Девушка и закат

ДЕВУШКА И ЗАКАТ

Я Алексей - журналист, оператор. Работаю на одном из частных каналов телевидения.
Для меня главная цель в работе - делать репортажи и снимать документальное кино, от которых повышается рейтинг канала и, конечно же, мой персонально.
И так.
Раньше я часто бывал в горячих точках, снимал, в основном, всё, связанное с военными действиями. От моих сюжетов рейтинг просто зашкаливал, но, после одного случая (о нём чуть позже), я, по собственному желанию, ушел на другой канал, менее рейтинговый, но более спокойный. И теперь снимаю только природу и животных.
Живу я в мегаполисе, в центре города. Не поверите, на 21 этаже! Выше – только крыша! Туда я часто поднимаюсь, любуюсь закатами, рассветами. Вид – завораживающий! Например, закат. Садится солнце. Всё становится багряным: внизу лежит багряный город, утопающий в багряной «зелени» садов! Снуют алые и бордовые машины, передвигаются, таких же оттенков, пешеходы. Даже светофоры имеют три красных глаза! Давно у меня было желание снять закат с этой самой крыши, но всё было, как-то, не так. Чего-то не хватало. Маленькой изюминки, чтобы ролик был интересен.
Не знаю, как для кого, но для меня закат солнца – одно из самых завораживающих явлений природы. Да, и в городе, закат красив по-своему. Солнце очень медленно опускается к горизонту. Оно уже не такое обжигающее и слепящее, как днем, а мягко пригревает теплыми вечерними лучами.
Почти не слышен гул машин и гомон людских голосов. Диск солнца окрашивается в ярко-оранжевый цвет и становится больше, когда ближе опускается к земле. Затем солнце подсвечивает облака на небе снизу, и они приобретают легкий розоватый оттенок, а, когда солнце касается нижним краем кромки горизонта, то начинаются вечерние сумерки и всё становится сначала багряным, а затем темно-пурпурным. Если на небе много облаков, они расцвечены всевозможными красками заката – от ярко-желтых до приглушенно-фиолетовых.
Именно такая картинка и ожидалась сегодня: день был, на редкость, солнечным, и закат обещал быть тоже уникальным и «фотогеничным». Последняя неделя была не везучей – пасмурно, ветрено – а сегодня выдался, просто чудесный день, или, как мы говорим: шикарный пленэр!
Я установил камеру, сделал несколько пробных снимков - поснимал соседние крыши высоток, а затем переключил на «видео» и стал ждать встречу солнца с горизонтом. Вспомнил, что забыл запасную батарейку, на тот случай, если на камере не хватит зарядки, спустился вниз, забрал ее из машины и быстро вернулся на рабочую площадку.
На самом краю крыши, там, где не было защитной оградки, стояла девушка, стройная, светловолосая, в синих обтягивающих джинсах и белой футболке. Стояла на краю и пристально смотрела вниз. Она даже не заметила моего присутствия, пока я не издал звук, похожий на лёгкий кашель: «кхе». Она вздрогнула и посмотрела на меня. Взгляд у нее был как у загнанного в угол зверька - возможно, она не понимала, что хочет на самом деле сделать, толи шагнуть вперед, толи сделать шаг назад.
- Привет незнакомка! Что там интересного внизу?
- Не подходите! Не мешайте мне!
- Не мешайте? – я судорожно думал, что бы сказать такое простое, юморное, так как намерение этой птахи мне стало ясно по её мечущемуся взгляду и по резкости руки, которую она выбросила перед собой, как бы, отталкивая, меня. – Не мешайте? – повторил я – Я первый занял эту площадку для съёмок заката, но рад, что мог бы сделать ролик и с прекрасной незнакомкой. Классное было бы кино – «Девушка и закат»!
