По дорогам моей памяти

К столетию Великой Октябрьской социалистической революции.
1
Удивительно устроена память! До мельчайших подробностей помню картины детства, как будто и не прошло с тех пор более шестидесяти лет, и как будто прожил я всю свою жизнь на одном и том же месте. Вот я стою на берегу озера Лебяжье и смотрю на цветущие кувшинки, вот сельская площадь с деревянной церковью в центре, а вот полное воды Конопляное болото, где в начале мая мы сельские подростки открывали украдкой от родителей «купальный сезон»» … До сих пор помню людей, рассказанные ими истории; помню в подробностях происшествия, в которых участвовал сам, или свидетелем которых был в юности. Теплые чувства к человеку или несправедливо нанесенная им обида, почти неизменно сохранились, и при случае, всплывают из глубин памяти с ошеломляющими подробностями! Чувствую боль, когда вспоминаю трагические события, испытываю чувства досады, стыда и разочарования за те неудачи, промахи и опрометчивые поступки в своём поведении. При этом быстро стираются из памяти, те события, что произошли совсем недавно, но то, что попало в «поле долговременной памяти» моего детства и молодости, видимо, сохранится навсегда.
Помню, как весной 1953 года объявили о смерти Сталина. Из репродуктора звучали грустные, торжественные мелодии. Помню как мать, стоя посреди избы с веником в руках, задумчиво произнесла: «Да, попил народной – то кровушки!» Мне тогда ещё не исполнилось и семи лет. Было не понятно, как главный человек страны мог пить народную кровь? И уж совсем были не понятны слезы учителей сельской школы. Тогда я думал, что все, о чём говорила мать, как-то связано с недавно прошедшей войной. Ещё раньше родители строго настрого наказали держать язык за зубами и никогда и никому не рассказывать, о чём говорят дома. Репрессивный аппарат государства продолжал исправно работать. Не понятны были тревоги и волнения взрослых, их разговоры о новой войне да ещё с применением совершенно ужасного атомного оружия. Электричества в селе не было. Избы освещались керосиновыми лампами. Главным поставщиком новостей было радио. Программы передач были самыми различными: мировые новости, новости союзных республик, новости культуры, науки, новости стран социализма; изумительные по выразительности трансляции детских сказок и театральных постановок, передачи для молодежи, различные музыкальные концерты. Великие мастера комментировали футбольные матчи, но самыми любимыми были концерты по заявкам. Большинству передач отводилось своё постоянное время. Вечерние новости и концерт по заявкам собирали у репродуктора всю семью. И так было не только у нас. Молодые радио доверяли. Наслушавшись его, молодёжь, да и многие взрослые думали, что где-то совсем недалеко есть другая, интересная и счастливая жизнь, такая, какую показывали в сельском клубе в кинофильмах. Другая же часть взрослых говорили: «Насочиняют сказок и обманывают ими народ». Но народ устал от бесконечной нужды, от постоянного страха и давления государства и рад был быть обманутым показом лучшей жизни. Взрослые и дети валом валили в сельский клуб, но у детей не было денег, и они всячески старались прошмыгнуть внутрь бесплатно или посмотреть фильм в окна клуба. После кино молодёжь устраивала танцы. Патефон играл всем знакомые мелодии, и только по праздникам вальсы, танго и фокстроты на трофейном аккордеоне играл всеми уважаемый молодой односельчанин. Его жена, приодетая в «модную» одежду, непременно сидела рядом и с гордым видом внимательно разглядывала танцующих.
