ВРЕМЕНА (1)

Р О М А Н

Рождённые в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы, дети страшных лет России,
Забыть не в силах ничего.
А. Блок

Времена не выбирают,
А в них живут и умирают.

А. Кушнер


Ч А С Т Ь П Е Р В А Я

К Н Я З Ь А Р Б Е Н И Н


Капитан Георгий Кириллович Лядов, оставил супругу свою Надежду Владимировну с малолетним сыном Ваней, чтобы с Белой армией пройти до конца свой путь на Голгофу. Не успев эвакуироваться из Крыма вместе с остатками белой армии, он вынужден был исчезнуть в просторах русской земли.

В восемнадцатом году Надежда Владимировна с сыном перебралась из голодного Петрограда к своим родителям в родной город Арбенин, стоящий на Волге.

Не лучшее время тогда переживал её батюшка князь Владимир Николаевич Арбенин. От расправы разъярённой толпы, именуемой тогда народной массой, князя и его семейство спас уездный комиссар большевик Климов. Он выдал Владимиру Николаевичу охранную грамоту, как человеку, в трудные годы для большевиков оказывавшему финансовую помощь партии. И это была правда. Воспитанный в лучших традициях внук декабриста, сподвижника Пестеля и Рылеева, Владимир Николаевич был настроен против монархического строя в пользу республики.

С Климовым он сошёлся ещё в студенческие годы. Оба они занимались на медицинском фа-культете Московского университета. Оба увлекались изучением марксовых теорий.
Впоследствии пути приятелей разошлись. Климов исчез в неизвестном направлении, а Владимир Николаевич уехал врачевать в уездный город Арбенин, в стародавние времена бывший вотчиной князей Арбениных.

Встретились приятели только в девятьсот шестом году. Тогда-то Климов и обратился с просьбой к князю за помощью помочь его партии деньгами. На что пошли эти деньги Арбенин не знал и не интересовался. Зато в восемнадцатом секретарь укома Климов избавил Владимира Николаевича от революционных репрессий.

Г Р А Д А Р Б Е Н И Н

Иностранный путешественник, побывавший в городе Арбенине в середине XVII века, описал его так:

«Стоит град сей, окружённый каменными стенами – Кремником. Стоит Кремник над рекою Волгою. В Кремнике находится красивый монастырь для девиц. А кругом Кремника посад. Дома в Кремнике каменные, в посаде дома сложены из больших брёвен и балок без всякой красоты. Здешние жители больше любят дома деревянные, нежели каменные, ибо жизнь в последних, считают они, нехороша для здоровья. Улицы в посаде широкие, но не мощёные. После сильных дождей по ним нельзя пройти, и грязь по колена, поэтому все мужчины и женщины вынуждены ходить в сапогах.

Округа богата травой, мелким рогатым скотом и всевозможными зверями. Соболей, куниц, лисиц там так много, что их хватит на весь мир. Кроме того много хищников, прожорливых волков и страшных медведей, которые бросаются на людей и скот по дороге и пожирают их, а зимой, когда из-под снега трудно добывать пищу, они подкапываются под дома и хлева и уносят скот и людей. В реке Волге изобилие рыб, которые здесь весьма дёшевы.

Пища жителей Арбенина весьма простая: крупа, горох, кислая капуста, солёная рыба и грубый ржаной хлеб. Приправой ко всякому блюду служит лук и чеснок, оттого воняет от них за версту, но они варят из этого превосходный суп. Распространённый в простом народе напиток, особый сорт скверного пива, называется у них квасом и приготовляется из воды, ячменя, овса и пшеничной муки.

Они называют водку вином и считают её самым почётным напитком. Её пьют мужчины и женщины, светские люди и духовные лица, дворяне, горожане и крестьяне, до и после еды, целый день. В неё добавляют перцу и считают это лекарством.

Простые люди так падки на водку, что нередко пропивают свою одежду. Женщины тоже оставляют в залог своё платье, остаются нагие и открыто предаются разврату... Зимой мож-но видеть напившихся до потери сознания и замерзших на дороге. Их перевозят в Божий дом. Невиданное зрелище являют их трупы, лежащие на санях, без рук, ног или головы, истерзанные волками или медведями.

… Женщины в Арбенине в большинстве хорошо сложены, у них гладкая и белая кожа, но тем не менее, они мажут свои лица мазями и делают это искусно. Они красят кисточкой щёки и чернят брови, воображая, что это делает их необычайно красивыми».

