И.В Факова "Пока не готов кофе"

Я публикую этот рассказ с разрешения автора, поскольку сама она уже этого сделать не может.

И. ФАКОВА.


ПОКА НЕ ГОТОВ КОФЕ.

В то воскресное осеннее утро Инга сидела перед старинным трюмо, рассматривая свое отражение. Холодное стекло предлагало широковатый нос, узкие плечи и невыразительные глаза оливкового цвета. Инга вздохнула. Ее рука потянулась к деревянному ослику, - случайному соседу граненых флаконов с косметическими кремами, нащупала под тоненькими ножками ослика кнопку и слегка надавила на нее…ослик вздрогнул и вдруг завалился на бок, застыв в нелепой, шутовской позе. «Вот-вот, - пробормотала Инга, - так сказать, превратности судьбы.»
Дверь отворилась и в комнату вошла приятельница - соседка по квартире. – Пребываешь в нирване? Поня-атно-о …- растянув это слово от порога комнаты до старинного трюмо, соседка бросила на его багетовую раму завистливый взгляд.
- Кстати, Инга, у тебя прекрасное трюмо!
- Я собираюсь подарить его кузине.
- Почему ты решила отдать трюмо?
- Оно слишком категорично! – Инга поднялась с кресла и подошла к окну, - хорошо сейчас в парке или в лесу…
- Не увиливай от серьезного разговора! Ты ведь догадалась, о чем я хочу спросить! Например, такой невинный вопрос: сколько тебе стукнуло?
- В наш каменный мешок ветер притащил сухие листья и устроил чехарду.
- В тебе говорит эгоизм! Твоя мама жаловалась…да, да, не улыбайся! Она говорила, что Юра Юров…
- Смотри, солнце проклюнулось! Скажи, на что похоже светило?
- На золотой полтинник!
- Фи, какой вульгарный утилитаризм! Оно похоже на желтого цыпленка.
- Странная фантазия!
- Судьба – индейка, солнце-цыпленок. Это образы, а полтинник?!
- Очень остроумно! В кавычках, разумеется.
- Мне, видишь ли, нужно сварить кофе. Впереди нелегкий день. У тебя воскресенье выходной, а у меня самый, что ни на есть рабочий: репетиция, потом концерт, а Борис, заметь, еще не появлялся в коридоре, и лучше бы ты меня прикрыла, а не вспоминала Юру Юрова!
-Твоя мама говорила, что Юра Юров…
-« Не каясь, он прощенным быть не мог, а каяться, грешить желая все же, нельзя: в таком ученье есть порок!» - Классика!
- Подумаешь, изменил на минутку! – соседка пожала плечами.
- Для кого минутка, а для кого – принцип! Вот из-за принципа я после концерта или репетиции возвращаюсь вечерами с единственным спутником - одиночеством. Наши с ним отношения отличаются редкостным постоянством. Я, видишь ли, пришлась этому спутнику по душе.
- Скажи, отношения с этим спутником не зашли так далеко, что ты разговариваешь с ним вслух? У тебя не появилось непреодолимого желания завести кошку?
- Что ты имеешь против кошки?
-А что ты имеешь против Юры Юрова?
- Если вам с мамой непременно хочется выдать меня замуж, пошлите сваху к Вадиму Перезвонову.
- Очень остроумно! Ты вообще сегодня в ударе! Ну, я пошла. Сначала в парикмахерскую, потом к скорняку, посмотри, пожалуйста, Бориса нет в коридоре?
Инга приоткрыла дверь. Коридор был пуст. Соседка ушла, а Инга снова пристроилась к трюмо. « Почему - Перезвонов? – вспомнила она, - актер известный, но не мастер. Смазливая мордашка с голубыми глазами. А у меня глаза, как две тусклые оливки! Вот сейчас я разговариваю с одиночеством или с трюмо?»

В коридоре квартиры, где она жила, вскоре привычно заскрипели дверные петли и дряхлые половицы. И то и другое не менялось с начала века.
Из кухни лилось контральто Евгении Ивановны - Евгеши, как называли ее жильцы за глаза. Евгеша была ровесницей половиц. Старушка готовила завтрак из яйца всмятку и бутерброда с вареной колбасой. Это занятие не мешало ей воспитывать огромного кота, обладателя странного прозвища – Гена-Маленький. Извечной игре своих предков в кошки-мышки, он предпочитал охоту за соседскими бифштексами. Мыши быстро освоясь с положением дел, громко и нахально грызли под шкафами сухари.
В это воскресное утро, навалившись грудью на огромные кулачищи мохнатых лап, кот лежал на подоконнике, ловя скупые лучи осеннего солнца. Настроение у Гены-Маленького было прескверное: он терпеть не мог риторики. Кот подергивал ушами и нервно зевал, топорща жесткие, как жала, усы.
