факто" захват Германией части России, столь не-обходимой для дальнейшего созидательного развития немецкой нации. Тревогу вызывает нечто непривычное и непонятое, то жалкое и недостойное кадрового немецкого военного, что слышалось Канарису в причитаниях начальника Генерального штаба. Чувство удачно-го выполнения задуманного плана звучало в душе адмирала победным маршем и опреде-ленно доставляло удовлетворение. Второе, невнятное, пока нераспознанное, но уже тре-вожащее, пока еще еле слышно зудело в подсознании надоедливым комаром.

- Блажь! - Решительно отмахнул наваждение Канарис. – К зиме, пусть даже на послед-нем дыхании, пусть обескровленные и уставшие, но немецкие войска захватят Москву. При первом запахе крупного успеха в войну ввяжутся Япония и Турция. Дальний Восток и Кавказ окажутся оторваны от СССР. Негодующие от череды военных неудач, людских и территориальных потерь русские скинут Сталина и большевиков. Уставшие от войны и кровавых потерь немцы, соответственно отстранят от власти Гитлера и нацистов. Естест-венно, завоевания на Западе, исключая Судеты, Данциг, Эльзас и Лотарингию придется вернуть хозяевам. Польшу – полякам, Чехию и Моравию – чехам. Но взамен нам останет-ся Украина и часть России. Вполне приемлемый результат Восточной компании.

- "Последние бои окажутся жестокими. Увы, но видимо время лихих набегов и маска-радных операций безвозвратно ушло в прошлое. Беззаботная прогулка, подобная Запад-ной компании, не состоялась. С каждым прожитым днем войны в сводках Генерального штаба чувствуется все большая нервозность. Русские вовсе не бегут, не сдаются без боя, тем более не уничтожают комиссаров и командиров. Промышленность СССР не уничто-жена и способна производить самую современную технику. Другое дело, что мало кто из русских может пока этой техникой достаточно профессионально управлять. Командова-ние РККА тоже оказалось далеко не на уровне поставленных задач, чувствуется нанесен-ный сталинскими чистками урон. Гитлер в подобной ситуации поступил гораздо умнее, ограничившись несколькими наиболее непокорными генералами. Но и новые русские ко-мандиры ежедневно и очень успешно учатся военному мастерству. В конце концов, луч-ше ли, хуже, но осваивают военную науку не в классах академий, а на полях сражений. Невооруженным глазом видно, что Гитлер завяз в России крепко и основательно. Даль-нейшее – только вопрос времени". – Констатирует Канарис, нежно поглаживая шелковис-тую спинку таксы.

– Перед концом, поняв, что упускает победу, Гитлер начнет рвать и метать. Но лично ко мне придраться трудно. Абвер сделал все возможное и невозможное для обеспечения военных успехов первых дней войны. Добился тактической внезапности и быстрого про-рыва приграничных укреплений. Претензий к нам предъявить невозможно. В конце кон-цов, Россия бескрайня и никакого числа агентов не хватит для выяснения всех тайн, скры-тых на ее просторах. Мы – чисты перед Германией. И если дальше война развивается не по планам Гитлера, то вина здесь не Абвера, а в самого Фюрера. Пусть порезвится, поко-мандует. Потом наступит очередь вступить в дело немецкому народу. Немцы просто обя-заны постепенно прийти к правильному выводу, прекратить умилятся бесноватым истери-ком Адольфом и обратить взор на просвещенных и достойных генералов Вермахта.

Кажется все прочитано, все продумано и выверено. Но сомнения не уходят. ... "Что ес-ли Россия окажется действительно прочной, а режим Сталина настолько живучим? Что произойдет если истощится лишь одна, немецкая сторона? Что если это случится в мо-мент, когда западные союзники окажутся неподготовлены к высадке на континент? Что если режим Гитлера сможет перехватить инициативу, разоблачить и кроваво подавить за-говор генералов?. ... В этом случае будущее и Европы, и Германии ужасно, а, его, лично адмирала Канариса - непредсказуемо".

Как предсказатель адмирал оказался просто несостоятельным. Заговорщик из Канари-са вышел вовсе неважный, непоследовательный и нерешительный. Палачи Гестапо пове-сили строптивого адмирала на рояльной струне буквально за считанные дни до полной и безоговорочной капитуляции Германии перед военными представителями стран антигит-леровской коалиции.




Глава 20.
Несколько рядовых дней августа 1941 года.
Гитлер и Муссолини в Бресте. Гитлер на Украине.


В начале августа Дуче не выдержал и предпринял невероятные дипломатические уси-лия, задействовал все возможные личные контакты, грубо говоря, попросту напросился в гости к Фюреру. С одной стороны, занятому войной со Сталиным, Адольфу Гитлеру было явно не до навязчивого посетителя. Значительной ценности как союзник Муссолини не представлял. Операции в Северной Африке и на Балканах успели полностью дискредити-ровать Муссолини как полководца и политического лидера, а итальянскую армию как во-енную силу. Боевые качества его опереточного воинства, включая весь генералитет, ока-зались настолько низкими, что по сравнению с итальянцами даже такие вояки как румыны казались настоящими античными героями. Во всяком случае, если у них за спиной стави-ли немецких пулеметчиков. С другой стороны, Дуче все еще оставался для Адольфа Гит-лера первым фашистским лидером в Европе и последним римлянином среди итальянцев. Дуче привлекал Адольфа тем, что не парламентским путем, а грубой наглой силой вырвал власть у продавшихся евреям итальянских плутократов. Естественно, что, соглашаясь на визит союзника, Гитлер, кроме всего прочего, собирался потешить собственное тщесла-вие. Разыграть перед неудачливым союзным лидером роль непобедимого полководца и проницательного политического деятеля, духовного учителя и наставника великого не-мецкого народа. Грубо говоря, поставить с широким размахом именно ту пьесу, что одна-жды так мастерски разыграл Дуче во время первого визита Адольфа в Рим. Казалось бы, давно ушел в прошлое и нарядный белый китель, приготовленный, но так и не одетый на морской парад, и всплывшие на его глазах из глубины моря десятки итальянских подвод-ных лодок, и стремительные современные линкоры, и даже бегущие нестройными рядами, нелепо вскидывающие в такт коленки берсальеры Бенито с петушиными перьями на шля-пах. Теперь у Фюрера имелись прекрасные, намного более совершенные, чем итальян-ские, подводные лодки и линкоры. Вермахт двигался по чужим землям не трусцой, но на колесах и гусеницах мощных бронетранспортеров и транспортных машин вслед за арма-дами лучших в мире танков.

Продумав и взвесив все обстоятельства, Фюрер допустил Муссолини в Ставку. Прав-да очень ограничив количественный состав свиты Дуче и при условии, что все поездки будут осуществляться только на немецких автомобилях и немецкими водителями. Бенито пришлось оставить помпезный специальный железнодорожный состав в тупике Берлин-ского железнодорожного вокзала.

Для начала Дуче подвели к огромной крупномасштабной карте Восточного фронта, вывешенной на стене штабного домика. Лично Гитлер, вальяжно водя по карте ладонью, посвятил итальянского диктатора в общие стратегические замыслы Восточного похода и Блицкрига. Восточный поход предполагался как минимум на четыре и максимум - на двенадцать-пятнадцать недель. К осени, к началу русской распутицы, все должно быть закончено. Дуче стоял рядом, нервически сцепив руки, склонив бычью шею с огромной выбритой головой. Внимал благоговейно, словно прилежный ученик, влюбленный в муд-рого учителя. Это Адольфу импонировало. Затем все перешли к более подробным опера-тивным картам, разложенным на штабных столах. Детальные подробности происходящего на отдельных участках фронтов докладывал штабной генерал. Гитлер и Муссолини рас-положились по обеим сторонам от докладчика. Фюрер, уже более чем достаточно порабо-тавший с подробными картами Восточного фронта, смотрел внимательно, вдумчиво, явно четко понимал, о чем идет речь, покачивал головой, подавал реплики. Видно, что Гитлер глубоко вникал в ежедневные доклады генералов и свободно разбирался в путанице крас-ных и синих стрел, полос, овалов, флажков, в прочей массе условных знаков и обозначе-ний, вызывающих у паршиво в военном деле разбиравшегося Дуче лишь тупую головную боль.

Гость стоял, сурово набычившись по привычке выпячивая массивный, тупой, словно прилепленный природой по нелепой ошибке подбородок. Муссолини изо всех сил пытал-ся изобразить напряженную работу мысли, подмахивал лобастой головой в унисон с Гит-лером, но нет-нет да бросал исподтишка завистливые взгляды на столь удачливого хозяи-на. Временами Дуче напыживался, скрещивал руки на груди, словом вел себя так, будто забывал, что находится не на римском балконе, а в немецком штабном бункере.

Адольф Гитлер в окружении немецких и итальянских генералов выглядел любезным и приветливым хозяином, расточал без меры похвалы и мило улыбался. Адольфу доставля-ло удовольствие видеть как генеральские мундиры егозили перед ним, сгибались над ог-ромной картой Восточного фронта. Он парил в высоте на орлиных крыльях гения победы, а эти мелкие людишки внизу старались даже теперь, в присутствии Дуче, убедить Фюрера и мистического лидера арийской нации, в превалировании академических формальных доктринерских знаний. Знаний высосанных из пожелтевших бумажных страниц, вынесен-ных из академических классов над его оккультными, провидческими знаниями таинствен-ных жизненных процессов! Неужели они действительно не понимали, что пытаются ко-паться в совершенно неведомой им материи? Нет-нет, Адольф Гитлер не нуждается в их объяснениях по одной простой причине, он знает и понимает законы жизни лучше любого иного человека на земле.

Под трескотню доклада генерала воспроизводившего оперативную обстановку для итальянских гостей и абсолютно не новую и неинтересную для него, Фюрер отвлекся и мысленно переключился на иные вещи. В начале компании он не считал нужным вмеши-ваться в мелочевку, в этакую блошиную возню высоколобых генштабистов и напыщен-ных породистых генералов. Посчитал, что достаточно уже того, что в самом начале он дал им правильный импульс, заставил поверить, довериться, подчиниться воле Вождя. Но долго не выдержал, не утерпел и на третий день войны переехал в полевую ставку под шифрованным названием "Вольфшансе" ("Логово волка") в Восточной Пруссии. Пере-ехал, без особой на то военной надобности, скорее для того, чтобы еще раз ощутить во-круг дисциплинированную, специфическую, напряженную жизнь полевого воинского ла-геря. В этом он действительно не ошибся. Обстановка подействовала на Адольфа возбуж-дающе. Очутившись среди низких бараков с высокими треугольными крышами, укрытых под кронами вековых деревьев и окруженных многочисленными постами, среди бдитель-ных часовых, минных полей, ловушек и заграждений, вчерашний ефрейтор, возглавил крестовый поход против большевистской России Сталина. Для внешнего мира всё дейст-вительно должно было выглядеть именно как поход носителей высших культурных цен-ностей Европы против мирового коммунизма. Как крестовый поход в защиту общих евро-пейских ценностей, демократии и культуры. Для немецкого народа, для германских сол-дат вторжение объяснялось войной за обладание несметными природными богатствами и земельными пространствами на Востоке, предназначенными Богом и историей для рас-селения арийского населения, но по иронии судьбы доставшиеся славянским недочелове-кам. Походом за "жизненным пространством" лежащим на Востоке. Все цели похода вполне ясно и однозначно изложены в настольной книге немецкого народа "Майн Кампф". Для современных немцев Восточный поход означал примерно то же, что для древних норманнов набег – обогащение всех и каждого в отдельности за счет награблен-ных военных трофеев. Простая и доступная пониманию обывателя цель. Основная, выс-шая задача отнюдь не вульгарное обогащение, но планомерное пунктуальное рачительное заселение "очищенных" от низших рас пространств благодатной земли новыми поколе-ниями арийцев.

При заселении пустых пространств предполагалось массовое использование в качестве элитных производителей новых генераций немцев лучших образцов мужских особей из числа воинов "СС" Гиммлера. Рейхсфюрер пообещал, что в результате тщательной се-лекции, через несколько поколений немцев, полностью восстановит абсолютно чистое арийское население великого Третьего Рейха. Белокурое, голубоглазое и мускулистое. Мрачный мистический, грозный, недоступный простым смертным, готический средневе-ковый замок Вивельсбург в Вестфалии станет гнездом, своего рода инкубатором, выра-щивающим молодых арийских героев для предстоящего столетнего конфликта между арийской нацией и азиатскими толпами. Полностью проект предполагается завершить к 1960-му году. Пока же Гиммлер тренировал собственных солдат как элиту из элит. Что поделать? Все великое требует жертв. Боевые потери в учебных лагерях СС стали на-столько привычными, что на них уже и не обращали внимание. Но из оттуда выходили наиболее стойкие, любой ценой выполняющие приказ части.

Кроме того, для укрепления арийского начала немецкого народа, предполагалось, ос-новываясь на специально разработанной медиками СС весьма серьезной научной базе, по-ощрять внебрачные связи и рождение арийских детей от находящихся в отпуске солдат элитных частей "полевых СС". Подобные долгосрочные планы приводили Фюрера в вос-торг, ибо Восточная компания представлялась делом краткосрочным и второстепенным. Во всяком случае, делом гораздо менее важным, чем предстоящая битва с англичанами за Индийские и африканские колонии.

К началу августа Фюрер уже достаточно устал от споров с напыщенным генералитетом, вечно одергивающим, постоянно чего-то требующим, старающимся уязвить, напомнить, что он всего лишь жалкий пехотный ефрейтор, не обладающий ни тактическим, ни стра-тегическим мышлением. Генералитету позарез требовалось взять Москву и формально завершить компанию против России. Гитлер же требовал уничтожить как можно большее число русских, захватить их богатства, разрушить великие исторические города. Причем не просто разрушить, но уничтожить так, чтобы Россия уже никогда не восстала, не поя-вилась вновь на мировой политической карте. Генералы втайне презирали и не понимали ни силу мистических знамений, ни решений Гитлера. Они и не могли понять сего, ибо это видение мира надежно скрыто от них. Тайна, великая тайна бытия, доступна лишь немно-гим. И ему, Адольфу Гитлеру, открылась одному из первых. Мистические, оккультные вдохновения, сошедшие с Гималайских вершин, подсказывали, что изничтожать Россию необходимо в строгом порядке значимости уничтожаемого для исконного русского духа. Святой город Петра Великого, сакральный город Ленина, город рождения Октября по ду-ховной ценности гораздо превосходил Москву. Петроград означал духовный прогресс и славу России, Москва – патриархальную отсталость. Да, в Москве сидел Сталин с бандой еврейских большевиков, но что значил для Фюрера Сталин? Всего лишь один из азиат-ских, грузинских феодалов, способный справится с крестьянской толпой, с собственными партийными честолюбивыми, недалекими соратниками, способный удерживать страхом и лестью немытые азиатские толпы неполноценных людей. Человек – создавший "гиганта на глиняных ногах". Не более и не менее. Нет, Сталина Гитлер не боялся. Сталину можно будет даже позволить продолжить причудливый социологический эксперимент где-нибудь за Уральским хребтом. А вот Петроград необходимо обезлюдеть и свести с лица земли. Вернуть захваченную русским городом землю в исходное, болотное состояние.

Вторым по значимости духовным центром России являлся Киев. И его тоже требова-лось захватить и, безжалостно окропив иудейской и славянской кровью, превратить в по-местное военное поселение арийцев. В грозную крепость, откуда мрачные арийские ви-кинги в стальных шлемах смогут управлять продовольственными и индустриальными бо-гатствами покоренной Украины.

Третьим стоял Сталинград – город, родивший Сталина, как историческую личность. Город – ключ к Волге, Уралу и, самое главное, к Кавказу. Город, способный стать исход-ной точкой новых великих завоеваний.

Именно эти обстоятельства определяли последовательность атак и побед Восточного похода. Москва могла подождать и свалиться к сапогам Фюрера напоследок, словно апо-феоз победы. Пасть только для того, чтобы после парада победы и пиршества победите-лей оказаться сначала разграбленной, обесчещенной и, наконец, затопленной.

В первых числах августа Гитлер посчитал Восточную компанию благополучно завер-шенной и решил лично побывать на территории поверженного врага. Подобные вояжи вошли у Адольфа в привычку. Именно так наблюдал он позор и унижение сломленной Чехословакии, покоренной Польши, растоптанной и обесчещенной Франции. Теперь пришла очередь России. Тут весьма кстати подвернулся Дуче с его до неприличия на-стырным предложением о визите. Что же, раз так, то он возьмет итальянца с собой на фронт, в покоренные русские земли, продемонстрирует, что остается на поле боя после прохода непобедимой военной машины Вермахта. Как будет приятно вдохнуть смрадный воздух сожженных русских городов, как радостно поглядеть на их руины, как сладко ли-цезреть мириады захваченных пленных и горы трофеев.

Первоначально поездка на фронт задумывалась в виде триумфального шествия, а, от-нюдь, не делового визита верховного командования. Тем более не как инспекция или про-верка. В качестве колесницы триумфатор решил использовать личный специальный по-езд.

Обычно убытие фюрера на фронт обставлялось с традиционной пышностью, ставшей уже вполне традиционной, но всячески ханжески маскируемой под самое заурядное, скромное, обыденное событие. Конечная станция специальной секретной железнодорож-ной ветки располагалась в заросшей вековыми деревьями ложбине недалеко от "Волчьего логова". В момент прибытия автомобильного кортежа из трехосных "Мерседесов" на раз-борной походный флагшток взлетел личный штандарт Гитлера, военный оркестр заиграл встречный марш и выстроившаяся рота Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" взяла вин-товки "на караул". На фронт Гитлера провожали Гиммлер, Геринг, Борман, руководство Генерального штаба, Верховного командования, Флота. Взлетали в партийном салюте ру-ки, маршальские и адмиральские жезлы.

На Муссолини немцы демонстративно не обращали внимания, явно игнорировали, оп-ределенно и недвусмысленно указывали ценность и место "бедного гостя" на пиру побе-дителей. От обиды Дуче только до предела выпятил вперед массивную нижнюю челюсть и принялся с деловым видом разглядывать крутые склоны, ухоженную траву вдоль желез-нодорожного полотна, легко разбирающуюся платформу специальной конструкции, по которой почетные пассажиры могли без труда подниматься в вагоны. Внешне вагоны "Fuhrersonderzug" – "Специального поезда Фюрера" ничем не отличались от обычных пас-сажирских вагонов курсирующих по железным дорогам Германии. Только приближенные знали, что каждый из них отлично бронирован, оснащен первоклассными средствами про-тивопожарной защиты, дублированной тормозной системой, агрегатами электропитания, кухнями и всем прочим, необходимым для жизни и работы походного штаба Гитлера. На платформах второго поезда стояли в полной готовности мощные трехосные "Мерседесы" повышенной проходимости, полугусеничные бронетранспортеры батальона охраны, мо-тоциклы с колясками телохранителей из СС. В промежутках между пассажирскими ваго-нами, в хвосте и начале состава располагались закамуфлированные под пассажирские платформы. При угрозе с воздуха фальшивые стенки вагонов мгновенно сбрасывались, открывая сектора стрельбы автоматическим счетверенным зенитным скорострельным пушкам, способным вести огонь не только по воздушным, но и по наземным целям. Един-ственный вход в долину с железнодорожной веткой защищали бетонные бункеры, зака-муфлированные под мирные живописные хижины горцев, но фактически представляющие настоящие крепости, напичканные оружием, боеприпасами и средствами связи.

Пока Дуче изучал окружающий пейзаж, торжественная церемония подошла к концу. Гитлер привычно выслушал рапорт коменданта полевого штаба подполковника Курта То-маса о готовности мобильной группы к движению. Коротко и небрежно Фюрер подбросил к плечу ладонь в ответном приветствии. Потом по традиции пожал руку Курту и приказал дать сигнал к отправлению. Первой остановкой на русской земле должен стать некогда пограничный город Брест. Да, да, господа, именно - Брест. Фюрер слишком много раз слышал название города от операторов Генерального штаба и Верховного Командования. Слишком часто узнавал из фронтовых сводок о диком, фанатическом сопротивлении гар-низона крепости, состоявшего сплошь из комиссаров, коммунистов, русских большевиков и диких кавказских абреков. Гальдер лично докладывал о совершенно невозможных поте-рях понесенных 45-й пехотной дивизией, о необходимости привлечь для подавления со-противления то штурмовую авиацию, то тяжелую артиллерию, то танки. Привлекли все, включая даже экспериментальные секретные тяжелые метательные шестиствольные ре-активные установки. Тем не менее борьба за старую крепость длилась почти две недели, почти столько же, сколько сопротивлялась вся польская армия.

В воображении Гитлера Брестская крепость представлялась линией мрачных бетонных укреплений и казематов, наподобие виденных им на линиях Зигфрида и Мажино. Он был уверен, что на территории Брестской крепости повсюду понастроены железобетонные форты с тяжелыми орудиями и многочисленными пулеметными гнездами. Продемонстри-ровать бедному итальянскому союзнику победную поступь Вермахта, показать "живьем" уничтоженного страшного русского зверя, закованного в бетон и железо укреплений, ткнуть носом в образец мощного пограничного форпоста Сталина, прорванного и сметен-ного Вермахтом, несмотря на отчаянное сопротивление, показалось Гитлеру делом ис-ключительно полезным и весьма приятным.

Действительность опрокинула все ожидания. Увиденное в Бресте потрясло не столько Дуче, сколько самого Фюрера. Муссолини наверняка немногое понял из происшедшего на его глазах. Но Гитлер провел в окопах передней линии Западного фронта долгие годы Первой Мировой войны, не понаслышке знал о кровавых сражениях, потому изрытая, вздыбленная, перепаханная огнем и металлом земля не предстала для него лишь безмолв-ной декорацией. Она говорила очень о многом. Прежде всего, о том, что ему нагло лгали его же генералы, представляя Брестскую крепость как современную, напичканную оружи-ем цитадель, как чудо инженерной мысли русских. Увы, если крепость и представляла собой всплеск передовой военной мысли, то время этого всплеска закончилось задолго до Первой Мировой войны. В нагромождениях обломков ясно угадывались сложенные деся-тилетия тому назад из красного кирпича капониры и стены, старинные формы зданий и бастионов. Выставленные трофеи включали всего несколько десятков устаревших танков и сгоревших бронемашин, искореженные взрывами остовы противотанковых и зенитных пушек, изломанные минометы и пулеметы.

Наметанным глазом старого фронтового солдата Гитлер сразу определил, что террито-рию крепости многократно обрабатывали огнем артиллерии, бомбили, заливали пламенем огнеметов. И после всего этого моря огня и стали атаки немецкой пехоты вновь и вновь захлебывались в крови тяжелых потерь. Кто же эти фанатики, сопротивлявшиеся более двух недель в полном окружении, без пищи, боеприпасов, воды? Ему докладывали – сплошь коммунисты, евреи, комиссары и дикие нецивилизованные кавказцы. Все это весьма смахивало на откровенную ложь. Такого большого количества командного и, тем более, политического состава в крепостном гарнизоне просто не могло иметься в наличии. Скорее всего, с его войсками воевали самые обычные солдаты – русские пехотинцы. Но – почему? Почему русский колосс не рухнул при первых же взрывах, долженствовавших перешибить его неуклюжие глиняные ноги?

Гитлер с Муссолини, не торопясь, шли по тщательно расчищенной немецкими сапера-ми, даже педантично аккуратно окаймленной песочком дорожке, проложенной среди руин Брестской крепости, среди всё еще покрытых рыжей кирпичной пылью вековых деревьев. Чуть позади Фюрера и Дуче вышагивала свита, где несколько итальянских опереточных мундиров адъютантов Муссолини жалко терялись среди серо-зеленых и мышиных мунди-ров офицеров и генералов вермахта, Люфтваффе и полевых СС. Муссолини что-то пытал-ся втолковать Гитлеру, выторговать новые поставки современного вооружения, тараторил нечто о средиземноморском флоте, о Крыме, возможно о Северной Африке, но Гитлер не слушал надоедливого гостя. Как обычно в минуты нарушения душевного равновесия углы его рта скорбно загнулись вниз, повиснув тонкой розовой скобкой под неопрятным пят-ном усов. Непропорционально длинные руки Адольфа безвольно болтались где-то в рай-оне пузырящихся на коленях бриджей. Фюрер замкнулся, погруженный в обдумывание увиденного, стараясь найти ответ на проклятый, мучающий вопрос: "Почему русские умирают за Сталина?".

Ответ не заставил себя ждать. Совсем близко, прямо за спинами цепи пехотинцев в стальных шлемах стоявших вдоль маршрута на грудах перемолотого войной кирпича, раздались рваные, короткие, торопливые очереди русских автоматов. В ответ сразу щедро, не жалея патронов ударили десятки немецких стволов, заглушили, принудили к молча-нию. Но молчание вновь разорвалось торопливым треском выстрелов русского оружия. И вновь огонь русских потонул в клекоте МГ-34 и МП-38/40. Едва не раскидав штабных и на бегу привычно изготовляя к бою оружие торопливо пробежали несколько минеров в запыленных шинелях. Пробежали бойцы явно не парадного расчета, не обратив внимания на присевших за обломком стены Фюрера и Дуче. За минерами в ту же сторону деловито протрусил расчет ранцевого огнемета с курящимся у раструба запальным устройством. Из-за развалин ухнули взрывы гранат, кроваво полыхнуло отблеском струя жидкого огня. Здоровенные телохранители из Лейбштандарта запоздало прикрыли телами Фюрера и его гостя, образовали вокруг них живую стену из черных мундиров. Но все уже стихло. Раз-валины вновь онемели.

Весь скоротечный бой занял не более двух минут времени. Видимо, нападавшие даже не догадывались, насколько важные персоны заглянули в крепость на экскурсию. Русские открыли огонь по солдатам внешнего кольца охраны из числа комендатуры оккупацион-ных войск. Стреляли лишь для того, чтобы убить еще нескольких немцев. Убивали чтобы показать немцам: "Мы живы, мы не покорились, мы не сдались. Крепость сражается. Кре-пость не сдалась!". Русские вступили в бой без всякой надежды уйти от во много раз пре-восходящих по числу и вооружению преследователей. Но, почему же тогда они это сдела-ли? Этого Гитлер так и не смог понять. Решительно оборвав возражения командира ох-ранного батальона, Фюрер стремительно двинулся к месту стычки, марая в рыжей жирной пыли лаковые голенища начищенных личным лакеем сапог.

Саперные солдаты уже успели вытащить из норы в руинах слегка обгорелые трупы трех русских, выкуренных огнеметчиками из узкой расщелины, образованной обрушен-ной стеной казармы. Рядом с трупами, одетыми в невероятные отрепья, в которых с тру-дом угадывалась летняя красноармейская форма, лежали два автомата с круглыми диска-ми и допотопный револьвер "Наган". Фюрер наклонился, пристально вгляделся в запек-шуюся кровь на лицах... Подумал: - "Нет, это не азиаты и не евреи. ... Скорее всего, обычные славяне. Причем даже не командиры и не комиссары. Самые заурядные рядовые солдаты. Гимнастерки без командирских шевронов и знаков отличия".

Чуть поодаль, уже на носилках, лежали, с закрытыми полами шинелей лицами тела двух немецких солдат ...

Брезгливо поморщившись, Гитлер поднял с земли револьвер, заглянул в барабан. Толь-ко стреляные гильзы в гнездах. Отбросил прочь револьвер, схватил автомат, протянутый адъютантом, на лету схватывающим желания хозяина. Затвор русского неуклюжего ору-жия застыл в крайнем положении, потянул на всякий случай рукоятку, открыл – пусто. Резко бросил в окружающих вопрос: "Сражались последними патронами! Без надежды на отступление или плен. Зачем они это сделали?"

Никто не ответил.

"Но, почему? Зачем? За какие высокие идеалы?".

Штабные молчали, лишь бессловесный адъютант протянул белоснежный платок. Гит-лер вытер руки и отшвырнул мерзкую тряпку прочь.

Из норы в развороченном фундаменте показалась голова в немецком шлеме.

– Русские оставили на стене предсмертную запись, мой Фюрер!

- Переведите! – Рявкнул Гитлер.

- Чем-то острым выцарапали на стене подвала: "Погибаем, но не сдаемся! Прощай Ро-дина! Смерть немецким оккупантам!". ... Подписей нет.

- И ничего про Сталина? ... Про их партию?

- Нет. Больше ничего, мой Фюрер. – Вытянулся фельдфебель переводчик.

Фюрер резко повернулся и, ни слова не сказав, пошел обратно. За ним засеменил Дуче. В первый момент у Адольфа проскочила мысль, что, возможно, стоит отдать погибшим русским воинские почести, как настоящим, до последнего патрона сражавшимся врагам. Проявить рыцарство. Но, подумав, отмел мысль как опасную и в корне неверную. Солда-ты должны четко понимать, что русские – всего лишь славянские свиньи, ущербная, вто-росортная раса, предпоследняя ступенька вниз, за которой - лишь еще более неполноцен-ные цыгане и мерзкие евреи. Следовательно – их сопротивление не воинское мастерство и не геройство, доступное лишь высшей, арийской расе господ, а вечный физиологический, неосмысленный бунт рабов против господ. А рабам положены лишь кресты для распятия и виселицы вдоль дорог, но никак не воинские почести и почетное погребение.

Увиденное в Бресте разительно изменило настроение Адольфа Гитлера. Теперь он просто органически не имел больше сил смотреть со столь близкого расстояния, что пре-доставляли ему вагонные окна, на всю эту звериную первобытность диких славянских племен, на их изрытую войной землю, на превращенные в развалины города, на поля сра-жений, покрытые бесценной арийской кровью. Но от дальнейшей поездки Фюрер отказы-ваться не стал, только изменил маршрут и решил посетить благодатную Украину. Под-твердить правильность собственного, а не генеральского решения. Расставшись с поез-дом, приказал продолжить движение на самолете "Кондор" – "ФВ-200". Дальше летели уже без Дуче, которого удалось, наконец, спровадить, под благовидным предлогом ин-спекции и поднятия боевого духа, к его итальянскому опереточному воинству.

Наблюдая русскую землю через широкое прямоугольное стекло, изготовленное специ-ально для самолета фюрера, Адольф Гитлер постепенно успокаивался. С высоты покорен-ные пространства сжимались, становились вполне ручными, наивными и мелкими, слов-но кукольные домики. Весело и беспечно колосились тучные нивы, заманчиво и мирно зеленели лесные дубравы, отсвечивали солнечными зайчиками полные рыбы речные про-сторы, возникали и убегали за горизонт желтые нитки дорог, обрамленные по краям мусо-ром брошенного русскими военного имущества. Жадно тянулись к горизонту тонкие стальные ручейки железнодорожных путей. Под ногами Адольфа лежала покоренная, го-товая к экспериментам по евгенике земля покорных рабов и несметных богатств. Земля, которую теперь предстояло очистить от избытков населения и вместе с рабами вручить в работящие руки немецкой нации.

Пилоты, соотносясь с картой Генерального штаба, старались показать вождю с воздуха поля сражений с сотнями и сотнями сгоревших русских танков, с разбитыми пикировщи-ками колоннами автомобилей, захваченные в целости и сохранности артиллерийские пар-ки и склады боеприпасов. Подбитую и уничтоженную немецкую технику оперативно ус-пели эвакуировать на ремонтные базы, потому казалось, что Вермахт просто сметал огнем и мечом со своего пути все попытавшееся оказывать сопротивление.

По дорогам брели на запад многотысячные колонны русских военнопленных. Пленные дружно задирали в небо головы, с дикарским любопытством следили за огромным четы-рехмоторным самолетом, величаво проплывающим в окружении истребителей эскорта. С высоты пленники напоминали медленные потоки грязной пены, неторопливо текущие с востока на запад в окружении редкой цепочки серо-зеленых мундиров охраны. Эти люди сдавались в плен, бросали оружие, брели в ожидающие их лагеря, за колючую проволоку. Они считали, что выбрали жизнь, еду и мир. Ничего подобного будущее им не уготовило. Летящий словно грозный бог в высоте Фюрер об этом отлично знал, бредущие по земле люди – даже не догадывались на какие муки себя обрекли.

На полевом аэродроме, едва замерли лопасти пропеллеров, к двери самолета механики приставили легкую лестницу без перилец, по которой Фюрер спускался не по-граждански – спиной вперед, а браво, по-военному, лицом к встречающим. Под руку вождя нежно, прямо таки в подобострастном поклоне подхватил некто в эсэсовском мундире, видимо из местного СД. Фюреру столь откровенный подхалимаж претил, но виду не подал. Спускал-ся, устремив взгляд на солдатскую толпу, потом брезгливо выдернул ладонь из прижи-мающих, поглаживающих пальцев. Не повернул головы в сторону столь откровенного ли-зоблюда, но подумал: "Может уцелевший пидор из шалунов покойного Рэма?". Мысль растворилась среди привычного рева и аплодисментов толп встречающих солдат и офице-ров. Он стоял на русской земле омываемый радостными, восторженными, обоготворяю-щими взглядами сотен и сотен глаз. Блаженствуя в столь любимой им полевой форме, Фюрер снова обрел былую, немного поколебленную в Бресте уверенность в правильности принятого решения. Томящая и столь мучавшая его после посещения крепости головная боль сошла на нет, исчезла, растворилась с первым шагом по траве полевого аэродрома.

Первыми, прямо под крылом огромного четырехмоторного "Кондора" его радостно приветствовали летчики Люфтваффе. Они беспрестанно щелкали фотокамерами, стараясь запечатлеть Фюрера среди товарищей. Гитлера фотографировали, чтобы потом, спустя десятки лет гордится сопричастностью к великим деяниям, небывалым счастьем, выпав-шей на их долю удачей близости с великим человеком. Адольф прекрасно понимал ис-кренние, простые солдатские чувства и, в свою очередь, гордился простыми, такими от-важными и сильными немецкими парнями. Настоящими арийскими ассами, столь легко и непринужденно сведшими на нет, до нуля армады красной авиации.

Фюрер, одетый в легкое кожаное пальто военного образца, в офицерской рубашке с черным галстуком, в неизменной армейской фуражке с красным штабным околышем шел по проложенному солдатами из батальона охраны узкому проходу среди вздымающей к небу руки толпы. В ответ на восторженный рев и сам время от времени вскидывал к плечу ладонь в партийном приветствии, улыбался. Улыбался, черт возьми! Душа Гитлера лико-вала, погребя в черных пучинах дна весь тот страх и ужас, что испытал он в районе Брест-ской крепости совсем недавно. Теперь он крепко попирал сапогами вражескую землю. В окружении верных войск светило с захваченного неба покоренное русское солнце. Вокруг стояли полные сил, жизнерадостные, упитанные, здоровые молодые немецкие воины, так разительно непохожие на тех жалких, изнуренных, полуживых, одетых в изодранные лох-мотья русских.

За спинами солдат охраны Фюрер заметил раненного летчика, в бинтах, с упакован-ной в гипс рукой на марлевой перевязи. Легкое движение в сторону сопровождавшего адъютанта и охрана расступилась в сторону, чтобы затем немедленно сомкнуться за спи-ной раненного. Взгляд в глаза, прямой солдатский ответный взгляд, твердое мужское ру-копожатие, легкое похлопывание по гипсу... Именно так, как солдат с солдатам, боевой камрад с боевым камрадом. И вновь гром аплодисментов, вновь уже столь привычное "Хайль, Фюрер!". Но он уже идет дальше, дальше... Глаза выхватывают из толпы самого невзрачного, мелкого и снова, нежное похлопывание, ободряющий взгляд, снова усы пол-зут вверх вместе со скобкой собранной в углы рта улыбки. Еще один счастливчик, еще один не сможет спать ночью, переживая блаженство от общения с великим человеком со-временности, вновь и вновь рассказывая собравшимся вокруг товарищам о простоте и че-ловечности вождя немецкого народа Адольфа Гитлера.

Под защитного цвета брезентовыми шатрами, солдаты из батальона охраны расстави-ли легкие сборные деревянные столы и стулья. Полог, по теплой августовской украинской погоде, откинули, впустив в помещение свежий воздух. Повара в эсэсовских мундирах разливали черпаками из котлов походных кухонь в фаянсовые тарелки овощной суп всем, не зависимости от ранга и звания. Солдаты и офицеры в полевых, по-домашнему расстег-нутых мундирах без ремней и амуниции степенно рассаживались за длинными столами, скромно стараясь не глазеть в глубь шатра, где расположился с таким же обеденным на-бором их обожаемый Фюрер. Но любопытство пересиливало все остальные чувства и сол-датские головы нет-нет, но поворачивались в сторону стола вождя. Адольф благосклонно улыбался, щурился на солнышко, и тогда лицо его с топорщимися усами напоминало морду хитрющегого, изрядно потраченного жизнью, но всё еще злого и агрессивного се-рого дворового кота. Гитлер любил подобные совместные обеды, когда он вроде бы с одной стороны находился среди массы привычных и понятных простых солдат, но, в то же самое время, их серую толпу от него отделял хотя и невидимый, но вполне осязаемый кастовый барьер. Да, он когда-то был такой же как они, он знал их жизнь, ибо какое-то время, это была его собственная жизнь. Он понимал их язык и мысли лучше, яснее, чем язык и мысли надутых генералов. Но Адольф ощущал всеми фибрами души, что все ра-нее столь приятные чувства и ощущения теперь уже остались в далеком прошлом. К сча-стью – невозвратном. И, все же, именно в подобные моменты он как никогда остро видел себя вождем и лидером нации, ее подлинным Фюрером. Ибо армия, присягнувшая лично ему на верность – стала в один день его армией, оставаясь становым хребтом и социоло-гическим срезом всего немецкого народа.

После принятия пищи генералы оторвали Адольфа Гитлера от немецкого народа оде-того в простые солдатские мундиры. От людей, среди которых он так хорошо себя чувст-вовал, от которых черпал запасы силы и воли. Выкрашенный в защитный цвет мощный штабной автомобиль Хорш (Тип 830) доставил его в полевой штаб, где хорошее настрое-ние Фюрера постепенно улетучилось и окончательно сошло на нет к моменту, когда на-пыщенные прусские аристократы затащили его к расстеленным на столах оперативным картам. Генералы снова, в который уже раз, упорно долбили свое, надоевшее, про Москву, про проблемы танковой группы Гота и всей группы армий "Север".

- Какого черта! - думал Адольф, склоняясь к карте, по которой очередной штабной уб-людок водил карандашом перед его близорукими глазами, мало, что без очков различаю-щими в мельтешении пятен. – Я дал вам танки, дал самолеты, дал лучшую в мире армию. Так принесите мне победу! Победу, а не болтовню о победе. Черти вас забери!

Адольф вспомнил, как после одного из подобных совещаний в "Логове волка" он поте-рял сознание от перенапряжения и его личный врач - доктор Моррель выхаживал устав-шее тело экзотическими тропическими лекарствами, даже ставил пиявки. Лечение пияв-ками понравилось и Гитлер потребовал продолжить, но пиявки не выдерживали его крови и умирали... Это ли не свидетельство неординарности и величия крови и духа? Истинно арийской крови и великого, непоколебимого арийского духа! Когда Фюрер выздоровел, оказалось, что его армии по-прежнему на северном фланге топчутся совместно с финнами на подступах к Ленинграду, на южном – продираются к Киеву, на центральном – расхо-дуют силы и средства на московском направлении. Именно это генеральское непослуша-ние подтолкнуло решение Гитлера лично отправиться на Восточный фронт и разобраться на месте самому. Правда, перед отъездом пришлось решить еще один давно наболевший вопрос. Возможно мелкие, но постоянные неурядицы на Восточном фронте оказались свя-заны со злотворным духовным влиянием все еще находящихся на территории Рейха тысяч и тысяч евреев. Этот вопрос просто вопил о принятии оперативного "окончательного" ре-шения. Тем более, что программа широкомасштабной эфтаназии неполноценных особей на территории Рейха требовала известной осторожности, маскировки и потому значитель-ных денежных расходов.. Нашел решение Геббельс. Гораздо проще сначала депортиро-вать, а затем уничтожить евреев на территории России, вдали от столь сентиментальных немецких глаз. Гитлер идею хромоногого доктора незамедлительно одобрил, добавив: – "Если мы теперь не уничтожим биологическую базу мирового еврейства, то через поколе-ние мировое еврейство уничтожит нас". Походя, не отвлекаясь от главного, подписал и план создания новых, многополосных автобанов от Норвегии до Крыма, предназначенных кроме военных и экономических целей для развития послевоенного немецкого туризма.

Очередной день Фюрера закончился. События дня не давали особых поводов для тре-воги. Скорее - наоборот, уходящие сутки прошли на некой мажорной, победной ноте, ото-двинув еще далее неприятные воспоминания от поездки в Брест. Ординарцы приготовили постель, адъютант пожелал спокойной ночи и облаченный во фланелевую ночную пижаму Гитлер со вздохом облегчения улегся в постель, натянув под горло мягкое шерстяное одеяло, заправленное в белоснежный пододеяльник. Адольф улегся поудобнее, примял головой пуховую подушку. День, заполненный нескончаемым калейдоскопом дел, посто-янным, надоедливым мельтешением лиц и тел, наконец, заканчивался, наступила пора долгожданного уединения и отдыха. На этот раз обошлось без удивительных снадобий и порошков замечательного кудесника доктора Морелля. Усталость взяла свое, сон пришел легко и быстро, едва лишь Фюрер смежил ресницы над натруженными за день глазами.

Сначала Адольфу снилось нечто радостное, солнечное, шедшее под аккомпанемент то прекрасного, ритмичного и бравурного Бранденбургского марша, то - под рвущие звуки полета Валькирий гениального Вагнера. Это нечто складывалось словно в блестящей мо-заике сначала из фрагментов торжественного марша немецких войск в Берлине на Унтер ден Линден. Парад в честь Победы после окончания Западного похода и покорения уни-женной Франции. Потом, из картинок разметенных в щепы и прах улиц польской столи-цы. Затем, из уморительного зрелища толстой, налитой кровью и жиром, украшенной шрамами, еще ряжей, живой, но уже искаженной смертельным ужасом морды бывшего капитана и соратника по партии Эрнста Рэма, командира "коричневых СА". Рэма, вместе с дружками гомосексуалистами, пришлось "сдать", положить жертвенной грудой мяса на алтарь победы во имя умиротворения генералитета. Генералы и адмиралы желали оста-ваться единственным гарантом политической стабильности Германии, а у него, у Фюрера, в тот момент не имелось сил бороться с генералами. Тогда он, Адольф Гитлер пошел на сделку. Откупился, убил одним выстрелом двух зайцев.

Тогда он обещал надутой родовой аристократии в мундирах все и вся. Клялся. Тара-щил честно и преданно глаза. Понимал, что все это очень временно. И не ошибся. Теперь место кичащихся партийным прошлым "коричневых СА" у престола Фюрера заняли ни в чем не сомневающиеся, не имеющие прошлого, но мечтающие о будущем "черные СС" безупречного, верного Гиммлера. Гиммлера, верящего, как и сам Адольф, в великие мис-тические глубины прошлого и страшные оккультные тайны. В силу рун и тайных закли-наний. Но остались еще и генералы, во всем сомневающиеся, пытающиеся играть собст-венную партию. Их время неумолимо подходит к концу. Войска не даром приняли прися-гу на верность ни Германии, но лично ему, Фюреру и вождю, Адольфу Гитлеру. Впрочем, и среди генералов, среди всех этих надутых "фонов" с моноклями и стеками, встречаются и верные, понятливые, надежные люди, такие как генералы Йодль и Кейтель.

Стало спокойно и радостно, но тут очаровательный мажорный сон сменился иным. Словно из-под земли возник в нем начальник Генерального штаба генерал Гальдер. Как всегда, надменный, спесивый, педантичный уже одним видом напоминающий Гитлеру, что тот не более чем отставной ефрейтор первой Мировой войны, с соответствующим этому никчемному воинскому званию тактическим кругозором и стратегическим мышле-нием. Гальдер даже во сне появился в наутюженном мундире, при всех регалиях и с неиз-менной кожаной папкой подмышкой. Это было вызывающе нескромно и неприлично ибо сам Фюрер пребывал по ночному времени в мирной фланелевой пижаме. Впрочем, нали-чие пижамы не смутило Адольфа, наоборот, озлобило, сняло те последние ограничитель-ные предохранители, что мешали ранее в полной мере выплеснуть на Гальдера и иных ту-поголовых прусских вояк весь гнев, накопленный за последние дни в глубине души, слов-но в заклепанном паровом котле.

- Генерал, я ожидаю от штабного генералитета таких же невероятных усилий, как и те, что прилагают мои солдаты на фронте!

- Я целиком и полностью разделяю данную точку зрения, мой Фюрер, но вдали отсюда тысячи и тысячи бравых солдат и офицеров погибают только потому, что Верховное ко-мандование в лице Вас и Вашей ручной марионетки генерала Йодля, не могут или не уме-ют отдавать правильные приказы, соответствующие военной реальности. Генералы в штабах всех уровней, как и генералы на поле боя не обучены воевать со связанными ру-ками.

- Невероятный наглец! – Подумал Адольф. – Наконец он проговорился! Раскрылся!

Но, даже во сне, сдержался, вслух произнес иное.

- Генерал-полковник Гальдер! Что за тон вы используете при разговоре со мной? Вы пытаетесь поведать мне что означает быть фронтовым солдатом, что переживает человек на войне? Вы осуждаете приказы Верховного командования, вместо того, чтобы беспре-кословно их выполнять? Где ваш фронтовой опыт? Где это вы находились во время Пер-вой Мировой войны? И вы, своим жалким лепетом, пытаетесь втолковать мне то, что я понятия не имею о фронте? Я отметаю все ваши уловки! Я беспрекословно и абсолютно запрещаю упоминать нечто подобное в будущем! Чтобы я более никогда не слышал по-добных вещей! Уходите и выполняйте приказы, вместо того, чтобы тратить бесценное время на их обсуждение.

Генерал-полковник Гальдер исчез таким же необычным образом, как и появился – про-сто растаял в мареве сна. Тон и содержание отповеди заносчивому генералу вновь приве-ли Гитлера в умиротворенное состояние.

- Пора, пора выгонять этого умника и заменять кем-то из более молодых, обязанных во-енной карьерой, званиями, орденами и славой лично мне, Фюреру.

В мерцании сна, в полудреме, Гитлер попытался вновь вызвать нечто приятное, лас-кающее усталый ум, омывающее сладкими, радостными, простыми сентиментальными грезами немецкого обывателя. Показалось, что удалось... В засыпающем мозгу привычной чередой пронеслись альпийские виды. Такие часто наблюдал он с любимой террасы гор-ной виллы "Бергхоф" в Оберзальцберге. Кристально чистые горные озера среди поросших вековыми деревьями склонов, ледники, угрюмые нордические ущелья ... Фюрер успокаи-вался, дыхание его становилось ровным, глубоким. Но, увы, постепенно идиллические пасторальные картинки задрожали. По зеркалам озер пошла непонятная рябь. Крона лесов потемнела, словно перед грозой, и в сгустившемся тумане выкристаллизовались, сгусти-лись, материализовались из небытия фигуры, в которых трудно оказалось не признать двух самых заклятых, самых непримиримых врагов Тысячелетнего Рейха. Личных врагов Фюрера – англичанина и русского. Точнее, даже не русского, а грузина. Сына герцога Мальборо Уинстона Черчилля и сына сапожника Иосифа Джугашвилли, более известного по партийной кличке "товарищ Сталин". Непрошеные и незваные враги не только нагло вторглись в мирный обывательский сон господина Шилькгрубера, законного сына авст-рийского таможенного чиновника, а ныне канцлера и вождя Германии, более известного под именем Адольф Гитлер, но они еще и бесцеремонно курили в его присутствии!

Расставив толстые, обтянутые консервативным твидом колени Уинстон уселся на рез-ном старинном стуле с высокой спинкой и нагло попыхивал толстенной сигарой. Англий-ский Премьер неопрятно ронял пепел на жилет, ухмылялся, тряс толстыми щеками, грозил Гитлеру пальцем. Грозил немецкому Фюреру словно учитель - нашкодившему ученику начальных классов перед тем, как разложить беднягу на колене и пребольно выпороть розгой. Рядом вышагивал в полувоенном мундире, попыхивал кривой трубкой товарищ Сталин. Грузин помахивал в такт шагам сохнущей, коротковатой рукой, мерно, плотно, всей подошвой вбивал в ковер подошвы мягких кавказских сапог, поглядывал искоса жел-тым рысьим глазом, метал на Адольфа недобрые взгляды из-под нависших бровей, то-порщил зло усы.

- Как смеете курить в моем присутствии! – Попытался грозно одернуть наглецов Гит-лер, но вышло плохо. Голос сел, задребезжал, а потом и вовсе слипся в нервный, жалкий писк. Адольф неожиданно обнаружил себя стоящим перед наглой парочкой навытяжку в облепивших тонкие ноги пижамных штанишках влажных то ли от пота, то ли мочи, в болтающейся на сутулых плечах легкомысленной курточке. Тут Фюрер разозлился не на шутку. Взял себя в руки, собрался и, вернув голос, вызвал охрану. Вместо двухметровых солдат из Лейбштандарта его имени, на отчаянный зов выскочил лично такой надежный, такой привычный Гиммлер. Рейхсфюрер СС, неподкупный и неустрашимый борец с ина-комыслием, с врагами внешними и внутренними, метнул во врагов грозный отблеск сте-кол пенсне, привычно потянулся рукой к блестящей черной лакированной кобуре. При виде такого неукротимого геройства и отваги стойкого соратника по борьбе господин Гитлер успокоился, распрямил плечи, по обычаю сцепил кисти рук в районе хилых чресл.

Гиммлер успел выхватить парабеллум, даже ткнуть им в сторону Сталина и Черчилля, но те вовсе не испугались, переглянулись и одновременно выпустили в лицо главе всех СС клубы табачного дыма. Сталинская струя, неопрятная, изрядно вонючая, какая-то рас-трепанная, шла густой, несметной лавой. Черчилль – наоборот, пускал дым аккуратными, расчетливыми, частыми колечками, расширяющимися в воздухе, норовящими заглотнуть Гиммлера целиком, от каблуков блестящих сапог до верха браво приплюснутой черной фуражки с пиратским черепом и костями. Дымное облако захлестнуло милого, доброго, верного старину Генриха. Тот, смешно замахав руками, попытался рассеять, изничтожить мириады серых частиц сгоревшего табака. Но из-под усов товарища Сталина вываливали все новые и новые клубы и очень скоро Гиммлер исчез, утонул в них весь без остатка.

- Что будем делать с негодяем Гитлером, товарищ Сталин? – Ткнул сигарой в сторону дрожавшего в пижаме Адольфа, Черчилль.

- Мы предлагаем, посадить господина Адольфа Гитлера голым в стальную клетку и во-зить по разрушенным городам России пока тот не сдохнет от голода, господин Черчилль. – Сощуривши глаз, предложил Сталин.

- Сгиньте, сгиньте! – Возопил перепуганный Гитлер. И, о счастье, призраки Черчилля и Сталина исчезли.

Мерзкий, вонючий, холодный пот пропитал пижаму и простыни Фюрера. Сердце би-лось, металось между ребрами словно затравленное животное. Гитлер лежал с открытыми глазами и жадно заглатывал свежий ночной украинский воздух. Воздух чужой, с иными запахами и шорохами, вовсе не похожий на привычный альпийский или даже менее лю-бимый берлинский. Широко распахнутые глаза Адольфа медленно, еще не отличая сна от реальной жизни, блудливо, испуганно шарили по стенам и потолку спальни, пытались об-наружить малейшие следы незваных пришельцев. От сильнейшего напряжения глаза, и так весьма болезненные, ослабленные категорическим отказом носить очки, заслезились. На фоне серых, ночных стен побежали огненные точки, складываясь на потолке, прямо над головой, словно письмена царя Валтасара, в странные, не старинной готикой начер-танные, а неумелой рукой коряво выцарапанные слова: "Гитлер капут". Словно в мареве предстало видение расщепленного бетона возле бункера Имперской канцелярии, закоп-ченные стены Рейхстага, обглоданные огнем трупы в воронке, обгоревшие рукава темно-зеленого кителя, валяющегося словно тряпка, возле замаранного и драного чужого кирзо-вого сапога с косо сбитым каблуком.

Неудивительно, что после подобных сновидений остаток ночи Фюрер провел не сомкнув глаз. Особенно напугал Фюрера непонятный грязный сапог. Напугал больше чем Черчилль со Сталиным вместе взятые.

– Нет, нет, конечно же "сон не в руку". Мои верные войска захватили половину Ук-раины, всю Белоруссию, отхватили от империи Сталина огромный кусок России. Ресурсы СССР смертельно подорваны. Все, или почти все большевистские дивизии разбиты, танки уничтожены. Самолеты красных – сгорели на аэродромах еще в первые дни. Черчилль дрожит на острове в предчувствии неминуемой высадки Вермахта и парашютных десан-тов Люфтваффе. Британия окружена стаями подводных лодок Крихгсмарине. В любом случае до конца сблизиться, слиться, стать честными и достойными союзниками в общей борьбе против Германии большевику Сталину и антикоммунисту Черчиллю никогда не удастся. Не даром же во сне они не смогли даже сговориться о моем будущем. Стоило прикрикнуть – исчезли словно клочья предутреннего тумана.

Но тут в памяти всплыли образы Бреста. - Что, если зловещий сон действительно ве-щий? Тогда отправится голым в клетку? На потеху славянским свиньям? Под плевки оз-веревшей толпы? Умирать голым, от голода, оплеванным, в вони собственных экскремен-тов и мочи? Нет уж! Только не это! Он не позволит им глумиться над своим телом! Если победа отвернется от него, он - Адольф Гитлер, умрет как солдат и прикажет верным те-лохранителям сжечь, обратить в пепел бренные останки. Но прежде чем умереть, он - Адольф Гитлер, заставит мир содрогнуться от ужаса. Фюрер Третьего рейха сойдет в чер-ноту небытия не один, а в достойной компании миллионов и миллионов врагов. Напосле-док хлопнет дверью так, что затрепещет все земное мироздание. И если причиной пора-жения окажется трусость и предательство немецкого народа, то и этот народишек не дос-тоин более топтать поверхность земли. В этом случае немцам придется уйти в небытие заодно с вождем! Он, не колеблясь, поведет сей, оказавшийся недостойным вождя народ, за собой в ад. И они пойдут! Пойдут, завороженные несбывшимися национал-социалистскими идеями и надеждами, словно крысы под звуки магической дудочки вол-шебного крысолова из готической сказки.






































Книга 3-я.


Глава 1.

Осень 1941 года. Москва. Верховный Главнокомандующий.

Когда в кабинете начальника ГРУ раздается звонок кремлевской вертушки, это чаще всего означает экстренный вызов в Кремль. По поручению Вождя звонит Поскребышев. Хорошо когда секретарь Сталина четко объяснит причину вызова и круг подлежащих об-суждению вопросов, какие документы необходимо подготовить для доклада. Редко, но случается, что звонящий из Кремля человек ограничивается сухим: «Вам приказано явиться к такому-то часу». Это уже плохо. В такие дни начальник ГРУ мается неизвестно-стью. Пытается догадаться, чем обусловлен вызов, какое новое задание ждет его в кабине-те Сталина, какие претензии будут предъявлены к военным разведчикам, какие сведения потребуют уточнения или окажутся опровергнуты донесениями, поступившими от людей Берия или таинственной личной агентуры Вождя.

Так или иначе, но любой визит в Кремль это волнение, скрытое, задавленное в самом дальнем закутке сердца, но тем более гнетущее, выливающееся затем в сосущую боль от-крывающейся язвы. Но не о боли в изъеденных болезнью потрохах, не о страхе за себя, думал генерал, собираясь в очередной раз в Кремль. Болела душа за свершившееся в лет-ние месяцы поражение РККА, за отданные фашистам земли, за советских людей, по тем или иным причинам, попавшим в плен или не сумевшим вовремя эвакуироваться. За все то, что обязан был по должности заблаговременно предупредить, но по тем или иным причинам не смог, не сумел. Обвинял генерал только себя. Винил, за неумение донести до руководства страны страшную опасность, накапливавшуюся на границах, словно всесо-крушающая снежная лавина на крутом скате горы. Винил, за оставленные руководством страны баз внимания тревожные предупреждения «Старшины» из Берлина и «Рамзая» из Токио.

Окрашенная в защитный окрас «Эмка» начальника Разведывательного Управления в считанные минуты проскочила расстояние до Кремля, и снизила скорость, лишь въехав под арку Боровицких ворот. Серые словно манекены часовые тщательно проверили мно-гократно до того предъявляемый им пропуск, коротко вскинули руки к козырькам поле-вых фуражек и пропустили автомобиль Генерального штаба в святую святых государства российского. Предъявляя пропуск и удостоверение часовым, генерал оставался внешне спокоен и также как они начисто лишен эмоций. Но по мере поднятия на нужный этаж сердце все тяжелее било по ребрам, прокачивая под защитным мундиром все боле и более тяжелеющую кровь.

- Товарищ Сталин ждет Вас. – Коротко сообщил Поскребышев, отрываясь от составле-ния очередного документа, но и не подумав оторвать от сидения стула угловатую некази-стую фигуру в топорщащемся генеральском мундире.

- Эх, сейчас бы спросить у недомерка как настроен Хозяин, какие вопросы намерен обсудить. ... Так вон как напыжился, не ответит. Промолчит высокомерно. Нет, не стоит унижаться. – Решил разведчик. Но, не удержался, коротко дернул головой и поблагодарил невесть за что. – Спасибо.

Полированная дубовая дверь за тяжелой зеленой шторой подалась как всегда неожи-данно плавно и легко от малейшего прикосновения к массивной бронзовой рукояти. Гене-рал вошел, плотно прикрыл ее и, сделав три уставных шага, доложил по форме. Сталин поднялся из-за стола, прошелся по ковру, пригласил подойти поближе.

- Проходите. Садитесь. Мы имеем к Вам, товарищ генерал, несколько важных вопро-сов, возникших в связи с новыми, неожиданно возникшими фактами применения немцами современных видов оружия и средств связи. Сначала о связи. Наши разведчики еще в на-чале июля доставили из-под Бреста немецкую шифровальную машину. Как на сегодняш-ний день обстоят дела с раскрытием кода данного устройства?

- Абсолютно не похоже на стиль Сталина! – Тревожно забилось в висках генерала нехо-рошее предчувствие. – Видимо, вопрос не случаен и не возник неожиданно после моего вызова. Если так, то почему Поскребышев не сообщил к чему подготовиться, не подсказал какие документы взять?

Оставаясь внешне безукоризненно спокойным, начальник РУ ровным голосом
начал доклад. - Так точно, товарищ Сталин. Прибор для автоматического шифрования под названием «Энигма». Прибор доставлен группой «Т». Сейчас идет усиленная работа лучших ученых математиков, шифровальщиков и аналитиков по изучению устройства и работы прибора и раскрытию секрета его работы. Трудности очень велики, так как авто-матическое шифрование с использованием случайного выбора исходной величины сигна-ла и миллионов комбинаций соединений встречается нами в устройствах подобного рода впервые. На скорое решение данной проблемы рассчитывать не приходится. Пока ученые пытаются создать аналогичный прибор и посмотреть работу системы в действии.

- То есть, пока нет надежды на скорое использование трофейной машины в практиче-ской деятельности по расшифровке немецкой секретной переписки?

- К сожалению, нет, товарищ Сталин.

- Необходимо по возможности форсировать работу. Но, сделать это таким образом, чтобы не отвлекать основные силы ученых и шифровальщиков от иных, не менее важных практических задач. Вы меня, надеюсь, поняли, товарищ генерал?

Товарищ Сталин немного покривил душой. Конечно же, он заинтересован в создании полноценной системы, позволившей без излишних затруднений узнавать немецкие секре-ты прямо в Кремле и по мере их возникновения. Но с секретами господина Гитлера на се-годняшний день дело обстояло не так уж и безнадежно. Подобные машины еще со времен польской компании оказались в руках английских криптографов и математиков. Возмож-ностей у англичан оказалось не в пример больше чем у советских коллег. После мощного мозгового штурма, в тихом пригороде Лондона британская разведка получила возмож-ность, пусть даже с некоторым запозданием, но вполне успешно читать переписку немец-кого командования. Англичане секретничали и не доверяли тайну «Энигмы» русскому союзнику. Это их право. Но русский союзник, несущий на своих плечах основную тя-жесть войны с гитлеровской Германией имел в секретных службах и политических кругах Британской империи надежных и весьма информированных пылких молодых друзей. Лучшие выпускники престижных колледжей, наследники блестящих фамилий, аристокра-тических родов страны вполне осознанно помогали первому в мире государству рабочих и крестьян. Потому секреты германские не долго оставались секретами английскими, а опе-ративно передавались в Москву, становясь личными секретами товарища Сталина. Но игра требовала соблюдения определенных правил. Личная разведывательная сеть Сталина донесла о том, что работа русских с «Энигмой» не осталась незамеченной ни немцами, ни англичанами. Теперь задача состояла в том. Чтобы как можно дольше водить за нос и тех и других, всячески демонстрируя непрекращающиеся, пусть пока и безуспешные попыт-ки раскрыть секреты немецкой загадки. Другое дело, что всерьез биться головой о стену и зря растрачивать весьма ограниченный потенциал ученых криптографов не стоило.

- Слушаюсь, товарищ Сталин! Приложим все усилия, не снижая качества и количества текущей работы!

- Вот и отлично. Как говорят русские люди, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Теперь второй вопрос. Та же группа сообщила о применении немцами против гарнизона Брестской крепости реактивного метательного снаряда повышенной мощности. Как Вы знаете, мы под Оршей тоже применили БМ-13, многоствольные артиллерийские установ-ки, действующие на реактивном принципе. Но калибр и мощность советского снаряда, су-дя по имеющимся сведениям, меньше немецкого аналога. Из других источников известно, что Гитлер считает это оружие совершенно секретным и запрещает применять в массовых количествах. Пока, считает. Но, очень возможно, что вскоре жизнь заставит его изменить свое мнение. Мы должны знать все о новом немецком оружии, а, лучше всего, получить его действующий образец и желательно, техническую документацию. Вам поручается вы-яснить район возможного нахождения оружия и разработать операцию по его захвату и надежной безопасной доставки специалистам ГАУ. Выберите надежных, проверенных, способных на самостоятельное принятие решений людей, обеспечьте надежной связью. Свяжитесь с Головановым и совместно проработайте заброску группы в район дислока-ции немецкой ракетной техники. По нашим сведениям, дивизион этих минометов распо-ложен на западной окраине поселка П.

