Остров. Где-то... Часть третья. Глава четвертая.

-- Какие новости, Страж, принёс сегодня ты? Садись, выпей морсу.
Владыко, могучий старик, седой, с не стриженной огромной бородой, пластом лежавшей на выпуклой груди, и волосами, спадающими волной до пояса, восседал на троне. Согнутые руки, сжатые кулаки, упирающиеся в бёдра, придавали облику величественности. На длинном столе из обожжённой глины Максимиллиана ждал кувшин с пенистым холодным напитком, рядом стояла каменная чаша и накрытая глубокая тарелка, наполненная лепёшками и кусками холодной рыбы. Отдельно в мелкой посудинке высилась горка орехов.
-- Поешь, потом только станешь говорить мне – голос старика не изменился: громоподобился даже когда он говорил не громко, как сейчас. Максимиллиан молча, привычно повинуясь, склонил голову и сел. Молчание длилось всё время, пока он ел. Владыко разглядывал жующего Максимиллиана, и взгляд его теплел. Стража Порядка он считал за сына. В отличие от Максимиллиана ум его, не смотря на возраст и перенесённое заболевание, вызванное порчей, насланное покойной Верховной Жрицей Поли, оставался острым, как в молодости. Владыко прекрасно понимал, что на Острове произошли необратимые перемены. Понимание доставляло боль. Память возвращала прошедшие десятилетия, туда, где он и Мать Жриц Генриэтта, вернее, Сифлана, имя, данное девочке при рождении, вместе правили Островом. Жизнь тогда текла спокойно, размеренно. Ничто не предвещало беды. Но на то и беды, чтобы быть. Появились пришельцы, и всё изменилось. Погибла Мать Генриэтта, потеряла рассудок заменившая её Поли. Она же похитила его самого и обездвижила на долгие месяцы. Бедная девочка тоже умерла не своей смертью, её застрелил безумный пришелец. Изменился цикл прихода дождей, следом явилась для всего живого смерть в виде синего тумана. Жителей деревни пришлось перевезти на корабль пришельцев. Это оказалось проблемой. Времени на ведение подобающего хозяйствования катастрофически перестало хватать. Почти большая его часть тратилась на переезд с судна на берег и обратно. Как следствие нагрянул голод, затянувшийся на несколько лет. Но честь и хвала Повелителю пришельцев он сумел справиться с напастью. А ещё, правда, Правитель толком не понял из рассказа косно язычного Стражника, что Лион, четвёртый Дар Моря, выбранный Владыкой на время его болезни, превратился в золотого человека и погиб в сражении с чудовищем, прилетевшим на Остров. И что Лион стал последним Владыкой Острова. Должность устранили. Теперь на Острове правил не понятный Чрезвычайный Штаб. Но главный офицер, командир крейсера Уилкосс Грейг соблюл все формальности, и дипломатично представился Владыке. Ему понравился молодой, умный человек. Но когда тот, через полтора года женился на Марьяне, Верховной Жрице, бывшей жене Максимиллиана, Владыка почувствовал укол в сердце. Он сильно переживал из-за развода дорогого его сердцу Стража Закона и Верховной Жрицы – пара ему нравилась, и он мечтал, что их дети станут для него внуками, и вдруг развод. К нововведениям, посыпавшимся на островитян с появлением пришельцев, он и вообще относился с подозрением, но признавал их необходимость. Всё-таки он не ярый догматик, но мечты о внуках пошли прахом, а новое замужество Марьяны вовсе оскорбило. Сам Максимиллиан ходит потерянный. Хотя, если быть честным, размышлял бывший Владыко, развод спас мужика: брак продлился полтора года, а затем семейная жизнь четы разладилась окончательно. Молодые жили в его Дворце, невольно он стал свидетелем того, как утихает их обоюдная страсть, тяга друг к другу. Он не вмешивался в отношения супругов, может, зря, как теперь ему думается. Наверное, стоило поговорить с обоими, или грохнуть кулаком по столу, как встарь, во время разногласий с Генриэттой. С покойной Матерью Жриц помогало. Эх, знать, где упадёшь, подстелил бы мягкой травки. Но всему свой срок. Поздно каяться: что случилось, тому быть. А тогда он почти злорадствовал: что вы хотели получить взамен – горько усмехался в бороду - отменяя «звёздные карты». Не то, чтобы совсем отменили новые властители Острова, но в значительной степени ослабили их необходимость. Неужели было мало «священной любви»? Кому как не ему знать, что любовь проходяща, а «карты» - фундамент жизни островитян. Основополагающая система, оставленная в наследство Святым Отцом. Посягнув на святое, что хотели получить взамен? Времени размышлять хватало. Отойдя от дел, он оставил себе одно занятие: менять стяги на флакштоке: занятие необременительное, но необходимое крайне. Даже когда синий туман подобрался буквально к стенам Дворца, бывший Владыко не ушёл с остальными на крейсер. Отказался на отрез, заявив, что его право выбрать жизнь или смерть. Но миновало, синий яд исчез, и теперь он гордился тем, что в самые страшные времена любой, глядя на Дворец, мог сориентироваться по времени. Наверное, многим его упрямство спасло жизнь. По крайней мере, ему хотелось думать, что б так было на самом деле. Он отдавал должное управленческому таланту членов Чрезвычайного Штаба и лично капитана. Умение принимать верные решения в чрезвычайных обстоятельствах, брать ответственность на себя много стоит. Он уважал нового Владыку, а о предшественнике, Лионе, Золотом Человеке, сказать не мог ничего. Период краткого правления бывшим Даром Моря совпал с его беспомощностью. Владыко ничего не помнил, начиная с момента, когда над ним, парализованным и беспомощным, склонилась Поли, огромные глаза буквально поглотили душу, и наступила полная пустота. Но Макси и Лион вытащили его из подземного царства, а «храмовницы» выходили. Когда же погибла Поли, наложенные чары ослабли, и он пришёл в норму. Вернулась былая сила, ясность мышления. И стало понятно, что изменилось всё, и что со своими старомодными принципами он неуместен в новой жизни. Поэтому Владыко выбрал затворничество. Возможно, на принятие подобного решения подвигло ещё одно обстоятельство, он оказался единственным, кого голодные годы задели едва. Пища, в небольших дозах, была всегда, а о свободном пространстве говорить не приходилось вовсе. Дворец принадлежал ему целиком. Надо бы благодарить море и Святого Отца за покойную старость, но он чувствовал из-за этого какую-то ущербность перед людьми. К тому же брак Марьяны с капитаном стал вызывать в нём возмущение, по нарастающей. Владыко недоумевал, отчего бы? Разошлись Марьяна с Максимиллианом, и разошлись, теперь это можно, утерянного не вернуть. Забыть и делов, но нет, что-то кололо сердце, остро, иголкой. Как-то всё сложилось не правильно. Глядя на склонённую над тарелкой с рыбой голову Максимиллиана, видя, как трогательно движутся скрытые бородой скулы, он одновременно почувствовал щемящее умиление, к сожалению, тот час перешедшее в раздражение: сидит, ест, а жену увели. «Э-э-, пацан, пацан, я бы на твоём месте. Капитан, конечно, герой и всё такое, но позволить забрать жену, тем более с такими кулачищами. Как ты мог, Макси, сынок? Дать себя опозорить». Максимиллиан поднял тяжеленный кувшин, заиграли мощные мышцы рук, и Владыко залюбовался, он любил силу, её проявления. Страж запрокинул голову, держа горловину на расстоянии от губ, струйка полилась прямо в горло. Владыко дождался, пока Стражник поставит кувшин на стол, и, опережая благодарность, буркнул:
-- Отчего не в кубок ты налил, удобнее.
-- А - а-а – махнул рукой Максимиллиан – так пойдёт. Нормально. Спасибо, Владыко.
-- Наелся?
-- Да. Спасибо.
-- Как дела?
Стражник пожал плечами:
-- Хорошо пока всё.
-- Чувствует как Повелитель себя? - продолжал выпытывать Владыко - рассказывал ты, что помощник ему болеет серьёзно?
-- Да.
-- И жрицы не могут вылечить?
-- Да.
-- Э-э-х – вздохнул Правитель – напасть вот. Хороший человек?
-- Да.
Владыко покачал головой, сказал осуждающе:
-- Стражник, говорить с тобой, как сражаться с айрой. Тянешь на плот, она упирается, мало, того и смотри, откусит ногу. Каждое слово вытягивать клещами приходиться из тебя. Ты ведь умеешь говорить. Недавно ещё рот не закрывался, а что теперь? Понятно, что из-за Марьяны, но, сколько времени прошло, пора бы и забыть. Что молчишь?
Пока Правитель выговаривал, голова Максимиллиана всё глубже погружалась в опущенные плечи. Но он молчал.
-- Нет – закипал Владыко – ты говорить станешь. Говорить необходимо, легче чтоб. Я тебе не мамка, нюнить не стану, встану, тресну по башке непутёвой. Посуди сам, сколько всего пережито, а ты разнюнился. Любишь Марьяну?
Максимиллиан вздрогнул, поднял голову, мельком бросил взгляд на Владыку, увидев пронзительно глядевшие на него глаза, снова уставился в пол.
-- Как всегда – досадливо взмахнул рукой Владыко и грузно понялся с кресла. Подошёл к столу, налил в кубок напитка, сел напротив Максимиллиана. Отхлебнул изрядно.
-- Надо, наконец - крякнув, старик тыльной стороной ладони обтёр промоченную бороду - поговорить, сынок. Не дело, второй год пошёл, как развёлся, а всё не возьмёшь себя в руки.
-- Третий – глухо выдавил Максиммиллиан – второй, это Марьяна замужем за капитаном.
-- Тем более. Я не пойму, ты зачем её отдал?
-- Она сама ушла - смотрел в столешницу Стражник.
-- Сама, хм, да, конечно. Но ты то - старик выпрямил спину, подвинув кубок, упёр левую руку в бок - молчал, и смотрел, как всегда. Почему не поговорил как мужчина с мужчиной?- повысил он и так не тихий голос.
-- Не знаю – не поднимая головы, пожал плечами Максимиллиан.
-- Тьфу, Максимиллианн, сынок. Они дикари, посмотри, у них нет «звёздных» карт, они не могут упорядочить в своей жизни ничего. Вся их жизнь стихия. Поверь мне, у меня было время подумать. Они айры, в вечных поисках пищи. Сила для них всё. Кто сильней, тот имеет всё. А ты сильный. Почему не вступился за Марьяну? Ну?
Максимиллиан, наконец, посмотрел на Владыку; сердце того сжала невидимая длань: в глазах Стража плескалась боль. И тоска. Страж глухо выдохнул:
-- Она сама, Повелитель, отказалась от меня.
-- Правильно, но отчего? – Правителю нестерпимо хотелось как-то утешить Максимиллиана, да и себя пожалеть, он потянулся было похлопать Стража по плечу, но сумел сдержаться, в конце концов, они мужчины, и бабьи сантименты меж ними не уместны. Вместо этого упёрся ладонями в торец столешницы, непроизвольно расправив плечи:
-- Я тебе отвечу, Макси. Марьяне нужен повелитель, а ты по доброте своей не сумел им стать. Знаешь, есть женщины, которые жаждут насилия над собой. Да, да, не удивляйся, мне поведала Мать Генриэтта. В этом и величие наших жриц, что в «звёздных картах» они разводят такие пары, но природа никуда не делась. В тяжёлые времена перемен инстинкты могут проявляться.
Владыко помолчал, решаясь, идти на откровенность или не ворошить былое. Но он первым начал разговор, не гоже останавливаться на половине пути.
-- Вот что, Максимиллиан, я поведаю тайное. Может статься, поможет тебе. В своё время ведь любил и я. Звали её Сифлана, тебе она известна, как Мать Генриэтта. Не открывай так широко глаза, Страж. Слушай далее. Сифлана любила не меня, садовника, сейчас не помню, как его звали. Так вот. Я убил его, вот этими самыми руками сбросил в Бездну. Для чего я это сделал, а, Максимиллиан, не знаешь? Сифлана должна была стать Матерью Всех Жриц, а их плотская любовь мешала предназначению. Не смотри на меня так, сынок. Ты узнаешь много страшного из моего рассказа. Теперь я понимаю, что убил садовника из-за ревности к сопернику, но тогда мне казалось, что я стоял на страже закона. И вот что, Стражник, я убивал много. Детей. Имбицелов. Всех до одного, чтобы вычистить Остров от заразы. Как видишь, получилось. Наконец – то мы избавились от вечной опасности. Я должен был это делать, чтобы подземное царство не возродилось, потому что контролировать жизнь можно и нужно, но всегда существует возможность ошибки, просто не уследить. Что и произошло с Поли. Это я забежал вперёд.
Старик помолчал, собираясь с мыслями. Максимиллиан, казалось, не дышал, погребённый откровением, обрушившимся со стороны близкого человека, почти что отца.
- Как ты помнишь из настоящей Тайной истории – продолжал Владыко - Святой Отец столкнулся именно с этой проблемой. Я не хотел повторения, поэтому душил каждого порченного младенца. Убивал и взрослых, но это другая история, о которой расскажу позже. Сифлана плакала, но что могла поделать хрупкая женщина с таким катом, как я. Повторю, тогда я считал себя правым. Но потерял для себя Сифлану. Став Генриэтой, она уединилась в Храме, попросту сбежала от меня. Вот так я и прожил свою жизнь. Одиночкой. Мне много раз Генриэтта предлагала найти жену по «звёздным картам», я отказывался. Ваша история с Марьяной во многом схожа. Но есть разница. Времена поменялись, вы были супругами. Да, не случилось, но это не повод, чтобы не бороться за свою любовь. Я вижу, как ты переживаешь. Так не предавай её. Любовь не имеет цены. Марьяна предпочла более сильного, но и с Владыкой пришельцев у неё не получится ничего. Я его вижу насквозь. Абсолютная детская душа. Марьяна очарована его умом, но ей, пока она молода, нужна страсть, которую пришелец ей не даст. У тебя есть шанс, не повторить мой одинокий путь. Борись за свою любовь. Вернись к Марьяне. Чтобы и как не происходило, борись.
Владыко смолк, отвернулся, смотрел куда-то вдаль, а Максимиллиан чувствовал, что внутри, ровно в середине грудной клетки нарастает что-то, неведомое до сих пор чувство, и оно рвётся наружу. Хотел Правитель, или не думал, что горечь его монолога вызовет такую реакцию, но это случилось здесь и сейчас. Пока Владыко блуждал в воспоминаниях, в глазах Максимиллиана затрепетал огонёк. Это зарождалась ненависть. К капитану Грейгу…

-- Доброе утро, мой дорогой друг. Как прошла ночь, Даррелл?
Грейг присел к изголовью больного. Толкинен вымученно улыбнулся. Он лежал укрытый тремя шерстяными одеялами, взятыми из сохранившихся складов крейсера в помещении старой храмовой лечебницы, в постели, в которой лечился Владыко Острова: ещё в одной кровати, стоявшей напротив, лежал до своего выздоровления Марк Тырновски. Но Владыка и бывший бодибилдер покинули стены лечебницы здоровыми, чего нельзя было сказать о старшем помощнике. Все, и он в первую очередь сам, понимали, жизнь уходит из стремительно высыхающего тела. Но те из посетителей и «храмовниц», кто, так или иначе, контактировали с больным, и такова природа вообще всех людей, предпочитали казаться бодрыми оптимистами, делая вид, что всё идёт не плохо.
-- Как обычно, господин капитан. Благодаря уходу «лекарок» поспал не много. Да уж ладно, не долго осталось.
-- Бросьте, дружище, ещё повоюем – Грейг рукой накрыл ладонь больного – косточки, обтянутые пергаментом с проявившимися венами, своей – гоните прочь эти ваши мрачные убеждения. «Храмовницы» и не таких поднимали с одра.
-- Как Вы точно это, с одра смерти, я полагаю. Именно, что не таких. Я первенец. Рак, он и на Острове рак, согласитесь, господин капитан. Не излечим, как мы с Вами знаем.
-- Ни за что не соглашусь, дорогой мой Спенсер Уильям Третий – быстро, чрезмерно, по наблюдению внимательного Толкинена - все наши болезни, равно, как и радости – капитан постучал пальцем по лбу – находятся здесь. В нашей воле ими распоряжаться. Вы, Даррелл, в своё время упустили момент. Всё можно было бы нейтрализовать на ранней стадии. Но это не значит, что надо опустить руки. Боритесь до конца. Нам с Вами, что только не довелось преодолеть, так нешто не справимся с какой-то болячкой.
-- Эта болячка – усмехнулся старший помощник – называется рак.
-- Что с того? Сколь угодно примеров излечения, даже самоизлечения…
-- Это Вы сейчас, господин капитан, про что говорите? – перебил Толкинен - имеете в виду ту, другую жизнь?
-- О чём Вы? Какая другая жизнь?
Вместо ответа Толкинен пристально глядел на капитана, пока тот не смутился:
-- В чём дело, Толкинен? Вы выглядите странно и странно смотрите? О чём Вы хотели спросить, я не понял.
-- Вам сколько лет, господин капитан? – задал неожиданный вопрос старший помощник.
-- Что за вопрос – удивление Грейга возрастало - сами знаете. Сорок семь.
-- А мне сколько, извините?
-- Что с вами, Даррелл?
-- Минуточку, господин капитан – Толкинен трудно подтянулся, устроив иссохшее тело в положение полусидя, посмотрел на Грейга, усмехнулся – даже в пот не бросило, а Вы говорите, ну да ладно – он отвёл взгляд в сторону - мне пятьдесят четыре, и мы находимся на Острове пятнадцать лет. Всё правильно?
-- Ну да. Вы меня озадачиваете, Толкинен – удивление капитана росло.
-- А теперь вопрос – Даррелл вновь посмотрел на Грейга – но прежде позвольте подтвердить мою мысль.
-- Какую. С удовольствием, если что.
-- Ну, на счёт удовольствия, сейчас станет ясно – Спенсер поёрзал, устраиваясь удобней - мысль такая. Всё, что произошло с нами здесь Вы естественно, помните. С начала и до сегодняшнего дня?
-- Конечно. Но разве это мысль?
-- А до? – коротко бросил Даррелл.
И замолчал, внимательно всматриваясь в лицо своего капитана. Грейг молчал тоже. Наконец спросил:
-- До чего я должен помнить?
-- До Острова, до Острова, господин капитан – судя по интонации, было похоже на то, что старший помощник надеялся, и одновременно боялся подобного, именно такого ответа - на него Вы попали, когда Вам исполнилось тридцать два года. Это первый вопрос. Второе. Крейсер, он откуда взялся?
-- Интересные вопросы.
Капитан умудрился откинуть назад спину, не смотря на то, что никакой опоры не было. Он закинул ногу за ногу, редко шевелились брови. Толкинен ждал, не отводя глаз в сторону. Наконец, Грейг вздохнул:
-- Умеете Вы озадачивать, господин старший помощник. Верно, что-то я ничего не помню, и предположить не могу.
-- А родителей – грустно улыбнулся помощник - помните, друзей, любовь первую.
Капитан продолжил хмурить брови, оглаживал ухоженные усики. Толкинен со своего ложа наблюдал. Грейг сдался.
-- Не получается. Толкинен, объяснитесь. Хотите пить? – внезапно спросил капитан.
-- Нет, спасибо – покачал головой больной.
-- А мне что-то захотелось. Я налью? – капитан потянулся к, стоявшим на прикроватном столике, кувшину и кубку.
-- Пейте на здоровье. Этот напиток такой вкусный. Даже не определяю, что это. Подозреваю, что специально для меня готовят, если уж не ем, то хоть пью.
-- Действительно, вкусняшка – капитан аккуратно поставил наполовину опорожнённый сосуд – а есть надо. Сдались, но зря. Приказываю, начинать бороть эту гадость, что в Вас вселилась. Включите голову светлую вашу. О каком конце Вы глаголите? Мыслите ясно, тремора нет. С чего Вы вообще решили, что это рак? Боли…
-- Боли нет – прервал командира Даррелл – потому что «храмовницы» умеют её блокировать своими этими напитками, но на самом деле она есть, я её чувствую. Нутро у меня заморожено, но она там. Выжидает…
-- Всё, хватит, не хочу слушать – выставил перед собой руки капитан, затем, вернув колени в нормальное положение, привстал и подвигал под собой стул, уселся и посмотрел прямо в глаза своего помощника - Вы, Даррелл, только поймите, что Вы неотъемлемая часть даже не меня, про себя я не говорю, а всего Острова. То, что Вы сделали для него, не поддаётся счёту. Мы с Вами прошли через ад.
Толкинен согласно кивнул головой.
--Вот, согласны. Невообразимо, действительно. А теперь не тяните, что происходит? Где память?
Слабая улыбка тронула уголки губ Толкинена:
-- Ко мне она вернулась, память о прошлом мире. Не знаю в чём тут дело, может в микстурах, или в самой болезни, но я отчётливо вспоминаю прошлое. Даже детство. Семью, жену, детей, учёбу, школу, колледж, армию. Ощущение такое, что смотришь кинофильм или телевизор, нет, словно крутишь видео кассету. Могу открутить назад, или, наоборот, вперёд. Могу просмотреть любой момент прошлой жизни. До островной, скажем так. Удивительно.
-- И какие ощущения? – недоверие звучало в голосе Грейга, он слегка сощурил глаза.
-- Что-то свежее, прозрачное. Никакой тоски, ностальгии. Радостно и только. Ненормально, верно?
-- Не знаю – пожал плечами капитан –но, Вы счастливец, если помните прошлое. Если оно вообще было. Вам я верю, мой дорогой друг, да и логика подсказывает, мы все должны иметь своё начало. Должны, но вот не помню. Как не стараюсь сейчас, не могу вспомнить ничего. И тоже удивительно, каким-то не естественным образом беспамятство кажется естественным. Нормально, не помнить прошлого. Когда же она исчезла?
-- Она испарялась медленно - пожал плечами Толкинен - не заметно, по кусочкам и слоям. У всех нас, я думаю… если бы не моя болезнь, наверняка, я бы тоже ничего не мог помнить. Да и аборигены, ясно, как день, не страдают долгой памятью.
-- А Вы вот вспомнили однако – голос капитана звучал горестно-задумчиво..
-- Я и думаю, зачем Остров стирает нашу память?
-- Отчего Вы считаете – живо среагировал Грейг на неожиданное заявление старпома - что это Остров?
-- Не могут же естественным путём все разом её потерять? И мы, и они, и дети. Элементарная логика, господин капитан, кто-то её стирает. Ответа на вопросы типа, зачем и почему, нет. Стирают, значит, так надо им.
-- Вот видите, Даррелл – улыбка Грейга вышла горькой - насколько Вы ценный кадр, Вы подметили то, о чём никто не догадывался…

Наблюдатели – Ар-Ар-Ар-Тэк и Вэ-Вэ -Ке – переглянулись. Мысленно, чтобы слышать разговор человеков, бывший Бунтарь послал сигнал Инспектору: «Малыши продолжают удивлять, правда»? «Как ему удалось вспомнить?» - ответил встречным вопросом Ар-Ар-Ар-Тэк . «Галактион его знает – хмыкнул Вэ-Вэ-Ке – вопрос теперь в том, что нам делать»? «Ничего. Этот человек скоро умрёт, так выдаёт медицинский анализ, а с ним исчезнут и воспоминания о памяти, так что успокойся, не заводись. Ты теперь обычный наблюдатель». «Знаю, и очень жалею об этом». «Не кипятись, наблюдаем дальше»…