Жили бедно, но при этом старались не показывать нужду. Большая половина мужчин не вернулась с войны. Заплатки на повседневной одежде никого не смущали. Большинство
2
женщин в колхозе постоянно не работали, а были домохозяйками и занимались домом, детьми и домашним хозяйством. Детей в семьях с довоенных времён было много, доходы же у большинства были весьма скромными. Денег в колхозе почти не платили. Как шутили сами колхозники: «Работаем за палочки». Палочками они называли отметки бригадира в журнале учёта рабочего времени. Тем, у кого муж вернулся с войны или хоть кто-то работал на оплачиваемой работе, было легче, но и им платили «копейки». Надо было восстанавливать разоренную страну, строить новые заводы и фабрики. Вопреки ожиданию людей: «Эх, заживём после войны», - «светлое будущее» заблудилось где-то в разрушенных войной городах и поселках, в развязанной США гонке вооружений, в финансировании партийной элитой мировой социалистической системы и среди обыкновенного головотяпства. Зарплаты отца не хватало на налоги, на заем и прочие поборы. Помню, как плакала мать, когда принесли извещение об уплате годового сельхозналога в размере тысячи семисот рублей. Кроме того, надо было ещё выкупить «добровольно» облигации займа. Зарплата отца была сто рублей в месяц. Отец тогда взял свои удостоверения о военных наградах и пошёл хлопотать в район. Вернулся он к вечеру хмурый и сердитый. Какой-то чиновник в райисполкоме нахамил отцу: «Ты один что-ли воевал?!»- а на удостоверениях каллиграфическим почерком написал: «Не положено!» Я до сих пор храню эти удостоверения. Отец с тех пор перестал считать праздником День Победы, а в скором времени этот праздник отменили официально. От голода семью спасало домашнее хозяйство. Помню как мать, ласково обращаясь к корове, говорила: «Кормилица ты наша!» Сено и дрова заготавливали в лугах. Там же было множество озёр. В них отец ловил рыбу. После войны, он устроился работать в совхоз, который находился в райцентре. Райцентр был всего в двух километрах от нашего села. В нём было несколько предприятий, на которых работали многие односельчане. Я любил ходить в райцентр. Это было большое село, но мне оно казалось городом. В центре села с дореволюционных времён стояли несколько высоких кирпичных домов с лозунгами на крышах,- «Миру мир». Там я впервые увидел электрическую лампочку! Написанные краской на фанерных листах однотипные призывы: «Догоним и перегоним Соединённые Штаты Америки по производству мяса, молока и масла на душу населения», - висели чуть не на каждом столбе. При массовом дефиците, когда и за хлебом стояли огромные очереди, эти призывы только подчеркивали, что страна отстала и отстала серьёзно. А ведь по рассказам стариков до революции она кормила хлебом пол Европы! Объясняли нехватку продуктов просто - только что закончилась война!
Вспоминается рассказ отца, когда он однажды получил в кассе свою маленькую зарплату, вышел на высокое крыльцо конторы, закурил и стоял, глядя в сторону такого столба с лозунгом. В это время к конторе подъехал «козлик». За рулём сидел сам председатель совхоза, а рядом - молодой, энергичный первый секретарь райкома партии. В народе некоторые его звали «Хозяин района». «Хозяин» махом «влетел» на крыльцо, увидел отца и спросил: «Ну, что, батя, догоним мы их?» - спросил он, кивнув в сторону лозунга. «Вы, конечно, догоните»,- ответил отец. «Как это вы? А вы?»,- возмущённо спросил секретарь. «Так вы же на машине»,- ответил отец. «Хозяин» чертыхнулся и исчез в дверях конторы.
