Евдокия и Иван.

Евдокия и Иван
Евдокия и Иван
Наталья Бойко Величко
Почему-то получается так, что жизнь близких родственников становится нам интересной тогда, когда их давным-давно нет, и поговорить не с кем и расспросить некого. Приходится складывать кусочки воспоминаний, чьи- то рассказы, старые фотографии. Остаётся много белых пятен, но это лучше, чем ничего. Хочу написать про своих бабушку и дедушку. Может быть, когда-нибудь их правнукам и более далёким потомкам захочется узнать о жизни предков. А жили они в непростое, насыщенное трагическими событиями время, и это не могло не наложить свой отпечаток на судьбы моих родных.
Моя бабушка Евдокия родилась в далёком 1897 году в селе Старая Калитва. Рано вышла замуж, родила дочь Марию и овдовела. Пришлось не сладко. Два года жила в работницах у пана. На жизнь свою там не жаловалась. Коротко говорила: «Пан не обижал». Когда панов не стало, вернулась домой, в Старую Калитву. Вот тут-то Евдокии и встретился Иван Кунахов. Голь перекатная, но видный из себя и весёлый парень-ровесник. Он играл на гармошке, мандолине, скрипке, сыпал шутки-прибаутки и плясал на сельских вечеринках. Ну как не влюбиться в такого! Женщины постарше говорили: «Иди за Кунаха, коли лиха не видела!» Не послушалась, пошла! И хватила лиха сполна!
Иван принял Революцию безоговорочно, без колебаний. Один из первых в селе стал коммунистом. Однажды пришёл с очередного собрания, снял икону из «красного угла» в горнице и повесил туда портрет Карла Маркса. В ответ на причитания жены сказал: «Выбирай, с кем хочешь жить, со мной или иконой! Вон на кухне молись, хоть лоб побей», - и молча вышел. Евдокии сначала в доме даже спать было страшно. Потом привыкла. Тем более, что родилось двое детей: дочь Ольга (моя мама) в 1925 году и сын Василий в 1927 году.
Время тогда было страшное. Совершали частые налёты повстанцы Колесникова и Семёнова. Безжалостно расправлялись с сельскими активистами. Мужа сестры Евдокии изрубили шашками прямо в помещении Сельского Совета. В ответ отряды Красной армии вылавливали мятежников, выявляли сочувствовавших им. Не обходилось без кровопролития.
Коллективизация стала для Ивана своим родным делом. Он искренне верил, что это единственно верный путь к укреплению и процветанию села. Первым отвёл на общий двор свою немногочисленную скотину. Пропадал на собраниях. Однажды с одного такого собрания пришёл домой босой. Кто-то из толпы выкрикнул: «Вот ты агитируешь за колхоз! Сам стоишь обутый, а я босой!» И Иван отдал свои парусиновые тапки. Колхоз был организован, и первым его председателем стал Кунахов Иван.
Вскоре вся семья переехала в село Новая Калитва. Ивана перевели на работу в районный центр. Здесь он занимал различные партийные и хозяйственные должности. Долго на одном месте не задерживался, его увольняли, как он сам выражался, «за поганый язык». Тогда они с напарником ходили по дворам и делали кровлю для домов из камыша и соломы. Эту работу он знал в совершенстве и выполнял с большим мастерством. Однажды очень привередливому и вредному заказчику поставил несколько камышинок в кровле таким образом, что, когда на улице была ветренная погода, в доме поднимался жуткий вой и свист. Хозяин долго терпел, но потом не выдержал и пришёл к Ивану с бутылкой и слёзно просил устранить это безобразие. Дело закончилось примирением и общим смехом. Через некоторое время Ивана восстанавливали на прежней должности или назначали на новую. Ответственные и добросовестные работники всегда и везде были нужны.