-- И каким образом, скажите на милость, мы будем знать, что у нас стёрли память, если Вы собрались умереть, простите за прямоту – капитан расхаживал по лекарне. На звук шагов заглянула дежурившая храмовница, убедилась, что всё в порядке, исчезла – а ведь это очень важная информация – дождался Грейг её ухода, прежде чем продолжить говорить - нам необходимо сохранить её.
-- Для чего же? - поинтересовался Даррелл.
-- История, господин Толкинен. На Острове существует записанная Тайная история, если Вы не забыли, извините за некорректность, даже бестактность… Естественный вопрос, для чего? Думаю Святой Отец подобное предположил, или даже знал. Поэтому всё описывал. И нам надо так-то. Память формирует наши поступки и действия. Она делает нас людьми. В противном случае мы просто животные. Вот. Так что слушайте мой приказ Вам.
Капитан остановился возле кровати больного, и направил указательный палец на помощника.
-- Вспоминайте всё, что сможете, и записывайте. Записывайте, записывайте, записывайте, слышите. С этого мгновения никакого умирания, Ваш долг сохранить память о потерянном мире. Всякую мелочь, важную, не важную, не имеет значения на данный момент. Возможно, именно она и пригодиться в будущем. Повторяю, любую. Я пришлю бумагу и ручки, если потребуются помощники, только скажите. Мой дорогой Даррелл, Вы цены себе не знаете. Я пошёл. Бумага скоро будет.
Грейг, пожал двумя руками ладонь старпома, и быстро вышел из лекарни. «Стёртая память, нет, необходимо поговорить с Незнаменцевым. Что за чертовщина»?.. Учёного он нашёл там, где и надеялся застать. В крошечном доме, построенным Незнаменцевым и Томми Анном своими руками. Дом они выстроили на перспективу, на месте предстоящей гигантской строительной площадке рядом с Домом Правителя, куда уже начали завозить первые пласты глины, так сказать, дабы всегда быть на передовой, потому что ведение проекта по строительству жилых домов для экипажа, требовало постоянного присутствия. Чрезвычайный Штаб единодушно назначил, а Грейг одобрил выбор, учёных ответственными лицами за осуществление грандиозного проекта. Строительство домов эмоционально сказалось на всех, в атмосфере витал дух свободы и надежды. Люди повеселели, и жизнь после всех ужасов прошлого, бурлила. Казалось, что сам воздух стал прозрачней, а утреннее солнце ласковей. Облака задиристей, а морской бриз теплее. Радовало чириканье птиц и птах, молниями чертивших небо… Домик учёных был маленький в сравнении с проектными, но он уже был сложен, и товарищи в нём уже жили. Оба зарекомендовали себя прекрасными проектировщиками. Планировка, инженерные коммуникации, дороги, соединяющие будущий городок с новыми лечебницами и центрами образования в огромной значимости являлось следствием, вернее, плодом их деятельности. Капитан вошёл в домик, корпевшие над чертежами, разложенными на столе, учёные повернули головы. В единственной комнатке царили полусумрак и влажная прохлада, весьма приятная в сравнении с разгорающимся днём за непросохшими пока стенами:
-- Доброе утро, господа учёный люд – капитан шутливо откозырял – как успехи?
-- Доброе – Орландо, шагнул навстречу Грейгу; пожатия передали друг другу дружескую энергетику – милости просим. Анн, поздоровайся с господином капитаном.
-- Доброе утро, господин капитан – слеповато щурясь, Томми вышел из-за стола и направился к Грегу, протягивая руку.
-- Как Ваше зрение – спросил Уилкосс, в голосе высокого гостя звучала обеспокоенность, он слегка затянул рукопожатие, вглядываясь в глаза учёного – не ухудшается?
--Нет – ответил тот – всё стабильно. Курс, прописанный лекарками, полностью устраивает моё зрение. Всё стабильно – повторился Анн.
-- Вот и хорошо – кивнул головой Грейг – тогда доложите, пожалуйста – обратился он к Незнаменцеву - господин Орландо, чем занимаетесь в данное время. Слышал от Эмилии Войковой, что Вы намерены покрыть дорогу к Храму защитным козырем?
-- Именно расчётами его мы сейчас и заняты. Полюбопытствуйте, это интересно – учёный показал на ворох бумаги из пергамента, заполнившей крышку стола – цифры показывают, что исходного материала для производства шифера, даже с учётом изготовления кровли для всех строений у нас с излишком, так что строительство крытого перегона возможно.
-- Нам это даёт что? – поинтересовался капитан.
-- Полноценную круглосуточную связь между деревней, новым посёлком и Храмом. Очень удобно.
-- Насколько она необходима, эта связь?
-- Свобода передвижения сама по себе важна. А в случае возникновения опасности, подобной той, что мы пережили, и вовсе может оказаться спасительной.
-- Согласен. Это хорошо, но я к Вам спозаранку вот по какому поводу.
Капитан перевёл взгляд с Незнаменцева на Томми, и обратно - Вы можете сказать о памяти, господин Орландо?
-- То есть? Не понял – безмерное удивление отразилось на лице учёного
-- Дело в том, господин учёный – Грейг подошёл к столу, уставился на гору свитков - я только что от изголовья Даррелла Толкинена. Так вот, он мне открыл интересное. Оказывается, я потерял память. Что Вы на это скажете, мои дорогие? – вскинул взгляд Грейг и увидел, как вытягиваются в не понимании сути вопроса физиономии учёных.
-- Нет, господа – чуть-чуть позволил себе улыбнуться Грейг, больно забавно выглядела парочка не разлей воды друзей - не всю, а ту её часть, что помнила мою жизнь до Островного периода. Что было со мной до попадания на Остров я, оказывается, не помню ничего. Абсолютно. А Вы? Орландо, что Вы помните?
Теперь учёные смотрели друг на друга, а Грейг переводил взгляд с одного лица на другое, оба ошарашенные.
-- Я тоже … ничего, господин капитан – наконец первым отозвался Незнаменцев – словно и не жил. Анн, а ты помнишь?
-- Нет – тихо, слепо щурясь, подтвердил тот – ровно. Пустота.
-- Фокус, однако. Вот те на – Незнаменцев энергично потряс головой – фантастика.
-- Ещё какая – согласился Грейг – если бы Даррелл не заболел, и у него не открылась способность вспомнить…
-- Вы считаете, это болезнь помогла? – быстро спросил Незнаменцев.
-- Ну, а что ещё могло способствовать. Он болен серьёзно, смертельно, к моему и всех нас прискорбию - цикнул уголком губ Уилкосс - естественно организм работает иначе, да ещё «храмовницы» со своими снадобьями, великолепными, надо признать. Старший помощник освобождён от боли. Скорей всего и они помогли возродить его память.
-- Как вариант, очень возможно. Ах, ты, кат, надо же. Ну, я так понимаю, что стирается память, так сказать, житейская, знания остаются. Хоть это радует. Так, а чего это мы стоим, садитесь на любой стул, господин капитан, станем думать. Вы ведь за этим пришли?
-- Да.
Незнаменцев быстро, как-то лихорадочно, охапкой, стащил кипу чертежей и расчётных таблиц со стола, прижав к груди, и оттащил в угол комнаты, где стояли две кровати одна против другой. Сбросил на свою. Повертел головой в поисках ещё одного стула, не нашёл, потому что в доме их было всего два, пожал плечами и сел на краешек заправленной кровати. Грейг и Анн в свою очередь уселись за столом, лицом к Орландо. Грейг глубоко вздохнул:
-- Я понимаю, мы начинаем мозговой штурм, предварительный, так сказать, без участия остальных членов Штаба, да-да-да, простите, забыл, теперь он называется Советом. Кто жаждет первым высказаться: Орландо, Анн. Прошу, господа.
Орландо поднял руку:
-- Господин капитан, то, что Вы нам сообщили только что подтверждает предположение об участии самого Острова в этом деле. Поскольку мы знаем, что он рукотворный, поскольку мы захвачены им, остаётся логическое предположение, что мы участвуем в некоем эксперименте неких высших сил над человеком, может быть всем человечеством в нашем лице.
-- Смысл, которого, нам не ясен абсолютно – своё согласие с предположением учёного Грейг подтвердил кивком головы.
-- Естественно - аналитический зуд подхватил Орландо – следовательно, Остров есть огромная лаборатория, следовательно, должна обслуживаться, то есть, существует подобающий персонал, то есть учёные, и я могу предположить даже, как они выглядят, если хотите.
-- Очень хочется.
-- Хорошо. Исходя из параметров защитного скафандра, я с большой долей уверенности, процентов девяносто, и больше, предполагаю, это гуманоиды, мало от нас отличающиеся физиологически.
-- Это Вам скафандр идею навеял.
-- Не только. Хотя он ключевой в этом вопросе. Условия, созданные ими для нас на Острове, повторяют естественную для нас среду, а это может произойти в одном случае, если они сами существуют в подобных природных рамках.
-- Не обязательно.
-- Очень обязательно. Остров сто процентное копирование земных условий. А это только врождённое. Невозможно просчитать до мелочей неведомое. Стало быть, они это как мы.
-- Образ и подобие.
-- Ну да, только выше ростом.
-- А Что Вы Анн можете добавить, может быть к тому, что говорит Ваш друг – обратился капитан к Томми Анну.
Учёный ответил коротко, кивнув головой для наглядности:
-- Логично.
Грейг выждал несколько секунд, видя, что учёный молчит, хмыкнул:
-- Это замечательно, что Вы согласны с сотоварищем, но Ваши собственные мысли? Можете Вы предположить, к примеру, откуда они явились? Про зачем, понятно, неисповедимы пути Господни, но откуда?
-- А оно ничего не значит, откуда. Из глубин космоса.
-- Э-э-э, нет, мой дорогой оппонент, влияет, ещё как. Ежели они под боком, относительно, по меркам Космоса, это одно дело, а ежели из несусветной дали, тут другое. Согласитесь, Орландо – капитан повернулся к кровати – если они поблизости живут, это подразумевает одни технологии передвижения, появляется возможность обрести контакт, поскольку они, как Вы полагаете, схожи с нами обликом, стало быть, и, наверное, складом ума. Ну а если прилетели неведомо как из неведомой дали, то я что-то сильно сомневаюсь в том, что их ум не развился до такой стадии, что мы для них представляемся таракашками.
-- Исключено, господин капитан.
-- Почему?
-- Таракашки им не нужны, несопоставимые энерго затраты: цель не оправдывает средства.
-- А если средства безграничны.
-- Всё имеет край.
-- Вообще согласен. Стало быть, мы им интересны, и обитают они не далеко. Я правильные делаю логические умозаключения.
-- Да, господин капитан.
-- И мы нужны для чего-то.
-- Конечно.
-- А не слишком ли затянулось наблюдение. Несколько веков…
-- Всё относительно.
-- То есть.
-- Возможно, они умеют управлять временем, то, что на большой Земле занимает столетия, здесь происходит за более короткое время, допустим, за двадцать лет.
-- Очень интересно.
Капитан задумался, через какое-то время вскинулся:
-- А пришелец, Куб. Он для чего?
-- Ну – Орландо развёл руками – это прикладное. Анализ здесь бессилен. Возможно всё: и оружие, в первую очередь, и мобильная научная станция, в общем, любые предположения уместны.
-- Хорошо, подводя предварительные итоги штурма, что в плюсе?
-- Они нас изучают, они нас оберегают…
-- Тогда почему такие невзгоды?
-- Жизнь не санаторий, всё должно идти максимально реалистично.
-- Натуральным образом
-- Естественно.
-- Вмешиваются, когда уже приходит край.
-- Да.
Капитан молчал, учёные тоже. Голос Грейга прозвучал неожиданно:
-- То есть ещё напляшемся.
-- Возможно.
-- Похоже на тренинг, выживи или умри.
-- В какой-то степени так.
-- Не обрадовали Вы меня Незнаменцев никак. Не очень приятно теперь станет жить, зная, что ты под колпаком. Но, как говорится, знание сила.
-- Так точно.
Грейг быстро посмотрел на Орландо, улыбнулся:
-- Спасибо за поддержку нас военных, признаёте нашу необходимость?
-- Так точно, господин капитан.
-- Ну и ладно, господин учёный. Что касается Вас, то я не сомневался, что при Вашем щепетильном вниманием ко всякого рода мелочам, вы нащупаете правильные ответы на правильно поставленные вопросы. Не знаю, чем помогут эти Ваши вывода конкретно, но лучше жить в ужасе, чем в ужасе ожидания, как-то так, запамятовал.
-- Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас ожидания…
-- Вот – вот…

Ар-Ар-Ар - Тэк послал мысле вызов: «Маленькие гении. Как им удаётся?» Вэ-
Вэ-Ке разгладил бороду, вернее усы: «Это сама планета, Инспектор. Живой организм, где мозг это она сама, а человеки - руки. Фантастика. Центавру несказанно повезло». «Чем это?» «Пока не знаю, но чувствую, всё не зря». «Согласен. Чем – то схожа с цивилизацией гризницианиайцев, если знаешь о такой». «Естественно, я хоть и Бунтарь… бывший, но и Наблюдатель тоже. Огромные скопища разнообразных белых шаров и беспрерывное ползание по ним и между, то ли улиток, то ли красно-коричневых слизняков. Мерзость какая». «Брось. Всего лишь не стандартная форма разумной жизни. Улитки – поставщики информации. Вся планета кишела ими. Здешние человеки, те же улитки, не совсем, конечно». «Что значит, не совсем? Вообще другое. Улитки не могли существовать вне симбиоза с шарами, те кормили, заменяли им мозги, вообще интересная форма жизни: телесное разделение мозга от своего тела что ли. Но здесь-то, человеки, я так понимаю, могут жить отдельно без планеты где угодно, хоть у нас на Центавре. Я прав?» «Безусловно. В том их ценность. Слушай меня, Вэ-Вэ-Тек, внимательно слушай. Не хотел тебе говорить, но от тебя не утаишь ничего, больно ты въедливый. Поступило распоряжение, знаешь, какое?» «Откуда»? «Физиологический контакт с представительницей человеков нашим Уром».
Бывший Бунтарь присвистнул и повернулся к Инспектору:
-- Ничего себе – сказал он вслух.
-- Тише, Ке – укоризненно покачал головой Ар-Ар-Ар-Тэк, он тоже перешёл на живой язык – третий цикл проживаешь, а ведёшь себя, как малое дитё. Интеллект считал полностью информацию о физиологии, повторяю – физиологию, в этом и дело. На уровне совокупления зачатие универсальной формы жизни возможно. Это хорошо. Но ему оказались не подвластно системное изучение мозговой деятельности человеков. Поэтому и было принято решение, через создание мутанта, постараться как можно глубже проникнуть в мозг человека: определить потенциал и вектор применения человеков в предстоящих звёздных войнах. Всё логично и закономерно. Так что не открывай так широко глаза.
-- Почему наш Ур?
-- Его эмоциональное состояние удовлетворяет требованиям. Тормоз сделал вывод, что в психологическом плане он готов. Началось ещё в плену. Его взволновала одна из самок аборигенов, дальше больше. Ты только серьёзно отнесись к тому, что я сейчас скажу. На данном отрезке времени, Ур увлечён нашей малышкой. Обратил внимание, что практически его не застать у экранов визоров. Отведённое время и прощай. Он уже в классе. Хотя чего ему там делать?
-- Он наставник.
-- Нет. Наставник – Никеш, а он куратор. Кроме того, в зачатии желание иметь ребёнка имеет огромное значение.
-- Так значит? А как же невмешательство?
-- Забудь. Времена меняются. Трактуется Центром, как частный случай на отдельной территории, выстроенной, при чём, Центавром.
-- А-а-а, Исключение Гавранаполиса: в случае появления ситуации, при которой велика возможность создания гибридных монстров для использования их в дальнейшем на благо Центавра, закон шесть, подпункта восемь о невмешательстве считать временно утратившем своё принципиальное значение. Действовать по обстоятельствам, минимизировав эффект вмешательства до предельных значений по шкале Рихха. Зачатие проводить по возможности естественным образом. Как же, помню. Никогда не думал, что буду копаться в подобном дерьме, сам знаешь, что ничем хорошим это не закончиться. Примеров масса.
-- Да, но на этой планетке идеальные условия. К тому же, как выяснилось, она разумная, и всё указывает на то, что ситуацию она держит под контролем, кроме того, она её устраивает. Я и вообще думаю, чтобы не происходило на её поверхности, она использует себе во благо. Наблюдения показали, при необходимости она с лёгкостью стирает со своей поверхности весь род человеков, чтобы начать всё заново. Так что не очень морализируй, Наблюдатель. Так или иначе, но мы все преступаем принципы, видя выгоду. Скажешь не так?
-- Так-так – буркнул Вэ-Вэ-Ке – а самого Урра поставим в известность?
-- Ни в коем случае, всё должно развиваться естественным образом, с нашей не большой поддержкой, разумеется.
-- Слушай, Инспектор, а как это возможно чисто физиологически. Размеры…
-- Не волнуйся – прикрыл веки и покачал головой, едва заметно Ар-Ар-Ар-Тэк – главное, что детородные органы полностью совпадают по механике и физиологии. В этом и дело, что впервые появляется возможность получить материал естественным путём, нужно быть круглым идиотом, чтобы не воспользоваться. Возможно, все прежние неудачи как раз и заключались в том, что создание монстров строилось на их искусственном появлении в лабораториях. Отвечая на твой вопрос о размере, Ур не дурачок, понимает, что он разорвёт девочку, справится с собой, ну, а самкам этой планеты, чем больше, тем лучше. Так показывают наблюдения. Наши с тобой тоже кстати.
-- Всё-таки я против, ничего хорошего из этого не выйдет, вот увидишь…

«Для этого, чтобы узнать, получиться, не получиться, мы и проводим эксперимент, башка ты стоероссовая» - Тиирлих отключил канал. Он встал с антигравитационного кресла, и направился к дивану, реплика старинного: из настоящего дерева и с пружинным матрасом, заправленного шерстяным одеялом с разбросанными подушками. «Интересно – внезапно подумалось ему - с каких пор я стал предпочитать старинные вещи, хм – остановился и покачал головой поражённый пришедшей в голову мысли Верховный Советник - вполне может статься, что ещё в предыдущем цикле. Что-то не вспомнить. Однако следует поразмыслить, случайность это или закон старости: тянет на крепкое, чувствовать подлинное: настоящее». Тиирлих ещё постоял, снова покачал головой, затем двинулся дальше. Однако мысль не отпускала. «Странно, современные вещи комфортны во всех отношениях, удобны, гигиеничны и всё такое, а смотри – ка, тянет на крепкое, настоящее. Как этот диван, к примеру. Неужели действительно замешан возраст. Узнать, Эреектор тоже пользует старое. Старший Советник совсем сдал». Поразившая мозг Тиирлиха мысль растворилась, поток сознания вернулся в привычное русло. « Не физически, морально. Скоро Уйдёт Советник. И то, в сравнении с другими Уходящими, под задержался старик, под задержался. Охо-хо-хо. А ведь за ним моя очередь. Но до того, как можно больше завершения дел, в первую очередь меня интересует эта маленькая планетка на краю света. Что-то есть в ней многообещающее. К тому же с Фрогросса поступают тревожные сведения, похоже, они ускорили ввод в строй нового «Пожирателя». Торопятся, а почему? Кто там в Старших Наблюдателях у них»? Главный Советник повернулся к прозрачному голографическому информационному стенду : в воздухе, отвечая на его мыслезапрос, высветилась фамилия старшего Наблюдателя за Фрогроссом: Тэ- Тэ - Эр – Эр Пять. «Пятый уровень, стало быть, хорошо. Ну а какой ещё – спросил себя, усмехаясь, Советник - не практиканта направлять к фиолетовым. Хотя с Урром получилось как нельзя кстати. Что ж, поговорим с Тэ-Тэ - Эр - Эром Пятым». Тиирлих опустился на старинный диван, поправил подушку под спину, устраиваясь удобней. Оправил заправленную бороду, спросил: « я в порядке». Мыслеуловитель мгновенно ответил: «Без замечаний». «Хорошо. Соединяй. Фрогросс, Старший наблюдатель Тэ-Тэ- Эр-Эр Пятый. Сеанс без ограничения времени»…

