16+
Лайт-версия сайта

Кладбище воспоминаний

Просмотр работы:
05 мая ’2022   21:01
Просмотров: 3468

Взмах лопатой... Еще раз... Еще... Лопата вгрызается в землю... Очень хорошо... Земля мягкая, податливая, какой и должна, по идее, быть на кладбище. Впрочем, здесь с этим проблем быть не должно было – все-таки условия для работы предоставляют нормальные.
Лацир отряхнул землю со штанов; надо будет и ботинки почистить, хотя с такой работенкой их можно чистить каждые пятнадцать минут.
В паре метров от Лацира в землю воткнута еще одна лопата, на которой висит длиннополый сюртук. Лацир улыбнулся, взглянув на него. Ну кто решил, что эта одежда подходит гробовщику? Неудобно, движения стесняет, может выглядит и стильно, но кому это интересно? Кто его тут видит?
Лациру вместе с сюртуком пытались всучить цилиндр, но он наотрез отказался: тогда точно можно будет в каком-нибудь ужастике сниматься. А ему только этого не хватало.
Насколько хватало глаз, повсюду было кладбище, что на север, что на юг, что на запад, что на восток. Странное оно только было – ни крестов, ни могильных памятников. Ничего, что указывало бы на возраст, вероисповедание, деятельность того, кто лежал на этом кладбище. Даже имен не было. «Да и быть не может», желчно усмехнулся про себя Лацир.
Оторвавшись от своего монотонного труда, Лацир задумчиво посмотрел на пламенеющее солнце, уже почти скрывшееся за горизонтом. В другое время и в другом месте это навеяло бы на него какие-то философские или романтические размышления. Но он уже привык.
В этой части загробного мира всегда закат. Солнце постоянно уходит за горизонт, но никогда не скрывается полностью.
Ладно, пора приниматься за работу. Лацир неспешно подошел к мешку, сшитому из какого-то грубого материала. Сев на корточки, взял в руки камешек из мешка. Обычный сердолик небольшого размера, легко умещается на ладони. Но Лацир внимательно всматривался в этот камень. Откуда-то изнутри начал пробиваться свет. Камень начал светиться, но каким-то грязно-розовым светом. Лацир несколько облегченно вздохнул: «Ничего особо тяжелого». В сиянии, окружающем сердолик, возникла картинка. Это несколько напоминало сцены из фантастических фильмов, но в этом мире «фантастикой» обычно называли жадность и жестокость, живущих в трехмерном пространстве. Лацир пристально вглядывался в этот своеобразный экран:
Саша пяти лет вместе с мамой в каком-то продуктовом магазине. Отходит в сторону... Останавливается прямо перед витриной и, видимо, очень сильно мешает какой-то тетке лет шестидесяти. Та, с каким-то истерическим озлоблением отталкивает его... «Вот сука», бормочет Лацир. Саша разве что не падает и в слезах бежит к маме. Мама Саши что-то возмущенно говорит женщине, прижимая к себе сына. Женщина же что-то агрессивно отвечает матери мальчика и резко направляется к выходу. Саша не плачет, но растерянно прижимается к маме. Настроение испорчено до конца дня, а может и больше...
Лацир задумчиво подбросил несколько раз на ладони погасший камень. Так, это рядовой случай, ничего особо сложного... Лацир поднялся и подошел к нескольким, им же недавно и вырытым, ямкам.
- Ну, это глубокая, это тоже, а вот эта – в самый раз...
Небольшая ямка, сантиметров двадцать глубиной и в диаметре примерно столько же. Нормально, как раз для таких случаев.
Лацир аккуратно положил камень на дно ямки. Казалось, что из глубины сердолика еще продолжает пробиваться свет. Это нормально, его сразу об этом предупредили. Взяв лопату, могильщик аккуратно засыпал ямку землей и слегка утромбавал ногой. Положил руку на землю и произнес: «Память – хозяйка, грязь отторгает». Отлично, с этим покончено. Что у нас там дальше?
Запустив руку в мешок, Лацир наугад вытащил следующий камень. Небольшой родонит светился ярко-розовым цветом, а черные прожилки на нем вздувались, словно вены атлета. «Везет мне на розовый сегодня», подумал Лацир. Сияние, становившееся все более ядовитым, начало расширяться и в нем возникла картинка. «Кино началось», как это называл могильщик.
Рита, девять лет. Еле сдерживая слезы, выходит из кабинета рисования. В руках держит рисунок, на котором, может и неумело, но явно старательно нарисованы горы, озеро, лес. Вслед ей что-то резко говорит учительница рисования – женщина предпенсионного возраста, героически пережившая перестройку, мужа, но не сумевшая достойно пережить уход молодости и здоровья. Чем ей Рита не угодила понять не сложно: у девочки четко выраженный талант к рисованию, вот только не может и не хочет она рисовать по правилам и шаблонам. Свое видиние у ребенка. А такие, как эта учительница, такого не прощают. Канон есть канон! Безобразно, но единообразно! Вот и травит на каждом уроке эту бедную Риту: то демонстративно отругает ее рисунки при всем классе, то влепит тройку за незначительный огрех, а то и вовсе порвет рисунок – да, такое тоже было.