Сталин неторопливым плавным жестом взял со стола трубку, не торопясь, обстоятель-но набил ее табаком из двух папирос «Герцеговина Флор», чиркнул спичкой и раскурил. После выполнения исторического ритуала, вкусно, глубоко затянулся, выпустил аромат-ный дым и только потом подошел к затянутой шторкой карте. От нажатия скрытой кнопки зеленая ткань медленно поползла вверх, открыв генералу хорошо знакомую карту Запад-ного фронта. Обстановка, тщательно нанесенная операторами Генштаба, отражала по-следние данные на фронте. Ничего нового. Хищные стрелы немецких танковых клиньев смыкались за Киевом, тянулись к Харькову. На смену карте крупного масштаба пришла детальная карта участка фронта на дальних подступах к столице. Там пока отмечалось временное затишье. Но, судя по темпам переброски войск и техники с других участков фронта, затишье кратковременное, хрупкое, способное в любой момент вновь взорваться грохотом орудий и лязгом танковых колон в их неудержимом беге к Москве. Трубка вож-дя неторопливо описала плавный полукруг, миновала Рославль и изгрызенный крепкими желтыми зубами чубук несколько раз легко коснулся населенного пункта П.. Поселок го-родского типа П.., избранный германским командованием для базирования секретной ра-кетной части, выглядел на карте случайной россыпью маленьких прямоугольников, об-рамленной с одной стороны зеленым пятном лесного массива, с другой - голубой петлей неширокой реки. С ближайшей железнодорожной станцией его связывала линия узкоко-лейной дороги, параллельно которой бежала улучшенная грунтовая дорога.

- По нашим сведениям, из заслуживающих доверия источников, база технического ре-монта немцев располагается в цехах механических мастерских. Вот здесь. Штаб части – в здании поселкового совета. Личный состав – в школе.

Откуда и каким образом получены столь подробные сведения, и почему задачу добыть немецкие секреты не поручили этим, пользующимся доверием вождя людям, Сталин не объяснил, а начальник ГРУ не посмел спросить. Наверное, на то были свои веские резоны.

- Возможно, что компоненты ракетного топлива содержат отравляющие, ядовитые компоненты. Снабдите разведчиков противогазами и защитными комбинезонами. Нам нужен действующий образец оружия, боеприпасов и техническая документация. – Повто-рил Сталин, сделав упор на слове «очень». – У Вас есть вопросы, товарищ генерал? Если нет, то Вы свободны. Ваш экземпляр карты с легендой в приемной. До свидания.

- До свидания, товарищ Сталин. - Генерал четко повернулся и вышел.

Некоторое время Сталин продолжал смотреть на карту, затем снял ее с держателей и, аккуратно сложив, спрятал в папку с грифом «Секретно». Данные о наличии у немцев но-вых видов оружия поступили к нему из различных источников. Часть информации при-шла как обычно из Британии, где неведомые доброжелатели снабдили английскую разве-дывательную службу целым пакетом чертежей и описаний перспективных немецких раз-работок. Вооружений настолько необычных, настолько опережающих время, что англича-не приняли все за попытку мистификации и отнеслись к свалившемуся на их голову по-дарку весьма легкомысленно. Товарищ Сталин легкомысленным отношением к делу ни-когда не отличался, наоборот, просчитывал все возможности, сравнивал с информацией из различных источников, подключал к оценке сведений компетентных людей из числа луч-ших советских ученых и инженеров изобретателей. В результате оценка добытых сведе-ний выглядела диаметрально противоположной английской. В полученном англичанами пакете, наряду с другими изобретениями, имелось и описание шестиствольного реактив-ного миномета большого калибра. Применение подобного оружия на поле боя, а точнее в Бресте, для разрушения долговременных укреплений, подтверждало и реальность всего остального. Но имелось еще одно обстоятельство, пока не доведенное до начальника ГРУ Генштаба, но способное решительным образом изменить весь ход войны. Шестистволь-ный миномет изначально предназначался для стрельбы химическими и дымовыми бое-припасами. То, что его использовали не по прямому назначению, свидетельствовало либо об отказе немцев от применения химического оружия на Восточном фронте, либо просто о расширении сферы применения реактивного миномета. Возможно, конструкторам уда-лось просто сделать миномет универсальным, в частности, создать еще один вид боепри-пасов в дополнение к уже имеющимся типам. Ответить на эти вопросы, можно лишь запо-лучив и само оружие, и документацию к нему. Но поднимать панику раньше, чем будет получен однозначный ответ на поставленный вопрос, Сталин вовсе не собирался.


Глава 2.

Осень 1941 года. Подмосковный аэродром авиации дальнего действия. Алхимик и Пилот.


Ранняя осень сметала на остывающую землю желто-оранжевый убор лесов. Листья па-дали на подмороженные под утро острые и колкие перья травы. Стебли, словно трехгран-ные штыки, немедленно протыкали мертвые желтые листочки. Сквозь землю и траву пробивались из потаенных грибниц крепкие маленькие тела. Круглые головки грибов по-степенно превращались кто в хрупкие сыроежки, другие в крепенькие маслята, дородные белые, вездесущие бледные поганки. Грибы росли, а раздвинутая ими трава жухла, откры-вала людям скрытые грибные места. Грибники и охотники не бродили осенью сорок пер-вого года в тишине подмосковных лесах. Как не было и самой тишины. Безнаказанно до срока снимались с насиженных мест и тянулись в теплые края птицы, вспугнутые грохо-том и гулом войны. В глубине леса на одном из тайных военных аэродромов проходили занятия группы «Т» по прыжкам с парашютом. Все разведчики благополучно выполнили первые, самые простые дневные прыжки с принудительным раскрытием купола вытяж-ным фалом, потренировались в ускоренном и замедленном скольжении, в управлении стропами и спуском в намеченный участок. Кроме парашютного дела бойцы диверсион-но-разведывательного подразделения осваивали вождение различных видов автомобилей, мотоциклов, гусеничных тягачей и транспортеров. Для чего на дальнем конце летного по-ля, подальше от стоянок самолетов под нависшими кронами деревьев прятались образцы трофейной колесной и гусеничной немецкой техники, доставленной из-под Ельни, где частям РККА впервые удалось нанести немцам поражение и освободить часть оккупиро-ванной врагом территории. По тихим лестным дорогам, когда днем, когда ночью, накру-чивали бойцы группы ГРУ километр за километром на спидометры мотоциклов и гусе-ничных тягачей, легких танков и грузовиков, бронемашин и транспортеров. Здесь же учи-лись быстро сменять шины, проводить мелкий ремонт, оживлять замолкшие двигатели.

На лесной поляне, подальше от лишних глаз расположился стрелковый тир. На заня-тиях по стрелковой подготовке использовали чаще всего оружие иностранных образцов, так как в чужом тылу рассчитывать на надежное снабжение боеприпасами, на запасные части к отечественным образцам не приходилось. Стреляли до того, что голова начинала гудеть от выстрелов, о руки не могли уже твердо наводить стволы в цель. Стреляли из всех возможных положений, на звук, на вспышку света, стреляли по македонски, навскид-ку, с обеих рук. Доводили умение поражать цель с первого выстрела до совершенства. Кроме того, учились поражать цель в заранее выбранное место, так, чтобы вывести из строя, но не убить, заполучить пленника живым, способным ответить на все заданные во-просы.

В отделенном от аэродромных служб сборном домике, под надежной круглосуточной охраной часовых из числа солдат ГРУ, личный состав группы отрабатывал сразу несколь-ко учебных дисциплин. Прежде всего, под руководством двух немцев из числа бежавших от Гитлера коммунистов, отрабатывали языковые навыки. Старшина, которого теперь все величали только Пабло и Князь, так и оставшийся Князем от уроков немецкого получили освобождение, так как владели им в совершенстве и даже могли имитировать по желанию либо берлинский, либо баварский диалект. Всем остальным пришлось попотеть, вспоми-ная школьные годы. Учителя не допускали снисхождения к малейшим оплошностям и не-точностям. Доводя подопечных до белого каления, заставляли шлифовать произношение, добротно зазубривать необходимый в немецком тылу словарный минимум. Делали все возможное и невозможное, чтобы их ученики смогли выжить за линией фронта и выпол-нить боевое задание.

Не успевали бойцы спецназа перекурить после урока немецкого языка, как их ожидал урок радиодела. Неумолимый инструктор о десятку раз заставлял передавать совершенно невразумительные группы цифр и букв, имитирующие будущие зашифрованные радио-граммы. Причем требовал от раза к разу увеличивать скорость передачи, объясняя это тем, что от быстроты, с которой радист закончит сеанс связи и уберется в другое место, до того как его запеленгуют, зависит его жизнь и, опять таки, успех выполнения задания. Другой инструктор посвящал слушателей в основы устройства, сборки и ремонта радиоаппарату-ры из самых доступных, подручных средств.

На следующем уроке немногословный полковник из ГРУ учил топографии, по картам немецкого образца, ориентированию на местности, по звездам, по солнцу, по мху и десят-ку других научных и народных примет. Он же преподавал основы наблюдения и поведе-ния на оккупированной территории, обнаружения и ухода от слежки, маскировки и кон-спирации. Кроме того, на занятиях под его руководством, бойцы изучали маркировку не-мецких танков и автотранспорта, самолетов и расположения штабов, изучали различные образцы воинского обмундирования, снаряжения, амуниции, нашивок, погон, званий и должностей немецкой армии.

Занятия по минно-взрывному делу вел лично Старшина, не доверяя это никому друго-му. Учил без скидок на личные симпатии, помня и твердя новичкам как молитву, что са-пер ошибается только раз в жизни, а потому права на ошибку ни у кого в его группе нет и быть не может. Пабло учил собирать взрывные устройства различные по назначению и мощности, по типу приведения в действия и сложности устройства детонатора. Мины, ус-танавливаемые на «неизвлекаемость» с различными дополнительными защитными уст-ройствами и мины, подлежащие снятию после завершения необходимых действий или ис-течении заданного времени. Мины собирались и взрывались на заброшенной узкоколей-ной железнодорожной ветке. В общем, занятия так шли интенсивно и насыщенно, что по-сле отбоя группа дружно валилась в койки и мгновенно засыпала.

Никому, кроме Следопыта и в голову не приходило вставать за час до отбоя и ложить-ся на час позже. Он, может, тоже предпочел бы поспать чуток, но делать нечего, пообещал натаскать, натренировать, довести до полной кондиции боевого пса Миню, прибившегося к группе во время прорыва на катере из Бреста, в одном из Пинских лесов. Пес так свыкся с группой спецназовцев, что на отрез отказался сначала от общества хлебосольных моря-ков Пинской военной флотилии, затем от доброй и щедрой женщины-администратора мо-сковского общежития учебного центра ГРУ, а теперь стоически отклонял все заигрывания летчиков и техников дивизии АДД. Ежедневно утром и вечером Следопыт учил пса молча ползти на брюхе рядом с вожатым. Учил лежать, затаив дыхание, не отвлекаясь по пустя-кам и не обращая внимания ни на какие посторонние вещи и события. Даже такие занима-тельные и интересные как появления белки, зайца или бурундука. Учил читать следы, на-падать неожиданно и быстро, причем брать «нарушителя» именно за ту руку, в которой находилось оружие. В качестве нарушителя привлекался инструктор сторожевых собак из БАО, одетый в толстый ватный костюм. В течение дня эрдель неотлучно сопровождал вожатого, словно прилипнув к его левой ноге, покидая лишь для исправления нужды, для еды или когда в качестве поощрения подавалась команда «Гуляй!». Во время занятий по минно-взрывному делу с Миней работал лично Пабло. Старшина тренировал пса на об-наружение взрывчатки и оружия по запаху. Причем на взрывчатку, мины, снаряды и про-чие, находящиеся в земле сюрпризы, учил реагировать совершенно иначе, чем на оружей-ную смазку, то есть на людей приближающихся к объекту охраны, доверенному собаке. Пес старательно осваивал сложную науку боевой собачьей службы, относился ко всему с обычным для этой породы вниманием, старанием и прилежанием.

Аэродром, в окрестности которого проходили тренировки, принадлежал одной из ди-визий авиации дальнего действия, в командование которой совсем незадолго перед нача-лом войны вступил по личному приказу Сталина шеф-пилот ГВФ Александр Голованов. Самые опытные экипажи части, составленные из лучших летчиков гражданского воздуш-ного флота и военных авиаторов, выполняли задачи нанесения бомбовых ударов в глубо-ком немецком тылу. Каждую ночь уходили самолеты ЕР-2, ТБ-7, ДБ-3Ф, старики ТБ-2, в дальний полет, обрушивали бомбовую нагрузку на штабы и расположения немцев. Шли без истребительного прикрытия, надеясь лишь на умение летчиков и штурманов да тем-ную ночь. В качестве радионавигационного привода использовали немецкие радиостан-ции Берлина, Кенигсберга, Данцига. Обратно возвращались на голос родной Москвы. Летали и для десантирования разведывательных групп ГРУ и НКВД. Полеты в интересах разведчиков выполнялись большей частью на изготовленных по американской лицензии двухмоторных «Дугласах», иногда привлекались тихоходные, но надежные четырехмо-торные ТБ-2, имевшие больший радиус действия, но меньшую скорость.

В один из дней, выходя из столовой, Аспирант столкнулся лицом к лицу с долговязым худющим военным в криво сидящих на длинном носу очках в роговой оправе. Человек выглядел совершенно нелепо среди подтянутых и опрятных авиаторов в своей весьма мя-той форме с петлицами военного инженера второго ранга и блином сидящей на голове фуражке с треснувшим козырьком и черным суконным околышем. Но еще более удиви-тельным оказалось то, что внешний облик подозрительного типа напомнил Аспиранту давнего знакомца и соученика по Харьковскому Университету. Занимался сей чудак на химическом отделении и отличался крайней рассеянностью и неприспособленностью к повседневной жизни. Карманы в его одежде напрочь отсутствовали, выжженные постоян-но переносимыми химикалиями. Причем владелец периодически забывал о данном при-скорбном обстоятельстве и пытался положить нечто переносимое до того в руках в несу-ществующие уже карманы. Если это происходило в день выдачи стипендии, то деньги порхали за стремительно движущимся героем по коридору, словно летящие вдогонку ко-ричневатые птички. Если же в руке оказывался очередное новое химическое соединение, то дело могло обернуться даже небольшим взрывом, сопровождаемым писком и причита-ниями окружающих девиц. Девицы периодически старались взять шефство над рассеян-ным, но подающим весьма многообещающие надежды молодым человеком. Но до поры до времени он просто не замечал различий в существах противоположного пола, а потому проявлял интерес лишь к их интеллектуальному потенциалу. Потенциал подавляющего большинства в восторг студиоза не приводил. Продолжалось это до тех пор, пока однаж-ды некая весьма деятельная девица не взяла дело обращения неофита в собственные креп-кие руки. Что уж и как она взяла, останется тайной, но вскоре сыграли свадьбу. Правда и после оного выдающегося события случалось счастливый молодожен, в крайнем смуще-нии приблизив близорукое лицо на уровень носа, подслеповато буквально обнюхивал со-курсниц, стараясь обнаружить среди них внезапно запропавшую женушку. Имя и фами-лия фанатика химической науки остались погребенными среди бумаг деканата и кафедр, для всего остального населения Университета он существовал под псевдонимом Алхимик, чем, надо отметить, немало гордился.

- Филатов, дружище, каким ветром занесло тебя в эти края? – Изумился Алхимик, раз-ворачивая длинные неуклюжие руки для предстоящего объятия. – Поговаривали, что влип ты в прескверную историю и был отправлен для перевоспитания в северные леса к бурым медведям. Ну, как прошел процесс? Они тебя воспитали?

Алхимик, даже обряженный в военную форму со шпалами, остался таким же бесцере-монным и бестактным, что и в далекую студенческую пору. Насколько сей парень оказал-ся талантлив и умен в одной узкой области знаний, настолько же толстокож и неуклюж в области человеческого общения.

- Впрочем, вряд ли, даже медведям это удалось. Физика, о - это лишь неудачное начало химической науки! Ну, что толкового можно вообще ждать от физика, попавшего в не-тронутые девственные леса российского Севера. Тебя выпустили? Простили? Оправдали? Восстановили в комсомоле? – Неожиданно по-деловому закончил тираду Алхимик и по-пытался сквозь стекла очков повнимательнее разглядеть Аспиранта, одетого, как и все члены разведывательной группы «Т» в десантный комбинезон защитного цвета без знаков различия.

- Выпустили. Простили. Оправдали. Восстановили. – В адекватном телеграфном стиле ответил Аспирант. – А вот как тебя, Алхимик, занесло в наши края? Не иначе, как решил в авиаторы переквалифицироваться?

-Ну, это, пожалуй, слишком экстравагантно для воздухоплавания и накладно для хими-ческой науки. Потерять такого классного специалиста как я и приобрести никчемного летчика. Я тут в командировке. Знаешь, есть такие патологические бездельники в Красной Армии под названием «Начальники химической службы». Ну, так вот я один из них. Так, бумажки перекладываю, чернилами накладные окропляю по мелочам. Противогазы про-веряю. Вот, у тебя, кстати, есть противогаз? Могу проверить.

Противогаза у Аспиранта не имелось. Вообще говоря, это он так считал, что не име-лось, так как о том, что противогаз с нетерпением ждал его появления в помещении для занятий, понятия не имел сам Аспирант.

Алхимик, вдруг встрепенулся, худыми пальцами в пятнах от новых и старых сопри-косновений с бесчисленными химикалиями потянул манжет гимнастерки, глянул на ци-ферблат круглых командирских часов. – Извини, дружище! Физкульт привет и всех благ на новом поприще. Рад за тебя. Бегу. Можешь меня не провожать!

Провожать Алхимика Аспирант не собирался, потому, как свободного времени на об-щение не имел ни минуты. Наоборот, с облегчением вздохнул, махнул приветливо на прощанье рукой и, срезая путь, махнул напрямую к домику.

В расположении уже собрался весь личный состав, но вместо преподавателя из ГРУ, перед чинно рассевшимися за столами слушателями вышагивал Старшина и, нервно по-стукивая пальцами по подворачивающимся на его пути предметам, кого-то или чего-то ожидал. Вначале Аспирант предположил, что именно его особа является столь напря-женно ожидаемым командиром предметом. Но он заблуждался. При появлении Аспиранта Пабло лишь мотнул головой в сторону свободного места и вновь принялся вышагивать от стены до стены.

- Мы кого-то ждем, товарищ командир? – Задал вопрос Шкипер.

- Обстоятельства изменились. Звонили из Москвы. Приказали собрать группу и быть го-товыми к выполнению важного задания. Представитель командования уже прилетел на связном самолете. Ждет на командном пункте дивизии представителя военно-технического отдела, точнее инженера из химической научно-исследовательской лабора-тории с секретным грузом для нас. Да тот, видно запаздывает.

Удивительно, но образ выходящего из столовой Алхимика никоим образом не связался в мозгу Аспиранта с представителем военной науки, доставившем секретный груз. Да и груза никакого у Алхимика не наблюдалось. Ходил как обычно налегке, словно экскур-сант на прогулке. Каково же было его удивление, когда в раскрывшуюся дверь протиснул-ся сначала здоровенный боец в форме НКВД с зеленым ящиком армейского образца, за-тем рассеяно шагнул Алхимик, попутно оттеснив раскрывшего рот и побагровевшего от удивления и этакой наглости генерал-майора с орденом Боевого Красного Знамени на груди.

- Товарищ инженер второго ранга! Что вы себе позволяете в присутствии младших по званию? - Возмутился генерал.

- Простите? Что Вы, уважаемый, сказали? – Сунул нос вместе очками на голос Алхи-мик, обладавший потрясающей способностью весьма избирательно замечать и узнавать людей, по одному ему ведомому критерию.

- Я сказал, что Вы обязаны пропустить меня, как старшего по званию, а не отталкивать и вваливаться первым! – Взорвался полковник, словно забыв о присутствующих при скан-дале бойцах группы.

- Прошу прощения, милейший ... – Нос вместе с очками переместился к полевым петли-цам и словно обнюхал все привинченные к ним звездочки. – ... Товарищ генерал-майор! Задумался о скорости протекания реакции окисления при присутствии платинового ката-лизатора в порохах при прямоточном горении.

- При чем тут горение? Кто Вы вообще таков и почему заявились сюда?

- Я, милейший генерал, доктор химических наук и по просьбе товарища Лаврентия Пав-ловича Берия прибыл проконсультировать неких секретных агентов перед заброской в тыл врага. А вот, что Вы, любезнейший, тут делаете, мне вовсе неведомо.

- А, так значит это Вас, уважаемый доктор наук, я более часа прождал на КП дивизии, как это было оговорено между моим и Вашим командованием. Где это вы изволили шляться и почему пришли именно сюда?

- Гм, шляться! Это увольте, это – грубо. После долгой поездки мне необходимо было покушать. Регулярное питание, по мнению моей жены, между прочим, кандидата химиче-ских наук, обеспечивает полноценное питание клеток головного мозга насыщенной ки-слородом кровью! Для меня это, знаете ли, жизненно необходимо! Поев, я немедленно на-правился на розыск места назначения. Правда, я забыл, что встреча назначена на КПП. Честно говоря, эта аббревиатура и сейчас мне мало что говорит. Потому я пошел иным путем, путем логических построений и расспросов местного населения. В итоге, набрел вместе со своим ассистентом, на эту прелестную лестную избушку. Судя по всему, не ошибся. Верно?

- Ну, Вы, батенька просто гражданский шпак и записной Цицерон! – Развел руками ге-нерал. Как Вам удалось миновать всех часовых и посты? Вы, извините, в армии давно?

- Все относительно, мой генерал. Сейчас время стремительно ускорило свой бег! Меня выдернули из лаборатории неделю тому назад. Дали срочное, невероятно интересное и, не скрою, практически не разрешимое задание. Этакий вызов моему интеллекту. Но, я спра-вился. Да, да, уважаемые товарищи, повторю без ложной скромности, справился! После того я продемонстрировал работу моего устройства нескольким военным коллегам. Затем со мной переговорил весьма большой начальник, представившийся Лаврентием Павлови-чем Берия. Впрочем, я не уверен. Что он является действительно большой величиной в научном мире. После разговора с Берия, меня сфотографировали, предварительно надев эту форму, выдали удостоверение и бумагу, которую я должен был всем показывать, если возникали некие сложности, и, посадив в автомобиль, направили сюда. Да, по дороге мы еще заехали за новейшими экспериментальными противогазами в мою лабораторию. Должен сказать, что бумага, выданная мне, действительно способна разрешить все про-блемы. Нас не только нигде не задерживали, но даже превосходно и совершенно бесплат-но накормили в столовой летного состава, поместив за отдельный столик, уважительно называемый генеральским. Обслуживали нас там две премиленькие, но весьма перепуган-ные девицы. Вот такие дела, товарищ генерал.

- Покажите-ка и нам Ваши верительные грамоты, уважаемый доктор. – Совсем уже иным тоном не потребовал, но попросил генерал.

- Прошу, Вас. – Покопавшись по очереди во всех карманах, Алхимик извлек красную книжицу и захватанный пальцами лист с подписью и гербовой печатью.

- Все, верно. Мы именно Вас и ждем. Приступим же, не теряя времени, к делу. Начну, пожалуй, я. Если, Вы не возражаете? А, Вы, дополните по ходу дела.

- Ради, бога, генерал! – Благодушно развел руками Алхимик.

- По сообщению из надежных источников установлено нахождение немецкого реак-тивного дивизиона большой мощности на временно оккупированной территории СССР. Ремонтная база дивизиона расположена в районе города Рославля, точнее в поселке го-родского типа П. – Генерал расстелил на столе крупномасштабную карту и попросил всех подойти поближе. Группа, обступив стол, внимательно следила за движением остро отто-ченного карандаша, используемого вместо указки. – Личный состав дивизиона располага-ется в школе, штаб в здании поселкового совета, материальная часть, документация и оборудование в цехах механических мастерских. Вот здесь. Это пока все, что знаем. Пер-вый раз, как помните, реактивные снаряды большой мощности были применены немцами при взятии Брестской крепости. Оружие, по немецким данным, показало себя очень не-плохо. По решению Гитлера, реактивные шестиствольные системы залпового огня, засек-речены, и их применение может быть разрешено только по приказу либо самого Гитлера, либо начальника Генерального штаба. По данным из того же источника, некоторые ком-поненты реактивного топлива могут оказаться весьма и весьма ядовитыми. Мы, как Вам товарищи известно, также имеем на вооружении реактивную многоствольную артиллерию со снарядами калибра 132 мм, смонтированную на шасси трехосного автомобиля ЗиС, по-вышенной проходимости. Название установки БМ-13. Немцы испытали ее действие на себе и решили подтянуть к линии фронта собственный аналог. Во-первых, для испытания в боевых условиях, во-вторых, для поднятия духа собственных войск.

- Для разработки рекомендаций по защите наших войск от немецкого оружия, для сравнения компонентов топлива и боевых частей, мы должны знать все о немецкой разра-ботке. Товарищ Сталин лично поставил задачу перед начальником ГРУ – добыть установ-ку, образцы снарядов, и техническую документацию. Доставить все в распоряжение спе-циалистов ГАУ. Для выполнения задания выбрана группа «Т». Вам необходимо подобрать нужное оружие, радиостанции, боеприпасы, запасы продовольствия и все иное для вы-полнения задания и через сутки быть готовыми к заброске в район рядом с поселком. Точ-нее в эту точку. – Карандаш тонко очертил маленький круг в лесном массиве, располо-женном в двадцати километрах от немецкой базы. – Ближе высаживать вашу группу опас-но, немцы могут переполошиться, и это сорвет операцию. Да и средства ПВО в этом рай-оне весьма густо расположены. Прикрывают расположение дивизиона. На месте призем-ления Вас должны встречать местные подпольщики. Точнее, это группа сотрудников гос-безопасности, заброшенная для диверсий и организации подпольной и партизанской рабо-ты в немецком тылу. Они же помогут с разведкой. Одно - но. Последние несколько дней связи с группой нет. Возможно, сели батареи рации. Возможно, группа разгромлена орга-низованной немцами полицией и службой безопасности.

- Высаживаться будете с планера. После выполнения операции захваченное имущество нужно доставить транспортером до лесной поляны, на которой сможет приземлиться во-енно-транспортный самолет. Специально для доставки крупногабаритных грузов фюзеляж самолета имеет усиленный каркас и широкий грузовой люк. Теперь об аэродроме, точнее говоря, это уже подготовленный, но ни разу не использованный аэродром подскока для истребителей. Состояние его взлетно-посадочной полосы как раз сейчас уточняется с ко-мандиром БАО истребительного полка для которого его готовили. Расстояние до аэро-дрома порядка трехсот километров. Большая часть маршрута проходит к счастью над на-шей территорией. Мы рассчитываем на упомянутый уже Ли-2. Это оптимальный вариант. В этом случае вы улетите все вместе с грузом. Если же мы сможем обеспечить только са-молет меньшей вместимости, например, разведчик Р-5, то улетит лишь груз, или его ос-новная часть, а группе придется самостоятельно прорываться через линию фронта, дейст-вовать по обстоятельствам. Пока фронт стабилизировался на удалении порядка шестиде-сяти пяти километров к востоку от Рославля, это в ста километрах от места высадки и в восьмидесяти от места проведения операции. Вот, так. Пожалуй, у меня все. О правилах работы с компонентами топлива Вам расскажет товарищ доктор химических наук. Прошу Вас, товарищ военинженер второго ранга.

- Мне необходимо очень быстро подготовить Вас, друзья мои, к экспресс-анализу ком-понентов топлива и боевых частей снарядов, так как не исключено, что отравляющие компоненты могут быть включены и в состав взрывчатого вещества заряда, а не только горючего реактивной части. При работе с немецкими снарядами нужно соблюдать пре-дельную осторожность. На руках иметь резиновые защитные перчатки. Дыхательные пути и глаза должны быть защищены маской противогаза. Тело – достаточно защитить стан-дартной формой и комбинезоном. Должен сказать, что вероятнее всего все перечисленное имеется рядом со снарядами, но на всякий случай, мы снабдим Вас лабораторными пер-чатками, повышенной прочности и экспериментальными противогазами новой конструк-ции. Противогазы и перчатки защищают не только от всех известных нам на сегодняшний день отравляющих веществ, но и имеют некий запас прочности на перспективные соеди-нения, пока не нашедшие боевого применения. Кроме того, в срочном порядке мной раз-работан прибор экспресс анализа, который Вы обязаны произвести в непосредственной близости от боевой части снарядов. Дело в том, что содержимое боевой части, скорее все-го, жидкое или газообразное, постепенно испаряется и просачивается даже через самые прочные уплотнители, образует слой повышенной концентрации в воздухе. Чем ближе к снаряду, тем выше концентрация газов. Прошу внимания.

Жестом фокусника Алхимик протянул руку в сторону прибывшего с ним красноармей-ца. Тот, затаив дыхание и закрыв от благоговейного ужаса глаза, очень нежно вложил в раскрытую ладонь зеленый матерчатый пакет. Не поворачивая головы, Алхимик произвел углом рта этакий цыкающий весьма неприятный звук. Боец покраснел, мгновенно убрал с раскрытой ладони зеленый пакет и не менее торжественно возложил на докторскую длань прямоугольный ящичек из черной пластмассы.

– Совершенно верно, мой юный друг. – Возрадовался доктор химических наук. – Это именно то, что нам требуется. Но, не все. Дайте-ка мне еще и коробок перетянутый синей лентой. Благодарю, Вас.

Раскрыв на столе первый ящичек, Алхимик гордо продемонстрировал собравшимся довольно хрупкое и уродливое сооружение, составленное из нескольких различных шпри-цев большого диаметра, скорее всего, используемых в ветеринарии. Заканчивались шпри-цы не привычными иглами, а воронкообразными стеклянными раструбами. Внутри каж-дого шприца находились несколько цветных стеклянных ампул.

- Устройство анализатора предельно простое. Вы располагаете раструбы на расстоянии порядка одного сантиметра от поверхности снаряда и резко нажимаете до упора один за другим поршни шприцев, так, чтобы сломались расположенные внутри цилиндра стек-лянные ампулки и их содержимое перемешалось. Образовавшаяся жидкость смачивает и пропитывает пористый материал на дне шприца. После этого Вы медленно, один за дру-гим вытягиваете до верхнего упора поршни шприцев. При этом воздух, а значит и кон-центрация химических веществ, находящихся вблизи поверхности снаряда, попадает в шприц и проходит через набор химических реактивов, пропитавших пористый наполни-тель. Вражеские молекулы вступают в химическую реакцию с советскими молекулами, подобранными так, чтобы в зависимости от реакции изменить окраску пористого напол-нителя соответствующим образом. При наличии, скажем иприта, окрас окажется зелено-ватым, а вот ... – Здесь Алхимик задумался и выдал некую химическую формулу, - дифе-ниларсинцианида, материал покраснеет. Прибор реагирует на иприт, фосген, дифосген, дифениларсинцианид, а, кроме того, еще на несколько потенциально возможных ОВ. По-сле того как все поршни окажутся зафиксированы в крайнем верхнем положении, вы должны аккуратно провернуть на пол-оборота против часовой стрелки стеклянные рас-трубы-уловители. В этом случае содержимое прибора будет практически герметично за-крыто и сохранено для дальнейшего анализа в нашей лаборатории. Как видите, все пре-дельно просто. Останется только положить прибор обратно в ящичек, где сделаны специ-альные пазы для безопасной транспортировки. Теперь о противогазах. В месте хранения большого количества реактивных снарядов возможна утечка содержимого их корпусов. Противогаз следует одеть немедленно при входе в помещение, а еще лучше, до того как войдете. Но, это уже как получится. Маска противогаза ничем не отличается от стандарт-ной армейской маски. Вся суть в начинке фильтрующего элемента, расположенного в гофрированной круглой коробке. Фильтрующий элемент гораздо более универсален и на-дежно защитит от любых присутствующих в воздухе ОВ. Ваша задача – правильно подог-нать маски перед выходом на задание. Лучше это сделать прямо сейчас. Для проверки ка-чества подгонки у меня имеется в наличие капсула вполне безопасного слезоточивого га-за. Мы плотно закроем окна и двери и раздавим капсулу. Если противогаз подогнан не-правильно, то у человека начнется сильное слезоотделение. Он выскочит на улицу, попра-вит подгонку и вновь вернется в комнату.

Генерал не стал ждать продолжения. Тем боле, что противогаз на него заготовлен не был, потому довольно поспешно распрощался с группой, пожелал удачи и покинул домик. Потихоньку выскользнул из помещения и ассистент химического гения. Следопыт отпра-вил следом и недоумевающего пса, привыкшего на занятиях мирно посапывать под лав-кой.

Алхимик оказался изощренным инквизитором. В первый раз все, кроме него одного, дружно выскочили из задымленной комнаты и под проклятья, сморкание и стоны, выти-рали слезы, подставляя заплаканные лица под струи свежего вечернего воздуха. Со второ-го захода выскочили лишь двое нетерпеливый по молодости лет Шкипер и никогда до се-го дня не имевший дела с противогазом Князь. Остальные спокойно сидели за столом в клубах синеватого дыма вместе с Алхимиком, не терявшим времени и деловито почиты-вающего непонятно откуда появившуюся толстенную книгу в синем переплете. Наконец правильно подогнали маски и Князь со Шкипером. Инквизитор поднялся со стола, рас-пахнул настежь окна и дверь, подождал пока последние следы слезоточивой гадости уле-тучились, стянул маску с лица и аккуратно сложил ее в противогазную сумку. Пятеро спецназовцев проделали тоже со своими новыми противогазами. Ответственным за взятие пробы Алхимик, не иначе как по старой памяти, назначил Аспиранта. Ему и вручил коро-бочку с прибором, предупредив, что тот уникален и изготовлен пока всего лишь в одном единственном экземпляре. Разбудил придремавшего в кабине автомобиля бойца, посмот-рел на часы, покачал головой, кинул все «Общий Физкульт привет!» и убыл в неведомые края.

Алхимиком и генералом список визитеров не ограничился. Не успела закрыться дверь за доктором наук, как раздался вежливый, этакий вовсе интеллигентный довоенный не-громкий стук. Это настолько ошеломило присутствующих, что Пабло тоже весьма вежли-во пригласил неведомого стучавшего странника. – Войдите, не заперто. – Хотя по прави-лам никого постороннего допускать в расположение группы не разрешалось инструкцией.

Дверь распахнулась, и на пороге предстал для всеобщего обозрения человек весьма ма-лого роста и юного возраста, облаченный в синий пилотский комбинезон, краги, унты, шлем с очками, отведенными на лоб, планшетом в руке и кобурой на поясе.

– Пилот планера, младший сержант Елена Назарова для дальнейшего прохождения службы в Ваше распоряжение прибыла. – Доложила вошедшая, приложив руку к шлему, а второй рукой извлекла из кармана предписание и протянула по направлению к сидящим за столом людям.

- В чье именно распоряжение, милая? Если в мое, так давайте знакомиться, меня зовут Следопыт. И еще, у меня тут есть удивительно умная собака. Могу познакомить. – Не-ожиданно расхрабрился Следопыт, обычно, как большинство северян, стеснительный в общении с женским полом.

- Отставить, шуточки, товарищ Следопыт. – Приказал Пабло. – Давайте-ка мне Ваше предписание, товарищ пилот. Я и есть командир этой банды недисциплинированных болтливых товарищей.

- Слушаюсь, товарищ командир. – Четко повернулась к Пабло девушка и подала пред-писание. Затем, посчитав процедуру представления законченной, улыбнулась, сдернула с коротко остриженной под полубокс головы шлем, и сообщила. – А с песиком Вашим, мы уже познакомились. И кажется, я ему понравилась. Во всяком случае, он разрешил себя погладить.

Все переглянулись. Такой фамильярности Миня с посторонними никогда не позволял.

- Предатель! Кобелина! Женский угодник! - С притворным ужасом схватился за голо-ву Следопыт, в глубине души весьма обрадованный данным обстоятельством.

Милую пикировку прервал озабоченный голос Пабло. – Отставить пустые разговоры. Дело очень серьезное. Вылетаем завтра вечером. Сейчас необходимо собрать все необхо-димое и осмотреть планер. Что может сказать пилот?

- Планер конструкции Грибовского, тип Г-11. Машина новая, совсем недавно освоен-ная промышленностью и успешно запущена в серию. Машина вполне надежная в полете и легкая в управлении. Мой налет на планерах разных конструкций порядка ста часов. На данной машине - пять часов полета. Буксировщик – скоростной бомбардировщик СБ. Максимальная скорость связки – 280 км/час. Скорость свободного парения до 146 км/час. Посадочная скорость, при использовании специальных тормозных щитков всего лишь по-рядка 80 км/час, не намного больше чем у автомобиля. Длина планера десять метров, раз-мах крыльев – 18. Может взять около тонны груза. Вес пустого планера 1200 кг. Предель-ная грузоподъемность – тонна двести кг. Из этого стоит исходить. Стандарт – десять чело-век, включая пилота. Но, так как вас только пятеро, то со мной шесть человек. Порядка шести сотен килограмм. То есть сможем взять груз порядка шестисот килограмм.

- Так, для передвижения в тылу врага, как и предполагалось по ранее разработанному варианту, используем немецкую форму и два трофейные мотоцикла с колясками. Аспи-ранту проверить, подготовить и заправить технику. Иметь по две запасные канистры с бензином на машину. Проверить и отрегулировать радиосвязь, установить пробную связь с абонентом на заданной волне. Иметь по одной рации на мотоцикл, плюс запасные сухие батареи на рацию. Шкиперу подготовить и проверить пулеметы на колясках. Иметь пол-ный боезапас в снаряженных лентах. Князь, проверяет обеспечение трофейными продук-тами питания. Иметь запас сухого пайка из расчета на пять суток. Следопыту – проверить личное оружие, пистолеты, автоматы, гранаты. Иметь по четыре рожка на автомат, по три гранаты на человека, запас патронов еще из расчета по четыре запасных рожка. Всем про-верить и наточить ножи. Белье, униформу, документы, карты проверю и подготовлю лич-но. Рабочая легенда – группа Абвера по поиску следов потерянной в предыдущих боях диверсионной группы. Таковая была разгромлена в тех краях, во время боев. Часть дивер-сантов погибла, часть попала в плен и находится сейчас в лагере военнопленных под Красногорском. Мы, частично, используем полученные от них на допросах сведения. В частности, документы для группы подготовлены на реальных офицеров Абвера. Думаю, что за те несколько дней, что проведем в тылу немцев, встретиться с «двойниками» не придется. Вопросы?

- Как насчет Мини? Берем? Оставляем? – Спросил Следопыт.

- Скорее всего, оставляем в здешнем БАО, пусть поскучает, пообщается с другим со-бачьим народом. Ему полезно, а то все время с людьми, поди, уж и гавкать разучился. – Внес предложение Шкипер.

- Этот вопрос нужно обдумать. Дело в том, что с нами летит пилот планера. Точнее, мы летим с пилотом. – Возразил Пабло. – На боевое задание взять с собой мы девушку не сможем. Это очевидно. Улететь сама назад она тоже не сможет. Значит, мы вынуждены будем по приземлению планер уничтожить, а девушку оставить вблизи места, указанного нам командованием как возможный аэродром для приема самолета после выполнения за-дания и отправки изделия. Площадка эта, довольно маленькая, предназначалась как аэро-дром подскока для истребителей. Но ни разу не использовалась. Достоинство ее в том, что там имеется даже небольшой склад горючего, масел и боеприпасов для истребителей И-16. Взлетная полоса, прорубленная в лесу саперами и очищенная от корней и пней, до-вольно узкая и короткая, но для опытного экипажа ЛИ-2 вполне пригодная. Проблема может возникнуть с разворотом самолета для взлета. Но это пока не выяснено. Командир БАО, строившего этот аэродром, уверяет, что если заходить на посадку в направлении восток-запад, то в конце полосы достаточно места для разворота. По данным разведки и партизан аэродром этот немцами до сих пор не обнаружен. Садится на него нельзя, мы можем невольно засветить его, и тогда уже для вылета использовать его нельзя. Потому садиться приходится на необорудованную поляну в лесу. После этого мы уезжаем пило-том, оставляем ее на пути к взлетной площадке, куда она добирается, увы, самостоятель-но. Провожающих мы выделить не сможем. Людей не хватает. Вот тут может пригодиться пес. Как я понял, отношения с ним установились дружеские? Если так, то он надежный защитник и охранник. Врагов он учует заранее и предупредит. Поможет уйти. Пес умный и смелый, хорошо тренированный. Да и веселее ждать нас. Вам, товарищ пилот, тоже нужно будет взять сухой паек на себя и собаку, оружие и боеприпасы. Комбинезон у вас теплый. Сможете продержаться до нашего возвращения, тем более, что на площадке оста-лись землянки. Кстати, насколько полно можно будет уничтожить планер, если сжечь его?

- Конструкция планера Г-11 дерево, полотно, фанера. Металлические детали только в шасси, управлении, электрооборудовании, буксировочный замок, ручки. Пожалуй, все. Конструкция предполагает уничтожение планера после посадки в тылу врага при невоз-можности возвращения. По негорючим остаткам невозможно установить размеры, грузо-подъемность и другие тактико-технические характеристики машины.

- Очень хорошо. Тогда – за дело. Времени у нас в обрез, а каждому еще придется изу-чить персональные данные по легенде.



Глава 3.

Подготовка. Дальние подступы к Москве. Осень 1941 года.

Первым делом личный состав группы во главе с командиром и пилотом прошел к дальней стоянке, где под охраной двух часовых из батальона аэродромного обслуживания стоял маленький безмоторный самолет, окрашенный снизу голубой краской, под свет не-ба, а сверху в перемежающиеся пятна черного и зеленого цвета. Самолет прочно стоял на двух маленьких резиновых колесах, а его хвост опирался на резиновый амортизатор. Над коническим носом располагался плексигласовый обтекатель пилотской кабины. На боку корпуса, под высоко расположенным крылом, имелась овальная дверь, ведущая в корпус планера. В кабине, освещаемой светом из небольших плексигласовых окошек, вдоль бор-тов располагались откидные скамейки для десантников. Впереди, прикрытое плексигласо-вым колпаком, имелось сидение пилота, панель с простейшими приборами, ручка управ-ления планером, педали рулей высоты и элеронов, тормозными воздушными щитками, ручка подламывания шасси при посадке на посадочную лыжу, рукоятка сброса буксиро-вочного троса.

- Если откинуть часть сидений, то вдоль кабины поместятся мотоциклы, но без колясок. Коляски тоже поместятся, но только отдельно. Нас всего пять человек и пилот, плюс груз. Разместимся. Как считаете, товарищ пилот?

- Нужно тщательно все разместить и закрепить, иначе планер может просто развалиться при посадке. Мне нужно знать вес машин и вес груза. Положим, что десантник с вооруже-нием и пайком весит примерно сто килограмм. Это в среднем. Если считать и меня и Сле-допыта. – Смущенно сказала девушка. – Грузоподъемность – 1200 кг. Имеем шестьсот ки-лограмм – люди. Остается шестьсот килограмм. Я думаю, что это примерно вес двух мо-тоциклов с загрузкой. Но их действительно придется разобрать.

- Да, мотоцикл с коляской в люк не войдет, а без коляски мы не можем взять весь лич-ный состав и все запасы. – Задумчиво сказал Пабло. – Сколько времени займет присоеди-нять коляску к мотоциклу?

- Думаю, что не более тридцати минут. – Ответил Аспирант. – Инструменты все под ру-кой. Немцы народ запасливый. BMW-R75 - машина весьма технологичная. Эта операция, скорее всего штатная, конструкторами предусмотрена. Одной машиной займусь я лично, другой – Шкипер. Сейчас мы разберем, все упакуем, на земле быстро соберем.

- Учти, что собирать придется практически вслепую, в лучшем случае при свете фона-рей под плащ-палаткой. Кроме того, нам нужно как можно быстрее сжечь планер и уб-раться с места посадки. Не исключено, что авиа-поезд засекут немецкие зенитчики, осве-тят прожектором или наведут ночные истребители. В любом случае, действовать придется максимально споро и точно. Потренируйтесь со Шкипером сейчас, чтобы отработать все действия до автоматизма. Там утерянная или плохо затянутая гайка может обернуться це-ной жизни и срыва заданием. Вы это имейте в виду. Идите, займитесь делом. Мы тоже ра-зойдемся, займемся делами. Встреча, в восемь ноль-ноль. До темноты мы обязаны, по крайней мере, собрать все запасы и упаковать ранцы. Немецкие ранцы получите у меня. Так, за работу.

Аспирант со Шкипером быстрым шагом двинулись на стоянку трофейной техники, что бы из нескольких мотоциклов выбрать две наиболее надежные машины и укомплектовать их всем необходимым. Кроме BMW в их распоряжении имелись еще легкие юркие «Ар-ди», но они шли без колясок, а, кроме того, не обладали достаточной мощностью и прохо-димостью, чтобы в случае необходимости буксировать немецкий миномет и несколько боезапасов к нему до посадочной площадки. Выбранные машины удовлетворяли всем требованиям. Они имели мощные 746-кубовые двигатели мощностью 26 лошадиных сил, пятиступенчатую коробку передач, дифференциал с системой блокировки, усовершенст-вованный воздушный фильтр и усиленную раму. Кроме того, на колясках монтировались пулеметы МГ. Коляски имели багажное отделение, боковые металлические короба для запасных частей и инструмента, запасные колеса. Над передним колесом крепился номер-ной знак с эмблемой части.

Работа по разборке первого мотоцикла заняла гораздо больше оптимистически отве-денных Аспирантом тридцати минут. Сборка – порядка часа. Со вторым, тут уже сказался приобретенный опыт, справились быстрее, но все равно в отведенное время не уложились. Потому, решили собрать и разобрать мотоциклы еще раз. Второй раз дело пошло легче и быстрее. Собрали машины за отведенные тридцать минут. Перекурили, вновь разобрали. Аккуратно обернули промасленной бумагой места крепежа, сам крепеж завернули в куски промасленного брезента, завязали и сложили вместе с требуемыми для сборки ключами в инструментальные сумки. Заправили баки и запасные канистры. Проверили герметич-ность горловин баков и канистр. Немецкие канистры закрывались плотно, резиновые уп-лотнители не пропускали паров бензина. Плотно сидели крышки и на бензобаках машин. Закончив с мотоциклами, каждый из бойцов занялся порученным Пабло делом. Шкипер перебрал и смазал затворы пулеметов МГ-34, снарядил круглые коробки магазинов по 75 патронов в каждом. Потом занялся личным оружием, прежде всего наточил на бруске до бритвенной остроты немецкий кинжал.

Аспирант в это время проверял две наиболее совершенные переносные радиостанции, только недавно поступившие на вооружение. Эти компактные трехламповые коротковол-новые станции, пока еще не получившие официального названия, по весу были в три раза легче стандартной переносной военной радиостанции А7, стоявшей на вооружении частей РККА. С батареями питания каждая весила всего десять килограмм, но обеспечивала на-дежную связь на дальности до 400 километров. Переносились рации в удобных брезенто-вых сумках с лямками через плечо. Размеры имели вовсе небольшие примерно двадцать сантиметров в длину, пятнадцать в высоту и десять в ширину. На передней панели разме-щались шкала точной настройки с верньерным механизмом, вольтметр, индикатор рабо-ты, переключатель режима прием передача, гнезда подключения питания, наушников, ключа. Широкий диапазон частот для работы в режиме самовозбуждения. Сбоку – разъем для кварца, обеспечивающего три точные фиксированные частоты. Два ватта мощности на антенне. Для переноски четырех батарей БАС-60 и двух анодных элементов типа ЗС при-лагается еще одна небольшая сумка. Свернутая в кольцо двенадцатиметровая антенна. Все это должно свободно уместиться в багажном отделении коляски мотоцикла. Аспирант проверил заряд двух комплектов новых батарей. В запас взял запасной кварц, две отечест-венные «2К2М» и одну американскую, страшно дефицитную лампу типа «24», несколько ходовых сопротивлений и конденсаторов, отвертку, нож, маленькие утконосы, чтобы можно было без пайки, на живую руку, сметать схему в случае механического поврежде-ния. Тщательно обернул отобранные сокровища ватой и бинтами, сложил в деревянную коробочку. Не удержался, отвернул винты, снял заднюю крышку с рации, полюбовался плотным монтажом, аккуратным матовым блеском припоя. Мягко, подушками пальцев проверил, насколько плотно сидят лампы в гнездах, не ослабли ли винты на клеммах при-боров, крепление анодного провода на лампе генераторного каскада. По доброму позави-довал конструктору, создавшему столь универсальное чудо приборостроения. Схема ра-диостанции отличалась элегантной рациональностью. Одни и те же лампы использовалась и для передачи и для приема.

Закончив с проверкой рации, Аспирант вновь собрал ее, установил связь с абонентом в Москве, получил квитанцию о качестве сигнала, затем сложил аппаратуру в сумки. Те-перь можно было заняться чисткой и подгонкой личного оружия, включавшего немецкий автомат МП-40, парабеллум в кожаной кобуре и трофейный десантный нож. Снарядив обоймы пистолета и автомата, он поставил оружие на предохранители. Затем сложил в холщовую сумку три гранаты на длинных деревянных ручках. Пока возился с оружием, постепенно темнело. Уже в сумерках аспирант тщательно отмыл от смазки руки и напра-вился в столовую летного состава. Ужинать не хотелось, потому выпил чаю с хлебом, не-густо помазанным маслом и джемом, поглядел на часы. Выходило, что пришло время докладывать Пабло.

Пабло восседал за столом штабного домика, словно председатель на собрании и пооче-редно принимал доклады членов разведывательной группы, отмечая выполнение тех или иных заданий на разграфленном листе бумаги.

- Итак, что мы товарищи имеем на восемь ноль-ноль? Аспирант доложил о готовности связи и транспорта. Хорошо. Проверены и подготовлены две радиостанции. Готовы к бы-строй сборке и разборке два мотоцикла с колясками. Шкипер подготовил пулеметы и бое-припасы. Князь подобрал немецкий сухой паек на пять дней автономного пребывания в тылу. Следопыт проверил наличие личного оружия и боеприпасов. Пилот гарантирует за-грузку планера и доставку к месту высадки в назначенном районе. Отлично. Пса берем с собой. Теперь самое главное. О легенде и документах.

Пабло разложил перед собой стопки из машинописных листов, поверх которых лежали немецкие солдатские книжки, разномастные фотографии, письма в конвертах, поношен-ные кожаные портмоне, металлические «смертные» жетоны, именуемые в Вермахте «со-бачьими бирками». Отдельно на скамейке были аккуратно выложены пять комплектов немецкого полевого обмундирования, сапог, шинелей и снаряжения. Небольшой кучкой лежали немецкие офицерские сигареты “Echt Orient #5” и простые солдатские “Sport” в упаковках по двадцать штук и коробки спичек. Спички были тоже оригинальные, немец-кие, хотя по сведениям разведки, немцы охотно пользовались и самодельными зажигал-ками и советскими спичками. Пабло, решил не рисковать даже в мелочах, подобрал все тщательно, видимо, не забыл времена вынужденного пребывания в каптерке.

- При разработке легенды, мы учли опыт проведения немцами диверсионно-разведывательных мероприятий начального периода войны, когда им удалось добиться определенных успехов. Ответим им тем же, но примем во внимание их недочеты и поста-раемся их избежать. Итак, мы с вами, представляем собой оперативную группу командо-вания Абвера по линии "Штаба Валли" при группе армий "Центр". Мы с Князем, как в совершенстве владеющие немецким языком представляем собой майора и гауптмана, со-ответственно командира группы и его заместителя. Аспирант и Шкипер – рядовые, води-тели мотоциклов, тем более, что с языком у них далеко не все в порядке. Если встречен-ные на дороге немцы будут задавать вопросы, отвечать лишь в крайнем случае и кратко. Все переговоры, как это и положено в Вермахте, предоставьте вести старшим офицерам, то есть, нам с Князем. Следопыт, располагается на заднем сидении моего мотоцикла. Его роль – унтер-офицера, разведчика и наблюдателя. Это, кстати говоря, и основная задача в операции. Все видеть, все запоминать, анализировать, предупреждать об опасности, пер-вому обеспечивать огневое прикрытие.

- По дороге к аэродрому подскока, это, как видите по карте крюк в двенадцать кило-метров, второй мотоцикл на заднем сидении везет пилота, а пса Князь будет держать на коленях в коляске. Это наиболее опасный участок пути. Младшего сержанта Назарову на это время тоже придется одеть в немецкую униформу. Вам, товарищ пилот, придется по-трястись на заднем сидении, затем закопать немецкую форму, вновь облачится в комбине-зон и пройти с собакой по компасу и карте еще порядка пяти километров. Вот, я отметил ваш путь по карте. Но с собой карту брать запрещаю. Поэтому придется все вызубрить на память и знать как «Отче наш». Затем, затаится и ждать. Достоинство данного варианта маршрута в том, что на обратном пути, с немецкой техникой, мы можем воспользоваться прямой лесной дорогой. Вот она показана на карте. По ней вывозился лес при санитарной рубке. Дорога не очень хорошая, но для тяжелых мотоциклов или транспортера, если та-ковой удастся захватить, вполне проходимая. Если же захват транспортера не удастся, то попробуем транспортировать установку на прицепе мотоцикла. Это возможно, Аспирант?

- В принципе, возможно, товарищ командир. На одной машине имеется буксирный крюк, для транспортировки прицепа. Но вот насколько совместимы буксирные системы установки и мотоцикла, сказать ничего определенного нельзя. На всякий случай, я захвачу кусок цепи, что используется для зимней езды. Ей, в крайнем случае, можно соединить наш буксирный крюк с фаркопом установки.

- Ладно, этот вопрос решим на месте. Итак, вылет согласован с командованием дивизии на шесть часов вечера завтра. Это хорошо, взлетим в относительно светлое время, что об-легчит и работу пилотов буксировщика СБ, и нашего пилота планера. Пока будем проле-тать над занятой нашими войсками территорией, постепенно стемнеет. Линию фронта пе-ресечем в направлении на Смоленск. Это для того, чтобы на всякий случай сбить с толку немцев. Пусть считают, что самолет работает в интересах остатков наших войск, еще ве-дущих кое-где борьбу в окружении. Затем, в этом пункте, поворачиваем на юг и летим к точке десантирования. По приходе в точку экипаж три раза включает и гасит навигацион-ные огни. Вы в ответ включаете и гасите огни планера один раз. Если сброс троса невоз-можен огни не гасятся в течение минуты. Если все нормально, то после выключения огней пилот планера немедленно отсоединяет буксировочный трос. Далее все зависит от Ваше-го, младший сержант Назарова, умения и опыта. Посадку придется совершать на огонь костров в лучшем случае, а в худшем, вообще в полной темноте. Сможете? Впрочем, так вопрос уже не стоит. Вы, обязаны выполнить задание. По расчету времени, предоставлен-ному летчиками, полет должен занять с учетом изменения высоты, скорости, направления ветра и других причин, порядка двух часов. Следовательно, ориентировочное время по-садки восемь часов вечера. Это время ужина и вечернего кофе немецких солдат, то есть их бдительность ослаблена. Но и темнота еще не полная, что тоже немаловажно. На сбор мо-тоциклов, на уничтожение планера и отход группы, полагаю, уйдет не более сорока пяти минут. Но, нужно постараться уложиться раньше. Каждая минута на счету, от места вы-садки требуется уйти как можно быстрее. В этом наше спасение и залог выполнения опе-рации. Для полного и быстрого уничтожения планера, разрешаю использовать бензин из одной запасной канистры.

- После того как пилот с собакой уйдут на отдельный маршрут, мы выезжаем на просе-лочную дорогу, ведущую к строениям покинутой МТС, возле поселка П.. Здания машин-но-тракторной станции разбиты во время налета немецкой авиации, тогда район занимали наши войска. Здесь стояла танковая часть, по ней и наносили удар пикировщики Ю-87. Поэтому немцам разбитые здания неинтересны, и они их не используют. То, что может пригодиться в хозяйстве, уже растащено местными жителями. Следовательно, и местному населению развалины безразличны.

- Так, теперь о самом важном, из развалин МТС можно в бинокль наблюдать за дея-тельностью ремонтного подразделения немцев в помещениях механических мастерских. Их разделяет только поле. Поле не убрано, но во многих местах посевы выгорели. Само немецкое расположение окружено временными заграждениями из колючей проволоки, типа спиралей Бруно. Возможно, по периметру установлены сигнальные и противопехот-ные мины. Эту часть работы я беру на себя. По углам, скорее всего некие сторожевые со-оружения с пулеметами. Пока это выяснить не удалось. Первый день ведем наблюдение. Я выясняю минную опасность, режим движения транспорта в охраняемой зоне и систему несения охраны. Следопыт подстраховывает меня, тоже изучает режим службы охраны, Аспирант – режим работы ремонтников и что, конкретно имеется на базе из интересую-щего нас вооружения, сколько и где. Князь – ведет наблюдение за окружающей местно-стью. Шкипер – отвечает за нашу безопасность. К вечеру собираемся, обсуждаем полу-ченные сведения и вырабатываем план работы по объекту. Черновая заготовка такова: В группе Абвера, выполняющей особое командования при группе Центр, случилась поломка или неисправность мотоцикла, которую своими силами исправить не можем. Аспирант, Вы сможете обеспечить такую «поломку»?

- Вполне, товарищ командир. Сбой системы зажигания. И устранить – плевое минутное дело, если знаешь, что и где. А, вот если не знаешь, то тут уж придется повозиться на со-весть.

- Хорошо, только отставить, «товарища командира»!

- Яволь, герр майор!

- Вот так. Хорошо. Проникаем под этой легендой на территорию. Ну, а дальше ... Пока это все. Возможно, что придется брать нужное нам с боем. Это опасно, потому что на про-тивоположном конце поселка располагается сам дивизион с приданной ему ротой охраны Фельдполиции. Теперь, прошу всех разобрать комплекты обмундирования. Одеться, при-тереться, как говориться. Быть готовыми через тридцать минут. Я сделаю фотографии на солдатские книжки. За оставшееся время необходимо, ознакомиться с документами, по возможности вжиться в образ. К каждому набору документов приложены, выполненные переводчиками аннотации о прохождении службы и семейном положении пленных, вы-писки из протоколов допросов. Кроме того, имеются основные сведения о городах прожи-вания военнослужащих и длительного пребывания их воинских частей. Все усвоить, ко-нечно, мы не успеем, но нужно попытаться запомнить как можно больше. Возможно, все это пригодится. Согласны, герр гауптман?

- Вполне, герр майор!

- Ну, если так, то время пошло.

Каждый, включая девушку, взял предназначенное обмундирование. С переодеванием мужчин проблем не возникло, девушку Пабло определил в подсобное помещение. Через полчаса облачение в непривычную немецкую форму и подгонка деталей снаряжения были в основном закончены. Первой Пабло сфотографировал пилота. Так как действовать во вражеском облачении ей отводилось по плану вовсе недолго, то особо командир к ее внешнему виду и не придирался. На первый взгляд все выглядело вполне нормально, эта-кий малорослый щупленький молодой солдатик-недомерок. Документ он выправил и на пилота, но просто из предосторожности, на всякий пожарный случай. Например, если по-левая жандармерия перехватит их до того момента, когда пилот под охраной пса покинут основную группу.

Бойцы группы по одному подходили к белому полотнищу и Пабло фотографировал их немецкой камерой. После проявления и печати фотографий, для чего командир группы пользовался исключительно трофейными химикалиями и фотобумагой, фотографии были высушены на электрическом нагревателе, используемом немцами, аккуратно обрезаны и вклеены на место оригинальных. Пабло немного подождал, давая клею схватиться, а за-тем восстановил атрибуты защиты, кромки печатей, совпадения текста и, в последнюю очередь, вновь установил на места полые круглые металлические заклепки на книжках офицеров и простые прямоугольные на солдатских документах.

- Обратите внимание, в немецкие удостоверения, об этом вы уже знаете из лекций, пе-дантично вносятся не только все данные о военнослужащем, но и о его снаряжении, аму-ниции, оружии. Сроки выдачи и сроки службы. Документы подобраны нами так, чтобы физические данные не слишком отличались от исходных. В конце концов человек на вой-не может похудеть, или, наоборот, поправиться. Но вот рост его изменится вряд ли, как и размер ноги. На это немецкие полевые жандармы обращают внимание в первую очередь. Кроме того – цвет глаз, но тут проще, особенно если проверка документов происходит в сумерках, если же в дневное время, можно прикрыть лоб козырьком кепи или кромкой каски. Но шутить, недооценивать или относиться пренебрежительно к немецким патруль-ным категорически запрещаю. Службу они свою несут бдительно, педантично и от требо-ваний устава как правило не отступают даже в полевых условиях.

Перед Пабло стояли теперь не бойцы Красной Армии, а натуральные немецкие военно-служащие. Даже казавшиеся ранее очевидно славянские лица девушки, Шкипера и Следо-пыта теперь представлялись скорее явно нордическими.

- Так, теперь немецкую форму снять. Вновь наденем ее только перед посадкой в планер на аэродроме. Затем – спать. Подъем в шесть. Затем физзарядка, завтрак. До обеда изучать документы, карту местности, маршрут. Обед – в два. В два тридцать – сбор. Окончатель-ная упаковка всего необходимого. В четыре приходит грузовик. Загружаемся и выезжаем к планеру. Для заката мотоциклов и колясок в планер солдаты БАО завтра утром соорудят наклонный помост. Для каких целей, ясное дело, никто им сообщать не собирается. Зака-тываем мотоциклы, укладываем багаж. Переодеваемся. В шесть ноль-ноль полная готов-ность группы. Пилот переоденется здесь, сверху накинет плащ-палатку, а кепи заменит свои шлемом. Все ясно? Вопросы есть.



Глава 4.

Ночной полет. Осень 1941 года. Район Рославля.

Серое осеннее утро не предвещало ничего хорошего. Ночью подморозило, а рано ут-ром прошел мелкий холодный дождик. К окончанию завтрака нудная капель прекрати-лась, но серые тучи висели низко под выцветшем, словно линялым, серо-голубым небом. Озабоченный проблематичностью вылета Пабло отправился на командный пункт летчи-ков, где получил заверение командира дивизии в том, что метеорологи дают хороший прогноз на вечер, что самолет-буксировщик уже прилетел и экипаж изучает в данную ми-нуту маршрут полета. Экипаж надежный, опытный, успел повоевать на Халхин-Голе и в Финляндии, доставят до места без проблем.