Каблучки туфель времен НЭПа простучали дробь по коридору и замерли у кухонной плиты. « Аврора Ивановна» - безошибочно определила Инга, села поудобнее и расслабилась. Есть, знаете ли, такие старушки. Им чудом удалось сохранить предметы далекой молодости – туфли с пуговичными застежками, когда-то белые, теперь неопределенного цвета панамки, потертые ридикюли. Время от времени старушки, поднатужась, выдвигают громоздкие ящики комодов, достают старые вещи и радуются им, словно неизбалованные дети обновкам. Но пусть человеческие слабости, если на их податливой почве не произрастает зло, не тревожат нашего воображения. Будем тактичными.
Произнеся мысленно этот монолог, Инга прислушалась: кухня начала воскресный день.
Утренние встречи Евгении Ивановны и Авроры Ивановны давно сложились в традиционную схему: вначале следовали учтивые приветствия, затем Аврора Ивановна жаловалась на бессонницу, и тотчас просила приятельницу разгадать виденный сон. «- Да вы говорите, что не спали, а вот ведь сон видели!» – восклицала Евгения Ивановна, однако отправлялась в свою комнату за сонником – старой тетрадью с пожелтевшими страницами, исписанными чьим-то старательным убористым почерком. Евгения Ивановна долго терзала сонник в поисках нужной страницы и, шевеля губами, складывала отрывочные фразы: - «Длинные волосы к дороге…та-ак, ковры тоже…это вот к дождю, а дождь к чему? Что вам снилось? Семечки грызли? Это к слезам…»
« Какие семечки! Мне снились бриллиантовые серьги, будто я нашла их в мусорном ведре!»
« Это тоже к слезам.»
« Да вы в прошлый раз говорили, что серебро к слезам!»
« И серебро к слезам!» – Согласно трясла подбородком Евгения Ивановна.
« У вашего сонника сегодня дурное расположение духа, - замечал Василий Алексеевич, сосед из угловой комнаты, и продолжал колдовать над куском рыбного филе. – Это блюдо, уверяю вас, будет шедевром кулинарного искусства!»
«Ах, господи, ну посмотрите про бриллиантовые серьги, прошу вас!»- волновалась Аврора Ивановна.
Евгения Ивановна снова принималась терзать сонник.
« Э-это блю-удо будет шеде-эвром ку-у-линарного и-и-искусства..» - напевал Василий Алексеевич на мотив «Сердце красавицы».
«Милочка моя, почему вы так долго ищете? Я бы давно все наизусть выучила!» - не выдерживала Аврора Ивановна.
« Ну, дорогая моя, у меня и другие занятия имеются!»
«Да! Например, вы воспитываете кота!» - неосторожно острила Аврора Ивановна.
«Именно потому он воспитаннее вашего Витюни!» - С понятным торжеством, парировала Евгения Ивановна.
Дальше следовало то, что Инга, будучи музыкантом, называла « соло на большом барабане» - приятельницы разбегались по своим комнатам, хлопая дверьми так, что стены коммунальной квартиры потом долго тряслись в бессильной ярости.
Сегодняшняя встреча старушек пока не предвещала ссоры. Инга прислушалась.
- Вот я брошу эти пельмени в кипяток, и пусть он их ест, если у него друзья такие!
« Это о Витютне и его собутыльниках»,- поняла Инга, но связи с пельменями не уловила и решила ждать продолжения.
- А вы обваляйте их в муке,- посоветовала Евгения Ивановна.
- Да что вы такое говорите! Вы подумайте, он приходит домой пьяный и приносит вместо торта, раскисшие пельмени!
- В муку их, в муку! – бубнила Евгения Ивановна.
- Это ему друзья подсунули, а торт себе забрали! Друзья теперь пошли
- раздражение Авроры Ивановны поднималось, словно дрожжевое тесто на горячей печи. Инга в беспокойстве бросила взгляд на стены своей комнаты, с треснутыми в нескольких местах обоями…
- Так друзья эти тоже пьяными были! – предположила Евгения Ивановна.
- Ну и пусть пьет чай с этими пельменями! – в сердцах бросила Аврора Ивановна.
Дверные петли маленькой комнатки общественного пользования пропели коротко и грустно, вслед за чем хриплый бас произнес: - А-а, Геннадий, негодяй! Принимаешь солнечные ванны, а тут хоть пропади, некогда на солнышке погреться!
« Витюня» - поняла Инга, отметив, что воскресная «оратория» началась.
- Куда вы с утра –то? – поинтересовалось контральто Евгении Ивановны.
- Опохмеляться! – не без сарказма прозвучало сопрано Авроры Ивановны.