Лациру плохо слышно, но еще он смог разобрать, что учительница прямым текстом говорит Рите, что если та хочет иметь приличные оценки, то пусть ходит на дополнительные занятия по рисованию. А, ну все ясно... Такое, не слишком скрытое, вымогательство...
Лацир немного помусолил в руках камень. Ну, ничего, Рита, ничего... Сколько еще таких гарпий будет встречаться в жизни – не сосчитаешь. Но очень скоро – Лацир это знал наверняка – Рита научится давать такой отпор, что любая стерва будет растерянно сглатывать сопли. Потому что не будет знать, как реагировать.
«Так, а ты где упокоишься?», с деланым участием осведомился Лацир у немного притухшего родонита. «А давай я тебя здесь похороню», решил могильщик и аккуратно положил камешек в ямку, чуть глубже предыдущей. Закопав и произнеся сакраментальное «память – хозяйка, грязь отторгает», он спросил: «Удобно лежится?» и сам засмеялся своей шутке.
Лацир вообще любил говорить с камнями. Он и при жизни ими интересовался, многие поделочные и полудрагоценные камни украшали его дом. А сейчас они были одними из немногих, с кем он мог говорить.
Лацир наугад вынул из мешка следующий камень и нахмурился. В руках он держал небольшой агат. Так любимые им при жизни, здесь агаты стали для него источником неприятных размышлений. Могильщик пристально вглядывался в бело-голубые разводы, который начал излучать матовое сияние. Открывшаяся картинка только подтвердила опасения Лацира.
Карина, двенадцать лет. Девочка испуганно прижимается к стене в пустом школьном коридоре. Перед ней стоят две девочки, ее ровесница. С презрительной усмешкой они разглядывают Карину и перебрасываются какими-то репликами. Та стоит и боится шевельнуться. Одна из оппоненток делает движение рукой, будто хочет ударить. Карина зажмуривается, но обидчица быстро подносит руку к своей голове, поправляя прическу. Две девочки смеются злым, хамским смехом и явно входят во вкус, так как вторая уже заносит руку для удара. Что происходит в душе у Карины догодаться не сложно. Стыдно, страшно, обидно. Но тут в коридоре появляются два учителя. Один из них достаточно резко что-то спрашивает у девочек. Каринины мучительницы тут же делают наивные лица и, разведя руками, уходят. Но на Карину они бросают злобный взгляд и что-то сквозь зубы произносят. Все понятно: разговор не окончен.
Даже не особо слыша их разговоры, нетрудно понять, что происходит. Две девочки – стремительно взрослеющие, набирающиеся опыта волчицы. Через несколько лет их станут называть «сучками». А они, в свою очередь, будут полностью соответствовать этому определению.
А Карина – обычная тихая домашняя девочка, скорее всего, отличница. Дать отпор таким, как эти две, она не может. Поэтому эти подруги на ней и тренируются: безопасно и весело.
У Лацира непроизволно сжались зубы. Но он быстро взял себя в руки и даже улыбнулся. Он знал, что делать.
В кармане у могильщика лежал небольшой перочинный ножик. Лацир посмотрел на камень и этим ножиком отколол небольшой кусочек от поверхности. Камень резко вспыхнул ярко-белым светом. В воздухе повис безмолвный, даже не крик, а визг. Камню было больно. Но Лацир только ухмыльнулся.
Для агата следовало вырыть ямку чуть глубже, чем для предыдущих. Лацир бережно положил камень на мешок и выкопал ямку глубиной с полметра. Потом опустил туда агат, яростно пульсирующий матовым светом, произнес: «Память – хозяйка, грязь отторгает» и несколько спешно засыпал ямку землей. Но через минуту блеск стал пробиваться сквозь толщу земли.
- Ничего, - пробормотал Лацир. – и не с таким справлялись...
Он внимательно оглядел свое кладбище. То здесь, то там земля словно подсвечивалась изнутри желтым, белым, но чаще всего красным светом. Значит, здесь надо еще поработать...
Но сначала надо обработать «свежие», как это называл Лацир, поступления. Следующим был малахит. Редко когда с ним были связаны простые ситуации. Чаще всего этот удивительный и прекрасный камень хранил грустные и долгие истории. «Малахитовая шкатулка с печалью», как это называл Лацир.
Чередующиеся оттенки зеленого на поверхности малахита будто выдавливали друг друга. Камень излучал ровное и спокойное сияние. Это-то Лацира и напрягало: значит тут не сиюминутная обида, это проблема, которая живет с человеком, а может – в самом человеке.
Толя, тринадцать лет. Парень идет из школы домой. Недалеко от подъезда он натыкается на группу сверстников – типичная шпана. Все, как обычно: его окружают, следует короткий разговор, Толя получает удар в грудь, падает, выгребает мелочь из кармана и отдает хулиганам. Получив дань, компания оставляет мальчика в покое и удаляется. Ситуация паршивая, судя по всему это происходит не в первый и явно не в последний раз, но Лацир понимает – проблема не в этом. Малахит не стал бы размениваться на такие происшествия. Он хранит более глубокие переживания.
Чем более ценен камень, тем больше информации он в себе таит. И Лацир продолжал внимательно смотреть в мерцающий экран.
