Другая женщина Бонапарта

На улице он сразу закурил, торопливо, жадно глотая дым. Сердце неприятно защемило, и мужчина бросил оку¬рок в снег. "Все! Хватит",— сказал он вслух. Худенькая женщина неопределенного возраста, проходившая мимо, вопросительно посмотрела на него. «Нет-нет, это я не вам, - пробормотал он. – Извините».
Женщина пожала плечами и, усмехаясь каким-то своим мыслям, медленно двинулась по обледеневшему асфальту дальше. Она ставила ноги прочно, на всю ступню, широко размахивая руками – это его позабавило.
На главной улице города блистали огни, неоновые рекламы, на многих деревьях – новогодние гирлянды из лампочек. Навстречу ему попадались все больше молодые пары, как-то незаметно, отрешенно скользили мимо одиночки. Он нахлобучил шапку на лоб — холодно! Дошел до центрального гастронома и тут вспомнил: забыл купить хлеб.
Торопливо забежал в уютный, теплый зал, не выбирая, схватил батон, машинально расплатился, глядя на часы, — господи, как поздно, опять придется что-то придумывать, объяснять, говорить, что играл в шахматы с Димой, потом пили пиво в какой-то забегаловке, долго ждал автобуса…
Снова закурил, зябко ежась, и опять бросил окурок: "Хватит, Бонапарт! Эти любовные битвы… Эх, чёрт побери! Пора ставить точку..."
Он был невысокого роста, в юности стеснялся этого, и , непомерно самолюбивый, стремился во всём быть первым: красный диплом, блестящая кандидатская диссертация, начальник отдела престижной фирмы… С женщинами ему долго не везло, он их боялся, но первая же, Наталья, потом, после всего, обессилено шепнула: «О, Бонапарт!..»
Дина, казалось, ждала его у двери — только хотел осторожненько сунуть ключ в замок, как тот щелкнул, и дверь открылась... "Наконец-то! А я звоню-звоню на работу — молчание... Ты хоть бы предупреждал меня, что задержишься. И сотовый опять дома забыл, торопыга. У Димы сидел? И когда только он телефон купит?.."
Жена обняла его, торопливо что-то говорила, а он с раздражением думал, что вот рас¬пустила телячьи нежности, а в кухне, наверное, опять пусто — придется сидеть и ждать, пока Дина приготовит хотя бы глазунью.
Он никак не мог понять, почему жена не занимается ужином, пока он не вернется домой. Может сидеть просто так на диване, уставясь на экран телевизора, или слоняться по квартире — даже пыль не вытрет, ждет, когда он придет. Бывает, сядет в кресло с новым журналом, а она зовет: "Андрей! Иди ко мне, поговорим..."
И приходится идти на кухню, невпопад говорить "да" — "нет", утк-нувшись в журнал. Жена его любила, и он это знал. Только не знал, как себя вести...
И в этот раз дождался, когда поджарятся гренки, вымыл руки, ел, говорил, улыбался, намазывал на батон масло, пил чай, смотрел на руки жены, а сам думал: "Нет, это невыносимо... Что я делаю? Зачем всёэто?"
Проснувшись ночью, он впервые после многих-многих других ночей услышал ее тело, уловил какой-то особенный, терпкий запах волос и осторожно, чтобы не разбудить, стал целовать шею, руки, грудь. И она проснулась…
"Ты что, Андрей?» — удивленно шепнула Дина, и прижала его голову к себе, и взъерошила ему волосы, и Андрею показалось: сейчас, вот-вот он запла¬чет...
А утром он поднял телефонную трубку, услышал знакомый голос — веселый, певучий, лукавый. Он вспомнил, как вчера она прыгнула на него, обхватила ногами поясницу и, обняв за плечи, прильнула к его груди, и он в каком-то полуобмороке прислоняет её к стене и боится только одного, как бы эта проклятая картина с идиотским пейзажем не сорвалась, как в прошлый раз, может ударить. А она смотрела прямо в его глаза, не отводя взгляда, и улыбалась – весело, лукаво, зло, беспощадно.
"Нормально дошел... Все хорошо... Не знаю, Ира... Нет, Дина в ванной, говори быстрее. Конечно, не догадывается. Ты ведь её лучшая подруга…Не называй меня Бонапартом, я – Андрей… Ну-ну, не дуйся, зайчик… Загляну, наверное, как всегда — через день..."
Другая женщина засмеялась, он с тоской зажег сигарету и курил до тех пор, пока не обжег пальцы.