- Для прикрытия вашей сцепки используем удачно сложившуюся ситуацию. Сегодня для бомбового удара по железнодорожному узлу Смоленска пойдет экспериментальный самолет, дистанционно управляемый по ради с земли. Это старый ТБ-3, выработавший срок эксплуатации и до предела загруженный взрывчаткой. Скорость полета у него при-мерно равна скорости вашей сцепки. Он пойдет первым, вы следом на расстоянии при-мерно десяти километров. После пересечения линии фронта отвернете и самостоятельно двинетесь к месту высадки. Скорее всего немцы засекут два тяжелых бомбардировщика, ну а далее ... пилоты будут действовать по обстоятельствам.

- Хорошо, товарищ полковник. Но, только не стоит посвящать человека идущего в тыл к немцам, в такие тонкости.

- Да, но ведь вы, товарищ, имеете высочайший уровень допуска. Об этом мне сообщили в Москве, когда выделили аэродром под тренировочную базу Вашей группы. Но, в любом случае, Вы правы. Тут, видимо, сказался мой совсем малый армейский стаж, я практиче-ски в строю только с начала войны, ранее летал в Гражданском Флоте.

- Ничего страшного не произошло, товарищ полковник, но на будущее – запомните.

- Кстати, один из Ваших бойцов оказался хорошим знакомым конструктора этой ле-тающей бомбы. Я, собственно говоря, сказал Вам о ней, потому, что говорил с ними сего-дня возле пульта управления эти сооружением. Вот и предположил, что Ваши люди в кур-се дела.

- Тогда понятно. Этот товарищ у нас весьма продвинутый, научный работник в недале-ком прошлом, можно сказать без пяти минут обладатель научной степени. Но, в любом случае, прошу учесть сказанное мной на будущее.

Впрочем, распрощались комдив и Пабло вполне душевно. Познакомились еще в Фин-ляндии, когда пришлось срочно эвакуировать раненного Старика в Ленинград.

Аспирант действительно встретил старинного товарища, с которым занимался радио-любительством еще со школьных времен. Затем Аспирант поступил в Университет, а его друг ушел в армию. Вновь их дороги пересеклись вновь через три года, когда Аспирант уже заканчивал третий курс, а его товарищ поступил на первый. В армии, Валере Ципину пришлось служить радиомехаником в авиационной части. Вместе с ней попал сначала в Монголию на войну с японцами, затем в Финляндию. Стрелком радистом вылетал на бомбежки. Узнал на личном опыте, что такое боевой вылет. Как себя чувствует экипаж на высоте нескольких километров над землей под звук разрывов зенитных снарядов, под треск разрываемой осколками обшивки, под очереди пулеметов атакующих истребителей ПВО. Вот тогда и родилась у него идея создать самолет, который можно было бы наво-дить на цель, не рискуя экипажем, а дистанционно, по радио управляя машиной с земли. Причем, дистанционно осуществить все элементы полета, от взлета, до пикирования ма-шины на цель. Использовать предполагалось лишь устаревшие, потерявшие боевое значе-ние тихоходные машины, до предела загруженные взрывчаткой и запасом горючего. Вы-леты их осуществлять ночью, когда возможности ПВО врага снижены до минимума. Даже не окончив курс Университета, Валера набрался смелости и написал письмо с изложением предложения самому Сталину, не особо впрочем надеясь на то, что он сможет его прочи-тать. Но, неожиданно молодого конструктора вызвали в Москву к Наркому Обороны для детального доклада. На докладе присутствовал Маршал Тимошенко, представители ВВС и Научно испытательного летного института. В результате недоучившемуся студенту раз-решили претворить замысел в реальность. Выделили несколько техников в помощь, дали разрешение на приобретение необходимого оборудования и использование старого четы-рехмоторного бомбардировщика ТБ-3. Для проведения летных испытаний откомандиро-вали опытный экипаж под командованием летчика-испытателя Галлая.

- Понимаешь, дружище, - рассказывал Валера Аспиранту, перехватив того на выходе из столовой после обеда и затащив в помещение узла связи, где теперь располагался пульт управления самолетом, - Все предельно просто. Нужно было только осуществить много-канальную радиосвязь. Но канал то у нас один! Вот и пришлось создать комбинированное модулирование не только по амплитуде и длительности сигнала, но и частоте, по фазе. То есть, совместить в одном сигнале параметры нескольких систем. Видишь, пульт управле-ния точно повторяет рабочее место экипажа самолета, но вместо передачи движения штурвала, педалей, секторов газа двигателей на реальные объекты, мы генерируем их электрические аналоги. Эти электрические величины, в виде радиосигналов, подаем на приемник, расположенный в кабине экспериментального самолета, там сигналы вновь разделяются, усиливаются и каждый поступает в определенную цепь, замкнутую на сер-вопривод. Далее все еще проще, величина сигнала зависит от наклона штурвала пилота на земном пульте, значит на такую же величину отклонится и штурвал на самолете, ну и так далее. В первые полеты самолет вылетал с летчиками, а их дублеры вели его на земле. Если, что-то не ладилось, или вызывало подозрение, пилоты отключали аппаратуру и бра-ли управление на себя. В последних полетах вообще осуществляли лишь посадку. Сегодня – первое испытание боем. Мы на земле рассчитываем полет с учетом метеоусловий с точ-ности до минуты. Затем осуществляем взлет, набор высоты, по графику производим все эволюции. Радиопередатчик с борта самолета передает в виде аналоговых электрических величин основные параметры – скорость, высоту, обороты двигателей, показание авиаго-ризонта. Зная их, штурман прокладывает курс на карте. Летчик, словно сидит в кабине при слепом полете, выполняет по командам штурмана все нужные манипуляции органами управления – штурвалом, педалями, секторами газа. В общем, полностью имитирует сле-пой полет. В нужный момент мы начинаем снижение, выводим машину на цель и вводим в пикирование. Все по карте! Многотонная махина летит на цель и взрывается. Конечно, точечные, малоразмерные цели не подходят, но железнодорожный узел, забитый состава-ми с вооружением, топливом, войсками, танками и боеприпасами – как раз то, что нужно!

- Молодец, Валера! От всей души поздравляю с интереснейшим изобретением! Это просто здорово! Такой взрыв надолго выведет железнодорожный узел из строя, сегодня такое дело много значит.

Получив желанную оценку своей идеи и выговорившись, друг обнаружил, что так ни-чего не спросил у него, точнее. Даже рта не позволил открыть. Но уж очень хотелось вы-говориться. Да, чего греха таить, и похвастаться перед старинным другом.

- Ох, извини, дружище! Что это все о моих делах? Ну, а как ты? Воевал? Или все время здесь, на аэродроме? Как твои дела с радиолокацией? И чем закончилась та, нашумевшая криминальная история? Я краем уха слышал, в Харькове то меня уже не было.

- Отвечаю по мере поступления. Воевал с первого дня. Начал в Бресте, точнее в Брест-ской крепости на западной границе. Отступал. Младший лейтенант. Теперь на аэродроме. Радиолокацией пока заниматься некогда. Но работы по этой тематике несомненно ведут-ся. Дело важное и нужное. О «криминальной» истории не стоит и вспоминать, дело про-шлое, давно закрытое и забытое. Удовлетворен?

- Ну, ты даешь! Ответил полно, но в таком телеграфном стиле! Торопишься?
- Увы, служба! – Более подробно говорить о своих делах Аспирант не имел права. Более того, понимал, что и оставшийся штатским человеком Валерий рассказал ему много лиш-него, того, чего человеку уходящему в тыл врага знать вовсе не полагается. Умом то, по-нимал, но вот душа конструктора и ученого не позволяла остановить искренний рассказ фанатично преданного своему делу товарища. Они обнялись и еще раз пожали друг другу руки. Кто мог определенно сказать когда еще сподобится встретиться? Да и встретятся ли вообще. Может военные пути-дороги разведут их навсегда в разные стороны. Не успел Аспирант закрыть за собой дверь домика пункт связи, как на него буквально налетел не-привычно взволнованный и нервный Пабло.

- Ну, что, пообщались? Еще одного друга встретил? Сколько же вас там, в Харькове гениальных ученых? И почему все они попадаются нам на пути? Ты, лучше забудь все, о чем с ним трепались. Лишнего нашему брату знать не положено. В немецкий тыл идем. А там специалисты по развязыванию языков такие, что и мертвый разговориться. А живым в плен нашему брату, как сам знаешь и понимаешь, попадать никак невозможно. Учишь вас, учишь. О своей работе хотя бы помалкивал?

- Помалкивал. Он считает, что я на аэродроме служу.

- Ну и слава богу. Дело наше деликатное, тихое, не шумное. Чем меньше народу знает – тем лучше для нас. Кстати, с документами ознакомился? Если нет, то поезд ушел. Теперь, аллюр три креста, дуй на стоянку машин, вместе со Шкипером затаскивайте их в кузов грузовика и везите к планеру. Пилот ждет. Под ее руководством загрузите и закрепите на-дежно.

- С документами я ознакомился. Точнее, все прочитал внимательно. С моим корявым немецким лучше не высовываться. Потому, не знаю насколько они мне пригодятся. Но основные данные постарался запомнить. Солдат – шишка не велика, даже служащий в Абвере.

- Никогда не говори никогда. Было бы у нас время на подготовку, тогда я бы с вас со всех три шкуры содрал, но вызубрили бы легенды на память. Только вот времени у нас нет вовсе. Не нравится мне это, но иного выхода нет. Двигай!

Аспирант двинул и через полчаса добежал к стоянке машин. Там вовсю кипела работа, Шкипер с помощью бойцов охраны закатывал в кузов по наклонно поставленным доскам уже вторую машину. Совместными усилиями закатили и пустые коляски, затем затащили весь груз и вооружение, включая канистры, боеприпасы, рации, автоматы и пулеметы. Поместили уложенные Князем немецкие ранцы с сухим пайком и запасом патронов и гра-нат. Последним делом закинули шесть мешков с немецкой формой и документами, по од-ному на каждого участника операции. Пока возились время шло незаметно, когда закон-чили, то на перекур уже не оставалось ни минуты.

Командир и остальные члены группы ждали на аэродроме возле стоянки планера. Пе-ред носом фанерного безмоторного самолетика на некотором удалении стоял уже готовый к вылету двухмоторный бомбардировщик СБ. От хвостового оперения буксировщика к замку в носу планера протянулся по земле трос. К открытой двери в центре фюзеляжа вел сколоченный из досок настил, по которому можно было без особого труда вкатить и мо-тоциклы и коляски. В теории дело казалось пустячным, на практике оказалось, что таке-лажные навыки группы близки к нулю. Все осложнялось еще и тем, что при погрузке пи-лот руководствовалась только ей одной ведомой схемой размещения грузов, а, возможно, личным опытом и интуицией. Девушка старалась разместить груз равномерно, так, чтобы не нарушить центровку машины. Наконец уставшие и вспотевшие они оглядели дело рук своих. По центру фюзеляжа стояли в ряд закрепленные резиновыми парашютными амор-тизаторами и деревянными распорками мотоциклы и коляски, лишние откидные сидения были демонтированы и убраны из машины. Это дало прибавку в поднимаемом весе и, главное, место для размещения канистр, сумок с рациями, ранцев, оружия и боеприпасов к пулеметам. Все это также постарались как можно надежнее закрепить. Аспирант с ужасом думал, как это все добро вновь успеть вынести из планера, подсоединить в темноте коля-ски к мотоциклам, все разместить, приторочить, надеть... Командир глянул на часы, удив-ленно пожал плечами и объявил. – Как ни странно, но мы уложились в срок. Теперь мож-но и перекурить перед полетом. На перекур даю десять минут. Через десять минут пере-одеться, сложить в мешки ненужные вещи и личные документы, написать на бирках лич-ные данные и сдать под роспись командиру взвода охраны. Он их доставит в Москву. В АХО ГРУ все будет нас ожидать в целости и сохранности.

Смеркалось, серый осенний день незаметно перешел в серую же ночь, практически не оставив времени ни закату, ни вечерним сумеркам. Низкое солнце лишь минуту отчаянно цеплялось за оголенные ветки деревьев, но, не удержавшись, закатилось в иные, более удачливые края. В темноте стало видно как из раскаленных патрубков разогреваемых двигателей буксировщика в сторону планера летят красные искры. Ветер от разлапистых винтов самолета подхватывал пучки прелой травы, какие-то тряпицы, щепки, кидал в бор-та планера. Фанера отзывалась глухими звуками, иногда утробными, унылыми, иногда почти звонкими, радостными. Пилот Лена, уже в унтах, шлеме и комбинезоне, надетом поверх немецкой формы, заняла место в кабине пилота. Опустила плексигласовый колпак. Шевелила рулями высоты, элеронами, проверяла еще раз работу элементов системы управления.

Бойцы группы, поеживаясь от острого осеннего холода, переоделись за корпусом пла-нера в немецкое обмундирование. Форму и шинели надели поверх заранее поддетого с утра трофейного белья. Разобрали и положили в карманы немецкую мелочевку, платки, портмоне, пачки сигарет и коробки спичек, расчески, документы. Спрятали в нагрудные карманы солдатские книжки и другие бумаги. Ненужные теперь гимнастерки, галифе и сапоги сложили в опустевшие мешки. Поверх положили, аккуратно завернув в чистые тряпицы документы и личные вещи. Словно отсекая прошлое, туго завязали горловины лямками, бечевой прикрутили фанерные бирки с написанными химическим карандашом личными данными, сдали под роспись в амбарной книге лейтенанту. Проводов не предпо-лагалось. Присели на дорожку. Свистнули пса и при свете фонариков, прицепленных на вражеский манер к пуговицам шинелей, один за другим нырнули в темноту люка. Сели на скамьи, оставленные в носовой части планера. Следопыт взял пса на руки. Тот явно нерв-ничал, молча зевал, растягивая пасть, мелко дрожал под рукой, но держался молодцом, не предпринимая попытки вскочить и удрать. Первыми, сразу за сидением пилота, располо-жились Пабло и Аспирант, затем Князь и Следопыт. Рядом с первым мотоциклом Шки-пер, в задачу которого входило присматривать за поведением груза в полете.

- Чего ждем, командир? – Спросил Князь.

- Сначала должен взлететь тяжелый бомбардировщик, он пойдет перед нами на Смо-ленск. Мы идем вслед за ним на удалении десяти километров. Командование считает, что таким образом у немцев сложится ложное впечатление о нашей цели полета. Если в воз-духе окажутся ночные истребители, то бомбардировщик примет их удар на себя. Тоже и с зенитками ПВО. После пересечения линии фронта, ложимся на основной курс.

Наконец темноту прорезал луч автопрожекторной станции. В его призрачном свете с дальней стоянки тронулся и покатил на взлетную полосу тяжелый силуэт четырехмотор-ного гиганта на огромных неуклюжих колесах. Мало кто обратил в ту ночь внимание на то обстоятельство, что в кабинах пилотов и штурманов не видно людей, что не идет впе-реди с флажками регулирующий взлет солдат-стартер, что не провожают как обычно в полет экипаж механики, укладчики парашютов, оружейники, не опробовали пулеметы воздушные стрелки. Впрочем, даже сами пулеметы на самолете отсутствовали. Самолет, между тем, вполне уверенно вырулил в начало взлетной полосы, мигнул аэронавигацион-ными огнями и тут же затушил их. Все четыре огромных винта плавно, но неуклонно на-брали обороты, машина тронулась и все быстрее и быстрее понеслась по земле. Заработа-ли рули высоты и колеса, все еще бешено вращаясь, оторвались наконец от земли. Еще несколько секунд и силуэт воздушного корабля растаял в небе. Сразу после этого назем-ная команда оттащила в сторону дощатый настил, дверь планера плотно вошла в пазы и Шкипер, ручкой изнутри заблокировал замок. Теперь только маленькие целлулоидные оконца фюзеляжа, да плексиглас кабины позволяли видеть окружающий мир. Нажав тумблер на обрезиненной ручке управления, пилот включила навигационные огни. На ле-вом крыле зажегся маленький зеленый огонек, на правом – красный. Мир сдвинулся с на-сиженного места и вначале рывком, а затем плавно, уплыл назад. Вокруг была лишь не-умолимая темень, иногда нарушаемая проблесками прожектора на взлетной полосе.

Планер на маленьких колесах из пневматика но без всякой иной амортизации жестко подскакивал при движении на каждой неровности аэродромного поля, покачивался, по-кряхтывал и поскрипывал. В общем, его поведение даже на земле особого восторга у лю-дей на борту не вызывало. От необычности положения зависимости и беспомощности в поведении бойцов появилось нечто, ранее глубоко скрываемое, не предназначенное для всеобщего обозрения. Одним словом – страх перед неизвестным. Князь, ранее абсолютно не проявлявший никаких религиозных пристрастий вдруг вспомнил подзабытые за долгие годы слова молитвы. Произносил их полушепотом и клал на грудь, украшенную немец-ким «собачьим» жетоном, крестные знамения. Шкипер, наоборот, на каждом жестком подскоке обкладывал матом неведомых морских богов и вытирал о полу шинели, вдруг покрывающиеся противным липким потом ладони. Пабло сначала коротко выругался по-испански, но потом, осознав беспричинность словесного излияния, лишь покрепче затя-нул брезентовую лямку и словно распял мускулистое тело меж качающихся и скрипящих планок и фанерок. Следопыт увлеченно шептал на ухо внимательно слушающему псу как они потом, после войны, пойдут вместе на охоту в тайгу. Аспирант, почему-то страшно захотел курить, но, понимая абсолютную невыполнимость желаемого, лишь икотно сгла-тывал непрерывно набегающую в рот слюну. Исключение составляла девушка-пилот, от-работанными, очень четкими и скупыми движениями штурвала и педалей удерживающая планер от рысканья в спутной струе винтов буксировщика.

Взлетали. Почти сразу же прекратились нервировавшие всех толчки, непонятный скрип, пугающий треск обшивки. Корпус планера теперь плавно поднимался вслед за бук-сировщиком в сером мареве осеннего ночного неба. Сразу после отрыва от земли и само-лет, и планер выключили навигационные огни. Разноцветные огоньки пропали и сразу си-дящие в кабине люди перестали ориентироваться в пространстве. Только расположившие-ся за спиной пилота Пабло и Аспирант иногда по красноватым пятнам выхлопных пат-рубков двигателей обнаруживали в непроглядной черноте неба силуэт буксировщика. СБ с тяжелым ревом набирал высоту, вытягивая на тросе тяжело груженый планер. Не-сколько приборов со шкалами, покрытыми фосфорсодержащим составом излучали при-глушенный зеленоватый свет, но показания вариометра, указателя скорости и высотомера и часов могла видеть только пилот планера.

Теперь уже молчали все. У Аспиранта, также неожиданно как пришло, пропало и не-стерпимо острое желание немедленно закурить, а вместе с ним и унижающая, изводящая икота. Говорить не хотелось, да и не о чем было теперь говорить. Оставалось лишь лететь в темноте и по возможности не думать о той высоте, что отделяет их сейчас от земли. Не думать о надежности фанерного самолетика, о мастерстве пилота, а думать о чем-то со-всем ином, хорошем, далеком и ... теплом. На земле перед взлетом, натягивая промерзшее обмундирование, все прилично промерзли. Первые минуты полета было не до ощущения холода, тогда иные чувства владели мозгом. Потом при наборе высоты вроде удалось не-много согреться, но по мере подъема забортный воздух становился все холоднее, а тонкие фанерные стенки корпуса не сохраняли тепло. Девушка, одетая в форму и летный комби-незон, привычная к полетам, поглощенная управлением машиной казалось не замечала понижения температуры. Следопыт и пес вполне успешно согревали друг друга. Все ос-тальные, постепенно съежились в немецких армейских шинельках, вовсе не предназна-ченных для подобного рода путешествий.

Бомбардировщик забрался почти на двух километровую высоту и перешел в горизон-тальный полет. Через минут сорок полета девушка повернулась и негромко произнесла – Пересекаем линию фронта.

Все непроизвольно повернули головы к бортовым окошкам. Сквозь плексиглас на да-лекой земле мало что можно было разглядеть, разве что иногда пробегали по нижней кромке облаков нечастые сполохи наземных взрывов и разноцветные блики сигнальных ракет.

- Это наши батареи ведут беспокоящий огонь. Немцы уже боевой день закончили и кофей попивают. В передней линии только дежурные пулеметчики. – Пояснила девушка.

Неожиданно, впереди по курсу сквозь пилотский фонарь небо осветили молочные струи протянувшегося с земли света. Молочно белые полотнища неторопливо пошарили по сторонам и разом скрестились на словно неподвижно висевшем в темноте маленьком черном силуэте ТБ-3. Затем вокруг самолета, словно вырастая из небытия, начали вспу-чиваться и затем исчезать, пожирая сами себя, странные дымные клубки и огненные пят-на.

- Немчура обнаружила бомбардировщик! Там у них район ПВО, не иначе! – Вскрик-нула пилот. – Почему же летчики не совершают противозенитный маневр? Чего ждут?

О том, что совершать маневр некому знали лишь Аспирант и Пабло. Но оба промолча-ли. Лишнее знание в тылу врага вещь весьма обременительная. Старый бомбардировщик летел, не меняя высоты и курса словно на параде в Тушино. Поэтому то, что вскоре про-изошло можно было весьма точно предсказать. Вспышки и кляксы зенитных разрывов по-степенно перекрыли силуэт самолета, он дернулся, и неуклюже перевалившись через кры-ло, вошел в крутое пикирование, выставив вверх огромные лапы неубирающихся колес. Некоторое время прожектора еще сопровождали сбитую машину, но затем суматошно метнулись к земле и погасли. Казалось, что сбитый ТБ-3 просто канул без следа в черную пасть холодной земли и все в планере уже было смирились с этим фактом. Неожиданно в том месте где должен был упасть самолет и откуда ранее вытягивались жадные прожек-торные руки, в небо взметнулся огромный столб тяжелого, какого-то даже издалека жир-ного на вид, багрового пламени.

- Полная бомбовая загрузка плюс полные баки горючего. Ни одного парашюта. Вечная вам парни память. – Стянула с коротко остриженной головы шлем девушка.

- Чего же теперь наши пилоты не отворачивают? Тянут прямо под огонь! – Не выдер-жал Аспирант.

Словно услышав слова Аспиранта, СБ лег в крутой вираж и отвернул в сторону от опасного района. Следом, повинуясь натяжению троса и рулям управления, плавно повер-нул и планер.

- Видимо сбитый самолет упал вблизи огневых позиций прожекторов и зенитных бата-рей. Рвануло прилично. Думаю, что немчуре досталось изрядно. – Предположил Князь.

Аспирант мысленно перенесся в пункт дистанционного управления полетом, словно воочию увидел растерянные лица пилотов наземного экипажа, конструктора, рассматри-вающего поникшие стрелки приборов. Видел их тщетные усилия восстановить утрачен-ную связь с самолетом, поймать сигнал передатчика, непонимание, что же все-таки про-изошло в полете.

Завершив маневр буксировщик и планер вновь легли на курс, ведущий к точке сброса. Вновь за плексигласом и целлулоидом окон простиралось лишь черно-серое безмолвное небо без всяких ориентиров. Вновь стало казаться, что планер завис где-то между небом и землей, и не понятно летит ли машина параллельно горизонту, или скользит, заваливаясь на крыло, и где он вообще этот треклятый горизонт. Но пилот не проявляла никакого бес-покойства и ее чувство уверенности постепенно передавалось остальным, успокаивало и даже, казалось, немного повышало температуру в десантном отсеке.

Пабло посмотрел на часы и прикинул, что по расчету времени предвиделось скорое окончание их первого в жизни планерного путешествия. До того ему уже приходилось де-сантироваться из различных типов самолетов, но все это были самодвижущиеся, управ-ляемые опытными людьми моторные экипажи, да и сам он имел некий контроль над си-туацией, мог управлять стропами парашюта, уменьшать или увеличивать скорость сколь-жения, каким то образом выбрать более-менее подходящее место приземления. Сегодня от его воли и желания ничего не зависело, наоборот, сам он оказался всецело отдан на откуп умению и воле маленькой несерьезной девчушке с короткой стрижкой. Совсем еще ребен-ку, по-детски азартно игравшему и возившемуся на его глазах с их отлично тренирован-ным и дисциплинированным псом. Да и умный пес мгновенно понял, что перед ним вовсе не взрослый человек, а дите, с которым можно расслабиться, поиграть, совсем по щенячьи стать на задние лапы, положить передние на плечи, ткнуться носом в лицо, облизать, прильнуть всем телом, согреть, охранить. Вот и теперь, в полете, пес хоть и явно трусит, но видимо вполне полагается на девушку, доверяет ей, руководствуясь природным живот-ным инстинктом. «Ну, раз так, доверимся девчонке и мы». – Решил старый старшина.

Девушка, хотя внешне ничем не выдавала волнения, испытывала некоторую неуверен-ность. До того ей уже приходилось однажды пересекать линию фронта на планере и пере-давать пакет командиру окруженной дивизии, но тогда она во-первых, летела одна на ма-ленькой одноместной хорошо известной ей спортивной машине. Во-вторых, полет совер-шался летом, над теплой землей, где всегда можно было выбрать нужную комбинацию восходящих и нисходящих потоков. Посадку совершала при свете долгого летнего дня. Тогда все обошлось вполне нормально, и полет, и посадка, и последовавший за тем выход из окружения. За выполнение задания командир дивизии даже представил ее к награде, но то ли представление отклонили, то ли оно задержалось в глубинах штабной писарской бюрократии, но ничего пока она не получила. Теперь она шла в полет на новой машине, совсем недавно запущенной в производство, которую она опробовала только при перелете с заводского аэродрома на аэродром бомбардировочной дивизии. Фактически сейчас был ее первый боевой вылет на этом типе безмоторного аэроплана. Да, она очень волновалась и переживала, но расслабиться хоть на йоту, показать даже малую неуверенность она не имела права. Вокруг были одни мужики, тертые, повоевавшие, тренированные, знающие все и вся на земле и воде, владеющие всеми видами оружия, но такие беспомощные и без-защитные в воздухе. А, главное, мужики, полностью доверившиеся ей – Ленке Назаровой выпускнице Московского аэроклуба. И среди них – человек со смешным, бородатым, очень умным псом по имени Миня и удивительно интригующим именем Следопыт, от-дающим романтикой Джека Лондона и Фенимора Купера. Человек, смотревший на нее с первой минуты встречи с постоянным, удивительно обаятельным и искренним восхище-нием. Рядом со Следопытом, в теплых волнах его ласкового чувства, она впервые ощу-тила себя не малолеткой, не девчонкой, которую никто не принимает всерьез, женщиной достойной любви и обожания.

Мысли о Следопыте немного отвлекли девушку, потому упрямо мотнула головой, от-кидывая все лишнее, не относящееся к полету, и вновь сосредоточилась на показаниях приборов. По всему выходило, что вскоре экипаж буксировщика должен дать сигнал на сброс троса, но впереди по-прежнему лишь периодически возникали отсветы выхлопов моторов СБ.

Неожиданно, справа по курсу, вовсе не там где она предполагала увидеть, появились в небе зеленый и красный навигационные огни. Огни не тухли и не вспыхивали, они двига-лись вперед, наперерез курсу аэропоезда, со скорость гораздо большей чем мог позволить себе бывший скоростной бомбардировщик. Потом неизвестный самолет включил про-жектор и сильный яркий луч выхватил серебристый корпус СБ. Прямо по лучу к самолету потянулась пестрая лента трассирующих пуль или снарядов. Первая, неожиданная, самая страшная очередь прошла мимо и пестрым фейерверком, рассыпалась, затухла внизу. Воздушный стрелок бомбардировщика дал в ответ длинную очередь из турели, а на крыльях три раза вспыхнули и погасли звездочки навигационных огней.

- Тревога! Ночной истребитель немцев. Иду на вынужденную. – Закричала Лена, одно-временно изо всех сил рванув на себя кольцо сброса троса.

Планер качнуло, ручка управления попыталась выскочить из руки, но она вцепилась в черную плотную резину мертвой хваткой и восстановила управление машиной. Одновре-менно возникла мысль, что второй заход немец произведет по беззащитному планеру. Плавно отдав ручку управления от себя, девушка ввела машину в предельно допустимое пикирование, стараясь как можно быстрее увести машину вниз, на высоту, где немецкому ночному истребителю без риска врезаться в землю работать невозможно. В холодном воз-духе планер снижался быстро, даже быстрее чем она себе могла представить. Стрелка вы-сотомера крутилась, отсчитывая потерянные десятки и сотни метров высоты, но теперь возникла иная проблема. Искать огни посадочной площадки бесполезно. Партизаны, даже если они и смогли все приготовить, не зажгут костры до получения сигнала с самолета. Сигнал известен только штурману и пилоту. Пабло знает лишь пароль и отзыв. Но они сработают только на земле, в воздухе они бесполезны. Да, партизаны, если они есть, где-то близко. Но отброс троса произошел отнюдь не в расчетной точке. Скорее всего они просто до нее не дотянули, перехваченные врагом. Потому надеяться на подготовленную площадку и помощь партизан не приходится, рассчитывать остается лишь на себя. Для поиска подходящей посадочной площадки необходимо хоть какое то малое время про-держаться в управляемом горизонтальном полете, поймать хоть слабенький восходящий поток, подставить под разлапистые крылья планера надежную воздушную опору. Лена вспомнила карту, леса с полянами и лугами, поля, проселочные дорог, деревушки и по-селки. Поле – оптимальный вариант, но и наиболее опасный – местность открытая и по-садку планера сразу обнаружат оккупанты или полицейские. Идеально сесть на лесной поляне, тогда можно подломить колесное шасси и произвести посадку на лыжу. В этом случае резко сократится длина пробега. Только бы увидеть сверху достаточно большую прогалину в лесу. Самая большая опасность – угодить в овраг или промоину, врезаться в гущу леса.

Пока пилот, напрягая зрение, всматривалась в сереющую тьму на земле, все остальные прильнули к окнам, следя за происходящим в небе поединком. Вероятнее всего немецкий летчик сначала не представлял о наличии планера, иначе атаковал бы его первым, а только потом, принялся бы за буксировщик. Но первая атака пришлась именно на самолет. Те-перь все пулеметные точки СБ огрызались огнем, а сам самолет круто развернувшись и форсировав двигатели, уходил в сторону линии фронта, уводил за собой противника все дальше и дальше от планера. Немец, периодически включая мощный прожектор, атаковал сверху. Одна из разноцветных лент ткнулась в освещенную матовым цветом стеклянную башенку верхней турели и сразу же уменьшился поток летящих от самолета в сторону не-видимого врага трассирующих пуль. Затем замолк хвостовой стрелок и на очереди врага скупо отвечал лишь пулемет штурмана. После очередного захода на крыле самолета в месте размещения двигателя возник маленький клубок огня, который все время увеличи-вался и сползал назад. Летчик бомбардировщика предпринял попытку сбить огнь сколь-жением, и кинул машину вниз. Это было последнее, что удалось разглядеть бойцам с бор-та планера. Воздушный бой переместился за пределы видимости и исход его остался хотя и весьма предрешенным, но все же до конца неизвестным.

Воздушный бой скоротечен. Хотя потрясенным людям казалось, что прошли многие бесконечные минуты с момента атаки ночного истребителя, но беспристрастные часы на панели показывали, что все заняло менее двух с половиной минут. Планер в пологом сни-жении сделал почти замкнутый круг, когда серая напасть в низу наконец немного рассту-пилась и прямо по курсу обнаружилась некая проплешина среди деревьев, хоть и покры-тая мелким кустарником, но вполне подходящая для посадки. Времени на поиски чего-то лучшего у Лены не оставалось. Она решительно нажала тумблер включения посадочной фары, расположенной снизу на левой плоскости. Луч света демаскировал посадку, но ино-го выхода она не видела. Садиться ночью совсем вслепую было равносильно самоубийст-ву. В свете фары замелькали почти лишенные листвы деревья, но впереди действительно вырисовывалась довольно приличных размеров поляна с редким кустарником. Пилот од-ной рукой решительно отдала ручку управления от себя, другой выдвинула посадочные щитки, а затем подломила стойку колесного шасси. Посадка вышла довольно жесткой. Планер с размаху протаранил кустарник, пропахал посадочной лыжей борозду в покры-вающем землю дерне и мху, а затем, уже почти остановившись, влетел носом между двух старых берез. Груз, казалось так надежно закрепленный, не выдержал перипетий аварий-ного приземления и в последний момент угрожающе сдвинулся с места, угрожая разда-вить находившихся впереди людей. Выручил всех Шкипер, мгновенно оценивший ситуа-цию, сбросивший привязной ремень и кинувшийся наперерез сорвавшемуся с места мото-циклу. Напрягая все силы, чувствуя как трещат кости, и чуть не рвутся от непомерных усилий мышцы, он до полной остановки удерживал машину и все, что давило на нее сза-ди, не давая инертной массе придавить товарищей.

Планер еще хрустел, трещал, что-то напоследок рвалось и ломалось в его распластан-ных по земле крыльях, в изогнувшемся фюзеляже, но полет уже закончился. Какое то время все сидели на своих местах словно окаменевшие, потерявшие дар речи.

- Посадка совершена, товарищ командир. Район посадки мне неизвестен. – Первой опомнилась Лена.

- Нет, все-таки здорово вновь оказаться на земле. – Не выдержал Пабло. И тут же пе-рейдя на командирский тон, добавил, - Благодарю за службу товарищ сержант. Князь с пилотом и собакой в охранение. Взять автоматы и гранаты. Пароль - «Минск», отзыв – «Бобруйск». Запомнили все? Вперед, выполнять. Остальные на разгрузку! Быстрее.

- На корабле в шторм спокойнее, чем на планере. – Прокомментировал происшедшее Шкипер, стараясь высвободится из-под навалившегося во время посадки груза ... – Не хо-тел бы я становиться планеристом на всю жизнь.

- Ну и молодец наш пилот! Мастерица. В такую темень посадить машину под носом у истребителя! – Не удержался Аспирант. – Да, на такое не всякий мужик сподобится. А ка-кая у девушки выдержка. Не нервы – стальные струны.

- Молодец, девушка. – Скупо поддержал Следопыт. – Настоящий асс высшего класса.

- Спасибо, родная. Мы тебе жизнью обязаны. – Произнес Князь.

Пилот выслушивала комплименты молча, не оборачивалась. Потом накинула на плечо ремень автомата, взяла сумку с гранатами и запасными рожками-магазинами, резко отки-нула плексигласовый колпак кабины и вылезла из планера наружу. Лене отнюдь не хоте-лось проходить мимо мужчин, выслушивать слова благодарности, а еще более того, она не желала, чтобы они увидели ее испуганное и заплаканное лицо. Особенно, чтобы ее жен-скую слабость увидел мужественный и спокойный Следопыт.

Бортовая дверь, снимающаяся внутрь фюзеляжа, оказалась заблокирована сдвинув-шимися мотоциклами, потому Князь и Миня последовали на задание тем же путем, что и пилот. Выбравшись из корпуса планера, пилот с Князем приняли на руки пса и опустили его на землю.

– Сторожить, Миня, сторожить. – Приказал Князь. Собака замерла, вытянулась стру-ной, напряглась, замерла, втянула носом воздух, подняла уши, прислушалась... Все было спокойно. Пока спокойно ...

- Сержант, займите с собакой позицию на той стороне поляны, а я на этой. – Приказал Князь.

Тем временем в фюзеляже планера оставшиеся бойцы группы оттаскивали от двери мотоцикл и освобождали убираемую во внутрь дверь. Осторожничать не приходилось, потому дверь просто вырвали к чертовой матери и выкинули наружу. Затем освободили от амортизаторов мотоциклы и коляски, просто рассекая резиновые жгуты ударами острых кинжалов. Ногами выбили деревянные распорки и уже через две минуты вытолкнули пер-вый мотоцикл в проем. Теперь планер стоял не на колесах шасси, а на встроенное в днище посадочной лыже и расстояние до земли выходило вовсе маленькое, потому проблем с мотоциклом не возникло, да и то ведь, затаскивать на аэродроме перед полетом это нечто совсем иное, чем вытаскивать в тылу врага после приземления. За пять минут фюзеляж оказался полностью свободен от груза и подготовлен к уничтожению. Пабло и Следопыт безжалостно разбили вдребезги приборы ударами рукоятки пистолета, корпус и крылья, столь добросовестно послужившие людям этой ночью, пробили во многих местах ножами. Одним словом, добросовестно подготовили планер к уничтожению. Резвились вовсю, по-ка Аспирант со Шкипером, накрывшись плащ-палатками и подсвечивая фонарями под-соединяли коляски к мотоциклам. Закрутив последние гайки крепления бойцы отправили инструменты вместе с сумкой и промасленными тряпками в пустой корпус. Теперь оста-лось лишь уложить в коляски весь взятый в операцию груз, укрепить на них пулеметы и как можно быстрее убираться с места приземления.

Половину бензина из одной запасной канистры Пабло разрешил использовать для поджога планера. Фанерные крылья и корпус облили бензином. Пабло стал поодаль с ра-кетницей, подбежали стоявшие в охранении Князь и Лена, уселись на места, посадили на руки Князю пса, запустили двигатели. Немецкая техника, надо отдать ей должное, не под-вела после всех передряг полета и запустилась с одного толчка педали магнето, даже не пришлось тратить на это заряд аккумуляторных батарей. Водители на малом газу отвели мотоциклы подальше от героического самолетика. Пабло выстрелил через дверной проем внутрь корпуса из ракетницы и побежал к мотоциклам. Забрался в коляску. Несколько се-кунд они еще смотрели как разгорается в ночи огонь, как пожирает доставившую их в тыл врага машину, затем водители включили сцепления поспешили убраться с поляны. Во время патрулирования Князь не терял времени зря и обнаружил ведущую через лес на по-ляну проселочную дорогу. Что за дорога и куда она ведет было пока неясно, но выбора не оставалось и проехали по ней не включая фары минут тридцать. Когда скрылись из виду последние отсветы пожара на мете приземления планера, Пабло велел остановиться. Вы-нул фонарик, компас, развернул на корпусе коляски карту.

- Где, по-твоему, дочка мы сели?

- Примерно здесь, товарищ командир. Более точно сказать не могу.

- Так, придется двигаться в северном направлении, затем вот по этой дороге, - Пабло провел пальцем вдоль протянувшейся на карте отметке, - Сделать объезд и затем мы мо-жем встать на проложенный заранее маршрут. Считаю, что пытаться встретиться с парти-занами сейчас бессмысленно. Мы только зря потратим время, но в темноте ни мы их, ни они нас не найдут. Да, собственно говоря и зачем? Посадку мы совершили, а дальше бу-дем действовать самостоятельно. Так, мы теперь едем первыми, вы в десяти метрах сзади. При встрече с немецким патрулем постараемся обойтись без стрельбы. Вперед. Разрешаю включить фары. Мы ведь группа Абвера и действуем на «своей» территории. Говорить исключительно по-немецки. Или, молчать, что тоже неплохо. Вперед!




Глава 5.

Ретроспектива жизни. Пилот планера Елена Назарова.

Когда мне хочется думать о чем-то добром и приятном я вспоминаю Крым и Коктебель. Тогда я закрываю глаза и вижу море, пологий спуск с застывшими планерами, загорелых до чер-ноты парней и девчат в синих тренировочных штанах и белых, распахнутых на груди теннисках. А, самое главное, вижу бесконечное безоблачное голубое небо. В Коктебеле тепло, солнечно, без-заботно и радостно. Там все знают тебя и ты знаешь всех. Здесь летают парители, повелители воз-душных потоков, фанатики безмоторной, безмолвной, чистой авиации.
Вот и сейчас мне тоже хочется закрыть глаза поплотнее и хотя бы мысленно, хотя бы на одну минутку перенестись в любимый довоенный мирный родненький Коктебель. Хочется, но – нельзя. Сейчас я на посту, вокруг промерзшие, большей частью уже потерявшие листву кусты и деревья средней части России на дальних подступах к столице. И не лето сейчас, а середина осени. Иногда с дерева срывается очередной лист и планирует, падает к земле. Темно, ночь, но я знаю, что лист желтый, набухший влагой, потому падает он неуклюже, торопливо и некрасиво. Наступят скоро морозы, лист сопреет, потеряет торжественную золотую окраску, пожухнет и уже следующим ле-том превратиться в перегной, в удобрение для травы, грибов, кустов и деревьев. Возможно, что его крохотные жизненные силы перетекут обратно в материнское древо, дадут жизнь новым лис-тикам.

Совсем недавно, буквально считанные минуты тому назад, вот так же некрасиво падал, а не па-рил к земле мой планер, тот, в который я уже никогда не сяду, не подниму в воздух. У него корот-кая, одноразовая жизнь, словно у листа. Теперь его жизнь заканчивается, из фюзеляжа вытащат груз, выкатят мотоциклы, торопливо обольют бензином, экономя каждую каплю, а затем подож-гут. Он честно сделал свое дело, доставил нас на землю, но теперь в благодарность ждет его ско-рая и беспощадная смерть. А если он живой? Если мыслит, чувствует? Каково ему теперь и что он о нас, обо мне, своем пилоте, думает? Не знаю. Много я не знаю.

Ночной лес страшный, злой, полный непонятных шелестов и шумов. В городах ночи иные, и шумы совсем другие, понятные, различимы. Шум шагов людей, шум шин троллейбусов или авто-бусов, звонки и дребезжание трамваев, голоса пешеходов, звуки радио. В городе хорошо, но как он теперь от меня далек. Возле ноги, совсем рядом сидит пес, прижимается иногда, греет, успо-каивает. С ним не так страшно. А, если честно, то очень страшно стоять одной на посту, пусть да-же в руке немецкий автомат а на ремне, поверх летного комбинезона, пистолет в кобуре. Стрелок я, если честно, то совсем слабый. Инструктор сердился, говорил. Что закрываю перед выстрелом глаза и теряю мишень из виду. Так то мишень, бумага и фанера с силуэтом в тяжелой угловатой каске, а если живой враг? Нет, откуда здесь враги? Никто не знает место посадки, даже мы сами.

Эх, тяжелый был полет, на нервах, без радости, без обычного подъема, без удовольствия от па-рения. Почему так? Наверное виной всему погода. Не люблю осень – пору увядания и умирания. Особенно такую осень, набухшую дождем, холодную, пасмурную. В такую погоду не в лесу тор-чать с автоматом, а в тепло кровати, под одеялом валятся с книгой, а рядом, на тумбочке, чтобы еще стоял стакан горячего чая, обязательно в старом серебряном подстаканнике, с серебряной ви-той ложечкой. А рядом блюдечко с малиновым вареньем или, еще лучше, с янтарным медленно текучим медом на краюхе свежего пшеничного хлеба. ... Нет, нет не время и не место о еде, о по-стели, а то уж и глаза слипаются. Что там наши возятся? Быстрее отсюда нужно «Драть когти». Так кажется, говорил один из парней в нашем классе, что все старался выглядеть этаким бывалым блатарем, а на самом деле был вполне заурядным мальчишкой с обычными для ребят комплекса-ми. Он потом приглашал в кино, но я лишь гордо вздергивала подбородок. Так, между прочим, в профиль, я намного более фотогенична.

Ну, вот, опять отвлеклась. Черт, собака что-то учуяла, встала в стойку, уши поднялись, нюхает воздух. Как это следопыт говорил: «Верхним нюхом он берет»? А, что про «нижний» нюх, то я и не помню вовсе, забыла, кажется это когда по пес идёт по следу? Нет, вроде собака успокоилась, ничего страшного, вот уже расслабилась и опустила уши. Даже легла рядом на жухлую траву. Как только ей не холодно?
Опять вспомнился полет и на глаза набежали слезы. Горит перед глазами старый неуклюжий бомбардировщик, горит, но не уходит с курса, не меняет высоты, не маневрирует. Может одним из первых снарядов убило экипаж? Вот наверное почему никто не выпрыгнул. Стрелки ждали ко-манды командира, а он уже был мертв. Затем огненный столб и гул, донесшийся даже до меня. Или это только показалось? Расстояние то было большое. Наверное показалось. А второй экипаж погибал прямо перед моими глазами, тут уж не додумаешь, не домыслишь, все видно. И как немец расстреливал одного за другим воздушных стрелков, словно играл с ними как кошка с мышкой, и как самолет пытался оторваться. Скоростной бомбардировщик – одна видимость, успокаивающая мишура. Это лет пять тому назад, в Испании он был скоростным и спокойно уходил от истреби-телей, а от двухмоторного Мессершмитт-110 не уйдешь. Да и вооружение у него на сегодняшний день слабенькое, пулеметы. Этот немчура даже не входил в зону их огня, расстреливал из пушек. Интересно перетянули оставшиеся в живых ребята линию фронта или догорают сейчас вместе с обломками машины на занятой немцами земле? Опять вопросы. Нет, так пожалуй, нельзя.

Нельзя, нельзя, но вот опять встает перед глазами летящее вверх небо при пикировании. Кажет-ся, что не оплошала, все сделала правильно, пикировала с креном, уходила на оптимальном угле атаки, все как учили. Потому и посадила планер. И правильно. Что фару включила. Немец уже да-леко ушел, да и охотничий азарт у него, не до паршивого планера, если можно завалить двухмо-торный бомбардировщик. Что там планер? Он наверно посчитал, что в темноте разобьюсь при посадке. Только вот хрен тебе, господин фашист! Не разбилась. Как приятно было слышать слова благодарности от разведчиков. Но, почему-то, приятнее всего от Следопыта. Он – хороший, на других не похож. Стеснительный. Даже, можно сказать, робкий. Мне его даже немного жалко. Хо-тя, с чего бы это мне его, мужика взрослого жалеть? У него, кобелям статного да красивого, на-верное таких девушек как я и даже в сто раз лучше, десятки в разных городах и селах. А, я, что я? Ничего особенного. Роста – от вершка два горшка ... Нет, опять не так, от горшка два вершка. Стрижка короткая, мальчиковая, но так заставили в эскадрилье подстричься, тут я не виновата. Лицо? Личико у меня обыкновенное, но в профиль – то, что надо. Скулы высокие, глаза – хоть не велики, но необычного зеленого цвета. Один парень из нашего класса даже назвал их изумрудны-ми, а планерист из Казани на сборах в Крыму – малахитовыми. Только вот может Следопыт их и не разглядел? Фигура? Да. Тут я конечно не Серова, что спереди, что сзади. Жаль, девушки в па-латке говорили, что мужики это любят, что им такие женщины, ну с формами, одним словом, нра-вятся до безумия. Да, скорее всего, не по Ваньке шапка, в смысле, не по мне Следопыт. А жаль, очень он мне нравится. Но, вот доставят меня к развилке дорог, высадят вместе с псом и останемся мы ждать их на неведомом, богом и людьми забытом аэродроме. А потом, после завершения опе-рации, разойдутся наши дороги. И расстанемся мы, как в море корабли.

Расстанемся на войне. Но, вот, представлю себе, как встречаемся мы со Следопытом, после По-беды. У него, естественно, вся грудь в орденах и медалях, ну и у меня, ведь обещали же наградить за прошлый полет? Обещали. Значит наградят. Вот, хоть одна медалька, да и у меня будет. А, мо-жет, даже орден, если командир дивизии не пожадничает. И зайду я под руку со Следопытом в наш двор. Все конечно же сбегутся посмотреть, позавидовать. На скамеечке у подъезда как всегда будут восседать старушки тетя Фрося, тетя Гита, тетя Лена со стаканами семечек. Подивятся, представятся, попросят и жениха представить. Жениха? Размечталась Ленка! Аж кровь в щеки ударила. Нет, тебе не на посту стоять, а в техникуме алгебру доучивать. Впрочем, как же мне его представить, ведь я его имени не знаю. У всех разведчиков лишь какие-то непонятные клички – Следопыт, Князь, Пабло, Аспирант, Шкипер. Нет, тетушки не спросят про жениха, они у нас так-тичные. Они спросят: «Леночка, представьте нам Вашего молодого человека». Ничего, к тому времени я уже узнаю его настоящее имя.

Ладно, ладно, а вот с техникумом как быть? Засчитают мне технологию за третий курс или нет? Ведь я же не самовольно отменила экзамен, война началась. А то, что ушла в военкомат, так справка же будет, и награды, и военная форма. Технология материалов – наука противная и не очень понятная. А более всего противен и неприятен технолог по прозвищу «Самоделкин», при-шедший в прошлом году в техникум на должность преподавателя вместо старенького, доброго и не очень требовательного Ицика. Кто бы мог подумать, что старичок окажется тайным агентом парагвайской разведки? Этакий притворщик. Впрочем, ходили слухи, что он не признался и умер от разрыва сердца еще по дороге в органы. Но, с другой стороны, органы ведь никогда не ошиба-ются, это щит и меч партии, органы всегда правы. Хотя и здесь возникают нежелательные для комсомолки вопросы. Вот был совсем недавно во главе наших доблестных органов товарищ Ежов и все прославляли стальные «Ежовые» рукавицы, которыми безжалостно и бессчетно давил он врагов народа. Но перед войной ходили слухи, что и сам товарищ Ежов оказался вовсе не товарищ и был сурово наказан Партией. И, действительно, пришел на место Ежова товарищ Берия, верный сын грузинского народа, земляк товарища Сталина и начали понемногу возвращаться люди, до того пребывавшие в «ежовых рукавицах» и объявленные врагами народа. О, господи, что же я та-кое думаю, на посту стоя?

А Самоделкин, действительно противный. Мало того, что шел слушок, что перед техникумом работал он заведующим кабинетом в институте. Выперли его оттуда тихо, без скандала за то, что давал он старые, защищенные уже студентами-выпускниками проектные работы некоторым де-вушкам, за некоторые весьма сомнительные услуги. ... Интересно, за какие это такие услуги? Неу-жели же за ... то самое? Ох, да и верно, только теперь дошло. Вот, подлец! Так это он и ко мне клинья подбивал! «Останьтесь на дополнительное занятие», «Вам нужно со мной перед экзаменом индивидуально поработать», «Как мы могли бы встретиться и обговорить расписание?», «У вас, моя красавица, пробелы в знаниях». Ну вот, теперь все стало на места. ... Трещит что-то в лесу? Или послышалось? Тени какие-то, странные.

Вот - автомат, вот – пистолет, так, а где же пес? А вот, по нужде деликатно к дереву отошел. Ну, слава богу, все спокойно. А, действительно, как тихо работают разведчики, ни звука не доносится. Скорее бы они меня с поста снимали, страшно, все-таки одной. Даже с собакой.

Война. Вот уж напасть на нашу голову. Проклятый Гитлер, что ему у себя в Германии не сиде-лось? Ведь договор сам заключил, никто его за руку сюда не тянул. Прилетел Риббентроп, торо-пился. Только люди облегченно вздохнули, как война с Польшей. Но, мы своих братьев в обиду не дали, освободили, не допустили немцам подмять братские народы. Потом от ига румынских бояр освободили Бесарабию без одного выстрела. Зимой разразилась война с финнами, угрожавшими Ленинграду, подло обстрелявшими наши части на Карельском перешейке. Ясное дело, вассалы мирового империализма, гитлеровские псы. Вот и теперь с ним вместе пошли. Не добили их то-гда, поверили, заключили мир, вот и получили нож в спину. Хорошо еще, что отогнали кровавых ландскнехтов Гитлера от города Ленина.

Ох, какой же красивый город Ленинград! Студенты из разных техникумов СССР в прошлом году весной ездили на недельную экскурсию. Еле отпросилась в планерной секции, благо не сезон еще был для полетов. Жили в пустовавшей на время весенних каникул школе, в одном классе мальчики, в другом – девочки. Питались в столовых, один раз даже в кафе «Поплавок», на при-швартованном к набережной Невы старом корабле. Ели деликатесы, мороженное, сосиски с гречневой кашей, пюре. Запивали все шипучим лимонадом из бутылок.

Там, в Ленинграде, могло у меня произойти то самое, ну то, чего Самоделкин тихой сапой доби-вался. Не с ним, конечно. Познакомилась я там с одним парнем на набережной Невы, напротив Петропавловской крепости. Мы тогда ждали билеты на экскурсию в Эрмитаж. Руководитель группы билеты купил, но на всех не хватило. Разорвали страничку тетрадки на квадратики, поме-тили два лишних крестиками, свернули и кинули в белую полотняную фуражку. Тянули по одно-му. Вот, мне и выпал крестик. И еще одному парнишке с Украины. Очень умный мальчик, в очках, с пышной шевелюрой. Уж, правда, подзабыла и как звали его, и где учился. А, действительно, как звали? Андрюша. Да, конечно. Андрюша. Нас с ним руководитель строго-настрого предупредил, что экскурсия продлиться четыре часа, что за это время мы можем погулять по городу, посетить, например, Петропавловскую крепость, но через четыре часа быть на этом месте как штык. Мы, конечно же, пообещали, покивали головами. Но пришли в школу где проживали только перед от-боем, еще хорошо, что вообще пришли. Вышел правда и смех, и грех. Точнее, один смех, без гре-ха. Вспоминать и сладко, и стыдно. А, вот, вспоминается довольно часто.

Сначала мы действительно честно походили по набережной, поглазели на людей, на женщин и мужчин в модных плащах, спешивших по делам. Затем Андрей предложил пойти посмотреть сам город, оторваться от реки и пойти в глубь, составить впечатление от не парадного, а настоящего, пролетарского Ленинграда. Мы набрели на уходящий в сторону от набережной проспект и пошли по нему. У меня денег лишних не было, семья не баловала, хотя отец как кадровый военный полу-чал неплохое денежное довольствие, да и мама, школьная учительница зарабатывала неплохо. Но, отец, человек строгих правил и еще боле строгих принципов, позволял тратить деньги без ограни-чения только на книги, считая их источником знаний, припасть к которому самому ему так и не довелось. Мальчик оказался тоже начитанным, воспитанным, тактичным. Руку мне подавал, стихи читал, угощал мороженым. В общем, тоже из интеллигентной семьи, пусть и в первом поколении. Ему, в отличие от меня, с собой на экскурсию родители карманных денег не пожалели. Мы шли, кушали мороженое, хотя, честно говоря, погода еще была вполне прохладная. Потом, неожиданно, оказались возле огромного брезентового шатра цирка «Шапито». Ах, как же мне захотелось по-пасть на представление. Андрей словно почувствовал мое желание, предложил купить билеты. Мы даже не задумались о том, что время окончания экскурсии. А значит и нашего «свободного поле-та» практически истекло, что уже темнело и что мы даже не представляли где находимся и как по-том будем добираться обратно. Представление оказалось просто замечательно, выступали москов-ские артисты, знаменитый клоун «Карандаш» с собакой «Кляксой», молодой совсем клоун Олег Попов, акробаты, воздушные гимнасты, укротители и дрессировщики львов и тигров, лилипуты, джигиты-наездники. Всего не перечесть. Когда с горящими от аплодисментов ладошками вышли на улицу уже совсем стемнело. Я была так благодарна Андрею за доставленное удовольствие, за такой замечательный вечер. Стало прохладно и он накинул мне на плечи свой пиджак. Он был та-кой предупредительный, такой вежливый, что нравился мне с каждой минутой все больше и больше.

Потом мы взялись за руки и пошли обратно по пустынным темным улицам. В одном месте на-встречу нам торопливо шла пожилая женщина с авоськой, мы сказали ей, что заблудились и не знаем где находимся. Она с удивлением глянула на нас и сказала, что это Лиговка, что по ночам здесь бродить не стоит, могут пристать нехорошие люди. Показала как короче выйти к Невскому проспекту.

Я перепугалась, а Андрей спокойно поблагодарил и мы пошли быстрым шагом. Мне было страшно, одни в чужом городе, пусть даже и колыбели революции. Я непроизвольно прижалась к его теплому плечу, которое оказалось вовсе не таким тощим как думалось, а крепким, мускули-стым. Андрей улыбнулся, сказал, что занимается боксом, а потому волноваться не стоит. Мы про-шли почти час, и по словам женщины с авоськой, должны были уже подходить к Невскому про-спекту, но я так устала, может от волнения, может от холода, а может от вот такого нервного на-пряжения, от близости горячего мужского плеча, что вся дрожала. Дома мне такого бы приключе-ния не разрешили родители. В планерной секции подобные шалости запрещены были строго-настрого, там военная дисциплина, все товарищи и никакого панибратства. Подъем и отбой. А вот так, наедине с парнем оказалась впервые. Мы шли уже мимо серых многоэтажных домов с осве-щенными парадными. В одном из них дверь оказалась раскрыта. Вот Андрей и предложил зайти погреться. Мы проскользнули в дверь и на цыпочках побежали по мраморной широкой лестнице вверх. Лестница поднималась спиралью с этажа на этаж, от проема колодца ее ограждали массив-ные бронзовые стойки с широкими полированными перилами. По ним, наверное было классно скатываться вниз, но эта мысль у меня мелькнула только на мгновение. Взявшись за руки мы бе-жали вверх, к крыше. На самом верхнем этаже жилых квартир не было, двери, ведущие на чердак, оказались заперты на огромный амбарный замок. Но в парадном было тепло, гораздо теплее чем на улице. На последней лестничной площадке было всего одно окно с не очень чистым стеклом, но зато широкий и удобный каменный подоконник, на который мы вдвоем запыхавшись от бега и уселись.

Господи, что лезет в голову! И где, в лесу, в тылу фашистских оккупантов, в дозоре! Нет, позор, позор, не стоит ничего вспоминать. Хотя, воспоминания о том дне очень часто возвращаются вновь и вновь. Что скрывать? Перед собой скрываться не стоит, хотя ничего особенного на том подоконнике и не произошло, но иногда жалею, что так и не произошло, то нечто, от чего отдели-ла нас взаимная неопытность и неловкость. И я у него, и он у меня оказались до ужаса первыми. Как смешно вышло, мы сидели рядышком, словно пай детки и смотрели в разные стороны, боясь встретиться взглядом. Потом, совсем неожиданно в парадном выключился свет и я судорожно схватила его за руку. Прильнула к нему. Он обнял, но как-то совсем неуклюже, сковано. Как еще он мог обнять, если до тог никого не обнимал? Ну и я, обняла. Потом мы искали губы и целова-лись, стукаясь зубами и боясь прикусить языки. Было даже смешно. Мы и впрямь немного по-смеялись, тихонько похихикали и вновь замерли. Ведь теперь уже, по рассказам подруг, нужно было переходить к чему-то иному. Но он не посмел и опять прильнул к моим губам, держа руки на отлете, словно боялся обжечься об меня. Глупенький, какой. Я тогда подумала сам положила его ладони, мне на плечи. Так целоваться стало удобнее и приятней. Неожиданно на вздохе у меня открылся рот и его язык мягко и нежно соприкоснулся с моим. Тут, помню, меня словно жаром обдало и дальше мы уже целовались и обнимались словно бешенные, позабыв про всякую конспи-рацию, забыв, что сидим в чужом парадном на подоконнике возле окна. В общем, когда уже его рука оказалась у меня на груди, а меня всю сотрясало от неведомого ранее желания, окно сзади нас осветилось и оказалось, что это вовсе не окно на улицу, а в какую то пристройку на крыше, где жили люди, которых мы своей возней переполошили и перепугали. Хозяин, человек лет пятидеся-ти, с полным ртом железных зубов, вскочил с другой стороны на свой подоконник в одном испод-нем и уставился на нас. Из-за его плеча высовывалась женщина в ночной белой рубахе и куча еще разных людей. Бежали мы оттуда быстрее ветра вниз по лестнице, выскочили в открытые двери и не останавливались до самой набережной. Дальше дорога нам была знакома и мы пошли на закла-ние к руководителю группы. Правда, по пути мы еще несколько раз останавливались и целовались прямо на улице, но это было уже не то. Холодно и не так уютно. Просто ему очень уж хотелось поцеловать, а мне неудобно было отказывать. Нагоняй был отменный. С угрозами начиная от об-винения в аморальном поведении, до предложений рассказать все родителям и исключить из ком-сомола. Но все обошлось. Скандала руководитель группы по-моему боялся еще пуще чем мы. Мы ведь честно сказали, что ходили в цирк и заблудились на обратной дороге. Так я и подругам рас-сказала, не больше. Может они и не поверили, может, ждали чего-то более пикантного, но не дож-дались. Потом мы еще немного переписывались с Андреем, потом у меня были сборы в Коктебе-ле, потом семестр, сложные экзамены, противный Самоделкин с его придирками и липким взгля-дом, бродившим исподволь то по груди, то по натянувшемся на коленях платье. Потом началась война и я пошла сначала в райком комсомола, а затем с путевкой и летной книжкой пилота плане-риста в военкомат. Вот и вся моя жизнь. Мне жаль ту ночь, но теперь я встретила и полюбила Следопыта. Эх, здорово, если бы оказаться с ним одной в городе, целовать его губы, ощущать на плечах и груди сильные руки, смотреть в стальные глаза. ... А ведь, выходит, девонька, что ты в Следопыта влюбилась! Вот так дела.

Вот умора! Полчаса не прошло, а столько передумала, вспомнила, выдумала. О, вот шаги. Треснула веточка, другая. Пес кинулся в сторону, бросил! Что же делать? Стрелять?
Нет, сначала нужно по Уставу спросить пароль! Громко и грозно. Да, но громко и грозно не вы-шло, а вышел совсем несолидный писк. В ответ голос милого моего Следопыта шепотом ответил отзыв. От всего, у меня автомат чуть не выпал из рук, а на глаза навернулись слезы. Пес подошел, лизнул руку, замерзшую без рукавицы на металле немецкого автомата. Следопыт ласково спросил не замерзла ли я. Сказал, что уже все в сборе и пора двигать, что замаскировалась отлично и он еле меня нашел. Если бы не пес, то до сих пор бы искал. Мы вместе, плечо к плечу вышли к фыркаю-щим на малом газу мотоциклам. Пса взял к себе на колени Князь, а я уселась на заднее сидение за спину Шкиперу. Он предложил обхватить его за спину руками, чтобы было теплее и устойчивее, но я вежливо отказалась. Вот если бы на его месте был Следопыт, тогда согласилась без вопросов. Князь, по-немецки, одернул Шкипера, напомнил приказ командира. Придется теперь мне с моим школьным багажом немецкого языка вовсе помалкивать. Пабло выстрелил ракетой через проем двери внутрь фюзеляжа моего планера и он загорелся. Смотреть и ждать у нас времени не было. По команде Пабло водители включили фары и через щели в светонепроницаемых масках на доро-гу упали слабые пучки света. Лес вокруг словно придвинулся, стал гуще, темнее, беспросветнее. Мотоцикл дернулся и мы поехали в неизвестность.