Толя заходит в подъезд, поднимается на третий этаж, открывает ключом дверь, заходит в квартиру. Из кухни выходит мужчина лет сорока. Чего он, пьяный, что ли? Да, судя по всему пьян, причем давно. На кухне целая батарея пустых бутылок. «Тоже мне, папаша!», с отвращением фыркает Лацир. Отец что-то спрашивает у Толи. Тот только пожимает плечами и нехотя отвечает. Тогда мужчина начинает что-то раздраженно выговаривать сыну. Мальчик стоит, опустив голову, но ни слова в свое оправдание. Хотя у отца претензии есть и с его точки зрения – вполне обоснованные. Наконец он теряет терпение, что-то громко говорит в коридор и захлопывает дверь на кухню.
Из комнаты выбегает мама Толи – женщина лет тридцати пяти, хотя выглядит старше. Что-то спрашивает у сына, но тот молчит. Тогда она с упреком и обидой что-то говорит Толе и взволнованно бежит на кухню. И Лацир точно знает зачем – извиняться перед мужем. Толя еще несколько секунд стоит в коридоре, а потом идет в свою комнату.
Малахит, как мудрый и скрытный камень, дает возможность не только увидеть, но и понять происходящее. Посмотрев полминуты на комнату Толи, Лацир начал понимать, почему именно малахит стал проводником в жизнь мальчика.
Дело было не в хулиганах во дворе. То, что они регулярно его задирали и отнимали деньги, было очень неприятным, но только дополнительным эффектом. Проблема заключалась в другом.
Глядя на комнату Толи, Лацир отчетливо ощутил степень отчаяния парня. Обиды, полученные во дворе, - ничто, если человек, особенно ребенок, не может найти защиты и поддержки в собственном доме.
Такие ситуации в деле Лацира емко именовались «разрушенными иллюзиями». На выцветших обоях виднеются яркие прямоугольники – следы от постеров и картинок. Кто их снял и зачем? Далее: посмотрим на полки стеллажа... Оглядим еще комнату, может картина и станет ярче...
Лацир, кряхтя, поднялсяс корточек. Ноги затекли и он с трудом пересел на бревно, лежащее рядом. Что мы имеем?
Мужчина, отчитывавший Толю, вовсе не его отец. Это какой-то хахаль матери мальчика. Отец Толи уже несколько лет, как ушел из семьи. Живет у какой-то женщины, про сына вспоминает все реже и реже. Мать нашла себе какого-то мужчину, который, может, и не самый плохой человек на свете, но и о Толе он думает в самую последнюю очередь. Даже больше того – парень его откровенно раздражает.
Лацир увидел стены комнаты Толи. Они были увешаны постерами и картинками с изображениями кораблей и лошадей – главные увлечения мальчика. И вот один за другим эти постеры растворялись. Картинки поочередно медленно исчезали со стен. Лацир перевел взгляд на книжный шкаф. Вот с полок исчезают пять игрушечных парусников – маленькая, но бесконечно дорогая для мальчика коллекция.
Вот с кресла исчез, оставляя только непонимающий взгляд грустных глаз плюшевый пес – первый и самый верный друг Толи.
Лацир задумчиво смотрит на комнату ребенка. Все, вроде, на месте: мебель, одежда, даже комиксы, лежащие на полке. Но все равно, комната лишена главного – надежд ребенка, увлечений, радости, в конце концов. Оставшийся после ухода отца из семьи предоставленным сам себе, парень оказался чужим в своем же доме. Отчиму (или кто он там есть...) очень не нравится хрупкость мальчика. Видимо он считает, что от рождения должен владеть приемами кулачного боя и мастерски играть в футбол. А мать Толи... А что мать? Она очень боится потерять своего «спутника» и не делает ничего, чтобы защитить сына. Что ж, таких, как она – миллионы...
Лацир не мог помочь мальчику. Если это и возможно, то это не его компетенция. Поэтому могильщик взял кусочек бархата и аккуратно завернул в него малахит. Уже собрался опустить его в ямку, но внезапно передумал, развернул тряпицу и подмигнул камню. Малахит вопросительно вспыхнул бледно-желтым светом. Лацир повел бровью и сосредоточился на мысли, пришедшей ему в голову только что. Малахит расхохотался, сжался и в открывшейся картинке, Лацир увидел ответ на свой вопрос.
Он увидел причину недовольства отчима Толи: две дочки, одна от предыдущего брака, другая от какой-то подруги. А он, видите ли, хотел пацана! Нашел женщину с мальчиком, но только парень не похож на того, кто так нужен этому человеку. На футбол с ним не пойдешь, на рыбалку тоже, за себя постоять не может. Вот и срывается этот вечно несостоявшийся отец на парне.
Лацир улыбкой поблагодарил малахит. Тот успокоено погас. Что ж, здесь Лацир бессилен – его квалификация и разряд не позволяли решить такую проблему. Это – не сиюминутная обида, не случайное расстройство. Здесь начало формирования восприятия жизни. И начало довольно гнилое.
Но Лацир уже научился кое-каким приемам.
Он высыпал на кусочек бархата, в котором должен будет храниться малахит, горсть песка. Самый обычный песок. Такой часто покупают на дачу, используют в строительстве. Вот и здесь, на кладбище, лежала его целая горка, в пол человеческого роста. Все свойства этого песка Лацир еще не изучил, но сейчас он действовал, скорее, интуитивно. При попадании на камень, песок заискрился и будто немного впитался в малахит. Камень моргнул приглушенным матовым светом, будто одобряя решение Лацира, и погас. Могильщик с неожиданной аккуратностью и бережностью закопал камень, произнес обязательные в его работе слова и сел на бревно. Много сил отняли последние действия с малахитом, много. Надо бы перевести дух...
