РОКОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ (отрывок из романа)

Пароход, груженый солью, ящиками, бочко-тарой – под рыбную продукцию, - и несколькими пассажирами, вошел в залив Авачинский, но подойти к причалу не смог - мешала высокая прибойная волна. Восточный ветер, налетавший с просторов Тихого океана нарастал и обещал приближение ураганного шторма, о котором также часом раньше предупреждала радиограмма Дальневосточного пароходства. Поэтому якорь пришлось временно бросить на рейде и обратиться в портовую службу, чтобы помогли переправить на берег пассажиров, а затем поднять якорь и уйти в штормовое море.


Портовики тотчас откликнулись и выслали к судну кунгас, буксируемый катером. При его швартовке к борту судна матросам пришлось повозиться. Затем, за неимением трапа для подобных случаев, в спешке выложили две широкие доски, закрепив их на скорую руку.


Пассажиры, измученные за время пути, собрались на палубе и, толпясь, готовились к пересадке на другое, необычное плавсредство. Некоторые - с детьми, многие с узлами, чемоданами; пошатывались от качки, сутулились, прячась от колючего, промозглого ветра в свои воротники.


Громоздкие, мрачные тучи ползли так низко над головой,что казалось намереваются всех этих усталых, обессиливших людей смести с палубы и бросить в холодную, пенящуюся морскую пучину, но ни в коем случае не пустить их на эту, мало обжитую, неприветливую землю с громким названием – Петропавловск-Камчатский, который виднелся вдали - с береговыми постройками на фоне припорошенной снегом сизой сопки, упиравшейся своей покатой вершиной в мрачный, тяжёлый, свинцовыйй небосвод.


Судно с кунгасом раскачивало из стороны в сторону, отчего доски со скрипом ползали между собой над набегавшей крутой волной. Люди с затаенным ужасом в сердце и дрожью в ногах поочерёдно становились на этот примитивный трап и, как канатоходцы, ловя на ходу равновесие, перемещались на борт беспалубного кунгаса и устраивались со своими пожитками на его ребристом днище, кто - как мог.


Молодая женщина, закутанная теплым вязаным платком, в зимнем пальто и стареньких подшитых валенках, с узлом в руках, дождалась своей очереди, ступила на ползающий трап, с опаской прощупывая ногами его прочность, и, преодолев страх, легко и быстро перескочила на борт кунгаса. Не поворачиваясь и, пряча лицо от ветра, присела на свой узел с краю, теснившихся людей. И вдруг в испуге застыла, услышав за своей спиной что-то невразумительное: переполох, крики, сливавшиеся с шумом рокочущего моря.


Она вздрогнула, обернулась и увидела пустой трап с одной доской, у которого растерянно суетились матросы. Пассажиры в панике, толпясь, с тревогой уставились за борт. Женщина так и обмерла. Муж, который должен был проследовать сразу за ней, барахтался за бортом в ледяной воде; то скроется с головой, то вновь всплывёт, пытаясь ухватиться за доску трапа, которая свалилась вместе с ним, и всякий раз руки соскальзывали с доски.


Рядом, перекатываясь с волны на волну, плавали его шапка и небольшой, продолговатый узел. Матросы бросили спасательный круг, и утопающий тут же ухватился за него. Загребая в воде изо всех сил свободной рукой, пытаясь подплыть к борту судна, где также матросами был сброшен штормтрап.


Но волна, раскачивая и обдовая его брызгами, будто радовалась его тяжести и неповоротливости, снова и снова откатывала его от борта со спасительной веревочной лестницей. Зимнее пальто и валенки напитались водой и разбухли, что и вовсе сковывали его движения и настойчиво, тяжело тянули под воду. Сбросить, освободиться от них он тоже не имел никакой возможности. Выпустить из рук спасательный круг - это значит сразу, утюгом пойти на дно. Уходили силы, а тут еще судорогой свело ногу и ему уже казалось, что он не сможет выбраться, и еще несколько секунд и отправится рыбам на съедение. Матросы кинули выброску - швартовый шнур. Выброска легла прямо на круг, но ее тут же смыло волной. Матросы быстро выбрали ее и снова запустили. На этот раз удачно. Свободной рукой он крепко ухватился за неё, и матросы стали подтягивать его к борту. Руки совсем обессилили и окоченели, но он все-таки сумел перехватиться за продольные веревки трапа и вцепиться в них мертвой хваткой. Так, вместе со штормтрапом, промокшего до нитки и продрогшего до костей матросы втащили его на палубу.


Но женщина почему-то не радовалась спасению мужа. В безумной панике металась в кунгасе: махала руками, показывала в сторону моря, туда, где волны уносили шапку мужа и сверток, и кричала не своим голосом, порываясь сама броситься за борт кунгаса. Какая-то женщина удерживала ее, успокаивала, что-то говорила. Шум ветра, рокот моря, возбужденные голоса людей - все смешалось в какой-то единый, чудовищный гул, в котором безнадежно тонули рыдания обезумевшей женщины.


-Чего это она кричит, как сумасшедшая? Мужика спасли. Чего ей надо - жалко узла с тряпьем, что ли? Подумаешь, тряпье. Был бы мужик жив, здоров, а тряпье наживется,- пробурчал немолодой мужчина, заросший седой щетиной, в старом ватнике и потрепанной ушанке, сидевший на громоздком чемодане, стиснутый со всех сторон.


- Вот чудак. А может у нее там - золото с брильянтами, - усмехнулся из-за воротника старого овчинного полушубка сосед с роскошными черными усами, в кубанской папахе, натянутой на самые уши.
- Какой дурак с таким богатством будет вербоваться к черту на кулички, - угрюмо обрезал его, сидевший слева на узле, худой, носатый мужчина в легком демисезонном пальто и меховой шапке, туго завязанной под подбородком.


