Новости

Может ли стать известным художником шахтер, взявший в руки краски под влиянием… призрака умершей сестры? Может ли простой почтальон своими руками построить дворец, который будут сравнивать с творениями Гауди? Можно ли найти проблеск надежды и творить вопреки всему, будучи запертой на десятилетия в психиатрической клинике, и как коллажи помогают пройти через ад воспоминаний о детстве? На эти вопросы отвечают нам работы художников-аутсайдеров – тех, кто нередко был отрезан от общества, никогда не бывал в музеях и не получил профессионального образования, но сумел сохранить в себе и развить искру настоящего таланта.

Контекст

Искусство аутсайдеров открыл западноевропейской публике художник-дадаист Жан Дюбуффе. Дадаисты были увлечены постоянным пересмотром и ироническим переигрыванием привычных подходов к искусству. Нередко они указывали на его бессмысленность или же сами стремились делать «бессмысленные» работы – коллажи из случайных элементов, фотографии, полные странных вещей в необъяснимых сочетаниях, автоматически (то есть – все, что приходит в голову) написанные тексты… Но профессиональным художникам-дадаистам мешали их знания. Дюбуффе собирался порвать с искусством, поскольку не видел для себя выхода из творческого кризиса. И именно в этот момент ему довелось познакомиться с творчеством людей с тяжелыми психиатрическими диагнозами. Их работы привели Дюбуффе в восторг – ведь эти люди были изолированы от социума, у них не было опыта соприкосновения с искусством, а их разум затронут болезнью, и все же они творили вопреки условиям, в которых находились, страданиям, которые перенесли, и разрушительным последствиям безумия. Так искусство аутсайдеров и ар брют (то есть творчество людей, не взаимодействовавших с культурными институциями и почти не получивших нормальной социализации) стало настоящим культурным феноменом.

Огюстен Лесаж и его призраки

Лесаж родился в небольшом городке во Франции. До тридцати пяти лет он вел вполне обычную, размеренную жизнь – работал на шахте, ходил церковь, проводил вечера с супругой… Однако однажды во время работы он услышал голос, исходивший будто бы ниоткуда. Он решил, что к нему взывает сестра – пусть со дня ее смерти прошло три года, боль потери не притупилась. Но шепоты и крики, обращенные к нему, не умолчали и со временем стали громче и настойчивее. Так под влиянием потусторонних (или своих внутренних) голосов обыкновенный шахтер начал писать огромные абстрактные полотна, напоминавшие древнеегипетские орнаменты. Голоса говорили ему, как работать с грунтом и красками, как правильно держать в руках кисть, что именно рисовать – Лесаж не делал предварительных набросков. Он создал более восьмисот работ. После Первой мировой войны произошел всплеск интереса к потустороннему, и Лесаж фактически делал карьеру медиума – ведь он умел (или делал вид, что умел) входить в транс. И хотя со временем массовая спиритическая истерия сошла на нет, Лесаж, чьи рисунки просто обожал Дюбуффе и многие другие художники, продолжал заниматься рисованием до самой смерти.

Страсть Алоизы Корбац

Уроженка Лозанны, Алоиза Корбац мечтала о любви, о карьере оперной певицы, о прекрасной, яркой жизни – такими и стали ее работы, созданные в годы жизни в психиатрической клинике. Она работала гувернанткой в доме капеллана кайзера Вильгельма II – и без памяти влюбилась в кайзера Германии. Это были обыкновенные фантазии – так мы подчас ищем радости или утешения в фантазиях о любви с каким-нибудь известным артистом или персонажем книги. Но очень уж бурные – а с началом войны, вернувшись на родину, Корбац вызывала у окружающих беспокойство своими громкими религиозными и пацифистскими высказываниями. Нежная, ранимая, эксцентричная женщина, выступающая против войны? Диагноз ясен – шизофрения. Корбац, впрочем, повезло с врачами – заметив, что она что-то тайно рисует, они предоставили ей материалы и возможность творить. Так появились ее многочисленные пестрые рисунки, изображающие прекрасных дам и кавалеров, которые танцуют, поют, предаются любви и смотрят на зрителя огромными глазами, полными страсти.