- Привет. – неожиданно раздался резкий голос.
Лацир даже вздрогнул. Он уже успел привыкнуть к одиночеству. Уже привык к тому, что камни – его единственные безмолвные собеседники. Привык к полной тишине. Услышать чей-то голос он явно не был готов. С некоторой опаской Лацир взглянул наверх. На суку старого дуба сидел и внимательно смотрел на могильщика черный ворон.
Уже потом Лацир со смехом вспоминал свои соображения. Он хорошо помнил то, что его удивило не наличие ворона (причем, говорящего) на дубе, а немного другое.
«Над кладбищем возвышается старый дуб, на ветке которого восседает черный ворон... Ребята, ну это же клише из дешевых рассказов ужасов! Почему обязательно дуб? И обязательно ворон? Это что – для большей мрачности что ли? Чем мрачнее, тем страшнее?». Но тут же контраргумент: «Не нравится ворон на дубе? Допустим. А кто там тогда должен сидеть? Попугай на яблоне?».
Все эти соображения пролетели в голове Лацира за долю секунды. Но ворону и этого времени хватило, чтобы заметить замешательство Лацира.
- Привет. – повторил ворон.
- Привет. – Лацир, отвыкший от разговоров с кем-то, кроме камней, с некоторым трудом подбирал слова. – А, собственно, ты кто? Я просто... просто не ожидал...
- Я уже какое-то время за тобой наблюдаю. – ответил ворон. – Не пытайся понять, кто я. Не буду говорить и свое имя – не поймешь. Можешь звать меня наблюдателем. Хотя меня как только не называют: и Предвестником, и Проклятьем, да много как...
- Так а что ты делаешь-то? – спросил Лацир.
- Мотаюсь между тем светом и этим. – лаконично ответил ворон.
Лацир замолчал. С одной стороны, наличие собеседника должно было обрадовать. А с другой – темы для разговора, вроде как и исчерпались.
Лацир в самом деле отвык от общения. Ворон же наоборот, был настроен поговорить. Склонив голову набок, он посмотрел на Лацира, потом оглядел кладбище.
- Давно хотел спросить, - проговорил ворон. – ты чем тут занимаешься? Я много чего вижу, но такую работу – в первый раз. Кто ты здесь?
- Я? – Лацир словно медлил с ответом. Ни разу, попав на эту службу, он не обсуждал эту тему. – Как записано в Вердикте: могильщик.
- Вот как? – ворон был удивлен гораздо меньше, нежели ожидал Лацир. – Интересно. Раз вердикт, значит это наказание. А за что? И в чем заключается?
- С какого вопроса начать? – угрюмо поинтересовался Лацир.
- Да хотя бы с первого. – ворон явно был настроен пообщаться и на мрачную тональность Лацира внимания не обратил. – Ты чего натворил такого, что здесь очутился?
Лацир даже не подозревал, что начать говорить на эту тему будет настолько нелегко. Он мог отказаться вообще разговаривать с этим «Наблюдателем». Но что-то ему подсказывало, что разговор неизбежен. Да и просто – захотелось поговорить. Устремив взгляд куда-то вдаль, могильщик ответил:
- Детей не любил.
Ворон вопросительно поднял бровь:
- Это и есть преступление?
- Да никакого особого преступления я и не совершал. Просто…
Лацир начал вспоминать свою жизнь. Ту жизнь, в результате которой оказался здесь, на этом непонятном кладбище.
- … просто всю свою жизнь я не переносил детей. Почему – сам не знаю. Вроде, родители меня любили, детство прошло нормально… Ну да, ничего плохого не было. И в школе особых проблем не припомню. Были друзья, но вот с какого-то возраста, наверное, с подросткового, стал замечать, что совершенно не переношу маленьких детей. Раздражают и все тут. Психологи говорят, что через это проходят почти все и потом этот период благополучно заканчивается. А у меня, видишь, не закончился.
Так же, как перед Лациром представали сцены детских обид, сейчас перед его глазами на каком-то незримом экране проходила его жизнь. Долго ее описывать, да и нужно ли? Школа, институт, армия, работа. Но всю его жизнь грязно-коричневой лентой пересекала нелюбовь к детям. Причем неприязнь к ним в какой-то момент приобрела характер извращенной отдушины. Неприятности на работе? Он мог запросто наорать на мальчишку, который всего-то громко засмеялся, говоря по телефону на улице. Поругался с соседкой? Правильно – наговорит гадостей девочке, спешащей на встречу с подружками.
Постепенно такой способ самореализации и сбрасывания напряжения стал потребностью. И редкий день обходился без того, чтобы Лацир не гаркнул на какого-нибудь ребенка, не толкнул, не дал затрещину.
Нет, никакого криминала за ним не числилось. Вот только, когда Лацир проходил мимо какой-нибудь детской площадки, шум, гам и смех на ней внезапно утихали и дети затравленно ждали, когда уже уйдет этот страшный человек…
