ОТРАЖЕНЬЕ В СТАРОМ ВЕНСКОМ ЗЕРКАЛЕ

Анатолий ЛЕРНЕР.


ОТРАЖЕНЬЕ В СТАРОМ ВЕНСКОМ ЗЕРКАЛЕ.


...Маэстро уходил. Еще пятнадцать дней назад, в ноябре, болезнь казалась пустяшной. А вот теперь уже никто не сомневался в конце. Сыпь убивала его. Лихо-радка, поразившая страну, распространялась невероятно быстро, унося тысячи жиз-ней. Реквием звучал над землей, вызывая религиозный экстаз и ужас перед неумоли-мой стихией, врывающейся в каждый дом и не щадящей ни черни, ни царской фа-милии.
Врачи проявляли усердие в кровопускании, и обескровленные больные уми-рали в блевотине. Гибли и сами врачи. Мор не прекращался.
Ежевечерне, в шесть часов, отправлялись на кладбище похоронные колесни-цы. Возницы, вопреки инструкциям и указам, рискуя, разве что, новой партией по-койников, останавливались перед трактирами и напивались до чертиков, а затем зажигали факелы и продолжали скорбный путь на кладбище святого Марка, весьма удаленное от столицы. Они теряли, а случалось, что и нарочно спьяну, выбрасывали усопших, облегчая нелегкий путь своим истощенным, давно уже ко всему привык-шим и безразличным лошаденкам.
Утром прохожие шарахались в стороны от утерянных, уже задубевших тел. Те лежали на окраинах в безобразных позах. Бродяги снимали одежды с трупов, и, случалось, укладывали обнаженных, являя акт совокупления усопших, соединяя ни разу не видавших при жизни друг друга людей; а теперь их тела кощунственно смея-лись над смертью.
Маэстро уходил безвозвратно. Впрочем, он знал, что это не так. Он должен был вернуться на эту землю, отразившись на небесах, как вот сейчас отражается он в старом венском зеркале. Он глядел на распятье, висевшее над кроватью и думал о Христе. Но, то ли оттого, что распятье он видел в зеркальном отражении, то ли по-тому, что их отношения были всегда сложны, Божий сын и на этот раз отвернулся от него.
- А ведь я уже старше его на целых два года, - подумал Маэстро. - Кода!
Он вновь посмотрел на распятье и его раздражил облик Иисуса. Вшивая бороденка, паясничанье с закатанными к поднебесью глазками.
...Гениальный Микеланджело потому и гениален, что однажды узрел истин-ное лицо Иисуса. Красивого и молодого. А не изможденного усатого аскета. Вот под этими усами, должны быть желтые гнилые зубы. А тело - все в красной сыпи...
- К черту сыпь! Слышишь, я отдаю ее тебе! Эй, ты, Рогатый!
Черт сидел в позе консультанта Саллабы, оставленного врачом Клоссетом.
Закинув ногу за ногу, он кивнул головой, расчесал бороду, и теперь ковырял в носу.
- Я слышу, - сказал черт, - продолжай, это занятно.
- Я попаду к вам? - Спросил Маэстро.
- Не знаю. Вполне вероятно. Очень даже может быть. Хотя... Впрочем... К со-жалению, это решаем не мы... Не знаю, право. Не уверен.
- Сколько мне осталось?
- Ты успеешь завершить тему. А затем мы выпьем тебя, высосем до капли из Вены. Для ее же пользы.
Черт неохотно встал, подошел к часам и взглядом остановил их ход. Затем пальцем ткнул в циферблат и, улыбаясь, заметил:
- Терпеть не могу этой выдумки, - тень села на стул напротив Маэстро, ру-ками отбросив фалды фрака.
- Чудо-ребенок, композитор и исполнитель, педагог, муж и любовник, нова-тор и революционер... Ах да, простите... Придворный капельмейстер и философ, фа-ворит. - Тень качнулась и голос усилился, - Плебей, фигляр, нищий изгнанник!
Черт насладился мощью своего голоса...И еще. После того, как мы призовем тебя, не сразу, понятно, потом, найдутся такие, которые обвинят тебя в своей не-взрачности. Ты присвоил себе весь лоск и свет. Ты вытеснил других. Прошелся по их спинам. А кого ты оставил после себя? Те, кто вступал с тобой в единоборство, ломали крылья и заканчивали свой век, в лучшем случае, за стенами городских клад-бищ, найдя в себе немного здравого смысла порвать с тем миром, где бесчинствовал ты, в худшем - медленно сходя с ума. Гений - мера ответственности. Пришла пора платить по счетам. К слову, уже готова легенда, которую напечатает газета "Утрен-няя почта", где прозвучит намек, что гениального Маэстро отравил его друг. Это хорошая шутка. Она заполнит умы и даст пищу многим болтунам и бездельникам. И уже не музыка, а имя, став нарицательным, приобретет славу, превысившую твою при жизни! Ничто в мире так не долговечно, как символ неудачника. Красивый миф... Ну, а тебя похоронят в общей могиле, как многих, и многих, и многих... Ну, разве что, после того, как пьяный Карл обронит тело католика-масона, незадолго до смерти зачисленного вице-капельмейстером собора, в котором будут отпевать его душу под звуки колоколов... Обронит на липкую мостовую... столкнувшись... со встречным возницей! - Черт довольно хлопнул себя по ляжкам.
- Все сходится! Малыш, это тебя огорчает?