- Геннадий! - невозмутимо продолжал бас, - говорят, ты сегодня отличился, мышку поймал, причем таких габаритов, что, прямо скажу, вышел ты, Геннадий, на главу семейства!
- От кота и то больше пользы, чем от тебя! – немедленно отреагировало сопрано.
- Мать, не возникай,- вежливо попросил бас, и вообще, не надо «стихов»… кстати, почему Бориса нет в коридоре?.. Не заболел ли он, слава те, господи…пардон, оговорился! Не заболел ли, не дай бог?...
« И вправду, Борис сегодня заставляет себя ждать…» - согласилась мысленно с Витюней Инга. Она посмотрела на часы и отметила, что в это время Борис, обычно, поджидает в коридоре очередную жертву. Решив, что пора отправляться в кухню, Инга взяла кофейник и приоткрыла дверь. В коридоре маячил знакомый силуэт инженера по профессии – поэта по призванию. « А вот и Борис!» - вздохнув, Инга снова опустилась в кресло с кофейником в руках. « Пусть Гене-Маленькому свои шедевры читает!» - Она зевнула и услышала, как по коридору застучали каблучки. « Это Аврора Ивановна, а с ней Борису не справиться!» Маленькое злорадство Инга тут же себе простила.
- Вот…- послышался голос инженера. Борис выдыхал свое детище, как Змей Горыныч языки пламени: « Дым дум моих льнул к льну твоих волос…»
- Вот еще, знаете ли, такое! – возмущенно отреагировала Аврора Ивановна и проследовала в свою комнату.
- М-да, - сказал Борис, то ли сокрушаясь, то ли возмущаясь, то ли размышляя. Инга снова зевнула и слегка потянулась в кресле. « Странный ведь человек! В домовый совет избрали, чтобы у него времени меньше оставалось, так нет же, сочиняет!»
Это, не лишенное здорового рационализма предложение избрать Бориса в домовый комитет, принадлежало Авроре Ивановне. Все поддержали ее, не подозревая, какой плод созреет уже следующим утром, а было так.
Жильцы квартиры, помешивая супы и каши, пускавшие пузыри на раскаленных горелках, обсуждали новый телевизионный фильм. С доской подмышкой и загадочным листком в руках в кухню вошел Борис. По его виду было понятно, что наступил час непризнанных поэтов. Листок он бережно положил на свой кухонный стол, а доску ловко пристроил на два гвоздя, до сей поры сиротливо торчавших из стены. Повесив доску, Борис прикрепил к ней четырьмя кнопками листок и нахально произнес: - Вот!...
Инга заглянула в него и ахнула: это было объявление в стихах.
Длинноногая красивая девушка Катя, студентка в настоящем, искусствовед в будущем, растерянно поправляя очки на переносице, прочитала вслух:
«Кто забыл очки в клозете, кто не гасит в ванной свет, будет в кухне, на рассвете, всем жильцам давать ответ, У кого ответа нет, будет вызван на совет. Рано утром грянем дружно: нам таких жильцов не нужно!»
Воцарилось молчание. Витюня, вытянув шею, придвинул лицо к листку, уже утратившему свою загадочность, и произнес: - Гы-гы, ловко!
Борис благодарно улыбнулся: - Понимаете, это шутка, а в следующее воскресенье предлагаю организовать вечер поэзии. С удовольствием почитаю что-нибудь из своих стихов. Я сейчас работаю над циклом…
- Да что вы, знаете ли такое, говорите! – взорвалась Аврора Ивановна,- Я не хочу никакого цикла!
- Правда ваша,- поддержала приятельницу Евгения Ивановна. – Вы только подумайте, Борис, что будет, если все последуют вашему примеру! Василий Алексеевич, как водится, петь начнет, Аврора Ивановна фокусы показывать! Да что говорить, у каждого какой-нибудь «талант» отыщется!
- И завертится! Проверяющего из отдела культуры пришлют..- развивал, не без сарказма, тему Витюня.
- Такая самодеятельность начнется, что сбежишь из дома!- вздохнула Катя и заморгала длинными ресницами.
- Вот-вот, тебе еще рецензии на концерты писать придется!- продолжал Витюня и мрачно добавил: - налицо катастрофа!
- Интересно узнать, почему это я фокусы буду показывать?! – запоздало отреагировала Аврора Ивановна.
- Ну, я не знаю, мне показалось, что это должно у вас получаться, - Евгения Ивановна не скрывала лёгкой издёвки.
- А какими «талантами», интересно узнать, обладаете вы?! – на высокой ноте задрожало сопрано Авроры Ивановны.
Большой барабан напряг мембрану, стены квартиры замерли в тревожном ожидании. Но тут Василий Алексеевич напомнил, что в воздухе повис вопрос организации вечера поэзии, и предложил Борису отказать. Проголосовали единогласно. Поэт вызывающе молчал, скрестив на груди руки. Вечером кто-то крупными и корявыми буквами, чтобы почерк не узнали, дописал на знаменитом листке, под объявлением Бориса:
« Кто сложил сии стишата, будет выдран за ушата!