Она только сейчас обратила внимание на камеру, что стояла поодаль и поняла, что я не лгу. Глаза её продолжали бегать, она опять оглядела всю площадку, как бы выясняя, откуда я взялся. Взялся и помешал! У меня закружилась голова от картинки, прыгающей в бездну незнакомки. Я не должен этого допустить! Говори, говори, заговаривай ей зубы и постепенно приближайся! Протягиваю ей руку:
-Давай знакомиться! Алексей! Можно Алекс. Я кинооператор. Люблю снимать закаты и хорошеньких девушек.
-Не подходите ко мне! – голос был на грани срыва и, чувствовалось, что девушка далека от шуток и желания знакомства.
- Зачем тебе это? – я решил идти ва-банк - Это ведь не красивая смерть. Что хорошего – лежать на асфальте рядом с собственными мозгами! Тебе жить да жить! Семью создавать, детей рожать.
Она громко засмеялась. Смех был ужасен – смесь безысходности и театральности и сказала:
-А я уже замужем, у меня двое детей, только семьи нет!
- Ты и двое детей – это уже семья! Как нет семьи?
-Всё гораздо сложнее. Я вам не обязана здесь всё рассказывать. Не подходите ко мне!
- Да я не подхожу. Мне просто уже интересно, что за ребус ты загадала? А муж, он как? Бросил тебя?
- У мужа своя игрушка завелась. Рыжего цвета. Мы ему не нужны!
- Ничего не пойму! Муж увлёкся другой. Ты и дети ему не нужны. А ты - не увлеклась другим, но и тебе ни муж, ни дети не нужны. Получается, что вам обоим не нужны дети. Они-то, почему должны страдать? В чём их вина?
- Ни в чём. Просто я не хочу жить! – ответ был настолько категоричен, что я и не знал, что дальше сказать.
- Как тебя звать? Давай я попробую угадать? - я решил, хоть как-то, развить тему, вовлечь её в разговор, вызвать доверие. – Судя по внешности…
- Не надо играть со мной! И не заговаривайте мне зубы. Всё уже решено. Назад я не вернусь! А звать меня – Катя.
Я понимал, что приближаться к девушке опасно – это спровоцирует её на глупость, и она прыгнет. Может отойти в сторону, присесть на что-нибудь, ну, хотя бы, вот на эту лежащую тумбочку, не понятно, как оказавшуюся здесь? И говорить. Говорить. Нельзя молчать. Ни секунды.
- Катя! Почему ты думаешь, что у тебя одной в жизни появилась страшная проблема, от которой жить не захотелось? Ведь в мире полно людей, попадающих в ужасные передряги. И что? Всем с крыш прыгать? Вот как ты думаешь, а у меня могла быть такая ситуация, когда жизнь для меня ничего не значила и я, как и ты, не хотел жить в этом мире? Я ведь тоже стоял на краю крыши! Именно здесь. И цель была такая же – Я присел на край тумбочки, пользуясь её замешательством.
- Тебя разлюбили? – Катя перешла на «ты» и я почувствовал, что появилась маленькая надежда на не трагичное завершение этого ужасного положения. В её глазах я увидел заинтересованность моими словами. Мне ничего придумывать было не надо, история была подлинной. Была потребность её кому-то рассказать, поделиться с кем-то, но я всё не решался… и вот, видимо, пришло время.
- Нет. Я повинен в смерти очень хороших людей. Мне до сих пор страшно это вспоминать. Я никому про это не говорил, но тебе я расскажу, так как я был, на тот момент, в таком же положении, как и ты. Мне не мил был белый свет. Ты куришь?
- Нет.
Я достал сигарету, прикурил. Я видел, как она ждёт. Смотрит, не отводя глаз, напряжённая, как струна, но уже другая. Уже не такая дикая, как минуту назад.
