Дробь

Ивану Кузьмичу, мирно посапывающему, а временами и причмокивающему, снилась простая правильная дробь. Та, которая через чёрточку – с положенными ей числителем и знаменателем. Звалась та дробь вполне уважительно и можно сказать по имени отчеству – пять восьмых. При этом выглядела она несколько диковато, в сравнении со всеми этими цивилизованными – десятичными, у которых вся их копеечная суть лежит за определяющей запятой.

Глядя на «простую и правильную» глазами хозяина сна, Кузьмич поначалу, было, вознамерился её и пожалеть… мол, ну, с кем не бывает… подумаешь, что через чёрточку… и подумаешь, что зад весомей головы… так ведь это не какая страшная патология, а вполне обычная житейская данность. И что ей, мол, грех жаловаться, потому как вокруг полным полно дробей и более облегчённых в качестве числителя и даже более знаменательных - с неподъёмной нижней частью.

Однако, как выяснилось чуть позже, примстившаяся Кузьмичу дробь вовсе не считала себя ни униженной, ни оскорблённой, а совсем наоборот – всем своим двухэтажным видом показывала, что это она тут царь-девица и владычица, а не он - почивающий пенсионер угрюмого возраста. И что владычица она масштаба вселенского, а не только туманных полей зевающего Морфея. А потому в её это силах - взять, да и сделать жизнь жалостливого недальновидного индивида – через чёрточку.

Вот после этой чёрточной угрозы Иван Кузьмич всхрапнул, охнул и проснулся. Резко сел на кровати и принялся истово чесать бороду. Когда сонное наваждение отпустило, он встал, выпил воды и, отметив, что за окном садового домика чудесное летнее утро, пошёл умываться. Долго фыркал под струёй холодной воды, затем вытер лицо и поглядел на себя в зеркало. А поглядев, скривился. Лицо выглядело… на три седьмых… Почему именно на три седьмых, Кузьмич объяснить не мог. Но то, что не на две четвёртых – это он знал наверняка.

Отойдя же от зеркала, Иван Кузьмич нахмурился и подумал, что день, судя по всему, не задался. А как подумал – так оно и случилось. Несовершенство мироздания выпрыгивало на него из-за каждого куста – дробилось цветами и звуками, диссонировало и никоим образом не желало становиться целостной единицей, отчего в голове Кузьмича беспрестанно мелькали «простые и правильные»…

Когда же на садовое товарищество опустилась ночь, Кузьмич, просидевший весь вечер перед телевизором, решил выйти в садик-огородик, в надежде, что может быть темнота каким-то образом «склеит» разрозненные части всего и вся, пусть хоть и в мрачное, но единично целое. Он выключил свет, вышел на крыльцо и… замер, открыв рот.

В небе среди россыпи звёздных огоньков зияла белая круглая дыра. Иван Кузьмич промычал что-то неразборчивое, опустил глаза и еле слышно выдохнул, - Полнолуние… Затем он постоял с минуту не шелохнувшись, после чего вновь решился взглянуть на растревожившее его явление. На ночном небосклоне завораживающе сиял абсолютный и цельный ноль…