Отрывок из повести "Меня зовут Любовью"

Просматривая повесть, написанную 7 лет назад, наткнулась на сценку, весьма актуальную сейчас. Герои повести в начале двухтысячных пустились в путешествие по Европе и по дороге решили навестить во Львове старого товарища. Вот что из этого получилось.

После посещения Матери городов русских, по желанию Вадима, решили навестить его однокурсника, крупнейшего специалиста по древнерусской литературе, проживавшего в пригороде Львова в доме, доставшемся тому от отца.
Поездка по Западной Украине произвела тягостное впечатление. Косые взгляды, а то и брань встречали и провожали машину с российскими номерами и ее пассажиров. Чтобы не нарываться на скандалы, Вадим при туземцах говорил с Лизой по-французски. Озадаченные жители не могли понять, кто есть кто в их небольшой компании, и на всякий случай остерегались хамить. К тому же Витька, расплачиваясь за все местной валютой, чаевые придумал давать в долларах, для чего еще дома наменял кучу мелких купюр.
Сидя в шашлычной перед костром, разведенным прямо посередине круглого, с отверстием в крыше домика-кафе, Вадим оживленно вспоминал студенческие годы и своего товарища:
-Он был у нас комсоргом курса. Красавец, темноволосый, черноусый - настоящий донской казак, хоть по происхождению казачьей крови в нем нимало. Мать русская, из нашей заволжской глубинки, отец наполовину хохол, наполовину польский еврей. Характер заводной, энергии на все хватало. Учился взахлеб, из библиотеки выгоняли его заполночь. Увлекался то Фадеевым, то Симоновым, то Мельниковым-Печерским. Но самой главной страстью его стала древнерусская литература, Слово о полку читал он наизусть, с таким вдохновением, словно сам его написал. Комсомолец был ярый, верил в светлое будущее, и, что самое главное, совершенно искренне, всей своей простой душой. Никогда не пользовался своим положением, и тех, кто прикрываясь комсомольским знаменем, пытался делишки собственные устроить, на дух не терпел. Побаивались его фарисеи и крючкотворы.
А на студенческих вечерах как нарядится в вышитую малороссийскую рубаху, возьмет гитару, сверкнет огненными очами, да запоет:
-Ридна мати моя, ты ночей не доспала…
У редкой девушки не дрогнет сердце. Первые красавицы курса вздыхали по нему. А женился на совсем невзрачной девчонке - маленькой, курносой, робкой, как воробушек. Зато любила его, глядела с обожанием снизу вверх, ловила каждое слово. На свадьбе он свою Машеньку посадил на стул и поднял его за одну ножку у всех над головами. Она, бедненькая так и замерла от страха, вцепилась в сиденье, ножки в белых туфельках дрожат, но крепится, улыбается мужественно. Отец его, замполит, мотался с матерью по военным гарнизонам, последнее время на китайской границе служил, и вроде даже в военных действиях участвовал во время конфликта. Григорий у нас в городе появился, потому что материна родня здесь проживала. Приютила его тетка. Она племянника любила, отгородила ему в своей однокомнатной квартирке комнату из угла и кладовки, так что даже кроме железной койки письменный стол убрался. Вот только смириться с его коммунистическими взглядами никак не смогла, потому как ее собственная жизнь была посвящена служению Богу. Тетушка считала своим долгом периодически наставлять племянника на путь праведный, а когда донимала уж слишком, он приходил пожить к нам. Мы с Витькой любили это время. В доме пахло картошкой с жареным на сале луком, на плите кипел борщ, хоть и с фасолью вместо мяса, но очень аппетитный. Но нашим гостеприимством он никогда не злоупотреблял, и через три-четыре дня возвращался к тетушке мириться . Так и жил он у нее , пока не женился и не получил комнату в аспирантском общежитии, метров этак пять. Потом отец его демобилизовался и решил вернуться на родину. Купил подо Львовом полуразрушенный дом, полностью перестроил, сад посадил, стал сына с невесткой звать к себе. Те подумали, но не слишком долго ( поскольку с квартирой у них перспективы были бледные). Так, где-то в середине шестидесятых, и уехали они сюда. И жили неплохо, он преподавал в университете, защитился, напечатал много трудов по своей любимой древнерусской литературе, даже за границей стал известен. Машенька ему сына родила, славный парнишка, по внешности вылитый отец. Помнишь, Лиза, когда мы с тобой в Трускавце отдыхали, навещали их, как лихо парнишка скакал на деревянном конике! Сейчас ему уже под тридцать. Ничего про него Григорий не пишет, и про внуков что-то молчит. Однако, нам пора, найти бы дорогу с этими вывесками на «державней мове»! А родной язык до Киева нас хоть и довел, но во Львове вряд ли поможет.
Путники порядочно попетляли по пригородам, с трудом отыскивая среди буйной листвы таблички с названиями улиц. Наконец, Лиза подала голос:
-Вадим, кажется, это здесь.
Двухэтажный особнячок настороженно выглядывал из-за развесистого каштана.
Пережив легкий шок при виде замазанной побелкой жирной черной свастики на заборе, Вадим нажал на кнопку электрического звонка на калитке, позвонил. Через минуту калитка открылась, и на дорожке, вымощенной большими квадратными плитами, компанию встретил «казак лихой». Крепкая, высокая фигура, буйные полуседые кудри, серебряные, словно в инее, усы. Товарищи крепко обнялись после долгой разлуки. И только чуткая Лиза успела заметить нечто странное - в темных глазах комсорга вместо радости от встречи на миг промелькнули растерянность и даже страх !
Оправившись от неожиданности, хозяин повел всех в дом по узкой дорожке, на которую с двух сторон наступали желтые, похожие на подсолнухи цветы, необыкновенно большие бархатцы, роскошные бело-розовые и пунцовые георгины, и другие цветы, не так знакомые северянам.