- Оно и верно, - поддержал щетинистый мужчина в старом ватнике, и тут же добавил с сомнением: - А чего же она так изводится тогда, лезет в океян, и про мужика совсем забыла?


- Хм..., а чо ей мужик,- опять усмехнулся усатый в овчинном полушубке. - Ну, утоп бы, так думаете, она долго б переживала за ним. Ага, ждите. Вытерла бы в одночасье подолом слезы и сейчас же другого нашла. Баба вон, молодая, видная. А там уплывают её сарафаны, без которых, известно, не сможет околпачить другого мужика. Все бабы едины. Я их знаю.


- Оно и видно. Наверно, какая-то прищемила дверями твое это... мужское достоинство, теперь и выливаешь злобу на всех, - одернул его носатый в легком пальто.
- Ой-Ой... смотрите-ка, какой бабский защитничек выискался. Я сейчас умру от смеха, держите меня, - желчно рассмеялся мужчина в овчинном полушубке, и тут волна ударилась о борт, накрыла их брызгами, мужик замолчал и спрятался в своем воротнике по самую верхушку папахи...


Кунгас загрузился первой партией пассажиров и тяжело осел в воде. Затем буксир отшвартовался от судна и, зарываясь носом в волнах, потянул его за собой.
Ветер усиливался, разъяренным коршуном налетал на измученных людей, нещадно трепал их одежды, словно пытался забраться по глубже, вонзить свои острые ледяные когти в их изможденные тела и до последней кровинки выпить оставшееся тепло.


Потом снова взмывал и с воем, яростно набрасывался на пенящиеся волны, которые, казалось, пытались высвободиться из-под его неукротимой власти, повернуть обратно, в океан, где могли бы разгуляться во всю его безбрежную ширь и насладиться необъятной свободой, вздымая до самых облаков свою величаво-клокочущую пену. Срывал с них шапки брызг и накрывал, сжавшихся от страха и качки пассажиров, в перегруженном кунгасе.Никто уже не обращал внимания на несчастную женщину, которая вцепившись в его борт руками продолжала надрывно скулить, вглядываясь жадными глазами на убегающие волны, уносившие далеко ее загадочный, драгоценный багаж.


На причале работали грузчики; укладывали ящики с рыбой, крабами. Катали бочки с икрой - готовили к погрузке на судно. Затем бригадир дал им команду - на перекур. Грузчики разбрелись по причалу, укрываясь за штабелями от пронизывающего ветра.
Двое - один постарше, высокий, широкоплечий, с рыжей бородой, живыми, колючими глазами, в сером парусиновом плаще с капюшоном, в шапке из собачьего меха и добротных яловых сапогах.
Второй - совсем еще молодой, розовощёкий, тоже в меховой ушанке, в старом засаленном ватнике и резиновых сапогах, - уселись на самом берегу, за разбитой баржей с подветренной стороны, но откуда хорошо просматривался пароход на рейде и отделившийся от него буксир с кунгасом.
Свернули цигарки. Закурили. Табачный дым сорвался с губ и тут же рассеялся в холодном ветреном воздухе.


- А я приехал летом. И море было спокойное. Не то, что сейчас. Наверно, их там здорово укачало, - сочувственно кивнул парень в сторону буксируемого кунгаса, который с берега был похож на какое-то диковинное морское животное, всплывшее на поверхность моря по чьей-то чужой воле и теперь тяжело, нехотя тащился за катером, то и дело, зарываясь носом в волнах, словно порывался снова уйти в глубину своей родной морской пучины.


- Да, конечно, нелегко им,- подтвердил рыжебородый, затягиваясь цигаркой.- А что поделаешь. Нужда гонит людей. На большой земле теперь ведь тоже несладко. Вот и едут. А кто может быть и - за длинным рублем. Всякое бывает, сынок.
- Да вообще-то, у нас ни то, чтобы - несладко. Лишь бы картошка с кукурузой, помидорами, огурцами, капустой родили. Ну, еще коровка с молочком, то и жить можно. И речка у нас рыбная. В августе к нам горбуша приходит метать икру. Ну вот, только не ленись - будет тебе и икра, и рыба. Делай с ней что хочешь. Вари, соли, копти или вяль. А еще, тайга рядом. Кедровые орехи, дикий виноград, ягоды, всякие грибы.


- Что-то знакомые места. Где это - у вас?- с заинтересованным любопытством спросил рыжебородый. - С тайгой, да еще и с горбушей?
- Ну, у нас, в этом... В Уссурийском крае. В Имане. Река у нас называется Вака. Она впадает в Уссури, а Уссури - в Амур. Ну вот, значит, эта горбуша и приходит к нам с моря по Амуру метать икру.


- О, сынок, так я же там воевал в гражданскую, мать честная! - с удивлением пробасил рыжебородый и, рассмеявшись, по-отцовски прижал парня к себе за плечи. - Земляк, значит. А зачем ты тогда приехал сюда, если у вас там так сытно, - длинный рубль поманил?


- Да нет. Ни то, что поманил... хочу, знаете... домишко себе поставить, - робко произнес парень и смущенно улыбнувшись, добавил: - И еще хочу... хочу невесте на свадьбу хорошее платье подарить.
- У тебя есть невеста?! - Совсем оживился рыжебородый. - И ждет?
- Да вроде, ждет.


- И письма пишет?
- Пишет. И очень часто.
- Это хорошо, мать честная, замечательно, что у тебя такая невеста! - Рыжебородый широко улыбнулся и, пригладив рукой бороду, тут же погрустнел. - А я вот, так и остался бобылем. Была у меня подружка в Спасске и, что называется, крепко любили друг друга, мать честная. Да вот, дурака свалял. Поверил... и кто...- лучший друг! За родного брата его считал. А он оказался самым настоящим подлецом. Ей наговорил гадостей на меня, а мне - на нее. Как говорится, одурачил обоих!