Глава 6.
Оберштурмбанфюрер Хенрик фон Пиэтс. Ночная погоня.


Оперативную группу «Гляйвиц» из полицейской дивизии СС во главе с оберштурм-банфюрером Хенриком фон Пиэтс подняли по тревоге среди ночи. Группа размещалась в маленьком районном провинциальном российском городке, с непроизносимым для нор-мального европейского человека названием. Эсэсовцы с бляхами фельджандармерии на груди обеспечивали в этой дыре не столько порядок и спокойствие тылов группы армии Центр, сколько выполняли особое задание по охране совершенно секретного реактивного оружия. По крайней мере так считали все члены полиции кроме командира. Единствен-ный из всех, фон Пиэтс четко представлял безопасность какого именно секрета Рейха они оберегают в этой русской дыре без элементарных человеческих удобств, населенной убо-гими, затравленными, дурно одетыми существами. Только командир группы знал, что ра-кеты с боеголовками, маркированными желтой полосой содержат боевые отравляющие вещества и несомненно будут применены при решающем штурме Москвы, если того по-требует оперативная обстановка.

Хенрик происходил родом из прибалтийских дворян, выходцев из Пруссии, но пус-тивших корни в Курляндии еще во времена одного из шведских Карлов. Оберштурмбан-фюрер унаследовал от отца тщательную немецкую педантичность, а от матери, чисто-кровной эстонки – невозмутимость, переходящую порой в некую романтичную созерца-тельную флегматичность. В душе, однако, он считал себя крестоносцем и романтиком, имеющим четкое предначертание судьбы в борьбе за очищение земли от всяческого люд-ского сорняка. Этот сорный мусор, ошибка природы, несправедливо, хитростью и много-людством захватил все самое раздольное, богатое, щедрое на землях, лежащих к востоку от границы европейской цивилизации.

Немало способствовали возникновению такого мировоззрения и домашние беседы ро-дителей, дружно придерживавшихся ярко выраженных русофобских взглядов. Особенно запомнились ему слова отца о том, что Россия, будь она императорская, большевистская или иная другая всегда окажется враждебна и неприемлема для европейцев уже самим фактом существования. Существующая в современных границах Россия угрожает осталь-ному миру необъятными размерами, несметными природными богатствами, уникальной, совершенно отличной от европейской духовностью и ментальностью, претензиями на вхождение в мировое сообщество. Угрожает, даже не подозревая об этом, ибо если ее впустить на равных в аккуратный европейский дом, то порядок, культура и обычаи дома немедленно и навсегда окажутся разрушенными и замененными псевдо культурой и вар-варскими обычаями русских. Допустить русских в Европу означало, по словам матери, все равно, что попытаться ужиться в одной комнате с вонючими немытыми свиньями. Ска-занное иллюстрировалось тщательно отобранным фотоматериалом, причем на одной странице обязательно соседствовали например изображения чистой и аккуратной обители эстонского, латышского или немецкого крестьянина и грязной, мусорной, с разбросанны-ми вещами и немытым месяцами полом избы славянина. Аккуратно возделанные поля ев-ропейцев резко контрастировали с убогими, жалкими российскими и белорусскими нива-ми и, наконец, аккуратные, бритые и стриженные благородные лики цивилизованных на-родов соседствовали с испитыми лицами, с кудлатыми, начесанными бородами и не по-знавшими гребня рожами разнообразных представителей славянства.

По усвоенной с детства теории родителей, Хенрик представлял дальнейшую судьбу в виде непрерывной и жестокой борьбы с восточными варварами. Жизненно важное про-странство на востоке необходимо сначала огнем и мечом очистить от лишнего населе-ния, затем выполняя бремя белого человека колонизировать, окультурить, перепланиро-вать, уничтожить все даже в малой степени напоминающее о прошлых владельцах и засе-лить достойными людьми. Немногое оставшееся в живых поголовье аборигенов предпо-лагалось поселить в специальные резервации, наподобие индейских. Никогда не видев живьем ни одного славянина, отпрыск достойных родителей однако четко усвоил, что ис-пользовать эту народность можно лишь на не требующих интеллекта работах, оплачивае-мых самой простой и дешевой пищей с химическими прибавками подавляющими сексу-альное влечение и регулирующими деторождение. По теории отца, для победы над вра-гом его требовалось предварительно хорошо изучить. Изучение началось с языка и лите-ратуры. Причем, язык и литературу отец преподавал отпрыску лично и довольно своеоб-разным способом, отвергая всякого рода буквари и грамматики. В качестве единственного источника знаний было взято многотомное собрание Федора Достоевского и словарь рус-ского языка Даля. За отсутствие усердия и прогресса в учении, за невыполненный днев-ной урок добрый фатер наказывал педантично и безжалостно. Порол, но даже во время порки умудрялся попутно сообщать отроку полезные на жизненном пути сведения и све-жие идеи. В результате педагогических опытов язык романов Достоевского, понимаемый им как русский, молодой фон Пиэтс усвоил прочно. Равно же незыблемо оказалось и уве-ренность, что мистическая темнота, постоянные религиозные блуждания и сомнения, ко-варство и предательство суть основные качества русской души.

Учеба в Германии на философском факультете университета в Берлине способствова-ла укреплению заложенной родителями доказательной базы. Знания, полученные на сту-денческой скамье в Германии, удачно дополнили русофобию, взращенную на почве род-ного независимого Эстонского государства, почитаемого Хенриком за передовой форпост на линии защиты Европы от славянского варварства.

Когда к власти в Германии пришли национал-социалисты во главе с Гитлером, Хенрик немедленно признал абсолютную справедливость их целей и при первой возможности вступил волонтером в части СС. Благополучно преодолев барьер первоначальной воин-ской подготовки, граничившей по изощренному тонкому садизму, по сложности и напря-женности обучения с откровенным издевательством, Хенрик закончил офицерскую школу СС. Полный честолюбивых надежд он надеялся на большее, но неожиданно получил на-значение всего лишь в полевую полицейскую дивизию. Официальных разъяснений не по-следовало, но намекнули, что в расовом отношении кандидат отнюдь не стопроцентный ариец. Подкачала материнская линия, хотя лично Адольф Гитлер относил прибалтийские народы, за исключением литовцев, к нордической арийской расе наследников викингов. Спорить не приходилось, потому свежеиспеченный штурмбанфюрер принял назначение как должное и вскоре вместе с взводом принял участие в польской компании. На поль-ской земле родились и впервые показали непревзойденные боевые качества полевые вой-ска СС, детища Гиммлера. Консервативные деятели из Вермахта всячески старались при-низить достоинства нового рода войск, ограничить их применение, срывали снабжение новыми средствами вооружения. Ничего не вышло, полевые СС на деле доказали превос-ходство над Вермахтом в хладнокровном бесстрашии и звериной неукротимости.

К началу Восточного похода фон Пиэтс зарекомендовал себя отличным дисциплиниро-ванным офицером, получил желанный железный крест и повышение в звании. Уже в пер-вые дни войны на пути между Тернополем и Львовом в местечке Зборов, якобы в отмест-ку за жестокость Советской власти были расстреляны шесть сотен евреев, объявленных на всякий случай коммунистами и комиссарами. С комиссарами вообще не церемонились, на сей счет имелся соответствующий приказ от Верховного командования. Как правило, под-тянутый и аккуратный фон Пиэтс подходил к очередному пленному со звездой на рукаве гимнастерки и вежливо спрашивал того на русском языке не является ли он политическим комиссаром РККА. Если ответ был положительным, то также тихо и вежливо пленного он просил пленного отойти немного в сторону. Впрочем, даже при отрицательном ответе Хенрик лишь осуждающе качал головой, приговаривал, что обманывать не хорошо и все опять заканчивалось просьбой отойти в сторону. Когда опрос заканчивался добровольцы спокойно и деловито расстреливали отобранных на глазах остальных пленных. Перед ка-ждой экзекуций оберштурмбанфюрер лично инструктировал расстрельную команду о не-обходимости тщательно целится, не допускать брака в работе и ненужной растраты бое-припасов.

Благодаря заранее подготовленному приказу с расстрелами комиссаров и коммунистов формальных трудностей и недоразумений не возникало. Иное дело с экзекуциями еврей-ского, прежде всего мужского населения. На сей счет ясных и однозначных документов пока не поступало, но сообразительный оберштурмбанфюрер очень быстро нашел выход из положения, объявив всех евреев сообщниками коммунистов, ответственными за поли-тику Сталина, а, следовательно, лицами, подпадающими под действие закона о комисса-рах. Именно о комиссарах. Так, расстреливая трех отловленных в разрушенном артилле-рийским огнем местечке евреев, он лично отогнал в сторону трехлетнего мальчишку, цеп-лявшегося за штаны отца, пригрозив, что если тот не послушается, то накажет и его. Обершарфюрер Хилмар усомнился в правильности решения, ведь мальчишка во-первых, тоже еврей, а во-вторых, так или иначе, но не выживет без взрослых, погибнет один от голода. Пришлось одернуть слишком много размышляющего подчиненного и исполнять приказ. Хенрику глубоко было наплевать на сопливого еврейского мальчишку. Важнее принцип неукоснительного соблюдения буквы приказа. В конце концов истинные арийцы отличаются от прочих рас именно педантичностью, точностью и непреклонностью в ис-полнении приказов. С другой стороны, вольная распущенность в толковании порученно-го, суть черта присущая неполноценным славянским племенам.

Нести бремя крестоносца в восточном походе оказалось делом вовсе не легким. В пер-вые недели еще удавалось придавать экзекуциям некий торжественно-показательный ха-рактер, так сказать, воспитывать наглядным примером у местного населения ненависть к этой вовсе уж мусорной, сорняковой расе. В местечке Родомышли при огромном стече-нии народа ликвидировали 402 еврея, назвав всех разом тайными агентами НКВД. Насе-ление в западных, недавно присоединенных к СССР областях откликалось на подобные акции вполне адекватно. Более того, аборигены встречали немецкие войска радостно, как освободителей от советского, москальского, большевистского правления. Крестьянки в национальных нарядах выносили немецким солдатам молоко, свежий пышный хлеб, жа-реных кур, вареные яйца. Об истинных целях восточного похода и о собственном предна-значении глупые недалекие аборигены конечно не догадывались.

Находясь в командировке в Литве оберштурмбанфюрер был шокирован излишним жи-вотным усердием местных патриотов. Так, в Каунасе, выпущенные из тюрем литовцы не-медленно захватили, врываясь в дома, провели маршем по городу, а затем безжалостно забили железными прутьями и ломами сотни еврейских мужчин. Площадка за гаражами после побоища напоминала скотобойню, трупы валялись кучами, на еще шевелящихся, дергающихся в агонии людей палачи накидывались кучей, словно вороны на падаль и безжалостно добивали. Хрустели разбиваемые черепа, в крови белели осколки костей, словно сухой хворост торчали многократно перебитые, изломанные руки и ноги. Немцы в подобных развлечениях участия не принимали, выступали лишь в качестве почетных гос-тей, смеялись, аплодировали особенно удачным ударам ломов по черепам, переговарива-лись, комментировали, снимали на кинокамеру и фотоаппараты с интересом, запечатлева-ли, так сказать, историю для будущего. Потом, в тесной компании, уже вполне серьезно, называли литовских экзекуторов услужливыми холуями и недочеловеками.

Одним случаем дело не ограничилось. Команде Хенрика пришлось взаимодействовать с батальоном литовской «самообороны», выезжавшим в сельскую местность для локаль-ных экзекуций еврейского населения. Командовал литовцами относительно молодой еще аккуратно подстриженный человек с чистым, довольно приятным лицом без особых при-мет, одетый в ладно сидящий мундир старой литовской армии с белой повязкой на рука-ве. Повязки эти, с готической черной надписью «Полицай» являлись отличительной и не-пременной чертой всех солдат этой вспомогательной части, одетых по большей части в гражданское платье. Только несколько командиров щеголяли кто в старом литовском, кто в снятом с русских командиров трофейном уже обмундировании со споротыми петлицами и знаками различия. Выезжали литовцы на работу в крестьянских телегах, после плотного завтрака, с песнями, одним словом, в прекрасном настроении. Задача немцев в этих идил-лических сельских акциях была предельно проста и сводилась лишь к внешнему оцепле-нию и поддержанию минимального видимого порядка, организованности и учета.

Жарким летним днем приехали в родную деревню Петраса, так звали этого типа. Имя, Хенрик вспомнил с трудом, а вот прозвище «Зеленка», запало в память. Рядовые по-лицаи ходили по домам, заранее отмеченным шестиконечной звездой, сгоняли на даль-нюю окраину деревни молчаливую толпу из женщин, стариков, мужчин явно не призыв-ного возраста. «Зеленка» подмигнул Хенрику и довольно фамильярным жестом пригласил с собой. Мол, как командир – командира. Сначала оберштурмбанфюрер решил вообще никак на приглашение не реагировать, но затем любопытство пересилило. Делать особо было нечего, солдаты стояли в оцеплении. Пошел. Рядом стояли, разделенные лишь забо-ром из плах два одноэтажных, внешне почти неотличимых друг от друга дома. На одном красовался начертанный мелом крест, на воротах другого – шестиконечный еврейский щит Давида. Литовец подошел к еврейскому дому, вытер сапоги о половик, постучал. Крикнул в приоткрывшуюся щель. - Выходите, соседи. Время. Да, ты гляди Мойша, пид-жак не забудь.

Из дверей молча вытянулась на улицу семья из трех человек. Впереди шел не огляды-ваясь одетый в черный новый пиджак и такие же брюки мужчина лет сорока - сорока пяти в черной фетровой шляпе с зеленой лентой. За ним семенила, тянулась, все норовила взять под руку женщина с пухлым узлом тянула за руку молодую женщину лет двадцати с чис-тым свежим лицом, волнистыми, рассыпанными по плечам волосами, высокой грудью, еле скрываемой легким ситцевым платьем.

- Зря ты сосед в это дело встрял. Отольется еще тебе, тогда помянешь меня. Бог тебя покарает. – Сказал мужчина литовцу, словно не замечая, игнорируя стоявшего рядом эсэ-совца.

- Отольется, или не отольется, вопрос не очевидный. А боги у нас с тобой сосед разные. Так, что даже попади ты в рай, нам с тобой не свидеться. Ты, вот, что идем со мной. Тут, недалече, а семейство твое пусть пока возле дома постоит. Подождет. Ты, знаешь где за моим сараем яма под компост копана? Вот туда, туда и идем.

- Что издеваешься? Кончай, так уж со всеми остальными. Чего выдумывать да жилы из человека тянуть? - Мужчина сплюнул густой, тяжелой слюной под ноги «Зеленки». По-думал, потом махнул рукой женщинам и пошел не оборачиваясь. «Зеленка» потопал за ним, говоря на ходу Хенрику.

- Этот, Мойша, господин оберштурмбанфюрер, ну, вроде моего соседа. Мало того, что еврей, так еще из интеллигентов, стишки в газеты пописывал. Дочка его – учительница, тоже, естественно, еврейка. Грамотная, заносчивая, но о ней мы потом позаботимся.

Шли недолго. За полусгнившим сараем была словно дыра в земле сто лет уже навер-но кем-то выкопана сухая узкая яма.

- Сначала, ты Мойша, пиджак и брюки скидывай. Пиджак у тебя знатный, я на этот пиджак давно уже глаз положил. Теперь тебе пиджак вовсе ни к чему. Да и брюки, тоже не нужны. Брюки на меня может и великоваты будут, так ты не волнуйся, я их отдам пе-решить. Найду хорошего портного в городе. Ты, за костюм не волнуйся, Мойша. Хорош у тебя костюм, материал – сносу ему нет.

- Ну, теперь «Зеленка» я хоть твою игру напоследок понял. – Стаскивая пиджак спо-койно сказал еврей. – Ты меня здесь, так сказать, индивидуально, стрельнуть решил, что б только с другими негодяями ворованным добром не делиться. Сразу и в дом занесешь. Удобно.

Человек совсем не стесняясь, словно вокруг и не было никого более из людей, снял брюки, провел широкой ладонью по материалу, сложил аккуратно на краю ямы. Поверх пиджак положил. – Носи, сосед, пока черт в ад идти не сведет. Там он тебе не пригодится.

- Да ты не волнуйся, так, сосед. Что уж тут сделаешь коли такая тебе карта выпала. А я поношу, пока бог даст. А сколько он даст, не нам ведомо. Ты, повернись как лучше спи-ной.

Мужчина выполнил приказание, снял почему-то шляпу, и, вроде как для приветствия, приподнял над головой. «Зеленка» приложился щекой к прикладу трофейной русской винтовки и оберштурмбанфюрер, стоя всего в шаге за его спиной, видел как беспомощно мечется вдоль спины расстреливаемого мушка, словно никак не может найти нужной точ-ки. Наконец раздался выстрел, рука передернула затвор, вылетела кувыркаясь радостная звонкая гильза. Пустая, уже никому и ни зачем не нужная, всю себя до конца отдавшая единственно доступному делу. Человек у могилы согнулся и ничком. Головой вперед рух-нул в нее подняв облачко сухой желтоватой пыли. Сразу за выстрелом из-за угла выско-чили жена и дочь казненного, с плачем кинулись на колени у могилы.

- Ты. Ривка, зря это, прибежала и дочку приволокла. Ведь тебе ждать было велено. Но, теперь, что уж реветь.

- Будь ты проклят, и проклято лоно, родившее тебя, и все проклятое семье твое... – обернувшись к «Зеленке» кричала, женщина и Хенрику было невыразимо, эстетически противно смотреть как вместе с проклятиями из ее рта сквозь редкий частокол зубов вы-летают брызги слюны, как текут по лицу слезы и сопли.

- Ладно, соседка. Ты вот ругаешься, проклинаешь, а зря. Конец то ему, да и тебе один. Но вот лежать не в общей, а в индивидуальной яме это совсем уж дело разное. Тут не оце-нила ты меня. Ну, да я по-соседски, не в обиде. Лежите уж оба, места на моей землице хватит.
Еще один выстрел. Еще одна звонкая гильза.

- Главное нажать курок, дальше все сделает пуля. В конце концов, евреи говорят, что они избранный богом народ. Почему же он им не помогает? – Словно в раздумье промол-вил литовец и удивленно качнул головой. - Вы, господин, оберштурмбанфюрер, как на-счет женского удовольствия? – Деловито спросил «Зеленка». – Слыхал я, что запрещено вам, господам немцам скоромится с евреями. Или, может, не побрезгуете?

Хенрик глянул в светлые, словно льдинки, то ли откровенно издевающиеся, то ли про-сто глупые, пустые до самого дна, глаза, молча повернулся и пошел прочь. В тот день он впервые с момента Восточного похода напился.

Для рыцаря, аристократа духа и идейного борца, каким почитал себя фон Пиэтс, по-добные картины представляли лишь иллюстрации того, чего допускать никак не позволи-тельно. Смерть, дело серьезное, важное, потому умерщвление тех, кого умерщвлять по-ложено, должно всегда строго соответствовать предписанному регламенту и ритуалу, а не отдаваться на откуп толпы. По поводу всего увиденного в Каунасе он даже написал об-стоятельно аргументированную докладную записку. Начальство с выводами доклада, в целом согласилось, но только в части, касавшейся неучастия немецких солдат в прими-тивных кровавых акциях. Тут руководство СС было вполне солидарно с автором, считая, что не стоит слишком нервировать нежные, сентиментальные и предельно романтичные немецкие души. Более того, в дальнейшем массовые уничтожения еврейского населения, особенно женщин и детей практически всюду передоверили активистам из местного насе-ления.

Переданный начальству доклад, кроме всего прочего, сыграл в жизни фон Пиэтс и иную роль. Видимо его посчитали слишком образованным и интеллигентным, словом, не-достаточно стойким для очищения занятых территорий от человеческих сорняков и про-чего мусора, оставленного большевиками. С другой стороны, автор доклада успел про-явить себя как стойкий и весьма пунктуальный офицер полевых СС с педантичной точно-стью выполнявший приказы командования. Вот таким образом, оберштурмбанфюрер оказался переведен в службу охраны специальных объектов, подальше от плодотворной, но несколько грязной будничной работы полицейских подразделений.

Команда, выделенная из полицейской дивизии, несла ответственность за безопасность и абсолютную секретность реактивного дивизиона шестиствольных тяжелых реактивных минометов 15-см "Nebelwerfer-41". Пока, ничего особого не происходило, на секретную технику никто не покушался. Внешнюю охрану расположения части несли сами солдаты-минометчики, а эсэсовцы, отвечали за безопасность всего района. Именно поэтому обер-штурмбанфюрер первым получил сигнал тревоги от постов ПВО. Пилот ночного истреби-теля сбил вблизи зоны повышенной безопасности бомбардировщик русских, буксировав-ший на тросе десантный планер. Расстрелянный в воздухе самолет после преследования упал на землю, взорвался и сгорел. Пилот ночного истребителя не наблюдал парашютов экипажа и потому очень сомнительно, что кто-нибудь смог выжить. Другое дело планер, его пилоту удалось отцепить трос, сманеврировать и скрыться в темноте. Впрочем, как докладывал пилот, посадка ночью на неподготовленную площадку в лесу практически со стопроцентной уверенностью могла окончиться лишь катастрофой. Возвратясь после рас-стрела буксировщика в район отцепки планера пилот истребителя, облетев несколько воз-можных мест приземления, обнаружил на земле среди зарослей леса горящие остатки планера.

После подобного доклада, в принципе, можно особо не беспокоится и спокойно заснуть дальше. Мало ли куда летел русский самолет и тащил за собой планер? Тем более, что су-дя по докладу летчика, ни экипажу бомбардировщика, ни десантникам выжить не удалось Возможно любой другой командир на месте фон Пиэтса так бы и поступил, отложив дело обследования остатков планера и самолета до утра, но только не оберштурмбанфюрер. Подняв по тревоге команду он немедленно направил часть людей под командованием штурмфюрера к месту падения двухмоторного самолета с приказанием осмотреть место как можно тщательнее и собрать все обрывки бумаг, документов, а главное, карт летчи-ков, по которым можно было бы точно установить маршрут полета. Сам же Хенрик вы-ехал на вездеходе в сопровождении эскорта мотоциклистов к месту падения планера, рас-считывая, в случае самого удачного стечения обстоятельств, захватить выживших при вынужденной посадке десантников, а в ином случае, доставить мертвые тела и уцелевшее при аварии планера оборудование, документы и оружие.

Через пятнадцать минут после объявления тревоги, отряд под командой фон Пиэтса покинул расположение. Часовые освободили проезд, сдвинув по обе стороны дороги ро-гатки, обвитые колючей проволокой. Застыли, вскинув руки в партийном приветствии. Первыми через проход проскочили три одиночных мотоциклиста на легких машинах, со-ставлявшие передовой дозор – оберштурмбанфюрер терпеть не мог разного рода неожи-данностей и свято верил в непогрешимую верность положений, заученного в офицерской школе СС устава. За легкими мотоциклами двинулись две тяжелые машины с пулеметами на колясках. В центре колоны двигался легкий полугусеничный транспортер фон Пиэтса, с рацией, радистами, расчетом тяжелого пулемета и двумя автоматчиками. Впрочем, под прикрытием, пусть относительно тонко, но все же брони, находились лишь водитель, сам командир отряда и радист с рацией, все остальные вели наблюдение, высунувшись по грудь из короба кузова. Замыкали боевой порядок отряда еще два тяжелых мотоцикла с пулеметами на коляске. С таким сопровождением и вооружением Хенрик не испытывал ни малейшего сомнения в удачном проведении ночной операции.

Вышколенные подчиненные, хотя в душе и проклинали своего слишком педантичного и требовательного командира, но выполняли приказания беспрекословно. Не успели вы-ехать за ворота, а радист доложил об установлении устойчивой связи с группой штурм-фюрера.

Русские дороги и днем удивлявшие весьма прискорбным состоянием, ночью казались и вовсе преддверием врат ада. Уже по выезде из поселка оказалось, что ехать только на све-те из маскировочных щелей фар практически невозможно. Разбитые колеи мотали легкие мотоциклы из стороны в сторону Тяжелые машины шли рывками, постоянно, словно в цирковых аттракционах, отрывая коляски от грунта. Вездеходу было намного легче, чего, впрочем, нельзя было сказать о находившихся в нем солдатах. Водитель практически не видел дороги впереди. В тусклом свете щелочек фар замечал повороты в последний мо-мент и резко крутил руль, заставляя стоявших в кузове эсэсовцев мотаться из стороны в строну, биться о стальные борта транспортера. Находящиеся в кузове солдаты честно пы-тались разглядеть хоть что-то в окружающей темноте, но лишь молча проклинали и ноч-ную «прогулку» и самого неугомонного прибалтийского дворянчика.

Хенрик прекрасно понимал состояние подчиненных. Конечно. Подобные ночные вы-лазки по завоеванной земле имели важное психологическое значение, как укрепляющие дух и волю будущих арийских колонизаторов и поселенцев. Ведь именно им, рыцарям СС в первую очередь предназначал земли на Востоке Фюрер. Но, с другой стороны, раз они двигались по завоеванной и покоренной земле вдали от линии фронта, да еще при полном бездействии вражеской авиации, то излишние неудобства оказывались лишь ненужным дополнением к рыцарским приключениям. Тщательно взвесив все «за» и «против», обер-штурмбанфюрер приказал остановить транспортер и снять маскировочные маски с фар. Заметив остановку транспортера к нему немедленно стянулись и все мотоциклисты. Им тоже было приказано покончить с излишней светомаскировкой. При ярком свете фар до-рога стала видна несравненно лучше и скорость движения заметно возросла.
Теперь уже и сам командир отряда не очень заботился о маскировке, включил в кузове свет и внимательно следил по карте за маршрутом движения. Примерно через полтора ча-са немцы оказались в районе аварийной посадки русского планера.
Транспортер включил поисковый прожектор, а мотоциклы развернулись в цепь справа и слева от командирской машины. Сбросив обороты моторов немцы начали прочесывать местность. Они уже несколько раз меняли направление поисков, прочесывали лес. Все бо-лее и боле удалялись от указанной летчиком истребителя точки, но не находили пока ни малейшего следа аварии. Примерно через час поисков заработала рация, и группа, по-сланная к бомбардировщику, доложила, что объект найден полностью разрушенным взрывом бензиновых баков. В отброшенных взрывной волной от фюзеляжа турелях воз-душных стрелков обнаружены сохранившиеся трупы русских, но никаких документов при них не найдено. Скорее всего, стрелки погибли во время воздушного боя, так как тела имеют многочисленные пулевые ранения. Кабина штурмана практически не сохранилась, так как находилась внизу кокпита. Остекление ее разбросано на много метров вокруг. Ка-бине летчика повезло немногим больше, но и она полностью разрушена взрывом и после-довавшим за ним пожаром. На сохранившихся частях обшивки самолета видны многочис-ленные пробоины от пуль и снарядов. Не обнаружены и тела летчика и штурмана. Хотя об их уничтожении свидетельствуют обрывки комбинезонов, унт, обмундирования. От документов и карт сохранились лишь несколько обрывков, по которым можно судить о попытке экипажа уничтожить их еще в воздухе. Карту рвали, видимо, когда положение самолета оказалось совсем безнадежным. Обрывки невелики по размеру и сильно обгоре-ли.

Оберштурмбанфюрер поблагодарил заместителя, приказал тому собрать все возможные доказательства и возвращаться к месту постоянного базирования. По прибытии штурм-фюреру приказано было, дозаправить машины, накормить людей и, находясь в состоянии повышенной боевой готовности, поддерживать устойчивую радиосвязь с его группой по-иска. Если поиски самого Хенрика окажутся безрезультатными, то утром его сменит штурмфюрер со своими людьми. И так до тех пор, пока они не обнаружат этот проклятый русский планер, или, по крайней мере, то, что от него осталось.

Все в достаточной мере уже устали от безрезультатных поисков, когда крайний в цепи мотоциклист, заглушив мотор и присев на минуту по большой нужде, вдруг при дунове-нии ветра ощутил явственный запах гари. Оперативно справив дела и натянув брюки, эсэсовец оседлал мотоцикл и включив фару направился в сторону, откуда пахнуло жже-ной резиной. В конце маленькой поляны, догорал, воткнувшись между двумя корявыми деревьями, остов планера. Солдат несколько раз повернул руль мотоцикла из стороны в сторону, надеясь в свете фары увидеть трупы десантников, но ничего не обнаружил. Тогда он достал ракетницу и подал условный сигнал. Прошло всего несколько минут и к плане-ру собрались все остальные машины группы, скрестив на его бренных останках лучи фар и поискового прожектора транспортера.

Взяв автоматы на изготовку, солдаты цепью двинулись к русской машине. Следом за цепью двигался транспортер с растопыренными во все стороны стволами пулеметов и ав-томатов экипажа. Предосторожности оказались лишними. По немцам никто не стрелял.

По размерам русский планер немного напоминал немецкие, рассчитанные на транспор-тировку одного отделения с грузом. То есть, можно было предположить, что в нем проби-рались в немецкий тыл примерно десять – одиннадцать человек. Но, с такой же вероятно-стью планер мог нести лишь одного пилота и порядка тонны груза. Например, взрывчатку, рации, боеприпасы и оружие. Но внутри корпус планера, даже искореженный пожаром, был практически пуст. Либо груз весь сгорел, либо его вовсе не было.

- Господин оберштурмбанфюрер! Обратите внимание, попахивает не только горелым деревом, резиной от колес, но и бензином. – Доложил Хенрику солдат, первым обнару-живший планер. – Кроме того, дверь, пусть и обгоревшая, но явно выбита ударами изнут-ри, хоть и валяется в корпусе. Фонарь пилотской кабины тоже откинут. Если бы летел один пилот, то ему незачем и открывать фонарь, и выбивать дверь. Скорее всего, десант-ники при посадке не пострадали, подожгли планер и ушли.

- Отлично, ефрейтор Шульц. Вы опытный следопыт. Тогда ответьте на два других во-проса. Первый, - Как давно они покинули место посадки? Второй, - В каком направлении?

- Слушаюсь, господин оберштурмбанфюрер! Прошу как можно лучше осветить пери-метр поляны фарами.

Пригнувшись к земле, чуть не обнюхивая кучи опавших листьев пористым длинным носом ефрейтор обошел периметр поляны, а, затем вернулся к остову планера.

- Господин оберштурмбанфюрер! В лес и из леса ведут только две пары следов и то только до опушки. Такое впечатление, что были выставлены дозорные. В одном месте за ветку зацепился лоскут синей ткани, скорее всего от летного комбинезона. На противопо-ложном конце поляны я обнаружил оторванную пуговицу немецкого военного образца. На влажном куске грунта след собаки. Несколько клочков собачьей шерсти на нижних ветках кустов вблизи планера. Впрочем, собака, скорее всего, к русским не имеет никако-го отношения, только сумасшедшие станут возить собаку по воздуху на задание. Кроме того, в единственно пригодном для проезда техники месте есть следы колес, весьма напо-минающие наши, но ведущие в противоположном направлении. Скорее всего до нас тут побывал какой то другой отряд или патруль оккупационных сил. Это произошло в период времени между тем когда поляну покинули русские десантники и прибыли мы. По со-стоянию обломков планера можно предположить, что время с момента поджога, а следо-вательно и бегства экипажа, прошло не более часа, максимум – полтора.

Выслушав доклад ефрейтора, Хенрик приказал радисту связаться с головной комен-датурой района и выяснить, не находились ли в районе высадки патрули на мотоциклах. Ответ оказался отрицательным. Впрочем, это еще ничего не доказывало, так как в районе могли действовать группы не подчиненные районному коменданту, например из комен-дантской службы выдвигавшихся на фронт дивизий и приданных им чинов полевой поли-ции. Такой передвижной пост мог заметить воздушный бой, посадку планера и прибыть на место катастрофы лишь немногим позже, чем его покинули русские. Более делать здесь нечего. Никаких важных документов или доказательств угрозы высадившейся группы для охраняемого объекта не найдено. На всякий случай, педантичный оберштурмбанфюрер решил проехать некоторое время по следу побывавших здесь перед ним коллег. Возмож-но, что тем повезло и они нашли нечто важное, способное пролить свет на задание рус-ских.

В темноте ночи не ведая друг о друге по разбитым проселочным дорогам кружили две группы вооруженных людей. На карте, маршрут, проложенный Пабло, казался вполне ло-гичен и прост, но на местности простое оборачивалось сложным, ровные места оказыва-лись непроезжими буераками или буреломами. Несколько раз они проскакивали нужные повороты, несколько раз выезжали к окраинам не обозначенных на карте деревень и, в конце концов, окончательно заблудились.

Немецкая карта была точнее русской, но и она ночью больше вводила в заблуждение, чем помогала. В итоге потеряла ориентировку и оперативная группа эсэсовцев. Примерно в три часа ночи, когда эсэсовцы остановились для отдыха и дозаправки машин на обочине дороги, мимо них не остановившись проехали два тяжело груженых мотоцикла с людьми в немецкой военной форме. Пабло не мог останавливаться и вступать в беседу с немцами, имея в составе группы девушку и собаку. Разведчики сделали вид, что торопятся по делам и только Пабло с Князем небрежно козырнули удивленным эсэсовцам.

Скорее всего неожиданная встреча обошлась бы без последствий, но глазастый ефрей-тор из команды фон Пиэтса углядел в одной из мотоциклетных колясок голову пса, спо-койно сидевшего между колен офицера в форме капитана Вермахта. Эсэсовцы всегда свы-сока относились к Вермахту, считая его солдат и офицеров людьми если и не второго сор-та, то наверняка уж не ровней себе, отборным, элитным солдатам Фюрера и Германии. Представился случай остановить армейцев, указать им их место, маленько потрепать нер-вы, проявить власть, забрать собранные удачливыми конкурентами на месте аварии рус-ского планера вещественные доказательства. Подобное всегда весьма приятно, особенно если собственное начальство, против которого даже пикнуть невозможно, поднимает сре-ди ночи и заставляет вместо нормального сна мотаться по разбитым русским дорогам.

- Господин оберштурмбанфюрер! Вы наверняка обратили внимание, что капитан в коля-ске второго мотоцикла вез на коленях собаку. Не кажется ли вам подозрительным такое совпадение? Возможно это именно та группа, которую мы ищем. Та, что попала на место аварии раньше нас.

- По машинам! – Немедленно скомандовал фон Пиэтс, забыв золотое правило, не раз формулированное его мудрым отцом. Правило гласило, что любая инициатива наказуема, а инициатива подчиненных наказуема вдвойне.

Эсэсовцы живо прекратили дозаправку, кое-как составили полупустые канистры в кузов транспортера и дав полный газ, с включенными фарами, кинулись вдогонку за успевшими отъехать на добрые полкилометра мотоциклами группы Пабло.

В зеркало заднего вида Аспирант, а чуть позже и Шкипер, немедленно обнаружили движущиеся по их следам фары. Причем, фон Пиэтс еще приказал подавать сигналы не-медленно остановиться, включая и выключая поисковый прожектор на своей машине. На сигналы неизвестные мотоциклисты не реагировали, тогда оберштурмбанфюрер достал ракетницу, зарядил осветительной ракетой и выстрелил в направление удаляющихся по-лосок света, шедших со светомаскировкой неизвестных машин Вермахта. Это было явным перебором и непростительной ошибкой. Ночью гоняться по русским дорогам за неизвест-ными людьми весьма сомнительное, можно сказать даже рисковое приключение.

Пабло решил, что по каким-то неведомым причинам эсэсовцы их расшифровали и пре-следуют, освещая ракетами и прожектором для того, чтобы немедленно открыть огонь. Расстояние между двумя группами между тем быстро сокращалось. Во-первых, машины эсэсовцев шли при полном свете фар, а у разведчиков не было времени остановиться и снять светомаскировочные маски. Во-вторых, часть немцев двигалась на легких мотоцик-лах, а остальные машины не были так перегружены, как машины группы «Т». Оставалось лишь принять бой.

- Приготовиться к открытию огня! – Крикнул Пабло, поравнявшись с машиной Князя. – По моей команде, тормозим, делаем разворот и бьем из пулеметов и автоматов, затем снова разворот и на полном газу уходим. Моя машина поворачивает вправо, твоя влево.

Князь кивнул и передал команду Шкиперу. Аспирант сидел рядом, все слышал и сра-зу понял.

К этому времени немцами охватил охотничий азарт. Легкие мотоциклы вырвались впе-ред, не намного от них отставали три тяжелые машины, отстав от мотоциклов на сотню, другую метров трясся транспортер, а за ним, соблюдая положенную дистанцию две ма-шины арьергарда. Собственно говоря, немцы на минуту не могли представить, что перед ними враг. И сам командир, и его подчиненные видели впереди лишь перепуганных ар-мейцев, пытающихся удрать от неизвестных преследователей по разбитой, непроезжей проклятой ночной русской дороге. Удавалось это им плохо и скоро предстоял весьма не-приятный разговор на высоких тонах между их командиром и занудой оберштурмбанфю-рером. Зная собственного начальника, эсэсовцы уже внутренне предвкушали удовольст-вие понаблюдать занимательнейшую сценку из жизни офицерского состава. Они даже не предполагали как глубоко заблуждались.

Когда расстояние между загонщиками и преследуемыми сократилось до ста метров, мотоциклы неизвестных вдруг затормозив пошли юзом в разные стороны и, завершив по-ворот, развернулись к преследователям стволами пулеметов и автоматов. Четыре автомата и два пулемета с дистанции нескольких десятков метров немедленно открыли кинжаль-ный огонь по беспечно прущим с полным светом эсэсовским мотоциклистам. Сказались многочисленные и разнообразные тренировки по стрельбе, почти все пули нашли живые мишени. В течение минуты все мотоциклисты противника были мертвы. Легкие мото-циклы улетели в стороны, увлекаемые падающими с седел водителями. Тяжелые машины заваливались на ходу в кюветы, в беспорядке остановились, светили фарами в разные сто-роны. Один мотоцикл с мертвым экипажем, даже не успевшим приготовить к бою оружие, по инерции прокатился почти до машин разведчиков и заглох. Пабло решил, что загро-мождавшие дорогу трупы и машины остановят остальных преследователей на достаточ-ное время. Так как элемент внезапности теперь уже был использован, то вступать в бой с превосходящим по числу и вооружению противником он посчитал слишком опасным. По-тому подал команду. - Уходим, за мной!

Аспирант со Шкипером дали газу пустили из-под колес веером комья слежавшейся грязи и остатков щебня, развернули машины и вновь помчались по дороге.

Фон Пиэтс в первый момент не сообразил, что там произошло впереди него на дороге между мотоциклистами авангарда отряда и козлами из Вермахта. Удары пуль о броню, заставивших быстро нырнуть внутрь кузова солдат-наблюдателей, он, по инерции мыш-ления, воспринял за шлепки комьев грязи из-под колес. Разбросанные в разные стороны тела и машины, предстали перед ним лишь результатом нелепой дорожной аварии, тем боле, что странные машины вновь уходили вперед. Водитель тоже не сразу сообразил, что произошло, а когда понял, было уже поздно. Транспортер с хрустом и шмяканьем врезал-ся в трупы и мотоциклы, словно ватные манекены раскидал тела солдат, с лязгом и скре-жетом откинул с дороги, загромоздившие путь машины. Лишь с большим трудом удалось затормозить перед последней, застывшей посередине расстрелянной машиной. Теперь не понять весь трагизм происшедшего было невозможно. Оберштурмбанфюрер, потерявший за считанные секунды половину отряда и техники был не столько поражен, сколько взбе-шен наглой дерзостью тех, кого посчитал честными товарищами по оружию. В голове Хенрика мелькнула мысль, что те, кого они приняли за немцев, на самом деле русские де-сантники, захватившие форму и мотоциклы, попавшихся им солдат и офицеров.

- Расчет, к пулемету! Огонь! Это русские! – Закричал обманутый в лучших чувствах фон Пиэтс и ткнул в спину водителя. – Полный вперед!

Мысль о том, что среди раздавленных на дороге солдат, могли оказаться раненные, нуждающиеся в медицинской помощи, даже не промелькнула в голове жаждущего реван-ша офицера. Теперь колонну немцев возглавлял транспортер, за которым жались все бы-стро сообразившие мотоциклисты. Расчет пулемета, всклочил с обтянутых искусственной кожей откидных сидений и встал к оружию. Хенрик, пошарив лучом прожектора, вновь уже на само пределе дальности нащупал мотоциклы противника и приказал открыть огонь, хотя и понимал, что стрельба с движущегося по ухабам и рытвинам транспортера вряд ли окажется особенно прицельной.

Случай слеп. Вот и теперь одна из выпущенных в первой же очереди пуль пробила ко-лесо на коляске Князя. Спущенная шина тут же заскребла, зашуршала по земле и скорость движения резко снизилась. Князь понимал, что теперь все решают секунды. Если не оста-новить немецкий транспортер, то с пробитой шиной им далеко не уехать и, скорее всего, их через несколько минут достанут прицельной пулеметной очередью с немецкой маши-ны. Решение нашлось неожиданно. Одной рукой придерживая начавшего паниковать пса, он другой вытащил из сумки немецкую гранату с длинной деревянной ручкой, подумал и добавил другую. Затем, перегнувшись дотянулся до закрепленной на запасном колесе ка-нистры с бензином и, одним сумасшедшим рывком распустив кожаный ремень, вытащил ее из крепления. – Нужно привязать гранаты к канистре! Найдите, хоть что-нибудь!

Одновременно и сам стал шарить свободной рукой по карманам, по дну коляски, от-толкнул пса и, неожиданно под руку попался ошейник. Но одной рукой отстегнуть его не удалось.

- Держи канистру и гранаты! – Крикнул девушке. Та не смогла возразить, что руками изо всех сил вцепилась в ручку на переднем сидении, поняла – дело идет о жизни и смер-ти. Преодолевая страх девушка отпустила метающуюся во все стороны кожаную петлю и схватила одной рукой металлическую рукоять канистры, а другой крепко прижала к гру-ди, чтобы случайно не уронить при тряске обе гранаты. Теперь руки Князя оказались сво-бодны, он шарил по шее собаки, непослушными пальцами пытался расстегнуть металли-ческую пряжку, уговаривал собаку посидеть спокойно. Пес словно понял, замер, даже по-казалось, вытянул к человеку шею. Еще несколько движений и кожаный ремешок оказал-ся в руке Князя. Теперь нужно было притянуть гранаты к ручке канистры. Он протянул руку и девушка передала ему сначала канистру, а затем и гранаты. Гранаты он сначала за-ткнул под ручку. К счастью, деревянные рукоятки плотно вошли под штампованную же-лезку, теперь нужно было пропустить под железку один конец ошейника, охватить вто-рым корпуса гранат и, попав в металлическую скобу, затянуть. В нормальных условиях вся процедура не заняла бы и нескольких секунд, но на трясущемся в темноте мотоцикле то конец ремешка все куда-то норовил выскользнуть, то скоба не пролазила, то, наконец, язык пряжки не желал втискиваться в неразличимое в темноте отверстие ошейника. Не-ожиданно помог свет вражеского прожектора. Преследователи приблизились уже на мет-ров сто и вражескому экипажу удалось надежно поймать и удерживать цель в потоке све-та. Пули все чаще свистели рядом с головами разведчиков.

- Помоги! – Даже не прокричал, простонал Князь девушке-пилоту. Та вновь, мысленно обмирая от страха, бросила спасительную рукоятку, цирковым движением гибко пере-гнулась к коляске и ловко затянула петлю. Транспортер уже почти нагнал мотоцикл и, ви-димо, приготовился его протаранить, не прекращая, однако, пулеметный огонь. При таком соотношение скоростей времени до тарана оставалось секунд десять - двадцать.

Князь быстро открутил крышки на торцах рукояток гранат, вытянул шнурки взрывате-лей, рванул и приготовился бросить канистру с гранатами на дорогу под колеса вражеской машины. Тут немецкая пуля попала ему в плечо и канистра глухо стукнула о запасное ко-лесо на заднем багажнике коляски.

- Бросай сама, я ранен! – Успел крикнуть Князь и свалился в коляску. Уже оттуда уви-дел как тонкие руки девушки, откуда сила взялась, подхватили канистру, подняли над го-ловой и швырнули под набегающую тушу транспортера. Сначала казалось, что ничего не произошло и все усилия напрасны. Пилот потянулась к автомату, хотя что могли сделать его пули против пусть тонкой, но брони транспортера. Князь сделал попытку развернуть назад ствол пулемета. Но тут переднее колеса вражеской машины накатилось на штампо-ванное тело канистры и словно орех раздавило его, смяло, втоптало в землю, залив днище и движок струями бензина. В это же мгновение рванули гранаты. Из-под днища вырвался сноп огня, безжалостные осколки пропарывали нежное, не бронированное брюхо транс-портера, поражали находившихся в кузове и водительской кабине эсэсовцев. Затем рвану-ли сложенные под ногами солдат полупустые канистры и, в заключение, взорвались баки самой машины. Сзади в эту кашу из железа и людей, не успев затормозить, влетели ос-тавшиеся в живых мотоциклисты арьергарда. Шкипер не растерялся, развернул машину и в кучу сцепившегося скомканного железа и вопящих тел ударили два автомата и пулемет.

В последний момент, увидев в белом луче прожектора, поднимающегося на заднем си-дении мотоцикла солдатика с канистрой и притороченными к ней гранатами, Хенрик все мгновенно понял и правильно оценил ситуацию. Нужно было спасть жизнь, а не риско-вать шкурой ради великих идей. Он на ходу распахнул бронированную дверку и кубарем вывалился из брюха такой еще минуту тому назад надежной машины. Пламя взрыва на-стигло его уже распластанным на дороге. В лицо ударило чем-то белым, раскаленным, пахнуло жаром, забивая глотку, вбивая внутрь стонущий крик о помощи. Перед глазами вновь встало на мгновение, навеки отпечаталось в памяти, лицо человека в немецкой ши-нели, но без пилотки или каски на голове, воздетой над головой канистрой. Перед тем как потерять сознание, оберштурмбанфюрер четко понял, что это молодая женщина с пы-лающими ненавистью глазами. Нечеловеческим усилием, уже теряя от боли сознание Хенрик сбил с лица пламя и рухнул головой вниз в придорожную канаву, заполненную нестерпимо вонючей, но такой холодной, такой спасительной жижей.

Все закончилось. Князь тронул за плечо Шкипера и приказал остановиться. Все равно ехать так дальше было невозможно. Развернувшись впереди на дороге, через минуту к ним подъехали и остальные. Пламя пожирало остатки транспортера и людей. Кто-то пла-кал от боли, кто-то кричал от ужаса. Потом из–за пламени и дыма вышла угловатая, ко-леблющаяся в отсветах огня фигура в каске, с поднятыми вверх руками и огромными бе-зумными глазами на белом, словно мел лице. К немцу подскочил Шкипер, ткнул автома-том ...

- Стой, не стрелять! Приказал Пабло. Сначала я допрошу пленного. Проверьте, есть ли еще кто живой. Если для допроса не годятся, добейте. Соберите документы. Можете взять в запас гранат и магазинов и патронных лент, если найдете целые. Пленных брать не мо-жем, а оставлять живых эсэсовцев тем более. Да, перевяжите Князя. Приведите в порядок машину. Замените колесо на коляске. Заправьте баки и выбросите оставшуюся канистру, все меньше груза.

Крикнул он это по-русски, что вызвало новую гримасу страха на лице сдавшегося в плен ефрейтора. Тот, видимо, до последнего момента надеялся, что произошло трагиче-ское недоразумение между двумя группами немецких солдат. Шкипер вопросительно по-смотрел на Следопыта, но тот уже вместе с девушкой распаковывал сумку с красным кре-стом на боку и потому лишь отрицательно покачал из стороны в сторону головой. Тогда Шкипер шагнул к Аспиранту, но тот сделал вид, что не понял, что занят колесом. Шкипер понимающе хмыкнул, передернул затвор и шагнул к перебегающим по лохмотья краски пятнам огня и потрескивающему металлу, откуда доносился плач, скулеж и стоны. Пес, выскочив из коляски, где мужественно пережил все страшные перипетии ночи, сначала вроде бы увязался за ним, но потом, словно опомнившись отбежал назад и в недоумении сел на дороге. Фигуру разведчика словно размыло, растворило в темноте и только вспышки одиночных выстрелов автомата на миг указывали, что он еще там, еще выполня-ет грязную, но жизненно необходимую миссию убийства нескольких человек, ради жизни многих иных людей. С каждым выстрелом обрывался очередной крик или стон, но не один из немцев не оказал сопротивление, не попытался даже отползти, скрыться в темно-те. Профессиональные солдаты они все понимали и, вполне вероятно, принимали пред-стоящее как вполне естественное и должное. Закончив он пошевелил для уверенности каждый труп носком короткого сапога с подбитой шипами подметкой. Затем Шкипер бес-печно сплюнул, подмигнул девушке, отсоединил почти пустой магазин, вынул из подсум-ка ближайшего трупа новый, полный, присоединил и повесил автомат на грудь. Затем он включил электрический фонарик, пошарил лучом по земле, нагнулся к земле, подхватил две круглые коробки с лентами, сунул в карманы шинели и за голенища сапог несколько гранат и магазинов к автоматам. Скинул груз боеприпасов в коляску Пабло и пошел помо-гать Аспиранту устанавливать запасное колесо.


Глава 7.

Шкипер. Обряд инициации образца осени 1941 года.

Шкипер сразу понял, что времени на допрос пленного Пабло отвел ровно столько, сколько у самого Шкипера вместе с Аспирантом займет процедура смены разодранного колеса коляски. Ну, может, командир накинет еще несколько минут на возню Следопыта с пилотом, перевязывающим простреленное плечо Князя. Повезло старине, ранение оказа-лось сквозное, пуля прошла весьма удачно, не задев нервы и кости. Часового не выстави-ли, вместо него Следопыт кинул псу короткую команду «Сторожи!». Неужели тот понял? Вот дела. Впрочем, что удивляться? Пес уже неоднократно доказывал свою полезность и ум.

Колесо сменили быстро. Снимать собственную запаску пожалели, использовали уце-левшее запасное колесо с немецкой, меньше других пострадавшей коляски. Работали бы-стро, ночь уже катила к рассвету, задерживаться на дороге резона нет. Ясное дело, пора было определяться с девушкой и собакой, а самим мотать к месту операции, или затаится где-то поблизости, переждать еще один день. Только вот, дня этого в запасе могло и не оказаться.

Шкиперу интересно узнать как Пабло поведет допрос и чем все закончится, потому прислушивался. Жаль, понимал далеко не все. Первым делом Пабло выяснил, что за отряд и из каких таких побуждений преследовал их. Допрос он вел жестко, в приказном тоне, свойственном немецким офицерам.

- Солдатская книжка!

Ефрейтор, щелкнул каблуками, выхватил из кармана шинели документы и подал. Рука явно дрожала.

- Что за часть, ефрейтор? Кто командир? Какую боевую задачу выполняли?

Пленный опять дернулся, стал по стойке смирно, пролаял в ответ, что мол отдельный отряд полевой полиции из дивизии СС. Охраняют секретную технику. Расположена часть на окраине русского поселка. Дыра страшная. Очень холодно по ночам. Заняться в сво-бодное время нечем. Тут Пабло прервал пустую болтовню. Спросил, что за техника. Не-мец опять щелкнул каблуками развел баланду о реактивных сверхмощных минометах. О новом секретном оружии непобедимого Гитлера. Явно тянул время, больно умирать не хотелось. А умирать ему так или иначе, но придется, как уже померли его камрады. Ну, не тянуть же его с собой, после того как Пабло до дна выпотрошит. Зачем он нужен? Навер-ное, ему, Шкиперу и поручат шлепнуть. Ведь только сегодня, пролетарской недрогнув-шей рукой он и открыл личный счет в этой проклятой войне. И не дрогнула рука, не под-вела, не сжалась, не окаменела свинцовой тяжелой судорогой, которая не давала нажать на спусковой крючок нагана в первые дни войны.

Застыл Шкипер в сомнении. Глаза словно опустели враз. Звякнул ключ в руке Шкипе-ра, ткнулся мимо гайки. Аспирант поглядел, секунд пяток на окаменевшего напарника, потом совсем легонько, по-дружески, хлопнул того по макушке, привел в чувство, вернул в реальность. Шкипер машинально принялся крутить гайку, поддерживать плечом коля-ску, но перед глазами пошли вдруг дела совсем иные, те, что вроде бы уже и вовсе закон-чились минуты тому назад. Он вновь увидел себя заходящим в тусклый, багровый, колеб-лющийся от тлеющего немецкого хлама мир искореженного железа и рваного мяса. Он подходил к свесившемуся через борт, переломленному в пояснице немцу, поднимал голо-ву с жирными сосульками вместо волос и мозга, затем переходил к другому, придавлен-ному, скулящему от боли, елозящему под стальной коробкой кузова. Немец его не видел, все скреб руками, ломал ногти, забивал комки земли себе под грудь непонятно для чего. Каска еще держалась на голове и Шкипер сбил ее напрочь одним резким ударом сапога. Под каску стрелять Шкипер не решился, вдруг срикошетит. Еще себя или товарищей из-за щепетильности лишней подстрелить можно. Голова немца белобрысая, недавно аккурат-но подстриженная. На шее желобок пульсировал, дергался. Когда каска со звоном отлете-ла немец замер, напрягся, даже скулить перестал. Вроде как ждал. Дождался. Пулю Шки-пер ему в этот желобок на аккуратном затылке и впечатал. Опал затылок, плеснуло из дырки черным и тело успокоено обмякло, даже не дернулось.

Немцы, подбитые, по-разному смерть принимали. Одни глаза прикрывали и шептали что-то белыми неловкими губами. Один до последнего момента в глаза Шкиперу смотрел. Плохо смотрел, зло, с холодным презрением, проклинал наверное. Но это ему не помог-ло, только озлобило Шкипера. Если других он старался четко кончить, без лишних муче-ний. Ну, не живодер же. То эту заразу ткнул в глаз стволом автомата, вжал и выстрелил. Замарал и ствол и сапог. Пришлось отворотом шинели покойного с белым металлическим черепом и сдвоенными молниями на петлице все вытирать. Противно, конечно. Послед-ний немец, все видно поняв, так как был явно уже в сознании, сам голову виском повер-нул, подставил удобнее. Это Шкипер оценил. Немец смерть просто принял и без мучения. Все, Шкипер, вроде правильно сделал. Что приказано – то и выполнил. Но, вот так, вдруг, вновь сделанное вывернулось и нехорошо стало.

- Да, что же это такое? – Металось в голове, словно шар отскакивало вновь и вновь во внутрь черепушки. - Вон, за свою жизнь сколько старшина Пабло на тот свет отправил и ножиком, и пулей, и взрывами. Несказанно более, чем он сегодня. И – ничего. Только ор-денов полная грудь, это Шкипер лично видел в день когда того полковник как командира группе представлял в Москве. Да и Князь за военную жизнь на тот свет не одного немца, да, судя по всему и не только немца, переправил. Даже Аспирант, на что уж интеллигент с образованием, но в штыковую атаку ходил с пограничниками, да и потом убивал. А до то-го и ножиком успел насильника пырнуть. То, что случайно мол, так это пусть суд поверит, а он, Шкипер, паренек из Владивостока. Ему в таких делах много объяснять не требуется. Следопыт, вообще пограничник. Тот еще до войны убивал врагов Родины. Вот и он, Шки-пер сегодня счет открыл. В чем же проблема? Не понятно.

Ответа Шкипер так и не нашел и потому вновь принялся ворочать ключом.

Пабло тем временем закончил с пленным. По всему видно, что тому очень хотелось разговор продолжить, морозным воздухом ночным надышаться, но времени не остава-лось. Говорил напоследок, что радиолюбитель, что не по своей воле служил, что всегда Россию любил и сам пролетарий. Работал радиомонтажником на каком-то немецком заво-де, вроде Грюндинг-верке. Шкипер толком не разобрал, но боковым зрением заметил, как насупился, дернул плечом Аспирант.

Из допроса Пабло уяснил все необходимое. Прежде всего то, что немцы как раз те ми-нометы и охраняли, что посадка планера засечена, но все свидетели уже можно считать уничтожены. Вот этот, последний проживет еще может несколько лишних минут. Внеш-нюю охрану дивизиона и ремонтной базы несут эсэсовцы, на постах КТП и КПП стоят минометчики. Ремонтная база охраняется хуже всего, можно сказать, почти не охраняется. Ее немцы высокомерно боевой частью не считают. В ремонте или обслуживании всегда находится как минимум один объект, техника новая, еще до конца не отлаженная. Доку-ментации полно, хранится в железном шкафу в комнате старшего инженера. Как туда пройти рассказал немчура подробно. Пароль и отзыв в дивизионе устанавливают на сутки. Сегодняшние будут действовать еще до полудня. Выяснил Пабло и численность личного состава, и количество постов, и время смены. Пленный раскололся до пупа, пел не пере-ставая, когда уже и говорить оказывалось нечего, начинал сначала, уточнял детали. Все старательно показал на карте, даже помог определить точное место посадки планера и по-следнего боя. Всхлипывал, шмыгал сопливо носом, вспоминал в промежутках семью. Черт бы его побрал. На жалость испытывал, эсэсовец. Но, кто такие люди из ведомства Гиммлера Пабло знал четко и на жалость щенку рассчитывать особо не приходилось. Та-щить его с собой резона не было. Пробовать использовать в операции – опасно. Мог про-дать в самый неподходящий момент. Тянуть более нечего, надо кончать.

Теперь перед Пабло, как командиром группы возник вопрос, кто должен расстрелять пленного. Вроде все складывалось так, что и этого шлепнет малыш Шкипер. Но, тот уже на сегодня норму выполнил. И, судя по всему, только теперь осмысливал, приходил в норму. Тут важно не переусердствовать. Палача из парнишки воспитывать он не собирал-ся. Палач ему в группе без надобности. Взгляд его упал на Аспиранта. Лицо разведчика, отлично проявившего себя и сегодня, и раньше в боях ему чем-то сейчас не понравилось. Потому подозвал именно его. – Пленный мне больше не нужен. Отведи недалеко.

- Как же, так, командир? Ведь он пленный, и Женевская конвенция ... .

- Здесь тыл врага. Перед тобой - эсэсовец. На них конвенция не распространяется. Как они не распространяют ее на комиссаров, коммунистов и евреев. В любом случае, это - приказ. Если не расстреляешь его, расстреляю тебя. Сам. Исполняй.

Пленный все понял, тонко заверещал, упал перед Пабло на земли, обхватил руками за-ляпанный маслом и землей сапог, прильнул губами. Бледный Аспирант, схватил немца за шиворот шинели, рванул, поставил на ноги. Тот падал, идти не желал.

- Черт с ним, не валандайся, кончай здесь. – Приказал Пабло.

Аспирант шагнул назад, одновременно сдергивая с плеча автомат. Немец видно понял, что разжалобить русских не получится, встал с земли вполне спокойно, отряхнул с ши-нели и брюк землю, вытянулся, вскинул руку и гаркнул «Хайль ...». Договорить ему Ас-пирант не дал, тоже вполне спокойно и аккуратно всадил короткую очередь в грудь.

- Ну, а ты, сынок, заладил – пленный. Пилота и собаку берем с собой. Времени на объ-езды нет. Операцию проводим сегодня до обеда. По машинам.

Уже сидя в седле мотоцикла, Шкипер вдруг вспомнил прочитанную в школе книгу о жизни полудикого племени на островах Тихого океана. Там мальчик не становился муж-чиной, пока не проходил обряда инициации. Он даже чудное слово «инициация» запом-нил, так все поразило воображение. Сегодня они с Аспирантом проходили вдвоем ини-циацию. Казалось ему, что Аспирант уже прошел ее страшный обряд в прошлые дни. Ан, нет, вот сегодня, наверняка прошел. А ему, Шкиперу, ждать до настоящего боя. Это, сего-дняшнее, не в счет. И немцев пристрелянных на боевой счет ему не записать. Потому, что счет именно боевой, а ни какой другой.

Мотоциклы рванули с места и треща глушителями рванули в сторону поселка. Опера-ция продолжалась. Пабло только не знал, что радист сказал ему далеко не все. Например, не посвятил в детали связи между двумя поисковыми группами и то, что заместитель оберштурмбанфюрера знал из последнего сеанса радиосвязи и о странных мотоциклистах, побывавших на месте посадки, и о намерении командира отряда преследовать десантни-ков. А, главное, о том, что один сеанс связи уже пропущен.



Глава 8.

Операция "Nebelwerfer-41". Цена ошибок.


Серый тусклый рассвет нового дня застал группу «Т» в развалинах, расположенных на окраине ремонтной базы противника, именно там, где и предполагалось им находится по разработанному ранее плану. От продуманного ранее великолепного плана жестокая ре-альность разительно отличалась далеко не в лучшую сторону. После ночного боя в груп-пе имелся раненый, кроме того не удалось забросить на маршрут девушку-пилота.

Территория, на которой так неудачно расположилась танковая часть теперь преврати-лась в изрытую воронками и засыпанную обломками зданий запущенную и заброшенную пустыню. Посреди двора возвышались два сгоревших до черноты Т-26. Один из них, пу-шечный, видимо от внутреннего взрыва боеприпасов вспучило, башня нелепо съехала на бок и уткнулась стволом в землю. Второй, двухбашенный, пулеметный танк внешне мало изменился, только откинутые настежь люки, да холодная чернота спекшейся, обуглив-шейся краски выдавали его мертвую ипостась. На территории не сохранилось ни одного целого строения, только развалины. Спрятать мотоциклы в хаосе обвалившихся перекры-тий, балок, станков и остатков стен не составило большого труда.

В одном из разрушенных ремонтных боксов, стоял почти целый танк БТ-7 с пустым двигательным отсеком, засыпанный по башню обломками здания и станков. Башня с за-дранным до предела вверх мертвым орудийным стволом все еще грозила давно улетев-шим немецким летчикам. Корпус стоял на стертых обрезиненных катках, неизвестно где и когда потеряв узкие, отполированные долгой жизнью, гусеницы. Под стальным брюхом некогда боевой машины обнаружилась обложенная красным кирпичом смотровая яма. Яма служила для осмотра и ремонта ходовой части и заканчивающаяся небольшой ком-наткой, крышей которой служил бетонный пол мастерской. Ранее здесь видимо держали инструмент и запчасти. Окрестные жители давно уже растащили все подъемное и неподъ-емное, оставив лишь обгорелые доски и пустые ящики. Именно в этом укромном месте и устроил командный пункт Пабло. В развалинах можно было не только относительно спо-койно отдохнуть, но развернуть рацию, при свете фонарей еще раз осмотреть рану Князя и сменить повязку, очистить насколько возможно, от крови и грязи шинель раненного.

