Еще один миф о любви

Еще один миф о любви
Я рассказал бы тебе, все что знаю,
Только об этом нельзя говорить.
Выпавший снег никогда не растает.
Бог устал нас любить…
«Сплин».

Посвящается многому,
Всяческие намеки преднамеренны.
Сауроныч
Глупо жаловаться на судьбу. Эта фраза приобретает какой-то особенный оттенок, если ты знаком с выше упомянутой персоной лично. Ананке тетка упрямая…
У меня есть власть над людьми, вечная жизнь и неувядающая молодость. Я бог. Нет, у меня не мания величия, я действительно бог. Так вот, будучи богом, я могу заявить, что не в состоянии влиять на свою судьбу. И представьте себе, насколько мне смешно слушать заявления людей, о том, что они сами творцы своего будущего.
– Эрот!
Я даже родственников своих не могу выбирать.
– Эрот, где ты?!
А как бы хотелось…
– Эрот, почему ты опять прячешься?
– Мама, я не прячусь.
Хотя, наверно, стоило бы.
– Эрот, иди домой, мне нужно с тобой поговорить!
Этакое обращение заботливой мамаши - «иди домой». Возможность телепатической связи тоже весьма недолгое время можно считать преимуществом. Я бы посмотрел, как обрадовался любой человек, скажи ему кто, что теперь в любой момент и в любом месте его может окликнуть кто-либо из друзей и родственников. Сначала может показаться, что это здорово – всегда быть на связи, но потом понимаешь, что ты словно постоянно на привязи. Афродита ведь и сейчас не знает, где я нахожусь, слава богу. (Правда, затрудняюсь сказать какому именно богу).
– Я иду.
И снова ведь неточность. У меня иногда создается впечатление, что мы завидуем смертным. Иначе для чего перенимать их слова и понятия? «Иду», конечно, я не иду. Я не идиот: ходить миллионы стадий . Боги вообще редко ходят.
«Домой». О каком доме речь? У богов нет дома. Наш дом может быть везде, и в тоже время нигде. Олимп? Мы вкладываем в это понятие совсем не тот смысл, что люди в слово «дом». Зачем же тогда это пресловутое «домой»?
Люди так долго учились всему у нас, что же теперь настало наше время у них учиться? Словам, действиям, чувствам…
Гордыне, презрению, дружбе, зависти, ревности, доброте, любви…
Возможно, это странно звучит: бог любви, который учится у людей любви, но на самом деле…
– Эрот, мальчик мой!
Да, так тоже бывает, я задумался и не заметил как оказался «дома».
– Милый, я тебя так редко вижу!
Все понятно, мамочке что-то от меня нужно. Всем от меня что-то нужно. Выстрели в этого, пронзи эту. Словно халтурку мне по доброте душевной подкидывают. Родственнички. Опять же слово «выстрели». Я прям целыми днями гоняюсь за всеми с луком наперевес. Тоже стереотип, позаимствованный у смертных. Стрелять я пробовал всего один в жизни, но замечания моего любезного дядюшки отбили желание делать это впредь.
– Ну, да.
Нет у меня желания с ней спорить.
И вдруг Афродита подняла на меня свои неожиданно печальные глаза.
– Ах, такое несчастье…
И вот тут я действительно впал в ступор. Наверно, будь я человеком, моими первыми мыслями было бы: «кто-то умер?!». Но никто из обожаемых родственников такой радости не доставит. Может и умер кто-то из смертных, например, очередной мамочкин любовник, по непонятной причине запавший ей в душу. (Ну, мало ли какие могут быть причины? Может он не успел превратиться из номинального в фактического). Так вот, если умер кто-то из смертных, то не ко мне надо обращаться, а к двоюродному дедушке. Впрочем, к нему обращаться почти бесполезно. Я, честно говоря, даже завидую иногда его способности посылать… И, главное, все идут. Потому что посылает не банально - к Аиду, ну глупо посылать к себе же, а наверх.
– Что случилось?
