Владек Шейбал

Глава восьмая
Владислав чувствовал главные перемены в жизни даже, когда дни потекли своим чередом - одинаково-привычные, неизменные за столько месяцев. Как и прежде, он ходил на учебу, помогал Деннису на кухне и дважды в неделю в течении трех часов вел уроки актерского мастерства у своих "апостолов". И как радостно становилось на сердце, когда он видел плодотворные результаты своего преподавания по методу Станиславского.
Так нескончаемым потоком прошли четыре месяца - тихо, спокойно. Перенесенные испытания и страхи позабылись, оставшись в памяти легкой дымкой страшных сновидений. Но Влад слишком хорошо знал свою судьбу, ему было ведомо и то, что в его жизни тишина - лишь короткое перемирие перед новой битвой. Всегда Господь испытывал его и продолжал испытывать, словно закаливая его трусливый характер. И вот наступил день новой войны - тот час перед последней гранью. В Великобританию на концерт прилетела знаменитая польская балерина Барбара Биттнеровна, знавшая Владислава еще со дня его первого спектакля в краковском театре, и каково же было ее удивление, когда перед ней предстал возмужавший мужчина, а не тот робкий юноша со смуглым необычайно красивым лицом, поразивший всех актрис от молодых девушек до знатных матрон.
Владислав обрадовался встречи со знакомой, о которой часто слышал в оксфордском театре, но с которой не виделся многие годы. Теперь балерина, уже не столь молодая и легко-воздушная, с присущей долей властности польской дамы после приветствий и коротких расспросов о жизни-здоровье, взяла Влада за руку и повела в ванную комнату. Он заметил, как она включила кран и как вода с глухим шумом побежала резким потоком.
- Что все это значит? - удивленно воскликнул Владислав, не на шутку испугавшись происходящего.
- Мне необходимо поговорить с тобой, и вопрос касается тебя самого и твоей безопасности, - Барбара напустила на себя серьезный вид и села на край ванны.
Он рассмеялся ее подозрительности, спросил:
- Зачем? Это Англия, здесь нет врагов.
- Нет повода для смеха, а теперь послушай меня, - она поманила его к себе и наклонилась к бежавшей воде так, чтобы сказанные ею слова поглощались потоком, - день назад я была в польском посольстве на каком-то торжестве. Столы ломились от яств, все аппаратники много пили вина, шампанское и водки, большинство из них были пьяны. И вот тогда ко мне подошла супруга нашего посла с бокалом шампанского и молвила такие слова: "почему ваш приятель Владислав Шейбал так глуп? Не так давно он ходил в Скотланд-Ярд просить политическое убежище здесь, в Англии. Передайте ему, что отныне он является преступником против Польши и у него уже есть судимость. Наши люди повсюду и знают каждый его шаг. Пока что Владислав в безопасности, но до поры до времени". Усмехнувшись, она ушла, а мне стало страшно. Победив одних врагов, мы нажили других.
- Спасибо вам, что предупредили меня, - ошеломленный до глубины души проговорил Владислав, чувствуя, как в животе - где-то в кишечнике, заныло от страха, и страх этот был не выдуманныйкак раньше, а живой, настоящий. Грозящая опасность нависла над головой черной тучей.
- Что отныне ты собираешься предпринять? - спросила Барбара, глядя в его испуганные глаза.
- То, что должен, а иного пути у меня нет, - с этими словами он развернулся и вышел из ванной на одеревенелых ногах, ощущая гулкий стук сердца в своей груди.
Следующим днем Влад поехал в Скотланд-Ярд. Невыспавшийся, хмурый, все еще напуганный, он встретился с мистером Моррисом в том же кабинете, что и первый раз. Выслушав сбившийся рассказ, инспектор поддался немного вперед, отодвинув папки с документами, недоверчиво поинтересовался:
- Вы действительно доверяете Барбаре Биттнеровне?
- Да, сэр.
- Скажите, если мы пригласим ее сюда для дачи показаний, сможет ли она приехать?
