Новости

Немногим ювелирам, сотрудничавшим с легендарной компанией Tiffany & Co, выпала честь подписывать выпущенные украшения своим именем. Каждое из этих имен вошло в историю не только ювелирного дизайна, но и искусства вообще. Однако одно звучит особенно громко – Жан Шлюмберже. Лучший друг сюрреалистов, выживший в битве за Дюнкерк, «настоящий реалист», он посвятил жизнь созданию драгоценных птиц и медуз, населявших шкатулки звезд Голливуда и первых леди США.

Часть первая, в которой господин Шлюмберже едет в Берлин, но попадает в Париж

Семья его была далеко не бедствующей – но приземленной, крепко стоящей на ногах и категорично отрицавшей все те «художества», которыми буквально бредил юный Жан. Много раз просил он родителей найти ему учителя рисования, пытался поступить в художественную школу, но получал отказ за отказом. Когда ему исполнилось двадцать три года, отец решил действовать радикально. «Ты едешь в Берлин и будешь учиться банковскому делу!» - распорядились родители. Жан поехал в Париж и стал ювелиром.
Нет, до Берлина он все же добрался и даже пытался следовать родительской воле, но довольно скоро – и с большим облегчением – обнаружил у себя полное неумение управляться с цифрами. В Париже кипела жизнь. В Париже жизнь была настоящей – никаких больше подсчетов и таблиц! Шлюмберже был закрытым, скромным, сдержанным человеком, но его природный такт, великолепный вкус и странное очарование позволяли ему моментально находить себе друзей. Удивительное дело – одиним из его близких товарищей был даже Кристобаль Баленсиага, человек-крепость, предпочитавший уединение любой компании.

К тому же Жан сдружился с Мариной, герцогиней Кентской, которой дарил очаровательные украшения с фарфоровыми цветами. Материалы он, не располагавший избытком средств, находил на барахолках и блошиных рынках, но получалось чудесно – и женщины, всегда тянувшиеся к Жану, оценили его работы по достоинству. В первый же год его жизни в Париже герцогиня Кентская похвасталась новыми сережками перед своей приятельницей, чье имя уже давно было у всех на устах. Так Жан Шлюмберже начал сотрудничать с великой Скиап – Эльзой Скиапарелли.

Часть вторая, в которой господин Шлюмберже не становится сюрреалистом

Для Скиап Шлюмберже разрабатывал пуговицы и бижутерию – такую же безумную и в то же время безупречно уместную в любой обстановке, как и ее собственные коллекции. Вокруг Скиапарелли всегда бурлили страсти, ее друзья и коллеги были людьми из совершенно иной реальности – Сальвадор Дали, Жан Кокто, Луи Арагон… Шлюмберже начинает разрабатывать украшения совместно с ними и по их заказу. Общение с сюрреалистическим кружком раскрепощает его, он осознает, каким бескрайним может быть искусство, на что способен он сам. Зажигалка в виде рыбы и «геральдическая» брошь с элементами рыцарского облачения, украшенная рубинами и аметистами, действительно смотрелись сюрреалистически.

Но Диана Вриланд (конечно же, хорошая его подруга) скажет про его работы: «Мир – это иллюзия, а Джонни – реалист». Все созданные им броши и серьги были навеяны красотой реального мира, а вовсе не болезненными фантазиями и подавленными образами из глубин подсознания.
Брошь с мечом и кольчугой Вриланд сделала своим талисманам, а дружбой с «Джонни» дорожила всю жизнь.

Часть третья, в которой соседствуют Дюнкерк и Нью-Йорк

Общение с Вриланд было для Шлюмберже исключительно плодотворным. Она стала его наставницей, вдохновительницей, музой. Но началась война. Жана призвали в армию, и в июне 1940 года он числился в списках выживших в битве за Дюнкерк. Затем под командованием генерала де Голля Шлюмберже принимал участие в боевых действиях на Западном фронте и на Ближнем Востоке.
После войны французская модная индустрия находилась в упадке. Одни модные дома закрылись, другие еле сводили концы с концами.

Николя Бонгард, племянник Поля Пуаре, решил исследовать американский рынок – и, пожалуй, основать собственное предприятие в стране, где голливудские дивы осыпали себя бриллиантами с ног до головы, а миллионеры бросали к ногам жен и любовниц рубины и изумруды… И с кем же открывать ювелирный бутик, как не с другом детства – дорогим Джонни, Жаном Шлюмберже?
Так Шлюмберже перебрался в Нью-Йорк, и вскоре уже его экзотические птицы и фантастические медузы прочно обосновались в коллекциях самых отчаянных и обеспеченных модниц страны. Особенно вдохновляла его в те годы морская тематика, которой дизайнер заинтересовался еще в предвоенные годы. Юркие рыбки с переливчатой чешуей, причудливые обитатели морского дна, изящные раковины – подводный мир был так не похож на тот, что обречены лицезреть ежедневно сухопутные существа.

Часть четвертая, в которой господин Шлюмберже завтракает у Tiffany&Co

Американская компания Tiffany&Co всегда с интересом присматривалась к европейским ювелирам, а переезд звезды парижской моды в Нью-Йорк не мог пройти незамеченным. В 1956 году Уолтер Ховинг сделал Шлюмберже и Бонгарду предложение, от которого невозможно отказаться. Звучало оно так: «Полная творческая свобода».

А еще – шанс поработать с драгоценными камнями высшего качества и баснословное вознаграждение, которое, похоже, интересовало Шлюмберже в последнюю очередь. В 1960 году он создал культовую брошь «Птица на скале» с фантастическим желтым бриллиантом Тиффани весом 128,54 карата – и множество других украшений, за которые можно было отдать жизнь. Впрочем, создавал он и вещицы вполне демократичные, которые были доступны женщинам из среднего класса и пользовались немалой популярностью. Шлюмберже привез в США технику нанесения эмали, позволявшей создавать тонкие, сложные, полупрозрачные оттенки, и использовал ее преимущественно для создания браслетов, ставших без преувеличения символом американской моды шестидесятых годов.

И хотя актрисы и подруги юности все еще числились среди его верных поклонниц, к ним теперь прибавились еще более статусные клиентки – герцогиня Виндзорская, Мона фон Бисмарк и Жаклин Кеннеди.

Последняя так любила украшения от Шлюмберже, что пресса окрестила узнаваемые цветные браслеты ее именем, совсем забыв про их настоящего создателя.

Эпилог

В последние годы жизни Жан Шлюмберже жил и работал в Париже – в городе, где прошли самые счастливые дни его молодости, в городе, который манил и звал его каждую секунду – из поездок по экзотическим странам, из бессонного и неутомимого Нью-Йорка, из унылого (как ему казалось тогда) Берлина и из маленького родного городка. Он скончался в возрасте восьмидесяти лет, успев подарить миру столько красоты, сколько мог – и даже больше. «Я хочу показать разнообразие вселенной» - говорил он. И создал свою собственную вселенную – искрящийся радостью мир бриллиантовых птиц и в буквальном смысле золотых рыбок.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/021221/51865/