Обиженно коснулась синева...

Обиженно коснулась синева
лица тяжёлой ласковой ладонью.
И мы, её слепые сыновья,
глядим сквозь пальцы тех забрал латунных.

И мы, святые сёстры сыновей,
всего лишь верим в свет замочных скважин,
ведь он звучит — насквозь, как соловей,
отчаянно, немыслимо отважен.

Ведь в нём, как в море, бьются корабли
горячими крылатыми сердцами.
Ведь в нём, как в переходе, короли
в ладонь рыдают нищими слезами.

Ведь в нём, как в светлой памяти, жива
взахлёб сиюминутная отвага.
Ведь в нём, в том свете, зелена трава,
и ты бежишь по ней, моя отрада.

Я знаю сквозь закрытые глаза,
сквозь волей страсти сомкнутые губы,
что если будет страшная гроза —
её руками голыми смогу я.

Что если будет страшная беда —
её смогу я — ради этой веры.
Что если вдруг случится никогда —
его вспорю, как не умею — вены.

Что воспарю: мне будут гордо петь,
мне будет путь, немыслимый доселе,
и будешь ты бежать, мой нежный бес,
без коего — не ведаю спасенья.

И вырастут другие города,
в них ново расцветут другие песни.
И сквозь сплошное это никогда —
воскресни... Раз!
Разбудит —
и воскресну.

И годовалый Бог, свой первый шаг
вдруг сделав, им невольно матерея,
услышит, как взахлёб звенит душа,
запомнит, как чуть-чуть растут деревья.