О Дали , как об иной трактовке явления пикассовшины

Думаю , данный субьект широко и даже "ширее" и "ширше " не бывает известен . Те , кто поклоняется Пикассо и подбным , неоднозначно и не совсем хорошо отзываются о Сальваторе . Сама биография оставляет множество вопросов , способы весьма похожи на способы достижения славы Паблы , нюансы есть , но это к детству опять же , комплексы не такие как у другого самоназванного короля - Пикассо , они другие , но там и там старик Фрейд рулит по полной . Насчет творчества можно будет поговорить более конкретно - почему это бяка , где там бяка и так далее . Проблему , я считаю , надо будет рассматривать в комплексе , потому как не зная нюансов , нет представления о человеке , а художник - это прежде личность .... У одного пользователя я просмотрел фильм о Дали , если понадобиться , могу дать ссылку , ну и подброшу свои , конечно же .
Итак ---

Жёсткое начало, однако!
...........................................
"СД" и "П" я бы рядом ставить не стал... ни по их творениям, ни по биографии. Объясню чуть позже.

Феномен в творчестве Пикассо естесственно никого не интересует-его просто нет.В смысле пиара,шоу-бизнеса(раньше так не называли),то да-это феномен! Дали этим же и похож.Во многом схожие технологии продвижения,самореклама-суть которой шокирование зрителей.Плюс нанятые искусствоведы,делающие из мухи слона.Все известно,ничего нового,никакой зависти.Чтобы быть богатым человеком необязательно становиться художником.Плохой пример-плохая живопись,заимствованная в основном у других =большие деньги.

Какие чувства вызывают у зрителя работы С.Дали?

я как-то выставлял короткий момент моей переписки с женщиной , которая занимается арт рынком и пишет статьи для журнала , я не знаю куда та делась , не помню тему , поэтому выставлю снова , здесь немного о Дали конкретнее , не сплетни .
Что касаемо имени художника , от которого она услышала эти рассказы , то его творчество мне не очень и впечатлило , это я упреждая заранее упреки - типа , а кто он такой сам и тому подобное .... я здесь лишь привожу фактический рассказ , кое-что обьясняющий в деле о Дали ..
цитаты из переписки , --


pola (31.03 / 23:08) #
0 / 0

Специально для Артура.Было это лет 7 назад. Летом на Мальте проходила выставка-биеннале и я рекомендовала 2-х очень инересных русских художников к участию в ней. Затем у организаторов возникла идея показать работы лауреатов биеннале в Москве. Среди этих лауреатов оказались мои художники и француз Жакомо де Пасс. Жакомо не хотел останавливаться в отеле и попросил найти ему частную квартиру в центре города. Я договорилась со своими друзьями, уезжавшими в отпуск, дать мне ключи от их квартиры и потом те немногие дни, которые Жакомо был в Москве, водила его по всяким интересным местам. Расскажу немного о нем и о моем впечатлении от знакомства. Жакомо де Пасс - итаальянец, потомок венецианских гондольеров. Когда ему было 16 лет и он был закомплексованным мальчишкой невысокого роста из бедной семьи, один профессор заметил его необыкновенную страсть к рисованию и стал его первым учителем. Однажды он ему сказал: " Уходи из школы, иди и не останавливайся никогда! Не оставайся ни с кем, даже если это величайший художник!" " И с тех пор, - рассказывал Жакомо, ни в одной школе - Мадриде, Венеции, Милане, Париже - я не оставался больше трех месяцев". Изначально он прославился своими новаторскими архитектурно- дизайнерскими проектами застройки и оформления курортных зон в Испании, Португалии и на юге Франции. Потом забросил это занятие и пустился в "свободное плавание". Для галеристов Парижа, Нью-Йорка, Барселоны и Милана имя Жакомо де Пвсса хорошо известно и означает энергичный экспрессионизм и яркую биографию. Его персональная выставка в Каннском дворце фестивалей собирала многих звезд кино, театра, музыки и моды. Многие из них носят его украшения и коллекционируют его картины. А жителям европейских столиц знакомы его скульптуры, установленные на набережных и площадях. Судьба Жакомо де Пасса пересекалась и с Дали, и с Пикассо, и с Браком. Что же до моего личного впечатлания, то это: море обаяния, смеющиеся глаза, седые кудри и неукротимая улыбка. Дополните это рубашкой, распахнутой почти до пояса и роскошным ожерельем из бивней - будет вылитый де Пасс. Много и интересно говорили и я поняла главное - Жакомо абсолютно свободный человек. И это делает его незабываемым. Историю с Дали напишу завтра, она у меня записана со слов Жакомо


pola (01.04 / 16:07) #
0 / 0

Напишу мнение Жакомо де Пасса сразу о двух художниках, которых он хорошо знал - Дали и Пикассо, потому что он отвечал этим рассказом на вопрос "Если вспомнить о тех знаменитостях, которые встречались на Вашем пути, Вы говорили с ними на одном языке? Или каждый был замкнут в своем "безумном, безумном, безумном мире"? Теперь ответ:

"Мы совершенно обычно общались. Я наблюдал их не чувствами, а разумом. Когда видишь художника за работой, сразу понятно, что он собой представляет. Дали был для меня очень интересным человеком. Вот, расскажу Вам одну историю - Вы не поверите, что такое могло быть!. Однажды у меня была выставка в Монбелье, на юге Франции, недалеко от виллы Дали в Кадакасе. На вернисаж приехала группа с одного телеканала, а потом они собирались в Кадакас - делать репортаж о Дали. И попросили меня, как человека, знакомого с Сальвадором, поехать с ними. Был жаркий июльский день, мы поплыли на лодке по морю, потому что у телевизионщиков была запланирована оригинальная постановочная сьемка с воды:Дали в костюме из перьев, в огромной веницианской шляпе-маске с длинным рогом, стоящий на вершине горы и пронзающий тростью солнце над своей головой. Было условлено, что художник в полном облачении станет ждать телегруппу на этой горе. Но все сорвалось: испанская таможня задержала нашу лодку на 3 часа, проверяя нашу аппаратуру. Злой, расстроенный режиссер уже придумывал новый сюжет, когда в половине одинадцатого лодка подплыла к месту встречи. Дали простоял на жаре почти 4 часа , приветствуя взмахом палки каждую проплывающую внизу лодку- не зная, какая из них нужная. Он с улыбкой принял съемочную группу, был вежлив со всеми, и очень сердился, когда выключали камеру. Он был очень дисциплинированным и заботился о том, чтобы каждое проявление его экстравагантности стало достоянием истории. Казалось, что он зажигался вместе с красной лампочкой "Запись" - Сальвадор фантастически менялся на глазах! .. Я бы так не смог.... Он не был сумасшедшим, совершенно точно.

