Хранительница. Глава 6.

VI
«Бабушки, бабушки, мы вас уважаем.
Только как вас понять, мы, увы, не знаем…»

Ощущение времени никогда не одинаково. То минуты тянутся, словно часы, а то годы летят, как мгновения. Утром предстоящий день кажется долог, а потом удивляешься, как быстро наступил вечер, и досадуешь, что где-то не успел, не уложился. Мы с Виолеттой будто бы только явились сюда, а уж пора собираться домой. День промчался так же скоро, как человеческий век.
С прибрежной полосы веет жаром. Это вода отдаёт тепло, которое успела вобрать за день. Море окутала дымка, совсем как утром. Солнце утратило своё ослепительное могущество и, облачившись в багрянец, опускается на покой. Небеса прекрасны, они не знают страданий человеческого тела. Светило уходит столь торжественно и безмятежно, как невозможно нам, людям.
Вдоль морской кромки прогуливаются бабульки. Они так заняты обсуждением своих недомоганий, что едва ли обратили внимание на то, как краешек солнца утонул в трепещущей дымке. Что за дело до небесных красот, если мучает артрит, радикулит, аритмия и гипертония! Порой мы не понимаем стариков. Да и может ли здоровый понять больного? Сильный слабого? И что вообще молодость знает о старости? Мы советуем им отвлечься от болячек. Однако, когда нас самих одолевает боль, едва ли способны сконцентрироваться на чём-то ином. Мы не желаем слушать их поучений. А как ещё они могут оградить нас от бед, которые принесли совершённые когда-то ошибки? Нас удивляет, что при всей своей мудрости они верят в приметы и разным глупым вещам. Но право же, в этом нет ничего странного. В рассвете сил мы мыслим здраво, рассуждаем трезво, смело, просчитываем, планируем, крепко держимся реальности, которую сами же и создаём. Со временем силы тают, а жизнь набирает обороты. Пьеса всё больше отклоняется от заданного нами сценария. Если расчёты не оправдались, то так ли верны они были? И счастье, и беда пришли не оттуда, откуда их ожидали. Так ли безупречны были рассужденья, так ли незыблемы истины? Попытки взять судьбу под уздцы, словно лошадь, не удались. Реальность оказалась не столь очевидной и предсказуемой, как представлялась. За настоящий её облик мы долгое время принимали маску, которую сами же и нарисовали. А явь ускользает в прошлое, так и не покорившись, не открыв своего лица. Если то, что было, обман, то где правда? С годами всё сильнее ощущаешь себя во власти сил, которые не просчитать, не измерить и не объять разумом. Что мы со всеми своими измышлениями и потугами перед могуществом природных стихий, миропорядка? Утратив опору в логических построениях, которые кропотливо возвела зрелость, старость уходит в грёзы, в творчество, возвращается в тот туманный, иррациональный, фантазийный мир, из которого выросла душа. Там снова оживают сказки и восстают сверхъестественные существа. Там, как в детстве, царят иллюзии и вершатся чудеса. Там невозможное опять становится возможным. Вечером море окутывает та же дымка, что и с утра. Возвращением домой завершается жизненный путь.
Старость принимает многое из того, против чего восстаёт молодость. Старик, словно малое дитя, послушное матери, отдаёт себя на милость природных сил, склоняется перед всеобщими законами мироустройства, над которыми мы не властны, и смиряется с неизбежностью смерти как с необходимостью. Смерть – это торжество природы над человеческим существом, не способным раскрыть её тайны и одержать верх над нею.
Над морем, где село солнце, полыхает зарево. А с другой стороны небо затягивается тьмою. Из-за пальм, окружённая первыми звёздами, вышла оранжевая луна. Ночи здесь непроглядные, электричество часто отключают, и если мы не поторопимся, то рискуем пробираться домой в кромешной темноте. Правда, сегодня нас обещают выручить луна и карманный фонарик, который я предусмотрительно захватила с собой. Но с детьми лучше не мешкать. Мы быстро собрались. Девочки первые прибежали на зов. Соня надела свой рюкзачок и крепко взяла за руку Рину. Она ликовала, предвкушая настоящее приключение. Ещё бы! Ей доверили освещать дорогу фонарём до зарослей кустарника, кишащего змеями, мангустами и ужасными ночными чудовищами. Дальше инициативу придётся передать Роме как старшему и самому отважному. Вот и мальчишки объявились, наконец, из-за шэка.