30-ые годы прошлого столетия – это годы бурной индустриализации в СССР. Стране нужен был ХЛЕБ, ХЛЕБ, ХЛЕБ! В селе коллективизация закончилась, колхозники в полях работали за трудодни. Денег не платили. Выдавали кое-что из полученного урожая. Во многих семьях было голодно и холодно. Тем не менее, рождались и подрастали дети, и им нужно было ходить в школу. В стране тогда воплощались в жизнь идеи ликвидации неграмотности и обязательного семилетнего образования для молодёжи. В Новой Калитве было большое, двухэтажное здание школы давней дореволюционной постройки, но оно не вмещало всех желающих. Встал вопрос о необходимости строительства районной средней школы. Материалов не было, и взять их было негде. Областной центр предложил решать вопрос на месте. Вот и решили на общем сельском сходе разрушить большую красивую церковь, а кирпич использовать на строительство школы. Сейчас это решение кажется абсурдным, кажется, что можно было найти какой-то другой выход из создавшегося положения. Но не нашли. Руководить работами Райком партии поручил Кунахову Ивану. Было очень сложно осуществлять это решение! Небольшая часть враждебно настроенных односельчан грозила проклятием участникам разрушения церкви. Тем не менее, началась трудная, изнурительная работа. Мама мне рассказывала, что работали всем селом. Даже они,10-12-летние дети носили на носилках кирпич от парка, где стояла церковь, до школы. Это не близко.
Школу построили большую двухэтажную, красивую. Она чудом выстояла во время войны. Множество первых и последних звонков прозвучало в её стенах! Сейчас оба здания школы находятся в полуразрушенном состоянии. Смотреть на это грустно и больно. Но жизнь не стоит на месте! Построили новую школу, современную по типовому проекту, похожую на тысячи других в стране. Строится новая церковь на месте прежней. Кстати, мой сын, то есть правнук Кунахова Ивана - строитель. Строит всевозможные здания и сооружения, в том числе, и церкви. Казалось бы, «всё возвращается на круги своя». Но в некоторых публикациях и в интернете всё чаще происходит обсуждение факта разрушения церкви в Новой Калитве. Пишут и принимают участие в обсуждениях довольно молодые люди, которые уже не могли поговорить с участниками тех событий. А понять самим дух того времени невозможно! Поэтому судить а, особенно, клеймить позором людей, принимавших участие в тех событиях нельзя! Никто не спорит - рушить исторические и религиозные памятники недопустимо. Но у нас был не худший вариант - рушили не с целью поглумиться над святынями, не устроили там конюшню и т.д.. Материал церкви был использован на благое, если хотите, богоугодное дело! А потом церковь - это не есть Бог! Сейчас наблюдается повышенная религиозность в обществе. Это хорошо! Происходит переосмысление исторических событий, возрождение духовности. Истинная вера - это большое счастье для человека! Он верит, что его жизнь направляется и охраняется Всемогущим, Великим Богом! Ему можно рассказать без утайки о своих печалях и радостях, покаяться в грехах и получить прощение. Но для этого надо всё принимать на веру, ничего не анализируя и ни в чём не сомневаясь. Нам, материалистам, не в одном поколении, это трудно. У меня самой очень сложное отношение к религии. Я не отъявленный атеист, признаю, что существует очень могущественный Вселенскй Разум, который управляет всеми нами. Крестилась я вместе со своим старшим внуком. В это время было много смертей близких мне людей. А только в религии существует определённый ритуал уважительного отношения к смерти, погребению и поминовению усопших. Изредка хожу в церковь не на службы, просто поставить свечки к иконам и помянуть умерших. Я ездила в Иерусалим и Вифлием. Посетила там основные Христианские Святыни. Эта поездка произвела на меня неизгладимое впечатление. Но и там в голове зачастую возникала мысль, что тому или иному явлению должно быть какое-то материалистическое объяснение. Беру на себя смелость сказать, что у подавляющего большинства окружающих меня людей, примерно такое же отношение к религии. А люди меня окружают очень приличные, уважаемые, различных профессий и разных возрастов. Тем же, кто за каждым словом поминает вслух Бога, простите, но я не верю!
