ОТКРОВЕНИЕ ТОРЫ (ч. III)

10. СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Теперь, когда мы начинаем постигать глубинную внемифичность Пятикнижия, с особой остротой встает вопрос: что же случилось тогда, в момент, объявленный Творением Мира, более пятидесяти семи с половиной столетий назад? От чего, собственно, начинается отсчет времени в Еврейском календаре?

На шестой день Творения "сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их" (Б. 1\27). Страница Торы, повествующая о первых на земле людях, кажется наиболее загадочной и, вместе с тем, почти сверхестественно проницательной. Всякий, желающий осмыслить историю человечества, понять ее сокровенные механизмы, должен обратиться к этому тексту. Для меня самого размышления, оформившиеся много лет спустя в книгу "Историософия. Мировая история как эксперимент и загадка" /М. 1993 г./, начались вот с этой страницы Книги Книг.

К только что созданному человеку, обладающему еще не мышлением, т.е. осознанием действительности, но лишь элементарным сознанием, Всевышний приводит "всех животных полевых и всех птиц небесных, чтобы видеть, как он наречет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей" (Б. 2\19). Язык, речь, выделен таким образом как изначальное постижение реальностей. Мир для Первочеловека (у него еще нет имени) предельно прост, весь вовне, так что о сущностях, о глубине постижения, нет и намека. Но ведь и ребенок, осваиваясь в мире, в котором вдруг очутился, прежде всего присваивает имена вещам и явлениям, руководясь простейшими, чаще - звуковыми, ассоциациями: ням-ням - еда, бибика - машина...

В иерусалимском издании Книги есть удивительная фраза, сглаженная в Синодальном переводе: "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым; а для человека не нашел Он /Господь/ подмоги соответственной" (Б. 2\20). То есть необходим еще кто-то, другой человек, чтобы оба, как в зеркале, смогли увидеть друг в друге самих себя. И была создана женщина; и только после этого впервые названо имя - Адам. Он же "нарек имя жене своей: Ева (Хавва)" (Б. 3\20).

Многозначительны эти имена: Адам - земля, поскольку создан был "из праха земного" (Б. 2\7), Ева - др.евр. Хавва - жизнь, "ибо она стала матерью всех живущих" (Б. 3\20). Человек отождествляется с его именем. Он и сам отождествляет себя с ним; он еще не открыл для себя личное местоимение "Я", которое станет затем важнейшим в его речи, - и этим, опять же, напоминает ребенка, который поначалу тоже называет себя только по имени. Этот этап сознания многократно отмечен в этнографической литературе: "Хитрая Лисица - великий вождь' - говорит о себе туземец. - Он пойдет и приведет воинов..." (вместо: "Я пойду и приведу").

Вот оно, едва пробудившееся сознание первобытного человека, которому Всевышний только что "вдунул дыхание жизни" - да так, что сам он стал "душою живою" (Б. 2\7).

"И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке" (Б. 2\8); там, в райском саду, где сам Господь любит прогуливаться "во время прохлады дня" (Б. 3\8), обитают Адам и Ева. Не это ли тот "золотой век", что смутным воспоминанием проступает в эпосах многих народов? Было же позади нечто такое, что человеку, уже удрученному своим несовершенством, представлялось утраченным раем?..

"Золотой век", всегда отождествляемый с детством человечества, как бы выведен из-за пределов исторической памяти. Вот и ребенок начинает помнить себя лишь с того времени, когда впервые скажет о себе: "Я", осознает автономное личное бытие. Осознание это связано не только с огромным, не сравнимым ни с чем приобретением, но и с величайшей потерей основы душевного комфорта - потерей незнания, неведения, без чего немыслима органическая слиянность с миром. Человек избирает плоды познания добра и зла - не инстинкт, а разум, метафорически воплощенный в плоды древа жизни. Инстинкт это приятие мира, каков он есть, это абсолютная обращенность вовне. Разум повернут зрачками во внутрь; он соотносит себя с миром. И первое, что при этом испытывает человек, - потрясенность. Он гол и беззащитен. Оправдываясь перед Господом, он в ужасе готов на предательство. "И сказал Господь: кто сказал тебе, что ты наг? Не от дерева ли, о котором Я заповедал не есть от него, ел ты? И сказал Адам: жена, которую Ты дал мне, она дала мне от дерева, и я ел". Ева, в свою очередь, ссылается на змия... (Б. 3\12).

