Прометей неосвобождённый

Посвящается В. К.

Как обычно я возвращался поздно вечером с работы. Дошел до Красноармейского проспекта, сел на автобус. Хорошо, что попался полупустой. Устало привалился лбом к холодному стеклу, наблюдая за мелькающими уличными огнями. Издав неприятный скрежет, железка, наполненная людьми, лениво покатилась по широкой улице в ночь. Я хотел думать о чём угодно, но мысли упорно возвращались к конкретному человеку. По кругу, снова по кругу, будто их водил леший. Только мне было не до шуток.
Четыре остановки. Автобус тоже делает круг. Я выхожу. Бреду через маленький парк вниз по улице, упирающейся в железную дорогу. Сыро. Уже наступила ранняя осень. Вчера прошел дождь, прибивая опавшие золотые листья к остывающей земле. Скоро начнутся первые заморозки. Но погода, да и всё, что происходит вокруг, мало заботит меня.
Быстро забегаю в магазин. Беру пачку сигарет, какой-нибудь колбасы средней паршивости, так, чисто чтоб можно было в горло пропихнуть, чтоб не упасть в голодный обморок. Расплачиваюсь и иду домой. Мой дом следующий. Пустая трёхкомнатная квартира без ремонта. Хрущевка. Еще и съемная. Одиночество. Время близится к полуночи, но это не мешает мне пить кофе, приправляя его едким дымом только что купленных сигарет. Мысли снова по кругу. Мысли об одном-единственном человеке, которому на меня плевать. Мысли, словно черти, пляшущие вокруг костра. Да ладно, что там… Чертей ведь не существует…
Аппетита нет. Я смываю остатки театрального грима и ложусь спать, нехотя заводя будильник на завтра. Всё. Больше никаких мыслей. Никаких. Только спать. Хватит с меня на сегодня.

***

Итак, давайте познакомимся.
Меня зовут Прометей. Мне двадцать семь лет. Вернее, двадцать семь лишь по поддельному паспорту, который я купил у каких-то сомнительных знакомых на «чёрном» рынке. Ну, вроде бы ничего, прокатило. По крайней мере, на работу по нему меня взяли. А так паспорта, равно как и других документов, у меня отродясь не было. В том месте, откуда я прибыл, эти бесполезные бумажки никому не нужны. И я тоже бы от них с радостью отказался, да только здесь, в человеческом обществе, без этой макулатуры никак.
Я хочу сказать, что я, в самом деле, настоящий Прометей. Да, тот бессмертный гордый титан, навеки прикованный к скале на Краю Мира. Легенды не врут. Ошиблись они лишь в одном. Я до сих пор не освободился. Но как же тогда я живу на Земле? – Спросите вы.
Всё очень просто. Эту иллюзорную человеческую жизнь я себе выдумал. Я по-прежнему прикован к Скале, моя грудь пробита алмазным копьём, а мою печень каждое утро терзает неустанный орёл. Поначалу, первую сотню лет, терпеть эту пытку было невозможно. Что я только не делал. Тогда я научился погружаться в иллюзию. Оставаясь прикованным к Скале, я перемещал своё сознание на Землю и проживал там обычную человеческую жизнь. Нет, я не занимал чужие тела. Моё всемогущее сознание воссоздавало собственное. Как бы делало его точную копию. Но фактически, я всё так же оставался прикован к Скале, и часто, почти каждый день, приходил в себя там, на Краю Мира, испытывая адскую боль, холод и безмерное чувство отчаяния, и в спешке снова погружался в грёзы. Они действовали, как обезболивающее, хотя, признаться, и эта человеческая жизнь была далеко не идеальна. Меня мучило беспросветное одиночество. Я слонялся по миру как неприкаянный. Так, жил как сорняк, как пустоцвет. Зачем, спрашивается, жил? Только чтоб хоть чуть-чуть заглушить более страшную боль, ставшую моим проклятьем за тысячи лет заточения?
Во многих городах мне поставили памятники, но, конечно, никто не воспринимал эти мифы всерьёз, даже дети. На дворе стоял уже двадцать первый век. Но, должен признаться, люди совсем не изменились. Тем же самым людям я принес огонь, научил их строить, лечить болезни, изобретать. Тем же самым людям открыл все истины, которые они благополучно забыли, а подаренный мною огонь превратили в оружие, чтобы истреблять друг друга. Но я всё равно не жалею о своем решении. Я бы поступил точно так же хоть тысячу раз, даже зная, какое меня ждёт наказание за своеволие. Потому как судьба, которую человечеству уготовили сотворившие его боги, была еще страшнее.
