Другие

ИСТОРИЯ ОДИНОЧЕСТВА.

Я уже не помню, с чего это все началось. Надо понимать, что у каждого есть свой путь одиночества и что все они разные. Вот только кто-то может извлечь из него урок, стать мудрее, многое осознать и понять, а кто-то продолжает медленно, но верно падать в пропасть, не в силах что-либо изменить. Так было со мной. На самом деле нас много, стоит лишь оглянуться. А может просто посмотреть в зеркало?
Есть такие люди (я отношу их, и себя в частности, к отдельному типу), глядя в глаза которым, можно увидеть одиночество. Спокойное, равнодушное, но не лишенное особой привлекательности одиночество. Даже в толпе мы держимся обособленно, не отгораживаясь от других, конечно, но отдельно. Как будто находимся в коконе из невидимого хрусталя, отражающего внешний свет. Человеческий глаз способен выделить нас, заметить, даже разглядеть, как следует, во всех деталях. Мы кажемся им странными, ненормальными, а порой жалкими, одинокими. Да, так и есть, мы бываем и ненормальными, и жалкими, в общем, со всеми тонами, полутонами, оттенками огромной гаммы человеческих чувств. Но разве это плохо? Возможно, для кого-то и плохо, но не для нас. Наши головы редко занимают мысли о том, какое впечатление мы производим на окружающих, это слишком мелочно по отношению к самим себе в первую очередь. Мы прячем улыбку в шарф, встречая по дороге себе подобного. Я смотрю на него, как на отражение себя, тепло и с интересом. Мы не отводим взгляда от людей, как это делают они, замечая нас. Кажется, они нас боятся, может быть думают, что нам известно больше, чем им. Наверное, они и в этом правы. Когда долгое время находишься наедине с собой, начинаешь многое понимать, главное – понимать себя.
Мы сильнее, потому что принимаем себя такими, какие есть, со всеми недостатками. Иногда мы циничные, иногда жестокие, иногда романтичные и нежные до самозабвения. Мы не боги, мы просто другие.


ГОРОД.

- Ты – мое последнее холостятское увлечение, - сказал он, улыбаясь.
Черт! Я не успела улизнуть до начала выяснения отношений. Еще не совсем проснувшись, я пошарила рукой по кровати, в поисках последней надежды на спасение.
- И не мечтай, я спрятал твое платье, - рассмеялся он, как обычно угадывая мои мысли.
Он отлично изучил все мои повадки, даже самые неприглядные, например, исчезать и появляться, когда захочу.
- Сегодня в обед я стану благопристойным супругом, - торжественно объявил он. – Ты должна быть на моей свадьбе обязательно, не каждый же день я женюсь.
Я села на кровати и задумчиво посмотрела на него. Он говорил об этом так, словно речь шла о погоде или о том, где нам позавтракать.
- Я приду на твою свадьбу, - согласилась я.
Я знала его так же хорошо, как и он меня, знала, что он будет продолжать мучить меня, пока я не приму его приглашение на торжество, где он будет женихом, а невестой буду не я.
- Мы больше никогда не будем вместе. Слышишь? – серьезно говорит он.
Я иронично приподняла правую бровь. Интересно, сам он верил в эти слова?
- Отдай мое платье, я уйду, и мы больше никогда не будем вместе.
Если уж играть, так по всем правилам драмы.

В воздухе уже запахло осенью. Вот так бывает иногда: огромный город, залитые солнцем улицы, холодный ветер, мелькающие мимо лица, рев моторов, гомон. Все смешивается в один бешеный ритм городской суеты, он отсчитывает минуты твоей жизни, все быстрее и быстрее, до тех пор, пока ты не начинаешь понимать, что твое время истекло, ты уже мертв и никому не нужен, ты не успеваешь, не вписываешься в современные форматы. И где гарантия, что это не наступит уже завтра? Вот поэтому мы все так спешим, не замечая часов, дней, лет. Нужно успеть, нужно обязательно успеть запрыгнуть на подножку отправляющегося поезда будущего. И как только могло такое случиться, что в самом сердце бурлящего города встретились двое, остановились и посмотрели друг на друга. Как они смогли найти время? Разве это не абсурд?
Я сижу на скамейке в центральном парке. Утром здесь всегда тихо и спокойно, тем более в будний день. Мне тоже конечно приходится работать, но я могу позволить себе прогулять денек, другой. Странно звучит? Все потому, что работать мне совсем не обязательно, мои родители полностью меня содержат. А работаю я только потому, что мой психоаналитик считает, будто это для меня полезно. Люди вокруг, новые знакомства, общение – это должно помочь мне адаптироваться к окружающему миру. Возможно, так и есть.
Но сегодня мне не хочется никого ни видеть, ни слышать. Мне нужно подумать, а потом идти домой, чтобы переодеться и отправиться на свадьбу моего теперь уже бывшего любовника. Сказать честно, мне очень страшно, я не знаю, как нужно себя вести. Подойти и пожать ему руку? Может закатить истерику? Ударить? Нет. Улыбаться, произнести несколько слов поздравления и уйти, прихватив пару пироженных. Я так и не смогла задать ему один важный вопрос, ответ на который мне необходим, просто необходим. Теперь уже точно никогда его не узнаю, хотя стоит ли?..
Я встала с места и направилась по тропинке, так можно скоротать путь до дома. Мне на встречу стремительно приближается один из тех поборников здорового образа жизни, которых я просто терпеть не могу.
В парке они занимаются бегом, в модных спортивных костюмах, новеньких кроссовках, все такие до отвращения идеальные. Когда я их вижу, мне хочется вопить что-то вроде: «Когда это курить стало не модно?!». Или: «Да здравствует секс, наркотики и рок-н-ролл!!!». Хотя, конечно, не знаю, насколько здоровый образ жизни исключает секс и рок-н-ролл.
Как ни странно, мне тут же захотелось закурить. Я замедлила шаг и начала рыться в сумочке в поисках сигарет. Кажется, я слишком увлеклась, потому что уже в следующую минуту почувствовала сильный удар в плечо и упала.
- Простите, простите, пожалуйста, - закудахтал, склонившись надо мной, поборник здорового образа жизни. – Простите, я вас не заметил.
- Черт! – выругалась я, позволяя ему поставить себя на ноги.
- Простите, - он вдруг принимается одергивать мое платье и отряхивать от пыли.
- Я сама! – пытаюсь протестовать я.
- Мне так неловко, - виновато озираясь, говорит он.
- Хорошо, что вы были не за рулем, - глупо отшучиваюсь я.
Как ни странно, он улыбается.
- Послушайте, а мы не могли раньше где-нибудь встречаться? – серьезно спрашивает он, внимательно вглядываясь в мое лицо.
Впервые за это время я тоже посмотрела на него. Высокий, коротко стриженый шатен с сединой и карими глазами, узкие губы, высокие брови придают лицу безобидно доброе выражение, шрам на щеке, окончательно портящий весь облик. Настолько отталкивающее лицо я бы точно запомнила, хоть он и кажется мне чертовски знакомым.
- Извините, это глупо, вы сейчас подумаете, что я пытаюсь заигрывать с вами, это не так. В смысле не то, чтобы я совсем не хотел с вами заигрывать…
- Я тороплюсь, - коротко отвечаю я.


ИСТОРИЯ ОДНОЙ СВАДЬБЫ.

Родители снимают мне квартиру недалеко от центра. Она большая, неуютная, холодная, но отличается потрясающим видом из окна. Я закрываю за собой дверь и только тогда начинаю понимать, что уже опаздываю. Быстро в душ, роюсь в шкафу, потирая все еще побаливающее от столкновения со здоровым образом жизни плечо. Достаю какое-то жуткое платье. По крайней мере, моего любимого черного цвета. То, что надо.
Появляюсь на торжестве в самый разгар. По всей видимости, действительно счастливое событие. Подружки невесты, мама, тетушки и вообще вся женская половина родственников рыдают, уткнувшись носами в платки. Невеста, вся в рюшках и бантиках, похожая на торт, просто светится восторгом.
- Все-таки пришла, - слышу я его голос над самым ухом.
- Почему она? Почему не я? – вдруг задаю я вопрос, который так долго меня мучает. Ведь я хотела его поздравить и улыбаться, как ни в чем не бывало, но у меня не получилось.
- Ты шутишь? – ухмыляется он.
Я поворачиваюсь к нему лицом, чтобы в последний раз посмотреть в его прекрасные глаза, увидеть его улыбку.
- На таких как ты не женятся. Ты – чудо, но на таких не женятся. Ты ненормальная, с тобой интересно, но.… Как, по-твоему, я буду выглядеть в глазах своих деловых партнеров с сумасшедшей женой?
- Я поняла, можешь не продолжать.
Я развернулась, чтобы уйти, громко хлопнув дверью, но вспомнила, что должна еще кое-что сказать.
- Никто, слышишь, никто и даже ты не сможешь разбить мне сердце!
- Да у тебя его вообще нет! – издевательски заявил он.
Мы бы, наверное, сцепились прямо здесь, потому что и у него и у меня накопилась масса претензий и нецензурных слов, которые мы могли бы выплеснуть друг на друга. Но тут подошла его молодая жена и с интересом уставилась на меня.
- Я рада, что хоть кто-то из друзей Влада смог сегодня прийти, - проворковала она, пожимая мне руку.
- Да. Познакомься, дорогая, это Ева, мы работаем вместе, - быстро представил он.
В глазах хорошенькой жены я заметила зарождение ревности, которую она будет скрывать, разумеется, потому что далеко не глупа, как, возможно, предполагает Влад. Она по-хозяйски взяла под руку своего мужа, упиваясь своей важностью и мнимой властью над этим мужчиной, чтобы еще раз показать мне, кто здесь главный.
- Пойдем, милый, а то торт скоро съедят, я ведь знаю, как ты любишь сладкое.
- До скорого, Ева, - сказал Влад и разрешил своей жене поскорее увести себя.
Через пару часов общего веселья, льстивых тостов и глупых розыгрышей, я заметила, что пачка сигарет уже пуста, а без никотина я и десяти минут не продержусь в этом жутком бедламе. Я прошла в фойе ресторана, где проходило мероприятие, взяла свое старенькое пальто и посмотрела на себя в зеркало. Огромные грустные глаза.
- Я же говорил, что мы где-то встречались, - услышала я голос и чуть не подпрыгнула от удивления.
- Вы меня напугали, - сказала я, заметив того незнакомца со шрамом, который сшиб меня в парке.
- Извините, - ответил он. – Мы с Владом деловые партнеры, я видел вас вместе как-то.
Похоже, он так же, как и я хотел смыться с этой вечеринки незамеченным. Он подошел и помог надеть мне пальто.
- Вам грустно? – спросил он, когда мы вышли из здания. – Вы были вместе?
- Да, еще сегодня ночью мы были вместе, - откровенно ответила я.
Незнакомец хмыкнул и достал пачку сигарет.
- Вы курите? – удивилась я.
- Да, бывает, делаю перекуры между беговыми упражнениями.
Мы закурили и пошли дальше. Было прохладно и темно, зато на небе не было ни облачка и можно было свободно любоваться звездами, конечно, насколько позволяют каменные джунгли.
- Тогда почему вы сейчас здесь, а не там, в белом платье?
- Потому что на таких как я не женятся, я сумасшедшая, да и, кроме того, у меня нет сердца, - я грустно улыбнулась. – Можете называть меня бессердечная Ева, или Ева без сердца.
- Красивое имя, Бессердечная Ева, это звучит. Тогда меня можешь называть Уродливый Рыцарь, или Давид с Уродливым Шрамом.
- Как это случилось? – спросила я.
- Автокатастрофа, - просто ответил Давид, без тени смущения, кажется, он привык к подобным расспросам.
- Мне пора домой, завтра рано вставать.
- Я провожу.
- Нет, я хочу побыть одна. До свидания.
Я быстро простилась с ним и скрылась во дворике, так быстрее до дома.

ИСТОРИЯ ОДНОГО СУИЦИДА.

Я не собираюсь говорить такие банальности, типа: «Задумайтесь, остановитесь, подождите, представьте, как тяжело будет вашим родителям и друзьям». Знаю, в такой ситуации меньше всего задумываешься о родителях, а если и задумываешься, то чувствуешь лишь раздражение и злость. Тебе отвратительна сама мысль о том, что даже твоя смерть и то не принадлежит тебе, ты обречен на пожизненную зависимость от своих родителей. Только лишь потому, что они тебя зачали, родили, вырастили? И все эти громкие слова о том, что они дали тебе жизнь, которая сейчас опостылела и гроша ломанного не стоит. А я, например, вообще о родителях не думала. Странно, в вопросах, касающихся жизни и смерти, мы вдруг становимся жуткими эгоистами. Инстинкт самосохранения – сильнейший у людей. Инстинкт самоуничтожения – сильнейший у самоубийц.
Сохранить свою жизнь ради родителей – жалкий аргумент, слабый и пустой. Думаешь, родители потом спасибо скажут, когда тебя в психбольницу упрячут, или когда будешь каждый день тихо ненавидеть весь мир и срываться на самых близких людей, которые в один прекрасный день станут тебе противны?
Если отступать некуда, так вперед. Ни я, ни кто-либо другой не вправе удерживать, и только потому, что каждый ответственен лишь за свою жизнь, и каждый имеет право свободного выбора – жить или умирать.
Я так долго бежала от жизни, а она все равно настигла меня. Именно тогда я поняла, что стала другой. Я поняла, что это всего лишь испытание, которое я должна выдержать, потому как оно сделает меня сильнее, поможет стать собой. Как часто бывает, люди, влюбленные в жизнь, умирают слишком рано. Как часто с ними случается именно то, чего они больше всего боятся? Но ведь это всего лишь испытание.
Сила всегда в противоположности: хочешь смерти – сумей полюбить жизнь, хочешь жизни – уважай смерть, не бойся ее, ведь это всего лишь неотъемлемая часть жизни, а для некоторых и вовсе переход в новое измерение, или новый шанс все начать заново.
В обществе к самоубийцам относятся одинаково негативно, поэтому нам часто приходится маскироваться под обычных людей. Это не легко, как может показаться. Нас часто не понимают, сторонятся, тихо ненавидят, боятся. Мы кажемся им аномальными. Некоторые говорят, что на самоубийство решаются только слабаки. Не знаю, насколько справедливо это мнение, но оно тоже имеет право на существование. Может от этого кому-то легче жить, не смея изменить что-либо в своей никчемной, жалкой жизни?

ГОЛУБИ И КОШКИ.

Проснулась я рано, но вставать с кровати долго не хотелось. Я наблюдала за примостившимися на карнизе голубями, воркующими о чем-то своем. Живу я на последнем восьмом этаже, поэтому голуби – мои частые гости. Мне нравится на них смотреть, а особенно слышать шуршание перьев, свободный взмах крыльев, звук близкого пролета, легкий и волнующий. На небе небольшие облака, отражающие свет восходящего солнца, голубая глазурь и сливочное мороженое. Прямо сказать, аппетитное небо, располагающее к завтраку.
Я выпиваю чашку горького кофе, быстро одеваюсь, по пути успеваю выкурить пару сигарет.
Спешу я не на работу, а на прием к своему психоаналитику. Вот куда мне действительно нельзя опаздывать. Малейшая минута промедления и моих родителей на уши поднимут. А вдруг я решила совсем не просыпаться этим утром, или когда-либо вообще? Вот такая незавидная участь у всех бывших самоубийц, постоянный контроль, график.
В кабинет своего доктора я просто вбегаю, извиняясь на ходу, ненавижу опаздывать.
- Доброе утро, милая! – приветствует меня Анна Николаевна.
Это обворожительная женщина чуть за пятьдесят, вся ухоженная, утонченная, выглядит лет на десять моложе, с модной стрижкой и аккуратным макияжем.
Я сажусь на кресло напротив нее, пытаясь отдышаться.
- Ева, дорогая, ты не забываешь питаться? Витамины принимаешь? Что-то ты бледная сегодня и похудела немного.
- Ну что вы, я люблю поесть, - правдиво отвечаю я.
- Это я знаю, - весело отвечает она. – Вопрос в другом, когда ты ела в последний раз, ты помнишь?
- Да, вчера.
- Ну вот, а сегодня даже не позавтракала, так нехорошо, милая.
Анна Николаевна не всегда разговаривает со мной как с непослушным ребенком, это у нее метод такой. Она считает, что ни одно лечение не поможет без доброго ласкового слова.
- Ева, как дела? – спрашивает она, задумчиво вглядываясь в мое лицо. На самом деле эта фраза означает: «Я рада тебя видеть, хоть ты всего лишь моя пациентка и платишь мне почасовую оплату. Как твое настроение? Не возникает ли суицидальных мыслей? Что нового в твоей ненормальной голове?»
- Все отлично, правда. – «Мне очень грустно, но времени, чтобы обдумать свою экзекуцию пока не было».
- Ты бросила курить? – «Ни брала ли ты хоть капельку спиртного в рот, помни, тебе нельзя ни глоточка!».
- Да, я уже двигаюсь к этому, активно. Недавно начала заниматься бегом. – «Я не пила и не хочу, но курить я не брошу, как бы вы не настаивали, это единственная привилегия, которая у меня осталась, и в гробу я видала никотиновый пластырь».
- Голова не болит? – «А таблетки с дозой анальгетиков ты не принимала? Тебе и этого нельзя, ведь ты бывшая наркоманка».
- Нет, ничего не болит. – «Иногда у меня жутко сводит мышцы, но я терплю, потому что периодически сдаю анализы, которые могут выявить даже аспирин, тогда родители снова запрут меня в лечебнице, чего мне очень не хотелось бы».
- Знаешь, у меня для тебя новость, - судя по улыбке Анны Николаевны, очень приятная для нее, и отвратная – для меня.
- Меня пригласили работать в центре для подростков, о чем я так давно мечтала! – «Естественно частный центр с отличной зарплатой, о чем я так давно мечтала».
- Замечательная новость, я рада за вас, - улыбаюсь я, а что мне еще остается делать?
- Мне очень жаль, что нам придется прекратить лечение. – «Ты забавная девочка, но я всегда считала тебя избалованной стервой, поэтому рада, что больше не увижу тебя».
В ответ я делаю несчастные глаза, пытаясь показать, что мне тоже очень жаль.
- У тебя будет новый психоаналитик, - говорит она таинственным шепотом, словно волшебница, предлагающая исполнить заветную мечту. – И новый курс лечения – групповая терапия.
- Правда? – «Черт! Только не это!».
Анна Николаевна открывает дверь своего кабинета и ласковым голосом зовет медсестру и просит пригласить Андрея Михайловича.
- Ева, милая, я тебя прошу, - продолжает она шептать, - будь с ним поласковее.
- В смысле? – «Может мне его расцеловать при встрече?».
- Ну, ты понимаешь, я же тебя знаю, все эти твои штучки, ты плохо сходишься с новыми людьми. – «Ты говоришь то, что приходит тебе в голову, и не задумываешься о чувствах других людей, ты можешь запросто оскорбить и даже унизить, сама того не замечая».
Дверь в кабинет открывается, и на пороге я вижу еще совсем молодого невысокого мужчину с доброй улыбкой и синими глазами.
- Андрей, - быстро представляется он и кивает мне.
- Дорогой, это Ева, - представляет меня Анна Николаевна.
А это будет гораздо веселее, чем я думала.
Обожаю психоаналитиков, они такие забавные, особенно когда пытаются понять, о чем ты думаешь, и не могут, или им только кажется, что они видят тебя насквозь. Тех, кто бы по-настоящему разбирался в людях совсем мало, а все остальные просто делают вид. Издеваться над такими – удовольствие. Вот, например, Андрей, явно испуган и смущен, но изо всех сил старается этого не показывать, наверное, университет только что закончил и понятия не имеет, что такое практическая работа психоаналитика. А ведь это ад на земле.
Андрей ведет меня по коридору на мое первое занятие по групповой терапии.
- Значит, она назначила вас своим приемником? Должно быть, вы учились только на пятерки?
- Не только, - коротко отвечает он.
У входной двери я замечаю мяукающую кошку, хватаю ее на руки и принимаюсь чесать за ухом.
- Мы можем опоздать, - смущенно говорит Андрей, но терпеливо ждет, пока я закончу это приятное занятие. Это всего лишь проверка на терпение.
- Я вообще не хочу идти на эту терапию, - заявляю я.
- Но, - Андрей в растерянности, не знает, что делать в такой ситуации. На занятиях его, конечно, учили этому, но он не может вспомнить, или применить.
- Тебе понравится.
- Нет.
- Ну, хорошо, - вздыхает он. – Давай сделаем так: ты сходишь один раз просто, чтобы посмотреть, что это такое, а если тебе не понравится, ты больше не пойдешь. Хорошо?
Отлично, молодец, в отличие от других, более опытных специалистов, он умеет идти на компромиссы. Я быстро киваю, и мы почти бегом преодолеваем коридор, в конце которого находится большой зал для групповой терапии.


КРЕСЛО.

