Безысходность

Мы вновь на берегу океана. Всей семьёй. И традиционно «на нашем» месте, среди дюн, разделяющих океан и сосновый лес. Барбекю среди дюн – это что-то! Это супер.
В этот раз как-то незаметно прошло время в пути – мы быстро добрались до места. Вот, казалось, только выехали – и уже распаковываемся, выгружаем багаж. Я устанавливаю мангал и собираю сухие прибрежные ветки для розжига, жена раскладывает продукты, сервирует раскладной столик, а дети бегают друг за другом наперегонки, играются, смеются. Счастье!
Как это прекрасно: выбраться всей семьёй в уик-энд на природу. Да ещё на какую! Побережье Орегона – наши излюбленные места. Когда я нахожусь тут, отдыхаю душой, наслаждаюсь жизнью и становлюсь самым счастливым человеком на свете, наблюдая за своими детьми и любимой, довольной супругой. Иногда даже не вериться, что это я, и что всё происходит со мной наяву. Солнце, океан, дюны, сосны, дым костра, любимая семья, спокойная умиротворённая атмосфера -- как будто всё сон. И до того становится хорошо и приятно на душе, что хоть кричи на весь мир об этом.
Как только мангал был готов для жарки мяса, а стол предварительно накрыт закусками, жена с детьми разделись и побежали купаться. Я остался «кочегарить» и предаваться приятным мыслям, разглядывая пустынное побережье. Когда дети вдоволь накупались и вернулись на берег, стали просить поиграть с ними в мяч. Жена увела детей за дюну, чтобы мяч случайно не отскочил и не упал на стол или на барбекю, и там начали играть.
Ароматный запах жарящегося стейка быстро распространялся, перемешиваясь с солёным морским воздухом и хвоей, и достиг носиков детей, которые из-за дюны прокричали мне: «Вкусняшками пахнет, папа!» В ответ я их попросил, чтобы они слишком долго не заигрывались, потому что скоро мясо будет готово. Они любили играть в волейбол. Особенно дочка и жена. А сыну игра надоедала тогда, когда приходилось бежать за мячом, если тот улетал в сторону.
Я готовил, поглядывая на мяч, который периодически выпрыгивал из-за дюны, зависал в воздухе и падал обратно; затем слышался хлёсткий удар ладоней, и через мгновение он снова выныривал, зависал на секунду и под действием силы притяжения падал обратно, исчезая за дюной. Иногда кто-то из детей терял мяч, не сумев его правильно отбить, и он улетал в сторону. На несколько секунд игра замирала; слышался смех дочери и обидчивые причитания сына, которому приходилось идти за далеко укатившимся непослушным мячом. Потом игра возобновлялась, и я снова наблюдал парящий над дюной мяч: вверх – вниз, вверх – вниз.
Вскоре приготовились стейки, и я выложил их на блюдо, а на решётке разложил маринованные рёбрышки.
Вверх – вниз, вверх – вниз… Задорный смех…
Пока готовились рёбрышки, откупорил бутылку вина, разлил по бокалам: себе и супруге. Детям открыл ананасовый сок. Накрыл полотенцем блюдо со стейками, чтобы не садились всякие насекомые, и позвал семью к столу. Мяч над дюной не появлялся, и голосов слышно не было. Скорее всего, они чем-то заинтересовались, что-то нашли интересное и теперь рассматривают. «Эй, голодные рты, прошу всех к столу! Всё готово!» -- позвал я, и в последний раз открыл крышку и перевернул рёбрышки: они почти были готовы. Сел за стол. Тишина. Что там их так отвлекло, что они притихли и забыли про пикник? Я снова позвал их к столу... Тишина. «Ну, озорники, в прятки что ли решили поиграть?» -- подумал я.
Пришлось идти искать их. Поднялся на вершину дюны, внизу – никого; поблизости – тоже. Только вытоптанный ногами круг на песке между дюнами: место, где они играли. Рядом овальный островок из кустарника. За ним возвышалась очередная дюна, вершина которой заслоняла горизонт. Возможно, они спрятались за ней. Снова окликнул. В ответ молчание. Спрятались за кустами, предположил я. Но странно, что сын так долго не выдаёт себя. Обычно он не сдерживается и обязательно что-нибудь шёпотом скажет или засмеётся. Но сейчас почему-то стоит полная тишина... И пустота. Когда кто-то где-то есть, это чувствуется. Присутствие человека в помещении или притаившегося за углом всегда «слышится». А тут – только шум прибоя и монотонный рокот набегающих волн с одной стороны и печальный шелест крон сосен с другой.