- Я работал военным корреспондентом. Вёл репортажи из горячих точек. Выискивал и снимал разные военные ужасы. И чем страшнее была ситуация, тем большим спросом и вниманием пользовались мои репортажи. Сама понимаешь, война – это смерть. И, как не странно, людям нравится смотреть эти ужасы. В зоне конфликта я снимал жизнь одной семьи – мама, папа, сынишка. Обычная молодая семья, но живущая в условиях войны. Что говорить – город – сплошные руины. Они жили в полуразрушенном доме, впроголодь, имея мизерный запас муки и оливкового масла. Я у них был весь день, всё расспрашивал (мужчина знал несколько английских слов, а я немного знал арабский – так и общались), всё снимал. Играл с их ребёнком, подарил ему фонарик. Они делились со мной самым ценным – овсяными лепёшками. Я даже не представлял, как они смогут выжить в дальнейшем, без продуктов, при постоянных обстрелах и зачистках боевиков. В этот день было какое-то перемирие. Не стреляли, не бомбили. Вот я и воспользовался этим временем, чтобы снять фронтовую жизнь семьи. И, вот, когда я хотел с ними попрощаться и уйти за линию разграничения, послышались голоса. Говорили громко, совсем рядом, на неизвестном мне наречии. Хозяин испуганно схватил за руки меня и мальчонку и подтолкнул в какой-то лаз. Похоже, что это был тайный выход из дома. Мы ползком выбрались в другую часть развалин. Мальчонке я приказал ползти дальше, вглубь ещё одного разрушенного дома, а сам по железной лестнице поднялся на второй этаж соседнего дома, тоже полуразрушенного, с зияющими дырами от снарядов, но с хорошим обзором всей улицы. Во мне играла кровь профессионального военкора - рискуя жизнью снять репортаж из горячей точки! Вот предел мечтаний журналиста. Подобравшись к одной из пробоин в стене, я окинул взглядом улицу. Внизу стоял джип и несколько боевиков сопротивления. Буквально, метрах в 40 от меня. Я включил камеру. Боевиков было четверо - трое стояли возле машины, а шофёр сидел за рулём. Они что-то громко обсуждали, махали руками, спорили. В это время из того самого дома, где я только что был, появились ещё трое боевиков, вооружённых автоматами. Они вывели хозяев дома на улицу, тыча стволами им в спины. Женщина что-то громко объясняла им, но они резко её обрывали и задавали один и тот же вопрос, смысл которого я не мог понять. Этот диалект мне был не знаком. Затем из первой группы боевиков, видимо старший, поднял автомат и выстрелил в женщину. Она упала замертво. Её муж бросился на стрелявшего и получил в спину две пули из пистолета, вскинул руки и рухнул рядом с женой. Тут раздался крик или вопль и с правой от меня стороны, из развалин выскочил этот самый мальчуган, сын убитых и которому я велел ползти, как можно дальше вглубь зданий. Он подбежал к лежащим на земле родителям, упал на колени и громко завыл. Один из боевиков схватил мальчугана за волосы, притянул к себе и что-то говорил. Пацан прокричал несколько слов, боевик оттолкнул его от себя, поднял пистолет и выстрелил ему в голову. Тут же вся группа военных быстро запрыгнула в машину и джип скрылся за поворотом. Я лежал, как пришибленный. Расстреляли мирных людей! Даже глазом не моргнув. Хуже зверей! Я лежал и плакал от бессилия понять законы зверства этих нелюдей. В чувство меня привели отдалённые звуки выстрелов, взрывов, крики. Перемирие закончилось, и нужно было по-быстрому убираться за пределы боевой зоны. Я понимал, что весь этот кошмар с убийством мирных жителей я снял на камеру. У меня в руках был шокирующий материал, документ, приговор этому безумию, под названием война. На базе весь материал камеры забрали для проверки, да так и не вернули и, только позже, в России я увидел репортаж, который показывали зарубежные телеканалы. Всё показано, как было: вывели жену и мужа, убили. Затем сына. Комментатор поясняет: нам удалось усилить звук голосов, что бы узнать, о чём был весь разговор. Конечно, не всё полностью, но сам смысл стал понятен. Боевики требовали от женщины сказать, где прячется белый корреспондент, они его ищут. Кто-то видел, что он заходил в их дом. Сказали, что если скажешь, то получишь деньги. Трясли перед её лицом купюрами. Женщина сказала, что какой-то европеец спрашивал про цементный завод, хочет его развалины фотографировать. Но они орали на неё, что, мол, он где-то здесь прячется. Она указывала в южном направлении – туда ушёл. Они спросили мужчину, и он ответил также - ушёл к заводу. После этого они обоих убили. Сын, наблюдавший это из развалин, кинулся к убитым родителям. Его схватили и тоже спрашивали про белого, но он сказал, что проводил фотографа до завода. Они орали, мол «врёшь», но пацан достал фонарик и сказал: «вот он подарил за помощь». После этого и его застрелили.