После бессонной и наполненной тревогами ночи всех валила с ног усталость, но вре-мени было в обрез, да и не могли все сразу улечься спать. Первыми ушли вести скрытое наблюдение за объектом и охранение Следопыт и Шкипер. Проводив ребят, Пабло решил прежде всего установить радиосвязь с командованием, дать условный сигнал о прибытии и начале действий. У Аспиранта больше времени ушло на развертывание и настройку ра-ции, чем на сам сеанс связи. Текст шифрованной радиограммы в Центр оказался предель-но короток «На месте. Действую. Конец связи. Пабло». Аспирант высоко оценил этот факт, ведь каждая лишняя минута в эфире увеличивала риск оказаться запеленгованным немцами. Закончив со связью Пабло помог Аспиранту убрать рацию, а затем тихо задал Князю несколько вопросов и внимательно осмотрел рану. Немного подумав, командир переговорил с девушкой, принявшей на себя медицинское обеспечение группы, покопался в ранце, достал пакетик с желтым порошком, сыпанул немного на рану, остаток заставил Князя проглотить и запить водой из фляги. – Новое лекарство, называется стрептоцид, приостанавливает воспалительные процессы, снижает температуру. Жаль, мало его пока в госпиталях. Так, теперь всем отдыхать. Через два часа смена наблюдателей.

Князя вновь перебинтовали, тот чувствовал свинцовую тупую усталость от потери кро-ви, но держался пока бодро. Аспирант и девушка положили обломки обгоревших досок на земляной, пропитанный маслом и бензином, пол. Поверх досок натянули кусок относи-тельно чистого брезента, уложили Князя, укрыли шинелями. Затем покормили хлебом с куском немецкой колбасы собаку, дали попить, налив воду в крышку от котелка. Пес жад-но лакал воду, никак не мог оторваться. Закончив неотложные дела повалились сами, только подложили под голову ранцы и сразу же забылись неглубоким, тревожным сном. Пес спать не стал, сторожил, чутко поводя ушами на малейший звук, доносящийся снару-жи.

Пабло не мог позволить себе заснуть, не просчитав заранее все возможные варианты развития событий. Это зеленым салажатам, собственного говоря еще и не разведчикам во-все, а стажерам, практикантам подготовительного класса он представлялся опытным ко-мандиром группы войсковой разведки. Себе же врать не мог, да и не желал. До сих пор как был старшиной, так им и остался. Да, индивидуальное мастерство было отточено до совершенства, не только во взрывном деле, но и в рукопашной схватке, в огневом бою вряд ли кто ему на десяток-другой километров в округе мог противостоять на равных. Мог и умел собирать разведывательные сведения, делать оперативно выводы, но всегда ходил в тыл вместе с Вольфом. И Вольф, а не он всегда шел первым, командиром, принимал решения и обеспечивал выполнение задания. Теперь его старый друг был слишком далеко и ничем не мог помочь. Вся ответственность лежала только на старшине, на его четырех треугольниках в петлицах. Что тут поделаешь, если война застала разведчиков обученных и, главное, способных командовать далеко от линии фронта, в лагерях и тюрьмах?

Пабло тяжело вздохнул, накрылся с головой плащ-палаткой и включив фонарик вновь, в который уже раз, принялся разглядывать карту. - С самого начала операция шла не то, чтобы полностью в разнос, но как-то со скрипом, натужно. Встреча с ночным истребите-лем потянула за собой аварийную посадку вдали от назначенного места. Посадка, хотя и вышла, благодаря мастерству пилота нормальной, без ранений и потерь техники, но при-вела к тому, что сорвалась встреча с чекистами, оперировавшими в тылу немцев и навер-няка имевшими дополнительную информацию. Самое главное, они потеряли ориентиров-ку, грубо говоря заблудились и не смогли высадить девушку поблизости от аэродрома. И где теперь этот аэродром? В результате вышел ночной бой с эсэсовцами, группа засветила себя, Князь ранен и хотя держится молодцом, но крови потерял видно изрядно и вряд ли сможет принять более чем символичное участие в операции. Правда из врагов не ушел ни один и некому рассказать немецкому командованию подробности боя. Они все спишут скорее всего на партизанскую засаду. Совпадение? О том, что высадились десантники они знают, но так далеко уйти пешком ночью эти «гипотетические» десантники не смогли бы. Значит немцев прищучили из засады партизаны. Логично? Логично. Начнется операция по прочесыванию местности, могут найти и заброшенный аэродром. Но, предположим, они его обнаружат, что дальше? Выставят засаду? Зачем, если явно аэродром заброшен и никогда не использовался? Скорее всего, сожгут все обнаруженное, бросят пару гранат в землянки, ну, может, завалят взлетную полосу срубленными молодыми деревьями. Вряд ли у них возникнет охота пилить толстые стволы, да и пил может не оказаться под рукой. Вот противопехотные мины поставить они поставят, на всякий случай. Он, старшина Паб-ло, поставил бы обязательно.

Выходить, так или иначе, но придется на аэродром, другой вариант просто не преду-смотрен за недостатком времени. Но это, потом. Сначала надо провести операцию. Инте-ресно, как бы ее провел Вольф? Скоро придет первая смена, принесет первые сведения. На глаз Следопыта можно положиться. Хотя и устал, но заметит все и вся. Двужильный па-рень. Шкипер, пожиже, но тоже старается. Посмотрим, что он принесет нам в клювике. Тем временем окончательно рассветет и на смену ребятам заступят они с Аспирантом. Потом – время принятия решения. И захват миномета, выбора нет. Он машинально нащу-пал в кармане шинели два одноразовых глушителя для бесшумной стрельбы. В штаб за документацией из железного шкафа придется идти самому. Аспирант будет занят с ма-шинкой для анализа газа в хранилище. Там же и образцы мин. Снять часовых и унести до-бычу ему поможет Следопыт. Шкиперу достанется самому снимать часового в ремонт-ном цеху и вытаскивать установку. Нет, он не справится, а на Князя рассчитывать не сто-ит. Князь, если и будет участвовать в операции, то только сидя в коляске за пулеметом и прикрывая отход остальных. Придется подключать девушку. Она смышленая. Кроме того – она сержант, а теперь война. ... Интересно, когда у них завтрак? Уходят ли они в столо-вую или им приносят еду в термосах? Это же ремонтники, почти гражданские люди, ты-ловые крысы. Утром они похлебали кофе с хлебом. А вот завтрак? Наверное, где-то часов в одиннадцать. То есть старый пароль еще действует, а на базе кроме часовых никого нет, да и те больше посматривают на дорогу и прислушиваются к желудку. Вот тут их и надо брать!

Первым, как и было договорено, ровно в семь, возвратился Шкипер, ужом прополз под брюхом танка, спрыгнул в смотровую яму. Пабло отметил, что двигался он бесшумно и вполне профессионально. Наверху окончательно рассвело и блик от фонаря теперь вряд ли кто мог заметить в развалинах. Шкипер присел рядом с командиром и на карте показал замеченные им проволочные заграждения, ворота, контрольно-пропускной пункт с двумя часовыми, шлагбаумом и телефоном. По периметру проволочного забора вышагивали нисколько не таясь чуть ли не гусиным шагом всего два часовых, вооруженных винтовка-ми с плоскими штыками. В ремонте находились, по его наблюдениям, две установки. Их охранял один солдат, не особенно впрочем бдительно, часто заскакивал внутрь помеще-ния, бегал по территории с пакетами, видимо исполнял одновременно роль дневального. Винтовка, если и была, находилась внутри помещения. Из всего оружия на поясе у дне-вального болтался штык в ножнах. Одно орудие стояло почти полностью разобранным, второе, наоборот, видимо уже отрегулированное, обслуженное, собранное и готовое к сдаче в часть стояло на очищенной и выровненной земляной площадке возле края прово-лочного заграждения. Возле ворот цеха среди другой техники Шкипер отметил наличие полугусеничного транспортера. Если ракетную установку увезут, то брать останется толь-ко документацию и снаряды. Вблизи здания, описанного на допросе пленным как храни-лище снарядов, часового Шкипер вообще не заметил. Дверь не закрывалась и через нее видны были стеллажи, большей частью пустые, только на нескольких лежали рядком не-понятного назначения цилиндры. Шесть из них вынесли и выложили возле собранной ус-тановки. Всего в цехах, на территории и в штабе парень насчитал порядка тридцати не-мецких солдат и офицеров. Пабло поблагодарил Шкипера и велел перекусить из пайка и ложится отдыхать. Предупредил, что операция начнется ровно в одиннадцать, к этому времени нужно быть в полной боевой готовности.

На смену Шкиперу ушел Аспирант, а на его место так же бесшумно и ловко проскочил Следопыт. За исключением деталей вооружения и точного времени смены постов, к рас-сказу Шкипера он добавил немаловажную деталь, видимо на складе боеприпасов имеется внутренний пост. Те, кто заходят во внутрь, а это только офицеры, сообщают пароль и ждут пока часовой изнутри отворит дверь.

– Сможет собака отвлечь часовых на КПП, пока мы выедем из развалин на дорогу? Ну, там повалять дурака, погавкать? Нам нужно время, чтобы представить дело так, что мы подъезжаем со стороны поселка, из расположения дивизиона.

- Думаю, сможет. – Улыбнулся Следопыт. – Я его расчешу, приведу в божеский вид. – Ведь ты, Миня, сможешь нам помочь, дружище?

Следопыт обратился к псу как к равноправному члену разведывательной группы, на-столько серьезно, что Пабло не выдержал и улыбнулся. Но пес слушал внимательно, смотрел умными глазами на хозяина, словно говорил. – Смогу, только объясни сначала, что нужно сделать.

Ни Пабло, ни Следопыт, ни спящие Шкипер с Князем, не видели, что за ними наблюда-ет сквозь полу сомкнутые ресницы проснувшаяся девушка. Она следила за беседой Сле-допыта с собакой глазами полными неподдельного восхищения и обожания. Ей хотелось, чтобы Пабло побыстрее отпустил Следопыта поспать. Тогда этот отважный и удивительно хороший человек, которого слушают и понимают даже бессловесные собачки, уляжется отдохнуть рядом с ней и она отодвинется, уступит ему нагретое теплом тела место. Они будут лежать рядом и, очень возможно, во сне он придвинется к ней, коснется, а может быть, чисто по-дружески, даже обнимет ее крепкой, надежной рукой.

Следопыт прилег отдохнуть. Пес, видимо посчитав, что тоже честно отслужил наряд, притиснулся, привалился к его боку, невольно заставив человека отодвинуться ближе к стене. Повздыхал, повозился и тоже заснул.

- Не крутитесь, черти, а то разбудите девушку. – Шепотом приказал Пабло. – Нашей летчице сегодня предстоит боевое крещение, пусть отдохнет.

Все уснули, а Пабло тем временем вновь и вновь проигрывал в голове возможные ком-бинации операции и последствия того или иного действия. - Итак, предположим, что мысль верная и немцы организованно уйдут или, скорее всего уедут, на завтрак. Ни Шки-пер, ни Следопыт не увидели на территории ничего похожего на столовую. Предположим еду им привозят, но в этом случае аккуратисты- немцы наверняка смастерили бы нечто похожее на столовую. Это же не наши работяги, которые вполне спокойно перехватят на ходу, или пожуют привалившись к станку. Значит, немцев на прием пищи отправляются к расположению дивизиона. Остаются наверняка два часовых на КПП и два на периметре. Все вооружены винтовками. Их нужно снимать бесшумно, ножами. Расстояние до диви-зиона хоть и не близкое, но выстрел наверняка услышат. Нужно сделать так, чтобы со-брать всю эту публику в кучу. Вояки это тыловые, напуганные. Эх, удался бы трюк с со-бакой. Возможно останутся люди в штабе и, наверняка, в хранилище боеприпасов. Если снять четверых часовых бесшумно, то дело значительно упрощается. Один мотоцикл рыв-ком направить к штабу, второй к цеху. Я иду в штаб за документами. Аспирант и Следо-пыт берут на себя хранилище, оно практически рядом. Если отдать им один глушитель, то все может обойтись без шума. Шкипер с девушкой убирают часового в цеху, затем Шки-пер подает назад полугусеничный вездеход, прицепляет на буксир установку. Аспирант со Следопытом выносят и укладывают пару снарядов, работать им придется в противогазах. Хотя странно, на территории наблюдатели не заметили ни одного немца в противогазе. Но, возможно, там внутри они действительно их надевают. Но нам, остальным, противо-газы явно ни к чему, только помешают. Прикрывает всю операцию Князь из коляски с пу-леметом. Собираемся у транспортера. На мотоциклах Шкипер и Аспирант. Князь в коля-ске. Я за рулем транспортера, со мной Следопыт, девушка и собака в кузове, под тентом. Светится им не стоит. Хотя и встреч с немцами желательно избегать. Один мотоцикл впе-реди, второй сзади и полный вперед к аэродрому. Там продержаться бы в тишине до вече-ра, зажечь костры и принять самолет. Все.

Теперь, когда план сложился, Пабло решил провести рекогносценировку на местности. За врагом, скрываясь в соседних развалинах наблюдал пока один Аспирант. Пабло прове-рил автомат и через лаз под днищем танка выбрался наружу. Дождь не шел, но небо низко нависло над порушенной землей серым, неопрятным ватным одеялом, сквозь которое сла-бо пробивался такой же нерадостный серый свет. «Чертова погода может подгадить в конце операции. Что толку, если мы добудем миномет и снаряды, а самолет не сможет сесть?». Старшина, прильнув к корпусу танка тщательно выбирал выгодную позицию для наблюдения, стараясь даже случайным движением не выдать местоположение группы взгляду часового или случайного зеваки на территории ремонтной базы. Приглядевшись получше и сориентировавшись на местности он обратил внимание, что башня сгоревшего танка смотрит в нужном направлении. Лучшего наблюдательного поста нечего было и же-лать.

Попасть в башню можно было через люк на крыше, но такой вариант сразу отпадал. Люк механика водителя был засыпан неподъемными балками и битым кирпичом. Но дол-жен был быть еще аварийный люк в днище, через который экипаж в боевых условиях мог скрытно покинуть машину. В этот люк, если его удастся открыть, ход вел прямиком из смотровой ямы. Пабло снова нырнул в лаз и включив фонарик исследовал днище танка. Видимо кто-то уже пользовался этим способом, для проникновения внутрь БТ по крайней мере один раз. Люк был снят и в луче света чернели внутренности танка. В отличие от других, эта машина не горела. Ни боеприпаса, ни двигателя, ни горючего в баках не име-лось, потому и гореть особо ничему не было. Ухватившись за основание люка старшина подтянулся и залез в танк. Внутри пахло пылью, ржавым металлом, старой резиной. Ни пулемета, ни приборов в башне не оказалось, торчали лишь обрывки проводов и сорван-ные скобы крепления. По всему видно, что неизвестные пытались утащить и сорокапятку, но у них ничего из этой затем не вышло. Через смотровые щели отлично просматривалась территория немецкой базы.

Пабло достал из чехла отличный цейсовский бинокль и приступил к наблюдению. Пре-жде всего он проверил точность и достоверность сообщенных разведчиками данных. Как он и ожидал все подтвердилось. Словно проглотив жерди вышагивали с винтовками за плечами два часовых по периметру, сходясь они четко делали поворот и вновь уходили на маршрут. На перекуры и разговоры не останавливались, по сторонам однако особенно не смотрели, отбывали время. Двое у КПП по очереди оставались в будке с телефоном из ок-на которой высовывалась жестяная труба и вился серый дымок. Тот, чья очередь стоять у шлагбаума, выполнял свои обязанности вполне дисциплинированно. Звуки до старшины не долетали, но было видно как при подходе очередной машины солдат сначала спраши-вал пароль, потом сообщал отзыв и лишь после этого вскидывал руку и бежал поднимать полосатое бревно. Всего за время наблюдения на территорию заехал крытый тентом гру-зовик, а легковой автомобиль с двумя офицерами ее покинул.

К десяти часам дня среди ремонтников наметилось необычное оживление, почти весь личный состав в рабочих комбинезонах и пилотках повалил наружу из зданий. Большин-ство уселось на сколоченные из березовых стволов скамейки возле цеха, а трое солдат во главе с унтер-офицером направились к стоящему в отдалении орудию. Пабло отрегулиро-вал резкость и постарался лучше рассмотреть странный миномет. Реактивная установка представляла из себя шесть круглых труб собранных в пакет длиной чуть больше метра. Трубы явно имели на казенной части какие-то устройства для заряжания и монтировались на поворотном двухколесном лафете от немецкой противотанковой пушки Pac 35/36 Ста-нины одновременно служили буксирным устройством. Вся установка окрашена в матовую серо-голубую краску. По виду никаких особых технологических сложностей в устройстве не имелось.

Тем временем расчет подошел к орудию, два человека открыли казенники труб и на-чали заряжать установку довольно длинными снарядами с утолщенной головной частью и оконечностью. Каждый снаряд доставали из отдельного цилиндрического контейнера. Ряд таких цилиндров выложен заранее возле миномета. Теперь Пабло понял, что расчищенная площадка представляла собой огневую позицию и ему выпала сомнительная честь при-сутствовать при огневых испытаниях отремонтированной немецкой техники. Третий но-мер расчета споро подсоединил к установке провод и побежал с катушкой назад к дому, разматывая его на ходу. Унтер тщательно проверил установку, подкрутил прицельные маховики, затем подал команду и все оставшиеся у оружия рысцой потрусили назад, к ожидавшему их метрах в тридцати – сорока солдату с катушкой. Когда все собрались про-вод от катушки подключили к обычному взрывному магнето, как показалось старшине, стандартного немецкого военного образца. Все дружно вскинули руки и прикрыли уши, а унтер крутанул рукоятку. Из жерла одной трубы с диким ревом в клубах дыма и пыли вы-скочил черный снаряд и унеся в сторону лежащего впереди километрах в пяти пустыря. Из задней части ракеты некоторое время полета вырывалось длинное жаркое пламя, резко оборвавшееся уже на второй секунде полета. Выпустив первый снаряд унтер сразу же вновь крутанул рукоятку и произвел следующий залп. С каждым оборотом рукоятки в сторону полигона с истошным воем уходила очередная ракета, вздымая в месте падения столбы черного дыма и одновременно демаскируя пусковую позицию тучами поднятой снарядами пыли. Через десять секунд стрельба закончилась.

Наблюдательный пункт старшины и тайное убежище группы находились немного в стороне от директрисы стрельбы, но в первый момент, произведенный залпом эффект, оказался поистине впечатляющим. Пабло и не заметил как слетел из башни в смотровую яму, чудом не покалечившись и не разбив бинокль. Навстречу ему из комнаты выскакива-ли с оружием заспанные бойцы. Даже Князь позабыв о ране был готов к отпору неведомой опасности. Только перепуганный пес забился в дальний конец убежища, лег обхватив от ужаса лапами голову и тихо скуля.

- Что это? – Спросил Следопыт.

- Вот то самое, за чем охотимся. Как говорится просмотр товара в действии. Стрельба шестиствольной реактивной установки. Видимо пристреливали или испытывали после ремонта. Да, серьезный инструмент. Орал, словно бешеный ишак, которому под зад ко-лючкой ткнули. – Пабло покачал головой, вспоминая собственный скоростной спуск в смотровую яму. - Так, представление окончено, время собираться. По моим расчетам в одиннадцать у них завтрак. Если это так, то базу покинет большинство личного состава. Через час начинаем операцию. Следопыт, давай тихонько за часовыми. Собираемся вме-сте через десять минут на инструктаж.

Отдав команду, Пабло вновь залез в башню и продолжил наблюдение. Расчет уже вер-нулся к миномету, что-то регулировал, чистил. Подскочил полугусеничный тягач, лихо развернулся, подал задом к станинам. Два человека довольно легко подхватили стальные трубы, подтянули, накинули буксировочный узел на крюк, закрыли и аккуратно заблоки-ровали шпилькой на цепочке. Тягач с минометом покатил к стоянке машин, а расчет не торопясь, поглядывая на часы и о чем-то оживленно переговариваясь. Ровно в одинна-дцать из дверей штаба вышел толстый унтер в шинели и надувая щеки дунул в свисток. Из всех дверей вновь выскочили солдаты, на сей раз одетые в шинели, разбились по отде-лениям и строем потопали к стоянке машин. Шофер уже сидел в кабине и прогревал гру-зовик с затянутым тентом кузовом. Помогая и подсаживая друг друга, солдаты забрались под тент, но машина не отъезжала. Наконец из штаба показались и офицеры, степенно прошествовавшие к открытому вездеходу. Часовой вскинул в нацистском приветствии ру-ку, второй кинулся к веревке, удерживавшей бревно. Шлагбаум полез вверх, освобождая проезд автомобилям. Первым двинулся офицерский вездеход, за ним – грузовик с солдат-ней. Старшину поразило то, что немцы настолько были уверены в своей безопасности, что ни один из них не прихватил с собой личного оружия, только на поясах четырех офицеров болтались кожаные кобуры парабеллумов. На опустевшей территории, как он и предпола-гал, остались лишь часовые.

Быстро спустившись вниз командир застал всех бойцов в сборе. Даже шинели, помяв-шиеся за время ночных перипетий, успели более-менее почистить и привести в порядок и надеть тяжелые немецкие шлемы. Претензий по внешнему виду к группе не оказалось и Пабло провел последний перед операцией инструктаж.

- Шуметь нельзя. Работаем ножами. Постараемся отвлечь часовых у КПП, да и у пери-метра с помощью пса. Следопыт с собакой скрытно подбирается по развалинам как можно ближе к КПП. Там ждет. Мы тихо выводим машины на дорогу вне видимости немцев и даем полный газ, с треском, с шумом, но с малой скоростью, мол моторы не тянут. Аспи-рант и Шкипер смогут обеспечить звуковое сопровождение?

- Вполне, герр майор! – Ответил за двоих Аспирант.

- Ну и отлично. Немцы, что вполне естественно, отвлекутся на шум моторов, тут Сле-допыт выпустит пса. Только осторожно, вдоль периметра у них могут стоять мины. В ближайшем не проглядываемом от немцев месте мы подбираем Следопыта на машину Шкипера. Пес подбежит к часовым и отвлечет их внимание в момент когда мы подскочим к шлагбауму. Я сообщаю пароль и цель приезда, помощь в ремонте машин. Аспирант сле-зает с машины, пихает ногой колесо, ну еще производит типичные шоферские действия. Князь и девушка сидят на местах, отслеживают обстановку. Пока разговариваю с двумя у КПП. Шкипер со Следопытом и Князем подъезжают как можно ближе к остальным двум, они наверняка, такова уж человеческая порода, подтянутся как друг к другу, так и к ис-точнику шума. Да и на пса с его выкрутасами посмотреть интересно. Снимаем часовых как можно тише и по возможности одновременно. Скажем я скомандую псу: «Форвертс!». Он поймет? Ну, да это уже и не суть важно. Я беру того, что слева. Аспирант – правого. Шкипер, соответственно, левого. Следопыт – правого. Тела немедленно прячем. Это уже импровизация. Мы двоих можем даже усадить в будке КПП. Ну, это по обстоятельствам. После устранения часовых рывок на мотоциклах к цеху и штабу. Я беру на себя штаб. Ас-пирант и Следопыт – хранилище. Шкипер и пилот – цех. Задача Шкипера после устране-ния часового у цеха упрощается. Нужно подогнать транспортер с минометом к дверям хранилища. Аспирант вместе со Следопытом выносят несколько снарядов с различными маркировками, пусть по одному каждого типа, и укладывают их в кузов. Хорошо бы в штатных контейнерах. Аспирант быстренько работает хреновиной доктора химических наук. На непредвиденный случай имеют один пистолет с глушителем. Я выношу докумен-тацию. Князь и пилот обеспечивают прикрытие и наблюдение. Сигнал тревоги – свист. Свистеть, надеюсь, девушка умеет? – Та молча кивнула головой. - Отлично. Я веду транс-портер. Девушка и пес в кузове. Шкипер с Князем в коляске идут в авангарде. Князь, при неудачном стечении обстоятельств и встрече с немцами либо ведет умный разговор, либо открывает огонь из пулемета. Замыкают Аспирант со Следопытом. Следопыт в коляске у пулемета. Вопросы? Всем по местам. Время пошло.

Для разведчиков группы «Т» время понеслось вскачь, бешеным галопом с первой секун-ды начала активной фазы операции. До крутого поворота дороги мотоциклы удалось скрытно прокатить под прикрытием развалин. Тем временем, Следопыт постарался разъ-яснить псу его «боевую» задачу и выдвинулся как можно ближе к посту у КПП. Понял пес свое дело или нет, но на всякий случай пару раз печально махнул опущенным книзу об-рубком хвоста и прилег на землю. Следопыт постарался внушить ему, что бежать к нем-цам нужно лишь при приближении звука моторов мотоциклов, погладил по черному чеп-раку на спинке и тоже прикрываясь развалинами двинул навстречу группе. Едва успел подбежавший Следопыт вскочить на заднее сидение к Шкиперу, как водители рванули стартеры и машины треща двигателями направились по дороге к ремонтной базе.

Пес все понял правильно и у шлагбаума разворачивалось представление. Не учли Пабло со Следопытом лишь одну немаловажную деталь, а именно то, что не все люди реагируют на собак дружески. Есть такие особи, что панически боятся любого четвероногого облада-теля зубов и хвоста, убегают от него, а если не могут спастись бегством, потеют, ударяют-ся в панику, машут первым попавшимся под руку оружием, орут дурным голосом. В об-щем, ведут себя совершенно неверно, пытаясь отогнать зверя и вызывая возможно до того вовсе миролюбивого животного совершенно противоположную реакцию.

В тот злополучный день на КПП из двух дежуривших солдат один, а именно старший наряда, оказался как раз таким человеком. Псу удалось отвлечь караульных и даже часо-вые подтянулись каждый по своей стороне периметра к месту действия. Тут Пабло ока-зался совершенно прав, но вот вел себя часовой весьма неадекватно. Солдат скинул с пле-ча винтовку с примкнутым плоским штыком и словно на учениях по штыковому бою де-лал выпады в сторону собаки, чем привел благодушно настроенного пса сначала в полное изумление, а затем вызвал у животного приступ ярости. Шерсть на загривке встала дыбом, пасть оскалилась и Миня тоже начал кидаться на врага, ловко, до поры до времени, увер-тываясь от острого жала. Все это разворачивалось на глазах у подъезжающих разведчиков. От зрелища играющего со смертью и не вполне понимающего это четвероногого друга у Следопыта сердце словно подпрыгнуло, а рука сама собой потянулась к автомату, но вспомнил слова Пабло и сдержался, заставил себя не думать о потере, работать собрано и четко.

Ситуация складывалась совсем не так как предполагалось, но делать нечего и когда Аспирант затормозил возле КПП Пабло величаво, как-то и надлежит немецкому майору прикрикнул на часовых. Миня в этот момент замешкался, видимо раздумывая, что и как ему далее делать. В этот момент немцу удалось ткнуть пса штыком в бок, тот заскулил, отскочил в сторону и повалился на землю. Посчитав, что удалось успешно устранить не-ожиданную помеху, немец вновь закинул винтовку на плечо и огибая мотоцикл кинулся приветствовать заезжего майора. Приблизившись к коляске, он вскинул в приветствии ру-ку, а затем пригнулся и тихо спросил, знает ли господин майор пароль. Господин майор пароль знал и часовой велел напарнику поднять шлагбаум. Мотоцикл Шкипера направил-ся вначале к левому патрульному, что забыв о службе, наблюдал сначала за корридой кол-леги с собакой, а теперь за приездом неизвестных гостей. Не доезжая шагов пять Следо-пыт соскочил с сидения и сунув руку в карман шинели, словно шаря в поисках спичек или сигареты, застенчиво улыбаясь, не торопясь пошел к зазевавшемуся часовому. Шкипер тем временем затормозил вплотную около второго. Оба ждали сигнала.


Пабло впервые растерялся. Команда «Форвертс!» рассчитана была на участие в деле пса, но он коричнево-черной тряпкой лежал в стороне и не подавал признаков жизни. Тут не выдержала девушка и забыв о том, что роль ей отводилась в операции вовсе пассивная и беззвучная, вскрикнула вполне по-женски и соскочив с сидения, бросилась к собачке. У немцев от всего этого отвалились челюсти, но руки вполне осмысленно дернулись к ору-жию. В рукаве у Пабло давно уже грелся старый надежный стилет, легкий, можно даже сказать изящный взмах руки и первый часовой выронил винтовку, схватился руками за рукоять воткнувшегося в горло стилета, захрипел, выпучил глаза и осел на землю. Аспи-рант все еще сидел на водительском месте. Дела шли явно не по плану и он мысленно просчитывал возможные варианты. Метнуть нож так ловко, как Пабло он не мог, да и по-зиция у него самая невыгодная. Пришлось воспользоваться пистолетом, с навернутым на ствол одноразовым глушителем, использовать который предполагалось лишь в крайнем случае в здании хранилища. Пистолет был под рукой, в кармане шинели. Немец уже пере-дергивал затвор и готовился выстрелить в Пабло, когда раздался слабый звук, словно кто-то произнес негромко «Шпок!», или выскочила пробка из бутылки запотевшего с мороза шампанского. Хотя и стрелял Аспирант навскидку, не целясь, но сказались тяжелые, мно-годневные тренировки. Пуля ударила второго патрульного в глаз, пробила череп и, сри-кошетив от каски, разорвала сонную артерию. Немец вскинул руки к горлу, да так и рух-нул на спину возле поднятого шлагбаума.

Ничего из происходящего за их спинами Шкипер со Следопытом не видели, чего нельзя сказать о часовых, потащивших словно в замедленном сне винтовки с плеч. Закончить движения им не удалось. Следопыт пригнувшись прыгнул на своего, выбрасывая вперед руку с острым жалом кинжала, доставшегося ему от убитого диверсанта из «Бранденбур-га» в Бресте. Немец бросил тянуть за ремень винтовки и попытался локтем прикрыть грудь, но было уже поздно, оточенное лезвие пробило шинель и вошло словно в масло между ребрами в сердечную мышцу. Солдат захрипел и упал на грудь Следопыта, словно припал к нему в последнем братском объятии. Обниматься с врагом было Следопыту не-досуг. Нужно было завершать положенные дела и попробовать спасти пса. Может тот еще и жив. Собаки, они звери живучие, а удар в бок мог пройти скользяще, по ребрам. Но прежде взглянул как дела у напарника.

Шкипер в рукопашном бою новичок, да и в жизни своей нож дело никогда не пуска. Одно – пырнуть понарошку на тренировке деревяшкой или резиновой подделкой товари-ща инструктора. Совсем оказалось другое впить полоску упругой стали в потеющее, ды-шащее, дергающееся тело человека. Пусть и смертельного врага, но лично ему, Шкиперу, незнакомого и ничего плохого не сделавшего. Нож нерешительно ткнулся, пропорол ши-нельное сукно, прохолодил смертельно кожу и отлетел в сторону. Спасло разведчика то, что холод стали на секунду парализовал немца и тот выпустил из рук винтовку, а через секунду они уже молча возились на земле, ломали друг другу руки, тянули пальцы рук к горлу. Немец оказался матерым рабочим мужиком, намного крупнее и сильнее Шкипера. Его разлапистые, крупные шершавые руки металлиста, с черными каемками под ногтями, с жесткими мозолями, набитыми рукоятками инструментов, обдирали лицо, рвали рот мо-ряка, но вдруг ослабли, отпустили, светлые, бешеные глаза потухли, а изо рта выпучилась и потянулась на лицо Шкипера черная липкая густая кровь. Следопыт молча вытащил нож из спины убитого, откинул его с распластанного на земле товарища, подал тому руку, помог встать.

Говорить было нечего и некогда, а благодарить не принято, одно дело делали. За руки оттащили мертвецов в сторону, покидали в щели, выкопанные педантичными немцами на случай налетов авиации. Заскочили ан мотоцикл, помчались как приказано к намеченным зданиям. Шкипер сначала притормозил возле хранилища, откуда Следопыту с Аспиран-том мины таскать, а сам подал дальше к цеху. Ломило и болело истисканное, изломанное в борьбе с немцем тело, но он приказал себе не замечать и не реагировать.

Пабло с Аспирантом побитых фрицев, как-то планом и предполагалось, закинули в буд-ку, прислонили к стене, словно те отдохнуть решили, винтовками под полами шинелей подперли. Непорядок, конечно, в немецкой армии непозволительный, но лучшего ничего не придумали. Девушка, на руках принесла собаку, приникла головой к груди: - «Дышит! Живой! Перевязать надо». Пабло лишь зло отмахнулся, зарекся на век еще раз бессловес-ное животное на операцию брать. Крикнул: «Отставить! Не время! Потом!». Девушка все же не послушалась окрика, положила пса в коляску, в ноги, села к пулемету. Пабло уже на заднее сидение вскочил, Аспирант газ дал и машина треща глушителем влетела на тер-риторию ремонтной базы.

Внутренний пост при входе в ремонтный цех среди тыловых немецких работяг и так особо службой не обремененных, считался вообще формальной синекурой. Винтовку можно было не таскать, ограничиваясь штыком в ножнах на поясе. Фактически этот член дневного наряда совмещал функции дневального, посыльного и связного между рабо-тающими в цехе мастерами, штабными офицерами, клерками и кладовщиками в хранили-ще. Развернувшееся на его глазах убийство часовых ввергло солдата, никогда в боевых действиях не участвовавшего в состояние ступора. Все произошло так быстро, что когда Шкипер затормозил возле дверей, тот все еще стоял словно столб с разведенными в сто-роны руками и выпученными в ужасе глазами, а из приоткрытого рта вырывался не-то писк, не-то задавленный всхлип. Когда страшный русский в немецкой форме, залитой черной кровью еще недавно такого веселого и жизнерадостного напарника по верстаку, соскочил с мотоцикла и кинулся к нему, ремонтник потерял сознание, закатил глаза и без-звучно опрокинувшись назад, грохнулся головой в пилотке об бетонный пол. Нож Шки-пера остался лежать на месте схватки с часовым, стрелять строго-настрого запретил Паб-ло. Он легонько ткнул слишком чувствительного немчуру носком сапога, но тот не пода-вал признаков жизни. «Наверное сердце не выдержало. Ну и черт с тобой». – Решил Шки-пер. Кроме валяющегося на полу дневального в цеху никого не оказалось, делать тут больше нечего. Шкипер развернулся, перескочил через валяющееся тело, вскочил в седло мотоцикла и, вспомнив приказ Пабло, покатил к транспортеру. В кабине машины никого не оказалось, как не обнаружилось и ключей от замка зажигания. Впрочем, это проблемой ни для кого из разведчиков не являлось, научились обходиться без ключей еще на трени-ровках, а тренировались, между прочим, как раз на трофейной технике.

Пабло, прежде чем отправится за документами, снял в кармане шинели пистолет с пре-дохранителя, окинул взглядом территорию. Мотоцикл Шкипера уже откатил от здания цеха, то есть, можно считать, задача по устранению дневального выполнена. Все осталь-ное прошло хоть и далеко не по плану, но убрали часовых тихо, без шума и довольно бы-стро. Транспортер с минометом тоже можно считать уже в руках. Осталось завершить операции по изъятию документации и снарядов.

Основное помещение штаба отделялось от прихожей деревянным барьером с дверцей, проворачивающейся на двух петлях. С внутренней стороны вплотную к барьеру примыкал обычный канцелярский стол, с ящиком полевого телефона, аккуратной стопкой зеленых канцелярских книг, стаканом тонко оточенных карандашей и прочей, обычной для писа-рей и клерков ерундой. За столом, рядом с телефоном, перед открытой книгой явно не-служебного содержания, скучал единственный дежурный по штабу унтер-офицер. Увидев входящего в кабинет майора в слегка помятой полевой форме, перекрещенной ремнями, унтер привычно вскочил и, зычно рявкнув «Хайль», вскинул в приветствии руку. Между офицерами ремонтной базы, в подавляющем большинстве, вчерашними инженерами и техниками, призванными из запаса, партийное приветствие, щелканье каблуками и прочая строевая показуха считалась «моветоном». Но вошедший офицер к разряду «своих» не относился, потому унтер старался изо всех сил показать строевую выправку и чинопочи-тание. В ответ он получил пулю между глаз, плюхнулся на стул и медленно завалился го-ловой на стол, словно решил подремать.

Пабло опустил в карман пистолет с отработавшим свое дело глушителем и прошел че-рез комнату, заставленную столами и чертежными досками с рейсшинами к железному ящику с документацией. Дверка ящика, игравшего роль сейфа, была заперта на обычный висячий замок. Пабло вновь вернулся к застреленному им унтеру и в кармане френча, как и предполагал, обнаружил кольцо с ключами и несколькими печатями. На дне ящика лежали стопой папки, свернутые чертежи, книги с черным немецким орлом и грифом «Секретно». Старшина открыл обложку верхней книги и прочитал: “Nebelwerfer 41”. Да-лее шли основные тактико-технические параметры оружия. Вес – 540.00 кг, длина – 1.30 метра, калибр – 150 мм, стволов – шесть, максимальная дальность – 6,800.00 метров. Вес снаряда 32.80 кг, вес горючего двигателя – 6.35 кг, вес боевого заряда – 2.50 кг, скорость полета – 342 м / сек. Расчет – четыре человека. Дальше изучать текст не было ни времени, ни смысла, ясно, что все относилось именно к реактивному миномету. Пабло оглядел по-мещение и обнаружил защитного цвета сумку для переноски буссоли и артиллерийского планшета, аккуратно прислоненную к одному из столов. Вытряхнув на пол содержимое, старшина засунул в зеленое нутро всю найденную документацию и вышел из штаба, акку-ратно прикрыв за собой дверь. На территории ремонтной базы все еще царила тишина, которую вполне справедливо. Можно было назвать исключительно мертвой. Только си-дящие в колясках мотоциклов Князь и девушка может излишне напряженно разглядывали подступы к объекту, словно бы невзначай, держа руки поблизости от рукояток пулеметов. Еще один пункт из намеченного плана оказался выполнен вполне успешно. Сумка с до-кументацией отправилась в кабину транспортера и плотно улеглась на кожимитовом си-дении рядом с местом водителя.

- Так, Шкипер, молодец, все сделал четко, теперь возвращайся к мотоциклу, транспор-тер поведу сам. Пришли девушку. Пусть возьмет пса и перенесет в кузов и перевяжет если еще жив. В коляске он при стрельбе может помешать.

Теперь оставалось ждать лишь возвращения со снарядами Аспиранта и Следопыта, но из-за плотно прикрытой двери хранилища не доносилось ни звука. Это насторожило старшину и он выскочив из кабины, быстрым шагом направился к дверям, но оттуда уже показались бойцы, несущие на руках контейнеры со снарядами. - Что так долго?

- Ничего нового не нашли. Обычные боеприпасы основных типов. – Ответил Аспи-рант, пряча в сумку противогаз, которым так и не воспользовался. – Не имеет смысл и тратить время на анализ воздуха. Здесь все открыто, даже дверь не на замке. Немцы захо-дили и выносили снаряды без особых предосторожностей. Загляните, убедитесь сами. Нам все равно еще придется носить. Уж больно тяжелые, заразы. Пуда по два. Больше одного не взять. Неудобно.

Единственное место куда не имели доступа ремонтники и которое круглосуточно охра-нялось двумя эсэсовцами находилось в тупиковом помещении без окон, отгороженном от основной части хранилища. Один вход в секретную комнату был замаскирован под обыч-ную дверь в торцевой стене. Второй – выходил на задний двор и заканчивался современ-ным погрузочным терминалом, оборудованным всеми возможными такелажными средст-вами. Используя этот, терминал можно было быстро и не привлекая лишнего внимания, даже не заезжая на территорию базы вывезти на позицию специальные химические бое-припасы для пусковой установки. Если в основном помещении хранились немногочис-ленные снаряды, предназначенные для испытания и пристрелки отремонтированных уста-новок, то в практически герметичной комнате плотно стояли стеллажи снарядов с сотнями начиненных отравляющими газами боеголовок. На их черных зловещих тушах отчетливо выделялись три жирные желтые концентрические полосы. Часовые в комнате сменялись каждые три часа и, несмотря на постоянную работу вытяжных устройств, несли службу в противогазах и защитных химических костюмах. О содержании снарядов им ничего не говорили, только намекали, на ядовитые компоненты в начиняющем корпуса топливе. Сидеть и пялится друг на друга в резиновых масках было страшно утомительно. Проходи-ли дни, недели. Человеческая природа победила немецкую пунктуальность и дисциплини-рованность. Сначала осторожно, тайком, а поняв, что решительно ничего с их арийскими организмами не происходит, то уже открыто, от смены и до смены, солдаты после первых пятнадцати минут вахты стаскивали осточертевшие маски, закуривали и, отложив автома-ты, резались в картишки.

Когда Следопыт следом за Аспирантом проскользнул в приоткрытую дверь склада, то ничего особенного не обнаружил. То, что они увидели внутри добротного каменного строения освещенного висящими на шнурах лампами, вполне согласовывалось с первич-ными результатами наблюдения. В открытой для солдат-ремонтников секции стояло толь-ко несколько полупустых металлических стеллажей с двумя-тремя десятками уложенных группами боеприпасов. Маркировка головных частей мин оказалась хорошо известна раз-ведчикам. В цилиндрических контейнерах из пропитанной клеем прессованной бумаги находились фугасные, осколочные боеприпасы и специальные заряды для постановки ды-мовых завес. Подхватив на руки по реактивному снаряду разных типов спецназовцы про-бежали к выходу где уже ждал транспортер. У входа чуть не сбили с ног спешащего к ним на помощь старшину.

Пока бойцы укладывали в кузов транспортера контейнеры, Следопыт перекинулся па-рой слов с девушкой, та успокоила, сказала, что собака жива, рану она обработала йодом и перебинтовала. Судя по всему штык лишь распорол кожу и немного поранил мышцы, но внутренние органы не задел и пес, скорее всего, выживет. Время поджимало и парни по-бежали за следующей партией снарядов. На этот раз им помог старшина. Теперь в кузове рядком лежали уже пять цилиндров. Можно было и сворачивать операцию, но что-то в строении склада не понравилось старшине. Уже стоя у кабины транспортера, он окликнул, направлявшихся к мотоциклам бойцов.

– Стойте, парни. Давайте-ка обследуем это хитрое хранилище еще раз. Не нравится мне оно. Вроде как фасад процентов на тридцать, как минимум, длиннее чем внутреннее по-мещение.

- Точно, герр майор! – Немедленно откликнулся Следопыт.

Все трое вновь зашли в помещение склада и прошли к дальней стене.

Немцы, тем временем уже давно отбросили карты и натянув на всякий случай маски противогазов привели в боевое положение оружие. Вначале они приняли спецназовцев за солдат-ремонтников оставшихся за какой-то надобностью в расположении части и ре-шивших подготовить снаряды к очередному залпу. Это их удивило, но особого волнения не вызвало. Но приникнув к бойнице скрытого наблюдения они к своему ужасу услыша-ли, что люди в немецкой форме разговаривают на языке врагов. Старшина допустил оп-лошность, не выявил и не перерезал линию связи. Пока один из эсэсовцев держал под прицелом автомата нежеланных гостей, столь нагло хозяйничавших в тайном хранилище, второй названивал в штаб команды полевой полиции. Разведчикам повезло, что сначала он решил дозвониться до своего начальства, а не до командования дивизиона. В штабе эсэсовской группы только получили известие о зверском уничтожении партизанами, на-павшими из засады. Отряда оберштурмбанфюрера. Самого командира нашли в канаве с обожженным лицом и руками, в изодранной шинели, без сознания, но живого. Больше ни-кто из его отряда не уцелел. Ефрейтора нападавшие русские, видимо, захватили в плен, допросили и расстреляли. Что им удалось выудить у несчастного, что он согласился им рассказать вызывало вполне заслуженные опасения. Заместитель фон Пиэтса, поднял по тревоге остатки отряда и повел их на защиту тайного склада, о назначении которого всю правду знал лишь один оберштурмбанфюрер. Возможно, что немцам удалось бы застать советских спецназовцев врасплох, но у следившего за русскими эсэсовца не выдержали нервы. Эсэсовцы из полицейского полка еще не участвовали в боевых действиях, а кара-тельные операции по уничтожению мирных людей отнюдь не способствовали получению боевого опыта. Когда осматривающие помещение враги подошли к запертой на засов гер-метичной, никогда ранее не открывавшейся двери в хранилище, он нажал на спуск авто-мата, а ногой надавил на педаль, включающую установленный на крыше тревожный ре-вун. Причем надавил на какую-то долю секунды раньше чем начал стрелять.

Звук выстрелов и рев сирены оглушили, кинули на пол, по стенам и стеллажам защел-кали автоматные пули. Укрывшийся за дверью, ранее не обнаруженный немецкий часо-вой, стрелял не жалея патронов, длинными очередями и, к счастью, не прицельно. Через узкую прорезь в дверях прицельно стрелять вообще было практически невозможно, тем более, что рикошетирующие от стеллажей и стен пули первых очередей мгновенно разби-ли все электрические лампы и помещение погрузилось в темноту, рассеиваемую лишь у входа тусклым светом, просачивающимся из-за неплотно прикрытой двери.

- Ползком к двери! – Скомандовал Пабло. – Там – мертвая зона.

Вжимаясь в пол под рассекающими над головой воздух пулями, под закладывающий рев сирены, разведчики переместились к самой двери. Теперь пули веером летели над го-ловами, но время работало против них. Можно было отступить, покинуть простреливае-мое помещение и на полном газу уйти с территории базы. Но просто уйти, не выяснив, что за секреты скрывали немцы в замаскированном помещении, Пабло не мог и не имел пра-ва. Он жестами приказал Следопыту и Аспиранту убраться подальше, а сам вытащил из полевой сумки неприкосновенный запас диверсанта, комок пластиковой взрывчатки и взрыватель.
Закрепить взрывчатку на двери возле амбразуры оказалось делом нескольких секунд. В кольцо взрывателя заранее продета и закреплена свернутая тонкая упругая жилка-поводок. Старшина расправил усики держащие скобу, продвинул их почти до самого вы-хода из отверстия запала и осторожно разматывая леску откатился подальше от двери. Легкое движение руки и перекрывая автоматную трескотню грохнул взрыв.

Дверь вывалилась наружу и вслед за ней, медленно протягивая впереди себя руки, словно пытаясь ухватить воздух, на пол перед разведчиками выпал, словно пришелец из иных миров немец, обмундированный в противохимический костюм и противогаз. Поме-щение где находились бойцы Пабло скрывалось в темноте, а вот открывшаяся их взору комната, где до сих пор скрывались эсэсовцы оказалась ярко освещена. В скрываемой от посторонних комнате стояли такие же стеллажи как и впервой, но только полностью за-груженные аккуратными рядами черных цилиндров. Каждый цилиндр нес отличительную маркировку из трех желтых концентрических полос. Последнего из охранявших хранили-ще немцев при взрыве на несколько секунд оглушило, но тот довольно быстро пришел в себя и бросив телефонную трубку схватился за автомат. Следопыт уловил краем глаза движение в глубине комнаты и не раздумывая пустил в ту сторону щедрую очередь. Не-сколько пуль прошили эсэсовцу грудь, но прежде чем умереть он тоже успел падая нажать на курок. Второй немец, как и первый, был полностью обмундирован в противохимиче-ское обмундирование, а на крыше здания теперь явно слышался звук работы вытяжного устройства. Все это крайне не понравилось Пабло. Со стороны одного из стеллажей по-слышалось нежное цоканье, словно весной началась ранняя капель. То ли пули немца, то ли Следопыта повредили контейнеры и из оного на пол падали пока еще редкие капли густой, маслянистой жидкости ржаво красного цвета.

- Газы! – Подал команду Пабло и первым натянул противогаз, а затем и выданные перед операцией тонкие резиновые перчатки, тоже лежавшие в немецкой коробке от противога-за. Одновременно с ним быстро преобразились и Следопыт с Аспирантом. Аспирант огля-делся и найдя распределительную коробку ножом перерезал выходившие из нее провода. Сирена на крыше гукнула еще раз по инерции и понижая бас до дисканта смолкла. Одно-временно выключился и свет, но у каждого из разведчиков имелся фонарик.

Пабло жестом указал Аспиранту на висевшую у того на боку сумку, с врученным груп-пе прибором для анализа. Затем ткнул указательным пальцем на себя и Следопыта, под-хватил с ближайшего стеллажа целый контейнер и двинулся к выходу. Следопыт понял, схватил еще один цилиндр и поспешил к транспортеру следом за командиром. Аспирант остался один в комнате, постепенно заполняющейся парами от выливающейся на пол из снарядов отравляющей гадости. Он решил, что в сложившейся ситуации не имело смысла дословно следовать инструкциям Алхимика, потому присел возле лужи и не мешкая вы-тянул один за другим все поршеньки шприцев. На результат анализа смотреть не стал, сам Алхимик разберется, тем более что очень уж хотелось побыстрее покинуть страшное место. Когда последний поршенек занял крайнее положение он немедленно сложил при-бор и отправил его обратно в коробку, а сам двинулся в наползающих ядовитых клубах к выходу. Алхимик не подвел, дышать в резиновой маске было вполне возможно и никаких отрицательных явлений Аспирант не ощущал. Выскочив на свежий воздух он увидел, что Пабло и Следопыт, тоже сняв маски, укладывают и укрепляют добычу в кузове транспор-тера, так, чтобы они не ерзали и не бились при движении, не накатились на беспомощную собаку и девушку. Аспирант удивился, куда подевалась девушка, которой приказано было там находится, но поскольку командир не подавал признаков беспокойства, то решил, что все видимо в порядке. По плану место Аспиранта было за рулем мотоцикла, куда он и побежал не теряя времени.

Девушки не оказалось в кузове по той причине, что услышав звуки боя внутри казавше-гося пустым хранилища, она подхватила автомат и кинулась на помощь Пабло и его бой-цам. Но до места боя добежать не успела натыкаясь в темноте на стеллажи. Так как ее участие в операции не предполагалось, то фонарь ей дать просто забыли. К счастью, на-встречу ей выскочили со снарядами и в противогазах Пабло и Следопыт. Командир на хо-ду не очень миндальничая остановил девушку, толкнув ее торцом контейнера по направ-лению к выходу, а затем, для верности, придал ускорение весьма невежливым пинком са-пога в мягкое место. Что ему оставалось делать? Орать в противогазе бесполезно, а поме-щение уже потихоньку заполнялось отравляющими веществами из разбитых снарядов. Счастье еще, что концентрация их пока была весьма незначительна.

Оказавшись на воздухе, Пабло обнаружил, что забравшись в кузов и прижавшись к ра-ненной собаке девушка хлюпает носом, а глаза ее наполняются слезами. И тут Старшина допустил непозволительную в бою слабину. Не прекращая укладку опасного груза, он обернулся к девушке и попросил прощение, добавив, что в немецких минах газы и пре-следование начнется с минуты на минуту. Девушка же, поняв, что прощена, попросила разрешение сбегать в цех и взять немецкую шинель подложить под раненую собаку.

Пабло подумал, что дела на секунду, что собаку точно нужно уложить на мягкое иначе побьется пес на металлическом днище, что пилот человечек быстрый и успеет обернуться пока Аспирант возится с мудреной штуковиной доктора химических наук. Разрешил. Де-вушка спрыгнула с кузова и понеслась к двери цеха.

Не успела она заскочить вовнутрь как Пабло обнаружил практически одновременно и закончившего дела и бегущего к мотоциклу Аспиранта, и втягивающиеся на дорогу ма-шины с немцами. Выбора у него не оставалось.

– По машинам! – Заорал он срывающимся после дыхания в резине голосом. – Заводи! Уходим! Немцы! Следопыт – к пулемету.

Следопыт все сразу понял и кинувшись к мотоциклу Аспиранта с разбегу заскочил в коляску и сел к пулемету.

В этот момент девушка выскочила из дверей и с двумя шинелями в руках понеслась к транспортеру.

- Ну, слава Богу! – Подумал Пабло. – Успела.

В зеркало заднего вида он заметил как девушка швырнула шинели в кузов и подтя-нувшись, закинула ногу через задний борт. Больше ждать не было никакой возможности. Напоследок он одну за другой швырнул две гранаты в открытую дверь хранилища, выжал сцепление, дал газ, врубил передачу и рванул транспортер со двора, сразу же переключая передачу на более высокую. Едва транспортер проскочил под задранным шлагбаумом как ровно через шесть секунд в оставленном помещении сначала приглушенно рванули два взрыва гранат, сразу за ними тяжело ухнули детонировавшие снаряды в первой комнате, а еще через некоторое время словно лопающиеся надувные шарики начали рваться химиче-ские боеприпасы. Из развалин здания полез тяжелый рыжий дым и ветер сразу отнес его в сторону приближающейся немецкой колоны, положил практически поперек дороги, отре-зая от уносящихся на полной скорости машин советских спецназовцев.

Пабло слишком рано воздал благодарность господу Богу. Немец, которого не добил Шкипер, посчитав мертвым таковым отнюдь не являлся. По голосам во дворе, по реву си-рены, он понял, что операция русских уже не является тайной для гарнизона. Как человек не больно храбрый, но осмотрительный и расчетливый, он не торопился вступать в бой с превосходящими силами врага, предпочитая отлеживаться на полу. Через прикрытые рес-ницы он видел как в цех заскочил низкорослый русский в немецкой форме, схватил в охапку две шинели с вешалки и кинулся наружу, где немедленно загудели на полных обо-ротах моторы мотоциклов и транспортера. Ясно. Что русские получили отпор, возможно у них есть раненные для которых предназначались шинели. Наверняка вой сирены услышан и подкрепление уже рядом, а русские пытаются унести ноги. Теперь можно было действо-вать особо не рискуя собственной бесценной жизнью. Солдат схватил прислоненную к стене винтовку, дослал патрон в патронник и выглянул через дверной проем. Мотоцикли-сты уже потихоньку катили к воротам, стараясь пропустить вперед транспортер с прицеп-ленным минометом, а на задний борт транспортера залезал только что укравший шинели русский. Немец ремонтник никогда не считался даже посредственным стрелком, да и стрелял он в армии всего несколько раз, но однажды выпадает случай, что везение одного обращается страшными проигрышем другого. За всю операцию личный состав ремонтни-ков произвел только один выстрел. Пуля попала девушке в спину, шинели упали в кузов транспортера, а сама девушка, покачнулась и не смогла, не успела перекинуть тело через ограждение борта, рухнула на землю. Ни Пабло, ни кто другой из спецназовцев этого не увидел, только пес попытался кинуться на помощь, но не устоял на слабых после ранения ногах и рывок машины отбросил его обратно на днище кузова.

Немец стрелял раз за разом передергивая затвор вслед отъезжающим со своим трофеем русским, но больше не одна пуля из обоймы не достигла цели. Когда русские скрылись из глаз бравый солдат пощупал здоровенную шишку на голове, тут же придумал легенду, что его по голове ударили прикладом и он пришел в себя лишь к самому концу. Взрывы в районе хранилища и странный дым заставили его выскочить во двор. Слухи о таинствен-ной комнате и ее содержимом бродили среди немецких ремонтников, но никогда не под-тверждались ранее. Теперь солдат все понял. Он мгновенно закрыл глаза и рот, на ощупь выдернул из коробки маску противогаза и натянул на голову. Только после этого резко выдохнул воздух и убедившись, что старого воздуха в легких нет, сделал первый вздох. Русский диверсант лежал в нескольких шагах от него и слабо шевелил рукой, словно при-зывая кого-то на помощь.

- Захватить пленного сейчас дело плевое, а награда за это полагается приличная, воз-можно даже отпрошусь домой в Гамбург. – Решил солдат. - Но на него, чтобы остался жи-вым, нужно натянуть противогаз.

В цеху на вешалке кто-то из лентяев всегда оставлял, чтобы не тащить с собой на зав-трак противогаз. Место считалось тихим, далеким от театра боевых действий, уходя в сто-ловую даже не брали с собой личного оружия. Противогаз действительно нашелся, немец, которого еще немного пошатывало и поташнивало от обморока и падения головой на бе-тон, прошел к русскому и скинул с головы раненного каску. Перед ним лежала молодень-кая и довольно красивая девушка с белым от потери крови лицом и закрытыми глазами. Губы девушки что-то шептали на русском, непонятном солдату языке.

Откинув ногой подальше в сторону автомат девушки, солдат приподнял ее голову и на-тянул маску противогаза. После сотрясения мозга при ударе головой о пол даже неболь-шое усилие вызывало у него головокружение и позывы рвоты. Он не прекратил усилий, превозмогая слабость схватил русскую диверсантку за ватные, бессильные руки и пятясь потащил раненную в подветренную сторону. Инстинкт самосохранения тянул его в сторо-ну, противоположную той, куда тянулось из разбитого хранилища по земле рыжая полоса ядовитого дыма.


Глава 9.
Гордость и горечь победы. Взлет.


Мотоциклы и транспортер разведчиков на полной скорости удалялись от места про-ведения операции, которую каждый из них в душе оценивал как весьма успешную, прове-денную практически без потерь, если не считать ранений Князя и Мини. Заметь Пабло во-время исчезновение девушки пилота, скорее всего они вернулись бы и ввязались в прак-тически безнадежный бой с солдатами ракетчиками и эсэсовцами. Но исчезновение млад-шего сержанта планериста Лены никто не заметил. Помыслы всех были сосредоточены лишь на том, как быстрее замести следы, сбить с толку погоню и найти заброшенную взлетно-посадочную площадку. Пабло несколько раз пытался мельком разглядеть в зерка-ло заднего вида, что происходит в кузове, но бросал это занятие полностью сосредото-чившись на вождении тяжелой машины с реактивной установкой на буксире. В конце концов он пришел к выводу, что девушка вместе с псом отлеживаются после всего пере-житого на шинелях, брошенных на днище кузова.

Когда немцы увидели выезжающие на бешеной скорости из ворот базы машины они быстро сообразили что к чему и немедленно открыли вслед беглецам огонь из всего имевшегося стрелкового оружия. Первые очереди, выпущенные с движущихся машин и транспортеров, прошли в опасной близости, но никого по счастью не задели. А уже в сле-дующую минуту вражеским солдатам оказалось не до преследования, они увидели рас-ползающиеся из горящего хранилища волны тяжелого, стелющегося по земле маслянисто-го рыжего дыма и мгновенно вспомнили все страшные слухи о содержимом комнаты, ох-раняемой эсэсовцами. Не смотря на секретность мероприятия, о ней знало, на удивление много солдат, но при нормальных условиях большинство из ремонтников предпочитало держать язык за зубами, а болтливое меньшинство представляло дело не более как стра-шилки. Шоферы в панике резко тормозили, затем выскакивали из кабин и торопливо натя-гивали противогазы. Из кузовов при резком торможении неслась ругань, солдаты падали, сбивались в кучу, натыкались на оружие соседей, а придя в себя тоже торопились обла-читься в вонючую холодную резину. Задние машины не успев затормозить или съезжали в кюветы, или бил застывшие на дороге передовые. В общем, некоторое время немцам было не до погони.

Затем офицеры часть солдат направили на тушение хранилища и занявшегося от искры стоявшего рядом здания ремонтного цеха. Только эсэсовцы и часть комендантского взво-да дивизиона запустила двигатели и поехала искать объезд вне зоны заражения. Время оказалось бесповоротно упущено.

Пока немцы пребывали в замешательстве русским спецназовцам удалось без помех преодолеть порядка десяти километров, создав таким образом вполне достаточную фору времени. Свернув с накатанной дороги они въехали в лес и снизив скорость покатили лесной дорогой. И тягач, и реактивная установка оставляли за собой весьма явный след, потому Пабло решил остановиться и нарубив веток, изготовить из них своего рода веники, если не полностью заметающие, то по крайней мере сильно искажающие след группы. Сам он навалившейся усталости не мог сдвинуться с места и остался сидеть в кабине, пе-редав приказ подъехавшему к дверке Аспиранту и сидящему в его коляске Следопыту.

- Да, заодно, гляньте, как там поживают девушка и собака. – Сказал Пабло, скинул про-потевшую насквозь фуражку с высокой тульей на сидение рядом с документами, и пова-лившись седеющей головой на скрещенные на руле в изнеможении прикрыл воспаленны-ми веками глаза.

Аспирант, выполняя первое приказание командира, вынул нож и направился к бли-жайшему кустарнику. Первым побуждением Следопыта, наоборот, было желание за-лезть в кузов и хоть словечком, хоть взглядом перекинуться с полюбившейся ему с пер-вого момента встречи красивой и отважной девушкой-пилотом. Но он преодолел себя, вынул нож и пошел заниматься более важным делом, решив, что несколько минут не ре-шают дела. Вскоре к ним присоединился и шкипер, оставив сидящего в коляске раненного Князя осуществлять прикрытие и наблюдение. Втроем разведчики за несколько минут приготовили четыре приличных вороха из гибких молодых побегов и ветвей деревьев и кустарников. Оставалось связать их ремнями, не сильно теперь уже заботясь о соблюде-нии формы одежды военнослужащих немецкой армии. О мирном исходе даже случайной встречи с немцами можно было забыть, как и о так и не пригодившейся им разработанной легенде.

Приготовленные вязанки на сцепленных попарно ремнях прикрепили к выпирающему круглому опорному буферу миномета, к крепежным кольцам на кузове транспортера. Те-перь при движении вязанки, пока не истреплются, будут заметать следы колес миномета, транспортера и идущих впереди колоны мотоциклов. Закончив работу Шкипер и Аспи-рант немедленно двинулись к машинам, а Следопыт, задержавшись, заглянул в кузов. Пес лежал на ворохе шинелей, перебинтованный через спину заскорузлыми от крови бинтами, но девушки в кузове не оказалось. Ни минуту не сомневаясь в том, что она где-то побли-зости, возможно отошла в лес по вполне естественной причине, Следопыт, только разоча-рованно вздохнул, отодвигая встречу на более позднее время и отправился занять место в коляске у пулемета.