За окном бушевала буря. Даже тяжелые жалюзи, призванные создавать больному обстановку внешнего покоя, не могли справиться с ней. В комнате разыг-рывалась стихия. Разыгрывалась всерьез и надолго.
Не вставая с места, уставший и осунувшийся, простуженный консультант, отодвинул, поеживаясь, занавесь, и на небольшом пространстве, ворвавшиеся сквозь стекло звуки, воплощаясь в реальные образы, разыграли фантастическое дей-ство.
...Плакал уходящий, торжественно молчал гость. Домашние, сгрудившись у затворенных дверей, крестились в полном недоумении. Шепот молчавшего консуль-танта покрыл звуки бури:
- Мрачная ночь смерти Маэстро была бурной и странной. Метель не унима-лась. Мокрый снег слепил всех, кто пришел проститься с ним. Зонты провожающих провисали под тяжестью воды и снега, ноги погрязали в месиве.
Покойника отпевали вне стен собора, в часовне Креста. Холод сковывал движения живых, становящихся мишенью расходившейся бури. Из часовни Распя-тия принесли гроб. Лицо ушедшего выражало недоумение и каприз. По-детски взлетела вверх правая бровь.
Толпы стояли под разверзнутым небом, щедро дарящим безропотно прини-маемые проклятия. Головы кололись от колокольного звона молчанием и только юродивый кому-то горько грозил разбитым вкровь кулаком.
За дополнительную плату удалось добыть погребальный ваген, и гроб ссунул-ся, катясь и тащась злосчастные пять километров, не раз уже отмерянные колесами катафалка...
В тумане затерялся священник, заикался поновленный пономарь, сбивались с шага четыре носильщика в черных, прилипших к телу, замызганных грязью пла-щах. Бранился могильщик, видя, как служитель подгоняет крестом четырех дрожа-щих, озябших и потому прыгающих и путающихся в ризах мальчишек. Сорванцы размахивали фонарями, из которых вытекало масло. Движения креста и мечущихся фонарей напоминали ему что-то, что особенно его раздражало и пугало суеверием. Страшно бормотал блаженный...
Мало-помалу провожающие отставали и скрывались в дышащих паром трак-тирах, погребках и подвальчиках. Последними, покинувшими процессию, были два ученика - Фрайштедлер и Хатвиг.
Когда показались городские ворота Штубентор, оказалось, что за колесницей плетется один сумасшедший, напевающий тему "Похищения из сераля".
Полоумный держал в руках, точно малого ребенка, укутанную в грязные тряпки
скрипку...
- Но ведь я еще жив! - прохрипел Моцарт.
- Нет, - прозвучало в ответ. - Тебя уже нет.
Пальцы судорожно сжали одеяло. Обросшее бородой лицо исказила гримаса. Правая бровь капризно взлетела вверх.
Консультант Матиас фон Саллаба вздрогнул, встал со стула, достал карман-ные часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат, и, не обнаружив стрелок, по-жав недоуменно плечами, вышел из комнаты.
Это произошло 5 декабря 1791 года.