Ох, не торчи ты, Боря, в общем коридоре!»
Утром следующего дня доска и листок исчезли навсегда. Борис в коридоре не появлялся. Жильцы перевели дух, но…через некоторое время неожиданно у всех появилось чувство ностальгии по тем временам, когда при тусклом свете лампочки, в коридоре маячила печальная фигура поэта: человек ведь существо противоречивое…И вот однажды, встретив Бориса у кухонной плиты, Катя спросила:- Ну, как? Ваш поэтический цикл продвигается? Помнится, там есть строка…она радует свежестью мысли, прозрачностью поэтической палитры и..м-м.. как это там…- «душа моя пустеет, как тускнеет твой грустный взгляд…»
Борис не заметил у красавицы лукавых морщинок возле глаз и произнес с достоинством: - Я завершил работу над циклом…быть может, вы хотите…
- У вас колбаса пригорает, - нежно промурлыкала Катя, кивая на сковороду, где шипел и брызгал маслом кусок докторской.
- О, это ерунда! Я…
- Обязательно послушаю, но не сейчас: время, время!..- торопливо прервала поэта Катя и упорхнула из кухни.
Борис возобновил дежурства в коридоре.
Инга вздохнула, поднялась с кресла и открыла дверь. Прямо на нее смотрели из коридора большие голубые глаза. Инга стояла с кофейником в руках, а сердце ее билось, вторя мыслям:-« Это он, это он!» - В коридоре, возле телефона, стоял Вадим Перезвонов. – Простите, я занял аппарат, он вам, наверное, нужен? – сказала кинознаменитость.
Инга спокойно, словно появление в квартире Перезвонова ее совершенно не удивило, ответила: - Нет, нет, звоните, пожалуйста!- и подумала:- « Себя познаешь только в экстремальных ситуациях! Вот уж не предполагала, что женское притворство не чуждо и мне…» Походкой Клеопатры, повергнувшей Цезаря, Инга отправилась в кухню. Мимо неё, шелестя тафтой, проплыла Аврора Ивановна, шепнув: - Перезвонова видели?
- Какого Перезвонова?
-Того самого! Он поздно ночью приехал к Василию Алексеевичу, а у меня, знаете ли такое, как всегда бессонница…
Инга продолжала игру:- Да кто он такой, ваш Перезвонов?
- О, господи, неужели вы не знаете Перезво…
В кухню вошел Василий Алексеевич. – Доброе утро,- улыбнулся он соседкам. Подойдя к плите и чиркнув спичкой, Василий Алексеевич громко и фальшиво запел: « Не пой, красавица, при мне…»
- Знаете ли такое, Гена-Маленький сегодня ночью мышку поймал…- Аврора Ивановна хихикнула.
- Что вы говорите? – притворно удивился Василий Алексеевич, продолжая фальшивить: - «Напоминают мне оне…»
- А Евгения Ивановна не знала и опять ему мораль читала!
- Не понял, это кому же, Витюне? – спросил рассеянно сосед.
-Ну что вы! Гене-Маленькому! – Аврора Ивановна шутливо погрозила пальцем, - вы невнимательны сегодня к дамам…
Василий Алексеевич развел руками, как бы говоря, что знаменитости в этой квартире гостят не каждый день.
Инга сняла кофейник с плиты и ушла в свою комнату. Она сидела перед дымящейся чашкой, философски размышляя над относительностью …э-э.. над относительностью…В дверь постучали. – Войдите, - сказала Инга шепотом: голос предательски осип. В комнату заглянула белокурая голова с парой голубых глаз. « Его глаза как бирюза…»- вот так становятся поэтами, - поняла Инга.
- Простите за вторжение, Василий Алексеевич просит одолжить стул… - сказал обладатель бирюзовых глаз.
- Стул? – не поняв, переспросила Инга.
- Стул. – Серьезно подтвердил Перезвонов.
- Ах, вам просто нужен стул…возьмите…
Перезвонов сделал шаг и замер. – Вам стул с доставкой? – улыбнулась Инга. – Нет, нет, я сам! Вот… подумал, что нужно прежде познакомиться, а потом уже…- он шумно вздохнул, - стул…
- Инга…
- Вадим, - представился Перезвонов. Он не взял стул, а продолжал стоять, улыбаясь и рассматривая комнату. – Вот, значит, здесь вы…живете?
-Здесь, - подтвердила Инга. Ее глаза встретились с глазами Перезвонова в зеркале старомодного трюмо. Пауза затянулась. – Хотите кофе?- ухватилась за спасительную идею Инга. – Хочу. Сегодня погода за..замечательная…
- Да…такая..не осенняя совсем…
- У вас уютно…
- М-м…вот…садитесь к столу.