Эмилия Войкова, сидя на шконке, и прислонясь к угловой переборке каюты, мельком подсматривала за Хаблом, протиравшим верхнюю койку. В каюты вселили всех членов Совета, пришедшего на смену Чрезвычайному Штабу. После возвращения аборигенов в свои дома жизнь на крейсере превратилась в роскошество. Казалось, корабль вымер. В каютах, находящихся на линии соприкосновения корпуса с водой, царила божественная прохлада, ей вторила такая же тишина. Господи Единый, не дай повториться аду, который они все пережили, в который раз ловила себя на этой мысли Эмилия. Строительство жилого комплекса, в реализации проекта в жизнь она неожиданно для себя оказалась в главенствующем положении, развернулось вовсю. Всего месяц прошёл с момента, когда они втроём с Мариком и Ющенко обнаружили в глиноломнях извращенцев, а уже учёные успели отстроить себе домик, произвели все нужные проектные работы по строительству комплекса, и кроме того, на стройплощадку завезли первую партию глиняных плит, вырезанных рабочими бригадами. С завтрашнего дня по плану хода работ начиналась нарезка кирпичей. Жизнь полнилась. И всё было бы не плохо, кабы не эта неуместная информация. Извращённая близость любовников: Хаблом, их с Сесси мужем, и Марьяной, Верховной Жрицей. И на это обстоятельство можно было бы закрыть глаза, если бы не одно. Марьяна, как и они с Тадеуш была за мужем, но за кем. За капитаном Грейгом! Эмилия просто не представляла, что ей делать, что им всем делать с этим знанием. Поставить в известность капитана, было выше её сил. Поговорить с мужем она тоже не решалась, оправдано предполагая, что тайное знание больше плюс, чем минус. Но как распорядиться с этим знанием, не знала. Марик и Ющенко в этом вопросе не помощники. Первый до сих пор не отошёл от пропажи брата, ходит разбитый, жалкий. Ну, а мичман, милый, абсолютно безопасный человек. Втягивать Ющенко, прозрачную душу в грязь разбирательства она не желала. Троица договорилась до поры до времени держать в секрете своё открытие. Сказать – то просто, а на деле, грудь так и распирало от зуда высказаться, посмотреть, как измениться лицо этого кобеля. Достала его невозмутимость. Обгадился сам, гадёныш, нас с Сесси замарал, а как с гуся вода. К тому же месяц без исполнения Хаблом своих супружеских обязанностей сказывался. Внизу томило, а видение в пещерах не выходило из головы. Войкова сердилась, но ничего не могла поделать с собой. Разъярённой кошкой налетала на Хабла по пустякам, ссорилась с Сесси. Понимая её состояние, подруга терпела, но отношения разладились. Конечно, Сесси было легче, её увлечение полковником Герсуриналия становилось всё серьёзнее, а Хаблом пользовалась по велению плоти. Что значил Хабл в сравнении с красавцем анжарцем. Повседневность и только. В эротических видениях Сесси обладала полковником. А Эмилия не могла простить, она видела всё своими глазами. Искажённые дикой страстью лица, стоны боли, перемешанные с чудовищной силы наслаждением. Неужели, интересно, на самом деле можно испытывать такие страсти, думала она. И ярилась ещё больше, когда ловила себя на мысли, что на месте Марьяны могла быть она.
-- Хабл – вырвалось вдруг у неё – принеси попить, пожалуйста.
На самом деле пить вовсе не хотелось. Муж подошёл и молча протянул ей наполненный кубок. Она посмотрела на него снизу вверх, взяла в руку сосуд, прихлебнула. Вода показалась затхлой.
-- Тьфу, горькая, ты, что за хрень налил – сплюнула, удержаться не было сил, она взвилась, видя покорное лицо мужа, с набежавшей тенью страдания, сунула ему в руку чашу – посуду не моешь.
-- Мою, почему – грустно ответил Хабл, понял, начинается – может, что попало.
Поднёс кубок к губам, но Эмилия хлёстко ударила его руку. Послышалось клацанье, каменный край ударил по зубам, на губе мужа проявилась кровь. Это взбесило её сильнее.
-- Ты, козёл, слушай сюда. Если ещё раз застукаю тебя с этой сучкой в глиноломне…
Брызжа слюной, разъярённая, Войкова впервые за долгие недели посмотрела прямо в глаза мужа, и её обдало холодом. Она увидела глаза смерти. Удар был стремительный. Прямой, в зубы. С гулким звуком её затылок впечатался в переборку, одновременно послышался хруст выбитых передних зубов, но это был последний звук, который она услышала. На втором ударе свет померк в глазах, а Хабл убивал её равномерно, нанося удар за ударом. Уже стала не важна причина, по которой он раз за разом погружал свой кулак в кровавое мессиво, маячившее перед ним. Экстаз, в который Хабл впадал в глиняных пещерах, когда они с Марьяной терзали друг друга, не шёл ни в какое сравнение с ощущениями, какие он испытывал сейчас. Он стал преобразователем, Богом. В его власти было лишить жизни эту женщину. Он бил и бил…
--- Очнулась, подруга…
Войкова открыла глаза, то есть в щёлочки полился свет, она с огромным трудом разлепила веки. Видение туманилось, но чувствовалось, что рядом сидит человек, Эмилия различала силуэт.
-- Ничего, потихонечку придёшь в себя – говорил силуэт – сейчас попьём волшебного зелья, полегчает. Как они делают такие штуки, не пойму.
Голос был смутно знаком, а интонации? Так разговаривают с маленькими детьми. Тихий монолог продолжался.
-- Теперь пойдём на поправку, они сказали, если очнёшься, жить будешь. Не такой красивой, конечно, как прежде, эта мразь успела над тобой поработать, прежде, чем я его вырубила…
«Сесси, конечно, это она» - полыхнуло в памяти, Эмилия увидела омёртвелые глаза Хабла, жуткий удар, и… провалилась в беспамятство. Толи наяву, или казалось, но периодически всплывали лица капитана Грейга, полковника Герсуриналия, милого Ющенко, Марика, каких-то женщин, но более всего перед ней вставало лицо её подруги, Сесси Тадеуш. В беспамятстве она пролежала без малого три недели, и все эти дни рядом с ней находилась подруга. Сесси ухаживала за увечной, беспрестанно что-то говорила, выполняя возложенную на неё жрицами миссию - удержать больную на стороне жизни. Она и рассказала всё, что произошло, когда Войкова пошла на поправку и оправилась настолько, что смогла впервые сесть
-- Как я выгляжу – первые слова, которые попыталась сказать Эмилия, получилось шамканье. Она испугалась, а Сесси заплакала. Долго не могла успокоиться, а когда справилась с приступом, вытирая слёзы платочком, сморкнулась в него же, выхрипнула:
-- Зеркало подруга я тебе не дам, даже не думай. Главное, живая, об этом радуйся.
-- Настолько хреново? – прошамкала Эмилия, получилось более разборчиво, чем в первый раз, подруга поняла.
-- Этот пёс изметелил тебя будь здоров. Сука, на вид худенький. Я его, правда, с первого удара вырубила, но, думаю, потому что в спину била. И в ботинках была, я в кузнице работала, ковали. Ботинки с железным наконечником. А мне чего-то в обед прихотнулось, ну я и побежала в каюту, знала, что он там убирает. А оказалось во как? С ходу в крестец ему влепила, он и сломался. Для верности ещё затылком припечатала о шконку, потом уже кого-то послала за капитаном. Все прибежали, подруга. Лейтенант, полковник, даже старпом, практически не жилец, причухал. Соответственно, весь штаб. Сразу на ялик с тентом, жарища же, он тебя убивал посреди дня. Ты, подруга, тоже нашла время для разборок, договорились молчать…
-- Вырвалось, Сесси – слабо улыбнулась Войкова: необычно было слушать вечно молчаливую подругу.
-- Понимаю, что я не баба? Тоже хотелось высказать всё, в конце концов, высказалась бы, да опередила ты меня.
-- Сколько я здесь?
--Что ты сказала, а, поняла. Месяц. Оказывается, ты у меня популярная чел. Бл..ь, кто только вокруг не вился. Даже старый Правитель приходил. Мужик, я тебе скажу. У меня под коленками задрожало, когда он вошёл. Марк в лучшие годы ни что в сравнении. Так что любит тебя народ, пигалицу.
Сесси захлюпала носом.
-- Ушпокойся, пожалушта – утешала её Войкова. Сесси сморкнулась в платочек. Вздохнула.
-- Надо идти, подруга. Капитан сказал вызвать его сразу, как придёшь в себя.
--А што с Марьяной?
-- С этой соплявкой. Да ничего, она Верховная Жрица, что с ней станет. Все молчат, ну, мы, кто знает, о чём речь. Так что, сама понимаешь. Хабл тоже как рыба. Он вообще замолк, стал каменный. Знаешь, его кормят насильно. Суд предстоит, ждали, когда ты выздоровеешь.
-- Где он?
-- Под арестом. Араны его охраняют, никто не знает где он?
-- Пошему?
-- Ну, народ бы сбежался посмотреть. Ты не представляешь, какой гул стоял в первое время. Если бы лейтенант не отбил, порвали на части. Надо же, никак не думала, что тебя настолько любят. Счастливая ты.
-- Ага, даже в шеркале отказываешь.
-- Потерпи немного. Опухоль спадёт, синева исчезнет, тогда только. Собрали тебя, в принципе, не плохо. Инарета лично руководила, прикинь. Жрицы лекарки толковые, профессионалки, так что, думаю, всё будет более менее. Обещали зубы сделать, ну, я пойду за капитаном.
-- Иди, конеш… но.
«Зубы сделать» - слёзы медленно текли по щекам Войковой...

Марьяна после избиения Хаблом Эмилии Войковой и последующим его арестом, пребывала в жестоком напряжении. Необходимо было узнать, что произошло. О том, чтобы обратиться к мужу, капитану, не могло быть и речи. Во-первых, он уже сказал, дальнейшие расспросы вызовут подозрения. Особенно, если она станет допытываться до места содержания Хабла. К тому же их отношения, как супругов, охладели. Очень редко что-то вспыхивало, они тянулись друг к другу, но достаточно было одного не ловкого слова или замечания, влечение тут же заканчивалось. Она прекрасно знала, что Уилссон пользуется услугами «нужниц», но ей было всё равно. Теперь уже всё равно. Потому что у неё был Хабл. Он унижал, издевался, причинял боль, и ей было хорошо. Любовники часто менялись ролями, но начинал всегда анжарниец. И это было восхитительно. Хабл обладал умением, присущем представителям всей его нации, не оставлять следов. Её прекрасное тело было изжато, исщипано и избито, но кожа выглядела безупречно. Теперь у неё все болело постоянно, и она наслаждалась новыми ощущениями. Боль вызывала в памяти надругательства, какими Хабл награждал её, и она испытывала оргазм. Можно сказать, что Марьяна находилась практически круглосуточно в этом состоянии. И вдруг резко всё окончилось. Хабла арестовали и держали взаперти неизвестно где. И что ей делать? Она почти сходит с ума от желаний. Её тело взывает о боли. Прекрасной, любимой боли. О, Святой Отец, помоги, подскажи, что делать? Замены Хаблу нет, он единственный. Их встреча, знак судьбы. Остаётся одно, вызнать, дождаться суда, и, каким- то образом любовника освободить. А спрятаться они найдут где. Подземное царство огромное, никакие араны их не найдут там. Необходим план. Тем более, она, как Верховная Жрица знает все тамошние переходы в другие плоскости пространства, не зря она высиживала все заседания Чрезвычайного Штаба, внимательно запоминая всё, что слышала. Бежать, освободить и бежать. Отныне это её цель и смысл жизни. Марьяна, как и её предшественница, Поли, не отдавая себе отчёта, потихоньку трогалась рассудком. Медленно, но уверенно заболевание крепло. Внешне оно не проявлялось никак, но внутри у Марьяны открылись ворота, ведущие в ад…

-- Доброе утро – Урр улыбнулся подросткам. Человеческие детёныши здорово подросли. Всё благодаря ускоренной программе обучения. Время в классе Тормоз ускорил, и час, проведённый за закрытыми стенами, перегонял на двадцать процентов естественный ход времени. Цифра появилась не просто. Выделенный Интеллект просчитал оптимальный уровень адаптации человеческого организма к изменившемуся времени. Удивительный организм настроился на ускоренное старение. Пойти на это пришлось , исходя из срочности обстоятельств. Энергетические затраты колоссальные, но у них теперь был Защитник с его необъятными аккумуляторами. В который раз Урр восхитился способностью Главного Советника Галактиона предвидеть наперёд. Естественный физиологический ритм жизни возвращался к человекам только ночью.
Юноша, уже почти юноша, и пока ещё девочка встали из-за стола, Никеш замолчал, ожидая обращения.
-- Доброе утро, куратор Урр – в один голос ответили на его приветствие человеки.
-- Как идёт учёба?
-- Не знаем – ответила девочка.
-- Никеш?
-- Учащиеся справляются с заданиями, исходя из шкалы оценки по восьми бальной системы на твёрдую тройку, это юноша, девочка вышла на четыре. В целом всё отвечает плану, обучение проходит в строгом соответствии с нормами. Я ответил на Ваш вопрос, куратор Урр?
-- Да, только Никеш, давай, меж нами говорить, как центавриане. Ты можешь просто сказать, удастся выучить ребят?
-- Хорошо. Конечно. Очень сильная база, видно, что с ними работали, и много. Я не хочу убыстрять процесс, принимая допинговые средства, пусть всё идёт естественным путём. Ребята молодцы.
-- Спасибо. Это хорошо. Я пришёл к Вам вот с чем - Урр обратился к девочке…
-- Стёфа – Луиза слегка отодвинулась от юноши, заглядывая ему в глаза. Парочка сидела плечо к плечу за столом, раскрытые учебники лежали вперемешку – зачем Урр хочет нас разъединить? Я не хочу.
-- Я тоже – Стёфа пожал плечами, он не посмотрел на девочку – но что мы можем сделать?
-- Про взросление говорил. Ну и что. Стёфа, чего ты ему не сказал, чтобы он нас не разлучал.
Луиза трясла локоть паренька, рука её сорвалась и упала на промежность юноши.
-- Ух, ты – радостная улыбка осветила лицо девочки – он у тебя стоит. Как это у вас ребят получается.
Стёфа покраснел, хотел отнять руку девочки, но вместо этого сильнее прижал к сильно эрегированному члену. Глаза его полыхали тревожным светом, когда он повернул голову, Луиза видела, что его трясёт мелкая дрожь: грудь её сжало предчувствие приближения чего-то страшного, но влекущего. Она широко раскрыла глаза:
-- Что? – прошептала едва слышно.
-- Лу – хрипло вытолкнул из себя Стёфа – давай… по-взрослому… попробуем.
-- Что попробуем – казалось, ещё тише прошептала девочка.
-- Ну… это - Луиза видела, что Стёфу колотит не на шутку, у него клацали зубы, и мелко – мелко дрожала голова – как взрослые то есть.
Её озарило: «Святой Отец, Стёфа хочет её, она ему нравится. Как хорошо-то». Сердце девочки наполнилось необъяснимой радостью, она порывисто вскочила, прижала голову паренька к уже начавшей формоваться груди, ощутила, что соски её затвердели и выдвинулись вперёд. Слушая сопение зажатого носа юноши – горячее дыхание, обдававшее жаром кожу, было безумно приятым - она сказала:
-- Иди сюда.
Решительно стянула с себя тогу, обнажённая, потянула одеяние юноши:
-- Ну, а ты чего?
Паренёк вскочил, стягивая свою одежду, запутался, девочка рассмеялась, зажав рот рукой. Они легли тут же на траву, мягкую. Стёфа ласкал девочку, мял набухшие соски, сосал их, рука его постепенно подбиралась к заветному месту в то время, как ладонь Луизы сильно сжимала его достоинство. Девочка трепетала, тело выгибалось пол ласками: почувствовав, как пальцы юноши достигли цели, она напряглась, и затаила дыхание. Юноша внезапно навалился на неё, от не привычной тяжести перехватило дыхание, внизу живота разгорелся костёр, и вдруг она почувствовала, как на неё пролилось горячее. Юноша засвистел сквозь зубы, тело его билось в конвульсии. Стёфа зачертыхался:
-- Кат, кат, айра поганная.
Луиза испуганно спросила, всё ещё прижимая к себе юношеские ягодицы:
-- Что, что случилось?
-- Да кончил я, не чувствуешь?
На девочку обрушилась тяжёлая волна разочарования и обиды. Она отвернулась, закрыв глаза, в уголках глаз появились слёзы.
-- Прости, пожалуйста – Стёфа подбирал большим пальцем градинки – не знаю, как это случилось. Не плачь, хорошо.
Луиза горько улыбнулась, не сдержалась и всхлипнула. Услышала:
-- Я сейчас отойду, и мы ещё попробуем, ладно?
От этих слов её обуял гнев: она что, вещь, пробовать он будет. Как же, размечтался. Луиза оттолкнула паренька, откуда только сила взялась, и пока он, сидя, удивлённо смотрел на неё, встала, нашла тунику, быстро одела, оглядела сверху голого Стёфу, фыркнула:
-- Хорошо, что Урр нас разъединил. Я пошла к себе. Ты не приходи…
Наблюдатели молчали. Первым заговорил бывший Бунтарь:
-- Почему они такие? Сколько наблюдаю, поражаюсь, никакого порядка, молчу про рациональность. Чистые эмоции. Ни фига на нас не похожи. Со всяким может случиться. Так нельзя поступать, девочка моя. И себя терзаешь, и пацану больно сделала, может и импотентом стать, зафиксированы и такие случаи. Чего молчишь, Инспектор? Я не прав?
-- Не знаю. Ты сам сказал, у нас такого не бывает. Совокупление акт выдающийся. В оправдание человеков, что можно сказать. Всё у них делается быстро. Это мы готовимся заранее. Кстати, только сейчас пришло в голову, что эти их «звёздные карты» схожи с нашими цикличными таблицами. Стоит поразмыслить . Интересно – Ар-Ар-Ар-Тэк огладил бороду – как это никто до сих пор из Наблюдателей не обратил внимание.
-- А кто до сего времени обращал внимание на планету? Упущение. На самом высоком уровне, так? – вопросительно посмотрел на Инспектора Вэ-Вэ-Ке.
-- Согласен. Но теперь мы здесь, и надо воспользоваться ситуацией. Урр – Инспектор позвал сидевшего в крайнем кресле практиканта – похоже, пришло твоё время. Иди к девочке и действуй по обстоятельствам.
-- Она маленькая, как…
-- Я не про это – поморщился Инспектор.
-- Размечтался – встрял бывший Бунтарь – хотя и не вредно помечтать. О, великий Галактион, мне ещё ожидать направления…
-- Прекрати балаганить, Вэ – одёрнул его Ар-Ар-Ар-Тэк – радуйся, что ты не они. Был бы на месте паренька, не до зубоскальства было бы.
-- Абы да кабы, каждый на своём месте, вообще-то, согласно кодексу жизни центаврианина, вот только что-то подсказывает, что человеки живут поинтересней нашего.
-- Бунтарь – закипел Ар-Ар-Ар -Тэк.
-- Молчу. Урр, слушайся папу.
-- Доиграешься, я тебе гарантирую, Бунтарь – Ар-Ар-Ар-Тэк не отрывал взгляда с экрана. Скрещённые на груди сильные руки бугрились мышцами.
-- Уже нет, сам снял звание – Вэ-Вэ-Ке повернулся к Инспектору, поднял в знак примирения руки вверх - прости, Старший, заносит по старинке –откинулся на спинку кресла, вздохнул – действительно, перебор.
-- Давай, Урр, иди. Разберись с ситуацией.
-- А как я скажу, зачем пришёл? Я только на уроки заглядывал.
-- Ну. Вот, пришёл посмотреть, как малышка устроилась. Ты отводил её в комнату. Спроси, все ли устраивает, а дальше, как получится. Урр, ты не Бунтарь, ты нормальный, и у тебя миссия. Первый в истории Практикант, обременённый доверием Главного Советника.
-- Историческая личность – усмехнулся Вэ-Вэ-Ке, впрочем, не отворачиваясь от экранов.
-- О чём это Вы? – подозрительно спросил практикант.
--Высший советник надеется на тебя, Урр - искоса бросил на него взгляд Инспектор - Тормоз, тьфу, Выделенный Интеллект подал информацию о твоём влечении к человеческим самкам. Этим необходимо воспользоваться, появляется уникальный шанс. Не станем обсуждать хорошо это или плохо. Девочка тебе нравиться, это главное. Времени подготовиться для соединения вполне. Пришли твои карты, вернёшься с наблюдения, ознакомишься. Но, Урр, пойми, и проникнись, твоё первое соединение произойдёт с представителем инопланетного разума. Никто не знает, как и главное, чем оно закончится. Интеллект выдал столько вариантов, что лучше их не знать. Физиологически всё в порядке, будь осторожен, и только. Возможно, впервые в своей истории Центавр действует по обстоятельствам, заметь, не создаёт необходимые условия для достижения цели, а подчиняется обстоятельствам. И ты, Бунтарь, слушай. Всё серьёзно. Миссия неизвестного конечного результата. Центавр могуществен, но мы не Боги.
-- Усвой это, Практикант – Вэ-Вэ-Ке резво перевалился на бок, в сторону Урра – возможно, Боги, это они, так что возлежать тебе придётся с богиней, чтоб ты знал, если что.
-- Ну, Бунтарь…
-- Всё молчу, Инспектор. Язык мой, враг мой…
-- Хотя, Урр – Ар-Ар-Ар- Тэк помолчал – вполне возможен и такой вариант. Маленькие боги – он машинально огладил бороду - в сагах о таких говорится. Никто не знает, откуда они и куда делись.
Инспектор застыл в раздумье, но быстро сбросил оцепененье, посмотрел на Практиканта:
-- Урр, ступай. Мы с Бунтарём будем наблюдать…
В дверь постучали, Луиза нервно оглянулась. Комната оказалась компактной и уютной. Словно гостеприимные хозяева прочитали мысли, и обустроили её в полном соответствии её предпочтений. Стены нежного салатового цвета. Огромное зеркало, гораздо большее тех, что она видела на корабле, крепилось к столику, на котором стояли многочисленные красивые тюбики и флаконы. Лежали в специальном прозрачном стакане разной формы гребни, для расчёсывания. Мягкой обивки стул синего цвета и блестящими ножками. Кровать и вообще была роскошной. Для пятерых, наверное, таких, как она. Невесомое воздушное одеяло, заправленное в белое покрывало с рисунком из маленьких цветов, похожих на васильки. Ещё один стол, простой формы, два стула и тоже без изгибов. В одном углу белый шкаф от пола до потолка, она пока не разбиралась, зачем он. Рядом дверь, ведущая в туалетную комнату с ванной, душем и унитазом. Название и предназначение этих предметов она узнала на корабле, но пользоваться начала только здесь. В ванной были два зеркала: одно, отражающее Луизу в полный рост, а напротив меньше в два раза, но с небольшой стойкой и полочкой, заставленными необходимыми предметами по уходу за собой. Кода Урр привёл её сюда и заявил, что это всё её, Луиза обомлела, но осматриваться времени не было, надо было возвращаться на урок к Никешу. Другое дело сейчас. После конфуза со Стёфой, Луиза, попав к себе, как звучит, к себе, у себя, у меня, повторяла она, наслаждаясь пониманием невероятного факта – у неё отдельная комната, свой мир. Она позабыла не приятный эпизод. Всё отдалилось, став не таким уж и важным в сравнении с нежданно приобретённым достоянием. Девочка перебирала флаконы, открывала крышечки, прыскала в воздух спреи, внюхивалась в ароматы. Сердце её восторженно билось. За этим занятием её застал стук. «Стёфа» - мелькнуло в голове, она побежала открывать дверь. Но в коридоре стоял Урр. Луиза снизу вверх посмотрела на гиганта, и, пропуская, молча отступила вглубь комнаты. Куратор осмотрелся, взял стул за спинку, но замер, словно чего-то испугался, спросил, глядя на девочку:
-- Можно сесть?
-- Конечно, садитесь, куратор Урр.
Практикант сел, ещё раз покрутил по сторонам головой, и только после этого поблагодарил:
-- Спасибо.
Девочка пожала плечами.
-- Не за что.
-- Я собственно пришёл поинтересоваться, как ты устроилась, всё ли устраивает в комнате, какие пожелания возможно есть. Интеллект просчитал ваши потребности, но вы, человеки, особенные. Всего чего-нибудь не хватает, и особенно женщинам, впрочем, думаю, вы, примерно всюду одинаковые, в любом мире….