Я пожалел, что задал этот вопрос. Хотя это, конечно, глупо: мамочка все равно поведала бы мне эту душераздирающую историю. Так что жалеть стоило о том, что я вообще явился на ее зов. А если копнуть поглубже, то достоин сожаления уже факт появления перед очами Геи в качестве именно олимпийского бога. Но что-что, а факт своего рождения я изменить не в состоянии.
Афродита изложила мне следующее:
Оказывается в нашей славной Элладе, таки, не все спокойно! Ибо есть в некотором царстве-государстве царь. Но это еще не проблема, может и проблема, конечно, но для его подданных. И есть у этого царя дочка, вот это уже, со слов моей матери, проблема вселенского масштаба. Ибо дочка эта - красавица писанная (опять же субъективное мнение «жалких людишек»). И так она нравится местному населению и даже населению близлежащих городов, что они, о Боже, (правда не знаю какой) стали забывать о несменяемой богине любви и красоты… Дары ей не приносят, храмы не посещают, а некоторые, особо неверные, даже утверждают, что эта самая царевна или воплощение Афродиты в смертной, или же, еще большая ересь, новая богиня красоты. Ну, мамочка такого надругательства потерпеть не может, поэтому я должен лететь и исправлять ситуацию…
– И что ж я должен делать? – выдавило недовольное чадо, как теперь оказалось, не всеми любимой богини.
– Милый, все просто. Она должна полюбить того, кто никогда не ответит ей взаимностью.
– Но ты же сама говоришь, что она красавица, спортсменка, служительница культа. Кто ж в нее не влюбится? Небось, даже любому богу понравится…
– Любому – нелюбому, одному точно не понравится.
– А именно?
Она об Аиде что ли? Ну не факт, что ему не нравятся молоденькие девушки, просто до него они доходят уже в таком виде, что никому не понравятся. Влюбился же он в Персефону в свое время?
– Я тебя имею в виду, мой хороший.
* * *
Однажды я разговаривал с Гефестом.
Как ни странно, он единственный, кто испытывает ко мне своего рода привязанность. А уж по сравнению с тем, как относится ко мне папочка Арес, можно сказать, что мамин супруг во мне души не чает. И, пожалуй, я тоже к нему неплохо отношусь.
Возможно, именно поэтому мне было неприятно, что Гефест-то Афродиту любит, а вот она… Назвать мамочку просто неверной супругой было бы схоже с заявлением о том, что Цербер немного злая собачка. А он терпел и терпит, и продолжает любить. Это мне неприятно и непонятно.
Вот я однажды и обратился к хромому богу с предложением:
– Давай, я просто заставлю ее тебя полюбить. Мне же это ничего не стоит. Возможно, ей это даже на пользу пойдет.
Ответом мне был категоричный отказ.
– Мне не нужно такой любви.
– Что лучше, вообще никакой?!
– Лучше. Ах, мальчик, ты просто не поймешь этого. Когда ты по-настоящему любишь, взаимность – это далеко не главное.
– Да уж, куда мне такое понять сирому, убогому богу любви, – пробурчал я.
– А что разве нет? – усмехнулся Гефест. – Ты можешь даже Зевса заставить влюбиться в Харона (хотя я бы не советовал пробовать), но ты сам никогда не любил.
Вот такой вот был разговор. Наверно, не сложно догадаться, почему он мне вспомнился, после заявления Афродиты.
Опять задумался и не замет как прибыл. Вот я собственно и на месте. Дворец царственного папеньки Психеи. Психея это и есть та несчастная, которая должна будет влюбиться в одного бесчувственного гада.
Ой, а чего все такие грустные? Картина «на вазе»: Итака после того, как все ушли на троянский фронт. Они ж еще даже не знают о несчастной участи дочери басилевса .