Женился на ней, а потом она застала его с другой, ну и ушла от него, пришла проситься ко мне. Но я не смог уже принять ее. Как-то гадко было после всего этого. Вот и завербовался сюда на три года, а потом... потом продлил ещё на пять. - Он глубоко затянулся, выпустил носом дым, сплюнул в сторону и продолжил: - А теперь душа как-то усохла и не манит на женитьбу. Вот и балуюсь то с одной, то с другой. Так и тяну эту свою паршивую долю, мать честная, рыба камбала морская!


- Дядь Михей, а может лучше бы вы, женились. Выбрали бы какую-нибудь из них, - дети бы пошли и... глядишь, ваша душа и отмокла бы. Вы же еще нестарый и такой крепкий, здоровый. А тут незамужних и красивых девок - хоть отбавляй.
Рыжебородый весело рассмеялся.


- Ну, ты даешь, сынок. Красивые, незамужние. А ты знаешь, что женская красота очень обманчивая штука. Она ведь больше служит приманкой для дураков. Дети - это другое дело. Я к ним особую нежность имею. А жена... жена не надо, чтобы она была красивой. Как кукла. Надо всего лишь, чтобы была приятной и любила тебя, какой ты есть, вот тогда и дети будут в радость и мы - детям. Вот такие, брат дела. –


Он замолчал, поправил на голове шапку, снова глубоко затянулся и продолжил: - А вот, насчет друзей... я тебе вот что скажу - выбирай их с большой оглядкой. И никогда не доверяй даже самому близкому другу то, что тебе очень дорого. Понимаешь, друзья иногда бывают опаснее самых заклятых врагов. Врага ты знаешь в лицо, и всегда будешь остерегаться его. А вот, друг - это... ну, понимаешь, вроде мины, которая может взорваться в любой момент из-за твоей оплошности и навредить тебе так, что ты долго будешь приходить в себя.


А особенно не доверяй любимую женщину. Потому что у таких друзей любовь друга к твоей женщине всегда рождает этакую зависть, которая рано или поздно заставляет их совершить какую-нибудь подлость. Коварную. Против тебя. Понял, сынок, мать честная. Конечно, я не говорю, что все друзья обязательно - подлецы. Есть такие друзья, что и голову сложат за друга.


Такой у меня тоже был, когда воевали. - Он замолчал, затянулся еще пару раз, заплевал окурок, бросил на землю и энергично раздавил его каблуком сапога. Посмотрел на залив, выпрямился и весело выдохнул: - Эх, сейчас бы спиритинского грамм этак сто. Больше не надо. Только для согрева души. Ну, ничего, после работы, вечерком догоним в нашем магазинчике... а ты, сынок, как к этому относишься?


- Да не так, чтобы очень... бывает. С получки или по праздникам.
- Смотри, дружок не увлекайся. Это непростительно, я и то держусь. А еще побаивайся этих красивых незамужних, а то будет тебе и домишко, и красивое платье для невесты к свадьбе. Я уж тут за пять лет нагляделся. Вот она сопка, видишь? Так вот, не зря ее ведь назвали Сопкой Любви.


- Ну что вы, дядя Михей, я это очень хорошо понимаю, - с твердостью обронил парень.
- Вот-вот, сынок, так и держись. Больше будешь похож на настоящего мужчину.
Парень тепло, доверчиво улыбнулся и перевел взгляд на залив.
Катер с кунгасом все ближе продвигался к причалу. Пробежав глазами по неспокойному заливу с белыми барашками, парень вдруг увидел какой-то плывущий предмет, вскочил на ноги и стал напряженно вглядываться. Потом неуверенно произнес:


-Дядь Михей, там... что-то плывет... узел какой-то, что ли... и вроде прямо к нам. Интересно, что это может быть?
Рыжебородый бросил короткий взгляд на залив, и, ничего не заметив, безразлично ответил:
- Тебе, наверно, показалось.


- Да, нет. Не показалось. Правда! - настойчиво возразил парень. - Вон он, вон он! Опять скрылся за волной. Сейчас, подождите…, снова покажется…, вон он, показался, смотрите.
Рыжебородый уперся руками в колени, выправился и, приложив руку ко лбу козырьком, стал вглядываться в залив.


- Да, в самом деле, что-то плывет, похоже, какой-то вербованный бедолага выронил свои шмотки, и плывёт ведь прямо к нам,- сочувственно пробормотал он и тут же воскликнул: - ну-ка, сынок, сбегай, найди багор, а то мы его так не выловим.
Парень сорвался с места и убежал. Через несколько минут вернулся с пожарным багром в руках.

- Крепко кому-то не повезло, - покачал головой рыжебородый.- А вообще-то, уже бывало такое и не раз.
Из-за штабелей ящиков показался бригадир и обветренным с хрипотой голосом прокричал:


- Вы там не обкурились, случайно, а то и пора совесть иметь!
Рыжебородый в ответ махнул рукой, а парню сказал:
- Успеем. Сначала надо вытащить из воды этот узел. – И весь сосредоточился на плывущем предмете, который плавно перекатывался с волны на волну и все ближе подвигался к берегу.


Ветер не унимался, гудел и с рокотом разбивал в брызги о причал накатывающиеся волны. Катер с кунгасом уже подошел к причалу и начал швартоваться. Из-за штабелей снова показался бригадир, погрозил кулаком и выругался трехэтажным матом.


- Ну, вы у меня получите! Потом не жалуйтесь...
- Слушай, ты, начальник липовый,- вспыхнул рыжебородый,- много берешь на себя! Тут люди пострадали, мать честная! - И, повернулся к парню, засмеялся: - Я ведь тоже был бригадиром, а потом отказался. Всем не угодишь.


