ВЕЯЛО ЖУТЬЮ

Великолепная страшилка на ночь, на сон грядущий.
Чтобы оно приснилось.
Прелестные, чудесные ужасы.
__________


Я вошёл в здание, куда мне надо было по роду своей работы. Это было министерство просвещения, но там почему-то было написано "Министерство путей просвещения". Министерство как министерство — как и все учреждения подобного рода — сновали курьеры, шуршали бумаги, из-за дверей кабинетов доносился стук пишущих машинок и всё такое прочее. Однако же что-то всё-таки было необычное, и, присмотревшись, я понял что — все сотрудники ходили по полу на руках. Было и другое необычное — раньше по потолкам никто нигде никогда не ходил, а тут я увидел, что ходят. Сотрудники и даже их высокое начальство резво ходили по потолку, головой вниз, естественно.
В кабинетах высокого начальства, где мне пришлось побывать, показывая бумаги и собирая нужные подписи, начальство сидело за столами в креслах на потолке, и самый главный начальник, завизировавший все подписи и документы, тоже сидел в кресле на потолке, и всё это было, конечно, странно. Но, несмотря на все эти странности, однако, самое главное — вопрос мой всё-таки удалось решить, нужная бумага была оформлена, дело было сделано, и я с облегчением вздохнул, покинул заведение и вышел на улицу.


Ещё раз облегчённо вздохнув, я расслабленно шёл по улице.


Но увиденные странности всё же не давали мне покоя, и я напряжёно думал, что же всё это может быть такое, что это может означать.

"Ба! — вдруг молнией мелькнуло в голове, — а не параллельное ли это пространство?!"



Мысли эти мои прервал совсем малолетний мальчуган, подбежавший и дёрнувший меня за пиджак.
— Дядя, а, дядь, а сколько сейчас время?
Я посмотрел на часы и ответил: "Двенадцать".
— Не обманывай. Двенадцать никогда не бывает.
И он побежал дальше, подпрыгивая и напевая: "Ти́ки чи́ки бабари́ки, бабари́ки чи́ки ти́ки. Алибо́м, апило́н".


Я остановился в раздумье.

Решил проверить свою догадку и догнал мальчугана.
— А скажи-ка мне, мальчик, а знаешь ли ты, какое сегодня число?
— Ну, как же не знать! Сорок седьмое июля.


"Ну вот, подтверждается.

А впрочем?
Да мало ли что такому мальцу может прийти в голову, он же может любое число сказать. Надо у взрослого спросить".


Улицы, однако, были совсем пустынны.
И пустота эта стала наводить какой-то лёгкий ужас.



ВЕЯЛО ЖУТЬЮ.



Как же так? — центр города и ни души!



Наконец появилась старушка — божий одуванчик, лет восемьдесят, наверное, а может быть и сто. Но красивая. Форма лица красивая. А в молодости точно была королевой красоты.
Я спросил у неё число.
— Ну, как же, как же, мил человек, конечно знаю и скажу! Сорок седьмое июля сегодня, сорок седьмое по новому стилю.


Ну вот, догадка подтвердилась. В параллельном мире я, в параллельном пространстве. Всё вокруг вроде бы как-то привычно, как-то знакомо, но всё же что-то не то. Шёл в министерство просвещения, а попал в министерство путей просвещения. Как бы небольшое различие в деталях, чуть-чуть лёгкое, незаметное искажение смысла, а в действительности всё перевёрнуто с ног на голову. Удивительно, как они меня вообще приняли по моему делу, человека из другой Вселенной, даже бровью не повели. Потому что похожего у нас много, наверное, и кажется, что это своё, наше. А похожего много, потому что соприкасаются наши вселенные, они как бы вложены одна в другую в одном и том же объёме пространства.
Но возвратиться-то мне надо домой к себе в наше пространство. А как? Какое-то что-то неуловимое, странное я впервые заметил, почувствовал, как только спустился вниз в метро на своей станции. Вот туда-то и надо вернуться и подняться наверх и выйти. Может быть это поможет. И я снова обратился к старушке:

— А мне же к метро пройти надо. Не подскажете?