Отныне индивид уже не наивное "дитя природы", он как бы съеживается в собственную бренную оболочку, вне которой весь мир, противостоящий ему, - огромный, пугающий, опасный.

Заметим, что Повествователь Торы отделен от первобытности в этом регионе земли (Восточное Средиземноморье), т.е. от полной безличности индивида, примерно тем же промежутком времени, что и само Пятикнижие от нас. Двадцать девятое-тридцатое столетия по Еврейскому календарю (VIII-IХ вв. до н. э.), когда, по утверждению современной науки, был записан основной корпус священной книги, точно так же отстоят от наших дней, как и от Дня Творения, Тогда как (это мы вскоре увидим) сам Адам уже в начале своего жизненного пути делает решающий шаг - от безличности к осознанию себя. Мы понимаем, что это передано метафорически, но, как условились, принимаем сроки, предлагаемые Пятикнижием: глаза человека как бы открылись впервые именно 57 (с лишком) веков назад...

Пока что можно лишь поражаться тому, что Повествователь не только "вспомнил" отдаленнейшую от него эпоху (первобытное детство человечества), но и находит ей абсолютные метафорические соответствия. Насколько же проще было его современнику Гомеру, опиравшемуся на предания о конкретных, сравнительно недавних (всего-то около полутысячелетия) событиях...

Отражение событий и осмысление их - жанры, принципиально разные. "Илиада" многословна, объемна, хоть содержит изложение лишь нескольких дней многолетней осады Трои. Эпизоды отобраны художником прежде всего по сюжетным соображениям и развернуты в эпические картины. Многословен и Ветхий завет (Танах) за пределами Пятикнижия - с Шестой книги и далее до Иова и других пророков, - но по иной причине: это летописания, где для летописцев равнозначимо всё произошедшее, сохранившееся в народной памяти; они предпочитают повторяться, лишь бы не упустить что-либо. Добросовестность здесь состоит как раз в следовании малейшей букве предания, тем паче всякому документальному свидетельству.

Тогда как возникновение самого сознания, осознание нашим далеким пращуром своего бытия, за пределами исторической памяти. Но Повествователь не ограничивается легендой о "золотом веке", когда (как это кажется с расстояния) люди, жившие единой общиной, были безмятежно счастливы в своем неведении добра и зла, без какой-либо нужды в выборе между этими понятиями. Повествователь знает уже, что век этот в принципе не может быть вечен, что первое, еще сумеречное осознание Адамом себя - величайший рубеж, за которым нет возврата.

Повторим сказанное в несколько ином ракурсе. Вернемся к гениальной метафоре Торы - к "древу познания добра и зла". Плоды этого древа запретны для первых людей. Почему? Они ведь ничуть не ядовиты... Но Всевышний предупреждает, что съевший плоды умрет, - и угроза его, как увидим далее, более чем основательна. Человеческому сознанию еще предстоит подняться на тот уровень, когда без опаски можно будет покуситься на эти загадочные плоды...

Из многих совпадающих этнографических свидетельств упомянем одно: папуас из дебрей Новой Гвинеи наткнулся на остатки чьей-то пищи и доел их. Поняв, что преступил табу (то была недоеденная вождем трапеза; табу, впрочем, могло быть и иным), он настолько уверился в неизбежности своей кончины, что, действительно, на следующий день умер. В этнографической литературе феномен этот назван "вуду-смертью". Первобытный общинник не осознает себя как автономную единицу - Я. Власть племенных традиций над его психикой абсолютна, запреты непререкаемы - и могут привести, как мы видели, даже к роковым физиологическим последствиям.