Я смотрел этот репортаж, и волосы стояли дыбом. Из-за меня! Их убили из-за меня. Им, особенно мальчугану, достаточно было только повернуть голову в сторону здания, где я прятался с камерой, только один взгляд – и моя судьба была бы решена. На базе поговаривали, что за мою голову обещают какую-то кругленькую сумму, но я думал, что надо мной подшучивают, «прикалываются». А оказалось всё гораздо страшнее и кровавей! Я – убийца! Три жизни на моей совести! Все эти мысли не давали мне покоя несколько дней. И я стоял на крыше в этом самом месте и знал – ничто не сможет предотвратить моё решение – я не должен жить! И, когда я уже хотел сделать шаг вперёд, звякнул телефон в моём кармане. СМС. Достаю, читаю: «Милый! Тест положительный! Ты станешь отцом! Люблю!». Я даже не помню, с какой скоростью я нёсся по лестничным пролётам, не думая ни про какой лифт! Я буду отцом!
Вот такая история. Гораздо круче измены твоего мужа. Но финал должен быть как у меня и никакой другой – ты должна жить ради детей! К чёрту муж и его рыжая игрушка! В твоих руках две жизни. Ты обязана думать только о них!
За всё время моего длинного рассказа Катя не пошевелила ни одной частью тела, не проронила ни слова. Стояла, как под гипнозом и пристально смотрела на меня – история, явно, её, заинтересовала.
- Давай руку, и пойдём вниз
- Нет, подожди! Ты ещё не всё знаешь. – Она вновь сделала решительное движение рукой, как бы отталкивая меня, хотя я и находился в нескольких шагах от неё. – Мой отец, несколько лет назад, покончил с собой.
- Катя, я…прими соболезнование, но ты должна жить. Пожалуйста, отойди от края! И, причём тут измены мужа и трагедия отца? Я понимаю, ты пережила цепочку ужасных событий, но…это не повод…
Катя, как будто меня не слышала, была в каком-то трансе. Она таким же ровным голосом продолжила, как будто рассказывая это не мне, а себе:
- Вроде бы ничто не предвещало этого кошмара, но я стала замечать в его поведении странности. Отец стал замкнутым, безразличным ко всему. Мы с мамой это всё списывали на зимнюю депрессию. Потом на весеннюю. Потом всё поменялось в его поведении – он стал злым. У него на работе что-то происходило. Мы так считали. Он приходил нервный, взрывался по пустякам. Скорее всего, у него были какие-то проблемы, но о них он нам не рассказывал. Даже мама ничего не знала. Однажды я пришла со школы, прямо накануне выпускного, радостная такая, что всё, выпускной, прощай школа, и я уже войду во взрослую жизнь! Университет, студенческие дела и прочая романтика. Прошла в зал… а там, в кресле, сидел мой отец с опущенной головой и прижатыми к груди руками. Он хрипел, а между пальцев проступала кровь. На полу валялся большой кухонный нож. «Скорая», которая примчалась буквально через десять минут, уже была бесполезна. Лезвие задело сердце, и спасти его было не возможно. Это был такой шок для меня! Получается, что он ударил себя ножом, примерно, в тот момент, когда я подходила к дому. Никто не понимал мотива его поступка, пока из клиники нам не сообщили, что у отца был быстропрогрессирующий рак. Он проверялся в частной клинике и ему поставили такой диагноз. В декабре. А в июне, когда он понял, что болезнь ускоряется, это всё и случилось.
