Две жизни

Две жизни
Дом у деда Ивана был примечательным. С высокой крышей, с резными ставнями, с высокими воротами, и деревянным забором. Чисто и аккуратно всегда было вокруг, ни соринки. Даже самокрутки, в которые забивал дед Иван пахучий забористый табак, не выбрасывались им, а складывались в специальный кисет. Как уж он потом его вычищал – никто теперь и не узнает. И еще два достоинства были у этого дома. Первое – это яркая красная звезда, прибитая к калиточному столбу. По этой звезде было ясно, что дед Иван – ветеран войны. И все на улице его уважали, а мы, уличные пацаны, даже побаивались. И не в последнюю очередь из-за второй достопримечательности. Это был огромный, разлапистый куст вишни, высотой чуть не в два человеческих роста. Вишни на нем росли всегда, крепкие, огромные, сочные, словно даже светились изнутри. И загадка была – дед Иван никогда не серчал, когда с куста рвали вишни, даже если приходилось залазить на забор, чтобы дотянуться до верхних ягод. Зато, если кому-то, приходило в голову наломать вишневых веток - нечаянно или нарочно - дед Иван мог и затрещиной угостить – невзирая на возраст. Рука у него была крепкая.
Ивана Максимовича на улице любили. Старик он был крепкий, степенный, домовитый. Усы с бородой всегда подстрижены. И называли его в округе дед Иван, не Максимыч, не по имени-отчеству, а именно дед Иван – прижилось так.
Как-то раз, в конце июля, теплым летним вечером, мы – ватага уличных мальчишек – решили сломать пару веточек у знаменитой дед-Ивановой вишни. Невзирая на страх перед хозяином куста. Зачем ветки нам понадобились – никто уже не вспомнит, но тут мальчишеское озорство победило. На улице никого не было, лишь последние лучики заходящего солнца скользили по домам, заборам и оградкам, отражались в листьях деревьев, которых в домах пригородного поселка было видимо-невидимо. Набравшись храбрости, я полез на забор. За спиной слышался тихий одобрительный гул – товарищи обсуждали мой героический подвиг. И вот, я уже закарабкался на забор, согнул, понравившуюся ветку, чтобы сломать, как вдруг понял, что гул стих. Посмотрев вниз, я оторопел – прямо за мной стоял дед Иван, и в глазах его стоял горький упрек. Да такой, что мне захотелось, чтобы ни меня, ни забора, ни вишни этой треклятой не было на свете никогда.
Ожидая вполне заслуженной выволочки, я медленно сполз с забора. Но, против ожидания, никто ругать меня не стал. Дед Иван лишь вздохнул еле слышно, подошел к лавочке, что стояла у забора, и оглядел нас ясными, блестящими из-под кустистых бровей глазами.
Друзья, как-то незаметно, сгрудились вокруг меня, желая, сами того не осознавая, заступиться за меня перед взрослым.
- А вы знаете, хлопцы, что это за город такой, Чкалов? – Спросил нас неожиданно дед Иван.
- Не-е-ет, - все как один, протянули мы, припомнив все, что могли на карте Союза, и, не обнаружив в памяти ничего подобного.
-Так вот, Чкаловым перед войной называли Оренбург, - повел рассказ дед Иван, - И вот с этого самого Чкалова, в 42-ом меня повезли прямиком на фронт. Как раз в те войска, что потом начали называть Третьим Украинским фронтом. Наводчиком определили артиллерийским. Глаз острый был у меня. В красивейших местах, скажу вам хлопцы, довелось мне побывать. По Украине походил, по Молдавии, по Чехии . Если бы не война… Страшная штука – миру бы цвести да цвести. В Европе города были, красивые, старинные, но вот поразбомбили половину. Украинские поля пшеничные – как море золотое – перепаханы бомбардировками оказались. В Молдавии – сады и виноградники… - тут дед Иван немного помолчал, видимо, собираясь с мыслями.
- Да, - продолжил он, - и история про эту вишню началась там же. Сады с виноградниками, как я говорил, там были богатые. И дружок фронтовой у меня был, Петруха. С Вологодчины сам, окал так смешно, у нас так не говорят. С Петрухой мы еще в эшелоне сдружились, как-то связала нас судьба фронтовая. Да и потом не разбрасывала – куда он – туда и я. И наоборот. А куда же нам деваться, коли в одном расчете были. И вот случилось оно как раз в Молдавии. Мы участвовали в форсировании Днестра. С одной стороны, наши, Советские войска, а с другой – объединенная, немецко-румынская армия. Перестрелка с одного берега на другой продолжалась почти сутки без перерыва. Вот, как раз в одной из артиллерийских групп были и мы с Петрухой. А перестрелка наша с немцами – была как раз отвлекающей. Пока мы палили с одного берега на другой, наша десантная армия должна была обойти врагов с тыла. Так оно и получилось.
Дед Иван закурил свою пахучую самокрутку и принялся рассказывать дальше.
- Был тогда август месяц, пальба стояла целую ночь, а следом за ней и целый день. Лишь к вечеру начала стихать. А как стихла совсем – солдаты на перекуры за укрепления полезли. Шутка ли – сутки в окопах под стрельбой. Тоже свежего воздуха хочется. И вот высунулись мы с Петрухой тоже. Глядим – а по нашей стороне, вместо садов, что раньше были – поле черное, все в воронках от снарядов. И как будто с чем-то белым перемешана земля – это щепки от раскуроченных войной деревьев остались. А напротив нас – недалеко, в метрах тридцати - вишня растет. Одна, нетронутая. Диво, конечно, что ее снарядами не зацепило. А вишни на ней толстые, спелые, сорт какой-то специальный, поздний. И говорит Петруха, мол, пойду вишен наберу, а как война кончится – домой косточки увезу, посажу на память. И побежал. Набрал вишен полные карманы, и веточку еще отломил. А как побежал назад, уже почти у нашего окопа был, так громыхнуло с того берега и на нас со свистом полетело. Петруха только что и успел крикнуть мне: «Ложись!», и прыгнуть на меня. Я от его толчка в окоп упал, жив остался, а дружка моего так и не стало. В спину осколком насмерть ранило.
Самокрутка дотлела, дед Иван вытряхнул остатки табака в свой кисет.
- Вот так и получилось, что Петруха мне жизнь спас. Если бы его на месте не оказалось – не сидел бы я здесь, с вами не беседовал. Поняли?
Мы дружно закивали головами.
- А вишневые косточки я домой привез, посадил вот… Теперь вместе с вишней две жизни доживаем. Мою да Петрухину.
Домой мы расходились в полном молчании, слегка остолбенев от правды далекой войны, неожиданно открывшейся перед нами так близко. А последние отблески заката отражались в листьях и ягодах вишни. Вишни, которой тоже спас жизнь фронтовой друг деда Ивана.
Типикин С. В.