Я спустился с дюны, чтобы обойти кустарник. К моей радости, туда же уходили и следы детских ног. Несомненно, мои проказники прячутся именно там. Я тихонько пошёл по кругу. Первым появился сандалий сына. С расстёгнутым ремешком. Ладно, думаю, так спешил спрятаться, что потерял обувь. Через два шага из-за кустов появилась ступня супруги (за долгие годы совместной жизни ступни своей любимой жены узнаешь из тысячи пар женских ног) -- пяткой вверх. Значит, она лежит на животе. Я присел, стал подкрадываться. По мере моего продвижения из-за поворота сначала показалась голень, потом подколенная выемка, затем бедро и…
И всё. Больше ничего... не было. Только нога. Правая. Оторванная. Не просто оторванная -- грубо вырванная.
То, что случилось со мной, передать трудно. Я оцепенел. От страха ли, от горя, но я впал в ступор: надо было кричать, но я вместо этого мычал; нужно было идти дальше вокруг кустарника и искать детей, -- но онемевшие ноги не слушались. Как калека, я кое-как переставлял атрофированные конечности по вязкому песку, и мне показалось, что три ярда я шёл полчаса. Но шёл. Дрожал и шёл, уже нутром чувствуя, что вряд ли за кустами найду своих детей в полном здравии. Быстро начало смеркаться, хотя было утро, и почему-то в сторону леса смотреть не хотелось -- из его пугающей глубины веяло зловещим холодом.
Когда я обнаружил второй сандалий, то заорал на всё побережье: окровавленный, он был застёгнут на оторванной ножке сына. Поодаль лежала дочь. Она была… была без…
В ушах зазвенело. Ночь белым пламенем ослепила глаза. Я кричал и выл, кричал и выл… и смотрел на то, что осталось от моей семьи, пока... пока кто-то не дотронулся до меня…
И я проснулся.

-- Ты чего, Стэн? – Ли тормошила меня за плечо.
Я тяжело дышал. Смотрел на потолок: мерещилось, что он опускается на меня. Сознание с трудом перестраивалось на явь: всё ещё казалось, что одной ногой я там, на горячем песке среди дюн. Господи, это всего лишь сон! Удары сердца отдавались в висках. «Как хорошо, что это сон», -- радовался я.
Когда полностью проснулся и осознал, что нахожусь дома, повернулся к жене. По выражению её лица догадался, что сильно напугал её своими криками.
-- Страшный сон приснился…
-- Очень?
-- Да.
И хотя я уже испытывал облегчение и счастье оттого, что это был сон, на всякий случай спросил Ли: -- Как дети?
-- Сейчас иду будить их. – Она поцеловала меня и поспешила вниз в детскую.
«Вот дерьмо! -- подумал я. -- Ну надо же такому присниться перед самым отъездом».
Сегодня первый в этом году уик-энд, который мы решили провести на побережье. Сегодня открываем сезон: едем на орегонские дюны, на наше традиционное семейное барбекю. Нас там не было с осени прошлого года. Такое мероприятие -- и такой дерьмовый сон. Тьфу ты. Чуть всё настроение не испортилось.
Постепенно я привык к действительности. Снизу послышались голоса: недовольный сынишка захныкал, отказываясь просыпаться (ему четыре годика, зовут Вилсон); Ли пытается его взбодрить, рассказывая про море, которое его ждёт и про большие волны; дочь Мерил ушла в ванную, она старшая у нас, ей семь. Слава богу, это был сон, -- я ещё раз успокоил себя, хотя страшные картины продолжали обрывками кружиться в памяти. «Никаких предрассудков, ковбой, -- сдерживал я себя, -- это всего лишь тупой сон. Надо собираться в дорогу. Надо ехать. Мы долго ждали этот день». Я поднялся с кровати и поспешил вниз.
Было шесть утра, когда мы запихнули последний свёрток в багажник «Джипа» и через минуту тронулись в путь. Через пятнадцать минут уже покинули Юджин и по 126-ой хэйвей помчались на запад.
