ВЕТЕР С ЗАПАХОМ ВОЙНЫ 1

ВЕТЕР-ЧУЖАК

Всё было просто замечательно. Мы баловались, ныряли, смеялись. Как вдруг ветер принес нам тревогу не понятную. Я выбежал на крутой песчаный склон, для того, чтобы разогнаться и нырнуть, но увидел вдалеке бегущую Нинку. Она махала белым платочком и кричала:
-Ребята! Ребята! Все сюда!
Я почему-то подбежал к Петрухину:
- Петька, что-то случилось, нам нужно домой! – настороженно сказал и, схватив брата за руку, мы стали быстро подниматься под песчаную гору крутого склона.
- Сто случилось? Захай, Захай, ючке зе больно! – всхлипывал Петя. Но Захар не слышал брата, какое-то ужасное чувство страха и опасности заглядывало к нему в сердце. Мальчишки тоже все выбежали из воды.

- Захар! Война! Передали по радио, началась война! – суматошно говорила Нинка Купечёва, подбегая к мальчикам.
- Чего? Война? Какая война? Я ничего не понимаю…
- Эх, ты… война…. Это что-то страшное! Наших отцов забирают! – и девочка указала рукой на суматоху в поселке.
- Папа! Куда забирают? Когда забирают?
- На войну! Уже! Бегите, попрощайтесь, покамест, он ещё дома!
- Побежали! – и Захар снова потянул волоком Петьку домой. Он знал, что им нужно домой… бежать. Ребята бегом помчались. Спустя некоторое время, мы добрались до дома тетки Марии, который стоял первым, впереди народ толпился. Откуда-то взялась не большая зеленая машина…, на та-кой, наш председатель ездит. И высокий, худощавый в военной форме военный, чеканя шаг, ходит то в одну сторону, то в другую, все время, поглядывая на часы.
А вот и она, наша калитка, двор … Мама, сосредоточенно складывала отцовы вещи, еду в свой цветастый платок, а в глазах голубых её были страх и растерянность. Отец наматывал портянки и натягивал на ноги кирзовые сапоги, они были новые, он их ещё в прошлом году получил в подарок от председателя местной власти за переработку трудового плана. В доме царила какая-то давящая тишина.
-Мам, пап, что стряслось?– еле переведя дух, спрашивал запыхавшиеся Захар.
-Захарушка, родной, война, проклятая война – говорила мама, и как-то странно, очень крепко прижала меня к груди.
-А сто это такое? – глядя огромными серыми глазами на нас, спросил Петя.
-Сынок, это такая старуха-ведьма, которая не щадит никого! – став на колени перед Петькой, папа объяснял ему, обнимая за хрупкие и загорелые плечи сына.
– Детки, золотые мои, вы пообещайте мне и отцу, что никогда не расстанетесь, не бросите друг дружку! – серьезно просила мама.
- А зачем бьясать дьюг дьюзку? - не понимая, всхлипывал Петька, глядя в глаза отца полные любви и тепла.
- Будь уверен, папа, я присмотрю за мамой и братом! Ты только возвращайся поскорей! – едва сдерживая слезы, клятвенно обещал Захар отцу.
- Сынок, я верю в тебя! Ты самое главное, сумей уцелеть. Помни, Война, она безжалостна! – словно выстрел, прозвучало напутствие отца.
В воздухе повисла напряженная тишина, сдавливающая грудь.
- А война одна сто ли?
- Молчи! – сказал я. Отец повернулся маме и сказал:
-Милая, собирай детей и осторожно и быстро к Федору. Говорят, что немцы стали деревни палить. Спасайся сама и детей спасай!
И мама тогда прижала нас обоих к себе, так крепко обняв, что я смог услышать, как трепещется её сердце. И я понял, что мы расстаемся с отцом надолго.
-Ну, с Богом, мне уже пора… бывайте! – крепко поцеловав меня, Петьку и маму, папа вышел из дому на дорогу, где уже в длинную шеренгу вы-строились отцы, братья, мужья и те, кто могут вступиться за Родину.
- Папочка, мы будем отень, отень здать тебя! – тонким голоском кричал вслед отцу Петя, махая своей пухлой ладошкой.
- Папа, возвращайся! – я прошептал ему.
- Ты, только вернись! Выживи и вернись! – тихонько сказала мама, перекрестив всех на дорогу.
И те, кто остался в поселке, ещё долго провожали взглядом, удалявшийся за полем, отряд. Последние три ночи в поселке Сажено были бессонными. Многие даже не понимали, кто такие фашисты, а вчера ночью, к тетке Марьи Лукьяновой, пришел какой-то мальчишка из леса и сказал, что немцы уже вплотную идут на нас, сжигая на своем пути всё, что видят. Тетка собрала всех взрослых в хате и объявила новость эту. Я не спал, и все видел и слышал через приоткрытое окошко тетки Марьи.
–А как же мужики-то наши? - тетка Ванда спросила – они же только как две ночи назад ушли.
-Господи, чай живы ли? – запричитала баба Грипина.
-Теперь то только Господь ведает! – сочувственно сказал дед Макар, подходя к мамке – Лиля, бери хлопцев и уходи отсюда.
-А как же вы?
-Я пожил! И помру на своей земле! А вот дети должны выжить, слышишь! Выжить!
-Я тоже здесь останусь!
-Нет! Ты утром же уйдешь, пока есть время! Ты мать! И мои внуки должны жить! Поняла! Во что бы то не стало!
-Утром… - прошептала она.
-Утром! Чуешь, утром! А теперича, спать иди, шут его ведает, когда ещё придется!
Лишь только зачалось утро, мама стала собирать запасы съестного в кули. Она разбудила нас, но вот только я так и не понял, спал я или нет.
-Сынок, ничего не спрашивай. Собирай одежку, - спокойно сказала мне мама. Я собирал одежку Петьке, и себе, молча, а сердце моё трепеталось и задыхалось от ветра, принесшего запах войны. Мама так нежно в чистую ткань насыпала зерна пшеницы, завязала узелком и положила в кармашек у сердца.
- Всё, собрались? – спросила она.
-Кажись да! – проверяя взглядом содержимое, я ответил.
-Тогда вперед, да поторапливайтесь, нам нужно до темна успеть добраться до села Боровно! - торопилась мама.
-Мам, мы к дядьке Феде в гости? – тихонько спросил я.
-Да, сынок! Так что давай, поскорее! – ответила мама.
Я выглянул в окно, а там все наши поселковцы суетились как пчелы. А многие уже были на дороге, которая извивалась вдоль пшеничного поля.
-Мама… - хотел я что-то спросить.
- Сын, не сейчас! – ответила сухо она. Я её такой ещё ни разу не видел.
-Живо! Живо! И без лишних вопросов, хорошо?! – сказала она, погладив меня по волосам. И больше мне ничего не нужно было объяснять, взвалив на плечи кули, мы с мамой и братом, практически побежали к лесу, за которым было село Боровно. Всю дорогу мы шли, молча и только Петька хныкал, и канючил об усталости и голоде.
- Терпи! Останавливаться нет времени! – грозно приказала ему мать, - Мы все устали, и хотим, есть, но нужно успеть! Слышишь, нужно успеть до ночи!