А Пикассо запомнился таким обаятельным, эффектным. Мы работали с ним и его братом Полем в одной галерее. Когда заходила речь о моих работах ( "Это плохо", "Это хорошо"), он всегда говорил: "Это не твое дело! Не ты, не я , а только публика может их оценивать!" В этом я с ним не согласен. Но в итоге каждый из нас получил то, о чем мечтал"

У Жакомо было очень интересные мысли о жизни, искусстве, людях. Если не поленюсь, то напишу еще что-нибудь.


pola (02.04 / 12:34) #
0 / 0

Вот еще немного из интервью с Жакомо де Пассом: "Я всегда был разным, ведь быть неизменным всю жизнь - это как умереть, не родившись. Вот смотрите, эти картины я писал, когда мне было двадцать. Мрачные тона, пастозные мазки, внутренний хаос. Тогда жизнь пугала меня, я боялся жениться, заводить детей, "носился" со своей свободой. Вот картина "Материнство" тех лет - тогда моя возлюбленная избавилась от ребенка, и я не задумывался, чего это стоит женщине. Мысли о родах, о физических муках женщины, о возможной смерти пугали меня гораздо больше. И знаете, в тот момент я боялся старости намного сильнее, чем сейчас. И то, что после счастливых моментов всегда наступают несчастные , казалось мне противоречием. Я избавлялся от них - изображая. Я был нищ духом и был лишен нормальных человеческих привязанностей. Каждая картина помогала работать над собой и над своей жизнью. Творчество как фрустрация, сублимация - да, это про меня. И еще - очень много усилий..."

"Скульптура - это твердая основа, по которой я могу вскарабкаться на небо. И опереться на нее, занимаясь живописью. Живопись - мечта, а скульпткра - жизнь."

Вопрос: Ваши произведения в той или иной мере абстрактны...

Ответ: Я не пишу портретов- все равно только я потом смогу узнать портретируемого. Я могу читать Бунина и сложить из своих ассоциаций ему памятник. Но никто не поймет,кому этот памятник..

Вопрос: Вы живете в Грасе, в бунинских местах Это вдохновило Вас посетить Россию?

Ответ: В Грасе у меня большая мастерская, туда заходят мои русские друзья. Когда я общаюсь с ними, то ловлю себя на том, что их реакции мне ближе, чем снобизм нью-йоркцев или парижан.

Вопрос: В каком городе мира Вам уютнее работать?

Ответ: Это любое место, где меня настигло желание рисовать. Вот вчера я вернулся в московскую увартиру моих друзей и сделал несколько рисунков. А вдохновил меня один потрясающий человек. В центре Москвы я спросил дорогу и не понял ответа по-русски. Тогда меня взяли за руку, отвели в метро. И такое было чувство, что этот человек защищал меня собой. Без лишних слов, объясняясь на пальцах. Он с таким душевным участием вел меня по улице, как ведут по жизни родного ребенка. Разве имеет значение в каком месте это произошло? Моя последняя выставка называлась "Пути надежды" - она как раз об этом, о синкретических межнациональных языках. Все одинаково чувствуют музыку и живопись.

Это все, пожалуй. Он тут весь, как на ладони. Замечательный художник и светлый человек

Чтобы обливать Пикассо и Дали **КАК НОНСЕНСОВ ГАРМОНИИ** , прежде надо пройти ШКОЛУ , просто поучиться несколько лет КОМПОЗИЦИИ , еще пару лет КОЛОРИСТИКЕ , просто познать закономерности рисунка и живописи , не говоря о сложнейшей КОМБИНАТОРИКЕ В АРХИТЕКТУРЕ .....Т.Е. СТАТЬ ГРАМОТНЫМ ПРОФЕССИОНАЛОМ , только потом включаться в дискутирование на сложную тему . Лично я вижу ТОЛЬКО Вкусовую , Психологическую , Географическую , Политическую , Нравственную ЛИЧНУЮ неприязнь по отношению к этим мастерам .



Поэтому давайте поиграем в следующую игру  : *РАЗГАДАЙ и ОБЪЯСНИ* опираясь на свою СВЕРХПРОДВИНУТОСТЬ в следующем  :

Пропилеи перед Парфеноном . Колонны сооружения не имеют БАЗЫ , мало того , они утоплены в квадратные ниши на плоскости опоры всей колоннады . Т.Е. как бы проваливаются .

ОБЪЯСНИТЕ ПРИЧИНУ по которой Архитектор выполнил такую антиархитектурную композицию . (Можете пользоваться любой литературой , энциклопедиями Всего Мира , Греции в том числе)

Только потом продолжим серьезный разговор о формировании ПРОИЗВЕДЕНИЯ изобразительного искусства без декларативного суррогатного*** качества.
*** - суррогат - ЗАМЕНИТЕЛЬ натурального .

Яна! Самые разные чувства вызывают у зрителя работы ДАЛИ. Я знаком с человеком, который ради ДАЛИ и ГАУДИ специально в Испанию рванул... Он до трясучки восторгается ЭТИМИ РЕБЯТАМИ!
А, меня ни ГАУДИ, ни ДАЛИ абсолютно не волнуют! Ну, так, ... можно один разок посмотреть. А,вот, внуку моему ДАЛИ очень нравится.
.................................................................
Мне нравится ДАЛИ - скульптор!!!

Яна! Фотографировал слабенькой мыльницей, поэтому качество фоток - не очень, но впечатление можно получить. Пока без графики - 11 скульптур мэтра.

№1

№2

№3

№4

№5

№6

№7

№8

№9

№10

№11

ХОТИМ ТОГО ИЛИ НЕТ
но он поднял планку выше и еше долго будут одолевать энтузиасты
2 года тому назад в Ереване я видел коллекцию Ажелье и именно много рисунков ДАЛИ
слабовато- жуть
а так один чудак ковирялся в живописи и всем сказал а вам слабо?
из всех его работ в паре двух есть фрагменты работы МИЛЕ _ УВАЖАЮ ЕГО УВАЖЕНИЕ К МИЛЕ

пара работ остаются интересным а остальное ловко розыгранная музыка для публик
есть такие кто при СССР платил 120 рублеи чтобы купит дневник гении



и все что я написал можно считать ерундой если я не видел Мальевича Филонова и Макса Эрнста Кандинского и Аршиль Горький ,Макса Эрнста/ все в количестве/
работы последнего 450 работ смотрел пол дня 12 часов и все думал и задумался очень

слов нет ВИВАТ ДАЛИ !!!!!!!!
А ТАК,,, будут еше спотыкатся об этот камень ..... и многие

Таллинец , ну так кто ты есть -то ?
неужели я тебя не прочитал , Кал ))) ?
Слиняешь тихо или обьяснишься , кто ты есмь , а ?