В просторной комнате я забираюсь на кресло, пытаясь стать маленькой и незаметной. Взгляды всех присутствующих обращены ко мне. Такие же, как и я. Измученные долгими душевными разговорами, витаминами и групповой терапией. Среди врачей принято давать нам громкие понятные названия, например, суицидники, нарки, шизики и т.д.
Они с интересом смотрят на меня, кто-то недоверчиво моргает, кто-то улыбается. Девушка, что сидит на соседнем кресле поворачивается ко мне и тихо, почти одними губами, говорит:
- Привет.
Я отвечаю ей улыбкой.
Привлекательный мужчина, что сидит напротив, улыбается и вертит в пальцах зажигалку. Ему тоже не терпится отсюда уйти поскорее.
- Познакомьтесь, это Ева, - говорит терапевт, женщина средних лет с усталым взглядом.
Дальше начинается сущая каторга. Каждый должен рассказать, что ему сегодня снилось. Тот, кто не хочет говорить, просто отвечает, что не помнит. Всего около двенадцати человек. Кого-то из них еще можно спасти, а кто-то уже мертв. Стеклянные глаза, пустой бессмысленный взгляд устремлен в никуда, точнее внутрь своих мрачных, депрессивных мыслей.
Вдруг я замечаю знакомое грустное лицо Давида. Он чуть улыбается мне и закатывает глаза, давая понять, что ему здесь так же неуютно, как и мне. Странно, наедине со своим психоаналитиком не осознаешь настолько свою ненормальность, а вот среди себе подобных.… В них видишь отражение себя.
Очередь доходит до мужчины с зажигалкой, он все еще не сводит с меня глаз.
- Я ничего не видел, - быстро отвечает он.
- Дмитрий, прошу вас, иначе терапии не получится. Неужели вы ничего не помните? – продолжает дожимать его терапевт.
- Хорошо, я вам скажу. Я видел ее, - говорит он и кивает на меня. – Я так и знал, что она придет сегодня.
- Ну надо же, как интересно! – притворно восхищается доктор.
Давид, прикрывая рукой лицо, тихо смеется, девушка, что сидит рядом недовольно фыркает и качает головой.
- А конкретнее? – продолжает доктор, по ее интонации совсем непонятно серьезно она, или издевается.
- Конкретнее? Мы занимались любовью в вашем кабинете, доктор.
Тут же раздается дикий хохот, все начинают кричать и визжать от восторга.
- Доктор, может у меня способности к ясновидению? – с серьезным видом спрашивает он и всеобщее веселье достигает критической отметки.
Сразу понятно, что после такого снова настроить группу на рабочий лад невозможно. Доктор недовольно хмыкает и говорит, что на сегодня хватит, она в бешенстве, она растеряна и готова объявить безоговорочную капитуляцию. Все медленно выходят из кабинета, облегченно вздыхая.
- Кажется, это рекорд? – говорит Давид.
- Она сегодня какая-то вялая, сдалась без боя, может прописать ей витаминчиков? - улыбается Дмитрий. – Все, перекур.
- Я Сати, - представляется девушка и поправляет темно-рыжие локоны. – А этого антигероя зовут Дима.
- Прости, что использовал твое появление в своих корыстных целях, - отзывается Дима.
- А это наш Франкенштейн Давид.
- Мы знакомы, - улыбаюсь я.
К выходу мы бежим наперегонки, с трудом удерживая равновесие на скользком отполированном паркете. Мы смеемся и визжим от восторга, дежурная медсестра кричит нам в след какую-то отборную брань. Но в это вся прелесть. Мы сумасшедшие, поэтому можем вести себя как сумасшедшие.

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ.

После терапии мы с Давидом идем на работу.
- Я здесь из-за аварии, - говорит он.
- Мне не обязательно знать.
- А я не делаю из этого тайны, хочу, чтобы ты знала.
Я киваю, и всю оставшуюся дорогу мы идем молча. Возле дверей фирмы Давид снова заговаривает со мной.
- Знаешь, мы с ребятами сегодня ужинаем вместе, с Димой и Сати, может, и ты придешь?
- Да, конечно, - с радостью соглашаюсь я.
Давид дает мне адрес кафе, где они любят собираться, и мы расходимся по своим офисам, в разные концы огромного здания, слишком далеко друг от друга.
Я вспоминаю свое первое занятие на групповой терапии, улыбаюсь, замечая, что впервые за долгое время у меня отличное настроение, прохожу по узкому коридорчику в свой офис, размером с уборную. Навстречу мне попадается Влад.
- А я тебя утром ждал, - приветливо говорит он.
- Как твоя первая брачная ночь? – невинно интересуюсь я. – Я думала, что ты сегодня вообще не придешь.
Мимо нас проходит его секретарша с папкой документов.
- Извините, - говорит она, протискиваясь между нами. – Привет, милая!
Я улыбаюсь в ответ. Не заметить искры ехидства и безумного интереса в ее взгляде просто невозможно. Вся женская половина конторы последнее время только и обсуждает наши с ним отношения и его свадьбу. Обычно такие истории привлекают огромное внимание сплетников.
- Великолепно, - отвечает он, чуть помедлив.
- Она просто красавица, - говорю я.
- Тоже самое она сказала о тебе, - врет он и улыбается своей самой обворожительной улыбкой.
Я мило киваю и направляюсь в свой офис.
- Я видел тебя сегодня с Давидом, - говорит он мне вслед. – Как мило вы смотритесь, просто сказка, Красавица и Чудовище.
Обедаю я как обычно в нашей конторской столовой. Сажусь в дальний угол и целенаправленно поглощаю салат, и булочки с чаем, явно ощущая на себе множество любопытных взглядов. Сначала я не понимаю причину такого ажиотажа. Девушки хихикают, шепчутся, кивают в мою сторону, я же продолжаю делать вид, что ничего не замечаю. Глупо! Чувствую, что надолго меня не хватит, поэтому ускоряю темп приема пищи.
В столовую входит Влад, оглядывает всех и его взгляд останавливается на мне. Черт! Сейчас он еще больше позабавит любителей зрелищ. Но ему абсолютно плевать и на свою и на мою репутацию среди секретарш и уборщиц. Не тот контингент. Поэтому он смело садится напротив меня.
- Салат сегодня вкусный? – спрашивает он.
- Пообедай лучше в ресторане, как обычно, - отвечаю я, поднимая взгляд, вдруг замечаю новоиспеченную супругу, сияющую как медный таз.
- Дорогая, что ты тут делаешь? – оборачивается Влад.
- Я подумала, может, вместе пообедаем?
- Ты помнишь Еву? Садись, я принесу что-нибудь, - радостно сообщает он, чем окончательно сбивает с толку жену.
- Привет, извини, что опоздал, - слышу я и облегченно вздыхаю, кажется я спасена. Давид, мой спаситель, ставит на стол чашку чая и горячие булочки.
- Извини, мы договорились пообедать вместе, - обращается он к Владу, давая понять, что место за этим столиком уже занято.
- Мы вообще-то уже хотели уходить, пойдем дорогая, - он берет за руку свою жену, которая, кстати сказать, сегодня выглядит еще лучше, чем в свадебном платье. Одета с иголочки, вся ухоженная и идеальная, очаровательная улыбка, сияющие голубые глаза, светлые волосы уложены по последней моде.
По всей видимости, ей уже кто-то рассказал о прошлом романе Влада. Поэтому она решила глаз с него не спускать, и делает это так умело, невинно, но настойчиво. А может, просто решила прощупать почву, завести знакомство с парой девушек, чтобы получать информацию от первых рук.
После обеда, во время которого Давид больше молчал, а я была погружена в свои мысли, я вернулась на рабочее место и занялась составлением какого-то документа. В кабинет заглянула секретарша Влада и, улыбаясь, прошептала:
- У тебя с ним роман?
- Что? – переспросила я, не отрывая взгляд от монитора компьютера.
- Так у тебя роман с этим уродливым евреем?
- Лена, закрой дверь и займись своей работой, - грубо ответила я.
В ответ раздался звук резко захлопывающейся двери. Кажется я ее чем-то огорчила.

АНТИГЕРОЙ, ФРАНКЕНШТЕЙН И ВЕДЬМА.

В баре шумно и накурено.
- Знаешь, почему мы обожаем это место? – спрашивает у меня Сати. – Потому что здешний бедлам напоминает нашу жизнь, понимаешь, все такое родное!
Ребята пьют коктейли, а я апельсиновый сок. Все, что могу себе позволить, так это пыхтеть сигаретным дымом почти так же интенсивно, как и Дима – пачку за вечер.
- А знаешь, что написано у нее в карточке в графе диагноз? – говорит Дима, взъерошивая кудряшки Сати. – ВЕ-Е-ЕДЬМА, сам видел!
- Тупица! – отвечает она и толкает его локтем. – А в твоей написано патологический негодяй!
- Почти угадала.
Пожалуй, в Диме и правда было очарование отрицательного героя, такое специфическое, как у маньяков из голливудских ужастиков, плюс его спадающие на лицо темные волосы, трехдневная щетина и улыбочка, не предвещающая ничего хорошего. Тем не менее, его лицо можно назвать привлекательным, даже красивым, и он об этом прекрасно знает.
А в Сати действительно было что-то колдовское. Ярко-зеленые глаза смотрят в мир открыто, с любопытством, просто она не из тех людей, кто с опаской отводит взгляд, едва столкнувшись с чем-то странным и непонятным. Где-то глубоко в ее глазах есть тайна, будто она знает нечто такое, чего не знает больше никто. Наверное, все ведьмы знают больше, чем обычные люди. В остальном, лицо у нее еще совсем детское, кругленькие щечки с ямочкой на правой, по-девичьи пухленькие губки.
- А чем вы занимаетесь? – спрашиваю я у ребят.
- Работаю в автосервисе, - отвечает Дима. - Работа паршивая, зато платят каждый вечер по количеству отработанных часов и иногда можно погонять на тачках, пока клиент не забрал.
- Когда-нибудь тебя на этом поймают, - предупреждает Давид.
- Зато я могу цеплять девок, западающих на иномарки, - резонно возражает Дима.
- Я журналистка, работаю в одном молодежном журнале, - продолжает Сати.
- Она пишет статьи для школьниц, типа «как научиться целоваться», - вставляет замечание Дима и тут же получает увесистый подзатыльник.
- Я пишу о музыке, о новинках рынка, хожу на выступления, в крутые клубы, иногда даже беру интервью у знаменитостей. А по ночам я гоняю на велике, мы с ним два нарка, подсевшие на адреналин, - Сати кивает на Диму.
Я долго смотрю на них и не могу понять, почему они оказались в одной группе со мной. Ведь это обычные люди, со своими интересами, со своей жизнью. Честно сказать, я не совсем понимаю, чем они могут быть больны.
- А ты? – спрашивает Сати. – Вы с Давидом вместе работаете, да?
Я киваю, а за меня продолжает Давид.
- Она одна из огромного штата секретарш, и весь офис дружно обсуждает ее недавний роман с шефом.
Сати рассмеялась и захлопала в ладоши, а Дима громко присвистнул.
- Спасибо, - с иронией сказала я Давиду.
Он улыбался тепло и хитро одним уголком рта, наверно из-за шрама. Скорее всего, именно поэтому он вообще редко улыбается, хотя улыбка ему идет.
- Эй, у меня идея! – говорит Дима и подпрыгивает на месте, совсем как ребенок, которому надоело сидеть на месте. – У меня в мастерской отличный «хаммер», просто шикарный зверь, кто хочет прокатиться?
- Извини, сколько ты выпил? – насторожился Давид.
- Эй, не порти нам праздник! – вскрикнула Сати и толкнула Давида в плечо.
Дима уже не слушает никаких возражений. Он встает с места, берет за руку Сати, та в свою очередь хватает меня под руку, а я тяну Давида за рукав.
- Расслабься, - шепчу я ему по дороге. – Нужно уметь справляться со своими страхами, разве твой психоаналитик тебе не говорил?!
Я прекрасно понимаю его опасения, тем более после того, что с ним случилось, но такой ужас не может повториться с одним и тем же человеком дважды – закон жизни.
Пока мы стоим на улице, Дима открывает дверь гаража. Сати пританцовывает на месте от волнения и радости. В широкой толстовке, джинсах и стареньких кроссовках она выглядит совсем как девчонка. Я чувствую, что начинаю заражаться ее оптимизмом. Давид побледнел и застыл как оловянный солдатик.
- Тебе идет черный, - замечает Сати. – Только, знаешь, так уже никто не одевается.
Она критически оглядывает мое пальто, платье из мягкой шерсти и лайковые сапоги на шпильках.
- Старомодно, - выносит она вердикт.
Я разочарована, хотя, на что можно надеяться, меня воспитывали бабушка и тетушки.
- Это не старомодно, это классика, - вдруг раздается голос Давида. А я думала, он полностью поглощен своими мыслями.
- Может хватит обсуждать мой гардероб?! – наигранно возмущаюсь я.
- Мы можем обсуждать все, что захотим, ведь мы сумасшедшие, ты забыла? – смеется Сати.
Наконец, Дима открывает гараж и зовет нас внутрь. Мы забираемся в огромный внедорожник, если судить по марке и салону весьма внушительной цены. Сати садится на переднее сидение, а мы с Давидом устраиваемся на заднем.
- Да тут жить можно! – восхищается Сати.
- Молчи, ты ничего не понимаешь в машинах, - перебивает ее Дима. - Ева, смотри, панель обтянута настоящей кожей.
Интересно, почему он решил, что я что-то понимаю?
Дима хватает меня за руку и тащит вперед, чтобы я лучше разглядела.
- А у твоего шефа такой же? Большой? – шепчет он мне в ухо так, чтобы все расслышали.
- Фу, ну и пошляк! – кричит Сати.
Дима только смеется и со всей дури давит на газ.
Ночной воздух раздирает рев мотора, и мы несемся по пустынной, ухабистой дороге. Выезжаем на главную улицу, где Дима демонстрирует чудеса своего мастерского вождения. А водит он действительно отлично, даже в нетрезвом состоянии. И все было бы отлично, если бы одному инспектору дорожно-патрульной службы не приспичило дежурить именно на главной улице.
- Черт! – выругалась Сати, заметив мигающие огоньки патрульной машины.
- Тормози, - скомандовал Давид. – Доигрались.
- Ну уж фига он получит! – азартно заявил Дима, чуть притормозил, дал себя немного догнать, а потом рванул вперед. Машину подбросило, мотор взвыл. По всей видимости, водитель патрульной машины оказался тоже не промах и принял предложение Димы и «хаммера» поиграть в салки. Мы выехали на трасу, патрульная машина и не думала отставать.
- Сейчас догонит! – вскрикнула Сати. – Быстрее!
Глаза у Димы горели совсем не добрым огоньком. Наверное, в такие минуты он становился сам собой, тогда как все остальное время вынужден был прятать свою суть. Впрочем, как и все мы, он маскировался под обычного человека и только в таких ситуациях мог раскрыться и показать свое истинное лицо. Он вдруг резко притормозил, так, что нас подбросило, Сати ударилась о лобовое стекло и ойкнула.
- Может это научит тебя пристегиваться, - заворчал Дима и резко вывернул руль. Мы съехали в пролесок. «Хаммер» закашлялся, чуть забуксовал, но все же резво рванул вперед. Патрульная машина застряла.
Вскоре мы снова въехали в город, но уже с другой стороны, вернулись к гаражу. У Сати горели восторгом глаза, хоть она и продолжала дуться на Диму, потирая уже назревающий на лбу синяк. Давида просто трясло, а я думала, что усну сразу же, как только увижу подушку.

НЕУДАЧНИКИ.

Я сижу на своем любимом кресле, спокойно прикрыв глаза и чуть прислушиваясь к голосу Андрея, который сегодня вынужден вести занятия по групповой терапии. Рядом со мной сидит Сати, я держу ее за руку, а она дергает меня за пальцы, чтобы я не уснула, напротив Дима с зажигалкой в руке, чуть правее от него – Давид, тоже из последних сил борется со сном. В честь знакомства с новым психоаналитиком, нам было позволено задать ему несколько вопросов. Андрею это, кажется, нравилось, он был в центре внимания. Но вот вопросы иссякли, а он не знал, чем еще занять группу.
- Ева, - позвал он меня.
Я открыла глаза и уставилась на него.
- У тебя нет ко мне вопросов? – спросил он. – Неужели тебя ничего не интересует?
- Доктор, а у вас есть машина? – влез в разговор Дима.
- Перебивать очень нехорошо, но я отвечу на твой вопрос, нет, пока нет.
- Андрей, дорогой, - полушепотом произнесла я, передразнивая манеру Анны Николаевны. – Почему ты стал психоаналитиком?
- Я думаю, это очень нужная профессия…
- Ну да, спасибо, - перебила я его, не желая слушать бред о том, как он обожает помогать людям добрым словом.
- Что-то не так? – недоумевает он.
- Да бросьте вы! – недовольно фыркает Сати.
- Ева, в чем дело? Прекратите говорить загадками, - настаивает Андрей.
- Андрей, давно уже известно, что все психоаналитики неудачники. Это паразиты, живущие за счет эмоций и чувств других людей. У них нет своих собственных жизней.
- Это точно, - подтверждает Сати. – Плохая новость для тебя, мой друг, ты – пустышка.
С лица Андрея, наконец, сходит приклеенная улыбка, он удивленно округляет глаза.
- Доктор, хватит на сегодня пыток, - говорит Дима и встает с места.
- Да, можете идти, - соглашается Андрей. Он все еще в шоке.
После групповой терапии у меня еще целый час в компании с Андреем, чтобы поговорить о том, как у меня идут дела. Хотя, глядя на его лицо, я чувствую, что терапия не помешала бы ему самому. Он часто вздыхает и плавает где-то в своих мыслях, а на меня не смотрит вообще, потому что ему больно. Наконец, мне становится настолько его жаль, что я решаю как-нибудь исправить ситуацию.
- Прости меня, я сделала тебе больно, - тихо говорю я.
- Ты думаешь, было бы лучше, если бы я сидел рядом со всеми вами на кресле? Тогда у меня была бы своя жизнь?
Похоже, я сильно его задела своим замечанием.
- Думаешь, ты чем-то лучше меня? Может тем, что хотела покончить со своей жизнью? Или тем, что подсела на транквилизаторы?
- Нет. Нет. Нет.
Кажется, самой банальной проверки на вшивость он не выдержал и теперь изо всех сил старается сделать меня виноватой. Хотя, надо отдать должное его смелости, он не из тех, кто боится высказывать свое мнение, замыкается в себе и копит обиды на весь мир.
- По-твоему мне приятно с тобой общаться? Думаешь, я хочу разобраться в твоих мыслях и помочь тебе? Мне за это деньги платят, я вынужден терпеть твои выходки!
Не успел притормозить – пиши пропало. Андрея немного заносит.
- Ты избалованная, капризная девчонка, которая просто не знает, чем себя занять. Знаешь почему? Потому что в твоей жизни уже все оплачено твоими родителями! Ну и кто из нас неудачник?
Я молчу, потому что боюсь вызвать новую бурю даже одним своим словом. Я бы предпочла провалиться под землю. Прямо сейчас.
Андрей откидывается на спинку кресла, закрывает глаза и потирает пальцами виски. Я медленно встаю с места и выхожу из кабинета, стараясь производить как можно меньше шума.
На улице меня ждет Сати.
- Что с тобой? – спрашивает она, замечая мое бледное лицо.
- Кажется, на мне только что опробовали новый метод шоковой терапии.

РАНО ИЛИ ПОЗДНО…

Сегодня весь день льет как из ведра, а к вечеру начинается гроза. Гремит довольно сильно. Я едва успела дойти до дома. Прямо сказать, день сегодня не задался с самого начала. Влад накричал на меня ни за что, а потом завалил работой, мне пришлось закончить свой рабочий день на два часа позже. Хорошо, что потом, словно по мановению волшебной палочки, появился Давид, мой герой, и как обычно спас меня. Он отличный друг, но слишком молчаливый, никогда не знаешь, что у него на душе. Он просто боится людей и меня тоже, остается надеяться, что это скоро пройдет.
От размышлений меня отрывает стук в дверь. На пороге я вижу промокшую до нитки Сати, она улыбается, хоть и дрожит от холода и сырости.
- Я ждала тебя с работы, - говорит она.
- Черт! Два часа? На улице? Под дождем?
- Ну да.
Мне жутко неудобно. Я даю ей стопку полотенец, и сама принимаюсь вытирать ее мокрые волосы и лицо. Потом мы пьем чай и любуемся промокшим городом.
- Я не хочу идти домой, можно я у тебя останусь? – говорит она.
- Конечно, а что случилось?
- Я поссорилась со своим отчимом, он меня достал. Я не могу больше с ним ссориться, он считает меня ненормальной, - отвечает Сати тоном обиженного ребенка.
- Заметь, не только он.
- Ну да, и чего они к нам привязываются? Почему мы для них ненормальные?
- Извини, но нормальными нас можно назвать с большой натяжкой, и потом, они не против нас, они боятся, вот и все.
- Вот и все, - задумчиво повторяет Сати, уставившись в окно.
Уже поздняя ночь, мы сидим на кровати и слушаем, как капли дождя разбиваются о стекло. Я чувствую, что устала, но это такая приятная усталость, когда знаешь, что прожил день не зря. А потом вспоминаешь такие дни, как самые счастливые в своей жизни и не знаешь каких богов благодарить за это.
- Знаешь, у меня никогда особо не складывались отношения с людьми, - говорит Сати.
- Не верю, не может быть! - совершенно искренне возражаю я.
- Честно, у меня очень мало друзей было, и потом, у людей есть такая особенность, рано или поздно они уходят из моей жизни.
- В таком случае я не хочу быть твоей подругой. Знаешь, что я подумала? Лучше я буду твоей сестрой. Сестра точно никуда не денется, даже если захочет!
- Правда?
В ответ я обнимаю ее и зарываюсь лицом в ее шелковистые волосы. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была сестренка, никогда не чувствовала себя такой одинокой, как в детстве.
И никогда я не чувствую себя совершенно одной так, как по ночам. Нет, не просто одинокой, а именно одной. Ненавижу эти ночи, когда долго не могу уснуть, смотрю в потолок и не слышу ни звука. Это жутко. Я чувствую себя мертвой. Не знаю, может у меня, как и у любого другого городского жителя, развивается боязнь изоляции? Совсем как у Робинзона Крузо, с которым судьба сыграла злую шутку. Не представляю, как он смог выжить, но думаю, через это каждому стоит пройти, чтобы перестать боятся привязываться к людям и терять их. И возможно, чтобы открыть в самом себе целый мир, чего так часто не хватает многим, тем самым, кто запирает свое сознание в клетке и ограничивает его несуществующими рамками.
Давно я не чувствовала себя такой счастливой. И всего то: я слышу ее дыхание рядом. Она еще сама не знает, как много сделала для меня. Впервые за долгое время, а может и за всю мою жизнь, она заставила меня пойти на контакт, и впервые я не боюсь этого. Я не боюсь ее потерять, потому что есть только этот настоящий момент моей жизни, и она рядом и кажется, я так долго искала и ждала человека, который сможет вот так запросто войти в мою жизнь и стать частью ее.
А дождь кончился только утром, свежий порывистый ветер разогнал облака, и на небе появилось солнце. Его лучи искрами запутались в волосах Сати, золотом обрамили брови и длинные ресницы. Она улыбалась во сне.