Пожав плечами, Влад ответил:
- К сожалению, нет. Миссис Биттнеровна уже покинула Англию.
- Черт! - выругался мистер Моррис, стукнув кулаком по столу, впервые выйдя из себя.
- Но главное заключается не в этом, - продолжил объяснять Влад, - она испугается давать показания против коммунистической партии Польши, ибо для нее самой это будет чревато неприятностями, а у Барбары семья, дети, как она может рисковать всем ради меня?
- А если мне самому лично отправиться в Польшу и встретиться с этой женщиной там,с письмом от вас? - предложил вдруг инспектор, готовый лететь хоть на край света, лишь бы покончить с этим делом.
- Разве я поручусь в том, что дам мое письмо? Тем более, что после такой выходки все мои друзья из Польши отвернутся от меня.
Инспектор Моррис, осознав свою оплошность, с глубоким вздохом опустился в мягкое кресло у окна и проговорил:
- Простите, но я подумал, будто вы не доверяете нам.
- Извините мою прямолинейность, тем более нет смысла скрывать что-либо в таком... в такое время, когда на кон поставлена моя жизнь. Но с тех пор я не доверяю никому, даже родным и близким, всему миру. Меня столько раз предавали, что я устал ждать от людей хотя бы простой поддержки или понимания. К тому же мне стыдно обременять вас дополнительными трудностями.
- Как скажите. Нет так нет.
Владислав ушел от него разочарованный. О возвращении в Польшу отныне, когда его объявили преступником и чуть ли ни врагом коммунизма, не было и речи: стоит ему лишь ступить на польскую землю, как его сразу схватят и, в лучшем случае, отправят в тюрьму, но часто в таких ситуациях обвиняемого просто ставили к стенке и расстреливали. Но судьба вновь дала ему шанс на спасение, не желая разлучать его с этой опасной, интересной жизнью. Ровно через неделю его пригласил к себе в кабинет профессор Когхилл. Более взволнованный, нежели его подопечный, измеряя шагами рабочую комнату, Невилл подошел к окну, всматриваясь в холодный весенний сад, казалось, он простоял так не менее десяти минут, черпая силы в самой природе, наконец, ответил:
- Инспектор Моррис приходил ко мне сюда по поводу вас. Он ничего прямо не сообщил, сказал лишь, что наши тайные люди подтвердили слова Барбары Биттнеровны и ваши опасения, и поэтому британские власти дают вам право пребывать в нашей стране столько, сколько желаете и, более того, через некоторое время вы имеет право подать прошение на получение британского гражданства.
Владислав сидел, не в силах вымолвить ни слова, он, казалось, не верил своим ушам. Все оказалось так просто, так скоро. Неужели ради получения желаемого нужно пройти все душевные терзания и мучения, чтобы потом, в конце пути, найти долгожданный покой?
Воротившись в свою маленькую, ставшую некой крепостью в последнее время, комнату, Влад решил позвонить домой, рассказать все родителям. К счастью, трубку взяла Бронислава. Услышав в шуме голос сына, женщина едва сдержала слезы, однако после рассказа Влада об удаче голос ее впервые в жизни отвердел, не смотря на всю безграничную любовь к сыну.
- Мы все уже знаем о твоих намерениях остаться в Англии, навсегда покинуть Польшу. Вчера приходили люди из КГБ, они забрали отца и Казимежа для дачи показаний, они угрожали им, предупредив, что раз до тебя не добраться, то за твой проступок ответят близкие. Казимеж, так удачно начавший работать режиссером, ныне остался без работы: кто возьмет его после всего, ежели он является братом предателя? А у него жена и две дочери, как кормить их? - голос матери дрожал и Владислав понимал, что она плачет.
- Я не могу в это поверить! Неужели они решились на сий подлый шантаж? - он осознавал, что говорит не совсем то, но раскрыть душу перед матерью больше не хотел, ибо видел - отныне его объяснения не имеют никакого смысла.
- Придется поверить, сын мой, придется. Но знай, что твои отец и брат сидят под надзором КГБ, претерпевая лишения и моральное давления для того, чтобы ты спокойно жил в Англии, которую выбрал своим домом.
