Дети Ночи (отрывки из бестиария Мюнхгаузена и Парфёна)

                              Дети Ночи
(отрывки из бестиария Мюнхгаузена и Парфёна)


Всё, что можно найти,
разыщу, целой жизни не жалко.
Всё, что можно собрать,
собираю в таимый пеан.
Что не может вобрать в “опиши”
ни одна селфи-палка,
может все уместить
мой солидный, большой чемодан.

В нем, на каждый вопрос,
проплывут облаками ответы,
в нём изменчивость волн
и сакральная вязь тишины,
и красивых зарниц,
на полях, расцветающих летом,
и хмельных багряниц
под печальною долькой Луны.

Позабыл чемодан,
что положено быть чемоданом.
В одночасии, как то, на днях,
заронившись нутром,
вспыхнул в тёплых огнях.
…стал и домом, и храмом.
Храм, к угодью, открыт,
но стоял в одиночестве дом.
Стало б... жить одному,
что, к добру, обмеряется малым,
лишь подножных кислиц
и квасных небылиц громадьё.
Невозможных девиц,
со страниц,
потрясающих срамом,
с полунощных зениц
унесло в клювеях вороньё.
А я жду-подожду,
у дверей, озорную голубку,
что под сводом Земным
придавала бы вес бытию.
Средь мерцающих звёзд
время лечит сердечную сумку.
…меж грудей её в СНИЛС
запечатаю слабость свою.

…пусть скупой номерок
остаётся, на время, секретом,
как имущий песок под нападками полной воды,
для надвременных стуж
предержащих поодаль планеты,
для портретных кликуш,
на бахвалах, ходящих в порты,
для натянутых гуж,
под оглоблей, водящих по свету,
для тебя и меня
и решающей всё суеты.

Что тебе предложить, на паях,
между тенью и светом?
Чем тебе отплатить?
В кисее не скупись на объём..
Вот за этим грешит,
что стократ мною раньше согрето,
а вот здесь надлежит,
что по силам заметить вдвоём.
Можем, просто, сложить
перманентные песни о главном.
Можем слог положить
на плейлист букваря тишины,
или справить вино,
что, в засидках, возьмём аккуратно
под обрядную голь
и взывающий бубен Луны.
…и в ночи рассуждать
о культурном наследии фавна
оставляющим след
на закладках примятой травы.

Ну а коль, за шлеёй,
запримеченный молодец падчий,
наш учуяв порог,
ворошит на дизлайках змею,
я ему освещу, за прогноз,
экзерсис на удачу,
под попутную соль
и потужных напрягов в сбрую.

Был такой молодец.
В кумовьях назывался Ивашей.
И дурман-муравой
подводил, неопрятно, канву
про кэшбэк за башмак,
и хайповый фундук в присной каше…
Я ему отпустил все грехи
и отправил в Туву.

…что-то часто я стал
полагаться на внутренний голос,
что повесткою дал
проживать незаметно, увы…
В смысле том, чтоб с вихор
даже самый ничтожнейший волос,
раньше нужной поры,
не покинул чужой головы.
И, возможно, тогда,
солеёй - разумеющим чувством,
с беспорядка камней
поразбросанных в мелкий софизм,
не сизифовым сном,
а, иным, настоящим искусством
из минутных камей
обернётся красивая жизнь…

Тут, другой коленкор.
Он повеет густым огнецветом,
обхождений формат в "забодай"
изогнув крутизну,
когда спросишь меня,
не довольствуясь долгим приветом
и на скорых парах
не прощупав пустую казну.
..где ты был?!
Где добыл разливное плацебо,
расплескав то в себя, то вовне?
Где выхваливал зрелищ и хлеба
пасодоблем пройдя по стерне?
Где срывал к пропитанию куши
вопрошая к пустой целине,
где с бобов околачивал груши
и баклушам придал дефиле?
И откуда походкою шаткой,
подражая под крейсерский ход,
как свидетель шрапнелевой схватки
выплывает на мутную стрежень
твой цветущий бузой луноход?

...мне то АХ, то истцу
правоведец заблеет безверным.
Мир затлеет окном,
бередящим усердие мух.
Каждый раз, в том окне,
застит вид господин Филькинбаум
и его неофит, с кошелём,
подопечный Гроссбух.
Прям в серёдку глядят.
А их шмась рыболепна до дрожи.
Тычут мне, когда я неизменно на Вы.
Ну а коль, отвернись,
так пройдут бесприветной порошей
на задворках шаля
в усть-сутяжном районе спины.

Как ты мог, говорят,
сладкозвучие всё проворонить,
и могучее всё извести на плавучий урюк.
Когда время цвести,
кнюппель твой продолжает филонить.
Когда время рожь жать,
вексель твой баснословно опух.
Чтоб регламент судьбы, на годах,
не светился нулями,
а в горшицах рубах
Русью пах производственный дух,
нужно гнать, впопыхах,
находясь в сопряжении лбами
за так,
и по всем положеньям, за двух.
Что у нас "мезозой".
Всё пропахло холодными щами.
За глагольной фрезой
прячет тушку негреющий трут.
Что сегодня сизой,
чахлый слесарь Кащей Чемоданов
огорчил коллектив
опозданием на тридцать минут.