СУИЦИД И СИГАРЕТЫ.

Почти все утро я собиралась с духом, чтобы войти в кабинет Андрея. Но, как ни странно, он улыбался и сказал, что рад меня видеть. А я все думала, долго ли он будет делать вид, что ничего не произошло, что я не унизила его в глазах всех пациентов, а он в отместку не оскорбил меня наедине.
- Я хочу извиниться, я был резок в прошлый раз, этого больше не повторится, - сказал он в конце долгого расспроса о моем самочувствии.
- Ты был прав, просто со временем начинаешь забывать, что психоаналитики тоже люди, и что они с нами заодно, а не против, - ответила я.
- В таком случае, может, будешь воспринимать меня как своего друга, а не как злобного психоаналитика, пытающегося залезть с ногами тебе в душу?
- Неплохая уловка, доктор, но этот номер со мной не пройдет, - усмехнулась я.
Обычно доктора обожают эти громкие фразы о друзьях, только вот в них нет ни доли правды. Это всего лишь игра. А я не умею играть в дружбу.
На групповой терапии как обычно можно уснуть. На этот раз жертвой Андрея стала Сати. Он произнес тираду о том, что нужно больше говорить, рассказывать о себе, о своих проблемах, тогда будет легче с ними справиться.
- А если мне не о чем рассказывать? У меня такая же жизнь, как и у других, вот и все, и нет у меня никакого секрета, - протестовала она.
- Значит, ты тут надолго, - сделал вывод Андрей. – Вы будете здесь, пока не начнете идти на контакт, раскрываться, и чем быстрее это произойдет, тем лучше для вас.
- Кто это сказал?! – недовольно фыркнув, ответила она.
- Если тебя что-то не устраивает, скажи мне, в этом и заключается групповая терапия.
- Меня не устраивает это неудобное кресло, на котором я сижу, меня не устраивает то, что здесь нельзя курить, Димка с ума сходит без сигарет, - Сати кивнула на Диму, который улыбался, покручивая в пальцах зажигалку.
- Меня не устраивает этот кабинет, здесь темно слишком, - Сати неопределенно махнула рукой. – Меня не устраивает то, что вы разговариваете с нами, как с маленькими детьми, или как со смертельно больными. Меня не устраивает то, что каждый день вы идете на работу и боитесь услышать, что кто-то из вашей группы не дожил до утра.
Кажется, Сати облачила в слова и произнесла в слух именно то, чего боится не только Андрей, но и все мы. Я увидела, что Андрей растерялся, Сати провоцировала его на откровенный разговор, и даже я не могла понять осознано она это делала, была ли это тонкая игра, или – нет.
- Я тоже этого боюсь, - вдруг сказала я совершенно искренне, глядя на Андрея, а потом взяла за руку Сати.
- И я, - раздался голос Давида. – Каждое утро думаю о том, что кто-то может не справиться, и что тогда будет со мной? Буду ли чувствовать свое превосходство оттого, что это не я, а кто-то другой, буду ли чувствовать себя сильнее кого-то? А потом, в один прекрасный день стану ли тем, кто сейчас там, по другую сторону этого здания, кто боится и не понимает нас, кто считает нас слабаками?
Со всех сторон начали раздаваться тихие голоса: «И я», «Я тоже боюсь».
- Моя мать покончила с собой, а я не понимал, я ее ненавидел, - тихо сказал паренек в очках. – Я никогда себе этого не прощу.
У него шизофрения, он часто сидит на занятиях с отсутствующим взглядом, наверное, он видит свою мать, возможно даже разговаривает с ней, может, просит прощения.
- Иногда мне кажется, что если кто-то сделает это, то я не выдержу, у меня есть только вы все и больше никого, меня никто не понимает, - сказала худенькая девушка, всхлипывая. Она всегда плачет, постоянно, хотя мне никогда не было дела почему, я даже имени ее не запомнила.
Все это время молчал только Дима, а когда Сати пнула его ботинок и вопросительно приподняла брови, он выдал фразу типичного антигероя.
- Что? Да плевать я хотел! Меня не устраивает только то, что доктор пресмыкается перед нами, будто одно его грубое слово и мы все перевешаемся. А насчет сигарет ты правильно сказала.
- Тогда какого черта мы тут рассиживаемся? – выпалила Сати, вскакивая с места. – Пойдемте на свежий воздух!
- Что? Куда это вы собрались? – не понял Андрей.
Зато я все поняла, надо было срочно отвлечься от мрачных мыслей и, похоже, Сати знает, как это сделать. Все дружно начали выходить из кабинета.
- Быстрее, доктор, - поторопила я Андрея. – Снимай свой халат и идем с нами, ты же не хочешь, чтобы твои пациенты устроили дебош в городе. Без тебя.

МОРОЖЕНОЕ – ЛУЧШАЯ ТЕРАПИЯ.

Всей толпой мы пришли в парк. Андрей шел во главе нашей группы и вроде даже получал удовольствие от своей важности, как воспитатель детского сада. Немногочисленные прохожие удивленно оглядывались на странную процессию, поэтому всем сначала было как-то не по себе. Ведь мы впервые в полном составе вышли куда-то. Андрей завел нас в кафе и заказал для всех мороженого, даже скидку попросил, наплел официантке что-то о новых методах терапии, но большее впечатление на нее произвела все-таки фраза о психиатрическом диспансере. Она боялась к нам подходить, чем естественно вызвала бурную реакцию.
Мы с Сати сидели за дальним столиком и уплетали мороженое, предаваясь оптимистичным раздумьям, когда я почувствовала знакомый аромат дорого парфюма. Я подняла взгляд и увидела молодую жену своего шефа. Как обычно, безупречна. С ролью идеальной женщины она справляется легко и непринужденно. Рядом с ней стояла не менее привлекательная женщина, чуть старше. Они были очень похожи, должно быть сестры.
- Это она? – спросила Сати, проследив за моим взглядом. – Ты его любила?
- Не знаю, - искренне ответила я.
- Ева, привет! – воскликнула идеальная супруга и подошла к нашему столику, по пути шепнув что-то своей сестре, лицо которой тут же стало жестким и непроницаемым. Можно сказать, что ей было противно на меня смотреть, она постоянно отводила взгляд.
- Как дела? Это все твои друзья? Ну да, Влад говорил, что ты посещаешь, ну…
- Психиатрический диспансер, - помогла ее сестра.
- Нина, - недовольно прошептала она.
- А что? Я называю вещи своими именами, - запротестовала Нина, поморщив носик.
Она с опаской и пренебрежением уставилась на Сати и ее старенькую футболку с дикой, но веселой физиономией какой-то рок-звезды. Сати издала звук, похожий на рычание, а потом громко рявкнула и клацнула зубами. Нина вздрогнула от неожиданности и отступила на пару шагов.
- Хочешь совет? – сказала Сати, вставая с места и надвигаясь на застывшую от ужаса Нину. – Никогда. Не смотри. На сумасшедших. В упор.
Нина схватила под руку свою идеальную сестру и потащила ее к выходу, испуганно оглядываясь. У самого выхода путь им перегородил Дима, сначала он гавкнул, а потом сказал, что обычно нас выводят в намордниках.
После кафе мы гуляем по парку. Солнце греет еще совсем по-летнему, в воздухе парит аромат предпраздничного дня, хотя на самом деле сегодня обычный четверг. Никто в этом не признается, но мы терпеть не можем пятницу и последующие выходные дни. Потому что обычно нам нечем заняться и многим в голову лезут дурные мысли.
Я ем невкусные карамельки, стоя возле карусели для малышей, такой разноцветной, блестящей, с белыми лошадками. В этот ранний час желающих прокатиться еще нет, поэтому карусель сиротливо тускнеет на фоне новомодного ресторана и искусственного озера с огромными дубами и ивами вокруг.
- Я подумал, может, мы пообедаем сегодня вместе? – спрашивает Давид. – Я не настаиваю, если тебе неприятно…
- С удовольствием! – отвечаю я, улыбаясь. Он сделал шаг навстречу, что может быть лучше?

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ВЕДЬМЫ.

Сати возвращалась домой в отличном настроении, вспоминая, как все благодарили ее за идею с мороженым. Она улыбалась своим соседям, которые как обычно смотрели на нее с опаской, а некоторые – с жалостью. Особенно увлекалась этим продавщица из магазина, где Сати работала некоторое время. Вот и сейчас она посмотрела на нее глазами, переполненными грустью, и тяжело вздохнула: «Бедная девочка!».
Сати терпеть не могла жалость, но понимала, что людям это нравится. Менталитет у нас такой, хлебом не корми, дай только какую-нибудь сопливую историю и объект для жалости. Что ни говори, а люди у нас любят из жалости. Необъяснимый феномен. Самое интересное, любят то они на расстоянии. Когда ей понадобится чья-нибудь помощь, никто из них и пальцем не пошевельнет. Жалость им нужна, чтобы самоутверждаться. Вот какие мы все хорошие! Жалеем, сочувствуем – значит добрые, и живем вовсе не плохо, раз есть, кого пожалеть.
На встречу Сати прошла ее соседка. Одна из тех женщин, что считают своей высшей миссией на Земле – заставить других женщин чувствовать себя неполноценными. Сати терпеть не могла ее духи, ее походку, видя которую вполне можно было заработать морскую болезнь, а особенно ее взгляд. Высокомерный, хитрый и слегка удивленный, будто не понимает, как это она оказалась в этой дыре. Но самое обидное, что у нее уже долгое время был роман с парнем, который безумно нравился Сати, и об этом знали все, кроме ее мужа.
Никому никогда особо не было до нее дела. Она росла на улице, дитя асфальта, воспитанная своими старшими братьями. Эдик старше ее всего на два года, сейчас он потерпел очередное поражение в борьбе с наркотической зависимостью. Алекс старше Эдика на три года, сейчас он учился на врача в интернатуре. Дома его было вообще не застать. В местной больнице, в приемном отделении он иногда отрабатывал несколько смен.
- Явилась! – приветствовал ее отчим. – Иди, присмотри за Эдиком! Я уже на работу опаздываю!
- Сати! – заорала Аня девушка Эдика. – Сати! Я не знаю что делать!
Как и обычно, впрочем.
Сати поднялась наверх, в комнату Эдика. В другом конце дома исходил криком их двухлетний сын. Эдик скорчился на кровати и лишь слабо постанывал, стиснув зубы.
- Успокой своего засранца! – грубо кинула Сати, застывшей на пороге Ане. Она родила сына в шестнадцать. Подумать только! Ребенок родился у ребенка.
Сати села на кровать рядом с братом и повернула его к себе. На лице Эдика застыла гримаса дикой боли, от напряжения видна каждая прожилка, воспаленные глаза со слипшимися от слез ресницами.
- Я умираю! – заныл Эдик.
- Ничего с тобой не будет, - спокойно ответила Сати. – Где ты взял деньги?
- Черт! Прости меня, я не знаю, что со мной случилось…
Эдик зарыдал в голос, хватая Сати за руки, совсем как в детстве, когда ему было больно или обидно.
- Где? Своровал?
Эдик отрицательно замотал головой.
- Что-то продал? Обменял? Что? Что?? ЧТО???
- Прости меня, я думал, он тебе больше не нужен, ты давно не ездила…
Сати выскочила из комнаты, как ошпаренная. Она спустилась вниз и заглянула в кладовку, туда, где обычно стоял ее велосипед. Так и есть! Он продал ее велик.
- Чертов урод!!! – вскрикнула Сати.
Через секунду влетела обратно в комнату и ударила Эдика по плечу, он зарыдал еще сильнее.
- Не смей трогать мои вещи, - прошипела она и выбежала.
По дороге она натолкнулась на Аню с заплаканным ребенком на руках.
- Ты куда? Я не справлюсь одна! Я не знаю что делать! – паническим шепотом сказала Аня.
- Пусть подыхает! – рявкнула в ответ Сати. Она схватила сумку и выскочила во двор. Пробежав несколько метров, она встала как вкопанная.
- Черт! Тебе нужно в издательство, - приказала она сама себе, а в ответ услышала лишь лихорадочное биение сердца.
- Ну почему ты такая дура? – ругала она себя, возвращаясь в дом. Она уже прекрасно понимала, что не сможет уйти, как бы этого не хотела.
Входя в комнату брата, Сати поняла, что слишком тихо. Аня всхлипывала у постели Эдика.
- Он не отзывается, - испуганно прошептала она. – Сати, сделай что-нибудь!
Сделай что-нибудь! Эти слова Сати слышит постоянно, с тех пор как ей исполнилось двенадцать. Раньше ей всегда хотелось в ответ вопить что-то вроде: «Я всего лишь самая обычная девчонка, что вы от меня хотите?». Потом она привыкла и поняла, что от нее требуется намного больше, чем от всех остальных людей, а это заслуживает уважения и в первую очередь терпения с ее стороны.
Эдик был без сознания, едва дышал. Лицо его горело, он весь пожелтел. Сати знала, что надо делать в таких ситуациях, у них с Алексом была договоренность. Как только Эдику становилось особенно плохо, Сати должна была отвезти его в больницу, где работает Алекс. Номер с неотложкой уже изжил себя, врачи попросту не хотели ездить на вызовы к наркоманам, тем более что Эдика они знали уже давно. Поэтому, приезжая через час, а то и больше, они кололи ему глюкозу, или обезболивающее, что не оказывало никакого воздействия.
Вместе с Аней они кое-как выволокли Эдика во двор, затащили на заднее сидение старенького жигуленка, на котором уже никто не ездил. Сати села за руль и погнала в сторону районной больницы.
Алекс уже шестнадцать часов дежурил в приемном отделении. А это значит ни минуты свободного времени, ни присесть, ни поесть, к тому же на этот раз к нему приставили студентов. Безмозглые весельчаки пофигисты изрядно ему мешали, и даже то, что он сам когда-то таким был уже не спасало ребят от его гнева.
Когда Сати вбежала в отделение, он как раз показывал, как нужно обрабатывать ножевую рану.
- Алекс! – позвала его Сати.
Он обернулся и сразу понял, что случилось. Он взял Сати под руку и отвел в сторонку, чтобы его подопечные ничего не могли услышать.
- Что, опять? – шепотом спросил он. – Опять с ним та же ерунда, а ты вечно тащишь его ко мне на работу, у тебя есть совесть? На меня и так уже косо посматривают, а для меня очень важно закончить интернатуру как можно быстрее, понимаешь?
Сати уже не впервые слышит эти отговорки, только с каждым разом они становятся все настойчивее и серьезнее.
- Алекс, он твой брат!
- И твой тоже, вот и сделай с ним что-нибудь! Тебе не надоело разгребать это семейное дерьмо? Займись своей жизнью, посмотри на себя! Кто ты? Чего достигла? Ты никто!
- Не смей…
- Что – не смей? Это ты не смей портить мне жизнь! Здесь никто не знает, что ты и Эдик мне родные, догадайся, почему?
Сати молчала, она всего лишь смотрела брату в глаза и не узнавала его. Алекс развернулся, чтобы уйти, но она схватила его за рукав.
- Дай мне то, что ты обычно ему колешь, дай мне капельницу и физраствор, тогда я уйду, - прошептала она.
Алекс быстро скрылся в кабинете с медикаментами. Студенты с интересом уставились на Сати, она попыталась сделать спокойное лицо и даже улыбнулась им.
Алекс вышел с большим пакетом в руках и протянул его Сати.
- Алекс, ты не нас стыдишься, а себя, - сказала она, пытаясь совладать с голосом. У нее было чувство, как будто она навсегда теряет брата.
- Уходи, - ответил он.
К вечеру Сати все же удалось самостоятельно откачать Эдика, она уже много раз видела, как это делал Алекс, поэтому без особого труда смогла вогнать огромную иголку капельницы в истерзанные узловатые вены. Она оставила Аню присматривать за братом, а сама стала собираться в издательство с твердой уверенностью, что ее уже уволили.

ЛЕДИ ГЕРОИН.

С утра светило солнце, но город медленно впадал в зимнюю спячку. На групповой терапии, как обычно, было скучно, и все мы тихонько спали, ожидая, чего-то более интересного. Наши ожидания были не напрасны. Под конец занятия в кабинет вошла медсестра, а за ней высокая худющая девица с гривой каштановых кудряшек.
- Знакомьтесь, это Лиза, она будет заниматься в вашей группе, - объявила медсестра.
- Кабинет то не резиновый, - пробурчал Дима, явно намекая, что все мы ютимся вплотную друг к другу. – Или я ошибаюсь?
- Ну да, у тебя галлюцинации, - ответила Сати.
Лиза прошла и уселась в кресло между вечно плачущей девушкой и Димой, прямо напротив меня. Из-под темной челки выглядывали холодные, цвета расплавленной стали, глаза. Она раскинулась в кресле, как у себя дома и обвела всех нас скучающим взглядом, будто мы приперлись к ней без приглашения и она вынуждена терпеть наше общество. У меня возникло стойкое чувство, что я уже где-то ее видела.
- За что тебя упекли? – спросил Дима, как обычно, в своем репертуаре, не дожидаясь очереди, первым всегда должен был спрашивать психоаналитик, а мы и слова не должны молвить без разрешения Андрея.
- За героин, - ответила девушка тихим голосом, едва покосившись на Диму.
Сати присвистнула.
Андрей прокашлялся, строго взглянул на Сати, она не должна была так открыто выражать свое удивление, а потом сказал:
- Лиза, расскажи что-нибудь о себе.
- В моей карточке и так написано, или ты читать не умеешь? – ответила она, не скрывая раздражения. Кажется, групповая терапия ее не воодушевляла.
Димка расхохотался, Андрей покраснел.
- Ты имеешь что-то против меня? – спросил Андрей.
- Нет, ну что ты! Я таких как ты на завтрак целиком проглатываю, - ответила Лиза и хищно облизнулась.
- Хвала богам, славная малютка! – воскликнул Дима, поднимая руки.
Мне стало искренне жаль Андрея, казалось, что он вот-вот расплачется.
- Закончим на сегодня, я поговорю с твоим лечащим врачом, тебе еще рано находится в одном помещении с другими людьми.
Лиза удовлетворенно ухмыльнулась.
- Она только этого и ждала, - сказала я.
- Прости? – не понял Андрей.
Сати удивленно уставилась на меня, Дима замер где-то на полпути к двери, а Давид, который только встал со стула, снова уселся, явно ожидая продолжение спектакля.
- Нет, ничего, - смутилась я.
- Ты хочешь сказать, что Лиза всего лишь играет, чтобы не посещать групповую терапию.
Ну вот, я же говорила, что почти все психоаналитики – шарлатаны, они делают вид, как будто действительно понимают, как будто видят тебя насквозь, хотя на самом деле, стоит лишь сыграть на их слабостях, и они сдадут позиции. Вся проблема в том, что они относятся к нам как к ненормальным и наивно полагают, что наш внутренний мир устроен проще, чем две копейки, они ленятся искать обходные пути, они сосредоточенны на конечном результате, а не на мотивах и причинах.
- Я думаю, что Лиза должна посетить еще пару занятий, - вынес вердикт Андрей.
Он задумчиво посмотрел на меня, кажется, что-то осознал, или опять же лишь сделал вид. На Лизу страшно было смотреть, она застыла со странной ухмылкой на губах, она испепелила бы меня взглядом прямо здесь и сейчас. Потому я поспешно ретировалась.
- Я тебя достану, - сказала она мне на прощание.
- Зачем ты ее сдала? – спросил у меня Давид, когда мы шли на работу.
- Я не хотела, это случайно, - невинно вздохнула я.
- Ну да! За кого ты меня держишь? Я то в этом деле понимаю больше, чем любой психоаналитик.
- Тогда, сделай одолжение, притворись, что не понимаешь.
- Знаю, она тебе понравилась, - продолжал Давид с хитрым блеском в глазах.
- Заткнись!
- Ты хочешь увидеть ее снова, я угадал?
- Отстань!
- Ты пожалеешь, она тебя загрызет…

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЗВЕЗДЫ.