Теперь я приходил на землю и жил среди людей. Я много путешествовал, менял имена и профессии, но нигде не задерживался надолго. Моим последним пристанищем стал музыкальный театр. Да, вы не ослышались. Наверное, мне наконец-то просто захотелось развеять свою бесконечную тоску, вот я и пошёл туда работать. Пел я неплохо. Правда, актёр из меня был никакой. Но всё же. Да и сам театр был далеко не столичный, а располагался в большом, красивом, но довольно провинциальном городе, раскинувшемся на берегах широкой полноводной реки.
Зарплату платили вовремя, но мало. Да и мне какая разница? Деньги, равно как и остальные материальные блага, давно не волновали меня, ведь я не был человеком, и даже не пытался притворяться.
Я снимал квартиру на улице, по которой ходили поезда, и по ночам их грохот постоянно будил меня, особенно если я спал с открытыми окнами. Но вообще, я любил тишину, а квартиру снял в таком оживлённом месте лишь по одной причине: она была дешёвой. И изолированной. В этом слишком дорогом городе большинство жило в коммуналках, в вечной тесноте и недовольстве. Я тоже пожил в такой комнате, с общей на несколько семей кухней и санузлом, под чётким надсмотром любопытных соседей, отмечающих, когда я ушёл, когда вернулся и сколько времени просидел в душе или туалете. Наверное, они считали меня странным. Я почти ни с кем не общался. Мне просто было неинтересно слушать их наивные рассуждения о своих мелких человеческих проблемах. Вот у меня была проблема. И кто б знал, как иногда мне хотелось выговориться. Хоть кому-нибудь, хоть написать слезливый пост в соцсетях, но нельзя... Нельзя. Что подумают люди? Покрутят пальцем у виска и пришьют ярлык сумасшедшего.
Вот так просыпаясь от своих иллюзий, я снова обнаруживал себя на Скале. Даже не могу точно описать, как это происходило. Просто в какой-то момент реальность будто раздваивалась: вот я сижу в одиночестве на кухне, пью чёрный кофе и смотрю на опадающие осенние листья за окном. Или брожу по оживленным улицам этого старинного южного города, любуюсь красивыми фассадами домов, маленькими зелеными дворами, вдыхаю влажный аромат реки… И одновременно чувствую спиной пробирающий холод Скалы, тянущую боль в правом подреберье и крик улетающего прочь орла…
На работе я тоже особо ни с кем не общался. Иногда мне становилось тяжело находить общий язык с людьми. Не то, что раньше, когда они ещё были моими несмышлеными подопечными, жили в пещерах и ходили в звериных шкурах. Хотя, ни души их, ни помыслы, ни отношение друг к другу ничуть не поменялось.
Да, наверное, меня считали странным. Пацаны в театре, ничуть не стесняясь, бестактно интересовались, почему это я такой молодой, красивый, талантливый, и до сих пор один. Я только отшучивался в ответ, и, чтобы не противопоставлять себя ещё больше, предпочитал обходить тему своей личной жизни стороной.
Работа мне очень нравилась, особенно когда шли мои любимые спектакли. Выходя на сцену, я забывался окончательно. И уже думал, может, вот это и есть настоящая жизнь, а Скала, моё заточение, цепи, орёл - только странный кошмарный сон, который всё не закончится? Но потом я возвращался в пустую холодную квартиру, приходил в себя и понимал, как же тяжело мне поднимать руки, потому как запястья мои сковывают железные кандалы. Это продолжалось изо дня в день. Я стал циником. И больше не верил в лучшее. Не верил в людей. Не верил в себя. Иногда, заходя в книжный магазин, я с презрительной горькой усмешкой проходил мимо полок с мифами и сказками, про себя думая: ну вот и не сбылся ваш миф, прорицатели хреновы! И так ничего и не купив, уходил расстроенный прочь. Мне вообще, мало что нравилось: фильмы я не смотрел, по клубам и ресторанам ходил очень-очень редко, когда уже совсем становилось невмоготу и хотелось забыться. А свой единственный выходной - понедельник - я обычно проводил сидя один в квартире и сочиняя грустные дневники, которые никто никогда не прочтёт.