Инга разлила кофе в чашки. Перезвонов теребил пальцами кончик галстука, периодически окуная его в чашку с кофе. « Я, наверное, выгляжу страшно глупо!» - подумала Инга, украдкой бросив взгляд в зеркало. Какая неожиданная и приятная метаморфоза: в трюмо она увидела красавицу с глазами цвета спелых маслин! Инга улыбнулась своему отражению.
- Расскажите о себе, - обратилась она к Перезвонову, - чем вы занимаетесь?
Он не понял вопроса, и она уточнила: - Кто вы по профессии?
Голубые глаза раскрылись по-детски удивленно, взгляд оливковых был простодушен и честен.
- Разве вы меня не узна…разве вы не зна…э-э..по профессии? – переспросил он, совершенно теряясь.
- Ну да, - подтвердила она, - по профессии. Перезвонов молчал, лихорадочно обдумывая ответ. В дверь постучали. – Вадим, мы ждем тебя… - голос Василия Алексеевича дрожал от обиды.
-Мне нужно идти,- сказал Перезвонов грустно.
- Ведь вы еще придете?- спросила Инга.
- Конечно! Но завтра я уезжаю на натуру,… то есть, я хотел сказать…
- Вы, вероятно, художник? – подсказала Инга.
- Совершенно верно! – обрадовался Перезвонов, - знаете, то место, где я буду сниматьс…то есть писать картину, так и просится в натюрморт..то есть в этот…
- Пейзаж?
- Ну да, пейзаж! Я вам не кажусь странным?
- Вовсе нет. А почему вы подумали?
- Так…- неопределенно ответил Перезвонов, - а вы тоже странная.
Беседа становилась содержательнее, но в этот момент в комнату вошла соседка-приятельница.
- Представь себе, у скорняка…о, ты не одна! – на лице соседки промелькнули попеременно удивление, смущение, восторг и, просуществовав полсекунды, уступили место кокетству. – Инга, - произнесла соседка грудным голосом, - ты скрывала, что знакома с…-
Перезвонов с шумом опрокинул стул: – Па-азвольте познакомиться! Художник…этот….- он бросил беспомощный взгляд на Ингу.
- Пейзажист, - подсказала она.
- Вадим, - продолжал он.
- Это такое событие для нашей квартиры! – ликовала соседка, - художник- это, очевидно, ваша новая работа в кин…
- В Кижах! – не дал договорить соседке Перезвонов,- там такие места…так и просятся на полотно!
- Представляю! Цветное, широкоформатное…но, Инга, почему ты скрывала, что знакома с Пе…
- Мы сегодня познакомились! – не дала договорить соседке Инга.
- Ну, не лукавь! Я помню утренний разговор!
- О чем? – заинтересовался Перезвонов. Приятельница подмигнула Инге, улыбаясь томно и загадочно. Мона Лиза из настенного календаря бросила на соседку завистливый взгляд.
- Разговор шел о художниках,- сказала Инга, наступив соседке на ногу.
- Ой!...О художниках? – удивилась она.
- Мы говорили о художниках, так сказать, обобщая это понятие. - А-а, ну да! Другими словами, каждый артист – художник.
- Но не каждый художник – артист! – засмеялся неожиданному каламбуру Перезвонов,- слышите? Телефон! Это вас,- сказал он соседке.
- Меня? Почему? Может быть, Ингу?
- Нет, нет, вас! Я понял это по характеру звонка. Улавливаете, сколько экспрессии!
- Вы находите? – кокетничала соседка.
- Нахожу. – Перезвонов теснил соседку к двери, пока кокетка не оказалась в коридоре. Он тотчас повернулся к Инге: - Я зайду перед отъездом, и мы успеем погулять в парке, если вы захотите.
- Захочу…
Перезвонов ушел, забыв захватить стул. В коридоре его поджидал поэт.
- Вам! Человеку искусства! Вы один можете оценить: « дым дум моих льнул к льну твоих волос…»
- Ну что же… - осторожно произнес Перезвонов.
- Я не дочитал стихотворение! – запротестовал Борис.
- Тем более! Уже по первой строке ясно, что автор свободно использует аллитерацию и что еще…словом, недурно, извините, меня ждут.
Борис тренированным движением вынул из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо листок. – Вот! Может быть, прочтете в каком-нибудь концерте…
- Да…- произнес печально Перезвонов, - уже не первый раз меня принимают за известного артиста, в то время как я всего лишь безвестный художник…
- Как художник?..
- Так…- коротко ответил Перезвонов и, не давая поэту опомниться, исчез за дверью комнаты Василия Алексеевича.