Тогда как колдовские исцеления - оборотная сторона всё того же. Абсолютное доверие сообщает магическим действиям целебный характер. Первобытными реликтами в нашем сознании пользуются современные знахари и т.н. экстрасенсы.

Итак, "заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого древа в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь" (Б. 2\16-17). Конечно же, это табу, нарушение которого влечет вуду-смерть. Но историческое время в Торе предельно уплотнено, фабула повествования стремительна... И вот мудрый змий уже нашептывает Еве: "Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их /плоды познания/, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и эло" (Б. 3\5. В иерусалимском переводе как-то загадочно: "...и вы будете, как великие (?), знающие добро и зло").

Здесь много удивительного. И "боги" во множественном числе - как отголосок язычества (иерусалимский переводчик не перенес такого "кощунства"), и соблазнение прежде Евы, лишь через нее - Адама, - вероятно, отзвук матриархата, и - змий, из множества тварей почему-то избранный на роль соблазнителя... "И увидела жена, что древо хорошо для пищи, что оно услада для глаз и вожделенно, ибо дает знание" (Б. 3\6). Ева рискнула вкусить запретный плод, подала пример Адаму. "И открылись глаза их обоих, и узнали, что наги они, и сшили листья смоковницы, и сделали себе опоясанья" (Б. 3\7).

Люди преодолели мистический страх, отныне табу не властно над ними. Суть этого преодоления в словах, которые они произносят. Адам, оправдываясь, кивает на жену, та - на коварного змия. Адам: "Жена, которую Ты МНЕ дал, она дала МНЕ от древа, и Я ел". Ева: "Змий обольстил МЕНЯ, и Я ела" (Б. 3\12-13).

Впервые люди говорят о себе: Я, МЕНЯ, МНЕ - то есть осознают свое индивидуальное бытие и, значит, индивидуальную ответственность. Фантом общности не довлеет над ними. Отныне каждый из них - ЧЕЛОВЕК. Пущены часы мировой истории!


11. ЗЕМЛЯ, СТАВШАЯ РАЕМ

Ничто не дается даром. Осознание бытия трагично. Люди изгнаны из безмятежного Эдема. Господь провидит, что отныне откроются человеку все тайны, и сущностью своей он приблизится к богам: "Вот Адам стал как один из Нас (!) в познании добра и зла; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от древа жизни, и не вкусил и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят" (Б. 3\22-23).

И нет пути назад. Херувим "с мечом пламенным обращающимся" поставлен у врат рая, "чтобы охранять путь к древу жизни" (Б. 3\24) - к последней тайне, тайне тайн.

Бессмертие везде и всегда прерогатива богов.

Такой вот грандиозной метафорой отмечен в Торе выход человека из .первобытности, из того "золотого века", каким он предстает не только в эпосе разных народов, но и в сочинениях позднейших и даже современных авторов. Вспомнить хотя бы романтическую "индианистику", начиная с классика американской литературы Фенимора Купера, вспомним бесчисленные опрощенческие философемы от наивного Жан-Жака Руссо до высоколобого Клода Леви-Стросса... Для них, в отличие от Повествователя Торы, не была очевидной необратимость времени. Они были воспитаны в христианской традиции с ее тягой к опрощению вплоть до аскетизма и верой в предстоящее за гробом райское блаженство. Христианская Библия, открываясь Эдемом Пятикнижия, завершается другим раем - Иоаннова Откровения. Здесь тоже о "древе жизни"; Господь сулит праведнику: ему "дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия" (Откр. 2\7). Цикл завершен, время как бы повернуто вспять...

В какой же мир попадают изгнанники первобытного рая? Тора не отвечает на этот вопрос - и можно понять, почему. Да это же мир самого Повествователя, привычный мир, кажущийся неизменным и вечным, не требующий пояснений. Человечество вышло на очередной виток своей истории, виток, которому суждено было еще длиться и длиться.