- Краснобай наш тихоня, кто бы мог подумать – наблюдатели буквально впились глазами в экраны визоров.
-- Молодец, малыш – откликнулся Инспектор – давай в том же духе, не испорть ничего…

-- А сколько миров вообще бывает? - спросила девочка.
-- Неисчислимо. Во всех Вселенных неисчислимое количество, как и самих Вселенных, мы знаем их малую часть…
-- Это там, на звёздах, на небе – девочка посмотрела на потолок - да?
-- Можно и так сказать.
-- Интересно.
-- Ещё как.
-- Не, я про другое.
-- Про что тогда, да ты не стесняйся, садись – Урр привстал, выдвинул второй стул, Луиза пожала плечиком, чуть слышно хмыкнула и присела на краешек. Маленькая, в белой тоге, она выглядела хрупким цветком на фоне сине-серого Урра, горой возвышающегося на другом краю стола…

-- Умничка, малыш – Ар-Ар-Ар-Тэк откинулся, сцепив руки за спинкой стула – пока всё отлично .
-- Прирождённый бабник – улыбался Вэ-Вэ-Ке.
-- Что это значит? – повернулся к нему Инспектор. Бунтарь скривил губы в улыбке:
-- Распространённое выражение у человеков, когда кто-то из мужчин уделяет внимание не одной женщине, а многим, одновременно.
-- Зачем? – удивился Инспектор.
-- Кто знает, это же человеки. Маленько ненормальные.
-- Пожалуй, с ними будет хлопот, верно? – голос Ар-Ар-Ар-Тэка звучал серьёзно.
-- Я подозревал это с самого начала моего прибытия на Базу, Инспектор. Зато, какая выгода, сам говорил, если удастся их использовать на блага Центавры, да? – спрятал усмешку в бороде бывший Бунтарь.
-- Надеюсь – буркнул Ар-Ар-Ар-Тэк. Он почувствовал сарказм, но не отреагировал на едва скрытое хамство подчинённого, почему то не хотелось …

-- Про то, что со мной случилось - говорила Луиза - жила себе в Храме, потом случились всякие несчастья, и вот я уже тут. У меня своя комната. Дяденька Урр, а нельзя сделать окошко, чтоб совсем уже по настоящему стало.
- Хорошо, подумаем – кивнул головой Урр – может и получится. Давай я тебе покажу кухню. Не успел.
Он встал, подошёл к угловому шкафу, потянул за неприметную в цвет стенки ручку. Открылся серебристого цвета ящик с панелью, расположенной на уровне лица девочки. Урру он доходила до груди.
-- Это твой повар – Урр ткнул пальцем в экран. Панель засветилась.
-- Один раз, активация – пояснял Практикант – нажимаешь два раза, появляется меню, даже не меню, а заказы, которые ты можешь выбирать целиком или по частям. Проводишь пальцем так – если нравится, останавливаешься и ведёшь, не отрывая пальца вот в этот угол - под указательным пальцем Урра замелькали картинки.
-- Всё. Если хочешь что-то отдельное, выбираешь ещё раз пальцем, и складываешь рядом. Собственно всё. Затем нажимаешь вот на эту красную точку, видишь, в нижнем правом углу. Вот она. Сигнал к исполнению. Нажала. Подождала, через минуту другую заказ поднимется снизу. Демонстрирую наглядно.
Урр подумал, и набрал набор сладостей. Мороженое, кисель, пирог с клубникой. Когда поднос появился из недр шкафа, Луиза захлопала в ладоши.
-- Угощайся, все ингредиенты тщательно сбалансированы, вкусовые качества индивидуальны для тебя.
Урр взял поднос и отнёс на стол. Позвал Луизу. Девочка схватила ложку и окунула в мороженицу, набрав полную. Отправила в рот:
-- Холодное – спохватился Урр. Луиза замерла с открытым ртом и выпученными глазами, но вскоре адаптировалась к холоду, и зажмурилась от удовольствия.
-- Вкусно? – спросил Урр.
-- Угу – с полным ртом покивала головой девочка. Вычистив мороженицу дочиста, Луиза отхлебнула киселя, отставила стакан в сторону, попробовав клубничный пирог, накинулась и съела с удовольствием. Затем допила кисель. Урр разглядывал девочку. Ему нравилось в ней исключительно всё. Детская неуклюжесть, в которой, тем не менее, уже сквозило женское очарование, её открытость, отсутствие стеснительности, присущее ему самому. В силу собственной невинности он и в мыслях не представлял акта соединения себя с инопланетной самкой. Ему просто было хорошо с ней. Видеть, как с детской живостью девочка вертится на стуле, привскакивает, болтает ногами, и, если с ложки падала тяжёлая капля мороженого, она пальцем снимала комочек со стола и отправляла в рот. Непосредственность Луизы вызвала в нём чувство вины. Ему предстояло совокупиться с ребёнком; уверения старших Наблюдателей в разумности и необходимости будущего акта вполне устраивали ровно до этого момента, а бывшее ещё недавно таким основательным понимание того, что именно ему выпала честь выполнить волю Главного Советника: в том, что он первый центаврианин, который реально может принести планете неоценимую, даже не услугу, а выполнить предназначение, породить своим семенем мутанта, до этой секунды наполнявшее гордостью сердце, растаяло, как мороженное, которое с откровенным удовольствием поедала девочка. Он растерялся в обрушившемся на него вихре эмоций, и пропустил вопрос, который задала девочка.
-- Что ты спросила, прости – виновато посмотрел на Луизу Урр.
-- Я спросила, а почему ты, дяденька Урр, сине-серый, а другие с бородами белые.
-- А тебе не нравится?
-- Не знаю – девочка пожала плечиками - нет, наверное. Мы не любим такие цвета, они некрасивые.
Безапелляционная открытость девочки вновь умилила Урра, наполнив тёплой нежностью грудь: сомнения, полнившие голову, исчезли. Главным стало правильно и полно ответить:
--Это пройдёт. Это моя защита от нашего солнца. Все центавриане, проживающие первый цикл, такие. Затем, начинают расти борода и волосы, они впитывают солнечную радиацию, а кожа начинает светлеть. К концу второго цикла я стану таким же, как Бунтарь.
-- Дяденька Урр – спросила девочка.
-- Что?
-- А расскажи, пожалуйста, про свою страну.
-- Ты хотела видимо спросить рассказать про планету?
-- Ага – кивнула головой Элуиза – это далеко?
Урр, и Наблюдатели за своими экранами одновременно усмехнулись наивной простоте вопроса.
-- Это как сравнивать – сказал Урр – если чисто по расстоянию, то очень далеко, мне не объяснить тебе, насколько. А если по времени… видишь ли, существуют несколько способов преодолеть расстояние. Первый, звездолёты…
-- Как птицы?
-- Примерно. Только построенные.
-- Вами – быстро спросила девочка.
-- Не только, во Вселенных полно развитых рас, способных строить космопланы.
-- Чего?
-- Другое название звездолётов . Я предпочитаю первое. Ну, так вот, это первый способ передвижения в Космосе. Мы же, наиболее могущественные цивилизации, предпочитаем передвигаться по нуль коридорам. Получается, как бы мгновенно.
Урр увидел, что девочка заскучала, то же подтвердили старшие товарищи. «Урр – зазвучало в голове – ты её утомил. Уходи, пока она не разочаровалась».
Он встал, девочка испуганно встрепенулась, её расширенные глазёнки тревожно смотрели на него снизу.
--Забыл тебе сказать. Пошли на кухню.
Не оглядываясь, Урр подошёл к шкафу, девочка встала рядом. Он открыл дверь, активировал панель, показал на верхнюю часть экрана:
-- Верхняя полоса, это вызов игрушек и книг. Всё тоже, что и с едой. Смотри. Нажимаешь, вызываешь список, прокручиваешь и выбираешь. Например, вот эта тебе нравится – кукла в ярком цветном платье, с завитыми локонами серебристых волос заняла весь экран.
-- Красивая – захлопала в ладошки Элуиза.
-- Кстати, ты можешь изменить её – улыбался, поглядывая на девочку, Урр - полностью. Цвет волос, глаз, одеть, как тебе нравиться . Хочешь, закажи говорящую, чтоб общаться, или – он пожал плечами - классическую молчунью.
-- А как? – глаза девочки горели, она не отрывала взгляд от экрана, на котором начали происходить чудесные вещи. Кукла медленно открыла глаза, так же медленно повернула голову в сторону девочки.
-- Ты ей понравилась – прокомментировал ситуацию Практикант - так что, говорящую ?
-- Да – руки Луиза завела за спину, крепко сцепив пальцы: вся в нетерпении, она мелко дрожала.
-- Говорящая.
Урр ткнул пальцем в экран.
-- Вот сюда. Немного подождём.
Девочка быстро сложила руки на животе и в нетерпеливом ожидании подпрыгивала и раскачивалась на носках. Внизу шкафа отворился проём, на площадке для подачи выбранного товара сидела, раскинув ноги, кукла. Луиза захлопала в ладоши, взвизгнула, посмотрела на Урра: снизу вверх:
-- Кукла. Можно я возьму?
-- Она твоя. Конечно.
Девочка схватила куклу и прижала её голову к своей щеке.
-- Тебе всё понятно, как управлять кухней – радостный не меньше девочки, спросил Практикант: она энергично покачала головой.
-- Тогда я пошёл, зайду к Никешу, надо. До завтра, Луиза. До свидания.
Довольный Урр вышел, перед глазами сияло озарённое счастьем лицо девочки…

Липс, Крайс и Игулович, вооружённые дубинками и заострёнными кольями, служившие копьями, в выделанных шкурах волков, замерли: из глубины леса прилетел неизвестный звук, принадлежащий явно не мелкому зверю. Он походил на тяжёлый вздох – чих с затухающим фырканьем… Прошло почти пять лет с момента невероятного спасения отряда от смерти в затопленном гроте. За это время команда матросов, руководимая ставшим безусловными авторитетами трио, постепенно наладилась. Пещеры, после произошедшего, как место жилища единогласно отвергли. Вместо этого люди соорудили настоящее убежище из дерева. Подобрали подходящую поляну, и с невероятным трудом доставили достаточное для возведения жилища количество упавших деревьев. Поскольку обрабатывающего инструмента не было никакого, стены поднимали, подбирая подходящие по размеру стволы. Сучья сжигали прямо на дереве. В итоге получилось жилище с претензией на кое-какой дизайн. Ломаный ритм разнокалиберных торцов, переплетение оставшихся после обработки сучьев придали сооружению футуристический облик. Швы между брёвнами внутри и снаружи законопатили сухим мхом и отмазали глиной. Пол выстлали примерно одинакового размера ветками, и тоже залили глиной. Утрамбовали, повторив операцию несколько раз. Получился ровный теплый пол, что оказалось важным с наступлением холодов. Очаги разместили в противоположных краях, и скоро помещение прогрелось настолько, что спали раздетыми. Двухъярусные нары решили проблему площади. Казалось, жизнь наладилась, но пришло очередное испытание. Холодало медленно, это помогло людям адаптироваться, но сюрпризы заколдованного леса, достали всех.
-- Есть ощущение – ворчал Игулович – что на нас проводят эксперименты по выживаемости. Жара сначала, потом потоп, сейчас зиму устроили. И что делать раздетыми?
Он был прав. К холодам люди готовы не были. Встал вопрос, как защититься от приближающихся морозов, и тут пригодились навыки борьбы с голодом, преследующие островитян постоянно. Урожай бобовых собирали до последнего стручка, не вызревших в том числе. Сушили и мололи в порошок. За фруктами отправлялась одна экспедиция за другой. Плоды тоже сушили. Рыбу вялили и мололи в порошок. Невольно морякам пришлось осваивать навыки охотников. За два года постепенного понижения температуры среди них народились самые настоящие супермены. Одни сумели выучиться на ловчих птиц, мастерски изготовляя силки и сетки. Другие наладили выпуск капканов, и стала попадаться крупная добыча: рыси, лисы и даже волки. Интересно, что воочию люди зверей не видели, но наутро находили в западнях добычу. На пятый год холода начали усиливаться скачкообразно, с каждой неделей температура опускалась на шесть-семь градусов. С трудом добытых и выделанных шкур хватало на пять комплектов, поэтому на охоту, если можно так выразиться выходили по очереди. В основном люди грелись у очагов, помогая друг другу промывать отросшие волосы и бороды, и изготавливая дубины и копья. Мастерили и луки, но дело не вышло из-за отсутствия нормальных стрел. В шестой год проживания в деревянном срубе моряки встретили настоящим, словно сошедшими со страниц учебников истории, племенем пещерных людей. Когда, наконец, морозы устоялись, температура перестала понижаться, вопрос одежды вытеснил остальные заботы. И тут морякам крупно повезло. Волки. Хищники в поисках еды вышли на поляну, привлечённые запахом жареной пищи. Это стало их роковой ошибкой. Никогда не встречаясь с людьми, звери неверно оценили угрозу, исходящую от них. Стаю увидел дневальный, когда выбегал по маленькому. Он разбудил Липса. Совещание руководителей получилось коротким. Пока будили моряков, Игулович выступил в роли приманки, периодически выходя наружу. Всем своим инстинктом матёрого зверя, вожак чувствовал угрозу, но его стая не ела уже много дней. Ещё он никогда в своей жизни не встречал ничего подобного, тому, что сейчас видели его глаза – странное низкое и длинное сооружение, в котором то и дело скрывалась еда. И когда пища появлялась вновь, вместе с ней наружу вырывались запахи ещё еды. Внутри её было очень много. Пища, она необходима не только ему, а в первую очередь беременной самке и подросткам. Сам он мог продержаться ещё столько же, но беспокоила молодёжь. Вожак чувствовал, что у молодых волков зреет недовольство им, и если они преодолеют страх, природную защиту, перед ним, и набросятся, для него это значит единственно - смерть. И он решился. В очередной раз, когда еда оказалась снаружи, он молча бросился вперёд. А дальше всё закончилось быстро. В волков полете град острых тяжёлых кольев. Несущаяся к смерти стая не успела среагировать никак, когда оказалась окружённой тем, что он, вожак, посчитал добычей. Стаю из восьми волков - вожак, трое подростков, детёныш и две самки - закололи. Пятьдесят копий, все до единого, нашли свою цель. Столько мяса разом у моряков ещё не было. На короткое время люди расслабились, и сколько бы триумвират не доказывал, что необходимо продолжать ставить капканы и силки, охотников тащиться по глубокому снегу и мёрзнуть снаружи часами, не нашлось. Так что ежедневные вылазки пришлось делать самим руководителям, тем более, что шкур хватило ровно на троих. На скорую руку их выскоблили, о том, чтобы дубить и мять речи не стояло. Не до того, поскольку потенциальная пища, осознав смертельную угрозу, грозящую им со стороны людей, покидала опасную зону. Добывать еду становилась всё трудней, и моряки осознали, что если они не возобновят охоту, то им реально грозит голод. Людей разбили на тройки, а руководящий триумвират решился на глубинную вылазку с неясно обозначенной целью, вдруг что найдётся…
-- Тихо, мужики – приложил палец к усам Липс. Послюнявил, поднял над головой, определяя, в какую сторону дует почти незаметный ветерок.
-- Туда –показал он направление – ветер оттуда, мы сюда, только мужики тихо, не вспугнуть бы.
Троица медленно, проваливаясь по колени в глубоком снегу, двинулась навстречу неизвестности…
-- Ни хрена, зверюга – тихо- тихо прошептал Монти – Липс, что это?
-- Откуда мне знать – ответил приятель, и прошипел – Игулович - а ты что скажешь?
-- Ничего, помолчите, услышит –сердито буркнул Джарек – вон ушами шевелит, или что там у него вместо.
Зверь потряс людей размером. Сравнить его можно было с куском стены, почти квадратной. Метров шесть в длину, три в высоту и толщиной в полтора, а то и больше. На стену наброшено шерстяное одеяло с длинными прядями свалявшихся волос. Ни головы, ни ушей, чтобы хоть как-то отличить, где у этого экземпляра перед, ни хвоста, ничего не было видно. Перед людьми стоял шерстяной комод…
-- Ты зачем такое сделал, Инспектор – спросил Вэ-Вэ-Ке?
-- Это еда и шкура – хмыкнул Инспектор – мы выдумываем правила. Они должны найти способ заполучить его. Вопрос выживаемости. Смогут, продолжим испытания, нет, придётся завершить. Ни один человек не должен умереть, в курсе?
-- Ну да. А это умеет ходить или ещё чего может?
-- Естественно. Увидишь. И ходить, и бегать прилично тоже, так что нелегко им будет. Придётся выложиться.
-- А если не смогут?
-- Я уже сказал, но – Инспектор покрутил перед собой кистью с вытянутым указательным пальцем – выкрутятся. Поверь, малышам всё по зубам. Вот увидишь, троица чего-нибудь придумает.
-- Пари?
-- Не кощунствуй, бывший Бунтарь, речь о человеках. А если ничего не получится, я закрою эксперимент. Слушай, Вэ – спросил Ар-Ар-Ар-Тэк, не отрывая взгляда с экрана визора, на котором замер невиданный зверь, сотворённый его фантазией, и цехом по изготовлению биологических роботов - ты всё время подвергаешь сомнению анализ Выделенного Интеллекта, а сам знаешь хотя бы один случай, когда он ошибся? Назови.
-- Всё, всё, успокойся начальник – Вэ-Вэ-Ке скрестил руки на плечах и склонил голову к груди, демонстрируя полное подчинение старшему - двигаю назад, это была не самая моя удачная фишка. Старые привычки изживаются трудно. Согласен, человеки обязаны найти решение.
Инспектор бросил в его сторону подозрительный взгляд…
-- Слышь, мужики – после десятка минут наблюдения за странным созданием, прошептал Джарек – сдаётся мне, что животина ни хрена не слышит и не чует. Она вообще не движется, что-то здесь не так.
Словно в издёвку, мохнатое животное медленно повернула в их сторону переднюю часть туши.
-- Игулович, заткнись - прошипел Липс - не двигается она. Все замерли, нас здесь нет.
Моряки уткнулись бородами в снег. Через какое-то время раздался знакомый, слышанный ранее, звук, похожий на чих - выдох. Они пролежали недвижно ещё минут пять, затем осторожно подняли головы. Зверюга собиралась уходить. Она медленно раскачивалась. Затем … поплыла, по другому не описать способ её передвижения, оставляя за собой широкую полосу утрамбованного снега. Скорость равнялась примерно скорости движения человека.
-- Пусть ползёт – полушёпотом приказал Липс – с таким кильватером никуда не денется. Откуда вообще взялся монстр, есть мысли?
-- Никаких, Эди – откликнулся Монти – словно всегда здесь стояла, никаких следов появления.
-- И хрен с ней, в Раю всё через одно место происходит – сплюнул Игулович - главное, что это мясо и тепло, а нам его надо грохнуть, я прав, Липс?
-- Ну, да, только как эту – Эдвард Липс выпрямился в полный рост, глядя на медленно уплывающую в глубь леса тушу - можно убить.
-- Ладно, мужики, пойдём назад - подул на замёрзшие руки Крайс - в тепле будем думать, здесь околеем. Да и ребята вдруг чего подскажут.
-- Ты прав, Крайс – согласился Липс - холодно. Пошли…

Грейг спешил к Толкинену. Ночь выдалась бессонной. Марьяны опять не было, ночевала в Храме. В пустой постели капитан проворочался несколько часов, прежде чем уснул. Лишая его полноценного сна, что-то неясное теснилось в голове, у него возникло чувство, что он чего-то упустил. Чего только? Уилкосс рывком перебрасывал себя с одного бока на другой, пытаясь удобнее устроиться на животе, когда затекала спина, и ломило в пояснице, но сон не шёл. Лишь под утро долгожданный и вымученный он всё же настиг его. И тут на грани между явью и забытьём пришло неожиданное откровение. Касалось оно дорого помощника. Толкинена. Вообще-то откровений получилось два. Сначала его поразило какое-то особо ясное понимание факта, что всем морякам за редким исключением давно стукнуло за пятьдесят, а ощущают они себя, в физическом плане, словно только что оказались на Острове. Он, капитан, не припомнит времени, когда его люди болели. Казалось бы, при той экстремальной пропитке их жизни – невероятие самого Острова, убивающая жара, голод, синий газ-убийца, жизнь в забитом до отказа крейсере, абы какое питание - всё в купе должно было подорвать здоровье людей, а на деле случилось наоборот. Моряки вообще перестали болеть, про аборигенов речи в плане болеть, никогда не стояло. У них считалась чрезвычайным происшествием банальная простуда. Люди чувствовали себя на тот возраст, в каком очутились на загадочном Острове. Но следующее откровение отодвинуло первое на задний план. Грейг внезапно понял, как спасти своего помощника. Удивительно, но главным козырем в святом лично для него деле становился преступник Хабл…
-- Доброе утро, господин старший помощник. Как прошла ночь?
Капитан аккуратно прикрыл дверь, снял с головы и положил на полку мягкую с большими полями панаму, давно заменившую форменную истрёпанную фуражку.
-- Рассказывайте, Даррелл, что снилось?
Он направился к кубу - стулу, стоявшему рядом со столиком, приткнувшего в изголовье кровати, на которой сейчас полусидел Толкинен.
-- Доброе, господин капитан – голос помощника звучал тихо, устало – а я Вас ждал. Удивительно.
-- В чём дело. Здравствуйте, Даррелл – протянул руку Грейг; вялое пожатие старпома укололо. Нет, этот человек не должен быть таким. Единственный больной на Острове, и сразу неизлечимо. Неправильно, и не справедливо.
-- Почему удивительно?
Грейг сел, скрестив ноги и выложив на бёдра руки с переплетёнными меж собой пальцами. Старпом пожал плечами:
-- Не понимаю, но то, что Вы должны прийти не вечером, как-то чувствовал. Вот Вы пришли, а, значит, всё не случайно. Совпадение, как мы решительно знаем, производный результат суммы всех наших поступков – тихо сказал больной и улыбнулся.
– Вах. Это мне нравится. Узнаю прежнего своего помощника. Именно так. За этим я и пожаловал. Дело вот в чём. Вам предстоит стать защитником нашего преступника, Хабла. Я пришёл просить об этом.
-- Господин капитан, я не понимаю…
-- Если Вы о болезни – перебил Грейг помощника – то постарайтесь не думать о ней. Подождёт она, болезнь Ваша. Вы единственный на Острове, среди моряков, естественно, кто помнит прошлое. И я, как-то не сомневаюсь, что в том числе помните и знаете основы юриспруденции. Согласен – заметив удивлённый огонёк в тусклом взгляде безжизненных глаз Толкинена, поспешил объясниться – не до юриспруденции было, когда стоял вопрос о жизни и смерти, но всё изменилось, верно? Выросло, ну почти, поколение, кто не знает самого понятия – закон.
-- На Острове его и не нужно…
-- Было не нужно – воскликнул капитан – пока не случился Хабл. Не спорю, законы Святого Отца показали свою эффективность для местного населения, но появились мы. И если островитянам указы Святого Марьтятта священы, то нам маловата сфера их действий. Что весьма эффективно, простите почти за кощунство в адрес нашей Эмилии, показало избиение её Хаблом. Если мы не выработаем свода правил поведения, это ни в коем случае не должна быть копия Уголовного и процессуального Кодекса того Большого мира, о котором только Вы и помните, нет, нет, конечно, но азы, основополагающие элементы которого мы все должны знать. В противном случае нас ждёт быстрая деградация. Хабл, когда избивал Войкову, наверняка не думал о последствиях своего злодеяния. Он, как все мы, кроме Вас естественно, по просту забыл…
-- Думаю, что убивал он в состоянии аффекта - возразил старпом.
- Уже не важно – отмахнулся Грейг - само преступление продиктовало обязанность издать свод законов, призванных уважать права личности и определяющих линейку поведения людей в общение между собой. Я прав?
Не вооружённым глазом было видно, как старпом борется с апатией, анализируя услышанное. Грейг довольно усмехнулся про себя: половина дела сделано, его помощник оживает…