Оказалось - знают…
Ну, не то, чтобы совсем знают. Но папаша Психеи мотался к Дельфийскому оракулу, и что-то такое последний ему сказал, что после приезда он любимую доченьку отправил на отвесную скалу, неизвестно для чего. И прислуга теперь рассуждает, у кого помутнение рассудка: у царя или оракула. Последний вариант, как ересь, отметается. И они ставят на первый. А вот я скорее подумал бы на оракула. Какой бог, такой и оракул…
О! вот и скала. Вот и девушка. А ничего так себе…
Ну, такой характеристикой я ее даже оскорбил. Девушка действительно была очень красивой для смертной. В принципе, вполне понятно, почему люди называли ее равной Афродите. До моей мамочки девушке, конечно, далеко, но учитываю, что люди судят о внешности богини красоты по статуям, созданным скульпторами, не всегда талантливыми и не всегда здравомыслящими, смертных тоже можно понять.
– Радуйся, о прекраснейшая из дев. Что делаешь ты здесь совсем одна? – для разнообразия я решил принять видимый человеческий облик.
Меня окатили презрительно-печальным взглядом.
– Радуйся, странник. Продолжай свой путь и не мешай мне.
Это меня так культурно послали.
– Но как я могу оставить тебя в такой скорби? Поведай мне горести, вдруг я могу тебе помочь.
– Ступай… Мне уже никто не поможет.
В ее голосе прозвучала такая неподдельная тоска, что мне даже жалко стало девушку. Но еще больше чем жалость меня снедало любопытство. Да что ж случилось, Кронос побери?! Афродита решила, что ее сыночек все-таки не на что негоден и решила сама замстить? Или эта Психея еще кому из сильных мира сего дорогу успела перебежать? Может она еще из лука хорошо стреляет или ткет не хуже приснопамятной Арахны? Вот тетушки тоже на нее и взъелись.
Хотя маловероятно. С такими ухоженными ручками только зеркальце держать, приговаривая как Нарцисс: я ль на свете всех милее, всех румяней и т. д. по списку.
– Почему же ты так груба со мной? По обычаям моей родины, незнакомцев нельзя обижать. У нас говорят: вдруг это переодетый бог спустился к тебе с Олимпа?
– Бог?! Какой же из тебя Бог! Может ты Арес? Что же ты так осунулся в плечах, и ростом не вышел? Может Аполлон? Но куда делись твои белоснежные кудри? Да и красотой не блещешь. – язвительно произнесла девушка, с явным ощущением того, что пошутила невероятно смешно. – Или ты Гермес, почему тогда без своих сандалий? И взгляд у тебя простоват для Вестника богов. А может ты хромаешь? Ну-ка пройдись, вдруг ты Гефест.
И снова стереотипы…
То есть если ты не мужик, у которого даже уши накачены, как Арес, если не являешься типичной «блондинкой» как Аполлон, или у тебя просто нет сандалий с крылышками, то на Олимп путь заказан…
Мне было вдвойне «приятно» это слышать, учитывая тот факт, что я явился перед ней в облике максимально приближенном к настоящему…
Последняя попытка:
– Ну, может, я Эрот.
– Эрот?.. – я окончательно поднял девушке настроения, судя по уже не сдерживаемому хохоту. – Конечно, ты Эрот! Десятилетний мальчик! А лук видимо потерял. Бедный…
Лук… Действительно, куда без лука? Мама, извини, я не смогу выполнить твою просьбу – у меня нет лука. А смертные говорят, без лука нельзя! Никак! Без лука я как семидесятилетний старик в первую брачную ночь, без благословения Гименея с Асклепием – ничего не смогу!
И вот, хоть убей, я обязан быть пацаном десяти лет. Еще, небось, и белокурым!
Ну, им же смертным виднее…
– Впрочем, прости мне моя несдержанность, незнакомец, ты не виноват в моем горе…
Девушка отвернулась и вздохнула. Даже почти без пафоса. Того гляди, я ее вообще пожалею, и не выполню матушкиного задания. Ну, хотя это вряд ли, особенно после заявления, что бог из меня никакой.
– И все же, в чем причина твоего несчастья?
Психея еще раз посмотрела на меня, поняла, что легче объяснить, чем послать. Потому как этот настырный хам все равно не уйдет.