И по сию пору на арбенинских кремлёвских воротах надписано:

«Спаси, Господи, град сей и люди твоя и благослови вход во врата сии».

Земли арбенинские подзолистые, лесистые, болотистые, со ржаными и льняными полями под тихим небом. А Кремль в Волгу глядит, собою красностенным любуется да золотыми куполами Ивановской колокольни и Варвары-великомученицы. Храм Варварин при царе Алексее Михайловиче построен был князем Михайло Арбениным, царским стольником, по смерти супруги его любимой Варвары Даниловны, что из рода Басмановых.

Поодаль, на берегу пристань. Там пахнет рекой и кулями с рожью. Там пыхтит буксир «Гавриил», копошится в трудах. Революция революцией, а дела не стоят. С баржи, пришед-шей с заволжской стороны, амбалы грузчики перетаскивают кули с рожью на телеги, чтобы везти их на железнодорожную станцию, а оттуда поездом в голодающую Москву.
Около пристани лесопилка, штабеля брёвен и распиленных досок.

Неизвестно: князья ли Арбенины по городу имя получили, город ли Арбенин назвали по князьям. В летописи от четырнадцатого века и город, и князья едино прописаны. И не го-род тогда был, а село с крепостью. Позднее на месте крепости встал Кремник – Кремль с красными кирпичными стенами, с башнями и толстыми дубовыми, окованными железом воротами с юга, с запада, с севера и востока.

На кремлёвской площади взметнулась ещё в середине семнадцатого века златоглавая Ивановская колокольня, а по соседству с нею встал храм Варвары-великомученицы, а рядом казённое здание уездной управы и здание дворянского собрания с белыми колоннами, кариатидами и большими окнами.

Здание дворянского собрания построено на средства уездного дворянства, из коих на строительство половину пожертвовал князь Николай Петрович Арбенин, отец Владимира Николаевича. Ещё в Кремле разместился женский монастырь Рождества Богородицы с отдельным храмом. Монахини молились, занимались златошвейным ремеслом и пекли хлеб для города.

Под Кремлём протекает Волга. За Волгой лежат луга, синеют бескрайние леса – всё князей Арбениных вотчинная земля. Богаты некогда были князья – одни воевали и возвра-щались с богатой добычей, другие множили ремёсла и торговали. Много их, князей, было: воеводы, герои и изменники, монахи и развратники, верные царю и цареубийцы. Остался один Владимир Николаевич. И не бывать наследнику княжеской фамилии Арбениных, староват стал князь, перевалил на шестой десяток.

За стенами Кремля, только с торговой стороны, четыреста лет назад стоял кабак, а ныне казёнка, за нею овраг. Упившиеся часто скатывались в него, к роднику, и там в летние ночи отсыпались, в зимние же, кого не нашёл околоточный, или случайный доброхот, или жёнка, бывало, и замерзали в блаженном пьяном сне.

Владимир Николаевич помнит устоявшийся порядок в городе за последние тридцать лет, с того дня, когда он вернулся сюда после окончания университета.

День начинался с грохота ассенизаторских возков на мощёной мостовой, издающих тёплый запах человеческих экскрементов. К восходу солнца грохот возков утихал, и на улице появлялся Пётр Алексеевич Мошин, неспешным, прогулочным шагом направляющийся к своей лавке при хлебных складах и лесопилке, что на берегу, рядом с портом.

Следом за Мошиным торопливыми шажками спешил в храм Варвары-великомученицы протоиерей отец Филипп, а с противоположной стороны размашисто шагал дьякон отец Лаврентий, и вскоре начинался перезвон колоколов. Он начинался с Варвары, к нему присоединялись колокола прочих двадцати церквей и церквушек, подгоняющих богомольцев на службу. Малиновый звон будил ещё не проснувшихся горожан, поднимая их к дневным трудам.

Промеж священников с богомольцами и чиновников, спешащих на службу, тянулись к казёнке страждущие опохмелиться после вчерашнего или подкрепиться перед трудовым днём. Их радостно встречал краснолицый Артёмов в ватном картузе, даже в летнюю жару не снимавший его с тыквобразной головы.

За чиновниками шли в прогимназию и в реальное училище важные учителя со строгими лицами, и учителя попроще, без вицмундиров, из земского четырёхклассного училища. Гурьбой проносились гимназисты с сизых мундирчиках, реалисты – в синих, из земского – кто в чём, и даже в лаптях.