Наконец, сверток прибило к пирсу, но вытащить из воды его было не так-то просто. Волна, словно дразнила грузчиков, то разбежится, неся его на своем пенящемся загривке, ударится о причал, рассыплется в брызги, обдав их своим фейерверком, и снова со своей добычей откатывается назад.


Грузчики метались по берегу и никак не могли подцепить его багром, у которого острие крючка было обломано, и каждой раз соскальзовало с тугой натянутой ткани узла. Грузчик рычал, с веселым злом матюгался и снова, и снова пытался подцепить его багром. Но волна, словно насмехалась над ним и его беспомощностью, каждый раз накрывала его своим веером брызг и с рокотом откатывала назад, не собираясь отдавать ему свой драгоценный трофей.


- Дядь Михей, дядь Михей, - кричал парень, - вы не так. Вы бросьте багор, как гарпун, чтобы он воткнулся и тогда он зацепится!
- А если там - бутылочка со спиритинским, останутся одни стекляшки. Э - э... нет. Так негоже!
Наконец, крюк зацепился за край складки свертка и рыжебородый с облегчением выдохнул;


- Ну вот, и попалась рыбка. Сейчас мы разберемся - что это такое, мать честная!
Он вытащил сверток на берег и начал вертеть в руках, отыскивая у него начало...


Несчастная женщина, пока плыла на кунгасе, не упускала из виду свою драгоценную потерю, которая почти одновременно прибилась к берегу. Вся заплаканная, не дожидаясь, пока закрепят к причалу кунгас, выбралась из скученной толпы и, рискуя сама оказаться за бортом, выпрыгнула на берег, бросила свой узел и бегом устремилась туда, где два рослых мужика вертели в своих грубых руках непонятный им багаж. Она бежала по причалу, махала им руками, что-то кричала, но шум ветра и рокот моря заглушали ее голос, поэтому грузчики ничего не могли понять и только пожимали плечами. Она подбежала и сквозь рыдания выкрикнула:


- Да як же вы дэржитэ! Цеж ввирх ногамы!- Выхватила у них сверток, перевернула нижним концом вверх и дрожащими руками, кое-как, с трудом расстегнула булавки, откинула уголок стеганого одеяльца, затем - простынку с кружевной каймой, из-под которой вдруг показалось розовое личико грудного младенца. Лицо женщины тут же озарилось неописуемой радостью и, переполненная чувством благодарности, запричитала:


- Ой, спасыбочки вам! Ой, спасыбо...
Грузчики так и остолбенели, вытаращив на лоб глаза. А младенец, как ни в чем не бывало, вертел по сторонам своими сероватыми глазенками щурился на свету. На пухленьких, розовых щечках поблескивало несколько капель морской воды. Наконец, рыжебородый разжал рот:
- Вот те раз, мать честная, рыба камбала морская! Да как же это а?!..
- Ой, ны спрашивайтэ, - отмахнулась она, глотая слезы радости.
- Прямо фантастика, ха-ха-ха... - весело зашелся рыжебородый. - Кому скажи, так и не поверят. Скажут - заливаешь, брат.
Парень, разглядывая личико малыша, спросил:


- А это - мальчик или девочка?
- Хлопыць, хлопыць, - продолжая захлебываться от радости, ответила женщина.
Тут, рыжебородый и вовсе пришел в восторг.
- Так это же совсем другое дело!- воскликнул он и заржал от всей души. - Гляньте, гляньте, да он еще и лыбится. Настоящий пират, мать честная!
- А сколько ему... месяцев? - спросил парень.
- Да уже тры... ни, тры с половыною.
- Рыжебородый, широко улыбаясь, наклонился к личику младенца, весело, ласково произнес: - Ай-гу-гу-гу, пират.


Он выпрямился,сдвинул на затылок мохнатую шапку, и пророчески произнес:
- А знаешь, мать, он у тебя будет обязательно мореходом и не простым, а настоящим морским волком. Вспомнишь мои слова. Ведь это морское крещение послала ему сама судьба.


- Ой, да я боюсь цего моря, як черт ладана. А тэпэр ще бильше.
- Это ты боишься, - торжествующе засмеялся рыжебородый, - а ему оно будет по колено, как настоящему великому мореходу.
- Да, ныкажить так, а то и правда, нагадаитэ,- сказала она, улыбаясь уже высохшими глазами и, освободив одну руку, убрала под платок, выбившуюся на лоб светлую, шелковистую с колечками прядь, и примирительно добавила: - А, що будэ, то и будэ. Щоб тильки був хорошей людыной.


- Ты что, мать, - с Украины? – спросил рыжебородый.
- Да ни. Цэ наши батьки - з Украины. А мы - з Дальнего Востоку, Уссурийского краю. Там е такий город – Спасск - Дальний.
- Да-ну, вот те на, мать честная! Еще одна землячка. Я ж там воевал в партизанах, штурмовал этот самый Спасск. Там же меня и ранили. А потом так и остался...


Тут, сбежалась вся бригада. Грузчики обступили женщину с младенцем тесным кольцом и с удивлением стали разглядывать этого необычного юного мореплавателя. А потом с веселым задором стали смеяться, подшучивать над малюткой, осыпая его крепкими мужицкими комплиментами, и тоже пророчили ему морскую судьбу. И им не было дела до того, что выгрузка пассажиров с кунгаса уже закончилась и женщине пора быть там со всеми, не замечали ее усталости. А она едва держалась на ногах, и так хотелось скорее добраться до пристанища и отдохнуть.