– Мой отец, – начала она, – был удручен тем, что никак не мог выдать меня замуж.
Ну, а дальше? Чего ты замолчала? Аааа. Сейчас моя реплика.
– Но как же так?! Неужели у столь чудесной девы, с которой по красоте может сравниться разве что Афродита, могут быть проблемы с выбором суженого?
Так. Увечий пока ни у меня, ни у нее нет? Нет. Значит, мама возможно даже не подслушивает.
– Ах, – вздохнула Психея, подтверждая тем самым точность выбранного мной вопроса. – Жених у меня было сколько угодно. Но достойного среди них не было.
Да кто бы сомневался…
– И тогда мой отец, измученный поисками, отправился к Дельфийскому оракулу. Пифия предсказала, что я должна идти на этот обрыв, чтобы встретить здесь своего возлюбленного. Им станет бессмертный. Страшное, жестокое чудовище с крыльями, которого боятся даже олимпийцы…
На последних словах девушка уже рыдала. Но мне ее что-то было ни разу не жалко. Кто б меня пожалел…
Конечно, дядя обладает даром предвиденья. И иногда пророчества пифии являются не обкуренным бредом, а реальным предсказанием будущего. Вот как сейчас… Аполлон, скотина злопамятная! Я значит чудовище? С крыльями, естественно! Что ж ты про лук ничего не сказал?? Чудовищам лук не положен по статусу?
Вот же…дядя, чтоб ему! Ну, подумаешь, заставил я его один раз в Дафну влюбиться. Ему ведь это даже полезно было – разнообразил свою половую жизнь женщинами. До этого у него были то Кипарис, то Ипполит, то Гиацинт…
Я же это сделал почти из чистой заботы о дяде! И немного из-за его заявления мне о том, что если руки из задницы растут, то нечего лук в руки брать.
Ну, я вам устрою, дорогие любимые родственнички! Как мамочка и просила, Психея влюбится в «крылатое чудовище», не будем ронять престиж оракула. Только вот «чудовище» возьмет и ответит ей взаимностью! Нет, сейчас она мне ни капли не нравится, но я же могу заставить влюбиться любого бога, и себя в том числе. Заодно не будете мне потом ныть о бессердечном мальчишке, который любить не умеет. Я ее еще на Олимп приволоку и заставлю Зевса ее бессмертной сделать! Сам-то он сколько баб туда протащил? Вот, скажу, учусь у любимого дедули. Уж кому тогда быть примером для подражания, если не верховному богу?
Эх, жалко и правда лука нет! С ним бы как-то пафоснее получилось.

* * *
– Христина? Ты отнесла царевне ужин?
– Конечно. – Кивнула молоденькая рабыня. – Но мне кажется, она к нему снова не притронется.
– Это не наше дело, – заметила ее старшая подруга, моя посуду, – это проблемы ее папы-басилевса.
Христина еще раз кивнула и начала помогать товарке.
– Лидия? – прервала она недолгое молчание. Судя по лицу, все это время девушка стояла и думала – спросить, не спросить.
– Что?
– А правду говорят о нашей царевне?
– Что говорят? – требовательно осведомилась Лидия.
– Ну, – покраснела Христина, – много чего говорят. Про исчезновение-то ее. Говорят, что сбылось предсказание пифии, за которым ездил басилевс. И суженым Психеи оказался сам Аполлон. Он унес ее на необитаемый остров, и они там целый месяц только… ну ты поняла, что они делали. В общем, все было хорошо, только через месяц царевна начала понимать, что бог охладел к ней. А Аполлон, он же такой, у него этих возлюбленных этих сколько было. И тогда Психея по совету той же пифии пока бог спал, попыталась ему влить в рот привораживающее зелье. Но дело происходило ночью, она в одной руке держала зелье, в другой – лампу с маслом. И вроде как царевна даже почти влила зелье, но нечаянно капнула на возлюбленного горячим маслом из лампы. Аполлон проснулся, он все сразу понял, разозлился на нее и отправил домой, сказав, что она своей ревностью разрушила их любовь.