В большой горнице, украшенной затейливо расписанной глиняной украинской посудой и вышитыми рушниками, гости были усажены за стол.
-Сейчас маму позову, - кивнув буйными кудрями в сторону лестницы, промолвил казак, - она будет так рада землякам! Да пойду, соберу перекусить. Умыться с дороги можно во дворе. Там за орехом умывальник и душ летний. Вода теплая.
-А где же Машенька? – спросил Вадим. Приятель на мгновение замер, а потом ответил глухим сдавленным голосом:
-Нету Машеньки . Уехала к сестре в Россию. Насовсем.
Вадим не нашелся, что еще сказать. Гости окончательно поняли, что в уютном тихом домике с черепичной крышей, утопающем в цветах и зелени, проистекает отнюдь не мирная жизнь.
Хозяин вышел, а через несколько минут появилась его мать. Старушка успела принарядиться и выглядела так, будто только что сошла с экрана, поскольку чрезвычайно напоминала бабушку из кукольного мультика круглыми румяными щечками, глубоко посаженными васильковыми глазками. Не хватало только платочка на голове. Но бывшая комсомолка была верна прическе своей молодости - короткие, квадратно подстриженные волосы поддерживала круглая гребенка. В отличие от сына, она встретила путешественников с откровенной радостью:
-Родные мои, как хорошо, что вы приехали! Вадим, ты все такой же красавец!
-Да она видела-то меня всего пару раз! – подумал Вадим.
-А это твоя Лиза? Нет? Жена брата! Но тоже красавица! Сынок? Нет, племянник! Молодец какой!
Если бы вы знали, ребятки, какое редкое счастье видеть ваши русские лица! Мы здесь живем, как в тылу врага. Каждый день записки, угрозы «Москали, убирайтесь вон!» На заборе-то видели! Счастье, что муж не дожил до этого позорища! Сколько он за эту землю кровушки своей пролил – сначала с фашистами дрался, потом бендеровцев ловил. Он хоть и замполит был, а за спинами солдат не отсиживался, сколько ран на нем, живого места не было!
Всем мы здесь насолили - я инструктором райкома партии работала, Гриша тоже коммунист и преподавал русскую литературу. Сейчас не работает. Живем на пенсию, да за старые Гришины книги приходят реденечко гонорары из России и других заграниц. Машенька не выдержала – сбежала на родину, к сестре. Живет в глухой деревне, в полуразвалившейся избе, литературу в сельской школе преподает. А мне вот страшно на старости лет скитаться, да и могилу Марка бросить не могу. При нас-то то и дело оскверняют, а уедем – вовсе с землей сравняют. Вот так и мучаемся здесь, сидим, как в Брестской крепости. А самое страшное, единственный внучок растет хохляцким националистом! Вы только подумайте, да в нем украинской крови одна восьмая часть, дай Бог! А перед друзьями выслуживается, тьфу ты, как еврей Геббельс перед фюрером.
Вернулся хозяин с нехитрым угощением в плетеной корзине – огромными помидорами, красными и желтыми перцами, пучком зелени, фруктами, шматком розового сала, пыльными бутылками домашнего вина и горилки.
-Ну, невесело усмехнулся он, - политический момент вам мама в общих чертах доложила, давайте выпьем за наше славное прошлое.
Кремневы тоже достали гостинцы - моченую бруснику и клюкву в банках, сувенирную водку в бутылках в виде кремлевских башен, альбом с фотографиями города, русские шали для матери, и - увы- Машеньки. Для хозяина – букинистическое издание Мельникова-Печерского с иллюстрациями Ильи Глазунова.
Старушка, лихо, по- комсомольски, хлопнув стопку водочки, и закусив ягодой своих родных лесов, прослезилась, и снова вернулась к наболевшему:
-Как это могло случиться, что три паразита собрались, как разбойники, в темном лесу, достали вместо дубинок свои авторучки, и подписали приговор великому государству и миллионам людей! И плевать они хотели на все законы и конституции. И дела нет никому, что в несколько лет это великое государство превратилось не то в карикатуру Америки, не то в Зимбабве какую-то!
За окном взвыл мотоцикл. Противный звук отразился на лице хозяина страшным беспокойством.
Дверь резко распахнулась, и на пороге возник красавец-гуцул. Парень, возрастом лет за 25 , одетый в черную рубашку, широко распахнутую на мускулистой груди, черные же джинсы, короткие сапоги, гуцульские расшитый кожаный жилет и широкий пояс, сверлил гостей ястребиным взглядом, и криво усмехался в черные, подковой усы:
-Никак, господа-товарищи москали пожаловали!
-Да вот, однокурсник с семьей заехал навестить, - словно извиняясь, объяснил отец.
-И надолго к нам?
-К Вам лично, ни насколько, а к Вашему уважаемому отцу и бабушке, к сожалению ненадолго, проездом в Париж- Вадим умел говорить так, что возражать ему, не роняя при этом собственного достоинства, было очень трудно, - так что, хотя бы из уважения к старшим, просим потерпеть наш визит.
-Не собираюсь, - процедил парень сквозь усы, и хлопнул дверью. Через мгновение на улице взревел его мотоцикл.
-Вот так и живем, в состоянии гражданской войны! - вздохнул отец.
-Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Вадим.
-А что сделаешь! Дом я продать не могу, сына без жилья не оставишь, какой ни есть, а он у меня единственный. И мать от могилы отца не оторвешь.
Посидев еще немного, гости стали собираться. О ночевке здесь не могло быть и речи. Старушка плакала и целовала всех, прощаясь. А на лице старого товарища Вадим заметил выражение явного облегчения.