Раньше мы ездили через Ридспорт, пользуясь южной 38-ой дорогой. Но этот путь длиннее. По 126-ой, через Флоренс, и короче и интереснее. На всём протяжении извилистой трассы такие красивые пейзажи открываются, что словами не передать. По ней хочется ездить туда-сюда без остановки. Горно-холмистые лесные пейзажи никогда не надоедают. А ещё хочу сказать следующее: такие минуты, когда я и моя семья вместе едем на машине на отдых, одни из самых трогательных в моей жизни. Это мои лучшие моменты. Во время подобных автопутешествий я чувствую себя счастливей всех счастливых. Мне тогда кажется – и я даже уверен! -- что я самый лучший семьянин, что у меня самая лучшая жена и самые лучшие и прекрасные дети. Порой мне хочется похлопать себя по щекам, ущипнуть за руку, чтобы проверить: а не сплю ли я? Ведь такая идиллия может быть не иначе, как только во сне. Но нет, ущипнув себя, каждый раз убеждаюсь, что вокруг меня – реальность. А сам я что ни на есть самый лучший и счастливейший родитель и муж.
-- Ну, ты сегодня стонал, дорогой, -- жена мне напомнила про ночной кошмар. – Я думала ты своими завываниями и детей разбудишь.
-- Приснится же ерунда… -- Я поёжился, хотя ночной сон уже не так пугал, постепенно растворяясь в прошлом. Лишь лёгкая тревожность оставалась оттого, что приснившийся сон как бы опережал события сегодняшнего дня. Такое ощущение, будто сейчас повторяется сюжет сна: точно так же отправляемся всей семьёй на уик-энд на дюны тихоокеанского побережья.
-- Что моему мальчику такое страшное приснилось? – Ли погладила меня по голове, как ребёнка.
-- Забыл, -- соврал я. Ну не рассказывать же мне в подробностях сон про их смерть. К тому же, мы едем в точно такое же место. Ли это напугает, и она может посчитать сон плохой приметой. Поэтому я в шутку ответил: -- Домовой приснился.
-- Да уж. Ты и без домового меня напугал своими стонами…
-- Дамоёй, дамоёй, -- послышался голос Вилсона на заднем сиденье.
-- О, кто там проснулся? -- мы с Ли одновременно в один голос спросили сына.
-- Мы где? – Мерил тоже проснулась, стала потягиваться и озираться по сторонам.
-- На полпути, -- ответил я. – Дочь, не ты научила брата этому слову?
-- Какому?
-- Откуда он знает про домового?
-- Не знаю.
-- Да ладно тебе, Стив, может он услышал случайно, когда Мерил мне рассказывала про ужастики, -- закрыла тему Ли.
-- Пить хоцю, мама. -- Сын стал пытаться выбраться из детского кресла.
Ли попросила дочь открыть сумку и достать братику бутылку с напитком.
-- Пап, мы волейбольный мячик взяли? – спросила Мерил, откручивая пробку на бутылке.
Меня передёрнуло:
/как во сне… /
-- Взял.
Как только проехали Мейплтон, салон автомобиля стал наполняться океанским просоленным воздухом: долгожданным, неповторимым, наполняющим романтизмом и освобождающим из плена цивилизационной замкнутости в самую что ни на есть настоящую свободу. Запах песка дюн, водорослей и морской воды, вперемежку с хвойным запахом, – необыкновенное сочетание ароматов. И незабываемое. Запах Тихого океана проникает в салон даже через закрытые окна, хотя до берега ещё больше двадцати миль. Этот запах такой стойкий, и он откладывается в памяти настолько глубоко, что, находясь вдали, его помнишь всегда и скучаешь по нему, как по-живому. Так, наверное, оказавшись на внутриматериковой части суши, по морю скучает старый моряк, сошедший на берег по выслуге лет.
-- Пап, а мы едем «на наше место»? – уточнила Мерил.
-- На наше, -- за меня ответила Ли.