Пароход, груженый солью, ящиками, бочко-тарой – под рыбу, и несколькими пассажирами, вошел в залив Авачинский, но подойти к причалу не смог - мешала высокая прибойная волна. Восточный ветер, налетавший с просторов Тихого океана нарастал и обещал приближение ураганного шторма, о котором также часом раньше предупреждала радиограмма Дальневосточного пароходства. Поэтому якорь пришлось временно бросить на рейде и обратиться в портовую службу, чтобы помогли переправить на берег пассажиров, а затем поднять якорь и уйти в море.


Портовики тотчас откликнулись и выслали к судну кунгас, буксируемый катером. При его швартовке к борту судна матросам пришлось повозиться. Затем, за неимением трапа для подобных случаев, в спешке выложили две широкие доски, закрепив их на скорую руку.


Пассажиры, измученные за время пути, собрались на палубе и, толпясь, готовились к пересадке на другое, необычное плавсредство. Некоторые - с детьми, многие с узлами, чемоданами; пошатывались от качки, сутулились, прячась от колючего, промозглого ветра в свои воротники.


Громоздкие, мрачные тучи ползли так низко над головой,что казалось намереваются всех этих усталых, обессиливших людей смести с палубы и бросить в холодную, пенящуюся морскую пучину, но ни в коем случае не пустить их на эту, мало обжитую, неприветливую землю с громким названием – Петропавловск-Камчатский, который виднелся вдали - с береговыми постройками на фоне припорошенной снегом сизой сопки, упиравшейся своей покатой вершиной в мрачный, тяжёлый, свинцовыйй небосвод.


Судно с кунгасом раскачивало из стороны в сторону, отчего доски со скрипом ползали между собой над набегавшей крутой волной. Люди с затаенным ужасом в сердце и дрожью в ногах поочерёдно становились на этот примитивный трап и, как канатоходцы, ловя на ходу равновесие, перемещались на борт беспалубного кунгаса и устраивались со своими пожитками на его ребристом днище, кто - как мог.


Молодая женщина, закутанная теплым вязаным платком, в зимнем пальто и стареньких подшитых валенках, с узлом в руках, дождалась своей очереди, ступила на ползающий трап, с опаской прощупывая ногами его прочность, и, преодолев страх, легко и быстро перескочила на борт кунгаса. Не поворачиваясь и, пряча лицо от ветра, присела на свой узел с краю, теснившихся людей. И вдруг в испуге застыла, услышав за своей спиной что-то невразумительное: переполох, крики, сливавшиеся с шумом рокочущего моря.


Она вздрогнула, обернулась и увидела пустой трап с одной доской, у которого растерянно суетились матросы. Пассажиры в панике, толпясь, с тревогой уставились за борт. Женщина так и обмерла. Муж, который должен был проследовать сразу за ней, барахтался за бортом в ледяной воде; то скроется с головой, то вновь всплывёт, пытаясь ухватиться за доску трапа, которая свалилась вместе с ним, и всякий раз руки соскальзывали с доски.


Рядом, перекатываясь с волны на волну, плавали его шапка и небольшой, продолговатый узел. Матросы бросили спасательный круг, и утопающий тут же ухватился за него. Загребая в воде изо всех сил свободной рукой, пытаясь подплыть к борту судна, где также матросами был сброшен штормтрап.


Но волна, раскачивая и обдовая его брызгами, будто радовалась его тяжести и неповоротливости, снова и снова откатывала его от борта со спасительной веревочной лестницей. Зимнее пальто и валенки напитались водой и разбухли, что и вовсе сковывали его движения и настойчиво, тяжело тянули под воду. Сбросить, освободиться от них он тоже не имел никакой возможности. Выпустить из рук спасательный круг - это значит сразу, утюгом пойти на дно. Уходили силы, а тут еще судорогой свело ногу и ему уже казалось, что он не сможет выбраться, и еще несколько секунд и отправится рыбам на съедение. Матросы кинули выброску - швартовый шнур. Выброска легла прямо на круг, но ее тут же смыло волной. Матросы быстро выбрали ее и снова запустили. На этот раз удачно. Свободной рукой он крепко ухватился за неё, и матросы стали подтягивать его к борту. Руки совсем обессилили и окоченели, но он все-таки сумел перехватиться за продольные веревки трапа и вцепиться в них мертвой хваткой. Так, вместе со штормтрапом, промокшего до нитки и продрогшего до костей матросы втащили его на палубу.


Но женщина почему-то не радовалась спасению мужа. В безумной панике металась в кунгасе: махала руками, показывала в сторону моря, туда, где волны уносили шапку мужа и сверток, и кричала не своим голосом, порываясь сама броситься за борт кунгаса. Какая-то женщина удерживала ее, успокаивала, что-то говорила. Шум ветра, рокот моря, возбужденные голоса людей - все смешалось в какой-то единый, чудовищный гул, в котором безнадежно тонули рыдания обезумевшей женщины.


-Чего это она кричит, как сумасшедшая? Мужика спасли. Чего ей надо - жалко узла с тряпьем, что ли? Подумаешь, тряпье. Был бы мужик жив, здоров, а тряпье наживется,- пробурчал немолодой мужчина, заросший седой щетиной, в старом ватнике и потрепанной ушанке, сидевший на громоздком чемодане, стиснутый со всех сторон.


- Вот чудак. А может у нее там - золото с брильянтами, - усмехнулся из-за воротника старого овчинного полушубка сосед с роскошными черными усами, в кубанской папахе, натянутой на самые уши.
- Какой дурак с таким богатством будет вербоваться к черту на кулички, - угрюмо обрезал его, сидевший слева на узле, худой, носатый мужчина в легком демисезонном пальто и меховой шапке, туго завязанной под подбородком.


- Оно и верно, - поддержал щетинистый мужчина в старом ватнике, и тут же добавил с сомнением: - А чего же она так изводится тогда, лезет в океян, и про мужика совсем забыла?