- Да, я слышала, она просто дрянь, потребовала за этот показ вдвое больше, будто она лучше всех остальных.
- Это последняя стадия звездной болезни, знаешь, - раздался звонкий смешок.
- А я слышала, что на прошлой съемке она без дозы работать не смогла, но ей все равно заплатили столько, сколько она требовала.
- Ты сама, пока не выпьешь на язык не выходишь.
- Кстати, где шампанское? – на этот раз заливистый хохот.
- В прошлый раз эта стерва подралась с Динкой, у нее столько синяков осталось, она теперь месяц не появится точно, - тихий шепот.
- Зато она вместо Динки.
- Она же обещала, что будет на этом показе, на все пойдет, чтобы своего добиться, выскочка проклятая, ненавижу таких…
Девушка не успела договорить, и надо признать, к своему счастью, так как раздался громкий хлопок открывающейся дверцы. Девушки часто прячутся в дамской комнате, чтобы покурить и выпить, правда, на этот раз им не пришло в голову проверить все кабинки. Они застыли у раковин, чуть открыв рты. Все тщательно накрашены, волосы идеально уложены, полуобнаженные тела блестят, как глянцевые странички. Они прекрасны. На первый взгляд. Но до Лизы, грациозно дефилирующей мимо них в одном нижнем белье, им, конечно, далеко. Громко цокают высоченные каблуки, загадочная улыбка на губах и чувство превосходства в каждом движении и взгляде, такое, что даже не возникает желания спорить. Лиза выхватывает сигарету из рук девушки, ближе всех стоящей к двери, и выходит, в спину ей летят идиотские смешки и порядком поднадоевшие оскорбления.
- Милая, я же просил не курить здесь, - суетится вокруг нее один из многочисленных менеджеров.
- Ты достал мои шмотки?
- Да, там, на вешалке, все самое лучшее.
Дальше все происходит как обычно. Лиза делает свое дело, это получается автоматически, так же просто, как и дышать, вы ведь не задумываетесь о том, что нужно сделать вдох, а потом выдох. На мгновение вспышки фотокамер ослепили ее, она не видела ничего, кроме сияющего под ногами подиума, но она слышала ритм музыки, которому она позволила вести себя, а потом восторженные крики, аплодисменты. Они ее любят, они ее хотят, они платят неимоверные деньги, чтобы увидеть ее. Вот зрение проясняется, и она видит восхищенные лица, они улыбаются, для них она само олицетворение успеха. Других никогда не приветствуют так, как ее. Всего несколько выходов, несомненно, оживили это представление, а завтра утром все газеты будут пестрить громкими названиями и признаниями в любви. Но абсолютно всем плевать на то, что творится у нее внутри. Полная растерянность, страх, темная пустота, которую нечем заполнить. Она почти мертва. Она забыла, что значит чувствовать тепло, любовь, преданность, близость.
После показа все, как обычно собираются на банкет, где властелины мира моды будут развлекаться с девочками, которых в обществе принято считать эталонами женской привлекательности, что лично Лизе кажется абсурдом. Сама она начала работать, когда еще училась в школе. Менеджеры выследили ее в спортивной секции, тогда началась настоящая облава, кому-то срочно понадобилась девушка, кто-то сказал, что у Лизы большое будущее, и что она принесет намного больше, вложенных в нее денег. Они доставали ее в школе, дома, на улице, обещая сказочные деньги. Наконец, она согласилась, решила попробовать, и вот к чему это все привело. За последний год Лиза сменила уже несколько агентств, менеджеров и продюсеров. Все просто мечтают поживиться за ее счет, вот уж чего она не допустит, ведь они просто эксплуатируют ее, заставляя работать круглые сутки, вытягивая все силы.
В этот раз Лиза была просто как выжатый лимон, она развалилась на диване с бокалом шампанского в одной руке и сигаретой – в другой, в своей персональной гримерке.
- Дорогая, пора идти, ты готова? – постучал в дверь ее менеджер.
- Я не иду, - ответила Лиза.
- То есть? Собирайся немедленно, все хотят тебя видеть!
- Отвяжись, жирная свинья, иначе черта лысого получишь, вместо зарплаты!
- А ну поднимай свою костлявую задницу, одевайся и выходи!!!
Ничего не поделаешь, каким бы уродом и тупицей не был Панин ее менеджер, а он все же прав. Все эти культурно массовые мероприятия Лиза обязана была посещать. Она и так уже многое пропустила, например, оргию в загородном доме одного очень известного кутюрье на прошлой недели. С тихим обиженным вздохом, она принялась одеваться и поправлять макияж.
Лиза толком и дороги не запомнила, куда ее везли в тонированном «Мерседесе». В голове уже помутнело и жутко зачесались запястья, куда она колола сначала кодеин, а потом и героин. Она все продумала, чтобы никто не догадался, она носила часы с широченным ремешком, золотые браслеты. Но все знали, и всем было плевать. На прошлой фотосессии, например, она чуть не задушила фотографа, разбила вазу о голову своего бывшего менеджера. В общем, истерила до тех пор, пока один из ассистентов не вколол ей свою дозу. Больше, чем обычно. Дальше все происходило, как во сне. Ее одели, причесали, поставили перед объективом, правда, стоять она могла с большим трудом. Они делали свое дело, кажется, даже смеялись над ней. В общем, все были довольны.
На вечеринке, куда ее привезли, было уже много народа. Модели, звезды, политики, состоятельные личности, сильные мира сего. Лиза улыбалась, ее встретили как всегда тепло, ее знали все, или почти все. Она толком и лиц то не различала, перед глазами стоял туман. Где сейчас найдешь дозу? Здесь даже крепче шампанского ничего не пьют.
Через толпы богатых и знаменитых, готовых целовать ей руки, Лиза кое-как протиснулась в дамскую комнату. Девушки, приводившие себя в порядок, моментально примолкли, улыбки исчезли с их идеальных лиц. Они уставились на Лизу снисходительно пренебрежительным взглядом, впрочем, до высокомерного взгляда Лизы им еще расти и расти.
- Как вы все меня достали, - вздохнула Лиза, подставляя пальцы под струю холодной воды. Руки ее дрожали. Она попыталась успокоиться и судорожно втянула воздух. Все, чего ей хотелось, так это быстрой смерти. Боль героиновой ломки ее совсем не пугала, ее пугала реальная, ничем не одурманенная жизнь, уж лучше всегда под кайфом, до тех пор, пока тело окончательно не износится и не откажет. Неплохая смерть. Лиза посмотрела на свое отражение, темные круги под глазами, бледная кожа, распухшие искусанные губы.
- Ты покойник, - сказала она своему отражению и улыбнулась. Утопические мысли медленного и сладостного разложения личности, главной из которых была: «Всем спасибо, все свободны». Полная до краев собственной решимостью, Лиза вышла в зал, забитый до отказа липкой пестрой массой, искусственным смехом и удушающим запахом денег. Улыбаясь, она подошла к намазанному автозагаром парню в шелковой рубашке, отчаяно косящим под гетеросексуального латиноса.
- Где моя доза? - спросила Лиза, даже не пытаясь говорить тише.
- Тебе хватит на сегодня, - ответил он и хотел было смыться, но от Лизы никто так просто не уходил.
- А, я понял, - протянул он, все еще пытаясь освободить свою руку из цепких Лизиных коготков. - Ты решила сдохнуть здесь сегодня, да? Чтобы все хорошенько запомнили эту пьянку.
- Если ты, хренов гомик, кому-то загнал мою дозу.... - прошипела Лиза, еще сильнее впиваясь в его плечо.
Эта угроза подействовала как заклинание.

Все вокруг слегка подрагивало и раскачивалось, как изображение испорченного экрана телевизора. Лизе это даже нравилось, она с удовольствием подумала о том, как сейчас придет домой, ляжет в постель и будет долго-долго спать, возможно вечно.
Она подошла к бару и заказала водки, когда рядом с ней неожиданно возник один из ее бывших продюсеров и любовников по совместительству.
- Привет, милая! - сказал он, улыбаясь и хватая ее всей пятерней за левую ягодицу. Резко повернувшись, Лиза разбила рюмку о его голову, а потом окончательно потеряла над собой контроль.

ТЕРРИТОРИЯ СВОБОДЫ.

После бессмысленно долгого разговора о родителях в кабинете Андрея, я вышла во дворик, чтобы покурить. На ступеньках у входа сидела Лиза. Я замерла в полнейшем испуге, не зная пробежать мимо, или затаиться в холле на время, как вдруг Леди Героин обернулась и посмотрела куда-то сквозь меня.
- Когда там обед начнется? - спросила она тоже куда-то в пустоту.
- А.... Эээ... - я быстро взглянула на часы. - Через 35 минут.
- Черт, - протянула она. - Я умираю от голода.
Я еще пару минут потопталась на месте.
- Ладно, я наверное....
Я спустилась мимо нее по ступенькам и невольно обернулась. Она курила и смотрела на меня.
- Тут недалеко есть кафе, - сама не знаю, зачем это было? Наверное, чувство вины. Хотя нет… Скорее зудящее любопытство, просто какое-то сверхъестественное.
- Отлично, мне нельзя выходить из здания, - ответила Лиза. - Но я это, пожалуй, сделаю.
Она улыбнулась, видеть это было больше, чем странно.
- Встретимся с другой стороны здания, - сказала она и бесшумно нырнула в заросли.
- Хорошо, - ответила я в никуда.

В растянутой майке с безбожным декольте, обнажающим почти всю красивую грудь, в отрезанных джинсах до колен и домашних тапочках с мордочками зверюшек, Лиза составила интересный ансамбль мне, облаченной в деловой костюм. Она очень вкусно ела омлет с овощами и отбивной, запивая все это молочным коктейлем.
- Хочешь? - спросила она, пододвигая мне свою тарелку.
- Нет, просто мне нравится видеть людей с аппетитом, - я просто не могла глаз от нее оторвать.
- У меня есть одна теория, я думаю, что нужно все делать со вкусом, чтобы других заражать, есть надо вкусно, и жить надо тоже вкусно.
Я курила и пила свой кофе, стараясь делать это вкусно.
- Вот так часто бывает: жажда жизни и убивает, понимаешь?
- Да, - отвечаю по инерции. - Нет, не очень.
- Тебе все время кажется, что ты мог бы испытать нечто больше, сильнее и ярче. Летишь как мотылек на свет, а потом.... Паф! - Лиза резко ударила ладонями себя по коленям. - Твои крылышки вспыхивают в один миг.
- Очень живописно, - отвечаю с иронией.
Мы сидим на территории свободы, так Лиза сама называет свою комнату в диспансере, куда мне пришлось влезать через форточку. Все-таки хорошо, что в последнее время у меня не было аппетита. От этих стараний у меня колени были теперь в синяках, а юбка вообще треснула.
- У меня где-то были нитки, правда, иголок мне не дают, - пожала плечами Лиза.
Я сидела на кровати, а Лиза на подоконнике с сигаретой.
- Особенно скучно здесь бывает после обеда, - вздохнула она. - Даже скучнее, чем в клинике для наркоманов.
Я безучастно пожала плечами, ничем не могу помочь.
- Я хочу выйти отсюда, хоть не надолго, просто прогуляться.
- Нууу… У нас иногда бывают прогулки во время групповой терапии.
Лиза долго молчит, она словно заснула с открытыми глазами. Мне становится неуютно. Дело к вечеру, уже темнеет, да и дождь похоже вот-вот начнется, нет никакого желания вымокнуть до нитки.
- Ладно, я, пожалуй, пойду, - говорю я в пустоту.
Вот и пойми этих психов после такого! То ли издевается, то ли в кому впала и нужно срочно бежать за врачом. Я сняла туфли и тихонько выскользнула из Лизиной палаты. Вахтерша смотрела сериал и даже голову в мою сторону не повернула. Странный день…

ОЧЕРЕДНОЕ…

Все было отлично. Наконец наступила настоящая осень, с морозными туманами по утрам, темными дождливыми вечерами, слякотью и инеем на ветках деревьев.
Оно подкралось как-то особенно незаметно. Нарастало весь день вместе с “Radiohead” из наушников. Полностью накрыло и проглотило уже к обеду. Я улыбалась, когда говорила Андрею, что мне грустно. Я улыбалась даже когда отказалась идти на групповую терапию, сказала, что голова раскалывается и лучше пойду домой, прилягу. Но пошла на работу. Долго сидела одна, просто сидела, не занимаясь ничем, закинув ноги на стол, пока ко мне с любопытствующим видом не заглянул Влад.
- Ага! Спишь на рабочем месте? – расплылся он в улыбке. Он прошел в кабинет и уселся на стол, положив руку на мою щиколотку.
- Уже домой пора, а ты все здесь? – улыбнулась я, с удивлением заметив, что начала снова с ним заигрывать, как будто не была гостьей на его свадьбе. Но решила, что я сегодня – не я. Нет, правда, я так чувствовала, что я – это просто глупая похотливая секретарша, такая, какой меня видят здесь все окружающие. Просто это был очередной сдвиг, я это сразу поняла, но уже ничего не могла остановить.
- Давай расслабимся? Помнишь, как раньше? Что ни говори, но нам было так весело всегда, правда? – кажется он пытался подчеркнуть, что он все-таки самый близкий человек для меня здесь.
- Правда, - улыбалась я, как идиотка.
- Поедем? – он кивнул головой, как бы вместо моего согласия, протянул мне навстречу руки…
И вот мы уже в его машине, по дороге к его квартире «для свиданий». Он все-таки продолжал ее снимать. Там идеальная чистота, как в гостинице, только намного уютнее. Он сменил кое-какую мебель и портьеры теперь были не золотистыми, а ярко-алыми. На полу красовался белоснежный ковер с длинным ворсом, на котором я тут же устроилась.
- У твоей новой любовницы отличный вкус, - говорю я.
- Нет никого, - отвечает Влад слишком серьезно, чтобы говорить правду.
Он наливает шампанское в бокалы и тоже садиться на ковер. Я не думаю о том, что мне нельзя пить, сегодня я хочу пить, чтобы не задумываться ни о чем, а утром будет уже поздно что-то менять, и я просто свыкнусь со всем, что сейчас натворю. За бокалом следует второй, третий, и еще один, и еще…
Мы катаемся по ковру от смеха, вспоминая историю, связанную с нами обоими еще в подростковом возрасте. Когда курили травку вместе и внезапно нас застали его родители, вспоминая, как сильно Влад ревновал меня к моим одноклассникам, как подрался в первый раз, как впервые поцеловались лет в тринадцать, неумело, больно ударяясь зубами, носами и лбами, думая, что так оно и должно быть.
- Мне кажется, я только и делаю, что мешаю тебе, - отдышавшись, говорит Влад.
- Нет, это я всем мешаю, - прошептала я. Он даже не расслышал.
Что-то щелкнуло внутри, меня замкнуло. Алкоголь, как обычно, обострил все эмоции. Мне нельзя пить, совсем нельзя, особенно, когда плохое настроение. Я ушла в ванную комнату с огромным зеркалом и заплакала. Что-то внутри раздувалось и раздувалось так, что стало невозможно дышать. Я правда пыталась успокоиться, и даже засунула голову под струю холодной воды, чтобы протрезветь, я шлепала ладошками себя по щекам, но продолжала ничего не чувствовать. Мне все так же нечем было дышать, я царапала ногтями горло, даже хотела позвать на помощь, но изо рта вырывался только хрип и странные булькающие звуки.
Не знаю, как так получилось. Я взяла бритвенный станок Влада и ударила им себя по горлу. Не было боли, сначала я даже подумала, что бритва очень тупая, но через несколько секунд порез все же проявился… Красные капли на пол. Остатки разума говорили мне, что я сейчас испачкаю одежду. Поэтому я даже разделась до нижнего белья, села на край ванны, и продолжила бить бритвой по шее и груди, после чего оставались глубокие порезы, и кровь капала на пол, стекая по телу. Зрелище меня просто завораживало. Это было настоящим безумием, я не могла остановиться. От усилий станок вылетел у меня из руки, упал на пол и сломался.
- Черт, - выдохнула я. Я порылась в шкафу, нашла там женский станок, и спокойно продолжила свое занятие.
В следующее мгновение дверь в ванную комнату буквально вылетела, на пороге стоял испуганный Влад… Он одним прыжком оказался возле меня, схватил за плечи и тряхнул, как следует.
- Что ты натворила?! – заорал он, потом схватил полотенце и прижал к моей груди, взял на руки и вынес из ванной.
Я сидела на диване, поскуливая от бессилия и ненависти к себе. Сознание медленно возвращалось, было стыдно, наверное, как никогда в жизни. Теперь Влад подумает, что я специально устроила этот спектакль, просто чтобы привлечь его внимание, привязать к себе, или заставить его чувствовать себя виноватым.
Скорее всего так и было на самом деле, просто мое сознание на некоторое время отключилось… А как еще могло отомстить мое бессознательное, запуганное, униженное и оскорбленное эго? Единственное, что сдохнуть в его ванной… Вот было бы интересно, как он выкрутился бы на этот раз? Боже, как я себя ненавидела в эти минуты!
Влад принес аптечку, начал перебинтовывать меня. А я думала о том, что бинта не хватит все равно.
- Какая же ты дура! – приговаривал он. – Что? Больно? Так тебе и надо! А что ты хотела? Теперь еще долго будет больно, и шрамы останутся на всю жизнь!
Потом он заставил меня выпить две таблетки обезболивающего. Я тихо плакала, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Прос…ти меня, по… пожалуйста…
Он провел рукой по моим волосам, и вдруг упал на пол, застонав и скорчившись.
- Влад! Влад, что случилось? Что? – завизжала я.
- Сердце, - простонал он. – Там есть… что-нибудь…
Он указал рукой на аптечку. Я порылась в коробке, но нашла лишь валерьянку.
Влад тяжело дышал.
- Влад? Как ты? Отпустило? – я держала руку у него на лбу, лицо его было бледным и холодным.
- Да… Вроде… легче…
- Прости меня…
- Зачем? Все же… было так хорошо… сначала…
- Прости, - я помогла ему встать и лечь на кровать.
Не было сил, хотелось просто дышать, медленно и спокойно. Не было слез, не было мыслей, не было сна. Была лишь холодная, липкая усталость.

14 ДНЕЙ.

- Понимаете, доктор, ее отец, он часто бывает в командировках, в разных странах, нууу, в Марокко, например, в этот раз…
Сати и Дима смотрели издали, до них долетали лишь обрывки фраз диалога этого хорошо одетого красавца и Андрея.
- Мы сами не заметили, как так случилось! Знаете, эта лихорадка, она очень опасна… Поэтому ей нельзя вообще из дома выходить…
- Как думаешь, это правда? – шепотом спросила Сати.
- Неа, хотя… - Дима морщил лоб.
- Ну это совсем, как корь… Она на вас чихнет и вы тут же в пятнах! – красноречиво продолжал красавец.
- Корь, значит? – хищно улыбнулась Лиза, проходя мимо двоих мужчин и царапая взглядом идеально выглаженный костюм.
- Я передам от вас привет, доктор! Спасибо вам за все! - рассыпался в комплиментах красавец, отступая к двери, как вдруг, дорогу ему перегородил Давид. Его каменное лицо не на шутку испугало Влада.
- Что с ней? – спросил Давид. – Что ты с ней сделал?
- У нее лихорадка, я уже сказал доктору, он все тебе объяснит, - сквозь зубы процедил Влад.
- Ууу… Какой грозный у него вид, - продолжала веселиться Лиза. – Подонок!!! Куда ты ее дел?!! Негодяй!!!
- Это не смешно! – оборвала ее Сати.

Я провела неделю у Влада на квартире. Он приходил каждый день в обед и после работы, приносил еду… Помогал мне даже мыться. После визита к врачу выяснилось, что той злополучной ночью у Влада случился инфаркт. Он заплатил деньги, чтобы об этом не узнал никто из его семьи, иначе трудно было бы объяснить, что его так взволновал мой окровавленный, полуобнаженный вид.
- Теперь у меня шрам в сердце, до конца жизни, - говорил он, то ли серьезно, то ли шутя.
- Зато тебе со мной всегда весело.
- Это точно, – как-то совсем невесело смеялся он.
Стоит ли говорить, как стыдно мне было смотреть ему в глаза, стоит ли говорить, как сильно я боялась возвращения в свою квартиру и в психдиспансер?
Но время пришло… Я просто это поняла как-то. Надо возвращаться к жизни, и смело смотреть ей в глаза. Ведь невозможно навсегда запереть себя здесь и продолжать мучить разум угрызениями совести, так и до клиники рукой подать. Надо было срочно чем-то себя занять.

Спасибо тебе за все! Увидимся завтра, на работе. Прости еще раз.

Гласила записка, оставленная Владу на прощание.
Еще неделю я провела дома, убиралась, стирала, вынесла на помойку кое-какие вещи, все подарки Влада, и других мужчин, уже давно забытых… Зачем я их копила столько времени? Потом долго гуляла в парке возле дома, до самой темноты. Было приятно дышать морозным воздухом и смотреть на резвящихся собаководов с их питомцами. А когда я вернулась домой, возле квартиры меня ждал Давид. С осунувшимся и застывшим, как маска, лицом, он действительно был похож на Франкенштейна.
- Я так рада тебя видеть! – улыбалась я, практически бросившись ему на шею.
- Где ты была? С Владом? Почему? – жесткие слова так и хлестали по ушам.
- Нет, я болела, но сейчас все хорошо! – пыталась беззаботно улыбаться я. – Пойдем, чай попьем!
- Нет, спасибо, - резко ответил он. – Я пришел спросить, когда ты вернешься в диспансер?
- На днях, - пожала я плечами.
- А то все волнуются, ты их знаешь, - он поморщил нос. – Даже Лиза.
- Я приду завтра, обещаю, - я почувствовала себя школьницей, прогуливающей уроки.
Давид развернулся и собирался уже нажать кнопку вызова лифта, как вдруг обернулся:
- Ну, вообще то, если хочешь, у нас сегодня мини вечеринка на территории свободы, - хитро улыбнулся он одним уголком рта.
- Отлично, я с тобой! – с радостью ответила я.
По пути мы зашли в круглосуточный магазин, где купили сок, сигареты, конфеты и еще что-то из закусок. Продавщица окинула нашу пару строгим внимательным взглядом, хотя я списала этот взгляд на счет Давида, так многие на него смотрели… Есть в нем что-то от израненного в бою горца. Какая-то грусть в глазах, по которой обычно сходят с ума начитавшиеся дамских романов восьмиклассницы.
Пока мы ехали к диспансеру на такси, я думала, сколько же всего интересного я пропустила за эти 14 дней? Было больно и обидно. И примут ли меня в компанию теперь? Ведь они психи, неизвестно, что от них можно ожидать…
Давид обнял меня за плечи.
- Я так рад, что с тобой все хорошо!