Ну, бывало, что Лацир и получал, причем, больно. Иногда от родителей, обиженных им детей, а иногда от кавалеров девочек, которым от него досталось. Вот только ни разу Лациру не захотелось изменить свое отношение к жизни. С каким-то болезненным азартом он озлоблялся все больше и больше.
Стоит ли говорить, что никогда Лацир не был женат и детей у него не было? Конечно нет – это и так понятно. Ни одна женщина не могла долго выносить его. Так что дни свои он закончил в одиночестве. И если бы Лацир умер в своей квартире, то неизвестно, сколько бы его тело там пролежало. С соседями он не общался и вряд ли им пришло бы в голову поинтересоваться, почему это давно не видно мужчины из 128 квартиры? Не случилось ли чего? Но смерть застала Лацира на улице, поэтому хотя бы от медленного гниения в собственной однушке он был избавлен.
Лацир рассказывал ворону свою историю довольно сбивчиво. Некоторые вещи он описывал чересчур подробно, о некоторых говорил неохотно, но ни разу не пришло ему в голову что-то утаить. И – что может показаться странным – ни в один момент он не пытался себя оправдать или выставить в более выгодным свете.
Ворон слушал очень внимательно, иногда что-то уточнял, переспрашивал. Он был терпелив и заинтересован. Наверное, таким и должен быть истинный наблюдатель.
Лацир замолчал. Свой рассказ он закончил. Вздохнув, он добавил:
- Много зла я причинил детям, много. За это и наказан.
Он уже, наверное, в сотый раз вспомнил суд, на котором решалась судьба тех, кто перешел из мира трех измерений в «Мир множество миров», как пафосно говорили некоторые служители (живущие на «грешной земле» говорят проще: «тот свет»). У каждого суд проходит по-разному. У кого-то это дружеская беседа. У кого-то в уютном кабинете, на мягких диванах (ни дать, ни взять собеседование). У кого-то – в стенах средневекового замка, где судьи похожи на инквизиторов. Для кого-то это комната, где вместо стен зеркала. В общем, к каждому индивидуальный подход. Суд над Лациром проходил в комнате, обставленной в стиле 1950-х годов. И огромное количество фотографий – на каминной полке, на книжном шкафу, на стенах. Вот только с этих фотографий, не мигая, неотрывно смотрели дети, которых он обидел. Два Служителя внимательно смотрели в эти фотографии, считывая информацию. Лацир тогда не сразу заметил, что в какой-то момент фотографии оживали и на них проносились все эти случаи, когда он кого-то обидел, оскорбил, довел до слез.
Нет, ничего преступного или противоправного он не совершил. Но вот только каждая детская обида – это потенциальное зло, которое может в дальнейшем породить зло еще большее.
Да и добрых дел за Лациром значилось гораздо меньше, чем он сам ожидал. Пока шло «заседание суда» ему пришла в голову мысль, что вот это и есть самое большое наказание, когда всю твою жизнь при тебе же просматривают и оценивают. Жестко и справедливо. Беспристрастно и без эмоций.
- Так кто же ты? – ворон прервал воспоминания Лацира.
Могильщик, явно не ожидавший такого вопроса, на секунду замешкался, а потом со вздохом ответил:
- Закапыватель дурных воспоминаний.
Лацир готов был поклясться, что ворон вопросительно поднял бровь. Никогда еще могильщик не думал о том, есть ли мимика у птиц. Просто повода не было. И вот он получает ответ на незаданный вопрос. Хотя, может Лациру это только показалось? Но опять ворон прервал размышления могильщика:
- Кто тебя судил?
Лацир задумался. У каждого, кто представал перед судом, было не только свое место судилища, но и свои судьи. Кого-то судили самые обычные люди, кого-то – призрачные тени в черных плащах. Одного охотника судил королевский олень (не иначе, как приказ и инструкции получивший от святого Губерта). А одного любителя древнегреческой мифологии судил лично Зевс, очень польщенный вниманием к своей персоне и давно – считай, две тысячи лет – не работавший по направлению.
«Дело», а точнее жизнь и поступки Лацира рассматривали два мужчины. Если бы дело было в прежней жизни, Лацир сказал бы, что им обоим лет по шестьдесят. Но здесь? Никак не мог этого понять тот, кто, такое впечатление, еще десять минут назад спокойно шел домой. Лацир вообще не понял в первый момент, где находится, но потом сообразил, что визит в магазин закончился не совсем так, как он предполагал. Но Лацир ничему не удивился. Это вообще свойство всех, представших перед судом: ничему не удивляться. Никаких вопросов типа: «Где это я? Что это со мной? Вы, собственно, кто?». Все и так понятно.
Первый судья был очень похож на директора школы. Почему, Лацир тогда, да и сейчас, не мог сказать. А второй был явно чиновником. Оба в старомодных костюмах-тройках. Лацир вспомнил, что мужчины были очень немногословны. Они обменивались друг с другом взглядами, усмешками, просто хмурились. Вопросов Лациру особо не задавали. Только периодически пристально смотрели в его глаза. А ему и в голову не приходило отвести взгляд.
- Так и в чем заключается твое наказание?
Ворон вновь вторгся в воспоминания Лацира. Могильщик вздрогнул и ответил:
- Видишь камни? Ну, которые я закапываю в землю? Так вот, в каждом из них заключена история какой-то детской обиды. Всякие случаи, есть простые, есть не очень. Грубо говоря… - Лацир не мог подобрать подходящего выражения. – Я при жизни обижал… зараза, как бы это правильно сказать… А теперь я должен помочь им забыть обиды.
- И что? – ворон пытался понять всю суть процесса. – Ты зарываешь эти камни, воспоминания, бишь, в землю и они забываются?
- Нет, - серьезно ответил Лацир. – не могут они просто забыться, но облегчение должно прийти.
Это ведь не так, знаешь, просто – взять и забыть. Важно другое – помочь справиться. Тот, кто умел причинить боль, должен и уметь ее лечить.
Фраза эта придумана была, конечно, не Лациром. Это был своеобразный эпилог в приговоре, который «украсил» его личное дело.
- А что это за свет из под земли пробивается? – поинтересовался ворон.
-Это те воспоминания, которые никак не забудутся и продолжают преследовать ребенка. – ответил Лацир. – Такие надо откапывать, как-то обрабатывать и закапывать снова. Так можно очень долго работать с… ну, камнем, в общем.
- А какие камни в основном?
- Самые разные. Чем проще камень, тем и проблема проще и обида легче.
- И ты стал любить детей? – в своей настойчивости ворон был просто неутомим.
- Любить? Не знаю… Я стал к ним, наверное, теплее относиться. А скорее – я начал их понимать.
- Интересно… - протянул ворон. – Много случаев встречал, а с таким первый раз сталкиваюсь. Ладно, у тебя и без меня забот хватает. Увидимся!
Ворон, взмахнув крыльями, растворился в воздухе. «Информацию получил, можно дальше наблюдать», язвительно подумал Лацир.
Оглядев свое кладбище, Лацир немного поморщился: неужели не будет какого-то забавного случая? Что же, сегодня только проблемы и напасти?
Казалось бы, о каких забавных или смешных случаях может идти речь? Но, если подумать, нельзя все время заставлять искупающего грехи вариться в чужой беде. Надо периодически подкидывать что-то смешное и легкое. А иначе острота сопереживания может притупиться. Но этого допустить нельзя – боль за другого должна ощущаться сильно и ярко. И это – одно из самых жестких и жестоких условий наказания.
Лацир подошел к мешку и запустил в него руку. Почувствовав легкую вибрацию и покалывание от камня, он даже усмехнулся: так и знал. В его руке весело играл и игриво подмигивал розовый кварц. Камень влюбленных и воспевающих нежные чувства. Лацир еще раз усмехнулся и отвесил шутливый поклон небесам, мол, благодарю за развлечение! Кого-то это может и удивить: над чем тут смеяться? Вроде как грех потешаться над высокими чувствами. Но кто сказал, что отрабатывающий свои проступки и ошибки – святой? Да и потом: несмотря на переосмысление дел своих и раскаяние, Лацир не утратил чувства юмора, своеобразного, желчного, но так иногда выручавшего его.
Картинка, открывшаяся взору Лацира, не заставила его сопереживать и сострадать.
Николай, шестнадцать лет, ученик одиннадцатого класса. Провожает свою одноклассницу Веронику – девушку с большими претензиями, не слабыми запросами и звезду местных дискотек. Ей глубоко наплевать на своего попутчика – в числе ее поклонников значатся ребята и постарше, и деловитее. А что Коля? Домашний мальчик, всеми силами старающийся не видеть и не слышать откровенных насмешек и пренебрежительных замечаний в свой адрес со стороны Вероники.
Вот Коля, бросая робкие взгляды на девушку, пытается подобрать слова о своих чувствах. Вероника же демонстративно достает мобильник и начинает кому-то названивать. Лацир с интересом прислушивается к разговору красотки с кем-то, судя по всему, из подруг. Невнятное бормотание Николая ему мало интересно. Этот влюбленный дурень пытается то читать какие-то лирические стихи, то выглядеть крутым парнем. «Мачо липовый, ты уж определись, кем хочешь быть, - бормочет Лацир. – совершенно пацан себя не уважает…».
Гораздо больше Лацира занимает беседа Вероники. Несмотря на присутствие Коли, она рассказывает своей собеседнице о встрече с каким-то кавалером и незабываемой ночи в дорогущем клубе. Но вот могильщик услышал слова «ботан надоедливый» и «бесполезный ухажер». При этом Вероника демонстративно смотрит на Николая. Она не уточнила, кого именно имеет в виду, но слова эти предназначались в первую очередь Коле, а уже потом – подруге.
Парень становится даже не красным, а багровым. Такого унижения он не ожидал. Резко остановившись, он разворачивается и быстрым шагом идет назад. Вероника же, не прерывая разговора, ему вслед машет ручкой, мол, чао.
Тут уже Лацир хмурится. Одно дело – обиды, полученные от сверстников, взрослых, родных, посторонних. Это обиды, нанесенные незаслуженно более сильными более слабому. И долг Лацира помочь ребенку преодолеть боль, не дать обиде съесть себя изнутри.
В случае же с Николаем все немного иначе. Да, обида, полученная от Вероники, очень сильна, задеты одни из самых чувствительных струн мужской натуры. Но с другой стороны, Коля же сам всю дорогу на это нарывался! Он что, не видел, как Вероника реагирует на его провожание и попытки ухаживать? Прекрасно видел. Он что, не знал о репутации Вероники? Конечно знал. Вся школа знает.