Аспирант, завел двигатель и крикнул Пабло о готовности к движению. Старшина ото-рвал голову от руля, стряхнул остатки краткого полусна-полузабытья и тоже нажал на кнопку стартера. Мотоциклы вырвались вперед, за ними двинулся транспортер. Вскоре Аспиранту, находившемуся в голове колоны, удалось обнаружить нужный поворот в сте-не деревьев. Именно тот, что так настойчиво и безрезультатно искали всю ночь. Проверив местоположение группы по карте, он дал сигнал Шкиперу и Пабло. Колона притормозила, сбросила скорость и машины одна за другой медленно съехали на узкую, заброшенную лесную дорогу, ведущую к аэродрому подскока. Еще через два часа, уже в сумерках, группа достигла цели и выехала на прячущуюся в глубине леса еще летом расчищенную солдатами БАО поляну, на краю которой виднелись два наполовину врытые в землю бре-венчатых пакгауза. Машины подъехали к ним и остановились, заглушив двигатели.

- Аспирант! Связь! Немедленно связь с Большой землей, парень! Давай подтверждение выполнения задания и необходимость борта сегодня же ночью. Медлить нельзя. Нас бу-дут серьезно искать и могут обнаружить.– Крикнул, едва заглушив мотор Пабло. – Следо-пыт! Проверь окрестности, бегом. Осторожней, могут быть мины. Шкипер! Загнать мото-циклы и транспортер под деревья и замаскировать. Бегом! Выполнять! Я осматриваю площадку. Потом займешься собакой.

И опять все оказались заняты неотложными делами, предполагая, что сморенная уста-лостью девушка сморена сном и находится в кузове вместе с собакой. Все валились с ног от усталости и пережитых волнений, но дело было прежде всего и разведчики приступили к выполнению приказа. Старшине, как человеку пожилому, приходилось тяжелее всего, но показать это хоть малым намекам подчиненным он считал непозволительной слабо-стью и позволить себе не мог. Не имел права. Разослав всех он еще несколько минут по-сидел на водительском месте, а затем постанывая сполз на рубчатую металлическую под-ножку. Тут ему тоже пришлось немного посидеть приходя в себя. Только после этого он поднялся, держась за ручку отворенной дверцы и огляделся. Годится или не подходит просека для посадки самолета он не мог предположить даже теоретически, но тут созна-ние прояснилось и он вспомнил, что ведь среди них есть профессиональный пилот.

- Лена, Леночка, слезай, пошли начальница аэродрома осматривать владения. - Как можно ласковее позвал старшина, пытаясь загладить таким образом допущенную в про-цессе операции вынужденную грубость. Никто в кузове не откликнулся.

- Обиделась, девчушка. На обиды у нас времени нет. – Раздраженно подумал Пабло и полез в кузов. Кроме собаки никого в кузове не оказалось. Та жалко, словно извиняясь за что-то, не мигая смотрела на человека. Кровь уже не текла, запеклась на наскоро опоя-савших тело бинтах, которые, как понял Пабло никто не менял. Но, где же тогда девушка? Теряясь в догадках он обошел вокруг, звал, просил откликнуться, все еще надеясь, что не случилось самое страшное и нелепое за всю его службу в диверсантах-разведчиках. На шум подошли остальные, кинулись искать Лену. Следопыт корил себя за то, что не про-верил вовремя, не приглядел. Первым делом Пабло осмотрел кузов и немецкие шинели, на одной из них остался след от пули и пятна более свежей, не свернувшейся еще крови.

- Следопыт, посмотри внимательно. Кровь собаки или человека? Сможешь отличить?

- По цвету почти нет различия, больше по консистенции, по запаху. Попробую, однако. - Увидав малые пятнышки Следопыт сразу понял, что кровь это именно человеческая, его девушки, что пуля из винтовки пробила ее тело насквозь вместе с трофейной шине-лью, которую принесла на подстилку для собаки. Шинели она держала в руках, видимо стоя у борта и собираясь запрыгнуть внутрь кузова, но тут ее поразила пуля. Возможно выстрелил из винтовки чудом уцелевший часовой, вовремя не обнаруженный и не ликви-дированный, может выпущенная на предельной дистанции наобум очередь из пулемета, поднятых по тревоге солдат ракетного дивизиона. Так или иначе, но девушка, убитая или только серьезно раненая, оказалась в руках немцев. Тягостное, нехорошее молчание воца-рилось на поляне. Оставить убитого или раненного товарища в руках врага противоречило кодексу разведчиков-диверсантов. Но, что делать пока никто пока вслух сказать не решал-ся.

- Если бы она была жива, то отстреливалась из автомата и мы бы наверняка услышали. – Сказал встревоженный тишиной и с трудом доковылявший из коляски Князь. Кто-то ви-дел ее последним?

- Вероятно, это я. – Глухо проговорил старшина. – Она стояла, скорее всего на буксир-ном крюке, или станине, она с шинелями в руках залазила в кузов, вроде бы кинула их на дно, подтянулась, перекинула ногу, я выждал еще секунд десять, больше времени не было и тронулся. Потом посматривал в зеркало, но что там увидишь? Посчитал, что лежит на дне, возится с собакой. Если бы сидела на скамье, я ее увидел. Но, кто же под пулями уся-дется на скамейку?

- Да, гадко, паршиво дело обернулось. – Заключил Князь.

- Дело. Дело в том, что ее, если она, конечно, жива, будут жестоко пытать и могут вы-тащить место аэродрома. Это сейчас самое главное. Как со связью дела, Аспирант? – Же-стко прервал его Пабло.

- Связь установлена. Радиограмма зашифрована и передана. Получен ответ, самолет вылетает через час. Через два часа, в темноте, будет над нами. Посадочный сигнал – пе-ревернутое «Т» из трех костров в направлении посадки. Ножка вдоль продольной оси, по-перечина – конец посадочной полосы тоже из трех костров. По числу людей участвующих в операции.

- Вот и ответ. Пока оружие, снаряды и документы не загружены в самолет, говорить о девушке запрещаю. Это - приказ. После выполнения задания, решим. Остановить вылет нам никто не позволит. Остается надеяться, что Лена, как это не страшно сказать, мертва, убита. Так, кстати лучше всего для нее самой. Но, если она только ранена, то дай ей Гос-подь Бог силы и мужества, продержаться хотя бы несколько часов. Теперь – за работу. Князь, вы сможете еще продержаться, покараулить, пока мы будем готовить костры?

Князь лишь молча передернул плечами и побрел назад к пулемету. Говорить ему с Пабло не хотелось, хотя и понимал всю нелепость случайно сложившейся ситуации. Все с самого начала шло не по плану и только благодаря безалаберности и абсолютной уверен-ности в собственной безопасности немецкого гарнизона намеченное удалось выполнить. Только вот цена успеха оказалась слишком, непомерно высока. Впрочем, в разведке именно непомерно высокая цена зачастую и является единственно приемлемой для опла-ты успеха операции.

Скинув опостылевшие немецкие шинели, Пабло, Следопыт, Шкипер и Аспирант ос-тервенело рубили, кромсали ножами ветки кустарников и тонкие стволы молодых деревь-ев. Выбирать сухостой не было времени, да и его сухость в отсыревшем, осеннем лесу оказалась бы весьма сомнительной. Вся надежда была на остававшийся в канистрах и ба-ках бензин и заряды ракетниц. Кроме того, Пабло попросил Князя, вытащить плоскогуб-цами, оказавшимися в ремонтном комплекте транспортера, пули из нескольких десятков патронов к пулемету и рассыпать высвободившийся порох в бумажный кулек, свернутый из оказавшегося в трофейной документации чистого листа.

К тому моменту когда над головой раздался однотонный звук винтов транспортного самолета костры были выложены и рядом с каждым стояла наготове канистра или фляга с бензином. В шестой костер была проведена из пороха огнепроводная дорожка, прямо под пробитую и слегка подтекающую канистру с бензином. При приближении самолета Пабло первым вылил канистру на сучья, выстрелом из ракетницы зажег костер, а затем поджег и пороховую дорожку к последнему, Лениному костру. Почти одновременно зажглись и остальные посадочные огни. Шум двигателей сначала удалился, затем вновь возник со стороны начала посадочной полосы. Теперь моторы работали совсем в ином, напряжен-ном, тревожном режиме. Получив с земли требуемое подтверждение в виде конфигура-ции и числа костров, экипаж включил перед посадкой фару и навигационные огни. Вы-пустив закрылки и тормозные щитки, самолет словно прижимался к земле, распластывал-ся крыльями почти над самыми верхушками деревьев. Летчики старались коснуться земли выпущенными лапами колес как можно дальше от огненной поперечины, означавшей ко-нец расчищенного пространства. Посадка была осуществлена мастерски, без прыжков и подскоков, плотно. После короткого пробега хвост опустился и едва колеса плотно схва-тили поверхность полосы, вжались и завертелись в беге, как летчик плавно придавил тор-мозные колодки, одновременно и гася скорость, и удерживая механизмами крыльев само-лет от капотирования на нос. Что и говорить, в дальней авиации Голованова летали луч-шие ассы гражданской авиации СССР, не раз благополучно садившие свои машины и на лед полюса, и в тундре, и в тайге, и в пустыне. Когда самолет бежал по импровизирован-ному летному полю, подготовленному вовсе не для приема тяжелых машин, а для юрких, маленьких истребителей, то у разведчиков невольно сжимались сердца и волосы станови-лись дыбом. Казалось, что концы крыльев с зеленым и красным огоньками вот-вот кос-нутся стоящих в темноте стеной деревьев, начнут их срубать и крушить, одновременно сминая и ломая хрупкий дюраль крыльев и корпуса.

Размах крыльев транспортной двухмоторной машины был таков, что до ближайших деревьев оставалось не более десяти метров, только в самом конце посадочной полосы, возле вырубленных в лесу мест под капониры, очищенное пространство расступалось, да-вая возможность пусть с трудом, но развернуть машину для взлета. Не успел самолет ос-тановиться, как пламя костров сникло и погасло, оставив после себя лишь тлеющие угли в форме веток и сучьев с перебегающими по ним рыжими огненными саламандрами. Огни сделали свое дело и теперь могли лишь навредить, выдать таящемуся в темноте ночному истребителю врага место потаенного аэродрома. Теперь разведчики убивали пламя с той же степенью ярости, что разводили несколько минут назад, затягивали шинелями, пре-кращали доступ живительного кислорода огненным, шустрым, пронырливым ящерицам. Костры погасли практически одновременно с навигационными огнями и прожектором са-молета. Только огромные металлические винты продолжали размеренное вращение на хо-лостых оборотах. Дверка в борту фюзеляжа открылась и на землю первым спрыгнул пол-ковник Вольф, а за ним пилот и штурман. Стрелок-радист остался сидеть в прозрачном куполе турели на спине выкрашенного темной краской для ночных полетов фюзеляжа, готовый при первых признаках опасности открыть огонь из спаренной пулеметной уста-новки.

Пабло и Вольф шагнули навстречу друг другу и молча обнялись. Полковник слегка похлопал старого друга по плечу и через секунду они уже стояли рядом, словно стесняясь допущенной минутной слабости. Вольф, хоть и торопился, но подошел к каждому из бой-цов, пожал руку.

- Товарищ полковник, извините, но не до сантиментов. Время поджимает. – Напомнил летчик, для большей убедительности постучав пальцем по стеклу наручных часов. – Да-вайте грузиться. Но сначала, покажите, что за установку нужно затащить в грузовой от-сек. Возможно, ее придется разбирать по частям.

- Пабло, где миномет? Сумел добыть снаряды? Документацию? Все живы?

- Сейчас подгоним добычу, командир. Все удалось достать. Шкипер, давай за руль и ти-хонько подгоняй транспортер сюда, Следопыт и Аспирант, возьмите с транспортера инст-рументы, разбирайте землянки на доски, готовьте помост. Постараемся закатить миномет. – А, затем, отведя полковника в сторону, сообщил, понизив голос. – Беда у нас, Вольф, даже не знаю, что теперь делать. Получается так, что девушка, летчик с планера, попала к немцам. Не известно мертвая или раненная. По всему выходит, что лучше бы мертвая. Подстрелили при отходе, мы только здесь обнаружили пропажу. Одна надежда, что если жива, то продержится до нашего отлета. Разговорить эти гады могут и мертвого. Ты же сам понимаешь как это делается. Тем более – девушка. Но отступать нам некуда. В случае чего, примем их, задержим пока вы улетите. Да, там хранились химические снаряды с от-равляющим веществом. Анализ Аспирант провел. Склад мы рванули, это нам, кстати го-воря, помогло уйти о погони. Кроме того ранение средней тяжести получил Князь, он в коляске у пулемета. Ранена и собака. Но это так, пустяки. Главная наша проблема – де-вушка. Долго возиться нельзя.

Пока говорили, Шкипер подогнал к самолету транспортер с прицепленным реактивным минометом. Штурман, видимо выполняющий в экипаже обязанности ответственного за погрузку и крепеж багажа, с метром в руках обошел и обмерил трофей, что-то бормоча себе под нос. Затем задумался немного и спросил. – Какой у него вес?

Пабло назвал вес, уточнил размеры, вычитанные из документации. Сумку с бумагами передал пилоту и тот унес внутрь фюзеляжа.

Штурман наконец определился с решением. - В проем люка штуковина ваша, хоть и впритык, но войдет, а дальше ее нужно развернуть и закрепить по продольной оси в мета-физическом центре тяжести. Не дай бог во время полета сорвется и начнет гулять, мало нам не покажется. Ну, у экипажа хоть парашюты имеются, а вам парни вовсе хреново придется. Так что, крепите на совесть. Крепеж, кстати найдете внутри, мы подготовили. На мотоциклах Следопыт и Аспирант, положив поперек колясок, приволокли шесть вполне крепких досок из разобранных ими жилых землянок, бывшие нары, стенки, даже заботливо установленную дверь сняли с петель. Все равно ни прежним владельцам, ни им она более не нужна. Один мотоцикл поставили перед чуть наклоненным под углом к зем-ле фюзеляжем в качестве дополнительного упора, поверх него настелили доски, уткнув одним концом в землю, а другой положив на нижний обрез грузового люка.
Летчики принимали в устройстве самодельного трапа самое деятельное участие, изредка покрикивая. – Самолет не уродуйте, пехота

Когда помост был готов к нему подогнали немецкий миномет и Шкипер, не сбрасывая буксирного крюка начал задом подавать транспортер так, что колеса миномета сначала закатились на доски, а затем медленно поехали вверх к люку. В проеме люка его прини-мали штурман, Аспирант и Следопыт, а остальные поддерживали снизу, не давали желез-ной махине скатится в сторону. Операция загрузки прошла на удивление гладко. Буксир отсоединили от лафета, а миномет общими усилиями при свете фонарей закатили в отсек и укрепили распорками и канатами, привезенными летчиками. Теперь настала очередь бо-еприпасов, их осторожно вынули из кузова и уложили в хвосте самолета, обложив шине-лями и максимально прочно закрепив распорками. Помогли забраться раненному Князю и пристроили на шинелях на скамье. Последним вынесли из тягача на немецкой шинели ра-ненного пса, уложили бедолагу на брезентовые чехлы в маленьком закутке фюзеляжа, от-гороженном от транспортного отсека. Пустой тягач, довольно пофыркивая, откатился об-ратно под своды деревьев. Шкипер заглушил двигатель и пристроил в двух разных местах сюрпризы для немцев – две взведенные гранаты. Одну – почти на виду, а вот другую, припрятал так, что не зная и не найдешь, но взорвется при начале движения. Несколько мин установил и полковник, тряхнул стариной, не удержался. В общем израсходовали всю взрывчатку и гранаты, чтобы не тащить в самолет лишний опасный груз. Там такого добра и так с избытком хватало. Подготовили площадку к приему дорогих гостей, а в том, что гости пожалуют никто не сомневался. Теперь оставалось развернуть самолет и взлететь.

С разворотом тяжелой машины дело обстояло не так просто, штурман с пилотом ходи-ли вокруг да около, рассчитывали длину пробега, загрузку, хмурились. Наконец решили взлетать, делать все равно больше нечего, длиннее полоса не станет. Разворачивать само-лет пришлось практически на одном месте, на более широком пятачке возле землянок. Под одно колесо подложили тормозную стояночную колодку, один двигатель работал на полном газу, ругой почти на холостых оборотах. Руль поворота вывернут до предела и воздушный корабль медленно начал проворачиваться вокруг невидимой оси. Наконец все вроде бы закончено, самолет стоит на старте, моторы работают, пропеллеры вращаются, разведчики заняли места на металлических лавках в пассажирской выгородке фюзеляжа. Транспортный люк в боку закрыт и надежно заблокирован, но вместо команды на взлет, пилот вновь вышел из кабины. – Так просто не взлетим, угробим и людей, и машину, и вашу добычу. Нужен доброволец. Необходимо держать корабль на тормозах при полной мощности двигателей. Но тормозные колодки колес удержать такую махину не смогут, начнут проворачиваться. Нужно подставить стояночные колодки, примерно так, как мы делали при развороте и одновременно выдернуть их по моей команде. Но после этого шансов снова заскочит в кабину уже нет. Придется остаться на земле и выбираться через линию фронта.

- Сколько нужно человек? – Спросил полковник. – Только один или больше?

- Только один. Колодки привяжем на куски троса, их можно будет выдернуть одно-временно и лечь на землю, пропуская самолет над собой. Опасно, но вполне выполнимо. Это – последний шанс.

- Я останусь. Попробую выручить девушку. В том, что она не с нами я один виноват. Не доглядел. Значит мне и выручать. – Твердо произнес Пабло.

- Все останемся, командир. Что-то да придумаем. Вытянем. – Сказал Следопыт.

- Отставить базар. – Тихо, но предельно четко прервал их полковник. – О девушке, все сделано для выполнения приказа командования. Так и ни как не иначе нужно подходить к результату операции. И не девушку ставить на первое место, а дело. Ее уже не спасти. Группа нужна для продолжения работы, вас уже ждет новое задание. Сказано – один че-ловек. Значит - один. И без самоубийственных попыток. Немедленно после взлета само-лета на мотоцикл и уходить как можно дальше к лини фронта пока темно. Далее, по об-стоятельствам. Пароль при переходе линии фронта – «Полярная звезда». Требовать не-медленной встречи с представителями разведывательного отдела штаба дивизии или кор-пуса в месте выхода. Передать привет от «Вольфа и Пабло». Останется....

Полковник обвел глазами разведчиков и задержался на Следопыте, уж больно его лице показалось необычным, напряженным, высвеченным внутренним жаром. «Влюбился па-рень и наперекор приказу пойдет спасать девушку. Не пустить? Загниет, захиреет на кор-ню, такой он в разведке все равно бесполезен. Пограничник, следопыт, спокойный, на-дежный, хорошо подготовленный. Это – плюс».

Вольф перевел взгляд на Аспиранта: «Нет, на нем держится слишком многое в группе. Кроме того – радист. Не дай бог попадет в плен». Взгляд полковника не останавливаясь скользнул по старшине. «Пабло? Старина винит во всем себя, но он перетерпит, справит-ся. Это не первая его потеря, и, увы не последняя. Командир группы и, кроме всего проче-го, слишком много знает. Да и не молод он, не мальчик, чтобы пробираться поздней осе-нью в одиночку по тылам врага». «Может Шкипер? Нет, молод, неопытен, растеряется один и пропадет. Этот надежен только в группе и под присмотром старших, более опыт-ных. Князь – отпадает. Ранен. Значит – Следопыт».

- Останется Следопыт. Вам понятна задача? Выполняйте.

- Есть, выполнить задачу, товарищ полковник!

«Выполнит и пойдет спасать девушку. Значит, пропадут двое. Что поделаешь вполне допустимые потери для так хреново, впопыхах подготовленной операции» - Решил Вольф. Пожал руку Следопыту и вновь сел на металлическую холодную скамейку у борта.

Следопыт на минуту замялся. Потом стянул с пояса нож, протянул Шкиперу. – Моих родных в Урдоме все знают. Спросишь, тебе покажут. Архангельская область, поселок возле Котласа. Урдома – запомни. Ты, того, если что выйдет не так, передай при случае, расскажи как воевали. За псом присмотрите. Если выживет, отдайте его в БАО. Пусть служит с другими собаками. Хватит с него приключений. ... Ну, я пошел.

- Да ты и сам передашь! И пса еще сам выхаживать будешь. – Неестественно бодро, как-то вовсе дубово, наиграно протянул Шкипер.

- Ладно уж, пусть нож пока у тебя будет. Свой-то потерял. Ты мне лучше запасные рожки отдай.

Все молча передали Следопыту запас патронов, оставшуюся чудом гранату. Тот накло-нился к собаке, положил руку на голову. – Выздоравливай, братишка.

- Бензин из канистр слей в бак. Там в каждой пусть немного, но на дне осталось. – По-советовал Аспирант. – Мой мотоцикл возьми. На нем движок надежнее. Да и лента в пу-лемете заправлена. Второй - уничтожь.

Штурман, стараясь не смотреть в глаза, протянул Следопыту связанные тросом стоя-ночные колодки. – Знаешь как поставить?

- Видел, разберусь. – Прощаться не стал. Кивнул всем и полез к люку.

- Смотри, только выдергивай разом и сразу по команде. Ну, с богом. Удачи тебе, па-рень. – Напомнил штурман. Люк распахнулся в ночь, выпустил бойца и вновь захлопнул-ся.

Спрыгнув из люка на землю, Следопыт обстоятельно, плотно загнал колодки под лы-соватую, истертую резину покрышек, размотал на всю длину трос и лег на землю впереди машины. По обе стороны от него, на крыльях со зловещим свистом и хлюпаньем враща-лись огромные трехлопастные воздушные винты. Над ним в корпусе таилось неведомое химическое оружие и переставший уже быть секретным реактивный немецкий миномет. Там оставались и его друзья, но невидимая, смертельная черта уже отделила его от них. В том, что после взлета самолета пойдет ан поиски Лены он ни минуту не сомневался, как и вполне четко представлял, что скорее всего эти поиски ни к чему хорошему не приведут и, скорее всего, закончатся его смертью.

Моторы дружно взревели на самом полном газу, на голову и плечи Следопыта полете-ли раскаленные капли масла и копоти, веточки, клочья старой травы, листья. Машина со-дрогалась, рвалась вперед, но колодки сдерживали ее бег, не пускали в небо. Обороты все нарастали, выпущенные закрылки и тормоза уже не могли удерживать корпус возле земли и хвост начал медленно подниматься. Казалось, еще секунда и воздушный корабль опро-кинется, завалится через кабину на человека, не дающего уйти в небо. В последний мо-мент из раскрытой форточки кокпита высунулась голова штурмана в летном шлеме и оч-ках и истошно, перекрывая гул заорала. – Убирай!

Следопыт из всех сил дернул за концы троса, колодки вылетели и махина с нарастаю-щей скоростью рванулась вперед, закрыла небо. Он еле успел откатиться от заднего коле-са, воздушный вихрь подхватил, швырнул, покатил по взлетному полю. Самолет, включив навигационные огни и прожектор несся навстречу темной стене леса. Казалось вот-вот он врежется в нее и превратиться вместе с людьми и содержимым в раскаленный газовый шар, но через мгновение прожектор скользнул уже по голым гнущимся веткам вершин и погас. Следом мигнули на прощанье и выключились огни на концах крыльев. Самолет не делая круг сразу лег на курс и с набором высоты ушел на восток. К своим. Следопыт ос-тался один. Он еще раз пересчитал рожки, подтянул ремень и пошел собирать раскидан-ные возле края леса канистры. Теперь приходилось двигаться весьма осмотрительно, об-ходя заминированные места. Счастье еще, что мотоциклы, как обманку, решили не мини-ровать, ограничившись тягачом, как более весомой мишенью. Залив почти полный бак мотоцикла, боец нажал стартер и тихо покатил, направляясь к съезду с проселочной доро-ги. Туда, где начиналась не наезженная лесная тропа, ведущая к аэродрому.


Глава 10.

Гитлер. Сталин. Черчилль. Игра в покер по переписке.


Дьявол за все назначает собственную цену и не торгуясь особо берет свое назад. До 1940 года Фюрер Германии Адольф Гитлер поражал всех неуемной, просто фонтанирую-щей энергией, победной жизнерадостностью, выглядел гораздо моложе своего возраста. Только наиболее приближенные из медицинской команды вождя нации знали о четырех наиболее неприятных болезнях фюрера. Чем далее отходили от первоначального плана «Барбаросса» события в России, чем более развивались по ранее не предсказанному ни провидением Фюрера, ни разумом генералов Генерального штаба сценарию, тем острее и тяжелее заболевал Гитлер. Договор с Дьяволом подходил к концу, перехитрить нечистую силу не удалось и в этот раз, потому Господин Гитлер старел буквально на глазах, обост-рялись боли в животе. Боли усиливались, но ученый доктор Теодор Морелл объяснил их происхождение причинами чисто психосоматическими по природе, а объяснив именно так, следовательно, соответственно, и лечил. Вести с Восточного фронта обостряли тща-тельно скрываемую от публики эпилепсию, ускоряли развитие болезни Паркинсона, дела-ли просто невыносимыми приступы колик в желчном пузыре. Добрый доктор приносил очередную пригоршню разноцветных таблеток, прописывал очередную вегетарианскую диету. Гитлер принимал медикаменты, отлеживался, цедил овощной бессолевой отвар. Затем наступало прекрасное, воздушное, очаровательное состояние без болей и тревог, с потрясающей ясностью мыслей и великими прозрениями. Обновленный господин Гитлер с новыми силами приступал к военной и политической деятельности, а доктор Морелл по-лучал очередную награду на эсэсовский мундир. Гитлер не скаредничал и после очередно-го утихомиренного Мореллем приступа холецистита, не мелочась наградил того Рыцар-ским крестом. Сам скромнейший Фюрер такой награды не имел, ограничиваясь честно заслуженными на войне Железными крестами.

Хронические болезни, как и Железные Кресты, бравый ефрейтор Адольф заработал на первой Мировой войне. В траншеях, под огнем французов и англичан недуги притаились и не беспокоили, но только залпы орудий стихли, как после Версальского мира болячки решили дружно вылезти наружу, доводя Гитлера до умопомрачения. Впопыхах залечен-ный сифилис соединился с последствиями отравления горчичным газом, примененным французами под Ипром в ответ на химическую атаку немцев. Не способствовали психиче-ской стабильности и окопные гомосексуальные опыты молодого Адольфа, доставившие в конечном итоге сплошные неприятности и помешавшие получить заветное звание сер-жанта, предел мечтаний фронтового ефрейтора. После Версаля в мозгу господина ефрей-тора причины и следствия перевернулись совершенно необычным образом, смешав исто-рические мировые факты и собственные его несчастья и недуги в одну кучу. В результате жизненные неурядицы неудачника, недоучки и изгоя выплеснулись в патологический ан-тисемитизм, ненависть к победителям второй Мировой, к русским большевикам и амери-канским плутократам. Диавол подмог, подсказал, направил и неудачник, не имевший не малейшего шанса выбиться даже в мелкие буржуа или средний руки художники, дешевый уличный демагог и внештатный полицейский агент неожиданно для всех стал руководи-телем сильнейшей державы Европы.

Первые симптомы болезни Паркинсона появились еще в 1923 году, когда у Гитлера на-чала непроизвольно трястись левая рука, проявилась сутулость, походка тала неровной. Но тогда Диавол помог, выручил не торгуясь, подкинул ученого доктора Морелля с изу-мительными по силе и эффективности таблетками. Гитлер пошел на поправку, выиграл кровавую политическую гонку, сделался Фюрером, получил сначала Германию, а затем и половину Европы. Все шло прекрасно и предсказуемо! Только проклятая большевистская, непредсказуемая Россия спутала все планы, смяла и растоптала прекрасные замыслы и ге-ниальные решения. Все чаще приливы бурной активности и ясности мышления и прови-дения, сменялись у Адольфа периодами сонной апатии, безволия и черной меланхолии.

В один из моментов неуемной деятельности Гитлер принял решение о совершенной необходимости применить на Восточном фронте, а именно под Москвой, совершенное химическое оружие, установленное на мощных секретных реактивных минометах. Дикий вой несущихся одна за другой мин, снопы огня их ракетных сопл поразили его воображе-ние при демонстрации оружия на полигоне. Он берег его до самого последнего момента, до решающего сражения, до Армагеддона, который он устроит Сталину в самом сердце патриархальной России под Москвой. Он прикрывал толстыми, воспаленными веками глаза и в его мысленном, распаленном воображении вставали сцены паники и страха в русских рядах. Вот уцелевшие солдаты торопясь и нервничая надевают противогазы. Они рады, они полны надежды на спасение, но воздух проходя через фильтры не очищается от химической напасти. Гофрированные хобота и резиновые морды масок содрогаются от рвоты, руки русских солдат хватают, сдирают бесполезные обманувшие надежды проти-вогазы, рвут, раздирают собственные глотки, глаза вылезают на лоб. Мимо бьющихся в конвульсиях тысяч русских идут сквозь газовый слоистый туман солдаты Вермахта в но-вейших, созданных германским гением и трудолюбием противогазах “FE-41” с новейшим специальным фильтром.

Видения оказались настолько реалистичны, что когда Фюреру показали секретные съемки проводимых СС опытов по применению отравляющих веществ новых образцов на русских военнопленных, он не увидел ничего нового. Испытания эти проводились в лаге-ре Варварово, недалеко от поселка городского типа Холм Журковский. Для опытов ото-брали наиболее хорошо сохранившиеся после пленения особи, для чистоты эксперимента их немного откормили, помыли в бане, выдали новое обмундирование, ремни, сапоги и шинели, снабдили проверенными и абсолютно исправными трофейными противогазами стандартного советского образца. Большинство военнопленных посадили в вырытые их же руками траншеи. Других – вокруг изготовленных из дерева муляжей пушек на огневых позициях. Третьих – в трофейные танки различного образца, лишенные предварительно боеприпасов и способности двигаться. Немногих военнопленных старших возрастов, изо-бражающих штабных офицеров, расположили в блиндаже. После удара дивизиона реак-тивных минометов, снабженных боеголовками с ОВ, все пленные погибли. На второй группе пленных проверили эффективность новых немецких противогазов. Результаты также превзошли все ожидания – ни один пленный не пострадал при газовой атаке. Эту же группу, чуть позже, использовали для проверки качества специальных фильтров доктора Беркенфельда, используемых для дегазации воды после применения боевых отравляющих веществ. Затем всех тестируемых расстреляли как врагов рейха и носителей совершенно секретной информации.

Приказ Фюрера о подготовке к химическому нападению, как последнему средству сло-мить сопротивление противника, был немедленно принят к исполнению рейхсфюрером СС Гиммлером. Именно на черную гвардию СС Гитлер возложил почетную обязанность обеспечения применения нового оружия, для чего в ближнем прифронтовом тылу были созданы полевые пункты хранения химических боеприпасов. Один из них, вблизи поселка П. на ремонтной базе реактивного дивизиона был организован тайный пункт хранения химического оружия. Чтобы не привлекать внимания советской разведки умница Гиммлер приказал обеспечить охрану всех пунктов минимальными силами, под командой прове-ренных и доблестных младших офицеров СС. Все казалось рассчитано до малейших дета-лей и прекрасно придумано. Но русским удалось не только обнаружить одно секретное хранилище, но отчаянно дерзким налетом разгромить его, захватив в качестве трофеев и миномет, и боеприпасы, и документацию.

Получив сообщение о происшедшем несчастье Гитлер, все еще находясь в состоянии эйфории, приказал вначале минимально подлатать и притащить в Берлин захваченную русскую диверсантку. Он даже успел помечтать как сам, лично, слой за слоем будет сди-рать с паршивой девчонки пласты ее дрянной шкуры, как она будет лизать его сапоги и умолять о пощаде. Этим планам господина Гитлера, как впрочем и многим последующим, не пришлось обернуться реальностью. Через несколько дней действие таблеток закончи-лось и Фюрер впал в состояние полной и глубокой депрессии. Теперь ему было совершен-но не до русской и он, вяло махнув рукой приказал уничтожить на месте и идиота ответ-ственного за провал операции с химией, и пленную русскую, перепоручив детали этого дела верному Генриху. Тем более, что часть вины, несомненно, лежала и на нем. Впро-чем, подготовку к химической атаке Гитлер отменять вовсе не собирался, даже зная те-перь наверняка, что русские в какой-то мере посвящены в эти далеко идущие планы. Вряд ли за оставшееся время их ученым удастся разгадать состав боевого ОВ, создать адекват-ный фильтр и, самое главное, наладить его массовое производство.

Господин Гитлер, измученный недугами и взбадриваемый пилюлями не знал, что кар-ты его раскрыты, а судьба грандиозного проекта практически похоронена двумя другими игроками мирового заочного покера.

Товарищ Сталин имел не только разведку ГРУ, разведку НКВД, но еще и свою, собст-венную, никому не подчиненную и никому не ведомую разведку из немногих людей кому если не доверял полностью, то мог как минимум верить. В тяжелые дни сорок первого го-да один из собственных агентов Сталина вполне определенно сообщил, что Гитлер отдал приказ СС применить в критический момент под Москвой боевые отравляющие вещества. Агент под псевдонимом «Конрад» сообщал о передислокации ближе к линии фронта, под Москву, в район поселка П. Большого количества совершенно секретных химических бо-еприпасов к тяжелым реактивным шестиствольным минометам.

Вскоре подтверждение данного сообщения пришло из далекой нейтральной Швейца-рии от агента ГРУ ГШ под псевдонимом «Дора», получившем информацию от шефа отде-ла противохимической защиты военного министерства Швейцарии. От этого же источни-ка стали известны новые немецкие отравляющие вещества и средства защиты от них. Но информация – это лишь слова, а товарищу Сталину нужны веские, реальные, материаль-ные доказательства неслыханной подлости господина Гитлера. Вовремя вспомнив о соз-данной с его благословения в ГРУ ГШ РККА специальной разведывательно-диверсионной группе, ориентированной именно на поиски и добывание подобного рода секретов, това-рищ Сталин вызвал к себе генерала из ГРУ. Выбор оказался удачным, операция проведена с максимально возможным положительным результатом и минимальными потерями, в суть которых вождь, естественно, не вдавался. Добытое трофейное имущество перекоче-вало для изучения частично в Главное артиллерийское управление РККА, частично в сек-ретный Военно-химический институт того же ведомства. Участники операции и люди к ней так или иначе причастные, щедро награждены. Успешное завершение операции под-дало жару в соперничество между НКВД и ГРУ, что тоже, как считал Сталин, означало здоровую конкуренцию на благо общего дела. И не беда, если в процессе этакого сопер-ничества Лаврентий Павлович помнет бока или придавит ненароком кого из армейских чинов, а те, в свою очередь, накопают компромат на людишек из соседнего ведомства. Но все это дела внутренние, семейные можно сказать, а вот, что делать с господином Гитле-ром, как укротить, как свести на нет его химические амбиции, предстояло внимательней-шим образом обдумать прежде чем выкинуть на стол собственную карту.

Товарищ Сталин никогда не торопился и не подгонял события пока тщательно обду-мывал ситуацию. Зато обдумав, взвесив, просчитав все возможные выгоды и потери, на-носил врагу удар молниеносно, безжалостно и неотразимо.

Нарочито неторопливо Сталин подошел к столу. Тщательно прочистил трубку развер-нутой металлической скрепкой. Взял свежую пачку папирос и крепким желтоватым ног-тем курильщика распечатал. Поглядел прищурившись и открыл зеленоватую коробку «Герцеговины Флор». Выбрал папиросу, разломал и высыпал табак в зев трубки. Утоптал большим пальцем, повторил тоже со второй папиросой. Чиркнул спичкой и скосив глаз посмотрел как тает в огне медово-желтый завиток табака. Закурив, выпустил не торопясь дым и мягко ступая сапогами прошелся по пустому пока кабинету. Вновь вернулся к сто-лу и перечитал сообщение ГРУ.

«Полученные в результате разведывательно-диверсионной операции данные неопро-вержимо подтверждают ускоренную подготовку противником применения боевых отрав-ляющих веществ в критической фазе сражения за столицу. Мероприятия по подготовке химической войны курируются лично Рейхсфюрером СС Гиммлером. Подготовительные мероприятия проводятся войсками СС и включают в себя использование тяжелых шести-ствольных реактивных минометов при ударе по непосредственно противостоящим Вер-махту войскам РККА. Кроме того, весьма вероятно применение химических боеприпасов в виде авиационных бомб и артиллерийских снарядов по ближним и дальним тылам, штабам, аэродромам и базам РККА. Анализ, проведенный сотрудниками разведыватель-ного отдела не исключает и применения отравляющих газов против мирного населения в террористических целях для подрыва морального духа и воли к сопротивлению.

С целью выявления готовности РККА к противохимической обороне, на нескольких секретных полигонах СС были проведены испытания различных ОВ на массах военно-пленных, одетых в противогазы стандартного образца, используемые в РККА. По нашим данным все участвовавшие в опытах военнопленные умерли после применения газов, что доказало несовершенство противогазов и неготовность РККА к отражению полномас-штабного химического нападения.

В подведение итога изложенного выше разведывательного материала можно сделать вывод об ускоренной подготовке Германии к широкомасштабному применению химиче-ского оружия в войне против СССР».

- Что мы имеем для противостояния немцам? – Задал невидимому собеседнику вопрос товарищ Сталин.

- Во-первых, мы имеем практически не готовую к отпору, отступающую на всех фрон-тах Красную Армию. – Загнул палец Сталин.

- Во-вторых, мы имеем массу бездельников до войны проводящих разного рода пока-зушные мероприятия, но никак не обеспокоившихся реальной подготовкой к химической войне. – Еще один палец улегся на ладонь.

- В-третьих, мы имеем собственное химическое оружие, которое можем, вероятно, применить против немцев. – Сталин резко сжал кулак, но тут же вяло распустил его, скрипнув от бессилия и унижения зубами по мундштуку трубки.

- Все это пустышки, шестерки, ими господина Гитлера не напугать. Оснастить ар-мию, а, тем более население, новыми противогазами мы не успеем. Производственная ба-за на колесах, эвакуируется в тыл, за Урал, в Сибирь. Конечно, молодой Косыгин, Кагано-вич, Устинов, Ванников делают все возможное и невозможное, но они не маги и волшеб-ной палочки у меня для них нет.

- Наказать деятелей из Добровольного общества противохимической защиты? Не вре-мя и не место.

- Пригрозить мерзавцу Адольфу ответным применением химического оружия? Это пожалуй тянет на девятку, десятку. Но – не более. Это явно не козырная карта. Кто строил нам оборонные предприятия химической промышленности? Немцы строили эти предпри-ятия в годы перед приходом к власти Гитлера. Где теперь эти инженеры и техники? Верно и честно служат господину Гитлеру. Остались ли секреты нашей военной химии неиз-вестны Гитлеру? Ответ стопроцентно отрицательный. Следовательно, немецкие противо-газы отлично защищают их солдат от советских газов, а советские противогазы - не за-щищают он немецких газов. Мы можем пригрозить Гитлеру бомбежкой их городов, но наша авиация массово может долететь только до Польши, в лучшем случае – до Кенигс-берга. Подлец Гитлер это прекрасно знает. Бомбить поляков? Но теперь они какие ника-кие, но союзники. Кроме того, это вызовет определенно отрицательную реакцию в Англии и США. Следовательно, и эта карта – пустышка. Ей господина Гитлера не напугаешь. Что остается в нашей колоде? У нас на руках имеется туз, причем туз не нашей масти, но вполне вероятно, козырный, если, конечно, его правильно разыграть.

Туз из колоды товарища Сталина оказался воистину козырным, без особого труда по-бившим трефового валета с неопрятным пучком волос под угреватым носом.

Премьер Уинстон Черчилль с напряженным вниманием неотрывно следил за сраже-ниями на Восточном фронте, не пропускал ни одного донесения военного командования, дипломатов или разведчиков. В довершение ко всему он являлся одним из десятка человек во всем мире, полностью посвященных в тайну заброшенного помещичьего имения, ук-рывшегося в старом неухоженном парке. В неуютных комнатах старого дома несколько десятков лучших умов Британской империи, поеживаясь от холодных сквозняков, дую-щих из всех щелей, сокрушали самую важную тайну нацистской Германии под названием «Энигма». Именно из расшифрованных немецких сообщений сэр Уинстон впервые узнал о химических потугах господина Гитлера. Кстати говоря, и товарищ Сталин следом за ним получил аналогичную информацию протекшую из того же источника. Узнал Черчилль и об успешной, невероятно дерзкой вылазке русских диверсантов. Работа русских парней премьеру понравилась настолько, что вскоре в английской армии тоже появились подраз-деления отчаянных, готовых на все диверсантов - рейнджеров. Так или иначе, но визит товарища Майского, посла СССР в Лондоне, с информацией из Москвы о химическом оружии Гитлера на подступах к русской столице, не застал британского премьера врас-плох. Сэр Уинстон успел все продумать и как следует просчитать все возможные ходы и последствия принимаемых решений.

Химическое оружие Гитлера примененное против отступающих с тяжелыми потерями войск большевиков действительно могло послужить весьма сильным, дестабилизирую-щим, деструктивным козырем в многоходовой игре против нацистской Германии и ее ру-ководства. Массовое применение отравляющих веществ против абсолютно неподготов-ленных войск и мирного населения могло одноразово обрушить и без того хрупкий пьеде-стал товарища Сталина и его ближайших соратников. В любое другое время Черчилль, непримиримый борец с коммунизмом, как он сам себя называл и от чего не отрекался ни на мгновение, только приветствовал бы подобный исход. Но, не теперь, когда в борьбе с немецким Сатаной он принял помощь большевистского Беса. Не теперь, когда на кон по-ставлено будущее, даже более того, само существование Британской Империи и насе-ляющих ее демократических народов. Кроме того, опьяненный успехом на Востоке, су-масбродный шизофреник Гитлер мог попробовать проделать нечто подобное и на Западе против армии и подданных Его Величества. А уж этого допустить было никак невозмож-но, даже с учетом того, что в отличие от Красной Армии английская имела на вооружении вполне соответствующие моменту противогазы и оборудование для дегазации. Черчилль прекрасно помнил уроки первой Мировой войны и в дурном сне не желал повторения Ип-ра. Он с ужасом представил вереницы ослепших, харкающих кровью жалких в своей бес-помощности английских солдат, топчущихся на трапах, положив руку на плечо впереди идущего собрата, перед посадкой на госпитальные транспорты в порту Александрии.

При встрече с господином Майским, Черчилль внимательно выслушал посла и пообе-щал как можно скорее дать ответ в личном послании председателю Сталину. Послание практически было уже готово, но что-то останавливало сэра Уинстона. В письме он, от имени правительства и народа Англии брал обязательство недвусмысленно информиро-вать Гитлера, что в случае применения химического оружия на Востоке, Британия всей мощью применит химическое оружие по городам Германии против их населения. Это – большая и тяжелая ответственность и дай-то Бог, господин Гитлер проявит благоразумие и откажется от планируемой атаки. Ну, а если благоразумие не относится к умственным критериям означенного господина и его приближенных? Тогда, тяжесть моральной ответ-ственности за смерть десятков, если не сотен немцев ляжет на плечи одного лишь Чер-чилля. В демократическом мире сия ноша весьма тяжела. Черчилль на минуту задумался и нашел весьма удачный ответный ход. Зашел пусть и небольшим, но козырем, дописав в черновике письма одну, но весьма существенную фразу. Британия применит свое химиче-ское оружие лишь против городов западной части Германии, при условии, что Красная Армия одновременно применит аналогичное оружие против населенных пунктов Герма-нии восточной. В этом случае ответственность перед будущим, по крайней мере частично, понесет и усатый дядюшка Джо со своими наркомами. А там, в будущем, можно попробо-вать поднатужиться и перетянуть одеял лишь на одну сторону. Делить груз в гору вдвоем всегда легче, чем тащить одному, особенно, если идешь первым.

Оставив без изменения преамбулу и, между делом, усилив акцент на том факте, что уз-нал о немецком намерении применить оружие химическое массового поражения от совет-ского посла, Черчилль написал: « ... Посоветовавшись с членами правительства и пред-ставителями вооруженных сил, хочу заверить Вас, что Правительство Его величества бу-дет рассматривать любое применение химического оружия против СССР точно так же, как если оно применено против Британской Империи. Наша армия имеет в запасе огром-ное количество химических авиационных бомб различного калибра, которые мы приме-ним массировано во время налетов на города и другие объекты в западной части Германии незамедлительно и решительно в случае использования Германией подобного оружия на Восточном фронте против частей Красной Армии или гражданского населения СССР. При условии одновременного применения химического оружия российской стороной про-тив городов и объектов восточной части Германии.

По согласованию с Вами мы немедленно в соответствующий момент публично преду-предим руководство Германии о нашем совместном решении. Подобного рода предупре-ждение позволит удержать немецкое руководство от усугубления того неимоверного ко-личества ужасных преступлений которое уже ими совершено и которые повергли мир в пучину ужаса. ... ».

Ответ товарища Сталина последовал незамедлительно: « ... Я думаю, что было бы вполне целесообразно и своевременно выступление Британского Правительства с пуб-личным предупреждением Германии и ее союзникам о том, что Правительство Британии будет рассматривать применение отравляющих газов против СССР, как такое же нападе-ние, произведенное против Англии. С предупреждением о немедленном и безжалостном ответном химическом ударе по городам Западной Германии. В свою очередь, Советское правительство выступит с аналогичным заявлением, предупредив Германию о примене-нии газов против ее восточной части, в случае химического нападения на Англию».

Ответ Сталина вполне удовлетворил Черчилля. Вскоре по тайным дипломатическим каналам он довел принятое решение до руководства Германии, а на следующий день вы-ступил по радио с речью, в которой повторил все вслух, дабы не оставить в неведение ши-рокие слои немецкого населения. Одновременно с дипломатическими действиями были предприняты и меры вполне практические. В Лондоне представитель военных химиков Красной Армии, небезызвестный Алхимик, добравшийся окольным путем через Персию и Египет, знакомился с некоторыми, но далеко не новейшими, достижениями английских ученых в области химических средств защиты и нападения. Он не переставал восхищаться и умиляться достижениями коллег, но тоже не торопился раскрывать перед ними карты, имевшиеся у него на руках и в рукаве. В составе одного из конвоев из Англии в Россию отправился и внешне ничем не приметный прокопченный транспорт, на борту которого переправлялась партия специальных герметичных контейнеров с несколькими тонами хлора и иприта.

Радио Лондона слушали не только в Англии. В Германии и на оккупированной терри-тории за прослушивание подобных передач можно было в прямом смысле поплатиться головой, оставив ее на гильотине в каземате тюремного замка Шпандау. Но, вот парадокс, в первом же после выступления Черчилля сообщении агента Конрада из Германии, това-рищ Сталин прочитал следующие строки: «... Речь Черчилля о возможном ответном газо-вом ударе, произвела гнетущее впечатление на гражданское население Германии. В горо-дах Германии нет достаточного количества газоубежищ, а имеющиеся не смогут вместить более сорока процентов населения. В случае применения Германией отравляющих газов против Красной Армии при ответном ударе может погибнуть от английских и русских химических бомбежек более половины гражданского населения». Господин Гитлер скре-жетал зубами, заламывал в истерике руки, вздымал над головой кулаки распекая всех и вся, имевших хоть малейшее отношение к провалу блестяще задуманной акции. Затем ис-терическая вспышка закончилась острым приступом холецистита и привычными таблет-ками доброго ученого доктора, приведшими на этот раз к глубокой черной депрессии.

Войска вермахта сквозь раннюю метель, под завывание русской свирепой вьюги еще по инерции двигались к Москве, но химические боеприпасы упаковывались в надежную тару и малой скоростью отправлялись в обратном направлении. Рассекреченные шести-ствольные минометы, прозванные за дурной рев с легкой руки Пабло «Ишаками» приме-нялись лишь с обычными боеприпасами и никогда не смогли составить конкуренцию рус-ской «Катюше». Более того, русские ракетные установки калибра 80 мм, установленные на легких танках так пришлись по душе немецким эсэсовцам, что Гиммлер не мудрствуя лукаво, приказал скопировать их и производить для полевых войск СС.

Российскую землю сковывал стальным панцирем генерал Мороз, впаивая в замерзаю-щую грязь гусеницы немецких, чешских, французских и прочих трофейных, согнанных со всей покоренной Европы танков. С обеих сторон фронта подтягивались резервы, заво-зились боеприпасы и горючее для последней решающей, как думали многие, битвы. На-чиналась зима и вместе с нею разворачивалось сражение за Москву.



Глава 11.

Аутодафе. Год 1941.

Девушка еще жила. Она не помнила как, сшибленная вражеской пулей, очутилась на земле, как ее волоком тащил подальше от ядовитого облака немецкий солдат, столь неос-мотрительно оставленный в живых Шкипером. В бреду, в полузабытье сознания иногда всплывали короткие мгновения счастья. Ей казалось, что вот-вот она забросит шинели в кузов, перевалится через борт, уложит раненную собаку и транспортер на полной скоро-сти понесется к заветному аэродрому. Что произойдет потом она не знала, но чувствова-ла, что что-то очень значимое и хорошее. Тут счастливый момент прерывался очередным возвращением сознания и она видела склонившиеся над собой вражеские лица, немецкие мундиры и белые халаты. Ей снова и снова задавали по-русски и по-немецки вопросы и так как она не отвечала, то через некоторое время ее истерзанное тело пронизывала оче-редная вспышка нестерпимой боли, от которой вновь наползала темнота небытия с корот-ким счастливым мгновением, даруемой жестокой судьбой перед новой мукой.

Девушка держалась до последней возможности, даже когда пытавшим ее немцам ка-залось, что вытерпеть пытки уже невозможно, что болевой предел превышает порог чело-веческой выносливости и все должно закончится смертью плененной разведчицы. При-сутствовавший при допросе врач молча останавливал пытку и делал очередную инъекцию поддерживающего сердечную деятельность лекарства. Так продолжалось несколько часов и с каждой прошедшей минутой ведущие допрос офицеры понимали, что шансы задер-жать русских, похитивших столь важные для Германии секреты, стремительно уменьша-ются. В бреду русская пленная произносила бессвязные слова, реже – целые фразы. Их тут же стенографировали и переводили два переводчика. Один от местной комендатуры, вто-рой – из армейского штаба Абвера. Сначала СС не желал привлечения ведомства адмира-ла Канариса к столь щекотливому, не добавляющему престижа делу, но полностью ис-ключить вмешательства настырного адмирала, да к тому же и любимчика Гитлера, Гимм-леру не удалось. С большим трудом ограничили присутствие армейской разведки перево-дчиком и офицером связи.

«Совершенно секретно. Контр-адмиралу Канарису лично.

…. Из обрывочных слов, из фраз, произнесенных русской был сделан вполне логиче-ский вывод, что группа доставлена в район действия вполне целенаправленно, с опреде-ленной целью – для охоты на секретное оружие Рейха. Удалось установить и тот факт, что девушка к группе профессиональных разведчиков не принадлежала, а являлась пило-том планера. Теперь становилось понятно, с кем вели ночной бой оберштурмбанфюрер фон Пиэтс и его группа. Каким образом русские намеревались вывезти захваченное ору-жие оставалось неясно, но, немедленно по объявлению тревоги, все дороги в районе были немедленно перекрыты подвижными группами полевой жандармерии, СС, и Вермахта. Особенно плотная завеса перекрывала дороги ведущие на Восток, по которым русские ди-версанты могли попробовать прорваться через линию фронта под видом немецких солдат и офицеров. Кроме того, усиленные бронетранспортерами патрули начали прочесывать все окрестные леса. Не исключалось, что русские попытаются отсидеться в глуши, пере-ждать пока уляжется поднятая их дерзким налетом суматоха и попробовать осуществить прорыв линии фронта только после этого.

В течение вечера и части ночи никаких обнадеживающих сведений от патрулей и за-став не поступало. Только под утро одна из групп, обнаружила затертые следы траков транспортера на заброшенной лесной дороге. Командовавший группой обер-лейтенант Арнольд Штобе проехал по следам до большой поляны, где обнаружил заброшенный рус-ский аэродром со следами костров и явными признаками того, что совсем недавно здесь садился или взлетал тяжелый самолет. Сведения об аэродроме по рации немедленно были переданы в полевой штаб Люфтваффе и на перехват русского самолета подняли все воз-можные истребители. Но барражировавшие с момента объявления тревоги в небе летчики никого и ничего не обнаружили. Если самолет и был, то к этому времени он уже давно спокойно стоял на русском аэродроме. Тогда было принято решение нанести удар по всем известным аэродромам в пределах боевого радиуса бомбардировщиков. Для этого даже отменили очередной налет на Москву. В результате комбинированных боевых действий немецкие самолеты уничтожили на земле и в воздухе несколько десятков русских аэро-планов всевозможных типов, потеряв и двенадцать своих самолетов. Но был ли среди по-терянных русскими самолетов именно тот, который совершал посадку в тылу никто га-рантировать не мог.

В довершении всего, группа обер-лейтенанта Штобе нашла на окраине летного поля похищенный на ремонтной базе полугусеничный транспортер и мотоцикл похитителей. Второй из использовавшихся в налете мотоциклов, судя по обнаруженному помосту, рус-ские могли погрузить в самолет вместе с реактивной установкой и боеприпасами. На ме-сто посадки немедленно выехала группа чинов СС и Гестапо. При детальном осмотре транспортера и мотоцикла, а также взлетно-посадочной полосы и кострищ сработали весьма искусно поставленные русскими небольшие противопехотные мины неизвестного образца. В результате взрывов несколько солдат и офицеров Вермахта и СС, а также двое чинов следственной группы Гестапо, получили осколочные ранения и были госпитализи-рованы.

Следующий абзац содержит особо важный секрет Рейха. Желательно если эта часть донесения будет немедленно уничтожена после прочтения.

Господин Адмирал! По полученным от источника в СС конфиденциальным данным, в результате налета русских диверсантов на ремонтную базу дивизиона тяжелых секретных реактивных минометов "Nebelwerfer-41" был разгромлен, подожжен и взорван склад бое-припасов. По официальной версии на складе хранилось лишь небольшое количество обычных штатных боеприпасов, необходимых для огневой проверки обслуженных и от-ремонтированных систем оружия. Сразу после отхода диверсионной группы русских к периметру ограждения подошла преследовавшая их колонна немецких войск. Но далее она не проследовала, преследование неожиданно прекратила и немедленно отошла в рас-положение части где все военнослужащие Вермахта и СС были подвергнуты тщательному медицинскому обследованию. Более десяти человек с признаками отравления боевыми химическими веществами госпитализированы. По слухам и рассказам солдат ремонтной базы, источник установил, что в хранилище имелась секретная часть, отгороженная от ос-новной, допуск к которой имели только чины отряда СС, командир оберштурмбанфюрер фон Пиэтс. По мнению источника именно взрыв химических боеприпасов сделал невоз-можным дальнейшее преследование. Данный факт косвенно подтверждается и тем, что на место диверсии были оперативно доставлены русские военнопленные в количестве более пятисот человек. В течение двух дней они производили некие работы под охраной СС, ку-да нашему источнику попасть не удалось. После окончания восстановительных работ, связанных судя по всему с дегазацией местности и уничтожением компрометирующих Рейх свидетельств, ко всем русским военнопленным было применено особое обращение. Трупы расстрелянных военнопленных вывезены и закопаны в бывшем русском противо-танковом рву чинами русской вспомогательной полиции. После чего данные чины были разоружены и тоже расстреляны».

Шифровку примерно такого содержания, отбитую на «Энигме» в «Штабе Валли», от-правил в Берлин своему шефу офицер Абвера, временно прикомандированный к следст-венной группе СС. Случайно или нет, но офицер вскоре попал на пустынной дороге под авиационный налет и погиб вместе с переводчиком и водителем.

Ушедшая в Берлин шифровка не долго оставалась совершенно секретной и вскоре лег-ла на стол господина премьер-министра Великобритании. Одновременно с ним, а может быть, даже чуть ранее докладную записку уже покойного сотрудника «Штаба Валли» ад-миралу Канарису, прочитал рядовой, неприметный клерк в святая святых английской раз-ведки неподалеку от еще более неприметного имения Блечли-парк. Именно в этой запу-щенной помещичьей усадьбе расположилась группа математиков, криптографов и де-шифровщиков, с завидным постоянством взламывающая все сообщения, передаваемые на аппаратах «Энигма». Молодой англичанин с прекрасной родословной, великолепным об-разованием и безупречным послужным списком входил в секретную сеть антифашистов, руководимую русским резидентом. Шифровка была незамедлительно отправлена в Моск-ву и легла на стол товарища Сталина.

Для товарища Сталина события, описанные в донесении из Лондона тайной давно уже не являлись, группа диверсантов, правда не в полном составе, уже благополучно вывезена из вражеского тыла вместе с реактивным оружием, боеприпасами к нему и технической документацией. Особо важным результатом операции, явилось полное подтверждение со-общений его личной разведывательной сети о складировании немцами вблизи Москвы химических боеприпасов, предназначенных для того, чтобы в критической ситуации, слу-чись такая ситуация на фронте, переломить ход событий вновь в пользу Вермахта.

Диверсанты, добывшие столь ценные трофеи, принадлежали не к ведомству Лаврентия Берии, а к гораздо более скромному и менее амбициозному Разведывательному Управле-нию Генерального Штаба. Ревнивый Лаврентий немедленно взвился и потребовал провер-ки и перепроверки всего и вся. Пришлось поставить его на место, а просьбу подчинить ему столь успешную группу товарищей, довольно резко отклонить. Напомнив, что НКВД итак имеет отличных мастеров вроде старшего майора госбезопасности товарища Судоп-латова. Товарищ Берия ушел весьма расстроенный и взволнованный. Последнее обстоя-тельство особо отмечалось товарищем Сталиным и доставило несколько радостных ми-нут, столь редких в тревожное осеннее время сорок первого года. Группе и руководителям операции объявили полагающуюся благодарность лично от товарища Сталина, наградили орденами и медалями. Как всегда, медали достались рядовым исполнителям, ордена, по большей части, руководству лишь понаслышке знавшему об операции, но успевшему во-время вскочить в отходящий поезд. Группе Пабло дозволили небольшую передышку, по-дыскивая новое задание, соответствующее по сложности и опасности подготовке и опыту разведчиков.

Девушка Лена понятия не имела ни о происходящих событиях, ни о лидерах воюю-щих стран занятых разрешением проблем, лавинообразно возникших после стрельбы и пожара в маленьком провинциальном русском поселке. Пилота планера и младшего сер-жанта РККА мучили совсем иные заботы и проблемы. Измученное тело неожиданно по-лучило передышку. Никто более не задавал вопросы на которые она не имела права отве-чать, не причинял дикую боль, которую она не могла переносить. Наоборот, теперь, когда она с трудом разлепляла воспаленные, затекшие гноем ресницы, то в малой щели, сужен-ного страданиями поля зрения неизменно возникали лишь былые халаты. Люди в белом говорили исключительно на языке врагов, но боли не несли, наоборот, их руки казались добрыми и нежными, а действия приносили пусть временное, но столь желанное облегче-ние.

Девушка не знала, что ее судьба теперь решается на самом высоком уровне власти в немецком Рейхе. Командование СС просто не знало, что надлежит делать с единственной захваченной пленной. Сначала ее предполагалось ликвидировать сразу же после того, как выяснилось, что группе диверсантов удалось бесследно исчезнуть вместе с секретами Рейха. Но дело дошло до самых верхов и о девушке узнали и Гиммлер, и Гитлер. Потому было решено, что расстрелять никогда не поздно, а пока начальство проявляет к ней инте-рес пленную решили подлечить и подготовить для возможной транспортировки в Берлин для допросов. В том же госпитале, но, естественно, в другом отделении лечился и обож-женный оберштурмбанфюрер фон Пиэтс. Он тоже не знал собственного будущего, но как и девушка не видел в нем ничего хорошего, понимая, что скорее всего именно его выста-вят крайним, ответственным за позорное фиаско. Впрочем, лечение шло вполне успешно, ожоги постепенно затягивались, оставляя на лице ломкие, болезненные рубцы и пятна мо-лодой розовой кожи.

Ничего не знал о собственном будущем и боец ГРУ под псевдонимом Следопыт. После взлета транспортного самолета, уносящего его друзей сослуживцев через линию фронта, он слил весь найденный бензин в бак мотоцикла Аспиранта, собрал патроны и рожки к автоматам, гранату, продукты и медикаменты из оставленных вместе с шинелями ранцев. В общем, все мало-мальски пригодное для жизни и деятельности в тылу врага. Затем завел двигатель мотоцикла и по обочине лесной тропы выехал к тому месту, где она вливалась в проселочную дорогу. Замаскировал машину и занял наблюдательный пост в глубине раз-росшегося куста орешника еще сохранившего листву и желтые, подмерзшие плоды. Ждать пришлось до утра, но житель российских северных краев пограничник Следопыт, привык к тому, что в засаде нужно прежде всего терпение. Ранним утром на лесной дороге раздался гул моторов и на развилку выскочил немецкий бронетранспортер в сопровожде-нии мотоциклистов. Еще через час через развилку проследовали в строну заброшенной взлетно-посадочной полосы три крытые легковые автомашины под эскортом автоматчи-ков СС на бронетранспортере и мотоциклах. Видимо до прибытия важных чинов СС осо-бенных разведочных работ на аэродроме не проводилось, так как Следопыт не услышал ни одного взрыва оставленных Пабло и полковником мин ловушек. Не взорвались и гра-наты, приготовленные Шкипером для любопытных немцев в транспортере. Впрочем, по-сле приезда эсэсовцев ждать взрывов пришлось недолго. Одна за другой пошли взрывать-ся сюрпризы на поле аэродрома, возле затушенных костров, в землянках и наконец сдво-енным взрывом честно завершил свою военную карьеру транспортер. Возвращение за-хватчиков оказалось совсем не таким торжественным. Многие солдаты белели свежими повязками, стекла одного из легковых автомобилей с черным флажком СС на крыле были напрочь выбиты, а дверь рябила от пробоин мелкими осколками. Немецкая колонна, вы-тянувшись в длинную жабью ленту, медленно ползла по лесной дороге мимо замаскиро-вавшегося разведчика. Он терпеливо пропустил ее, а затем вылез из убежища, разбросал маскировавшие мотоцикла ветки и на малом газу поехал следом, резонно предположив, что если не все машины, то уж наверняка легковые с чинами СС, наверняка приведут его к месту содержания девушки.