Инга испытала чувство зависти: как легко Перезвонов справился с настырным поэтом! Она взяла кофейник с уже остывшим кофе. Надо было идти в кухню, чтобы его подогреть. Но вернулся ли Борис в свою комнату или остался в коридоре? Предчувствия, особенно дурные, никогда не обманывали ее: так и есть! Старые пальто и плащи, висящие на вешалке, зашевелились, зашуршали, задымились потревоженной пылью, и из их меланхоличных объятий, выпорхнул опальный поэт.
- Инга, послушай… - прижав ее к стене, Борис густо покраснел, закатил глаза и произнес, подвывая и путая слова  : « дум дым моих ..», то есть , нет!«дыма дум…»
Проходившая по коридору Катя, бойко продекламировала:
« Дыма и дума, – какой фантази! Борина рифма уже на мази!
Вот не дается лишь разве мысля, впрочем, и это придет опосля!»
Инга громко рассмеялась. Борис нервно забарабанил пальцами по груди, усы дернулись, зрачки глаз сбежались к переносице. « Совсем, как у Гены- Маленького! Надо же, довели человека!» Инга испытала даже жалость к поэту.
- Вы фактически цитируете известного пародиста! Придумали бы что-нибудь свое! – с вызовом бросил Кате Борис.
Красавица кокетливо поправила прическу. – Пожалуй, попробую! Вы меня заразили неиссякаемым энтузиазмом. Скажите, Борис, стимулируют ли творческую личность страдания?
Борис нудно замычал, пожевал губами, произнес неопределенное «как знать»…и исчез в своей комнате.
Катя повернулась к Инге. – Вы не умеете общаться с творческими личностями. В следующий раз спросите у него о чем-нибудь эдаком, например о гиперкаталектике. Это его займет, и вы свободны!
- Ну да, он помчится за толковым словарем! – хохотнула Инга и подумала  :
« надо заглянуть в словарь!»
Пока она подогревала остывший кофе, кухня наполнилась жильцами.
-Почти все в сборе,- мрачно произнес Борис и обвел взглядом собравшихся. - Я хотел пролить свет на некоторые обстоятельства. Все ли знают, кто гостит у Василия Алексеевича?
Аврора Ивановна передернула плечами: - Перезвонов, разумеется! Кто может этого не знать? Разве что вы, поскольку слишком заняты собой.
- Перезвон, да не он! – привычно срифмовал Борис. – Тут кое-кто и сети расставил, чтобы поймать золотую рыбку! – Борис бросил недвусмысленный взгляд на Ингу.
- На что вы намекаете?! – возмутилась Катя.
- Да рыбка оказалась не золотой! – Борис насладился паузой и произнес тоном гоголевского персонажа: - личность, которую все приняли за Перезвонова, вовсе не Перезвонов!
- Чушь! – немедленно отреагировала Аврора Ивановна.
- Он просто похож на Перезвонова, а на самом деле он художник, от слова «худо»!
Тут такое началось!
Инга вернулась в комнату, поставила кофейник на стол, в который раз за сегодняшнее утро посмотрела на свое отражение в трюмо…иллюзия рассеялась: нет, она не может быть музой такого человека! Ну, кто она? Серая невзрачная мышка…
- Изумительная женщина! – услышала Инга приглушенный голос Перезвонова и поняла, что он с кем-то говорит по телефону: - Понимаешь, она меня не знает! Это изумительная, редкая женщина: она не ходит в кино!
Через минуту Перезвонов постучал в комнату Инги.
Они отправились в парк. Бродили по аллеям, взявшись за руки. Падали, шелестя, листья. Перезвонов подбрасывал их кончиком ботинка Инге, и ей жаль было наступать на беззащитных вестников недалекой зимы.
- Вы знаете,- говорила Инга,- когда смотришь на город сквозь дождь или хлопья снега, он теряет четкость очертаний…размытость контуров придает городу поэтичность и недосказанность, как у импрессионистов…
- Я не художник, - признался Перезвонов.
- А шум дождя? – продолжала Инга, - он вам что-нибудь напоминает? Например, шепот толпы…
- Скорее аплодисменты, когда их слышишь за кулисами, - улыбнулся Перезвонов.
Они остановились возле большого дуба. Инга принялась водить пальцем по глубоким, шершавым морщинам в коре. – Какое величественное дерево!
Величественное и мудрое…
- Оно не только величественное, оно одинокое. Другие шумят себе листвой, радуются, что могут коснуться ветками друг друга, а вокруг этого дерева пусто. – Произнес Перезвонов.
- Вам его жаль? – Спросила Инга. – В его одиночестве - и величие и драма,- отозвался Вадим.