И вот она, кромка леса… А там, уже совсем близко, деревня Боровно.
«Странно, птицы не поют, и пахнет гарью, и какой-то непонятный гул, то ли человеческий разговор, то ли какая-то техника» - отметил мысленно я для себя - Мама, стой!
- Что случилось, Захар?
-Тише! Мам, там что – то не так, не надо нам туда!
- Да ну тебя! Мы почти пришли! А коль боязно, так ждите меня здесь, а я осмотрюсь, - и она, понимая, что действительно впереди подстерегает опасность, осторожно вышла из леса к пестрой зелени цветущего луга. Мы, словно мыши, сидели во мху и смотрели в оба. Солнышко припекало сквозь деревья и Петрухина разморило. Он, облокотившись на меня, задремал. Мамы почему-то долго не было, и я напрягся на все сто, вглядываясь вперед, как вдруг, загрохотали мотоциклы и слова, незнакомые и непонятные слова… нет, крики!
- Бегите! – крикнула мама, и автоматная очередь разрезала, будто ножом, приятную солнечную тишину. Сердце моё ёкнуло.
- Мама! – закричал, было, Петя, но я во время успел закрыть ему рот.
-Тише! Тише братишка! Давай-ка быстренько убираться отсюда! Ты только ручку не отпускай! Не потеряйся! – и они стали, пригнувшись продвигаться вглубь леса. А в деревне Боровно, в это время расцветала немецкая сила. Горели избы, ветер глумился над пламенем, раздувая его во все стороны, донося до нас смрад войны.
- Захай, а как зе мама? – держа брата за руку, прошептал Петя.
- Мама? Мама нас догонит, обязательно догонит! – как можно увереннее и правдоподобнее сказал я, а сам едва ли смог сдержать слез, ведь уже тогда я понимал, что мама нас не догонит…. Её уже нет!
Мы кружили по лесу, боясь выглянуть из него, как загнанные в угол звери. И тогда Петька, совсем обессилев, упав в мох, скатился с горочки прямо в медвежью берлогу под корнями огромной сосны.
-Петька, Петька… - на тот момент я больше всего боялся хозяина этой берлоги, но, слава Богу, его там не было и, судя по всему, он давно покинул своё жилище.