Немцы ехали в полной уверенности, что ни одного русского диверсанта уже в данном районе нет и в помине. Мотоциклисты эскорта, пулеметчики бронетранспортеров бди-тельно всматривались в окружающие леса, опасаясь нападения из засады партизан, пото-му следовавший за колонной на почтительном расстоянии одинокий немецкий мотоцик-лист ни у кого подозрения не вызвал. Когда колонна втянулась в поселок П. Следопыт следовал уже практически сразу за последним бронетранспортером. Документы он имел пока еще вполне надежные, правда весьма усеченное знание немецкого языка не распола-гало к общению с сотрудниками полевой полиции, несшими службу на въезде в город. Помогло то, что одновременно с ним въезжали перемешавшиеся в пути бронетранспорте-ры, машины и мотоциклы Вермахта, СС, Гестапо и Абвера. Номерной знак и отличи-тельный знак на мотоцикле Следопыта соответствовал соответствующим реквизитам ар-мейского «Штаба Валли» Абвера, машина с точно такими же опознавательными знаками уже прошла в голове колонны вместе с машинами следственной группы СС и Гестапо, по-тому часовые приняли Следопыта за эскорт офицеров, проехавших мимо них несколькими минутами ранее.

Проследив где разгрузились машины с офицерами СС, Следопыт, стараясь привлекать как можно меньше внимания, принялся осуществлять заранее намеченный план действий. Прежде всего он выбрал неприметный дом на окраине, но окруженный высоким забором с воротами, достаточными для въезда мотоцикла.
Оставив машину перед воротами, он решительно прошел во двор, распахнул настежь за-пертые изнутри на щеколду дощатые створки, затем вернулся в седло и въехал во двор. Во дворе обнаружился довольно обширный пустой сарай куда Следопыт поставил мотоцикл, а сам поправил амуницию, перевесил на грудь автомат и толчком ноги открыв дверь во-шел в дом. По заранее продуманной легенде под личиной определенного на постой не-мецкого солдата именно в доме местного жителя легче всего провести дни, необходимые для разведки и оценки ситуации. Следопыт четко понимал, что без тщательной разведки, без точного и трезвого просчета возможных вариантов он не сможет вытащить девушку из лап немцев.

Ни Следопыт, ни девушка, ни оберштурмбанфюрер фон Пиэтс понятия не имели, что в игру уже вступили личности совершенно иного исторического масштаба и мало что мог-ло теперь изменить судьбу остальных действующих лиц, малых мира сего. Следопыт на-деялся спасти девушку Лену. Девушка боялась новых допросов и мечтала лишь о быстрой и, по возможности, безболезненной смерти. Эсэсовец жаждал быстрее выбраться из боль-ничной койки и добраться до русской негодяйки спалившей не только его лицо, но и всю будущую карьеру. Разбила в одночасье столь идеологически выверенную и несомненно теоретически верную мечту о неполноценности и ущербности славянского населения пе-ред нордическими арийскими нациями. Жажда мести сжигала сердце неудавшегося за-воевателя жизненного пространства и ворочаясь бессонными ночами на сбитых казенных простынях оберштурмбанфюрер мечтал о том как он проведет допрос, вывернет на изнан-ку русскую девчонку, а затем устроит показательное наказание. Наказание соответствую-щее преступлению, такое, чтобы жители этого дрянного пыльного провинциального рус-ского городишки навеки запомнили этот день, впитали страх всеми фибрами души, пере-давали по наследству с молоком матери следующим поколениям безропотных и трусли-вых рабов.

Дом, столь понравившийся Следопыту принадлежал семье полицая, недавно пропав-шего вместе с несколькими другими сотрудниками вновь образованной оккупационными властями вспомогательной русской полиции. Утром он заскочил на несколько минут до-мой, успел сказать жене, что вернется нескоро, так как всю полицию забирают на опера-цию против партизан, и пропал. Прошел день, другой, но муж не возвращался и жена по-лицейского нервничала все более и более. Оснований для волнений имелось более чем достаточно. Дело в том, что муж женщины, возвратившийся буквально за несколько дней перед приходом немцев после отбытия наказания из лагеря, репрессированный перед вой-ной сотрудник милиции пошел служить к немцам вовсе не из великой любви к Адольфу Гитлеру и его банде. Арестованный и осужденный при Ежове милиционер не оболгал ни себя, ни своих товарищей, не подписал ни одного протокола допроса. Ему повезло и при воцарении на Лубянке нового хозяина в лице Лаврентия Павловича, его дело оказалось одним из пересмотренных по которым были приняты решения о закрытии по отсутствию состава преступления. Человека выпустили, но возвращаться домой без полной реабили-тации и восстановления в партии, в должности и звании принципиальный милиционер не пожелал. Так уж сложилось, что процесс этот задержался, а с началом войны и вовсе ока-зался делом никому не нужным. Но война пошла совершенно не так как предполагали в Кремле и на Лубянке, а потому принципиальный провинциальный сотрудник милиции, доказавший верность делу стойкостью на допросах, подошел как нельзя кстати на роль резидента на оккупированной территории. Человек согласился и, пройдя недолгую подго-товку, был возвращен в родной город. Жертву репрессий большевиков, разукрашенную подлинными шрамами и следами избиений и пыток, без колебаний приняли в создавае-мую немцами русскую вспомогательную полицию. Именно этот работавший в полиции резидент должен был обеспечить встречу и помощь группе Пабло. Теперь бывший мили-ционер вместе с девятью другими, в отличие от него настоящими полицаями, лежал в противотанковом рву поверх расстрелянных немцами военнопленных.

Хозяйка дома – ранее врач-хирург, теперь работала в немецком госпитале. О том, что-бы русскую женщину допустили в операционную речь даже не шла, но как жена полицей-ского, бывшая врач получила работу дававшую право на паек, дрова, пропуск. Работа для русской была определена самая примитивная принеси – подай, убери, помой. Ничего не зная о судьбе мужа, но посвященная им во все перипетии и особенности возвращения до-мой, женщина не находила себе места, предполагая самое страшное. В городской управе, куда она обращалась, ее лишь успокаивали, говоря, что все местные полицейские привле-чены к облаве на партизан, столь дерзко напавших на эсэсовский отряд. Операция дли-тельная, все привлеченные к ней люди находятся на казарменном положении. Слова про-износились убедительные, но сердце подсказывало совсем иное, а за долгие годы разлуки с любимым человеком женщина научилась более доверять сердцу чем словам.

Так уж случилось, что именно в этот дом и вошел облаченный немецким солдатом Следопыт. На корявом русском языке, помогая жестами объяснил хозяйке, что мол пожи-вет у нее некоторое время, что язык немного знает, выучил во время работы на судах дальнего плавания, часто заходивших перед войной в русские порты. Задал обычные во-просы как зовут, кем работает, где муж, чем занимается. Вопросы показались женщине странными для солдата, направленного на постой комендатурой. Там бы наверняка сооб-щили, что дом вполне лояльный к оккупационным властям, что хозяин служит в полиции. Женщина удивилась, но виду не подала, назвалась по имени отчеству, сказала, что работа-ет санитаркой в немецком госпитале, а муж в данный момент находится в командировке по делам службы, более ничего уточнять не стала.

Постой немецкого солдата никоим образом не входил в планы хозяйки, но спорить она не решилась, отметив однако, что вряд ли одиночного мотоциклиста прислали следить за ней или ее мужем. Слишком уж все получается не естественно, слишком дубово и прямо-линейно для военной контрразведки и тем более для Гестапо. Играя жену лояльного по-лицейского, женщина изобразила, насколько смогла, гостеприимство и отвела немецкого солдата в маленькую угловую комнату. Пока шла все думала, что фриц начнет спорить, требовать самое большое и светлое помещение в доме или хозяйскую спальню под по-стой, но странный немец никаких претензий не высказал, поблагодарил по имени отчеству и закрыл за собой дверь.

Назвав хозяйку Лидией Павловной, Следопыт несомненно прокололся, хотя сам того не заметил, слишком уж по-русски выговорил, почти без акцента. Из опыта общения с немцами женщина четко усвоила, что ждать от них вежливого обхождения не приходи-лось, а тут сразу – по имени отчеству. Очень странный немец и говорит странно, словно нарочно язык коверкает. Решила посмотреть, что дальше будет, но о постояльце ни в ко-мендатуру, ни в управу не сообщать, да и вообще никому о нем не говорить. С тем и ушла в госпиталь, где теперь обязанностей у нее прибавилось, доверили ей выхаживать плен-ную девушку. Как она попала в руки к немцам никто ей конечно же не сообщал, но по на-мекам немецких врачей и медсестер, по страшным шрамам от перенесенных пыток, Ли-дия Павловна поняла, что девушка не просто партизанка, а скорее всего разведчица или диверсантка. Связала она появление пленной с взрывами и паникой немцев в запретной для русских жителей зоне вокруг бывших механических мастерских. Тогда по поселку странные слухи ходили о том, что немцы там новое секретное оружие испытывали, а со-ветские бойцы его выкрали. Не оставалось для жены оставленного в тылу немцев под-польщика секретом и то, что муж перед этими событиями ездил встречать гостей с Боль-шой земли, но неудачно. Тогда он вернулся домой усталый, расстроенный, мол прождали воздушный десант всю ночь, площадку подготовили, но самолет так и не прилетел. Немцы потом хвалились, что их истребитель ночью сбил русский бомбардировщик, буксировав-ший планер и все до одного русские сгорели. Но, возможно, что не все сгорели, а остав-шиеся в живых полной мерой отомстили за товарищей. Вот и девушка тогда, скорее всего, в плен попала.

Отдежурив сутки, падая с ног от усталости, вернулась Лидия Павловна домой. Целые сутки таскала она ведрами воду, кипятила, мыла полы и посуду, выносила за ранеными судна, еще успевала и к девушке подойти, лекарства дать, повязки сменить. Пулевая сквозная рана в спине затягивалась медленно. Шла еле передвигая ноги и желая только одного рухнуть в койку. Подмораживало, тянуло стылым ветром, даже первые снежинки в воздухе порхали. Земля затвердела и размолотые техникой в жидкую грязь улицы поселка вновь стали вполне проходимыми для пешеходов. Возвращаясь домой с работы женщина думала о том, что хорошо бы вернулся наконец муж, нарубил к ее приходу дров, затопил печь. Если же он все еще вдали от дома, в проклятой командировке, где очень даже просто поймать пулю, как от партизан, так и от немцев, то придется ей браться за топор и делать все самой. Можно конечно и ничего не делать, но тогда замерзший немчура наверняка нажалуется в комендатуру, те в свою очередь, припугнут бургомистра и управу, а лишний шум ей с мужем вовсе не нужен. Придется значит корячится самой из последних сил. Ве-лико оказалось удивление женщины, когда подойдя дому обнаружила, что из трубы вьет-ся дымок, а окна запотели от внутреннего тепла.

Открыв калитку, Лидия Павловна отметила, что мотоцикл странного немца загнан в узкий просвет между стеной дома я сараем, так, чтобы не бросался в глаза посторонним зевакам, решившим заглянуть по нужде или без оной к соседке. Еще заметила, что колода для рубки дров вытянута из сарая наружу, стоит с глубоко загнанным в торец колуном, а возле нее, на земле, желтеют свежие щепки. Первая мысль метнулась, мол приехал нако-нец муж, но тут же и погасла. Возле колоды, на вбитом в стену дровяного сарая гвозде, где полагалось ранее висеть мужниному милицейскому кителю, а ныне его же клоунской полицейской шинели с белой повязкой на рукаве, висел серо-зеленый кургузый немецкий мундир с унтер-офицерскими погонами и наброшенной поверх кобурой парабеллума. Не-мец стоял рядом в галифе, в подтяжках поверх форменной нижней фуфайки, раскатывая вниз по мускулистой руке, завернутый ранее для удобства рубки дров рукав. Увидав во-шедшую хозяйку он явно смутился, замямлил нечто непонятное и непереводимое, быстро надел китель, затянул портупею и ушел к себе в комнату.

Рубить дрова не пришлось, зайдя в дом женщина облегченно вздохнула, села на первый попавшийся стул и стянула с головы платок. В домике стояло приятное тепло, потрески-вали дрова в русской печи, умело растопленной жильцом и даже грелся на чугунном ко-лоснике вмазанном вверх приступка заполненный водой чайник. Странный солдат редко покидал комнату и непонятно чем он мог заниматься все дни напролет. Наверное отсы-пался, что же еще? Радиоприемника в доме не имелось, его пришлось снести на специаль-ный сборный пункт в первые дни войны, когда органы НКВД панически боялись исполь-зования аппаратов для приема шпионских инструкций и лживой немецкой информации. Немецкой информации жители российской глубинки не получили, вместо нее заявились сами немцы. Но и они приемников не вернули, а аккуратно рассортировали и отправили товарным составом в Германию в качестве трофеев. Правда в отведенной немцу комнате имелся книжный шкаф с весьма смешанным подбором книг. Стояли в шкафу специальные медицинские учебники и пособия, ибо до оккупации женщина работала врачом-хирургом в районной больнице, в той где теперь расположился немецкий полевой госпиталь. Име-лись там и книги по криминалистике, принадлежавшие хозяину дома. Присутствовала в изобилии русская классика. Книги советские, политические, партийные муж сразу же по-сле возвращения немедленно снес в небольшой садик за сарай и там, в глубокой яме сжег, а саму яму с пеплом закидал землей и заровнял.

Вечером, немного отдохнув после работы, Лидия Павловна соорудила немудрящий ужин, заварила чай из старого, довоенного цибика, нарезала тонко хлеб и пригласила сол-дата отужинать вместе. Тем более, что при ней солдат никогда и ничего не ел. Может он у себя в комнате, в одиночку питался всухомятку или ходил в ее отсутствие в столовую для фрицев. Враг не враг, но ничего плохого он ей лично пока не сделал, а долг он платежом красен. В долгу женщина оставаться не привыкла, да и надеялась за беседой вытянуть из немца что-то полезное для партизанской работы мужа. Переодеваться к ужину не стала, чтобы не выказать ему слишком много чести и не подать глупых надежд.

Насчет питания всухомятку женщина оказалась стопроцентно права, Следопыт ни в какую столовую естественно идти не мог, а те недолгие вылазки, что совершал, посвящал исключительно изучению подходов к зданию штаба, где как он считал, содержалась де-вушка. Продукты из сухих пайков, что он в начале одиночного путешествия по немецко-му тылу перекинул из брошенных ранцев товарищей в коляску мотоцикла, подходили к концу. Он как только мог, сокращал дневной рацион, но молодой здоровый организм тре-бовал пищи и вскоре так или иначе, но эту проблему надо было решать. В свободное от вылазок время Следопыт заваливался на кровать и либо мысленно проигрывал различные, фантастические по большей части, способы спасения девушки, либо читал обнаруженные в шкафу книги. Вот как раз за чтением очередного тома «Войны и мира» застала его Ли-дия Павловна, тихонько постучавшая в дверь комнаты. Зачитавшийся Следопыт, забылся, выпал из времени, воображая себя князем Волконским на поле под Аустерлицем, а потому отозвался на легкий стук в дверь совершенно российским непроизвольно вырвавшимся без всякого акцента «Прошу Вас!». Одновременно кладя на полку книгу и вставая с кро-вати он увидал входящую в комнату хозяйку. По удивленному и растерянному выраже-нию ее лица, Следопыт понял, что сморозил нечто весьма несуразное и абсолютно непри-емлемое для немецкого солдата.

Лидия Павловна за несколько секунд успела дважды поразится увиденным зрелищем. Во-первых, немец-квартирант с увлечением читал без всякого затруднения и словаря Льва Толстого, во-вторых, его реакция на стук оказалась неподдельно русской и абсолютно ес-тественной. Впрочем, он сразу же поправился, мгновенно поставил книгу на место, вско-чил с кровати, где лежал в полной форме, лишь сняв пояс с кобурой, щелкнул каблуками сапог, на ломанном русском спросил, что желает фрау. Женщина, сделал вид, что ничего не заметила, пригласила трудолюбивого солдата отужинать чем Бог послал, попить вечер-него чайку, из довоенных запасов. Спросила по-русски, обычно, не замедляя речь, не уп-рощая. Жилец понял, кивнул головой, покопался в солдатском, телячьей шкуры ранце, достал кое какие продукты, зажал в тяжелой рабочей ладони маленькую баночку консер-вов и кусок твердой колбасы. Наметанный глаз женщины отметил еще две подозритель-ные детали – продуктов в ранце оставалось на самом донышке, пистолет жилец перед уходом вынул из-под подушки и сунул не в кобуру, а в карман галифе.

Что, пистолет! Следопыт и с автоматом, и с гранатами если бы мог не расстался, но тащить весь арсенал в комнату хозяйки постеснялся. Сели за стол, хозяйка выложила на оставшуюся с лучших времен клеенку сваренную «в мундире» картошку, кусок сала мел-ко нарезала дольками, соль с чесноком, головку лука, настругала аккуратными колечками, хлеб, выданный в пайке нарезала. Вот и все, что смогла по-военному, по оккупационному времени выставить Лидия Павловна на стол и угостить неожиданного помощника. Тот, привычно дернув за металлический хвостик приваренного к боку жестянки ключа, открыл консервы и вывалил на испрошенную жестом тарелку мелкую французскую сардинку. Не иначе, как тоже из военных трофеев. Затем, попросив нож, аккуратно нарезал круглыми, чуть не просвечивающими ломтиками колбасу. «Ишь, какой аккуратный да жадный нем-чура», - Подумала Лидия Павловна и сомнения вновь зароились в ее голове. Но, виду не подала, улыбнулась, «Данке!» сказала, чуть книксен не сделал, рукой над столом провела широко и плавно, мол кушайте дорогой гость закордонный, незваный, нежданный.

Солдат не заставил просить себя дважды. Первым делом разломал не очищая кожуры горячую еще картофелину и макнул в соль, затем разом отправил ее в рот. Блаженно за-жмурился, с мечтательным видом начал жевать, не забывая по ходу дела добавлять то ку-сочек колбасы, то куснуть хлеба. Как ели немцы Лидия Павловна наблюдала за время ра-боты в госпитале многократно, принося тарелки в столовую да унося назад объедки, пере-стилая скатерти, и подтирая разлитое. Этот ел совершенно иначе, по-русски и вполне при-вычно к такому потреблению пищи ел странный немецкий солдат. Тут немец опомнился. Решил поухаживать за хозяйкой, консервы к ней пододвинул, жестом показал, мол вкус-ные. Лидия Павловна поднатужилась, напрягла память, вспомнила институтский курс не-мецкого, припомнила речь медперсонала в госпитале и на немецком же языке поблагода-рила дорогого гостя-освободителя за хлеб да соль, за помощь в работе по дому. Говорила, а сама внимательно следила за глазами собеседника. Все могло соврать, и мимика, и жес-ты, а вот глаза врать не умели. Глаза растерялись, заметались, всполошились.

Неожиданно услышав в ответ немецкую речь, из которой понял всего ничего, Следо-пыт чуть не подавился горячей картофелиной, подумав уж не попал ли он к фолксдойче на постой. Растерялся, оказался не подготовлен к такой вот ситуации. Надо как-то отве-чать, но что говорить, да на каком языке – вопрос. По-русски ответить – значит полностью себя расшифровать, на своем «моя твоя мало-мало понимай» немецком – сгоришь еще вернее. За Следопыта решила, как это часто в жизни с мужчинами случается, сама жен-щина.

- Не волнуйтесь! – Тихо произнесла Лидия Павловна. – Вот послушайте лучше я Вам одну историю расскажу. Если она Вам придется по душе, то мы продолжим разговор, если же нет, то «на нет и суда нет». Согласны? Только отвечайте мне пожалуйста на родном русском языке, а не на исковерканном немецком, которым очень плохо владеете.

- Хорошо, согласен. – Ответил краснея всем лицом, словно двоечник не выучивший урок, Следопыт. Провал полный, но ведь и готовили его не для агентурной, а для разведы-вательно-диверсионной работы.

- Вот какая история. Жили в одном поселке муж и жена. Муж служил в милиции, жена работала врачом в районной больнице. За несколько лет до войны мужа оклеветали недо-брые люди. Пришли ночью сотрудники НКВД, арестовали мужа, перерыли весь дом, об-винили в измене, шпионаже, вредительстве, контрреволюционной деятельности и еще черт не поймет в чем. На следствии арестованный милиционер все обвинения отвергал, никаких бумаг не подписывал, ни в чем противозаконном не признавался, так как и на са-мом деле был перед партией и народом чист и невиновен. Добиваясь самооговора и при-знательных показаний его бедолагу жутко пытали, били смертным боем, но он держался. Тут подоспела смена чекистского руководства. На смену наркому Ежову пришел нарком Берия и многие из старых следователей, что пытали арестованного, сами оказались запер-тыми в соседних камерах. За какие дела, за какие провинности – это мне не ведомо, но пе-ред самой войной милиционера вдруг выпустили. Пока его не восстановили в звании и в партии ехать домой он отказался, желая вернуться к знакомым людям полностью очищен-ным от наносной клеветы. С началом войны о нем вроде забыли, но через неделю-другую, когда дела пошли на удивление плохо о нем вспомнили, вызвали к начальству, поздрави-ли с полным восстановлением в звании и партии за отсутствием состава преступления. Он надеялся после этого пойти на фронт, но вместо фронта было предложено вернуться в родные края и под личиной пострадавшего от советской власти человека устроится рабо-тать на немцев. В том, что немцы могут прийти в его поселок уже мало кто из чекистского начальства сомневался. Милиционер поблагодарил за доверие и сделал все как ему было велено. Совсем недавно люди, работавшие с ним в связке, но бывшие на нелегальном по-ложении, получили сообщение из Москвы о том, что нужно встретить и помочь парашю-тистам. Бывший милиционер, а теперь полицай с еще одним товарищем поехали встречать десантников, но прождали зря, никто к ним в ту ночь не прилетел. Наутро немцы хвали-лись, что сбили русский двухмоторный самолет и все летевшие на нем люди сгорели при ударе о землю. Только видно не один самолет прилетал, потому что, той же ночью неиз-вестные, но очень толковые бойцы расколошматили в пух и прах отряд эсэсовцев на даль-ней дороге, а днем следующего дня, опять таки оставшиеся неизвестными «разбойники» или диверсанты, сожгли и взорвали ремонтные мастерские немцев недалеко от поселка и перестреляли всех солдат, что несли там службу. Причем так ловко взорвали, что немцам пришлось оцеплять это место и объявлять запретной зоной. Работали там человек с пол-тысячи советских военнопленных. Что потом с ними произошло никто не знает. После всех происшедших событий местных полицейских, в том числе и мужа женщины, отпра-вили в командировку для поимки бандитов-партизан. Немцы именно на партизан взвалили ответственность за случившееся безобразие. ... Переводить не требуется? Надеюсь все по-няли? Как Вам понравилась история?

- Очень интересная история. И в целом, весьма правдоподобная. – Подумав высказал мнение Следопыт. – Только вот, не совсем точная. Не сгорели те люди, которых Ваш муж не встретил в условленном месте, а задание – выполнили. Но один из них, девушка, попа-ла раненой в плен к врагам. Нелепо все получилось, в горячке боя никто не заметил ее ис-чезновения. Все виноваты. Но более всех, один человек. Вот его и оставили помочь де-вушке вырваться из вражеских рук. Она сейчас в здании немецкого штаба, но пробраться туда практически невозможно.

- В немецком госпитале Ваша девушка. – Улыбнулась Следопыту Лидия Павловна. - Ее вначале жутко пытали гестаповцы, добивались ответов на вопросы кто, зачем сжег не-мецкую базу, где теперь эти бандиты скрывается. Но тем людям, видимо, удалось вы-скользнуть, уйти за линию фронта и когда немцы это поняли, то пытки прекратили. Те-перь ее лечат и я иногда, за ней ухаживаю. Врачебному званию и моему мастерству хи-рурга немцы не доверяют, потому дают возможность немного практиковать лишь с рус-ской пленной. Ей теперь лучше, но она очень ослаблена пытками и ранением. Ранение, к счастью, сквозное. Недобитый русскими диверсантами часовой отличился. Не вовремя очухался от сотрясения мозга, пришел в себя да и стрельнул в спину. Стрелял, говорят врачи, много. Да попал только в одного, в девушку. Большой помощи я Вам, молодой че-ловек, оказать не смогу пока муж в отлучке, потому как связей его не знаю и сведений ни-каких от него не имею. Но наверняка обещаю сказать когда девушка будет готова для пе-ревода в другое место из госпиталя. Говорят, ее готовят к отправке в Берлин, чуть ли не к самому Гитлеру на допрос. Пока же лучше Вам и впрямь не светиться на улицах, где большинство солдат гарнизона друг друга знают. Сидите у меня в доме, еду я Вам приго-товлю, читайте книги, чистите оружие, ну, что там еще бойцы перед боем делают? А, вот, диспозицию сочиняйте, словно Кутузов перед Бородино. Муж приедет – сразу легче ста-нет, он у меня милиционер, в разных делах человек опытный и находчивый.

Ни живущая надеждой Лидия Павловна, ни воспрянувший духом Следопыт не знали, что опытный, надежный, верный милиционер уже третий день лежал мертвым под тонким слоем небрежно присыпанной земли на куче сцепившихся, переплетенных в последней агонии холодных тел расстрелянных военнопленных и помочь им никак не мог.

Несколько дней события развивались совершенно в русле высказанного Лидией Пав-ловной мнения о том, что стоит не стоит торопиться. Во-первых, нужно выждать выздо-ровления девушки и момента пока ее не начнут готовить для отправки в Берлин, во-вторых, возвращения из затянувшейся командировки мужа.

К сожалению, ни одно из ключевых событий так и не произошло. Неожиданно резко изменилось отношение к девушке со стороны немецкого медицинского персонала. Собст-венно говоря, особо хорошим оно никогда не было, но раньше обращались с раненой по крайней мере весьма профессионально. Теперь ее просто перестали замечать, резко сокра-тили выдачу лекарств и медикаментов, ограничиваясь лишь самыми простыми и дешевы-ми обезболивающими, бинтами и йодом. Ухудшилось и питание. Еще через день девушку обрядили поверх госпитальной рубахи в простреленный защитного цвета ватник, принад-лежавший раньше какому-то погибшему военнопленному, сковали руки наручниками и передали в ведение оберштурмбанфюрера фон Пиэтс для допроса. Фон Пиэтс сам только-только покинул госпитальную палату, причем не столько по медицинским показаниям, сколько по требованию берлинского политического руководства. Что произошло в столи-це Рейха, какие подвижки вызвали очередной приступ гнева руководства СС, оберштурм-банфюрер не знал, да и не мог знать. Как не мог даже предположить, что решение о его скромной персоне принимал в страшном гневе лично Фюрер. Решение было однозначно. Проваливший операцию эсэсовец обязан умереть вместе с проклятой русской девчонкой. Из уважения к его прошлым заслугам, к заслугам его родителей перед партией и лично Фюрером, ему разрешалось вначале предать показательной казни диверсантку, а затем просто тихо исчезнуть с лица земли, найдя последнее успокоение в мерзлой российской земле без всякого рода воинских почестей.
Не имевший представления о второй части приказа фон Пиэтс был ознакомлен только в части его и девушки касающейся. Ему выделили для допросов комнату в подвальном помещении здания бывшего районного управления НКВД, ставшего по иронии судьбы, а, возможно, по правилу преемственности подобного, временным управлением Гестапо. На все дела отвели только сутки. Двадцать четыре часа и ни минутой более. Девушку доста-вили из госпиталя, перед дверями «кабинет» скинули с носилок, рывком поставили на но-ги и втолкнули к опальному оберштурмбанфюреру.

В комнате горел яркий электрический свет, резал глаза, высвечивал до неприличия на-готу обнаженных под ватником и рубашкой ног. Девушка покачнулась, прикрыла заско-рузлым рукавом глаза.

- Садись, прекрасная фрау. – Подтолкнул к девушке стул вышедший из-за письменного стола навстречу пленнице офицер в черном мундире. Но та продолжала стоять посреди комнаты, прикрывая рукавом мерзкой одежки лицо.

- Непослушание, не есть добродетель! – Назидательно произнес немец и рванув за плечи, заставил пленницу сесть перед ним.

От рывка огромный не по размеру и не застегнутый ватник свалился на пол и девушка осталась сидеть в одной холщовой рубахе надетой на голое тело обтянутое по груди бин-тами.

- Довольно милое зрелище. – Заметил фон Пиэтс. – Теперь только от тебя милая зави-сит, унесешь ли ты на тот свет столь прекрасную оболочку неиспорченной или мне при-дется внести как можно больше изменений в твой привлекательный образ. Выбирай сама, но заранее честно предупреждаю, о жизни более двадцати четырех часов речь даже не идет. У тебя в запасе лишь сутки, даже нет, уже на десять минут менее суток. Эти часы и минуты мы можем провести по-разному, либо в приятной компании за вином и яствами, либо в компании весьма грубых и кровожадных особей человеческого рода, даже мне, имеющему с ними дело по роду службы, весьма несимпатичных. Либо ты умрешь доволь-ная и счастливая легкой смертью, либо окончишь свой земной путь в страшных муках ис-терзанная и наполненная болью. Я, человек благородный, даю тебе право выбора и воз-можность тщательно и взвешенно обдумать мое предложение. Время принадлежит тебе, теперь он единственное твое богатство. Как распорядится им, дело вкуса. Решай. У тебя пять, ну пусть даже десять минут.

Вначале Лена даже не поняла, что немец практически без акцента, правильно и куль-турно говорит на ее родном языке. Потом постепенно начала понимать отдельные слова, не осознавая смысла сказанного. Только когда немец замолчал и в камере воцарилась сле-пая гнетущая тишина, заостренная до физической боли ярким электрическим светом, до нее дошел страшный смысл сказанного. Если бы у нее были силы она попыталась бро-ситься на противника и хоть зубами, но достать до его шеи, или вцепится скованными ру-ками в его покрытую противной поросячьей розовой шкурой со струпьями шрамов рожу. Сил у девушки на бросок не набралось. Если бы немец потребовал ответа сразу, то она плюнула бы ему в морду и выбрала пытки и мучительную смерть. Но изувер дал ей десять минут и за эти бесконечные, тупые, вялотекущие минуты она вспомнила и пережила вновь всю претерпленную совсем недавно боль первого допроса. Закружилась голова и она рухнула без сознания на пол.

- Э, нет, красавица, это у тебя не выйдет. Таким хитрым образом уйти от принятия ре-шения не удастся. Ты желаешь упасть в обморок и затем быстренько очутиться на том свет? Тебе не хочется перенести боль? Этак сразу сунуть шейку в петельку и дернувшись пару раз оказаться в небытие? Не выйдет, и не надейся.

Голос немца проник в сознание Лены сквозь обморочную круговерть, прерванную острым запахом нашатырного спирта, безжалостно сунутого прямо под нос.

– Господи, за что мне муки эти? Господи, помоги и укрепи! – Не-то прошептала, не-то только подумала Лена. – Что они от меня хотят? Ведь столько дней прошло, все уже поза-ди, наши давно улетели через линию фронта. И Следопыт улетел со своей собакой, небось уже выходил ее, подлечил, и не знает, что меня тоже ранило, а не убило, что я в руках вра-гов, что меня пытают, мучают. Они улетели, а меня оставили, забыли, бросили, словно никому ненужный отработанный хлам, помеху на их победном пути. Проклятые немецкие железки оказались им важнее и дороже, чем мое истерзанное болью слабое тело.

- Осталось пять минут. – Вежливо напомнил немец. – Молчание будет означать начало весьма неприятных действий со стороны меня и моих высококвалифицированных помощ-ников, а это, повторяю, просто грубые животные. И, к тому же, весьма похотливые жи-вотные, их даже не отпугнет Ваша раненная грудь, окровавленные бинты, худоба и непро-стительная в таких случаях слабость. Все это только их распалит. С другой стороны, я предлагаю Вам неназойливое и необременительное общество. Обещаю не предпринимать никаких притязаний на Вашу девичью честь, отменную еду и изысканное питье. Могу га-рантировать спокойную, умную беседу с образованным, закончившим философское отде-ление лучшего университета Германии человеком. Сделанные опытным доктором уколы очень быстро и надежно уберут боль, вернут телу, пусть и на сутки, но бодрость, упру-гость, прекрасное настроение. Осталось четыре минуты. И не падайте больше в обморок, он Вам не поможет.

- Вот и вся жизнь – меньше двадцати четырех часов. Что я должна выбрать? Может по-пробовать умереть под пытками? Я их больше просто не выдержу и так или иначе, но начну говорить. Но, если не удастся умереть и я заговорю, то к чему все это терпеть? Кто узнает о моей смерти? Кто помянет, кроме родителей? Следопыт? Пабло? Аспирант? Я ведь даже не знаю их имен. Даже если наши победят, кто найдет мое тело и похоронит? Кто поставит мне памятник? Кто принесет цветы? Немец обещает легкую, безболезнен-ную смерть, двадцать четыре часа удовольствия и покоя. Или меня будут насиловать и терзать эти двадцать четыре часа. Боже, дай мне силы. Если бы я знала хотя бы одну мо-литву, я бы прочла ее, но и в этом мне отказано.

- Десять минут прошло. Итак, Ваше решение, милейшая фройлен.

- Молчание, как мы уговорились, есть признак глупого упрямства. Мы приступаем к наказанию, но, как человек гуманный, я оставляю за Вами, милая прелестница, возмож-ность в любой момент из этих двадцати трех часов пятидесяти минут передумать и подать мне знак. Предложение остается в силе и врач с волшебными ампулами счастья и шпри-цем с самой тоненькой иглой дежурит в соседней комнате.

Оберштурмбанфюрер заблуждался. Уже через пару часов окровавленный, ободранный, полубезумный, ничего не ощущающий кусок мяса, что еще недавно именовался младшим сержантом, пилотом планера, комсомолкой и студенткой Леной Назаровой не мог бы даже при желании подать ему знак о прекращении пыток. Он понял это, потерял всякий интерес к продолжению и велел двум эсэсовцам из прибалтийских волонтеров прекратить работу. Вызванный из соседней комнаты заспанный врач с петлицами СС покачал головой, но по-обещал сделать все возможное, что бы к утру пленная была в сознании и ее состояние по-зволяло использовать для проведения публичной показательной экзекуции.

Придя утром на работу, Лидия Павловна и еще несколько женщин из обслуги госпита-ля даже не успев одеться были немедленно отправлены на площадку перед бывшим зда-нием НКВД, куда солдаты и вновь набранные полицаи уже сгоняли остальное население поселка. Посреди пустого места, образовавшегося перед фасадом здания немецкие солда-ты с серебряными мертвыми головами и сдвоенными молниями на форме деловито стас-кивали охапки дров, пачки желтых картонных папок из захваченного в подвале архива, стопки перетянутых бечевой книг, журналов и газет из районной библиотеки. Все это складывалось вокруг вкопанного в землю обрубка ствола дерева с грубо стесанными вет-вями. Многие из присутствующих обывателей волновались, не понимая и страшась пред-стоящего действа. Лидия Павловна, изучавшая в свое время в институте историю средних веков, вдруг четко воспроизвела в памяти картинку и название предстоящего – Аутодафе. Поняла и то, кому эта участь готовится. Выскользнув из толпы, переулками, задворками домов она метнулась к себе и вихрем ворвалась в комнату Следопыта.

Следопыт не спал всю ночь, мучили непонятные кошмары, страшная боль раздирала тело, вопила о милости, о смерти каждая клетка. Заснул под утро, а проснувшись и одев-шись, даже не побрившись и не поев, начал готовить оружие. За этим занятием и застала его влетевшая словно вихрь, вся в слезах, красная, потная, в сбившемся на бок платке Ли-дия Павловна.

- На площади перед Гестапо, там девчушку казнить собрались. – Просипела она поте-ряв голос. – Спасай, если можешь.

- Вы, дорогая, притворщица, но Вам удалось прожить, причем прожить активно и, на-деюсь, весьма насыщенно, увы, только два часа. Все остальное время наша замечательная немецкая медицина готовила Вас к финальному, заключительному акту. К возмездию за совершенные против победоносной армии Фюрера и рейха ужасные преступления. Пре-ступления Ваши ужасны, посему, правила игры предполагают, что и наказание должно быть не менее ужасно. Вы сожгли мое лицо, которым я как лучший представитель арий-ской расы заслужено гордился. Кроме того, Вы и ваши друзья, хотя как могли настоящие друзья и джентльмены бросить раненную подругу, сожгли и взорвали нашу базу, похити-ли секретное оружие Рейха. Как я уже говорил – подобное предполагает подобное. Вы будете публично сожжены. В средние века это называлось Аутодафе. Очень романтично звучит, не правда ли? – Говорил вполне серьезно, без намека на издевательство или иро-нию оберштурмбанфюрер, помогая словно истинный джентльмен Лене, накачанной ле-карствами, вновь натянуть ватник на стоящую колом от засохшей крови рубашку. – Итак, держитесь достойно моменту. Ваш последний выход.

На шею девушке накинули проволочную петлю с прикрепленным куском жести на ко-торой жирно по-русски написали «Она убивала немецких солдат». Поддерживая, словно даже приобняв пленницу за талию, вышли парой фон Пиэтс с Леной на крыльцо. Тучи расступились, проглянуло голубое небо, небогатое, нерадостное осеннее солнышко про-лилось на крыльцо бывшего купеческого особняка, на пару в проеме дверей. Мужчина весь в черном, с серебряными черепами и молниями в петлицах, женщина - в свисаю-щем, явно с чужого плеча стеганном ватном армейском бушлате. Шли словно обнявшись, женщина опиралась, чуть не висела на своем спутнике и не зная дела можно было бы даже при вольной фантазии вообразить их женихом и невестой.

Знакомый треск мотоцикла и отчаянный крик «Лена!» проникли в сознание пленницы практически одновременно с пулями, щедро выпущенными Следопытом. И Лена, умирая легкой и быстрой смертью, улыбнулась разбитым беззубым ртом своему желанному и единственному. Часть пуль досталась и эсэсовцу. Но умирать ему пришлось долго и весьма не эстетично. Сначала он валялся на крыльце рядом с телом диверсантки, сгребая в развороченный живот остатки вывалившейся требухи и абсолютно безучастно, словно со стороны, наблюдая как валятся под пулями стоявшие в оцеплении солдаты. Потом его те-ло свалили на цементный пол в пыточной комнате. Произошло это позже, когда стрельба закончилась и внезапно выскочившего из улицы на площадь мотоциклиста в конце концов застрелили, всадив в живучего русского диверсанта по крайней мере дюжину автоматных и пулеметных пуль. Перевязывать его никто не собирался. Чиновник Гестапо скороговор-кой дочитал до конца бывшему оберштурмбанфюреру приказ из Берлина и сунув пистолет в ухо добил, словно павшую скотину, одиночным выстрелом из парабеллума. Труп с со-дранными знаками отличия под покровом ночи наскоро прикопали в том же рве где уже лежали русские пленные и русские же полицаи. Возится с изменником Рейха никто не же-лал.

Тела Следопыта и Лены, связав вместе проволокой, немцы привязали к столбу, облили бензином и сожгли. Если ранее эстетичный бедняга фон Пиэтс собирался сжигать плен-ницу долго и со вкусом, то его оставшиеся в живых коллеги резонно решили, что трупам совершенно безразличны длительность казни и интенсивность пламени. Снова согнали разбежавшееся местное население и постарались поскорее с этим делом покончить. Ог-ненный вихрь вспыхнул и отлетел столбом ввысь, в небо словно неведомая ракета в иные миры.

Первые дни на «Большой земле» заняли непривычные еще формальности, связанные, как это не странно, с успешным окончанием операции. Первым делом нужно было соста-вить подробнейшие отчеты о действиях группы на каждом отдельном этапе. Прежде все-го, для бдительных чекистов. Им требовались детальные описания того, каким образом выбыла из строя девушка – пилот планера. Убита ли? Ранена? Попала в плен? Или может быть решила остаться на оккупированной территории добровольно? Выяснив все возмож-ное и невозможное и не найдя криминала, чекисты в конце концов отстали, передав бой-цов в руки специалистов разведки. Тех интересовали подробности всех замеченных осо-бенностей и нововведений в армии противника, в поведении населения, в несении немца-ми службы, о немецком вооружении и о множестве иных, совершенно на первый взгляд незначительных, деталях. Наконец выпотрошенных и уставших разведчиков оставили в покое. Во время последовавшего за опросами и отписками краткого отдыха, находясь на основной базе ГРУ в Москве, бойцы группы «Т», пожалуй, все кроме Пабло, поначалу считали дни и часы до момента возвращения Следопыта. Никто не сомневался, что опыт-ному пограничнику, северянину не составит труда найти щели в неплотной еще линии немецких войск и выйти к своим. Потом, постепенно, Следопыт и Лена стали всплывать в памяти бойцов все реже и реже. Такова, увы, природа человеческого естества, когда дела текущие занимают все свободное время, заботы сегодняшнего дня превалируют над беда-ми дня прошедшего. Дольше всех ждал Следопыта пес, ложился у дверей, вскакивал учу-яв шаги, но шаги принадлежали вовсе другим людям и пес, печально опустив уши и хвост, плелся на свое место. На операции, согласно просьбе Следопыта, его больше нико-гда не брали и, в конце концов, он прижился на аэродроме среди летчиков дальней авиа-ции, стал общим любимцем и даже повадился спать на постелях ушедших в полет летчи-ков.

Старый, мудрый Пабло знал наверняка, о том, что и Следопыт, и девушка-пилот уже давно мертвы, что ждать их бесполезно. Старшина принял и то, что немалая часть греха смерти товарищей, смерти на чужой стороне, взвалена на его душу и так уже довольно серьезно обремененную непосильной ношей всякого разного. Особо мучил старого спец-назовца тот непростительный факт, что раненные или убитые товарищи остались на заня-той врагами земле. Не бросать ни при каких условиях своих, не оставлять врагу раненных или убитых – святое правило спецназа, оказалось нарушено в первом же выходе группы под его руководством. Ни полковник, ни кто другой не упрекнул его, а душа все одно страдала, но шла война и вопрос спасения души отодвигался на неопределенное время в будущее. За всеми военными приключениями и жизненными перипетиями суровая снеж-ная зима как-то неожиданно быстро сменила стылую желтую осень. Генерала вновь вы-звал в Кремль Сталин. Вернувшийся генерал немедленно позвал полковника и группу на-чали в привычной уже спешке готовить к новому заданию.












Глава 12.
Загадочный Вольфрам.
Зима 1941 года. Подмосковье.


Дверь землянки распахнулась, отлетела в сторону занавешивающая вход задубелая, промерзшая, звонкая словно лист жести плащ-палатка и вместе с вихрем леденящего ды-хание воздуха, смешанного со снежной пылью, в помещение временного наблюдательно-го пункта группы «Т» ввалился промерзший до печенки Шкипер. От морозного воздуха лицо бывшего моряка вокруг рта обросло диковинной льдистой бородой, из носа торчали вовсе уж футуристические сосульки, да и само лицо в обрамлении завязанной под подбо-родком ушанки и маскхалата скорее напоминало ледяную маску.

- Аспирант, на выход! – Просипел сдавленно бывший морячок и присел на корточки у раскаленной чугунной печурки, привилегии фронтовой группы разведчиков ГРУ перед подавляющим большинством остальных бойцов и командиров РККА, изготовившихся к наступлению перед фронтом не менее околевающей от мороза чем они немецкой армии. Фронт под Москвой вмерз в землю примерно в сорока километрах от столицы. На отдель-ных участка немецкие танки и транспортеры, скользя узкими лысыми траками гусениц по мерзлой земле и льду еще по инерции пытались долбить оборону русских. Брели, согнув-шись от ветра, в атаку по снегу немецкие автоматчики. С отчаянием обреченных грели замерзающие моторы летчики, вылетая уже не эскадрильями, а одиночными самолетами на совершенно невыполнимые задания, пытаясь в снежном мареве обнаружить и атако-вать замаскированные цели русских. Но эти попытки представляли собой лишь жалкие гипсовые слепки с прошлого стального молота немецкого Блицкрига и молот этот от уда-ров теперь только крошился сам, не оставляя вмятин и трещин на кольчуге советского со-противления.

Появлению группы спецназовцев в прифронтовой полосе предшествовали весьма странные события, начавшиеся как обычно с вызова в Кремль начальника Разведыватель-ного Управления. Массированное знакомство немцев с новыми русскими танками Т-34 и КВ пришлось на сражение под Москвой. Собственно говоря, отдельные стычки новой со-ветской бронетехники с немецкими танками проходили буквально с первых недель войны и абсолютной новостью наличие танков уже являлось. Неожиданность состоялась в их количестве, в массовости применения, в толковом, профессиональном управлении боем, как отдельных экипажей, так и довольно крупных соединений. Если в первые, летние и осенние месяцы войны немцам удавалось довольно безболезненно останавливать танко-вые атаки русских и даже удивляться тому как бестолково, дилетантски используются иногда вступавшие в бой превосходные машины, то теперь все драматически изменилось. С началом сражения за Москву немецкие танки все чаще и чаще начали терпеть пораже-ния от русских танковых бригад, состоявших из Т-34 и использовавших тактику замани-вания, нападения из засад.

Казалось еще совсем недавно товарищ Сталин с интересом и понятной гордостью чи-тал переведенный на русский дневник одного из немецких танкистов, обнаруженный в подбитом и брошенном экипажем немецком танке Т-3. За несколько дней боев бригада полковника Катукова, составленная почти полностью из командиров и курсантов харьков-ских танковых училищ, нанесла такое поражение немецкой 4-й танковой дивизии, что по-следняя практически перестала существовать как полноценное воинское соединение. Пе-ред вызовом начальника Разведывательного Управления ГШ, Сталин еще раз просматри-вал печатные страницы дневника немецкого танкиста. Особенно выделил, подчеркнул двойной чертой, строки: «Русские танки так проворны, на близких расстояниях они вскарабкиваются по склону или преодолевают болото быстрее, чем вы провернете баш-ню. И сквозь шум и грохот вы все время слышите лязг снарядов по броне. Когда они по-падают в немецкий танк, часто слышишь оглушительный взрыв и рев горящего топли-ва, слишком громкий, благодарение Богу, чтобы можно было расслышать предсмертные крики экипажа». Да, новые танки настолько пришлись не по вкусу немецкому руководству, что по донесениям из собственных, проверенных и надежных источников, Гитлер даже с го-речью заметил в ближайшем, интимном кругу, что если бы он знал о наличии новых русских танков и о возможностях русской промышленности, то вряд ли бы затеял Восточный поход. Сожаления в прошедшем времени никогда не являлись уделом товарища Сталина, он о про-шлом не сожалел, он лишь делал из прошлых ошибок выводы для будущего. Гитлеру пред-стояло раньше или позже, но расплачиваться по полному счету за ошибки, случайные или же преднамеренные его разведки. Задача разведки Сталина состояла в бесперебойной доставке достоверной информации для предотвращения ошибок.

В данный момент на одном из этапов работы разведки произошел явный сбой, немедленно отразившийся в ситуации на фронте. Если ранее снаряды стандартных немецких танковых и противотанковых пушек как правило не пробивали броню среднего танка Т-34, не говоря уже о тяжелом КВ, то с некоторых пор на отдельных участках фронта это стало происходить все чаще и чаще. Столь тяжело дающиеся стране танки застывали неподвижными стальными гру-дами, горели на поле боя. Ситуация потребовала немедленного и решительного вмешательст-ва товарища Сталина, следствием которых могло быть лишь принятие необходимых, самых действенных мер со стороны ГРУ по выявлению и устранению возникшего немецкого пре-имущества. Готовилось мощное наступление Красной Армии, для которого в спешном по-рядке, оголяя Восток страны, собирались под Москву свежие сибирские дивизии, все вновь сформированные и пополненные соединения, отдельные части. Под Москву с Урала мчались в зеленой волне светофоров эшелоны новых танков, собранных рабочими вручную, зачастую под открытым небом, в нечеловеческих условиях. Танки, буквально поштучно распределяе-мые лично Сталиным, придерживались до момента начал а контрнаступления в местах сосре-доточения за линией фронта. Именно новые стальные машины должны были стать мощным тараном, способным и обязанным сначала развалить, раскромсать и откинуть назад выдох-нувшееся немецкое воинство, а затем возглавить неудержимое победное наступление Красной Армии на Запад. Но неожиданно появившиеся у немцев новые средства противотанковой обо-роны могли свести на нет все задуманное.

Сталин еще раз перечитал дневник немецкого танкиста, отложил листы на край стола и молча прошелся по кабинету.

- Может быть немцам удалось в массовом порядке наладить выпуск 88-мм зенитных пу-шек? Да. Эти орудия доставляют нам много неприятностей и пока только они являлись един-ственным и грозным средством, способным остановить наши танки. На наше счастье произ-водство таких зениток и боеприпасов к ним процесс весьма трудоемкий и длительный. Это – не массовое противотанковое орудие. Тем более из-за высокого характерного силуэта, нали-чия многочисленного расчета обслуги, тяжелого тягача для транспортировки позиции зениток невозможно скрытно выдвинуть на передний край. То ли дело относительно дешевые в произ-водстве противотанковые пушки с их низким силуэтом и немногочисленными номерами рас-чета. И, судя по сообщениям с фронта, именно противотанковые пушки подбивали наши тан-ки. Раньше – не подбивали. Сам видел фотографии КВ с массой царапин и сколов на броне от прямых попаданий снарядов. Некоторые даже торчали из брони, словно иголки ежа, но про-бить не смог ни один. Да и более легкие Т-34 вполне благополучно выдерживали удары штат-ных немецких противотанковых пушек. Что же изменилось? Что удалось немецким инжене-рам и конструкторам? Что проворонила наша разведка?

- Что выполнено из задуманного ранее плана? Вполне успешно прошел этап по обману господина Гитлера и втягиванию его в агрессивную, захватническую, кровавую и явно не спровоцированную войну против миролюбивого Советского Союза. Нам удалось, точнее уда-лось именно товарищу Сталину, вполне правдоподобно выставить Гитлера тем, кем он на са-мом деле и является – подлым агрессором и мелким негодяем, растоптавшим подписанные им мирные договора. Мне удалось практически безо всяких препон и обременительных обяза-тельств составить военную коалицию, как с сильнейшими странами мира, так и со странами, еще вчера ничего общего с СССР иметь не желавшими. Что из задуманного пока не удалось? Не удалось остановить немцев на линии старой границы, не удалось это сделать даже на ли-нии Днепра. Потеряны Украина и Белоруссия, житница и индустриальный центр страны. Те-перь под угрозой провала оказалось решительное наступление с последнего рубежа, далее ко-торого отступить просто нет никакой возможности.

Встреча с генералом из ГРУ не заняла много времени. Сталин просто повторил вслух все ранее осмысленное и поставил четкое недвусмысленное задание – в самом спешном порядке снарядить на охоту за образцами немецких пушек и снарядов несколько групп разведчиков. Доставить их через линию фронта и предоставить в распоряжение ГАУ.

Вначале руководству разведки поставленная задача не показалась сложной. От имени начальника Генерального Штаба РККА был подготовлен соответствующий приказ все разведывательным органам фронтов и армий до дивизий включительно. Буквально на сле-дующую ночь после получения приказа армейские разведчики выдвинулись за линию фронта и уже утром доставили командованию два совершенно целых противотанковых орудия и боеприпасы к ним. Кроме того, несколько орудий разной степени сохранности удалось захватить в результате разведок боем, проведенных силами усиленных батальо-нов. Всю трофейную технику незамедлительно переправили в Главное Артиллерийское Управление для изучения и испытания. Увы, результаты уже первых отстрелов показали, что ничего нового выявить не удалось. Все образцы представляли собой хорошо и давно известные 37-мм Pak 36 или более новые 50-мм Pak-38. Ни сами пушки, ни их штатные снаряды по тактико-техническим данным не представляли серьезной опасности для новых советских танков. Контрольные отстрелы убедительно подтвердили выводы ученых ар-тиллеристов. Ни один из выстрелов не смог пробить броню подопытного танка.

Между тем то на одном, то на другом участках фронта именно из орудий подобных устаревших типов немцы снова и снова успешно расстреливали столь дорого ценимые танки, на которые возлагалось выполнение далеко идущих планов товарища Сталина. То-гда к делу в срочном порядке подключили вернувшуюся из немецкого тыла группу стар-шины Пабло.

После массового набега русских разведчиков на позиции противотанковой артилле-рии немцы прекрасно поняли, что началась охота за их очередным секретом и приняли повышенные меры предосторожности. Охрана противотанковых средств к моменту при-бытия на фронт группы «Т» оказалась значительно усилена, маскировка орудий улучшена. После нескольких дней тщательного наблюдения за передним краем немецкой ударной группировки, все же удалось вычислить нахождение нескольких хорошо замаскированных позиций немецких противотанковых пушек и даже добыть в результате ночного набега два снаряда 50-мм образца. Снаряды немедленно с фельдъегерем отправили в ГАУ и от-туда через день пришел обескураживающий ответ, что присланные снаряды старого об-разца и нужно приложить все усилия для обнаружения и добычи действительно новых снарядов и орудий.

Наконец из штаба соседней армии пришло почти паническое сообщение о том, как вы-двинутые для разведки боем три танка, в том числе один тяжелый КВ оказались подбиты с расстояния более трехсот метров из всего одной, но прекрасно замаскированной немецкой противотанковой пушки. Причем, по утверждению командира одного из танков, уцелев-шего при разрыве снаряда и позже улизнувшего через нижний люк, стреляла по танку давно и хорошо ему известная пушка Pak–38. Пабло немедленно собрал группу и на тро-фейном однотонном полугусеничном транспортере марки 10 «Демаг» выкрашенном в бе-лый маскировочный окрас, под охраной выделенного командованием легкого танка Т-60 М, выехал по рокадной дороге в штаб армии. Транспортер, захваченный советскими вой-сками еще летом под Ельней и переданный затем в качестве образца трофейной техники, в распоряжение ГРУ по настоятельному требованию начальника ГШ, оказался действитель-но отличной машиной. Сначала на этом транспортере группа тренировалась в вождении немецкой техники, теперь Пабло, можно сказать с кровью и мясом, выдрал его у началь-ства для придания группе оперативности при выполнении ответственного задания. Будь задание чуть менее важным или не исходи приказ от самого Сталина, шиш, а не машину получил бы старшина. Транспортер устойчиво шел по снегу, преодолевал подъемы и не-большие рвы. Имея в запасе горючее, антифриз, запасные траки и, главное, незаменимую зимой бензиновую паяльную лампу, старый разведчик был вполне уверен, что машина не подведет. Тем более, что Аспирант вместе со Шкипером внимательно все осмотрели, про-верили и отрегулировали механическую и электрическую части, отладили мощный, в сто лошадиных сил шестицилиндровый двигатель Maybach. Трофей не подвел и ретиво сту-чал траками вслед за легким Т-60 горьковского автозавода по доведенной морозом и про-езжим транспортом почти до бетонной твердости рокадной дороге. Несмотря на мороз, брезентовый верх машины откинули, чтобы даже самые подозрительные радетели борьбы со шпионами могли убедиться. Что следом за советским танком на трофейной машине следуют военнослужащие Красной Армии.

Прошло несколько часов после беседы в штабе с офицером разведывательного отдела и выжившими членами экипажей подбитых танков. Теперь группа заняла позицию в зем-лянке на переднем крае и вот уже который раз поочередно один из бойцов вел наблюде-ние за скрытой огневой точкой противника. Постепенно удалось выяснить, что обнару-женное орудие скорее всего входит в состав отдельной противотанковой батареи. Не-обычным оказалось расположение огневых позиций, совершенно не стыкующееся с ранее известными схемами. Казалось, что стрелявшее по танкам орудие, занимает основную, ключевую позицию, а остальные три лишь ассистируют, подстраховывают на случай воз-можной неудачи. Первое орудие имело поле обстрела гораздо шире и больше, чем любое из оставшихся трех. Если остальные, как-то и предполагалось, перекрывали дальности прямого выстрела не более двухсот – трехсот метров, то первая пушка батареи могла вести дуэль с танками да гораздо больших дистанциях.

Несколько раз пытались ночью подобраться разведчики и сами, и при поддержке раз-ведроты дивизии к намеченной цели, но каждый раз выход заканчивался неудачей. Немцы обнаруживали разведку еще на подходе к цели, открывали ураганный огонь и приходи-лось отступать не солоно хлебавши. Хорошо еще, без потерь.

К тому времени когда сменивший Шкипера промерзший до костей Аспирант вернулся с наблюдательного пункта, Пабло принял новое решение. Князю здорово повезло, ему не пришлось заступать на пост и мерзнуть два часа в полной неподвижности в снежном окопчике с биноклем, словно навечно примерзшим резиновыми обрамленьями окуляров к закоченевшим глазницам.

- Пустое дело высиживать да выглядывать. Некогда ждать у моря погоды. Переходим к активным действиям. Сейчас я убываю в штаб армии за подходящими немецкими доку-ментами и обмундированием. Транспортер у нас имеется. Для огневой поддержки на слу-чай непредвиденных осложнений попрошу вдобавок к прикомандированному для связи Т-60 М, еще один-два легких танка. Пока ни у нас, ни у немцев нет сплошной линии фронта. Вот здесь, и здесь. – Он показал на карте. – Остались контролируемые лишь патрулями прорехи. Через дыру в немецком расположении проникнем к ним в тыл. Танки с экипа-жами укроем в надежном месте, а сами попробуем вновь под легендой группы Абвера, проникнуть с черного хода к месту расположения интересующей нас батареи. С этой сто-роны немцы вряд ли ждут подвоха. В случае удачи прицепим пушку к нашему транспор-теру и выскочим под прикрытие танков, а дальше, уже вместе с ними отойдем на нашу сторону. Вот примерно таков план действия.

Из штаба армии Пабло вернулся в необычайно веселом, приподнятом настроении в со-провождении двух легких, новеньких, только с завода, выкрашенных в маскировочный белый окрас Т-60. По каналам Разведывательного Управления намекнули о начале боль-шого наступления и потребовали поторопиться. Той же ночью переодетые в немецкую униформу разведчики под охраной трех легких танков на трофейном транспортере про-скочили лесной дорогой через прореху в полосе немецких позиций. Немцы, все еще по инерции, придерживались наступательной диспозиции плана «Барбаросса» и, по-летнему нагло, не очень тщательно прикрывали фланги ударных мотомеханизированных группи-ровок. Только вот сами ударные группировки теперь больше напоминали не бешенных неукротимых носорогов, а скорее нильских бегемотов, неуклюже копошащихся в неожи-данно выпавшем метровом покрове снега. Вермахт медленно, но неуклонно вымерзал в подмосковных лесах и полях, пытаясь на последнем издыхании все-таки выполнить при-каз Фюрера и дотянуться до русской столицы.

После пересечения весьма условной линии фронта, до наступления рассвета успели замаскировать транспортер и танки с экипажами в роще, расположенной недалеко от де-ревушки, столетия назад усевшейся на пробитой в лесах и полях дороге. На танках стояли предпусковые подогреватели двигателей, позволявшие запускать двигатели даже зимой. Но Пабло решил перестраховаться и водители боевых машин получили две керосиновые паяльные лампы и детальные инструкции о том, как каждые два часа подогревать картеры двигателей танков и транспортера, чтобы предотвратить промерзание масла. На немецком транспортере предпускового подогревателя, естественно, и в помине не было. Недоработ-ка немецких конструкторов могла в условиях русской зимы дорого обойтись советским разведчикам. При понижении температуры масло в двигателях густело и стартеры не мог-ли провернуть коленчатые валы, рвали надсадно воя зубья колес, садили аккумуляторы. Если же температура падала ниже точки замерзания воды, то охлаждающая жидкость в системах двигателей, превращаясь в лед разрывала тонкие трубки радиаторов. Все эти бе-ды полной мерой испытали на себе как немцы, так и русские, но вот только у русских опыт был более полный, как и подсказанные жизнью опыты борьбы с напастью. У обеих воюющих сторон имелся в наличии антифриз, но как всегда зима застала снабженцев в полной растерянности и неподготовленности и столь необходимый антифриз в бочках еще только не поспешая двигался к линии фронта. В результате, из четырех боевых машин группы антифриз в системе охлаждения оказался залит лишь в трофейный транспортер запасливого старшины.

Обеспечив постоянную боеспособность техники, Пабло назначил одного командира танка старшим и приказал ему организовать надежную охрану машин. Затем, не теряя времени, вместе с бойцами надел поверх немецкого обмундирования белые маскировоч-ные костюмы и скрытно выдвинулся на опушку леса для наблюдения за немцами. Заме-тенные снегом заросли кустарника почти вплотную подходили к деревенским огородам, огражденным от леса невысокими плетеными из ветвей изгородями. Сразу за изгородью проходила протоптанная немецкими часовыми тропа, ведущая вокруг деревни. Немцы об-ходили деревню парными часовыми и, видимо. Имели еще несколько скрытых огневых точек с пулеметами в крайних избах. Иззябнувшиеся оккупанты брели по тропе, изредка с опаской поглядывая на страшный русский лес и не предпринимая малейших попыток к нему приблизиться, рискуя немедленно провалиться в снег, отойдя на шаг с тропки. В предрассветной мгле, когда сон застилает глаза даже самым стойким часовым, группа вы-копала в сугробах окопы и замаскировавшись приготовилась к наблюдению.

Медленно, натужно, рассвело. Деревушка постепенно протирала глаза ото сна и про-сыпалась. Прошли несколько замотанных в драное тряпье местных теток с ведрами воды от невидимого колодца. Началось мельтешение немцев на кривых улочках. Сельская раз-битая дорога, волею судеб проходящая мимо нескольких русских изб и плетней, гордо именовавшейся деревней, неожиданно для себя оказалась стратегически важной магист-ралью. Только по этой жалкой, вьющейся меж сугробов тонкой ленте осуществлялось те-перь снабжение передовых немецких частей, в том числе и противотанковой батареи.

Немецкие патрули, замотанные по уши в женские шали и шарфы поверх летних пило-ток, в промерзающих насквозь сапогах эрзац кожи, в напяленных одна на другую двух или трех шинелях, даже при дневном свете не рисковали высовывать обмороженные сопли-вые носы за плетни на околице. Боялись, видимо, даже не столько местных партизан или русских автоматчиков, сколько пронизывающего ветра, метущейся поземки, колючего, обдирающего кожу лица мороза. Солдаты страшились неизвестного и таинственного, что ждало их за черно- белым переплетением ветвей и стволов. Казалось, никто и ничто не может заставить их оторваться от путеводной нити тропы и заблудившись замерзнуть среди сугробов.