– Прям так и рассказывают? – с сомнением спросила Лидия.
Вторая рабыня быстро закивала головой.
– А ты и рада всякие сплетни собирать! Мало ли что всякий народец болтает.
Царские рабы с удивительным презрением отзывались о тех, кому не посчастливилось стать обитателями дворца.
Христина смутилась и опустила глаза.
– Я больше не буду…
– Да уж ладно. Так и быть расскажу, как на самом деле все было, чтобы ты всякой дребедени не верила.
– Суженым ее действительно оказался бог, – начала Лидия обстоятельный рассказ. – Только вовсе не Аполлон, а Эрот. Да-да, и не удивляйся, сейчас объясню. Он ведь сразу появился и завязал ей глаза, а потом отнес ее куда-то, может быть даже на Олимп. Он приходил к ней каждый день, но всегда завязывал глаза, так что Психея не видела его. А завязывал глаза он ей не просто так. Ты ведь знаешь, что Эрот выглядит как маленький мальчик. А ему давно хотелось попробовать того счастья, что испытывают поверженные его стрелой. Вот он и надевал на нее обманную повязку, в ней царевне казалось, что у возлюбленного и тело, и голос взрослого мужчины. Но однажды Психея не выдержала, сорвала с себя повязку и увидела этого малолетнего проказника. Она была так расстроена, что он сразу вернул ее отцу.
– Что это у вас здесь происходит?!
Обе рабыни вздрогнули. Это был голос Мелании, дальней родственницы царицы. Мелания, в силу своей непривлекательности, дожила до тридцати лет, оставаясь старой девой. Она была оставлена в царском доме, и, то ли из благодарности к семье басилевса, то ли просто из желания покомандовать, взяла на себя управление домашними рабами.
– Вместо того чтобы работать, вы перемываете гости своим благодетелям?!
Христина смутилась. Лидия, понимавшая, что Мелания здесь тоже вовсе не хозяйка, резко ответила:
– Мы уже все сделали, что должны были. Уж о чем мы говорим, это наше дело, тем более, что говорим мы вовсе не о басилевсе. А о дочери его сейчас вся Эллада судачит.
– Посмотрите на них – их личное дело! Вот расскажу обо всем царице, выпорют вас, это у вас охоту сплетничать отобьет.
– Ладно бы ты правду рассказывала, – продолжала она укорять Лидию, – а то ведь понасочиняешь всякой ерунды, и дуре этой молодой рассказываешь.
– А вы знаете, как все было на самом деле? – не удержала свое любопытство Христина.
– Ну, может, и знаю, – Мелании было приятно стать хранителем «семейной тайны» басилевса. – Никому ни слова о том, что я вам расскажу.
Рабыни дружно закивали.
– Все было так. Психею выбрал сам Зевс. Он известный охотник до земных красавиц. Царевну нашу он поместил в доме, где всегда были закрыты все окна, и строго-настрого запретил трогать ставни. Поначалу Психея была настолько занята и счастлива, что ей было и не до запрета, но через некоторое время она начала скучать в темноте. И однажды, когда верховного бога не было, открыло одно окно. Она этим навлекла на себя огромную беду. На доме было заклятье, и пока все окна были закрыты, Гера не могла обнаружить любовницу своего мужа. А после открытия ставен Зевс еле спас нашу девочку от жены-ревнивицы.

* * *
Вдалеке показалась лодка. Вскоре она приблизилась на достаточное расстояние, так, что можно было разглядеть, кто ей управляет. Это оказался старик не самого приятного, а возможно и совсем неприятного вида. В оборванной хламиде с нечесаными полуседыми волосами и бородой он совсем не походил на благонравного старца. Ежеминутные вздохи и кряхтения указывали на то, что работа, пожалуй, была слишком тяжелой для такого возраста. Но ловкое обращение с веслом намекало, что труд лодочника старику явно не в новинку, и, возможно, не так уж ему было тяжело, как он хотел показать.