— Ну как не подсказать! Конечно! Вот вы сейчас идёте по улице Великой Армагеддонской, но она вам не нужна. Идите себе спокойно дальше вперёд и в первом же переулке свернёте налево, это будет переулок Вельзевула. Идёте до конца — это недалеко, и прямо упираетесь в памятник Александру Сергеевичу. Там и метро рядом.
— Что за памятник?
— Ну какой вы непонятливый! Александр Сергеевич — великий же наш поэт!
— Пушкин, что ли?
— Какой к чёрту Пушкин?!
Александр Сергеевич Меркурьев! Вы что, с луны свалились?!


Я двинулся дальше и только завернул в переулок Вельзевула, как во весь переулок — до самого неба мне в лицо полыхнул столб огня!




ИЗ ЯЗЫКОВ ПЛАМЕНИ СМОТРЕЛИ НА МЕНЯ ГЛАЗА ЗВЕРЯ.




Я закричал.


И проснулся.






Когда я проснулся, —
никого не было рядом.

Как стволы, лежали стаканы.


Из бронированного телевизора тихо неслась музыка.

Это был танец белых лебедей.



Но лебеди потом превратились в чертей.


Голодные, они пожирали волков.


Они пожирали волков, разрывая на части, а некоторых заглатывали целиком.


Заметив меня, они остановились и замерли, а потом, выставив вперёд рога, начали наступать, готовившись прыгнуть.

Они остервенело били хвостами об пол.


Они начали наступать, приготовившись прыгнуть.


Я закричал.



"Ну всё, это конец, — подумалось, — конец, капец, — доигрался — фини́та ля комедия".


Но Бог даровал мне жизнь и переместил меня в другую историю, и я обнаружил себя в этой истории, уже лежащим где-то глубокой ночью в дымящихся развалинах.


Ночью,
на границе видений,
я лежал во рту с холодным снегом,
выполняя приказы.


Пролетали ночные птицы.
И киносъемочная группа наверху.


Наш отряд
насчитывал несколько тысяч человек,
забитых, придавленных.

Мы добывали припасы и боеприпасы, оживляли дремо́тность.


Режиссер направлял наши действия..

И всё это сопровождалось беспредентными съёмками.




Голодные, мы пожирали волко́в.






Мы долго пробирались куда-то вперёд,
сначала сада́ми, зада́ми, огородами,
а потом кустами —
и за околицу.
А там уже понеслись во весь опор —
на тачанках,
лихорадочно отстреливаясь из пулемётов,
и с песней "Лю́бо, братцы, любо, любо, братцы, жить",
вдохновлённые ею,
и с образом батьки Махно, сочинившего эту песню,
образом, стоящим перед глазами,
образом человека разносторонних дарований,
великого (наряду с Сонькой-Золотой Ручкой) режиссёра и сценариста,
мы дали противнику яростный, должный отпор,
нанесли ему сокрушительный удар и вырвались из окружения.
(И он и Сонька ставили свои гениальные спектакли не на тесных душных сценах театров, а на широких, просторных сценах, на широких полянах природы и общества.
Куда там до них каким-то там Станиславским, Мейерхольдам, Немировичам-Данченко!)



Мы вырвались из окружения и вышли на оперативный простор.
И там уже,
сгруппировавшись под общим командованием,
и, совершив обходные манёвры,
ударили уже с тыла,
прорвали глубоко эшелонированную оборону противника и,
наступая теперь уже по всей линии фронта и по всем фронта́м —
и сзади и спереди,
далеко отбросили его с передовых позиций —
и назад и вперёд,
и напрочь, наголову разбили его,
нанесли противнику сокрушительное поражение.





И был парад победы.

И долго ещё не было забыто наше блистательное шествие по умам.





И не раз и не раз ещё мы потом участвовали и в других сражениях, в других походах.