Поначалу, только поселившись в этом месте, я часто гулял по набережной, смотря на мутные воды реки. Потом и это занятие мне наскучило. Не потому, что надоела природа. Надоело постоянно созерцать счастливые влюблённые парочки, обнимающиеся на лавочках, шумные компании друзей, просто людей, у которых был кто-то рядом. Я же всегда гулял один. И начинал чувствовать себя ущербным, поэтому, в конце концов, решил и вовсе не показываться из дому. Странное дело, я вроде бы и жил среди людей, но одновременно не существовал ни для кого, и давно махнул на себя рукой. Чего толку плакаться кому-то в жилетку? Я знал, что никто мне не поможет, а единственный, кто может это сделать, вряд ли, вообще, когда-нибудь родится. Я считал надежду глупым, лживым, бесполезным аттавизмом. Но всё никак не мог смириться со своей участью вечного мученника. Я понимал, что ни один нормальный человек в здравом уме не поверил бы в мою историю. Поэтому мне оставалось лишь одно: продолжать держать всё в себе, надеясь, что когда-нибудь произойдёт чудо…

***

И однажды оно, действительно, произошло. Да, не иначе, как чудо, я это назвать не могу. В общем, работал со мной в театре один парень. Звали его Владислав. И до сих пор для меня остаётся загадкой, почему именно он. Хотя я и не сразу это понял, а лишь проработав с ним два года. Это абсолютное знание навалилось на меня внезапно. Пронзило, как удар молнии, неся с собою неизвестность. В моём сердце снова зашевелилась надежда, хотя я понимал, что шансы мои, скорее всего, равны нулю. И всё-таки я не мог упустить эту возможность.
Ему было тридцать лет, но выглядел он намного моложе, где-то на двадцать. Среднего роста, очень худой, темноволосый, с пронзающим до костей взглядом больших тёмных глаз. Он вечно куда-то спешил. По-моему, работал на трёх работах и, конечно же, сильно уставал. Мне очень нравился его голос. Несмотря на хрупкое телосложение, пел он просто божественно. Глубокий сильный баритон до того необычного своеобразного тембра, что хотелось слушать и слушать его хоть целую вечность, каждый раз будто заново восхищаясь красотой этого голоса.
На работе мы часто пересекались. Выходили в одни и те же спектакли, и я хотел подружиться с Владом, но он полностью меня игнорировал. Хотя, он был довольно общительным человеком, со всеми состоял в приятельских доброжелательных отношениях. Со всеми, кроме меня. Меня, как заразного, он всячески избегал, и я не мог понять, почему. Наверное, я был ему совсем не интересен. Моему обществу он с радостью предпочёл каких-нибудь несерьёзных людей, с которыми можно было трепаться обо всём на свете и курить в перерывах на заднем дворе возле служебного входа. Меня это очень расстраивало. Я держался немного особняком. Я не пил, не ругался матом, не распускал сплетни про своих коллег и не лез вперед, расталкивая всех логтями. Мне, по большому счету, было плевать, какие там у меня роли, поставят меня на главную партию или нет, ведь я, ну понятное дело, не был человеком. У меня была своя, одна-единственная огромная проблема, которую я не мог решить в одиночку. Скала. Цепи. Заточение. Адская боль. Куда уж там до театрального людоедства. Подобные вещи меня совершенно не волновали. Я работал там только чтобы убить время, вот и всё. С тем же успехом можно было мыть где-то машины или полы в офисе, но всё-таки, наверное, мне еще не совсем было всё равно, и я старался как-то улучшить и разнообразить свою одинокую жизнь.
И вот, как я уже говорил, произошло чудо. Знаете ведь миф про меня? Так вот. Я почему-то решил, что этот парень и есть тот самый герой, который меня освободит. Глупость? Бред сумасшедшего? Однако тогда я был уверен в правдивости своих предположений на сто процентов. Я не знаю, откуда появилась такая уверенность, вообще, как такая абсурдная идея взялась в моей голове. Хотя, абсурдной она выглядела лишь для человека, живущего в двадцать первом веке. Если б, подобное, например, произошло две тысячи лет назад, ни у кого бы и сомнений не возникло, что именно этот человек – Избранный и ему суждено освободить великого Прометея.
Но что я мог сделать? Расскажи я ему подобное, и, - я уверен – он просто бы послал меня самым отборным матом и ушел. Тем более, на выражения он никогда не скупился.
