Златые купола над Русью

19. Две стороны медали
Князь ехал верхом в окружении бояр и стрельцов на рослом златогривом коне. Жемчуга да яхонты искрились на солнце, радовали глаз своей игрой света. Москва уж не та, что прежде: разросся стольный град, и уже не одна узкая улочка занималась под торговый ряд, но целые кварталы, куда отовсюду - из других городов аль стран съезжались купцы, продавали товары разные, там же, в особых местах сидели менялы монет, в стороне дымились пекарни, над которыми витал душистый аромат только что испеченного хлеба. Стаи голодных собак рыскали в поисках поживы, бродяги в лохмотьях да юродивые с крестами в руках приставали к покупателям и случайным прохожим, иные хватали за рукав, требуя монеты, и ежели не получали желаемого, посылали в спину проклятия. Однако, большинство православного люда боялись божьей кары, верили в сглаз и посему молча протягивали в грязные ладони медные монеты.
По иную сторону торговых рядов растянулся разросшийся за десять лет пушкарный двор. Старые, проверенные временем и опытом мастера смотрели за работой, учили новичков, среди надсмотрищиков был и Демид, за последний срок продвинувшийся по службе.
Глаза государя невольно увлажнились от расстроганных чувств: то, о чем он когда-то мечтал, о чем лелеял в душе своей - сбылось. Князь взглянул вверх в голубые небеса, невольно обратив внимание на возвышающиеся надо всей Москвой величественные соборы, построенные руками до боли родными сердцу людьми, которых он более не увидит. То легкое чувство, с каким Иван Васильевич выехал на прогулку, потемнело из-за былых тяжелых воспоминаний. Перед его мысленным взором пронесся образ сына Ивана - его главную опору и надежду. Ах, чтобы он ни отдал ради того, дабы узнать, почему никто не вылечил княжича, почему обратились за помощью слишком поздно? Иван Васильевич разом потемнел лицом, глаза его выражали боль и неннависть одновременно; да, мистра Леона казнили на Лобном месте в назидание иным лекарям, на радость русскому народу да к вящему страху иноземцам. Но мучения и долгая смерть жидовина не принесли успокоение государю, лишь на короткое время он возрадовался за месть ради сына, да счастья уже не видать, а Ивана этим не воротить.
В течении года не находил великий князь московский и собиратель русских земель покоя, думал ночами, чья вина в болезни и гибели Ивана? На кого должен обратиться праведный гнев его? Кого покорать следующим? Поначалу подозрения его упали на некогда любимую жену Софью, которой было выгодно лишить старшего наследника жизни и посадить на трон княжеский своего любимца Василия - этого неукратимого, буйного нравом, отрока. Но сия мысль была тут же отброшена: Софья никогда не покидала Москву в одиночку, целыми днями находилась подле государя, к тому же именно она обратилась за помощью к иноземному лекарю, что прибыл слишком поздно. Нет, не могла Софья совершить сий грех, не могла пойти против воли государевой. Позже подозрение пало на Елену Волошанку, которой не давали покоя лавры греческой принцессы; конечно, Елена вполне могла тайно добавить яд в снадобье Ивана, дабы в будущем стать регентшей при малолетнем Дмитрии - титул великой княгини Московии куда прелестнее обычной принцессы молдавской. Своей душой Иван Васильевич еще более возненавидел невестку, но порешил пока не трогать ее ради любимого внука. Не обошел стороной князь иноземцев, для которых раздор в московской монархии был только на руку; государь заподозрил в смерти сына и бояр своих, что так лестно склоняли перед ним свои головы ("волки в овечьей шкуре", так называл он их), и даже дальнюю родственницу Машу, что ныне носила имя старица Исидора.
Все свои подозрения Иван Васильевич держал при себе, чем причинял душе тяжкие страдания. Кто ныне мог дать ему ответ на вопросы, кто направит его на истинный путь? Ныне подле него не осталось верных, надежных людей: Аристотель - строитель Успенского собора, создатель пушкарного двора и мастер по изготовлению кирпича умер не за долго до казанского похода. То была великая утрата не только для самого государя, но для всей русской земли. Столько, сколько сделал Аристотель для православных, не будучи самим им, не сделал никто: именно он, мастер от Бога и с широкой душой, преобразил Москву, вдохнул в нее новую жизнь! С запоздалым раскаянием думал Иван Васильевич, что из-за него умер великий зодчий, что был вынужден по княжескому приказу оставаться на пушкарном дворе денно и нощно, под проливным ли дождем, жарким ли солнцем аль мокрым снегом, помогая новым рабочим лить пушки, изготавливать снаряды для них, а позже возвращаться в государевы палаты с докладом. Сие тяжкое бремя подорвало остатки сил Аристотеля, что тихо угас, за все то время ни разу не пожаловавшись на нездоровье. Тяжко стало князю без мастера, корил себя до слез, что лишь брал, но в замен не дал ни покоя, ни легкой жизни. Остался в Москве сын Аристотелев Андрей, да только юноша не пошел по стопам отца, не стал также выслуживаться перед Иваном Васильевичем, избрав отличную жизнь: женившись на одной из боярских дочерей, пошел в ратники да так и не объявился более. Тяжело было государю, еще тяжелее Софье - для нее, венценосной сироте, Аристотель стался не только как наставник, но и как отец, что оберегал ее в этой чужой, холодной стране.