Чтобы накормить страну хлебом правительство решило увеличить площади зерновых полей за счёт целинных земель. Они были в Казахстане, на Алтае и в Поволжье. Тысячи молодых людей были направлены на решение этой задачи. По радио звучали песни: «Едут новосёлы по земле целинной… Ой, ты, зима морозная, ноченька яснозвёздная…», - и ехали в зиму, часто в совершенно не подготовленные места, где и жить-то было негде и не только зимой. Большинство
3
уезжали назад, но, героическим трудом оставшихся, целина была распахана и засеяна. Вот только «светлое будущее» для этих героев- тружеников там так и не наступило. Заработки были не большими, а условия жизни были как в песне: «…и неустроенность им заменяет уют». Однако это никого уже не интересовало? Дело было сделано. Из нашего села ранней весной на целину уехал один молодой тракторист. По радио звучали задорные частушки: «Убирать к нему поеду стопудовый урожай…». Сто пудов – это всего шестнадцать центнеров с гектара. Но тогда такой урожай считался рекордным. Тракторист по осени вернулся, а, когда к нему приставали с расспросами, отвечал: «Там мало платят и жить там негде». Очереди за хлебом исчезли, а в столовых хлеб сделали бесплатным. Продержалось это начинание не долго. Вскоре за хлеб снова надо было платить.
Вторая половина 50-х годов прошлого века мне 10 летнему сельскому пареньку запомнилась тревожной обстановкой в мире и разговорами о неминуемом начале атомной войны с США. Жители не успели забыть голод, холод и ужасы войны минувшей, не успели досыта наесться простого хлеба, а об угрозе ещё более ужасной войны вновь непрерывно говорили по радио. Добавляли страху своими рассказами демобилизованные из армии солдаты и матросы срочной службы, лекторы и пропагандисты всех мастей.
Новая беда пришла в село вместе со строительством Куйбышевской ГЭС. Предстояло затопление лугов, которые обеспечивали население, проживавшее в поймах рек Волги, Камы и их притоков, топливом, сеном, рыбой, строительными материалами. Это был удар по вековым устоям сельской жизни, и для сотен тысяч людей обернулся потерей малой Родины. Очередной «грандиозный план партии и правительства» сопровождался новым крайне нежелательным вмешательством государства в привычную жизнь местного населения. Многие города, посёлки и деревни подлежали сносу, а жители - переселению в другие места. Из рассказов отца и матери я знал, что сразу после Октябрьской революции началась ожесточённая борьба, которая сопровождалась массовым насилием над народом страны. Сама революция, гражданская война с её поборами, ликвидация дворянства и собственников, раскулачивание и ликвидация кулачества как класса, а под эту марку и середняка – крестьянина, не хотевшего вступать в колхоз, репрессии против военных, интеллигенции, духовенства и простых граждан породили в народе атмосферу страха и нужды. Обещания революционных лидеров «в недалёком будущем» хорошей жизни, земли крестьянам, заводов рабочим, всеобщего равенства и братства, мировой революции и, наконец, социализма с его «светлым будущим»,- так и остались обещаниями и стоили миллионам людей их жизней. Эти обещания были похожи на морковку у носа ишака, к которой он тянулся и бежал, но которая постоянно удалялась от него. Хитрый же погонщик непрерывно бил хлыстом ишака по бокам. По оценке представителей старшего поколения жизнь в деревне, по сравнению с дореволюционной, не улучшилась. Массовая гибель от голода в 1922 году населения Поволжья – только один пример. Решая «великие» задачи, лидеры страны видело в простом советском человеке «расходный материал», инструмент реализации своих глобальных планов. В народе об этом говорили, но тайно, в узком кругу надёжных людей, чтобы не попасть в руки «органов». По радио твердили о бесконечной заботе партии и правительства о народных массах. На деле же действовало, только теперь негласно, сталинское: «Лес рубят – щепки летят». Это правило продолжало оправдывать любое насилие властей над народом во имя того самого «светлого будущего». О том, что «благими намерениями устлана дорога в ад», что у любого родившегося только одна жизнь, - даже не вспоминали.
4
По радио пели песню: «Поют напевы Жигулей у берегов пяти морей..», когда мать впервые услыхала от отца новость о затоплении лугов и поникшим голосом спросила: « Как же мы тогда будем жить? Где брать дрова, сено для коровы и овец? Ответа не было. По опыту прошедших лет она знала, что помощи от государства не будет. Многие не верили и не представляли, как можно затопить водой столько земли, которая издревле были житницей многочисленных народов. Сколько тысяч людей надо переселить в другие места?! Где взять столько денег?!
Нашли! Нашли, не доплатив их тем же тысячам работающих. Луга и любимое озеро Лебяжье весной 1957 года скрылись в водах Куйбышевского водохранилища. Жители села выходили на берег, глядели на двадцатикилометровую водную поверхность и плакали. Плакали, понимая, что никогда уже больше не увидят до боли родные картины лугов, тенистых дубрав и многочисленных озёр. Плакали, понимая, что жить, как прежде, они уже не смогут. Появился рыбнадзор. Рыбаков, которые попробовали ловить рыбу сетями, стали задерживать, отбирать у них сети и штрафовать. В обиход вошло новое для местного населения слово – браконьер. Прокормить, одеть, обуть и, как тогда говорили «вывести в люди», трёх и даже двух детей одному работающему отцу или матери при таких зарплатах без привычного домашнего хозяйства было невозможно. Идеальной стала считаться такая семья, где один ребёнок, а отец и мать работают и получают зарплату. Вот она причина сокращения численности населения страны, а не только война, как считали некоторые деятели от науки! Вчерашним домохозяйкам надо было где-то искать работу. А где её найдёшь в селе? Молодые парни, отслужив срочную службу, в село уже не возвращались, а старались устроиться где-то в городе. Этому способствовал безудержный рост городов, а также радио и кино, показывавшие кипучую, интересную, сытую жизнь в городах. «Светлое будущее» в сознании сельской наивной молодёжи стало связано с большими городами и великими стройками. Некоторые семьи переехали в соседний райцентр, а большинство других постепенно оказалось в Казани и её пригородах. Новые «горожане» всех, кто продолжал жить в селах и деревнях стали считать «второсортными». Их унизительно называли «дерёвней».
Однажды утром в центр села въехала машина, в которой сидела бригада рабочих. Они, не долго думая, принялись ломать церковь. Сбежались жители села. В толпе послышались недовольные возгласы. Неизвестно откуда появился милиционер и, потрясая в воздухе какой-то бумагой, потребовал всем разойтись. Возмущенный народ подчинился. Остались только мы мальчишки. Мы продолжали наблюдать за рабочими. Когда вечером рабочие уехали, сельчане проникли в церковь, забрали все иконы и унесли их домой. Часть икон позднее оказалась за селом в дощатой часовенке на кладбище, которую, тайно два мужика построили за одну ночь из обшивки церкви. Внешний вид села без привычных куполов стал каким-то серым и убогим. Жить в нём становилось всё труднее. Корову пришлось продать, дрова теперь отец возил с санитарных вырубок из соседнего леса, который находился в пяти километрах от села. Благо для этого совхоз бесплатно выделял коня. Ни газа, ни электричества в селе по-прежнему не было. Мясо на рынке в райцентре подорожало, а с прилавков государственных магазинов оно вообще исчезло.
Первой в Казань уехала старшая сестра, а через год туда же в свои семнадцать лет переехала и другая. Сколько же им пришлось пережить горя и трудностей, скитаясь по съёмным квартирам и пытаясь найти своё место в жизни незнакомого города. У них не было достойного образования, и учиться им было не на что и некогда. Каждый раз, когда потом мы собирались вместе, сёстры со слезами на глазах вспоминали свою раннюю городскую жизнь и те трудности, которые пришлось
5
им пережить. Таких в стране были миллионы. Это были те самые пресловутые «народные массы», руками которых строились ГЭС, заводы, фабрики, добывалась нефть и уголь, создавались атомные и водородные бомбы; полетел в космос спутник, атомный ледокол стал крошить льды Ледовитого океана… Уровень жизни у большинства из них оставался низким, но они мирились с этим. А куда было деваться? Минимальная зарплата в сельском хозяйстве и на производстве порождала соответствующее отношение к работе. Постепенно приходило осознание того, что жизнь, о которой говорят по радио и показывают в фильмах, - это одно, а реальная жизнь – это совсем другое. Рабочие и колхозники стали украдкой уносить с работы нужные им в домашнем хозяйстве материалы, инструмент, мелкие изделия. Появился целый класс «несунов». Стало усиливаться пьянство и воровство. Начались проявления идеологических разногласий. Усиливалась нелюбовь простых тружеников к «начальству», особенно к партийному руководству страны. Среди самого партийного руководства разгоралась борьба за власть. Партийные лидеры знали обо всём этом. Нужна была очередная идея, которая отвлечёт «народные массы» от реальных проблем в их жизни и от реального положения дел в стране и увлечёт на новые трудовые подвиги.
Четырнадцатилетним подростком, едва окончив семь классов сельской школы, уехал и я. Поступил в техникум, потому что он приглашал, окончивших семь классов, к себе на учёбу. Для меня это был прорыв. Я вырвался из той обстановки безысходности, которая сложилась в селе и в семье.
Шёл 1961 год. Я учился на втором курсе техникума. Тридцать парней и девушек в рабочей одежде, расселись на солому в кузове грузовой машины и поехали в деревню Беляевка убирать картошку. Нам было по пятнадцать лет. В голове звучала музыка. Мы ехали и пели: «Дорога, дорога нас в дальние дали зовёт. Быть может до счастья осталось немного, быть может один поворот». Впереди была целая жизнь. Полёты космонавтов, строительство Братской ГЭС, освоение новых нефтяных месторождений, достижения науки и техники, разворачивающееся жилищное строительство в городах, непрерывный рост эффективности народного хозяйства, о которой день и ночь вещали радио и телевидение…,- вселяло в молодые сердца твёрдую уверенность, что «светлое будущее не за горами».
В Беляевке нас ждал бригадир. Он был здесь главный. Контора колхоза была в соседнем селе. В самой Беляевке было десятка три старинных домов, коровник с конюшней, клуб, маленький магазин и десяток молодых людей, не успевших никуда уехать. Деревня располагалась в живописном месте на берегу небольшой реки. Водяная мельница, плотина, большой омут, лиственный лес на противоположном берегу,- всё это напоминало картины из детских сказок. Нас расселили по домам деревенских жителей, им заранее выдали необходимые продукты. В доме, где поселили нас, четверых парней, жили две женщины: дочь, ей было около пятидесяти лет, и её мать – маленькая, но очень шустрая старушка неопределённого возраста. Дочь после удара молнии плохо слышала, но с помощью матери она могла вести беседу, она хорошо готовила и вообще заботилась о нас, как о родных. Дом был просторным. Нам для ночлега отвели просторные полати, на которые мы забирались с русской печки и на которых под потолком было уютно и тепло. В первый же день мы получили задание принести из леса шишек хмеля, что и было немедленно сделано. Оказалось, что из них они готовили дрожжи. На этих дрожжах потом в русской печке пекли удивительно вкусный хлеб. Вторым заданием было привести из леса дров. Его мы выполнили позднее, разобрав с молчаливого разрешения
6
бригадира какую-то полуразрушенную колхозную постройку и завалив брёвнами большую часть двора у дома. К концу нашего пребывания все брёвна были распилены и расколоты.
Утром по заданию бригадира нас научили запрягать коней в повозки, показали куда свозить картофель, как сгружать его, опрокинув повозку, предупредили не обижать коней, поить и подкармливать в течение дня. Началась работа. Маленький трактор таскал по полю картофелекопалку. Девчата, одетые в телогрейки и резиновые сапоги, руками выбирали картошку из рыхлой земли, выгружали вёдра в повозки, а мы отвозили её к картофельным ямам. Там картофель, укрытый толстым слоем соломы и грунта должен был храниться всю зиму, а с наступлением весны ямы вскрывали, а картофель перебирали и пускали в дело. Месяц был дождливым. Трудно было поверить, что мокрый картофель сохранится до весны. К обеду наша одежда становилась сырой. Приходилось досрочно уходить с поля. Девчата начали болеть. Только в конце сентября установилась сухая погода. Срок пребывания в колхозе нам продлили на неделю, а потом освободили от занятий ещё на неделю, чтобы мы могли съездит домой и привести себя в порядок.
В середине октября мы снова «сели за парты», а уже 17 октября в Москве открылся 22-й съезд КПСС, который принятой Программой построения коммунизма в СССР удивил весь мир. У нас в техникуме и в других учебных заведениях было начато изучение материалов съезда и сопутствующих документов. Эти уроки стали наиглавнейшими. Вела их у нас жена третьего секретаря райкома партии, который отвечал за идеологическую работу в районе. Мы были слишком молоды и доверчивы, чтобы подвергать сомнению принятые документы. Мы их просто запоминали и радовались, что через двадцать лет наступит такое время, когда будет изобилие всего и для всех! Пока же приходилось считать каждую копейку, а, когда задерживали выплату стипендии или задерживался денежный перевод от родителей, приходилось голодать. Меня как-то настораживало прозвучавшее в принятых документах съезда задание: «Догнать и перегнать наиболее развитые страны по производству продукции на душу населения». Получалось, что за прошедшие десять лет это сделать так и не удалось. Помню, как никто из нас внятно не мог объяснить, что такое коммунистические общественные отношения. Зато моральный кодекс строителя коммунизма каждый выучил наизусть. Радио и телевидение непрерывно вещали об итогах съезда. Газеты выходили с дополнительными вкладышами. Комсомол рапортовал: «Партия сказала: «Надо!», - комсомол ответил: «Есть!»
Зама в тот год была снежной. Я жил на квартире в большом частном доме. Игнатович, так все звали хозяина дома, во время войны был артиллеристом. В одном бою на полуострове Рыбачий под Мурманском его контузило так, что он с тех пор говорил медленно, нараспев, ещё и заикался. Однажды утром в выходной день мы с ним затеяли уборку снега, которым за одну ночь завалило и двор, и дорожки перед домом. Мы уже заканчивали уборку, когда из соседнего дома к нам подошёл старичок и попросил помочь ему справиться со снегом перед его домом. Мы согласились. По окончанию работы старичок пригласил нас попить с ним чаю. Дом у него, как и у большинства жителей городка был дореволюционный, большой с резными наличниками на окнах. Во дворе виднелся полу занесённый снегом сруб колодца. К дому примыкали сени и хоз. постройки, где когда-то, видимо, содержали домашних животных и птицу. Мы предложили ему убрать снег и во дворе, пока он ставит самовар и готовит чай, на что он с радостью согласился. Игнатович рассказал мне, что сосед - известный в округе революционер, участник Гражданской войны и подавления кулацкого восстания. Он недавно похоронил свою жену и теперь жил один.
