ПРИКАЗАНО ВЫЖИТЬ

Проснулся Алексей от резкого, как при землетрясении, толчка. И сразу же понял: бомбят. Он уже привык спать в одежде, даже сапоги не снимал. Во взводе любили шутить над ним по этому поводу. Даже стишок придумали: «Алексей, ты хоть и не Иваныч, все равно снимай-ка штаны на ночь». Но взводный не обижался. Он был уверен в незыблемости своего авторитета. Пусть шутят! На войне без шутки кисловато живется. А сапоги попробуй натянуть в такой ситуации в считанные секунды. Ноги другой раз так распухнут, хоть голенище ножом разрезай. А для спасения души иногда нескольких секунд всего-то и не хватает. Так уж лучше ноги в сапогах, чем голова
в кустах.
Но все же пришлось повозиться с протезом: кожаные ремни от сырости разбухли. Он повесил протез над «буржуйкой», а теперь ремни подсохли и стояли
«колом» – ни согнуть, ни застегнуть. Не обхватывают плотно запястья, проворачиваются. Сто раз их в деле проверял, а крепления неудачные получились. И подведут тебя когда-нибудь твои крепления, Алеха!
Ионов выглянул из землянки. Самолеты разворачивались на второй заход. Где-то вдалеке тявкали наши зенитки. Надо в щель забираться, сейчас жарко будет. Алексей, пригнувшись, пробежал несколько десятков метров и скатился в траншею почти на голову, сидящего на самом дне окопа старшины Гордиенко.
–Яков Филипыч, помоги, – протянул командир взвода свое устройство старшине. Тот выплюнул уже обжигавший губы «чинарик» и молча помог командиру закрепить автомат на держателе протеза.
Алексей потерял кисти обеих рук во время войны с белофиннами. Не замерзнуть в сугробах помогли упорный характер и жажда к жизни. Представить себя инвалидом у него не хватало воображения. Доктора сделали ему прорези на культях, получилось что-то вроде больших пальцев. Научить их двигаться, долго не удавалось. И опять упорный труд до изнеможения, который помог ему добиться своего. Но держать в обрубках какие-либо предметы, научиться ими манипулировать – это только начало.
Алексей решил везде и во всем обходиться без посторонней помощи. Ионов сконструировал и с помощью друзей изготовил специальные протезы, с ними он пришел в тир и сказал: «Хочу научиться стрелять».
–Ну вот. Щас мы им дадим прикурить, лягушкина мать, – погрозил Ионов, поудобнее устраиваясь в окопе.
–Та, чи мы им, чи воны нам, одно из трех, – философски изрек старшина.
–Почему «из трех»? Ты что, Филипыч, считать разучился?
–Та вже со чету сбывся: скильки раз мы ту Русу занималы, а скики той проклятый немчура. А скильки мы тут хлопцев наших оставылы, кто тэ всэ посчитае?
–Ничего, Филипыч, время придет – сочтемся.
Наши-то все на месте?
–А як жэ, вси як одын.
Опять, как голодный волк, завыл воздух. Опять сотряслась в горьких рыданиях многострадальная земля под городом Старая Русса.
–Ну, Филипыч, теперь выжить надо, сказал старший лейтенант, плюхаясь на дно и пряча голову под автомат.
Интересно, почему во время налета или артобстрела прежде всего думаешь о голове и прячешь именно ее?
–Будэм житы, як прямого попадания нэ будэм маты, – хладнокровно ответил Гордиенко, – мы ж с тобою, як картопля: як за зыму нэ съедять, то весной посадять.
К обстрелам и бомбежкам уже привыкли. Город много раз переходил из рук в руки. От Второй воздушно-десантной дивизии из двенадцати тысяч человек останется в живых только две тысячи.
Взвод старшего лейтенанта Ионова обновлялся уже не однажды. Фашисты рвались к Ленинграду и забуксовали под Старой Руссой. Каждый боец понимал задачу: надо продержаться как можно дольше, отвлекая на себя силы противника. Да, им нелегко. Но если их сомнут, под Ленинградом будет еще труднее.
Алексей вспомнил, как принимал пополнение. Добровольцы понятия не имели о войне. До сих пор перед глазами стоит молоденький младший лейтенант Петя Воронько. Когда составляли очередной список взвода, он четко произнес свою фамилию и добавил:
«С мягким знаком и через “о”, пожалуйста».
Было в его облике что-то до боли трогательное: белокурые колечком волосы, чистое круглое с румянцем во всю щеку лицо, глаза – голубые озера. Бойцы, шутя, говорили, что он до призыва в армию только с мамой в кино ходил. Известный всему батальону стихоплет Волошинов написал целую поэму о том, как Петя Воронько влюбился в нашу связистку Леночку и как он ей в любви объяснялся:
-Хочешь, дам тебе хлеба, Хочешь, дам тебе сала, Украду полнеба
Или засну у вокзала…
С пафосом, закатив глаза и прижав руки к груди, изображая на лице страсть, под общий хохот бойцов читал Волошинов свою поэму. Леночка не клюнула ни на хлеб, ни на сало. И тогда, потерявший от любви голову младший лейтенант, в отчаянии выкладывает ей свой последний аргумент в доказательство преданности:

-Я хочу, чтоб сады цвели, Чтобы ты была в целом мире. Ну, хочешь, ключ тебе подарю:
двадцать два на двадцать четыре?