Иван Кунахов стал популярной личностью в районе. Особенно большим успехом пользовался у женщин, и сам не оставался равнодушным к женскому вниманию. Гуляка был, одним словом! Сколько же горя принесло это Евдокии! Были и «наговоры» и «наведение порчи». Здесь можно скептически улыбнуться: «Это всё из области фантастики!». Но мама рассказывала такие эпизоды из семейной жизни бабушки и дедушки, что мне, убеждённой материалистке, становилось страшно. Но самое страшное произошло с Евдокией в 1937 году. Довольно длительный период жизни у Ивана была постоянная «дама сердца». Полина, женщина мутная и тёмная. Сколько же стараний она приложила, чтобы Иван ушёл из семьи! Ничего не получалось. Семьёй он дорожил, любил детей, да и Евдокию не обижал. Тогда Полина решила действовать жёстко: извести, искалечить соперницу. И вот что мне рассказала бабушка. Этот рассказ я помню до единого слова, помню выражение лица бабушки, интонацию её голоса.
Евдокия со сломанной ключицей попала в больницу. Там в это время работала санитаркой Полина. Однажды вместе с другими больными Евдокия сидела на крылечке. Мимо со стаканом какой-то жидкости в руке проходила Полина. Она подошла совсем близко к группке отдыхающих и с криком «Вот тебе, проклятая! Пусть твои глаза больше ничего не увидят!», - выплеснула содержимое стакана в лицо Евдокии. Удивительно, как сумела она прикрыть глаза локтевым сгибом руки. Нестерпимая боль обожгла всю левую часть лица и руку. Никто не понял, что произошло, и не знал, как оказать первую помощь. Наконец какой-то мужчина догадался окунуть её в бочку с дождевой водой. Это мало помогло. В стакане была серная кислота!.. Евдокию отправили на лечение в Воронеж. Как раз в это время на заводе синтетического каучука произошёл взрыв. Больницы были заполнены людьми с ожогами. На Евдокию никто не обращал внимания. Однажды она случайно услышала разговор двух медсестёр: «Так ей и надо! Нечего чужих мужей отбивать!». Евдокия заплакала и сказала: «Так ведь мне это за моего мужа досталось от его любовницы!». Отношение медперсонала изменилось. Глаза удалось спасти. Но шрамы, обезобразившие левую половину лица и руку, остались на всю жизнь. До конца своих дней пришлось носить кофты с длинными рукавами и головной платок. Но самые глубокие шрамы остались у Евдокии в душе.
А Полину судили показательным судом прямо на площади в центре Новой Калитвы. Посадили на два года. Отсидела и вернулась, как ни в чём не бывало. Иван к ней больше не пошёл. В бессильной злобе Полина проклинала Ивана, Евдокию и всю нашу семью. Дожила она до глубокой старости, намного пережив не только дедушку, но и бабушку. Страшная была женщина! До последних дней своей жизни отслеживала всех членов нашей семьи, вплоть до правнучек. Злорадствовала, когда у нас случались несчастья, и проклинала, проклинала… Правда, перед самой своей смертью прислала по почте моей маме в Воронеж фотографию дедушки. Хочется думать, что этим поступком она хотела показать своё раскаяние в содеянном.