Зарывшиеся в сугробы на опушке леса Пабло с бойцами, внимательно наблюдали в бинокли жизнь немецкого прифронтового перевалочного пункта. Изучали режим несения службы и смены часовых и караульных на контрольно-пропускных постах при въезде и выезде из деревни. К фронту по дороге тянулись санные обозы с продуктами, боеприпа-сами, горючим. Конфискованные у колхозников тощие малорослые лошадки вовсе не на-поминали тех рослых, ухоженных, одномастных один в один битюгов, что в июне – июле, помахивая коротко подрезанными хвостами, легко двигали по русским дорогам ладные стандартные немецкие фуры. Да и сами разномастные крестьянские сани, телеги и воен-ные фуры, поставленные на импровизированные полозья, мало походили на стройное единообразие тыловых структур, что наблюдали разведчики возле переправы через Днеп-ровско-Бугский канал в середине лета. Вперемешку с гужевым транспортом по дороге ползли разномастные, битые, посеченные осколками, потерявшие прежний европейский лоск и военный немецкий шик грузовики разных марок, годов и стран. Теперь в немецком автомобильном стаде не было видно элегантных французских «Рено» и «Ситроенов», дав-но уже надорвавшиеся на непосильных российских просторах и доживающих свой век, ржавея на обочинах и в кюветах. Мелькали изредка считанные единицы аккуратных чеш-ских «Татр» и «Шкод». Не так часто встречались даже грубые, угловатые, массивные, ка-завшиеся неутомимыми и неудержимыми в беге немецкие тяжелые грузовики фирм «Опель», «Крупп», «Хорш», «Демаг», «Даймлер-Бенц»

Неожиданно со стороны недалекого фронта раздался низкий гул авиационных двига-телей и низко на бреющем полете над дорогой и деревушкой пронеслись две тройки штурмовиков с красными звездами на крыльях. Первая тройка состояла из известных по парадам и кинофильмам одномоторных штурмовиков СУ-2 с характерной стеклянной ка-биной пилота и хвостовым стрелком, скорчившимся позади возле пулеметной турели. Следом за СУ-2 шла тройка новых, еще не известных самолетов с хищными, мощными силуэтами, острыми носами, украшенными красными коками и широко распластанными крыльями. Первый заход самолетов оказался совершенно неожиданным как для пришло-го, немецкого, так и для местного, русского, деревенского населения. Под крыльями штурмовиков пульсировали, бились желто-красные огненные языки от которых искрами неслись к земле трассирующие пули и снаряды. Самолеты летели над самыми крышами, под низкими, темными, набухшими снежными хлопьями тучами и их тени практически сливались в полете с самими боевыми машинами.

Обозные лошади в ужасе вставали на дыбы, ломали оглобли телег, вырывали с мясом кожаную упряжь фур, опрокидывали сани, разбивали копытами головы возчиков и кучи различных ящиков, рассыпаемых по дороге. Ползущие между ними автомашины дерга-лись, пытались объехать живые кучи, вязли в сугробах Дверки кабин распахивались и во-дители вместе с пассажирами пытались спастись бегством. По бабьи придерживая разле-тающиеся полы шинелей они одурело лезли напролом по снежной целине прочь от доро-ги, того и гляди, могли напороться на замаскировавшихся в снегу разведчиков. Из изб вы-скакивали не менее перепуганные аборигены, трусили к погребам, к давно вырытым и ныне заваленным снегом щелям и укрытиям. Летящие с неба пули и снаряды без разбору, одинаково поспешно и жестоко убивали и русских крестьянок и немецких солдат. Убитые люди и животные удивленно замирали в вычурных позах смерти, застывая на морозе аб-страктными памятниками войне. Раненые украшали белоснежный покров земли медленно вытекающим, или, наоборот, ярко фонтанирующим, клюквенно красным соком истекаю-щей жизни, орнаментом из оторванных конечностей и размотанных сизых отрепьев внут-ренностей.

Самолеты пронеслись над деревушкой, но рев их затих лишь на время и снова возник уже с другого направления. Второй заход на штурмовку потерял элемент внезапности и краснозвездные самолеты еще на подходе были встречены плотным огнем неожиданно оживших многочисленных средств ПВО немцев. Шедший первым ведущий головного звена СУ-2 успешно проскочил сквозь перемешанные разноцветные трассы пулеметов и мелкокалиберных пушек, а вот двум следовавшим за ним ведомым здорово не повезло. Пабло с бойцами явственно, четко видел как немецкие снаряды и пули буквально вспоро-ли металлические обшивки фюзеляжей, выбили клочья из крыльев, прошили насквозь ка-бины. Остекление кабин разлетелись блестящими яркими блесками, из моторов повалил сначала жирный масляный дым, а затем бухнуло красное, веселое пламя и самолеты, словно споткнувшись на полном бегу, дружно клюнули носами и рухнули на близкую землю послав небу, вместе со сдвоенным глухим ударом детонировавших бомб, прощаль-ный салют из фейерверка рвущихся боеприпасов и сигнальных ракет.

- Эх, черт! А ведь так здорово начали! – Не выдержав, бросил вслух Шкипер.

- Второе звено идет! – Оборвал его Аспирант. – Ох, сейчас и этих собьют.

Следующая тройка темно-зеленых сверху и голубых снизу, видимо только вышедших из заводского цеха машин хищно прильнув к земле неслась на цель, словно не замечая полыхающие на земле погребальные костры. Вновь торопясь зачастили, ударили практи-чески в упор немецкие зенитки и к самолетам потянулись разноцветные трассы. Но на этот раз трассы, словно заколдованные достигнув цели разлетались бесполезными огонь-ками в стороны, а штурмовики, словно заколдованные рыцари, шли не меняя курса к вы-бранной цели. Из-под широких надежных крыльев с красными звездами вырвались струи огня и к забитой техникой и людьми дороге, к деревне, к огневым позициям зенитчиков устремились черные продолговатые снаряды, тянущие за собой хвостатые огненные пе-рья. Земля смиренно приняла удары и отозвалась воплями и стонами людей, ржанием ко-ней, треском рвущегося металла и воем огня из пробитых баков автотранспорта. В треть-ем заходе участвовало только четыре самолета, высыпавших на дорогу и деревеньку де-сятки фугасных и осколочных бомб различного калибра. Горели избы, горела дорога, го-рели машины, телеги, фуры, ящики и бочки, горели тела людей и туши животных.

- Это вам, гады, за летние развлечения. Око за око, зуб за зуб! И Аз воздам! – Вспомнил подзабытую молитву Князь. Ему очень захотелось встать на колени, скинуть немецкую пилотку и истово, от всей души, троекратно осенить себя крестом, отбить земные поклоны за то, что довелось увидеть столь желанное возмездие.

- Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет! – Припомнил фразу из виденного недавно фильма Шкипер.

- Эх, сколько народу перемололи. – Неожиданно для себя подумал Аспирант. – Погибли летчики в тех двух самолетах. При таком раскладе воспользоваться парашютом практиче-ски невозможно. Погибли колхозники. Погибли немцы, ну и черт с ними. Этих то сюда никто не звал.

- Началось! Началось, слава тебе Господи! – Прошептал смерзшимися губами Пабло. – Эх, хорошо новые самолеты себя показали. Жаль, мало их пока. Да и шли без эскорта ис-требителей. Ладно, сегодня погода для немцев практически нелетная, а, что завтра?

Словно подтверждая его слова, со стороны недалекого фронта сначала полыхнули раз-ноцветные зарницы, освещая нижний край туч, окрашивая его в победный алый цвет, а чуть позже донесся рев разномастный артиллерии. Ревели на басах тяжелые, скорее всего морские системы, гулко били сто двадцати двух миллиметровые гаубицы тридцать вось-мого года, корпусные калибры от ста пятидесяти и выше. В разговор солидных стволов органически вплеталась скороговорка полковой артиллерии и даже сорокапяток. Посте-пенно немцы начали приходить в себя и отвечать контрбатарейным огнем. Частили, слов-но боясь не успеть легкие 105-мм полевые гаубицы, из-за их спин ухали гулко тяжелые 150-мм гаубицы. Откуда-то сзади кидала недовольно ворчащие в полете «чемоданы» ба-тарея 210-мм мортир. На переднем крае, где пошли в атаку волнами серые цепи советской пехоты, частили поставленные на прямую наводку легкие зенитки, противотанковые пуш-ки, пулеметы.

- Кажется пора и нам включаться в игру. – Решил Пабло. И жестом собрав вокруг себя бойцов заговорил. - Долго немчура не продержится, сейчас, судя по всему, двинутся в бой наши танковые бригады. Еще минут тридцать и первая линия немцев прорвана. Если пушки действительно представляют для немцев большую ценность, то они не станут рис-ковать секретным оружием, даже для отражения атаки. Немцы – великие прагматики, по-тому, отведут батарею одной из первых. Кроме как через деревушку отступать возможно-сти нет, следовательно, тут их и нужно брать. Как? А вот как. Пока после налета штурмо-виков там царит полная неразбериха. Войдем мы под видом экипажа разбитого транспор-тера. Так, войти войдем, предположим даже захватим пушку. Как ее тащить? Пойдем не все. Аспирант и Шкипер жмут за транспортером. Возвратясь, приткнитесь на обочине за крайними избами, вон там, с противоположной от фронта стороны, где у немцев было КПП и на не глуша двигатель, на холостых оборотах, ждете сигнала. Далее, потянут бата-рею тягачи, однотипные с нашим. Это уж точно. Опять таки, по логике вещей, сразу прой-ти через забитую обломками домов и сожженных колон, деревушку отходящая колонна не сможет. Вынужденная задержка. Командир воспользуется ею чтобы перевести дух, доза-править машины, пересчитать людей, может даже покормить людей. Как сделать так, чтобы тронуться с места колонна не смогла? Взрывать все и вся? Бой мы принять не мо-жем. Слишком неравны силы. Какие будут предложения?

- Есть у нас сахар песок и соль в пайках. – Откликнулся Аспирант. – Если сыпануть в бензобак, то далеко такая машина не уйдет. Забьются напрочь трубопроводы и двигатель станет. Можно еще тряпку или картофелину в выхлопную трубу сунуть. Кто не знает, ввек не догадается. Спишут на русский мороз. Продуть и промыть трубопроводы дело кропот-ливое и на морозе, в открытом поле почти не выполнимое.

- Отлично. Предложение принимается. Ссыпаем соль и сахар в одну кучку, мы с Кня-зем поделим ее и постараемся распределить на все машины батареи. Если не хватит, то тряпок сейчас валяется на земле более чем достаточно. Да, тогда вот, что. Пусть по сигна-лу двух красных ракет наши бравые танкисты высунут носы из леска и имитируют атаку. Особенно пускай активность не проявляют, пожгут их к черту. Их дело лишь панику под-пустить, поторопить немчуру. Машины стоят, а тут как тут мы с целеньким исправным транспортером. Из любезности соглашаемся прицепить одну пушку и загрузить снаряды к ней. Ну, взять несколько человек в кузов. Немного, мест и так маловато. Отъедем за око-лицу, предложим сложить оружие. Не захотят в плен – уничтожим. За транспортером пришлю Князя. Подъедите – изображайте из себя глухонемых. Все переговоры ведем мы с Князем. Не забывайте о чинопочитании. Единственно слово - «Яволь!». Вопросы? Нет вопросов. Тогда – выполнять.

Пабло с Князем рассыпали смешанные соль и сахар по карманам шинелей. Как во вре-мя первой операции разведчиков снабдили документами полевой группы Абвера армей-ского штаба «Валли». Пабло вновь изображал из себя командира в звании майора, а Князь – гауптмана. На долю Аспиранта и Шкипера достались роли бессловесных рядовых авто-матчиков.

Когда двое отправленных за транспортером бойцов отползли в глубь леса, Пабло и Князь короткими перебежками двинулись в деревню. Под прикрытием обвалившейся сте-ны сарая они быстро скинули маскировочные халаты и оставшись в шинелях и фуражках с наушниками не торопясь направились в центр деревни. По дороге, на пороге развален-ного прямым попаданием бомбы дома, разведчики увидели раненного немецкого офицера с витыми серебреными погонами оберста. Немец, судя по всему, собирался сесть за стол, потому как за ворот у него оказалась воткнута совсем не по-фронтовому белоснежная на-крахмаленная салфетка. Точнее, теперь салфетка была не совсем белоснежная, возле шеи ее окропили мелкие красные пятна, которыми густы оказалась усеяна седая голова немец-кого полковника. Мгновенно сориентировавшись, Пабло кивнул
Князю. Вдвоем они подхватили под руки безвольное тело находящегося в бессознатель-ном состоянии немецкого офицера и потащили вперед, туда где раздавались отрывистые лающие звуки команд и мельтешили серо-зеленые мундиры и шинели. Ноги в начищен-ных сапогах оберста болтались беспорядочно, словно у оборвавшейся с ниток марионет-ки, чертили по снегу и копоти две параллельные замысловатые линии.

Оказавшись в гуще событий Пабло и Князь сдали раненого с рук на руки санитарам с белыми повязками, украшенными нашитыми красными матерчатыми крестами на рукавах шинелей. Те уложили полковника на носилки и потащили к наполовину заполненному са-нитарному автобусу. Затем советские разведчики, приняли самое деятельное участие в происходящем, подавая команды, направляя группы солдат то в одну, то в другую сторону для расчистки от обломков и разбитых машин дороги. Впрочем, что вполне естественно, усилия двух «немецких» офицеров лишь увеличивали всеобщую сумятицу и неразбериху, но отнюдь не способствовали наведению порядка.

Предположение Пабло полностью оправдалось в тот момент, когда он уже потерял терпение и думал о возможном запасном варианте. Со стороны линии фронта послыша-лось надсадный рев моторов тягачей и автомобилей, а затем на дороге показалась колонна немецкой противотанковой батареи, возглавляемая легковым полно приводным вездехо-дом. Вездеход конструировался явно без учета погодных условий зимней России. В его открытом кузове сидели нахохлившись трое офицеров и водитель. За легковой машиной буксуя и проскальзывая тянулся «Опель» с ящиками боеприпасов в наполовину затянутом брезентом кузове. Позади грузовика четыре полугусеничных однотонных «Демага» тяну-ли приземистые противотанковые пушки.

Колонна прошла место, где до налета размещался КПП перед въездом в деревушку и уткнулась в завалы из опрокинутых саней, разбитых фур и сожженных остовов грузови-ков. Из легковой автомашины выскочил офицер в длиннополой шинели с меховым ворот-ником, в фуражке с высокой тульей и активно включился в хор разного рода начальников, командовавших солдатами где и как нужно разбирать завалы. Пабло с удивлением отме-тил, что поведение немцев вполне аналогично поведение в подобной ситуации и русских. Но, постепенно, немецкая деловитость и дисциплина взяли верх, команды отдавал теперь лишь гауптман из местной комендатуры. От позиций зенитных батарей подошли трактора и тросами стали стягивать остовы машин и лошадиные туши в одно место.

Командир батареи с тревогой поглядел на затянутое серыми тучами небо, прислушал-ся к приближающейся канонаде, отвернул рукав шинели и взглянул на часы, а затем, как и предполагал Пабло, приказал личному составу, пока не расчистили дорогу, произвести дозаправку машин и наскоро позавтракать сухим пайком. Теперь предстояло включиться в дело стоявшим на опушке леса танкистам. Князь бочком, бочком отошел от скопища солдат и из-за более менее сохранившейся избы выстрелил в воздух из ракетницы. Пока в небо медленно поднимались два красных, брызжущих раскаленными каплями шарика, разведчик успел выкинуть ракетницу в ближайшую противовоздушную щель, пробежал между домами и вновь вернуться на дорогу, составив компанию Пабло

Припрятанные в лесу танки не заставили себя ждать. Они маневрировали, выскакива-ли к опушке и там, подминая гусеницами кусты, на минуту останавливались, демонстри-руя немцами стремительные приземистые силуэты. Легкие Т-60 хищно поводили из сто-роны в сторону тонкими стволами автоматических 20-мм пушек ШВАК. Пушки, выпле-вывали очередь из двух – трех снарядов и боевые машины вновь скрывались между де-ревьями. Танки исчезали прежде чем зенитчики с противоположной окраины села успева-ли навести орудия в подвижную, малоразмерную, плохо различимую в белой маскировоч-ной окраске цель.

Немецкие артиллеристы бросились к орудиям, отцепили от тягачей и изготовились к отражению атаки, правда с того места, где застряла батарея, сектор обстрела оказался весьма узким, да и остатки домов и плетни загораживали поле зрения. Пока номера рас-светов возились около орудий, водители решили дозаправить машины, выставили канист-ры, откупорили крышки бензобаков. Такая активность весьма благоприятствовала планам Пабло и Князя, но топчущиеся рядом с бензобаками немцы с канистрами в руках грозили провалом всей операции. Неожиданно, артиллеристы радостно закричали и засвистели словно мальчишки на футболе. Шоферы не выдержали, прекратили заливать горючее и тоже кинулись поглазеть на происходящее. Зенитчики исхитрились и подбили замешкав-шийся на лишнюю минуту танк. Два снаряда попали в опорные катки правой стороны, выбили их, разорвали гусеницу и танк нелепо скособочившись застыл на виду у немецкой публики.

Сначала откинулся верхний люк смещенной в левую сторону башни и из машины вы-скочил командир танка в черном, отлично видимом на белом фоне, комбинезоне и ребри-стом кожаном шлеме. Немцы заволновались, схватились за карабины и словно охотники на номерах, открыли беспорядочный огонь по русскому. Тот нырнул под танк и затаился. Теперь зенитчикам стало легче пристрелять неподвижную мишень и снежные вихри раз-рывов буквально окутали подбитую машину. Несколько снарядов срикошетили от маски орудия, но было ясно, что очень скоро попадание в бензобак или боезапас подожжет танк. Пабло с Князем знали, что в машине остался механик-водитель, что выскочить он не мо-жет пока командир не отвернет башню, перекрывающую в боевом положении люк води-теля. Помочь несчастному парню они ничем не могли, а потому воспользовались момен-том и кинулись к так неосторожно оставленным хозяевами транспортерам. Несколько се-кунд, мимолетное движение руки и жменя белой смеси сахара и соли летела в раскрытую горловину бензобака. Не хватило заготовленной смеси лишь на «Опель». Князь осмотрел-ся, подхватил повисший на придорожном кустике оторванный, кровавый рукав от шине-ли, вытряхнул из него некстати завалявшийся кусок плоти и кости прежнего владельца и сунул в выхлопную трубу грузовика. Но толстое сукно свисало наружу и не желало зала-зить дальше. Подоспел Пабло, пошарил глазами, подхватил обломок оглобли и из всех сил, налегая грудью затолкал рукав в трубу сантиметров на тридцать. После столь мол-ниеносного выведения немецкого транспорта из строя, разведчики не торопясь, как-то и положено средним офицерам Вермахта, направились к командиру батареи. Гауптман в утепленной шинели, столь же азартно как и его бойцы, стрелял в сторону живой мишени из солидного черного «Люгера». Пабло с Князем расположились на некотором расстоя-нии за его спиной и тоже наблюдали происходящее на опушке леса.

Два оставшихся танка, сначала словно опасаясь повторить судьбу товарища, не пока-зывали носа из-за деревьев, но когда немцы привыкли к тому, что их больше никто не об-стреливает и обнаглев попытались вылезть за границу протоптанной часовыми тропки, танки совершенно неожиданно выскочили и открыли ураганный огонь. Один из экипажей бил длинными очередями по огневой позиции зенитчиков, другой не менее азартно поли-вал любопытных солдат. Раздались крики, стоны, вопли и проклятия. Батарейцы кинулись к орудиям и дали несколько залпов в сторону танков. Попасть они не могли, слишком уж низко у дороги стояли пушки, а тащить их вручную к плетню мимо хат, через дворы пере-копанные щелями, охоты ни у кого из офицеров батареи видимо не имелось. Остановку в деревне они считали лишь неприятной, досадной неожиданной помехой и готовы были немедленно двинуться дальше. Потому стреляли больше для острастки, выполняя мо-ральный долг перед пострадавшими солдатами гарнизона.

Воспользовавшись замешательством немцев, командир танка выскочил из-под днища машины, схватился за тонкий ствол и попытался провернуть башню, но попавшие в ее ос-нование и маску орудия снаряды как видно заклинили прогон и башня не проворачива-лась. Огонь зениток и выстрелы противотанковых пушек заставили экипажи вновь ныр-нуть под защиту леса, а осмелевшие немцы теперь уже зло, без шуток и воплей, открыли бешеную стрельбу. Вновь по танку ударили зенитки. Словно не замечая обстрела, коман-дир танка все тянул, рвал на себя ствол, но ничего не выходило. Несколько снарядов про-шили тонкую бортовую броню, ударили в бензобак, в боеукладку, в человеческое тело, разорвали комбинезон, сбили танковый шлем, превратили саму голову в красный, мгно-венно жирно залоснившийся шар. Изнутри танка в небо рванул взрыв, закрутился, ввин-тился в небо красный, тяжелый вихрь и одновременно на высочайшей ноте взвился и тут же оборвался на нечеловеческом визге крик сгоравшего заживо водителя. Пабло с князем лишь молча переглянулись. Танки больше не обстреливали деревню, не показывались из-за деревьев. Немцы тоже вернулись к прерванным делам. Водители закончили доливать в баки горючее. Остальные батарейцы помогали солдатам из местной комендатуры и уце-левшим после разгрома автоколонны, растаскивать завалы. Наконец дорогу освободили, первыми пропустили к фронту уцелевшие транспортные машины, затем гужевой обоз. Настала очередь двигаться и батарее.

Пушки сноровисто подцепили к тягачам, артиллеристы заскочили в кузова машин, офицеры уселись в вездеход. Командир подал рукой сигнал к началу движения, моторы сначала резво набрали обороты и у Пабло на мгновение зашлось сердце, от нудного пред-чувствия, что все оказалось зря и немцы сейчас благополучно уберутся восвояси с новой пушкой и секретными боеприпасами.

Прошло несколько секунд и вместе с внезапно оборвавшимся ревом моторов тягачей, рухнуло в низ живота сердце немецкого гауптмана. В конце ноября его вызвали с фронта в штаб группы армий, где он, неожиданно для себя, получил не только давно заслуженный «Рыцарский Крест» с мечами, но и новое назначение. Не было бы удивительно, если речь зашла о повышении и ему предложили бы командование отдельным дивизионом. Но речь зашла вновь о командовании батареей. Правда, в состав сей удивительной батареи входи-ло одно новое экспериментальное орудие, а, кроме того, на все четыре орудия выдали со-вершенно новые секретные боеприпасы, разительно повышающие бронепробиваемость обычных пушек. Верховное командование Вермахта получила личный приказ Гитлера и, соответственно, передало в секретном сообщении штабу войск группы "Центр" категори-ческое указание ни в коем случае не допустить попадания в руки русских образцов таких снарядов. Ни при каких условиях.

Основания для подобного указания лежали вдали от занесенной снегами прифронто-вой полосы и скрывались в сфере высокой политики. Дело в том, что в основе необычно высоких боевых качеств новых снарядов лежал химический секрет сплава из которого вы-полнялись боеприпасы. Основным компонентом боевого керна снаряда, пробивающего броню, служил тугоплавкий прочный вольфрам. В отличие от СССР, обладавшего огром-ными запасами вольфрама, ни Германия, ни оккупированные ей страны больших запасов этого металла не имели. Потому промышленность Германии оказалась прочно завязана на импорт урана из-за границы. Основные залежи вольфрамовой руды, как назло, находились в Южной и Северной Америке, в Китае и Испании. С доставкой вольфрама из Испании особых проблем не возникало, но количества испанского металла едва-едва хватало на обеспечение производства разнообразных измерительных приборов, различного рода электронных приборов и электрических паяльников для производства радиоаппаратуры. Основной поток серовато-голубых слитков приходился на заморские страны. Платили за столь необходимый металл золотом и валютой, причем продавцы не предоставляли товар в кредит и расчеты производились немедленно при получении очередной партии вольф-рама.

Купить вольфрам оказывалось все труднее и труднее, но покупка представлялась дет-ской игрой по сравнению с трудностями, возникавшими при транспортировке его в Гер-манию. За металл приходилось платить человеческими жизнями моряков торгового флота, составлявших экипажи судов прорывателей морской блокады, военных моряков надвод-ных и подводных рейдеров. Однажды даже пошли на риск и направили в Нью-Йорк ог-ромную невооруженную транспортную подводную лодку, назвав ее торговым кораблем. Американцы удивились, но заход необычного «торгового корабля» в порт разрешили. Формально США еще не вступили в войну и оставались нейтральными к воюющим стра-нам. Лодку загрузили скопившимися из-за блокады стратегическими грузами, в том числе и вольфрамом. Вольфрам в портах нейтральных стран загружали на немецкие корабли, те выйдя в море, спешно закрашивали старые названия и порты приписки, ставили фальши-вые трубы и мачты, поднимали флаги нейтральных стран и замысловатыми маршрутами выдвигались в районы где их принимали под охрану вышедшие еще до войны в море рей-деры. Иногда таким караванам удавалось обмануть Флот Его Величества и проскочить в германские порты под носом английских боевых кораблей. Чаще всего, конец авантюрно-го приключения заканчивался либо потоплением, либо захватом очередного прорывателя блокады. Но даже того количества вольфрама, что получали заводы Германии пока хвата-ло на выплавку снарядов повышенной бронепробиваемости. Союзники пока не подозре-вали о ценности именно этого минерала и специально не охотились именно за вольфра-мом. Иное положение могло немедленно сложиться, узнай русские из чего сработаны чу-до снаряды легко прошивающие броню их новых танков. Тогда охота началась бы уже на этапе покупки товара и перекрыть каналы производства и доставки оказалось бы делом вовсе простым. Обнаружить вольфрам в снарядах русские могли бы весьма быстро. На этот счет Верховное немецкое командование не заблуждалось хотя бы потому, что анализ русских снарядов, входивших в боекомплект, модифицированной 20-мм танковой пушки ШВАК, установленной на легком танке Т-60, показал, что часть из них содержит карбидо-вольфрамовые сердечники. Такие сердечники, называемые подкалибирными кернами, обеспечивали надежное поражение даже средне бронированных целей, например чеш-ских танков Т-35(t), Т-38(t), немецких Т-2, Т-3 до сих пор составляющих большую часть танкового парка Вермахта. Поэтому вопросы, связанные с вольфрамом, курировались лично Гитлером и его ближайшим окружением.

- Ни в коем случае новые снаряды и пушки не должны попасть в руки русских! – По-вторил слова Гитлера при личной встрече с вновь назначенными командирами батарей, командующий артиллерией группы армий «Центр». – Этот приказ не обсуждается, а бес-прекословно выполняется!

Потому, при малейшей опасности особые батареи приказано снимать с позиции и от-водить в тыл. Даже если это ослабляло противотанковую оборону участка. До сегодняш-него дня ничего подобного не происходило и гауптман привык к мысли, что и произойти не сможет. Но, видимо, проклятый русский мороз сыграл с двигателями машин паршивую шутку, перехватив конденсатом воды во время стоянки бензопроводы. Водители машин и транспортеров надрывали стартеры, Двигатели хрипели, иногда словно всхлипывали, вро-де хватали горючее пересохшими жиклерами карбюраторов, но через мгновение вновь за-вывали лишь сухие стальные зубчатки. Один за другим сели аккумуляторы. Открыв крышки капотов механики и добровольные помощники залезли в промерзающие на глазах металлические потроха моторов. Ничего не могло оживить двигатели, а с востока надви-галась, гремела канонада русского наступления.

Гауптман в растерянности метался от одного тягача к другому, отдавал приказы, потом махнул рукой и устало рухнул на подножку вездехода. Пабло подмигнул Князю и тороп-ливой походкой направился к командиру батареи.

- Хай Гитлер! Майор Гартман, Абвер, штаб «Валли» при группе армий «Центр». Изви-ните, Гауптман, но я вижу у Вас возникли проблемы? Проклятый русский генерал Мороз лишил Вас подвижности? Тогда у Вас только два выхода. Либо Вы взрываете пушки к чертовой матери, так как они все равно не могут бороться с новыми русскими танками, и как можно быстрее дружно уносите ноги вслед за комендатурой, которой уже и след про-стыл. Либо, занимаете огневую позицию, где уж Бог присудил и умираете как герои под гусеницами русских танков. Выбор за Вами. Наше дело лишь посоветовать. Времени на долгие разговоры у нас, увы, нет, за околицей деревни ждет транспортер с работающим двигателем. За сим, разрешите откланяться, честь имеем.

Пабло и Князь четко вскинули руки к козырькам и повернулись, якобы собираясь ухо-дить.

- Стойте, стойте, господин Майор! Вы сказали, что у Вас есть надежный транспортер? Сможет ли он буксировать хотя бы одно орудие и взять в кузов шесть ящиков снарядов?

- Орудие? Боеприпасы? – Удивленно вскинул брови, повернувшись к гауптману Пабло. – В принципе, может. Это точно такой же полугусеничный транспортер «Демаг», как и Ваши тягачи. Но вот зачем, мне вовсе непонятно. Уведите личный состав в тыл и получи-те со складов новую технику. В чем проблема? Или пушка дорога Вам как память?

- Отойдем в сторону, герр майор. – Взмолился весь красный, несмотря на мороз, пот-ный гауптман.

Они отошли на несколько шагов в сторону от сникшего личного состава батареи и молчавшего до сих пор Князя.

- Дело в том, что одна пушка в батарее и оставшиеся шесть ящиков снарядов являются сугубо секретными и не подлежат захвату русскими ни при каких обстоятельствах. Ко-нечно, их можно попытаться уничтожить, но зачем уничтожать уникальную технику, очень дорогую между прочим, если есть возможность ее спасти. Три пушки и остальной боезапас никакой особой ценности не представляет.

- Что же, сказанное Вами, гауптман, в корне изменяет ситуацию. Мы , к сожалению, не можем предоставить транспортер в Ваше распоряжение, так как и сами выполняем ответ-ственную задачу. Сами понимаете, других у Абвера просто не может быть. Но, помочь боевому офицеру в такой ситуации, наш прямой долг. Мы можем взять на буксир пушку и загрузить в кузов снаряды. Но с нами водитель и солдат. Так, что кроме них взять можем только Вас, ну максимум еще одного офицера. Больше мест нет.

- Огромное спасибо, герр майор! Вы словно добрый волшебник спасли мне жизнь и честь! Больше и не нужно никого брать! Офицеры и солдаты полностью не посвящены, из соображений секретности, в особенности оружия. Мои люди, тут Вы майор правы, действительно займут позицию в деревне и до конца мужественно исполнят воинский долг, прикрывая наш отход. Но не обвиняйте меня в трусости. Мой долг лично перед Фю-рером состоит в том, что бы любой ценой спасти секретное оружие. И я его выполню без малейшего колебания. Подгоняйте транспортер!

- Отлично сказано, гауптман! Мужественно и достойно! Я останусь с Вами, а мой за-меститель, гауптман фон Нейман, приведет транспортер. Только вот потом нужно поторо-питься. Русские, судя по, звукам боя, на этот раз взялись за дело всерьез. Скажу Вам по секрету, мы в Абвере, догадывались о том, что Сталин решил воспользоваться приходом зимы и повторить успех царя Александра Первого. Только вот, Фюрер – не Наполеон, сам Сталин – не Александр, а Кутузова у русских – просто-напросто нет! Так что, наши не-приятности – дело временное.

Когда Князь подошел к стоявшему за крайними, наименее пострадавшими от налета, домами деревни транспортеру то застал Аспиранта и Шкипера в состоянии близком к от-чаянию. Ничего не зная о том как идут дела, да и живы ли вообще, Князь с Пабло, им, за время ожидания пришлось пережить и гибель знакомых танкистов, и, что самое главное, отчаянную попытку убегающих из деревни тыловиков захватить вполне исправное сред-ство передвижения. Пока Шкипер, усевшись на место водителя разворачивал машину и выводил задворками к месту расположения батареи, Аспирант в двух словах посвятил Князя в происшедшее. Десяток немцев во главе с фельдфебелем подошли к транспортеру и потребовали везти их в тыл. Сначала разведчики отмалчивались, но те становились все нахальнее. Тогда Аспирант рискнул и сначала обругал их по-немецки дезертирами, тыло-выми крысами удирающими в тыл, а затем пригрозил пожаловаться майору, представите-лю Абвера при Командовании штаба группы армий «Центр». То ли с перепугу заговорил он на безупречном баварском наречии, то ли подействовал вид Шкипера, вставшего на всякий случай к пулемету, закрепленному над кабиной, но немцев словно волной смыло.

- Ладно, ребята. Это дело прошлое. Теперь о главном. Все идет по плану. Молча, не вдаваясь в разговоры, цепляем на буксир пушку, помогаем загрузить в кузов шесть ящи-ков снарядов. Это – то, что ищем. Мы, со Шкипером, садимся в кузов, Аспирант – за руль, Пабло и немец в кабину. Даем газ и уходим к своим. Все ясно?

- У матросов нет вопросов. – Выдал Шкипер, тут же убрал улыбку, натянул на лицо не-имоверно серьезное выражение и ломая остатки плетней подрулил к одиноко стоящему на дороге орудию. Расчет успел уже подтянуть противотанковую пушку снова к дороге и развернуть так, чтобы немедленно при подходе транспортера накинуть буксирную серьгу на фаркоп. Немцы поднатужились, приподняли сдвинутые в походное положение станины и через несколько секунд орудие оказалось готово к транспортировке. Еще минута потре-бовалась на загрузку в кузов снарядных ящиков. Гауптман подозвал офицеров, передал командование старшему на батареи обер-лейтенанту, показал где оборудовать огневые позиции и приказал мужественно и стойко оборонять деревушку от наступающих русских танков, прикрывая отход секретной техники Рейха. Особой радости у остающихся немцев прощальное напутствие не вызвало, но дисциплина оказалась на высоте и солдаты под руководством трех офицеров молча принялись за работу. Князь и Шкипер залезли в кузов и устроились на свободном от ящиков месте, Аспирант уселся за руль, Пабло жестом ве-ликодушного хозяина пригласил гауптмана занять место рядом с ним в кабине. Качаясь на ухабах транспортер пополз к выходу из деревни мимо уже опустевшего немецкого кон-трольно-пропускного поста. С пушкой на буксире и снарядами в кузове машина шла тя-жело, проваливаясь в сугробы и натужно ревя мотором снова выбираясь на дорогу. Ско-рость движения теперь снизилась, мотор надсадно гудел, но в целом все шло нормально. Теперь предстояло свернуть по проторенному ранее следу в лес для встречи с танками. Но перед этим, нужно было решить вопрос с гауптманом.

- Господин гауптман, - очень спокойно и вежливо, с приветливой улыбкой спросил Пабло. – Не соизволите ли Вы сейчас же, не делая резких движений, но плавно и, главное, быстро, отдать мне Ваш парабеллум?

- Майор? – Затрепетали от удивления белесые ресницы немца. – Что вы себе позволяе-те? Вы поступаете вовсе не рыцарски, не по правилам войны, это жалкий обман! Вы позо-рите честь немецкого офицера. Я обязательно буду жаловаться.

- Непременно пожалуйтесь, капитан. В Москве Вас внимательнейшим образом выслу-шают. А пока – Ваш пистолет. И не делайте глупостей, если, конечно, решили дожить до конца войны и вернуться домой.

Собственные слова Пабло подтвердил для убедительности и наглядности легким толчком пистолетного ствола в лоб ошарашенного гауптмана.

Перед глазами немца в одно мгновение пронеслось видение дома, жены и детей. Паб-ло не знал и не мог знать, сказанного гауптману на последнем инструктаже перед вступ-лением в должность командира особой батареи. Начальник артиллерии группы армий «Центр» без излишних оговорок и ненужной вежливости жестко произнес суровые слова о том, что в случае невыполнения приказа гауптману лучше в живых не оставаться, а его семья будет жестоко наказана и, скорее всего, отправлена в концентрационный лагерь. Впрочем, добавил генерал, если гауптман с честью падет в бою, то о судьбе родных и близких может не переживать. Германия не оставляет на произвол судьбы семьи павших героев.

Скосив глаза на выросшее до размеров вселенной отверстие пистолетного ствола рус-ского разведчика, гауптман в последний раз втянул в ссохшееся горло морозный русский воздух и решительно потянулся непослушными, одеревеневшими пальцами к кобуре. Умереть героем ему не пришлось. Сидевший сзади, прямо за спинкой сидения водитель-ской кабины Князь все отлично понял и ударом рукоятки пистолета в основание черепа оглушил немца прежде чем гауптман успел дотянуться до клапана кобуры, а Пабло на-жать спуск пистолета и отправить героя на тот свет. Офицер дернулся и уронил голову на грудь. Пабло такой исход дела вполне устроил. Он спокойно засунул в карман шинели оружие врага, затем свел вместе безвольные руки и крепко связал припасенным заранее куском шнура. – Не вышло у него умереть смертью героя, Князь. Помешал ты. Неблаго-родно поступил. Ну да ладно. Пусть теперь отдыхает.

Расстегнув отворот шинели гауптмана командир вытянул из бокового кармана кожаное портмоне. На шее пленного, под воротом мундира, заметил рыцарский крест с мечами. – О, да это и впрямь непростая птица и, судя по награде, действительно человек не робкого десятка. Тем более, пусть еще поживет.

Даже по накатанной раз колее добирались к месту стоянки танков долго. Перед встре-чей с танкистами, совсем недавно потерявшими друзей, молчали. Остывали, сбрасывали напряжение после проведенной операции. Натянули поверх немецкого обмундирования маскировочные белые халаты, ушанки со звездами вместо офицерских фуражек с высоки-ми тульями и солдатских стальных шлемов.

Угрюмые, нахмуренные, закопченные после боя танкисты молча стояли около танков, потерявших уже заводскую первозданную нарядность, побитыми осколками, с содранны-ми и опаленными пятнами маскировочной окраски. Насупясь наблюдали за обратным превращением разведчиков. Пабло понимал их состояние, но помочь ничем не мог. Одер-нул рукав халата, бросил взгляд на часы.

- Сейчас погибших вытягивать нет времени. На полной скорости уходим назад через ли-нию фронта. Порядок движения: Командир взвода ведет колону. За ним мы на транспор-тере. Вторая машина - замыкающая. В случае невозможности уйти – принимаете бой, от-влекаете врага на себя. Все понятно, товарищ младший лейтенант? По машинам!

- Есть, товарищ командир! – Вскинул руку к шлему младший лейтенант, командир взвода. – Только один вопрос. – Не зря хоть ребята погибли?

- Не зря, лейтенант. Все удалось. И трофей добыли, и пленного. Спасибо и Вам, и им. Вечная им память.

Путь домой не всегда легок, но всегда короче. Через два часа танки и транспортер уже проскочили движущуюся им навстречу линию фронта, с матом. Но вполне благополучно избежали риска быть расстрелянными своими же, один раз на полной скорости ушли от слишком бдительного танкового дозора из двух неповоротливых многобашенных Т-35. К исходу того же мучительно длинного дня пушка и снаряды оказались благополучно дос-тавлены в ГАУ и переданы под роспись тамошнему начальству.

Через несколько дней после возвращения группы товарищу Сталину доложили, не вда-ваясь в подробности операции, что разведчиками ГРУ захвачен у противника в отличном боеготовом состоянии и доставлен в Москву образец секретного немецкого противотанко-вого орудия и боеприпасы к нему. Новое немецкое оружие представляло собой интерес-нейшую техническую новинку. Калибр ствола пушки менялся от 75-мм в казенной части, до 55 – на дульном срезе. Это позволяло за счет сжатия мягкой "рубашки" снаряда полу-чать большую начальную скорость (около 1000 м/с). Такая скорость пока достигалась лишь у лучших образцов зенитных орудий и являлась одним из главных параметров про-бивной способности противотанкового оружия. Вторая секретная новинка немецкой воен-ной мысли заключалась в том, что сердечники снарядов изготавливались из – карбида вольфрама, материала более прочного и массивного чем обычная сталь, применяемая для аналогичных боеприпасов в Красной Армии. Впрочем, второй немецкий секрет сам по се-бе уже ничего не стоил, так как производство аналогичных боеприпасов для 20-мм пушек танков Т-60 уже было налажено и в СССР. На заводах и в конструкторских бюро уже раз-рабатывались специальные подкалиберные боеприпасы аналогичного типа и для других калибров танковых и противотанковых орудий.

История получила неожиданное продолжение. Случилось именно то, что так тревожи-ло господина Гитлера. Получив сообщение об использовании немцами столь редкого ме-талла как вольфрам, товарищ Сталин немедленно запросил разведчиков и ученых о стра-тегических запасах данного сырья в германии и оккупированных странах Европы. Тут и выяснилось, что своих запасов у Германии практически нет. Не имелось собственных за-лежей вольфрама и в европейских странах, оказавшихся под немецкой оккупацией. Сле-довательно, получать его можно было только из-за рубежа. Немедленно были задейство-ваны агентуры ГРУ и госбезопасности, разбросанные по всему миру, подключены ученые геологи и металлурги. Очень скоро на стол перед Сталиным легла сводка с подробным перечислением возможных источников и путей транспортировки вольфрама и других ценных металлов из нейтральных стран в Германию.

Начался новый год. В мировую войну вступили и США, внезапно атакованные в вос-кресный день японцами, примерно так же, как немцы нанесли удар по СССР. Стан союз-ных государств, воюющих против гитлеровского Рейха расширился благодаря идиотизму господина Гитлера, поспешившего на правах союзника Японии по Антикоминтерновско-му Пакту, объявить войну США. Естественно, что и США не заставили себя долго ждать, ответив тем же. Бедный Адольф очень рассчитывал, что японцы оценят его жертвенный, его столь великодушный жест и откроют военные действия на Востоке против СССР. Но, мечты Гитлера так и остались бестелесными мечтаниями. Японцы, люди весьма прагма-тичные, очень трезво оценили и собственные уроки, полученные на Халхин-Голе, и зим-ние немецкие, недооцененные Гитлером. Под Москвой только жесточайшая воля Фюрера, подкрепленная штрафными батальонами и увольнением в отставку целой плеяды генера-лов старой прусской школы, спасла немецкий фронт от развала. В Генеральном штабе не-мецкой армии всерьез поговаривали об отходе на линию польской границы для восста-новления сил и зализывания ран. Гитлер смог остановить бег ранее, всего в двух сотнях от такой желанной, но недосягаемой столицы русских большевиков.

По приказу Сталина разведчики и ученые подготовили весьма авторитетный и аргу-ментированный документ, позволивший советскому лидеру обратиться с личным посла-нием к главам союзных государств. Рузвельт и Черчилль отнеслись к просьбе Сталина с пониманием и немедленно отдали приказ перекрыть все возможные пути поставки вольфрама в Германию. К делу активно подключились разведывательные службы США и Великобритании, были задействованы все возможные методы от убеждения смышленых промышленников и коммерсантов, до диверсий и силового давления против людей несго-ворчивых и непонятливых, из тех, кто втихомолку благотворил господина Гитлера и его режим. На морях и океанах тем временем развернулась война против немецких рейдеров и прорывателей блокады, закончившаяся полной победой союзного флота и разгромом не-мецкого. Постепенно все тайные каналы поставок из Южной и Северной Америки, из Ки-тая и Испании оказались перекрыты, и немецким конструкторам пришлось вновь менять вольфрам на обычную закаленную углеродистую сталь, что значительно снизило броне-пробиваемость снарядов. Ударяя в броню советских танков немецкие снаряды мелкокали-берных противотанковых пушек, составлявших основу ПТО Вермахта, вновь рикошетили, раскалывались или, в лучшем случае застревали, не нанося особого урона боевой машине и экипажу. Для спасения от Т-34 и КВ немцам вновь пришлось выдвигать на прямую на-водку не предназначенные для поля боя зенитные 88-мм пушки. До поры, до времени, то есть до появления новейших «Тигров» и «Пантер» преимущество на поле боя вновь ока-залось за русской броней. Правда, только там, где ее могли с толком, с умом и профессио-нально использовать, а не бездумно гнать на верную смерть неподготовленные и необ-стрелянные экипажи новехоньких танков. Обезглавленная перед войной русская армия вновь, уже в который раз, восставала из пепла и небытия, в крови и гневе, через боль по-терь и унижение поражений, училась воевать. Сталинград, Курск, Корсунь, Белоруссия еще лежали впереди и первыми до них должны были дотянуться фронтовые разведчики.



Глава 13.


Военнопленные А. Кудинова и В. Долгих. Германия.


Колеса выводили бесконечно грустную мелодию на стыках рельсов и стрелках разъ-ездов. Раньше под дорожный перестук хорошо, безмятежно спалось или спокойно дума-лось в купе пассажирского поезда на родной земле. Теперь – наоборот, замучила бессон-ница и тяжелые, невеселые мысли. С каждым оборотом колеса все дальше и дальше уно-силась в прошлое Родина, все ближе и ближе становилась неволя. Ночью состав с военно-пленными под грохот буферов остановился на пустынном полустанке. Аннушка тихо встала с охапки перепрелой соломы, прикрытой драной шинелью умершего на ее руках раненного бойца. Осторожно, стараясь не оказаться замеченной охраной, девушка подтя-нулась к маленькому, прилепившемуся под крышей оконцу товарного вагона. В забран-ное решеткой отверстие врывался вольный, солоноватый словно слеза, морской воздух. В блеклом овале синего, маскировочного света качнулась перед глазами перечеркиваемая прутьями решетки надпись - "Узедом", а немного позже – другая "Пенемюнде". Перед последней на длинном невольничьем пути остановкой с двумя военнопленными лейтенан-тами медицинской службы Красной Армии Анной Кудиновой и Валентиной Долгих про-изошло много печальных и удивительных событий.

" ... Быть может и разумно поступили вы... ". - Звучало навязчиво, повторялось раз за разом в памяти, бессмысленно крутилось затертой пластинкой в ушах Аннушки под стук вагонных колес последнее танго из прошлой, мирной и радостной жизни. Раньше Ан-нушка очень любила ездить по железной дороге, особенно в Крым, в отпуск с отцом и ма-терью. Сидеть на мягкой подушечке откидного креслица, неотрывно смотреть в окно чис-того зеленого купейного вагона на проносящиеся мимо пейзажи Родины. Удивляться тому как величавая среднерусская возвышенность постепенно уступает владения степям и ле-сам Украины, чтобы чуть позже плавно перетечь сначала в выжженную солнцем Тавриду, а затем в зеленые предгорья Крыма. С каждой оставленной позади верстой менялся облик придорожных сел и говор их обитателей, ассортимент выставляемой на продажу нехитрой домашней стряпни. Золотились, истекают нежным жирком целиком жареные куры. Ды-милась щедро обсыпанная солью янтарная вареная кукуруза. Лениво серебрились распя-тые белыми палочками, выпотрошенные вяленые лещи. Гроздями висели высушенные на солнышке черные и серые головастые азовские бычки. Грозно растопыривали в послед-нем усилии клешни вареные красные раки. Босоногие загорелые до черноты мальчишки с облупившимися на солнце носами бегом проносили мимо вагонов ведра, полные лопаю-щихся от избытка жизненных соков багровых и алых помидоров, зеленых пупырчатых огурцов, наливных яблок, лиловых тяжелых слив, литых бронзовых груш. Теперь все пре-красное, родное, незабываемое осталось в прошлом, в памяти.

" ... но это было так жестоко, что, не простившись, вы ушли...". – Словно перехватив мысль подруги, вдруг шепотом подпела, думая вовсе о своем, тоже о сокровенном серо-глазая Валюша, спутница и друг на тернистой дороге мучений. Видно вспоминала тот вечер, танцы, ненаглядного непутевого морячка, с которым так толком и не попрощалась, когда убежала выводить в подвалы раненных и больных. Еле добудилась его тогда. Вот уж точно говорят про таких сонь, – "Может даже пушка над ухом стрелять, не проснется". Проснулся, собрался и унесся на катер. Да и сама она на зов батальонного комиссара убе-жала. Раненных почти всех спасли, а вот комиссар погиб. Побежал документы уничто-жать, а немцы в дверь кабинета ломятся. Он все шесть патронов в них выпустил, прямо через дверь, а перезарядить наган ему уже не довелось, убили. Тоже, через дверь. Из авто-мата. Потом девушек-медсестер заставили мертвое тело выносить. Госпиталь для немец-ких солдат готовить. Потом уцелевший медперсонал вместе с раненными и больными во-еннослужащими, с гражданскими женщинами и детьми, немцы погнали уговаривать сда-ваться защитников крепости. Те, ясное дело, отказались. Тогда немцы вовсе вызверились, подталкивая автоматами и штыками, погнали всю толпу невольников перед собой словно живой щит. Не помогло. Люди не шли, ложились на землю, иные кричали: "Не жалейте нас, стреляйте!". В тот день мало кто выжил. После неудачной атаки немцы уцелевших раненных и больных красноармейцев просто пристрелили, всех остальных погнали назад. За воротами крепости разделили – гражданских в одну сторону, женщин-военнослужащих – в другую. Так начался их скорбный, горький, крестный путь на Голгофу, в плен.

Сначала невольниц собрали за колючей проволокой лагеря военнопленных в Польше. Скудно кормили, почти не давали воды, по ночам люди дрожали от холода. Поднимаясь по первой и, видимо, последней в жизни боевой тревоге ни шинелей, ни одеял с собой ведь не брали. Впрочем, военнопленным мужчинам приходилось гораздо хуже. На сосед-нем, отделенном лишь колючей проволокой, огромном участке голой, вовсе без бараков земли, теснились тысячи и тысячи красноармейцев и командиров, попавших в плен. Каж-дый день новые тысячи безвольных, серых, безучастных ко всему пленников, оглоушен-ных первым же боем, вливались в лагерь через ворота из колючей проволоки. Иногда немцы, довольные очередными скорыми победами, вызывали нескольких врачей и медсе-стер с остатками медикаментов и бинтов в тощих санитарных сумках в мужской лагерь. Тогда без обезболивания, по живому, торопясь успеть как можно больше, резали хирурги тупыми скальпелями отощавшие, сухие, завшивевшие тела. Смотрели в пустые, груст-ные, казалось навечно притерпевшиеся к неволе глаза. Медики уговаривали военноплен-ных жить. Нежными, ласковыми словами пытались возродить у людей надежду и веру, да, что говорить, одним уж видом своим к жизни вернуть. Слабы женщины лишь при силь-ных мужчинах. На самом деле сильны они телом и душой, жизнестойки в любых условиях более иных мужиков. Впрочем, что за мужчины во множестве оказались в плену за прово-локой? В большинстве своем молодые мальчишки, многие только после школьной скамьи, или же, наоборот, пожившие уже, в возрасте, призванные из запаса, от дома от семьи ото-рванные. И те, и другие в плену быстро обессиливали, доходили не столько от физической болести, сколько от огромного морального унижения. Не так, ох совсем не так им войну показывали – предсказывали. ... Обманули российских мужчин.

В один из совсем уж голодных и безнадежных дней по лагерю пополз слух: "Повезут всех в Германию". Верно, начали немцы кормить регулярнее. В баланде чаще стала то картошка попадаться, то одинокое мясное, точнее сизое волокно дохлой конины, то пре-лый капустный лист. В один день охрана забегала, затормошила пленных, погнала не-стройными серыми кучами по дороге к станции. В один из вагонов затолкали и военно-служащих женщин. Все дальнейшее проплывало в сознании Анны словно в горячечном бреду. Проскочил мимо затянутого колючей проволокой оконца телячьего вагона разру-шенный вокзал с вывеской "Варшава". Не Польша, теперь - Генерал-губернаторство. За-тем понеслись чужие деревушки, клочки полей, леса и перелески, реки и озера. Однажды утром из-под колес вагона словно вскочила, рожденная движением, новая стальная колея, резвясь, заскакала, побежала рядом с первой, по которой стучал на стыках, звенел цепями невольничий состав. Потом рядом побежала еще одна. Железные рельсы множились, сливались, расходились, переплетались, заполняли собой весь мир, суженный до размеров пропила в вагонной стене.

- Германия. ... Берлин. – Сдавленно прошептала майор медицинской службы, женщина уже немолодая, бывший ведущий хирург одного из армейских госпиталей. – Много лет назад, еще до революции, медицину здесь изучала.

Берлин ждал невольников, чтобы пропустить их по улицам и площадям в торжестве возрожденных Фюрером императорских триумфальных шествий. Первыми по мостовым столицы Тысячелетнего Рейха провели пленных поляков, а их жалкую военную технику выставили на позор и осмеяние берлинцев в парках. Затем прогнали толпы французов и разных там бельгийцев, а на площадях детвора из "Гитлерюгенда" лазила по французским танкам, английским игрушечным танкеткам «Брен», заглядывала в сникшие орудийные стволы пушек союзников, захваченных на пляжах Дюнкерка. Теперь настала очередь со-ветских, славянских, русских и прочих азиатских недочеловеков украсить печальными бесправными колоннами веселое торжество арийских победителей. Пленных русских тол-пами сгоняли на места сбора прямо с приткнувшихся на различных берлинских станциях и пригородных полустанках товарных составов. Усталых, обессиленных, голодных гнали в центр города на потеху немецкого народа. Пленными оказались забиты все возможные и невозможные места временного содержания заключенных, но и этого оказалось мало, тогда серую вшивую массу начали загонять в парки, ангары, на поля опустевших стадио-нов. Когда число пленных превысило допустимые разумные пределы, о предстоящем зре-лище заговорило радио. Дикторы, упиваясь мощью голосовых связок, оправдывающих тыловое содержание владельцев и вносящих решительный вклад в победу Рейха, объяви-ли о предстоящем триумфе, о шествии пленных, о демонстрации захваченной техники, о скором и, безусловно, победоносном завершение войны на Востоке.

В назначенное время военнопленных пинками и зуботычинами выстроили в одну бес-конечную колонну и погнали через Берлин по Унтер ден Линден. Казалось, что оставшее-ся в столице тыловое население тучей назойливой мошкары облепило всё прилегающее к улице пространство. Толпа шипела, плевалась, исторгала проклятия, метала в безответ-ную биологическую массу комья грязи, гнилье, выплескивала помои. Особенно резвились прыщавые юнцы из "Гитлерюгенда" в коротких шортах, в аккуратно подвернутых носоч-ках на мосластых ногах, с резиновыми и деревянными дубинками, крепко зажатыми в ку-лаках. Пленные люди пытались прикрывать лица руками, локтями, тощими мешками, скатками грязного тряпья, некогда называвшегося шинелями и бушлатами. Особенно дос-тавалось идущим по краям колоны и они пытались втиснуться вовнутрь, хотя бы на время перестать испытывать на себе всю низкую ненависть и высокомерное презрение окру-жающих. Колонна сбивалась в ком, движение застопоривалось. Тогда в дело вступали приклады и кулаки конвоя, лупящие по тощим костистым спинам, крушащие ребра и че-люсти. Движение возобновлялось. Колонна пленных русских текла, словно грязная по-мойная река, через чистый, вылизанный, практически не тронутый бомбардировками центр столицы Рейха. И здесь, в центре города, колонна продиралась сквозь не менее мно-гочисленное море ненавидящей, орущей, беснующейся толпы. В основном толпа состояла из женщин всех возрастов, из мужчин либо очень молодых и не попавших под призыв, либо по возрасту призыву уже не подлежащих, из раненных, заботливо поддерживаемых медсестрами или восседающих в креслах на колесах. Из мужского пола преобладал по ви-ду рабочий, малого и среднего достатка люд, разбавленный чиновниками в форме, клер-ками в пиджаках, финансистами в котелках, инвалидами в мундирах со споротыми пого-нами.

Формируя колону в скорбный марш, немцы согнали умудрившихся выжить команди-ров РККА в первые ряды. Выдали и заставили прикрутить рубиновые, новенькие знаки различия к обтрепанной, засаленной форме. Яркие, радостные "кубари" и "шпалы" нелепо смотрелись на заношенных гимнастерках. Но именно этого и добивались организаторы паскудного зрелища из ведомства господина Геббельса. "Смотрите, смотрите, господа берлинцы, вот какие эти русские славяне изначально, исконно, естественно, черт возьми, грязные и вшивые!".

На перекрестках берлинских улиц организаторы зрелища выставили нарочито новень-кие, без следов повреждений, трофейные советские танки, тягачи и пушки. Чистые, заново покрашенные, без выбоин и дыр от пуль и снарядов, без потеков копоти и гари пожаров. Вот, мол, эти чудовищные танки сдавались без единого выстрела, без боя задирали руки вверх перед немецкими героями вшивые славянские недочеловеки. При первых выстрелах победоносного немецкого оружия в испуге и ужасе тянули вверх свои грязные руки жал-кие русские трусы, спасали никчемные вшивые жизни. Обывателям обозревать подобное было очень интересно, только немного непонятно, откуда в этом случае набралось столь-ко инвалидов и раненных немецких солдат в инвалидных креслах и почему до сих пор не вернулись в родные края победоносные Фрицы и Гансы.

Пленные шли, обтекали плененную технику - грозные КВ-1 и КВ-2, Т-34, стремитель-ные БТ-7, старенькие Т-26, зеленые черепашки различных плавающих и не плавающих танкеток. Сердца под драным тряпьем стучали молотами, словно и впрямь предали сол-даты железных друзей, будто действительно покинули без выстрела, без боя. Немногие из шедших в колоннах и впрямь бросили, не приняли боя. Таких было мало. Шли многие другие, раненные и обожженные, те - кого вытащили из-под горящей брони, из клубов копоти бензина и масел. Шли и те, кто видел собственными глазами как выпушенные ими снаряды хоть раз, да сокрушили вражескую броню. Те – глаз не опускали. Смотрели, вби-рали в себя образы пережитого, согревались угасшим огнем боевого азарта, прошедших атак.

Валя с Анной тоже прикрутили "кубари" рядом с выгоревшими отметинами от меди-цинских эмблем, оставшимися навечно силуэтами змей и чаш на выцветшем зеленом фоне петличек. Шли они не в первых рядах, там заставили встать людей со шпалами, даже с ромбами комбригов и звездами генералов. Шли девушки в середине и мужчины старались прикрыть их, беззащитных, от основного потока брани, грязи, мерзости.

Когда голова колоны прошла середину Унтер ден Линден беснование и издевательство толпы достигли предела человеческого терпения. В момент когда чаша сия переполнилась последней каплей горя, откуда-то из середины, из гущи плененного народа в налитые ба-варским пивом глаза, в набитые наворованной по всей Европе пищей брюха, вдруг вы-плеснулась песня. Сначала её слова негромко, но четко, не пел, выговаривал превозмогая себя, давя страх всего один человеческий ясный голос. Певцу помогли, подхватили мело-дию и слова неожиданно звонкие, молодые, дерзкие не по месту и времени голоса. Потом другие, усталые, надтреснутые, басистые, натруженные - десятки, сотни, тысячи.

"Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!
С фашистской силой темною, с кровавою ордой!"

Ундермэнши, недочеловеки, "проклятые славянские свиньи", – они сделали то, что не позволило себе до них ни одно племя покоренных, завоеванных, униженных рабов из тех, кого прогоняли здесь раньше. Ни поляки, ни французы, ни остальные прочие не смогли, не совершили ничего подобного. Те, другие, шли покорно и ни "Марсельеза", ни "Еще Полска не згинела!" не нарушили немецкий порядок и покой.

Литые, словно из боевого металла, звуки советской песни заморозили ухмылки на "арийских" рожах, остановили в лете движение дубинок и кулаков, заставили разжаться пальцы, сжимающие гнилой картофель. С каждым новым звуком, с каждым новым словом песни, с каждым новым голосом, присоединяющимся к хору, с каждым новым слитным ударом ног о землю, колона на глазах зрителей магически преображалась. Распрямлялись согбенные спины, наливались силой мышцы, разворачивались сутулые плечи, туго обтя-гивали торсы гимнастерки, тверже ступали разбитые подошвы по берлинской мостовой. Колона без команды подтянулась, выровняла ряды, шеренги. И уже не пленные, но воины печатали русский строевой шаг по берлинской улице, привычной до сих пор лишь к идиотическому, дрыгающемуся "гусиному" шагу Вермахта и СС.

Шутки в сторону! По Берлину шло Российское Войско. Двигалось размеренным, не-укротимым, вольным русским шагом. Шло, до боли, неистово и гулко впечатывая в чужие камни то драные подошвы ошметков сапог, то просто израненную, в кровоточащих мозо-лях кожу босых ног. Под гулкий, рубящий, грозный марш русской пехоты замерла бер-линская улица. Прихватило, захолодело под арийским сердцем немецкого бюргера. За-дрожали от нехорошего предчувствия, отпрянули от окон любопытные добродетельные матроны и нежные белокурые порочные Гретхен со свастиками на рукавах форменных платьиц. Вжались в стены домов, словно ища будущего укрытия от советских танков, сне-сенные с бровки сопляки из "Гитлерюгенда".

"Пусть ярость благородная вскипает как волна,
Идет война народная, священная война!"

Из серой немецкой толпы вдруг взметнулся одинокий сжатый кулак: "Рот фронт, ком-рады!". И никто вокруг не шелохнулся, не кинулся за шуцманом, не схватил за рукав пре-дателя, стояли каменные, онемевшие, скованные невольным страхом грядущего возмез-дия. Затем, словно обезумев, праздничная публика кинулась в переулки, исчезла в подъез-дах домов, словно и впрямь уже заявилась в Берлин грозная Красная Армия.

Ошалевший вначале от невиданной дерзости пришел в себя немецкий конвой, наки-нулся вслепую, яростно лупя направо и налево прикладами. Солдаты погнали военно-пленных бегом, стараясь сбить ритм марша. Заставляя замолчать вбивали коваными сапо-гами и прикладами винтовок слова песни вместе с зубами в глотки особо непокорным. Но песня не умирала и не кончалась, она оживала и неслась рядами узников.

Ни Анна, ни Валюша, не знали ни слов, ни музыки пророческой песни. Принесли ее в Берлин те, кто попал в плен после них, под Ельней и Вязьмой, Киевом и Смоленском, в Крыму и под Одессой. Но и без слов мелодия рвалась из души и вплеталась в общий хор, летела в небо, неслась на Родину, на волю.

Потом их ждали новые побои, унизительные "селекции", товарные, оплетенные прово-локой вагоны современных невольничьих караванов, но даже в самые страшные моменты жизни Анна закрывала глаза и вспоминала победный марш через Берлин. И чудилось ей, что это не её гонят через серый осенний Берлин, а немцев, по десять в ряд ведет русский конвой с примкнутыми трехгранными штыками через летнюю, солнечную Москву. Во-круг немцев, грязных и вшивых, молча стоят люди. Не беснуются, просто смотрят и молча презирают. А позади немцев – голубые поливальные машины смывают след фашистской дряни, чистят, драят улицу, отмывают дочиста.



Конец третьей книги.