Раскаленными углями падали слова матери на его душу, выжигая все изнутри. Ему резко стало нечем дышать и в пустом сердце он чувствовал раскаяние и осознание себя виноватым перед родными, коих отдал на заклание, сам того не желая. И теперь они будут страдать из-за его призрачных амбиций - не общесемейных, лично его. Разговор с Брониславой оставил внутри глубокую рану. Женщина не обвиняла его, но лишь поведала о случившемся, и было то гораздо тяжелее любых упреков.
Весь вечер Владислав просидел у окна, вглядываясь в темные холодные небеса. Недавний разговор крепко засел в памяти, а слова, сказанные матерью, комом стояли в горле: то был не упрек, нет, а что-то совсем иное, что он не мог выразить словами. Окутанный чернотой комнаты, освещенный слабым уличным светом фонарей, Влад заплакал. Ему отчего-то стало жаль самого себя, никто из родных никогда не спрашивал его, чего хотелось бы ему и каких сил стояли его попытки доказать миру, что он хороший, что его тоже можно любить. От отца он давно перестал ожидать сочувствия и поддержки, зная, что он никогда по-настоящему не любил его, предпочитая оставаться на стороне Казимежа. Но мама! Почему Бронислава отказала в понимании, коль изначально - еще перед отъездом из Польши ведала о желании сына остаться в Западной Европе?
За окном начался сильный дождь, тучи закрыли тусклую луну и стало так темно и отчего-то спокойно, словно весь мир остановил свое вращение. Несколько раз в высоте небес сверкнула молния, раздался гром. Раскаленный свет на миг осветил землю и в отражении окна Владислав увидел высокий темный силуэт. Сердце его в страхе забилось в груди, холодный пот выступил на лице и спине, в голове всплыла память о ночном госте из КГБ и теперь ему казалось, что ситуация повторяется - враги уже здесь, рядом, и никто не может помочь. Развернувшись в полуоборота, Владислав приметил, что силуэт не двигается - что невозможно для живого человека, и вмиг сладостная теплота наполнила его душу. Тень все ближе и ближе приближалась к нему, от нее исходило больше света, нежели от фонарей, горящих в ночи
- Дядя? - дрожащим голосом прошептал Владислав, чувствуя, как слезы жгут его щеки.
- Сегодня мне пришла пора проститься с тобой, Владимир. Я покидаю тебя и наше расставание будет ни много ни мало - всю твою оставшуюся жизнь, но потом я вновь приду за тобой и целую вечность до Того Дня стану оберегать тебя, ибо при крещении взял над тобой опеку перед Господом Богом.
- Дядя Жозеф! - воскликнул Влад, упав на колени, не в силах дальше стоять на ногах. Руками он схватил за длинную сутану архиепископа и, как раньше в детстве, будучи ребенком, спрятал мокрое от слез лицо в теплых родных ладонях. Из последних сил, борясь с тугим комом в горле, молвил. - Дядя, не оставляй меня одного, прошу.
- Пути Господа неисповедимы, Владимир. Ты уже выбрал свой жизненный путь, подсказанный сердцем, так иди по нему, не останавливайся и не смотри на людей, ибо невозможно угодить всем.
- Что мне делать теперь, если даже родные против меня?
- Жить так, как ты хочешь и заниматься тем делом, какое выбрал. А сейчас прощай, Владимир. Мое благословение тебе на жизнь, - и Жозеф Теофил Теодорович стал плавно уходить во тьму, постепенно растворяясь на фоне кирпичной стены
Владислав продолжал плакать, в этот миг как никогда хотелось уйти вслед за дядей, потонуть в бескрайнем просторе. Не в силах сдерживать тяжкие чувства в душе, он громко прокричал в ночную тишину и... резко проснулся. Было уже утро - солнечное, теплое. Влад осознал, понял, что заснул прямо на широком подоконнике, сам того не заметив.
Где-то вдалеке зазвонил церковный колокол. Настал еще один день...