Яна! Эти скульптуры достаточно крупные.
Есть невероятно тонкая деталировка, она очень завораживает и вовсе не является "украшательством" образа в целом. Смотря скульптуры СД я готов к созерцанию СЮРА и отчётливо понимаю, что я сморю не РОДЕНА и компанию.........

я тоже №11 очень люблю -
это "КОСМИЧЕСКАЯ ВЕНЕРА"

А вот три "крупных" СД
№1

№2
сидящий Дон Кихот

№3
"КОСМИЧЕСКИЙ СЛОН"
мне очень нравится!

По моему замечательная ВЕЩЬ.
"ТАНЦОВЩИЦА"

встретилась информация , для общего впечатления , и вдобавок пара - другая нюансов , вообщем , некое занимательное чтиво , правда сам еще не до конца прочел , прочитаю вместе с вами ...

Кошмар кузнечика

Еще одни интимные откровения из его воспоминаний:

"Кузнечик! Забудешь о нем, а он тут как тут. И я трясусь от ужаса. Всегда трясусь. Стоит мне задуматься или, разглядывая что-нибудь, замереть от восторга, как он тут как тут. Тяжелый неуклюжий скок этой зеленой кобылки повергает меня в тоскливое оцепенение. Мерзкая тварь! Всю жизнь она преследует меня как наваждение, терзает, сводит с ума. Извечная пытка Сальвадора Дали — кузнечик!

Мне тридцать семь лет, а страх, который внушает мне эта тварь, не уменьшился. Мало того, мне кажется, что он растет, хотя дальше некуда. Если я встану на краю пропасти и на меня прыгнет кузнечик, я кинусь вниз, только бы не длить эту пытку!

Ужас, который я испытываю, глядя на кузнечика, — одна из самых таинственных загадок моей жизни. Я ведь любил кузнечиков в детстве. С сестрой и тетушкой мы часто ловили кузнечиков. Меня приводили в восторг их крылышки — они точно так же отливали розовато-лиловым, как жаркое закатное небо над Кадакесом.

Но в один прекрасный день мне случилось поймать рыбку-соплюшку (названием она обязана слизи, покрывающей ее чешую). Я крепко схватил рыбешку, чтобы не выскользнула, — так, что видна была одна голова, и стал разглядывать, но вдруг дико вскрикнул, отшвырнул ее и зарыдал. Отец, сидевший неподалеку, встал, подошел ко мне и спросил, что стряслось. Захлебываясь слезами, я еле выговорил: "У нее голова, как у кузнечика! Я сам видел!"

С той самой минуты, как я обнаружил это сходство, я и боюсь кузнечиков, и стоит мне увидать кузнечика или рыбку-соплюшку, как я теряю самообладание. Родителям пришлось запретить соседским ребятишкам пугать меня кузнечиками, но сами они удивлялись: "Ты же любил кузнечиков! Помнишь?""

Можно предположить, проявились какие-то мазохистские наклонности Сальвадора Дали. Ведь если он испытывал ужас при виде кузнечика, то почему изображал это насекомое с каким-то болезненным сладострастием? Гигантские кузнечики лепятся снизу к стилизованному изображению его головы на двух известных картинах 1929 года: "Траурная игра" и "Великий Мастурбатор".

Возможно, так с помощью искусства он попытался преодолеть "кошмар кузнечика". Но почему же все-таки поначалу любимый им кузнечик превратился в пугающий символ? Как это можно связать со скользкой рыбкой-соплюшкой?

В этом случае, пожалуй, помогает метод психоанализа. По какой-то причине, несмотря на увлечение теорией Фрейда, Сальвадор Дали обошел молчанием такое объяснение. А оно, как говорится, бросается в глаза. Зажав в руке скользкую рыбку и взглянув на ее головку, он отметил — возможно, подсознательно — сходство со своим половым члеником.

Так же прежде он держал в руке кузнечика. И этой аналогией бессознательно подменил более очевидное сходство. При этом испытал страх: нечто чрезвычайно похожее на его членик находилось в его руке вне тела, как бы отрезанным. Подмешивались и страхи кастрации, последствий онанизма (в этой связи — отцовских запретов).

Не знаю, насколько убедительно такое объяснение. Я, мягко говоря, не поклонник психоанализа по Фрейду, но в данном редком случае этот метод, на мой взгляд, полезен.

Вряд ли в детстве Сальвадор знал о том, что некоторые самки насекомых, удовлетворив половой инстинкт, поедают своих сексуальных партнеров, стоит им зазеваться. Позже это знание, судя по всему, сказалось на том, что к символическому изображению своей головы он прилепил гигантского кузнечика. Порой он подчеркивал, что это самка, подрисовав на ее брюшке личинок.

Разгадали мы или нет загадку кузнечика, которую он считал одной из самых таинственных в своей жизни, нельзя сказать наверняка. Надо лишь иметь в виду, что до 1929 года, изображая свои кошмары и сексуальные фантазии, он кузнечика не рисовал.

Расчлененные тела, дохлый прогнивший осел, символы половых органов, кровь, птичьи головы, протыкающие плоть (не страдал ли он от фурункулов; говорят же — нарыв проклюнулся). Вместе со странными геометрическими конструкциями и подобием простейших растений все это образует причудливые композиции, призванные вызывать у зрителя не чувство прекрасного, а отвращение. В такой компании кузнечик был бы кстати. Почему же его нет?

По-видимому, в то время он еще не знал потрясших его сведений о половых причудах некоторых насекомых. Только тогда он сделал для себя окончательный вывод: сексуальная связь может быть смертельно опасной для мужчины. И отразил это в двух крупных картинах. Не исключено, что в результате он, по крайней мере, отчасти избавился (магия искусства и творчества!) от этой напасти.

В юности кошмар кузнечика усугубился тем, что об этой его слабости узнали школьники. В подобных случаях от желающих дразнить нет отбоя. Тем более когда перед тобой замкнутый и заносчивый одноклассник, возомнивший о себе невесть что.