Следом за зодчим ушел из жизни митрополит Геронтий. До самой кончины своей грозился владыко, что зло исходит от Елены Волошанки, что с ее приездом понесло потери православие. "Когда нечистый дух выйдет из человека, то бродит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и войдя, живут там, - и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом", - сказал в назидание братии за седмицу до смерти митрополит, и лишь немногие из собравшихся поняли, КОГО владыко имел ввиду: именно с приездом Волошанки по Руси распространилась жидовствующая ересь, что словно болото поглотило в свои руки многих знатных московитов как средь бояр, так и духовенства в противовес ревнительницы православия Софьи.
Теперь, оставшись один, Иван Васильевич осознал, кем были для него Аристотель и Геронтий: такие разные по вере и обычаям, но одинаковые по душевным качествам. Будь они живы, возможно, и удалось бы отворотить кончину княжича.
Взглянув на золотые кресты на куполах, перекрестился государь, тихо, почти шепотом, молвил:
- Неисповедимы Твои пути, Господи! Направь меня, раба Твоего, на истинную дорогу, укажи, где правда, а где ложь.

Поздно ночью кто-то постучал в дверь, что вела в полутемную залу - ту залу, кооторая была разрушена во время взятия Твери. Ныне все было отстроено, отремонтировано так, что и следа не осталось от той короткой войны. Елена Стефановна встала из-за стола, прикрывая одной рукой пламя свечи, отворила дверь. На пороге стоял с поникшей головой Фёдор Курицын, тот самый, который являлся одним из ближайших советников великого князя. Государь высоко ценил ум и заслыги сего государственного мужа, прислушивался к его советам - значимым и мудрым, вот потому и закрывал глаза на приверженность Фёдоро Курицына к жидовствующей ереси. Кто же мог заранее предугадать, что именно этот советник начнет тайную игру за спиной великого князя?
Елена Стефановна впустила ночного посетителя, закрыла наглухо дверь, дабы никто ненароком из соглядатаев Софьи не смог подслушать их разговор. Курицын внимательно посматривал на молдавскую принцессу, про себя посмеивался ее скрываемому страху. Женщина встала посреди комнаты - высокая, сухая, еще до рождения сына она не отличалась мягкой, женской привлекательностью - той самой упоительной чертой, что так притягивала к себе мужские взоры; после разрешения от бремени, после противостояния с великой княгиней, после смерти супруга и последующего за этим страхом за свою и сыноьеву жизни Елена совсем осунулась, на бледном лице ее с запавшими щеками выделялись лишь зеленые глаза под тонкими бровями. Некрасивая, совсем некрасивая, думал про себя Курицын, и на что порешил государь избрать ее для своего сына, аль пригожих девиц нет на Руси? А Елена Стефановна, зная о своей утерянной милости, еще пуще обозлилась на Софью, что только расцвела после стольких лет, и это родив много детей! Вот почему и решили искать поддержки у волошанки те, кто боялся гречанку и княжича Василия, что мог по смерти великого князя взойти на престол.
- Княгиня, не по своей лишь просьбе спешил к тебе из Москвы, но ради наследника Дмитрия, что младенцем остался сиротою, да еще ради народа русского, - сложив ладони на груди, тихо молвил Федор Курицын, начав разговор.
Елена Стефановна уселась напротив, поправила складки на платье своем, с усмешкой спросила:
- Лишь за этим прибыл ты сюда, боярин?
- Почти так, госпожа моя.
- Говори прямо, не люблю, когда уходят от ответа.
- Боюсь я за будущее наше, понимаешь? Муж твой - государев преемник, мертв, но у него остался сын, твой сын, княгиня!
- О том знают все, это не тайна. Скажи, ведь иная нужда привела тебя ко мне.
- Да, ты права. По закону следующим князем на московском престоле должен стать твой сын. Однако, Дмитрий Иванович слишком мал, а у государя имеется старший сын от Софью Василий, унаследовавший властность от отца своего и хитрость матери; скоро он вступит во взрослый возраст пятнадцати лет. Хочу напомнить, что государь безумно любит Василия более, нежели других своих детей, и всегда слушает слова Софьи. Как знать, не превозгласит ли великий князь наследником Василия? Понимаешь, какая участь нас тогда ожидает?
- Что же делать мне? Как отгородить Дмитрия от злого рока? - не на шутку встревожилась Елена, вся поддавшись вперед.
- О том не тревожься, княгиня. Молись, сильнее молись. К тому же, у меня есть план.
- Что?
- Супруга твоего лечил мистро Леон, приглашенный Софьей?
- Так и есть, но я не понимаю.
Курицын наклонился поближе к княгине, сказал шепотом:
- Софья вызвала лекаря, что сгубил Ивана Ивановича. Софья... Понимаешь?
Тут до Елены Стефановна, так сильно измученной в последнее время, стал доходить смысл сказанных боярином слов. Конечно, то самое лучшее, что можно придумать: гречанка по корысте своей велела позвать из Италии старого лекаря, дабы, вступив с ним в сговор, сгубить до смерти противника, а позже его жену и сына.
На востоке показались первые лучи солнца. По церквям да монастырям прозвенели к заутренней. А из тверских ворот по направлению в Москву выехал в дорожном шерстяном плаще Фёдор Курицын.