«Наше место» находится южнее Флоренса, на территории национального парка. По 101-ой дороге, не доезжая полмили до озера Лост, есть незаметный поворот направо, на лесную дорогу, которая всегда перекрыта погнутым шлагбаумом. Но его аккуратно можно объехать. Желательно, чтобы в этот момент никто по дороге не проезжал и не засёк вас: въезд на территорию парка запрещён. Но, иногда же можно похулиганить, вы уж не судите строго. Просто там о-очень красивые места, а до «нашего» пешком далековато. Полноприводный старина «Джип» доставляет нас туда быстро и без труда. Немного петляешь по лесной дорожке, а потом через пески и барханы спокойно подъезжаешь к самому берегу, где ни людей, ни туристов: безмятежно, тихо и безлюдно.
Спустя час пятьдесят минут мы были на месте. На своём излюбленном месте, между двумя высокими дюнами, сверху поросшими редкой сухой травой. Благодаря этим дюнам ни нас, ни джип со стороны не видно: ни с севера, ни с юга. Мы как в укрытии. Зато перед нами открываются красивые панорамы: с одной стороны Тихий океан, с другой – сосновый лес. Лес в этом месте – просто сказка. До того густой и тёмный, что кажется, что это дремучий лес бескрайней тайги. Но эта его мрачность не отпугивает, -- лес, как грозный адмирал, одетый в чёрную морскую форму, величественно возвышается со стороны берега над дюнами и будто следит незримыми глазами за Тихим океаном. Это место самое уединённое на побережье парка. Сюда редко кто заглядывает, в особенности, рейнджеры. Они-то нам здесь никак не нужны. Ведь огонь разводить возле леса нельзя. Но мы идём на риск, и до сих пор нам везло. Это уютное местечко мы с Ли приметили ещё восемь лет назад, когда впервые (тогда ещё пешком) обнаружили его. С тех пор считаем его «нашим местом». И если пикник, то только сюда.
За полчаса мы выгрузились, разложили столик, собрали барбекю и приготовили хворост. Дети, как всегда, сразу начали играть «в догонялки», бегать по дюнам; мы – готовить завтрак – на этот раз говяжьи стейки, – разжигать мангал и накрывать стол.
Погода выдалась ясная, тихая и безветренная. Месяц май. Солнце поднималось всё выше и выше и становилось жарко. Хорошо, что прихватили с собой зонт, а то остались бы без тени. Прохлада тут только в одном месте: в чащобе, под соснами. Уж там тень, так тень. Через густые кроны ни один лучик не проникает. Глядя на сосны и вглубь леса, поймал себя на мысли, что лес хоть и красивый и величественный, но жутковатый какой-то. Чёрный. Такой тревожный контраст: солнечная яркость здесь, на берегу, и тьма там – в лесу. Вспомнился жуткий лес с валежником из кинговского «Кладбища домашних животных».
Ли с детьми убежали купаться. Я, как всегда, «у плиты». Оставшись в одиночестве, вдруг появилось ощущение дежа вю, и сразу вспомнился сегодняшний сон. Естественно, я не стал себя запугивать, как подросток после просмотров ужастиков, а трезво посмотрел на вещи. Прогнал дурные мысли и целиком сосредоточился на жарении стейков. От них, кстати, уже исходил долгожданный, пряный вкус.
Спустя время Мерил прибежала за мячом, и они втроём стали играть. Когда Вилсон не справился с первой подачей и отправил мяч прямиком на крышу «Джипа», Ли поспешила перевести детей за дюну, подальше от места пикника, чтобы ненароком не разбить посуду на столе. Теперь я видел только взлетающий над дюной мяч. Он подлетал в воздухе, достигая наивысшей точки, и падал обратно, скрываясь за холмом. Потом слышался удар, и мяч снова появлялся, описывая дугу. Один раз он перелетел дюну и скатился на мою сторону. Я подобрал его и отправил им обратно. Они с громким смехом приняли его.
Пока они там, за дюной, играли, смеялись и шутили, мне так хорошо было на душе, и я чувствовал себя таким счастливым на этой земле, что аж гордость пробирала за своё благополучие. Гордость за семью, за себя. Чего ещё мне надо от жизни? Свет в глазах моих детей и жены, -- это ли не самое главное в жизни? И, безусловно, наша семейная традиция: барбекю среди дюн. Ведь такие автопутешествия, однодневные пикники в кругу семьи, -- они так заряжают, так сплачивают. Такие приятные моменты не забываются. Никогда. Эти минуты радости всегда хочется вернуть, повторить. Поэтому мы снова и снова возвращаемся к океану, к этим дюнам и соснам, где забываются обиды и трудности, где всё дышит романтикой, любовью, идиллией и…
И безоблачным будущим.