Мы отвоёвывали у мрака всё новые и новые жизненные пространства.





И снова и снова мы пробирались вперёд к сверхзадаче.

А когда же пришло время уйти в подполье —
пробирались вперёд уже под землёй,
в темноте, в паутине,
натыкаясь на бочки квашёной капусты,
наступая на крыс, ударяясь о статуи,
и,
пропихивая пробки уну́трь,
распивая бутылки в полнейшей анти санитарии.

Приходилось даже ползти по-пластунски — так иногда был узок проход.





Когда же мы, наконец, выбрались из подполья, —
перед нами во всём великолепии предстал президентский дворец.


Оказалось,
что под землёй мы пробили проход,
проход на́сквозь.





Мы достигли края Земли.





Мы были в сумбурном, смешанном, пограничном состоянии,
в сумеречном, помрачённом сознании,
в сомнамбулическом состоянии —
с блуждающими взглядами,
в клочках одежды, свисавших с тел,
в земле, в паутине,
страшнее, чем Вий,
страшнее, чем чудища о́бло,
чем чудища из "Авата́ра".


Охрана дворца уставилась на нас,
остекленело, окаменело.
Она замерла,
вытаращилась на нас своими широко раскрытыми от ужаса немигающими глазами,
выпучила глаза.





На дворцовую площадь, между тем,
стал стекаться, подтягиваться любопытствующий народ.

И с импровизированной трибуны,
с броневика,
а потом с броненосца "Потёмкин",
который вдруг почему-то неожиданно оказался там,
мы рассказали народу о том,
как их собственный латиноамериканский поэт Па́бло Неру́да
напугал нотариуса его собственным ухом.

И мы с броненосца "Потёмкин" прочитали народу завет Лотреамо́на,
стихи Бодле́ра, Верле́на, Аполлине́ра, Сандра́ра, Элюа́ра, Филли́па Супо́, Андре́ Брето́на.
Мы убеждали их в полезности чудесного, неосознанного, непостижимого, загадочного.

Но они повертели пальцами у лба и разбежались.

Мы били их по головам священными книгами в золотых переплётах,
очень древними книгами
и кричали им вслед:
"Да поймите же вы, наконец!"
Но никто ничего не хотел понимать.


Разбежалась и наружная охрана дворца, когда мы направили на них кинокамеры.
Видимо, им показалось, что это какое-то супероружие.
Но это были кинокамеры, как кинокамеры,
только слегка модифицированные —
на трёхметровых штативах,
с чле́нистыми, четырёхполо́стными сочленениями внутри,
покрытые мехом,
с пескоструйными очистителями и с самоликвидатором,
и только слегка, отдалённо, совсем немного напоминающие пулемёты "Макси́м".





Мы вошли внутрь,
и президент тоже сбежал.






Из о́кон открывался великолепный вид на́ море —
последний штрих по сценарию.





Мы досняли
и, как подкошенные, обессилевшие, рухнули на́ пол.





А утром
какие-то люди привели режиссёра к присяге.


Он и стал главой государства, сам того не желая.





А ведь мы просто снимали кино.
__________


Я снова проснулся и долго лежал в раздумье, приходя в себя. И вспомнилась ещё одна, уже реальная история:


Мы поднялись с Ваней на пятый этаж хрущёвки.

Он только собрался открыть входную дверь, как она распахнулась сама, чуть не сбив нас с ног, и изнутри вылетел чрезвычайно возбуждённый человек суровой внешности с перекошенным от ярости лицом и с двумя ножами в руках. Он держал их высоко над головой остриями вверх.
Я в ужасе отшатнулся.
Но человек даже не обратил на нас внимания, как метеор пролетел мимо и побежал по ступенькам вниз, чертыхаясь и матюкаясь какими-то совершенно неслыханными незнакомыми словами.



Я стоял в сторонке, прислонясь спиной к стене и оцепенело, в каком-то шоке смотрел ему вслед. Сердце бешено колотилось.

