Фобия

Фобия

Посвящается мне, как самому близкому человеку, у которого не было шанса выбрать дистанцию.



***
- Была у меня одна подруга, - замолкаю и привожу хаотичные мысли в порядок. – Итси. Её звали Итси. Странное для слуха сокращение, как будто кошку подзывают. Она говорила, что это мексиканское прозвище, им называли заблудших гостей жители какой-то заброшенной деревни. Думаю, эту историю она выдумала сама, была ещё той выдумщицей. Так вот, Итси освоила довольно неблагоприятную профессию, стала мастерицей древнего ремесла. Помню, как она сказала: «Что ж, в партизанки меня точно не возьмут. А в куртизанки со всеми конечностями». И смеялась потом. Задорная девица. На четыре года старше меня. Образования получить не смогла, росла в семье, которую вряд ли можно назвать счастливой. Так к чему я веду, да, она стала проституткой, но она сделала это добровольно. Можете не верить, но она так искренне заверяла меня, что это именно то, чем ей хотелось заниматься всю жизнь, что я перестала сопротивляться. Дико, соглашусь, но это было честно. Конечно, она могла и врать мне, чтобы я не жалела её и не наставляла, но отчего-то верила ей. Она была действительно необыкновенным человеком, словно слеплена из другого теста. Ей было чуждо презрение или возвышенность во взглядах. Итси говорила, что осуждение – это высшая степень человека, недовольного собой. Что счастливые рассеивают радость вокруг себя, а не разбрасывают критику и недовольство. Не буду скрывать, что не могла понять этого до конца. Спрашивала её, во что она верит, ведь некоторые начинают отдавать предпочтение власти высших сил. Я думала, что она ударилась в религию, но повторюсь, что Итси не из того теста.
«Один парень просто налил мне чай и запихал пару купюр в карман, после чего дал поспать на своей кровати. Вчера я верила в него. А сегодня мальчишка в оборванной куртке купил три сосиски в магазине и пошел ими кормить котенка на улице, такого же чумазого, как и он сам. Сегодня я верю в него. Я вообще верю в людей – на них молиться не надо. И знаешь, иногда стоит окунуться в это дерьмо, чтобы увидеть настоящих и светлых.»
И после этого, я ей поверила. Про свою работу она говорила редко, иногда лишь упоминала, что за умопомрачительной внешностью спрятаны обычные козлиные ноги.
Вот такая незамысловатая история.
- Вы говорите о ней в прошедшем времени. Где она сейчас?
Я молчу долго, прожевываю слова внутри, чтобы наяву они звучали осознанно.
- Она мертва.
- Что случилось?
- Издержки профессии, как бы сказала она сама. Итси нашли на трассе задушенную и с ножом в сердце. Грешили на какого-то извращенца, которого так и не нашли. Я узнала о её смерти лишь спустя пару недель из газеты. Она часто меняла телефоны и на тот раз не звонила довольно долго. Я не знала где её искать и оказалась самой последней, кто узнал.
Снова замолкаю. За окном мелькает молния, отчего до меня доходит, что в кабинете темно.
- Вам её не хватает?
Я с неясной ухмылкой киваю.
- Она была моим своеобразным наставником. Итси дала понять, что хорошие люди не всегда должны делать хорошие вещи. Что абсолютного света нет. Да и тьмы тоже. И что мы все вольные пташки. И для меня она никогда не была проституткой, она была человеком, который сам выбрал свой путь и шел по нему, не разводя соплей на пустом месте. Пусть и зарабатывала она не головой.
- И вы поощряете это?
- Нет. Я просто не осуждаю.

На психотерапевте настояла мама. Как-то я по глупости дала прочитать ей свои рассказы. Как сейчас помню: мне около 14-ти лет, я сидела за столом у жужжащего компьютера и болтала ногой. Мама же была рядом, она с каменным лицом смотрела на экран монитора, на котором витиеватой цепочкой тянулись буквы. Я писала не про принцесс и ромашки, не про первую любовь и симпатичных парней. Я писала, про злобу и эгоизм, про жестокость и беспощадность. Мне не нравилось, когда людей выставляли только в хорошем свете, я старалась показать кровоточащую изнанку этого мира, от которой мурашки бы бежали по телу. Не помню, откуда на меня шло это воздействие. В семье меня не наказывали и почти не ругали, наоборот, всегда любили и хвалили. Может быть, не удалось общение со сверстниками или я слишком много смотрела телевизор. Я была очень восприимчивой девочкой, любое зло надолго оседало в моей душе, а свет и радость почему-то следов не оставляли.
Уже не помню, о чём именно был тот рассказ, который читала мама, но она стразу же попросила меня удалить это. Я честно отправила файл в корзину, после чего успешно восстановила его обратно. Тогда мама и забила тревогу о том, что я проеденная пессимистка. Ведь хорошие девочки должны думать о добре и мире. А я же была хорошей девочкой, верно?