К началу войны Ивану и Евдокии исполнилось 44 года. На фронт Ивана не призвали, оставили в Калитве для выполнения работ по отправке продовольствия в армию, подготовке к возможной эвакуации материальных ценностей и документации, участия в организации группы членов Райкома партии для подпольной работы в условиях оккупации района фашистами. Место расположения этой группы было определено на левом лесистом берегу Дона недалеко от села Гороховка. Немцы заняли Новую Калитву летом 1942 года. Оккупация длилась более полугода. В течение всего этого времени Иван занимался сбором разведданных. Он ночью переправлялся через Дон, собирал необходимые сведения на территории, занятой фашистами, и к утру возвращался на базу. Собранные сведения передавались командованию частей Советской армии, которые располагались здесь же, на левом берегу Дона. Немцев сюда не пропустили, а зимой перешли в наступление, и с жесточайшими боями освободили Новую Калитву и другие населённые пункты. Я удивительно мало знаю об этом периоде жизни дедушки. Тогда очевидцы не любили рассказывать о войне, да и мы тоже поклонялись общеизвестным Героям, а о своих близких стали вспоминать много позже, когда их не стало. Знаю только, что дедушка был награждён двумя медалями или орденами. Увидела на похоронном фото на красной подушечке.
Евдокию с уже взрослыми детьми: дочери было 17 лет, сыну - 15, удалось отправить в эвакуацию на далёкий Урал. Они уехали вместе с другими семьями коммунистов. Поначалу было очень трудно. Местное население отнеслось к ним неприветливо. Упрекали в том, что они сбежали от войны, а их мужчины воюют. Кроме того, эвакуированных разместили по частным домам, и не везде им были рады. Но постепенно жизнь налаживалась. Дочь с подругами стали работать штукатурами на стройке. Сын был очень шустрым подростком: умел работать руками и хорошо играл на гармошке. Стал делать из мелких монеток колечки на пальцы. Каждое колечко удавалось обменять на крынку молока. Затем с гармошкой стал ходить по вечеринкам. Приглашающим заявлял: «У меня сестра есть. Я приду с ней». Сам весь вечер играл на гармошке, а Ольге шептал: «Ешь, сестричка, ешь!» Вскоре и сын Василий устроился подсобным рабочим на железную дорогу. Евдокия не работала. Меня всегда удивлял этот факт! Ведь ей было в то время 45лет. По нынешним меркам, самый рабочий возраст. Возможно, это было обусловлено тем, что Евдокия была совершенно неграмотной. Умела только коряво написать свою фамилию, когда нужно было где-нибудь расписаться. Наверное, была какая-то причина, о которой я не знаю и которую не понимаю.
Когда по радио объявили, что Красная армия освободила Новую Калитву, сразу же решили ехать домой. К этому времени и, Евдокия, и дети приобрели много новых друзей. С некоторыми из них прощались со слезами на глазах.
Дома царила сплошная разруха. Кругом валялись трупы и наших, и вражеских солдат. Их необходимо было убрать до наступления тёплых дней. Уж тут работали все! Наших солдат перезахоранивали в парке в братской могиле. Про фашистов не знаю ничего.
Наша хата чудом уцелела, но внутри было всё разгромлено и загажено. Всё это не имело никакого значения, главное все остались живы! Тем временем, война продолжалась. Дочери Ольге с подругами пришлось уехать назад на Урал, чтобы снять с себя обвинение в дезертирстве с трудового фронта. Иван день ночь пропадал на работе. Нужно было бороться с голодом, холодом, разрухой. О трудностях той поры много написано книг, снято кинофильмов. Я приведу только два эпизода, рассказанных мне односельчанами очевидцами тех событий. Люди, в основном женщины, трудились в поле и на току круглые сутки. Зачастую Иван приезжал в какую-нибудь бригаду, видел, что женщины уже падают от усталости, и говорил: «Садитесь, девчата, я сейчас для вас политинформацию проведу». И минут15 рассказывал о международном положении и главных событиях в жизни страны. Женщины были благодарны ему за короткую передышку в работе.