- Вы правы…
Оба замолчали. К заброшенной скамейке возле старой арки, видимо, когда-то служившей входом в парк, вела узкая тропинка. Они свернули на нее. Перезвонов стряхнул перчаткой пыль со скамейки, предлагая Инге сесть.
Она ждала и боялась того, что он сейчас скажет. Он прознес нараспев, почти как Борис: « …мы сидели под аркой в осеннем саду, где-то плакала скрипка, шуршал листопад, было странно от этого сна наяву я признался в любви наугад…»

« Вот именно, наугад!» - подумала Инга с грустью. Еще одна иллюзия рассеялась, и вместе с ней ушло напряжение. « Так мне и надо. Чего я жду от жизни – сказки? Принца, который упав на колени, возьмет мою руку, прижмет к губам и шепнет: « любимая, наконец-то я встретил тебя!» Ничего более тривиального придумать нельзя! А почему, собственно, тривиального? Разве с кем-то подобное не происходит? Почему, не со мной?»
Инга смотрела вслед удаляющегося силуэта Перезвонова. Еще немного, и силуэт растает, растворится в осеннем воздухе, как мираж…Внезапно пошел дождь. Настойчиво, совсем рядом звенел трамвай. «Откуда трамвай в парке?» Инге стало страшно. Она закричала и проснулась. Звонил телефон в коридоре. Инга оглядела комнату. Пустой кофейник валялся на полу возле кресла. «Значит, я так и не выходила из комнаты…- когда же я заснула?»
Она принялась восстанавливать череду событий. Появление соседки, разговор о Юре Юрове – это было. Потом соседка ушла, и Инга какое-то время прислушивалась к голосам Авроры Ивановны и Евгении Ивановны из кухни. К ним присоединился хрипловатый голос Витюни, а в коридоре, как обычно нес неблагодарную вахту поэт. Никакого Перезвонова, разумеется, не было, и приснился он ей только потому, что она упомянула его имя в разговоре с соседкой. Вот и все. « Странный сон, и вряд ли в его разгадке поможет сонник Евгении Ивановны. А, впрочем, чего только не произойдет в коммунальной квартире…»
Инга взглянула на часы и удивилась: сон длился всего двадцать минут. До начала репетиции оставалось еще предостаточно времени. « Пора, наконец, сварить кофе!» Она отправилась в кухню. Здесь собралась вся квартира.
- Пользуясь правами, которые мне дает мой статус, - начал Борис,
- Статус инженера? Неужели вы почините, наконец, кран? – удивилась Евгения Ивановна.
- Я, кажется, не слесарь, - заметил Борис, - все помнят, что избрали меня в домком, и вот, на правах, так сказать, общественника, я решил вас собрать, чтобы…
- Стишата почитать! Гы-гы! – загоготал Витюня.
- Только не стихи! – заволновался Василий Алексеевич.
- Стихи через мой труп! – взорвалась мгновенно Аврора Ивановна.
- И через мой! – поддержала приятельницу Евгеша.
- Надеюсь, двух трупов достаточно, чтобы вы, наконец, поняли, до какой степени неприлично навязывать нам, даже на правах общественника, свою стряпню!
- Мое творчество не стряпня..и ...и я, кажется, никого не оскорблял…- печально произнес Борис.
- Позвольте, оскорбителен сам факт насилия! Ну, не хотим мы вечеров поэзии, поймите!
- Но я собирался предложить вовсе не вечер стихов, а пойти всей квартирой в филармонию на концерт известного пианиста…- Борис достал из кармана пиджака листок и сунул в него лицо. Пошевелив молча губами, сконфуженно пробормотал: - Здесь неразборчиво…
- Вы сказали «известного пианиста», и заглядываете, как школяр в шпаргалку, - усмехнулась Катя.
Лицо Бориса приобрело такое страдальческое выражение, словно вокруг рушился мир, а он не мог его спасти.
Василия Алексеевича вдруг захватила теплая волна сочувствия, которая вызволила из недр его души умиление и, даже, раскаяние за прежнее непонимание этой, почти детской наивности, с которой поэт старался объединить жильцов под единым знаменем и повести за собой в мир, где нет кастрюль и кулинарных рецептов, консервированных огурцов и выращенного на подоконнике редиса…но где властвуют над умами и сердцами Мельпомена, Терпсихора…
- Нет,- произнес Василий Алексеевич тепло и искренне, - почему же? Пойти всем вместе в концерт – святое дело. Борис, я согласен! И тут все заволновались. У Евгеши увлажнились глаза. Аврора Ивановна одарила Бориса почти девичьей улыбкой, а Катя чмокнула его в щеку. Витюня мужественно пожал руку поэта. Борис был счастлив. Решили идти в филармонию нынешним же вечером.
- Инга, а как же вы? – спросил Василий Алексеевич, - откалываетесь от коллектива?