"Настоящие мучения ожидали меня в Фигерасе, где родители не могли защитить меня от одноклассников, а те, обнаружив, что я боюсь кузнечиков и сверчков, стали прямо-таки изощряться в жестокости. Они непрестанно подсовывали мне этих тварей, обращая меня в бегство, да какое! Я срывался с места и, как сумасшедший, бежал сломя голову куда глаза глядят. Но разве от них спрячешься? В конце концов кузнечик сваливался мне на голову — жуткий, мерзостный, полудохлый! А иногда я открывал книгу и там оказывался кузнечик с оторванной головой: он лежал между страницами, вокруг расплывалось буроватое пятно, и лапки еще трепыхались!

Соученики так меня замучили, что я уже ни о чем, кроме кузнечиков, и думать не мог. Они мне мерещились повсюду: я принимал за сверчка скомканный фантик и — к всеобщему восторгу — начинал дико орать. А если в меня запускали хлебным катышком или резинкой, я вскакивал на парту и, трясясь всем телом, начинал отряхиваться в ужасе от одной мысли, что это кузнечик".

Зная некоторые черты актерского характера Сальвадора, можно предположить, что он отчасти подыгрывал своим издевщикам. Так он оказывался в центре внимания, — положение, которое всегда его возбуждало и ради которого он был готов пострадать. О том, что кошмар кузнечика был не просто психической аномалией, а отчасти им регулировался, свидетельствует рациональный способ, которым он воспользовался для прекращения одновременно приятной и отвратительной для него игры:

"В конце концов, издерганный до последней степени, я разработал стратегический план операции, надеясь, что военная хитрость избавит меня если не от страха перед сверчкообразными, то по крайней мере от приставаний одноклассников. Моя отвлекающая операция была предельно проста. Однажды я публично притворился, что куда больше, чем кузнечиков, боюсь бумажных птиц, и стал слезно умолять одноклассников не запускать их при мне и вообще не показывать, даже издали. При виде кузнечика я величайшим усилием воли ухитрился сохранить спокойствие, а завидев бумажную птицу, принялся орать благим матом, изображая полную невменяемость.

Мое вдохновенное притворство возымело действие еще и потому, что смастерить из листа бумаги птичку куда проще, чем отловить кузнечика, не говоря уже о том, что разыгранная мной сцена ужаса была много живописнее подлинного страха. Так обманным маневром я обезопасил себя — скоро мне перестали совать сверчков. Истинный страх я, как ширмой, прикрыл страхом притворным, что доставило мне глубокое удовлетворение, хотя, конечно, притворство было обременительно — ведь приходилось всякий раз играть блестяще — под страхом новой пытки кузнечиками!"

Выражение "вдохновенное притворство" прекрасно характеризует поведение Дали и в зрелые годы.

...Период детства и юности определяет всю дальнейшую жизнь. Это время выбора. У Дали это особенно показательно: на его творчество наложили отпечаток многие переживания, поступки, впечатления и стрессы детства и юности.

В его картинах немало элементов игры, эпатажа, выдумки, поисков наиболее сильных выразительных средств. Он постарался внести сумятицу в умы еще и своими литературными сочинениями, где порой не столько раскрывает, сколько скрывает — вольно или невольно — причины тех или иных своих решений.

Тем, кому нравится толковать произведения Сальвадора Дали на свой лад, со своими личными пристрастиями и воспоминаниями, вряд ли есть смысл читать книги о нем. Подобно многим художникам XX века, он давал возможность фантазировать перед своими полотнами, искать и находить в них то, что хотелось бы видеть и понимать.

Такой подход к произведениям искусства распространен и оправдан. Он соответствует наиболее абстрактному и эфемерному чередованию звуков и аккордов, созвучий и диссонансов — музыке. Живопись в этом отношении более зрима, конкретна, даже если это абстрактные фигуры. Динамика живописной картины возникает благодаря движению глаз, и есть еще "застывшее мгновение", когда взгляд охватывает картину как единое целое.

Сальвадор Дали с некоторых пор предлагал зрителю множество отдельных образов, вызывающих сложные ассоциации. Важную роль стали играть детали, порой мелкие, разрозненные. Нелегко обнаружить связи между ними, а еще труднее понять, что все это означает.

Он признавался (по-видимому, откровенно), что не может объяснить содержание многих своих картин. Хотя продумывал свои работы и был противником "автоматического письма", что называется, как бог на душу положит. Работа над крупным полотном, насыщенным деталями, тщательно выписанными, а не кляксами или геометрическими фигурами, продолжается неделями, а то и месяцами; за это время не раз изменится настроение художника, возникнут новые идеи.

Короче говоря, подавляющее большинство картин Сальвадора Дали предоставляют простор для личного творчества зрителя. Это — одна из важных составляющих успеха его произведений.
Предыдущая страница

глава 2 -я ))

Ориентиры

В своих воспоминаниях Сальвадор Дали с особенным удовольствием и, возможно, не без преувеличений рассказывает эпизоды учебы в художественной школе. По его словам, сеньор Нуньес был потрясен его талантом и восторженно провозглашал:

— Да он же гений, этот Дали! Гений — и ничего не попишешь!

"У сеньора Нуньеса, моего тогдашнего надзирателя, — писал он, — голова от меня шла кругом. Я неизменно отметал его указания и всякий раз в итоге оказывался прав, чем ставил его в тупик. Внимательнейшим образом я выслушивал сеньора Нуньеса — и делал наоборот. Так мне удалось совершить кое-какие открытия технического плана".

Так Сальвадор Дали упорно продолжает убеждать читателя, будто изначально обладал самобытным талантом. Что ему, врожденному гению, до учителей! Он торит новые пути в живописи, отметая все замшелые традиции.

В действительности было иначе. Вот что он восклицает, вспоминая свои отношения с невестой, когда мучился любовной страстью, сдерживался и за свои сексуальные страдания мстил девушке: "Принимайся за работу, Сальвадор, нечего отлынивать! Если ты способен на жестокость, значит, способен и работать.

И я действительно работал, что внушало уважение. Я мог целый день не отрываться от холста или от заумной философской книги. С раннего утра — я вставал в семь — до самого сна мозг мой не отдыхал ни секунды. Даже свидания были для меня работой, причем не из легких — я вершил дело соблазнения. Родители удивлялись: "Ни минуты без дела! Вечно он занят!" И постоянно твердили мне: "Отдохни! Молодость пройдет, и не заметишь!" А я думал: "Вот и пускай проходит, да поскорей, до чего ж осточертело мне это молодо-зелено!" Как, как мне, не дожидаясь, пока повзрослею, избавиться от этих дремотных детских хворей? И все же одно мне было ясно: я должен справиться с кубизмом, чтобы высвободиться раз и навсегда. Так я, может быть, по крайней мере научусь рисовать".