-- Слушай, Бунтарь…
-- Я не он уже, сам сказал.
-- Извини, привычка - Ар-Ар-Ар-Тэк всматривался в экран визора, на котором расходились в противоположные стороны созданный им зверь, он уплывал вглубь леса, а три маленьких фигурки, закутанных в сырые шкуры волков возвращались в тепло своего убежища, спросил напарника – а материнский контингент ты давно проверял?
-- За чем ? Была нужда. Наблюдение ведётся в автоматическом режиме. У них давно ничего не происходит. Ничего такого, что может вызвать нужду в подглядывании.
-- Неискореним, Ве. Хватит уже. Недавняя вспышка агрессии у одного из человеков, есть пострадавший, женщина, к слову. Что это?
-- О Великий Космос, забери меня отсюда. Инспектор, агрессия составная часть их личности. Человеки без неё не человеки. Не зря, что ли Галактион резко против принятия планеты в Содружество, тебе ли не знать.
-- Я не про это спрашиваю. И Галактион здесь ни при чём – Инспектор оторвал спину от спинки кресла, свёл плечи, выпрямляясь в пояснице – надо бы возобновить походы в спортзал – отвык я сидеть так-то – он резко выдохнул – интересно, что спроецировало вспышку? Вроде у них мир и покой. Неисправность мы устранили, к Защитнику они привыкли. Что спровоцировало нападение. Мог убить. Тебя не волнует?
-- Давно, Инспектор. Мне интересен весь их мир жестокости и агрессии и, пожалуй, в большей степени… любви. А если тебя интересует маленькая вспышка гнева одного из них с… как бы это выразиться… применением… нет, передачи боли, сходи к Тормозу, он детально покажет. В настоящее время мне интересна группа, которой ты подсунул приманку. Что придумают человеки, чтобы её заполучить. И придумают таки…

-- Почему адвокат? Вы помните это понятие? – Толкинен попытался вытащить из-под спины подушку. Грейг помог, взбил:
-- Куда?
-- Туда же, только повыше. Спасибо, господин капитан – облегчённо откинулся Даррелл спиной, когда Грейг пристроил подушку - ослаб, валяясь. Голова закружилась. Не стошнило бы.
-- Я принесу тазик, знаю, где.
-- Не надо, сейчас пройдёт.
-- Хорошо – капитан сел на прежнее место – что касаемо термина, да, в памяти лежит, а что означает, не помню.
-- Да нет, помните, может глубинной памятью. Вы правильно сказали в начале визита про защитника. Адвокат – тоже он. Защитник.
-- А-а-а-а- протянул капитан – замечательно.
-- В том мире у каждого был свой адвокат, один из столпов порядка. Люди постоянно конфликтовали, так устроен мир.
-- Личный адвокат?
-- Не совсем, господин капитан – улыбнулся старпом – специально обученный человек, нанимаемый одной из сторон в случае наступления судебного разбирательства, или же предоставляемый бесплатно за счёт налогоплательщиков.
-- Господи Единый, и я, мы это всё знали?
-- Конечно. И ещё присяжные, судьи, обвинители, дознаватели. Масса…
-- Стоп – капитан дотронулся до сухой ладони старпома - вот что, господин старший помощник – он посмотрел в глаза Дарреллу - цель у нас с Вами теперь одна, поставить Вас на ноги. Вы не просто выздоровеете, а напишите свод законов, это Ваша обязанность, мой Вам приказ, и миссия, наложенная свыше. Невозможно, чтобы такой кладезь знаний покинул нас. Возражения не принимаются. Поболели, и хватит, за работу. Хорошо?
-- Попробуем, господин капитан – изобразил попытку улыбнуться Толкинен.
-- Замечательно – Грейг похлопал руку больного - прекращайте болеть, готовьтесь к суду, сначала он, состоится по Вашему повелению, в любое время, господин адвокат, ну а потом беритесь за большую работу. Помощь любая, только не стесняйтесь…

Хаблу было всё равно, что с ним будет. В душе он мёртв давно. С момента гибели его названного отца, дяди Эйлименхотэ. Нелепая смерть защитника и наставника от руки взбесившегося северянина надломила юношу. Выполняя наставление покойного, он прибился, как советовал Хотэ, к двум неразлучным подружкам. Собственно, женщины пошли ему навстречу сами, но для Хабла это был знак свыше, он уверовал, что Эйлеминхотэ и после смерти помогает и отвечает за него, и как-то сразу успокоился, предоставив событиям вершиться своим чередом. Подруги дважды его женили на себе, Хабл не сопротивлялся, полагая, что так хочет дядя Хотэ. Последующие события – появление смертельного газа, вызвавшего колоссальное переустройство всей жизни на Острове; опасные смертельно ежедневные отправки на работы на Остров и возвращение в адскую тесноту и духоту крейсера задели его сознание частично, на периферийном уровне: подобным образом он отнёсся и к космическим гостям. Что они ему? Время невзгод – теснота, голод, страх перед газом убийцей – не смогли выдернуть его из пустоты, образовавшейся в груди после гибели второго отца, кем был для него капрал. Он жил в состоянии сомнамбулы. Текли годы, Хабл их не замечал. Пустота в груди не исчезала. Всё изменилось с появлением Марьяны. Неожиданно молодая красавица ворвалась в него, само нутро, взорвав сковавшие сознание льды скорби по наречённому отцу. Теперь Хабл мерил время ожиданием встреч: наслаждение, которым одарила его молодая Верховная Жрица, сравнить было не с чем. Истерзанные физически и наполненные духовно любовники расставались, но невероятное наслаждение, полученное за короткие часы любовной схватки, оставалось. Хабл пребывал в полной эйфории, и понятия не имел, что красавица занимается с ним извращёнными утехами в силу одного: ей наскучил капитан, оказавшийся героем на самом деле вымышленным, которому она приписала мыслимые, и нет достоинства. Очередная её неудача. Первая стал Максимиллиан, волосатый верзила, который мог щелчком пальца вышибить из неё дух, но пресмыкался, ползая на коленях, умоляя любить. Но как она могла любить мужика, не стоящего женской тряпки. Второй герой неудачник – Грейг Уиллкосс – победитель. С ним Марьяна, в тайне признаваясь самой себе, жила по единственной причине, особенности её физиологии. Тело требовало мужчины. Какое-то время её всё устраивало, но душа взывала к идеалу, которому не соответствовали уже двое мужчин; они не могли дать ей того, что отвечало бы устремлениям сердца и души, но главное ума. Марьяна подспудно искала в мужьях… порока, но мужчины оказались чисты душой и сердцем. Оба любили, пытались быть полезными, нужными, опорой, в то время, когда её душа стремилась измараться в, самой что ни на есть, грязи похоти. Грубой, извращённой. Молодой анжарниец стал избавителем мук, терзавших Верховную Жрицу. Хабл, естественно, не мог знать ничего такого, откуда? Он едва ли бы понял, о чём идёт речь, даже, если бы красавица разговорилась, для него главным в их сближении стало то, что пустота в груди исчезла, теперь в ней бушевал огонь страсти, этот обретённый костёр неукротимой похоти переродил его. Во время восторженно мучительных встреч образ названного отца покидал сердце, из чего Хабл сделал вывод, что так угодно Мухаиддину Единому, наверняка, дядя Хотэ общается с ним на небесах. Хабл обрёл покой. И, словно молотком, нет, огромной кувалдой, шипение второй жены выбило из под его ног землю. В голове вспыхнуло, и он увидел себя висящим на столбе позора на Арене. Эмилия Войкова брызгала в лицо слюной, говоря, что они всё знают, что встречам с извращенкой больше не бывать. Боль и гнев разорвали его грудь: он ничего не мог с собой поделать. Руки сами стали молотить жену, безостановочно. Он бил её в лицо, не думая, что убивает. Не мог остановиться: бил и бил. Спасла от смерти Эмилию первая жена. Сесси ударом ноги со спины в крестец вырубила невменяемого Хабла. Очнулся он прежним сомнамбулой. Дальнейшие события проходили мимо сознания. Не реагировал он ни на что. Ни как разведчики лейтенанта Гори спасли его самого от самосуда разъярённых моряков: полковника Герсуриналия, пришедшего поговорить с ним, Хабл по просту не узнал, хотя многолетняя привычка повиноваться вытянула его по стойке смирно перед бывшим вершителем судьбы его самого и дяди Хотэ. Смутно помнил пристальный взгляд холодных глаз капитана Грейга. Тот рассматривал его очень долго, но, не вымолвив ни слова, удалился, лишь покачав головой. По иронии судьбы, лейтенант Гори держал его взаперти в той самой тюрьме, которую он и дядя Эйлеминхотэ сами строили. Его кормили и поили…
Раздался стук, Хабл остался лежать недвижим на своём каменном ложе. Вошёл Толкинен, из-за плеча которого выглянул, бросив молниеносный взгляд на пленника, и по сторонам лейтенант Гори.
-- Всё в порядке, лейтенант – с хрипящим присвистом дребезжащего голоса распорядился гость - оставьте нас одних, прошу.
Голова командира разведчиков исчезла, а старший помощник, держась за стену рукой, тяжело подошёл к стулу, медленно-медленно сел. Рядом со стулом к стенке примкнула имитация стола – сложенный из обтёсанных камней не правильной формы куб. На выровненной поверхности - подобие столешницы - стоял горшок со свежей водой и кубок для питья. Хабл не повернул головы. Выглядел Толкинен плохо: дряблую кожу нездорового цвета лица - серый мел – изрезали глубокие морщины. Серо-пепельные усы, и до болезни, сбегавшие к низу подбородка, обвисли совсем, превратились в короткие прямые верёвочки. Огромные мешки под глазами сделали облик помощника капитана почти омерзительным. Особенно, когда он снял головной убор, почему-то для своего визита Даррелл одел истлевшую фуражку, с лопнувшим козырьком. Обильный пот густо покрывал голый череп с редко оставшимися клочьями седых волос, почти пуха. Какое-то время Толкинен сидел с закрытыми глазами, молчал. В тишине темницы слышался только свист частого придыхания: старпом пытался стабилизировать его. Наконец ему удалось дышать относительно спокойно.
-- Вот что, Хабл – не глядя в сторону лежавшего мужчины, заговорил Даррелл – ты можешь меня не слушать, но я буду говорить. Меня никто к тебе не посылал: ни ваш полковник Герсуриналия, ни наш капитан Грейг. Так случилось, что мне не дают спокойно умереть, я смертельно болен, Хабл, единственный человек на Острове больной раком. Ты даже не помнишь, что это за болезнь. Но суть в другом. Наверняка болезнь, убивая меня, неожиданно способствовала восстановлению памяти. На Острове все её потеряли, а ко мне она вернулась. Хабл, я помню всё. В том числе и юриспруденцию. Тебе нужен защитник, адвокат, потому я здесь. Видишь ли, ведутся работы по составлению, как бы это правильно назвать, Кодекса что ли, поведения людей. Вернее необходимых разрешений и ограничений в повседневной жизни. Свод правил стал необходимым после твоего избиения великолепного человека, женщины, Эмилии Войковой. Но не думай, что ты единственный и первый. До тебя был некий Котлович, он собственно убил твоего наставника. Не нарочно, стрелял в другого человека, но пуля попала в Эйлеминхотэ. Анжарнийский капрал, твой сородич, он опекал тебя на авианосце и когда вы попали на Остров. Судя по всему, тебе он стал вторым отцом. Я помню его. Хороший человек.
Толкинен часто задышал. Повернулся всем телом к кувшину, дрожащей рукой наполнил кубок и, останавливаясь, но до конца, выпил воду. Посидел, закрыв глаза, медленно набрал в лёгкие воздух и так же медленно выдохнул:
-- Отпустило. Плохо это болеть, Хабл. Так вот, перехожу к делу. Тебя будут судить. А значит, по цивилизованным меркам тебе нужен защитник. Я поясню…
-- Не надо – раздалось со стороны Хабла - я знаю.
Толкинен с изумлением посмотрел на лежащего мужчину. Хабл смотрел в потолок, не шевелился.
-- Так ты тоже – осенило Даррелла – Единый, это всё меняет. И многое ты помнишь, Хабл?
-- Всё – голос звучал мерно.
-- Всё это вообще всё, или только то, что касается жизни на Острове? – допытывался Даррелл.
Прошла минута, прежде чем снова послышался голос Хабла.
-- У меня были сёстры: Лила, Генессия, младшая Урлукайя. Им всем было нужно приданное. Иеза, братишка, тоже младший. Мы жили бедно, в Халифате бедных было много. Родители выбивались из сил. В армии намного лучше. Кормили. Дядя Эйлеминхотэ следил за мной.
-- И как попали на Остров, тоже помнишь? Это важно, и может пригодиться, не только в суде.
- Да.
-- Ну что же, для нас это плюс. Но дело всё одно, серьёзное. Ты изувечил не просто женщину, что само по себе отвратительно, но одного из ставших легендарными, руководителей спасения островитян. Понимаешь ты это? Моряки разъярены.
Толкинен остановился, чтобы успокоить бившееся в аритмии сердце. Хабл пожал плечами:
-- Мне всё равно. Я умру – усмехнулся - скорей всего, быстрей Вас.
-- Безусловно – согласно кивнул головой Даррелл – если не расскажешь правду. Что случилось в тот день? Ты не похож на человека, способного на подобную жестокость. Отзывы всех, кто тебя знал, положительные. Да что говорить, жёны и те не понимают, что с тобой случилось в тот вечер. А знаешь, что сама Эмилия не желает тебе смерти, хотя изуродовал ты её, не приведи Господь Единый. Так что случилось, расскажешь?
-- Нет – резко ответил Хабл, и уже тише добавил – мне всё равно.
-- Мальчик мой – голос Толкинена звучал так же тихо - не надо жаждать смерти, она придёт за всеми, будь уверен. Постараться жить свой положенный срок, в этом достоинство. Я согласен: умереть легко, но подумай о другом. Тебя не станет, но тайна останется. А что если она найдёт другого слугу. Значит, будет ещё одна жертва, ещё искалеченная жизнь. Брось, Хабл, ты не хочешь, чтоб так произошло в действительности. Твой дядя Эйлеминхотэ, я уверен, не одобрил бы такого рода решение…
-- Пожалуйста – властно перебил гостя Хабл – не трогайте имени моего дяди, он вообще не причём. Дело касается только меня.
-- Нет, дорогой мой – Даррелл вспотел, сердце молотилось, как у бегуна в забеге – не тебя одного. Нас всех, жаль, что ты этого не понимаешь – он приложил ладонь к груди, облокотился на стол.
-- Вам плохо – Хабл вскочил, бросился к закрытой двери, но та уже открывалась. Лейтенант Гори отметающим жестом руки указал на только что покинутую Хаблом постель. В проёме заключённый увидел фигуру ещё одного арана. Он молча вернулся в свой угол. Сел, обхватив колени руками. Лейтенант налил воды в кубок, бросил туда щепотку порошка, взболтал и протянул теряющему сознание Толкинену. Помог выпить, придерживая голову старика, и держал её до той поры, когда в глазах Даррелла прояснилось, взгляд стал осмысленным, и он выпрямился.
-- Господин капитан второго ранга, Вам необходимо уйти – сказал лейтенант.
-- Конечно, конечно, лейтенант. Помогите встать.
Разведчик бережно поддержал под мышки офицера, пока тот вставал. Затем отдал честь и быстро вышел. Толкинен посмотрел на сидящего в углу Хабла:
-- Очень жаль, моряк, что ты так поступаешь с собой. Что-то мне подсказывает, что твоя тайна, которую ты лелеешь в сердце, на самом деле, не стоит смерти. Возможно…
Слово «позор» застряло на кончике языка старпома:
-- Я приду ещё – подобрал он окончание – если, конечно, буду в живых. Ладно, Хабл, если ты желаешь смерти, это твоё право, но ты же не откажешь умирающему старику в беседе. Нам всем необходимы утраченные знания. Не уноси их в могилу. Как решишь, Хабл? Мне прийти ещё хотя бы раз?
Мужчина вскочил, осенив лоб и грудь, поклонился:
-- Да, господин капитан. Приходите.
-- Спасибо – слабо улыбнулся Толкинен - передать что-то твоим жёнам?
-- Не надо, господин капитан.
-- Хорошо. До встречи, Хабл.
Шаркая, Толкинен вышел за дверь, где его ждали лейтенант и сопровождающий ещё один из разведчиков. Дверь захлопнулась, послышался шум задвигающейся защёлки. Хабл подошёл к столу, налил воды в кубок, и замер, проникая взглядом сквозь стену, памятью улетая в подземную глиноломню, туда, где он сражался в любовной схватке с Марьяной, богиней, повелительницей души и тела…

-- Зачем, Тормоз показал эту встречу – Вэ-Вэ-Ке смотрел на экран визора. С высоты потолка громадной пещеры он и Инспектор видели, как из камеры вышли три маленькие фигурки и медленно побрели к выходу из подземного царства. Арестованный стоял неподвижно возле столика – какие мысли?
-- Думаю, Интеллект не глупее нас – разглаживал бороду Ар-Ар-Ар-Тэк - скорее всего он посчитал встречу важной для последующего развития событий. В самом деле, смотри Вэ. Человеки опять нашли выход: кто-то, заметь, не мы, Защитник не активирован, стёр их память, но у этих двоих она вернулась. Один болен смертельно, я полагаю, второй преступник, которому тоже долго не жить. Не значит ли это, что тот, кто стирает память человеков, имеет ограничения в своих устремлениях? Возможно, потерю колоссального количества энергии, и пользуется любым моментом и поводом, чтобы уменьшить её, эту потерю. Может такое быть?
-- Совсем не плохо, как говорят человеки, господин Инспектор. Возможно, в яблочко попадание, но что это нам даёт?
-- Знание сила. Потому человеки решили вести записи.
-- Умнички – вставил слово Вэ-Вэ-Ке.
-- Безусловно – согласился Ар-Ар-Ар-Тэк - даже если память не вернётся, знания останутся. Элегантно и по существу. Знаешь, Вэ, я уже начинаю ими восхищаться. Серьёзно. Для них вообще не существует непреодолимых препятствий.
-- Похоже, да. Если они поймают твою тварюгу.
-- Не сомневаюсь.
-- Я тоже.
Наблюдатели оторопели, слева от визоров стоял сам Тиирлих, Высший Советник Галактиона, вернее, его голограмма
-- Приветствую Вас, Наблюдатели – поздоровался Советник – прошу, сидите. Моё появление должно подчеркнуть важность вашего пребывания на этой забытой Космосом планетке. Хочу лично принести благодарность за ту неоценимую пользу, какой Вы одарили Центавр. Вам и вашему практиканту.
-- Что это значит? – спросил Инспектор.
-- Не спеши, Ар-Ар-Ар-Тэк. Поудобней присаживайтесь, разговор предстоит долгий…

Максиммиллиан подскочил на кровати, словно его укусила пчела. Сердце вырывалось из грудной клетки, в ушах грохотала кровь, он был мокрый. Снилась жуть, но что, он не помнил. Видения исчезли, выскользнув из памяти, как та мягкая блестящая ткань, из которой Марьяна сшила платье. Ткань подарили пришельцы. Страж встал, подошёл к столу, налил полный кубок воды и выпил без остановки. Отдышался, опираясь руками на столешницу. Утренняя прохлада остудила взмокшее волосатое тело, стало зябко. Он вернулся к постели, сел, и только тогда обнаружил, что его член окаменел. Инстинктивно прикрыл ладошкой, испуганно огляделся, нет ли кого в комнате, и понял, что такого напряжения давно не испытывал. С интересом посмотрел на вздыбившегося дружка, подумал, с чего бы это? Придётся идти к «нужнице», но ладонь сжалась, охватывая крепкий корень и начала движение верх вниз. Максимиллиан удивился, но остановиться не смог, желание захватило. Запаниковал он, когда семя устремилось наружу – ничего не подставил, придут уборщицы, стыдно - но мгновенно забыл о них, потому что с первым выбросом жидкости, вспомнил сон. Его швырнуло на колени, но Страж не переставал двигать рукой, одновременно освобождаясь от напряжения и рыча в страхе, потому что сон, который он вспомнил, был по - настоящему страшен. В нём он пытал капитана Грейга…

-- Итак, Наблюдатели, слушайте. Верховным Советом Галактиона принято решение принять планету, зарегистрированную под кодом РНХ-2к, относящуюся к гуманоидному типу её обитателей, и ими самими именуемой Земля в космическое Содружество. Причина подобного решения – близящаяся война всех со всеми. Главный Интеллект Центавра просчитал возможности предполагаемых участников звёздных войн. Шансы трёх главных противников, а именно Центавра, Фрогросса и Базураки, равны. Не спрашивайте, кто такие базураканцы, сейчас мы изучаем их цивилизацию. При подобном раскладе поиск и приобретение союзников становится главенствующим фактором для победы. Человеки, земляне станут нашим козырем. Их удивительная биологическая пластичность, в первую очередь физиологическая, и выдающиеся умственные способности должны быть использованы во благо Центавра…

Максимиллиан погрузил голову Грейга в огромный чан, расплёскивая мутную от крови, соплей и рвоты, воду. Дождался, когда слабо сопротивляющееся тело замерло, выдернул капитана и бросил на подставленное колено. Жадно всматривался в конвульсии, сотрясающие тело, подстерегая момент, когда капитан отдышится, тогда он возьмёт его за волосы, сильно дёрнет, поворачивая голову, увидит искру вернувшейся жизни в мутном взгляде и снова погрузит в чан. В мозгу шипела одна единственная фраза: «отправляйся в Бездну, где тебе место». Капитан закашлялся, вода хлынула через нос…

-- Как прошли переговоры, господин старший помощник. Хабл согласился сотрудничать?
Капитан Грейг как обычно сидел у изголовья Толкинена. Старпом слабо покачал головой, долгая прогулка утомила больного, но на своё удивление чувствовал он себя не плохо. Правда, дрожали ноги с непривычки, завтра наверняка они будут болеть, однако ощущения нравились. Слишком долго он пролежал в постели. Ослаб. А оказалось, что смертельная болезнь вовсе не повод хоронить себя заживо. Что-то внутри подсказывало, двигаться, двигаться и двигаться. Насколько хватит сил.
-- Никак нет, господин капитан, тем не менее, у меня хорошие новости. Его память то ли не пострадала, то ли восстановилась. Хабл, как и я, помнит прошлое.
Грейг присвистнул:
-- Ого, факт меняет всё. Весь расклад – капитан на секунду примолк, прижав указательный палец к губам, недавно приобретённый жест обозначающий крайнюю озабоченность - кажется, малыш выиграл себе жизнь, как думаете, Даррелл? – посмотрел Грейг на помощника. Толкинен пожал плечами:
-- Наверняка, решать суду.
-- Правильно, но кто будут судьи, разве не члены Чрезвычайного Штаба? – удивился Грейг.
-- Никак нет, суд должен быть независим, так это делается. Как раз для того, чтобы судить объективно. Решение вовсе принимается коллегиально, присяжными. Роль судьи заключается в том, что если мнения присяжных разойдутся, то судья, пользуясь своими юридическими знаниями, берёт на себя полноту ответственности, вынося приговор. Вот как обстоят дела в том мире.
-- Заумно. Но скорей всего резон в этом присутствует, но нам-то что делать? Мы не можем теперь просто так уничтожить бесценный источник знаний. Ясно, что Хаблу грозит смертная казнь, моряки его почти разорвали, жалости от них ждать не приходится. Ваши воспоминания могут помочь найти выход из этой щекотливой ситуации ?
-- Сколько угодно, господин капитан.
-- Серьёзно? – Грейг широко раскрыл глаза – и…
-- Вполне – ответил Толкинен, едва заметно пошевелив плечами, морщясь, и выгибая спину - первое. Искусный адвокат может выторговать благоприятные преференции, произведя положительное впечатление на присяжных, раз. Второе. Вы, как глава Островного Правительства можете помиловать. Существуют отсрочки к исполнению приговора. Три. Уже этого достаточно, чтобы Хабла не повесить сразу.
-- Отлично.
-- Не совсем, господин капитан.
-- О, Единый, почему? – простонал Грейг.
-- Люди могут решить, что мы всё это выдумали.
-- Опс- Грейг схватился за подбородок, задумался, затем покачал головой – ай-яй-яй, ситуация.
-- Можно долго тянуть дело, откладывая судебные заседания.
-- Волокита – усмехнулся Грейг.
-- Бюрократия – согласился Даррелл – как вариант.
Офицеры какое-то время молчали, думая о своём. Тяжело дышал Толкинен, задумчиво тёр подбородок Грейс. Наконец Уилкосс спросил:
-- Ну, а как Ваше здоровье, дражайший? Поход в подземную темницу не слишком утомил?
-- Утомил, да, но Вы правы, как всегда. Двигаться необходимо. Тяжело, да, но нужно, а я поддался болезни. Слёг вот.
-- Эх, дорогой мой помощник, естественно, я прав, как и Вы, собственно, теперь. Боритесь, боритесь за себя, мой дорогой друг. Вот увидите, что всё, что Вы себе напридумывали, благополучно сползёт. Болезнь начинается здесь – Грейг ткнул себя в лоб – потом уже переходит на тело. И это я не вспомнил, а знаю. Теперь конечно, тяжелее придётся, всё-таки подзапустили Вы себя, но лихо беды начало. Главное это сопротивление, и пусть мутит, и тошнит, но здоровье того стоит. Слово, Даррелл?
-- Так точно - улыбнулся Толкинен.
Грейг поднялся, наклонился к лежавшему, и легко потрепал его плечо:
-- Выздоравливайте, мой друг. Это Вам мой и приказ и просьба. А пока разойдёмся, надо крепко подумать. До свидания, Даррелл.
-- До свидания, господин капитан…