Изгнанные из рая принимаются жить обычной жизнью. "Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина" (Б. 4\1). Было бы логично, если б первая - иначе говоря, единственная женщина родила мальчика и девочку; от кровосмешения (не такого уж редкого в правящих династиях на Ближнем Востоке да и в быту) возникло бы в конечном счете все человечество... Тора без стеснения повествует о кровосмешениях. Когда после гибели Содома и Гоморры во всей округе остался лишь праведник Лот с дочерьми, поняли девицы, что останутся бездетными, ибо нет мужчины, который к ним "вошел бы по обычаю всей земли". И напоили они отца вином; когда же Лот опьянел, по очереди спали с ним. "И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего". От родившихся сыновей - племена Моавитян и Аммонитян "доныне" (Б. 19\30-38).

Словом, Повествователю прекрасно был известен выход из сюжетной ситуации. Но он им не воспользовался потому, очевидно, что задачи перед ним были не литературные, но - летописные. И проблема была не в том, как уважить скептиков, доныне задающихся пустым вопросом: если Адам и Ева - первые на земле и у них родились сыновья, откуда же взялись жены для продолжения рода?.. Таких вопросов тьма, но Повествователь ничуть не задавался ими, как не задавался и Пимен-летописец, повествовавший о Кие, Щеке и Хориве - легендарных основателях Киева. Ясно, что одни они не могли ни заложить город, ни обеспечить прирост его населения. Летописец, сознавая объем информации, который надлежит втиснуть в немногие столбцы текста, дает лишь канву событий. Тогда как Повествователь Торы еще и метафорически осмысливает их, чувствуя, что иначе не передать произошедшее давным-давно, уже в его время поросшее быльем.

Итак, Ева родила Каина, а затем Авеля, причем "был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец" (Б. 4\2). Скотоводство и земледелие - древнейшие хозяйственные отрасли,- процветающие доныне. Но вот - "восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его" (Б. 4\8). И здесь у Повествователя тоже была возможность более естественного развития сюжета. Если бы задача была чисто литературной. Обычно скотоводы-кочевники нападали на мирных, уже по самому роду занятий, земледельцев, стеснявших раз за разом своей пахотой свободу кочевий. И в эпоху, когда жил Повествователь, когда собиралась по отрывкам и фиксировалась Тора, её окончательный вариант, кочевники крепко досаждали более цивилизованным земледельческим народам...

Но Тора это еще и история того, как пастушеский кочевой народ обрел землю, обетованную ему самим Господом, осел на ней и стал народом земледельческим. И здесь отражение поистине всемирно-исторической победы земледелия над скотоводством, дожившим до наших дней, но пользующимся, по преимуществу, кормами уже не с дикого пастбища, но с распаханного и засеянного поля - то есть продуктами все того же земледелия.

Где же и когда это произошло впервые? Тора, для которого "земля обетованная", Ханаан, - центр мира, определенно ориентирует нас на восток: "И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке" (Б. 2\8). К востоку от Ханаана - напрямик, через пустыни, или караванными путями, по дуге Благодатного Полумесяца, - Двуречье, долины Евфрата и Тигра, древний Сеннаар (Шинеар). И нетрудно представить, что земледельческая цивилизация возникла именно там, на землях, орошаемых великими реками. Но Пятикнижие, как бы уточняя, отсылает нас еще далее: оказывается, народы, "двинувшись с Востока, нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там" (Б. 11\2). Случилось это уже после Потопа, это как бы обновленное человечество, опять обживающее землю. Уже у людей "кирпичи (обожженная в огне керамика) вместо камней, а земляная смола (асфальт) вместо извести" (Б. 11\3).