По субботам народ ходил париться в баню мыльника Хохлова. Упаривались до потери сознания, мужики в своей половине и бабы в своей нагишом выбегали в огороженную общую купель окунуться, а зимой поваляться в снегу до возвращения в чувство.

С началом войны в городе был организован госпиталь для выздоравливающих защитников Отечества. Защитники бродили по городу и сманивали девиц «поиграть в голопузики», просили «прокатить на мохнатом мустанге», предлагали «вскрыть лохматый сейф» или «отполировать пупок до зеркального блеска». Офицеры развлекались в доме у мадам Жоржеты. При случае соблазняли на балах, проходивших в дворянском собрании или в земской управе, жён местных чиновников и купцов и их дочерей на выданье…

…А над городом вздымалось солнце. Зимой укутанное сизой дымкой, весной – отмытое и золотое, летом – раскалённое, палящее с раннего часа, осенью – умиротворённое, тёплое, оранжевое.

Так проходили по городу вёсны, лета, осени и зимы – годы: со свадьбами, с похоронными процессиями, с кулачными боями, с крестными ходами и царскими днями, – размеренные дни размеренной провинциальной жизни.

Иногда случались события. О них говорили и судачили днями, неделями, а то и месяцами – до нового события: купец Торопов зарубил топором кучера Пашку Мирскова, любовника своей благоверной; иеромонаха отца Симеона расстригли и сослали в Сибирь за растление малолетних воспитанниц женского монастыря, успевшего обрюхатить подряд трёх девочек – двенадцати и тринадцати лет. Поминали жену смотрителя тюрьмы Златогорова, которая, упившись хлебной, голой бегала по Александровской, центральной, улице города, приставала к лицам мужского пола и просила их удовлетворить её половым способом у памятника Александру Второму, но никто не соблазнился, даже гимназисты, гулявшие там с барышнями. Околоточный Евстигнеев словил её и отправил к мужу.

Запомнился горожанам и арест дочери городского головы Якимова, отравившей мачеху, измывавшуюся над ней, и суд над нею, на котором присяжные единогласно оправдали де-вушку; два раза из тюрьмы убегали арестанты, и это горожане тоже долго помнили.

Запомнилось горожанам и нападение революционеров в девятьсот пятом году на типографию городской газеты «Арбенинский вестник», где мерзавцы отпечатали тогда свои бунтарские листовки. А из недавнего прошлого арбенинцы запомнили надолго, как в начале марта прошлого года жандармский ротмистр Либих, из немцев, в отличие от полицмейстера Качанова, сдавшегося добровольно новым властям, два часа отстреливался от пришедших арестовать его и убил студента Кудрина, сына акцизного чиновника.

Интерлюдия

К Гражданам России.
Временное Правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Военно-Революционного Комитета, стоящего во главе Петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей СОБСТВЕННОСТИ на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского Правительства – это дело обеспечено.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ РАБОЧИХ, СОЛДАТ И КРЕСТЬЯН!

Военно-Революционный Комитет
при Петроградском Совете
Рабочих и Солдатских депута-тов.

25 октября 1917 г. 10 ч. утра.
Воззвание I I съезда Советов «К Гражданам России».

Революция первая изменила в городе течение времени, а вторая, большевистская, перевернула город вверх дном. Стало страшно жить обывателям. Не спасали их ни запертые двери, ни ставни, ни злые собаки во дворе. А слово ЧеКа сделалось страшнее слова «чёрт». Впрочем, люди в чёрных кожаных куртках и фуражках с красными звёздами на околышах вполне походили на чертей. И не они ли, нечистые, прикрылись, замаскировались под чёрными кожанками?

Опустели лавки: нет мяса у Жарова, нет хлеба у Рыбкиной, и у других ничего не укупишь – всё по карточкам. Поесть и выпить можно только в весёлом доме у мадам Жоржеты. Она получала продукты и спирт по уисполкомовским разнарядкам. Уком и уисполком посчитали возможным оставить её заведение нетронутым для отдыха утруждённым борцам за народное счастье. А разве не счастье иметь возможность, когда возникнет потребность, выпить и отдохнуть на роскош-ных грудях мамзель Катерины, или на ляльках мамзель Мурки, или на сиськах мамзель Люли, и даже на подувядших дыньках самой мадам Жоржеты?