Потусторонние лица Мадж Гилл

Мадж Гилл росла в английском приюте, суровом, холодном месте, где дети страдали от голода и болезней. А еще их отравляли работать на фермы – фактически в качестве рабов, за еду. Однако Мадж оказалось не так-то просто сломить. С фермы она сбежала и сумела разыскать свою тетушку – которая в те годы увлеклась спиритизмом. Мадж устроилась работать медсестрой в больницу Уиппс-Кросс в Лейтонстоне, а свободное время посвящала оккультным наукам. Она вышла замуж, родила четверых детей – трое из них умерли очень рано, причем один, не начавший дышать, едва не забрал с собой и Мадж, впавшую в тяжелое состояние после родов. Но именно после этого, чудом вырвавшись из лап смерти, Гилл ощутила присутствие некого духа, который утешал и успокаивал ее. А еще вдохновлял творить – и женщина покрывала нежными, тонкими лицами лист за листом. После смерти мужа Гилл начала заниматься спиритизмом за деньги. А вот свои работы продавать отказывалась – дух не разрешал. Даже после кончины Мадж ее творчество вдохновляет современных мистиков, оккультистов и художников как свидетельство того, что по ту сторону действительно что-то есть.

Идеальный дворец Фердинанда Шеваля

Фердинанд Шеваль тяжело работал с самого детства. И, пожалуй, работа почтальона была пиком его карьеры – не такая уж тяжелая, на свежем воздухе… Но мечты Шеваля были иными. Во снах и в часы отдыха ему являлся фантастический дворец, такой прекрасный, что и описать нельзя. Под влиянием этих снов он начал собирать камни на дороге, по которой ходил во время работы. Камень за камнем – начал возводить стены на участке, купленном на деньги второй жены. Она, по-видимому, не возражала, хотя вряд ли представляла масштаб его замысла. За тридцать три года он возвел двенадцатиметровое сооружение, полное примитивных скульптур – оно напоминает все экзотические храмы, которые он видел на дешевых открытках. Рядом он выстроил свою гробницу в похожем стиле. Творчество Фердинанда Шеваля оказало влияние… на Пабло Пикассо – признанного гения живописи.

Война детей и взрослых Генри Дарджера

Как и Мадж Гилл, Генри Дарджер рос в приюте. С детства он сталкивался с обесцениванием и травлей со стороны однокашников и педагогов. Он был достаточно умен, но его странные манеры, увлечение военной историей и – о ужас – смелость поправлять учителей на уроках вызывали неприязнь. Сегодня исследователи сходятся во мнениях, что у Дарджера был аутизм, и более бережное отношение позволило бы ему получить нормальную социализацию и образование. Однако он был отправлен в заведение, которое, кажется, ставило целью уморить любого, кто попадает туда. После смерти отца Генри понял, что никому не нужен, но… вырвался на свободу, устроился на работу дворником (какое-то время еще работал санитаром) и втайне ото всех начал свой opus magnum – историю, призванную восстановить справедливость, полную жестоких и кровавых сцен. Объем этого текста огромен. В нем девочки-волшебницы давали отпор захватчикам – взрослым мужчинам, посягнувшим на их прекрасную страну. У них была та сила, которой не обладал маленький Генри, и они мстили за него – и всех детей, пострадавших от насилия. Он не умел рисовать, использовал вырезки из газет, раскраски, делал собственные шаблоны и со временем разработал индивидуальный стиль. Его иллюстрации внушают тревогу, отталкивают и завораживают одновременно – но восхищает история самого Дарджера как человека, переплавившего свою боль в искусство.


Текст: Софья Егорова.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/160423/55982/