Так, ну, для начала, надо было хотя бы подружиться с ним, но Влад не хотел со мной общаться, хотя я всячески пытался втянуть его в разговор. Сам делал первый шаг и вёл себя очень дружелюбно. Но он оставался безразличен. И я не мог понять, чем я хуже его друга А. Г.? Чем хуже всех других его приятелей, с которыми он без проблем находит общий язык, смеётся, ходит в столовую или прогуляться в перерыве между репетициями? Мне было обидно, но вместе с тем, я совершенно не мог на него злиться. Я злился на самого себя. Злился за свою невезучесть! Что, вот, наконец, родился тот человек, который освободит меня из заточения на Скале, но он, как назло, не хочет со мной общаться! Я приходил домой раздражённый, швырял вещи и выкуривал по пачке. Вот так садился на подоконник на кухне и дымил полночи, а потом наутро вставал с глубокими тёмными кругами под глазами от вечного недосыпа, курения и отсутствия аппетита.
Однажды нам удалось более менее нормально поговорить. Общаться с ним было очень легко. Да всё так, ни о чем. О себе Влад ничего не рассказывал. Да и я, в принципе, тоже. Выдуманная история, выдуманные родственники, выдуманная личность. Фассад, за которым я скрывал всё то, что рассказываю сейчас на страницах этой книги.
Спиной я всё так же чувствовал невыносимый холод Скалы. По утрам у меня сильно болела печень. Так, что я даже не мог нормально позавтракать. И вся эта неустроенность, серость и убогость моей жизни, дополнялась теперь ещё и этой призрачной надеждой, которой не суждено осуществиться.
Рассказать ему всё? Он точно решит, что я конченый псих и перестанет, вообще, здороваться. Поэтому мне приходилось держать всё в себе. Я не мог рассказать о своей проблеме никому. Ну, разве что какому-нибудь случайному собутыльнику в баре, да и то, даже в пьяном состоянии человек, услышав подобное, точно покрутит пальцем у виска и убежит от греха подальше. Да тем более, что я и не посещал подобные заведения.
Замкнутый круг. Одиночество. Отчаяние. Я чувствовал, как проваливаюсь в него с головой. По вечерам мне не хотелось возвращаться домой. Пусть бы спектакль никогда не заканчивался. Пусть бы на сцене шла бесконечная пьеса, лишенная смысла и сюжета, да какая угодно, лишь бы не оставаться одному, лишь бы был хоть кто-то, кто ждал, хоть безликие чужие зрители. Но спектакли заканчивались. Я снимал грим, переодевался и шел на остановку. Дома меня никто не ждал…

***

Однажды, в середине октября, я встретил на одном из спектаклей того, кого меньше всего ожидал увидеть. Да, я не мог ошибиться. В первом ряду сидел Гефест. Я сразу же его узнал, и едва не забыл слова от удивления. Он тоже меня узнал, да, наверное, и пришел на спектакль только ради того, чтоб меня увидеть.
Гефест, мой бывший лучший друг, который лично ковал цепи, пригвоздившие меня к Скале. Он оправдывал себя тем, что не мог тогда ослушаться приказа Громовержца. Но я ведь знал, что еще как мог! Я же ослушался и, не страшась никакого наказания, которое неминуемо последует за моё самоволие, подарил людям огонь. Почему Гефест не смог поступить так же ради своего лучшего друга?
Я совершенно не знал, стоит ли мне пытаться разыскать его после спектакля или нет. И пока я думал, он нашел меня сам. Тихо отворилась дверь гримуборной.
Ну, здравствуй, друг!
Я так и опешил, а он неуверенно мялся на пороге, пока я первый не поприветствовал его.
- Я узнал, что ты на Земле и решил тебя разыскать. Вот, собственно. – Звучало так, будто он оправдывается.
- Эта жизнь всё равно ненастоящая. – Как можно безразличнее ответил я.
- Кто знает? Быть может, всё наоборот?
Как бы там ни было, но он оставался единственным, кому до меня было хоть какое-то дело. А я, наверное, выглядел слишком жалко.
Мы поехали ко мне домой и проговорили, наверное, всю ночь. Ну да. Не виделись же всё-таки столько тысяч лет. Банальщина, типа: «Ну как ты? Как дела? Как жизнь?» Терпеть этого не могу. Как у меня могут быть дела, если я по-прежнему прикован к Скале, и неустанный орёл каждое утро клюёт мою печень? Ну а на самом рассвете я всё-таки собрался с силами и рассказал Гефесту про Владислава. Конечно, он воспринял мой рассказ скептически. Может, для него всё это и выглядело, как забава, но мне было далеко не до шуток, ведь на кону стояла моя жизнь.