Триумвират собрался у печки:
-- Какие соображения, господа моряки – начал разговор Липс – как будем убивать тварюгу? Монти? Джарек?
Эдвард Липс переводил взгляд с одного соратника на другого… Дневальные свято выполняли обязанности; топили сверх меры: объективная необходимость, поскольку от ночных морозов лопались деревья, бабаханьем пугая особо чувствительных к шуму. В цифрах не знали на сколько холодны были ночи, но в туалет на улицу не выходил никто: держали всё в себе до утра. Для тех, кто совсем не в состоянии был перетерпеть, стояли у дверей вёдра, сделанные из бересты. Сейчас моряки готовились к отбою; кто уже забрался на шконку, кто раздевался. Спали люди голыми, пока к утру температура в помещении падала, и люди натягивали на себя берестяные одеяла: полотна из переплетённых полос, всегда не много влажных, что спасало накидки от пересыхания и делало чуть мягче. Безусловно, не комфортно, но сырое тепло дарило отдых усталым телам. Лидеры, поскольку собрались возле пышущей жаром печи, разделись одними из первых. Обнажённость не мешала никому в этом царстве мужчин. Да она и не была полной. Отросшие гривы волос и бород – у иных моряков они достигали пояса – служили своеобразной одеждой. Удивительно, но ни блох, ни вшей в гривах не заводилось, ровно, как и в самом строении. Постоянный холод принёс – таки одно благо: уничтожил всех паразитов. После завтрака заготовительные команды уходили в лес, а дежурные кололи брёвна остро заточенными каменными топорами. Толстые брёвна перепиливали подобием пил. Самая тяжёлая работа. Инструмент представлял собой симбиоз цепной пилы и ножовки. Закреплённые на кожаной ленте узлами, пропитанными смолой деревьев острые камешки быстро тупились, выпадали отдельные зубья, и довольно часто, так что приходилось ежедневно заниматься их восстановлением. Ремонтом распиловочных лент занимались самые настоящие специалисты. Когда люди расходились на работы, дневальные открывали настежь двери и вымораживали помещение до нулевой температуры: два раза в месяц опускали её до минусовых показателей. Профилактика от паразитов. Печи при этом не гасили, поскольку нагреть их стоило большого количества дров и много времени. За печками – источник жизни – ухаживали так, будто это были давно забытые женщины. Все прекрасно понимали, без их жара смерть. Поэтому за состоянием стен следили особо внимательно: меняли прогоревшие камни, промазывали швы. Печи представляли собой произведение прикладного искусства. Куполообразные стены держались исключительно на замковых камнях. Примыкающая к торцу сторона собственно и была стеной помещения, достигавшая толщины в два метра. Аккумулятор тепла, с которым не могли справиться никакие морозы. Высотой до потолка, печи, стоявшие друг против друга, великолепно справлялись со своей задачей. Неприятность была одна. Их прожорливость, поэтому походы за дровами превратились в образ жизни. Не смотря на то, что поляна с одной стороны от хижины до самого леса сплошь заставлена штабелями и поленницами приготовленных к использованию дров, каждое утро на заготовки отправлялась партия за партией. Поскольку шкур не хватало, вернувшиеся с добычей передавали одежды очередникам. И так до наступления вечера. Заготовленной пищи хватало, но необходимость пополнять запасы присутствовала, поэтому наряду за заготовителями тепла в лес отправлялись охотники, проверять капканы и силки, а в случае удачи и добыть более крупную добычу. Чаще всего это были рыси. Почему – то большие кошки не избегали людей. Их забивали камнями, выпущенными из пращей, и дротиками, для увеличения дальности и убойной силы которых применялись удлинители – выделанная палка с желобком, в которое вкладывалось смертоносное оружие. Появились и чемпионы по паданию в цель. Так что еды хватало, хотя о пиршестве речь не шла. В основном питались заготовками, белковым порошком, в него перетиралось всё съедобное. Заполучить гору мяса, встреченную на разведке правящим триумвиратом, стало бы настоящим подарком. Призрак голода мог исчезнуть на многие – многие годы.
-- Есть мысли или как, головы? – Липс повторил вопрос. Откликнулся Джарек:
-- Надо последить, куда он уходит, выяснить, чем питается. Вдруг не съедобный?
-- Как это?- изумился Эдварди.
--Это я так – досадливо поморщился Игулович - на всякий случай сказал, ну, вдруг. Мы надеемся, а он возьми и окажись не съедобным. В Раю всё возможно, хрен бы его побрал. Не так что ли?
-- Ты прав вообще-то – хмыкнул Липс – а ты что скажешь, Крайс? Твои мысли.
Крайс Монти почесал щёку, через густую бороду:
-- Джерик нужное говорит, последить следует. Я только не представляю чем и как убить его. Вообще, что за тварь, не понимаю.
-- Не нервничай, Крайс, нервных у нас хватает без тебя, ну, чего ты не понимаешь - Липс почесал локти - обыкновенная живая тварь, а значит, её можно убить. Не финти, Крайс, думай, как тушу эту грохнуть.
-- Можно теоретически вырыть яму…
Джерик оборвал:
-- Не загибай, Монти.
-- Правильно, не выдумывай – поддержал Игуловича Липс- говори по делу, или молчи и думай.
-- Да пошли вы, раз так – насупился Монти, двумя руками взъерошив гриву на затылке – умники.
-- Не обижайся, брат – улыбнулся Липс – сам понимаешь, не дело придумал, как выроем? Не чем, а промёрзла земля наверняка на километр, ну?
-- Да понимаю я всё, но ты же не даёшь время подумать…
-- Нету его у нас…
-- Я знаю – встрял Игулович.
Пререкавшиеся товарищи замолчали:
-- Говори, что надумал – в глазах Эдварди загорелся огонёк интереса. Игулович пожал плечами:
-- Можно спалить.
-- Чего?- в один голос спросили товарищи.
-- Объясняю – Игулович зевнул - спать охота, жара эта. Значит так. Выкладываем вдоль тропы поленницы, с обеих сторон, естественно. Как можно ближе к нашему чуду, понятно, что не впритык. Поэкспериментируем. В общем, как можно ближе. На выходе устроим тоже поленницу, это будет самое сложное, кстати. Работать придётся быстро. С нашей стороны вход заблокируем, на всякий пожарный, а друг оно умеет поворачиваться, или задом попрёт. Короче, вот так, годится планчик?
-- Абсолютный гений. Крайс, ты знал, что Игулович у нас гений? – улыбался Липс Монти.
-- Подозревал, как минимум – отозвался приятель – но работа предстоит адская.
-- А как же – охотно согласился Липс – на то она и работа. Ладно, теперь можно и спать. Завтра начнём наблюдения.
-- Если оно появится – сомневался Монти.
-- Ну, знаешь, если бы да кабы. Будем считать, что появится. Все, спать, ребята…
-- Подожди, Эди – озабоченное лицо Монти и вытянутая рука остановили готовящегося встать предводителя.
-- Что – спросил недоумённо Липс.
-- Просто получается, как-то, Эдварди – смотрел на него товарищ - молчу про то, как незаметно выложим поленницы, тем более одновременно разожжём дрова, а?
-- Я и говорю, работать придётся быстро.
-- Понятно, но как – повернулся к Игуловичу Монти – и ты слушай, Джерик, меня внимательно, повторяю, как мы одновременно подожжём сотни, если не тысячи поленьев без, внимание – Крайс перевёл взгляд на предводителя - бензина или пороха.
-- Он прав – Липс задумался, потом вскинул голову, и уставился на Игуловича.
-- Ну – пожал плечами Джерик – придумаем что-то.
-- Ну да, придумаем, что только – протянул Липс. Они замолчали, обдумывая положение. Огромный барак отходил ко сну. Постепенно смолкали переговоры. Кашляли, сморкались, громко пускали газы, уже слышался храп…


--Неважно выглядишь, сынок. Что так, Макси? Спал плохо?
Вместо приветствия спросил Владыко. Старик завтракал. Он повёл рукой, приглашая за стол.
-- Возьми кубок и садись. Ты рано сёдни, не делал обход?
-- Нет – Максимиллиан с грохотом, не заметив, как вздрогнул Владыко, подвинул тяжёлый каменный стул и с понурым видом сел. Бывший Правитель бросил на него молниеносный взгляд.
-- Чую, предстоит хороший разговор. Но говорить стоит тогда только, когда желудок не мешает голове. Присоединяйся к трапезе ты.
Большая железная кастрюля – дар капитана Грейга – доверху заполненная кусками рыбы, ореховые лепёшки, стопкой высившиеся на плоской керамической плошке и кувшин с напитком вот всё, что представлял собой завтрак бывшего Правителя. Грозный когда-то Правитель был неприхотлив в еде. Максимиллиан взял первый попавшийся кусок и задумчиво принялся отламывать куски, отправляя затем в рот. Жуткий сон не выходил из головы. Да, в последнее время он не просто не любил капитана, ненавидел, вот правильное слово, обозначающее отношение Стража к новому Повелителю Острова. Это так, но чтобы топить человека, неважно, капитан он или простой островитянин… Максимиллиан от себя ничего подобного не ожидал. Ел он нехотя, хотя и был голоден. Когда Правитель насытился сам, Страж охотно прекратил жевать тоже. Налив морсу, одним духом выпил.
-- Теперь давай говорить – Правитель протянул руку - подай кубок, сынок, не ровён час, уронишь, зашибёшь ногу.
Старик забрал сосуд, поставил рядом с собой. Руки облокотил на столе, переплетя пальцы, вгляделся в лицо Максимиллиана. Легко покачал головой:
-- Не хорош ты сёдни, не хорош. Не томи себя, выговорись. Я послушаю, может с помощью Святого Отца и справимся с тревогой твоею. Что случилось?
Максимиллиан путаясь, рассказчик из него всегда был неважный, пересказал сон. Когда он замолчал, старик глубоко вздохнул, огладил бороду:
-- Что тут скажешь, сынок. В снах мы не властны, их посылает высшая сила. Жрицы, те знают толк в разгадывании. Токо я полагаю, ты к ним не пойдёшь – это было утверждение, не вопрос.
-- Конечно – невольно, до того неприемлемым показалось ему сделать это, вздрогнул Максимиллиан.
-- Само собой - бывший Правитель задумчиво гладил бороду – ясно одно, всё из-за Марьяны.. Она твоя бывшая жена, ты её упустил и маешься, а я предупреждал, если помнишь, не будет вам всем добра, не по людски у вас вышло – старик хмыкнул - ну и нравы нынче, женились, развелись, опять женились. В моё время такого и представить нельзя было. Вообще все неприятности появились с приходом иноверцев, разве не так?
-- Ну да – тихо сказал Максимиллиан, жалея, что пришёл. Старый Правитель терзал сердце разговорами о Марьяне и обвинял во всех грехах капитана и его моряков. Но это было правдой наполовину. Вторая часть состояла в противоположности. Кто лучше, чем Максимиллиан знал, как самоотверженно трудились моряки: по сути, они спасли островитян от верной смерти, приютив их на своём корабле во время нападения синего яда. В тесноте и духоте, впроголодь пришельцы и островитяне прожили вместе несколько лет. За всё время не случилось ни одного случая серьёзного конфликта, и во многом, если не во всём, произошло это благодаря умному руководству капитана Грейга. Так что тут Правитель был не прав, хотя, если быть честным с самим собой, Марьяну он у него увёл. Двойственность ситуации ставила Максимиллиана в тупик, он не знал, что делать. Приходил к бывшему Правителю, как к единственно родному человеку, но тот запутывал его ещё больше. Мысли мешались, в сердце росла обида, рождая растерянность, а та, в свою очередь усиливала возникшую неприязнь к капитану. Рот обжигала горечь.
-- Пойду я Владыко – Максимиллиан резко поднялся – в обход.
-- Иди, сынок, конечно, токо поторопись, солнце скоро распалится.
-- Я знаю.
Максимиллиан вышел. К внимательному, с прищуром взгляду бывшего Правителя присоединилась едва заметная кривая усмешка…

-- Инспектор – Тиирлих повернулся к Ар-Ар- Ар- Тэку – Совет хочет выслушать твоё мнение о человеках – людях и разумности планеты. Ты курируешь эксперименты по выживаемости. Как обстоят дела?
Главный Инспектор сложил могучие руки на груди, подтянул движением головы прижатую предплечьями бороду:
-- Гм – начал он отчёт – главное качество человеков их даже не феноменальная способность приспосабливаться к любым обстоятельствам, как негативными, так и положительными, а их мозг. Это что-то невероятное. Практически он находится в режиме ожидания, но и той крохотной части, что задействована, хватает для функционирования в целом цивилизации. Парадокс заключается в том, что эта их способность и является главным препятствием для беспрерывного, мотивированного движения вперёд, что присуще всем, как мы знаем, принятым в Галактион цивилизациям.
-- Прости, что перебиваю – Главный Советник поднял руку – я понимаю тебя так, ты считаешь, что землянам не место в Содружестве.
-- Да. Наблюдая за ходом экспериментов, наглядно видишь, что им нет преград. Они не ценят самой жизни, своей и чужой. Боюсь, что Совет поторопился с принятием человеков в Галактион. Хаос, вот что несёт в себе планета. Я сказал.
Тиирлих не долго помолчал:
-- Не поэтому ли Создатели, а у Совета нет сомнений, что на разумной планете биологическая жизнь создана искусственно, выбрали именно её, удалённую от центров миров. Что же, они оказались правы: скорее всего эксперимент вырвался из под контроля, и что-то пошло не так. Теперь мы знаем причину. Вмешалась сама планета. Ну а что скажешь ты, Бунтарь. Прости – Советник улыбнулся и приложил ладонь ко лбу – прав Инспектор или нет?
Вэ-Вэ-Ке откинулся на спинку кресла:
-- И да, и нет. Да, потому что я согласен с Инспектором, человеки – действительно хаос, а нет, именно по этой причине и стоит ввести планету в Содружество, естественно, как наших союзников. Безусловно, первое время следует ограничить их непосредственное участие в делах Галактиона…
-- Карантин – утвердительно кивнул Советник
-- Конечно. В общем, это стандартная процедура, касающаяся всех вновь присоединяющихся, так?
-- Конечно – согласился Тиирлих, нарочно повторяя слово. Он принял решение. Место уходящего Эреектора достанется не Инспектору, а Бунтарю. Ар-Ар-Ар-Тэк грамотный, но консервативный специалист, а сейчас не те времена, потребуются не стандартные решения, вот Бунтарь, жаль, что уже в прошлом, отвечает новым веяниям.
-- Могу я продолжать? – спросил Вэ-Вэ-Ке, видя, что Советник молчит.
-- Конечно - второй раз Тиирлих повторил слово, Наблюдатели быстро переглянулись: в рамках этических отношений определяющих поведение центаврианов , это означало, что в судьбе того, для кого повторяют дважды специально выбранное по сути разговора слово, предстоят перемены. Цель такая; чтобы избранный имел право и время морально подготовиться: любые изменения в жизни центаврианина – размеренной, спокойной и просчитанной наперёд – всегда стресс. Именно поэтому бунтарство было редкостью и всячески поддерживалось Советом. А непосредственное обращение вовсе говорило об избранности. Бунтарь, понимая, что на него пал выбор, почувствовал волнующее давление, но никакой паники не наступило. Только любопытство, что от него потребует Совет. При регистрации и оформлении бунтарства один из его членов предупредил, что возможно придёт время и с него спросят за неповиновение. Тогда ещё просто ВэКе, проживающий первый цикл, с неразделённой фамилией, пожал плечами, пусть, настолько нереальными казались предупреждения. Но он только-только перешёл в третий цикл, а уже стал избранным. Что ж, посмотрим, что придумал Совет. Волнение ушло, осталось одно любопытство. Это хорошо. Вэ-Вэ-Ке продолжил говорить:
-- Значит так. Мышление землян настолько своеобразно, что не подчиняется закону Вселенской логики. Они нарушители всего и вся, это правда. Но если использовать эту их неуёмную энергию, мне кажется, что Центавр выиграет очень много. Я сказал.
-- Умница. Я – Тиирлих оглядел обоих наблюдателей – вынужден поставить вас в известность, что скоро по Галактиону объявят о наступлении в предстоящие полтора цикла приходе, если хотите, Звёздных войн.
Отметив, как напряглись Наблюдатели, Советник успокаивающе покачал головой:
-- Поэтому я здесь, поэтому говорю с Вами. На Совет падает величайшая ответственность за дальнейшее процветание Центавра. Лично тебе Инспектор говорю, Интеллект просчитал вероятность нашего превосходства над остальными. Она составляет всего тридцать три процента. Так-то. Никогда за всю историю Центавра положение не становилось таким угрожающим.
Он замолчал.
-- А почему только Инспектору – воспользовался перерывом в монологе Советника Вэ-Вэ-Ке.
-- Я рад, что не ошибся – улыбнулся Тиирлих – потому что Инспектор остаётся продолжать эксперимент, а с тебя Совет снимает обязанности Наблюдателя. Ты, равно как и практикант Ур с подопечными, отправишься со мной на Центавр. Инспектор, на тебя падает полная ответственность за продолжение экспериментов. Думаю, что помощники не нужны, но если потребуются, высылай запрос. К сожалению, нуль –коридоры мы вынуждены закрыть.
-- Все? – спросил Инспектор.
-- Да.
-- Причина.
-- Теперь мы не можем использовать энергию для их эксплуатации. Ничего страшного, звездолёты ничуть не хуже.
-- Ага.
-- Инспектор – легко рассмеялся Советник – ты не практикант Урр, прекрати жеманничать. Посмотри на свою бороду. Центавриане – уже серьёзно продолжил Тиирлих – впереди трудные циклы, ничто не предопределено, но я верю, что эта маленькая планетка – наша удача. Центавр закрывает её на карантин и объявляет союзницей.
-- Не наоборот – Инспектор удивился – мне помнится, что вначале заявляют о союзе, а потом, по решению Большого Совета Галактиона, закрывают на карантин.
-- Инспектор прав – присоединился к нему Вэ-Вэ-Ке – нам не позволят.
-- Кто? – в голосе Советника слышалось напряжение.
-- Как кто? Совет Галактиона – недоумевал Бунтарь.
-- Ладно. Знайте – с досадой, после секундного раздумья - приходится раскрывать тайну - объяснил Тиирлих - все решения Совета, это решения, принятые Центавром. Объяснюсь. Невозможны коллегиальные решения. В Галактионе зарегистрированы миллионы планет. Так сложилось, что Центавр выдвинулся на первый план, и до сих пор успешно справлялся со своими обязанностями. На сегодняшний день положение дел устраивает всех. Кому есть дело до затерянной на задворках Вселенных маленькой планетке? Но мы не можем терять времени. Фрогросс уже выпустил своего «Пожирателя». Более мощного, чем первый. Догадываетесь, куда он его направит в первую очередь по завершению испытаний?
-- Сюда? – безмерно удивился Бунтарь – почему?
-- Потому что планета сконцентрированный сгусток энергии, поглотив её, Фрогросс на долгие циклы может не заботиться о пополнении своих энергетических установок. Но главная причина в другом. Их первенца уничтожила именно она. Никто не знает как, но она это сделала, и фиолетовые горят мщением. Накладывая карантин, мы спасем Землю от ярости фрогроссцев, понятно.
--Они заявят о нарушении.
-- Обязательно. Но пока будет длиться бюрократическая волокита, времена изменятся. Звёздная война станет неизбежностью, а мы успеем подготовить миллионы солдат, не знающих жалости. Возможно, войдём в контакт с самой планетой. Потом, суть не меняется, заявить о планете и наложить карантин, или сначала карантин, а потом объявление о союзе. Мелкая формальная оплошность и только.
Тиирлих ни словом не обмолвился о разногласии с уходящим Эреектором. Весь разговор он выстроил таким образом, чтобы у Наблюдателей сложилось впечатление, что Совет единодушен в принятом решении. А это не соответствовало действительности. Самый старший из них, Эреектор, был категорически не согласен с принятием Земли в Сообщество. Тихим, шелестящим голосом он заявлял, что это ошибка, и что в будущем последствия её для Галактиона окажутся катастрофическими вплоть до полного распада и возврата Вселенных в пору вражды всех против всех. Какой-то частью своего сознания Тиирлих воспринимал предупреждение, всё-таки Эреектор был на целый цикл мудрее, а возможно, что старцам, перед своим Уходом открывалось будущее. Можно было только гадать так ли это на самом деле, потому что Уходящие никогда не говорили на запретную тему. К тому же они по мере приближения Зова говорили всё меньше, некоторые и вовсе замолкали. Однако дело было в том, что будущее не предопределено, а настоящее рядом. «Звёздные войны», будучи развязанные фрогроссинами в очень скором времени не оставляли ему ни одного шанса на маневрирование. Работать приходится на опережение. И было бы глупо упускать возникшую возможность приобрести достойного союзника. Что с того, что человеки дикари по меркам Большого Космоса, они вырастут, уверял себя Главный Советник. Даже хорошо, что это так. Нет нужды переживать за гибель разумных существ. Одно дело погасить огонь жизни носителя разума, другое – дикаря. Поэтому на чаше весов выбора не просматривалось альтернативы. Будучи введёнными в Галактион, но проходящие карантин, земляне останутся дикарями всё время передержки, но как заявленных союзников, их можно использовать в военных целях. Законы ведь пишет Центавр, не правда ли? Очень удобные, нужные ему, а значит и остальным. Никому не отказано в праве нанимать союзников. Условия оформления договора при цейтноте могут быть слегка искажены, как в данном случае. Да, перепутали слегка очерёдность, но суть не поменялась. А сколько времени потребуется для карантина, здесь полная доминанта Центавра. Оно может оказаться и бесконечным, если уж на то пошло. Как минимум до конца «звёздных войн». Точно. Тиирлих был доволен собой: он подстраховался со всех сторон. Совет в целом встал на его сторону, кроме, естественно, Эреектора. Впрочем, ему готова замена. Бунтарь обладает всеми необходимыми качествами, правда, так не считает Интеллект. Что ж, иногда приходится действовать самостоятельно. Сама планета оставлена на попечение Инспектора, в способностях которого Главный Советник не имел причин сомневаться. Так что он сделал всё правильно. Пора действовать. Программу по изменению сознания человеков запустить немедленно, здесь Тиирлих не видел препятствий. Контакты с правительствами самых сильных народов, населяющих планету, установлены давно. Пришло время платить по долгам за технологии, которые центавриане передали учёным стран, определяющих ход развития их цивилизации. Не сегодня-завтра на человека польются океаны информации, которые незаметно переформируют его сознание. Учитывая краткосрочность жизни людей, на это потребуется всего два-три поколения, то есть не больше трети цикла. Затем подготовка воинов, тут ещё меньше времени. Человеков не надо готовить, онии так прирождённые убийцы. А с оружием, которое им передаст Центавр, остановить армию чудовищ сможет только чудо. Плюс, и это очень интересно, что получится в эксперименте с Урром. Хотелось бы, чтобы в результате скрещивания двух инопланетных рас не получился бы очередной монстр. До сих пор все попытки в этой области проваливались с треском. Но даже, если не получится с Уром, то останется потомство земной пары, которое естественно станет размножаться, для чего необходимо, просчитал Интеллект, и как показало Наблюдение двадцать семейных пар. И через пятую часть цикла Центавр будет иметь элитное подразделение землян – убийц, которым не будет равных во всём Космосе. Специалисты натаскают их на выполнение спец операций. Подрывы звездолётов, физическое устранение глав планет, противостоящих Центавру, устройство природных катаклизмов на враждебных территориях, снятие защитных полей, и так далее. На войне все средства хороши. Возможно, на этот раз не дойдёт до классического способа аннигиляции планет. Столько мороки: нужно перебросить на другое, подходящее для места обитания, целую цивилизацию. А попробуй найти подходящую планету. Космос безграничен, в этом проблема. Иногда новая родина находятся на таком расстоянии, что энергетические затраты сопоставимы с тратами на саму аннигиляцию планеты противника. Получается досадная коллизия: энергия, полученная в результате аннигиляции планеты, нивелируется Перемещением цивилизации на новое место обитания. Нулевой результат. О том, чтобы уничтожить планету вместе с её обитателями не может быть и речи. Энергия, выделяемая при аннигиляции, и закачанная в аккумуляторы должна быть чистая, без примесей, но уничтожение разумных существ вместе с планетой, порождает ещё какую примесь. К тому же по законам Галактиона ведение войн предусматривает вместе с переселением цивилизаций снабжать их продуктами первой необходимости на время адаптации. Пустая трата средств и только. Из истории прошлых войн явствует, что выжили единицы. Так какая разница, если цивилизации исчезнут медленно и мучительно, или человеки перебьют их быстро. Вырежут коренное население. Когда Тиирлиху пришла в голову эта идея, он ужаснулся себе, но мало по малу набралась коллекция аргументов в пользу. Однако глава Совета не торопился открываться перед остальными членами Совета. Пусть начнётся война, нового типа, безжалостная и скоротечная, а там посмотрим, как пойдут дела. Тревогу усиливало то, что Интеллект наряду с известным противником, Фрогроссом, указал на новичка. Планету Базураки из Вселенной Тиглай. Тиирлих послал запрос в архив. Оказалась, что цивилизация на этой планете, вступившая в Галактион сравнительно недавно – шестьдесят циклов назад – стремительно развилась, по всем показателям почти сравнялась с Фрогроссом. Успокаивало то, что её обитатели были крайне миролюбивы даже по меркам Содружества. Ни одного вооружённого конфликта на планете не зафиксировано. Но прогноз Интеллекта звучал грозно: в случае втягивания цивилизации базуракцев в «звёздные войны», а это неизбежно произойдёт, мирные существа превратятся в ангелов смерти. Таков их генотип. А учитывая способность, а главное, скорость, с которой они развиваются, не факт, что Центавр, равно, как и Фрогросс смогут по одиночке справиться с новичками. Ситуация сложилась патовая, силы равные. Так что искать союзников необходимо. И если союзник монстр, как человеки, к примеру, что ж, пусть будут монстры. Центавр должен оставаться победителем, он и только он центр Вселенных…
-- Какая же это оплошность, чистой воды обман – негодовал Бунтарь – ничего себе носитель чистых помыслов, образец непогрешимости и Верховный Властелин Вселенных. Я ещё молодой, чтобы забыть уроки, нашёптанные мне Никешом. Так записано в Своде Законов…
Тиирлих засмеялся. Наблюдатели изумлённо смотрели на него, не понимая, чем вызвано веселье Главного Советника. Ещё больше они удивились, если бы действительно узнали, что вызвало смех. А Повелитель Вселенных радовался от того, что только что с ним связался Интеллект, и согласился с его выбором. В очередной раз он не ошибся. Фигура Главного Инспектора, выбранного на замену Эреектору, согласованная с Интеллектом ещё в прошлый цикл была бы абсолютно уместной в Совете до наступления «Звёздных войн». Аккуратный и дисциплинированный, с индексом уровня мозговой активности 7 8 по шкале Боха, стандартизированным мышлением Ар-Ар-Ар-Тэк идеальная замена уставшему Эреектору. У обоих равные индексы и схожие характеры. Но во времена перемен, таких, как приход «звёздных войн» в Совете требовалось наличие кого-то не стандартного. Тиирлих сразу подумал о Бунтарях. Раздражавшие центавриан одиночки оказались не просто изгоями, нет, они самая продуктивная часть населения Центавра. Осмысливая данность, Главный Советник запросил архив о всех когда-либо произошедших «звёздных войнах» во всех известных Вселенных. Их случилось не много. Восемь. И во всех главенствующую роль в победе сыграли не стандартные личности, типа центаврианских Бунтарей. Он указывал на факт Интеллекту, но тот не соглашался, доказывая, что без основательной подготовки всей цивилизации изгои ничего не решали. Тиирлих соглашался, но сомнения в душе оставались. И вот теперь, сразу после фразы Бунтаря, Интеллект внезапно, (внезапно ли?), переменил точку зрения. Значит, он, Главный Советник, оказался прав. Поэтому смеялся Тиирлих.
-- Ты нравишься мне, Вэ-Вэ-Ке – справился с собой Тиирлих – и я рад тому, что не ошибся в выборе. Только что Интеллект подтвердил твою кандидатуру. Из претендента ты стал действующим Советником. Тем важнее становится твоя миссия, Инспектор - обратился он к Ар-Ар-Ар-Тэку.
-- Ты остаёшься на Базе один, значит, вся ответственность достаётся тебе. Верю в тебя, Ар - Ар-Ар-Тэк, ты справишься, как бы трудно не было. Как я уже говорил, закрываются нуль- коридоры. Единственный твой помощник – Защитник. Используй его возможности, потенциал на сто процентов. Тут ограничений в затратах энергии нет. Связь с Центавром обычная, локационная. Все эксперименты с человеками должны быть доведены до конца. Постарайся, чтобы чрезвычайных происшествий больше не случалось. Естественно, никаких смертей по нашей вине. Пока ты справляешься идеально. Продолжай. Я с Бунтарём и практикантом с его подопечными и Никешем отбываем на Центавр немедленно…