Лодка следовала известным курсом. Каждый день, год за годом, век за веком этот маршрут повторялся. Старец причаливал у берега, брал с собой одного пассажира и отправлялся туда, откуда кроме этого само старика наверно никто и не возвращается.
Но… лодка неожиданно поменяла курс и, оставив несостоявшегося пассажира на берегу, ушла в другую сторону.
У того берега лодку с перевозчиком тоже явно ждали. На берегу стоял накрытый стол, за ним стояла две скамьи, на одной из которых уже возлежал юноша с чашей. Он лениво потягивал напиток и с полуусмешкой наблюдал за действительностью, в частности за тем как к нему приближается лодка со старцем. Возможно, кто-нибудь назвал бы его полным, но, скорее всего, сделал бы это из зависти. Молодой человек обладал некой аристократичной полнотой. Округлое лицо, намек на брюшко, полноватые и ухоженные руки и ноги – все указывало на то, что юноше в жизни ни дня не приходилось работать. Его невозможно было представить на поле боя или за работой. Но во время празднества любой поджарый красавец показался бы вам по сравнению с этим парнем – худосочным недомерком. Правильные черты лица, полные чувственные губы, карие глаза с пресыщенным циничным взглядом, темно-каштановые кучерявые волосы в живописном беспорядке – это все обретало в нем какую-то нечеловеческую красоту.
– Радуйся, Харон, – поприветствовал он прибывшего старика поднятым кубком. Голос у юноши оказался сообразным внешности – глубоким, с легкой хрипотцой и презрением ко всему сущему.
– И тебе не хворать, – ворчливо ответил старик скрипучим голосом, садясь за соседнюю скамейку.
– Было б чему радоваться, – продолжил тот, кого назвали Хароном,– дядя твой совсем озверел.
– Ну, это он без Персефоны, тоскует.
– Без Персефоны? Я тебя умоляю! Это он без мозгов тоскует! Старший олимпиец! Надо ль удивляться поведению остальных, если старшенький такой? Их когда Хронос-то глотал, явно что-то в головах повредил.
– Отца не глотал, – заметил парень.
– Уж лучше б проглотил! – фыркнул старик. – У него другое место повреждено. Никак в покое его не оставит. Признайся, Дионис, он, небось, опять себе новую бабенку среди смертных подыскал?
– А то как же, – усмехнулся Дионис, не обращая внимания на крамольные речи собеседника, – он без этого не может.
– А евойная Гера-мегера?
– Бесится, придумывает новый план изведения соперницы.
За разговором собеседники не забывали о питье и еде.
– А ты слышал, что надысь твой смертный полу-братец учудил?
– Который из них?
– Да Геракл этот! Будь он неладен! Про Алкистиду, жену Адмета слышал?
– Про то, что она ушла в Аид вместо мужа? Слышал. Но Адмету же мойры начертали, что любой может пожертвовать собой ради него. За него ведь, кажется, Аполлон просил? Наверно, красивый парень этот Адмет, – заметил Дионис с пошлой улыбкой.
– Красивый, некрасивый – хрен с ним.– Харон не заметил шутку про Аполлона. – Алкистида должна была вместо него уйти. Она собственно даже умерла уже. Но тут к ним в Феры принесло на беду Геракла! И этот грех природы решил помочь другу в беде – вернуть жену.
– Он что же в Аид спускался?
– Кабы так! Отсюда бы ее никто не выпустил. Танат просто не успел душу забрать. Прилетает он за этой Алкистидой, а тут - Геракл! Пообломал пацану все крылья, а царевну не дал.
– Дядя, наверно, Таната по головке то за это не погладил.
– Да то! Все подземное царство тряслось.
– Ну, выпьем за то, что не мы были на месте Таната, – Дионис поднял кубок.
Харон фыркнул, но ответил, подняв чашу.
– А тебе не влетит за то, что эти тебя ждут? – молодой бог кивнул в сторону далекого берега, где успела выстроиться очередь из неприкаянных душ.
– Да ну их! Сколько ж можно?! Имею я право на отдых? Расскажи лучше, что у вас там наверху новенького?