"И сказали они; построим себе город и башню, высотою до небес" (Б. 11\4). Речь о Вавилоне и Вавилонской башне. К востоку (точнее, к юго-востоку) от Вавилона, куда нас ориентирует Тора, низовья Евфрата и Тигра, в глубокой допотопной древности не похожие на нынешние. "Нижнее море" или "Море Восхода" (Персидский залив) простиралось тогда намного далее вглубь нынешней суши, и великие реки, не сливаясь, как теперь, в общее русло Шатт-элъ-Араб, порознь впадали в это море. Оно оттеснялось отложениями этих рек, и долина уже в историческое время как бы на глазах людей, живших вокруг, постепенно выступала из воды, обсыхала, покрывалась зеленью...

Сам я наглядно представил себе первоначальный облик этих библейских мест, высадившись однажды с вертолета прямо посреди озера Иссык (не путать с Иссык-Кулем) в горах над Алма-Атой. Собственно, озера уже не было; котловину завалил грязью сошедший недавно селевой вал, и я стоял на девственном грунте, где и трава еще не принималась расти.

Горный поток, прежде наполнявший озеро, проложил теперь сквозное русло, и грунт в котловине просыхал, густые испарения поднимались к синему безоблачному небу. "Никакого кустарника полевого еще не было на земле, и никакая трава полевая еще не росла... Но пар поднимался с земли и орошал все лицо земли" (Б. 2\5, иерусалимский перевод).

Картина эта возвращает нас к первой же строчке Библии: "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою" (Б. 1\1-2).

То есть вода была изначально; это - море, из которого по воле Всевышнего подымется суша. "И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так" (Б. 1\9).

"Безвидная и пустая земля" - вот облик новорожденной долины, созданной речными наносами (быть может, почти в мгновения - в результате обильного илом паводка или селевого потока), - облик долины, буквально вставшей из моря: плоский унылый ландшафт без единого деревца, вязкий болотистый грунт. Лишь человек мог оживить это мертвое пространство. "И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так" (Б. 1\11).

Воистину стало так, потому что безвидная земля эта была восхитительно плодородна. Почва, создаваемая тысячелетиями в верховьях рек, смывалась в низину и накапливалась здесь. И сухой посох, воткнутый в рыхлый грунт, мог, казалось, дать росток; но при непременном условии, о чем не раз упоминается в Торе, - если вода будет отделена от тверди, то есть всему будет свое место. Ибо наносный грунт, насыщенный влагой, представляет собой мертвую топь. И человек, чтобы жить здесь, должен был впервые в истории заняться мелиорацией, сознательным преображением первозданной природы.

К условиям этой уникальной местности, схожей разве что с осушенным и мелиорированным в современных Нидерландах заливом Зёйдер-зе, невозможно было приспособиться; обстоятельства необходимо было преодолеть - иначе говоря, перейти от ПРИСВАИВАЮЩИХ форм хозяйствования, так или иначе подбирающего готовые дары природы, к ПРОИЗВОДЯЩИМ формам - к созданию "второй природы", рукотворной. А преодоление обстоятельств является, в принципе, функцией уже не особи, еще не наделенной мышлением, но - личности, уже отрясающей первобытные запреты.

Нидерландская пословица: "Господь создал голландца, голландец - сушу". Вероятно, то же о своей земле могли сказать и шумеры -самые древние насельники библейского Шинеара - Двуречья. Зато и вознаграждался человек сторицею за свой труд: на протяжении короткой жизни, неустанно трудясь, он мог взрастить поистине райский сад. Он чувствовал себя творцом. "И насадил Господь рай в Эдеме на востоке; и поместил там человека, которого создал... из праха земного" (Б. 2:8, 7). Не из чего было больше создавать, иначе как из праха, потому что ни дерева, ни даже камня не было на этой наносной, безвидной поначалу земле. Но вот результаты трудов десятков поколений, сменившихся здесь, так поразили Геродота, что, по его словам, он предпочитает даже воздержаться от подробных восторженных описаний, боясь возбудить недоверие. В засушливой Элладе, истощенной выпасом мелкого скота, и представить не могли подобное растительное изобилие.