В том-то и дело: он именно работал, больше учился рисовать, чем экспериментировать. Приведя примеры "творческих конфликтов" с сеньором Нуньесом, он постарался создать впечатление своей борьбы с ним за творческую свободу. Но если взглянуть на его ранние работы, нетрудно заметить, что в них чувствуется рука прилежного ученика, а со временем — подражание импрессионистам, пуантилистам.

Учитель стремился привить ему навыки классического рисунка. Это позже сказалось в полной мере и на славе Дали как сюрреалиста. Слаб тот, кто старается быть выше ("сюр" по-французски — "над", "сверх") реализма, а сам не способен подняться до него, быть талантливым реалистом.

"Я занимался не покладая рук. Я знал, что непременно стану художником, да и отец вроде бы примирился с моим призванием. Проучусь еще три года, сдам экзамены на бакалавра и поступлю в Школу изящных искусств в Мадриде (об этом уже был разговор с отцом), а после, если получу именную стипендию, поеду в Рим. Правда, обязательное посещение занятий, хоть и любимым предметом, меня заранее тяготило. Я жаждал свободного развития, не скованного ничьими указаниями, и предвидел, что неминуемая борьба с преподавателями будет жестокой. Я знал, что и как мне следует делать, и не нуждался ни в надзирателях, ни в советчиках".

Последнее суждение взрослого Дали вызывает большие сомнения. Вновь он желает показать свою самобытность, врожденную гениальность и устремленность к заранее намеченной цели. Но как художник сложился он вовсе не сразу, подобно Афродите, явившейся во всей красе из пены морской, или Афине — из головы Зевса. Он много работал и в своих поисках не избежал подражания и старым мастерам, и манере модернистов.

Несколько его работ взяли на выставку, в которой участвовало около тридцати каталонских художников, включая мэтров из Жероны и Барселоны. Выставка проходила в помещении Музыкального собрания. Его картины были отмечены двумя ведущими критиками. "Оба пророчили мне блестящее будущее", — подчеркнул Дали.

Один из этих отзывов завершался так: "Мы приветствуем нового художника и уверены, что в будущем наши слова обретут силу пророчества: Сальвадору Дали суждено стать великим художником".

Выходит, уже тогда его дар проявил себя ярко и зримо? Да, но это было результатом упорного, постоянного, самозабвенного труда. Пожалуй, ни у кого из юношей во всей Испании не было сочетания такого творческого энтузиазма и таких возможностей.

Важно и другое: интересы Сальвадора не ограничивались живописью. Он писал стихи, сочинял прозу, по-прежнему увлекался философией — не формальной, излагающей взгляды тех или иных мыслителей схематично, а реальной, воспитывающей культуру мышления. И тут он пробовал быть творцом: принялся за философский труд "Вавилонская башня". За год написал пятьсот страниц — введение в трактат.

"Философская теория, которую я излагал в этом сочинении, — вспоминал он, — совершенно вытеснила из моего сердца любовь. В "Вавилонской башне" я утверждал, что мысль о смерти лежит в основе всех творческих построений. Я соглашался на преждевременную старость — и обретал надежду на бессмертие. Фундаментом башни служила, что называется, жизнь как она есть — то есть то, что для меня всегда было только хаосом, только смертью; венчали же башню недоступное пониманию обыкновенного человека знание, открытое мне — антиподу Фауста, демиургу, — и воскресение. Моя жизнь была непрестанным и яростным пестованием своего "я", могущественной развивающейся личности. Ежечасно я одерживал очередную победу над смертью, прочие же только и знали, что идти с ней на мировую. Я — никогда. Я никогда не уступал смерти!"

Он сообщил об этой работе кратко и бессвязно. Возможно, основная тема была навеяна смертью матери после тяжелой болезни. Что он подразумевал под "жизнью как она есть"? И почему она для него оборачивалась "только хаосом, только смертью"? Хочется надеяться, что его сочинение было более интересным и серьезным, чем эти его высказывания.

Даже общественное бытие при всех его нелепостях, пошлостях и подлостях имеет мало общего с хаосом. Напротив, оно чрезмерно зарегулировано наподобие механизма, подчинено многочисленным регламентам, законам, придуманным людьми.

Земную природу и вовсе нет оснований считать воплощением хаоса и смерти. Она чрезвычайно сложна, органична, а не механистична и потому трудна для понимания как целое. Ее величие и великолепие именно в торжестве живого, а не косного, в постоянном движении, чудесных превращениях. Даже смерть вовлечена в этот круговорот как залог новой жизни.

Почему об этом не задумался Сальвадор Дали? Потому что стоял на позициях индивидуалиста, того самого Единственного, о котором писал Макс Штирнер. И тогда человек с особой остротой воспринимает мысль о своей смерти. Для него это — вселенская катастрофа, ужас падения в черную бездну. Чем больше человек пестует свое "я", тем страшнее для него смерть.

Будем, однако, помнить, что воспоминания Дали писал, когда сложился как художник определенного направления и приступил к самовосхвалению. На первых его картинах нет ничего подобного "победе над смертью" (да и что это такое?). В них торжествует жизнь — яркая и полнокровная. Таковы его работы 1918-1920 годов: "Лодка", "Портрет Ортенсии, крестьянки из Кадакеса", "Портрет виолончелиста Риккардо Пичота", "Озеро в Вилабертране", виды Кадакеса...

Да, был затем "Больной мальчик", но и эта картина свидетельствует не о "могущественной развивающейся личности" и не о "победе над смертью", а показывает печального юношу — антипода "Обнаженной на фоне пейзажа". На "Автопортрете с рафаэлевской шеей" на нас смотрит с некоторым высокомерием и вызовом атлет. Но таким был Сальвадор в своих мечтах и манере поведения. Вспомним еще его изображение Льва Троцкого или "Праздник у часовни Святого Себастьяна" — веселое народное гулянье с пышнотелыми девушками, лукаво глядящими на зрителя...

Какая главная особенность творчества его как начинающего художника? Разнообразие тем, сюжетов, реше-ний. Это поиски, а не ученическое следование каким-то канонам.