В конце концов, после череды моих отпирательств и едких замечаний с его стороны, мы сошлись на том, что Гефесту необходимо самому лично посмотреть на «этого самого Владика», как он выразился, и я пообещал добыть другу билет на спектакль, в котором будет петь мой коллега.
Я сдержал своё обещание. Ровно через неделю Гефест снова посетил театр.
- Слушай, а с чего ты, вообще, решил, что он и есть Избранный? – придирчиво спросил Гефест, когда мы сидели в баре после спектакля.
- Я тебе уже говорил, что не могу объяснить этого словами… Я просто чувствую…
- Почему же тогда он ничего не чувствует? – скептически заметил мой друг.
Я пожал плечами и с тоскою опустил взгляд в кружку с остывающим кофе.
- Прометей… - заговорщески позвал Гефест, - Эй, Прометей…
И я вздрогнул. Давно меня так не называли. Здесь, на Земле, у меня были десятки имён, но никто не знал настоящего.
Я поднял взгляд на друга.
- Ты ошибся! Он – не Геракл. Не тот герой, что освободит тебя.
- Но должен же он когда-то родиться! – возмутился я.
- Должен. Но вот когда…
- Все эти легенды… - с досадой пробубнил я, - Всё неправда. Счастливый конец бывает только в сказках. Сколько мне еще ждать освобождения? Прошло тринадцать тысяч лет! Неужели я не заслужил прощения?
- Но ты ведь по-прежнему не считаешь себя виноватым? – заметил Гефест и сразу же пожалел о своих словах, потому как мой взгляд мгновенно наполнился презрением.
- Вот только не надо сейчас об этом! – процедил я сквозь зубы.
Мы надолго замолчали. Я безразлично отхлёбывал остывший кофе из чашки, Гефест допивал уже вторую кружку пива. В баре было довольно шумно, но из-за переживаний и нервного напряжения мои уши будто заткнули ватой.
- Вот и весь миф… - грустно, но с долей цинизма сказал я, - Геракл родился, но не в том времени и не в том месте, и не хочет меня освобождать…
Гефест не знал, что и сказать. Видя, в каком ужасном разбитом состоянии я нахожусь, он даже не рискнул лезть с советами, а только предложил проводить меня домой.
Время уже перевалило за полночь. Общественный транспорт не ходил, поэтому нам пришлось вызвать такси.
И вот мы поехали. В темень, в промозглую дождливую осень, по тёмным улицам безымянного города… Я привалился к оконному стеклу, стараясь ни о чем не думать. Мимо мелькали одинокие редкие огни в провалах тёмных окон. Улицы затихали, погружаясь в лёгкую дремоту. И хотелось ехать и ехать. Рядом с бывшим лучшим другом. И просто забыть, как кошмарный сон, свою несчастливую судьбу, Скалу, орла, который снова прилетит вот уже через несколько часов. Забыть всё… И проснуться, словно воскреснуть освобождённым в новой жизни.

***

Владислав по-прежнему не хотел со мной общаться. А я всё так же не мог рассказать ему, что мне от него нужно.
Работы навалилось очень много. С головой погружаясь в театральную рутину, я иногда совсем забывал о Скале и своем заточении. Раньше я пытался заполнить пустоту в своей жизни чем угодно. Ходил развлекаться. Ну, точнее, не развлекаться, а тупо убивать время, чтоб не сидеть одному в квартире. Много гулял по городу, посещал кинотеатр, цирк, художественный музей, галереи, просто бродил по блошиному рынку, где торговали антиквариатом. И всё это не могло заполнить ту чёрную бездну в моей душе, которая с каждым днём разрасталась всё больше. Так, что, в конце концов, я перестал, вообще, куда-либо выбираться и тратить деньги впустую. Наверное, Владик был моей полной противоположностью. Он, напротив, много путешествовал, был общительным, веселым и никогда не парился по пустякам. Конечно, на что ему такой мрачный необщительный друг, как я? Буть я хоть триста раз бессмертным титаном, но моего скверного характера это бы не изменило. Быть может, если б я освободился… Если б он освободил меня… Господи, какой бред! Иногда я и сам это понимал, но внутреннее чутьё меня никогда не подводило. Почему именно он? Понятно, что дело было не в физической силе, а в чём-то другом. И я не мог понять, в чём. Что такого особенного было в нём, чего не было в других?