Тихо, через заросли к окну на первом этаже. Постучать обязательно три раза потом еще два. Давид передал пакет с провиантом через форточку. Потом полезла я. Полная темнота, чьи-то руки схватили за талию и потянули вперед. Грохот, и я на кого-то приземлилась. Тихий отборный мат шепотом.
- Моя нога! – знакомый писк. – Кто стоит на моей ноге?
Щелчок и блик карманного фонарика озарил комнату вокруг.
- Черт! Это ты! – крикнула Лиза, бросаясь меня обнимать, и снова повалила на пол. Дима и Сати тут же шикнули на нее.
- Надо открыть окно для Давида, - сказала я, обнимая и расцеловывая каждого из своих друзей психов.
- Это невозможно, - пожала плечами Лиза. - Оно под сигнализацией.
- Тогда иди к охраннику и отвлекай его внимание, - предложила Сати. – А мы откроем входную дверь и впустим Франкенштейна.
- Черт! Почему я? – возразила Лиза. Ее голос был хриплым, как будто она простыла.
- Идемте, - позвал Дима, открывая дверь.
Лиза тихонько проскользнула в ярко освещенный коридор. Босая и в одной растянутой майке ей не составило труда привлечь внимание охранника.
- Привет! – сказала она громко. – Вы мне не поможете? Кажется в туалете кто-то закрылся…
В это время мы уже поднимались на второй этаж, чтобы спуститься к выходу с другой стороны круговой лестницы. Тихонечко, на цыпочках, едва дыша, мы попытались открыть дверь, но она оказалась заперта на ключ.
- Ключ на вахте! – прошептал Дима, пришлось вернуться.
Я протиснулась в маленькое окошечко стеклянной вахтовой кабинки, обыскала стол охранника, но ключа там не оказалось.
- Может он в столе? – предположила Сати.
Пришлось пролезть внутрь. Во втором ящике стола я обнаружила связку ключей, каждый из которых был подписан. Ключ под названием «ПАРАД» – скорее всего то, что нужно.
- Ева, быстрее!!! – Димкин шепот.
Я передала ключ, услышала, как ребята открывают дверь, снова закрывают, тихо, почти бесшумно. Дима передает мне ключ, я снова нанизываю его на проволоку вместе с остальными ключами, и… Тут в двери вахтовой комнаты повернулся ключ… Не зная, что делать, я забилась под стол.
- Ох уж и работенка, - прокряхтел охранник, разваливаясь в видавшем виды кресле и включая маленький переносной телевизор. Я боялась и шелохнуться, зажатая между мусорным ведром и тумбой. Не прошло и минуты, как снова раздались шаги… На этот раз шлепанье босых ног о кафель.
- Привет снова! – хриплый голос Лизы. – Не могу уснуть…
- Иди в палату, или я врача вызову! – сурово пригрозил охранник.
- Сейчас пойду, - ответила Лиза с улыбкой. – У вас тут тепло и весело…
- Чего тебе? – охранник встал с кресла.
- У меня одеяла нет теплого, а сегодня холодно, можете достать из кладовки или откуда там, где вы их держите? – тоном капризного ребенка продолжала Лиза.
- Ты меня достала, - недовольно кряхтел охранник, тем не менее выходя из вахтовой комнаты и запирая ее на ключ.
- Спасибо, дяденька! – ворковала Лиза, следуя за ним по пятам.
Когда звук шагов начал стихать, я вылезла из-под стола и тут же встретилась с озадаченным лицом Димы. Пришлось зажать рукой рот, чтобы не заорать, где он научился так незаметно подкрадываться? Он помог мне пролезть обратно, мы, как можно тише добрались до комнаты Лизы и снова оказались в полной темноте.
- Уууух… - чей-то облегченный вздох.
- Я думала, вы не вернетесь! – шепот Сати.
Через пару минут вернулась и Лиза с одеялом в руках. Она давилась смехом, и запустила одеяло в форточку. Вообще то нам всем было смешно до коликов в животе. Когда мы отдышались, то наконец распаковали сумки и начали вечернюю трапезу, при свете фонарика.
- Ты правда болела? Или все-таки развлекалась с этим модным чуваком где-нибудь на Мальдивах? – спросила Лиза, аппетитно облизывая кончики пальцев, после съеденного мармелада.
- Я болела, - коротко ответила я, понимая, что мало кто верит в это.
- Андрей скучал по тебе, - с ехидной интонацией продолжала Лиза.
- Вот бы он обрадовался, если бы оказался здесь! – рассмеялась Сати.
- Какие новости? – спросила я, попивая свой томатный сок, представляя, что это кровавая Мэри.
- Никаких, - вздохнула Лиза. – Правда, нашу журналюгу выписывают…
Сати опустила взгляд, как будто ей была неприятна эта тема.
- Правда? – удивилась я. – Я… я даже не знаю… что и сказать… Я очень рада! Черт! Я безумно рада!!! Это что? Это значит, что ты разобралась со своими проблемами, да?
- Ни хрена она не разобралась! – прохрипела Лиза.
- Ты бы заткнулась героиновая девочка! – обиделся Дима.
- Да, теперь никаких психоаналитиков, и терапий, и антидепрессантов… Последнее заключение врача – симптомов не наблюдалось уже несколько месяцев, выписка.
- Это ведь отлично, ребята! – моему позитиву не было ни конца, ни края. Кажется, это всех начинало раздражать.
- Я уезжаю, - продолжала Сати. – Буду работать в филиале журнала в городке поменьше… Там будет легче все начать с нуля.
Я вдруг почувствовала, что у меня по щеке скатилась слеза. Почему-то я всегда начинаю плакать правым глазом.
- Вот и уматывай! – огрызнулась Лиза.
- Не надо так, - повысил голос Давид. – Мы все когда-нибудь отсюда уйдем!
- Да, кроме меня! Я тут сдохну, слышите? – Лиза уже почти кричала. Это было похоже на начинающуюся истерику.
- Нет, неправда! – я потянула ее к себе за руку, обняла. Она тут же затихла. Совсем как ребенок, которому просто не хватает внимания.

ПЕРВЫЙ СНЕГ ДЛЯ ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ.

После очередной групповой терапии оказалось, что Сати уже нет в городе. Она уехала не попрощавшись. Для оставшихся это не было чем-то особенным, так делали многие. Но мы с ребятами все же решили провести свой обряд прощания, поэтому и собрались в тот дождливый, темный вечер во дворике диспансера. Сидели на скамейке под зонтами, кутаясь в куртки.
- Она была веселой и так далее и тому подобное, - изображала погребальную церемонию Лиза. Вся идея прощания не устраивала ее с самого начала. Ее философия жизни сводилась к правилу: «Делаю так, как научили». Иногда было такое чувство, что в ее жизни вообще не было добрых людей.
- Ее будет не хватать, - вздыхал Дима, кажется, ему было особенно тяжело.
- Надеюсь, у нее все сложится хорошо, - сказал Давид и закурил.
- Давайте поклянемся, что будем прощаться друг с другом? – предложила я.
- Да, клянусь, - ответил Давид.
- Не знаю, ребят, не уверен, - пожал плечами Дима. – Что мне теперь? Я пожалуй тоже уеду… На хрен этот диспансер, этих психов, на кой черт это надо, если даже самые близкие друзья потом с тобой знаться не хотят?
- Может быть мы что-то делаем не так? – мое предположение.
- Определенно, - тут же соглашается Давид.
Мы долго сидим молча, до тех пор, пока не становится совсем темно и дождь ни начинает превращаться в снег.
- Первый снег, - улыбается Лиза и ловит снежинки ладошками. – Ну, мне пора, сейчас обход будет, витаминчики надо принять.
Она встала и побежала к центральному входу прямо по лужам, поднимая за собой шлейф брызг.
- Ну что ж… Сегодня четверг, последний приятный день недели, - улыбнулся Дима. – Надо провести его перед телевизором.
Странно, но никто никогда не делился друг с другом, каким образом проходят наши выходные дни. Словно бы это было самой страшной тайной, хотя на самом деле все было настолько скучно и банально, что и говорить не хотелось. Например, я ходила все выходные по магазинам, обедала в кафе, потом подолгу сидела в парке, желательно там, где как можно меньше народу. У меня есть теория. Она, конечно, не такая оригинальная, как у всех докторов психологии. Моя личная теория состоит в том, что общение с природой помогает собрать мысли, приводит их в порядок, умиротворяет, гармонизирует тебя с окружающим миром. Кто-то наоборот любит быть в сердце города, теряясь в многоликой толпе… А вот я люблю быть одна в парке. В любом случае, я думаю, как толпа, так и природа помогает почувствовать себя всего лишь частичкой, понять, что ты есть ничто и все твои мысли и проблемы – тоже ничто. Тебя не станет, а город, земля, да вся планета будет продолжать свой ход, свое развитие. И что ты можешь с этим поделать? Нет, это не страшно, как кажется на первый взгляд, и это не тупое равнодушие, это не безучастие… Это позволение жизни идти своим чередом. Абстрагирование от вопроса: «Ну почему я такой урод? Почему жизнь складывается так, а не иначе?». Это освобождает разум и твое время для более интересных занятий.
Вечером, возвращаясь домой, я покупала ароматизированные сигареты, иногда заказывала суши, и всю ночь напролет смотрела телевизор… Эротические фильмы, или же, так называемое, интеллектуальное кино. Мне надо было устать за день, обязательно. Иначе я не могла заснуть.
Не знаю, как и чем жили остальные, мы редко виделись и даже редко созванивались в выходные и праздники. С отъездом Сати вообще перестали.

И эти выходные не предвещали ничего особенного… Даже приглашение родителей заехать к ним в гости не вызвало подозрений. Они живут за городом. У них теплый уютный дом с домработницей и охранником, ухоженный сад с арками, скамейками и альпийской горкой. Мама заботится о своей питомице – кошке Нюше из какой-то совсем редкой породы. Папа заботится о своем бизнесе.
На обед была уха и запеченная утка. Всегда поражалась способности мамы собрать всех вот так легко и быстро за одним столом. Ведь даже папу обычно не оттащишь от экрана телевизора и информационного канала. Но, похоже, он просто сдался однажды.
- Кушай больше, ты мало ешь! – советовал папа. – Ты фрукты покупаешь?
- Да, конечно.
- Денег хватает?
- Да, все нормально, не переживай.
- Ева, мы тут подумали, - вступает мама. – Наверное, тебе уже пора прекратить это лечение. Ведь все хорошо. Переезжай к нам. На новый год будет снова много гостей, как в старые добрые времена, помнишь?
- Ты серьезно? – у меня даже челюсть отвисла, кажется.
- Да, абсолютно! Наверное, мы с отцом были не правы, когда заставили тебя посещать этот диспансер.
Еще месяц назад за эти слова я готова была полжизни отдать, а сейчас… Я была уверена, что жизни за пределами кованных ворот диспансера нет, и что каждый выходящий из этих ворот, уходит навсегда в какой-нибудь параллельный мир, где все по-другому, страшно и непонятно. Ведь никто не возвращался и не рассказывал нам, как у него дела.
- Мне надо поговорить со своим лечащим врачом, - пожала я плечами беззаботно, как будто речь шла о насморке.
Родители как-то странно переглянулись.

На следующий день я пересказывала эту историю Давиду.
- Так чего ты ждешь? – обрадовался он, как будто это его хотели выписывать. – Я бы на твоем месте воспользовался ситуацией, пока они не передумали!
- Я не знаю, - вздыхала я, ну как же он не понимает меня!
Мы с ним впервые встретились в воскресенье. Встреча напоминала тайную очную ставку. Мы оба были в темных очках и в черных пальто, как будто боялись, что нас может кто-то узнать. Просто разговор этот имел для меня огромное значение, и не хотелось, чтобы кто-то вдруг помешал.
- Послушай, не надо из-за таких психов, как мы с Димой и Лизой, портить свою жизнь!
- Вы же мои друзья, а у меня никогда не было друзей, даже в детстве, - продолжала я вздыхать, и становилось жалко саму себя.
- Слушай, - Давид остановился на месте, как вкопанный, развернул меня за плечи и встряхнул. – Ты и правда больная! Какая на хрен дружба? Это просто способ выживания в незнакомых условиях! Когда уйдет Дима или Лиза, ты думаешь, они вспомнят о тебе? Даже я не уверен, что мне захочется думать об этом жизненном периоде снова и снова. Я хочу быть обычным человеком.
- Я знаю, я тоже этого хочу, но не уверена, что смогу.
- Может я сделаю себе пластику на лице, может даже стану красавцем, - улыбнулся Давид.
Всю дорогу домой, я мысленно твердила себе: «Я обычный человек, я самый обычный человек на свете». Даже не стала заказывать суши, а купила пару килограммов яблок и апельсинов, потом позвонила старой знакомой и даже вникла в суть проблемы с ее новым бойфрендом, согласилась сходить с ней куда-нибудь, она обещала познакомить меня с «очень интересным молодым человеком». Вот, я – обычный человек.

Обычные люди не любят оставаться одни, стадные инстинкты.
Обычные люди дружат с обычными людьми, которые не разучились улыбаться, у которых всегда все «лучше всех», у которых нет проблем. Никому не нужны друзья с проблемами.
Я, как обычный человек, не хочу, чтобы кто-то узнал, что у меня проблемы.
Я, как обычный человек, со временем все равно превращаюсь в психа.

Понедельник. Снег снова растаял, светило солнце, и я наконец то забрала свой любимый свитер с растянутыми рукавами из химчистки. Я чувствую себя спокойнее, когда моих рук не видно окружающим. Кабинет Андрея залит солнечным светом, и если бы не сквозняки, то было бы полнейшее ощущение лета. Он улыбается, как всегда, морщинками вокруг глаз, пьет кофе.
- Мне звонил секретарь твоего отца, спрашивал о твоих документах, кажется родители решили забрать тебя.
- Смешная фраза, мы же не в детсаде, - смеюсь я. – И даже не в интернате. Однажды, родители положили меня в больницу с гепатитом, мне было всего пять. И знаете что? Я все отлично помню. Думаю, мои проблемы начались тогда, я ведь полагала, что они отдали меня навсегда. Тогда я впервые поняла, что каждый сам за себя.
- В том то все и дело, что жизнь у тебя именно такая, как ты о ней думаешь.
- Научите меня думать по-другому.
- Значит, ты решила остаться? – Андрей выглядел чрезвычайно удивленным.
- Я ведь и так могу уйти, когда захочу?
- Да, конечно.
- Я пока не хочу.
После разговора я зашла к Лизе. Она расхаживала из угла в угол, как загнанный дикий звереныш и расчесывала до крови руки, сказала, что это у нее аллергия на замкнутое пространство.
- Как мне тут надоело, - вздыхала она. – Я могу сбежать, в любую минуту, ты ведь знаешь.
- Ты с ума сошла, не вздумай! – предупреждала я ее. – Тут ведь необходимое тебе лечение, лекарства, вдруг тебе будет плохо?
- Ну что я сама себе укол не смогу сделать, с моим то опытом?! – смеялась она. – Главное узнать, узнать, что они мне дают… Жизнь проходит мимо! А что, если мое тело сможет протянуть всего пару месяцев? Посмотри на меня! Я всего лишь скелет обтянутый кожей, а эти синяки под глазами, я в обморок падаю по пять раз на дню! Черт… Нет, я знаю, там мне станет лучше, это точно, там мне не придется каждый день думать и говорить с посторонними людьми о своей ненормальности.
Я хотела сказать, что возможно она ошибается, но у меня просто духу не хватило, ведь она была так уверена, да и кто я, чтобы судить?
- Помоги мне, Ева, слышишь? – она схватила меня за руки, каким-то образом ее пальцы забрались под длиннющие рукава моего свитера.
- Ты сумасшедшая, Лиза, а два психа не в состоянии друг другу помочь, - я хотела выйти из ее палаты, но она продолжала меня держать, заглядывая в глаза.
- Откуда ты знаешь? Ты можешь быть в этом уверена? Давай, иди! Я больше ни о чем тебя не попрошу!
Она обиделась и следующие два дня мы не общались.
Я продолжала работать, Влад избегал общения со мной, не удивлюсь, если в ближайшее время он попросит меня написать заявление об увольнении. Иногда было очень жарко, но я все равно носила свитера и водолазки, полностью зарывающие декольте и шею. Шрамы заживали медленно. На мне все медленно заживает, одно неосторожное движение и порезы снова кровоточили, присыхали к кофточкам, поэтому приходилось их отмачивать в теплой воде, и только потом снимать. И это гадкое чувство обреченности… Наверное, это чувствуют смертельно больные, или приговоренные к казни люди, безусловно сильные духом и смирившиеся с мыслями о скорой смерти, попрощавшиеся со всем живым ради вечного забвения, которым вдруг неожиданно говорят, что диагноз был неправильно поставлен, и что у них не опухоль мозга, а «всего лишь» аневризма, или что смертная казнь заменена на пожизненное заключение. Собственно разницы никакой, только ты еще жив. Вот об этом думает псих, каждый раз отдирая от своей плоти узкие горлышки свитеров, а не о том, останутся ли шрамы.

ИСТОРИЯ ОДНОГО РЕВОЛЬВЕРА.

Он всегда был. Он просто был. Он просто лежал в ящике стола. Оружие не может долго бездействовать.
Раньше мы долго смеялись над шуткой Сати, когда она увидела висящую на стене моей кухни яйцерезку. Такие раньше у всех уважающих себя хозяек были, вот и эта досталась мне от бабушки. Сати говорила, цитируя Чехова, что если во время спектакля в декорациях на стене висит ружье, то в конце третьего акта оно обязательно выстрелит… А у меня на стене висела яйцерезка.
Револьвер был старый, папин, не заряжен… Он оказался в моем столе случайно. Папа привозил его в мастерскую, потом зашел ко мне в гости и забыл его лишь по причине своей крайней рассеянности. Как и любая другая старинная вещица, он хранил свои тайны… Он был определенно психом, таким же, как и я! Он никогда никому не доверялся, как и я. С виду был самым обычным, без трещин и царапин, ухоженный, блестящий, как и я. Никто бы и подумать не мог, что у него бывали в жизни встряски и проблемы, он словно бы появился ниоткуда, прямо в ящике стола и превратился бы в пыль там же, как и я. Его бы просто никто не заметил, как и меня. Если бы не психи…

В четверг мы как обычно праздновали НАШ ЧЕТВЕРГ. Андрей вывел нас погулять в парк, и мы полдня наблюдали за тем, как асфальт заливают водой, чтобы получился каток. Снега в этом году никто так и не дождался. Все напряженно сопели, вглядываясь в лица прохожих, наверное потому, что этих самых прохожих было сегодня больше, чем обычно. Этот факт не мог не вызвать ажиотаж. А особенно появление на открытом воздухе самой Лизы. Скучающие, равнодушно скользящие по нашим лицам взгляды, непременно спотыкались, как о бордюр, на Лизином, и застревали там надолго, впиваясь в ее глаза, потом в правильные, пожалуй даже слишком симметричные, губы, потом снова в глаза, и наконец, врезались со всего размаха в острые скулы, рассыпаясь на сколки щенячьего восторга узнавания. А потом в спину ее втыкался шепоток, иногда злорадствующий, иногда сочувствующий, иногда откровенно интимного характера. Мы деликатно делали вид, что ничего не замечаем, пока Лиза сама не попросила у меня темные очки.
- Идиоты, - высказалась она достаточно громко, потом уселась на скамейку, втянула голову в плечи насколько было возможно и надела капюшон своей куртки.
Дима все это время поглядывал на меня из-под своей заросшей челки, и наконец, видимо решившись, взял за локоть и отвел в сторонку от нашей чудной компании.
- Я тут слышал, что у тебя лечение заканчивается…
- Я еще не решила…
- Помолчи, - приказным тоном, кажется, он пытался сообщить мне что-то крайне важное. – А я вот решил уйти. Да! Насовсем! Надоел мне весь этот цирк. Проблема моей болезни не в желании уйти от проблем, а в невозможности этого сделать. Знаешь, сколько я уже в этом городе обитаю? Два с половиной года! Это для меня ненормально. Я скоро мхом покроюсь…
- Дим, если ты так решил, я ведь не могу тебя удержать.
- Да не в этом дело! Я решил помочь Лизе, мы вместе сбежим, - в его глазах появился огонек азарта, свойственный разве что игроманам.
- Ты… Нет, Дима… - я задохнулась в своей обиде. – Не смей! Не тяни туда ее, прошу тебя! Подумай!
Он ничего не ответил, от решимости в его взгляде холодок пробежал по позвоночнику. Неужели он в самом деле это седлает?
Я развела руками, глотая ртом воздух.
Похоже, Давид был прав, они не дружили со мной, они выживали.