Сразу приходит на ум ссылка на необыкновенную личность, рано проявившую себя новатором. Однако не следует торопиться с выводами. Импрессионисты и пуантилисты, которым подражал юный Сальвадор, — это новаторство на уровне конца XIX века.

Он учился живописи во втором десятилетии XX века, а потому не мог оставаться вне поисков, характерных для тех времен. Но дело не только в этом. Разнообразие его ранних работ показывает, что он не был тупым индивидуалистом, упоенным самим собой, как можно решить, читая его воспоминания.

Сальвадор Дали в живописи выражал не столько свой мятежный дух, сколько дух времени. В статье испанского философа и писателя Мигеля де Унамуно "Искусство и космополитизм", опубликованной в 1912 году, было сказано то, что смутно ощущал молодой Дали:

"Бесконечность и вечность мы обретаем лишь на своем месте и в свой час, в своей стране и в своей эпохе. Будем "вечнистами", а не модернистами! — вот к чему призываю я. Ведь то, что сегодня слывет модернизмом, покажется нелепой рухлядью лет эдак через десять, когда изменится мода".

Настоящий художник, а не "выпендрежник" ищет не способ удивить публику, а наиболее адекватные выразительные средства воздействия, чтобы донести до людей свои мысли и чувства. Тот, кто зациклен на себе самом, обречен на вырождение, подобно любой замкнутой системе. Как писал Мигель де Унамуно, "я не знаю учения, более подавляющего индивидуальность человека, чем то, которое... называют индивидуализмом".

Порой говорят: художник выражает свою личность, свой взгляд на мир. Но чтобы взгляд этот не был убогим, поверхностным, пошлым, требуется мыслящая оригинальная личность и способность увидеть в этом мире то, что ускользает от равнодушного взгляда, не говоря уже об умении выразить это мастерски.

К счастью, юный Сальвадор в борьбе за свою индивидуальность ориентировался не на себя, а на окружающий мир, близких людей, родную природу. Весной 1920 года в предвкушении каникул записал в дневнике: "После целого года испытаний, эмоций и лжи я смогу со спокойной совестью приняться за работу, священную для того, кто творит... Больше света... больше голубизны... больше солнца... отделить себя от природы, стать ее прилежным учеником... О, я сойду с ума!"

Но в следующем году судьба нанесла ему сильный удар: умерла донья Фелипа Доменеч. "Ни прежде, ни после мне не довелось испытать ничего подобного, — писал он. — Я боготворил мать и знал, что ни одно существо на свете не может с ней сравниться. Я знал, что она — святая, что ни одна душа, сколь бы ни были очевидны ее достоинства, не способна достичь тех высот, где обретается душа моей матери. Ее доброта искупала все — ив том числе мои изъяны. Я не мог примириться с утратой... Наступив на горло рыданиям, я поклялся сияющими мечами славы, что заблистают когда-нибудь вокруг моего имени, отвоевать мать у смерти".

Что значит — отвоевать у смерти? Сохранить и упрочить память. Для этого ему тем более надо добиться признания, славы. (Действительно, выполненный им в 1919 году портрет матери тиражируется во многих альбомах, книгах, посвященных Дали.)

Юноша испытал отчаяние от невосполнимой утраты. Ведь он был, что называется, маменькиным сынком; она для него воплощала доброту и совесть. В подобных случаях человек может утратить нравственную опору и пуститься во все тяжкие. Для Сальвадора Дали потеря матери означала еще более неистовое творчество во имя той, кто верила в него. Он должен был оправдать эту веру.

Вспомним: Сальвадор был атеистом. Нередко говорят иначе: неверующий. Это неверно. Атеизм — религиозная вера в отсутствие Бога, о котором свидетельствует Священное Писание. Как любая религия, атеизм имеет множество разновидностей. Наконец, есть учение пантеизма, совмещающее Бога и Природу.

Говорят, будто человек, не верящий в Бога, ставит себя вне морали, живет по принципу "все дозволено". Но человеку предоставлена свобода совести, устремлений, выбора жизненных ориентиров — не имеет значения, Богом или Природой. Значит, ему изначально все дозволено. Мало ли теистов, совершающих страшные преступления? Мало ли атеистов благородных и честных? Нравственность — в поступках, образе жизни, а не в исполнении религиозных обрядов.

У Сальвадора Дали был ориентир — на творчество. Он создавал не только картины, но и философские, публицистические, художественные сочинения.

Можно возразить: он добивался известности, славы! Это же честолюбие, качество души не из лучших. Его обуревала гордыня — и вовсе грех с позиций христианства.

Так-то оно так, да не совсем. Его воспоминания и многие поступки вроде бы подтверждают такое мнение. Но есть и другие свидетельства, более веские и существенные.

Сошлюсь на мнение Жюля Ренара, которое считаю верным: "Талант — вопрос количества. Талант не в том, чтобы написать одну страницу, а в том, чтобы написать их триста... Сильные волей не колеблются. Они садятся за стол, они обливаются потом. Они доведут дело до конца. Они изведут все чернила, они испишут всю бумагу. И в этом отличие талантливых людей от малодушных, которые никогда ничего не начнут. Литературу могут делать только волы. Самые мощные волы — это гении, те, кто не покладая рук работает по восемнадцать часов в сутки. Слава — это непрерывное усилие".

Разве это не относится и к философам, ученым, композиторам, художникам и конкретно — к Сальвадору Дали?

И еще одно высказывание Ренара: "Чтобы выбиться в люди, нужно делать или мерзости, или шедевры. На что более способны вы?"

На этот вопрос Сальвадор Дали отвечал делом: стремился создавать шедевры. Удалось ли это ему и в какой мере — не столь важно. Главное — он был ориентирован на творчество и трудился истово, как молится подлинный верующий в Бога. Творчество — молитва мастера.

о.
Школа изящных искусств

Отец поддержал желание Сальвадора учиться ремеслу художника в Школе изящных искусств, находящейся в Мадриде (ее еще называли Академией Сан-Фернандо). Для сдачи экзамена по рисунку в столицу отправились всей семьей: сын, отец и дочь. Больше всех волновался отец. Молодой художник внешне волнения не проявлял и, возможно, не сомневался в успехе.

Получив задание, Сальвадор должен был выполнить его в шесть дней. Пока он работал в стенах Школы, отец не находил себе места. Он в сопровождении дочери то нервно прохаживался по улице, то выведывал у дежурного преподавателя, как должна быть оформлена работа. И узнал, что сын выполняет задание не так, как все. На его вопрос дежурный ответил:

— Мне трудно судить о художественных достоинствах рисунка, но вижу, что сделан он не по правилам: сам рисунок маловат, а поля — слишком велики. Посмотрите, какие поля у других абитуриентов!

