История моих ошибок. Продолжение

12 «Беда нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь»

Молодое поколение Иванов-не-помнящих-родства с презрением говорят о «совке» - великой стране, в которой они родились, но не успели пожить. Однако, как и положено зомбированным идиотам, они, как мантру, повторяют глупости, сочиненные американской пропагандой, об ужасах, царивших в СССР. Безусловно, не все складывалось гладко у граждан страны, но трудности было легче преодолевать благодаря духу коллективизма, прививавшегося советским людям с молоком матери. В Советском Союзе все жили приблизительно одинаково: порой рабочий высокой квалификации или трудившийся на вредном производстве, получал не меньше директора предприятия. Также как и зарплата профессора, доктора наук, зачастую не дотягивала до получки шофера. Конечно, это было несправедливо, но зато обделенные интеллектом не лезли в вузы за дипломами, как сейчас.
Уравниловка выполняла важную роль: она не давала почву для зависти. Я побывала в квартирах и министров, и директоров крупных предприятий, и даже главы одной из автономных республик: обычная трехкомнатная квартира с обычной мебельной стенкой из дсп, в серванте красивая, посуда, но не безумно дорогой антиквариат, и диваны с кроватями не на золоченых гнутых ножках, а ля Людовик ...-надцатый, а произведенные на вполне советской фабрике. Правда, когда ветры перемен занесли меня в США и я побывала в гостях у самых разных американцев — от учительницы-пенсионерки и медсестры до миллионеров, владельцев крупных предприятий, то увидела такую же довольно скромную атмосферу. Конечно, сами дома преуспевающих бизнесменов были побольше и покрасивее, но в них не было даже намека на аляповатую безвкусицу, присущую хоромам наших нуворишей. И внешне богатые выглядели скромно и аккуратно — не были увешены бриллиантами с головы до ног, как хабалистые жены удачливых воров, присвоивших себе народное достояние, созданное многими поколениями наших предков.
Мы, взрослые, прекрасно понимали, как были получены сказочные состояния отечественных предпринимателей, но вот детям нашим так загадили мозги западные пропагандисты, что они смеялись родителям в лицо, называя их лузерами, неудачниками и совками. И мои дети не стали исключением! Просто поразительно, что они, видя, как я надрываюсь из последних сил, при бездельнике муже, нагло сидевшем на моей шее, дожидаясь, когда вновь откроется финансирование российской науки, не исполнились благодарности и понимания, что сытую и благополучную жизнь им обеспечивает мать — нет: они еще были недовольны и постоянно попрекали меня, тыча в глаза подарки и блага, полученные их одноклассниками, чьи родители работали в Газпроме и прочих подобных структурах! У сына хоть было желание самому заработать — в летние каникулы он устраивался на местные стройки и, даже поступив в институт, не стал отдыхать, а весь август отпахал разнорабочим, чтобы купить себе модную одежду в стоковом магазине. Муж с нами не жил уже три года: в 1998 году умер его отец, вслед за матерью — и ре отказался от наследства в пользу своей сестры-старой девы. Отдал всё: и комнату в большой трёшке, выделенную на него государством, когда отец после отставки решил осесть в нашем научном городке, и двухэтажный бокс в кирпичном гаражном кооперативе, который он строил собственными руками в течение трех лет. Я пыталась понять мотив такой необъяснимой щедрости у человека, уже шесть лет сидящего без работы и имеющего двоих детей-старшеклассников, которым было пора готовиться к поступлению в вуз — бесполезно! Сейчас я думаю, что ему надоело мое пиление по поводу безделья — и он решил, что, щедро одарив сестру, он сможет пересесть на ее шею и навсегда избавиться от докучливой жены: уж больно он быстро подхватил собранные мной шмотки и отбыл к родному берегу.
Два года о нем не было ни слуху, ни духу — он даже не считал нужным звонить детям. Я сама однажды вызвала его на подмогу: дочь-восьмиклассница ушла гулять с собакой в шесть вечера и пропала! Чего я только ни передумала в тот страшный день, обзвонила по телефону всю округу. Сын в это время находился на: подготовительных курсах: занятия начинались в шесть и заканчивались в 11 часов ночи — мне некого было позвать на помощь, вот и пришлось обратиться к их отцу. Сестра отказывалась позвать его к телефону, но он сам перезвонил, а потом и пришел к полуночи. К этому времени появилась и наша загулявшая мисс — ее под руки привели два парня: еде приволокли пьяную в стельку девчонку, которая не могла ни идти сама, ни говорить. Я была в шоке и не знала, что делать: то ли звонить в скорую, то ли вызывать милицию — позвонила прихожанке нашей церкви, у которой муж работал в милиции. Та мне посоветовала проверить нижнее белье дочери на предмет изнасилования и, если оно чистое, ждать до утра.