Я не сразу заметил, как всё стихло. Мяч не парил на дюной. Чем они там увлеклись?..
/как во сне… /
Мясо было готово. Я выложил на блюдо стейки, а на решётку разложил следующую порцию. Аппетитный запах вызывал голодное урчание в желудке.
-- Де-ти-и! Бегом к столу! Вил, быстрее, а не то чайка украдёт твой кусо-ок!.. – крикнул я им, открывая бутылку вина.
Обычно дети, только услышав мой призыв к столу, тут же мчались наперегонки, спотыкаясь и падая, чтобы первым занять самое удобное место и выбрать самый сочный кусок мяса. А тут прошла минута... и никого. Притаились, что ли?
-- Эге-ге-ей! Ли, Мерил, где вы? Поспешите, а то остынет… всё… -- Я не заметил, как поднёс ко рту бокал вина и, не сводя глаз с верхушки дюны, небольшими нервными глотками осушил его. – Вы что, прячетесь? Ну, сорванцы, сейчас я вас найду-у…
Я поднялся на дюну и…
/как во сне… /
никого на той стороне, внизу, не увидел. Только вытоптанный круг следов на песке, где они играли. Между дюнами рос густой широкий кустарник округлой формы, и я решил, что мои проказники спрятались именно там: на это указывали и следы ног на песке, которые вели за кусты. Прислушался. Думал услышу хихиканье Велсона. Но нет, тишина. Со стороны леса хрустнула ветка, и со старой сосны упало несколько шишек: взлетела какая-то крупная чёрная птица.
«Чччёрт…» -- я забеспокоился, но постарался не думать о плохом. Становилось не по себе. Признаюсь, я испугался. Стало страшно, как в детстве, когда надо выключить свет, а выключатель находится возле двери, и тебе придётся бежать через всю комнату до кровати в полной темноте целую вечность.
-- ХВАТИТ, СЛЫШИТЕ!!! – мои слова эхом отразились в сосняке, и я испугался самого себя: дети никогда не слышали моего такого голоса, такой злой интонации. Это была даже не просьба прекратить игру в прятки – это уже был мой ПРИКАЗ.
-- Ты чего разорался? – со спины донёсся мужской голос, и я чуть не наложил в штаны. – Что случилось? Кого потерял?
Мужчина сорока лет (не рейнджер), с рыбацкими снастями наперевес, стоял возле мангала и внимательно рассматривал меня. Машинально я попросил его помочь мне найти мою семью. Свой испуг я не пытался даже скрывать перед ним.
-- Где они? – рыбак поднялся на дюну и встал рядом со мной. – Где они?
-- Там… -- Я указал на кусты. Мой указательный палец при этом дрожал.
-- И что? В чём проблема? – Он странно посмотрел на меня.
-- Я боюсь, -- не стесняясь, ответил я, и отвёл глаза.
-- Э-эх! – Он быстро соскользнул по склону вниз и стал обходить кустарник.
Я остался сверху и наблюдал за его лицом и глазами. По мере того, как он огибал кусты, выражение его глаз менялось. Мои поджилки затряслись. Он остановился, рассматривая что-то под ногами… и вдруг весь задёргался, замычал, посмотрел на меня затравленными глазами бродячей собаки и боком попятился прочь от того места. Он карабкался на противоположную дюну, не сводя с меня выпученных глаз, и нечленораздельно мычал одно и то же, одно и то же: «Не надо… не надо, прошу вас!» А потом, когда взобрался на вершину, он побежал со всех ног, перебегая с дюны на дюну и теряя свои снасти. Его дрожащий голос ещё долго слышался вдали.
Я находился на грани обморока, оставшись один на один со страхом и… с кустами. «Что он там увидел?» Хотя прекрасно понимал: что он мог там увидеть. Но теплилась надежда: рыбак мог увидеть там что угодно, и возможно, вовсе не моих жену и детей… «Это всего лишь дерьмовый сон, всего лишь грёбаный сон…». Только чувства отцовства заставляли меня не покидать это место. Убегать, не выяснив, где семья, я не мог. И только супружеский долг победил мой страх -- я неохотно, но всё же заставил себя спуститься с дюны и приблизился к кустам.
Их надо было обойти по кругу. Я молился, чтобы они прятались в любом другом месте, только не за кустами. Я оглянулся на лес. Безмолвный чёрный лес был не лучше кустов. От него исходил холод. И туда я идти не решился бы.
-- Эй, вы где? – тихо спросил я. Спросил скорее для того, чтобы отпугнуть того, кто, возможно, мог прятаться за кустарником. И мне стало стыдно и горько за свою трусость. «Это всего лишь сон, придурок. Иди давай, трусливая девчонка. Там твои дети».
Во сне я огибал кусты против часовой стрелки. Сейчас решил обойти слева. Пройдя пару шагов, показался мяч,
/как во сне… /
наш волейбольный мяч… Только порванный (разорванный, разгрызенный) и сдутый. Я перешагнул через его ошмётки, и следом появилась обутая в сандалик правая нога моего сына -- носком вверх. Значит Велсон лежит на спине,
/должен лежать на спине/
но в такой позе не прячутся дети от отца, никогда так не прячутся. Надеясь на чудо, я сделал ещё полушаг, ожидая увидеть туловище,.. но... кроме оторванной по колено ноги, больше ничего не было. Рядом валялся второй сандалик от левой ножки – и это было всё, что осталось от моего мальчика. Обезумев от злости и страха, я прошёл дальше, пока не показались ноги моей Ли. Я увидел их до колена. Остальная часть тела скрывалась за поворотом, за кустом. Подавляя вопль, я упал на песок и зарыдал от отчаяния, глядя перед собой на ступни своей жены: 36 размер, светло-розовый лак на ногтях, тонкая золотая цепочка на щиколотке… Я пополз. Показались бёдра… сиреневые трусики купальника... животик… всё… И всё! Дальше -- песок. Кровавая песчаная каша. Верхняя часть моей Ли отсутствовала. От места, на котором должно было находиться туловище, и в сторону леса кровавой бороздой уходил широкий след на песке. Такой след образуется, когда кого-то тянут волоком. Я поднялся, проследил взглядом кровавую «тропинку»: она уходила на берег, петляя между соснами, и исчезала в темноте густой поросли в глубине зловещего леса.
В моей голове вспыхнул и погас красный свет, ослепляя глаза. Ноги превратились в тряпки. Со стороны леса доносились противные хлюпающие звуки, похожие на… чавканье. Я неотрывно смотрел на сосны, откуда исходили тошноворотные, хрустящие звуки пережёвывающихся косточек. Когда послышался стон дочери -- я заорал на весь Тихий океан. И кричал, кричал, боясь отвернуться от леса. И только ноги, которые ожили, сумели оторвать мой взгляд, – потому что они побежали. А вместе с ними побежал и я. Побежал прочь от этого места: от дюн, от сосен, от Орегона.
Не оглядываясь.
Я бежал что было сил вдоль берега на юг. Иногда кричал, иногда плакал и кричал. Этот отрезок времени я смутно помню: как переплывал устья многочисленных рек и речушек, впадающих в океан, как перепрыгивал через прибрежные камни и поваленные деревья; как преодолевал утёсы и овраги… Я бежал, не обращая внимания на отдыхающих на пляжах людей. Сколько дней бежал, не знаю. Где отдыхал, спал ли, -- не помню. Широкие проливы я перебегал по автомобильным мостам. Бежал мимо маленьких и крупных прибрежных городов. Меня пытались останавливать люди, но я или вырывался или просто сбивал их, как кегли в боулинге. И продолжал бежать, бежать, бежать…
Держась береговой линии, я мчался до тех пор, пока надо мной не начал кружить бреющий вертолёт, а со стороны океана не появились сопровождающие меня катера; покуда впереди не преградили мне путь выстроенные поперёк пляжа Литбеттер вереницы полицейских машин Санта-Барбары в Калифорнии…
Но об этом мне рассказали много позже.
Намного.
В психиатрической больнице Напа.


К О Н Е Ц

___________________________________________________________________________

О. Р. Баркер, 2018