Рукописи

В оконный проем покосившейся землянки светила яркая луна. Ее свет не мог добраться до темных углов этого жуткого места, но выхватывал из мрака кучу разного хлама. Тусклая свеча пыталась соперничать с белым светилом, старалась разбросать свой теплый свет, выделить контуры старого письменного стола, парочки пожелтевших листов и нечто, что сидело за этим столом. Дремучий и заросший дед выводил на листе какие-то буквы и цифры. Дрожащей рукой он добавлял в свою картину все новые и новые штрихи. Исписанные же листы были повсюду. Они застилали собой земляной пол, были развешаны на всех стенах. Местами их съедала влага. Где-то они становились жертвами гнили и умирали сами, но оставляли свои следы на каждом миллиметре этого насквозь истлевшего жилища. Старик явно не обращал внимание на все, что творилось вокруг него. Его целью было успеть дописать последние, самые важные слова до того момента, когда влага доберется и до него самого. До того, как и он начнет заживо гнить вместе со своим домом. Времени оставалось сравнительно немного. И старик из-за всех сил старался доделать свою работу. Порой тело его пронзала мелкая судорога. Порой он сгибался от нестерпимого кашля, который то и дело пытался отправить его на тот свет. Но чертовы листы не отпускали его. Все эти восьминогие и многоглазые чудовища были еще не готовы, чтобы жить самостоятельно. Их отец был слаб. С каждым новым листом сил оставалось все меньше. Листы чувствовали это. Они знали, что скоро они отправятся в новую, свободную жизнь. Уже не будет уютной коморки. Не будет луны и свечки, которые так яростно сражались за право освещать их все эти годы. Будет лишь что-то новое, неизведанное. А это всегда пугает, не дает покоя. Некоторым листам не было дано узреть эти перемены. Они были слишком стары. Но на них лежали молодые листы. Им было не так сыро, не так холодно и мокро. У них еще были надежды и силы.
«Надо, надо успеть, нельзя терять время. Я должен успеть», – бормотал себе под нос великий писатель. Никто не помнил его при жизни. Никто не узнает о нем после смерти. Лишь его бумажные дети будут с ним.
Вдруг в одном из темных углов что-то заскреблось. Плотная тьма колыхнулась. Из тьмы на него смотрело его ужасное творение. Оно хотело жить. Хотело выбраться из тесного и сырого угла. Но сил пока что было слишком мало даже на самый маленький шаг. С каждой новой строчкой их становилось все больше. Вены наливались чернилами. Глаза наполнялись злобой на тот жестокий мир, который не услышал, не признал его родителя. Лишь посмеялся и плюнул вслед мерзкому отродью. Но пройдет еще немного времени, и сладкая месть заполнит все тело, все лапки и волоски. Пронзит от хвоста до макушки. Так тянулись длительные часы ожидания. Так бы продолжалась безумная жизнь всех обитателей этого места, если бы однажды рука старика не дрогнула. Все произошло стремительно. Флакончик с чернилами опрокинулся на еще нетронутый лист. Содержимое стало расползаться черной кляксой по всей поверхности. Взревела тишина в углу. В страхе задрожали листы. Спокойным оставался лишь старик. Его тело было мертво, и больше никто не мог поправить случившееся. Вдруг угол ожил. Напряглись молодые мышцы. Пришла долгожданная сила. Уродливое творение чернил и страшных фантазий выбралось из тьмы. В ужасе замер огонек свечи. Замер и погас. Он больше не хотел бросать вызов луне. Не хотел освещать то, что должно было оставаться в темноте. Десятки листов поднялись в воздух словно по приказу. Облепили голую кожу. Закрыли все проплешины. Чудовище подошло к бездыханному старику. Минуту оно стояло в нерешительности, словно обдумывая что-то, после чего схватило тело и забросило в свою огромную пасть. Хрустнули кости, брызнула остывающая кровь. Трапеза длилась недолго, скоро голод вновь стал одолевать жуткое создание, нужно было искать новых жертв. Ходить пока что получалось плохо. Но монстр впитывал в себя знания, что были начертаны на многочисленных листах. Он обрел пол. Наполнился хитростью и коварством. С восходом солнца он уже был далеко от своего дома. Он мчал сквозь лес, по пути съедая все, что пахло жизнью. Так, гонимый одним лишь голодом, жуткий монстр проносился сквозь деревни. Убивал и съедал женщин и детей. Листы давали ему знания, но не давали моральных чувств и норм. Так бы он и носился по свету, если бы однажды люди не схватили жуткую тварь и не подвесили ее над огнем. Монстр кричал и бился в конвульсиях. Крики его слышали за многие километры. Шипели внутренности, плавилась кожа. И только лишь листы, удачно отцепившись от волос, беззаботно улетали вдаль. Туда, где их найдет новый человек. Прочтя их, он лишится рассудка, уйдет в лес, построит там ветхий дом и продолжит писать рукописи, которые не горят.