Как же им объяснить,
что по сводкам закончилось лето.
Фаустовая медь разметалась в седых белесах.
А за этим, в дебит,
к нам грядут ледяные рассветы,
что до этой поры
полагались на двух полюсах.
Чтоб солодкою губ,
с издалечей, их встретить достойно,
каждой твари земной
полагается тишь и уют.
Ну а я, вот, мечусь
меж бурлесков и весей бездольных.
Как тут всё уместить
в те несчастные тридцать минут?

А они говорят,
что устали увечиться нервом,
привечать всех подряд,
попирая чужие хвосты.
Чему мера - сантим,
то в душонке моей беспримерной,
примеряя интим,
измеряется всё до звезды.

Да и шут им в ребро,
и тревожный Пьеро в подреберье,
а еще, анапест
как залащивать чуб петухом.
Я бы мог разметать каждый довод, с улик,
в пух и перья.
Но, иной я кулик,
и сегодня скажу о другом.

Что еще не мертво,
а лишь, в четь, безнадёжно забито -
всем своим естеством,
возвращая зерно в окоём,
я хочу лишь одно,
чтобы тень курьеножного быта
не оставила след
в благодеющем сердце Твоём.
Да простят мне вину
под своим увяданием клёны,
и остывшей земли, с повитой, заливные луга.
Я из трав и дерев
смастерю тюк изящной короны.
Пусть стреножат эфир
её, в стать, завитые рога.

Вот, примерь….
Как идёт обустройство?
Габарит и размер облегчают почтенье к сырью.
С новизной совладей.
Есть у ней необычные свойства.
От листвы и корней
ощути приливную волну.

Нет!
.. не ту,
что на пандусах фондовой биржи
создаёт пузыри
безответной и мёртвой воды.
А зелёный туман
над болотьем безнравственной жижи
задаёт омофон
щелочной или кислой среды.
От которой, в умах,
над ордой терракотовых воинств,
блеф вербальный в ходу,
а играющий звон воплотим.
С подзеркальника правд, на дрожжах,
разноречия "светоч"
над лубком жития
разнесёт поволокою дым.

Я хочу чтобы Ты
успокоено сколь, столь пытливо
с ней услышала то,
что не селит душевную хворь.
Что, возможно, мало
и к другим, неподчас, молчаливо,
но лишь только оно
самым важным окажется вскорь…
Разутеши глаза
и представь беззапретное место,
где любое обретшее
как мелкосеющий пух.
Где меж лих огневей
и пустым океаном надежды -
безотлучных лелей
носит бремя в нём бреющий дух.
Ему всё заодно.
Ему пропасть как вечное мыто.
Ему "соль за кандиль"- праздной смальтой небесных порук.
Лишь бы новь призвала,
что поёт за "оконцем открытым".
Лишь бы где-то питал,
хоть какой, утверждением звук.

Ты куда?!
...вот опять
за фактурой анализа
твоя скрась багажом занесла
тасовать
под весами Порядка и Хаоса
мерной гирей добра или зла.

Не спеши!
...всё потом...
Для начала охаживай свойство
будто Он в тебе складен, с находок, не сух.
Что заждалось, буди.
Что являлось предметом довольства,
всё в тех чающих нотах,
в догадках, прельщающих слух.

Слышишь?
...тихий звон
откровения к пыли от пыли,
где сама Предоснова отметила реющий мост,
где сплеталась судьба
опыляющих звёзд и ковыли,
где конец как начало,
а путь - созидающий рост.

Нет, по сути своей,
ни оков, ни подспудной преграды,
ни оградных кремлей, ни водящих теченьем стремнин.
Всё свободно как мысль.
С тем и ветер разносит рулады
над великой водой
и попутным монашьем равнин.

Где горит купиной
всё живущее снова и снова...
Где с подмостков былого
скитальцы глядят валуном.
Где у каждого свой испытующий срок,
своё слово,
свой локальный оброк,
свой характер и свой астроном.

Ну а коль лейтмотив, не польстив,
приземлённо помпезен
и предвестники полнят места где утратилась высь,
а в кулуарах Тромбон,
что трубит к окончанию песен...
.....в янтаре паюсов запульсирует новая жизнь.

Со всем этим к чему
пустословица в скепсисе узника?
Лишь бы боль ковырнуть
под скриптом судьбоносных кавык.
Оживляет струну
бесконечная, вечная музыка
из всех, модных на миг,
забытых и известных музык.

А в чём счастье?
Так то не солить у вершины судейства,
и не в силе урчанья нутра отобравшего кость.
Счастье - легкой чредой
быть свидетелем этого действа,
благодарным свидетелем,
чтоб испытать не пришлось.

Здесь, с участьем твоим,
всеединое вновь всеедино.
И покуда по жилам течёт сопредельная кровь.
Ты прими, заодно,
Мы хозяева нашего Мира,
но до той лишь поры,
пока сердце питает Любовь.