Мой односельчанин, Мельников Алексей Алексеевич, будучи совсем стареньким, при встрече не узнал меня. А когда я представилась, он сказал: «Ты знаешь, Наташа, твой дед спас мою семью от голодной смерти. Выписал мне пуд зерна пополам с половой (а это было категорически запрещено, Иван рисковал попасть под статью) и мы дотянули до весны. Спасибо твоему деду!» Надо сказать, что я никогда не слышала отрицательных отзывов от односельчан о своём дедушке. Хотя в моём близком окружении были люди, которые не отказали бы себе в удовольствии слить какую-нибудь негативную информацию. Уважаемым человеком был Кунахов Иван Фёдорович!
Была только у него одна, но «пагубная страсть» - женщины! Уже в довольно солидном возрасте пользовался успехом у женщин, и с удовольствием принимал знаки их внимания. Я всегда удивлялась этому. Судя по фотографиям, внешность у Ивана была самая заурядная. Видно было в нём особое мужское обаяние!
Нельзя сказать, что Евдокия безропотно переносила гулянки Ивана. Однажды она даже решила оставить его и уехала к племяннику в Сочи. Прожила там месяц и не выдержала, вернулась домой. Рассказывала потом, что Иван очень радовался её возвращению.
Послевоенная жизнь потихоньку налаживалась. С фронта возвращались мужчины. Вернулась с Урала дочь Ольга и устроилась работать бухгалтером в РайПотребСоюз. Сын Василий рано женился и переехал жить в Россошь. Старшая дочь Мария была замужем за приличным человеком и жила через дорогу. И тут на семью Кунаховых обрушилось ещё одно серьёзное испытание. Ольга родила вне брака, как говорили, нагуляла девочку. Встречалась с холостым, молодым человеком, но что-то не сложилось. Да и понятно всё - выбор невест тогда был очень богатым. Вот так и появилась на свет я. Не знаю, как реагировали в первое время Евдокия и Иван. Я думаю, были не в восторге. Но потом бабушка мне рассказывала, как гордо подняв меня выше своей головы наряженную в пальтишко перешитое из чьей-то старой юбки и, добытую с большим трудом, пуховую шапочку, носила меня по Калитве. В ответ на шпильки злопыхательниц: «Ну что, дочь нагуляла, так теперь нянчишь!», - отвечала: «Пусть хоть ещё пятерых рожает! Всех вынянчу!». И нянчила и любила меня до последнего своего вздоха.
В 1952 году Ольга привела в дом парнишку из степного села Первомайское, который стал ей мужем и мне отцом. Вскоре родилась моя сестра Нина. Жить в доме стало тесновато, и решили общими усилиями построить хатёнку Евдокии и Ивану. И всё было бы хорошо, но стало пошаливать здоровье у Ивана. Как-то быстро он начал худеть, мучили боли в желудке. Его положили в больницу в Россошь. Евдокия сидела при нём неотлучно. И тут Иван сказал слова, которые она, наверное, ждала всю свою жизнь: «Дуня, ты одна в душе у меня всю жизнь. Сколько их было других - всё ерунда! Ни они мне не нужны, ни я им не нужен!». Умер Иван на операционном столе в возрасте 57 лет. Он прожил не долгую, но яркую, насыщенную жизнь. За многое его можно осуждать, за многое, уважать, но с полным основанием можно сказать: Иван Фёдорович Кунахов был незаурядной личностью своего непростого, сурового, противоречивого времени!
У Евдокии началась безрадостная вдовья жизнь. Не одна она была такая, особенно в то время. Но каждая женщина оплакивает свою долю, своё горе. И Евдокия плакала. Пела грустные украинские песни и плакала. Часто повторяла: «Эх, был бы жив дедушка. Всё было бы по-другому!» Казалось бы, жизнь у Евдокии складывалась нормально: дочери с семьями жили рядом, сын часто приезжал в гости, общалась с внучками. Я, уже будучи взрослой замужней женщиной, со всей бескомпромиссностью, присущей молодости сказала: «Бабушка, ну что Вы плачете за дедушкой! Что Вы видели от него хорошего? Ведь он всю жизнь изменял Вам!» Ничего не ответила мне бабушка, молча вытерла выкатившиеся из глаз слезинки и ушла. Поняла я её, когда сама стала вдовой. Какая-то незащищённость, вселенское одиночество живёт в тебе, не смотря на внимание окружающих тебя родных и друзей. Мужа не заменит никто. Ловлю себя на мысли что часто повторяю бабушкины слова: «Эх, был бы жив Коля….».