Воронько любили, он напоминал нам ту далекую, еще довоенную жизнь.
Но воевать он не умел. И вскоре погиб, когда пытался под ураганным огнем противника поднять в атаку своих ребят. Он даже команды подать не успел. Когда его увидели, стоящим на краю окопа, даже не сразу сообразили, что происходит. А он уже лежал тихий и безучастный, прошитый пулеметной очередью. Это было так глупо, что походило на само- убийство. Алексей всегда помнил о Пете, когда принимал пополнение.
Вот и тогда перед ним стояли зеленые, еще не обстрелянные парни. Он должен был им что-то сказать. Но Алексей не стал произносить речей. Он скинул рукавицы, которые повисли на веревках, как у маленького ребенка, чтобы не потерял, и новобранцы увидели, что у командира нет кистей рук, а есть два деревянных протеза по форме напоминающие полу сжатые в кулаки ладони, ими он ловко захватил автомат и дал короткую очередь, срезав самую высокую ветку на сосне.
–Хотите выжить, учитесь воевать, – сказал он просто и распустил людей получать оружие.

Оставшись один, Алексей ловко развязал зубами крепления и снял с культей протезы. «Что буду делать, если зубы повыбивают», – невесело подумал Ионов и, сплюнув, направился к себе в блиндаж.
Проверяя оружие, он обнаружил во взводе вместо двух положенных по разнарядке пулеметов три.
–Откуда взялся? – спросил Ионов у старшины.
–А бис его знае! Мабудь стибрили у кого.
–У каких ротозеев стащили, тем и верните. И чтобы я больше этого не видел! Воевать не числом, а умением надо.
–Добре сказано, – поддакнул старшина.
–Это еще Суворов сказал. Выполняйте.
Невдалеке ухнул взрыв, за шиворот посыпалась земля. Это вернуло Ионова к действительности.
–Эй, старшина, жив?
–Та ничого со мною нэ будэть до самой смерти.
–Кажется, отбомбились.
–Щас танки пидуть, за нымы пехота, як по распысанию.
–Давай – по цепи, проверь: нет ли потерь.
В тот день было особенно трудно. Фашисты наседали с каким-то ожесточенным остервенением. Должно быть, немецкому командованию надоело топтаться на одном месте, и оно решило любой ценой сломить нашу оборону.
Танкам удалось прорвать наш передний рубеж. Но уже прошли те времена, когда «Пантеры» пугали десантников своим внушительным видом. Оказалось: с ними можно бороться довольно успешно. Как выяснилось, сектор обстрела у них небольшой, и, если такой танк подпустить поближе, то можно накидать ему под гусеницы противотанковых гранат.
К вечеру пришлось отступить. Правда, скоро выяснилось, что путь к отходу немцы отрезали. Когда первые бойцы взвода растворились в наступивших сумерках, Ионов сначала не понял: кто и зачем решил зажечь на поле костры? Но когда рядом вспыхнул еще один факел, его как током пронзило: поле заминировано термитными минами!
–Назад! – прокричал он в темноту что было мочи.
…Из документов архива Министерства обороны СССР. Представление к награждению А. С. Ионова орденом Отечественной войны II-й степени. Маленькая выдержка, несколько слов: «…в период окружения полка умело вывел свой взвод из окружения без потерь». Да, именно так и было. Вышли все, и ни один не погиб, благодаря находчивости своего командира.
Но однажды Алексей слегка расслабился. И это ему обернулось большими неприятностями. Его взвод выбивал фрицев из одного укрепрайона. Дело было зимой, фашисты защищались яростно: каждый окопчик, каждый блиндаж приходилось брать с большим трудом. И вот наконец-то последний, занятый фашистами блиндаж. Приготовились забросать его гранатами, но делать этого не пришлось. Из блиндажа с поднятыми руками вышел сначала немецкий офицер, а за ним – двое солдат. Один из них упал перед Алексеем на колени и стал умолять сохранить ему жизнь. Он показывал фото маленьких детей, говорил, что связист и никогда не убивал русских.
Алексей сбросил свои рукавицы и стал вытирать пот со лба. Увидев его культи, немец схватил одну из них и стал целовать. Он рыдал, бился в истерике и клялся никогда больше в жизни не брать в руки оружие.
И тут Ионов не выдержал: – Отпустите его, пусть идет куда хочет.
А через некоторое время Алексею принесли записку, его приглашали на беседу. От таких приглашений в то время отказываться было нельзя.
Молодой офицер СМЕРШа показал Алексею листовку, в которой говорилось о том, что за него немцы готовы заплатить большие деньги, лишь бы заполучить безрукого офицера.
–Скорее всего, Вас будут возить, как зверя, в клетке и показывать солдатам великой Германии, – сказал ему офицер СМЕРШа.
С тех пор Алексей даже когда ходил «до ветра», брал с собой гранату, твердо решил: живым они его не возьмут.
После первого представления к награде, много чего еще было: прыгал с парашютом в тыл врага, дрался своими протезами в рукопашном бою, спасал знамя части: руками не мог развязать шнур (культи замерзли, не слушались), срывал знамя с древка зубами.
И награды были. Первый орден «Красной Звезды» получил под Курской дугой, второй нашел его через 27 лет после войны. Этот – за Старую Руссу.
После войны ему предложили место директора столовой. Он отказался. Устроился в один из медицинских институтов, помогал детям с ограниченными двигательными возможностями найти свое место в жизни. Доказывал многим на собственном примере, что невозможное – возможно.
В честь сорокалетия организации Гвардейской воздушно-десантной дивизии съехались со всего бывшего Советского Союза однополчане в обновленную Старую Руссу. И подошел тогда к сухощавому, по-прежнему энергичному человеку бывший комиссар дивизии генерал-майор Демин Никита Степанович и обнял, троекратно расцеловав.
А я смотрел, как бывший десантник ловко разрезает торт, угощая присутствующих, изящно разворачивает конфеты, и думал, что человеческие возможности поистине безграничны.