7
Убранство дома было самым простым, только в передней комнате в углу стоял большой резной шкаф, до отказа заполненный книгами. Пока старшие вели беседу, я подошёл к шкафу и стал разглядывать книги. Книги были старинные, в добротных переплётах. Авторы мне были не знакомы. Неожиданно старичок позвал меня к столу, предложил ещё чаю. «А видел там в шкафу полное прижизненное издание стихов Сергея Есенина? – спросил он. «Да, впрочем, откуда ты его будешь знать? Он сейчас под запретом. Его не печатают. А какой был поэт! Вот переходи ко мне жить, оканчивай свой техникум, оставайся работать в городе. Я на тебя дом перепишу, и книги тебе достанутся». Я промолчал. Старичок продолжил: «Материалы-то съезда изучили?» Я утвердительно кивнул. Он отвёл глаза в сторону и продолжил: « Коммунизм они за двадцать лет хотят построить! Болтуны! Развалят страну! Всё великое делается под руководством великих людей. А где они сейчас эти великие люди? За двадцать лет можно воспитать одного «нового человека», десяток, сто, наконец. А как за двадцать лет переделать население всей многонациональной страны в «людей будущего?» При Сталине была дисциплина, каждая народная копейка учитывалась и расходовалась на дело. А сейчас? Мотовство, воровство и пьянство. Разбазаривают народные деньги налево и направо. Они, видите ли, решили крепить и развивать мировую социалистическую систему. А за чей счёт? Окружили себя подхалимами со всех сторон и за их дешёвую похвалу отваливают им миллионы народных денег. Захвалят они нас до смерти! Вы посмотрите, кто лезет в друзья СССР? Вся голь перекатная, которая наверняка не хочет работать у себя дома. Наши сегодняшние «серые» лидеры натворят таких же «серых», если не «чёрных», дел». Он бы и дальше продолжал свою гневную речь, но Игнатович встал, сослался на ждущие его дела, поблагодарил за чай, и мы пошли домой. На улице я спросил: « Смелый старичок. Он что, ничего не боится?» «Приходили к нему как-то милиционеры забрать наградной наган времён Гражданской войны, так он их чуть не перестрелял. Все знают, кто он. Махнули рукой»,- пропел Игнатович.
Газеты пестрели заголовками об очередных достижениях сельского хозяйства, науки и производства, а реальное положение дел было далеко не простым. Зарплаты, пенсии, стипендии, пособия по-прежнему оставались на уровне минимально допустимых. Повальный дефицит товаров, продуктов питания, услуг, очереди в магазинах даже за самыми простейшими и необходимыми вещами, за продуктами питания, коррупция и блат во властных структурах, породили массу анекдотов и странных явлений, как то: туристические поездки и командировки в Москву за колбасой, предварительные заявки на посещение и просмотр кинофильмов…
Основная часть населения с большим сомнением отнеслась к Программе, к тому, что через двадцать лет наступит изобилие товаров и услуг. Появился анекдот. Один другого спрашивает: «Как жизнь?» Другой отвечает: «Как в лесу. Наверху шумят, а внизу тихо, тихо!». Люди образованные задавались вопросом: «Неужели сами разработчики Программы, имея на руках все цифры доходов и расходов государства, затрат на оборону, на освоения космоса, расчёты необходимых затрат на коренную модернизацию и повышение уровня жизни населения, на бескорыстную помощь государствам мировой социалистической системы и просто друзьям СССР, не оценили возможности страны?» Наиболее прозорливые приходили к выводу: «Программу построения коммунизма разрабатывали под давлением высшего партийного руководства». Уже через три года многим стало ясно, что Программа – это очередная сказка, новая «морковка» для населения страны. Реакция молодёжи на программное заявление: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»- часто была совершенно не программной. Я помню молодых людей, которые говорили: « Нечего протирать штаны за учёбой! Всё равно через
8
двадцать лет наступит изобилие для всех». Дальнейшее развитие марксистско - ленинского учения, какими провозглашались материалы съезда, на поверку оказались началом конца этого учения.
Для многих жителей страны, обозначенная в документах съезда цель: «Повышение благосостояния населения до уровня личных потребностей»,- стала основной программой жизни: кто-то уехал на Север, где платили большие деньги; кому-то улыбнулось счастье уехать на работу за границу, а кто-то, никуда не уезжая, нашёл способ иметь дополнительный доход, пользуясь своим служебным положением. Реальными хозяевами жизни стали считать не только партийно- правительственную верхушку страны, но и всех, у кого было много денег, кто имел доступ к дефицитным товарам: директора больших магазинов, баз и складов, товароведы, торговцы рынков, а ещё жители Кавказских республик, которые прилетали в крупные города России с большим чемоданом гвоздик, мимоз или других цветов, а улетали с тем же» чемоданом, набитым деньгами». Доходы рядовых тружеников в городах и в сельской местности если росли, то недопустимо медленно и продолжали оставаться на низком уровне.