Детские впечатления такие яркие, чистые, глубокие. Они оживают, когда мы наблюдаем за малышами. И я, глядя на наших озорников, как будто снова становлюсь девочкой и вижу себя ребёнком, шагающим, чуть дыша от ужаса и восторга, через темноту, крепко обхватив руку мамы. Как будто это было совсем недавно, а вот уж я сама веду своих детей. Мамочка моя стала бабушкой, а бабушка ушла из жизни. Долог день или короток, а ход часов ровный, и поколения сменяют одно другое со скоростью времени. Старость в глубине души хранит юность. В каждом взрослом живет дитя. Точно так же юность уже таит в себе старость, и в ребёнке скрыт будущий взрослый человек. Сегодняшние девчонки завтра станут мамами. Трусихи и сплетницы, ябедницы и плаксы, чистюли и красотули, пока они наряжаются и плачут над алгеброй, а скоро займут свои бессменные посты подле тех, кто не сможет без них выжить. Сейчас они «строят глазки» и «дуют губки», а скоро по едва заметному движению глаз и губ будут понимать, что нужно страдальцам. В девичьих головках нет никакого вируса или программного сбоя. Напротив, всё в них, до мельчайших деталей и чёрточек, совершенно слажено для того, чтобы справиться с возложенными природой задачами. Ведь ни одно существо на Земле, кроме человека, не бывает так беспомощно и уязвимо в течение столь долгих лет жизни. Годы складываются в десятилетия, когда мы ещё или уже не можем встать на ноги. И всё это время немощности нас поддерживают женские руки. Женщины дарят жизнь, продлевают и оберегают жизнь, возвращают к жизни. Если только себе представить, сколько бессонных ночей предстоит девочкам, сколько крови и слёз прольют они, сколько ожидает их боли, разбавленной восхитительными мгновениями радости, радости истинных победительниц смерти, тогда откроется нам настоящее величие женской души и могущество человеческого Духа, что равно пронизывает и мужчин, и женщин и устремляется с невообразимой силой через наши страдания и нашу борьбу к только ему постижимым высотам.
Мы успели вернуться домой прежде, чем сумерки сменила глухая ночь. Чёрный космос поглотил землю и море. Скопления береговых огней на дальних мысах и одинокие огни кораблей смешались со звёздами. Все миры как будто слились в одно мерцающее царство мечты, куда уходят люди, погружаясь в сон. Старые и малые, вроде нас, разошлись на покой, а молодёжь разбежалась плясать по окутанным табачным дымом клубам. Берег опустел.
Хозяйка нашего шэка затушила лампы, заперла кухню, перекинула через плечо мешок с шитьём и ушла в деревню. За целую милю кругом не осталось ни души, кроме бабки Сариты, которая не пожелала покинуть свой топчан. Хозяйкина свекровь и мать владельца этого маленького заведения, Сарита была тут главной, хотя давно её уже никто не слушал. Она просиживала целыми днями на топчане возле кухни. Старушка была очень тучной и двигалась с трудом, волоча больные ноги. Дорога в деревню была для неё слишком утомительной, поэтому она часто оставалась ночевать здесь же, под навесом, у кухни. Рядом с бабушкой устроился кот, почти такой же старый и тучный. Она подобрала его котёнком, выходила и прикормила. Теперь, когда дела ресторана пошли в гору, кот непомерно растолстел и больше не нуждался в её заботе. Да и кому сгодится старая женщина? Хозяйством, поднятым её руками, заправляет сноха. Сын преуспел. Когда он был мальчиком, она на Дни Рождения дарила ему монеты, сколько получалось скопить за год. Потом мальчик вырос и уехал. Его не было много лет. Всё это время она ждала его и продолжала откладывать монетки к каждому его Дню Рождения. И он вернулся. Построил себе большой дом, открыл ресторан на берегу. Скопленная матерью сумма оказалась ему не нужна.
Сарита грезила, прикрыв уставшие веки. Ей снился удивительный сон. Будто она вдруг сбросила с себя привычную тяжесть лет и, легкая и юная, закружилась в танце. Кто-то обнял её за плечи. Ах, это же Он! Сердце сжалось – ну точно, как тогда. Всё, что было тогда, теперь стало сном. А раз это сон, значит, она может танцевать с ним сколько угодно! Вот его лицо совсем близко. Она вглядывается в знакомые черты… сына. Это же её сын! Прекрасный, молодой, такой, каким он был когда-то очень давно, каким он останется для неё навсегда… Душа возликовала, бабушка очнулась. Луна стояла уже совсем высоко. Старая мать поднялась, нежно обняла взглядом свои владения, каждый уголок шэка, и бухту, и финиковое дерево, которое она посадила когда-то за кухней и поливала, пока оно ни прижилось, погладила кота, одёрнула скатерть на столике, кивнула луне. Она услышала, как море тихо шепчется с берегом, и пошла к морю, медленно ступая босыми ногами по остывающему песку. Светлое пятно на прибрежной полосе привлекло её внимание. Ворча, она наклонилась и подняла тетрадку с моей рукописью. Я забыла её по рассеянности на стуле, а ветер сдул листы и унёс к воде. Ещё немного, и рукопись, по которой потом были напечатаны эти главы, безвозвратно погибла бы. Бабушка стряхнула со страниц песок и отнесла тетрадку под навес, чтобы я смогла найти её. Потом вернулась на свой топчан и, погружаясь в дремоту, прижала к своей широкой груди весь этот маленький, беззащитный мир. Поправила звёздное покрывало небосклона, прошептала что-то воющему в тоске морю. Нет, ничто не погибнет, пока я есть. Я, хранительница всего сущего, я, женщина.