-- Никто ничего не помнит, господин капитан – Толкинен сидел на стуле, прислонясь спиной к стене. Головной убор его лежал на коленях. Слипшиеся мокрые волосы, мелкие бисеринки пота покрыли лицо, руки заметно дрожали. Мешки под глазами набухли, обвисшие усы почти соединялись под подбородком, но цвет кожи изменился: ещё недавно вялый и смертельно бледный он приобрёл цвет: неопределённый, едва видимый оттенок какого-то, но появился. И ходить Толкинен стал гораздо больше. Ставшей обычной процедурой, перед утренней прогулкой Толкинен рассказывал капитану о вчерашнем дне.
-- Поговорил и с майором Есаулием Хасаком, он из команды инспекторов анжарцев, где Хабл был рядовым исполнителем. Ничего не помнит. Нашёл дознавателя Дрега Виски, результат тот же. Таким образом, получается, что мы с Хаблом единственные, у кого сохранилась память. Это настолько усложняет дело, что, право, господин капитан, я не знаю способа, как разрешить дилемму. С одной стороны Хабл преступник, безусловно заслуживающий наказания, но он же и хранитель памяти. Как быть?
-- Не парьтесь, мой дорогой помощник – отмахнулся Грейг. Капитан сидел за столом, положив нога за ногу, одна рука вытянута - пальцы ощупывают торец столешницы – второй играл со своим головным убором, панамой.
-- Впереди целый день, времени достаточно, что-то придумается. Хотя я должен до наступления жары ещё успеть подняться к нашему Стражнику. Что-то он заставляет меня тревожиться. Не пойму. Он изменился, Даррелл, не кажется Вам?
В последние дни, когда Толкинену полегчало, Грей, продолжая политику вытаскивания помощника с одра смерти, ввёл за правило каждый вечер инспектировать строительство поселения для моряков, как и всю полномасштабную стройку, развернувшуюся на Острове. В итоге в день у них выходило две прогулки. Утренняя – длительная, продуктивная, и вечерняя, лёгкая, расслабляющая. Вчера они проинспектировали семь готовых домов, в три дома уже заселились. Он порадовался за людей, которым достаётся такое жильё. Их дом, в котором он и Марьяна предавались отдыху, наслаждаясь чудесным воздухом, пахнущим сырой глиной, снимающим накопленное за день телом тепло, был построен одновременно с домом Орландо Незнаменцева, поэтому напоминал скорее времянку, нежели основательное жильё, которое они с Толкиненым осматривали вчера. Типовой проект, удобная планировка. Три комнаты, как минимум, а не одна, как у них с Марьяной. Но он не досадовал на мизерный размер своего жилища, даже не задумывался. К тому же и Толкинену, после выписки из Храма досталось подобное жильё. Его тревожило совсем другое. К сожалению, отношения с женой в последнее время разладились, и Уилкосс не мог понять, что тому виной. Её всё чаще не было дома.
-- Не замечал, да я и не видел его сто лет. Когда – удивился Даррелл.
-- Извините, мой дорогой друг – сконфузился Грейг, и сглаживая невольную промашку, легко бросил – оставимте Стражника в покое. Давайте собираться, предлагаю сегодня осилить путь до Птичьих Скал. Давайте сделаем это, Даррелл…
-- Смотрите, чего мы с Вами достигли, дошли до Пришельца. Вы сделали это – прикрыл глаза ладонью Грейг, глядя на вершину скалы, на краю которой чернел силуэт куба - Даррелл, сделали. Это главное. Эко выдумали, болеть неизвестно чем.
-- Раком, господин капитан, я болею им – Даррелл тоже смотрел на Пришельца.
-- Замечательно выглядите – продолжая смотреть вверх, проговорил капитан - замечательно держитесь, так, где тут рак, дорогой мой?
-- Диагноз…
-- Ошибочный, мой друг – Грейг опустил руку, и взглянул на помощника - приказываю – указательный палец легко коснулся груди Толкинена - перестать думать о болезни, у нас другие дела. И они не могут подождать. Итак – Грейг заложил руки за спину и отвернулся, оглядывая пустынное пространство перед скалами с выброшенными на песок водорослями, одним длинным валиком лежавшие вдоль черты, разъединяющей море и сушу. Шипела прибрежная пена, над головами горько кричали парящие чайки. Тишина и покой царили вокруг них. Прохладный ветерок овевал, но уже не справлялся с усиливающим жаром солнца, постепенно поднимающимся над островом.
-- Дома Вы сказали, что никто ничего не помнит – внезапно прервал молчание Грейг - стало быть, и в этом логика, услуги защитника становятся не нужными?
-- Да, но это в корне нарушает процессуальный ход судебного процесса – Даррелл снял панаму, достал из кармана куртки тряпочку, промокнул темечко, вытер пот с лица.
--Напишите свой, Толкинен – пожал плечами капитан – сообразуясь с обстоятельствами.
-- Как?- старший помощник оторопело уставился на Грейга.
-- Молча, дорогой Спенсер Третий. Так же молча, как Вы работаете над общим сводом законов. Оденьте панаму, вам ещё рано и вредно сильное солнце, кстати, пора возвращаться, чтобы успеть до настоящего пекла. Пойдёмте, мой друг - Грейг взял под руку Толкинена, они повернулись спиной к Скалам, и зашагали обратно - что толку в соблюдении – рассуждал Уиллкосс, не торопливо шагая под руку с помощником - неизвестных никому принципов. Вам предстоит гигантская принципиально великая работа, Даррелл. По сути, Вы становитесь отцом-основателем новой правовой системы отношений между членами островного общества. Нас знакомили с Тайной историй островитян, и вы помните, какой вклад внесли сам основатель сар дон Марьятта, и другие участники истории эволюции острова, вплоть до Лиона Сияющего. У вас достойная компания, Даррелл. Войти в сонм избранных, это честь.
-- Ровно, как остальным членам Чрезвычайного Штаба, включая Вас самого.
-- Я преклоняюсь перед вашей скромностью – улыбнулся на бесхитростный комплимент своего помощника – пусть так, согласен, но один Вы способны разработать новый свод законов. Никакого жеманства, Толкинен, это необходимость. Тайная история подтверждает, что всегда находился человек, толкавший прогресс на Острове. Удивляюсь лишь факту, что выявлялся он всегда в нужное время. Есть прямое ощущение, что их кто-то культивировал, дожидаясь прихода времени выхода на подмостки истории. Думаю, теперь оно настало и для Вас, мой дорогой помощник. Работа предстоит нудная и долгая, как мне кажется, так что все болезни долой, закатываем рукава и за дело.
Переговариваясь, рассуждая и споря, они дошли до дома капитана.
-- Устал – выдохнул Толкинен.
-- Естественно, столько выходить за утро. Станем те трапезничать?
Вопрос он задал, когда они вошли в дом, и Толкинен, обессиленный долгой прогулкой буквально рухнул на стул. Сел и Грейг, он тоже устал.
-- Не хочу – откинулся затылком к стене старший помощник, но сразу выпрямился – кстати, я не понял, на счёт Хабла, что значит не беспокоиться, или как Вы там обозвали.
Пот заливал его лицо, красное, распаренное. Даррелл вытащил и так влажный платок из нагрудного кармана куртки, которым он пользовался всю мучительную дорогу назад и промокнул лицо, вытер голову и шею. Материал мгновенно пропитался влагой.
-- Ого - присвистнул Толкинен – насквозь. Вот это дорога.
-- Да Вы молодец, Даррелл – Грейг улыбался своему помощнику – у Вас появился цвет. Вы похожи на младенца, когда он тужится. Реально наши прогулки помогают Вам, что впрочем, никак не отменяют отдыха. Что ж, отдохнём - капитан сменил положение тела. Опёрся грудью о торец, скрестил руки, положив локти на край стола- что касается Хабла, всё просто, мой дорогой помощник. Хабл деревенский парень, из числа тех, кто мухи не обидит. У него произошёл срыв, он молчит, что с ним произошло. Возможно сам в шоке. Мы не можем знать. Но что-то было, правильно? А значит, не может быть такого, чтобы никто ничего не знал или хотя бы предполагал. Должна быть зацепка. Подключайте дознавателя Драга Виски, пусть роет землю, но раскопает причину. Всегда есть мотив. А пока суть да дело, обязуйте парня записывать воспоминания.
-- Ему за сорок, господин капитан.
-- А, пустое – скривил губы Грейк – я заметил, что на Острове что-то не так со временем, не обращали внимания? Сменяются дни, годы, мы стареем, но не особо. По крайней мере, внутренне. Вам не кажется.
-- Не знаю – пожал плечами старпом.
-- Ну и ладно, Единый с этим временем. Нам сейчас ценна любая кроха воспоминаний Хабла.
Грейг порывисто вскочил из-за стола:
-- Я всё-таки хочу есть – он направился к кухонному столу, и уже из глубины комнаты громко спросил – так как на счёт позавтракать, Даррелл? Не ужели Вы не голодны, Даррелл?
-- Нет- ответил Толкинен, скосив глаза в сторону кухни – но если Вы настаиваете…
-- Конечно, настаиваю – весело сказал капитан – так что станемте трапезничать. Ещё раз, что касаемо нашего Хабла, работайте с ним, работайте, паренёк, извините, молодой мужчина хороший, осознает и расколется. Тогда и будем судить.
-- А если не получится расколоть, как Вы говорите?
-- Что ж, не скажу, что на нет и суда нет, но суда точно не будет. Будет приговор. Возмездие грянет, само по себе это важно. Как пример, но это не есть хорошо. Суд необходим. Понимаете теперь, как нам важны ваши знания, Толкинен. Возмездие, в данном случае, только необходимость, а нужна законность. Создайте новый свод законов, чтобы в дальнейшем на Острове был настоящий суд, а не судилище. Пожалуйста, Толкинен, и давайте поедим, в конце концов, я вас прошу. Умоляю, хочу жрать, как проклятый.
-- Вас бы в защитники, господин капитан, кого угодно уговорите – усмехнулся старпом.
-- Не плохая идея совсем. Возьму на вооружение. А теперь есть. Вам что подать, у нас с Марьяной меню совсем не дурное. Есть и деликатес: устрицы – Грейг поднял крышку с глубокой тарелки, стоявшей на столе у оконного проёма.
-- А где Марьяна сама? – спросил Даррелл.
-- В Храме, где же ещё. У неё там дел тоже выше крыши.
-- Понятно, я…
Толкинен осёкся: очень рано, когда остров ещё скрывался под лёгким полотнищем тумана, он поднимался в Храм, капитан об этом не знал, на сеанс массажа, и из не громких реплик лекарок между собой, сделал вывод, что Верховная Жрица в последнее время, мягко выражаясь, забросила выполнять свои обязанности. Чаще всего её в Храме не было вовсе.
-- Что, Вы, любезный друг – повернулся к нему капитан, держа перед собой блюдо с устрицами.
-- Я хотел сказать – притворился Толкинен, он устроился удобней – устриц не очень жалую. Но что есть, как говорится.
-- Помилуй, Единый, о чём речь? Устрицы, это деликатес, я же сказал. Сейчас организуем настоящую еду. Вы какую рыбу предпочитаете? Ещё лепёшки…
Поставив тарелку обратно на стол, Грейг заглядывал под крышки, накрывавшие горшки, тарелки, и кувшины, теснившиеся на маленьком кухонном столике:
-- Что себе, то и мне, господин капитан, но не много – с нежностью смотрел в спину капитана Толкинен. Он был благодарен командиру за его отношение к себе, за искреннее внимание, за желание помочь в борьбе с болезнью. Если бы не участие Грейга, возможно, Даррелл махнул бы на себя рукой, и чего греха таить, уже мог бы и не жить. Но капитан буквально заставил его бороться. С собой за себя. Поэтому, почувствовав, что между Грейгом и Марьяной разлад, об этом судили, в том числе лекарки, Даррелл обеспокоился. Что это могло бы значить?
-- Тогда начнём с мяса. Великолепного мяса нашей любимицы – гурпии. Не откажетесь?- посмотрел из-за плеча на помощника капитан.
-- Спасибо.
-- Несу, мой дорогой…