По дороге домой я думала, что это конец. Нет, не моей болезни, не моей ненормальности, а моей жизни. Теперь меня, как куколку шелкопряда насильно вытащили из кокона, чтобы извлечь такие ценные шелковые нити. А как же я? Я всего лишь зародыш бабочки, таким червем теперь и останусь навсегда, с толстой шкуркой, которая с годами будет твердеть, до тех пор, пока я не превращусь в засохший, скукоженный мешочек, без начинки. Я стану нормальным человеком, может даже выйду замуж и рожу пару-тройку детей, нормальных, я надеюсь.
На следующий день мысли о моей будущей нормальности начали приносить даже какое-то мазохистское наслаждение, поэтому я забрала свои документы из диспансера. У меня есть время! Меня не станут ненавидеть люди, которых я считаю своими друзьями еще целых два дня, пока не узнают правду… А если и узнают? Что ж, они первые начали. Какая же я глупая, как я могла повестись на всю эту чушь про дружбу между психами? Да и вообще, как я могла положиться на такую нестабильную науку как психология?
Я легла спать пораньше, выпив несколько таблеток снотворного. Не хотелось больше думать.
Меня разбудил резкий стук. Сначала показалось, что уже утро и соседи затеяли ремонт, и я кажется снова заснула, но потом, по мере накатывающего звука, я поняла, что стучатся в мою суперпрочную металлическую входную дверь. Видимо от таблеток, у меня ужасно кружилась голова, сначала я старалась не натыкаться на стены и углы, но потом поняла, что таким образом только еще больше набью синяков, бросила это нехитрое дело и прижалась щекой к стене, так и дошла до двери. Света в подъезде, как обычно нет, на кой черт вообще этот глазок, а еще мое полнейшее не понимание и отрицание как таковой фразы: «Кто там?». Открой, да посмотри.
Как только я справилась с замками, порыв ветра и чьи-то черные фигуры втолкнули меня в квартиру так, что я ударилась головой о стену, потеряла равновесие и упала. Щелкнул выключатель, и стало резко светло.
- Нормальный люди сначала включают свет, потом осведомляются, кто там к ним пришел, и только потом открывают дверь, вооружившись топором, в три часа ночи то! – перед собой я увидела улыбающееся лицо Лизы. Я впервые видела, как она улыбается тепло и добродушно, а не зловеще ухмыляется, или мне просто показалось? В любом случае, я не нашла ничего лучше, чем сказать:
- У тебя красивая улыбка, - и отрубиться.

Солнечный свет резал глаза, пришлось проснуться. Странный сон. Где я? Пахнет чем-то очень аппетитным, моя квартира так не пахнет обычно. Кажется звуки утреннего города из окна и шкварчание раскаленного масла на сковородке. Как в детстве.
- И чему ты так улыбаешься? – играющий, ломающийся голос, как у подростка, во время созревания, Лизин голос.
Пришлось резко проснуться.
- А мы думали, что угробили тебя ненароком, - заглядывающие в лицо глаза Димы.
- Я… - пришлось прокашляться. – Я так и знала, что это вы двое! Где я?
Я села и огляделась. Крохотная комнатенка, разложенный диван, на котором я лежала, занимал ее половину, другая половина – импровизированная кухня с микроволновкой, кастрюльками, электроплитой и сковородкой на ней. Единственное широкое окно позади меня было настежь открыто, видимо, чтобы избавиться от удушающего амбре подгоревшей яичницы, поэтому в комнате было ужасно холодно и шумно.
- Тут живу я, - не известно по какому поводу торжествующе заявил Дима.
Пришлось ему подыграть и сделать ужасно радостные глаза. ОГО!!! ТУТ ЖИВЕШЬ ТЫ!!!
Вылезать из-под одеяла в такую холодину не представлялось возможным, поэтому я только укуталась теплее, до самого носа.
- Вы меня похитили? Вас за это посадят, - пробубнила я в одеяло.
- Ты не возражала, - улыбнулся Дима, соскабливая со сковородки остатки яиц.
Лиза закрыла, наконец, окно и плотно его зашторила, в комнате сразу воцарилась тишина и мрак, в лучиках солнца плавала пыль. Так оно лучше, уютнее даже, как в склепе.
- Мы не могли уехать без тебя, - говорила Лиза, аппетитно чавкая свою порцию яичницы. – Ты ведь единственный нормальный человек среди нас…
Она, как на камеру, соблазнительно облизнула свою вилку и указала ею в меня. Надеюсь, она не умеет читать мысли.
Оказалось, что эти двое психов набили целый чемодан моими вещами, все, что под руку попалось, похоже, нас ждет долгое путешествие. Интересно, кто из них рылся в моем белье? Происходящее нисколько не могло меня напугать, ведь я безоговорочно верила этим людям, да и себе самой, я уже давно не боюсь заблудиться. Конечно, я могла уйти сразу же, но я как «обычный человек» решила плыть по течению. Было интересно посмотреть, насколько далеко заведут их несбыточные фантазии об освобождении.
- Ну все, пора ехать, - скомандовал Дима.
- Куда мы? – спохватилась я, осознав, что как была в дурацкой пижаме, так в ней и осталась. Черт! Интересно, что они подумали, когда увидели мою шею в ожерелье лейкопластырей?
- Жертвам похитителей нельзя задавать лишних вопросов, - ответ Лизы, насильно натягивающей на меня куртку.
В таком виде, Лиза в измазанном машинным маслом Димином тулупе, в больничной пижаме, шаркая опять же Димиными ботинками, я тоже в пижаме, правда, в своих куртке и ботинках, мы прошествовали к выходу общаги. Единственным прилично выглядящем из нас был Дима, всем своим гордым видом напоминающий турецкого сутенера, похитившего русских туристок прямо с пляжа.
Пешком, по закоулкам и дворам, минут через сорок мы оказались у автовокзала. Вот, значит, как они планировали покинуть город. Я уже лет сто не ездила на автобусах, поэтому тихонько улыбалась сама себе в ворот куртки, предчувствуя новые захватывающие ощущения… Но, оказалось, что почти ничего за это время не изменилось. Пропахший бензином салон, неудобные кресла, ноющие ноги и спина. Полный набор. Благо ехать пришлось недолго. Мы зачем-то сошли прямо посреди трассы. Солнце в неярко-жидком небе било нещадно по моим уставшим глазам, лес чернел голыми ветвями по обе стороны от дороги, настолько пустынной, что за следующий час нашего ожидания мимо пронеслись всего две машины, одна из которых была грузовиком под завязку заполненным свеклой, поэтому вся дорога теперь была обсыпана этим бесхитростным овощем.
Мы с Лизой сидели на сумках с вещами, а Дима расхаживал из стороны в сторону, пытаясь кому-то дозвониться.
- Мы ждем Франкенштейна, - пояснила Лиза. – Он обещал нам помочь.
Ее всю трясло, даже нос покраснел, хотя на улице была, скорее всего, плюсовая температура.
- Каким образом?
- Он собирался нас спрятать, хотя бы на некоторое время. Надеюсь, он не передумал.
Солнце медленно клонилось к горизонту. Лиза напоминала труп только что из холодильника морга своим уже даже не синим, а фиолетовым оттенком лица. Хорошо, что мы с Димой догадались развести костер недалеко от дороги, чтобы она окончательно не превратилась в Снегурочку.
- Чертов еврей! – ругался Дима. – Он у меня дождется! Так и знал, что не надо было с ним связываться!
Кажется последняя надежда испустила дух, когда мы услышали шум двигателя и шуршание шин об асфальт совсем рядом. Со всех ног мы рванули к дороге, нам было уже без разницы, кто там остановился, главное, скорее согреться. Но, к нашему счастью, это был Давид.
- Я так рад тебя видеть, что согласен побить тебя завтра утром, - сурово заявил Дима.
- Я не мог раньше, честное слово! – оправдывался Давид.
Мы быстро закинули наши пожитки в багажник его форестера.
- Я поведу, - решил Дима и махнул рукой, предупреждая этим движением любые возражения. – А то с твоей осторожностью…
Лиза сразу же заснула, даже не смотря на бешенную тряску, сопутствующую водительским навыкам Димы. Через час я устала следить за дорогой, а еще через час, казалось, что мы забрались в непролазную глушь, даже деревеньки по обочинам перестали приветливо подмигивать своим светом в окнах. Закончился асфальт, дорога становилась все уже и уже, на небо взошла луна. Дима и Давид всю дорогу спорили о месте расположения какого-то укрытия. Мне начало казаться, что мы ездим кругами, когда, наконец, Дима сбросил скорость, а потом и вовсе остановился, они с Давидом вышли из машины на разведку. Лиза что-то проговорила во сне, потом опять, а потом открыла глаза.
- Приехали? – сонно спросила она.
- Фполне фосможна, - ответила я, прикуривая сигарету, которую тут же Лизина ловкая рука выхватила у меня изо рта и затянулась сама.
- Душу продам за горячую ванну, - мечтательно проговорила она и улыбнулась снова так откровенно, как никогда раньше.
- Все, девушки, прошу вас на выход, кажется добрались, - позвал Дима.
По тропинке, спотыкаясь, и задыхаясь ночным морозным воздухом, мы еле доволокли наши сумки. Лиза упала пару раз, из-за чего у нее потом проявились огромные синяки на коленках и локтях. Давид привел нас в небольшой деревянный домик с мансардой.
Своими необработанными стенами натурального цвета, он отлично вписывался в заросли шиповника, ели, липы и дуба, скорее даже терялся. Как раз то, что нужно. Внутри было также холодно, и к тому же намного темнее. Давид спустился в подвал, поколдовал там немного, и тут же появился свет и батареи начали тихонько согревать внутренности домика. Несмотря на то, что дом находился так далеко от цивилизации, внутри оказалось очень уютно, как будто здесь всегда кто-то жил. Чистый паркетный пол, медвежья шкура на полу, диванчик с вышитыми подушечками, два журнальных столика с подсвечниками.
- Часто отключается электричество, - пояснил Давид.
Книжные полки, пара стульев у окна, двустворчатый шкаф. Все, как на подбор, из дерева. Напоминает домик сказочной колдуньи, и не обязательно доброй, потому как этот игрушечный уют просто-напросто настораживает своей идеальной чистотой. Как будто тут недавно все было в крови, и кто-то старательно избавлялся от улик. Меня трясло от этого места, и очень захотелось домой, в свой приятный, теплый и мрачный бардак.
- Чей это дом? – спросила я Давида.
- Одного знакомого, не переживайте, его не будет тут до весны. Проходите, проходите! – подбадривал он.
- Чур, я первая выберу себе комнату! – крикнула Лиза уже на лестнице, ведущей на второй этаж.
А я уселась на диване в гостиной. Дима начал потихоньку распаковывать наши сумки, Давид уселся рядом и достал из-за пазухи бутылку коньяка.
- Кто будет пить? – спросил он. Пить собирались все присутствующие, потому вместо ответов к бутылке потянулись руки по очереди.
Когда стрелки часов приближались к четырем часам, коньяк был прикончен, вещи распакованы, анекдоты уже ничего, кроме изжоги не вызывали, Дима с гордостью вытащил из свой сумки ничем не примечательный кольт. Который я точно уже где-то видела.
- Зачем ты стащил у меня его? – закричала я.
- На всякий случай, - улыбнулся Дима. – Тебе то что? Он даже не заряжен… был.

ЯИЧНИЦА.

Не было сил разбираться, и я решила отложить жестокие телесные наказания Димы за вероломно изъятый папин револьвер на утро. Лизу я нашла случайно под грудой одеял в «не распакованном виде». Не знаю, каким образом устроены мозги сумасшедших женщин, если им, не сговариваясь, понравилась одна и та же комната в доме… В общем, поиски пристанища я решила не продолжать, а улеглась рядом. Под утро мы, все также не сговариваясь, а поддаваясь древним инстинктам, спали крепко схватившись друг за друга, видимо было прохладно.
Когда проснулась, было холодно, темно, за окном не было видно ничего из-за болезненно молочного цвета тумана. Комнатка оказалась небольшой, похожей на гостиничный номер: большая двуспальная кровать, две тумбы по бокам, комод напротив и дверь в ванную.
Лиза все еще спала, я даже подумала, что это странно, столько спать, но будить не стала, а по старой доброй привычке отправилась в ванную комнату. Как обычно ужаснулась своему тусклому отражению, я из тех, кто без косметики выглядит почти прозрачно, как будто видишь приведение Освенцима. Разделась, залезла под душ и… Да, конечно, сперва надо было проверить наличие горячей воды, но я находилась в состоянии полусна и на секунду почувствовала себя дома. Только на секунду, пока моя нервная система не сообщила, что вода на меня льется просто ледяная…
Мокрая, холодная и злая я вышла в гостиную.
- Ты чего так орала? – испуганно уставился на меня Давид.
- Где Дима? Мне надоело! Я хочу домой! Ты знаешь?… Да, ты должен знать, эти двое меня похитили! Я тебе клянусь! Я не собиралась с ними ехать! Теперь я хочу домой…
- Езжай, - отозвался с кухни Дима, кажется, он опять готовил для всех желающих яичницу.
- Вот и славно, - улыбнулась я, скорее бы оказаться подальше от этого страшного дома, от этих психов, уехать к родителям, сменить место работы, или, например, заняться разведением редких пород крыс.
- Поехали! – скомандовала я Давиду, но он и не моргнул, даже с места не двинулся.
- Я вообще то завтра поеду, вечером, можешь, конечно, выйти на трассу и попробовать поймать попутку.
- Да, хорошая идея, - я расхохоталась собственной глупости, нет, ничего не могло быть здесь так просто. Могу поспорить, даже если бы я тут повесилась, они бы нашли способ воскресить меня.
- Ешь, - сказал Дима, подавая мне тарелку.
Мы уселись на диване, рядом с журнальным столиком. Я старалась не смотреть на Давида, иначе он бы понял, как сильно я его ненавидела в те минуты, кусок в горло не лез. Уши заполнила гнетущая, неестественная тишина, ставших вдруг чужими друг другу людей. Поэтому я была очень рада появлению Лизы.
- Я давно так не высыпалась, - сказала она, потягиваясь. Намокшие завитки ее волос прилипли к лицу. – А горячая вода тут не предусмотрена?
Кажется, она угодила в ту же ловушку, что и я.
- Надо колонку включить на кухне, - сухо сообщил Давид, и все мы снова уставились в свои тарелки.
- Похоже, мой бывший биоэнергетический наставник был прав, и я действительно страдаю вампиризмом… Мне так хорошо! А вы, как пыльным мешком из-за угла напуганные… Что с вами?
- Выпили вчера лишнего, - ответил Дима.
- Извините, но это слабое оправдание для людей, умеющих в своей жизни хорошо делать только две вещи – пить алкоголь и антидепрессанты.
Все продолжали молчать, пропуская мимо ушей ее язвительные замечания. Что нам слова, когда и так каждый желающий тычет пальцем в спину и крутит у виска?
Я вышла на крыльцо покурить. Погода была, мягко говоря, странная. Тепло, сыро, безветренно. Понять сколько сейчас времени было просто невозможно. То ли утро, то ли вечер. А вообще, было красиво, огненный ковер под ногами, где-то слышно журчание ручейка, стволы деревьев и камни покрыты мхом. Жизнь была везде, и есть, и будет здесь еще века. Эти мысли меня успокаивали. И чего я, в самом деле? Побуду здесь еще денек, до завтра, ничего страшного не случится… Надо только каким-то образом забрать у Димы пистолет, вот и все.
- У тебя интересное лицо, - голос Лизы, она тоже вышла на перекур и сидела сейчас на крыльце, неизвестно сколько времени. – Оно отражает все, о чем ты думаешь.
- Да, я знаю, - я села рядом с ней. – Как ты себя чувствуешь?
- Ты знаешь, мне никогда еще не было так хорошо, как сейчас, потому что я не знаю, что нас ждет дальше… Ведь вся моя жизнь была расписана по минутам. Сначала родителями, потом мной самой, потом моими агентами, потом моим героином, потом диспансерами различными… Как думаешь, нас ищут?
- Да, конечно, но не официально, если найдут давно затонувшее тело в реке, то могут воспользоваться случаем и сказать, что это твое тело… Они не думают, что мы можем выжить, это факт.
- Ну и хорошо, - вздохнула Лиза. – Если я и умру здесь, то умру, по крайней мере, не проколотой всяческими капельницами и датчиками, и никому не придет в голову вентилировать мне легкие еще каких-нибудь, ничего не решающих, полгода.
Мы немного посидели молча, вглядываясь туда, где по идее должно было быть небо, но кроме густого тумана так ничего не увидели.
- Хочешь есть? Давай, завтракать полезно для здоровья! – сказала Лиза и подала мне свою тарелку с остывшей яичницей.
- Хорошо, сейчас, у меня есть идея повеселее, - я прошла на кухню, и начала по очереди открывать все шкафы, наконец, нашла бутылку с вином.
В гостиной Дима и Давид что-то бурно, но шепотом обсуждали. Желание подслушать пропало также быстро, как и возникло… Мы, психи, отличаемся крайней нелюбопытностью. Особенно, когда есть бутылка с вином и собеседник, готовый выслушать тебя. Мы сильно нуждаемся в том, чтобы быть услышанными, мы готовы почти на все, ради этой цели. Пусть даже наш разговор сводиться к единственной фразе. Тем не менее, эта самая фраза будет означать все на свете, мы не думаем о том, что люди обычно не имеют особенности заглядывать в глаза и читать между строк. Это их проблемы.
- Вино явно перебродило, – сказала Лиза к половине бутылки. Ее губы окрасились в бордовый цвет. – Знаешь что, не надо тебе искать другую комнату, будем вместе жить.
- Ладно.
Мне показалось, что мы сидели так часа три, не меньше. Окружающий мир ни капли не изменился. Все тот же туман.
- Похоже тут время остановилось, - констатировала Лиза. – Или, может, мы все уже мертвы?
- Пойдем, мне холодно, - позвала я ее в дом.
Мы развалились на диване, Лиза положила голову мне на колени и прикрыла глаза.
- Нам надо кое-куда съездить, - сказал Дима, его лицо было настолько напряженным, что казалось вот-вот нервный тик начнется. Давид же был наоборот бледен и выражал всем своим видом крайнюю нерешительность. Они спешно надели куртки. Надо было срочно что-то делать, поэтому я преградила им дорогу к двери.
- Сначала верни мой пистолет, Дима, - сказала я твердо, но он лишь рассмеялся в ответ.
- А то что?
Что я могла ответить? Что я могу противопоставить этому верзиле? Сказать, что сдам его место дислокации, значит предать и его, и Лизу, и Давида, он ведь знает, что я не буду этого делать.
- Не делай глупостей, пожалуйста, - я почти умоляла и ненавидела себя за это проявление слабости.
- Все будет так, как должно быть, поверь мне, - вот в это как раз верилось с большим трудом. Откуда он знал, как должно быть? На Давида было больно смотреть, потому как глаза его не врали, Дима задумал что-то ужасное, и у него не было сил сопротивляться. Будь, что будет.
- Не беспокойся, - сказала Лиза, когда они ушли. – Они уже взрослые психи, смогут за себя постоять.
- Насчет этого я как раз и не волнуюсь.
Мы выпили еще перебродившего вина. За окном, наконец, стемнело. Я не заметила, как уснула, сидя на полу, положив голову на край дивана. Лиза гладила меня по волосам, и мне начало казаться, что я снова маленький, обиженный на весь свет ребенок, которого успокаивает мама.