Я по-прежнему считал, что он - Избранный, которому суждено меня освободить. В древнегреческом мифе этого героя звали Геракл, да и вообще, по представлениям древних провидцев, он, якобы, родился давным-давно и на момент сочинительства легенды уже меня освободил. Вот так они не угадали ни со временем, ни с именем. Но в том, что этот миф обязательно воплотится в реальность, сомнений быть не могло. Мойры, богини судьбы, не могли ошибиться. Вот только люди зачастую неправильно интерпретировали их откровения. Какой человек в здравом уме поверит в этот бред? Я и не требую от вас безоговорочной веры в мой рассказ. Я просто хочу выговориться, ну а верить мне или нет – это уж ваше полное право.
Я ведь просто хотел с ним подружиться. Ну что, тебе сложно сделать шаг навстречу? Что, я какой-нибудь урод, или заразный, или злобный упырь, что ты не хочешь даже просто поболтать? Но я не мог даже злиться на него. Я, вообще, ни на кого никогда не злился. Я понимал, что они просто люди. Я по-прежнему видел в них своих бедных, несмышлёных подопечных, замерзающих во мраке древних пещер, с нетерпением ждущих каждого моего прихода. Я помнил, какими беззащитными и наивными они были. Помнил их лица, все до единого. И понимал, что они такими и остались. Только души их обросли слоем цинизма, зависти, алчности и тому подобного. А внутри – каждый из них всё тот же чистый ребёнок, брошенный богами на произвол судьбы, юное невинное человеческое создание, которому приходится бороться за жизнь и переступать через себя. Но, конечно, полностью я их не оправдывал. Я не нанимался быть их адвокатом. Я просто старался видеть в них лучшее, и они каждый раз доказывали мне обратное.
Теперь я сильно привязался к Владиславу и считал его идеальным. А ему было плевать. Иногда мне даже казалось, что он назло меня игнорирует. Не потому, что я ему не интересен как человек, а потому, что именно хочет причинить мне боль.
Ну, в общем, в конце концов, я не выдержал. Короче, я всё-таки решил всё ему рассказать. Было это на Пасху. Конечно, я не праздновал никакие праздники, а вот Владислав праздновал. Ну, я и решил его поздравить. Просто написал поздравление с пожеланиями. А потом вдруг добавил, что зовут меня на самом деле Прометей, и дальше вывалил на него всю правду. Не знаю, Господи, до сих пор не знаю, о чём я тогда думал, но сообщение уже было отправлено. Я был совершенно трезв и в здравом уме, без всякой истерики, только боль, засевшая в моём сердце, неустанно подтачивала мои силы. Только и всего. И да. Я ожидал в ответ отборных ругательств и проклятий. Или вообще, полного игнорирования. Потом мне надо было идти на работу, и там мы виделись, но Влад, наверное, еще не прочитал моё сообщение. Я помню, что меня трясло так, будто наступил апокалипсис. Но вместе с тем, в моей душе проснулся откуда-то взявшийся азарт, которого я раньше за собой никогда не замечал. «Что же будет? Что же ты предпримешь? Обрадуешься ли или проклянёшь меня?»
Влад ответил вечером. И как культурный человек поздравил меня в ответ и спокойно объяснил, что восхищается моей бурной фантазией, но, я, скорее всего, просто ошибся, и он совершенно обычный парень.
Я помню, что после этого погрузился в ещё большую депрессию.
Неужели, я, действительно, ошибся, выдавая желаемое за действительное? Теперь ещё и пристал со своими глупостями к чужому человеку, доставил ему неудобства! Но всё-таки… Всё-таки я ведь чувствовал между нами какую-то связь… Я знал, что освободить меня суждено именно ему!
Я несколько дней пролежал пластом на кровати. Даже пить было бессмысленно. И курить тоже. Как и собирать себя снова по частям. Ради чего? Что дальше? Всё! Единственный человек, который может меня освободить, не собирается этого делать, а значит… Значит, я буду прикован к Скале ещё неизвестно сколько.
Я, наверное, находился тогда в каком-то невменяемом состоянии, бред и реальность слились для меня воедино. Мне было стыдно идти на работу и показываться на глаза Владиславу. Что я скажу ему? Как буду оправдываться?
Оправдываться мне уже бы и не пришлось.