Но, раз уж этот камень сюда попал, значит Лациру нужно решать и эту проблему. Да и потом, кто не страдал от «мук любви неразделенной»? Если не все, то очень многие. И Лацир не исключение. А раз так – лопату в руки и вперед!
Подготовив «место упокоения безответной любви», как желчно назвал ямку Лацир, он еще раз взглянул на кварц. Супротив обыкновения, камень еще раз показал картинку, то есть продолжение. Вот Коля, еле сдерживаясь, идет домой. Обида и лютое разочарование разъедают мальчика. «Не натворил бы глупостей», неожиданно пришла в голову могильщика тревожная мысль. Как там… «… когда кипит и стынет кровь, не ведал ваших искушений – самоубийство и любовь!». Не шибко хорошо разбирающемуся в поэзии Лациру, внезапно вспомнились эти строки Тютчева. В самом деле, подросток, становящийся юношей – это сгусток эмоций, которые одерживают уверенную победу в борьбе со здравым смыслом. Но все нормально, обошлось. Николай непроизвольно сжимает кулаки, подходит к дому, пинает урну – очевидную и стопроцентную виновницу всех его несчастий – и заходит в подъезд. Лацир на минуту отвлекся, стряхивая землю с ботинок. Когда он снова посмотрел на изображение, то Коля уже лежал дома на диване лицом в подушку. То ли рыдал, то ли страдал просто, без слез.
Не больно-то Лацир переживал за Николая, но работа есть работа. Надо помогать. «Интересно, - подумалось ему. – такие моменты бывают у всех, ну или почти всех, парней. Каждому, что ли, такие могильщики помогают?». И тут же осекся. Есть вопросы, которые он не имел права задавать. И прежде всего, самому себе.
Но прежде, чем положить камень в ямку, Лацир начал быстро перебирать по нему пальцами. Кварц начал вибрировать и переливаться всеми оттенками оранжевого – камню было щекотно.
- Ничего, Ромео, и не с такими бедами справлялись. – хмыкнул Лацир, заворачивая кварц в кусок ситца (не в рогожу его ведь заворачивать!), и аккуратно положил камень в ямку. Насвистывая, вопреки своей натуре, какой-то веселый мотивчик, закидал ямку землей. Потом задумчиво оглядел свое кладбище. И еще раз прокрутил в голове все манипуляции, которые он проделывал с камнями. Лациру было важно знать, все ли он сделал правильно. От этого зависело очень многое. И в том числе – судьба растущего человека.
* * *
Расстроенный Саша будет спать спокойно. Мама его утешит, купит то ли машинку, то ли солдатиков. На следующий день они поедут в зоопарк и это сотрет дрянной осадок в душе мальчика. А пристальный взгляд, брошенный Лациром в спину злобной тетке. Сыграет свою роль: в автобусе ее так обхамили, что настроение у нее стало раз в десять хуже, чем у обиженного ею Саши.
* * *
Рита не разлюбит рисование – слишком сильна у девочки тяга к изобразительному искусству. И – Лацир видел это достаточно четко – ее дальнейшая жизнь будет в какой-то степени тоже связана с живописью. Нет, художником она не станет, но профессия явно будет связана искусством – фотография, телевидение, мультипликация – Лацир детально не всматривался в будущее Риты, дел и так полно.
Сжав зубы и научившись не реагировать на пустые придирки, Рита благополучно окончит школу. И забудет эту учительницу. И учительница ее забудет. Она вообще все забудет. Несмотря на далеко не старый возраст, учительница рисования начнет страдать от прогрессирующего склероза. Школа будет вынуждена с ней расстаться. И Лациру даже не пришлось ничего для этого делать. Тут уже все было предначертано до него.
* * *
Агат, открывший могильщику картинку с проблемами и бедами Карины, уже утих. Сквозь землю его сияние пробивалось все слабее. Лацир только улыбнулся. Он мог с достаточной долей точностью предвидеть судьбы детей, чьим бедам он должен был помочь.
Лацир удовлетворенно отметил, что Карина не замкнется в себе. Травля в школе не станет для нее ступором, а только плохим воспоминанием. Да, воспоминанием. Лацир знал, что делал, отколупывая ножиком кусочек камня. В эту ситуацию он должен был вмешаться. Одна из обидчиц, которая являлась вожаком и мозгом этого «тандема» очень скоро заболеет. Надолго. Когда поправится, ее время безнадежно уйдет. А ее подруга, оставшись без «руководителя», в растерянности будет искать себе нового Шерхана, но найдет только оплеухи и насмешки. Недаром ведь говорят, что нельзя слабых обижать.
* * *
Песок, которым Лацир посыпал малахит, не решит в одночасье проблемы Толи. Это невозможно. Да и сам песок действует постепенно, не спешно. Недаром же говорят «пески времени». Но свое дело он сделает. Мальчик не озлобится, не сделается агрессивным. Он только на какое-то время уйдет в себя… А потом Толя станет тем, про кого говорят: человек сам себя сделал. Его ждет успех. И еще: он сделает все, чтобы его семья и дети не видели того, что ему довелось увидеть и пережить. Причем, в своем же доме. И у него все получится.