НАДЕЖДА ЛЯДОВА

Хмурится небо над городом. Клочья сизых туч плывут с северо-запада, несут с собой холодные дожди. Там, над болотами и лесами, всё тускло и сине.

Надежда Владимировна, несла в одной руке чемодан, другой держала за руку Ваню. Он нёс баул. Они только что приехали в Арбенин поездом. Их никто не встретил.

Надежда Владимировна не могла сообщить отцу о своём приезде, поскольку с некоторых пор поезда ходили не по расписанию, и никто не мог знать заранее время их прибытия в пункт назначения.

На половине дороги им встретился Фёдор Мошин, купеческий сын. Он ехал в пролётке.
Отец Фёдора Пётр Мошин держал в своих руках хлебную торговлю. Ему же принадлежала лесопилка у пристани.

МОШИНЫ

Пётр Алексеевич Мошин был крепкого сложения, коренаст, широкоплеч. Его скуластое лицо обрамляла смолоду иссиня-чёрная борода, с годами обильно сдобренная серебром. Глаза карие, прикрытые чуть заметными ресницами, прятались в складках кожи, глядели на мир остро и хитровато.

При разговоре его шея втягивалась глубоко в плечи и подавалась слегка вперёд, словно он не только слушал собеседника, но и принюхивался к нему.

В лавку при складах он приходил ровно в семь по часам, что на Ивановской колокольне в Кремле. При лавке всегда находились три-четыре мальчика и приказчики. Строг был к своим служащим Пётр Алексеевич, пьянства в будни не допускал, по первому разу мог огреть провинившегося дубовой тростью по спине, по второму – выгнать вон. Зато по крас-ным дням накрывал общий стол и выставлял хлебное вино.

В обязанности мальчиков и младших приказчиков было покупателям при входе двери открывать и кланяться и за ни-ми затворять с поклоном. Старшим приказчикам было вменено торговать с прибытком: не обмеришь, не обманешь – не продашь.

До обеда Пётр Алексеевич сидел у себя за конторкой, щёлкал на счётах, разбирал прибыли и убытки. За прибыли служащим шли премии – больше старшим приказчикам, меньше – младшим, а мальчикам – конфеты и пряники, за убытки отвечали старшие приказчики штрафами, а младших приказчиков и мальчиков проучивал двухвосткой, лежавшей возле конторки.

С покупателями Пётр Алексеевич разговаривал строго. Чаем с баранками и сахаром удостаивал только оптовиков.

Обед начинался в час дня и шёл до трёх. В это время Пётр Алексеевич уходил к отцу Филарету и матушке Павле обедать и играть в шашки, а по четвергам посещал Ангелину Рыбкину, женщину вдовую, дородную, державшую пекарню и хлебную лавку, доставшиеся ей от супруга. Была у них тайная любовь. А супругу свою Анисью, оженившись по отцову принуждению, он не любил, держал её от себя подальше, на отдельной половине дома и разве что не бил. Давно уже прошло то время, когда он клал её в свою постель, что бы «сотворить» себе наследника. Наследником его, после рождения трёх дочерей: Анны, Феоктисты и Любови, стал единственный сын Фёдор.
***
Фёдор родился поздним, но крепким и здоровым. В детстве он имел всё, к чему влечётся мальчишеская душа: деревянную лошадку, сабли, ружья, солдатиков в русском и французском обмундировании, и змей с трещотками.

К пятнадцати годам Фёдор возрос, раздался в плечах, огрубел голосом, на верхней его губе затемнели чёрные усики.

Учился он в реальном училище ни шатко, ни валко. В ту пору у него воспламенилось сердце первой любовью к кухаркиной дочери четырнадцатилетней Маше, тихой, худенькой, как тростинка, девочке.

Фёдор читал ей на кухне рассказы из журнала «Нива», и сердце его ликовало от близости зазнобы. А однажды вече-ром, когда все уже в доме спали, и отец его, и кухарка Фрося, он взял Машу за руку и повёл в свою комнату.
Они ласкались всю ночь, и Фёдор впервые испытал восторги любви…

…Под утро Маша ушла к себе в закуток за кухней. Происшедшее с дочерью не ускользнуло от Фросиных глаз. Она для порядка отлупила Машу и поспешила к Петру Алексеевичу с жалобой на Фёдора, обесчестившего её дочь.

Пётр Алексеевич, недолго думая, прямо при Фросе, спустил с сына штаны и собственноручно выпорол негодника двухвосткой. А Фросю рассчитал, выдал откупные двадцать рублей «за обиду» и выставил вон вместе с Машей за порог. С того дня по наущению отца к Фёдору стала приходить Глафира, молодая вдова утонувшего в Волге чиновника. Но та ночь, проведённая с Машей, полная вожделения, открытий и небывалого наслаждения оставила в душе Фёдора неизгладимый и сладостный след.
***
…По окончании училища Фёдору стукнуло девятнадцать лет, и Пётр Алексеевич женил его на единственной дочери арбенинского чаеторговца миллионщика Грязнова Авдотье. Этот брак в будущем сулил Фёдору стать самым богатым человеком в Арбенине и его округе.

Подобно отцу, Фёдор был к нелюбимой жене холоден, и после того, как она родила дочку Верочку, больше к ней не приближался.

Женившись, Фёдор сдружился с весёлой компанией, ходившей под иереем Кириллом. Тот по случаю вдовства и отказа постричься в монахи ушёл за штат.

Компания весёлых дружков просиживала вечера в доме отца Кирилла. Приятели тянули наливки и настойки, курили табак, пели «Коперника», «Сашки-канашки» и слушали в исполнении хозяина стихи Баркова:

– На передок все бабы слабы –
Скажу вам в правду, не таясь –
Но уж такой ебливой бабы
И свет не видел отродясь!

Порой он ноги чуть волочит,
*** не стоит, хоть отруби.
Она же знать того не хочет:
Хоть плачь, а всё равно еби…

Ебли её и пожилые,
И старики, и молодые –
Всяк, кому ебля по нутру,
Её попробовал дыру!..

А ближе к ночи они всей компанией от берлоги отца Кирилла направлялись в весёлый дом на Кабацкой улице к ма-дам Жозефине и проводили время в веселье с непотребными девками, пока не валились с ног, и спали до высыпу и похмелья. Так длилось до дня, пока отца Кирилла не отправили силком в Соловки на исправление.

Отец Кирилл свёл Фёдора с вдовой пристава Андреева, убитого в девятьсот пятом бунтовщиками. Фёдор лазил к ней тайно через задний забор, возле курятника. Сорокалетняя вдовушка охотно привечала едва оперившегося парня.

Веселую и беззаботную жизнь вёл Фёдор два года после училища и постылой женитьбы. И дальше бы веселился, да в четырнадцатом военная туча накрыла Россию. Недолго думая Фёдор, записался добровольцем на войну.

В октябре того же года вольноопределяющийся второго разряда Мошин отправился в запасной пехотный полк.

Провожали солдат на войну в Арбенине весело, пьяно, под гармошку и рёв оставляемых на произвол судьбы баб и детей. Угоняли русских солдат на фронт убивать немецких солдат «За Веру, Царя и Отечество!».

На фронте жизнь Фёдора ничем не отличалась от жизни рядовых солдат. Разве что офицеры должны были обращать-ся к нему на «вы» и не имели права бить его по рылу.
В окопах Фёдор сдружился с тёзкой Федей Загоруйко. Фе-дя был большевиком и просветил «вольнопёра» должным образом.

Весной пятнадцатого их полк задал от немцев драпа, бросая всё, что только можно было бросить. Фёдор на себе вынес знамя полка, за что был произведён сразу в подпоручики и получил шашку с красным анненским темляком и снова был отправлен на фронт. Через полгода, после ранения Фёдор получил отпуск. Весь шестнадцатый год поручик Мошин провёл в запасном полку.

Февральскую революцию Фёдор встретил праздничным ликованием. Но праздник сменился разочарованием во Временном правительстве после того, как их полк был погружён в вагоны и отправлен к реке Стоход.

По дороге полк, разложенный большевистскими агитаторами, взбунтовался. Однако солдат утихомирили, разоружили, зачинщиков арестовали и собирались расстрелять.

Фёдор, назначенный начальником караула охранять приговорённых к казни, среди осуждённых увидел Загоруйко.

Ночью подпоручик Мошин отдал приказ солдатам выпустить арестованных и ушёл вместе с Загоруйко.

Большевистскую революцию Фёдор встретил уже в Москве. Вместе с большевиками он подавлял сопротивление юнкеров, а после изгнания юнкеров из Кремля его направили в Арбенин военным комиссаром города.

(продолжение следует)
www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/romany/1265496.html?author