Фобия. 12 лет.
- Стефа, ты останешься дома! – мама уже переходила на повышенный тон, который меня обычно пугал.
Не люблю, когда на меня ругаются, очень боюсь громких звуков, они порождают во мне панику. Вот и сейчас, после этих слов, я послушно притихла и кивнула.
- Тебе же нужно полечиться и отдохнуть, - смягчилась мама. – Поспи, а в обед сходим ко врачу.
- А контрольная?... – начала было я, шмыгая заложенным носом.
- Ох, да к чёрту контрольную! Ты осложнений хочешь? Запомни, Стефи, здоровье действительно нужно беречь.
Опять киваю. Мама касается моей головы и уходит, оставляя в темноте.
Я продолжаю шмыгать и утыкаюсь лицом в подушку. Я болела уже третий день и старалась тщательно это скрывать, но сегодня не вышло. Мама заметила температуру и оставила меня дома.
Я не могла понять, почему скрывала свою болезнь, не могла логически это объяснить. Возможно, мне было стыдно пропускать уроки. Ведь все учились и трудились, а я отдыхала. А может, мне не нравилось потом догонят материал, чувствовать себя глупой на фоне остальных. И врача я боялась. Когда холодный фонендоскоп прослушивал мои легкие, то дыхания не было слышно из-за бешеного стука сердца.
- Как у зайца! – скрипела врачиха.
Голос её постоянно взлетал наверх, словно она кричала, чем пугала меня ещё больше.
Я боялась. Всего боялась в этом мире.




- Расскажите сегодня что-нибудь о себе? – психотерапевт дружелюбно посмотрел мне прямо в глаза.
Я смотрела на его светло-бирюзовую рубашку и открытые ладони, и что-то в мгновение смутило меня в этом жесте. Его профессионализм заключался в умении преподать себя как объект, всегда готовый выслушать и дать совет. Моей же несносной чертой было восприятие, в первую и главную очередь, в человеке человека. Поэтому, мне и не доводилось иметь кумиров, или боготворить звезд сцены или кино, меня всегда глодало чувство, что они умело, или не очень, надевали смеющиеся маски, когда хотелось плакать. И от этого становилось досадно, ведь всем нам легче верить в иллюзию, где розовые поля и единороги.
И сейчас я смотрела глаза психолога и хотела увидеть в них усталость, тоску по друзьям или девушке, желание спрыгнуть с парашютом или просто спрыгнуть с крыши. Я хотела увидеть, что передо мной сидит живой человек, которому не нужно ничем прикрываться.
Но я наблюдала за его открытой шеей, и понимала, что он готов подставить её под зубы, если того потребует ситуация. И отчего-то от этой мысли становилось невыносимо тошно. Весь этот альтруизм был покрыт сизой дымкой, словно я оказалась на плохом спектакле.
- Стефа?
Я глотаю отвращение.
- Нет. Давайте не обо мне.
- А о ком же?
Снова смотрю на его ладони.
- Я вспомнила еще одну свою знакомую.
Он ничего не говорит, лишь внимательно смотрит. Будто сканируя каждое мое движение.
- Я плохо ее помню, знала, будучи подростком. Такая мягкая девчонка, словно из пластилина слепленая, могла под любую ситуацию подстроиться. Характером особым не выдалась, куколка тряпичная. Так вот, у нее умерла мама. Рак. Стадия такая, что все уже заранее подготовились, что ничем хорошим это не закончится. А мама её была прямодушным человеком, жестким, слишком черствым для моей знакомой. Она оставила ей письмо, и велела прочитать только после смерти.
Замолкаю. Было трудно снова восстановить ситуацию из-за атмосферы, налетевшей на моё нутро.
- Оно было слишком коротким, и слишком выразительным. Только одно предложение.
«Никогда не будь бл*дью».
Странно, согласитесь? Что такого могла натворить самая тихая в мире девочка, что мама ей такое оставила? А ничего. Видимо, они поняли друг друга. С этого момента мою знакомую как подменили. Она начала что-то делать. Постоянно. Что-то чинила, мастерила, шила, била, колотила, рисовала. Она совсем отощала, высохла, но не давала себе покоя, словно заведенная на таймер. Стала резкой, острой, могла дать сдачи словесно так, что и рукоприкладства не требовалось. Я потом на ее руки посмотрела. Знаете, чем больше она себя вот так строгала, тем четче я видела, как на ее грубых ладонях выделяется линия жизни, такая четкая, заносчивая, как и она сама. Я спросила один раз про мать. «Сначала, она заставила меня злиться на неё за такие слова, но потом я поняла, что эта моя подстраиваемость, мое удобство, сделают из меня ту ещё… ».
Снова молчу. Долго, пронзительно, погружаюсь в мысли с головой и долго плаваю в них.
- Что же с ней сейчас?
Вздрагиваю.
- Сейчас? Замужем, вроде, надеюсь, что счастлива. Старая только. Дряхлая-дряхлая в свои двадцать пять.

Фобия. 8 лет.
Мою новую подружку звали Варварой. Она приехала к соседям на лето и долго не решалась со мной познакомиться. Я её частенько видела на улице, когда выходила гулять, но внимания особого не обращала. Мне было неинтересно с девочкой, которая стеснялась подойти. Да и я в основном гуляла с мальчиками, мне было куда веселее играть в стрелялки, носиться на велосипедах. Ещё мне с лихвой удавалось придумывать игры для нашей маленькой братии и устанавливать там собственные правила. Как самая старшая(буквально на год), я часто выигрывала во всех соревнованиях, из-за чего моя самооценка страдала только излишней завышенностью.
Но мальчишки, как и я, были с характером, из-за чего мы часто ссорились и по нескольку дней не общались. Вот и знакомство с Варварой выпало именно на ту пору – мне просто было скучно слоняться по улице одной, и я пошла знакомиться.
Варвара оказалась боевой девчонкой, куда безрассуднее меня. Я, несмотря на свою героическую задорность, слушалась родителей почти беспрекословно, если они не разрешали уходить с основной улицы, где почти не ездили машины, то я и границы не пересекла бы под дулом пистолета.
- Эй, поехали дальше! – Варвара облокотилась на велосипед и показывала в сторону трассы.
Она немного запыхалась от езды, её черные волосы, постриженные под каре, слиплись от пота. Варвара не была красавицей: бесцветные серые глаза, слишком узкий нос, через чур широкий рот, грубые черты – всё это сливалось в лицо не очень приятной наружности. Но я этого не замечала, мне всегда было неинтересно, как выглядит человек, куда любопытнее – как ты чувствуешь себя рядом с ним. С Варварой было весело и мне этого вполне хватало. Она была на пару лет старше и была немного полновата, из-за чего над ней насмехались мальчишки. Но стоило мне поколотить их пару раз – как они притихли.
- Нет! Туда нельзя, там опасно, - сказала тогда я.
Но девчонка лишь махнула рукой и поехала дальше. Мне пришлось ехать следом – не отпускать же ее одну по неизвестному поселку? Мы катались тогда около часа, но как бы весело мне не было, постоянно преследовало чувство вины за непослушание. Мне грезилось, что родители уже ищут нас повсюду, но по возвращению я поняла, что они даже не заметили моего отсутствия.
Мне было не страшно, что меня наругают. Мне было страшно, что я буду доставлять хлопоты. Эта глупая привычка преследовала меня постоянно с раннего детства. Мне казалось, что я не настолько важна и ценна, чтобы на меня тратить время, нервы, деньги. Я не просила игрушек, как бы сильно мне их не хотелось, ведь тратиться нужно на что-то более важное. Я думала, что не достойна повышенного внимания к своей персоне со стороны взрослых. У меня внутри постоянно сидело чувство неопределенной вины, которое я не осознавала, будучи ребенком. Поняла лишь, когда повзрослела – я жутко боялась быть бесполезной и навязчивой. Я считала, что любовь нужно заслужить – поступками, послушанием, прилежностью, хорошими оценками, да чем угодно. Во мне поселилась уверенность, что любят за что-то и пока я эту любовь не заработала.
Варвара впервые тогда колыхнула мой устоявшийся мирок, где я в основном жила по чужим правилам. Она заставила меня задуматься – а так ли хорошо ходить по тщательно прорисованным стрелочкам и полосочкам, когда за их границами ведётся нечто интересное? Но как бы то ни было, хорошая девочка - это ярлычок, привычка, от которой не очень хочется избавляться.
- Что ж, Стефа, опишите себя тремя словами.
- Мат, как я понимаю, использовать нельзя?
- Ваша ирония несказанно меня радует, - психолог мило улыбается, обнажив желтоватые зубы.
Я по неосознанной привычке прищуриваюсь и приподнимаю бровь. За это меня часто называли Насмехающейся-без-повода и даже обижались, считая излишне высокомерной. Объяснения, что это простая привычка и обращать на неё внимания не стоит уже, как следствие, никто не слушал. Сделал первые выводы – смело и обиженно гуляй дальше, даже не разобравшись в причинах.
- Что ж, - задумчиво наклоняю голову, - упрямая и иронизирующая воображала. Сойдёт?
- Вы сегодня в необычно резком настроении, - психолог медленно произносит эти слова, даже не отрываясь от записи в блокнот.
Поднимает темные глаза на меня.
- У вас что-то случилось?
Я снова прищуриваюсь, но в этот раз без насмешки.
- Нет, мне просто приснился один сон.