Всю свою нерастраченную любовь бабушка перенесла на меня. Любила она и мою сестру Нину, но не так сильно, как меня. Ей всё казалось, что я обижена жизнью с неродным отцом. Много сложностей создавала такая её позиция у нас в семье. Меня излишнее её внимание иногда напрягало. Но больше было хорошего. Летом, уступая нашим просьбам, водила нас на Дон купаться. Сама она плавать не умела и всё изумлялась, почему нас так тянет на речку, и чем хуже купаться во дворе на травке в корыте с нагретой на солнце водой. Часто брала меня с собой в лес собирать ежевику. Я, вообще дремучий лес не люблю, а ежевика растёт в кустах, где полно крапивы, колючек, а то и паутины с пауками. Но ягоды прилежно собирала, бабушку ослушаться было нельзя. Иногда у себя во дворе на костре бабушка варила кулеш и приглашала нас с сестрой ужинать. Кулеш казался необыкновенно вкусным!
Была у бабушки и своя личная жизнь. Ходила к подружкам на посиделки, ездила в гости к родственникам. Одна такая поездка к племяннику стала у нас семейным преданием под названием: «Как баба Дунька и баба Параска ездили в Сочи». Бабушка со своей сестрой Прасковьей, будучи уже в довольно пожилом возрасте, решили съездить на море. Ехать они должны были самостоятельно, без чьего либо сопровождения. Мой дядя, прежде чем посадить их на поезд, провёл очень подробный инструктаж с вопросами и ответами. Это совершенно не передаваемый на бумаге хохлацкий фольклёр! А, когда выяснилось, что «курортницы» совсем не задумывались о наличии купальных костюмов, мой дядя, привычный ко всяким ситуациям, пришел в глубокое изумление. Но поездка прошла благополучно, и в море, конечно, купались!
Когда мы с сестрой уехали из дома, бабушка затосковала. Писем писать она не умела и поэтому присылала нам посылки. Присылала часто. Содержимое посылок умиляло, трогало, иногда, раздражало. В основном там были банки с вареньем. Очень тщательно упакованные. Все пустоты в ящике заполнены пакетиками с сухофруктами, с тыквенными и подсолнечными семечками, с несколькими штучками конфеток. Обязательно присылались мне льняной платочек на голову или маленькое полотенечко, мужу - носовой платочек, детям - варежки или носочки. Всё это дома скапливалось, а скапливаться было негде: всю молодость прожили в тесноте. В письмах я благодарила бабушку и убедительно просила посылок больше не присылать, а через некоторое время приходила очередная посылка. Сейчас корю себя за неблагодарность, за неумение понять и оценить немудреные бабушкины гостинцы. Ведь так она выражала свою любовь, тоску, желание быть хоть чем-то полезной! Понимание этого приходит слишком поздно, когда уже некому сказать запоздалое спасибо. И платочков никто не присылает!
Бабушка дождалась правнучек и даже нянчила их. Иногда летом на месячишко мы отвозили свою дочь от тесноты и духоты комнаты в общежитии, ясельных болезней и нашей повседневной работы в Калитву. Там главной нянькой была бабушка Дуня. Дочь её ласково называла «Нуня».
Умерла бабушка в 84года на руках у дочерей, в присутствии сына. Мы тоже приехали проводить её в последний путь. Моя бабушка, Кунахова Евдокия Сидоровна прожила длинную, насыщенную разнообразными событиями жизнь, освещённую большой любовью к своему мужу Ивану, детям внукам, правнукам. А это и есть счастье!