Из четырех великих речных долин, обособленных друг от друга на огромном пространстве от Восточного Средиземноморья до Тихого океана - долин Нила, Двуречья, Инда и Хуанхэ, именно Двуречье - древнейшая колыбель цивилизации. Не только евреи, но и многие другие народы Старого Света в своих преданиях помещают прародителей человечества в Эдеме - стране Шинеар.

Подчеркнем: шумеры появились здесь в первой трети четвертого тысячелетия до н. э. - что вполне координируется с Творением мира согласно еврейскому календарю, принятому ныне в государстве Израиль.


12. "ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ В ШУМЕРЕ"

Так назвал свою книгу Сэмюэл Крамер, авторитетнейший археолог и археограф древнейшей цивилизации, сумевший прочесть первые книги человечества - на глиняных табличках.

Шумеры - народ настолько загадочный и в отношении языка, которому до сих пор не найдено на земле аналогов, и по самому антропологическому типу, - хоть производи их от инопланетных пришельцев, прибывших на ракете и тут же взявшихся за самую примитивную мотыгу... Исконную родину шумеров ищут по всему Земному Шару. Но для нас здесь важнее то, что мнения историков совпадают в одном: шумеры появились однажды в топкой дельте Евфрата и Тигра, как бы всплывшей из моря. Это дает возможность включить часы истории, основываясь хотя бы на приблизительных датировках, впрочем, все более и более точных по мере развития исторической науки, которая, возможно, когда-нибудь установит, что же произошло пятьдесят семь с лишком веков назад в один из дней, выделенный в Торе как День Творения. Мы в нашем исследовании подошли вплотную к этой пока еще загадочной дате. Недостает последнего штриха!

Из Ура в низовьях Евфрата, многонаселённого города шумеров (позднейшее именование – халдеи) с великолепными храмами, дворцами, общественными зданиями, вышла семья праотца евреев, чтобы идти в Землю обетованную.
Это не были первобытные скотоводы, «пастыри овец», но люди, уже приобщённые к высочайшей по тем временам культуре.
Законодательно оформленная социальная мораль начинается в Шумере. Первый в мировой истории этический кодекс «Наставления мудрого Шаруппака сыну» на сотни лет опередили законы Торы. В законодательстве Ур-Намму (III династия Ура - 2112-1996 до н. э.) предписано следить за тем, чтобы «сироте не пришлось просить у богатого, и вдове не пришлось просить у власть имущего», чтобы бедняку - «человеку с одним шекелем (сиклем) не пришлось просить у человека с одной миной (60 шекелей)».
Ур-Намму урегулировал систему весов и мер, чтобы обеспечить честность на рынках: «Он сделал бронзовую меру в 1 ка (0,84 л), гирю в одну мину (496 г) он утвердил, гирю в один шекель (8,3 г) он утвердил (по отношению к) мине»...

Само перечисление глав книги Крамера дает представление о возникновении самой древней цивилизации, в общих чертах уже сопоставимой с нынешней: "Первые школы", "Первый двухпалатный "парламент", "Первый историк", "Первый юридический прецедент", "Первая фармакопея", "Первый "Календарь земледельца" (!), "Первые защитные насаждения", "Первые успехи в труде" (а не в собирательстве, на охоте или в свободном выпасе скота), "Первая космогония и космология", "Первые моральные идеалы", "Первые пословицы и поговорки", "Первые басни о животных", "Первый рыбный заповедник", "Первые литературные споры", "Первая легенда о воскресении из мертвых", "Первые погребальные песни", "Первый "героический век" человечества", "Первая любовная песнь", "Первый библиотечный каталог", наконец, "Первый "золотой век" (уже во времена шумеров он - в прошлом!).

Это все - впервые в человеческой истории. Чем не СОТВОРЕНИЕ МИРА? Вот к какому порогу подвела нас величайшая из книг - Библия...