Ф. 10.
У меня была мечта сбежать из дома. Я хотела унестись навстречу приключениям, волшебству, и чтобы всё обязательно закончилось хорошо. Не помню точно, когда это началось и что на это повлияло, но это желание преследовало меня долгие годы.
Даже дала себе определяющий знак – мой старый будильник, который то ходил, то замолкал на несколько дней. Я ждала, когда обе его длинные черные стрелки встанут на отметку 12, вот тогда мне предстояло быстро собрать вещи и идти. Плана у меня не было, ни карты, ни компаса, как в фильмах, тоже. Да и вообще, моя рациональная сторона говорила, что если я и сбегу, то долго не протяну без денег и теплой одежды. Наверное, поэтому, когда стрелки показывали нужную цифру, то у меня сразу же образовывались неотложные дела, которые ну никак нельзя было оставить.
Позже, когда желание добровольно покинуть дом меня оставило, я стала сама пытаться найти обстоятельства, которые, грубо говоря, меня выкрадут из этого скучного мира. Начитавшись фэнтези, я бродила у кромки леса перед самым рассветом, когда темнота только-только отпускала из своих объятий спящую природу. Я ходила по тропкам у рощ в надежде, что какая-нибудь неведомая сила заметит меня и заберет в сказочную страну. Но никто не собирался спасать меня от школы и обязанностей, поэтому, я возвращалась домой ни с чем и ложилась спать дальше. После таких походов, мне снились тревожные сны о той дороге, которая вела к лесу. Я постоянно бежала по ней из дома, чувствовала сердцем, что если меня не остановят, то я буду неимоверно счастлива там, в другом мире. Я даже видела его: огромная зеленая долина со множеством ярусов, уходящая куда-то к закату. Мне нужно было туда, я ощущала, что именно там буду чувствовать себя собой, а не кем-то, что там не нужно притворяться. Там я была нужной.
Но моё бегство всегда прерывали. Ловили на полпути и отправляли меня, кричащую, тянущую руки к несбыточной мечте, домой. Голоса вокруг говорили, что хотят мне только добра, что я смогу жить и дышать полной грудью, ощущать свободу.
Просыпалась я с горячими слезами на щеках и долго не могла прийти в себя.


- Расскажите об этом сне, - быстрая пометка в блокноте царапнула мой взгляд, который я поспешно отвожу.
Его записи наводят на мысли о каком-то эксперименте.
- Я снова бежала по той дороге, в сторону леса. Была ночь, вокруг стоял туман, такой неприятный, словно капли дождя повисли в воздухе, грозя вот-вот вымочить всю одежду. И я бежала тогда со старой целью. И знаете, меня впервые никто не останавливал. Мне никогда не удавалось зайти так далеко, на самом деле. Я даже не заметила, как перебежала березовый подлесок, около которого обычно и начиналась та долина. Там росла простая трава, такая сухая и неприятная на ощупь. Была только тьма, непроглядная тьма. Я добежала до перекрестка, там было множество дорог, и ни одна не вела туда, куда мне было нужно. Я делаю шаг и вижу, что из густой заросли на меня бежит что-то очень высокое и лохматое. Я несусь назад, слышу его хрипы, прибавляю шаг и понимаю, что он медленно отстает, пока не останавливается совсем и не возвращается обратно. И знаете, что самое дикое? То, что я не чувствовала страха, только азарт. Я забыла и про страну, о которой так долго грезила, мне хотелось только одного – бежать снова. И я бежала. Опять за этим чудовищем, пока оно не заметило меня и не погналось вновь. И так снова и снова. Мне было весело.
Вздыхаю.
- И чем же сон закончился?
- Тем, что в последний раз он не гнался за мной. Я почти врезалась в его спину, разогнавшись, а он просто обернулся и посмотрел. И тогда я ужаснулась. У чудовища было моё лицо.