А что до толиной мамы и отчима… Лацир даже не стал особо сильно напрягаться. Мама мальчика так и останется растерянной и недалекой женщиной, утратившей связь с единственным сыном. Это не вина ее, скорее, беда.
А отчим… Лацир достаточно четко увидел недалекое будущее этого человека. Во время очередного приступа мизантропии он уйдет и более они с Толей никогда не пересекутся. Путь этого озлобленного, черствого, тщеславного, но оттого не менее несчастного человека лежит куда-то в юго-западном направлении страны, к кому-то из родственников. Там он обоснуется, в очередной раз попытается начать с нуля и в очередной раз потерпит фиаско. Детей у него больше не будет.
* * *
Не испытывавший к Коле ни малейшего сострадания, Лацир не случайно перед «упокоением» камня пощекотал его. Собственно, и этого можно было не делать, но могильщик просто пошел навстречу несчастному влюбленному. Безутешный Николай через пару дней станет свидетелем позора Вероники: на школьной дискотеке она будет публично отодвинута в угол более сильной соперницей. Девочки друг друга стоят, но это только усугубит ситуацию. Устроенная Вероникой истерика, свидетелем которой станет полшколы, немного приведет Николая в чувство. Увидев свою жестокосердечную возлюбленную в столь неприглядном свете, Коля взглянет на нее уже объективно (то есть поумнеет малость). Через неделю после этого он искренне не будет понимать, чего он вообще нашел в этой кикиморе. Нормально, лучше на учебе сосредоточиться, чем горевать о той, о ком не стоит.
* * *
Лацир с известной долей гордости оглядел кладбище. То здесь, то там из под земли пробивался мерцающий свет. Значит, раны от нанесенной обиды еще не зажили и горечь не ушла. Надо еще раз выкопать эти камни и поработать с ними. С некоторыми приходилось возиться больше, чем можно предположить. Ведь все зависит от восприятия ребенка. То, что один переживет легко (если вообще обратит внимание), то другой будет пережевывать и долго страдать.
У Лацира были случаи хоть и не легкие, но чаще всего естественные, не криминальные. Порванная кем-то любимая игрушка, неприятие сверстниками во дворе – это все то, что помнится долго, но также закаляет характер.
И камни, с которыми имел дело Лацир, соответствовали этим ситуациям. Красивые, манящие, но не самые дорогие произведения природы.
Куда больше Лацир боялся встретить другие камни. Дьявольски ухмыляющиеся алые рубины и хохочущие холодным адским смехом изумруды, порой открывали сцены унижений, оскорблений, психологических увечий. Лациру даже страшно было подумать о таких камнях. Но волноваться ему было не о чем: работой с такими «носителями информации» занимались другие осужденные. И степень их вины была несравнимо выше вины перед детьми Лацира. И – могильщик это мог сказать, как профессионал – далеко не все обиды проходят и забываются. Многие из них идут с человеком до конца его жизни.
Лациру иногда приходило в голову записывать то, что он видел. Вести такой своеобразный дневник. Но потом он сам себе признавался, что мрачное получится произведение. В конце концов могильщик плюнул на эту затею. Пусть этим кто-то другой займется, а у него и так дел полно.
Лацир сел на бревно, задумчиво крутя в руках сигарету – один из немногих атрибутов земной жизни, от которого он категорически не хотел отказываться. Сколько он уже здесь? Он не помнил. Вообще, это было необъяснимо: помня в мельчайших подробностях суд, помня практически все камни, им закопанные, и связанные с ними истории, Лацир не мог даже приблизительно сказать, как давно он работает могильщиком по другую сторону могилы.
Сколько еще ему предстоит пробыть здесь, на этом месте? Этого Лацир тоже не знал. На этот вопрос (пожалуй, единственный, который он задал) судьи уклончиво ответили, что будут смотреть, конкретных сроков назначить не могут. Да и куда потом, после окончания наказания? На работу в один из бесчисленных тонких миров или на Землю, в телесную оболочку? Вопросов было море, а ответа – ни одного.
Лацир в очередной раз усмехнулся своей мысли. Он все успеет – у него в запасе вечность. Вечность – это не совокупность минут и часов, недель и годов, веков и тысячелетий. Вечность – это испытание. Испытание терпением.
Говорят, некоторые это испытание проходят.















Голосование:

Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:


Оставлен: 05 мая ’2022   23:37
Легко читается, люблю такие вещи!

Оставлен: 05 мая ’2022   23:48
Большое спасибо, рад, что понравилось!



Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

С днем Рождения

Присоединяйтесь 




Наш рупор

 
Научите меня прощать. Заходите друзья послушайте новое направление в создании песни.
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/playcasts/nastroenie/2541276.html?author


Присоединяйтесь 





© 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

Яндекс.Метрика
Реклама на нашем сайте

Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft