Агенты " Яломиште" часть 90.3.1 (Раздел демоны бледно-розовой сакуры"

Известие о том, что Люсия Родригес выбрала именно Валерку, лиса Каору если и огорчало, то совсем немного. Во-первых, он надеялся, что его дочь обойдут стороной все лисьи заморочки. Во-вторых, уж слишком парень не походил на придуманный им идеал. Хотя, если строго рассудить. Он хотел для дочери принца в женихи – получите и распишитесь: юноша эльф по отцу (да, похоже, и по матери – генерал Ли на корейца походил не больше, чем сам Каору на японца, да и выглядел в свои пятьдесят с лишним максимум на тридцать пять). Его бабка по линии матери - княжна Голицына. Бабуля по отцу Юн Со Хве – опальная княжна, дама чуть ли не императорских кровей. Как ни крути – принц. Это ничего, что поместье размером с десять соток огорода мачехи. Не Америка, а Россия – страна возможностей. Потому что в ней возможно абсолютно все. В том числе и принц, одетый в поношенный отцовский ватник (конечно, при огородных работах – на улицу он одевается прилично). Который одинаково ловко управляется с фамильным мечом и снайперской винтовкой на тренировках, лопатой и мотыгой в огороде, и кистью художника. Как всякий кумихо, Валерий до безобразия неприхотлив в быту, всеяден (что кстати – Люсия, в отличие от Рамили Ибраевой, кулинарным искусством отнюдь не блистает (хотя отцу периодически выговаривает: «Что ты тут наварил, папа?»)). Да и к роскоши не приучен (что к лучшему). Мало того, Воль Реон и Люсия существа одной природы. Подобное тянется к подобному. Лисице нужен лис - заяц или петух ей сгодится разве что для пропитания. Ничего не поделаешь. Здраво рассудив, он решил не препятствовать дочери. Паренек, мало того, что породистый – не придерешься. Он искренне любит, терпеливо сносит ее капризы. Заботится, будет защищать до последнего вдоха. Родители Валеры дочку приняли, как свою. И она их так же защищает. Это показатель – за кого попала Люсия не вступиться.
Например, выставила Любкину подружку, завидующую той до жгучей ненависти. Когда та довела будущую сватью до слез:
- Да твой Костя живет с тобой исключительно из жалости. Разве можно любить такую жирную корову! С тобой не то, что в койку лечь, сидеть рядом противно. Он просто тебе благодарен, что ты тогда его с сынишкой приютила. А так давно бы ушел от тебя. Ты просто его своими девками…
- Это он тебе сказал? Или при тебе так сказал?
- А то я сама слепая и не вижу!
Люся и Валера как раз подошли к апогею обличительной речи.
- Когда то давно, отцу говорили, что глаза свиньи видят свиней, глаза Буды - Буду. Ты видишь в папе самца, потому что ты сама – дешевка….
- Ой, кто это у нас свой ротик открывает. Голосок прорезался никак! Прежде чем хамить, лисий недопесок, светской львице, тем более в вашем захолустье…
- «Светская львица», да «светская львица»
Твердят о Вашей сестре, всякий,
не лень кому и куда не глядь…
Помилуйте, боги!
Какие же эти дешёвки львицы?
К чему понапрасну зверей обижать?!
Для этаких «львиц»
Есть хорошее русское слово – «б..дь»!
- Это решительно меня забавляет! Вот это высшая раса, вот это утонченное воспитание. Вот это принц-эльф! В драненькой телогрейке…. Лихо же вас с папенькой из Кореи под зад коленом. Сдохли бы с голода, если бы не наша Любка – простодыра.
У юноши сжались кулаки. Люсия успела быстрее. Она подошла и влепила наглой бабе по нарумяненной щеке:
- Еще одно поганое слово, придушу.
- Ой, поглядите на них – защитники пожаловали! Да кто на нее такую, кроме оголодавшего демона, позарится!
- Ах, ты дрянь. А ну пошла! Встала и пошла, я сказал!
- Ой, да что ты мне сделаешь, щенок!
- Пасть поганую закрыла и пошла!
Тут Люсенька, ехидно глянула на тетку из-за Валеркиного плеча:
- Худая корова – еще не есть газель. Завидовать нехорошо, гражданочка. И вообще – завидуйте молча!
- Это я-то завидую! Да было бы чему завидовать!
- Да хотя бы тому, что Любовь Петровну любят, прошу простить за каламбур! И муж ее любит, и дети боготворят. А тебя раскрасавицу – только на ночь попользоваться. Вот ты на ОНО изошлась. Запомни, глиста в халате! Мужчину – хоть человека, хоть эльфа, детьми не удержишь, чтобы тебе не пели твои женатики. Если мужчина хочет уйти его не то, что двумя – десятью хвостами к юбке не привяжешь. А если он живет с женой, то только, потому, что сам этого хочет. И вовсе Люба не жирная, а весьма милая и аппетитная. Чтобы ты знала, лисы, хоть и собаки в некотором роде, но на мослы не кидаются. И вообще, мужчинам кицунэ нравятся женщины в теле. Так что расслабься и отвали…
- Не очень то и хотелось.
-Свежо предание, но вериться с трудом!
-Хрен ли ты, гадюка, тогда вьешься вокруг отца, как будто тебе твоих кобелей не хватает! Ах, какая не приятность – меня не хотят! Ты пришла сюда не иначе, чтобы жена заставила его ответить тебе взаимностью. Ну, не дура ли!
Когда же Костя пришел домой и застал жену в расстроенных чувства, то спросил прямо:
- Что случилось, Люба? Ты чем-то встревожена?
Люба, сгорая от стыда, поведала любимому мужу о своих страхах и опасениях. Эльф не стал их осмеивать. Люба же не хохочет над ним из-за того, что он боится больших пауков и уколов. Из-за того, что боится лечить зубы. Хотя приходилось видеть куда более ужасных монстров, чем большой паук. И терпеть вещи гораздо более мучительные, чем укол и неприятности у стоматолога. Страх перед уколами и прочими острыми медицинским железяками объяснил отшельник Су Джон:
- Это привет из прошлого. Уж слишком я его намучил. Это когда он первый раз принял боевую форму. Да и то, от отчаяния. Представь себе, лес в первозданном безмолвии, двадцатилетний мальчишка, умирающий от последствий внезапного выброса силы (каждая его клеточка практически заживо горела), и ближайший фельдшер, к которому можно обратиться, на границе, причем русско-китайской. Наши эскулапы считают Кан чи зверем, потому и не берутся его лечить. Выживет – его счастье. Умрет, не вынеся мучений – еще лучше. Вот я и хватался за любую соломинку, чтобы хоть как-то, хоть что-то, хоть на полминуты. Просто сидеть ровно и безмятежно созерцать, как страдает сын моего единственного друга, было выше моих сил.
- А что же с пауками? Костя без страха смотрит в глаза медведю и тигру, да так смотрит, что свирепые звери покорно признают «победу разума над живой материей» и смиренно удаляются с его пути. А змеи.… Те от него шарахаются, как от чумного, даже самые ядовитые. А пауков почему-то боится. Ладно бы он (можно было бы подумать, что в раннем детстве его укусил паук) – все мои дети бояться.
- Дети у тебя от Кан чи?
- От кого же еще?
- Дитя мое! Это проявление наследственной памяти. На той планете, откуда родом отец Кан чи, водятся, верее водилась не так давно, гигантские пауки. Просто подсознание эльфа воспринимает ваших «королевских пауков», как детёнышей тех самых монстров. А где детеныши – там и их мать. Как следствие, наличие таких паучат бессознательно воспринимается как знак глобальной опасности. Хотя со стороны выглядит забавно.
Но Люба не смеялась. Наоборот, держала за руку и успокаивала, как маленького: « Потерпи, солнышко мое, сейчас все пройдет. Надо только чуть-чуть потерпеть!». Он помнил, как Ёуль, боялась, что Кан чи ее будет презирать, за то, что она станет старой и некрасивой. Отважная девчонка, не раз и не два смотревшая смерти в лицо, боялась своего безобразия. Хотя он любил бы ее и с морщинами, и со складочками, и с крайней худобой. Видимо, так устроены женщины. А Люба. Грош цена ему, если он способен предать мать своих детей. Да ради чего бы ни было. Его самого не раз предавали – он помнит, как это больно. Вслух же сказал:
- Люба, девочка моя! Разве любят за сантиметры и килограммы? Ты же не мясо и не одеяло (там, чем больше, тем лучше). Ты человек! Как измерить душевное тепло, ласку, заботу?! Твою доброту. Я что взбалмошный мальчишка, юбки перебирать? Пойми, Любаша! Если бы ты мне не нравилась, если бы я считал тебя уродиной. Если бы ты была мне противна. Я бы с тобой не жил, как бы не был тебе благодарен. Просто поблагодарил бы за заботу и ушел восвояси, от души пожелав счастья, которого ты достойна. Пойми, любимая моя!
- Все говорят, что мне надо срочно худеть.
- Нонка-профурсетка - это не все. И Воль Реон прав, она просто тебе завидует и самоутверждается за твой счет. Гони таких подружаек поганой лопатой. Ни один мужчина, который женщину любит, не будет заставлять ее в угоду своим хотелкам менять свое тело, неважно каким образом – похудеть, потолстеть, грудь увеличить-уменьшить, поменять хвост на ноги или ноги на хвост и так до бесконечности. Понимаешь, если тебя не любят с грудью первого размера, не факт, что полюбят с пятым. И наоборот. Любящий мужчина не измеряет и не взвешивает, как торговец на рынке. Сам-то, поди, тоже не Аполлон. Открою маленький секрет. Мужчины этого не видят. И сам я давно уже не юноша весенний. Как будто я тебя не сам выбрал себе в жены, бухтеть на внешность:
« Люблю свою жену
и никогда ее не брошу,
Если со мной она стала плохою –
Брал-то ее хорошей».
Автора, извини, не помню. А ты, Любаша, как была красавицей, так ею и осталась.
- Это еще как посмотреть…
- Как хочешь, так и смотри. Я тебя выбрал, ты мне ответила. Если вначале я заметил твою красоту. Не возражай, именно красоту в сочетание с отвагой и добрым сердцем, я в тебе приметил. Еще адмирал Ли Сун Син говорил, что казачки – редкие красавицы. А ты среди них – самая красивая, чтобы не шипела мадам Аксинья. Она, кстати, в молодости, тоже, видимо, была огонь-баба. Только поистрепала все красоту, да от злости и зависти высохла. А ты Люба все равно особенная. Не всякая решится подойти к кумихо в состоянии боевой трансформации. Ты так мне напомнила мою первую жену. В первый момент внешность имеет значение. А потом…. Потом я увидел и полюбил в тебе человека. Ты стала для меня единственной. Потому, как ты выглядишь, для меня дело триста тридцать третье. Лишь бы тебе было хорошо, лишь бы ты была здорова. Ты для меня была, есть и будешь самая красивая, обаятельная и привлекательная. Понимаешь, я тебя люблю, и всегда буду любить, такую, какая есть. Гробить свое здоровье диетами тебе не позволю. Знаешь, ни одному эльфу не удалось на сто процентов восстановить потерянное здоровье. При условии, что запас прочности у них поболее, чем у человека.
- Тебя так волнует здоровье и мое самочувствие?
- А как ты, Любонька, сама думаешь? Это даже не обсуждается. Если все равно, как другой себя чувствует, то это не любовь. Это – похоть. Банальная похоть: «Хочу эту аппетитную куколку!». При этом хочет ли куколка меня, и что с ней потом будет для похоти все равно. А любовь: «Да я люблю эту сумасшедшую!». Разницу чувствуешь? Любил тебя озорной молодухой, любил матерью семейства, буду любить бабушкой. Толстая, худая, больная, здоровая, веселая, грустная – все равно ты это ты. Другая мне не нужна. Если я тебя потеряю, мне будет очень больно.
- Ты меня любишь?! На самом деле любишь?
- Нет, не люблю. Обожаю! И какой я все-таки дурак, хоть и эльф. Я должен был тебе это говорить каждую ночь, каждую свободную минуту. Я, думал, что ты и так об этом знаешь.
Люба прижалась к мужу и засопела обиженной девчонкой. Как было спокойно и тепло в его сильных объятиях. Можно почувствовать себя ребенком, которого любят и защищают. А Костя готов был наслаждаться этой близостью, эти теплом любимой женщины. И уже боялся. Боялся опять остаться один. А Любаша вспоминала его озорную песенку. Костя ее слышал в редкие встречи от отца, когда тот был в хорошем настроении (что случалось еще реже):
- Длинноногие блондинки
лиса не сведут с ума:
Не обнимешь балеринку
– бабы видимость одна!
Тощих не воспринимаю,
просто пышечек люблю,
И когда таких встречаю,
с наслажденьем говорю
-Ты моя, моя пампушечка,
аппетитная девчушечка,
Приходи ко мне поужинать.
Посмотрите на красавиц,
на полотнах мастеров:
И улыбка и румянец,
и фигурка - Будь здоров!
Чем пышнее, тем добрее:
поцелует за двоих,
И накормит, и согреет
Даже здесь так мало их….

Каору, чем больше присматривался к Валерке (Воль Реону как его назвали на родине), тем больше юноша ему импонировал. Паренек был весьма не прихотлив в быту. Со старшими почтителен. Любит своих сестер, по-доброму общается с мачехой, умеет быть благодарным и терпимым. Каору было не понятно, почему его дочь не хочет шикарную свадьбу. И не ему одному. Кан чи и Люба думали, что первого сына будут женить так, «чтобы в Сеуле стены шатало» Только Сайто считал, что во главу угла все-таки надо ставить желание молодоженов. Естественно, если речь не идет о полудетских фортелях. Как ни странно, ребята прислушались к аргументам товарища Хадзиме, что в таком важном обряде, как рождение семьи, нет мелочей. Эльфам, как юным, так и не очень, удалось прийти к общему знаменателю.
Поэтому и свадьба прошла без эксцессов. Если не считать сольного выступления тещи Константина Аксиньи. Которую тетя Евдокия утихомирила – она в семье Кумиховых была за бабушку. Дуня банально выволокла из-за праздничного стола сестрицу, которая пыталась облить грязью всех. От «монстра Кости» и «дурехи Любки» до однокурсников Люсии, которые в качестве свадебного подарка организовали развлекательную программу. Аксинья после заливала в любые свободные уши, как ее жестоко унизили. Особенно велики претензии были даже не к сестре, а к дочери:
- Костя - демон, что с него возьмешь. А Любка! Как она могла! Из-за пащенка остроухого родную мать выставила! Подумаешь гордая. Да кто кроме родной матери ей правду-то скажет!
- А что ты, непутевая, ждала! Что тебе медальку повесят? – выговаривала «обиженной матери» словоохотливая Людка-Трындычиха (баба хоть и болтливая, но вовсе не злая). – Чего ты прямо за свадебным столом начала невесту и жениха хаять. Нашла время! Дунька, она к тебе еще по-Божески – сестра все-таки. Вот наказал же кого-то Господь родственничками – врагов не надо. Да если бы ты у моего внука на свадьбе такую чучу отчебучила, я бы тебе, Аксинья, все патлы повыдергивала. Как Бог свят, не одной волосинки на голове не оставила бы.
- Я мать! Я в своем праве. Я Любку рожала, я за нее муку смертную терпела. Я, а не Дунька!
- Окстись, болезная! Какая ты мать! Ты только тем местом, что рожала, и мать! Родила и бросила. Благо, не сестру, а не на чужих людей. Пятнадцать лет где-то бегала. А как появилась, так чуть девку не загубила.
- Так голод был. Самой есть нечего…
- Евдокия с Евдокимом и тремя детьми жрали от пуза…. Шла бы с ними в Уссурийскую тайгу. И была бы и с хлебом, и с мясом! Правильно, здесь пахать надо, а не задом вертеть. А за Федьку-то, зачем выпихнула. Самый придурок, не то, что в станице, по Хабаровскому краю второго такого выродка не найдешь днем с огнем. Шла Любка к нему, как в тюрьму.
- Прямо исстрадалась вся, стерва!
- Аксинья, на осине не растут апельсины!
- Трындычиха, ты на что это намекаешь?
- Мужик, что ли, намекать. Я тебе прямо говорю. Правильно тебя Дунька вышвырнула. Вспомнила она тут, про « муки родовые»! Да таких «матерей», как ты, на штрафные работы, в черное услужение. А лучше вышвырнуть за границу к господам, чтобы дочери и внучкам жизнь не портила.*