Сердце Максимиллиана скребли острые коготки жалости. Ему никто не говорил, сам он в зеркала не смотрелся, поэтому не знал, что густая шевелюра кудрей на голове прорежена ярким серебром. Седина гнездилась и в толще бороды. Сейчас он поднимался на Утёс и клял себя за то, что опять приходил к старому Владыке, хотя зарекался не делать этого. Каждое посещение заканчивалось попрёками. Не в прямую, конечно, но Максимиллиан чувствовал, что Правитель перекладывает ответственность за изменившуюся жизнь на Острове почему-то на него. Может от того, что он один из членов Чрезвычайного Штаба. «Я при чём – горевал Страж – мне может хуже всего досталось. Жена ушла. Ей я что сделал? Марьяна». Всякий раз, когда он про себя произносил имя бывшей жены, глаза его мгновенно влажнели, и Максимиллиан испуганно оглядывался, не видит кто? Вокруг, как обычно, было пусто. И он плакал. Перед мысленным взором всплывала Марьяна. Всегда обнажённой. Максимиллиан вспоминал, крупно: любимые глаза, такие яркие, лучившиеся весельем, нежную улыбку губ: мягкие, он бесконечно знал их податливость, как и юркость жаркого язычка, дразнившего его в поцелуе. Слёзы не облегчали боль утраты, горе наоборот крепло, заполняя собой всего его, вытесняя из памяти даже тяжелейшие годы испытаний; спроси в этот момент Максимиллиана про синий ядовитый туман, жизнь на корабле, он не сразу бы вспомнил. Даже Лион, единственный его друг по – настоящему, скрылся в глубинах памяти. Во сне наваждение оставляло, но по утру, он не успевал толком открыть глаза, набрасывалась меланхолия, усилившаяся с каждым часом. И тогда он шёл к бывшему Правителю, не по долгу служебной обязанности, жизнь, в которой он представлял собой одно из ответвлений власти, давно закончилась. Поменялось кардинально всё, но ему было всё равно, как ни до чего нет дела тем горемыкам, кто потерял кого-то близкого, как, например, произошло с ним. Любовь единственно нужной ему женщины. После ухода жены он в полной мере ощутил гнёт одиночества, с которым встретился впервые. Всю жизнь Максимиллиан находился среди людей. Дети проказничали при встрече с волосатым человеком, совсем маленькие с писком прятались, но наряду со страхом, глазёнки горели восторгом, ему нравилась их непосредственность. Взрослые уважали его спокойствие и силу, доверяли тайны и проблемы, поскольку в перечень обязанностей Стража Порядка, в том числе, входила посредническая услуга - предавать просьбы и пожелания Правителю. Люди знали, что кроме ушей самого Стража Порядка про беды услышит только тот, кому предназначено их решать. И когда он внезапно остался один, любви Максимиллиан лишился, а должность превратилась в пустую формальность, Страж словно попал в звуконепроницаемый пузырь. Его обязанности Стража больше не требовались в той мере, как было когда-то, а контактировать просто он не умел. С ним здоровались и только. Больше женщины, по старой памяти. Не в силах выносить одиночество, он шёл к бывшему Владыке, а потом, возвращаясь, клялся, что больше ноги его не будет в Доме Правителя. Отчего ему становится ещё тяжелее после таких посиделок, Максимиллиан не задумывался… Он поднялся на Утёс. В пустой дом идти не хотелось. Максимиллиан подошёл к самому краю: закинув голову, оглядел бездонную высь неба, голубого, с белой окаёмкой округлых облаков, медленно нарастающих по горизонту, чтобы не успев подняться на ширину ладони быть бесследно развеянными безжалостным светилом . Сверкающая поверхность моря слепила глаза. Максимиллиан отвернулся, и увидел поднимающуюся по лестнице – путь, который он сам только что одолел – фигуру. Максимиллиан узнал капитана Грейга. Тревожно забилось сердце. Что ему надо? В такое время. Пекло по настоящему, но пришлось подождать. Грейг отдуваясь, с улыбкой на лице, одолел последнюю ступеньку и направился к ожидающему его Максимиллиану. Протянул руку:
-- Привет, Стражник, тебе. Эка ты, брат, забрался высоко. Ох, и жарища, да?
Максимиллиан пожал плечами. Настороженное выражение не сходило с его лица, но руку пожал:
-- Ну, ты, брат, не приветливый – погасил улыбку капитан – собственно, об этом я тоже хотел с тобой переговорить. Некогда всё было, извини. Дела, сам знаешь. Сначала о них. Не догадываешься, зачем я пришёл?
Максиммиллиан покачал головой: не его дело угадывать желания капитана.
-- Собственно, я и не надеялся на другой ответ – Грейг стащил панаму, обтёр тыльной стороной обильный пот, заливавший лицо. Пятна пота под мышками и спине говорили сами за себя, капитану было очень жарко, тем более после длительного подъёма, но он не попросил Максимиллиана пройти в его дом. Остался стоять напротив
-- С тобой что-то происходит в последнее время – впился Грейг взглядом в лицо Стражника, Максимиллиан отвёл глаза - не вооружённым глазом видно, что тебя что-то гложет, однако, я и не мать родная, не имею права допытываться, не хочешь говорить, не надо. Но есть претензии. Объясню. Ты как член Чрезвычайного Штаба имеешь право, да это и общая обязанность всех, присутствовать на судебном заседании по делу об избиении Хаблом Эмилии Войковой. Капитан Толкинен заканчивает работу по выработке свода законов, по которым предстоит выстроить судебную систему Острова, тебе необходимо, как представителю власти, изучить их. Объясняю, для чего это надобно. Будет суд, предстоят разбирательства, и мы, я имею в виду всех нас, членов Штаба, не можем допустить процессуальной ошибки в ходе судебного заседания. Поэтому изучение, а главное понимание значения параграфов свода для всех обязательно. Касается членов Штаба. У нас нет юристов, защитников, обвинителей. Поэтому будем вместе учиться. Улавливаешь смысл, Страж Порядка?
Максимиллиан после секундного замешательства покачал головой: нет, для него всё, что он слышал сейчас от капитана, не имело смысла. Прямой и честный, Стражник не догадывался, что можно солгать, на это и рассчитывал Грейг. В долгих размышлениях с Толкиненым он отстаивал право Максимиллиана быть в числе избранных, по сути, он симпатизировал простодушному волосатому силачу, но старший помощник приводил несокрушимые доводы в том, что Страж Порядка в силу своего интеллектуального развития не способен усвоить новые знания, и станет обузой при принятии решения. Максимиллиан хороший человекь, но и только. Зачем его лишний раз мучить? Он и так после развода с Марьяной сам не свой. К тому же - бывший муж и нынешний за одним столом, стрессовая ситуация для всех троих. Так ли необходимо усугублять обстановку? А как же равное право, возражал Грейг? Иногда приходится быть всего лишь человечнее, забыть о формальностях, настаивал старпом, состояние которого заметно улучшалось с каждым днём. Этак мы можем запросто превратиться в узурпаторов, стоял на своём Грейг. Старпом разводил руками – однако не стали, верно? Боролись за жизнь – парировал капитан - какое там узурпаторство. Пусть так, сопротивлялся Даррелл, но сейчас мы занимаемся установлением законности, о каком перегибе может идти речь? Сейчас, да, а в будущем продолжал спорить Грейг - если мы сейчас пытаемся обойти законность, из-за обеспокоенности, даже заботы о покое одного из нас, что станет дальше? Где один, там и второй, и так далее. Нет, надо тащить Максимиллиана на его лобное место. В деле правосудия нет места ни малейшим послаблениям. Будет хуже – увещевал старпом. Пусть – горячился Уилкосс - но я должен это сделать. Старпом махал рукой. Хорошо, но помните, господин капитан, я был против. Спасибо, мой друг за понимание - протягивал руку капитан. Но кроме прямого повода для встречи тед – а - тед, капитаном руководило чувство ответственности за судьбу человека, попавшего в жизненную неурядицу из-за него самого. То, что Максимиллиан сокрушён произошедшим, было очевидно, и Грейгу хотелось поговорить чисто по мужски, без свидетелей. Не извиниться, ни в коем случае, прояснить ситуацию. Поэтому он и стоял сейчас на Утёсе. Пекло жарко. Грейг панамой вытер обильный пот на затылке. Ладонь стала неприятно тёплой и влажной.
-- Послушай, Максимиллиан – Грейг по прежнему пристально вглядывался в Стражника - мы с тобой два мужика, поделившие одну женщину. Так случилось. По этому поводу мне кажется, стоит поговорить. За этим я и поднялся к тебе. Жарко, уф – он поднял глаза вверх, посмотрел на высокое небо, уже без единого облачка, надел головной убор – может, зайдём в дом?
Максимиллиан молча мотнул головой. Мужчины двинулись к спасительному крову. Грейг на ходу говорил:
-- За версту видать, что ты подавлен, но моей вины нет в этом. Не мы выбирали, нас.
Капитан нарочно говорил мелкими, рубленными фразами, помня о тугодумие Максимиллиана.
-- Ты любишь Марьяну до сих пор, а может статься и сильнее, но и я, наверное, люблю тоже.
Они подошли к дверному проёму:
-- Ты что так и не поставил дверь? – удивился Уилкосс, глядя на чернеющий проём, откуда тянуло желанной прохладой.
-- А зачем она? – нехотя буркнул Страж.
-- В принципе, действительно, зачем она тебе – пожал плечами капитан. Они вошли в сумрак комнаты, в благость прохлады.
-- Ах, хорошо – глубоко вдохнул Грейг – старинная постройка, чувствуется сразу. Прохладно, но не сыро, не то, что в новых домах. Да и душно там. Ну да ладно. Высохнет, главное, есть, где людей размещать. Можно попить чего-нибудь?
Максимиллиан кивнул головой, одной рукой снял со стены ковшик, другой крышку, прикрывавшую кадку с водой, стоявшую у окна на низкой скамеечке, зачерпнул и протянул капитану.
-- Спасибо – Грейг, запрокинув голову, пил, а по его горлу текли капли, падавшие с краёв ковшика. Максимиллиан угрюмо смотрел на двигающийся кадык капитана, и внезапно почувствовал нестерпимое желание разломать этот противный хрящ, в чём-то постыдный, уродливый. Он почти слышал звук раздавливаемого кадыка, и представлял панический ужас в глазах капитана…
-- Хорошо, однако – развеял мираж голос Грейга – сам будешь?
-- Да – мотнул головой Максимиллиан, чувствуя, как покрылось потом всё тело, хорошо, что за густым волосяным покровом капитан не мог видеть этого. Он допил остатки, зачерпнул ещё.
-- Вот так, значит, живёт Страж Закона – оглядывал пустую комнату Уилкосс – скромно. Весьма. Собственно, почему нет? Ничто не характеризует мужчину лучше, чем добродетель непритязательности. Необходимое есть, к чему нагружать себя чем-то ещё. Хотя пусто, весьма и весьма – повторился он.
-- Может, сядем – словно не спросил, а приказал он и направился к столу. С громким стуком выдвинул стул, Максимиллиану, тот перешёл на другую сторону, сел. Руки протянул перед собой. Дождался, когда усядется Стражник.
-- Что ж, к делу. Вернее, к делам. Потому что их два у меня. Первое, это официоз. Тебе, Макси – Грейг с интересом отметил про себя, как вздрогнул Стражник, услышав своё сокращённое имя – следует не избегать собраний членов Чрезвычайного Штаба. Я понимаю, тебе как бы сейчас не до этого, но ты действующая единица одной команды, и не надо списывать себя со счетов. Не становись отшельником. Естественно, никто не в силах тебя заставить, да этого и не требуется. Ты сам должен взять себя в руки. Я всё понимаю, уход Марьяны – это очень и очень больно, но поверь мне, и жить с ней отнюдь не сладко. Не сахар, как говорится. Знаешь, что это?
-- Нет – секунду обдумывал ответ Максимиллиан, соображая, к нему ли обращён вопрос.
-- Ну и ладно, Макси – непроизвольно улыбнулся про себя Уиллкосс, понимая, что разговаривает с ребёнком. Во второй раз он увидел, как вздрогнул Стражник, и решился спросить:
-- Послушай, Максимиллиан, почему ты вздрагиваешь, когда я называю тебя уменьшительным именем?
-- Чего? – поднял глаза на капитана Стражник.
-- Макси, когда я назвал тебя два раза так, оба раза ты вздрагивал. Отчего?
Максимиллиан опустил голову. Мужчины молчали: капитан ждал ответа, Стражник никак не мог ответить. Наконец буркнул:
-- Это… Лион меня так называл. Он был моим другом.
-- А-а-а, вот в чём дело. Лион – протянул Грейг – Золотой Бог. Расскажи про него, пожалуйста. Так случилось, что мне не довелось близко с ним сойтись. Я помню его идеальное тело, золотое, рыжие волосы и борода, синие – синие ледяные глаза. Он больше молчал, когда появлялся на заседаниях. Для него не существовало никаких пространственных пластов. Приходил, приносил еду. Фактически, он и нас спас от голодной смерти. Да, уникальный человек. Расскажи, что можешь. О нём. Какой он был в близком общении?
-- Не получится у меня – глухо сказал Максимиллиан – не умею я.
-- А ты попробуй. Вы разговаривали, наверняка? О чём?
-- Он рассказывал о своём мире.
-- А ты что, помнишь, что он говорил?
-- Ну да.
-- Господи Единый и Святой Отец в придачу. Точно помнишь?
-- Конечно. Чудные вещи он рассказывал…
-- И можешь пересказать моему Дареллу, капитану Толкинену – видя изумление на волосатом лице, поправился Грейг – дорогой ты мой, Максимильянушка – улыбнулся он – да представляешь ли ты какую ценность из себя имеешь? Ты третий, кто помнит прошлое. Как хочешь, но немедленно свяжись со старшим помощником, я его предупрежу, или предупреду, забыл, как правильно. Понимаешь, Макси, в чём дело. Внезапно обнаружилось, что все, за исключением капитана Толкинена, заключённого Хабла, и оказывается теперь, тебя, лишились памяти в той или иной степени. Мы не помним прошлого. Моя голова наполнена словами, смысла которых я не помню. Я забыл всё, что касается моей прошлой жизни. Какая-то билиберда. Оборонительная доктрина, космические достижения, артефакты, научно- исследовательские достижения, лабораторные анализы, и многое другое для меня пустой звук. Что-то ещё память удерживает, трудно, но вспоминается, однако я чувствую, что скоро стану одним из островитян. Остров поглощает нас без остатка, а это, мне кажется, не есть хорошо. Согласен?
Максимиллиан пожал плечами, но в душе его уже зарождалось победное злорадство. Он оказался лучше, чем даже сам капитан. Говорить так же ловко, как Грейг он не может, зато памяти ему не занимать. О Лионе тем более. Единственный человек, кто разглядел его душу.
-- Молчание, знак согласия – видя, что Максимиллиан впал в ступор, сказал Уилкосс – давай я тебе помогу. Вот Лион, он же не всегда был таким, каким стал в последнее время, перед тем, как уничтожить Пришельца. Правда?
-- Конечно – выдавил из себя Стражник – он Дар Моря…
-- Это я знаю, ещё помню – перебил Грейг – извини, пожалуйста, вырвалось. Продолжай, я молчу.
-- Первые полтора года он не разговаривал, сначала все думали, что он не выживет, но лекарки выходили. Потом он молчал, а потом в День Перехода я подошёл к нему, он сидел у моря, и он заговорил.
-- Вот так сразу.
-- Да – Максимиллиан и сам удивился – я следил за порядком…
Память услужливо подкинула картинку, когда он впервые увидел обнажённую, залитую лунным светом Марьянну, её лукавый, и как выяснилось в дальнейшем порочный взгляд. Боль утраты скрутила сердце, Стражник не громко застонал.
-- Что с тобой – обеспокоился Грейг – тебе больно?
-- Не, так, вспомнилось кое- что – нехотя ответил Стражник. Он вытер покрывшийся испариной лоб, прокашлялся. Давно Максимиллиан не говорил так много, пожалуй, что после ухода Марьяны. Беседы со старым Правителем не считались, там говорил в основном старик.
-- Мы с Лионом познакомились – память и не собиралась уступать, обнажённая Марьяна серебряным изваянием стояла перед внутренним взором – сдружились. Он рассказывал о вашем мире. Мне особенно понравилось про самолёты…
-- Самолёты – протянул Грейг.
-- Ну да, те, что летают.
-- Летают?
-- Как птицы. А что, это не правда? – впервые за всё время общения Максимиллиан посмотрел в глаза капитана, взглянул и понял, сидящий перед ним командир страдает. Грейг действительно не помнит, что такое самолёт в том числе. Максимиллиан нутром своим добрейшим понял страдания этого человека, и волна нежности залила его, подавив чувство неприязни.
-- Не помню – потрясённо шептал Грейг, Мухаиддин Единый, забыл. Не, не замолкай, Макси – попросил он Стражника – это сейчас пройдёт. Ты говори, говори.
Стражник мотнул головой.
-- Мы сдружились, а Лион много чего сделал. Потом появились вы, началась война с подземным царством сестры Поли, потом он исчез надолго. А когда появился опять, Лион уже стал другим.
-- Золотым Богом
-- Ну да.
-- Ох, Макси, рассказчик из тебя ещё тот, но уже хорошо, что память имеешь. Надеюсь Толкинен вытащит из тебя информацию. Спасибо тебе, Макс.
-- За что?
-- Ну, не послал меня куда подальше, имеешь полное право. Из - за Марьяны. Ну ладно, пойду, пожалуй. В общем, договорились, я думаю.
Грейг поднялся, но Максимиллиан глухо буркнул:
-- Спалишься.
--Мы так долго сидели – искренне удивился Грейг. Он встал, подошёл к дверному проёму, присвистнул:
-- Ого, действительно, в зените, опс, помню, однако – повернулся Грейг к Стажнику – теперь куковать до вечера у тебя, а у меня ещё планы были, хотел разыскать майора Есаулия Хасака.
-- Для чего? – спросил Максимиллиан.
-- Свидетелем по делу Хабла.
-- Хабл хороший.
-- Кто спорит, но он совершил преступление, состоится суд, нужно, чтобы всё шло законным образом. Так что вот – Грейг сел – теперь придётся сидеть и ждать, к тому же голодными.
-- У меня есть еда – сказал Максимиллиан.
-- Замечательно – обрадовался Грейг – со старшим помощником Толкиненым утром поели у меня, и всё, а уже скоро обед. И чего у нас, извини, у тебя есть – он хмыкнул – поесть, каламбурчик, опс, капитан широко улыбнулся - опять помню, не всё ещё плохо.
-- Лепёшки, рыба, ещё чего-то, я ещё не смотрел, что уборщица принесла.
-- Можно и мне посмотреть?
-- Конечно.
Мужчины поднялись из-за стола. В корзине, принесённой уборщицей, по горшочкам были разложены куски рыбы, ореховые лепёшки, морской салат. Кувшин с морсом.
-- Не густо, но нам хватит, а потом я всё компенсирую из своей части. Хм, компенсирую, помню это словечко, да ты волшебник, Макс, знаешь об этом, каким –то образом, ты положительно воздействуешь на мою память, кажется даже, что в мозгах проясняется. Ну, давай есть.
Максимиллиан выбрал из стопки посуды, стоявшей на полке две тарелки, выставил на стол. Затем достал из корзины горшки. Грейс уже сполоснул руки из специального ведра - кадки, стоявшей на улице возле порога, вытер полотенцем, висевшим сверху на деревянном крюке, изготовленном из сучка, и шёл к столу, когда Максимиллиан вспомнил про старинную бутыль с «Ромой», оставшейся у него от совместной жизни с Марьяной. Когда-то бывшая жена принесла её из Храма, дать попробовать легендарный напиток, о котором много рассказывала ему. Напиток самого Святого Отца. Марьяна любила нарушать табу, святого для неё не существовало. Тогда напиток Максимиллиану не понравился, обжигал горло, ноночь, последовавшая после излияния, превратилась в источник сладострастной незабываемой памяти о настоящем наслаждении. Тоска снова сжала сердце, Стражник решился:
-- У меня вот что ещё есть – сказал, казалось, он сам себе, прошёл к кровати, присел у изголовья, потянулся и вытащил старинную бутыль, наполовину заполненную янтарной жидкостью.
-- Фью-ють – присвистнул Грейг, увидев в руках Стражника ром – это раритет, и в какой-то степени артефакт. Это что со времён Святого Отца?
-- Марьяна приносила, я не знаю - Стражник поставил бутыль на стол…

-- Инспектор.
-- Да, Советник – Ар-Ар-ар-Тэк почти вздрогнул, услышав голос Тиирлиха, а потом увидев его самого. Наблюдатели собрались в комнате Ура на последние посиделки, как выразился Вэ-Вэ-Ке. Утром Практикант и закреплённая за ним человеческая пара отправлялись в полёт домой. В каком-то смысле Урр стал знаменитостью: никогда ещё за всю историю Центавра не случалось, чтобы Практиканту доверяли «вести», термин, принятый в просторечье, заменяющий долгое объяснение работы по адаптации чужого разума к центаврианским условиям быта, его обучению, программирования и дальнейшего использования. Удивительно, но самого Урра не трогала головокружительная история своего успеха. Наоборот, он слегка побаивался. В первую очередь, что не справится с возложенной на него Интеллектом и Главным Советником обязанностью наладить контакт с инопланетянкой. Хотя контакт он наладил, вернее он наладился сам собой. Детёныш человеков оказался очень бойким, любопытным и лишённым всяческого страха перед неизвестным. Ему было легко с Элуизой. Урра тревожила другая сторона отношений. Естественная боязнь за то, что он не справится чисто физиологически. Нет, человеческая девочка ему нравилась, это так, но ведь она инопланетянка. Для него это что-то за гранью. Связь с инопланетянкой. Но долг превыше всего. Живописная троица: могучий, находящийся в самом расцвете сил, умственных и физических, Главный Инспектор Наблюдения Ар-Ар-Ар-Тэк в расшитой геометрическими знаками, обозначающий статус, белоснежной тоге с открытыми руками: сияющая сиреневым цветом борода и волосы уложены строго официально, сидел рядом с бывшим Бунтарём к которому приросла, если можно так выразиться, униформа всех Бунтарей. Мышиного цвета пятнистые штаны и куртка с бесчисленными карманами. Высоченные сапоги, до колен, зашнурованы самозатягивающимися золотыми тесёмками. Волосы и борода такие же длинные, как у Инспектора, но ещё не достигшие полной концентрации, ослепительно белые, но без сиреневого оттенка. И Урр, Практикант. Его серое с едва пробившейся бородкой лицо резко дисгармонировало в обществе созревших мужчин. Наблюдатели сидели за накрытым праздничными яствами столом: среди прочих деликатесов, разработанных кухонной программой индивидуально для каждого Наблюдателя почётное место занимала и бутылочка с найкбартом. Они успели приложиться к божественному напитку и прибывали в той степени благостного состояния, какое вызывает этот настоящий шедевр слабо галлюцигенного искусства. Наблюдатели расслабились до степени, когда не хотелось шевелить губами, и обменивались мыслесловами. Собственно, всё уже было сказано: и поздравления с удачей, пожелания дальнейших успехов в нелёгком деле воспитания Чужих. Инспектор и Бунтарь в чём-то позавидовали Практиканту, в чём-то пожалели, предвидя очевидные трудности. Идиллия и благостное состояние покинуло комнату в тот самый миг, когда посреди её появилась голограмма Главного Советника.
-- Ур – посмотрел на Практиканта Тиирлих – поздравляю от имени всего Центавра, но, извини, что порчу твой праздник, необходимость, поверь. Инспектор и ты, Бунтарь, срочно обратите внимание на то, что происходит, а главное, что должно произойти через какое-то время, в маленьком домике на Утёсе. Интеллект спрогнозировал чрезвычайную ситуацию, заявив, что оба её участника крайне важны в будущем. Так что, задействуйте в случае необходимости позицию номер Один Устава Галактиона…
-- Вмешательство – словно не веря ушам, откинулся на спинку стула Ар-Ар-Ар-Тэк – к тому же разрешено ручное управление временем? Всё правильно?
-- Как всё серьёзно-то – ухмыльнулся Вэ-Вэ-Ке – я то дурачок думал, что на Острове ещё никогда не было так спокойно.
-- Настолько серьёзно, что сейчас же принимайте опохмелитель и за работу.
-- Ночью? – вытаращил глаза Инспектор, а ехидная хмельная улыбка на лице Бунтаря медленно сползла с губ.
-- Ещё вечер, интересно – качнул головой Тиирлих - чем человеки занимаются таким, что Интеллект смодулировал возможность появления угрозы для них самих?
-- Тем же чем и мы, празднуют чего-то своё, поэтому и мы решили проводить Урра, воспользовались моментом, так скажем – ответил Инспектор..
-- Понял. Ладно, отпраздновали, приступайте к Наблюдению. Да, ещё одно. Интеллект дал предпосылку в случае угрозы для одного или обоих человеков активировать Защитника.
-- Что? – раздался тройной вскрик: не удержался и невозмутимый Урр.
-- Для сведения, я уже перевёл его в режим ожидания. Так что, Урр, ещё раз извини, за то, что прерываю ваши прощания, но Наблюдатели, прошу пройти к визорам.
После секундного замешательства Ар-Ар-Ар-Тэк и Вэ-Вэ-Ке сорвались со своих мест и спешно, только хлопнув по плечу Урра, вышли из комнаты. Тиирлих, вернее, его голограмма осталась.
-- Вот, что, мальчик мой, к тебе тоже у Интеллекта рекомендация. Поскольку на тебе лежит громадная ответственность, по сути дела, ты должен стать родоначальником совершенно нового типа разума, то весь процесс должен иметь видимость, для девочки, конечно, естественного его течения. Она должна сама захотеть Вашего совокупления, понял? Не представляю, как ты этого добьёшься, но желаю удачи, сынок. Завтра, по прибытии на Центавр, немедленно зайди ко мне, получишь все необходимые инструкции. До встречи.
Голограмма пропала. Ур скрестил руки на груди, вытянулся на стуле, осмотрел празднично накрытый стол. На бутылочку с найкбартом. Он первый раз в жизни попробовал напиток, ему понравилось. Урр ощутил желание ещё выпить, и уже, резко изменив положение тела, потянулся за ней, когда она исчезла. «Ого – пронеслась мысль – если задействован активатор, значит, действительно, серьёзней быть не может». Его залила волна торжества: он избранный. Ему предстоит творить новую страницу истории Центавра. Справиться ли, не облажается? Он ничем не отличается от других таких же, живущих свой первый цикл, а уже такая ответственность. Он вспомнил девочку, паренька. Советник сказал, что не представляет, что ему делать, вот и я не представляю. Ну ладно, всё до завтра. Активатор – послал он мыслеприказ - собери остальное, раз уж тебя включили. А я спать»…
Конец.