- Хм..., а чо ей мужик,- опять усмехнулся усатый в овчинном полушубке. - Ну, утоп бы, так думаете, она долго б переживала за ним. Ага, ждите. Вытерла бы в одночасье подолом слезы и сейчас же другого нашла. Баба вон, молодая, видная. А там уплывают её сарафаны, без которых, известно, не сможет околпачить другого мужика. Все бабы едины. Я их знаю.


- Оно и видно. Наверно, какая-то прищемила дверями твое это... мужское достоинство, теперь и выливаешь злобу на всех, - одернул его носатый в легком пальто.
- Ой-Ой... смотрите-ка, какой бабский защитничек выискался. Я сейчас умру от смеха, держите меня, - желчно рассмеялся мужчина в овчинном полушубке, и тут волна ударилась о борт, накрыла их брызгами, мужик замолчал и спрятался в своем воротнике по самую верхушку папахи...


Кунгас загрузился первой партией пассажиров и тяжело осел в воде. Затем буксир отшвартовался от судна и, зарываясь носом в волнах, потянул его за собой.
Ветер усиливался, разъяренным коршуном налетал на измученных людей, нещадно трепал их одежды, словно пытался забраться по глубже, вонзить свои острые ледяные когти в их изможденные тела и до последней кровинки выпить оставшееся тепло.


Потом снова взмывал и с воем, яростно набрасывался на пенящиеся волны, которые, казалось, пытались высвободиться из-под его неукротимой власти, повернуть обратно, в океан, где могли бы разгуляться во всю его безбрежную ширь и насладиться необъятной свободой, вздымая до самых облаков свою величаво-клокочущую пену. Срывал с них шапки брызг и накрывал, сжавшихся от страха и качки пассажиров, в перегруженном кунгасе.Никто уже не обращал внимания на несчастную женщину, которая вцепившись в его борт руками продолжала надрывно скулить, вглядываясь жадными глазами на убегающие волны, уносившие далеко ее загадочный, драгоценный багаж.


На причале работали грузчики; укладывали ящики с рыбой, крабами. Катали бочки с икрой - готовили к погрузке на судно. Затем бригадир дал им команду - на перекур. Грузчики разбрелись по причалу, укрываясь за штабелями от пронизывающего ветра.
Двое - один постарше, высокий, широкоплечий, с рыжей бородой, живыми, колючими глазами, в сером парусиновом плаще с капюшоном, в шапке из собачьего меха и добротных яловых сапогах.
Второй - совсем еще молодой, розовощёкий, тоже в меховой ушанке, в старом засаленном ватнике и резиновых сапогах, - уселись на самом берегу, за разбитой баржей с подветренной стороны, но откуда хорошо просматривался пароход на рейде и отделившийся от него буксир с кунгасом.
Свернули цигарки. Закурили. Табачный дым сорвался с губ и тут же рассеялся в холодном ветреном воздухе.


- А я приехал летом. И море было спокойное. Не то, что сейчас. Наверно, их там здорово укачало, - сочувственно кивнул парень в сторону буксируемого кунгаса, который с берега был похож на какое-то диковинное морское животное, всплывшее на поверхность моря по чьей-то чужой воле и теперь тяжело, нехотя тащился за катером, то и дело, зарываясь носом в волнах, словно порывался снова уйти в глубину своей родной морской пучины.


- Да, конечно, нелегко им,- подтвердил рыжебородый, затягиваясь цигаркой.- А что поделаешь. Нужда гонит людей. На большой земле теперь ведь тоже несладко. Вот и едут. А кто может быть и - за длинным рублем. Всякое бывает, сынок.
- Да вообще-то, у нас ни то, чтобы - несладко. Лишь бы картошка с кукурузой, помидорами, огурцами, капустой родили. Ну, еще коровка с молочком, то и жить можно. И речка у нас рыбная. В августе к нам горбуша приходит метать икру. Ну вот, только не ленись - будет тебе и икра, и рыба. Делай с ней что хочешь. Вари, соли, копти или вяль. А еще, тайга рядом. Кедровые орехи, дикий виноград, ягоды, всякие грибы.


- Что-то знакомые места. Где это - у вас?- с заинтересованным любопытством спросил рыжебородый. - С тайгой, да еще и с горбушей?
- Ну, у нас, в этом... В Уссурийском крае. В Имане. Река у нас называется Вака. Она впадает в Уссури, а Уссури - в Амур. Ну вот, значит, эта горбуша и приходит к нам с моря по Амуру метать икру.


- О, сынок, так я же там воевал в гражданскую, мать честная! - с удивлением пробасил рыжебородый и, рассмеявшись, по-отцовски прижал парня к себе за плечи. - Земляк, значит. А зачем ты тогда приехал сюда, если у вас там так сытно, - длинный рубль поманил?


- Да нет. Ни то, что поманил... хочу, знаете... домишко себе поставить, - робко произнес парень и смущенно улыбнувшись, добавил: - И еще хочу... хочу невесте на свадьбу хорошее платье подарить.
- У тебя есть невеста?! - Совсем оживился рыжебородый. - И ждет?
- Да вроде, ждет.


- И письма пишет?
- Пишет. И очень часто.
- Это хорошо, мать честная, замечательно, что у тебя такая невеста! - Рыжебородый широко улыбнулся и, пригладив рукой бороду, тут же погрустнел. - А я вот, так и остался бобылем. Была у меня подружка в Спасске и, что называется, крепко любили друг друга, мать честная. Да вот, дурака свалял. Поверил... и кто...- лучший друг! За родного брата его считал. А он оказался самым настоящим подлецом. Ей наговорил гадостей на меня, а мне - на нее. Как говорится, одурачил обоих!