…Никуда, ни в какой университет я, в то лето, не поступила. Шоковое состояние было до самой осени. Ничто и никто мне был не нужен.
Потом я встретила его. Влюбилась по уши. Зимой свадьба, осенью первенец. Через год - второй… вторая. Ещё через год один доброжелатель мне показал фото, на котором мой супруг, в кафешке, держал за руки какую-то девушку. Начались выяснения, скандалы. Он оправдывался, как мог, но я то, точно ему не верила. Вчера он мне заявил, что уйдёт к этой рыжей…
- Катя, с твоими проблемами жить да жить. – Я решил перебить её. - Пусть идёт хоть куда. Дети! Вот главное! Они должны быть с мамой!
- Ты прав, Алексей! Они должны быть с моей мамой.
Катя повернулась лицом к вечерней бездне и сделала шаг вперёд. Так легко, даже кокетливо, подняв руки и выдохнув: « Оп!». И полетела вниз.

Я на мгновенье замер от ужаса. Затем подбежал к краю крыши и посмотрел вниз. У меня закружилась голова, я отшатнулся от чёрной пропасти и схватился за поручень ограждения. Сделав несколько глубоких вдохов, я рванул вниз, точно так, как я бежал несколько лет назад, узнав, что я буду отцом. Отцом я так и не стал, ребёнок родился мёртвым, но то СМС-известие спасло мне жизнь. Теперь я также бежал навстречу смерти. Она лежала на асфальтовой дорожке, словно устала и решила прилечь отдохнуть. Поза была настолько естественной, что хотелось верить, что она спит, свернувшись калачиком. Но эта картинка была не долгой – через несколько секунд из-под её головы начало выплывать чёрное (солнце уже село) пятно крови.
Практически одновременно подъехали «скорая» и полиция. Я поднялся на крышу вместе с полицейскими, сказав, что был свидетелем самоубийства девушки. На площадке стояла моя камера. Сержант тут же подошёл к ней и… я увидел мигающую в сумраке лампочку. Камера работала! Шла запись! Запись смерти человека на фоне заката. Опять камера записала смерть! Потом меня отвезли в участок. Я был как чумной, что-то им отвечал, даже сейчас и не помню, о чём были вопросы, но скорее всего о моей роли в этом случае. Затем вошёл офицер, дал какие-то бумаги, касающиеся видеоматериала с моей камеры. Я подписал и меня отпустили.

Вернувшись домой, я несколько минут бесцельно ходил из угла в угол. Мне не давала покоя мысль: «Почему? Молодая, красивая, двое маленьких детей!». Я вновь поднялся на крышу дома.
Уже наступила ночь и на небе загорелись миллиарды звёзд. В это время мир людей будто бы замер, становилось тихо и безмолвно. На улицах все меньше прохожих, дороги постепенно пустели от машин, все больше окон светилось в высотных домах. Ночь опускалась на улицы и, лишь одинокие фонари освещали маленькие островки вокруг себя.
Звезды сияли, словно бриллианты, рассыпанные на черном мраморе. Ночное небо было таким же волшебным и завораживающим, как и при закате.
Завтра начнётся новый день, для кого-то, даже, новая жизнь, а кто-то продолжает бодрствовать, работать и сейчас, в засыпающем городе. В полицейском участке светится пара окон. Не спешат домой. Пишут протоколы о сегодняшнем происшествии. Утром газеты и местное ТВ сообщат о странном, вопиющем случае, произошедшем в этом городе. Будут разные версии. Одна другой нелепее. А в полицейском участке уже знают всё. Они только что получили справку-подтверждение на Екатерину N из частной клиники. Дело можно закрывать, идти домой, ужинать и ложиться спать.