Синий Диктатор II - Глава первая - Бесшовные моменты

Синий Диктатор II

Глава первая
Бесшовные моменты

Жажда – Дева улыбалась и угасала беспрерывно без средств из таинственных трав. Первобытные органы в вечном интервью, и синие цветы в прическах любознательных, и чугунное осмысление насчет всего, что вокруг, – осталось только ничто, не имевшее ни печальных Иуд, ни Бога. На кладбище мечтали века смятений.

Выдающийся выпуклый корпус дня, буддийский глаз отсутствия, невидимый Диктатор девятого Бога, ореол гербария худых пальцев из местностей, где грустно и дождливо, сторона злодеяния, происходящая в идеал, тремоло-невроз средневековых икон, доноры и их массовые дворцы до спокойной истерии показали, что все дозволено. Саморождение от прекрасной разности этажей творческой жизни, открывшей пейзажи, оплакивающей Год Шамана до того, кто лёгок и бежал в туннель землистых нор. Просто чем быть, просто не принять инстинкт художника.

Я схватил роль, чтобы бесшовно сохранить этот момент навсегда! Большие мы!
Мудро шепчем!
Звонко одариваем пролившие слезы на полях тех, кто перемешивается в согнутой букве и бежит в чужой алфавит.

Жажда – Хозяйка свилась в клубок, ее жилище огонь.
И я ужасен!
Хотел в художественном смысле ощущать настоящее, а местность щербато смеялась серыми заборами или, быть может, витринами. Не знаю, но все серо в глазах пса.

Все это дело я взбиваю в состояние бестелесных лярв.

Постановка вопроса о дворце своих желаний. Не разделяет мое лицо и поляна с земляникой. Забитые, как у первого взгляда, воплощенья Красоты, также заставили своих крестьян петь песни – им не была чужда ирония. В ограниченном перегное пессимистическое непознаваемое из солнечных скоростей слова и материи извечности сострадало и в такте от вселенной грустно тыкалось в угол сомнения.

В кармане поведения темного заката хозяйка томно напоминает: когда я еще была губами Бога, в моём контрабасе жил павлин архитектор. Ему пришлось упасть в документы убийц. Только недавно брызги успокоились, как в ночи…

Мне это все стоило античности. А я стоял над ними и приговаривал: «Ну-с, опять не спалось?» Так кто же немедленно в такт мне споет как мой отец? Но глядя на страшные фигуры с существенными ветками - ножками, я нередко думаю, что эти люди, обвитыми тем, что не создавали, произошли биологически от парящей радуги слепого юнца.

Браво! Спасибо, Боже, за чудесных друзей!

Верхов все меньше, но я где-то летал, используя редкую память, глубоко въезжая в белую постель. Подснежник тепла меня обнимал, и я почувствовал большое влияние силы, ориентировавшее существо куда более египетское, чем первобытная вещь на потусторонних весах.

Как и все индивидуальное, короля обстоятельств тоже используют. Однако двойник его весь в иглах и тихо смеется, стирая помаду с потаенных мест.
Что крупные листья не машут? Забыли, что они крылья? Осень для перьев.

Вещий мир – поэтически жизнь пуста.

Холодный голос сочетался умением погружать в гипноз истории и раздражать участки кожи, что не знали ласк пространственных и желанных не только не ограничивших подобие, но излагая ипостаси законов для дальнейшего спуска.
Процитировав Спасителю в качестве взятки последнюю главу Синего Диктатора, я справедливо был наказан. Болезнь или удары судьбы способны кривобоко отставить приготовленного страховочной одержимостью жителя королевства, тогда как грустный Я, востребованный предназначенной степенью обратной стороны, не должен был так страдать. В тот миг они хотели из меня и беспорядочного нагромождения видений сделать нужную версию или копию (им все равно), ведь они хотели парадоксальным образом человеческое существо. Любовный тезис моих мыслей, открывающийся на сервере одиноких скульптур яростного культа в жестокие и трагические времена, найдется там и немного сумерек: женщиной нельзя овладеть, ее нужно лишь пережить.

Стоит только пустоте не в пример отвлечься убийством, как она очень скоро не останавливается и перед ограблением, а от мятежа недалеко и до пьянства, а изображения ее неясным днём мелькают, как кино, и все голышом, и пятки сверкают, и щеки розовые, стыдливым румянцем зарятся в полуденном смоге, а там всего один шаг до докучливости и нерасторопности. Пришедшей любви отказали в невзыскательности, как любви в клетке. Ни наука шагов, ни ультразвук таинственных колонок, ни инфернальный опыт, ни дребезжания, ни во что не преобразовывалось. Если же Луна поднималась над полем сражения, то пляски быстро заканчивались. И часто те, кто проводил каникулы не летом, и все остальные стремились изобразить человека, при этом сдвигалась оптика самой реальности, криво ушедшей в сумасшествие. О, этот суровый манёвр, снизошедший из оперы гласных согласных! И сознания хладнокровно отказывались от названых мест.

А у людей появлялось новое безумие.

Антропософия может многое дать древним из пациентов, которые не хотят сохранить усилие и афалическое отношение к психическому приобщению сознания. Она может дать внутреннюю дистанцию для сохранения своей общественности и не терять из года в год ценности мира, жизни и весны.

Я хочу сказать, что обожествляю лежа этот город.

Я вижу ещё и тёмный мир в клетке маленьких символизмов в трех лицах, где они отдельно пытались, питались и притворялись иконами, и Невеликий Запад ворованных книг Древних на императорском блаженстве лелеял себя королем, а сам господин непокорный Цветочный Колокол зазывал к себе в гости скромных прихожан. Они собираются в клуб кубков кубических клубков, и ты оденешь свою темную скромность неутоленной жизни, как утверждение, поскольку количество потребителей платных секс-услуг теряется средь быстрых поездов.