Женился на ней, а потом она застала его с другой, ну и ушла от него, пришла проситься ко мне. Но я не смог уже принять ее. Как-то гадко было после всего этого. Вот и завербовался сюда на три года, а потом... потом продлил ещё на пять. - Он глубоко затянулся, выпустил носом дым, сплюнул в сторону и продолжил: - А теперь душа как-то усохла и не манит на женитьбу. Вот и балуюсь то с одной, то с другой. Так и тяну эту свою паршивую долю, мать честная, рыба камбала морская!


- Дядь Михей, а может лучше бы вы, женились. Выбрали бы какую-нибудь из них, - дети бы пошли и... глядишь, ваша душа и отмокла бы. Вы же еще нестарый и такой крепкий, здоровый. А тут незамужних и красивых девок - хоть отбавляй.
Рыжебородый весело рассмеялся.


- Ну, ты даешь, сынок. Красивые, незамужние. А ты знаешь, что женская красота очень обманчивая штука. Она ведь больше служит приманкой для дураков. Дети - это другое дело. Я к ним особую нежность имею. А жена... жена не надо, чтобы она была красивой. Как кукла. Надо всего лишь, чтобы была приятной и любила тебя, какой ты есть, вот тогда и дети будут в радость и мы - детям. Вот такие, брат дела. –


Он замолчал, поправил на голове шапку, снова глубоко затянулся и продолжил: - А вот, насчет друзей... я тебе вот что скажу - выбирай их с большой оглядкой. И никогда не доверяй даже самому близкому другу то, что тебе очень дорого. Понимаешь, друзья иногда бывают опаснее самых заклятых врагов. Врага ты знаешь в лицо, и всегда будешь остерегаться его. А вот, друг - это... ну, понимаешь, вроде мины, которая может взорваться в любой момент из-за твоей оплошности и навредить тебе так, что ты долго будешь приходить в себя.


А особенно не доверяй любимую женщину. Потому что у таких друзей любовь друга к твоей женщине всегда рождает этакую зависть, которая рано или поздно заставляет их совершить какую-нибудь подлость. Коварную. Против тебя. Понял, сынок, мать честная. Конечно, я не говорю, что все друзья обязательно - подлецы. Есть такие друзья, что и голову сложат за друга.


Такой у меня тоже был, когда воевали. - Он замолчал, затянулся еще пару раз, заплевал окурок, бросил на землю и энергично раздавил его каблуком сапога. Посмотрел на залив, выпрямился и весело выдохнул: - Эх, сейчас бы спиритинского грамм этак сто. Больше не надо. Только для согрева души. Ну, ничего, после работы, вечерком догоним в нашем магазинчике... а ты, сынок, как к этому относишься?


- Да не так, чтобы очень... бывает. С получки или по праздникам.
- Смотри, дружок не увлекайся. Это непростительно, я и то держусь. А еще побаивайся этих красивых незамужних, а то будет тебе и домишко, и красивое платье для невесты к свадьбе. Я уж тут за пять лет нагляделся. Вот она сопка, видишь? Так вот, не зря ее ведь назвали Сопкой Любви.


- Ну что вы, дядя Михей, я это очень хорошо понимаю, - с твердостью обронил парень.
- Вот-вот, сынок, так и держись. Больше будешь похож на настоящего мужчину.
Парень тепло, доверчиво улыбнулся и перевел взгляд на залив.
Катер с кунгасом все ближе продвигался к причалу. Пробежав глазами по неспокойному заливу с белыми барашками, парень вдруг увидел какой-то плывущий предмет, вскочил на ноги и стал напряженно вглядываться. Потом неуверенно произнес:


-Дядь Михей, там... что-то плывет... узел какой-то, что ли... и вроде прямо к нам. Интересно, что это может быть?
Рыжебородый бросил короткий взгляд на залив, и, ничего не заметив, безразлично ответил:
- Тебе, наверно, показалось.


- Да, нет. Не показалось. Правда! - настойчиво возразил парень. - Вон он, вон он! Опять скрылся за волной. Сейчас, подождите…, снова покажется…, вон он, показался, смотрите.
Рыжебородый уперся руками в колени, выправился и, приложив руку ко лбу козырьком, стал вглядываться в залив.


- Да, в самом деле, что-то плывет, похоже, какой-то вербованный бедолага выронил свои шмотки, и плывёт ведь прямо к нам,- сочувственно пробормотал он и тут же воскликнул: - ну-ка, сынок, сбегай, найди багор, а то мы его так не выловим.
Парень сорвался с места и убежал. Через несколько минут вернулся с пожарным багром в руках.

- Крепко кому-то не повезло, - покачал головой рыжебородый.- А вообще-то, уже бывало такое и не раз.
Из-за штабелей ящиков показался бригадир и обветренным с хрипотой голосом прокричал:


- Вы там не обкурились, случайно, а то и пора совесть иметь!
Рыжебородый в ответ махнул рукой, а парню сказал:
- Успеем. Сначала надо вытащить из воды этот узел. – И весь сосредоточился на плывущем предмете, который плавно перекатывался с волны на волну и все ближе подвигался к берегу.


Ветер не унимался, гудел и с рокотом разбивал в брызги о причал накатывающиеся волны. Катер с кунгасом уже подошел к причалу и начал швартоваться. Из-за штабелей снова показался бригадир, погрозил кулаком и выругался трехэтажным матом.


- Ну, вы у меня получите! Потом не жалуйтесь...
- Слушай, ты, начальник липовый,- вспыхнул рыжебородый,- много берешь на себя! Тут люди пострадали, мать честная! - И, повернулся к парню, засмеялся: - Я ведь тоже был бригадиром, а потом отказался. Всем не угодишь.


Наконец, сверток прибило к пирсу, но вытащить из воды его было не так-то просто. Волна, словно дразнила грузчиков, то разбежится, неся его на своем пенящемся загривке, ударится о причал, рассыплется в брызги, обдав их своим фейерверком, и снова со своей добычей откатывается назад.