Всю ночь дочь выворачивало наизнанку — может, и хорошо: желудок очистился, промылся водой и сильного отравления удалось избежать. Я не спала всю ночь — меняла ей тазики, поила водой, смотрела, чтобы она не захлебнулась рвотными массами. Вернувшийся с курсов сын тоже пришел в ужас, увидев эту картину — он вообще не пил, даже пиво. А дочь встретила знакомых парней, ровесников сына, которые пригласили ее отметить наступающий праздник — 8 Марта. Компания уселась на лестнице в подъезде жилого дома, отделенной от лифтовой зоны и совершенно безлюдной, и накачались там купленными заранее энергетическими напитками (через три года в ночном клубе после принятия банки энергетика скоропостижно скончается ее приятель, сын большого начальника из нашего наукограда). Я могу только воспроизвести слова, услышанные от дочери утром — а что там употреблялось на самом деле, я не знаю. Спустя много лет дочь меня ошарашит откровенным признанием, что и она, и мой сын пробовали наркотики, но они им не понравились. То есть пока мать надрывалась день и ночь, чтобы прокормить их, прилично одеть, снабдить их необходимыми для развития гаджетами и оплатить подготовку в вуз, детки отрывались на всю катушку — перед глазами же был заманчивый пример тунеядца-отца, относившегося к жене, как к рабынге, обязанной его обслуживать!
В маленьком городке, где почти все друг друга знают, скрыть истину практически невозможно — вот и мне время от времени сообщали, что гуляет мой муж под ручку со своей-сестрой-любовницей, покупает деликатесы — только для собственных детей у него не находится ни копейки. Так прошло два года — очень тяжелых для меня в финансовом отношении: а год смерти свекра разразился дефолт: многие фирмы закрылись, люди потеряли работу и разорились — нечем стало кормить детей, не то что платить за английский! Группы разваливались — я потеряла половину учеников: с ужасом думала, что буду делать летом, ведь отложить денег не получится. Еще у детей начался переходный возраст: дочь превратилась в злобную фурию, которая только шипела и орала, отказывалась помогать по дому, всё делала назло — вела себя вызывающе. Может, надо было ее лупить, но я зареклась в детстве, что не стану истязать своих детей, как это делала моя мать. Только один раз я отхлестала ремнем по заднице свою дочь — когда она пришла в себя после пьянки и смогла рассказать свою версию, выслушав мои комментарии. Я предупредила, что приготовила ремень и с его помощью постараюсь вложить ей через задницу информацию, которую не принимает ее голова: что ее могли изнасиловать пьяную, убить и выбросить в окрестном лесу такие же невменяемые парни, как и она сама. Раз десять хлестнула под ее ор — но она больше не напивалась, хотя злобу и обиду за наказание таит в сердце до сих пор.
С сыном проблемы начались позже: к ним в десятом классе добавили несколько учеников из расформированной школы для всякого сброда — некоторые состояли на учете в Детской комнате милиции. Мой интеллигентный мальчик приглянулся этим оторвам — они стали звать его пошататься по улицам, посидеть в подъезде, а летом - или на лавочке во дворе, или в местном заплеванном окурками лесу. Сын быстро втянулся в такую тусовку — начал употреблять жаргонные словечки, сплевывать сквозь зубы и хамить мне. Самое обидное — что он начал прогуливать очень дорогие подготовительные курсы, на которые я зарабатывала с таким трудом! Впервые перед нами замаячила угроза непоступления на бюджетное место. Слава Богу, что я отдала его на курсы уже в десятом классе — он успел перерещать все вступительные задачи предыдущего года: этого ему хватило для поступления на бюджет в четыре ведущих вуза Москвы, причем в три из них он сдал все экзамены на отлично — кроме МИФИ. Что творилось в моем любимом институте в начале века я расскажу позже: этот институт не имел ничего общего с Сережиной Альма матер, которую мы с ним так горячо любили. Сын, наслушавшись моих восторженных рассказов, решил, что будет учиться в МИФИ, но не на Сережином факультете, а там, где получит профессию программиста.
На родительском собрании (в МИФИ такое практиковалось) декан озвучил проблему с преподаванием английского языка — из-за увольнения половины состава языковой кафедры, преподавание английского сократилось с четырех лет до двух: некому было работать! Естественно, я сразу же поспешила на выручку любимому вузу — уволилась с прежнего места и приступила к работе на родине моей юности.
Когда сын заканчивал школу, вдруг из небытия возник их папаша: он стал приходить к детям раз в неделю, по субботам — у меня были уроки с утра до ночи и мы с ним не пересекались. Проявлением его заботы о детях и свидетельством неслыханной щедрости служил килограмм яблок или апельсинов, который он торжественно вручал отпрыскам каждую неделю. Когда сын поступил а МИФИ, а я перешла туда преподавать, мы стали общаться по субботам — муж наконец-то устроился на работу: сутки через трое дежурил, выполняя обязанности, электрика, сантехника и прочих профессий для обслуживания офисного здания в самом центре Москвы. Зарплата была маленькая — только на еду, поэтому большинство его коллег имели вторую такую же работу, но для нашего лодыря даже это стало достижением. Мало того: он вдруг начал раз в месяц давать на детей аж тысячу рублей — фантастическую сумму! А еще он стал бесконечно жаловаться на осчастливленную им сестру: наследство-то прикарманила, а кормить его отказалась! И даже телевизор, который он отремонтировал, забрала в свою комнату! Жалоб было много и по разным поводам — а потом он взмолился: «Пустите меня назад — хочу жить с вами! Я сыну буду помогать с учебой: задачки по программированию решать! И по хозяйству тебе стану помогать — тем более, что ты болеешь часто.» И я сделала очередную глупость — разрешила ему вернуться через четыре года отсутствия. Сын был категорически против, кричал на меня: «Не пущу его в наш дом! Раньше я ему был не нужен, а теперь он мне!» К сожалению, мне удалось переубедить ребенка, а дочь, конечно, была рада — ведь у них всегда была какая-то внутренняя связь: зов крови.