– Да, все как всегда. Дурдом живет своей обычной жизнью. – лениво усмехнулся бог виноделия. – Про Эрота слышал?
– Что женился пацан? Наслышан. Говорят, его маманя тиранит невестку.
– Не без этого. Но та тоже себя в обиду особо-то не дает. Я вот что у тебя хотел спросить. Среди наших слухи ходят, что Афродита заставила эротову Психею спускаться к вам и просить у Персефоны ящик с красотой. Было такое или все нимфы понапридумывали?
– О как! – заинтересовался Харон, – и че дальше твои бабы рассказывают? Добыла эта Психея ящик?
– Ага. Ей Персефона сама отдала, но наказала не заглядывать. А эротова идиотка заглянула, конечно…
– Не! – прервал перевозчик в страну мертвых. – Это они у тебя уже с Пандорой все путают.
– Я тоже заметил сходство, – усмехнулся Дионис, – а вообще хоть что-нибудь из истории правда?
– Ну, разве что, про то что Афродита невестку в Аид послала. Она еще, наверно, и не туда могла, верю в девочку.
– Значит, у вас Психея не появлялась?
– Неа. Сам прикинь, если бы она прошла мимо меня и Кербика, где бы она нашла Персефону в середине лета? И даже была б царица дома, ты что нашу стерву не знаешь? Так она и отдаст незнакомой бабе ящик с красотой. Интересно у нее хоть есть такая штука?
– Понятно, – ухмыльнулся молодой бог, – еще один миф.
– Оттож. Так че там дальше-то было, после того Психея эта ящик открыла?

* * *
– Петров?!
– Да?
– Два!
Класс захохотал.
Сам Петров покраснел и потупился, испугавшись претворения в жизнь обещания учительницы.
– Да, Инга Васильевна. Извините, Инга Васильевна.
– Вы наверняка обсуждали с Красныхиным древнегреческие мифы?
– Да, то есть нет, – замямлил мальчик.
– И раз уж вам не интересно слушать своих одноклассников, вы знаете, чем закончился миф про Психею и Амура?
– Нет, не знаю, – полушепотом произнес несчастный пятиклассник.
– Может, тогда соизволите дослушать? Садитесь. Юлечка Махина, продолжите, пожалуйста.
– Так вот, – начала девочка с выправкой отличницы, – после того как Психея открыла ящик, она умерла. Но ее нашел Эрот, он ее разбудил стрелой, и Психея отнесла ящик Афродите. А Эрот пошел к Зевсу, и тот разрешил им пожениться и еще сделал Психею бессмертной.

* * *

Бог любви может заставить влюбиться кого угодно, даже себя. Да, пожалуй, это правда
Я с уверенностью могу заявить, что люблю Психею. С чуть меньшей уверенностью и легкой примесью надежды скажу, что она отвечает мне взаимностью.
Я создал эту любовь. Но не в тот миг, когда мы стояли с Психей у отвесной скалы, и я решил испробовать на себе свое же оружие. Когда? Так прям и не скажешь – когда. Столько было скандалов и примирений. Мы столько раз расставались, чтобы вновь встретиться. Столько пережили вместе несчастий и радостей.
В один из дней я просто понял, что люблю Психею, давно уже люблю. И мне от этого стало легче и тяжелее одновременно.
А когда я рассказал об этом Гефесту, ну не мамочке же было рассказывать, получил в награду за откровения отческое похлопыванье по плечу и сакраментальное: «Вот ты и вырос, мальчик».
Вырос ли? Не уверен. Но все-таки теперь я точно знаю, что бог любви способен творить любовь, раз однажды я ее сотворил. Нет, мы сотворили.
На это способен каждый, бог или смертный. Я вам тоже советую. Это тяжело, опасно, порой больно и заканчивается неудачей. Но… это же того стоит.
Если же вы нетерпеливы, упрямо верите в любовь с первого взгляда и крылатого мальчика с луком наперевес. Ну что ж? не теряйте надежды, кто знает, возможно, я вас все-таки посещу.