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Сон прервали резкие звуки, чьи-то голоса. Я только успела вскочить на ноги, как дверь с шумом открылась, и на пороге появились Дима и Давид, ведущие за собой, громко возражающую, Сати. Я не была рада такому повороту событий, я даже не знала, что сказать. Давид был все также бледен, у Димы было расцарапано лицо.
- Теперь все в сборе, - с иронией сказал он. – Вот так, ведьма, у нас теперь свой диспансер…
- Что вам еще нужно, я здорова, зачем вы меня сюда притащили?
- Это тебе так кажется, что ты здорова, - продолжал Дима.
Лиза села на диване, расхохоталась, и захлопала в ладоши.
- Давно не виделись, - сказала она. – Как жизнь?
- Знаешь, отлично, - огрызнулась Сати. – Ну? Что дальше? Ваши действия?
- Хватит! – крикнул Дима. – Ты что, не рада нас видеть? Мы ведь друзьями были когда-то! Ты даже говорила, что любишь меня! Что? Я теперь не чета нормальной девушке, да? Нам надо просто попрощаться, как следует, вот и все, вот и все действия.
Через несколько минут, мы все сидели на диване, все молчали, погруженные в свои мысли. Все начали чувствовать себя пешками в Диминой игре, вот зачем весь этот побег, это место, вот зачем мы все тут оказались. Ведь, какова вероятность того, что, если бы Дима просто поехал в гости к Сати, она бы не прошла мимо него со скучающим взглядом? А так, можно хоть как-то оправдать свои действия заявлением, что это мы все хотели с ней попрощаться, а не Дима хочет ее вернуть.
Лиза встала первая, сказав, что идет спать. Это было самым разумным, просто оставить двух людей разобраться друг с другом. Поэтому, мы с Давидом тоже ушли на кухню, мыть посуду, даже дверь за собой плотно закрыли.
- Это было неразумно, - шепчу я Давиду.
- Я знаю, но он ничего не хотел слушать, честное слово, - оправдывался Давид. Глаза у него были красные от усталости, руки слегка подрагивали.
- Он ее так не вернет, он сделает только хуже, мне страшно, добром это не кончится.
- Все будет хорошо, - прошептал Давид.
Меня почему-то это изречение не успокоило.
Сразу было понятно, что Сати не останется здесь с нами, но оставалось загадкой, что же она будет делать. По сути, это теперь был чужой человек. Кто не с нами, тот против нас. Не мы это придумали, это придумали нормальные, обычные люди. Нормальный человек ни за что не будет дружить с психом, тем более вступать с ним в близкие любовные отношения. Это и ежу понятно, но не понятно Диме, к сожалению. В комнате было все также тихо, словно бы они и не спорили, и не разговаривали вовсе.
Размышления мои прервал Давид. Он вдруг обнял меня за плечи и снова повторил:
- Все будет хорошо, - а затем поцеловал меня в губы.
Момент был странный, сначала мне показалось, что это даже приятно, но потом я сама прервала поцелуй и вышла из кухни. Не знаю, что он подумал, но меня это меньше всего волновало в данный момент. Дима и Сати сидели на почтенном расстоянии друг от друга, молча. Я поднялась по лестнице и прошла в нашу с Лизой комнату. Она лежала в кровати с открытыми глазами.
- Как там? – спросила она.
Я в ответ пожала плечами.
- Ты чего так покраснела? С Давидом целовалась? – подмигнула она.
- Да, что-то вроде, - снова пожала я плечами и села на кровати к ней спиной.
- А что невеселая такая? Или у вас не любовь?
- Нет, не любовь, Лиза. Не пойми что, но не любовь.
- А как же секс? – это прозвучало почти шепотом, совсем как в школе.
- Секс, - повторила я и взглянула на нее, она улыбалась только глазами. – Я не люблю секс. Для меня это что-то вроде обеда. Физиологическая потребность, возникающая редко.
Мое откровенное заявление удивления не вызвало, однако, скорее она мне не поверила.
- Есть много других вещей, которые приносят мне большее удовольствие, чем секс. Например, здоровый, полноценный сон, - я потянулась и зевнула, показывая всем видом, что устала и хочу спать.
Лиза снова не поверила.
Посреди ночи я проснулась от шума внизу. Надо было сделать что-то, чтобы остановить это безумие. Это не дело похищать человека и держать его насильно взаперти с людьми, которых он больше не хочет знать. С полной решимостью прекратить весь этот цирк, я спустилась вниз.
- Что происходит?! – крикнула я еще на лестнице, просто мне было страшно и уверенностью своего голоса я хотела вернуть смелость и своему уму.
- Ничего, - пробурчал Дима. Он был похож на пьяного, слегка пошатывался, кожа его лоснилась в тусклом свете свечей, электричества не было.
Сати плакала, все также сидя на диване.
- Ева, скажи ему, я хочу уехать, - сказала она со злостью.
- Ты слышал? – я подошла к Диме вплотную, чтобы посмотреть ему в глаза. – Она уехать хочет. Она с тобой не будет, понимаешь? Давай отпустим, я тебя прошу! Это жестоко – держать человека силой.
- Нет, - упрямо говорил Дима, его глаза лихорадочно блестели. – Не сейчас! Что ты понимаешь! Уходи!
Меня поразила мысль, что мне самой неприятна вся ситуация не из-за гуманизма или моей душевности, а из-за гордости. Мне не хотелось, чтобы с нами, здесь, был хоть один человек не по своей воли. Не хочешь? Убирайся к чертовой бабушке! Никто тебя держать не будет… А Дима переступал сейчас не только через свою, но и через мою гордость. Мне стало просто невыносимо!
- Дима, я хочу, чтобы она ушла, - сказала я твердо. За что тут же получила увесистый подзатыльник от него.
- Думай, что говоришь! Или ты мне тоже теперь не подруга? – заорал он.
Я убежала в нашу комнату от его обезумевшего взгляда.
- Что там? – шепотом спросила Лиза.
- Я не могу на нее смотреть, понимаешь? Просто не могу, - ответила я. – Я чувствую себя такой виноватой, перед собой, перед ней. За то, что ничего не могу изменить, а ведь есть возможность. Мне надо поговорить с ней, сказать, как я скучаю, как люблю, но я просто не могу…. Ей это не нужно, я же вижу. И меня это злит. Настолько злит, что я могла бы убить ее сейчас….
- Прекрати, ты говоришь не правду, ты бы этого никогда не сделала, - раздался Лизин голос, слезы так застилали глаза, что я ничего не могла разглядеть в темноте комнаты.
Я снова забралась в нашу огромную кровать, Лиза обняла меня и начала слизывать мои слезы. От нее пахло вином и еще чем-то сладким. Так откровенно и приятно одновременно могут пахнуть только дети. Теперь я знаю, что так могут пахнуть еще и психи.

Утром мы с Лизой обнаружили таки горячую воду в ванной, поэтому смогли как следует умыться. В гостиной нас ожидала все та же картина. Дима, Сати и Давид, молчаливые, измученные бессонной ночью, пытались делать вид, что едят размороженную пиццу.
- Вы чего такие грустные? – усмехнулась Лиза. Кажется, ее вся эта ситуация только забавляла, оставалось тихо завидовать такому легкому отношению.
Сати сидела с наигранно хмурым лицом, хотя было понятно, что больше всего ей сейчас хочется не дуться на Диму, а просто поспать.
- Там есть еще комната, может тебе лучше отдохнуть? – предложила я.
Ответа не последовало. Она лишь молча встала и направилась вверх по лестнице. Дима напрягся, но за ней не последовал.
- Одумайся, ты глупости делаешь! – шепотом пригрозил Давид.
- Иди к черту! – коротко и ясно.
- Вам двоим надо поспать, - сказала Лиза. – А мы пойдем гулять…. Правда?
В ответ я кивнула. Мы с Лизой быстро собрались: пакет сока, сигареты, плед, теплые куртки и ботинки, рюкзаки и перчатки. Мы обе никогда в жизни не ходили в походы. Например, у меня походы ассоциировались только с дурно пахнущими бородатыми мужиками в шапочках своих сыновей. Тем не менее, мы мужественно ринулись навстречу лесу, его звериным тропкам, туманному влажному воздуху и пугающей тишине.
- По-моему, мы попали в мертвую зону, - сказала Лиза.
Она тяжело дышала, волосы ее стали кудрявыми, видимо из-за повышенной влажности, и начали прилипать к лицу забавными завитушками, как у малышей, кончик носа и губы приобрели, наконец, вполне здоровый румянец. Кажется, свобода действительно влияла на нее благосклонно. Мы долго шли молча и впервые это обстоятельство не вызывало во мне неловкости, скорее даже нравилось. Мои мозги могли позволить себе расслабиться, а не истерично биться о стенки черепа в надежде придумать какую-нибудь нелепую тему для беседы. А вообще, я ненавижу разговаривать. Я люблю долго и нудно перебирать слова, словно составляя рецепт блюда, а не предложение, потом пробовать его на вкус, и если окажется не очень, то все начинается сначала. Люди меня не ждут, они сами домысливают и находят для себя ответ, заместо моего молчания. Поэтому со временем я для себя решила, что лучше просто помолчать.
Лиза все время оборачивалась, каким-то образом запоминая дорогу. Меня же это вообще не волновало. Мне всегда казалось, что люди могут заблудиться только в фильмах ужасах и различных байках туристов. Со мной то уж этого точно не случится, это было бы слишком просто. Мы нашли удобное место для сидения – поваленное дерево, расстелили плед и уселись, потом все-таки решили развести костер.
- Я рада, что ты с нами поехала, - сказала Лиза, прикуривая сигарету.
- Да, я, в общем, тоже рада.
- И что потом? Ты уедешь? – спросила она серьезно.
- Да, уеду, - ответила я, пряча глаза. Мне вдруг стало как-то неудобно перед ней.
Я все-таки ожидала, что она сейчас вдруг скажет: «Не уезжай, пожалуйста, останься со мной». Тогда я бы точно осталась, не раздумывая. Но я с некоторых пор боюсь быть навязчивой. А что, если в итоге окажется, что я все придумываю и на самом деле я никому не нужна? Лучше уж сразу разочароваться, чем оставаться в этом моем глупом неведение. Люди часто говорили, что я не замечаю, как меня оскорбляют, или унижают. В этом твое счастье, говорили они, но я теперь так не считаю.
Но Лиза молчала, мне показалось, что она обиделась.…
Мы просидели там весь день. Через какое-то время мы начали различать звуки природы, они были намного тише городских, наверное, поэтому нам казалось, что их нет вообще.
- Теперь я не хочу весь мир, - сказала Лиза и усмехнулась. – Теперь это кажется мне абсурдом, теперь я ничего не хочу. Точнее хочу, чтобы все оставалось именно так. Чтобы меня никто не трогал. Ни наркологи, ни психиатры, ни поклонники…. И люди посторонние. Мне и тут хорошо.
По тому, с каким блаженным видом она улыбалась, я понимала, что это все всерьез и надолго. Так ведь бывает с артистами, например, которые своей блестящей карьере предпочитают домашний уют и безвестную старость. Странно представить, но ведь всеобщее внимание и обожание тоже надоедает.
- Ты мне не понравилась сначала, - призналась она.
- Ты мне тоже, - улыбнулась я.
- А сейчас…. Да, нравишься, очень даже, - она начала ковырять палкой землю около костра.
Уже почти стемнело. Лицо ее было ярко освещено пламенем. Гладкий лоб, блестящие глаза, тень от ресниц преломляется и лежит каким-то неестественным образом, ярко очерченные губы, рот расслаблен, да и во всем лице нет прежней настороженности и недоверия. Мне вдруг подумалось, интересно, что чувствует мужчина, когда занимается с ней сексом? Когда прикасается к ней, когда целует ее бледные губы, гладит ее волосы? Ему хочется быть нежным с ее телом, или наоборот? На ее тонкой коже наверняка остаются следы.
- Ты чего? - слышу ее голос.
Черт, наверное, я все же переборщила с внимательным анализом ее физиологических особенностей. Хм… Я чувствую себя патологоанатомом, влюбленным в свою работу. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

ИСТРОИЯ ОДНОЙ СМЕРТИ.

Возвращались мы уже ночью. Под ногами синел густой туман, и было неприятно из-за того, что не видишь, куда наступаешь. Оказывается, ночью в лесу не кромешная тьма, а света от луны и звезд глазу вполне достаточно, благо лес не густой, по дороге больше кустов, чем исполинских сосен.
- Интересно, как они там? – задыхаясь от морозного воздуха и быстрой ходьбы, сказала Лиза.
- Не знаю, но дурных предчувствий у меня нет, - ответила я с видом знатока, просто мне хотелось, чтобы так было, вот и все, а особой интуицией я никогда не отличалась.
Издали дом зловеще ухмылялся распахнутой настежь дверью, она билась о косяк и поскуливала. Окна чернели пустотой и каким-то неестественным спокойствием, можно даже сказать, гробовой тишиной.
- Что же у них?… А? – выдохнула Лиза, покусывая нижнюю губу.
- Лиза, - я схватила ее за руку. – Я не хочу туда идти….
Но ноги мои в безмолвном протесте заныли, налившиеся необычайной силой и бодростью мышцы, сами собой понесли меня по тропинке, как можно скорее. Бегом. Быстрее и быстрее. Когда я оказалась на пороге, ноги предательски загудели, грозясь тотчас подкоситься. Поэтому через порог я перебралась буквально ползком. Мне казалось, что все на свете против, что порог был слишком высоким, что куртка слишком сковывает мои движения, а волосы специально падают на глаза, чтобы я ничего не могла разглядеть. Моя возня на полу, пожалуй, в иные минуты могла бы вызвать бурю смеха и издевок. Наконец, я освободилась от куртки, встала и, придерживая волосы ладонью, на цыпочках прошла в гостиную. Дима сидел на полу, лица его я разглядеть не могла, на журнальном столике возле дивана стояли всего три свечи, света от них было слишком мало, за столиком лежал какой-то сверток. Подойдя поближе, я поняла, что это Сати, завернутая в плед по самый подбородок, а вот босые ноги ее оставались совершенно открытыми.
- Дима, - позвала я. – Что же ты? Ей же холодно так….
Он лишь поднял на звук моего голоса голову, в остальном же тело его было неподвижно, как будто в замедленной съемке. Казалось, он вот-вот очнется, встанет, скажет что-нибудь, улыбнется. Но этого все не происходило. Я услышала шаги, это была Лиза, она прошла и бессильно опустилась на диван, так что он противно и даже как-то оглушительно заскрипел. Дима как-то нервно повел плечами от этого звука, а потом закрыл лицо руками. Я все смотрела на Сати, волосы ее были аккуратно причесаны, щеки ввалились, рот был приоткрыт.
- Не может быть, - прошептала я.
Лиза подошла к ней с другой стороны, как раз возле ее лица, опустилась на колени, положила свои ладони на ее щеки и чуть повернула голову ближе к свету. Теперь я заметила, что и веки ее были чуть приоткрыты.
- Когда это случилось? – спросила Лиза сухим, твердым голосом. Мне даже на секунду показалось, что это не она.
- В обед я зашел в ту комнату, - Дима, наконец, вышел из оцепенения. Рукой с вытянутым указательным пальцем он неопределенно махнул в сторону лестницы. – Там такая маленькая комнатка, вроде как детской. Еще там игрушек много…. Я думал, она спит просто.
- Не может быть, - снова сказала я. – Этого не может быть.
Я почти смеялась, это не могло быть правдой, это сон, да и только.
- Я не хотел, честное слово, никто не хотел, - продолжал Дима свой бессмысленный рассказ. – Ведь мы просто…. Мы бы ее отвезли домой….
В тишине дома, в самом его нутре, раздавался какой-то безобразный звук, почти визг, наверное, так визжат кролики, попав в пасть волка. Он истерично переливался от низкого до высокого, и обратно, надламывался, захлебывался, странно булькал. Лишь когда я закрыла ладонями свои уши, вдруг с удивлением поняла, что это мой голос, мой истерический хохот. На какое-то мгновение мне показалось, что стены комнаты со страшным скрежетом, с разводами черной паутины трещин, угрожающе сжимаются и нависают над головой, будто готовясь проглотить нас всех и самое себя. Я как ошпаренная выскочила на улицу, позади мне слышалось жадное клацанье странного, невидимого хищника. Я бежала, не оглядываясь, спотыкаясь, катаясь по мокрой пожухлой траве, натыкаясь на деревья. Все вокруг стало таким враждебным, таким равнодушным, ветки больно царапали, давящая тишина взрывалась оглушительными шорохами испуганных птиц, под ноги постоянно попадали кочки, корни деревьев. Темнота вокруг мирно спала, а я настойчиво продолжала барахтаться в ней до тех пор, пока она не захлестнула меня, придавив тело к самому дну. Тогда уже не было сил сопротивляться.

Утро наступило внезапно, мой тревожный лихорадочный сон рассеялся, как туман, на мелкие призрачные клочки сигаретного дыма. Я помахала рукой перед лицом, чтобы окончательно его развеять. Было очень холодно. Первая мысль была о том, чтобы остаться сидеть здесь до конца, но чувство холода быстро переменило мои настроения и намерения. Ног я уже не чувствовала, руки, свитер и джинсы были вымазаны сырой землей, вскоре я набрала темп и стало теплее, тогда пошел дождь…. Странный, глухой, очень мелкий. Изо всех сил я старалась разглядеть в окрестностях дом. Иногда мне казалось, что все просто приснилось, может быть у меня есть склонность к сомнамбулизму, поэтому я и оказалась в лесу? В любом случае, необходимо разыскать дом, необходимо трезво все обдумать, что именно произошло, и как быть дальше. С каждым шагом ледяная, равнодушная уверенность и липкая жестокая ненависть во мне возрастала. Я ненавидела все вокруг, все деревья, землю, небо, дождь, жизнь. Так, наверное, может ненавидеть только умирающий из-за глупой врачебной ошибки человек, потому что его жизнь превратилась в насмешку других людей, в жестокую шутку, во что-то настолько мелкое, что и жизнью теперь назваться не может.
К дому я вышла довольно скоро, оказывается, недалеко смогла убежать. Рывком я открыла входную дверь, прошла на кухню, схватила чьи-то сигареты и закурила. Тело мое двигалось очень медленно, какими-то жалкими урывками, превозмогая холод и усталость, пытаясь заставить себя двигаться быстрее, я уронила со стола чашку, потом чайник. Руки просто било крупной дрожью, даже плечи и лопатки нервно вздрагивали, время от времени, неожиданно, так, что со стороны могло показаться, что рядом стоит человек-невидимка, и обвешивает меня подзатыльниками.
Бесшумно в кухне возникла Лиза, она стояла, прислонившись к косяку спиной, потом тихо сказала:
- Мы вчера отвезли ее в ближайшую больницу, но было уже поздно, сама понимаешь, потом я вернулась сюда, не знаю как, на попутках, мне повезло, дорогу нашла, потом я пыталась тебя искать и чуть не заблудилась….
Я исподлобья молча наблюдала за ней. Ну не сказать же, в самом деле, вот так в глаза, что я и ее ненавижу. Она достала из шкафа пыльную бутылку коньяка и два граненых стакана.
- Тебя надо согреть, - сказала она и улыбнулась.
Наверное, я выгляжу очень смешно сейчас, мокрая, грязная, и с нервным тиком по всему телу. Чтобы придать своему облику более серьезный вид, я уперлась руками в кухонный стол, и держалась за него изо всех сил. Она подошла сзади, затылком я чувствовала ее дыхание, потом горячие, просто обжигающие губы на своей шее. От неожиданности я замерла, даже дышать перестала.
- От тебя смертью пахнет, - прошептала она мне. – Знаешь, как на кладбищах, сырой землей и срезанными цветами….
Я не нашла, что сказать, рассуждать на тему смерти мне сейчас хотелось меньше всего. Лиза потянула меня за плечи и заставила развернуться к себе лицом. Очень захотелось оттолкнуть, закричать, чтобы не трогала меня, но все чувства рассыпались на мелкие осколки, и ненависть, и страх, и боль, и холод, когда она, придерживая мое мокрое лицо кончиками своих остреньких пальцев, принялась целовать его. С такой теплотой и нежностью, с какой никто никогда меня не целовал. Хотелось плакать, но слез не было, только судорожные всхлипывания и вздохи. Мы не знали, что нам делать, как себя вести, хотелось крепко-накрепко обняться, держаться друг за друга, чтобы не потеряться, чтобы просто быть. Я целовала ее лицо, губы, шею, обнимая все крепче, заглядывала в глаза, желая убедиться, что это все реальность, что она есть, что она живая, теплая. Это было шоком, открытием, все равно, что, если бы вы смотрели на себя в зеркало, как вдруг ваше отражение начало говорить с вами, обнимать, целовать. Также безумно и также волшебно.
- Я буду тебя ждать, - шепнула Лиза и прошлепала босыми ногами по лестнице наверх.
Я снова закурила, стянула с себя грязные сырые вещи, зашвырнула их в мусорное ведро и отправилась искать ближайшую ванную комнату.
От теплой воды все тело ныло, а по коже переливались, резко сменяя друг друга, холод и жара. Через несколько минут, я очнулась и поняла, что стою под душем с промокшей и сломанной в нескольких местах сигаретой во рту.

СЕКС.