Ближе к ночи заметно холодало, легкая густота то ли тумана, то ли дыма, словно покрывало, наползало на лесную тишь. Почему-то лето изменило норов, и дневная пекотка, сменилась стальной осенней прохладой. Такая погода была в неурожайный 38-й год. Тогда наши поселковцы, пытаясь спасти урожай, жгли костры. Вот и сейчас она, ночь потери. Петька прижался ко мне, обнимая холодными ладошками.
-Захай, я кусать хочу.
-Тс, тише малыш, я сейчас посмотрю, чего там мама положила в узелок, - и я подтянул к себе котомку, развязывая холодными пальцами мамин узел.
-Как вкусно пахнет, мм….
-Да, я то же уже проголодался, малость.
-Ну, скоей зе доставай! – нетерпеливо командовал Петя.
-Потерпи, - и я достал два куска мягкого хлебушка, который мама утром пекла, -Держи!
-Пасибо! – и Петька с такой голодной жадностью стал уплетать за обе щеки еду, смачно и громко чавкая. Я даже и не заметил, как он проглотил всё вмиг.
-А есчё?
-Чего тебе ещё? Нам теперь нужно беречь еду, потому что неизвестно, сколько маяться, придется.
-Позавуста…
-Ладно! На! Держи! – Захар протянул брату отварную картошину в мундире, - Кушай, но только медленно.
-Почему?
-Чтобы потом не хотелось больше кушать, ясно?
-Хм! Как это? Чуть-чуть покусать, и стоб долго не хотелось…
-Жуй уже, не разглагольствуй! – как можно серьезнее сказал я, откусывая маленький кусочек от своего хлебушка.
Поужинав, наши ребята уснули, укрывшись еловыми лапами. Ведь из одежки были только шортики да маечки, и одна кофта отцова. Мы все натяну-ли на себя. Вход в берлогу, Захар заложил всякими ветвями, для надежности и спокойствия. Как оказалось, эта ночь была единственной в их воен-ной жизни, когда они ещё были детьми.

Рассвет не заставил себя долго ждать. Утро сквозь стволы сосен и елей, да лучи солнца пробивающегося через туман, заговорило с лесом взрывами и автоматными очередями.
-Ой, сто это? – испуганно встрепенулся Петя.
-Тише! – закрывая рот брату, сказал шепотом Захар, - Тише, не шуми! – совсем рядышком с ними прочесывал лес немецкий отряд. Ведь совсем не-давно в этом лесу на их патруль было сделано аж три нападения, как рассказывал дед Матвей, ух и славно потрепали их за шиворот, наши, местные парни. «Им поди токма 15-16 годков минуло, а куда там, настоящий отряд партизанский». Вот теперь и трясутся немцы от страху. Наш егерь, Дед Матвей, очень мудрый был, как филин, и когда явились к нему в сторожку эти, и стали выпытывать есть ли партизаны в лесу, да ещё пригрозили расстрелять, коль не даст ответ. Тот с гордостью пожелал им «Сдохнуть на нашей земле скорее!», и тогда, фашисты, его повесили на березе с табличкой на шее «Дохлый партизан – еда для зверя!». Всё происходящее видел Митька Брыкин, внук деда Матвея, вот он-то нам и рассказал об этом. И поэтому сейчас фашисты рыщут по лесу, как зверь по следу. Слава Богу, в этот раз они шли без собак.
– Я боюсь… - прошептал Петя.
- Я сам боюсь! – и вдруг, перед глазами мальчишки вспомнился тот самый выстрел на цветочном лугу, который лишил его матери, оставив на целую вечность взрослыми детьми войны. Через некоторое время шаги незнакомцев отдалились на порядочное расстояние, но сердечки мальчиков ещё дрожали от какого-то непреодолимого страха и ужаса.
-Петь, самое главное, сейчас не высовываться из нашего подземного домика, понял?
-Хоёсо…Не будем.
-Еды у нас с тобой хватит на несколько дней, если мы будем немножечко кушать.
-Как птички?
-Да!
- Ладно, я согвасен! – и он прижался ко мне и взял за руку. Моё сердце сжалось до боли, ведь я сам, жутко боялся этой страшной и опасной жизни.
Ребята прожили в берлоге полторы недели, встречая теплые лесные дни и темные ночи, изредка выбираясь из неё за ягодами. Но еда заканчивалась, тогда Захар решил вернуться ночью к своему родительскому дому за провиантом. Посадив перед собой младшего брата, он сказал:
- Петь, я хочу с тобой серьезно поговорить. Ты уже почти взрослый, и
должен меня понять. Петруша, я этой ночью схожу за едой, а ты останешься в нашей норе, хорошо?
-Куда?
-В поселок.
-И я!
-Нет, малыш, это опасно! Ты будешь ждать меня здесь, в берлоге! А я постараюсь быстро вернуться!
- Хоёсо! Но как же ты найдес меня в бойсом есу?
-Не волнуйся, там, на верху, под корнями огромной сосны, что растет рядом с нашим домиком, я всуну огромную сосновую ветку, она и станет нашим опознавательным знаком. Ты только не выходи наружу.
-Не выйду. Захай, ты только поскоее возвьястяйся.
- Ты даже не успеешь соскучиться, - и Захар крепко – крепко обнял своего братишку, который понимал, что нужно побыть одному, но он так не хо-тел отпускать брата.