Когда отгулы закончились, я пришел на работу и узнал, что Владик увольняется. Он пришёл сдать театральные ноты, подписать обходной лист, попрощаться с коллегами. Со всеми, кроме меня. Наверное, даже побрезговал сказать мне хотя бы до свидания. Чего-то подобного я и ожидал на самом деле. Знал, что, он не выдержит этой «правды» и уйдет, а может, дело было и не во мне.
От общего знакомого я узнал, что Влад решил сменить род деятельности, но остался ли он в городе или нет, это было неизвестно. Видно, ему просто надоел театр, а я уж тут напридумывал, намеренно увеличивая свою значимость для него.
Вот так наступила абсолютная пустота в моей жизни. Может, действительно, я ошибся, и он не Геракл, не тот герой, что спасёт меня? Я не мог успокоиться. Я не жил, а только существовал. Без всякого удовольствия, без всякого интереса, только каждый божий день повторяя этот однообразный жизненный маршрут: дом - работа - дом. И всё по кругу. В кромешной пустоте.
В городе по-прежнему стояла тёплая затяжная осень. Моё любимое время года, но я даже не мог заставить себя пойти погулять. Ничего меня более не интересовало. Я каждый день ходил через роскошный парк в центре города, но не замечал ничего вокруг. Ни красоты осыпанных золотом деревьев, ни глубокого синего неба, ни замечательной тёплой погоды, в которую только гулять и гулять. Я, как безэмоциональный робот, по будильнику вставал с постели, быстро завтракал, собирался и ехал на работу. Стремительно преодолевал тот самый парк, отрешённо скользя взглядом по красивым золотым аллеям, и вечером, без удовольствия отработав репетицию или спектакль, так же возвращался домой.
Через месяц я уже полностью был уверен, что ошибся.
Вот так вероломно у меня отобрали последнюю надежду на спасение. Меня мучила сильная душевная боль, и концентрироваться с каждым днём становилось всё сложнее. Земная «жизнь» ускользала, рассеивалась, как туман. Город, люди, улицы таяли, словно мираж. Я надолго выпадал из реальности, ощущая себя по-прежнему прикованным к Скале. Её холод жёг мне спину. Мысленно я обращался непонятно к кому и непонятно зачем и говорил, что больше не выдержу этой пытки!
Однажды, в очередной раз «придя в себя» на Скале, я обнаружил, что не один. Вокруг меня кружили две жуткие огромные тени. Я сразу же узнал их: то были Сила и Власть, когда-то приковавшие меня к этой самой Скале.
- Надо же, какая жалость! – С издёвкой прошипели они. – А ведь Владислав, в самом деле, Геракл! И не захотел тебя освобождать! Вечность теперь тебе, гордый титан Прометей, мучиться на Скале! Никто, кроме него, не сможет тебя освободить!
Сказав это, они тут же исчезли, а моё сердце пронзила адская боль. Я закричал, что есть силы, пытаясь заглушить мощные раскаты грома, раздавшиеся над Скалой. Отчаяние раздавливало меня, словно безвольную куклу. Я не могу никакими словами описать, что тогда чувствовал. Это теперь боль немного притупилась. Я смирился со своей участью. И продолжаю всё так же бесцельно «жить» на земле. Я уже не верю в чудеса. Не жду, что тот человек одумается и побежит меня спасать. Просто знаю, что «нет». И про себя думаю: ладно, раз такова твоя воля, Геракл, иди себе с миром дальше. Это твой выбор и тебе с ним жить, а мне жить со своим. Хотя, что я всё так драматизирую? Вряд ли он, вообще, задумывался о подобных вещах.

***

Что ж, миф не сбылся. Может, я чего-то недопонимаю, и он вовсе не обязан был сбываться? Вероятно, этого я никогда уже не узнаю.
Будто в отместку, я всё больше погружаюсь в свою иллюзию. Внушаю себе, что она - и есть моя настоящая жизнь. Внушаю, когда в очередной раз бреду по темноте на остановку, сажусь в полупустой автобус и исчезаю где-то в промозглой осенней ночи. Потом эта железка делает круг, я выхожу и иду домой через парк. И так – день за днём. Окружающего мира для меня просто нет. Он - будто выцветшая картина, доживающая свои последние дни. Есть этот пасмурный сырой город, в котором я топлю своё отчаяние, есть бесконечная пьеса, длиною в бессмертную жизнь, и есть человек, который просто не захотел меня освобождать. Я больше ни на что не надеюсь…