— Да не волнуйтесь, не переживайте вы так, — успокоил меня Ваня, — это Колян, самый лучший наш сосед в коммуналке, он никого не зарежет. Добрейшей души человек. Уже год, как вернулся из тюрьмы, а пока что ещё никого не зарезал.

...

Проходя мимо кухни, я увидел в открытую дверь бутылку водки и стаканы на столе и двух мужиков за столом. Они подняли головы и посмотрели — один осоловело, пьяно, со злобой, с агрессией, свирепо — по-зверски, другой совершенно пустым, безразличным, потухшим взглядом, отрешённо, сомнамбулически. Он не выражал ничего, только абсолютную пустоту. Это был нечеловеческий взгляд и он был страшен. Он был страшен своей пустотой.


Злобный мужик вдруг вскочил и рванулся к нам с ножом.
Я отпрянул.

Но он споткнулся и упал и застыл в какой-то неестественной, вывернутой позе.
Длинный, почти как меч нож застрял между его плечом и прижатой к нему шеей.


Ваня успокоил меня:
— Не обращайте внимания, не волнуйтесь, это он так... Бывает... Набросится вдруг на кого-нибудь, приставит нож к горлу, но потом останавливается, о чём-то задумывается и отходит. Со странностями, конечно, человек, и никто не знает, что у него на уме, о чём он задумывается в тот момент. Но пока что ещё никого не зарезал. Так что волноваться раньше времени не стоит. А сейчас он сам себя чуть не зарезал по неосторожности, потому что неправильно, не так нож держал, как Колян советует.

...

За обедом он рассказал мне несколько интересных историй, которые произошли в этой коммуналке — как дело часто доходило почти до убийства, но потом всё завершалось благополучно и настоящего убийства до сих пор ещё ни разу не было, а только так, по мелочам — или черепно-мозговые травмы не опасные для жизни или просто лёгкие телесные повреждения.


Рассказал он и о "Книге ужасов", которую недавно написал. Весь мир содрогнётся от неё, и он получит Нобелевскую премию и тогда сможет, наконец, перебраться из коммуналки в отдельную квартиру, а также вставить зубы и жениться. Потому что ни одна девушка не посмотрит на человека, который без хороших, красивых зубов.
И напоследок прочитал наизусть отрывок из Апокалипсиса Иоанна Богослова, который он вставил в книгу:

"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как-бы венцы, похожие на золотые, лица же ее — как лица человеческие;
И волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов;
На ней были брони, как-бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну;
У ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была — вредить людям пять месяцев.
Царем над собой имела она ангела бездны; ..."


— Ну, как вам?
Правда великолепно?!
Чудесные ужасы, прелесть!

...



Я засобирался, и он взялся меня проводить.




Когда мы дошли до первого этажа, то глазам предстала картина страшного разгрома. Дверь в одну из квартир была выломана и валялась на полу, видневшаяся в квартире мебель разворочена, искорёжена, переломана, двери в комнату и кухню были тоже выломаны и валялись на полу, холодильник лежал на полу, по комнатам и коридору ходили жильцы и милиционеры — туда-сюда, туда-сюда , а сосед, который летел с ножами, лежал на полу лицом к стене с вывернутыми за спину руками в наручниках.

Жильцы ходили туда-сюда, туда-сюда в каком-то растерянном, отрешённом, сомнамбулическом состоянии, с блуждающими взглядами и не знали, что с собой делать.




На улице стояла толпа зевак и милицейская машина. Все стёкла в этой квартире были разбиты.


— Ну вот, видите, а что я говорил! Ничего страшного. Никого он не зарезал, а всего-то делов — только стёкла и двери повыбивал, — сказал Ваня.
__________


Черти всё-таки прыгнули!




Сумасшедший звон скоростей и бубенцо́в
с нарастающей степенью ужаса!



Я закричал.


И проснулся.




По коридору, заполненному водой, плыли рыбы

и "голова льва, высеченная из пепла"...


ВЕЯЛО ЖУТЬЮ.

______________________________