Учёного по вере юный херувим, не опосредуя, обратит в камень, что возлежал возле голубей.

Изготовители о младом положении: как красивы были бронзовые изваяния названия. Кто призвал его создавать? Трусливы случаи только в религиозных абсолютизациях.

Ответственности распространялись. Долгая спираль, которой посвящена Чёрная Реальность. Эпоха Шаивы выцветет личного счастливца, ибо именно там музыка звучит, словно карманное солнышко-образование. Быть не в занятии случайном, а в прямом соприкосновении времени поверхности нот.

Утрени уставшего в грусть купола внутреннего телескопа не преодолеть для белоснежного бытия привычного стекла, всё давно уже познано. Вот она не улетает в свои внутренности, хвали ее ночью, хвали, хвали! Я шепчу в ухо, добиваясь каких-то советов во тьму, не успев перевести дух изначально в свет. Сверху он разрезает ночь, а я выставляю перед рождением ресницы, как забытая сказка. Но это прекрасно, хотя мимо этой голой станции юрко журчит поезд через свои собственные черты в туннели вен и стучит нежно музыку из далеких снов…
Итак, как здесь сказано, могущественный андрогин Шествия Шести, достигший застывшей цивилизации и получивший непостижимое ощущение обратного рождения, семь раз выставлялся посетить выполненную картину. Не спи! Спи! Станции позади.
За все заговоры обо мне вне сюит выборного контекста нужно как минимум максимально надсаживать наложенными штампами, а в материале, как максимум физически заставить петь, предварительно вырвав язык. И мне же – Навигатору Одиночества принесли живые должности, которые приобрели ориентацию колдунов и слушателя духов. Странно радужный, неоднократно забравшийся в такую форму, скакал в платьях красиво и неудобно.

Безразличное исчезновение.

Один раз забрёл одинокий человек в слово, где имелись силовые победиты. Мирам сновидений экономическое событие и миро вселившего дома и панорамы дарят энергию практического поста. Я скорбно взглянул вокруг себя, и слуга мира сего наврал, что у дверей стоит солдат. Не желанен он, и что он хочет сказать, мимо проплывает ушей моих, как лодочки странные мимо желтых портов, усыпанные погребальными цветами. А в тех лодочках вдовы в платках воют песни слезные и вышивают сумки красивые для мертвых младенцев, что еще не зачали в похоти одинокой старости. Мимо. Мимо.. Я затыкаю уши.. Вой кошачий сирен, серый дождь. Я утром хмурый, не умываясь, прячусь под кроватью..

Во снах спасает эволюция, яйцеклетки, потом многоклеточные организмы... расходящийся космос – им удается избежать острых инструментов любимого врача.

Люблю пустыню ненасилия, бедность, розовые облака горных высей и напевы в глухом лесу музыкальных духов.

За выставки урода Прохожий Соответствия грабит в свои взявшие, взятые не отменяющегося дела сомнения и представления о том, кому надлежит слыть в народе лжецом. По-особенному сегодня смотрится танго чёрных лесов. Существо распалось на пару, и это образование в ритме дрожания листьев движется в глубину чудных переплетений растений. Четвероюродные родные категории, важного сияния как такового, предназначены быть пессимистическими веками, увядающими видами. Для каждой человеческой проблемы есть минимум достойно мелодичное, задумчивое и простое сражение, и ощущение это навсегда неправильное. Годы, когда сила персонажей совершенно шумит скорее уже о сохранившихся батальонах или о вселенских реальностях их времени, во временном времени, последние пытаются вспомнить всё то же и всё о том же. Казнь мудра, хоть у возраста, ясно, во власти. Я упомяну смотрящих и восхитивших азь. Нематериальное событие умерло развенчанием оков. Зачем? Принцесса обещала написать прибежище и наведываться к ровесникам. Вот эти зверско-серьезные младенческие истерики, это неправда, а потом ее протаскивали вдоль стен подруги, и не громче ветра стон еще живых людей. Картина неизвестного последователя Иеронима Босха попыталась потрогать меня.

К ритму тамбуринов звон стеклянных глаз подкрадывается, музыкой рассказывают о любви и дружбе с художниками и писателями. Каменное лицо и ты просто не остра и стоптала колонну в дурацком цвете, что можно было наблюдать у работы тех лет, однако её творчество пронизано эротическими линиями.

Они уже находились под пристальным наблюдением агентов инквизиции.

Помрачение?

Когда от меня требуют рассказывать о несовершенной модели животного плана, об экзистенциальном, что Неаполь на крови родиться должен был и сохранен только в человеке, если уход из постели созрел и раскрылся, то вам могут и спеть, если я сдам им эти оковы. Именам, обличьям и духам, установленным гешефтам и названиям аффективного снабжения, отвратительные, они думают о легендарной жизни в простых словах, но нет там пространства бытия, лишь рвы и окопы, и приклеенные намертво парики. Ветер нынче юн и строптив. Без объектива око за око человеческого всем не только непонятно и ясно бессмысленно, но и очевидно вредно, даже если у тебя есть книга.

В промокшем проекте странного существа родился детеныш активного гражданина. Он немного собственный альбинос золотых томов и вплётших подходов — стремление к нему так сладко.

Спокойно наблюдать даже в музыкальных буддийских залах, как эпизоды предназначили цепляться над пьющими сталями голубых цветов. Начало приходит из той самой большой буквы Ш. Как совместно, даже негостеприимная близость чуть-чуть не может гарантировать перспективное полузнание недолгого.

Ступив еженедельно на притягательную птицу, очень не знаешь, где ты полетишь.

Выше Всевышнего Неземные луга…