Отец разволновался пуще прежнего. Зная характер сына, прежде чем высказать ему свои опасения, решил сводить детей в кино. Однако вычурный наряд Сальвадора (шея обмотана длинным широким шарфом, кудри до плеч, огромный черный мохнатый берет, плащ до пят) вызвал смешки в публике. Для отца киносеанс превратился в пытку. Выйдя из зала, он не выдержал:

— Всё! Больше в кино ни ногой! С этим ряженым нигде появиться нельзя — вытолкают в шею!

Так вспоминала этот эпизод Ана Мария Дали. У Сальвадора он описан несколько иначе:

"Мы отправились в кино на душещипательный фильм. После сеанса публика уставилась на меня: бархатная блуза, волосы до плеч, трость с золоченым набалдашником и, главное, бакенбарды в полфизиономии. Весь этот несуразный вид заставлял заподозрить во мне актера. Две дурочки, восторженно разинув рты, следили за каждым моим движением.

— С тобой хоть никуда не ходи. И кудри, и баки — цирк, да и только! Хватит, потешил народ, пора, хвост поджавши, домой возвращаться!

Серо-голубые отцовские глаза за два последних дня обрели страдальческое выражение, а седой клок, который он имел обыкновение теребить в минуты горестных раздумий, встал торчком — так, словно в этом седом роге застыла вся мука моего неопределенного будущего и неминуемо близкого краха".

Отца волновали формальные проблемы, а сын надеялся на свое умение рисовать. На третий день отец решился ему сказать, что размеры его работы малы и требуется другой формат. Сальвадор выслушал его внимательно и скомкал наполовину выполненный рисунок. Но тотчас испытал ужас, увидев перед собой белый лист, тогда как остальные абитуриенты уже завершали свои работы.

Весь день он пытался найти нужные пропорции — безуспешно. Узнав, что рисунок не получается, отец, придя в отчаяние и проклиная себя за напрасный совет, вырвал клок своих волос. Сын вспоминал:

"Заря того решающего шестого дня воссияла зловещим — под стать намеченной казни — алым пламенем. Я был готов ко всему и страха уже не испытывал. Всю чашу ужаса перед грядущей катастрофой я испил ночью. Я принялся за работу, и через час рисунок был готов — весь! — и тщательнейшим образом проработан. Так что ровно половина времени еще оставалась, и я всласть налюбовался сделанным. Рисунок и правда вышел восхитительный, но вдруг я заметил, что он мал, много меньше самого первого, и меня пронзило отчаяние.

Выйдя, я увидел отца с газетой. Он молча посмотрел на меня, но ни о чем не спросил.

— Я сделал потрясающий рисунок, — сказал я спокойно, — но он много меньше первого.

Слова мои обрушились на отца как бомба".

По мнению Аны, поступок брата объясняется тем, что он "всегда был крайне впечатлителен и на удивление легко поддавался внушению". Наивное суждение! Как раз наоборот.

Кстати, отец не внушал, а поделился с ним своими сомнениями. Сальвадор последовал его совету лишь в первой части: уничтожил свой почти завершенный рисунок. Начал новый, но он получился слишком большим. А затем сделал все наперекор. Нарочно? Нет. Он же не был врагом самому себе и не собирался из-за глупого упрямства проваливать экзамен. Напротив, он жаждал поступить в это учебное заведение. И когда увидел, что новый рисунок меньше первого, пришел в отчаяние.

Значит, он действовал подсознательно. У него еще раньше сложилась твердая установка: рисуй, как считаешь нужным; выслушай советы и поступай по-своему. Так вышло и на этот раз. Он согласился с отцом, и это было разумно. Но вопреки рассудку подсознание внесло свои коррективы. Оно противостояло авторитету отца, и поэтому рисунок оказался меньше предыдущего.

Таков наглядный — в полном смысле слова — психологический феномен. Согласившись с отцом, он попытался рисовать продуманно, по канону, "рассудочно", и у него ничего не получилось. В последний день ему пришлось работать стремительно, на подсознательном уровне, интуитивно. Вопреки рассудку рисунок оказался меньше первого. Но выполнен он был отлично: ведь навыками рисовальщика Сальвадор вполне овладел.

Профессиональный художник не раздумывает над тем, как ему поставить штрих, примерно так же, как мы, когда разговариваем или пишем, не подбираем (кроме отдельных случаев) каждую букву и каждое слово. Основную оперативную работу проделывает подсознание.

В случае с Сальвадором сказалось и то, что он сделал несколько вариантов заданного рисунка. У него сложился этот образ, закрепившись на уровне подсознания. Поэтому последний вариант был выполнен необычайно быстро. Это был не просто порыв вдохновения, а конечный результат долгого и кропотливого труда.

Итак, потрясенные всеми этими событиями, отец и сын стали ожидать решения приемной комиссии. Для отца возвращение в родной город в случае провала стало бы позором: ведь он так гордился успехами сына, которому прочили блестящее будущее!

На следующий день они узнали решение комиссии: Сальвадора Дали приняли в Школу изящных искусств, как было отмечено, "несмотря на несоответствие представленной работы требуемым размерам, ибо рисунок выполнен столь безукоризненно, что комиссия считает возможным отступить от правил".

Отец с торжеством победителя вернулся в Фигерас. Сын остался в Мадриде и поселился в Резиденции. Это был студенческий городок при Центре исторических исследований, своеобразной вольной академии. Здесь были лекционные залы, лаборатории, библиотека, спортивные сооружения. Изучать можно было любые предметы. Пансион стоил сравнительно недорого, а учиться можно было сколько угодно, если позволяют финансы.

"Я с головой окунулся в занятия, — писал Сальвадор Дали. — Жизнь моя, по сути дела, из них одних и состояла. Я не ходил ни на прогулки, ни в кино. Из Резиденции я ехал в Школу изящных искусств и оттуда обратно, причем, вернувшись, немедленно запирался у себя в комнате и снова занимался. Все воскресные дни я проводил в Прадо за кубистскими переложениями самых разных картин".