Грузчики метались по берегу и никак не могли подцепить его багром, у которого острие крючка было обломано, и каждой раз соскальзовало с тугой натянутой ткани узла. Грузчик рычал, с веселым злом матюгался и снова, и снова пытался подцепить его багром. Но волна, словно насмехалась над ним и его беспомощностью, каждый раз накрывала его своим веером брызг и с рокотом откатывала назад, не собираясь отдавать ему свой драгоценный трофей.


- Дядь Михей, дядь Михей, - кричал парень, - вы не так. Вы бросьте багор, как гарпун, чтобы он воткнулся и тогда он зацепится!
- А если там - бутылочка со спиритинским, останутся одни стекляшки. Э - э... нет. Так негоже!
Наконец, крюк зацепился за край складки свертка и рыжебородый с облегчением выдохнул;


- Ну вот, и попалась рыбка. Сейчас мы разберемся - что это такое, мать честная!
Он вытащил сверток на берег и начал вертеть в руках, отыскивая у него начало...


Несчастная женщина, пока плыла на кунгасе, не упускала из виду свою драгоценную потерю, которая почти одновременно прибилась к берегу. Вся заплаканная, не дожидаясь, пока закрепят к причалу кунгас, выбралась из скученной толпы и, рискуя сама оказаться за бортом, выпрыгнула на берег, бросила свой узел и бегом устремилась туда, где два рослых мужика вертели в своих грубых руках непонятный им багаж. Она бежала по причалу, махала им руками, что-то кричала, но шум ветра и рокот моря заглушали ее голос, поэтому грузчики ничего не могли понять и только пожимали плечами. Она подбежала и сквозь рыдания выкрикнула:


- Да як же вы дэржитэ! Цеж ввирх ногамы!- Выхватила у них сверток, перевернула нижним концом вверх и дрожащими руками, кое-как, с трудом расстегнула булавки, откинула уголок стеганого одеяльца, затем - простынку с кружевной каймой, из-под которой вдруг показалось розовое личико грудного младенца. Лицо женщины тут же озарилось неописуемой радостью и, переполненная чувством благодарности, запричитала:


- Ой, спасыбочки вам! Ой, спасыбо...
Грузчики так и остолбенели, вытаращив на лоб глаза. А младенец, как ни в чем не бывало, вертел по сторонам своими сероватыми глазенками щурился на свету. На пухленьких, розовых щечках поблескивало несколько капель морской воды. Наконец, рыжебородый разжал рот:
- Вот те раз, мать честная, рыба камбала морская! Да как же это а?!..
- Ой, ны спрашивайтэ, - отмахнулась она, глотая слезы радости.
- Прямо фантастика, ха-ха-ха... - весело зашелся рыжебородый. - Кому скажи, так и не поверят. Скажут - заливаешь, брат.
Парень, разглядывая личико малыша, спросил:


- А это - мальчик или девочка?
- Хлопыць, хлопыць, - продолжая захлебываться от радости, ответила женщина.
Тут, рыжебородый и вовсе пришел в восторг.
- Так это же совсем другое дело!- воскликнул он и заржал от всей души. - Гляньте, гляньте, да он еще и лыбится. Настоящий пират, мать честная!
- А сколько ему... месяцев? - спросил парень.
- Да уже тры... ни, тры с половыною.
- Рыжебородый, широко улыбаясь, наклонился к личику младенца, весело, ласково произнес: - Ай-гу-гу-гу, пират.


Он выпрямился,сдвинул на затылок мохнатую шапку, и пророчески произнес:
- А знаешь, мать, он у тебя будет обязательно мореходом и не простым, а настоящим морским волком. Вспомнишь мои слова. Ведь это морское крещение послала ему сама судьба.


- Ой, да я боюсь цего моря, як черт ладана. А тэпэр ще бильше.
- Это ты боишься, - торжествующе засмеялся рыжебородый, - а ему оно будет по колено, как настоящему великому мореходу.
- Да, ныкажить так, а то и правда, нагадаитэ,- сказала она, улыбаясь уже высохшими глазами и, освободив одну руку, убрала под платок, выбившуюся на лоб светлую, шелковистую с колечками прядь, и примирительно добавила: - А, що будэ, то и будэ. Щоб тильки був хорошей людыной.


- Ты что, мать, - с Украины? – спросил рыжебородый.
- Да ни. Цэ наши батьки - з Украины. А мы - з Дальнего Востоку, Уссурийского краю. Там е такий город – Спасск - Дальний.
- Да-ну, вот те на, мать честная! Еще одна землячка. Я ж там воевал в партизанах, штурмовал этот самый Спасск. Там же меня и ранили. А потом так и остался...


Тут, сбежалась вся бригада. Грузчики обступили женщину с младенцем тесным кольцом и с удивлением стали разглядывать этого необычного юного мореплавателя. А потом с веселым задором стали смеяться, подшучивать над малюткой, осыпая его крепкими мужицкими комплиментами, и тоже пророчили ему морскую судьбу. И им не было дела до того, что выгрузка пассажиров с кунгаса уже закончилась и женщине пора быть там со всеми, не замечали ее усталости. А она едва держалась на ногах, и так хотелось скорее добраться до пристанища и отдохнуть.


Да еще тревожило ее состояние мужа. Как он там, может, простудился, заболел? Но в силу своего характера, она несмела, прервать веселое возбуждение этих грубоватых, обветренных людей, боясь показаться не благодарной за спасение ее ребенка. Терпеливо переминалась с ноги на ногу и улыбалась своими усталыми, вымученными глазами. И тут, ее выручил сам «великий мореплаватель» - начал кукситься и крутить головкой. Женщина тут же спохватилась:
- Ой, да его ж пора кормыть...

Всеволод Заковенко
Донецк, 1999г.
Д