Осенью 1964 года лидер партии был лишён всех высоких постов, а период его правления был признан волюнтаристским. Последующие попытки исправить положение усилением пропаганды и агитации, углублённым изучением истории партии и положений марксизма- ленинизма дали прямо противоположный эффект. Формализм и равнодушие к проблемам страны стали нормой для большинства. Появилось новое правило поведения на работе: « Не высовывайся! Инициатива наказуема!» Позднее этот период назовут «застоем». Возможно это и был «застой», но перед стремительным падением вниз. Когда партийное руководство, наконец , поняло, что так руководить дальше нельзя и надо что-то менять, а «трудящиеся массы» поняли, что так жить больше не возможно. Начало же этому было положено на двадцать втором съезде КПСС. Всё больше и больше людей приходило к выводу, что «овладели не той теорией».
Фундаментальное правило: кто лучше работает, тот больше получает, было заменено уравниловкой. Зато на производствах было развёрнуто массовое социалистическое соревнование, движение ударников коммунистического труда, соревнование бригад и цехов… Вымпелы, грамоты, подведение итогов, доска почёта, «награждение не причастных и наказание невиновных»…,- вместо достойной зарплаты по труду! Всем этим занималась громадная армия бездельников, которые часто числились в цехах, но там не работали. Они вертелись в парткомах и профкомах и были глазами и ушами местных партийных и профсоюзных боссов. Они же инициировали принятие инженерно- техническими работниками и служащими личных планов по реализации пятилетних планов страны, а также следили за проведением политической учёбы среди рабочих, когда, отработавшим смену, усталым рабочим ещё 40 минут «промывают мозги» политикой партии и правительства». И это продолжалось не год и не два, а долгих двадцать лет! В стране не нашлось лидера, который бы убедил «правящую верхушку «отказаться от догм утопического коммунизма, и развернул бы страну к новой экономической политике, как в своё время это сделал Ленин. Возможно тогда удалось бы и страну сохранить, и не нужна была бы «перестройка до полного развала», когда «народные богатства» некогда единой страны, были расхищены и неудержимой рекой хлынули за границу в виде «законного» движения капиталов и незаконного их вывоза для приобретения яхт, домов в Лондоне и по всему миру, спортивных клубов и «Куршавелей»… Но, как известно, история сослагательных наклонений не знает.

9
Все, что ни делается, делается к лучшему! Вот только жаль напрасно расстрелянных без суда и следствия, погубленных в тюрьмах и лагерях, умерших с голоду и от болезней. Жаль миллионы погибших и искалеченных войнами. Жаль взрослых и детей, которые вынуждены были покинуть страну и скитаться по всему миру только потому, что в своей стране они не были бедными. Жаль тысячи сирот, оказавшиеся беспризорными. Жаль великие тысячи униженных и оскорблённых граждан своей страны, названных «врагами народа» и приговорённых к расстрелу или сосланных добывать руду, возводить мосты, прокладывать дороги, рыть каналы, строить заводы и фабрики, где они от непосильного труда и нечеловеческих условий существования закончили свой земной путь. Жаль десятки тысяч разрушенных церквей и храмов, символов смирения и человеколюбия. Жаль миллионы сограждан, отдавших свои жизни ради торжества коммунизма, и при этом, не запятнавших свою совесть насилием над своим народом. Призрак коммунизма, который выбрал мою несчастную Родину и более семидесяти лет ставил опыты над её населением, показал всем живущим на планете: «Самая благородная и привлекательная цель не оправдывает средства, со страданиями и гибелью народов!»
Автор: Котухов Леонид Павлович, Беларусь, 220028, г. Минск, ул Физкультурная, д 14, кВ 25. Тел. (017) 282-30-93 , e-mail  : Leonidklp@mail.ru