Все было именно так. Отец Дали попросил своего знакомого — театрального режиссера, драматурга и поэта Эдуардо Маркину — присматривать за сыном. А когда узнал, какую подвижническую жизнь тот ведет, стал беспокоиться за его здоровье. Он писал Сальвадору: в молодые годы надо ходить на прогулки, посещать театр и вообще развлекаться. Однако сын поступал так, как считал нужным: "Из Академии в Резиденцию, из Резиденции в Академию, одна песета на трамвай — и все. Я не принуждал себя. Ничего сверх того душа моя не требовала, напротив, если бы в мою жизнь вторглось еще что-нибудь, я бы досадовал и злился".

Таким вспоминал он себя той поры: "Я обзавелся черной шляпой с полями и трубкой, которую сосал, не раскуривая и даже не набивая. Брюки я терпеть не мог и потому носил короткие панталоны с гетрами, а иногда обвязывал ноги лентами крест-накрест. В дождь я облачался в плащ до пят, который привез из Фигераса. Плащ волочился по земле, а из-под шляпы торчали нестриженые космы. Словом, вид у меня в ту пору, без всякого преувеличения, был неописуемый. Именно что неописуемый. Стоило мне выйти на улицу, как поглазеть на меня собиралась толпа. Я шествовал мимо, гордо подняв голову и словно не замечая, что на меня устремлены все взоры".

Над ним потешались жители столицы с первых дней, когда он в таком виде появился на улицах Мадрида со степенным почтенным отцом и сестрой с ее провинциальными кудряшками. За такой вид его отругал отец. Но Сальвадор упорствовал. (Помните, сестра писала, будто он легко поддается внушению!) Чем объяснить такое странное стремление выставлять себя на посмешище?

В своих воспоминаниях и на этот раз Сальвадор Дали постарался показать себя в молодости таким, каким стал позже. Он же сам признавался, что был робок, особенно с девушками. Так в чем же дело? Или у него была такая психическая аномалия — выставлять себя напоказ? Но при чем тут его робость? Ее, как мы уже предполагали, наиболее логично объяснить боязнью опростоволоситься, попасть в унизительное положение; для такого гордеца это стало бы катастрофой. И все же, зная, что выставляет себя на посмешище в нелепом наряде, он стоял на своем.

Он отстаивал свою самобытность таким доступным и примитивным способом. Вряд ли ему доставляли удовольствие насмешливые взгляды прохожих. Они впивались в его самолюбивую душу, как стрелы в тело святого Себастьяна (не потому ли этот образ укоренился в его памяти?). Он гордо выдерживал эту муку, возвышаясь над убогой толпой.

Он понимал: столичная публика не такая, как в его родном городе. Если там он выглядел оригиналом, то здесь воспринимался как пугало. Но это лишь укрепляло в нем силу противодействия. Он не желал быть ни модным, ни старомодным — только особенным! Единственным и неповторимым.

Казалось бы, в Школе он должен был проявлять свою тщательно лелеемую индивидуальность с еще большим упорством. Но и тут он восстал против очевидности — поступил наоборот. В глубине души сознавал: одно дело — потешать почтеннейшую и отчасти презренную публику, а другое — постигать вершины ремесла. Его главным ориентиром оставалась классика, шедевры старых мастеров.

Однако дух новаторства витал в Школе изящных искусств и обуревал преподавателей.

XX век начался с переоценки всех ценностей в искусстве. Мир техники, индустриальная революция, а за ней и череда экономических, политических, социальных — все это превратило общественную жизнь в бурлящий котел. С болезненной быстротой возникали, громко заявляли о себе и пропадали художественные течения. Многих из них назвать течением было бы преувеличением: они быстро лопались, как пузыри во время дождя.

В предисловии к книге "Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века" (1986) А.Г. Андреев отметил:

"В истории культуры не было другой эпохи, которая бы в такой мере, как век XX, задела и взбудоражила сознание современников, возбудила бы такую потребность в немедленном и громогласном провозглашении своих порывов и своих поисков. И сделала бы эти порывы и эти поиски столь несхожими, друг другу противоречащими, даже взаимоисключающими".

При всей несхожести и несмотря на взаимные нападки, была у всех авангардистов общая мишень, единый враг — классическое искусство, реализм. Свирепей всех ополчились против него наименее одаренные художники, скульпторы. Сальвадор Дали, конечно же, был не из их числа. Он вспоминал:

"Я начал учиться с величайшим воодушевлением, но в преподавателях Школы изящных искусств скоро разочаровался, поняв, что эти увешанные медалями и регалиями старцы меня ничему не научат. И совсем не из-за приверженности академизму и гладкописи, напротив — они поклонялись всякой новизне и с распростертыми объятиями встречали всякий вывих. Мне нужны были выучка, узда, строгие границы, а меня побуждали лениться, вольничать, писать кое-как. Эти старцы только-только обратились в новую веру — импрессионизм — и без устали превозносили французов, не говоря уже о наших собственных импрессионистах, певцах местного колорита. Соролья был этим старцам царь и Бог. Чему они могли научить?

...Я жадно расспрашивал их о живописных приемах, о том, сколько брать краски и сколько масла, мне надо было знать, как делается тончайший красочный слой, но я ровным счетом ничего не добился. Профессор, одурев от вопросов, закатывал глаза и нес околесицу:

— Вам, коллега, надо искать свою собственную манеру. В живописи нет правил. Смотрите, думайте и пишите так, как вам видится, — но с душой! Главное — темперамент!

"Что до темперамента, — думал я в тихом унынии, — то могу поделиться, дорогие наставники, — на всех хватит! Но объясните мне, наконец, толком, в какой пропорции лучше смешивать краску с маслом!"

— Смелее, смелее! — бубнил преподаватель. — Не цепляйтесь за мелочи, идите вглубь! Проще! Еще проще! Забудьте о правилах! Никаких ограничений! Пусть каждый следует своему темпераменту!

Профессор живописи, бедный, глупый профессор! Пройдет еще много лет, разыграется не одна война, стрясется не одна революция, прежде чем люди наконец поймут, что иерархию не выстроить без строгой выучки, что без жесткой матрицы не отлить форму — такова высшая, причем крайне реакционная истина. Бедный, глупый профессор живописи!"

Верное суждение! Когда профессор гоняется за новизной в искусстве (сходно — в философии, науке, хотя и не столь прискорбно), он потакает не столько новаторам, сколько эпигонам и бездарностям.

Есть высокие вечные ценности, есть великие традиции, есть опоры, на которых воздвигнуты незримые воздушные дворцы духовной культуры. Вот чему надо учить молодежь. А быть ниспровергателями прошлого они и без того сумеют — благо это не требует ни знаний, ни мастерства.
Предыдущая страница