- Ах, Василий Алексеевич, я буду в филармонии раньше вас всех! Вы увидите меня во вторых скрипках.
- Боже мой! Как же мы могли забыть! – воскликнула Аврора Ивановна,- подумать только, живем ведь бок о бок!..- Борис собрал деньги и отправился за билетами.
С этого дня всё в квартире удивительным образом преобразилось: тусклая прежде коридорная лампочка, засветилась весело и искристо, половицы уже не скрипели, а звучали вполне мелодично, и даже Гена-Маленький вдруг замурлыкал обычную кошачью песню, чего не делал никогда раньше. Жильцы старались говорить друг другу только добрые слова. Если кто-нибудь заболевал, все испытывали беспокойство, бежали в аптеку, дежурили возле заболевшего. Совместные походы в театр и концерты стали частью жизни каждого. А ссоры, если и возникали, то быстро заканчивались примирением.
Но наступил день, когда Борис собрал всех жильцов в кухне и, заикаясь от волнения, произнес: - Д- должен вам со - общить…нас расселяют!
- В каком смысле? – спросила Аврора Ивановна. - В прямом. Дом встает под реконструкцию и нам всем предоставляют отдельные квартиры!
- Бог мой! Витюня, ты слышишь, у нас будет отдельная квартира! Дождалась, слава Богу! – воскликнула Аврора Ивановна, всплеснув дрожащими от счастья руками.
- Да…отдельная квартира, что и говорить…а все-таки жаль, что мы расстаемся, - тихо произнесла Евгеша.
- Больше не будет совместных походов в театры… - промолвила Катя.
- Всё будет! Еще и в гости друг к другу зачастим! – оптимистично заверил Василий Алексеевич.
Инга ушла к себе. « Ерунда! – подумала она, - никаких совместных походов и никаких гостей не будет! Разве только позвонят: « Как поживаете? Ничего? Ну и прекрасно!..» И всё! А потом и это прекратят! А я? Однажды я появлюсь в этой квартире и буду бродить среди груды строительного мусора, прислушиваясь к эху былых сборов. Я приду, когда квартира опустеет, и гул моих шагов ворвется в знакомые комнаты, кухню… Что испытаю я в эти мгновения? И почему меня потянет сюда? Нелогично! Разве сама я не мечтала об отдельной квартире? Отдельная квартира – это свобода, покой…»
Инга посмотрела в окно: какой-то мальчуган зеркальцем ловил солнечный луч. « В детстве я любила размышлять о том, что будет лет через двадцать или через тридцать? Какими станут люди? И что будет со мной?..»
Солнечный зайчик скользнул в комнату, запрыгал по стенам, на секунду замер, и вдруг заметался в зеркале старомодного трюмо.

-------------------------

Эпилог.

Старая женщина перевернула листок календаря. «Осень, - подумала она. – Ну да, конечно осень,… сколько желтых листьев во дворе…И дворника нет, чтобы их убрать,…а впрочем, пусть себе шуршат…» Женщина подошла к старинному трюмо. « Привет, привет…»- сказала она себе, глядя в зеркало. Ей не нравилось то, что предлагало затуманенное временем стекло.
Даже лёгкий флёр его старины не скрывал морщин и дряблости кожи лица.
Женщина была одинокой. Она привыкла разговаривать сама с собой, привыкла думать вслух, привыкла к резкой, бескомпромиссной критичностью воспринимать всё, что происходило в мире.
Одиночество в коммуналке и одиночество в отдельной квартире, где никто не хлопает дверьми, не кричит из одного конца коридора в другой: « вас к телефону!», не дымит в кухне, в открытую форточку сигаретой и не приглашает в свою комнату – « только на минуточку, честное благородное!»…= это, новое одиночество казалось непреодолимым, как тяжёлая болезнь.
Несколько раз она навестила Евгению Ивановну, получившую квартиру в другом от неё конце мегаполиса. Евгеша суетилась, предлагала чаю, и в глазах её Инга читала страх: старушка боялась неизбежной фразы Инги: « Мне пора…», и Инга старалась задержаться, насколько позволяло ей время. Уже давно нет Евгеши, осталась в прошлом работа… « Я задержалась на этом свете », - подумала старушка.
По ночам она варила себе кофе, чтобы оправдать бессонницу. С чашкой в руках она усаживалась в любимое кресло перед окном и смотрела на ночной город…Этот мир ей казался неприкаянным, холодным, чужим…Но там, на освещенных ярким светом фонарей улицах, было шумно и, главное – там ни- кому не было до неё дела… « Кто это сказал однажды? – подумала она, - счастлив тот, кто уходит вовремя… Нет в этом утверждении ничего противоестественного, но нужно признать: одиночество слишком торопит время… - женщина вздохнула: – пора варить кофе…»

==================