Секс для меня никогда особого значения не имел. Это я теперь понимаю, а когда-то я думала, что все вполне естественно и у всех так. Наверное, так меня запрограммировали. Моим родителям всегда было интереснее заниматься своими делами, чем друг другом. И так получалось, что разговор с мужчиной меня занимал больше, чем все остальное. Я завидовала своим подругам, которые с интересом оглядывали парней, а потом мечтательно вздыхали, приговаривая: «Как думаешь, у него есть татуировки?». Хотелось, чтобы и у меня был такой живой интерес к телу другого человека…. Но его не было. Я не фригидна физически, я фригидна эмоционально. У меня нет «радара», улавливающего флюиды, у меня нет способности флиртовать, у меня всегда все до крайности просто. И чем проще, тем лучше. Мне всегда легче было обсудить, когда и где мы займемся сексом, чтобы знать заранее. «Прозрачных» намеков я не понимала никогда. После секса оставалась лишь пустота. Это как тайфун, сметающий, разрушающий все …. Пустота сразу же начинала требовать заполнения, тогда я просто сбегала. Мне нужно было срочно чем-то себя занять. Не важно чем, уборкой, стиркой, Интернет-чатами, фильмом, книгой, едой…. Один из врачей, приставленных ко мне в качестве нянек, биоэнергетик, говорила, что это вполне нормально. Мужчины, дескать, вынуждены заниматься сексом, потому что таким образом они подпитываются энергией, которую забирают у женщин. Вот, например, при контакте между двумя женщинами, энергия не находит выход и свободно циркулирует между ними, оставаясь на месте. В любом случае, секс ассоциируется у меня с чем-то пагубным, что-то вроде вредной привычки.
Отношения с Лизой казались мне слишком чистыми и глубокими для какого-то банального секса. Мне нравилось к ней прикасаться, зарываться в ее волосы, чувствовать ее запах, целовать ее шею, плечи, лицо, слышать ее голос. Чувства эти были больше, чем любовь, которую, как мне казалось, я испытывала в своей жизни неоднократно. Все было по-другому. Наверное, так древние греки обожали своих богинь, возводя им целые храмы, принося им жертвы, воспевая их в любом виде искусств. У меня было чувство, что я сейчас со своей ожившей мечтой, с богиней, к которой все время хочется прикоснуться, а потом быстро отдернуть руку, чтобы не прогневить. Я снова чувствовала себя школьницей, у которой назрел первый в жизни серьезный роман, но не как школьница я изо всех сил растягивала удовольствие, стараясь запомнить как следует каждую минуту, не торопясь, аккуратно, зернышко к зернышку перебирая каждое произнесенное слово, каждый взгляд, каждое прикосновение.
В окно весь день барабанил дождь, то еле заметно, то сильнее и громче. Ветра, как и прежде, не было, наверное, поэтому дом оставался сдержанно молчаливым. Вечером мы вышли на крыльцо покурить.
- Как ты думаешь, что теперь с нами будет? – спросила я. Это был первый за день вопрос о будущем, до этого мы делились впечатлениями о прошлой жизни.
- Ничего хорошего, - ответила Лиза и провела кончиком пальца по моим губам. – Возможно нас посадят, а может вернут в диспансер.
Ночью я почти не спала, прислушиваясь к дыханию Лизы. Я боялась закрыть глаза, вдруг она тут же исчезнет. Я боялась ее потерять.
Я часами могла изучать ее тело, используя как можно больше органов чувств сразу, зрение, обоняние, осязание, изучая кончиками пальцев все ее выпирающие косточки, не понимая, как это может считаться некрасивым? Изучая мельчайшие царапины и шрамы ее смуглой кожи. Когда она ненадолго оставляла меня одну, у меня на пальцах оставалось бархатистое и упругое ощущение ее кожи, а тело начинало ломить в какой-то непонятной тоске.
Через два дня, рано утром, в нашей вселенной вновь появились Дима и Давид.
У Давида было измученное осунувшееся лицо, Дима, напротив, выглядел весьма оживленно.
- Дело уже закрыли, - тихо говорил Давид. – Никаких признаков насильственной смерти не было найдено, поэтому нас отпустили. Про вас мы даже не упоминали.
- Спасибо, - выдохнула Лиза. – Я очень боялась, что придется вернуться.
Она так естественно уселась со мной в одно кресло, что никто особой близости между нами и не заметил. Так было лучше, я не хотела никакого вмешательства со стороны, это было бы слишком грубо, но и не собиралась скрывать что-либо, смысла не было, все так, как должно было случиться.
- Да, только теперь милиция сообщит в диспансер, я думаю, если найдут наши фото в этих специальных делах о розыске пропавших психов.
- Конечно найдут, когда узнают, что Сати его посещала, - пожала плечами Лиза. – Кажется, мы попали…
- Родители уже наверняка меня ищут, - сказала я.
Только сейчас вся эта история оказалась как бы на поверхности, ярко освещенной. Только теперь мы поняли всю изначальную абсурдность нашего предприятия.
- Нам придется вернуться? – уставшим вдруг голосом спросила Лиза.
- Боюсь, что да, - ответил Давид и вымученно улыбнулся. Кажется ему одному приходилась по вкусу эта идея.
- Чего мы добились всем этим? Мы ее убили, понимаете?! – кричала я, вскакивая с места, Лиза пыталась держать меня за рукав, но ей это не удалось.
- Как ты скажешь об этом Андрею? – спросила я, вплотную подойдя к Диме.
- Я не виноват, - отчеканил он, как будто долго репетировал эту фразу, как будто говорил ее сам себе миллионы раз.
- Ева, он не виноват, - возразила Лиза. – Тут нет виноватых, или виноваты все! В том числе и Андрей! Или кто там? Тот идиот, который подписывал бумажку, где было написано, что она здорова! Это могло случиться в любой другой день, понимаешь? Ты ведь не покончила с собой, хоть мы и силой тебя забрали!
Я молча ушла в нашу комнату. Хотелось кричать, чтобы они меня услышали и поняли, но я чувствовала себя слишком слабой для соперничества с большинством, впрочем, как всегда. Я никогда не верила, что одному человеку под силу изменить мир. Я, конечно, понимала, что они в чем-то правы, возможно даже абсолютно, но меня не покидало кислое на вкус чувство вины. И я понимала, что простить себя уже не получится, получалось только оправдать.
Еще долго, лежа в полной темноте, я прислушивалась к разговору психов внизу, но слов разобрать не могла. Потом вернулась Лиза. Она уселась на меня верхом, ее длинные пальцы обхватили мое горло, и она начала медленно сжимать его.
- Любовь также эгоистична, как смерть, - прошептала она. – Скажи, любовь все оправдывает? Даже смерть? Или наоборот, смерть оправдывает любовь?
Но я уже ничего не могла говорить. Тело мое не сопротивлялось, не цеплялось за жизнь из последних сил, как об этом говорят и пишут многие психиатры. Я бы хотела умереть вот так, глядя в ее глаза. Как никогда я чувствовала свою несостоятельность, чувствовала, что я не тот человек, кем должна быть, но выбирать не приходилось. Как бы я хотела сейчас верить в реинкарнацию, вот так уснуть, а завтра родиться новым человеком, в другом мире, в другой жизни и все начать сначала. У меня был бы шанс хотя бы попытаться не совершить тех же ошибок, возможно, я была бы умнее, предусмотрительнее, я не была бы психом, а если бы и была, то воспользовалась бы своей ненормальностью…
Люди говорят, что никогда не поздно все начать сначала. Наверное, я никогда не пойму смысл этой фразы. Просто легче жить с такой установкой. Да, я бы хотела все начать сначала, но слишком поздно. В другой раз, в другой жизни.
Оставалось только глазами просить – поцелуй меня, поцелуй так, чтобы я обо всем забыла, чтобы не было ничего, кроме твоих губ. И она услышала. Время снова остановилось. Время – все, что у нас есть, больше ничего.

ИСТОРИЯ ОДНОГО КОМАТОЗНИКА.

На следующее утро Давид собрался возвращаться.
- Ты не поедешь со мной? – спросил он, как-то по-щенячьи заглядывая в глаза.
- Нет, я останусь еще на пару дней, можешь позвонить моим родителям и сказать что-нибудь о важной командировке, куда я вынуждена была срочно уехать?
- Хорошо, - соглашался он.
Дима остался с нами. И я его ненавидела. Не из-за смерти Сати, а просто потому что он оказался здесь и сейчас. Так всегда бывает. Неважно кто он, какой он, друг ли, брат, главное – он вторгается в мое с Лизой пространство, он мешает мне наслаждаться этим вымученным мимолетным счастьем. Самые прекрасные, самые светлые и добрые чувства идут рука об руку с самыми низменными и эгоистичными. Наверное, именно этот диссонанс дает ощущение жизни. Раз ты умеешь ненавидеть и любить одновременно, значит, ты еще жив. Я ненавидела и себя. За свою слабость, за свою природу, с которой ничего не могла поделать, ведь, чтобы отстоять свое право на счастье нужно быть очень смелым и сильным человеком…. А я такой не была. Я постоянно думала о том, что нам придется вернуться, и там, по другую сторону леса, мы уже не будем такими, как сейчас.
- Кем мы будем там? – спрашиваю я.
Дима сидит в кресле, читает газету прошлогодней давности, морща нос и потирая веки время от времени, ему уже давно надо бы носить очки, но они не будут гармонировать с его антигероической внешностью.
- Будем жить, как раньше, - говорит он ледяным голосом.
- Бред, - фыркает Лиза.
- Нет, я серьезно, - пожимает плечами Дима. – Вот увидите. А что? Люди рождаются и умирают, жизнь идет своим чередом. Жизнь нормальных людей. По их правилам. И ты либо принимаешь эти правила, либо идешь ко всем чертям. Вот прямо как мы сейчас тут.
- И это совсем не страшно, - улыбается Лиза. – Вполне естественно пойти к черту.
- В этом нет ничего забавного или естественного, - кажется хорошее настроение Лизы подействовало на Диму как красная тряпка на быка. – Это неестественно, что люди вот так просто пускают в расход себе подобных! Выкидывают их, как использованные пластиковые стаканчики.
- Знаешь что, можешь засунуть эту обиду на все человечество себе в задницу, - процедила сквозь зубы, едким шипением, Лиза. – Меня твоя несостоятельность волнует меньше всего, и я не хочу, чтобы ты портил мне настроение.
Она по-кошачьи изогнула спину, забралась с ногами на диван и положила голову мне на колени.
Дима театрально громко рассмеялся.
- Вот оно что? Тут у нас просто шекспировские страсти, а я и не замечал! Ромео и Джульетта, мать вашу! Твои родители будут «рады» такой избраннице, - это уже лично ко мне обращение. – А как будут счастливы репортеры: «Почему до сих пор ни один олигарх не мог захомутать самую красивую женщину? Потому что они все были мужчинами!». Выходит, вам просто нельзя возвращаться!
- Какие же мы идиоты! – смеялась я. – Посмотрите! Нам ведь нечего делить. Только мы обрели свободу от нормальных людей, как тут же перегрызлись и отправили нашу подругу на тот свет, совсем как нормальные люди.
Лиза тоже хохотала от души. Абсурдность происходящего вызывала только неестественное валиумное веселье. Дима широко улыбался, кивая и приговаривая время от времени:
- Это не панацея, определенно нет.
- Нам придется забыть обо всем этом, - сказала я серьезно Лизе. Не знаю, зачем так резко, даже слишком, ампутировала все, что между нами было.
Она медленно встала и ударила меня по лицу с размаху:
- Я ненавижу тебя! – а потом быстро ушла наверх, в теперь уже бывшую нашу с ней комнату, громко хлопнув дверью.
- Ну ты и тварь, - заключил Дима, продолжая по инерции не впопад улыбаться.
- Пусть будет так, - вздохнула я.
Уже давно я уяснила, что намного легче чувствовать себя отрицательным героем, а не кого-то другого. В этом случае не будет соблазна притворяться жертвой, плакать, жалеть себя, в общем, бесцельно тратить время. А может быть я просто мазохист. Ну что я могла дать ей? Ничего, кроме бесконечных проблем с репортерами, шумихой, сплетнями, и все бы ничего, но реакции моих родителей тоже стоило опасаться. Они попросту могли бы запереть меня окончательно и бесповоротно в психушку. В этом случае им бы все сочувствовали, говорили бы: «Ах, что же делать, жизнь продолжается, вы ведь еще так молоды, могли бы снова завести детей». И что тогда? О моем существовании ей лучше забыть уже сейчас.
- Дима, теперь к тебе вопрос, когда ты отдашь папин револьвер? Куда ты его дел? Тебя не обыскивали в милиции?
- Нет, я не хочу тебе его отдавать, - пожал плечами Дима.
- Я не собираюсь больше просить, слышишь?
- Тогда возьми, - он снова улыбнулся и достал из кармана куртки знакомый револьвер. – Забирай.
Он улыбался совсем как тогда, в день нашего знакомства, просто и соблазнительно одновременно, совсем как маньяки в американских блокбастерах. Наверное, поэтому я не могла представить, чтобы от него сейчас могла исходить хоть какая-то опасность. На какую-то долю секунды я бесхитростно доверилась, забывая обо всем, что происходило в этом чертовом доме совсем недавно, забывая о том, что эти события навсегда изменили нашу жизнь и нас самих. Едва я протянула руку к нему, как Дима перехватил револьвер, резко встал и отошел в другой конец комнаты.
- Возьми, - продолжал улыбаться он, дразня.
Я подскочила к нему, но он снова увернулся, другой рукой отталкивая меня, довольно резко, так, что я упала на пол.
- Похоже, одного твоего желания просто недостаточно, - смеялся он.
- Сссвволочь, - шипела я, чувствуя, как раздражение накрывает волной, и кидаясь коброй, резко, безжалостно и безрассудно. Преследуя только одну цель – причинить боль, заставить страдать, разорвать, уничтожить….
Я вцепилась ногтями ему в шею, он изогнулся, попытался снова меня оттолкнуть, хватая за руки, другой рукой с револьвером упираясь мне в живот. Ногой я пнула его в голень, затем раздался резкий хлопок, горячая волна опалила шею и лицо, в нос ударил кислый запах, что-то приподняло и толкнуло назад, навзничь. Несколько мгновений я лежала, запрокинув голову назад, в глазах потемнело.
- Черт, - Димин шепот, едва различимый.
Я приподнялась на локтях и увидела черное пятно на рубашке с правой стороны. Не было боли, было только горячо и мокро, кровью тоже не пахло, только порохом.
- Черт, - теперь мой голос. – Если ты попал в печень, я буду умирать еще минут двадцать, а кровищи будет – не отмыть.
Не правы те, кто говорит, что под угрозой смерти вся жизнь проносится перед глазами. Вот я была уверена, что умираю, и никак не могла придумать, какими мыслями занять свои последние минуты. Я бы предпочла потерять сознание.
Возле моего лица возникла Лиза, она прикасалась к моей ране, а потом к лицу, и что-то шептала.
- Если бы я могла знать, то именно так бы провела последние дни своей жизни, с тобой, остальное не имеет значения, - сказала я, прежде чем уснуть.

Мне снилось огромное здание без окон, с обшарпанными стенами и железными дверьми. Девушка в красной куртке с длинными черными волосами, толкающая перед собой детскую коляску. Она говорит, что я должна идти за ней, она знает, где выход. Я бегу. За каждым новым поворотом я боюсь ее потерять.
- Здесь, - она резко останавливается. В маленькой комнате полно народа, эти люди совершенно разные, молодые, старые, упитанный мужчина в пальто и очках постоянно смотрит на часы, как будто боится опоздать.
- Здесь все должны ждать своей очереди, видишь лифт? – говорит девушка и кивает в сторону. Мне так хочется разглядеть ее лицо, но его закрывают локоны, они как будто живут своей жизнью, красиво извиваясь, как от ветра. – Все ждут лифт, там выход.
- Я не хочу как все, - вдруг говорю я. – Их слишком много, я не хочу ждать.
Но девушки с коляской уже нет рядом, и спросить совета больше не у кого, поэтому я решаю искать выход в другом месте, самостоятельно. Я иду по коридору, открываю дверь, но там так темно, полно запахов, шорохов, чего-то живого и тревожного, как будто темнота живет своей жизнью. Она теплая и пушистая, как черная кошка, на ощупь. Внутри она глухая, она не терпит звуков, она недоверчива, она одинока. Но не так, как одинокие люди, она самодостаточна, ей претит любое вторжение. От этого мне становится дико страшно, и я с силой захлопываю эту дверь. Я так напугана, что не могу теперь даже подойти ни к одной другой двери, но коридор закончился, и идти дальше некуда…. Я долго не могу решиться, но все-таки толкаю другую дверь, оттуда на меня снова наваливаются обшарпанные стены и ни одного окна, в конце очередного коридора – дверь. И так до бесконечности. Никогда бы не подумала, что смерть – это тоже самое, что и жизнь. Коридоры возможностей, двери неизведанных, самых потаенных желаний, когда не знаешь, к чему они тебя приведут в итоге. И вот ты задерживаешь дыхание, прищуриваешь глаза, делаешь рывок вперед из последних сил, тебя охватывает эйфория, все твои чувства обостряются до предела, ты почти животное, ты все видишь и слышишь, твоя мечта – вот она – ты чувствуешь ее вес, она приобрела вид и форму двери, протяни руку и открой. Что ты и торопишься сделать сей же миг. Как вдруг импульс проходит по всему телу, выпрямляет тебя, словно струну, глоток свежего воздуха и….
Новый коридор. Дверь, которую ты только что открыл уже никак не волнует, ты забыл о ней, и все это ради другой, той, что маячит где-то далеко впереди.
Я проснулась всего на секунду, чтобы увидеть белый потолок с трещиной.
Потом я видела Лизу. Счастливую, улыбающуюся. В мини юбке. Я никогда не видела Лизу в юбках, но всегда знала, что у нее очень красивые ноги. Она молчала, она только улыбалась.
Когда я проснулась снова, голова ужасно кружилась, на потолке не было никакой трещины, был лишь прямоугольник света с полосой посередине, значит окно где-то за мной. Потом вернулись звуки, сильно приглушенные, а потом и чувства. Сначала, как ни странно чувство голода, только потом холод в руках и ногах.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ЭПИЛОГА.

Все возвращается. Все, что бы ты ни делал. Ты попадаешь в одни и те же ситуации, правда, в других декорациях и с другими актерами. Это нормальные люди называют жизнью. Я зову это выбором. Каждый из нас уже в детстве знает, какой выбор его ждет. Когда мальчишки играют в пленных индейцев или создают величайшие погромы в своих комнатах, когда девчонки переодевают своих многочисленных кукол и мечтают о принцах. Только в детстве все воспринимается с интересом и покорным спокойствием, даже сказки о злых колдуньях. Ведь каждый ребенок знает, что выход есть всегда, и что добро всегда побеждает, а каждое новое препятствие на пути героя создает все новые и новые возможности. Со временем мы утрачиваем эту способность, как бы забывая о детстве и обо всем, что с этим связано. Мы движемся по кругу, снова и снова попадая в одни и те же ловушки, все больше и больше запутываясь в паутине чувств и мыслей, которые с возрастом распадаются на миллионы составляющих, для многих из них мы и названия придумать не можем. И все время думаем, что мы что-то знаем, хотя на самом деле знания наши разлагаются в процессе жизни.
Проведя три дня в коме и еще месяц в больнице, я оказалась в доме родителей, в своей еще такой детской комнате, с плюшевыми игрушками, раскрасками, пижамами, в полутораспальной кровати, на которой спала до восемнадцати лет. Мама варила куриный бульон, а Нюша грела ноги. Папа заходил пару раз, как-то грустно вздыхал, но ничего не говорил.
Через неделю родители встречали гостей, новогодний фуршет они решили не отменять. Многочисленные «взрослые» добродушно и жалостливо улыбались мне, пожимали мои ледяные ладошки, гладили по голове, дарили все те же плюшевые игрушки. А я все также чувствовала себя «самым красивым и умным ребенком» – как любила говорить мама, в милом лимонного цвета платье и в золотых украшениях. Нет, не сказать, что это мне не нравилось, да, было скучно, но как-то по-домашнему, уютно, совсем как в восемнадцать, когда вся последующая жизнь представлялась очень просто и понятно. Мне нужно было закончить университет, найти работу, выйти замуж и родить ребенка, всего то. Лишь с той разницей, что тогда я верила, что никогда не поздно все начать сначала. Наверное, именно поэтому я сейчас курю на чердаке с пробитым легким, а не нянчу трехгодовалого мальчишку с ангельской внешностью. Теперь уже было поздно, и дороги назад нет, только вперед, и что будет дальше никто подсказать не может.
На следующий день я переехала в свою квартиру и отправила букет белых роз Лизе, в диспансер. Я могла лишь чувствовать, и я чувствовала, что она сейчас там. Еще через пару дней бесцельного лежания перед телевизором, я отправилась к психам.
В фойе стояла елка, наряженная всяким хламом, фантиками, мандаринами, чья-то заботливая рука нацепила на нее пакетики растворимого кофе, мишура была везде, даже на перилах. В кабинете для групповой терапии стоял подозрительный шум. Оказывается, психи на минуту остались без присмотра, через приоткрытую дверь я увидела, как Лиза, в красном колпаке с помпоном, пытается засунуть Тане, нервной анерексичке со второго корпуса, в рот конфету, под всеобщий хохот.
- Смотри, какая она вся шоколадная, знаешь, сколько тут калорий? – издевательски приговаривала Лиза, держа девушку за подбородок.
Тут в кабинет влетела доктор с вечно скучающим лицом и прекратила «веселье». Прочла лекцию о нормах поведения и морали, потом подробно объяснила, какое заболевание у Тани, хотя та и просила ее замолчать, кажется, ей было стыдно.
- Я вижу, ты завела все-таки друзей на групповой терапии, - окликнула я Лизу, когда та выходила, продолжая язвить и дергать Таню за футболку.
Вместо приветствия она как-то резко приподняла руку, да так и застыла. Хоть скульптуру лепи и легенды сочиняй об этих красивых длинных пальцах – снова подумалось мне.
- С новым годом! – улыбнулась она.
Только теперь я поняла, насколько сильно соскучилась.
- Шрам покажешь? – спросила она, подходя все ближе, почти вплотную.
- Нет, он отвратителен, - сокрушенно покачала я головой.
- Мммм… Эмоционально. Он уже мне нравится.
- Как дела?
- Ну выписки пока не видать, как своих ушей, сама понимаешь, и мне, и Франкенштейну. Андрей здесь больше не работает. Дима в розыске, и сомневаюсь, что его найдут. А вообще, неплохо, мы стали популярны среди местных. Видела бы ты, как они меня встречали!
- Я соскучилась. По тебе, - выдохнула я, чувствуя себя ужасно неловко, как на первом свидании. – Хочешь, я буду навещать тебя?
- Скажи, а ты видела свет в конце туннеля, и все такое прочее? - вдруг спросила она.
- Я видела смерть, она совсем не старуха, она похожа на молодую мамочку, прогуливающуюся в парке.
В ответ Лиза презрительно фыркнула, кажется она ожидала чего-то большего.
- Чем ты теперь займешься? – тихо спросила она.
- Знаешь, я так долго хотела стать нормальным человеком, что забыла быть просто собой, забыла о своей жизни и о людях, которые были мне так близки. А теперь… Теперь я, пожалуй, помогу тебе выбраться отсюда. Познакомимся заново?..
Она улыбнулась и протянула руку для приветствия.
- Здравствуй.